Блин – секретный агент

Евгений Некрасов
 
Блин – секретный агент

Глава I
 
Ссылка восьмиклассников

      Некоторые сперва заведут детей, а потом начинают думать, куда их девать. Папа Блинкова-младшего при всем желании не мог посвятить себя единственному сыну. Он из своей последней экспедиции вернулся в таком виде, что его только и приняли в институт Склифосовского. В Венесуэле, над бескрайней южноамериканской сельвой сломался вертолет, в котором летел старший Блинков. Вместе с пилотом и пассажирами он хлюпнулся, к счастью, в болото. Все остались живы, правда, папа отшиб себе что-то в животе и второй раз за нынешнее лето сломал ногу. Такая уж опасная была у него профессия – ботаник.
      Так, про папу мы все выяснили, маму оставим на потом. Какие еще родственники могут быть у человека?
      Керченский дедушка Блинкова-младшего тоже лег в больницу. С ним ничего особенного не случилось. Просто летом больницы пустуют: все больные выздоравливают и едут на садовые участки выращивать помидоры. А дедушка круглый год жил в сельском доме. Ему опротивело выращивать помидоры. Он сказал, что ляжет на обследование, чтобы государственная больница не пустовала, а уж от чего лечить – врачи найдут.
      Московская бабушка Елизавета Михайловна привыкла жить одна со своей собакой Графкой. Она боялась, что ей навяжут Блинкова-младшего, капризничала и говорила, что за ней самой присматривать нужно. Надо сказать, что и Блинкову-младшему совершенно не улыбалось жить в ее душной квартире, пропахшей Графкой. Однажды ночью он хлебнул по ошибке водички из стакана с бабушкиными вставными зубами, и это воспоминание леденило его душу.
      Наконец, мама. Она добилась большого успеха на своей службе в контрразведке: вышла на след целой группы террористов. По этой причине ей срочно понадобилось вылететь в одну горную республику. Раньше она иногда брала сына в такие командировки, особенно на юг, но теперь сказала, что это не тот случай.
      «Не тот случай» был у мамы деликатным синонимом «не твоего ума дела», а «не твое дело», в свою очередь, означало «служебную тайну», поэтому задавать ей дополнительные вопросы бесполезно.
      – Ничего, сдам тебя дяде Ване. Ты у него, конечно, грязью зарастешь, но человеческий облик потерять не успеешь, – решила мама и, не откладывая в долгий ящик, стала звонить по телефону.
      Дядя Ваня Блинкову-младшему никакой не дядя, а полковник налоговой полиции Кузин. Его никто не называл дядей Ваней. Мама с очень давних пор, когда они вместе служили в контрразведке и были лейтенантами, звала его Ванечкой, папа – Иваном, Блинков-младший – Иваном Сергеевичем. Но когда родители говорили о нем с Блинковым-младшим, они считали необходимым перевести «Ивана Сергеевича» в «дядю Ваню». Для недоразвитых. Словно опасались, что единственный сын может подумать, будто они говорят о Тургеневе.
      – Занято, – сказала мама, несколько раз набрав номер. – Пойду собираться, а ты пока сбегай к ним, позови дядю Ваню или хотя бы скажи Ире, чтобы положила трубку. Мне совсем некогда, самолет через два часа.
      И Блинков-младший пошел осчастливливать Ивана Сергеевича, который еще знать не знал, что ему вдобавок к собственной дочке сдадут еще и сына друзей.
      Вообще-то ничего необычного в этом не было. Полковник сам сколько раз сдавал Блинковым свою Ирку, и все к этому привыкли. В свое время он и мама Блинкова-младшего почти одновременно получили у себя в контрразведке квартиры и оказались соседями по двору. Блинковы в первом корпусе, Кузины во втором – очень удобно для обмена детьми, и вещи перетаскивать не надо.
      Иван Сергеевич жил вдвоем с Иркой, без жены, и часто заходил к Блинковым, чтобы, как он говорил, погреться у домашнего очага. Хотя на самом деле футбол смотрел по телевизору. Он просто не представлял себе, что кто-то может не смотреть футбол. Он говорил: «А я шел мимо и думаю: сегодня же «Трактор» с «Нефтяником», они, как дохлые мухи, ползать будут. Дай, думаю, зайду, а то Олегу страх как скучно смотреть одному». И старший Блинков из вежливости садился с Иваном Сергеевичем смотреть, как ползают «Трактор» с «Нефтяником».
      По дороге Блинков-младший придумывал какое-нибудь язвительное замечание для Ирки, которая часами могла висеть на телефоне. Но идти было недалеко, и ничего остроумнее, чем: «Опять треплешься?» – он выдумать не успел. Так и сказал, когда дверь стала открываться:
      – Опять треплешься?
      – Да мне по службе надо было. Я больше не буду, – виновато сказал полковник, потому что это был он. И еще стал, как смущенная первоклассница, возить по полу носком домашней тапки сорок пятого размера.
      Блинков-младший покраснел, а Иван Сергеевич расхохотался и втащил его в прихожую, приговаривая:
      – Не через порог, не через порог!
      Они пожали друг другу руки, и полковник потащил его дальше, на кухню. Там у мойки стояла Ирка и чистила селедку.
      – Могла бы и сама открыть, – заметил ей Блинков-младший.
      Ирка вместо ответа показала перепачканные селедкой руки. Язык она тоже просто не могла не показать. Потому что Иван Сергеевич воспитывал дочку один и сам с удовольствием признавал, что она растет бандиткой.
      Тем временем полковник взял со стола телефонную трубку и закончил разговор, прерванный из-за Блинкова-младшего:
      – Собственно, мы все уже решили. Завтра между девятью и девятью двенадцатью вы скапливаетесь в банке. В штатской одежде, естественно. А в девять тринадцать я приезжаю, как положено, в форме и с мигалками, и мы их берем… Есть! – И он решительно швырнул трубку на рычаги.
