Трость с секретом

      – Вы уже разговаривали с врачом?
      – Он умер несколько месяцев назад.
      – Что? – Генрик перепугался. Пакула мотнул головой.
      – Умер своей смертью. Он был стар и очень болен. Не умри он, Бутылло не вышел бы сухим из воды.
      – Как его звали?
      – Якуб Крыжановский.
      – А, знаю! Известный терапевт. Лодзинское издательство собирается печатать его воспоминания о войне. Мы тоже давали отрывки.
      – Думаю, их стоит прочитать от начала до конца, – не особенно уверенно сказал Пакула.
      – Черт возьми! – воскликнул Генрик. – Кто же этот Икс?
      – Если б знать!
      – А вы не думаете, что Икс – это какой-нибудь гад, наживший во время войны состояние, пользуясь горем и нуждой людей?
      – Не исключено. Знаете ли, война все очень усложнила. Ведь могло быть и так: когда Крыжановского забрали в Освенцим, в его квартире поселился кто-то другой и нашел тайник. Или же тайник обнаружили немцы. А потом продали блюдо или обменяли его. Версий много…
      Генрика охватили сомнения.
      – По сути дела, у нас нет оснований отождествлять Икса с убийцей.
      – А я и не отождествляю. Я даже склоняюсь к тому, что убийца не Икс. Кобылинский был убит после визита к одному из клиентов Рикерта. Все они могут и не подозревать о существовании Икса, потому что имели дело не с Иксом, а с Рикертом, как, например, Сконечный. Подозрение падает на троих. На Сконечного, на Гневковского, который купил золоченую солонку, и на адвоката Станецкого, купившего у Рикерта старинные часы, также принадлежавшие ранее Иксу.
      – Ну что же. Такая версия суживает направление поисков. Гневковский был соседом Бутылло. Рядом живет Станецкий, а в трех километрах от места, где найдено тело Кобылинского, живет Сконечный.
      – Вот-вот. Похоже на то, что кто-то из них сыграл в нашем деле роковую роль.
 
       12 июня, вечер
      Пакула хотел говорить с Гневковским при свидетеле и взял Генрика с собой. Было около семи. Гневковский сидел дома. Пакула сразу приступил к делу:
      – Вы знаете репортера «Эха» Кобылинского? Когда вы его видели в последний раз?
      – Когда я его видел? Да, у меня четвертого июня днем был репортер из «Эха». Имени его я не знаю.
      Пакула описал внешность репортера.
      – Тогда это действительно был Кобылинский. После четвертого числа я его не встречал.
      – О чем он с вами говорил?
      – Он расспрашивал о моих отношениях с Бутылло. Потом ко мне пришел пан Скажинский. Хотел купить золоченую солонку очень изящной работы. Мы втроем поговорили о смерти Бутылло. Пан Скажинский подал репортеру интересную версию убийства Бутылло…
      – Я читал статью Кобылинского в «Эхе», – оборвал его Пакула.
      – Вот, пожалуй, и все. Репортер ушел, а пан Скажинский посидел у меня еще немного, посмотрел мой фарфор. Больше я пана Кобылинского не видел.
      – Странно, – задумчиво протянул Пакула. – Четвертого числа вечером он позвонил этому пану, – он указал на Генрика, – и сказал, что собирается к вам – взглянуть на золоченую солонку. Обдумайте ваш ответ как следует, поскольку пан Кобылинский убит.
      – Еще один! О боже! – вскричал старик. – Что же такое творится!
      – Я жду, – сказал Пакула.
      – А что мне сказать? Он больше ко мне не приходил. Да и зачем? Ведь я же при нем продал солонку пану Скажинскому. Если он еще раз хотел ее увидеть, он поехал бы не ко мне, а к Скажинскому. В чем я, однако, очень сомневаюсь, ибо он очень тщательно осмотрел солонку, будучи у меня.
      По дороге в Лодзь Генрик сказал Пакуле:
      – Вот вам и четвертый. Сконечный, Гневковский, Станецкий и… Скажинский. К кому поедем?
