Невесты из Мэйфейра (№2) - Наследница из Гайд-Парка

На протяжении всего времени, когда Триста жила в Лондоне, она не могла позволить себе поездку в Воксхолл. Каждое заработанное пенни, если оно не шло на насущные нужды, она откладывала на приобретение шляпного магазина. Теперь время бедности казалось ей чем-то далеким, хотя с той поры прошло всего несколько месяцев. Но она так привыкла себя ограничивать, что мысль посетить парк развлечений ей пришла в голову только после предложения Романа.

За ней следом плелся Эндрю с широко раскрытыми глазами, в которых отражался свет расставленных между деревьями фонарей. Сияние фонарей казалось волшебным, призрачным, впрочем, вся атмосфера парка была сказочной. Роман посмотрел на Эндрю, затем на Тристу, и на его губах появилась довольная улыбка.

Внезапно ее захлестнула волна блаженства, такая сильная, что Триста захотела броситься в объятия Романа. Только сейчас она поняла, как хотела, чтобы в ее жизни произошло нечто подобное. Однако ее счастье отравляла мысль, что по отношению к Эндрю она поступила нечестно, пообещав, что дядя Дэвид будет с ними.

Однако по Эндрю было незаметно, что он от этого сильно переживает. Его быстро захватили чудеса парка.

– Гляди-ка, мама! – воскликнул он, показывая на кукольный театр.

Они остановились, чтобы посмотреть игру. Когда одна кукла начала колотить другую, Триста недовольно скривилась, но Эндрю завыл от восторга. Роман просто сиял от успеха своего предприятия. Он надеялся, что, если Эндрю здесь понравится, это изменит их отношения.

На это рассчитывала и Триста, но когда они покинули маленькую площадку для зрителей, Эндрю снова занял место рядом с матерью.

– Мы пойдем по южной аллее, – сказал Роман. – Видишь эти арки? За ними находится знаменитая картина «Развалины Пальмиры». Она написана так правдоподобно, что, когда смотришь издали, можно принять ее за настоящие развалины древнего города, расположенные прямо в центре Лондона.

– Развалины Пальмиры, – благоговейно произнес Эндрю.

Триста с сомнением подумала, что он не знает, что такое развалины и где находится Пальмира, но это звучало так экзотично, что даже пятилетний ребенок мог почувствовать благоговейный восторг.

Они повернули на широкую аллею и прошли мимо продавцов и лотков. Посетителей было немного, так что они могли разглядеть диораму во всем ее великолепии.

– Это просто восхитительно, – чуть слышно промолвила Триста.

Роман воспрянул духом.

– Лучше полюбоваться всем этим, сидя за столом. Здесь можно пообедать «аль фреско».

– Это значит – обед на свежем воздухе, – объяснил Эндрю.

Это был первый раз, когда мальчик по своей воле говорил что-то Роману, и оба – и Роман, и Триста – поняли важность этого события.

– Отлично. Тогда я все организую.

Когда они расположились в домике в древнегреческом стиле, Триста заметила:

– Похоже, ты здесь не в первый раз. Ты приходишь сюда часто?

Роман пожал плечами. Триста хорошо его знала, и в ней вспыхнула ревность. Она не смогла удержаться от того, чтобы не задать вопрос:

– Ты приводил сюда других женщин?

– Да. Ревнуешь?

– Да.

– Хорошо. – Он усмехнулся, и Триста нахмурилась. – Но я в первый раз приглашаю даму прийти с сыном.

– Конечно, я особый случай. И ценю это.

Он весело взглянул на нее, и Триста вспомнила, как они когда-то любили подшучивать друг над другом. Сейчас, в этом волшебном месте, она могла бы продолжить давно забытую традицию.

– Я покажу тебе лошадь Дэнди, – сказал Роман, когда они покончили с обедом. – Это новое изобретение, довольно сложное, на котором может ездить человек.

Он повел их к продавцу, торговавшему странными конструкциями с двумя колесами, грудой наваленными на прилавке. Роман оплатил одно устройство и выбрал самое большое.

