– И что же в ней такого страшного? – приподнял левую бровь Григ. Сидеть было неуютно: один бок поджаривался на костре, второй леденел от холодного дыхания ночной реки.
– Например, вчерашний испорченный чай, – не моргнув глазом ответил маг. – Причем, надо думать, чем дольше ты эту воду употребляешь, тем очевиднее результат. Женщины, конечно, в первую очередь обратят внимание на то, что у них тускнеют волосы, а вот старики – на то, что ухудшается здоровье.
– А как отличить «испорченную» воду от нормальной? – проникся наконец Григ.
– Не так сложно, – отмахнулся маг. – Например, если животному предложить две миски с водой, то он выберет только «живую». Снежинки из структурированной воды – ровные, граненые, симметричные, а из разорванной – кривые, скособоченные, отталкивающие. Маг вообще может только присмотреться к структуре. Но суть не в этом.
– Тогда в чем?
– В том, что разорванная вода попадается только в колодцах – я за сегодняшний день проверил двенадцать окрестных селений, а результат везде один. Реки демонстрируют полную сохранность структуры, а вот вода из колодцев – это настоящая отрава!
– Так в чем беда? Сказать селянам и всем остальным, чтобы брали воду только из рек, – вот и вся недолга.
Маг с сожалением покосился на Грига.
– Ты хочешь сказать, что если перерубить осот у корня, то больше он не вырастет? Нет, надо искать первопричину. Если что-то или кто-то сумело испортить воду в колодцах, то поручиться, что та же участь не ожидает реки, я не могу.
– Да кому это могло понадобиться? – удивился Григ.
Ответить маг не успел: к ним решительной походкой направлялась какая-то гневная тень.
Вот теперь все смутные опасения, вызываемые цыганской братией, укрепились окончательно. Глаза разъяренного Инцара только что молний не метали, волосы гневно развевались на холодном ветру, под распахнутой курткой угадывалось злое сдавленное дыхание. Цыган решительно подошел к костру, одарил магов тяжеленным взглядом и холодно спросил:
– Ну и где она?
Маги коротко переглянулись. Эмоциональное состояние Инцара явно оставляло желать лучшего. Не то чтобы цыган представлял для них какую-то опасность, но и успокаивать неплохого, в сущности, человека насильственным путем типа удара по затылку не хотелось.
– Присядьте, Инцар, – мягко посоветовал граф.
Цыган только криво усмехнулся:
– Нет уж, благодарствую, я вам не Линемер, бояться не намерен.
– Вас никто и не пытается пугать, – оставив увещевательный тон, заметил граф.
– Правильно, зачем пугать, если магов и так все боятся? – зло съязвил Инцар. – Но даже если вы и считаете, что вам все позволено, то у меня другое мнение на этот счет.
Маги тяжело вздохнули. Понять человека, который возмущается, считая, что вы сами в курсе, что такого непростительного сотворили, – непосильная задача.
Осознав, что молчание, задумывавшееся как смущенное, приобретает затяжной характер, Григ зябко поежился и поднялся на ноги.
– Ладно, будем считать, что мы уяснили, что вы думаете о моральном облике магов. А теперь не объясните ли, зачем вы сюда пришли?
– Верните мне дочь, – махнув рукой, просто попросил Инцар.
– Хм… Видите ли, почтенный, при всем моем уважении к вам и Рансане вашу дочь мы в последний раз видели, когда выходили из дома!
Цыган удивленно отпрянул от скептически приподнявшего бровь Грига и затравленно посмотрел на графа, словно ища опровержения страшных слов. Тот, помедлив, только кивнул в знак согласия.
– Боже правый…
Цыган все-таки сел. К его чести, надо заметить, сел по собственному почину, хотя, если принять во внимание бледность, покрывшую его лицо, рано или поздно он все равно оказался бы на песке. Так и не замороженная до льда вода оказалась весьма кстати, Инцар выглотал половину фляги, даже не заметив, как ноют от холода зубы. Помолчал и смущенно кашлянул:
– Извините тогда, господа… Я… хм…
– Бросьте, – махнул рукой граф, – не с кулаками же вы на нас бросились. Рассказывайте лучше, почему вы вообще решили, что Рансана должна быть где-то рядом с нами?