      – Пока ни к кому. Боюсь, что я погорячился. Ведь мы даже не знаем точно, когда был убит Кобылинский. Может быть, автомобиль действительно сбросили в реку в ночь с шестого на седьмое? Но это совсем не значит, что Кобылинского убили именно тогда. Убийство могло произойти значительно раньше, в ночь с четвертого на пятое или с пятого на шестое. И не обязательно ночью. Могло произойти и утром, и днем, и вечером. Время гибели установит медицинская экспертиза. Возможно, в машине остались следы, которые помогут нам найти преступника. Я поеду к Скажинскому и Станецкому только с результатами медицинской экспертизы и осмотра машины.
      – Мне кажется, что Гневковский вне подозрения. Во-первых, он старик. А во-вторых, у него нет машины.
      – Вы хотели сказать: у него не было машины? – заметил Пакула. – Ведь у убийцы тоже больше нет машины.
      – Ох, вспомнил! Ведь у Скажинского была машина. Когда я познакомился с ним у сестры Рикерта, он собирался продавать свою машину, так его напугала гибель Рикерта.
      Пакула подвез Генрика до самого дома. На прощание поручик обещал позвонить, как только станут известны результаты экспертизы.
      Дома Генрик набрал номер телефона редактора лодзинского издательства и попросил рукопись воспоминаний доктора Крыжановского. Ему, мол, хочется поместить в еженедельнике еще несколько отрывков.
      – Опоздали, – ответил редактор. – «Эхо» вас опередило.
      – Что? «Эхо»? Да зачем им такие воспоминания? Они для «Эха» слишком серьезны.
      – Не знаю, не знаю. Рукопись забрал Кобылинский.
      – Но у вас, наверное, есть еще один экземпляр?
      – Есть-то есть, но «Эхо» договорилось с нами раньше вас. Редактор еще долго отказывался, но в конце концов грубая лесть и уговоры Генрика взяли верх.
      – Ладно, договорились. Вечером я пришлю к вам сына с рукописью.
      Готовя себе ужин, Генрик прислушивался, не звонят ли. Наконец в дверь позвонили. Но вместо мальчика в дверях стояла Розанна. За ужином он сообщил ей о смерти Кобылинского. Розанна отреагировала точно так же, как Пакула:
      – Будь осторожен! Тебе и самому ясно, что теперь твоя очередь.
      – Не уверен. Зачем ему меня убивать?
      – А Кобылинского?
      – Он, очевидно, напал на след убийцы. Убийце нет смысла бояться меня: ведь я понимаю в этой истории не больше, чем Пакула или ты, моя дорогая Розанна.
      – У тебя нет никакой версии и ты никого не подозреваешь?
      – Послушай, Розанна. В любом уголовном деле подозреваемых больше, чем нужно. В нашем случае все наоборот. Я действительно не вижу, кого подозревать. Я не знаю ни киноактера, любовника пани Бутылло, ни сына Бутылло, сидящего в тюрьме. Кого же подозревать? Рассмотрим действующих лиц этой истории. Рикерт вне подозрений, поскольку умер. Пока трудно сказать, был ли то несчастный случай или убийство. Сестра Рикерта. Почтенная старушка. Разумеется, ее внешность может оказаться просто маской. Во всяком случае, убить ударом ножа троих, двое из которых – сильные мужчины, она не в состоянии. Для такого убийства нужна большая физическая сила, ловкость и уверенность руки. Старушка отпадает. Бутылло. Мертв. Пани Бутылло мертва. Гневковский. Старик, физически очень слаб, автомобиля никогда не имел, а у убийцы была темно-зеленая «сирена». Сконечный, зубной врач. Мы знаем о нем следующее: купил у Рикерта золотое блюдо, поэтому-то к нему и приезжал пятого июня репортер Кобылинский. Совершенно неясно, для чего Сконечному понадобилось бы убивать репортера. Репортер погиб скорее всего в ночь с шестого на седьмое. Маловероятно, чтобы Кобылинский еще раз посещал Сконечного. Хотя… Труп обнаружили в трех километрах от дома врача, и это, пожалуй, подозрительно. С другой стороны, у Сконечного был «микрус», а не «сирена».
      – Ты никого не забыл?
