- Аварэ, вот слова великого властителя! При столь твердой уверенности в своем праве он может быть спокоен за свою жизнь в окружении и не таких истинных воинов, как я!
      И он тут же отправил это послание сроднику своему Тибе Цунэтанэ.
      Затем и Касай Киёсигэ, Тота и Ураками со своими воинами прибыли к усадьбе Хироцунэ, и вскоре отряд из трех с лишним тысяч всадников под командованием Тибы Цунэтанэ и Хатиро Хироцунэ прискакал к побережью Кайхоцу и присоединился к войскам Минамото. Теперь у Еритомо было более сорока тысяч всадников, он двинул" ся дальше и вступил в уезд Явата в той же провинции Кадзуса. Пока происходили все эти события, прошло немалое время.
      Жители Идзу с самого начала питали любовь к Минамото и спешили оттуда к Еритомо наперебой. Из провинции Хитати прискакали Сирато, Намэката, Сида, Тодзё, Сатакэ-но бэтто Хидэёси, Сандзан-но Сабуро Кисиёгэ, Такэти-но Хэймуся-но Таро, Сиоя-но Торимаса, Наганумано Горо Мунэмаса, Онодэра-но Дзэндзи Митицуна; из провинции Кодзукэ прибыли Око-но Таро и Ямаками-но Саэмон Нобутака; из провинции Мусаси - Кавагоэ Таро Сигэёри, Котаро Сигэфуса и Сабуро Сигэёси, а также Тан, Екояма и Иномата из родовых союзов. Не было пока Хатакэямы и Инагоэ. Титибу Сёдзи и Ояма-бэтто в ту пору пребывали в столице и явиться не могли. Присоединились жители Кадзусы по имени Хомма и Сибуя. Не явились Оба, Матано и Ямаути.
      Одиннадцатого дня девятого месяца четвертого года Дзисё господин Еритомо достиг селения Итикава близ Мацудо на границе провинций Симоцукэ и Мусаси. К этому времени войско его имело числом сто девяносто тысяч всадников.
      Есть в тех Восточных землях большая река Топэ, еще называется она по названию тех краев рекой Бандо. Истоки её далеко: она вытекает из поместья Тонэ, древнего владения рода Фудзивары, что в провинции Кодзука. Нижнее течение её достославный принц Аривара-но Нарихира назвал рекой Сумида. Когда наступает с моря прилив и вдобавок над истоками проливаются ливни, река эта разливается и затопляет берега и становится подобной морскому заливу.
      Воды эти преградили путь Еритомо, и он простоял на месте пять дней, а тем временем на том берегу в двух местах были возведены укрепления, расставлены смотровые вышки и к опорам вышек привязаны кони: кто-то там ждал наступления войск Минамото.
      Ёритомо послал Катодзи с повелением все снести и опрокинуть, но как раз в это время безвестный противник вдруг спилил свои вышки, поспешно сел в лодку и прибыл в Итикаву. А был это Эдо Таро Сигэнага.
      Он явился к родственнику своему Касаю Киёсигэ и попосил устроить встречу с господином хёэ-по скэ, но его не приняли. Мало того, Ёритомо сказал так:
      - Он непременно злоумышляет против меня. Катодзи, не спускай с него глаз!
      Прознав об этом, Эдо Таро переменился в лице, но тут Тиба Цунэтанэ воскликнул:
      - Все-таки мы соседи, и не могу я отнестись к этому безучастно! Пойду и попрошу за него.
      Он почтительно предстал перед Ёритомо и поведал ему об огорчении Эдо Таро. Тогда сказал Ёритомо:
      - Я слыхал, что Эдо Таро - превеликий богатей в наших Восьми Провинциях. Между тем мое войско уже несколько дней не может двинуться из-за половодья. Так пусть он наведет мосты наплавные, да так, чтобы мои сто девяносто тысяч всадников вступили в Мусаси через Одзи и Коитабаси.
      Узнав об этом повелении, Эдо Таро сказал сокрушенно:
      - Даже ценой головы мне не сделать этого. Но тут Тиба Цунэтанэ подозвал к себе Касая Киёсигэ и предложил ему:
      - Давай-ка поможем Эдо Таро.