      – Позвоните маме, – сказал Блинков-младший. – Она улетает в командировку, а меня хочет сдать вам.
      У полковника стало такое траурное лицо, как будто ему не подростка навязывают, а цыганский табор с лошадьми и медведями.
      – Пап, сдали бы вы нас в поликлинику для опытов и не мучились, – предложила Ирка и захихикала, отвернувшись к мойке. – Ой, я не могу с вами, господа офицеры! Ты скажи Митьке, скажи!
      – Вообще-то я собирался в Петербург, – мрачно сообщил Иван Сергеевич и стал тыкать в кнопки телефона.
      Блинкову-младшему можно было не объяснять, кому в таком случае он собирался сдать Ирку.
      С мамой полковник разговаривал по-военному отрывисто.
      – Оля? Что там у тебя?… Когда?… Что ты говоришь?! Надолго?… Конечно!… Устрою, не сомневайся!… Прослежу!… Десять минут у нас есть?… Да я сам тебя отвезу. Сейчас буду. Есть!
      После такого решительного разговора полковник, не кладя трубку, позвонил какому-то Николаю и начал с того, что спросил о здоровье его деревенской бабушки.
      Блинков-младший с Иркой переглянулись. Разговор был явно не ко времени. А полковник затеял пространную беседу о хворях старушек вообще и бабушки Николая в частности.
      – Значит, говоришь, иногда так спину ломит, что она и подняться не может? Так прямо и лежит пластом?… Да, ты прав. Пластом – это слишком. Если пластом, то почему в больницу не ложится? Но ходить за хлебом ей, конечно, очень трудно. Просто невозможно. Пять километров – это чересчур для такой ветхой старушенции! Пять до магазина, пять обратно – да она у тебя просто на части развалится. Ну, ничего, Николай, не расстраивайся. Развалится – соберем. Пришлем ей в деревню парочку специалистов по сборке развалившихся старушек… Нет, двоих. Еще Ольгиного сына. Ольги Борисовны, из контрразведки. Ты ее должен помнить… Ну, в дачном поселке, когда они решили, что мы террористы, и чуть не открыли огонь.
      Тут специалисты по сборке развалившихся старушек наконец сообразили, что речь идет о них. И о том, что Иван Сергеевич собирается сослать их в деревню, где за хлебом надо ходить пять километров. Видно, тот еще очаг культуры эта деревня.
      Ирка в сердцах так швырнула селедку, что та, скользнув по изгибу кухонной мойки, выскочила на пол.
      Подбери – движением брови приказал Иван Сергеевич. У него эти игры в капризную принцессу не проходили. Блинкову-младшему жаль стало Ирку. Он вернул прыгучую сельдь на место и шепнул:
      – Ничего, Ир, вдвоем не так скучно. В лес ходить будем…
      – …А по вечерам ты станешь плести лапти, а я прясть при лучине, – продолжила эта ехидина. – Размечтался! Да я сроду не жила в деревне и не собираюсь! Там, наверное, ничего нет! Ванной нет! Телека нет!… – Она сделала трагическую паузу и закончила голосом человека, приговоренного к расстрелу тупыми пулями: – ТАМ, НАВЕРНОЕ, И ТЕЛЕФОНА НЕТ!!!
      – Тише, болтуны, – шикнул на них Иван Сергеевич. А телефонному Николаю сказал:
      – Сейчас и подъезжай, чего тянуть? Нет, до субботы не терпит. Завтра днем я уезжаю. Есть! Ой, погоди, нет! Я повезу Ольгу в аэропорт, вернусь часа через два. Если подъедешь раньше, меня не дожидайся. Забирай ребят и езжай, у вас дорога долгая. Теперь есть!
      Блинков-младший не первый раз заметил, что, когда полковник говорит на прощание своим сослуживцам: «Есть!» – это у него звучит как: «Выполняйте!» А «Есть!», сказанное друзьям, означает: «Всего вам доброго, извините, если что не так».
      – Задача ясна? – спросил полковник, положив трубку.
      – Старушку по частям собирать, если развалится, – отрапортовала Ирка. – Пап, У тебя совесть есть? Мы, что ли, декабристы, чтобы нас в деревню ссылать?
      – Можешь взять с собой тетрадку и записывать все, что обо мне думаешь. Я прочту, обещаю, – отрезал Иван Сергеевич. – Мы с Николаем хотели тебя попросить, – приказным тоном продолжал он, – чтоб ты помогла его бабушке. Она совсем старенькая. В деревне одной тяжело, а в город она переезжать не хочет. Осенью-то, конечно, переедет, как начнутся холода. А пока вы поживете у нее на парном молоке, ночевать будете на свежескошенном сене. – Теперь голос у полковника стал завлекающим и ласковым, как будто он читал на ночь сказку кому-то малолетнему. – Вы будете абсолютно самостоятельны. Ну и поможете немного. Пойдете в магазин для себя и заодно бабке хлебца возьмете.
      – А Митька без меня не может помочь бабке на парном молоке? – осведомилась вредная Ирка.
      – Не может! В хозяйстве нужен женский глаз, – отрезал полковник. – Поставь картошку вариться в мундирах и собирай вещи. Николай будет через час. Если успеете, поешьте. А так, выгребай из холодильника что найдешь. В деревне все пригодится. Мы с Митькой пошли, ему тоже собраться надо.
      Лицо у полковника было строгое, как будто он командовал строем бойцов. И с этим строгим лицом он поцеловал готовую разреветься Ирку и сказал:
      – Ирина, это не моя родительская блажь, так действительно нужно. Ты мне очень поможешь.
      И они с Блинковым-младшим ушли не оборачиваясь. Потому что, если обернуться, Ирка бы точно разревелась, а на утешения времени у них не было.
      – Деньги возьми все, какие там есть! – крикнул ей из прихожей полковник. – У меня завтра получка.
      Блинков-младший подумал, что его строгая мама – просто олененок Бэмби по сравнению с Иваном Сергеевичем.

