Наличие такого числа больших пятен-"помарок" (а отдельные из них доходят до размеров 66-68 кв.см) подтверждает объяснения Михайлова, а не доказывает его виновность.
      На вопрос, поставленный защитой в судебном заседании, эксперт ответил, что в течение некоторого короткого времени после того, как была нанесена рана, кровь может пульсировать и фонтанировать, а следовательно, давать брызги.
      Вспомним показания Медведева о том, что когда он задержал Михайлова и подошел к лежащему Матицину, то Матицин был еще жив, что пульс, очень слабый, но еще был. Значит, в тот момент, когда Михайлов пытался оказать помощь Матицину, кровь еще могла фонтанировать.
      Я уже не говорю о том, что когда в закусочной при драке был разбит нос Лукашеву, мелкоточечные брызги крови тоже могли попасть на одежду Михайлова. Ведь экспертиза не дала заключение, что кровь, обнаруженная на одежде Михайлова, по типу и группе совпадает с кровью убитого Матицина.
      При таком положении нельзя утверждать, что заключение судебно-медицинской экспертизы о пятнах крови на одежде Михайлова является достаточным доказательством виновности Михайлова в убийстве.
      Мне осталось сказать немного. Я подхожу к концу своей защитительной речи. Мы допросили много свидетелей. К сожалению, большинство из этих свидетелей не могли или не хотели рассказывать суду, как дело обстояло в действительности. Но тем не менее из показаний ряда свидетелей с совершенной очевидностью вытекает, что в момент, непосредственно предшествующий совершению убийства, в Косом переулке было не два человека убийца и убитый, - а больше.
      Свидетельница Петрова первоначально давала показания, и Аверьянова давала такие показания, - что в Косом переулке стояли дравшиеся в закусочной, а в закусочной, как вы помните, дрались 5 человек, четверо избивали Лукашева. После этого Петрова изменила свои показания и сказала, что видела только троих, причем видела так ясно, что сделала различие между водкой простой и "московской" - уточнила, что в руках Матицина была водка не простая, а "московская". При этом Петрова утверждала, что третьим был "парень в синей вельветовой куртке", т.е. Федоров. Потом она изменила еще раз показания и сказала, что не видела парня в вельветовой куртке, а видела черного, в котором она предположительно опознала Белякова.
      Но это свидетель, который больше всего боялся признаться в том, что именно она в этот момент выпустила из двора закусочной на Косой переулок Лукашева.
      А что говорят другие свидетели?
      Свидетель Кошкин показал, что на Косом переулке была группа лиц, человек 5 или 6, которые дрались, а когда он через несколько минут возвращался обратно, то увидел на этом месте только труп и Михайлова.
      Свидетель Сергеева, которая сегодня давала показания в судебном заседании, подтвердила, что за углом закусочной их было несколько человек, не два, а больше. Это она указала Кошкину, куда пошли эти люди.
      Власова - девочка, которая была допрошена в предварительном следствии и которая, к сожалению, не смогла дать показания в суде, утверждала, что "этих дяденек было человек 10", а потом она видела, что осталось только два: "дяденька в коричневой плаще" - это Михайлов, "тащил другого, и другой упал".
      Что против этих показаний могут значить показания свидетеля Петровой Зои о том, что она видела, как 2 человека, подталкивая один другого, пошли за угол закусочной. Прокурор ссылается на эти показания, что это были Михайлов и Матицин. Но прокурор сам говорит, что около этой закусочной каждый день были пьяные драки. А свидетель Петрова Зоя говорит: не каждый день, а каждый час. Разве Петрова Зоя опознала Михайлова и Матицина? Нет. Разве мы установили с точностью время, когда было совершено убийство и когда Петрова видела этих двух людей? Это могло быть простое совпадение. Это могло быть на 10-15 минут раньше.
      Прокурор считает, что показания девочки Власовой в предварительном следствии уличают косвенно Михайлова. Но эти показания не уличают Михайлова, а наоборот, подтверждают его версию.
      Власова показывала, что дрались в переулке несколько человек (Кошкин говорит 5-6, Власова - "человек 10"). Потом они разбежались, остался "дяденька в коричневой плаще", он тащил другого "дяденьку", этот дяденька упал. Но и Михайлов утверждает, что он пытался поднять уже кем-то раненного Матицина, не удержал, уронил и Матицин упал.