У механизма было два колеса, очень тонких, похожих на колеса кареты, но расположенных друг за другом. Между ними помещалось сиденье, а спереди был руль.

– Это очень необычно. Что это такое?

– Это велосипед. Посмотри, как он работает.

Оттолкнувшись могучими руками, Роман выехал на открытую часть аллеи и, слегка поворачивая руль, стал маневрировать. Казалось, он должен был выглядеть смешно, однако все оказалось наоборот. Он показал себя мастером, уверенно держась в седле лошади Дэнди. Тристу даже кольнула зависть, что она так не умеет.

Эндрю эта сцена явно заинтриговала. Это действительно казалось чудом и произвело бы впечатление на любого мальчика.

– А у тебя большая практика! – заметила Триста. В ее голосе слышались ядовитые нотки.

– Я катался всего несколько раз, – произнес Роман, проезжая мимо. С силой оттолкнувшись ногами, он сделал еще один круг.

– Без сомнения, ты занимался этим, когда бывал в Воксхолле раньше. Женщины могут ездить на этой штуке так же хорошо?

– Могут, но только если не бояться, что юбки попадут между спицами и порвутся.

– О, тогда, надо думать, твоим спутницам приходилось ждать, когда ты накатаешься.

Он лишь таинственно улыбнулся и, направив велосипед прямо на нее, затормозил совсем рядом.

– А! – воскликнул он с выражением удовольствия на лице. Потом повернулся к Эндрю: – Ты хотел бы попробовать?

– О да!

– Нет! – произнесла Триста.

– Тебе не следует чересчур опекать мальчика, – смело не согласился с ней Роман.

– Это слишком опасно.

– Не опасней, чем взбираться на лошадь. Бросьте, миссис Фэрхевен, вы не можете лишать мальчика такого удовольствия. Я возьму ему один из самых маленьких велосипедов, предназначенных для детей, и буду держать его за седло, чтобы он сохранял равновесие. Я побегу следом, чтобы он не упал. Это не причинит ему никакого вреда.

Однако Тристе его идея все равно не нравилась. При виде этой странной машины она начинала нервничать.

– Я так не думаю, – возразила она. – Есть и другие развлечения. – Ее тон достаточно ясно говорил, что ее решение окончательно.

Триста ожидала, что он будет возражать. Она давно знала Романа и помнила, что он не любит, когда ему противоречат. Но она была готова к бою. Однако Роман так грустно опустил голову, что ей даже стало его жалко. Впрочем, его печаль могла быть и притворством – уж слишком удрученным он выглядел.

– Ладно, – вздохнул Роман. – Тогда, Эндрю, покончим с этим. Так сказала твоя мама.

Лицо Эндрю вытянулось, казалось, еще мгновение – и он заплачет. Его обвиняющий взгляд был направлен на Тристу, а не на Романа. Роман сочувственно положил Эндрю руку на плечо, и тот не отстранился.

Триста нахмурилась:

– Ты сделал это нарочно.

Роман посмотрел на нее ясными невинными глазами. Это он умел, как это ни было трудно человеку с квадратной челюстью и выступающими скулами.

– Можно это понимать как согласие?

Каким же невыносимым он мог быть!

– Только один маленький круг, и ты будешь держать его все время, – сдалась она и тут же подумала, что совершила ошибку.

– Прекрасно! Теперь, Эндрю, устраивайся на сиденье. Посмотри, как это делаю я. Ты сможешь повторить так же?

Эндрю сказал «да», но это нисколько не ободрило Тристу. Он бы согласился на все ради одного круга на велосипеде. С нетерпением он выслушивал инструкции Романа, кивая, но не вдумываясь в смысл. Триста это поняла и хотела было вмешаться. Но тут Роман громко заявил, что если Эндрю хочет ехать, то должен внимательно слушать.