      И из владений своих, из Кумаи, Курикавы, Камэнаси и Усидзимы, собрали они несколько десятков тысяч рыбачьих лодок, а еще во владениях Эдо было место, именуемое Исихама, где отстаивались несколько тысяч судов из западных провинций, и в три дня Эдо Таро удалось навести переправы. Господин Ёритомо соизволил сказать ему похвальное слово. Итак, войско его, перейдя реки Футои и Сумида, вступило в Коитабаси.
      о том,
      КАК ЁСИЦУНЭ ПОКИНУЛ КРАЙ ОСЮ И ПОСПЕШИЛ К ЁРИТОМО
      Тем временем слухи о мятеже достигли края Осю. Едва прослышав об этих делах, Куро Есицунэ, младший брат Ёритомо, призвал к себе Ясухиру и передал с ним отцу его Хидэхире такие слова:
      - Стало мне известно, что господин хёэ-по скэ поднял мятеж, подчинил себе Восемь Провинций Бандо и идет на столицу, дабы ниспровергнуть дом Тайра, В такое время мне тягостно пребывать здесь сложа руки. Я отправлюсь за ним вдогонку и соединюсь с ним и буду командовать его войсками.
      Хидэхира ответил:
      - Думаю, это ваша ошибка, что вы не пришли к такой мысли раньше.
      Затем он призвал к себе своего третьего сына Тадахиру и сказал ему:
      - В Бандо начались большие дела, выступил господин Минамото. Созови воинов нашей Страны Двух Провинций.
      Но Есицунэ возразил на это:
      - Конечно, хотелось бы мне повести с собой тысячу или десяток тысяч всадников, но дело не ждет.
      И с тем он отбыл. В этой большой спешке Хидэхира успел отрядить с ним всего три сотни с лишним воинов. Во главе их, горя рвением, встали вассалы Есицунэ, и в их числе Мусасибо Бэнкэй с горы Хиэй, монах Хитатибо, пришедший из храма Миидэра, Исэ Сабуро, Сато Сабуро Цугинобу и его младший брат Сиро Таданобу. И предоставил им Хидэхира три сотни пегих, буланых и прочих коней, из коих воины выбрали каждый себе по душе, заседлали и помчались в путь. Они мчались и знать не хотели о том, что рвутся жилы и бьются ноги у лошадей, они только и делали, что работали плетками.
      Они пронеслись мимо горы Ацукаси, миновали заставу Адати, пересекли равнину Юкиката и, пролетев через заставу Сиракава, выскочили на равнину Насуно. Тут Есицунэ оглянулся: отряд его поредел. Он подозвал к себе Исэ Сабуро.
      - Что с отрядом? - спросил он.
      - Многие поотстали,- отвечал Исэ.- У кого кони побили копыта, у кого разбили ноги. Осталось нас человек полтораста.
      - Нахлестывайте коней, пока не останется сотня или даже десяток! приказал Есицунэ.- Не оглядываться! И он послал своего коня в полный галоп. Миновав деревню Кидзукава, он остановился на почтовой станции Симобаси и дал коням отдых, а затем переправился через реку Кину и помолился в храме великому и светлому божеству Уцуномия. На прославленные места Муро-но Ясима он лишь взглянул со стороны, переправился через реку Сумида и прибыл в Кавагути, что в уезде Адати в провинции Мусаси. В отряде его к этому времени осталось всего восемьдесят пять всадников. Прискакав в Коитабаси, он спросил:
      - Где господин Ёритомо?
      - Позавчера выступил отсюда,- ответили ему. Он поскакал дальше и достиг Рокусё, главного города Мусаси.
      - Где господин Ёритомо? - спросил он.
      - Позавчера прошел здесь, направляясь в город Хирадзука провинции Сагами,ответили ему.
      Когда он достиг города Хирадзука и спросил, ему сказали:
      - Ёритомо уже либо в Ами-но Исики, либо в Юмото. Он домчался до побережья и задал вопрос, и ему сообщили:
      - Господин Ёритомо уже перевалил через Асигару. Охваченный беспокойством и нетерпением, Есицупэ заторопил коня, проскакал через перевал Асигара, спустился по склону Хаконэ и прибыл в город Мисима, главный в провинции Идзу. Там он снова спросил о Ёритомо и получил ответ:
      - Вчера он выступил отсюда и двинулся в провинцию Суруга к берегу Сэмбон-но Мацубара и к равнине Укисима.