      Михайлов утверждает, что он не был в Косом переулке в момент, когда кто-то нанес удар ножом Матицину, что он вошел в Косой переулок в то время, когда Матицин уже лежал смертельно раненный и кто-то убегал через заборы по участкам. Это утверждение Михайлова вызывает сомнения в связи с показаниями Кошкина, Сергеевой, Власовой.
      Из сопоставления показаний этих свидетелей с показаниям Демина, Ларина, Лукашева, Федорова можно прийти к такому выводу: все лица, участвовавшие в драке с Лукашевым в закусочной, вышли в Косой переулок и там допивали водку. В это время Петрова Зоя через подсобку и ворота закусочной выпустила в Косой переулок Лукашева (с ножом), и вновь завязалась драка, в которой был смертельно ранен Матицин. Все разбежались, убийца унес с собой нож, раненый Матицин и пытавшийся оказать своему другу помощь Михайлов остались в переулке.
      Эта версия не только не исключена материалам дела, но и прямо вытекает из сопоставления и анализа свидетельских показаний.
      Показания других свидетелей, еще не упомянутых мною, ни в чем не уличают Михайлова и по существу ничего не дают для разрешения этого сложного дела. Прокурор ссылается на показания Галиченко, который не был в закусочной и в Косом переулке и давал показания лишь о разговорах с Федоровым. Сегодня Галиченко сказал, что Федоров ему рассказал, что видел Михайлова с ножом. Но ведь Галиченко допрашивался неоднократно, и сегодня мы его допрашивали тщательно, чтобы проверить показания Федорова. И что же оказывается? В первый день после убийства, т.е. до задержания Федорова, по словам Галиченко, Федоров высказывал предположения, что убийцей мог быть "высокий белокурый парень", а ведь это приметы Лукашева! А после освобождения из КПЗ Федоров стал говорить, что видел нож у Михайлова. Получается так: когда Федорова превратили из свидетеля в подозреваемого, когда его поставили перед дилеммой - или Михайлов или ты убийца, тогда движимый инстинктом самозащиты Федоров не только на следствии подписывает не соответствующие истине показания, но и товарищам говорит, что видел в руке Михайлова нож. Но что бы ни рассказывали Федоров, Галиченко, вы сами, граждане судьи, слышали здесь Федорова. Он здесь, в суде, перед вами, дважды, трижды повторял: "Я оговорил Михайлова, мне угрожали на следствии, я не видел ножа в руках Михайлова, я не видел, чтобы он ножом или чем иным ударил Матицина, я видел, что он плакал, я видел, что он держал Матицина и, когда я подошел, он его уронил и Матицин упал. Я увидел кровь и убежал". Как же может прокурор говорить, что Федоров подтвердил в суде свои показания, данные в предварительном следствии? Единственные показания, которые подтвердил Федоров, показания, которые он не изменил ни разу, - это показания о том, что видел в подсобном помещении закусочной Лукашева с ножом. Так он показывал и до своего незаконного ареста, и в период этого ареста, и после освобождения, и здесь, на суде. Эта часть его показаний является истиной.
      Очевидно, уже не удастся найти и уличить настоящего виновника убийства Матицина. Может быть, это был Лукашев, который ускользнул от возмездия в результате неправильного ведения следствия. Может быть, это был Михайлов, страстно отрицающий предъявленное ему обвинение. Может, это был Федоров, который так и не смог объяснить суду, почему у него оказались руки в крови и свидетель Катков брал у газировщицы Сергеевой воду, чтобы отмыть кровь с рук Федорова. Может быть, это был Беляков, который не захотел признаться даже в участии в драке, даже в присутствии при драке. Может быть, может быть. Это не основание для осуждения. Для осуждения человека, для признания его виновным в столь тяжком преступлении, как умышленное убийство, нужна абсолютная уверенность, основанная на незыблемых доказательствах. Даже одно "может быть" - это основание для вынесения оправдательного приговора.
      Я прошу вас, граждане судьи, по п. "а" ч.1 ст. 136 УК РСФСР оправдать Михайлова за отсутствием достаточных доказательств его виновности. Признав Михайлова виновным по ч. 2 ст. 74 УК РСФСР, вы при назначении меры наказания примите во внимание смягчающие его вину обстоятельства и положительную характеристику его лично, о которых подробно говорил прокурор, вы учтите наличие у Михайлова больных стариков родителей, для которых он был единственной надеждой и поддержкой.
