«Tonight we're gonna party
      like it's nineteen ninety-nine!»
      [Устроим себе сегодня вечеринку в духе 1999! (англ.)]
 
      Эллен бросила взгляд на Тома Волера, который только что поставил кассету и включил звук так громко, что на басах панель дрожала. А пронзительный фальцет певца просто резал уши.
      - Не мешает? - спросил Том, пытаясь перекричать музыку. Эллен не хотелось его обижать, и она только кивнула. Она не то чтобы боялась нечаянно обидеть Тома Волера, просто ей не хотелось с ним конфликтовать попусту. Хотелось надеяться, что скоро тандем «Том Волер - Эллен Йельтен» распадется. Во всяком случае, шеф Бьярне Мёллер сказал, что это носит временный характер. Все знали, что к весне Том получит очередное повышение и станет инспектором.
      - Пидор нигер, - прокричал Том. - И поет соответственно.
      Эллен не ответила. Шел такой сильный дождь, что, несмотря на включенные дворники, на лобовом стекле патрульной машины все равно лежала пелена воды, отчего очертания домов по улице Уллеволсвейен расплывались, словно мираж. Сегодня с утра Мёллер послал Тома и Эллен разыскать Харри. Они приходили к нему домой на Софиесгате и выяснили, что в квартире его нет. Или он не захотел им открыть. Или не смог. Этого Эллен боялась больше всего. Она смотрела, как люди бегут туда-сюда по тротуару. Их фигуры тоже казались причудливыми, искаженными, как в кривом зеркале.
      - Давай налево и здесь остановись, - сказала она. - Ты можешь подождать меня в машине.
      - С удовольствием, - сказал Волер. - Терпеть не могу алкашей.
      Она искоса посмотрела на него, но по выражению лица нельзя было понять, кого он имеет в виду: утренних посетителей ресторана «Скрёдер» в общем или Харри в частности. Он остановился у автобусной остановки, так что когда Эллен выходила, она заметила, что через дорогу уже построили кафе-бар. А может, он давно уже там был, просто она не замечала. На табуретах вдоль больших окон сидели молодые люди в свитерах с высокими воротниками и читали иностранные журналы или просто смотрели на дождь, держа в руках белые кофейные чашки и, наверное, размышляя, ту ли они подобрали мебель, тот ли выбрали институт, того ли человека любят, в тот ли клуб ходят, в том ли городе Европы живут.
      В дверях «Скрёдера» она столкнулась с мужчиной в толстом вязаном свитере. Алкоголь успел уже обесцветить когда-то голубые глаза, ладони были огромные, как сковороды, и черные от грязи. Когда он, шатаясь, проходил мимо, Эллен обдало сладковатым запахом пота и перегара. Внутри ресторана была спокойная утренняя атмосфера. Заняты только четыре столика. Эллен бывала здесь раньше, очень давно, но, как видно, с той поры ничего не изменилось. На стенах висели пейзажи старого Осло, и это, вместе с коричневыми стенами и стеклянным потолком, придавало заведению некоторое сходство с английским пабом. Откровенно говоря, очень небольшую. Диваны и дешевые пластиковые столы делали его больше похожим на курительную комнату на пассажирском пароходе. В конце зала, опершись на стойку, стояла официантка и курила, без всякого интереса разглядывая Эллен. В самом дальнем углу, у окна, сидел понурый Харри. Перед ним стоял пустой поллитровый пивной бокал.
      - Привет, - сказала Эллен и села напротив.
      Харри посмотрел на нее и кивнул. Будто все это время сидел и ждал ее. Потом снова опустил голову.
      - Мы все пытались тебя найти. Заходили, к тебе домой.
      - Я был дома? - спокойно и без улыбки спросил он.
      - Не знаю. Ты сейчас дома, Харри? - Она кивнула на бокал.
      Он пожал плечами.
      - Он выживет, - заметила она.
      - Я слышал. Мёллер опять оставил мне сообщение на автоответчик. - Речь у Харри была на удивление внятная. - Он, правда, не сказал, насколько опасна рана. Там ведь множество нервов вроде бы?
      Он склонил голову набок, Эллен молчала.
      - Может, он просто останется паралитиком. - Харри щелкнул по пустому бокалу. - Сколь! [«Сколь!» - самый простой и распространенный в Норвегии тост: «Выпьем!»]