      – Остаются еще двое. Адвокат Станецкий и Скажинский.
      К сожалению, о Станецком известно только одно: он был другом Рикерта. Немногим больше мы знаем о Скажинском. Он человек удивительной честности. Отдал сестре Рикерта долг, о котором она ничего не знала. Хотел купить у Гневковского золоченую солонку, но здесь нет никакого криминала. Ах да, у Скажинского была машина, он собирался ее продавать. Однако этого далеко не достаточно для подозрения. Думаю, что мы пока не знаем имени убийцы.
      Розанна задумалась. Генрик вновь анализировал события минувших дней. Наконец он произнес:
      – У нас нет почти никаких сведений об убийце. Известно только, что Бутылло он заколол немецким штыком, его жену – кухонным ножом и что у него была темно-зеленая «сирена». Нам не хватает самого основного – мотива убийства. Лишь в случае с Кобылинским иначе: убийца видел в репортере своего преследователя.
      – Кое-кого ты выпустил из виду, – заметила Розанна.
      – Ты об Иксе? А что мы знаем об Иксе? Какой-то мужчина или какая-то женщина продали Рикерту старинные часы, золотое блюдо и золоченую солонку. Мы можем предполагать, что и Бутылло получал от Икса вещи для продажи и имел из-за них неприятности. Если допустить, будто Икс торгует вещами подозрительного происхождения, скорее всего награбленными во время войны, то становится ясно, почему он скрывает свою фамилию. Но в какой связи это с тройным убийством?
      – Ты забываешь, что Кобылинский погиб, выясняя личность Икса.
      – Извини меня, твои выводы несколько примитивны. Раз Кобылинский погиб, разыскивая Икса, ты делаешь вывод, будто его убил Икс. Если я умру в лесу, собирая грибы, значит ли это, что я умер, отравившись ядовитым грибом? Ведь я мог наступить на мину, умереть от разрыва сердца и так далее…
      Звонок у двери прервал нить его рассуждений. Генрик вышел из комнаты и вскоре вернулся с рукописью в руке.
      – Я почитаю, – сказал Генрик. – Хочу проверить, что могло заинтересовать Кобылинского в мемуарах Крыжановского.
      Через некоторое время зазвонил телефон.
      – Говорит Пакула. Вы один дома?
      – Нет… – ответил Генрик после недолгого колебания.
      – Кто у вас?
      Генрик нерешительно кашлянул.
      – У меня… ну… это…
      – Кто у вас? Кто? – заволновался Пакула.
      – Алиби, мое алиби. Пакула успокоился.
      – Понимаю, – сказал он.
      – Ну, что экспертиза? – спросил Генрик.
      – Кобылинский был убит скорее всего шестого июня. Во всяком случае, таково мнение экспертов-медиков. Что касается машины, то, как можно догадаться, визитной карточки в ней не оказалось. Номера на моторе, шасси и кузове тщательно соскоблены. Пока ничего не установлено.
      – Вы говорите «пока»?
      – Мы отправили машину в Варшаву, в отдел криминалистики. Там смогут восстановить соскобленный номер.
      – Ловкач он, однако!
      – Это почему?
      – Единственный след к нему – машина. А теперь и его нет.
      – Вы шутите, – сказал Пакула. – Утопив свою машину, он совершил величайшую глупость. С таким же успехом он мог оставить нам визитную карточку со всеми своими данными.
      – Не совсем так. Вы же не знаете хозяина машины?
      – Узнаю. А пока хочу вас еще раз попросить: соблюдайте осторожность. В этой истории трупов уже хватает. Да вы и сами понимаете.
      – Понимаю, – упавшим голосом ответил Генрик.
      – Думаю, дело подходит к концу.
      – Вы уже были у Станецкого и Скажинского?
      – Нет. Поеду завтра утром. До свидания. Встретимся после ареста убийцы. Пока!