Глава II
 
Предупреждение «Олененка Бэмби»

      Каждому офицеру положено иметь чемодан с заранее уложенными вещами. Офицер служит, растит детей, ходит в кино и в булочную, отмечает дни рождения, а чемодан стоит где-нибудь в шкафу и терпеливо ждет. Если поступит приказ, офицер возьмет его и, не теряя ни минуты, уедет по тревоге. Этот чемодан так и называют – тревожным.
      Разумеется, у мамы был тревожный чемодан, поэтому ее сборы состояли в том, что она выложила оттуда ненужный в дальней командировке план Москвы, закрыла все окна в квартире и повыдергивала все вилки из розеток.
      Блинков-младший и полковник застали ее за телефонным разговором. Доносчица Ирка позвонила, пока они шли через двор, и выложила все, что не стал говорить по телефону ее папа.
      – Ну и ничего страшного, – начал оправдываться Иван Сергеевич, поняв, с кем разговаривала мама. – Николай мне не чужой, я его от сержанта до офицера вырастил. И бабуля его надежнейший человек. Бабушки вообще воспитывают детей лучше, чем родители, потому что им больше делать нечего.
      Мама на каждое слово согласно кивала. Ей некуда было деваться: командировку отменять поздно.
      – И Митькиному кролику в деревне будет хорошо, – привел последний аргумент полковник.
      – Ну, разве что кролику, – вздохнула мама и сказала, не глядя на единственного сына:
      – Митек, я там уложила тебе папин рюкзак. Пойди, проверь, – может, что-нибудь забыла.
      Понятно: отсылают с глаз долой, чтобы не мешал разговаривать. Блинков-младший поплелся к себе, а полковник с мамой остались шептаться.
      Кролик жил на подоконнике, в цветочном ящике с землей. Он сам выбрал это место, собственнолапно вырыл себе нору и умел вскакивать с пола на стул, со стула в ящик. А так был редкостный дурак: не понимал, когда его хвалят, когда ругают, а когда обедать зовут. Блинков-младший любил его, потому что спас кролика от собаки, а люди обычно хорошо относятся к тем, кому сделали добро.
      Он разыскал старую корзинку и постелил в нее свое детское одеяльце. Разговаривать с кроликом было неинтересно, поэтому Блинков-младший молча вытащил его из норы, пересадил в корзину и сунул ему недоеденную кочерыжку. А потом решил пересчитать уставный капитал своего банка, хотя и так прекрасно знал, что у него двести тридцать четыре доллара, в том числе один металлический и два – мелочью. Это был результат полутора лет строжайшей экономии и мелких коммерческих сделок. Было бы опрометчиво оставлять такую сумму в пустой квартире, когда в стране разгул преступности.
      Блинков-младший переложил старый папин бумажник с уставным капиталом в рюкзак, побросал туда несколько книг и вышел в коридор. Голоса мамы и полковника доносились из кухни.
      – Я прошу тебя приглядеть за сыном, а ты суешь его в оперативное мероприятие! Ванечка, ты с ума сошел! – ужасалась мама.
      Иван Сергеевич убежденно бубнил в ответ:
      – Оля, у наших с тобой служб разная специфика. В налоговой полиции главная опасность – когда мы приходим, а бухгалтер неучтенные деньги выбрасывает в мусорную корзину. Неужели ты считаешь меня таким служакой и сухарем, что я способен ради успеха операции подставить Митьку и собственную дочь?! Ничего с ними не случится. При малейшей опасности наш человек выведет их из игры и прикроет всеми способами, вплоть до огня на поражение!
      – Ага, значит, ты все-таки допускаешь, что потребуется применить оружие?! – ухватила самую суть мама.
      И тут, на самом интересном месте, под ногой Блинкова-младшего скрипнула паркетина. Мама, конечно, услышала.
      – Митек, ты собрался? – крикнула она. – Возьми еще что-нибудь развлекательное, а то вы надолго уезжаете. Папин диктофон возьми вместо плейера.
      – Я лучше еще в комнате посижу, а вы договаривайте, – буркнул Блинков-младший и вернулся к себе.
      Вот так всегда. Сослать человека в деревню, отравить ему последние недели каникул – это у них запросто. А поделиться тайной, которая, быть может, прямо касается этого человека, – ни за какие коврижки!… Взять, что ли, диктофон?
      Плейер Блинков-младший нечаянно раздавил в драке еще зимой и совсем о нем не жалел. Это Ирка если не болтает по телефону, то слушает попсу, а у него есть занятия поинтереснее, – например, компьютер. Но компьютера в деревне уж точно для него не припасли, а с диктофоном можно придумать какое-нибудь развлечение. Скажем, записать поросячье хрюканье и подсунуть кассету Ирке. Блинков-младший представил себе, как Ирка, заранее жмурясь от удовольствия, включает свой плейер, а там – хрю, хрю… Архизаманчивая идея!
      Он положил диктофон в рюкзак и стал выбирать кассеты, которые не жалко перезаписать, но тут вошли мама с Иваном Сергеевичем. Лица у обоих были красные и сердитые.
      – Я осторожненько, – сказала полковнику мама, похоже, заканчивая спор. Иван Сергеевич неохотно кивнул, и она «осторожненько» взяла быка за рога:
      – Митек, вполне вероятно, что место, в которое вы с Ирой едете, представляет интерес для некой спецслужбы.
      При этих словах полковник, и без того красный, налился пурпуром, как хороший борщ. И младенец понял бы, какая именно спецслужба имеется в виду.
      – Конкретных подозрений пока нет, – продолжала мама. – Есть свидетельство не очень грамотного человека, который сам не понимает, с чем столкнулся, есть несколько версий, которые могут оказаться абсолютно пустыми. В общем, внедрять туда штатного оперативника, во-первых, пока нет оснований, во-вторых, сложно. Ведь это сельская местность, там все жители если не родственники друг другу, то давние знакомые. Появление чужого человека может спугнуть преступников.
      – А вы подозрений ни у кого не вызовете. Подумаешь, приехали школьники старушке помочь, – вставил полковник, и они с мамой взялись за Блинкова-младшего вдвоем.
      – Учти, тебе доверили служебную тайну. Дядя Ваня даже Ире ничего не сказал, потому что не уверен, удержит ли она язык за зубами! – говорила мама.
      – В тебе-то я на этот счет не сомневаюсь, – добавлял полковник, – ты мужик и не проболтаешься. Но я боюсь, что ты впадешь в другую крайность: слишком серьезно воспримешь это задание, начнешь проявлять инициативу…
      Мама:
      – …И все завалишь. Твоя задача – просто жить в деревне, ни больше ни меньше.
      Полковник:
      – Ходить в магазин, побольше гулять, дружить, с кем подружишься.
      Мама:
      – И никаких самостоятельных расследований!
      Полковник:
      – Никакой слежки за людьми, которые могут показаться тебе подозрительными.
      Мама:
      – Даже наоборот: если кто-то кажется тебе подозрительным, поменьше старайся контактировать с этим человеком.
      Полковник:
      – Доложи обо всем Николаю, а сам – сразу в сторону. Ты просто собираешь предварительную информацию: как зовут местных жителей и их детей, чем они занимаются, в котором часу ложатся спать, часто ли и надолго ли уезжают в город. Это понадобится оперативнику, если мы решим внедрить его. Хотя скорее всего никакого криминала там нет.
      Мама:
      – Если бы у дяди Вани были серьезные подозрения, он бы, конечно, не стал рисковать ни тобой, ни собственной дочерью. Это самая обычная проверка. В девяти случаях из десяти такие проверки дают отрицательный результат. Полковник:
      – Поэтому если ты не хочешь выглядеть глупым мальчишкой, играющим в сыщика, то и не играй. Просто живи, смотри вокруг, все запоминай и рассказывай Николаю.
      Вот это и есть промывка мозгов, как говорят сотрудники спецслужб. Когда полковник налоговой полиции с подполковником контрразведки посылают тебя в логово преступников, а через минуту выясняется, что никаких преступников там скорее всего и нет. И ты веришь сначала в то, что преступники есть, потом- что их нет. Потому что кому еще верить, если не собственной маме и не старому другу семьи?
      Блинков-младший обдумал это дело и прямо сказал Ивану Сергеевичу:
      – Я так понимаю, что вы мне даже не скажете, кто подозреваемый.
      Он не спрашивал, а утверждал. Полковник скорчил кислую мину.
      – Вам нужно, – продолжал Блинков-младший, – чтобы я рассказывал вашему Николаю побольше, чем рассказывают обычно малознакомым людям. Только ради этого вы и сказали мне, что ведется проверка. Скорее всего и проверку вы для меня выдумали, а на самом деле проводите совсем другую операцию. Вы, конечно, извините, Иван Сергеевич, но некоторые ваши задания – просто для отвода глаз, чтобы я не догадался, что вас интересует на самом деле. Например, зачем узнавать через меня, как зовут местных жителей, если вам ничего не стоит взять их данные в паспортном столе?
      – Я тебя предупреждал, Оля, что ему ничего нельзя говорить! – ледяным тоном произнес полковник.
      Мама улыбнулась.
      – Наоборот, Ванечка, Митьке уже очень многое можно говорить.
      А Блинков-младший окончательно потряс двухметрового Ванечку, заявив:
      – Ну что ж, я согласен с вами сотрудничать. Иван Сергеевич разинул рот.
      – Оля, ты только послушай этого юного нахала! – трагическим шепотом прохрипел он. – Если он мне, полковнику, говорит «согласен», то что же получается?! Получается, что он может быть и НЕ СОГЛАСЕН?!