      Я прошу вас по ч. 2 ст.74 УК РСФСР назначить Михайлову минимальное наказание в пределах санкции закона.
      Стенограмма выправлена. Адвокат Каллистратова С.В.
      Справка: Приговором Судебной коллегии по уголовным делам Московского областного суда от 13/V-1958 г. Михайлов признан виновным по ч. 2 ст. 74 УК, по п. "а" ч. 1 ст.136 УК РСФСР, по совокупности приговорен к лишению свободы сроком на 10 лет с отбыванием первых трех лет лишения свободы в тюремном заключении.
      Определением Судебной коллегии по уголовным делам Верховного суда РСФСР приговор оставлен в силе.
      Заявление
      Председателю Президиума Московской городской коллегии адвокатов
      Мне известно, что в Президиуме поставлен вопрос об исключении из состава Коллегии адвокатов тов. Золотухина Б.А.
      Исходя из твердого убеждения в том, что сама постановка вопроса об исключении Золотухина, одного из лучших адвокатов нашей Коллегии, не только несправедлива, но и противозаконна, считаю своим профессиональным и человеческим долгом изложить Президиуму свою точку зрения по этому вопросу.
      Ст. 13 Положения об адвокатуре РСФСР устанавливает перечень оснований для исключения из Коллегии адвокатов. Ни одного из этих оснований в деле Золотухина Б.А. усмотреть нельзя.
      Защищая по уголовному делу подсудимого А.Гинзбурга, адвокат Золотухин Б.А. в полном соответствии с законом - со ст. 23 Основ уголовного судопроизводства СССР и ст. 31 Положения об адвокатуре - использовал все законные средства и способы защиты и не вышел за пределы определенных законом прав и обязанностей адвоката. Об этом свидетельствует уже то обстоятельство, что в течение всего процесса председательствующий в судебном заседании ни разу не воспользовался правами, предусмотренными ст.ст. 243 и 263 УПК РСФСР. Золотухину не было сделано ни одного замечания. Частного определения о неправильном поведении Золотухина в процессе судом вынесено не было.
      Обращаю Ваше внимание на то обстоятельство, что значение правильного и законного разрешения дисциплинарного дела адвоката Золотухина выходит далеко за пределы вопроса о справедливости или несправедливости решения по отношению к одному из членов нашей Коллегии. Решая вопрос об исключении Золотухина из Коллегии адвокатов, Президиум вместе с тем будет решать и вопрос о пределах профессиональных прав и обязанностей адвоката в уголовном процессе. Речь идет о гарантированном Конституцией СССР праве на защиту, о том, имеет ли право и обязан ли адвокат, убежденный в правильности своей правовой позиции, всеми законными средствами и методами отстаивать свою позицию в суде. Поэтому решение Президиума по дисциплинарному делу адвоката Золотухина Б.А. будет иметь огромное значение для каждого адвоката и для всей Коллегии адвокатов в целом.
      Ограниченное только рамками закона, конституционное право на защиту представляет собой одно из проявлений социалистического демократизма, важнейшую гарантию правосудия. Исключение из Коллегии адвоката, который с профессиональным мастерством, квалифицированно и убежденно осуществлял защиту по уголовному делу в соответствии с законом, нанесло бы только вред социалистическому правосудию.
      Прошу вас ознакомить с этим моим заявлением всех членов Президиума до начала рассмотрения дисциплинарного дела адвоката Золотухина Б.А.
      7 июня 1968 г.
      Беззаконие Заметки юриста
      Мы живем не в правовом государстве. Не только должностные лица, но и высшие партийные и советские органы нарушают ими же изданные законы. Примеров таких нарушений много. Самый яркий пример открытого, циничного нарушения это ссылка мужественного и непримиримого борца за права человека, академика Андрея Дмитриевича Сахарова.
      Ссылка - мера уголовного наказания. Конституция СССР, Основы уголовного законодательства СССР и союзных республик (закон 1958 г.) и все республиканские уголовные кодексы устанавливают, что правосудие осуществляется только судом и меры уголовного наказания могут быть применены только по приговору суда. Действующее законодательство СССР не предусматривает никаких форм административной ссылки.