      «Много на себя берешь, – подумал Генрик. – Может оказаться, номера соскоблены так основательно, что никакие эксперты не помогут». Он углубился в рукопись. На сто двенадцатой странице он прочел следующее:
      «Летом сорок четвертого года меня принудили работать в группе, задачей которой был осмотр домов в гетто, откуда жителей отправили в Освенцим. Руководил группой печальной известности Курт Шуллер, великолепно владевший польским языком. Кем он был до войны, не знаю. Говорили, что в СС он служил уже давно. В Лодзи он был полгода и успел прославиться своими зверствами и издевательством над мирным населением. На моих глазах он застрелил двух детей и старуху. Во время ликвидации гетто Шуллер мародерствовал. Он требовал, чтобы мы обыскивали квартиры самым тщательным образом. Однажды он появился с палисандровой тростью в руке. Говорили, будто он нашел ее в какой-то квартире. Стоило одному из нас остановиться хоть на минуту, как Шуллер вытаскивал из тросточки штык и больно колол им несчастного».
      Трость со штыком!.. Несомненно, это та трость, которую Генрик купил в комиссионке!..
      Генрик продолжал читать, а когда закончил, подошел к книжному шкафу и достал подшивку с последними номерами своей газеты. Нашел фрагменты из дневника доктора Крыжановского и пробежал их глазами, словно сравнивая с только что прочитанной рукописью.
      «Мне приказали сортировать золотые и серебряные вещи, реквизированные у людей, брошенных в лагеря смерти. Война приучила меня ко многому, но по сей день не забуду потрясения, которое я перенес при виде вещей, принадлежавших моему ближайшему другу. Я сразу узнал их. Всякий раз, когда я навещал Морица, он с гордостью демонстрировал мне их. Золотая солонка с Ледой и лебедем была работы Челлини, а серебряный нож с вензелем „ЕМ“ был частью столового прибора Екатерины Медичи. Когда я со слезами на глазах смотрел на вещи дорогого мне человека, ко мне подскочил Шуллер. Обозвал меня ленивым животным, вырвал у меня солонку и нож. На следующий день меня отправили в Освенцим».
      Теперь Генрик был уверен, что стоит ему сделать один решительный шаг, и он станет лицом к лицу с убийцей Бутылло и Кобылинского. Да, он может хоть завтра представить возомнившему о себе Пакуле разгадку тройного преступления.
 
       13 июня, утро
      Проснувшись, он с изумлением увидел занятую приготовлением завтрака Розанну.
      – Я не пошла на работу, – заявила она беззаботно. – Не хотелось.
      – Причина уважительная, что и говорить, – ворчал он, намыливая лицо кремом для бритья. – Ты, конечно, думаешь, Розанна, что все будут так снисходительны и великодушны к тебе, как я.
      – Ты? Снисходительный? Это с твоей-то подозрительностью? А рыться в дамской сумочке в поисках воображаемого пистолета – великодушие? В убийстве четы Бутылло и Кобылинского ты подозреваешь весь мир, включая меня, Пакулу и себя самого.
      – Я уже рассказывал тебе, Розанна, как я вел себя с Бромбергом. Что ни говори, он убийца Зазы, а я дал ему пятьсот злотых.
      – Просто дал ему аванс за фотографии. Представляю себе: в начале статьи фотография Генрика с его тростью, на другом снимке – погибший в автомобильной катастрофе Рикерт, на третьем – дом Бутылло, на четвертом – Генрик, опирающийся на трость, стоит над обрывом в размышлении о трагической судьбе репортера Кобылинского. Далее снимок могилы Анели Порембской, фотография Бромберга над могилой своей жертвы. Тут же старинная фотография вольтижерки Зазы. Опять Бромберг, повествующий о преступлении…
      – Хватит, хватит! – закричал Генрик, ибо именно так, а не иначе представлял он себе репортаж о трости. Некоторое время он молча брился, потом высунул голову из ванной и злорадно спросил: – Скажи, откуда у меня такое чувство, будто ты никогда не работала в доме моделей?
      – Ты считаешь, что я чересчур интеллигентна для такой работы? – радостно воскликнула она.
      Генрик укрылся в ванной. Тогда она сама пришла к нему.
      – Ты действительно считаешь, что я обладаю чрезвычайно высоким интеллектом? – спросила она, прислонившись к косяку двери.
      Генрик уклонился от дискуссии.