– Да я как бы вообще-то… Хотя как мне и в голову такое пришло…
Григ обменялся с графом непонимающими взглядами и поспешил вмешаться:
– Инцар, раньше вы не страдали заиканием и бессмысленной речью! Давайте вы лучше расскажете все, что было и что думали. А оправдываться будете потом. Иначе мы быстрее свихнемся, чем поймем хоть что-нибудь!
Цыган тяжело вздохнул, предупредил:
– Ну вы сами попросили, – и медленно, терпеливо подбирая слова, заговорил: – Рансанка ушла почти сразу после вас. Бросила что-то насчет соседки и что скоро вернется. Ну я как-то припомнил, что днем она уж больно долго вам обед носила, перед Линемером защищала, да и тут повод какой-то глупый… Вы не подумайте, господин маг, у нас, цыган, это все проще, так что я и не подумал бы возмущаться… А тут просто вот уж и три часа минуло, тьма на дворе непроглядная, холод, а она убежала в одной шали на плечах… Я и пошел искать… Вот и… нашел…
Григ закашлялся, пряча смех. Да… три часа – лимит…
– Точнее, не нашли, – невозмутимо дослушав, поправил граф. – Так что проблема себя не исчерпывает. Право, лучше бы она была с нами…
– А она точно не у соседки? – на всякий случай спросил отсмеявшийся дисцитий. – Мало ли…
– Да какая соседка, господин маг! – возмутился Инцар. – На дворе три часа ночи, все спят давным-давно!
– Ну… переночевать у подруги решила…
– Не знаете вы мою Рансанку! – махнул рукой Инцар. – Ее на летние игры-то черта с два к подругам выгонишь, да и какие там подруги… одно название.
Маги смущенно помолчали. Цыганам всегда трудно ужиться с обычными людьми, осели они в деревне хоть месяц назад, хоть десять лет. Не прощают им ни черной, чуточку злой красоты, ни гипнотического, неразгаданного взгляда. И нечего копаться в душе чужого, по сути, человека, заставляя объяснять то, о чем ему и вспоминать-то не хочется. Хотя и забыть не выходит.
– Значит, она куда-то ушла одна, – подытожил Григ. – И нам остается только выяснить куда, зачем и вернуть в родные пенаты. Ну… или просто выяснить и оставить в покое, если ее лучше пока не трогать.
– Выяснить… – уныло согласился Инцар. – Да только как?
Граф задумчиво прищурился, поводил пальцами в воздухе и вопросительно посмотрел на Грига. Тот, посомневавшись немного, кивнул:
– Да, можно, – и повернулся к ничего не понимающему цыгану: – Скажите, у вас нет какой-нибудь ее вещи? Желательно с собой.
Тот торопливо охлопал себя по карманам и бессильно развел руками:
– Нет, ничего… Разве что перстень. Но она мне его просто подарила.
– Покажите.
Инцар ловко скрутил с пальца перстень-печатку и подал Григу. Неширокое золотое кольцо образовывали две переплетающиеся ветви, распускаясь выгравированным на печатке клубком шипов.
Да, она его, конечно, не носила. Не согревала теплом пальцев, не шептала просьбы, словно отгоняющему все беды амулету… Но с другой стороны – ведь выбирала, покупала, дарила…
– Годится, – кивнул графу Григ, решительно надевая перстень на безымянный палец. Великовато, но ничего, не спадет. – Кого выставим на острие?
– Тебя, – помедлив, решил тот. – Я ее вообще не знаю.
Чертить на песке гораздо проще, чем корябать кинжалом по земле, так что впитывающая в себя силу схема была построена в рекордные сроки. Круг – защитное поле телепортации, вписанный в него треугольник – символ трех участников обряда: телепортирующегося Грига, отдающего для этого силу графа и искомой цели – Рансаны.