      И вот среди бела дня 22 января 1980 г. в Москве на улице был схвачен А.Д.Сахаров и в тот же день без следствия и суда под конвоем отправлен в ссылку в г. Горький.
      На глазах всей страны, всего мира, неприкрыто, цинично нарушен закон. Эта "акция" проведена Прокуратурой СССР и Министерством внутренних дел СССР, учреждениями, на которые возложена обязанность контролировать выполнение закона и пресекать всякие его нарушения... В "оправдание" Генерального прокурора СССР Рекункова и министра внутренних дел СССР Щелокова можно сказать лишь одно: не вызывает сомнений, что они были лишь подставными исполнителям акции беззакония, разработанной и осуществленной КГБ СССР, санкционированной партийным руководством на самом высоком уровне.
      И вот уже почти полтора года академик А.Д.Сахаров в ссылке. На свои заявления и протесты, на требования дать ему возможность защищаться перед открытым судом он не получает никакого (даже формального) ответа. Многочисленные открытые письма, заявления, протесты правозащитников, отдельных ученых, неформальных ассоциаций (например, Московской группы "Хельсинки") не публикуются, замалчиваются, остаются без ответа.
      Люди, выступающие открыто в защиту Сахарова, преследуются. (Например, в г. Махачкале был арестован и осужден по ст. 70 УК РСФСР научный работник Вазиф Мейланов, после того, как он вышел на улицу с плакатом, содержащим протест против ссылки Сахарова.)
      Академия наук СССР не отвечает на просьбы академика Сахарова о защите. А ведь в составе Академии есть видные юристы, понимающие, что такое закон и что такое произвол и беззаконие.
      Закон нарушен не только самим фактом внесудебной расправы. Люди, сосланные по приговору суда (обоснованно или необоснованно), имеют права и условия отбывания ссылки, регламентированные законом. Андрей Дмитриевич, сосланный не по приговору суда, а по произволу властей, лишен всяких прав.
      Закон устанавливает максимальный срок ссылки до пяти лет. Сахаров сослан бессрочно.
      Закон не ограничивает право ссыльных на переписку. Сахаров не получает многих писем, в том числе большинства писем из-за рубежа. Даже письма его детей и внуков не всегда доходят до него. Он практически лишен возможности пользоваться междугородней телефонной связью.
      Закон не запрещает ссыльным принимать гостей в месте ссылки. К Андрею Дмитриевичу не пускают практически никого. Все попытки друзей посетить Сахарова в г. Горьком пресекаются насильственным образом. И если на улице кто-либо подходит и заговаривает с Андреем Дмитриевичем, то такие попытки общения пресекаются.
      Ссыльные по закону имеют право свободного передвижения в пределах административного района ссылки. У дверей квартиры, где поселен Сахаров, установлен круглосуточный милицейский пост, а передвижение Андрея Дмитриевича по городу возможно только под усиленным конвоем лиц "в штатском".
      Обыски и изъятие документов (рукописей, писем) у ссыльных могут проводиться только в установленном законом порядке по постановлению, санкционированному прокурором. У Сахарова производятся негласные обыски в его отсутствие. Важнейшие рукописи и дневниковые записи Андрей Дмитриевич носил всегда с собой, надеясь сохранить их от негласных обысков. И вот его сумка, не содержащая иных ценностей кроме рукописей Сахарова, была украдена при посещении Андреем Дмитриевичем зубоврачебной поликлиники. Утрачены результаты многомесячных научных и публицистических исследований и размышлений...
      Ссыльные по закону имеют право выезжать по разрешению администрации за пределы района ссылки. Сахарову не разрешили поехать на похороны близкого друга. Да что там в Ленинград, когда Андрей Дмитриевич не имеет права помочь своей жене занести вещи в вагон! Его просто не пускают, отталкивают.
      Таким образом Андрей Дмитриевич находится в значительно худшем положении, чем люди, сосланные по приговору суда: он полностью изолирован от внешнего мира, лишен возможности не только поддерживать научные и человеческие контакты, но и просто общаться с людьми. Он лишен возможности спокойно работать. Постоянное ощущение слежки, давления, бесправности, возможности проявления в любой момент произвола лишает его покоя, держит в нервном напряжении. Андрей Дмитриевич лишен квалифицированной медицинской помощи, так как поездка в Москву на консультацию с его постоянными врачами в поликлинике Академии наук для него исключена.