      – Как тебе не стыдно! Ты еще раз продемонстрировал свою глупую подозрительность. Конечно, я не портниха из дома моделей. Я учусь на последнем курсе юридического факультета. А издеваться над такими олухами, как ты, – мое самое любимое занятие, – отомстила ему Розанна.
 
       13 июня, день
      – Во сколько ты кончаешь работу? – спросила Розанна, когда они остановились у Дома печати.
      – Не знаю. Покажусь у главного и постараюсь поскорее улизнуть. Надо бы зайти к сестре Рикерта, а потом еще кое-куда. Скорее всего дома буду вечером.
      – Я от тебя сегодня не отстану и целый день буду с тобой. Честное слово, я тебе не помешаю.
      Рядом с ними остановилась темно-зеленая «сирена». Из машины вышла Юлия, молодой красивый мужчина остался за рулем.
      – Не хочешь ли составить нам компанию? Мы собираемся за город, – сказала Юлия, поздоровавшись с Генриком. Розанну она словно не замечала. – Ко мне приехал брат из Познани. Он пробудет в Лодзи несколько дней. Ну как, согласен? Что же ты не отвечаешь? – взорвалась она.
      – Генрик сейчас размышляет, уж не вы ли убийца. Ваша зеленая «сирена»… – вмешалась Розанна.
      Юлия обиделась и ушла. Генрик принялся выговаривать Розанне:
      – Я не понимаю, зачем ты постоянно подначиваешь Юлию. Кроме того, у убийцы была действительно темно-зеленая «сирена». Была, а не есть. До свидания, вечером увидимся.
      Он догнал Юлию в коридоре редакции и стал перед ней оправдываться.
      – Она действительно несносна, – заметил он.
      – Поедешь с нами на прогулку?
      – Сегодня не могу. Я как раз заканчиваю историю моей тросточки. – Он ловко подбросил и поймал трость. – Скоро у меня будет масса свободного времени. Тогда и съездим куда-нибудь. Вдвоем, без твоего брата. И на моей машине, – подчеркнул он.
      Генрик явился к главному редактору, потом заглянул в свою комнату и выскользнул на улицу. Не прошло и получаса, как он стоял перед дверью квартиры Рикерта. Долго стучал, пока услышал голос старушки.
      – Кто там?
      – Я, Генрик, журналист.
      Она осторожно приоткрыла дверь.
      – Что с вами? Вы меня боитесь, дорогая пани?
      – Я всех боюсь. Все время кого-то убивают, а убийцу так и не нашли. Может быть, это вы?
      Он пожал плечами.
      – Вам кто-нибудь угрожал?
      – Убили Бутылло, который ко мне приходил. Убили репортера из «Эха», а он тоже был у меня. Даже два раза. Теперь, видно, моя очередь.
      – Но ведь и я у вас бывал, а посмотрите: жив и здоров.
      – Это-то и подозрительно.
      Он понял, что она не впустит его. «Нагнали на нее страху», – подумал Генрик. Однако поведение старушки его не удивило: три убийства одно за другим хоть кого напугают.
      – А милиционеров вы впускаете? – поинтересовался он.
      – Пакула ко мне заходит почти каждый день. Сегодня тоже был.
      – Вы не догадываетесь, кто этот Икс из записной книжки вашего брата?
      – И слышать ничего не желаю. Кобылинский спрашивал, и вот что вышло… Ничего вам не скажу.
      Ему не оставалось ничего другого, как попрощаться и уйти. На автовокзале он узнал, что автобус до Бжезин, где жил Скажинский, отправляется только через полчаса. Генрик купил билет и зашел в маленькое кафе. Настойчивость, с которой Скажинский искал золоченую солонку, свидетельствовала о его любви к старинным вещам. Возможно, ему приходилось встречаться с человеком, продававшим старинные вещи, который хотел остаться неизвестным.
      В автобусе было душно. Генрик задремал и проснулся уже в Бжезинах. Киоскер сразу показал ему дом, где жил Скажинский. Увидев перед собой Генрика, Скажинский очень удивился.
      – Я позволил себе потревожить вас, – объяснил Генрик, – чтобы взглянуть на солонку, купленную вами у Гневковского.