Цыган следил за манипуляциями магов со стороны, отойдя на пару шагов и не вмешиваясь. Григ осторожно ступил ровно в центр треугольника, помолчал, сосредоточиваясь, и медленно кивнул, закрывая глаза. Перед глазами ярко и пластично встал образ по-кошачьи грациозной и непредсказуемой цыганки с яркой нитью красных бус на шее.
– Laviss edzar menberg… – напевно завел маг.
Когда ты телепортируешься сам, то сила уходит из ауры и накапливается в треугольнике постепенно, словно прибывающая в озеро вода… Когда тебя телепортиру-ет кто-то другой, то о плавности и неизбежности говорить не приходится: есть только пустота, голос…
И сорванная оглушающим потоком силы плотина…
ГЛАВА 3
Темнота. Тяжелая, мутная, живая, обволакивающая сетью беспомощности со всех сторон… Не видно ничего, даже поднесенной к глазам ладони.
На мучительно долгие несколько мгновений Григу показалось, что он вообще уже на другом свете, а потом впившийся в шею комар вернул его к действительности и заставил с руганью буркнуть заклинание ночного зрения.
Только теперь стало ясно, что дисцитий стоит… на берегу все той же реки.
Вот только костер остался где-то безумно далеко – даже мельчайшей искры не горело ни с одной стороны от Грига. Река холодно овевала незваного гостя размеренным дыханием волн.
Рансана, неподвижная, словно окаменелая, сидела на огромном («И наверняка ледяном!» – ужаснулся Григ) покатом валуне возле самой воды. Ветер небрежно трепал распущенные по плечам волосы. Шаль валялась рядом на песке, но цыганка словно и не замечала пробирающего до самых костей холода. Она неотрывным невидящим взглядом смотрела на мирно и равнодушно вздымающиеся волны, сыто облизывающие выровненный ими за годы берег. Во всей фигуре девушки отрисовалась такая неизбывная обреченность, что пробрало даже равнодушного к женскому нытью Грига. Захотелось смущенно кашлянуть и удалиться.
– Ну и в честь чего мы зарабатываем себе воспаление легких? – нарочито небрежно поинтересовался он, подходя и набрасывая ей на плечи свою нагретую теплом тела куртку.
Рансана испуганно вздрогнула, поднимая на него глаза.
– Вы? Откуда вы здесь?
– Материализовался силой мысли, – полушутя-полусерьезно признался Григ.
– Зачем?
– Спасать тебя от радикулита.
На лице цыганки отразилась искренняя обида, и Григ поспешил объяснить:
– Тебя отец ищет.
– Я же его предупредила…
– Ага. Три часа назад. – (Девушка удивленно вскинула брови, а потом виновато потупилась.) Дисцитий тяжело вздохнул, предлагая ей руку. – Пойдем, красавица, страдать можно и дома, причем с куда большим комфортом! С чашкой чая в руках и у теплой печки, например… А еще лучше вообще не страдать. Было бы из-за чего.
– Значит, было из-за чего, – тихо, но твердо ответила Рансана, сползая с камня и поднимая шаль.
– Ну-ну… Из-за какого-то хорька недобитого.
– Откуда вы знаете?!.
– Нет, что ты! – рассмеялся Григ. – Я, разумеется, ничего не знаю. Я вообще просящийся в могилу старичок, который ничего не видит и не слышит! Особенно того, что происходит у него под носом.
Девушка отвернулась, пряча глаза, подернутые дымкой слез.
– Глупость, – продолжал увещевать ее Григ. – Мало ли кто что по злобе брякнул – так что же, всех слушать, что ли?
– Но ведь он прав! – расстроенно крикнула Рансана, вырывая руку. – Кто станет выбирать в жены цыганку?! Кому я такая нужна?
Григ оглядел девушку с искренним сочувствием и укоризненно покачал головой:
– Смешная.
– Почему?
– Потому, что выбирать должна ты. А не тебя.