К ее удивлению, Эндрю повиновался. Он начал повторять те указания, которые сделал ему Роман. Триста не знала, чему удивляться больше – понятливости сына или терпению Романа.

Когда настало время пуститься в путь, Эндрю поехал, отчаянно работая рулем. Прижав руку ко рту, Триста кусала губы, наблюдая за вихлянием велосипеда.

– Держи его! – воскликнула она.

– С ним все в порядке, – ответил Роман сдавленным голосом.

Эндрю так ни разу и не упал. Работая рулем, он сделал неровный круг. Роман объяснил, как лучше управляться с велосипедом, но и на втором круге машина продолжала отчаянно вихлять.

Внезапно Эндрю опасно наклонился, и из груди Тристы чуть не вырвался крик. Но Роман был начеку, и он схватил Эндрю за пальто до того, как тот упал на землю. В другой его руке был велосипед; сейчас Роман выглядел прямо Геркулесом, с легкостью держа две свои ноши.

Эндрю освободился от его рук и снова оседлал лошадь Дэнди.

– Еще раз, – скомандовал он. Его тон нисколько не потеплел по отношению к Роману, но по крайней мере Эндрю уже с ним говорил – хотя только потому, что в этом нуждался.

– Пожалуй, хватит, – окликнула она.

Они притворились, что не слышат, и Эндрю сделал еще круг. Тристу раздосадовало, что эти двое действуют в союзе против нее. Эта машина ей перестала нравиться. Так неестественно лететь с большой скоростью, отталкиваясь ногами, но Роман – конечно, этот сумасбродный человек любит все, что опасно и безрассудно, – был без ума от этого устройства, как и ее сын. Роман взапуски несся за мальчиком, подталкивая велосипед и приводя Эндрю в восторг от скорости, и уже не было заметно, что Роман поддерживает седло.

Наконец они перестали ее мучить, и Эндрю спустился с велосипеда.

– Ты видела, мама?

– Видела, – ответила она, с силой прижимая к себе малыша.

Роман торжествующе улыбнулся.

Остальная часть вечера не могла идти ни в какое сравнение с таким захватывающим приключением, но и она прошла достаточно хорошо. Купив мороженое, они прогулялись по аллее, осматривая выставки или задерживаясь, завидев какое-нибудь представление. Встретив Дэвида и Люси, Эндрю взял дядю за руку. Когда вся компания вернулась домой, он уже едва держался на ногах.

– Давай я занесу его наверх.

– Я привыкла носить его, – ответила Триста, но, заметив решимость на лице Романа, не стала возражать. Он взял мальчика на руки. Тот не протестовал, когда Роман нес его в детскую.

Эндрю в руках отца выглядел совсем маленьким. Лицо Романа было каменным, не выражая никаких чувств. Он положил Эндрю на кровать и немного отступил назад. Триста же опустилась на кровать и стянула с Эндрю башмаки и носки, раздела его до нижней одежды и натянула ему через голову ночную рубашку.

Уложив его, Триста подоткнула одеяло и поцеловала сына в лоб. Он поежился и легонько вздохнул во сне. Выпрямившись, она увидела, что Роман затих в углу, молча наблюдая за обычным вечерним ритуалом.

– Хочешь что-нибудь выпить в гостиной? – спросила она и тут же удивилась – зачем она это спросила?

– Хочу, – просто ответил Роман и последовал за ней вниз по лестнице.

Когда они сели в гостиной – Триста со сладким вином на донышке бокала, а Роман со стаканчиком бренди, – она сказала:

– Спасибо тебе за этот вечер. Эндрю замечательно провел время.

– А ты? Тебе понравилось?

– Кроме того времени, когда вы испытывали мое терпение с лошадью Дэнди, я получила море удовольствия.

– Странно.

– Почему?

– Там был я. Думаю, если бы ты посетила парк отдыха с Люси или со столь почитаемым дядей Дэвидом, вы бы провели время гораздо интереснее. Эндрю определенно был бы больше рад.

– Тебе не стоит обижаться. Он привыкнет.