      - Твой больничный будет готов завтра, - сказала Эллен. - И мы снова ждем тебя на работе.
      Он быстро поднял голову:
      - А я на больничном?
      Эллен бросила на стол тонкую пластиковую папку. Изнутри выглядывал краешек розовой бумаги.
      - Я говорила с Мёллером. И доктором Эуне. Возьми себе копию этого больничного листа. Мёллер говорит, что после того как застрелишь кого-нибудь на работе, требуется несколько дней, чтобы прийти в себя. Просто приходи завтра.
      Он отвернулся и посмотрел на окно с цветными рифлеными стеклами. Должно быть, это в целях осторожности: чтобы посетителей нельзя было увидеть с улицы. В отличие от кафе-бара напротив, подумала Эллен.
      - Ну? Ты придешь? - спросила она.
      - Знаешь… - Он посмотрел на нее тем затуманенным взглядом, которым глядел каждое утро после возвращения из Бангкока. - Я бы не стал загадывать.
      - Все равно приходи. Тебя ждет парочка прикольных сюрпризов.
      - Сюрпризов? - Харри мягко рассмеялся. - И что же это, хотел бы я знать? Досрочный выход на пенсию? Почетная отставка? Или президент хочет наградить меня орденом Пурпурного Сердца?
      Он поднял голову, и на этот раз Эллен заметила, что глаза у него налились кровью. Она вздохнула и повернулась к окну. За рифлеными стеклами скользили бесформенные автомобили, как в каком-то психоделическом фильме.
      - Зачем ты себя изводишь, Харри? Ты знаешь - и я знаю - и все знают, что ты не виноват! Даже в Службе безопасности согласились, что это по их вине нас не проинформировали. И что мы - что ты все сделал правильно.
      Харри ответил тихо, не глядя на нее:
      - Ты думаешь, его семья скажет то же самое, когда он приедет домой в инвалидном кресле?
      - О господи, Харри! - повысила голос Эллен. Уголком глаза она видела, что официантка за стойкой разглядывает их все с большим интересом. Наверное, в ожидании крупной ссоры. - Всегда есть кто-то, кому не повезло, кто оказался крайним. Харри, это так, и в этом нет ничьей вины. Ты знаешь, что ежегодно гибнет шестьдесят процентов лесных зверушек? Шестьдесят процентов! Харри, да если остановиться и начать об этом думать, то, прежде чем до чего-то додумаешься, сам угодишь в эти шестьдесят процентов!
      Харри не отвечал, просто сидел и кивал головой, глядя на клетчатую скатерть, кое-где прожженную сигаретами.
      - Я буду себя потом ненавидеть за то, что я сказала это, Гарри, но ты сделал бы мне большое личное одолжение, если бы завтра пришел на работу. Только попробуй мне перечить, и я перестану с тобой разговаривать. Ты будешь бояться дыхнуть на меня. Понял?
      Харри ткнул мизинцем в одну из черных дырок на скатерти. Потом подвинул стакан на другую. Эллен ждала.
      - Там, в машине, что ли, Волер сидит? - спросил Харри.
      Эллен кивнула. Она прекрасно знала, как эти двое не любят друг друга. Ее посетила идея, и, немного поколебавшись, Эллен решила попытать счастья:
      - Вообще-то он поспорил на две сотни, что ты не появишься.
      Харри снова мягко рассмеялся. Потом снова поднял голову и, подперев ее руками, посмотрел на Эллен.
      - Не умеешь ты врать, Эллен. Но спасибо, что хоть пытаешься.
      - А ну тебя к черту.
      Она сделала вдох, чтобы что-то еще сказать, но передумала. Посмотрела на Харри долгим взглядом, затем опять глубоко вздохнула:
      - Ладно. Вообще-то это должен был тебе сказать Мёллер, но скажу я. Тебя хотят сделать инспектором СБП.
      Харри расхохотался. Его смех был громким, как рев «кадиллака».
      - О'кей, немного тренировки, и врать ты, пожалуй, научишься.
      - Но это правда!
      - Это бред. - Его взгляд снова стал блуждать по окну.
      - Почему? Ты у нас один из лучших следователей, ты уже проявил себя чертовски способным полицейским, ты изучал право, ты…
      - Я говорю, это бред. Даже если кому-то в голову вдруг придет такая идиотская идея.
      - Но почему?
      - По очень простой причине. Разве шестьдесят процентов этих - как их там, этих птичек? - Он отодвинул скатерть со стаканом на край стола.