– Ага, куда уж там…
Рансана так и не поняла, почему Григ вдруг перестал спорить и резко оттолкнул ее подальше от воды, а сам подскочил почти к самому берегу.
Впрочем, поначалу этого и сам Григ не понял: интуиция мага – странная штука, заставляющая его порой вести себя крайне странным образом и не дающая никаких объяснений. Только результат – еще одна несостоявшаяся смерть.
Вода вздыбилась горбом и рухнула на берег, вылепляясь в огромную паукообразную тварь с огромными острыми жвалами. Медленно, зловеще хрустя сочленениями ног, тварь поднялась и угрожающе заскрежетала зубами.
А может, и не зубами: присматриваться Григ не стал, а идентификации по классическим канонам нежитеведения она не поддавалась. Согласно магическим учебникам, подобного чудища в пределах Семи Королевств не существовало. Только кто бы намекнул об этом самому чудищу, а?
Дисцитий торопливо материализовал в руке меч и осторожно, по дуге стал обходить членистоногую заразу. Не нанести удар со спины, так хоть заставить ее развернуться и оставить без внимания пораженно застывшую на берегу соляной статуей Рансану.
Хотя девушку можно было понять: если уж его, мага с почти высшим образованием, так пробрало, то что говорить о какой-то селянке?..
Странное подобие гигантского паука с непропорционально большой головой, закупоренное в слой хитинового покрова, медленно поворачивалось из стороны в сторону, не зная, откуда ждать нападения. Маленькие глазки на ростках-стебельках слепо вращались, мало что различая в кромешной тьме.
Григ, продолжая медленно менять диспозицию, мысленно выругался. Черт бы побрал этого Линемера! Иметь под боком такую сволочь и заставить мага весь день потратить на какие-то дурацкие зеркала! Теперь вот разбирайся с ней на общественных началах…
Тварь тем временем заподозрила неладное и неожиданно резко для такой махины развернулась мордой к Григу. Заметила отблеск серебра в свете не вовремя выглянувшей луны, злобно зашипела и кинулась в атаку.
Оказывается, вскидываться на четыре задние лапы, используя передние в качестве оружия, она умела просто превосходно! Григ, опасно проскочив под взрывающими воздух ногами, вслепую полоснул наотмашь по брюху и, кажется, попал. Во всяком случае, тварь обиженно взревела и опустилась на землю, злобно шевеля жвалами.
Григ мрачно усмехнулся, поудобнее перехватывая меч. Надо было не вскользь бить, а загонять сразу поглубже – глядишь, чего бы и выгорело. А так только разозлил. Причем что-то подсказывало дисцитию, что второй раз ему вряд ли удастся так легко подобраться к уязвимым точкам твари.
Огненный сгусток молниеносно прочертил сияющую полосу в темноте, бесславно срикошетил о хитиновый покров и с унылым шипением рассыпался хвостатыми искрами.
«Браво. Магия эту заразу не берет», – мысленно поздравил себя Григ, увеличивая дистанцию на несколько шагов.
Положение становилось если и не безвыходным, то не внушающим лишних надежд. В темноте, имея один только меч, да еще и перепуганную до смерти цыганку за спиной… люди наглеют. Окончательно и бесповоротно.
Иначе чем объяснить этот безумный героизм, с которым дисцитий, плюнув на все и вся, поднырнул под передние лапы гадины и вогнал меч под горло по самую рукоять?
Тварь утробно рыкнула, дернулась и, не желая отправляться на тот свет в гордом одиночестве, в ответ засадила дисцитию в плечо острое ядовитое жвало…
Истошный женский крик. Вспышка магии. Взрыв боли.
Голова глухо ударяется о что-то твердое и неприветливое. Кажется, лавка.
– Клади… Осторожно, плечо не задень… 3-зараза…
– Вам помочь? – негромкий, испуганный вопрос. Молчала бы уж, помощница…
Бывают моменты, когда реальность рушится, осыпаясь на землю обломками автобиографии, а ты спокойно посиживаешь в кресле, чуть прищуренным ленивым взглядом пробегаешь пожелтевшие от времени и теплых прикосновений странички и неторопливо пьешь горячий, обжигающий губы чай.