Глава III
 
Великий враль

      Все-таки кролик – очень глупое существо. Оказавшись в квартире Кузиных, он раз десять вспрыгивал с пола на стул, со стула на подоконник. Но ящика с норой на подоконнике не было. Кролик соскакивал на пол и тут же снова повторял свой номер, надеясь, что уж на этот раз он сделал все правильно и ящик окажется там, где был всегда. В конце концов он разочаровался и ускакал куда-то в комнаты, выбирая, где теперь будет жить. А Блинков-младший с Иркой сели ужинать. Но тут пришел Николай.
      Он был рыжий, лопоухий и растрепанный, как спаниель. На поясе грязных белых джинсов красовался мобильный телефон.
      – Ого, картошечка! – Николай цапнул из кастрюли разварившуюся картошину в мундире, откусил половину и с набитым ртом представился Блинкову-младшему:
      – Николай.
      – Дмитрий.
      – Солидно, – признал Николай, пожимая ему руку. – А Дима никак нельзя?
      – Тогда уж лучше Митек, – разрешил Блинков-младший. – Меня так называют близкие друзья.
      – А самые близкие называют его Блином, – выдала Митькино школьное прозвище Ирка.
      – Лысый блин – помощник солнца, – сказал Николай и засмеялся.
      Блинков-младший решил не обижаться. Ирка уже предупредила его, что Николай хотя и младший лейтенант налоговой полиции, но трепло просто невероятное.
      – Ну что вы сидите?! – возмутился младший лейтенант, видя, что Блинков-младший с Иркой не торопятся. – Забирайте картошку с собой, в дороге перекусим. Я тоже голодный- машину смазывал и не успел пообедать. Шевелитесь, детки-драндулетки. Пожалейте дядю Колю: мне вас отвозить, потом гнать обратно в Москву, а с утра на службу.
      – А ты в таком случае дед-драндулет, – фыркнула Ирка. – Николай, ты можешь по-человечески объяснить, что у тебя за бабушка и зачем ей понадобились помощники в конце лета? Раньше ведь она как-то обходилась.
      – Раньше она и девочкой была, а теперь состарилась, – сообщил Николай. – Не тяни время, Иренция. Найди пакетик и пересыпь картошку. Или так и возьми ее с кастрюлей, если кастрюлю не жалко. Будет бабуле подарочек.
      Кастрюля была алюминиевая, мятая и мутная, потерявшая даже воспоминания о полировке. Блинков-младший попытался представить себе бабулю, которой понравился бы такой подарочек, и ему стало жутковато.
      А Николай проверял Ирку:
      – Вещи собрала? Постельное белье взяла? А мыло? А полотенце? А стиральный порошок? А туалетную бумагу?
      Ирка ошарашенно мотала головой, а потом спросила:
      – Николай, а что НЕ НАДО брать?
      – Воздух, – ответил Николай. – Этого добра там навалом, причем свежайшего.
      Он сунул нос в Иркин кожаный рюкзачок и в большой папин рюкзак Блинкова-младшего, неодобрительно поморщился и стал собирать вещи сам. Для начала велел Ирке найти емкость побольше. Хозяйственную сумку не одобрил, большой командировочный портфель Ивана Сергеевича – тоже. Пошел в комнату полковника и снял со шкафа старый чемодан без ручки. Чемодан был огромен. В нем хранилась, кажется, вся детская одежда, из которой успела вырасти Ирка за свою жизнь. Когда Николай вывернул эту гору на подстеленную газету, сверху оказалось младенческое розовое одеяльце и пинетки.
      – То, что надо, – кивнул себе Николай, оценив емкость чемодана. Он открыл шкаф и стал метать в чемодан постельное белье. Проблемы, что выбрать, для него не было. С каждой полки он просто брал половину того, что на ней лежало.
      – Это двуспальные пододеяльники! – пискнула Ирка.
      – Подвернешь, – не задумываясь отрезал Николай и потащил чемодан на кухню. Там он открыл холодильник и выгреб оттуда все подряд. Консервы побросал в чемодан прямо на простыни, а масло, колбасу и сыр уложил в полиэтиленовый пакет. Ивану Сергеевичу остались только яйца и чахлый кустик укропа. Яйца Николай не взял, потому что боялся разбить, а укроп оказался второй после воздуха вещью, которой в деревне было навалом. Наконец он вихрем пронесся по ванной, смел что попало со стеклянной полочки и завернул в полотенце. Иван Сергеевич потом, наверное, удивлялся, зачем Ирке понадобился его крем для бритья, который уехал в деревню вместе с действительно нужными вещами.
      Сверток из полотенца уже плохо помещался в чемодан, крышка не закрывалась, но Николай и не подумал уложить все поаккуратнее. Он просто сел на крышку и защелкнул замки. Ирка, вдохновленная его примером, побросала в кастрюлю с картошкой нарезанную селедку, хлеб, нож и три ложки, чтобы есть в дороге.
      – Ты еще чайку туда плесни, – посоветовал Блинков-младший. – Все равно в животе все перемешается.
      – Дурак, – сказала Ирка, потому что была расстроена и не хотела понимать шуток. Она закинула за плечи свой рюкзачок, взяла кастрюлю в руки и сказала:
      – Я готова.
      И тут Николай расстроил Ирку еще сильнее.
      Он сказал:
      – Ты что, в кроссовочках собираешься по деревне ходить? Сапоги бери! Митек, вон, сапоги взял. Понимает, куда едет. А ты, Ираида, не понимаешь.
      Оказалось, что из своих резиновых сапог Ирка выросла, а кожаные, на тонких каблуках, Николай не одобрил. Он сказал, что сапоги нужны не для форсу, а чтобы ноги не промочить.
      – Осенние же сапоги, непромокаемые, – пыталась возражать Ирка.
      – Может, и непромокаемые, но короткие, – ответил Николай. – Голенищами черпать будешь. Ступишь разок – и дальше пойдешь босиком, а твои сапожонки утонут. Знаешь, как наша деревня называется? Малые Грязюки!
      – Малые – это еще ничего. Малые – не Большие, – заметил Блинков-младший. Ему хотелось
      утешить Ирку.
      – Они Малые, потому что дураков мало там живет, – с непонятной гордостью сообщил Николай. – А грязюки там столько, что мало не покажется. Доставай-ка, Ириадна, папины форменные сапоги. У него должны быть.
      У Ириадны-Ираиды-Иренции губы прыгали от огорчения. Она принесла великанские сапожищи Ивана Сергеевича и демонстративно засунула в них ноги. Снимать кроссовки для этого не понадобилось.
      – Смотри, как практично! – обрадовался Николай. Было совершенно непонятно, говорит он всерьез или валяет дурака.
      Ирка с убитым видом связала сапоги за ушки и перекинула через плечо.
      – Присядем на дорожку, – Николай символически опустился над чемоданом и тут же вскочил, как будто танцевал вприсядку. – Теперь, кажется, ничего не забыли. Побежали, детки-конфетки!
      Он схватил чемодан в охапку и действительно побежал.
      Блинков-младший с Иркой отстали, потому что надо было запереть квартиру. Когда они вышли во двор, Николай уже завел мотор старого «Москвича», такого же рыжего и грязного, как его хозяин.
      – Садитесь назад, оба, – скомандовал он. – Рядом с водителем – место смертника.
      Они нырнули в душное нутро машины, и Николай помчал, как на пожар. Дверцу Блинков-младший захлопывал уже на ходу.
      В городе машинам негде особенно разогнаться. Кто кого обгонит – решает не столько мощность двигателя, сколько мастерство и нахальство водителя. У Николая хватало и того, и другого. Он обгонял даже «Мерседесы». А когда большегрузный трейлер не пожелал уступить дорогу рыжему «Москвичу», Николай решил пугнуть его мигалками. К большому его удивлению, мигалок на «Москвиче» не оказалось.
      – Забылся, – обескураженно объяснил он. – Думал, я на служебной.
      Тут и выяснилось, что еще совсем недавно младший лейтенант был водителем полицейской машины, где имелись и мигалки, и сирена. Поэтому и привык водить напористо.
      Трамвайные рельсы Николай перескочил с такой скоростью, что колеса выбили барабанную дробь. В машине повисло облако пыли. Ирка мазнула по сиденью пальцем и застонала. Палец стал серый.
      – Николай, – спросила она, – ты хоть раз мыл машину с тех пор, как ее купил?
      – А зачем? – удивился полицейский. – Во-первых, инспектора дорожного движения меня не штрафуют. Как увидят мои документы, так берут под козырек. А во-вторых, я к бабушке мотаюсь каждую неделю. Малые Грязюки, они ведь чем хороши? Они только в дождь Грязюки. А в хорошую погоду они Пылюки. Заскочишь на часок, подкинуть бабуле продуктов, а потом целый день машину пылесосить надо. У меня на это времени нет.
      – Ты как хочешь, а я убегу, – шепнула Ирка Блинкову-младшему. – Я еще только начинаю жить и не хочу потом до смерти мучиться воспоминаниями ни о Грязюках, ни о Пылюках.
      Выехали за город, и Николай немного успокоился. Если можно сказать «успокоился» о человеке, который гнал машину со скоростью сто двадцать километров в час. Но полицейский водитель чувствовал себя, как в кресле перед телевизором. Откинулся на спинку сиденья, выставил в открытое окно локоть и сидел себе, посвистывал, касаясь руля одной рукой. А потом вспомнил, что голодный, и потребовал у Ирки:
      – Ну-ка, Ириска, давай сюда картошку!
      – Погоди, – сказала Ирка, – я тебе сейчас бутерброд сделаю с селедкой. А то как же ты будешь есть за рулем?
      – Не переживай за меня, – бодро ответил Николай. – Было бы что есть, а уж мимо рта не пронесу. Давай сюда всю кастрюлю, я разберусь.