      "Значит, уже недалеко",- подумал Есицунэ и, заторопив коня, помчался дальше.
      ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
      О ТОМ, КАК ВСТРЕТИЛИСЬ ЁРИТОМО И ЕСИЦУНЭ
      Вот и равнина Укисима. Куро Есицунэ встал лагерем, не доходя трех те до лагеря господина хёэ-но скэ, и расположился на отдых. Между тем Ёритомо заметил новый отряд и произнес:
      - Я вижу там пять или шесть десятков воинов в новехоньком снаряжении, под белым знаменем и с белыми повязками на шлемах и рукавах. Кто такие? Никак не разберу. Наши люди из Синано находятся в войске Кисо Есинаки. Наши родичи из Каи стоят на второй позиции. Так кто же это? Узнайте полное имя начальника и доложите! И он отрядил для этого Хори Ятаро с его воинами. Ятаро подскакал к лагерю нового отряда, остановил своих воинов и выехал вперед один.
      - Кто это здесь под белым знаменем и с белыми повязками? - вопросил он.Камакурский Правитель послал меня узнать в точности полное имя начальника!
      И из лагеря навстречу ему выехал всадник. Был он лет двадцати пяти, белолиц и благороден на вид, с густыми усами; поверх красного парчового кафтана на нем был панцирь пурпурного цвета, густеющего книзу, отороченный по краю длинных набедренников золотыми набойками с изображениями львов, бабочек и цветков пиона; на голову глубоко надвинут белозвездный рогатый шлем с пятирядным наше йником на манер кабаньей холки; у пояса меч, изукрашенный золотой насечкой, из-за спины над головой высоко выдавались длинные стрелы с бело-черным опереньем "накагуро" из орлиного пера, в руке он сжимал лук "сигэдо" - знак военачальника; вороной его конь был мощный и дородный, с пышным хвостом и пышной гривой, седло по краям оковано золотом, а сбруя изукрашена густой бахромой. С достоинством выехал этот всадник перед Ятаро и сказал так:
      - Камакурский Правитель меня знает. Детское имя мое было Усивака. Долгое время провел я на горе Курама, а потом ушел в мир, но оставаться в столице было для меня опасно, и я удалился в край Осю. Едва же достигла туда весть о мятеже, как тут же помчался я сюда, не различая дня от ночи. И теперь я хотел бы удостоиться встречи.
      "Так это, выходит, отпрыск Минамото!"-подумал Ятаро и мигом слетел с седла, а Есицунэ через Сато Сабуро Цугинобу, сына своей кормилицы, милостиво изъявил ему свое благоволение. И целый те обратного пути Ятаро из почтительности провел своего коня в поводу.
      Он предстал перед Еритомо и доложил, и Еритомо, при всей своей невозмутимости в бедах и в радостях, открыто возликовал и повелел:
      - Сопроводите господина сюда! Желаю его лицезреть!
      Ятаро не мешкая вернулся и доложил Куро Есицунэ о приглашении. Есицунэ тоже весьма обрадовался и поспешил на прием. Не стал он брать с собой большой свиты, слуг и челяди, а взял только троих: Сато Сабуро Цугинобу, Сато Сиро Таданобу и Исэ Сабуро Ёсимори.
      Лагерь господина Еритомо являл собой пространство окружностью в сто восемьдесят те, обнесенное огромным занавесом, и на этом пространстве располагались дощатые палатки и лодки, вытащенные из реки, в которых уместилось бессчётное множество больших и малых владетельных особ из Восьми Провинций. Все они сидели на звериных шкурах, как и подобает военачальникам. В палатке Еритомо было выложено простое татами, однако и он, дабы не смущать своих вассалов, тоже восседал на звериной шкуре.
      Есицунэ снял шлем, передал его мальчику-шлемоносцу, переложил лук в другую руку и встал перед входом в палатку Камакурского Правителя. Еритомо тотчас поднялся со звериной шкуры и, пересев на татами, указал ему на свое место. "Сюда, сюда",- приговаривал он. Йсипунэ некоторое время противился, а затем подчинился и уселся на шкуру.