– Вскипяти воды, вот эти травы в нее брось – на, лови мешочек!
Торопливое: «Сейчас!» – и плеск набираемой в кастрюлю воды.
Холод прикоснувшегося к коже лезвия, треск взрезаемой рубашки, профессионально чуткие руки легкими касаниями исследуют жуткую рану. Недовольное рычание сменяется коротким и емким:
– Yindharrn! – И маг несколько раз проносится туда-сюда по комнате, словно мечущийся тигр.
– Плохо?
– Нет. Отвратительно.
Бывает и по-другому. Когда раз за разом отражаешь выпады закона подлости, рука устает до боли от всех этих «восьмерок», блокировок, круговых защит, обманных выпадов и прочих фехтовальных ухищрений; уши уже не режет привычный скрежет и лязг впивающегося в гарду металла; перед глазами, даже закрытыми, только мельтешат в яростном танце рапиры и рассыпаются фейерверками взбешенные высверки распаленной стали. Не убиваешь – зачем? Тебе нужно только пройти. Проложить путь, расчистить дорогу – и пусть заросли вновь сомкнутся за твоей спиной, это уже неважно.
– Вам помочь, господин маг? – глухой, прерывистый мужской голос, решительный тон.
– Да, – помедлив, откликается граф. – Я его сейчас подержу, а вы промоете рану этим раствором. Сможете?
– Конечно, – коротко откликнулся цыган.
Твердо схватившие за предплечья руки, извиняющееся:
– Потерпи, Григ, – нестерпимое жжение в плече. Словно к ране приложили раскаленную головню, а не чистую тряпицу, пропитанную раствором.
Крик, истошным воем вырвавшийся из грудной клетки; выворачивающие суставы судороги; огненный шар, взорвавшийся под опущенными вроде бы веками.
Женский взвизг:
– А-а-а! Прекратите немедленно! Я не могу на это смотреть!
И сдвоенный мужской рык:
– Так уйди ты, дура!
И вот, извернувшись в непостижимом вольте, резко рубанув по тянущейся вслед плети, ты плавно опускаешься на землю, уравновешивая поднятую в машинальной защите шпагу чуть отставленной в сторону рукой, и…
И вдруг видишь, что защищаться больше не от кого… Конец. Финиш. Покой.
Счастье?
– Не смей! – гневно кричит рядом граф и отвешивает Григу хлесткую, обжигающую кожу пощечину. – Даже думать не смей, маг чертов!
Плечо словно в огне. Если «слезы единорога» давали хотя бы приблизительно такой же эффект, то Линте можно ставить памятник. И еще удивительно, что не надгробный…
Да, счастье… Просто уйти. Дать обнять себя целеустремленному ветру и поднять в воздух словно только-только учащуюся летать птицу. И раствориться в волшебном напеве, что звучит по ту сторону. О нет, там отнюдь не царит безмолвие – напротив…
МУЗЫКА. Терпкая, горькая, страстная, безумная, бесконечная, сильная, жестокая. Мучительно медленно разливающая тягучее пламя яда в груди. Резким росчерком стали бьющая по глазам. Щедро посыпающая свежие раны горстями горькой соли. Осторожно ласкающая душу в нежных ладонях. С опасной небрежностью ранящая обнаженные нервы тонкими лезвиями струн. Равнодушно струящаяся густой янтарной смолой на еловый ковер неосторожно раскрывшейся души…
Между зубами насильно протискивается лезвие кинжала, и в горло тонкой струйкой течет, словно расплавленный свинец, тягучее, раздирающее в клочья легкие зелье…
Григ надсадно кашляет, в судорогах бьется, силясь вырваться из четырех прижимающих его к скамье рук, но тщетно.
– Не надо, не уходи… Возвращайся туда, откуда пришел.