      Скажинский провел пальцем по своим громадным усам.
      – Сегодня утром у меня была милиция. Они тоже интересовались солонкой. Может быть, я зря ее купил у Гневковского?
      – А кроме милиции, к вам никто не заезжал?
      – Сегодня?
      – Нет. Например, шестого июня?
      Скажинский покраснел, погладил рукой по своей бритой голове.
      – Я знаю, о ком вы говорите. О репортере Кобылинском, которого убили. Я прочел об этом в газете и знал, что рано или поздно милиция явится ко мне. Пришли сегодня рано утром, записали мои показания. Да, 6 июня, днем, у меня был пан Кобылинский. Он, как я уже говорил, просил показать солонку, интересовался, у кого ее купил Рикерт. Я не смог дать ему нужных сведений. Он ушел. Похоже было, что он спешил. Взглянув в окно, я увидел, как он бежал к автобусной остановке. Куда он поехал, я, конечно, не знаю. Люди видели, как пан репортер садился в автобус. Его запомнила женщина из книжного киоска: впервые в истории нашего города нашелся покупатель на журнал «Диалог». Она сама мне об этом сказала. Скажинский предложил Генрику сигарету.
      – Боже мой! – вздохнул он. – Неужели милиция отберет у меня солонку? Я дал Гневковскому три с половиной тысячи. Она стоит немного больше, но он-то купил ее у Рикерта за три тысячи, так что он не внакладе.
      – Что вы говорили милиции, меня не касается. Это – ваше дело. Прошу быть со мной откровенным. Ваша солонка стоит в десять раз больше, чем вы за нее заплатили. Для знатоков и коллекционеров – еще больше. Ведь вы купили ее не потому, что у вас есть кубок с таким же сюжетом. Да и вообще я не верю в существование такого кубка.
      – Вы меня оскорбляете! – Скажинский потянул себя за ус, но на Генрика это не произвело никакого впечатления.
      – Я не собираюсь вас оскорблять, я просто хочу услышать ответ на вопрос: откуда вы знаете, что золоченая солонка – творение рук Бенвенуто Челлини? Если вы не ответите мне, я постараюсь, чтобы тот же вопрос задала вам милиция.
      – Я прочел в газете отрывок из дневника доктора Крыжановского. Там шла речь о солонке с Ледой и лебедем работы Челлини. Точно такую я видел у Рикерта и решил купить ее. Рикерт просил за нее три тысячи, но она стоит значительно дороже.
      – Вы читали воспоминания Крыжановского, следовательно, знаете о происхождении солонки.
      – Ну и что! – оскорбленно вскричал Скажинский. – Неужели я должен был отказаться от покупки только потому, что солонка когда-то принадлежала человеку, которого ныне нет в живых?
      Генрик не знал, что возразить, но в нем появилось желание нагнать на Скажинского страху.
      – Не знаю, известно ли вам, что этот гитлеровский преступник жив и спекулирует награбленными вещами?
      – Чепуха! Быть не может!
      – Однако это так, – удовлетворенно заметил. Генрик. И добавил, чтобы еще сильнее испугать Скажинского: – Мне не хватает лишь одной мелкой детали, чтобы назвать имя убийцы. Я уже знаю фамилию человека, продающего вещи, реквизированные во время ликвидации гетто. Преступник сядет на скамью подсудимых, а ваша солонка будет одним из вещественных доказательств. Тогда специалисты установят ее подлинную ценность. Государство, конечно, вернет вам ваши три с половиной тысячи, а солонка будет передана в музей.
      – Это грабеж! – крикнул Скажинский.
      – Разве только…
      – Что? – подхватил Скажинский.
      – Разве только вы поможете поймать преступника. В таком случае вам могут оставить солонку.
      Скажинский встал.
      – Что вы от меня хотите?
      Генрик положил трость на колени, вынул сигарету.
      – Вы интересуетесь стариной, знакомы со многими коллекционерами и торговцами. Не известно ли вам о человеке, продающем вещи исключительно через посредников?
      Скажинский снова погладил лысину.
      – Я понимаю, о чем вы говорите. Но это – очень ответственное дело.