      - Они называются завирушками, - сказала она.
      - Вот-вот. От чего они там дохнут?
      - От голода. Хищников. Мороза. Измождения. Кто-то, может, разбивается о стекло. Все возможно.
      - О'кей. Но я готов спорить на что угодно - никому из них не стрелял в спину норвежский полицейский, у которого нет лицензии на ношение оружия, потому что он не сдал стрельбы. А такого полицейского надо судить и посадить в одно местечко на срок от года до трех. Не сильно смахивает на повышение по службе, а?
      Он поднял бокал и со стуком поставил его на стол рядом с краем скатерти.
      - Какие стрельбы? - невозмутимо спросила Эллен.
      Он пристально посмотрел на нее. В ответ она поглядела на него абсолютно честными глазами.
      - Что-что? - переспросил он.
      - Я не понимаю, о чем ты говоришь, Харри.
      - Ты прекрасно знаешь, что…
      - Я прекрасно знаю, что в этом году ты проходил стрельбы. Это знает и Мёллер. Он даже ездил сегодня узнавать это у инструктора по стрельбе. Они все сверили и выяснили, что ты показал превосходные результаты. Знаешь ли, в СБП не назначали бы человека инспектором, если он застрелил секретного агента, не имея при себе лицензии.
      Она широко улыбнулась Харри. Тот от удивления даже немного протрезвел.
      - Но у меня нет никакой лицензии!
      - Да нет, ты ее просто куда-то подевал. Но она найдется, Харри, обязательно найдется!
      - Нет, ты послушай, я…
      Он внезапно замолчал и посмотрел на пластиковую папку перед собой. Эллен поднялась.
      - Ну что, увидимся завтра в девять, инспектор?
      У Харри хватило сил только молча кивнуть в ответ.
 

 
      У Бетти Андресен были светлые кудрявые волосы, как у Долли Партон [Долли Партон (р. 1946) - американская актриса и певица в стиле «кантри», ставшая в 1980-х эстрадной звездой], похожие на парик. Это не был парик, и вообще волосами все сходство с Долли Партон и ограничивалось. Бетти Андресен была высокой и стройной, и, когда она улыбалась, как сейчас, ее верхняя губа слегка приподнималась, чуть-чуть обнажая зубы. Сейчас эта улыбка адресовалась пожилому мужчине по другую сторону стойки в холле гостиницы «Рэдиссон САС» на Хольбергс-пласс. Собственно стойки - в привычном понимании этого слова - не было; это был один из нескольких многофункциональных «островков», оснащенный мониторами, что позволяло обслуживать нескольких посетителей одновременно.
      - Мы рады вас приветствовать этим утром, - сказала Бетти Андресен. В школе гостиничного сервиса их учили акцентировать время суток, здороваясь с клиентами. Соответственно, еще час назад она говорила: «этим ранним утром», через час будет говорить - «в этот полдень», через шесть часов - «в этот вечер», а еще через два часа - «этим поздним вечером». А потом поедет домой, в двухкомнатную квартиру на Турсхов, мечтая о том, чтобы было кому сказать: «Спокойной ночи».
      - Я бы хотел посмотреть номер, и чем выше этажом, тем лучше.
      Бетти Андресен перевела взгляд на мокрое пальто посетителя. На улице лило как из ведра. С полей его шляпы свисала дрожащая капля.
      - Хотите посмотреть?
      Бетти Андресен продолжала улыбаться. Она научилась неукоснительно придерживаться принципа, что всех нужно считать гостями до тех пор, пока не доказано обратное. Но так же хорошо она понимала и то, что сейчас перед ней стоял типичный представитель вида «старик-который-приехал-в-столицу-и-хочет-насладиться-видом-из-окна-гостиницы-и-не-платить-за-это». Они постоянно появлялись здесь, особенно летом. И не только для того, чтобы полюбоваться видом. Как-то раз одна дама попросила показать ей номер люкс на 22-м этаже, чтобы потом описывать его, рассказывая подругам о том, где она жила. Она даже предложила Бетти пятьдесят крон за то, чтобы та занесла ее в гостевую книгу в качестве подтверждения рассказа.
      - Номер на одного или на двоих? - спросила Бетти. - Для курящих или нет?
      Тут большинство обычно начинает нервничать.