      Поглядел пристально Еритомо на Куро Есицунэ, и слезы полились из его глаз. Заплакал вместе с ним и Есицунэ, хотя и не знал еще причины слез Еритомо. Когда же оба они наплакались всласть, Еритомо осушил слезы и произнес:
      - С той поры, как наш родитель покинул этот мир, я ничего о тебе не слыхал. Видел же я тебя только в те времена, когда ты был младенцем. По предстательству Монахини Пруда мне была определена ссылка в Идзу, ко мне приставили стражами Ито и Ходзё, и в этом положении моем я ничего не мог сделать. Поэтому лишь краем уха удалось мне слышать, что ты перебрался в край Осю, и несказанно я рад, что хоть и не могли мы с тобой сноситься, по ты не забыл о своем брате и, не замешкав, примчался сюда ко мне.
      Взгляни. Вот я замыслил такое огромное дело. Здесь люди из Восьми Провинций, которые явились служить мне, и с ними многие другие. Но все они чужие мне! Нет среди них человека, с которым я мог бы говорить о своем самом главном. Все они прежде держались дома Тайра, и они, может быть, только и стерегут, чтобы я поскользнулся. Ночь напролет думал я о доме Тайра. Все время казалось мне, что пора наносить удар. Но ведь я был один! Решись я двинуться отсюда, на кого бы мог я оставить Восточные земли? Можно было бы послать кого-либо вместо себя. Но кого? Из братьев мне не на кого было положиться, а посылать чужого не годилось никак: не мог быть я уверен, что он не снесется тайно с домом Тайра и не ударит, повернув войска, на Восточные земли. Теперь же, когда мы с тобой встретились, другое дело. Так и кажется мне, словно вернулся из мира иного наш покойный родитель!
      Когда наш с тобой предок, господин Хатиман Таро Ёсииэ, во время Второй Трехлетней войны осадил крепость Муно, все его войско погибло, и пришлось ему отступить до самой реки Куриягава. Там воздал он богам священные дары "нуса", распростерся в благоговейном поклоне в сторону государевой столицы и взмолился: "Обрати на меня взор свой. Великий бодхисатва Хатиман! Да пребудет твое заступничество за нас беспременным! Сохрани нам жизнь нашу в нынешней беде и дай исполниться нашим заветным помыслам!"
      И, быть может, внял Великий бодхисатва Хатимап этой его молитве. Ибо в ту пору в столице пребывал во дворце государя младший брат Ёсинэ, секретарь ведомства наказаний Ёсимицу. Вдруг он объявляет, что должен быть в Осю, покидает дворец и мчит туда с двумя сотнями всадников! К берегам Куриягавы прискакал он уже с тремя сотнями. Там он соединился с Ёсииэ, и в конце концов они покорили край Двух Провинций.
      Но и та радость Ёсииэ не идет в сравнение с тем, что испытал я, дождавшись тебя. Отныне и впредь будем мы нераздельны, как рыба с водой, пока не смоем позора с имени наших предков и не успокоим их гневные души. И так будет, коль будем мы сердцем едины!
      И, не успев еще договорить этих последних слов, Ёритомо снова заплакал. Ёсицунэ, не в силах сразу ответить, сжимал влажные края рукавов. И многие из видевших это больших и малых владетельных особ поняли, что творится в сердцах братьев, и тоже омочили рукава слезами.
      Немного спустя Ёсицунэ произнес:
      - Как вы и изволили сказать, мы не виделись со времени моего младенчества. В ту пору как вы удалились в изгнание, я сначала жил в Ямасине, а когда исполнилось мне семь лет, отдали меня в храм на горе Курама, где я до шестнадцати предавался, как подобает, ученью, намереваясь затем поселиться в столице. Но тут пошел слух, что в доме Тайра против меня умышляют, и я удалился в край Осю под защиту Хидэхиры. Едва узнав о вашем мятеже, я бросил все и, в чем был, поскакал к вам. Теперь, когда я вас вижу, мне чудится, будто передо мной покойный отец наш. Жизнь свою я посвятил отцу, а себя самого предаю отныне вам и потому готов вам повиноваться и из воли вашей не выйду.
      Когда Ёсицунэ произнес это, голос его прервался.
      Вот как случилось, что в поход против дома Тайра главным военачальником Камакурский Правитель послал своего младшего брата Ёсицунэ.