      Он поставил кастрюлю на сиденье рядом с собой и, не глядя, стал кидать в себя что под руку попадется. Попадался кусок селедки, кидал селедку, попадался хлеб, кидал хлеб. Большую картофелину он уничтожал в два укуса и приговаривал:
      – Эх, картошечка! Нет ничего тебя вкусней! Ведь я, детки-котлетки, вырос на картошке. Нас, курян, так и зовут: «Картофельное пузо». Бывало, мамка в поле, а мы с братом наварим картошечки и давай наворачивать. Всухомятку, даже без постного масла. Такое было время. Нам с братом один портфель на двоих купили, и то мы были счастливы. Кто первый встал, тот и в школу пошел.
      – Где-то я это уже слышала, – сказала Ирка. – Только не про портфель, а про валенки.
      – Так не одни мы трудно жили, – не растерялся Николай. – Весь народ так жил, детки-сеголетки!
      Врал Николай вдохновенно и беззастенчиво, не особенно надеясь, что ему поверят. Это было вранье из любви к искусству. В следующие четыре часа Блинков-младший с Иркой услышали:
      – Нас, рязанцев, так и зовут косопузыми. Потому что от картошки живот на сторону ведет. Помню, в детстве иду из школы. Брат, значит, всю ночь картошку пек и с утра проспал. А я схватил наш общий портфель и – учиться, учиться, учиться. Сильно к знаниям тянулся. Так вот, возвращаюсь к себе в Малые Грязюки, а за мной волк увязался. Бежит как собачонка. Я его гоню, а он плетется за мной. Морда жалкая. А мне, как назло, нечем его покормить. Дать бы ему хоть пирожок, он бы так и бежал за мной до дома. Волки в наших местах сильно привязчивые, даже поговорка есть: «Тамбовский волк тебе товарищ». Видали, какие леса?! Бескрайние! Это, детки-пистолет-ки, Мещерские леса. Тянутся до самой Индии!
      Между тем рыжий «Москвич» приближался не к Рязани, не к Тамбову и не к Индии. На синих дорожных указателях самая жирная стрелка упиралась в слово «Псков». А на белых, которые устанавливают при въезде в населенные пункты, стали попадаться смешные и милые названия: «Ря-мешки», «Мараморочка», «Лудони». В этом ряду «Малые Грязюки» никому не показались бы ни странными, ни лишними.
      Аккуратные бревенчатые домики с резными наличниками утопали в садах. Ветер, врывавшийся в окна машины, одуряюще пахнул яблоками. Их было так много, что отяжелевшие ветви яблонь лежали на заборах, и заборы эти кое-где даже прогнулись. Казалось, что за ними яблоки валяются горами, и вот-вот они прорвут серые подгнившие доски, как вода – плотину, и на дорогу хлынет яблочный потоп. По обочинам стояли корзины яблок, детские ведерки яблок и большие ведра яблок. Николай остановился у одного ведерка, погудел, но к машине никто не вышел. Тогда он высыпал яблоки на пустое сиденье, бросил в ведерко деньги и поставил его на то же место у дороги.
      – Вот какие люди у нас на Псковщине, – с гордостью сказал он, разгоняя машину. – Доверчивые и ленивые.
      Было розовое закатное время. Николай включил фары, и сначала казалось, что он поторопился с этим делом. Но уже через несколько минут подкралась темнота и скрыла проносящиеся за окнами машины сельские домики. А села или, может, деревни (Блинков-младший не видел разницы) пошли подряд: не успеваешь выехать из одного, как начинается другое.
      Дорога была так себе. Николай снизил скорость и вовсю работал рулем, объезжая колдобины, но машину все равно потряхивало. Потом они свернули на какое-то идущее среди поля шоссе. Рыжий «Москвич» побежал резвее. Ровный асфальт пел под шинами, в окнах свистели быстрые сквознячки. Впереди сияли огни поселка, вот уж точно поселка, а не деревни: дома в нем были кирпичные, двух- и трехэтажные, с башенками, как старинные замки, и со шпилями, как высотки в Москве.
      – А вот и моя историческая родина – Малые Грязюки! – объявил Николай. И свернул в сторону от симпатичного поселка.
      Машину сразу же стало кидать по ухабам. Блинков-младший, который в этот момент грыз яблоко, прикусил язык. Ирка стукнулась головой о потолок. Блинкова-младшего тоже подбрасывало, но он почему-то до потолка не долетал. Наверное, был тяжелее Ирки. При каждом таком толчке из сидений выбивались клубы пыли. Вцепившись в корзинку с кроликом, Блинков-младший наперегонки с Иркой подпрыгивал и чихал, подпрыгивал и чихал.
      Самое главное, все эти мучения казались напрасными. Они все равно так приблизились к поселку, что стала слышна громкая музыка из чьих-то окон. Наверное, можно было проехать подальше по хорошей дороге, а потом свернуть, если надо. Воздух почему-то пахнул сыростью и тиной, как на море. В темноте замелькали силуэты покосившихся домишек. Ни одно окно не светилось. Блинков-младший понял, что это и есть Малые Грязюки.
      Из-под самых колес шарахнулась тощая, одичавшая кошка.
      – Приехали, – сказал Николай и затормозил.
      Дом, у которого они остановились, был с просевшей посередине крышей, похожей на кавалерийское седло для великана. Когда Николай выключил фары, стало видно, что в нем слабо светится занавешенное окошко. Все вышли из машины и стали разминать затекшие ноги. В эту минуту из дома послышался глухой удар, как будто на пол уронили мешок с картошкой.
      – Это, наверное, бабуля упала, – забеспокоился Николай. – Пошла нас встречать и споткнулась на радостях.
      Пока он отворял калитку и бежал к дому, бабуля упала еще два раза.
      – Быстро поднимается, – заметил Блинков-младший. А Ирка учительским тоном сказала:
      – Стыдно, Блинков!
      Как будто он специально хотел подшутить над старушкиной немощью.
      Ночь была душная и влажная. Быстрые рваные облака то и дело закрывали луну, и тогда Малые Грязюки совершенно утопали в темноте. Блинков-младший плохо видел даже стоявшую рядом Ирку. Зато шагах в двухстах, на пригорке, сиял всеми окнами трехэтажный особняк с верандой и остроконечной башенкой. Прожектор на шпиле башенки освещал медно-розовую сверкающую крышу.
      В особняке крутили «техно», а такую музыку не ставят, чтобы просто послушать. Там, по совести говоря, нечего слушать – никакой мелодии, одни ритмы. Это музыка для ног. Под нее обязательно нужно прыгать и визжать, иначе и связываться нет смысла. Люди в особняке так и делали. Было слышно, как они с грохотом подпрыгивают, визжат и аплодируют, если грохот получался особенно громкий.
      – Группа «Свистящие», – определила Ирка. – Дрянь музычка, для умственно отсталых.
      Голос у нее был завистливый.
      – Вот видишь, а ты не хотела ехать. Всюду жизнь, Ирка, – бодро сказал Блинков-младший. – Завтра познакомимся с. местной молодежью…
      – А чего откладывать? Пойдем прямо сейчас! – подхватила Ирка. – Погоди, я только папины сапоги надену и выпрошу у бабки ватник по-страшней… Митек, на тебя уже действует благодатный сельский воздух. Ты становишься бараном, скоро сенца запросишь.
      – Не понял! – повысил голос Блинков-младший, хотя все уже понял.
      Ну, конечно, их не ждут в особняке с распростертыми объятиями. Там живут очень богатые люди, а это довольно нервная публика. Они справедливо считают, что многие хотят их обворовать. Ведь самые опасные преступные группировки на своих джипах «Лендкруизерах», с мобильными телефонами и автоматами, не станут, к примеру, тырить белье с веревки. Они охотятся за богатыми людьми. Могут заслать к ним своего наводчика под видом случайного знакомого или монтера. А когда все разузнают – бац, и обворуют дом. А может, украдут сына или дочку богача, чтобы потребовать выкуп. Поэтому богатые очень подозрительно относятся к посторонним.
      Так что правильно Ирка обозвала Блинкова-младшего бараном. Не видать им дискотеки в особняке под медной крышей. Хотя за «барана» стоило бы съездить ей по шее. Раньше Блинков-младший делал это запросто и не считал несправедливым, потому что-йрка могла дать сдачи. Но последнее время у него рука на Ирку не поднималась. В самом прямом смысле: его ударная левая будто чугуном наливалась. Тащишь ее, тащишь, как мамину пудовую гирю,- а результат плачевный: рука так и норовит не стукнуть Ирку, а погладить. Короче, мужчины о таких делах не треплются. Кто переживал это, тот поймет Блинкова-младшего, а у кого нос не дорос, тому ничего не объяснишь.
      – Ну и плюнь. Подумаешь, танцы-шманцы, – утешил он Ирку и решил сменить опасную тему. – А странный этот Николай.
      – Да ничего в нем странного нет, – с досадой сказала Ирка, – разве что язык без костей. Я его сто лет знаю, еще с тех пор, как он водителем был у папы. Вечно у него шуточки, а в этот раз он сам себя переплюнул. Тамбовский волк ему товарищ!…
      – Значит, Николай ведет себя не как обычно? – поймал ее на слове Блинков-младший.
      – Обычно рядом папа, а при нем не больно-то пошутишь… Ты что, Митек, вообразил себя секретным агентом? – поинтересовалась Ирка таким ехидным тоном, что Блинков-младший решил помалкивать.
      Вернулся Николай и сообщил:
      – Так и есть, упала. Совсем одряхлела старушонка, в чем только душа держится. Эх, давно забрал бы я ее в Москву, а она упрямится. Может, говорит, последнее лето живу я на свете, проститься хочу с родимым домом.
      Почему-то голос у него был совсем не грустный.
      Блинков-младший с Иркой взяли свои рюкзаки и пошли знакомиться с одряхлевшей старушонкой.