      – Значит, вы все-таки знаете его! – воскликнул Генрик.
      – Назвать – значит обвинить его.
      – Если он невиновен, ему ничего не сделают.
      – О, неизвестно! – покачал головой Скажинский. – Столкновение с милицией никогда не доставляет особой радости.
      – Вы говорите, как пани Бутылло. Она хранила в тайне имя этого типа. Может быть, поэтому-то ее и убили.
      – Я не знаю, о ком думала пани Бутылло, но ведь вполне возможно, что какой-нибудь отпрыск аристократического рода сохранил часть фамильных драгоценностей и теперь понемногу распродает их.
      – Меня интересует только человек, продающий предметы, отобранные гитлеровцами у жителей Лодзи. Обещаю, что сведения, полученные от вас, не станут известны милиции. Я постараюсь сам проанализировать создавшееся положение и поступить так, как подскажет мне совесть.
      Скажинский надолго задумался.
      – Я поступлю не совсем порядочно, но я укажу вам этого человека.
      – Где он живет, как его фамилия? Скажинский взглянул на часы.
      – Сейчас половина третьего. В три идет автобус. Вы должны доехать до остановки «Зернохранилище».
      – Я знаю, где это.
      – Потом пешком пройдете до леса и там свернете налево. Увидите маленькую деревеньку. Там отыщете домик лесничего. В соседнем доме живет тот человек, о котором я говорю. Не знаю, как его зовут, но вы узнаете его. Это маленький сорокалетний мужчина без двух передних зубов. Жаль, что не могу вас подвезти на своей машине.
      – Вы ее продали? – поинтересовался Генрик.
      – Нет еще. Она в ремонте. Должна быть сегодня готова.
      – Я поеду автобусом… – сказал Генрик.
      – А я загляну в ремонтную мастерскую. Если машина готова, я вас догоню.
      Он потрогал трость Генрика.
      – Очень красивая! На улице, наверное, на вас обращают внимание: молодой человек со старомодной тросточкой.
      – Эта трость с секретом, – усмехнулся Генрик. Он оглядел комнату Скажинского: – Вы холостяк или вдовец?
      – Я жил с одной женщиной, но она бросила меня.
      Генрик вышел на улицу, прошел мимо рынка и очутился на остановке автобуса. Неожиданно нос к носу столкнулся с Розанной. От злости у него потемнело в глазах.
      – Следишь за мной, да?
      – Мне было интересно, принял ли ты приглашение Юлии. Что, она приедет сюда?
      – Не говори глупостей, Розанна. Если бы я захотел принять приглашение Юлии, я сделал бы это еще в редакции.
      – А зачем ты сюда приехал? Почему ты не захотел весь день быть со мной?
      – Я ищу убийцу. Разве ты не понимаешь?
      – В этой дыре?
      – Сейчас же садись в автобус и отправляйся в Лодзь.
      – Значит, Юлия все-таки приедет сюда?
      Он повернулся и зашагал прочь. Но Розанна догнала его и взяла под руку.
      – Генрик! Если ты не договаривался с Юлией, почему ты хочешь отделаться от меня? Ведь я могу помочь в твоих поисках.
      Генрик остановился. Он решил сказать ей всю правду, как бы неприятна она ни была.
      – Мы приближаемся к развязке этих трех, а может быть, четырех убийств. Гибель Кобылинского убедила меня, что преступник пойдет на все. Я должен быть осторожным. Ведь в том, что гибнут люди, с которыми я вхожу в контакт, есть что-то подозрительное.
      – Ты боишься за меня? – тихо спросила она.
      – Убийца знает о каждом моем шаге, точно рядом со мной находится его информатор.
      – Понимаю. – Она стиснула зубы.
      – Ты прекрасно знаешь, что с некоторых пор я не верю ни одному твоему слову. Представления не имею, кто ты, что ты… Ты пытаешься уверить меня, будто в сумочке не было пистолета, хотя я видел его своими глазами. Я имею право не доверять тебе и не хочу, чтобы ты была в курсе моих дел. Я должен быть осторожен, ведь я не знаю, как выглядит убийца. Не знаю, когда и где он нанесет свой удар. В одном я уверен: на очереди я.