      о том,
      КАК ЙСИЦУНЭ ХОДИЛ ПОХОДОМ ПРОТИВ ТАЙРА
      Итак, одержав свою первую победу при Фудзигаве, Ёси- цунэ в том же третьем году Дзюэй двинулся на столицу, изгнал оттуда войска Тайра, с неслыханной самоотверженностью первым бросался на врага в Итинотани, у Ясимы и в Данноуре и в конце концов полностью поверг во прах дом Тайра. Главный полководец, а прежде министр-управитель Тайра Мунэмори с сыном был взят живым, и с ними и еще тридцатью пленниками Ёсицунэ явился в СТОЛИЦУ" удостоился приемов как у государя-монаха, так и у царствующего государя, а еще раньше, в первом году Гэнряку, был пожалован званием столичного судьи пятого ранга. Затем Судья Ёсицунэ, взяв с собой Мунэмори с сыном, прибыл в Косигоэ, ко вратам Камакуры.
      А в Камакуре некий Кадзивара, представ перед Правителем Ёритомо, говорил ему так:
      - Как вы полагаете, для чего Судья Ёсицунэ привез с собой в Косигоэ этого министра-управителя с сыном? Помоему, таит он в душе некий дерзкий умысел. И я вам скажу, с чего это началось. Когда в сражении в Итинотани наш Сё-но Сабуро Такаиэ взял живым начальника личной государевой стражи Тайру Сигэхиру и передал его в руки вашего брата Нориёри, Судья Ёсицунэ страшно разгневался. "Да кто он такой, этот Нориёри? Как посмели отдать ему то, что по праву принадлежит мне? Неслыханная наглость!" Так крича, он налетел на Такаиэ и чуть было не убил его, но тут моими стараниями пленника передали в руки почтенного Дои Дзиро, и только тогда Судья утихомирился. И вот тут-то он и сказал: "После разгрома дома Тайра все земли на запад от Заставы будут принадлежать мне. Хоть и говорится, что-де не бывать двум солнцам на небе и не бывать двум владыкам на земле, а все же будут у нас два сёгуна!"
      Конечно, он искусный воитель. Никогда прежде не воевал на кораблях, но в морском бою не устрашился ни волн, ни ветра и прыгал с борта на борт лёгкий, словно птица. Или взять сражение за Итинотани. Бьюа там крепость, какой нигде больше нет. У Тайра сто с лишним тысяч войска, у нас - шестьдесят пять тысяч. Когда у осажденных сил мало, а у осаждающих силы большие, тогда дело обычное. А тут в крепости сил много, и все местные, у осаждающих же сил меньше, и местности никто не знает. Казалось нам, что взять крепость нипочем не удастся, однако Ёсицунэ провел кучку воинов тропой Хиэдори по каменным кручам, где и птицы не летают, ринулся на врагов сверху и в конце концов их уничтожил. Такое обыкновенному человеку не под силу.
      Взять теперь битву у Ясимы. Бушевала страшная буря, выходить в море нечего было и думать, а он стремительно переправляется всего на пяти кораблях с отрядом в какихнибудь пять десятков человек, дерзко подступает к Ясимскому лагерю и обращает в бегство десятки тысяч воинов дома Тайра! И ни разу не дрогнул он вплоть до последней битвы в Данноурском мешке, и воины что из Восточных, что из Западных земель превозносят его, говоря, что ни у хаиьцев, ни в нашей стране не было еще такого военачальника, он же, лелея дерзкий свой умысел, ласкает каждого и не обходит вниманием даже самого захудалого из самураев, и все они в один голос восхищенно толкуют между собой: "Вот доподлинный господин для самураев! Положить за него жизнь нисколько не жаль, все равно что бросить горсть пыли!"
      Потому и сердце у меня не на месте, как подумаю я, что вы впустите его без оглядки в Камакуру. Конечно, сроки ваши определены счастливой кармой, п никто тут ничего изменить не может. Но что будет с потомками вашими? Да и о вашей собственной жизни озаботиться не мешает.
      Так говорил Кадзивара. Когда он закончил, Правитель произнес:
      - Вряд ли все то, что сказал здесь Кадзивара, является ложью. Однако брать меры, выслушав одну лишь сторону, было бы осквернением порядка. Поскольку Куро Ёсицунэ прибыл, пусть завтра явится сюда. Мы поставим его против Кадзивары и послушаем, что он ответит.
