Сказание о Ёсицунэ

      При выступлении из Рокухары вверили его попечению Хорино Тодзи Тикаиэ. Печально взглянул Кандзюбо на непривычную его взгляду охрану, и тут подвели ему жалкую клячу, и он тронулся в путь, лишь о том помышляя, чтобы удержаться в седле и избежать насмешек. Миновали Аватагути, перешли через холм Мацудзака, в стороне оставили Содэкурабэ, берег реки Синомия, где некогда жил Аусака-но Сэмимару, четвертый сын государя Энги, и прошли заставу Встреч Аусака-но сэки. Поклонились храму Сэкидэра, где нашла себе пристанище Оно-но Комати, оставили по левую руку храм Священного Колодца Миидэра, продвигаясь мимо Оцу и берега Утидэ, прогремели копытами коней по Китайскому мосту у Сэта и приблизились к Нодзи и Синохаре. Кандзюбо все хотел и никак не мог забыть столицу, он то и дело оглядывался, но вот уже гора Сэкияма встала за спиной, и столица скрылась далеко позади. А впереди вырастала гора Оно-но Сурихари, и все ближе было до окутанных весенней дымкой горы Зеркала Кагами и горы Ветров Ибуки, прославленных в стихах. Только слышать об этих местах ему приходилось, но видел он их впервые. В тот день Хори-но Тодзи Тикаиэ остановился на почтовой станции Кагами.
      На следующий день, вероятно, из сочувствия к пленнику, он занял у хозяйки паланкин и, усадивши в него Кандзюбо, сказал:
      - Прилично было бы вам следовать в паланкине от самой столицы, но я опасался, что узнают об этом в Камакуре, вот и дал лошадь. А как будем подъезжать к Косигоэ, вы снова пересядете на лошадь.
      - От души радуюсь, что вы заботитесь обо мне в дороге,- таков был печальный ответ.
      День сменялся ночью, ночь сменялась днем, и вот четырнадцатого числа они прибыли в Камакуру. Хори-но Тодзи поселил Кандзюбо в своем жилище и несколько дней не докладывал Камакурскому Правигелю о прибытии. Но вот однажды он сказал Кандзюбо:
      - Я все не докладывал Камакурскому Правителю, чтобы дать вам отдохнуть с дороги, однако дольше откладывать не смею. Иду сейчас же к нему и полагаю, что вам придется предстать перед ним сегодня же.
      Кандзюбо отозвался на это:
      - Не знать, что тебя ожидает, куда как труднее. Я и сам хотел бы скорее предстать перед Правителем, ответить на его вопросы и изложить свои мысли.
      Когда Хори-но Тодзи явился к Камакурскому Правителю и обо всем доложил, тот призвал к себе Кадзивару.
      - Намерен допросить Кандзюбо сегодня же,- объявил он.- Созови моих самураев.
      Кадзивара повиновался. Кто же из самураев был зван? Самые храбрые, самые опытные, самые мудрые. Вада-но Кодзиро Ёсимори, Савара-но Дзюро Есицугу, Тиба-но скэ Цунэтанэ, Касаи-но хёэ Киёсигэ, Тоёта-но Таро Моротанэ, Уцуномия-но Ясабуро Томоцунэ, Унагами-но Дзиро Сигэтанэ, Ояма-но Сиро Томомаса, Наганума-но Горо Мунэмаса, Онодэра-но дзэндзи Таро Митицуна, Кавагоэ-но Таро Сигэёри, Кавагоэ-но Кодзиро Сигэёси, Хатакэяма-но Дзиро Сигэтада, Инагэ-но Сабуро Сигэнари и Кадзивара Хэйдзо Кагэтоки с сыном.
      Камакурский Правитель спросил:
      - Где нам лучше допрашивать Кандзюбо?
      - Удобнее всего у тыльного входа Средних Ворот,- предложил Кадзивара.
      Но Хатакэяма, почтительно склонившись перед Камакурским Правителем,сказал:
      - Кадзивара предлагает местом допроса Кандзюбо тыльный вход Средних Ворот. Полагаю, это потому, что Кандзюбо - сообщник господина Судьи Ёсицунэ. Надлежит, однако, помнить, что Кандзюбо, о коем идет речь, происходит из весьма знатного рода, он - наставник государя и настоятель Великого Восточного храма Тодайдзи. И прибыл он сюда по своей охоте. Мы здесь далеко от столицы, однако пойдет о нас дурная молва, коль не сумеем мы соблюсти приличий. На допросе у тыльного входа он и слова не скажет в ответ. Благоволите принять его прямо здесь, в этом зале.
      - Пусть будет так,- согласился Камакурский Правитель.
      Он повелел закатить выше обычного шторы и настелить циновки с пурпурной каймой и в легком охотничьем кафтане и высокой шапке татээбоси стал ждать, когда Хори-но Тодзи представит в зал Кандзюбо. "Все-таки это монах, и пытки здесь неуместны,- рассудил он.- Довольно будет и слов моих, чтобы припереть его к стене!"