– Ты так думаешь? – бросил на нее изучающий взгляд Роман.

Она не ответила, не будучи уверена в этом. Вторжение Романа в жизнь их маленькой семьи многое перевернуло. Она теперь не могла сказать, что хорошо, а что плохо.

Триста никогда не считала сына нелюдимым – тем не менее Романа он продолжал чураться. Что бы он ни испытывал по отношению к этому человеку, это чувство было глубоким, и, похоже, ничто не могло его изменить.

Но вот что касается ее самой... это было для нее сюрпризом. Она не могла объяснить почему, но она оттаяла по отношению к Роману. Может быть, просто потому, что все, чего она боялась, произошло, так что Романа можно было больше не опасаться. Он узнал ее самый большой секрет и никак не попытался отомстить за ее бегство.

Она думала, что он по-прежнему будет груб. Но она ошиблась. Оказалось, что Роман может быть не только терпеливым – непонятно, где он мог этому научиться, – но и вполне тактичным. И даже на редкость обходительным. И Триста не могла понять, почему ее сын продолжает держаться с ним так враждебно.

Но она-то к этой обходительности относилась иначе. Роман встряхнул бренди в стаканчике и посмотрел на него сквозь стекло.

– Ты укладываешь его в постель каждый вечер? И у тебя нет для этого служанки?

– Иногда, когда меня вечером нет дома, это делает нянечка, но обычно я укладываю его сама. Не забывай, пять лет у меня не было прислуги. Эта обязанность была моей.

– Тебе она не нравилась?

– Совсем напротив. Какой матери может не нравиться ухаживать за собственным ребенком?

Она тут же пожалела об этих словах, поскольку наступила на больную мозоль Романа. Его-то мать совершенно не обращала внимания на своих детей.

Триста попыталась выйти из неловкого положения:

– Моя мама всегда заботилась обо мне. Я знала, что если у меня будут дети, я поступлю так же. А вот чего я и не предполагала, так это что у меня будут деньги. Но я не хочу из-за них как-то меняться.

– Тем не менее ты сильно изменилась.

– Вот как? Стала старше?

Может, она и впрямь стала старше в его глазах. Триста опустила голову, стараясь сосредоточиться на вине.

Это было ее любимое вино, сладкое, с запахами импортированных из Германии фруктов; но сейчас оно напоминало ей уксус. Она была не в настроении пить и отставила бокал.

– Ты выглядишь намного лучше, – уверенно заявил Роман. – Ладно, не притворяйся, что ты этого не знаешь. У тебя есть зеркало, и в нем ты видишь, что время тебя пощадило. Зрелость сделала тебя привлекательнее. Ты всегда была хорошенькой, а сейчас просто красавица.

Триста снова взяла бокал, только для того, чтобы скрыть замешательство.

– Спасибо. Можно было обойтись и без комплиментов.

– Ты думаешь, я тебя соблазняю?

– Нет. – Она посмотрела на него и неожиданно покраснела.

– Конечно, нет.

– Тогда я должен удвоить свои усилия. Я пытаюсь тебя соблазнить. – На его лице появилась многозначительная улыбка. – Ты наверняка догадалась, что я все еще тебя хочу. Я дал понять это достаточно откровенно.

Триста обругала себя за то, что ей льстит слышать подобное.

– Я знаю, что ты стремишься обольстить всех на своем пути.

– Не думай, что ты хорошо меня знаешь, Триста. Прошло немало времени, и многое изменилось. Ты и я уже не те зеленые юнцы, которыми мы были.

– Итак, ты меня соблазняешь. – Она произнесла это с насмешкой, а не с волнением. Но именно волнение она чувствовала, как бы ни осуждала себя за это.

– Ну, сейчас я радуюсь тому, что мой сын уже не шарахается от меня в страхе. Он даже позволяет подходить к нему. Думаю, мне очень помогла лошадь Дэнди. Иногда мне в голову приходят гениальные идеи.

– Ты слишком скромен.