      Услышав это, даймё и сёмё сказали друг другу:
      - Если будет так, как решил сейчас Правитель, то Судья Ёсицунэ скорее всего оправдается, поскольку он, конечно же, не совершил ничего дурного. Тут дело в том, что в свое время он повздорил с Кадзиварой из-за весел "сакаро", а потом, когда еще не кончилась между ними досада, схватились они в Данноуре из-за того, кому вести передовые войска, и уже натянули было тетивы своих луков. Теперь Кадзивара со злости возводит на него напраслину, и непонятно, что из всего этого получится.
      Между тем Кадзивара, услыхав повеление поставить его с Ёсицунэ лицом к лицу, в замешательстве воротился к себе домой в Амано и послал Правителю "клятвенное письмо", в котором поклялся перед богами и буддами, что ни в чем не солгал. "Ну, раз так..." - произнес Правитель и повелел доставить пленного Мунэмори к себе в Камакуру, а Судье Ёсицунэ повелел оставаться в Косигоэ.
      Узнав об этом, Судья Ёсицунэ подумал: "Заветным желанием моим было смыть позор с имени наших предков и успокоить их гневные души, но старался я также, сколько мог, угодить и брату моему Ёритомо. Ожидал я верной награды, но не удостоился даже встречи с ним, и вся моя преданность ему ныне ничего не значит. А все наговоры подлеца Кадзивары! Жаль, надо было его без лишних слов прирезать еще там, на западе, а я его опрометчиво пощадил п вот теперь заполучил такого врага!" Так сожалел он, однако делать было нечего.
      А в Камакуре Правитель призвал к себе Кавагоэ Таро Сигэёри и сказал ему:
      - Куро Есицупэ, полагаясь на благорасположение государя-монаха, замыслил смуту. Поспеши же в Косигоэ, пока он не поднял самураев из западных провинций!
      Кавагоэ произнес па это:
      - Ни в каком деле не иду я против ваших повелении. Однако, как вы изволите знать, Судья Ёсицунэ женат на моей дочери, и мне будет тяжело поднять на пего руку. Благоволите приказать кому-нибудь другому.
      С этими словами он поднялся и вышел.
      Правитель, сочтя возражение основательным, настаивать не стал, а призвал к себе Хатакэяму Сигэтаду и сказал ему:
      - Я приказал Кавагоэ, но он сослался на то, что-де родственник, и уклонился. Между тем мы не вправе смотреть сквозь пальцы, как Куро Ёсицунэ готовит смуту. Я намерен послать к нему тебя. Помни верность предков своих. Коли свершишь, как надо, пожалую тебе провинции Идзу п Суруга.
      Господин же Хатакэяма, будучи человеком весьма прямодушным, ответил:
      - Хотя и не годится идти против ваших повелений, однако известно вам, что сказал в своем обете Великий бодхисатва Хатиман: "За свою страну прежде иных стран, за своих людей прежде иных людей". Чужак не идет ни в какое сравнение с родной плотью и кровью. Кадзивара - человек, который однажды оказал вам услугу, только и всего. По его навету вы гневаетесь, а вы за долголетнюю преданность, а вы за братские узы пожаловали бы земли Кюсю или призвали бы к себе и пожаловали бы в награду провинции Идзу и Суруга, кои мне хотели отдать, а еще лучше поставили бы наместником в Киото, дабы была у вас охрана с тыла!
      И, высказав это без смущения и страха, он удалился. Счел ли Правитель его слова основательными, но не сказал более ничего. Прослышав об этом, Судья Есицунэ написал несколько "клятвенных писем" с заверениями в чистоте помыслов, во ответа не получил, и тогда он отправил в Камакуру послание по всей форме.
      ПОСЛАНИЕ ИЗ КОСИГОЭ
      Управляющему канцелярией Правителя превосходительному Оэ Хиромото.
      Я, Минамото Есицунэ, почтительно препровожаю Вам это послание, а содержит оно следующее:
      Будучи избран одним из главных военачальников Правителя, я как посланец по указу государя ниспроверг врага династии, а как наследник боевой славы многих поколений предков моих смыл позор с их доброго имени. Меня надлежало наградить, но, противу моих ожиданий, из-за свирепой клеветы великие подвиги мои остались без последствий. Я ни в чем не повинен, но меня осыпают упреками, и я лишь плачу кровавыми слезами.