      - Это не так важно, - сказал старик. - Главное - это вид. Я бы хотел, чтобы окна выходили на юго-запад.
      - Да, тогда вам будет виден весь город.
      - Именно так. Так какой номер у вас самый лучший?
      - Самый лучший - естественно, люкс, но подождите, пожалуйста, я посмотрю, нет ли у нас свободного номера подешевле.
      Она пощелкала по клавиатуре, ожидая, пока он заглотнет приманку. Много времени на это не потребовалось.
      - Я бы хотел посмотреть этот номер.
      Конечно, ты бы хотел, подумала она. Она посмотрела на старика. Бетти Андресен не любила спорить. И если самое заветное желание старика - полюбоваться видом из окна гостиницы «САС» - не стоит ему в этом отказывать.
      - Пойдемте посмотрим, - сказала она и улыбнулась самой очаровательной своей улыбкой, которую обычно берегла для постоянных гостей.
      - Должно быть, вы приехали в Осло по чьему-то приглашению? - вежливо, безо всякого интереса спросила она, заходя в лифт.
      - Нет, - ответил старик. У него были седые кустистые брови, такие же, как у ее отца.
      Бетти нажала на кнопку, двери плавно закрылись, и лифт понесся вверх. Бетти никак не могла привыкнуть к этому, ей казалось, что ее засасывает в небо. Потом двери плавно раскрылись, и она по привычке немного подождала, будто собиралась войти в новый, непохожий мир, как та сказочная девочка, которую смерч занес в волшебную страну. Но мир всякий раз оказывался старым и самым обычным. Они шли по коридору, оклеенному обоями под цвет ковра и дорогих нудных картин на стенах. Она вставила ключ в замочную скважину и любезно открыла дверь старику, который прошел мимо с выражением лица, в котором она прочла предвкушение.
      - Площадь номера люкс составляет сто пять квадратных метров, - сказала Бетти. - В номере две спальни, в каждой стоит кровать king-size [Здесь: двуспальная (англ.)], и две ванные комнаты, в каждой имеется джакузи и проведен телефон.
      Она вошла в гостиную, где старик уже стоял и глядел в окно.
      - Мебель с авторским знаком датского дизайнера Поула Хенриксена, - сказала она, проводя рукой по тонкой стеклянной крышке стола. - Может, вы хотите осмотреть ванные?
      Старик не ответил. Он все еще не снял свою мокрую шляпу, и в этой тишине было слышно, как с нее на паркет вишневого дерева падают капли. Бетти встала рядом с ним. Отсюда им было видно все, что заслуживает хоть какого-то внимания: ратуша, Национальный театр, Королевский дворец, здание стортинга [Стортинг - парламент Норвегии. (Прим. перев.)] и крепость Акерсхус. Под ними был Дворцовый парк, где деревья тянулись в стальное небо, растопырив свои черные скрюченные пальцы.
      - Вам лучше было бы прийти сюда весенним днем, - сказала Бетти.
      Старик повернул голову и непонимающе посмотрел на нее, и вдруг до нее дошло, что именно она сказала. Ей еще не хватало добавить: «Раз уж ты пришел сюда, только чтобы посмотреть в окно».
      Она улыбнулась так мило, как только смогла.
      - Когда трава зеленая и на деревьях в Дворцодом парке распустятся листья. Это очень красиво.
      Он смотрел на нее, но казалось, что его мысли где-то далеко.
      - Это верно, - наконец сказал он. - На деревьях листья, об этом я не подумал. - Он указал на окно: - Это можно открыть?
      - Только чуть-чуть, - сказала Бетти, радуясь возможности сменить тему разговора. - Поверните вон ту ручку.
      - Почему только чуть-чуть?
      - Чтобы ни у кого не возникло разных глупых мыслей.
      - Глупых мыслей?
      Она мельком посмотрела на него. Что, у этого старика уже совсем плохо с головой?
      - Выпрыгнуть из окна, - объяснила она. - Совершить самоубийство. Ведь многие несчастные люди…
      Она сделала движение рукой, показывая, что именно делают несчастные люди.
      - Значит, по-вашему, это глупая мысль? - Старик потер подбородок. Ей показалось, или она увидела в его морщинах намек на улыбку? - Даже если человек несчастен?
      - Да, - уверенно сказала Бетти. - Во всяком случае, у нас в гостинице. И в мое дежурство.