Спокойный, чуть горьковатый тон. Тонкая, легкая рука, прохладно коснувшаяся пылающего лба. Рубиновые отблески в черных волосах. Сочувствие в янтарном взгляде.
– Почему?
– Потому что это слишком нелепая смерть для Избранного.
– Избранного? Для чего?!
Легкий изгиб тонких губ, неопределенный взмах рукой.
– Узнаешь. В свое время.
– И кто же меня избрал? – Не хочется оскорблять Это место и Эту женщину сарказмом, но он рвется с губ сам собой. Привычка – вторая натура.
– Тот, кто имеет право…
Легкое прощальное прикосновение тонких пальцев… или щекочущего крыла.
Право… Право на жизнь. Право на смерть. Право на выбор…
– Вот так, давай! Вдох-выдох… Ну!
Григ с трудом открывает глаза и едва различает в склонившейся над ним темной фигуре гневно нахмуренного графа. Воздух обжигающим потоком врывается в неровно содрогающиеся легкие.
– Вот так, отлично! – радуется маг, ловя относительно осмысленный взгляд дисцития и удовлетворенно усмехаясь. – А теперь, почтеннейший, помогите мне перевернуть его на бок. Нет, не резко, а потихоньку, только еще одного болевого шока нам не хватало… Вот так…
В затылке что-то печально хрупнуло – и мир быстро выцвел перед глазами, растворившись в темноте. Самой обычной – теплой, влажной и всеприемлющей.
Чуткая теплая рука легко касается лба, снимает уже нагревшуюся мокрую повязку и полощет ее в холодной воде, резко пахнущей уксусом.
Они разговаривали, даже и не подозревая, что подопечный начал смутно и невнятно, но уже осмысленно вычленять из потока порхающих вокруг звуков слова и фразы. А он не спешил ставить их в известность.
– Ну как, господин маг? Ему хоть лучше?
– Лучше, – коротко отвечает тот. Говор невнятный, словно граф торопливо пьет или ест что-то. – Настолько, насколько это вообще возможно в его положении.
Цыган недоуменно смотрит на мрачного мага. Григ, чье сознание еще колеблется на грани между явью и беспамятством, этого, разумеется, не видит, но догадывается по затянувшемуся молчанию.
– А что ж такого дурного в его положении? Жар небольшой, его и до конца сбить можно, но сами же сказали, что это даже к лучшему: организм борется. А что рана не затягивается, так это само собой, еще и двух суток не минуло…
У Грига перехватило дыхание. «Само собой»?! Да у чародея, да еще магией же леченного, от раны на второй день должен остаться только тонкий розоватый шрам и легкий зуд – не больше! Исключение, конечно, составляют те, которые нанесены заговоренным оружием, но о нем той ночью и речи не шло. Так, зараза какая-то жвалом пырнула…
– Не затягивается? – с угрюмой насмешкой переспросил маг, уже проглотив то, что мешало ему говорить. – Милейший Инцар, это было бы еще полбеды. А она, если вы видите, даже и не закрывается. Если бы не постоянно подновляемое кровеостанавливающее заклинание, он был бы уже мертв.
Григу стало совсем нехорошо. Ужасно захотелось резко открыть глаза и известить всех о своем возвращении в бренный мир, чтобы они прекратили нести чушь и пугать его почем зря. Но тщательно взлелеянное за пятнадцать лет учебы самообладание удержало его от этого очевидно глупого поступка. Ведь потом будет еще хуже: видеть улыбки и шутливые разговоры, а самому высматривать за каждым взглядом, каждой фразой свой смертельный приговор. Уж лучше сразу узнать все до конца – пора заказывать домовину у знакомого мастера или еще можно поотравлять жизнь врагам.
– И вы не можете ничего сделать? – звенящий, виноватый голос Рансаны. Снова опустившаяся на лоб холодная повязка.
Мрачное молчание послужило ей лучшим ответом, не требовавшим дальнейших пояснений.
Григ мысленно выругался и провалился в небытие.