      Всей душой стремлюсь я объясниться, ведь сказал же Конфуций: "От хорошего лекарства горько во рту, но оно помогает излечиться; правдивые слова с трудом входят в уши, но они помогают делу". И вот Вы не можете разобрать, что в наветах па меня правда, а что ложь, а меня не пускают в Камакуру, и я не имею возможности изложить свои настоящие мысли, и дни мои влачатся в Косигоэ впустую. Коль скоро не могу я предстать перед Правителем, уж не прервалась ли братская связь между нами, определенная в прежних рождениях?
      Или, может быть, это возмездие мне за провинности в прошлой жизни? В таком случае, если только не возродится мой покойный отец, то кто еще откроет мне, неразумному, истоки печалей моих? Чьи сердца состраждут мне в беде моей? Скажут: снова он витийствует, он ропщет и жалуется, но вот: был я пожалован от родителей жизнью, однако лишь самое малое время прошло, а отец уже в мире ином, и сделался я сиротой, и материнские руки унесли меня в земли Ямато, в захолустье уезда Уда, на пастбище Драконьих Ворот. С тех самых пор не знал я ни дня покоя. Я только мог сколь угодно тщить свою бесполезную жизнь, но появляться в Киото мне было нельзя, и я скрывался по разным глухим местам, проживал там -а сям в отдаленных провинциях и служил всяким тамошним жителям, простолюдинам и мужикам.
      Но вдруг судьба обернулась счастьем, и меня послали в столицу походом на Тайра. Первым делом я покарал Кисо Есинаку, а затем, чтобы повергнуть в прах дом Тайра, мне приходилось гнать коня через скалистые горы, уходящие вершинами в небо, я шёл на верную гибель, чтобы разгромить врага, я бросал вызов бурям, бушующим на безбрежном море, и был готов бестрепетно пойти ко дну, чтобы труп мой стал добычей акул. Доспехи и шлем были моей постелью, война была единственным помыслом, и все для того, чтобы успокоить терзаемые обидой души предков моих и исполнить заветную мечту всей жизни, а иного дела для меня не было.
      Что же, я стал столичным судьею пятого ранга, так разве это не к вящей славе нашего дома, разве это не редкое отличие в наше время, и что может с ним сравниться? И тем не менее я пребываю в глубокой скорби, и сетую я безмерно. И если не к защите богов и будд, то к кому еще я бы мог обратиться со своею печалью? Вот почему я брал бумажные талисманы из Кумано и других разных храмов и, призвав в свидетели больших и малых богов Японии, а также будд преисподней, писал на обороте "клятвенные письма", в которых заверял в чистоте своих помыслов. Что нужды! Прощения от Правителя я так и не удостоился.
      Наша страна - страна богов. Боги отвергают неправедных. А более мне надеяться не на кого. Поэтому от всей души взываю я к Вашему безграничному милосердию. Выберите удобный час и, втайне обеспокоив Правителя, доведите до высокого слуха, что за мной никаких провинностей нет. И если будет мне даровано прощение, тогда "Да осенит Ваш дом избыток радости от накопившихся добрых деяний", а процветание Ваше да распространится на Ваших отдаленных потомков! Чело мое разгладится от мимолетных огорчений, и я обрету наконец спокойствие в этой жизни.
      Нет слов, чтобы выразить все мои чувства, поэтому остальное опускаю.
      Почтительнейше и с благоговением
      Минамото Есицунэ.
      Второй год Гэнряку, пятого месяца, ... дня.
      Так было написано в послании. Когда его зачитывали, то все плакали - от Правителя и до находившихся в высоком присутствии дам. И на время Есицунэ был оставлен в покое.
      Так прошло лето, а когда осень была в разгаре, Судья Ёспцунэ отправился в столицу. Его отменно приняли у государя-монаха. Было благосклонно сказано: "Лучшего наместника для Киото, чем Есицунэ, не найти", и все сделалось по этим словам. Но вот и осень прошла, и началась зима, а злоба Кадзивары не иссякала, он клеветал с прежним усердием, и Правитель вновь склонился к тому, что Кадзивара, наверное, прав.