Глава IV
 
Полицейская бабуля

      Домик был поделен пополам стеной из коричневых от старости бревен. Блинков-младший догадался, что это и есть изба-пятистенка, о которой он слышал в одном рассказе по радио и не мог сообразить, почему она «пятистенка» – пятиугольная, что ли? А оказалось, что пятая стена внутри, только и всего.
      В первой комнате была печка, посудная полка, стол и шкаф с мутным зеркалом, во второй.- другая сторона печки, этажерка с тремя книжками и кровать. Бабушка Николая лежала на этой кровати, до подбородка накрытая одеялом, и тяжело дышала. Лицо у нее было красное и потное, как у человека, только что поднявшегося на высокую гору. К ужасу Ирки, сбылись ее самые мрачные предчувствия: ни телевизора, ни телефона в доме не оказалось. На подоконнике стоял жалкий транзистор. А под потолком, на крюке, висела нелепая в старушечьем обиходе вещь: туго набитый брезентовый мешок.
      Блинков-младший сразу же сообразил, что на мешке отрабатывал удары какой-нибудь каратист или боксер. Другого применения ему выдумать было невозможно. Ну а раз так, то ясно, почему старушке понадобилась их с Иркой помощь в конце лета. Раньше у нее кто-то жил – Николай или какой-нибудь дачник. А потом у него кончился отпуск, и бабушка осталась одна.
      Молчание затянулось. То ли старушка изучала ночных гостей, то ли еще не пришла в себя после того, как упала.
      – Смотрите, Мария Петровна, каких я вам постояльцев привез! – сказал Николай таким ненатурально бодрым голосом, что булыжник прослезился бы от жалости. Сразу стало ясно: совсем плоха Мария Петровна, а любящий внук хочет ее подбодрить.
      Несчастная улыбнулась и сказала, строго глядя на внука:
      – Колюшка – моя гордость. Подумать только: дослужился до младшего лейтенанта, и до сих пор со мной на «вы»!
      – Да, – подтвердил Николай, – такие уж патриархальные нравы у нас в семье. Мы с братом, пока не подросли, даже кошку на «вы» звали. Про нас и поговорку сложили: «Доброе слово и кошке приятно».
      – Шутник, истинный крест, шутник, – без улыбки сказала Мария Петровна. – Ну иди сюда, мой голубчик, бабушка тебя расцелует!
      И она громко расцеловала наклонившегося к ней внука, для удобства взяв его обеими руками зауши.
      Блинков-младший во время этой семейной сцены потихоньку толкал мешок. Рука упиралась как будто в каменную стену. Пришлось налечь плечом, и только тогда мешок чуть-чуть качнулся. Похоже, он был набит песком и весил килограммов сто.
      – Это мой, – заметил Николай, оторвавшись от бабушки. – Приезжаю иногда и балуюсь, чтобы форму не потерять.
      Он шагнул к мешку, явно собираясь постучать для разминки. Но бабушка поймала внука за штаны и притянула к себе. На вынырнувшем из-под одеяла рукаве было три адидасовских полоски. Блинков-младший чуть не расхохотался: старушка ползала по дому в спортивной куртке! Потом он представил себе, как ей одиноко и страшно в ее неухоженном доме, во всей этой деревне с темными окнами, где то ли рано ложатся спать, то ли вообще никто больше не живет. Истосковалась бабушка по внуку, вот и надела его куртку.
      Старушка тем временем что-то горячо шептала на ухо Николаю.
      – Само собой, бабуля! Абсолютная независимость и необременительное деловое сотрудничество! Я и полковнику так обещал: поселю, сказал, ребят на сеновале, – в полный голос ответил ей любящий внук и обернулся к Блинкову-младше-му с Иркой. – Эх, и завидую я вам, детки-тарталетки! Будете спать на свежескошенном сене, пить парное молоко!
      – Какое сено, какое молоко?! Я ведь козу пять лет как продала, Колюшка! – поджав губы, напомнила внуку старушка.
      – Ах ты, незадача какая! – огорчился Николай. – То-то я давно нашу Лизку не видел! Раньше, бывало, только подъеду, а она уже тут как тут, бородой трясет, морковку выклянчивает. Большая охотница до морковки была наша Лизавета!
      – Николай, – устало сказала Ирка, – борода у козлов, а у коз бороды не бывает. И вообще, хватит сказок для самых маленьких. Если мы здесь лишние, то поехали обратно. А если нет, уложи нас где угодно – я спать хочу.
      – Вот это деловой подход! – обрадовался Николай, словно только и ждал, когда Ирка оборвет поток его завиральщины. – Пошли, ребята, на колодец, покажу вам, что к чему. Попьем чайку, да поеду я. А бабуля пока решит, куда вас устроить.
      Он сказал «ребята» вместо «деток-драндуле-ток-тарталеток». Это уже можно было считать Иркиной победой.
      А в особняке веселились вовсю! В тот самый момент, когда Блинков-младший с Иркой вышли на улицу, лидер группы «Свистящие» Таракан так лихо бацнул по струнам, а танцующие так дружно подпрыгнули и хлопнулись об пол, что на веранде особняка взорвалась лампочка.
      Позвякивая пустым ведром, их догнал Николай.
      – Вот и кончаются мои мучения, а ваши начинаются, – довольным голосом объявил бабулин внук.
      – Ты почему фонарик не взял? – спросила его Ирка. – Что же мы, так, в темнотище, и пойдем?
      – Вон тебе фонарик, – Николай кивнул на спрятанный за облаками размытый блин луны. – Могу, если хочешь, посветить фарами, только это не нужно. Мимо колодца ведром ты и так не промахнешься. Привыкай к деревенской жизни, Ирэн. У бабули фонарика нет, потому что встает она с солнышком и ложится с солнышком.
      И они пошли попадать ведром в колодец. Ирка ворчала, что она не рабыня на плантациях – вставать с солнышком. У нее, в конце концов, каникулы! Когда захочет, тогда и встанет!
      Она по-женски не проникала в суть явлений. А Блинков-младший проникал и уже прекрасно понял, что рано вставать – никакая не трудность здешней жизни. Рано вставать совсем легко, если перед этим рано ложиться. А поздно лечь в деревне просто невозможно, потому что по вечерам тут совершенно нечего делать, и в этом-то как раз главная трудность!
      – Надо все-таки познакомиться с этими, из особняка, – шепнул Ирке Блинков-младший. – А то. через неделю мы на самом деле заблеем и начнем по травке скакать.
      – Ну-ну. Флаг тебе в руки, – хмыкнула Ирка.