      Где найти слова, чтобы выразить тревогу за одного из самых светлых людей нашей эпохи, чтобы выразить боль, гнев и возмущение действиями властей, поставивших Андрея Дмитриевича в положение человека "вне закона"?
      В авторском предисловии к повести о временах Иоанна Грозного "Князь Серебряный" Алексей Константинович Толстой писал: "В отношении к ужасам того времени автор оставался постоянно ниже истории. Из уважения к искусству и к нравственному чувству читателя он набросил на них тень и показал их, по возможности, в отдалении. Тем не менее он сознается, что при чтении источников книга не раз выпадала у него из рук и он бросал перо в негодовании, не столько от мысли, что мог существовать Иоанн IV, сколько от той, что могло существовать такое общество, которое смотрело на него без негодования". Как может наше общество смотреть без негодования на беззаконную расправу с академиком А.Д.Сахаровым? Можно еще понять тех, кто по недостатку информации, по вине цензуры, по закрытости нашего общества ничего не знает о Сахарове и верит распространяющейся о нем клевете. Но каждый, кто знает Сахарова и его судьбу и не поднимает голоса в его защиту, должен чувствовать себя невольным соучастником зла, несправедливости и насилия, творимых властями по отношению к одном из самых лучших, самых светлых наших современников.
      Защитительная речь по делу Вадима Делоне 11 октября 1968 г.
      Я прошу вас, товарищи судьи, отнестись снисходительно к некоторым шероховатостям, которые могут быть в моей речи, так как я начинаю эту речь на двенадцатом часу непрерывной работы.
      Мы, юристы, глубоко уважаем закон и знаем, что нельзя оправдать нарушение закона никакими, даже самыми лучшими побуждениями. Руководствуясь законом, и только законом, я обязана, в силу своего профессионального долга, просить суд об оправдании Вадима Делоне, так как ни в законе, ни в материалах дела нет оснований признать уголовно наказуемыми его действия. А если нет преступления, то нет места и для применения уголовной репрессии.
      Правовой анализ материалов дела в моей речи будет очень краток, так как я постараюсь избежать повторения доводов товарищей по защите, выступавших до меня. Но прежде чем я перейду к изложению основной позиции защиты, я не могу не отметить, что даже с точки зрения государственного обвинителя, который считает виновность Делоне доказанной, даже с этой точки зрения невозможно понять, почему прокурор требует такой суровой меры наказания для Делоне. В своей суровой несправедливости прокурор даже прямо нарушает закон, когда он просит, определив Делоне по совокупности двух вмененных ему статей наказание в виде лишения свободы сроком на два года, присоединить к этому наказанию еще год лишения свободы по предыдущему приговору, в то время как по правилам ст.ст. 41 и 42 Уголовного кодекса может быть присоединена лишь неотбытая часть наказания. Вы знаете, товарищи судьи, что Делоне до освобождения из-под стражи по приговору 1967 г. пробыл в заключении более семи месяцев. Следовательно, в соответствии с буквой и смыслом закона, прокурор не имел оснований просить вас о присоединении года лишения свободы по предыдущему приговору.
      Но дело даже не в этом.
      Когда глядишь на Вадима Делоне, когда знаешь материалы дела, когда видишь его в суде и сравниваешь его с другими, а такое сравнение неизбежно, то возникает тягостное впечатление, что прокурор требует для Делоне наказания совсем не за то, в чем его формально обвиняют.
      Прокурор, квалифицированный юрист, сказал, что Делоне, как и другие подсудимые, совершил тяжелое преступление. Мы, юристы, обязаны употреблять правовые термины только в строгом соответствии с законом. Я вынуждена обратить ваше внимание, товарищи судьи, на то, что примечание 2 к статье 24 УК РСФСР дает исчерпывающий перечень преступлений, отнесенных законом к числу тяжких. И в этом перечне нет ни ст. 190-1, ни ст. 190-3 УК, по которым предан суду Делоне. Прокурор не может не знать и не понимать этого.
      Вы хорошо знаете, товарищи судьи, санкцию закона, знаете, что обе статьи УК, вменяемые Делоне, предусматривают наказание не только в виде лишения свободы, но и исправительные работы без лишения свободы и штраф до 100 руб. Следовательно, законом установлено, что человек, признанный виновным в совершении преступлений, описанных в этих статьях, может, в зависимости от обстоятельств, быть присужден к штрафу, или к исправительным работам без лишения свободы, или к лишению свободы сроком от трех месяцев до трех лет.