      - «В мое дежурство», - усмехнулся старик. - Это хорошо, Бетти Андресен.
      При звуке своего имени она вздрогнула. Он, разумеется, видел у нее на груди значок администратора. Значит, во всяком случае, со зрением у него нет проблем: ее имя было написано настолько же маленькими буквами, насколько крупными - слово «АДМИНИСТРАТОР». Она демонстративно посмотрела на часы.
      - Да, - продолжал он. - У тебя ведь полно других дел, кроме того, чтобы показывать вид из окна.
      - Да, дел достаточно, - ответила она.
      - Я беру его, - сказал он.
      - Простите?
      - Я беру этот номер. Не на эту ночь, но…
      - Вы берете номер?
      - Да. Его же можно снять, не так ли?
      - Э-э, да, но… он слишком дорогой.
      - Я охотно заплачу вперед.
      Старик вынул из внутреннего кармана бумажник и достал из него кучу банкнот.
      - Нет, нет, я не в этом смысле. Просто он стоит семь тысяч крон за одну ночь. Хотите лучше посмотреть…
      - Мне нравится этот номер, - сказал старик. - Пересчитай их на всякий случай, будь так добра.
      Бетти посмотрела на тысячные банкноты, которые он ей протягивал.
      - Вы можете оплатить все, когда приедете, - сказала она, - э-э, а когда вас…
      - Как ты и советуешь, Бетти. Одним весенним днем.
      - Хорошо. Какая-нибудь конкретная дата?
      - Разумеется.
 

 
      Бьярне Мёллер вздохнул и выглянул в окно. Мысли улетали куда-то прочь - в последнее время он стал замечать это за собой все чаще. Дождь перестал, но небо по-прежнему нависало над зданием полиции участка Грёнланн низким свинцовым сводом. На улице по бурому, безжизненному газону ковыляла собака. В Бергене одно место НОП было вакантным. Срок заявки истекал на следующей неделе. Он слышал от одного тамошнего коллеги, что в Бергене обычно за всю осень дождь идет всего лишь два раза. С сентября по ноябрь и с ноября до Нового года. Вечно они преувеличивают, эти бергенцы. Он там бывал сам, и город ему понравился. Там, в отличие от Осло, нет ни намека на политику, и сам город маленький. Мёллеру нравилось все маленькое.
      - А? - Он повернулся и увидел безнадежный взгляд Харри.
      - Вы хотели объяснить мне, что я должен счесть за благо, что меня переводят.
      - А?
      - Это ваши слова, шеф.
      - А, да. Да. Мы должны свыкнуться с тем, что не всегда будем плыть одним и тем же течением, жить одной рутиной. Мы живем, а значит, развиваемся. И идем дальше.
      - Дальше и дальше. СБП - аж тремя этажами выше в этом здании.
      - Нет, дальше не в этом смысле. Шеф СБП, Мейрик, считает, что ты идеально подошел бы на ту должность, которую тебе там приготовили.
      - А нельзя об этой должности рассказать как-нибудь попонятнее?
      - Не задумывайся над этим, Харри.
      - Ну да, конечно, а могу я задуматься над тем, почему вообще там, в СБП, решили, что я им нужен? Я что, похож на шпиона?
      - Нет-нет.
      - Нет?
      - Я хотел сказать, да. То есть не да, но… почему нет?
      - Почему нет?
      Мёллер с силой почесал затылок. Его лицо побагровело от злости.
      - Черт, Харри, мы предлагаем тебе место инспектора, зарплату в пять раз больше, никаких ночных дежурств и капельку уважения от наших сопляков. Что тебя не устраивает, Харри?
      - Я люблю ночные дежурства.
      - Никто их не любит!
      - А почему бы не сделать меня инспектором здесь?
      - Харри! Окажи мне услугу и просто скажи «да».
      Харри повертел в руках бумажный стаканчик.
      - Шеф, - сказал он. - Сколько мы уже знаем друг друга?
      Мёллер предупреждающе поднял указательный палец.
      - Не надо. Вот только не начинай: «Мы прошли вместе через огонь и воду…»
      - Семь лет. И семь лет я допрашиваю людей, вероятно, самых тупых в этом городе, но все равно никто из них не врал мне хуже, чем вы. Я, наверное, дурак, но у меня еще осталась пара серых клеточек в голове, и они работают на всю катушку. И они подсказывают мне, что послужной список к этому повышению никакого отношения не имеет. А еще вдруг оказывается, что в этом году на стрельбах я показал лучший результат во всем отделе! И сделал это, угрохав агента Секретной службы. И не надо ничего говорить, шеф!