      O TOM, КАК ТОСАБО ПОШЕЛ В СТОЛИЦУ НА ЕСИЦУНЭ
      Было приказано призвать Тосабо из Никайдо, и он был призван. Камакурский Правитель ждал его не в повседневной своей приемной, а в малом кабинете, и при нем был Итиобо, уроженец провинции Кадзуса. Когда Кадзивара Гэнда, сын клеветника Кадзивара, доложил, что Тосабо явился, Правитель повелел:
      - Пусть войдет.
      Тосабо почтительно повиновался. Правитель сказал Гонде:
      - Подай ему вина.
      Гэнда с особенной любезностью поднес Тосабо вина и стал ему прислуживать. Правитель произнес:
      - Я говорил с Вадой и Хатакэямой, но они оказались решительно непригодными. Куро Есицунэ, пользуясь благоволением государя-монаха, готовит в столице смуту, а между тем, когда я говорю с Хатакэямой, он отказывается, а Кавагоэ Таро ссылается на родственные узы и отказывается тоже. Кроме тебя, мне не на кого положиться. Дела в столице тебе известны, поезжай туда и убей Есицунэ. В награду получишь земли Ава и Кадзуса.
      Тосабо в ответ на это сказал так:
      - Почтительнейше выслушал высокие речи. Правда, полагал я, что вам благоугодно будет приказать мне как монаху изъяснить вам положения "Лотосовой сутры" или наставить вас в учении Будды, а вы вдруг удостаиваете меня приказа истребить вашего собственного родича, и это повергает меня в скорбь.
      Едва Тосабо закончил, как лицо Правителя исказилось, он сделался страшен, и Тосабо покорно перед ним склонился.
      - Да уж не стакнулся ли ты с Куро Есицунэ? - проговорил Правитель.
      "А если разобраться,- подумал Тосабо,- так пусть он приказывает хоть отцу родному голову срубить. В битве между великими не пристало самураю жалеть свою жизнь". И он сказал:
      - Если так, покоряюсь вашей воле. Исполненный почтительности, прошу только вашего снисхождения.
      - То-то! - произнес Правитель.- Я так и думдл, что, кроме тебя, некому взяться за это дело, и я не ошибся. Гэнда, подп сюда!
      Кадзивара Гэнда тут же появился.
      - Как у нас та вещь? - спросил Правитель. Гэнда принес из кладовой небольшую алебарду с лезвием длиной в один сяку и два супа, украшенную по древку серебряной спиралью и узором из перламутра.
      - Положи к Тосабо на колени,- приказал Правитель. Затем он сказал, обращаясь к Тосабо: - Это сделано оружейниками Сэндзуи, что в землях Ямато, и бережно мною хранилось. Так уж повелось, что для истребления моих врагов лучше всего подходит оружие с длинной рукоятью. Например, когда мы напали на Тайру Канэтаку, у Катодзи в руках была алебарда, и как же легко летели с плеч головы! Возьми это оружие с собой в столицу, насади на острие голову Ёсццунэ п принеси сюда.
      Жестоко звучали его слова. А он призвал Кадзиваруотца и повелел:
      - Послать с Тосабо всех людей из Авы и Кадзусы! "На что мне такое большое войско? - подумал Тосабо.- Я не собираюсь устраивать настоящее сражение. Надо всего лишь подкрасться и совершить ночной налет". И он сказал:
      - Большое войско мне не нужно. Я возьму с собой только свою дружину.
      - А много ли у тебя в дружине? - осведомился Правитель.
      - Сотня человек наберется.
      - Ну что ж, этого должно быть довольно. И еще подумал Тосабо: "Если взять большое войско, то в случае удачи на них не напасешься наград. Ведь в Аве и Кадзусе большая часть земли под наделами, свободных же земель совсем мало и на всех не станет. А на мою дружину как раз должно хватить".
      Так прикидывал он, допивая вино, затем взял подарок Правителя и вернулся к себе в Никайдо. Созвав родичей и дружинников, он объявил им:
      - От самого Правителя обещана награда. Надобно спешно съездить в столицу, потом быстро вернуться и вступить во владение пожалованной землей. Так что готовьтесь.