– Никогда этим не страдал. Ты не могла забыть, каким я был бесстыдным.

– А... Теперь вспоминаю.

– Итак, я радуюсь своему успеху, наслаждаюсь этим бренди и твоим обществом. И надеюсь, что и дальше меня что-то ждет.

Ее сердце ёкнуло и забилось быстрее. Триста подняла подбородок и постаралась выглядеть ироничной.

– Нацелился на мою кровать?

– Или на ковер. Он кажется достаточно удобным.

Это было так неожиданно, что Триста рассмеялась, хотя следовало презрительно нахмуриться. Но смешливость неизменно была ее недостатком. Его озорное поведение всегда забавляло ее, обезоруживало и очаровывало. Вот и теперь ее сердце медленно таяло от чувства, которому трудно было противиться.

– Никто так не смеется над моими шутками, как ты, – заметил Роман. – К слову, это замечательный смех. Обычно мою иронию люди воспринимают неправильно. Они принимают всерьез, когда я иронизирую над собой, или просто считают меня чудаком.

– Ты чудак и есть.

– И нахал?

– Конечно. Похоже, тебе это польстило. А это не комплимент.

– Это мне пригодится. К примеру, вспомни ночь, когда мы впервые поцеловались. Я дразнил тебя и говорил очень смело. Я желал знать, как ты будешь реагировать. Поразит ли тебя это и ударишь ли ты меня? Будешь ты возражать, притворно меня осудив, но в то же время поощряя? И надо сказать, ты не сделала ни того, ни другого. Ты просто смотрела на меня, ожидая каких-то действий. Мне надо было либо идти дальше, либо, поджав хвост, убраться восвояси.

Это было правдой. Она действительно ждала от него поцелуя. Когда герой ее детства вернулся домой мужчиной и заметил, что она стала взрослой, она приняла его ухаживания.

На его лице появилась чуть заметная улыбка.

– Каким же неловким я был! Я подкрался ближе, а ты отстранилась, но продолжала смотреть мне в глаза, и только это подбадривало меня. Тебе не следовало на меня так смотреть.

Триста почувствовала, как у нее учащается пульс. Когда Роман пускался в погоню, он становился опасным, но это и волновало больше всего.

– Но ты смог сократить расстояние, – сказала она.

Он прищурил глаза:

– Ты мне это позволила. Это так и было.

– А ты просто стоял, – прошептала она, бросив на него дразнящий взгляд, хотя и сама не могла понять зачем, – разговаривая без конца и края, пока я не решила, что ты никогда не замолчишь и не сделаешь этого.

– А в конце, когда я наклонился, чтобы тебя поцеловать, ты прямо прыгнула в мои объятия.

Триста сообразила, что улыбается. Она тут же спохватилась и отвернулась.

– Нам не следует обо всем этом вспоминать.

– У тебя были другие любовники? – откровенно спросил Роман.

– Нет, – решительно мотнула она головой. – А как насчет тебя?

– Никого, кто бы представлял интерес.

– За шесть лет ты не встретил никого, кто бы заинтересовал тебя хотя бы немного?

– Никого, – спокойно повторил он.

– И даже никого из тех леди, кого ты водил в Воксхолл?

– А они тем более. – Он чуть заметно иронично улыбнулся. – И это были не леди.

– А как насчет той женщины, для которой ты пришел в магазин покупать шляпу? Он должна быть для тебя чем-то особым.

Вздохнув, он откинулся назад:

– Я ждал, что ты задашь этот вопрос. Думаю, мне нужно все объяснить. Она была особой только в том смысле, что является сестрой крикливой жены моего кузена. Я, кузен, его жена и Аннабелла составляем две пары, которым удобно отправляться вместе на прогулку. В тот день ветер сдул ее шляпу, и она начала причитать, что даме неприлично идти с непокрытой головой. Реймонду и мне не оставалось ничего, кроме как тотчас же что-то предпринять. Неудивительно, что мой кузен пьет. Мы поспешили к ближайшему шляпному магазину, готовые заплатить хоть в десять раз большую цену за шляпу, лишь бы она перестала ныть.