      И вот прокурор, не пытаясь даже сослаться на предусмотренные законом отягчающие обстоятельства, хочет, чтобы Вадим Делоне получил максимально высокое наказание. Вот почему я говорю о тягостном впечатлении от того, что прокурор просит для Делоне наказания не за то, в чем он формально обвиняется.
      Санкция закона широка. И если вы будете решать вопрос о том, как надо наказать Вадима Делоне, то вы будете избирать меру наказания не произвольно, а на основании закона, потому что ст.ст. 37, 38 и 39 УК РСФСР определяют, чем руководствуется суд, избирая ту или иную меру наказания.
      Вы должны учитывать характер и степень общественной опасности действий, вменяемых Делоне.
      И вот здесь я вижу серьезное внутреннее противоречие в речи прокурора.
      С одной стороны, прокурор говорит, что подсудимые - это незначительная кучка неправильно мыслящих людей, которая тонет в единодушии всего народа. Значит, их действия не так уж опасны? Но с другой стороны, прокурор требует определить меру наказания самую суровую - три года лишения свободы, то есть, очевидно, исходит из признания какой-то повышенной опасности этих действий, хотя материалы дела не дают для этого оснований.
      И личность подсудимого должен учитывать суд, определяя ту или иную меру наказания.
      Двадцать лет Вадиму Делоне. Он не герой - он не сделал в своей жизни ничего такого, что мы могли бы положить на судейский стол: характеристики, похвальные листы, свидетельства его неустанной плодотворной работы. По-разному складываются характеры людей. Одни - в девятнадцать-двадцать лет уже устоявшиеся люди, с определенной профессией, мировоззрением. Другие складываются и формируются позже.
      Но назвать двадцатилетнего юношу "лицом без определенных занятий" только потому, что он не работал в течение нескольких недель, - можно только сухо, формально и бездушно.
      Дело в том, что Вадим - ищущий юноша, который еще не нашел своего жизненного пути.
      Если бы всегда так сурово и так несправедливо именовали "лицами без определенных занятий" людей ищущих, бросающихся от одной работы к другой, из одной местности в другую, если бы всегда так сурово относились к таким людям, то мы, может быть, не досчитались бы на своих книжных полках произведений не только Александра Грина, но и Константина Паустовского и многих других. Именно людям, склонным к творческой, литературной деятельности, часто свойственна такая неустроенность, такое метание, такая неспособность сразу найти свое место в жизни.
      Поэтому я считаю, что нельзя ставить Вадиму Делоне в вину то, что он к моменту ареста не работал. Он просто не сумел быстро сориентироваться и устроиться на работу. Нельзя поставить ему в вину, что он оставил учебу в Новосибирском университете. Вы слышали, товарищи судьи, как был травмирован Делоне, молодой, начинающий поэт, разгромной рекламной статьей, обрушившейся на его голову. Я имею в виду статью корреспондента газеты "Вечерний Новосибирск", которая приобщена к делу. В этой статье все, что есть у Делоне дорогого, все его творчество было зачеркнуто даже не черной краской, а дегтем. Да и сам Вадим перечеркнут как человек, как личность, как поэт. Надо иметь закалку, надо иметь волю, чтобы устоять после такого удара.
      Посмотрите, товарищи судьи, какая разница между корреспондентом газеты, заключившим с легкостью необыкновенной в кавычки и слово "творчество" и слово "стих", и бережным и чутким отношением к стихам молодого поэта со стороны большого поэта и чудесного человека Корнея Ивановича Чуковского. Мы представили суду письмо Чуковского, который не пожалел своего времени и своих сил, по строчкам разобрал стихи этого юноши и написал, что Вадим Делоне станет большим и сильным поэтом, если будет упорно работать.
      Не хватило у двадцатилетнего юноши духа противопоставить разгромной газетной статье даже грамоту, которую он получил от райкома комсомола и правления клуба "Под интегралом". А эта грамота, приобщенная к делу, удостоверяет, что Вадим получил вторую премию на конкурсе стихов, посвященных 50-летию Октябрьской революции. Эта премия и письмо Чуковского дают мне право утверждать, что Делоне - поэт.