      Мёллер, который как раз открыл рот, резко захлопнул его и демонстративно скрестил руки на груди. Харри продолжал:
      - Я понимаю, что не вы все это придумали. И хотя я не вижу картину целиком, у меня достаточно фантазии, чтобы кое о чем догадаться. И если я прав, это означает, что мои личные карьерные пожелания - дело второстепенное. Так что ответьте мне всего на один вопрос. У меня есть выбор?
      Мёллер моргал не переставая. Он снова подумал о Бергене. О зиме без снега. О прогулках всей семьей по склонам Флёйен по воскресеньям. Вот где хорошо растить детей! Самое страшное там - добродушные выходки местных сорванцов; и никакой организованной преступности, никаких четырнадцатилетних наркоманов. Бергенское полицейское управление. Ну да.
      - Нет, - ответил он.
      - Отлично, - сказал Харри. - Я и не надеялся. - Он скомкал бумажный стаканчик и прицелился в мусорную корзину. - Значит, вы говорите, зарплата выше в пять раз?
      - И собственный кабинет.
      - Наверное, хорошо отгороженный от других. - Он бросил комок плавным, заученным движением руки. - А плата за сверхурочную работу?
      - При такой зарплате? Нет, Харри.
      - Значит, буду уходить домой в четыре. - Бумажный стаканчик упал на пол в полуметре от корзины.
      - Замечательно, - сказал Мёллер с еле заметной улыбкой.
 

 
      Был ясный и холодный вечер. Первое, что бросилось в глаза старику, когда он вышел из метро, было то, как много еще народу на улице. Он всегда считал, что центр города пустеет к вечеру, но под неоновыми огнями улицы Карла-Юхана сновали такси, а туда-сюда по тротуарам ходили прохожие. Он стоял у перехода, ожидая, пока появится зеленый человечек на светофоре, а рядом гоготала компания чернявых подростков, что-то выкрикивая на своем чудном языке. Наверно, из Пакистана. Или, может, из Саудовской Аравии. Но его мысли оборвались - на светофоре загорелся зеленый, и он решительно зашагал через дорогу и дальше - на подъем, в сторону освещенного фасада Королевского дворца. Даже и здесь были люди, большей частью молодые, они шли бог весть куда и откуда. Он остановился передохнуть на подъеме возле статуи Карла-Юхана [Карл XIV Юхан (Бернадот) - король Швеции и Норвегии (1814-1844), в правление которого в этих странах был мир и процветание. (Прим. перев.)], который сидел на своей лошади и мечтательно смотрел вниз, на стортинг и державу, которую он возвел, как и дворец позади себя.
      Дождя не было уже больше недели, сухая листва зашелестела у старика под ногами, когда он повернул направо и пошел между деревьями парка. Он запрокинул голову и посмотрел наверх: голые ветки отчетливо вырисовывались на фоне звездного неба. Он вдруг вспомнил детский стишок:
 
      Вяз, береза, тополь, дуб,
      В черной мантии бледный труп.
 
      Он подумал о том, что лучше бы этот вечер был безлунным. С другой стороны, сейчас было легко найти то, что он ищет: старый дуб, к которому он прислонился головой в тот день, когда ему сказали, что жизнь его подходит к концу. Он смотрел на его ствол, поднимая глаза выше и выше, до самой кроны. Сколько ему может быть лет? Двести? Триста? Может, он вырос еще до того, как Карл-Юхан взошел на норвежский трон. Но все равно: всякой жизни приходит конец. И его жизни, и жизни дерева, и даже жизням королей. Он встал за деревом, так чтобы его не было видно с дорожки, и сбросил на землю рюкзак. Потом сел на корточки, открыл рюкзак и достал его содержимое. Три пузырька раствора гербицида, который продавец в магазине «Мир железа» называл «Раундап», и ветеринарный шприц с огромной иглой, которым он разжился в аптеке «Сфинкс». Он сказал, что шприц ему нужен на кухне, чтобы впрыскивать жир в мясо, но это было лишне, потому что провизор лишь безразлично посмотрел на него и наверняка забыл это еще до того, как он вышел из аптеки.