Триста рассмеялась:

– Она перестала?

– К сожалению, нет. Я как-нибудь познакомлю тебя с ней, и ты узнаешь дальнейшую историю от нее самой. Хотя в обществе я с тех пор их не видел.

Триста опустила глаза. Не означают ли его слова, что с Аннабеллой он больше не встречался?

– Мой кузен и его жена вернулись в Гемпшир, где они живут.

– А эта сестра?

– Она довольно мила, но... – Он замолчал, подбирая слова. Триста замерла в напряженном ожидании. – Но мне не подходит.

Триста решила, что он над ней издевается. Паузу он сделал специально, чтобы она решила, что он произнесет: «Она не ты».

Ей не следует забывать, как любит Роман подобные розыгрыши.

– Это все так знакомо, – внезапно сказал он. – В Уайтторне мы провели много вечеров вместе – ты и я. Я никогда больше не испытывал той особой атмосферы пикировки и удовольствия, которую всегда ощущал в твоем обществе.

– Нам лучше, всего не вспоминать Уайтторн.

– Почему? – Он допил бренди. – Это было приятное время. Пока Грейс куксилась, а мать страдала от одиночества, мы могли вволю поговорить. Если бы у меня не было возможности с тобой поспорить, я бы сошел с ума. Мы были так горячи в спорах, что всех отпугивали. Они отправлялись спать, и тогда ты и я...

– Уже поздно! – прервала его Триста, поднимаясь.

Роман не двигался с места.

– ...мы занимались любовью.

Триста стояла неподвижно, в изумлении, не веря, что он это сказал.

Роман медленно поставил пустой стакан. Потом неторопливо стал подниматься. Когда он выпрямился, он оказался с ней рядом.

Триста словно окаменела, не способная пошевелиться. Но как только он протянул руку, оцепенение прошло.

Какой смысл бороться, если она прекрасно знает, что эту битву ей не выиграть? Разрыдавшись, она наконец дала выход тому напряжению, что сковывало ее на протяжении уже нескольких часов – нет, многие дни, недели. Ей показалось, что из-под ее ног ушла земля.

Она упала в его объятия, и он поцеловал ее.

Глава 11

Спальня Тристы была выполнена в розовых и желтых тонах. В ней использовалось много изысканных тканей, оборок, подушек и мебели из орехового дерева с утонченной резьбой. Это была чисто женская комната, отделанная по вкусу Тристы, но как только в нее вошел Роман, ее дух мгновенно изменился. Нет, это уже не убежище одинокой женщины, которое она пыталась сотворить, тщательно подбирая ткани и мебель. Теперь спальня выглядела роскошной, словно специально созданной для сладострастия.

Триста закрыла дверь на защелку, и тут Роман, пристально глядя на нее, прижал ее к двери и поцеловал снова. Длинное, с налитыми мускулами тело вжалось в нее, и она затрепетала. Его руки скользнули вниз по ее спине, стягивая жакет. Не прерывая поцелуя, Роман как-то справился с жакетом и уронил его на пол.

Теперь она могла вполне ощущать силу его мышц под тонкой рубашкой. Его запах пробудил в ней воспоминания о прошлом. У Тристы закружилась голова.

Она выдохнула его имя, и Роман победно рассмеялся. Отступив, он взял ее за руку и, пятясь назад, повел к кровати, не отрывая взгляда от ее лица. Вожделение мощными ударами пробежало по ней. Он коснулся губами ее ладоней, а потом начал целовать палец за пальцем. У нее потемнело в глазах. Дыхание Романа стало тяжелым, словно он бежал марафон.

Когда край кровати ударил его под колено, Роман упал, увлекая за собой Тристу. Потом он медленно стал играть с ее пальцами, покусывая их.

– Если ты голоден, мы можем заглянуть на кухню, – тяжело дыша, проговорила она.