Робко трепещущие на фитильках нежные лепестки тепло-розового пламени распускались трепещущим цветком, ласково оплавляя воск. Плясали призрачные тени, отгороженные гранью огня, воздух нависал прозрачным горячим маревом, таинственно колышущимся вокруг выхваченного светом пространства. По гладкому боку свечи быстро скользнула капля жидкого воска, оставляя за собой неровный след. Сами невысокие стебельки свечей казались полупрозрачными, озаренные неверным, пляшущим даже в неподвижном воздухе светом.
Темнота обиженным, не пущенным в дом псом бродила по ту сторону огня. Сжималась, пульсировала, клубящимся маревом окружала со всех сторон, но, обжегшись, неизменно отскакивала от дерзких огненных искр.
Григ, глубоко вздохнув, решился. Волевым усилием подавил мученический вздох и сел на постели (как его переносили сюда с лавки, он, разумеется, не помнил). Кряхтя, как столетний дед, спустил ноги на пол и потянулся за рубашкой.
Левая рука висела плетью, плечо было туго перебинтовано, но, даже не видя раны, Григ отлично ощущал, что затягиваться она и не думает. У нее несколько иная культурная программа.
Кое-как насадив рукав на бесчувственную кисть, дисцитий неловко подцепил ворот и влез в рубаху. Шнуровку затянул еле-еле: сделать это одной рукой почти нереально, колдовать с гудящей головой тяжело, а ночью все равно едва ли кто-то станет присматриваться.
Три шага до стола дались тяжело, потом можно было опереться рукой о бревенчатую стену, и дело пошло быстрее.
– Ты куда? – глухо спросил доселе молча наблюдавший за ним граф, невидимый в темном углу комнаты.
– В уборную, – недовольно отозвался Григ.
– Проводить?
– Не надо.
Судя по скептическому хмыканью, в дееспособности дисцития граф здорово сомневался, но настаивать не стал, щадя чужое самолюбие.
На улице тяжелая голова слегка проветрилась, и идти стало легче. Как ни крути, а ранено у Грига было плечо, так что шагать мешали только жуткая слабость от кровопотери и адская головная боль. Быстренько расправившись с делами насущными, Григ остановился у забора, опершись о него правым плечом. Возвращаться в душную избу пока не хотелось – перед глазами только-только рассеялась мутная пелена.
Свежо и прохладно сияли крупинки звезд, загадочно улыбалась припорошенная флером облаков луна, ветер душевно завывал что-то свое, неизбывно тоскливое, путаясь в ветвях давно лишившихся плодов яблонь.
Решившись, Григ осторожно отворил калитку и вышел на улицу.
Ночь оказалась не в пример светлее позапрошлой, так что тратить энергию на световой заряд дисцитий не стал. Различить камни на дороге он не поможет, а в канаву и так не свалишься.
Ему было совершенно все равно, куда идти, – лишь бы не слишком далеко, чтобы потом хватило сил вернуться, – и ноги сами почему-то вынесли к местному колодцу. Ничем особенным не примечательному, разве что с весьма удобным противовесом, позволяющим наполнить стоящее тут же, на бортике, ведро даже раненому и обессиленному магу.
Вода – холодная, бодрящая – освежила тяжелое сознание уже через несколько больших глотков. От холода свело скулы.
Ну и как, интересно, нужно всматриваться в ее структуру? На энергетическом уровне? Или биополярном? Или…
Осень приходит тихо и мягко, как кошка, крадущаяся к очагу. Кружащимися в вальсе листьями, терпким ароматом темнеющий травы, тяжелыми ветвями яблонь, не выдерживающих без подпорок веса щедрых плодов.
Рассвет приходит невесомым кружевом розовых лучей-нитей, терпеливо оплетающих небосвод. Неуверенно, но неотвратимо распахивая новую страницу жизни, еще не увитую тонкой вязью слов и не заляпанную черными пятнами клякс.