      – Ты идиот! – крикнула она. – Думаешь, это я… убила Рикерта, Бутылло и Кобылинского?!
      – Возвращайся в Лодзь!
      – Нет! Ни за что! – топнула она ногой. – Поеду за тобой! Как тень! Ни на шаг не отойду, нравится тебе это или нет. Понял?
      Он взглянул на часы. До отправления автобуса оставалось десять минут.
 
       13 июня, вечер
      Генрик думал, что ему удастся незаметно выскользнуть из автобуса, потому что крестьянки с мешками закрывали его от Розанны. Так оно и вышло, но Розанна оказалась настолько бесцеремонной, что остановила тронувшийся было автобус. Они были одни на пустом шоссе. Слева виднелось громадное здание зернохранилища, справа тянулись поля. Генрик медленно двинулся в сторону темневшего вдалеке леса. Злость на Розанну улеглась. Он понимал: все, что он ей наговорил, было сплошной ерундой. «Я не очень-то наблюдателен, – подумал он, – раз не заметил, что Розанна приехала со мной». Они дошли до леса, когда их догнал Скажинский в темно-зеленой «сирене».
      «Это уже вторая зеленая „сирена“ сегодня», – подумалось Генрику. Скажинский остановился у обочины дороги и распахнул дверь.
      – Садитесь, – пригласил он. – Я вас подвезу.
      Генрик уселся рядом со Скажинским. Он хотел было захлопнуть дверцу, но Розанна схватилась за ручку.
      – Без меня ты не поедешь, Генрик, – сказала она тоном, не терпящим возражения.
      Скажинский расхохотался.
      – Так вы не один? А почему же эта пани шла сзади?
      – Мы поссорились, – объяснил Генрик. Розанна села сзади.
      – Ваше общество сделает поездку гораздо приятнее, – галантно проговорил Скажинский.
      – Не для всех, – возразила Розанна.
      – Не для всех, – подтвердил Генрик.
      Машина тронулась. Скажинский вел осторожно, стараясь не застрять в одной из многочисленных луж.
      – Вы тоже выслеживаете преступника? – обратился он к Розанне.
      – Нет! – отрезала она. – У меня нет таланта сыщика.
      – Зато у тебя много других способностей, – не преминул ввернуть Генрик. – Ты умеешь шпионить, маскироваться, заметать следы, мистифицировать.
      Скажинский объехал громадную лужу и обратился к Генрику:
      – А почему, собственно, вы занялись розысками? Ведь это функция милиции. Сыщик-одиночка в нашей стране – это же анахронизм.
      – Я не ищу убийцу, – ответил Генрик, – и никогда не собирался отбивать хлеб у милиции. Просто я хочу узнать историю моей трости.
      – Милиции уже известно, как погиб Кобылинский?
      – Это было известно с самого начала. Кобылинский напал на след убийцы, и тот решил его устранить. Кто знает, – рассуждал вслух Генрик, – не были ли вы последним человеком, с которым разговаривал Кобылинский до встречи с убийцей. А может быть, он погиб из-за вас.
      – Из-за меня?!
      – Я не хотел сказать ничего плохого. В разговоре с Кобылинским вы могли упомянуть какое-нибудь имя, которое и заставило его отправиться к убийце.
      – Милиция задавала мне такой же вопрос, но наша беседа касалась только золоченой солонки.
      Перед ними была огромная лужа. По обеим сторонам от нее росли деревья, объехать которые было невозможно. Скажинский разогнал машину и въехал в самую середину лужи, разбрызгивая грязь во все стороны. Мотор взревел и заглох.
      – Отремонтировали называется! – Скажинский махнул рукой, вышел из машины, принялся копаться в моторе.
      – Провод отпаялся…
      Молодые люди вылезли следом за ним. Розанна взглянула через плечо Скажинского:
      – Действительно, отпаялся.
      Скажинский тщетно пытался завести мотор. Вид у него был явно расстроенный.
      – Рессоры тоже ни к черту… Делать нечего, придется одному из вас отправиться в деревню и попросить у кузнеца паяльник. А я тем временем подниму машину домкратом и постараюсь исправить рессору.