– Думаю, мой аппетит быстрее утолить здесь, – ответил он и повернулся на кровати так, чтобы им обоим было удобнее. – Хотя, если ты имеешь склонность к кухне, мы можем попробовать и там, когда закончим здесь. Уверен, там есть прочный стол.

Она не успела и глазом моргнуть, как оказалась на спине.

– Здесь. – Вздохнув, он дьявольски улыбнулся.

– Тебя и на это хватит? – лукаво заметила она.

Сев на кровати, Роман стянул с нее высокие ботинки и поспешно сбросил их на пол. Те с шумом упали. Затем он принялся за свою обувь.

– Как умело я тебя повалил! Если бы я промахнулся, пришлось бы долго объяснять врачу, как мы получили свои травмы. Все было тщательно рассчитано, без малейшей ошибки. – Он удобнее разместился рядом с ней. – Но это было романтично, разве не так?

– Очень романтично. – Она отчаянно боролась с лихорадкой, которая охватывала все ее тело. – Я чуть не задохнулась.

Приблизив губы к ее плечу, он произнес:

– Если тебе уже не хватает дыхания, то что будет через несколько секунд?

Она начала судорожно глотать ртом воздух. К тому времени, когда он снял ее платье, ее игривость уже сменилась бешеным голодом.

Роман посмотрел на нее темными глазами. Ее тело едва прикрывала сорочка, но она была тонкой, не из грубой хлопчатобумажной ткани, какую Триста носила раньше, и домысливать, что под тканью, не было нужды. Поскольку он продолжал смотреть, Триста машинально прикрыла грудь перекрещенными руками.

– Твоя грудь изменилась. Стала больше, полнее, – произнес он. Затем мягко отстранил ее руки, чтобы не лишать себя зрелища.

Триста молча лежала под его изучающим взглядом, ее дыхание становилось все более быстрым и менее глубоким. Она хотела крикнуть: «Ну дотронься же до меня!» От его откровенного изучения она испытывала одновременно и смущение, и возбуждение.

Его глаза жадно пожирали ее. Роман стянул сорочку с ее плеч и обнажил грудь. Какое-то время он возился со своей рубашкой, затем нетерпеливо взялся за воротник и снял ее через голову.

Он снова протянул руки к ней.

– Твое тело изменилось, – произнес он благоговейно. Словно ребенок, в нетерпении разворачивающий подарок, он внезапно потянул ее рубашку и наконец убрал последний разделяющий их барьер. – Я хочу увидеть тебя всю, – горячо прошептал он.

Она лежала совершенно обнаженная, а его потемневшие глаза медленно изучали ее тело. Потом Роман улыбнулся:

– Ты просто великолепна. Я забыл об этом. Как я мог позабыть?

Его рот опустился к ее плоскому животу. Его руки скользнули над лоном, которое родило его сына, и он поцеловал трепещущую плоть.

Триста закусила губы, но сдержала крик. Прикосновение его рук привело ее в лихорадочное состояние. Она притянула к себе его за брюки. Теперь настало ее время изучать его тело. Он стал длиннее, крепче и стройнее – и все изменения были в лучшую сторону. Встав на колени, она повернулась к нему.

– Шесть лет, – сказал он, взяв ее лицо в ладони. – Прошло шесть лет.

Затем потянул ее на кровать рядом с собой и накрыл ее рот губами.

Сразу стало ясно, что за прошедшие годы Роман многому научился. Он стал увереннее в себе и нетерпеливее. Впрочем, возможно, его нетерпение объяснялось тем, что они слишком долго ждали этого, с первой секунды, как встретили друг друга.

Его раздражала ее стыдливость. И было странно снова видеть ее обнаженной после стольких лет разлуки. Но и раздражение, и удивление испарились под напором наслаждения. Его умелые руки возбуждали ее, а его зубы нежно покусывали се трепещущую кожу. Триста словно снова знакомилась с его телом, с мужским телом – теплым, шелковистым на ощупь и вместе с тем грубоватым.