Чужая волшба приходит решительным и целеустремленным вихрем, сметающим все на своем пути. Мчится обученной гончей прямо к загнанной в угол добыче и обрушивается на нее со всей яростью силы, сброшенной с тонких пальцев заклинателя или заклинательницы. Закручивает неудачно попавшего прямо в эпицентр волшбы мага воронкой энергетического вакуума и, не слушая ни сдавленных стонов боли, ни гневной заковыристой ругани, уносит куда-то далеко и безвозвратно, к нетерпеливо похлопывающему плетью по охотничьему сапогу хозяину…
Часть V
ПО ЗАКОНУ О ДОЛЖНОСТНЫХ ПРЕСТУПЛЕНИЯХ
ГЛАВА 1
Иногда даже ей, мастеру и профессионалу, чей опыт простирался на сотни лет и десятки миров, мучительно не хватало слов, чтобы достучаться до стоящего перед ней человека, непонимающе хлопающего глазами, и внятно объяснить ему то, чего он не понимает и, вероятно, так никогда и не поймет.
Она ощущала фальшь с одного взгляда и обходила ее по широкой дуге так же безотчетно и инстинктивно, как умный воробей шарахается от подозрительно беспечной бабочки с одной лишней крапинкой на левом крыле.
Не так. Неправильно. Нелогично.
– Я не верю! – в десятый, должно быть, раз повторила Лойнна, яростно тряхнув разметавшимися по плечам волосами.
Церхад терпеливо кивнул, откидывая полог их палатки и пропуская внутрь встречавшую его у входа ведьму. Едва убедившись, что некромаг если и не цел, то восстановлению в ближайшее время очень даже подлежит, Лойнна успокоилась и принялась гневно возмущаться несправедливостью всего сущего.
– Ну чему ты не веришь? – вздохнул Церхад, со стуком сбрасывая промокшие насквозь сапоги у порога.
Тагры – твари земноводные, без влаги подолгу не могут, поэтому и в их лабиринтах неизменно струится по полу мутная, грязная, часто грунтовая вода. И поэтому же, кстати, ни одна их вылазка на поверхность не длится дольше трех часов: кожа пересыхает, и они если и не умирают, то полноценно сражаться уже неспособны.
– Собственным глазам, – расстроенно развела руками Лойнна. – Я не понимаю, Церхад. Я сама видела, что он если и не колдовал сам, то по доброй воле был передаточным звеном волшбы – это точно. Но это… ни в какие ворота не лезет…
– Почему, Лойлинне?
Церхад расстегивает массивную гематитовую брошь у горла и сбрасывает с плеч плащ.
– Yudfivn! – резко выдыхает пораженная ведьма, и тут уж ему становится не до вопросов.
– Брось, это просто пара укусов, – попытался урезонить ее Церхад.
– Ага. Пара… тройка… десяток… Да еще и наверняка ядовитых, – со всем возможным сарказмом отозвалась торопливо перерывающая сумку Лойнна.
Кинжал, не удостоившийся уважения со стороны давешней компании в трактире, с треском взрезал ткань пропитавшейся кровью и прилипшей к коже рубашки, но ни осторожно, ни резко отдирать ее Лойнна не стала. Просто смочила мигом задымившийся тампон в какой-то мутновато-голубой жидкости из флакона и медленно, боясь причинить лишнюю боль, растворила ею слепившую кожу и ткань кровь.
– Больно?
– Нет.
– Врешь.
Церхад криво усмехнулся и для предотвращения неосторожных звуков покрепче сжал зубы.
Тонкие пальцы ведьмы быстро и умело порхали над отвратительными рваными ранами, где-то сращивая, где-то просто очищая и стягивая разодранную клыками нежити плоть. Разумеется, никакими садистскими средствами вроде пресловутых «слез единорога» Лойнна не пользовалась – должны же у странников быть хоть какие-то привилегии? Но любое обеззараживающее средство, пусть самое мягкое и ласковое, изобретенное гениальными медиками Оридры, все равно приятных ощущений свежим ранам не добавляет.