      Вадим малодушно бежал из Новосибирска - куда? К матери. К этой самой матери, которой он оставил, когда его уводили из дома после обыска, такую простую и трогательную записку: "Прости за то, что я вновь причиняю тебе горе".
      Я признаю право прокурора на убеждение, такое же право я признаю и за собой. У нас состязательный процесс. Мы спорим. Прокурор доказывает, что Делоне виновен. Я доказываю, что он невиновен. А вы, товарищи судьи, будете вершить приговор и устанавливать истину. Но разве можно в этом споре закрыть глаза на человека и, оперируя какими-то бездушными понятиями, просить три года лишения свободы для Делоне?
      Я понимаю, у прокурора есть что мне возразить. Прокурор может сказать вам, товарищи судьи: я прошу для Делоне такую суровую меру наказания потому, что он судим, а судимость является по закону отягчающим вину обстоятельством.
      Да, судим, и по одной из тех статей, которые ему вменяются сегодня. И тот приговор 1967 г. я не имею права критиковать, так как он вступил в законную силу и мне и в голову не приходит выражать сомнение в его законности.
      Но я напоминаю вам, товарищи судьи, что ст. 39 УК РСФСР дает право суду и не придавать прежней судимости значения отягчающего обстоятельства.
      Вы не можете не учесть, что к моменту первого ареста Делоне было едва девятнадцать лет. Мы не можем сейчас ничего сказать по этому делу, кроме того, что Делоне был осужден к условному наказанию. Мы то дело не исследовали и не могли исследовать. Поэтому прокурор не имеет оснований говорить о "крокодиловых слезах". Может быть, позиция Делоне в том суде объясняется вовсе не желанием кого-то разжалобить слезами, а совсем иными обстоятельствами.
      Никаких других, предусмотренных законом, отягчающих вину Делоне обстоятельств прокурор указать не может. Их просто нет.
      Безусловно отсутствие каких-либо корыстных целей - в самом широком смысле, полное отсутствие надежд на получение какого-либо личного преимущества или какой-либо выгоды для себя в результате своего поступка, наконец, отсутствие тяжких последствий, - все это должно расцениваться как обстоятельства, смягчающие вину.
      Все это дает мне право утверждать, что прежняя судимость за поступок, совершенный в девятнадцатилетнем возрасте, не является достаточной мотивировкой для назначения Делоне максимально тяжелого наказания, если даже исходить из убеждения в его виновности.
      Но я не могу, товарищи судьи, ограничить защиту Делоне только вопросом о мере наказания.
      Уже в начале своей речи я высказала свое глубокое убеждение в том, что Делоне не совершил уголовного преступления, что он должен быть судом оправдан.
      У меня не меньше, чем у моих коллег по защите, права и оснований ссылаться на то, что Делоне не изготовлял и не приносил лозунгов на Красную площадь, что Делоне держал в руках лозунг "За вашу и нашу свободу", который в своем содержании никакой клеветы не несет. Но я не буду на это ссылаться. Я скажу прямо: именно этот лозунг в руки Делоне попал случайно, он не выбирал лозунга. Поэтому я должна говорить о всех лозунгах, включенных в формулу обвинительного заключения.
      Но, говоря о всех лозунгах, я не могу не отметить, что некоторые из них, по моему глубокому убеждению, могли попасть в формулу обвинения только по недоразумению.
      Как можно признать клеветническими слова: "Да здравствует свободная и независимая Чехословакия!", "За нашу и вашу свободу"?
      В фойе кинотеатра "Россия" на стене большими красными буквами написано: "За вашу и нашу свободу!" Это название кинофильма. Газеты, содержащие объявление с этим названием фильма, широко, в миллионах экземпляров, разошлись по стране. И я возражаю против обвинения в уголовном порядке по подтексту.
      Как можно признать клеветническим сам по себе лозунг, который содержит лишь призыв к свободе и не только не несет никакой информации о каких-либо фактах, но и не содержит никакой, даже объективно ложной оценки каких-либо явлений?
      Я помню, что есть и другие лозунги, и я обещала говорить о всех лозунгах. Но здесь я постараюсь, оставаясь на строго правовой юридической позиции, не выходить ни на минуту за рамки закона. При этом я не буду повторять доводов, уже прозвучавших в речах защиты.