      Старик еще раз быстро огляделся по сторонам, проткнул длинной иглой пробку одной бутылки и, потянув за ручку, набрал полный шприц блестящей жидкости. Он ощупал рукой кору дерева и, найдя в ней трещину, воткнул туда иглу. Это было не так-то легко, как он думал, потребовалось немало усилий, чтобы вогнать иглу в твердую древесину, он должен был дойти до камбия, до внутренностей дерева, его жизненных органов. Он еще сильнее нажал на шприц. Игла задрожала. Черт! Ее нельзя сломать, другой у него не было. Игла мало-помалу ушла внутрь, но через пару сантиметров уперлась. Несмотря на холод, он вспотел. Он снова схватился за шприц, чтобы навалиться на него с новой силой, но вдруг услышал шуршание листьев на дорожке. Он выпустил шприц. Шорох приближался. Он закрыл глаза и затаил дыхание. Когда он снова их открыл, то успел заметить, как в кустах, за которыми открывался обзор Фредриксгате, пропали две фигуры. Он выдохнул и снова вцепился в шприц. Пусть будет так: или пан, или пропал, - думал он, наваливаясь изо всех сил. Он уже ждал, что иголка хрустнет и сломается, но она вошла глубже. Старик вытер пот с лица. Дальше будет легче.
      За десять минут он успел впрыснуть два пузырька этого раствора и уже готов был впрыснуть третий, когда услышал рядом голоса. Две фигуры вышли из-за кустов, и он подумал, что это, должно быть, те самые, которых он видел.
      - Эй! - услышал он мужской голос.
      Старик инстинктивно вскочил на ноги и встал перед деревом так, что длинные полы пальто закрывали шприц, по-прежнему торчавший в стволе. В следующее мгновение его ослепил свет. Он выставил вперед руки.
      - Убери этот фонарь, Том, - послышался женский голос.
      Свет ушел в сторону, и старик увидел, как между деревьями в парке заплясали тени.
      Двое подошли к нему совсем близко, и одна из них, женщина чуть старше тридцати, с правильными, но самыми обычными чертами лица, выставила ему в лицо свое удостоверение так близко, что даже при тусклом лунном свете он мог различить ее фотографию, на которой она была, несомненно, моложе, чем сейчас, и с очень серьезным выражением лица. И имя. Эллен какая-то.
      - Полиция, - сказала она. - Извините, если испугали вас.
      - Что ты делаешь здесь в полночь, папаша? - спросил мужчина. Он, как и напарница, был в гражданском, из-под черной вязаной шапочки на старика пристально смотрели холодные синие глаза.
      - Я просто прогуливаюсь, - ответил старик, надеясь, что они не заметят, что его голос дрожит.
      - Вот как, - сказал тот, которого звали Томом. - За деревом в парке, в длинном пальто. Знаешь, как это у нас называется?
      - Замолчи, Том, - оборвала его женщина. - Еще раз извините, - обратилась она к старику. - Несколько часов назад здесь в парке было совершено нападение. Избили мальчика. Может, вы что-нибудь видели или слышали?
      - Я сам только что пришел сюда, - сказал старик, стараясь смотреть только на женщину, чтобы не встречаться с испытующим взглядом мужчины. - Я ничего не видел. Только ковш Большой Медведицы, - он показал на небо. - Я очень сожалею. Он сильно пострадал?
      - Довольно-таки. Простите за беспокойство, - улыбнулась она. - Приятного вечера.
      Они пропали в темноте, и старик закрыл глаза и прислонился к дереву спиной. В следующее мгновение он вздрогнул оттого, что кто-то вцепился ему в плечо и тяжело задышал ему в ухо. Потом послышался голос того молодого человека:
      - Если я еще раз поймаю тебя с поличным, ты у меня получишь. Понял? Как же я вас всех ненавижу.
      Он отпустил его плечо и пропал.
      Старик бессильно опустился на землю. Он чувствовал, как сырость проникает сквозь одежду. А из головы все не шел голос, повторявший снова и снова все тот же стишок:
 
      Вяз, береза, тополь, дуб,
      В черной мантии бледный труп.
 

 
      Сверре Ульсен зашел внутрь, кивнул парням за столиком в углу, взял за стойкой стакан пива и пошел с ним к столику. Не к тому, что стоял в углу, а к собственному столику. Уже больше года у него здесь был собственный столик, с тех пор, как он поколотил того узкоглазого в «Денис-кебаб».