Его руки ходили по ее коже, понемногу ускоряя темп. Роман что-то чуть слышно произнес, когда его губы прошлись по соскам ее груди. Внутри Тристы зажигался огонь, распаляясь медленно, но все горячее. Движения рук Романа стали неуклюжими – он слишком спешил, чтобы действовать умело. К тому же и ему начало мешать растущее в теле напряжение. Жадно хватая воздух ртом, тяжело дыша, они переплели пальцы, и Роман опустился на нее, вжимая ее в шелковое покрывало. А потом он стал частью ее; ее тело выгнулось в порыве страсти, и он выкрикнул ее имя.

Каждое их прикосновение словно возвращало их на многие годы назад. Тристу охватило чувство, что ею обладают. Но это только возвращало все на место, объединяло ее с частью ее самой – той частью, что она оставила, порвав с ним.

Роман долго не открывал глаз, опасаясь, что если сделает это, то все происходящее окажется сном или иллюзией, навеянной долго сдерживаемыми желаниями. Но он ощущал рядом с собой Тристу. Чувствовал ее запах – от кожи, цветов и духов, – обычный запах женщины, и он подумал: «Открой глаза, все в порядке. Это она».

Триста тихо спросила:

– Ты уже спишь?

Он широко открыл глаза:

– Я думаю.

Перед ним и в самом деле лежала Триста. Она была великолепна. Ее лицо раскраснелось, легкий пот на коже создавал ощущение едва заметного свечения.

– О чем ты думаешь? – Вытянувшись на кровати, она обняла его за талию.

– Как снова заняться с тобой любовью.

Она положила голову ему на грудь.

– Ты не можешь заснуть. – Она сказала это так лениво, что он заподозрил, что она сама готова задремать.

– Я не засну. – Спать? В такой момент? – Клянусь.

Он думал о ней очень часто, проигрывая в мозгу те взлеты страсти, которые они пережили вместе. Но со временем эти воспоминания становились все слабее и туманнее.

Но зато теперь она перед ним, живая и новая. Он услышал ее ровное дыхание. Она спала. Роман глядел на нее, не веря своему счастью. Как ему ее всегда не хватало!

Ее рот, немного приоткрытый, был алым, как вишня, и очень соблазнительным. Ее бок, касающийся его тела, излучал притягательное тепло.

Она принадлежала ему. У него было предчувствие, что она предназначена ему с самого начала. Когда он был ребенком, то еще не понимал своих желаний. Она была еще девочкой. Очень красивой, но тогда в его чувстве к ней еще не было ничего плотского. Он только знал, что в ее присутствии он испытывает что-то необычное. Каждый раз, когда он смотрел на нее, его сердце было не на месте. Он по-детски думал, что просто желает ее поддразнить или как-то показать свое превосходство.

Только став мужчиной, он понял силу этого чувства. Когда он вернулся домой из университета и увидел ее снова, то внезапно осознал, что его стремление дразнить ее, бороться с ней, утешать и учить ее было только предтечей растущего в нем желания.

Это возвращение получилось очень нелепым. Ему было двадцать четыре, и он был совсем не рад вернуться в дом, где провел жалкое и одинокое детство. Он хотел отправиться в большое путешествие по Европе, но отец решил, что его сыну пора заняться семейными делами.

Старый лорд Эйлсгарт, вызывая сына, не упомянул, что намерен его женить. Отец окружил сына вниманием, в котором отказывал столь долго, польстил ему, доверив участие в семейных делах, передал ему часть ответственности за них, чтобы Роман почувствовал гордость, считая себя занятым важным делом.

И Роман с готовностью взял на себя эту ответственность. Теперь он имел цель в жизни и достойное занятие.

Но после того как он вновь увидел Тристу, они оба влюбились друг в друга. Это было замечательное время. Роман чувствовал, что нашел женщину, которой можно навсегда отдать сердце. И на него полагался единственный человек, доверия которого он искал.