      Николай привел их к колодцу и начал объяснять, как детям неразумным: эту крышку открываете, сюда цепляете ведро, эту ручку крутите, нет, бросать ведро нельзя, нужно потихоньку опускать, а то колодец старый, стенки грибами заросли, посшибаете их ведром, и будет вам грибной суп вместо чистой воды. В какой-то момент Блинкову-млад-шему показалось, что полицейский опять врет, но, когда они с предосторожностями подняли из колодца ведро воды, там плавал темный кружок размером с банкину крышку.
      – Видал, какие здоровенные опята у нас в колодце?! – похвастал Николай, вылавливая кружок. – Можешь поджарить и съесть. Будешь потом рассказывать в Москве, как за грибами на колодец ходил!
      И он торжественно вручил кружок Блинкову-младшему. Это действительно была шляпка гриба, трухлявая от старости.
      Нести ведро досталось Блинкову-младшему. С непривычки он расплескал почти четверть, и в основном – себе на ноги. Когда они дошли до дома, в кроссовках у него хлюпало. Еще чуток- и лягушка заквакала бы…
      А дома, за столом, покрытым белой скатертью с неразгладившимися складками, сидела розовень-кая благостная Мария Петровна в цветастом сарафане. Ее заплетенные в косицу седые волосики были скручены на затылке в бублик.
      – Проходите, ребятушки, – произнесла бабуля полицейского певучим сказочным голосом. Казалось, что сейчас она продолжит: «Козлятушки, ребятушки» и все такое. – Колюшка, ставь самовар, Иринушка, накрывай на стол, а ты, Митенька, слазай в подпол за вареньем, помоги мне, старой.
      – Я сейчас, Марьпетровна, – спохватился Блинков-младший. – У меня в машине кролик.
      – Неси его сюда, Митенька. Пускай в сенях переночует, – решила старушка. – А завтра сделаешь ему клетку.
      Само собой, кролик не сидел в корзинке паинькой, дожидаясь, пока о нем вспомнят. В машине попахивало. Блинкову-младшему пришлось вытряхнуть все коврики и чехлы с сидений, потому что кролик обследовал свою тюрьму, рассыпая по пути орешки. А еще надо было нарвать для кролика клевера и устроить его в сенях под лавкой. Когда Блинков-младший вошел в комнату, вся компания уже пила чай с вареньем.
      – Кроликовый папа, – отметила его появление Ирка.
      – Кроличий, – механически поправила ее Мария Петровна.
      Блинков-младший подумал, что, наверное, до пенсии она работала учительницей. Но полицейская бабушка вдруг добавила прежним сказочным тоном:
      – Ты кушай повидлу-то, Иринушка. Повидла у меня страсть какая сладкая, истинный крест!
      Окно вдруг озарилось ярким белым светом. По занавеске снизу вверх побежали тени от веток растущей у дома яблони. На улице кричали: «Ура», – конечно, это развлекалась компания из особняка.
      – Армейская ракета, осветительная, – заметил Николай.
      – Каждый вечер так, – пожаловалась бабуля, прихлебывая чай из блюдечка. – Подожгут дом, вот и будет освещение.
      Ракета опускалась долго, не то что китайские шутихи. Похоже, она была с парашютиком.
      Ирка вяло ковырнула ложечкой повидлу, шмыгнула носом и сказала:
      – Действительно, ну что мы там не видели? Марьпетровна, научили бы вы меня вязать. Говорят, это успокаивает нервы.
      – Конечно, конечно, Ирина Ивановна, в вашем солидном возрасте пора сидеть дома и учиться вязать, – поддакнул Николай. – Ну что могут вам предложить эти буржуины в особняке? Музыкальный центр на четыре киловатта да синтезаторпо-моему, «Ямаха». Ну и компьютер с примочками: монитор – двадцать один дюйм, четырехкно-почный джойстик, руль и педали…
      О компьютере полицейский говорил уже явно для Блинкова-младшего, и говорил неспроста. Он завлекал, он интриговал, он хотел, чтобы Блинков-младший с Иркой спали и видели, как бы им познакомиться с людьми из особняка!
      – Николай, а ты там был? – заинтригованно спросила Ирка.
      – Был разок. Там одна молодежь, мне с ними неинтересно, – голосом ветерана первой империалистической войны проскрипел Николай.
      Блинков-младший догадался, что на его глазах происходит самая настоящая вербовка «втемную»! Полицейский уже так обработал Ирку, что она сама обязательно, непременно попросит его… И ни о чем не подозревающая Ирка заныла даже раньше, чем Блинков-младший успел додумать эту мысль:
      – Николай, Николайчик, ну познакомь нас! Блинков-младший читал психотехническую
      комбинацию полицейского, как по книге. Сейчас Николай станет отнекиваться… Так и есть!
      – Да нет, Ир, я для вас плохой посредник, – вздохнул Николай, даже забыв переделать Ирки-но имя. – Если бы я запросто ходил к ним в гости, тогда другое дело. А то ведь меня туда звали починить им тележку для гольфа. Видела в кино – такие электрические автомобильчики? Ну вот, папа Букашин раз в месяц играет в гольф, а все остальное время сын Букашин на этих тележках девочек катает. Раз докатался до того, что въехал
      в бассейн…
      – Там и бассейн есть? – с острым любопытством спросила Ирка.
      Вербовка шла как по маслу, а тут еще простоватая бабуля нечаянно подыграла внуку.
      – Я тебе что скажу, Иринушка, – запела она своим сказочным голосом. – Букашин Данил-ка – сын, значит, – он сильно балованный, но в душе неплохой. Только надо ему окорот дать. Кто ему даст окорот, с тем он друг-приятель, а кто за ним бегает, как собачонка, с тем Данилка сам как есть пес!
      – Он, в общем, несчастный парень, но и негодяй еще тот, – вмешался Николай. – Мать за границей, отец в своем банке, приезжает сюда на выходные, и то не каждый раз. А сынок всю неделю за старшего остается и дурака валяет. Собрал компанию, все оттуда же, из дачного поселка. – Николай кивнул в сторону особняка. За окном снова запустили ракету, но «ура» больше не кричали. – Раздает им кассеты, лазерные диски для компьютера. Кто клюет на дармовщину, над теми он издевается. А, скажем, был тут в прошлом году парень, который, как бабуля выражается, дал ему окорот по морде, так Дэн с ним нормально дружил.
      – Дэн? – переспросила Ирка.
      – Он Данила. Чувствуешь? Даже не Даниил, а Данила! Папа, когда имя ему давал, был большой патриот. А сейчас – банкир и поклонник Америки. Поэтому Данила превратился в Дэнни.
      Вид у Николая был предовольный. Ирка уже не только мечтала познакомиться с этим Дэнни. Мало того! У нее осталось полное впечатление, будто бы не полицейский подсказал ей эту идею, а она сама так решила. Хотя еще полчаса назад за одни только разговоры на эту тему Ирка обозвала Блинкова-младшего бараном.

Глава V
 
Разговор с резидентом

      Сарай не открывали так давно, что дверь пальца на два ушла в землю. Похоже, туда никто не заходил после того, как продали козу Лизку. Николаю пришлось подкапывать дверь лопатой, подогнав к сараю для освещения свой «Москвич» с включенными фарами.
      – А обещал-то! «Спать будете на свежеско-
      шенном сене!» – упрекнула его Ирка.
      – Конечно, будете. Накосите сена и спите себе на здоровье, – невозмутимо парировал Николай, распахивая скрипучую дверь.
      Блинков-младший с Иркой заглянули в сарай
      и отшатнулись.
      – Ну-ну, не тушуйтесь, детки-сандалетки, – подбодрил их Николай. – Добро пожаловать в сию скромную обитель.
      Обитель была вызывающе скромной: земляной пол и щелястые стены с развешенными на них велосипедными рамами без колес, деревянными граблями, лопатами и тому подобной дребеденью. Под крышей, как огромная полка размером с половину сарая, лежали доски. Кажется, это называется сеновал, только сена там не было – оно валялось внизу серой слежавшейся горой. Блинков-младший потянул торчащий стебелек травы, и тот обломился от одного прикосновения.
      – Ир, – спросил он, – у тебя пододеяльники конвертом или мешком?
      – Разные. Я принесу, которые мешком. Набьем себе тюфяки, – сообразила Ирка.
      Дождавшись, когда она уйдет, Блинков-младший пнул сенную гору. В свете фар с улицы взвилось облако пыли. Гора зашевелилась и зашуршала, как будто по ней забегали десятки маленьких сквознячков.
      – Мыши?
      – А как же, – подтвердил Николай. – Старое сено без мышей не бывает.
      – Уезжайте, пока Ирка не опомнилась, – сказал Блинков-младший. – Ей и так здесь не нравится, а когда узнает про мышей… Она же под колеса ляжет, чтобы вернуться с вами в Москву.
      – Сенцо, конечно, так себе. Со времен Лизаве-ты осталось, – признал Николай. – Поспите не раздеваясь, чтобы не колко было, а завтра накосите свежего… Ничего, проживете. Там в углу Лиза-ветин загончик, – он кивнул в темноту, куда не доставал свет, – повесите лейку, вот вам и душ. Ты же, Дмитрий, рукастый парень!
      – Я не рукастый. Я головастый и понимаю, что за день сено не высохнет, – отрезал Блинков-младший. – В общем, поезжайте, а мы тут как-нибудь разберемся.
      – А мне казалось, ты отослал Ирину, чтобы поговорить со мной о задании полковника. Он звонил мне в машину по сотовому, и мы все обсудили, – понизил голос полицейский. – Поступаешь в мое распоряжение. Отныне ты мой агент в Малых Грязюках, а я, получается, резидент. Так что докладывай.
      Как всегда, было неясно, что Николай говорит в шутку, а что – абсолютно всерьез.
      – О чем докладывать? – пожал плечами Блинков-младший. – Задание понял, а сообщить мне пока что нечего. Конечно, хочется спросить вас кое о чем, только ведь вы не ответите.
      – Спрашивай, – разрешил полицейский. – Вдруг отвечу?
      – Я так понимаю, что вы хотите внедрить нас в особняк… – Блинков-младший помолчал, дожидаясь от Николая подтверждения своей догадки, но полицейский ничем себя не выдал. – Вопрос вот в чем: кто именно вас интересует – старший Букашин, Дэнни или, может, кто-то из персонала?
      – Добавь их знакомых, и будет полный список. Нас интересуют все, – ответил полицейский.
      Блинков-младший кивнул:
      – Понятно.
      – Да что тебе может быть понятно?! Тут профессионалам ни черта не понятно, а ему понятно! – с досадой буркнул полицейский.
      – Понятно, что вы ушли от ответа, – хладнокровно пояснил Блинков-младший. – Еще вопрос: а если спросят, кто мы Марии Петровне?
      – Отвечай: «Бабуле приехали помогать». Именно «бабуле», а не «Марии Петровне». Пусть думают, что вы ее внуки. Если начнут выяснять ваши родственные отношения, скажешь, что родители отправили вас в деревню к бабуле, и все тут, а кто чей деверь, сноха или золовка, вы понятия не имеете. Выдумывать ничего не надо, а то здешние старухи вас моментально раскусят. В деревне ведь, знаешь, как? Я, может, понятия не имею о какой-нибудь бабке, а она обсуждает с приятельницами, какого цвета обои в квартире у внука Петровны…
      – Я понял, – прервал рассуждения полицейского Блинков-младший. – Уезжайте, в конце концов, пока Ирка не вернулась!
      – Неудобно получается. Предателем себя чувствую, ей-Богу: завез людей в козий сарай и бросил, – признался Николай. Впервые Блинков-младший видел его смущенным. – Можно было и палатку взять, и надувные матрасы, а я забыл.
      – Ничего, привезете в следующий раз, а мы пока перебьемся, – успокоил полицейского Блинков-младший. – Вы же не виноваты, что так срочно пришлось ехать.
      – Ну да. Я думал, что повезу Ирину в субботу, а про тебя до сегодняшнего дня вообще знать не знал… Слушай, Митек, а тебе никто не говорил, что ты отличный парень?
      – Говорят, но реже, чем хотелось бы, – серьезно сообщил Блинков-младший. – Особенно редко те, от кого мне было бы приятно это услышать.
      – А от меня, значит, неприятно, – понял толстый намек полицейский. – Ну что ж, я сам виноват… Ладно, Митек, еще успеем подружиться. Держись, – Николай пожал ему руку и, уже выходя, сказал через плечо: – А она обязательно скажет, что ты отличный парень!
      Взревел мотор, свет фар вскользь ударил по глазам, и Блинков-младший остался в темноте.

Глава VI
 
Страшная ночь

      Ирка вернулась с простынями и охапкой какого-то бабулиного тряпья. Минут десять Блинков-младший при ничтожном лунном свете, льющемся в открытую Дверь, лазал по горе сена и выполнял бестолковые Иркины приказания: мне постели здесь, а себе – там, нет – поближе, а то я буду бояться в темноте, или нет – подальше, а то вдруг я захочу раздеться, а ты станешь подглядывать. В награду за все Ирка заявила:
      – Ну ты и копуша, Митек! Устала я с тобой.
      – Если не нравится, устраивайся сама, как хочешь, – разозлился Блинков-младший и лег там, где стоял.
      Место оказалось не самое удачное. Он понемногу съезжал с горы к стене сарая, но потом промял себе лежку и сразу же задремал.
      Ирка растолкала его, чтоб он закрыл дверь, – ей было холодно.
      Блинков-младший встал, закрыл и плюхнулся на пригретое место, засыпая на лету. Но тут у него стало чесаться под лопатками. Сунув руку за шиворот, он выгреб набившуюся сенную труху, всласть начесался и закрыл глаза.
      Ирка помалкивала. Проваливаясь в сон, Блинков-младший умиротворенно подумал, что игры девичьи на сегодня закончены. Он совсем забыл о мышах.
      – Митек! Эй, Митек! – окликнула его Ирка. – В доме домовой, а в сарае кто?
      – Ирка, которая спать не дает! – буркнул Блинков-младший, просыпаясь в третий раз.
      – Я серьезно, Митек! Ты не поверишь, но только что рядом со мной кто-то пробежал!
      – Маленький, на четырех лапках, с хвостиком? – уточнил Блинков-младший.
      – Не пугай меня, Митек, – жалобно попросила Ирка. – Ты же не хочешь сказать, что это МЫШЬ?!
      – Да нет, какие здесь мыши?! – спохватился Блинков-младший. – Это, наверное, кошка. Помнишь, когда мы приехали, она у калитки сидела?
      – Что я, кошку от мышки не отличу? – из чувства протеста буркнула Ирка, но замолчала.
      Блинков-младший лежал, прислушиваясь к ее дыханию. Спящий человек всегда хоть немного, да посапывает, а Ирка дышала тихо-тихо. Похоже, она не очень-то поверила вранью насчет кошки и тоже прислушивалась. А напуганные возней Блинкова-младшего мыши обнаглели, вернулись к своим обвалившимся тоннелям в сене и принялись за восстановительные работы. Они как ненормальные носились по шуршащей, пересушенной траве, копошились и с хрустом что-то грызли.
      – Скажешь, и это не мыши? – обмирающим голосом спросила Ирка. Было понятно, что ей очень-очень хочется, чтобы Блинков-младший именно так и сказал: конечно, мол, не мыши, спи.
      – Это сено. Мы же все переворошили, а теперь оно укладывается, – сказал Блинков-младший и подумал, что этого вранья от силы хватит минуты на две, а потом Ирка сообразит, что к чему. Спать уже не хотелось. Разве до сна, когда сейчас такое начнется!
      И началось. «Сено», вместо того чтобы честь по чести укладываться, вдруг с писком передралось где-то совсем рядом с Иркой. Почти в тот же момент сверху плюхнулась невесть откуда взявшаяся кошка и начала устанавливать свой порядок. Писк стал таким отчаянно пронзительным, что можно было бы сверлить им зубы.
      – Папочка!!! – басом взревела Ирка и, чудом не наступив на Блинкова-младшего, кинулась к стене.
      В темноте громыхнуло какое-то рухнувшее с гвоздя корыто, на него тут же посыпались не то палки, не то черенки граблей и лопат, а в довершение всего упала велосипедная рама. Раму Блинков-младший угадал совершенно точно, потому что ему здорово досталось рулем по коленке, а потом, вскакивая, он еще запутался в ней ногами, упал и получил велосипедной педалью под ложечку.
      – Митек! – Иркин голос доносился из-под крыши. – Митек, ты жив?
      От удара у Блинкова-младшего перехватило дыхание. Он стоял, скрючившись, и не мог ответить.
      – МИТЕК!!!
      И тут безо всякой видимой причины дверь сарая начала со скрипом приоткрываться. Пятно лунного света, увеличиваясь, скользнуло по стене, и в двух шагах от себя Блинков-младший увидел молочно-белое привидение и сверкающее лезвие косы!

Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.