      Когда Кандзюбо уселся в почтительной позе, Камакурский Правитель для начала, ни о чем его не спрашивая, разразился язвительным смехом и гневно уставился на него вытаращенными глазами. "Душа сего мужа пылает, должно быть, неистовой злобой",- подумал Кандзюбо. Он уперся кулаками в колени и в свой черед стал пристально смотреть на Камакурского Правителя. Все вокруг напряглись и затаили дыхание, решивши: "Сомнений нет, в этой беседе обоим придется туго". Камакурский Правитель, обратившись к Хори-но Тодзи, спросил:
      - Это и есть Кандзюбо? Хори-но Тодзи почтительно подтвердил. Помолчав некоторое время, Камакурский Правитель произнес наконец такие слова:
      - Лицу духовного звания, после того как оно в келье наставника своего усвоит учение Сакья-Муни, надлежит идти стезею добродетели: выкрасивши в черный цвет три своих одеяния, возвышать и прославлять Слово Будды, прилежно уставлять взор в свитки сутр и поучения мудрецов, молиться о тех, кто отошел в иной мир простецом, не приобщенным к истинному пути, и наставлять тех, кто уже ступил на правильный путь. Таков закон жизни священнослужителя. Вместо этого ты вступаешь в сговор с мятежником, стремишься повергнуть мир в смуту. Этот замысел известен всем! Ты укрыл у себя Ёсицунэ, источник великих бедствий, человека, вознамерившегося поднять в стране возмущение! Ты сговаривал всех монахов в Паре присоединиться к нему, а тех, кто не согласился, ты послал к нему на убой! Уже это одно есть верх неразумия! Но это бы еще ничего. А не ты ли ему предлагал: "Объедини войска Кюсю и Сикоку, призови людей из Тюгоку и Киная, а если кто не придет, покарай их, наслав на них свирепых воинов вроде Катаоки и Бэнкэя, и тогда остальвые тебе покорятся"? И еще: "Подниму я воинство храмов Тодайдзи и Кобукудзи, и ежели не одолеем, то падем в бою"! Ты, и никто другой, послал с ним людей до столицы, и тебе, дрянной ты монашек, должно быть известно, где находится он! Не смей говорить неправду, говори честно! Если будешь запираться, я кликну самых здоровенных дружинников, и тебя будут пытать, и никто в мире не скажет, что Еритомо учинил произвол!
      Услышав эти свирепые угрозы, Кандзюбо поначалу был не в силах что-либо ответить, только слезы градом посыпались из его глаз. Затем он вновь уперся кулаками в колени и молвил:
      - Успокойтесь, люди, и выслушайте меня. Хотя речи мои будут вам непривычны. Меня здесь обозвали дрянным монашком. Как же так? Ведь даже отцом-провидцем зовут меня только невежественные глупцы! И звать меня дрянным монашком никому не прибавит чести. В столице толкуют, будто стал ты великим правителем всей страны потому, что такова судьба твоя в этом рождении и таково благородство твоих чувств. Действительно, судьба твоя определилась при рождении. Но что до благородства чувств, то в этом твой младший брат куда как тебя превосходит! Прости, что я чуть отвлекусь от сути нашей беседы, но вот благородный отец твой, императорский конюший из Симоцукэ, в союзе с сиятельным Фудзиварой Нобуёри, начальником воротной стражи, поднял в годы Хэйдзи мятеж, был разгромлен в столице и бежал на восток. Его сын Есихира был казнен. Его сын Томонага умер от раны. Сам он был убит в начале месяца муцуки в следующем году. Ты же, спасая жизнь, блуждал вокруг горы Ветров Ибуки провинции Мино, пока местные жители не взяли тебя в плен. Ты был доставлен в столицу, тебя уже готовы были казнить, дабы усугубить позор имени Минамото, но по глубокому состраданию к тебе Госпожи Пруда вместо казни приговорен ты был к ссылке. Под охраной Тайры Мунэкиё тебя сослали - кажется мне, весной первого года Эйряку в место, именуемое Нагоя-но-хиругасима, что в пределах уезда Ходзё провинции Идзу. Двадцать один год ты прозябал там. Полагал я, и не ошибся нисколько, что за этот срок ты стал совершенной деревенщиной и душа твоя очеретвела. Ара, жалкий ты человек! Недаром столь ненавистен тебе Судья Ёсицунэ! Судья же Ёсицунэ благороден, сердцем храбр и милосерден. В осень четвертого года Дзисё вылетел он из края Осю, не щадя конских хребтов, и нагнал тебя на равнине Укисима в Суруге. Там повелел ты ему быть военачальником, и вот он с луком в руке и с мечом на поясе бросался в волны западного моря, ночевал в горных дебрях, не щадил жизни, жертвовал собою, чтобы повергнуть в прах дом Тайра. И хотя это ради тебя он год или два истязал свою плоть, приводя страну тебе в подчиненье, клеветы людские не нами начались и не нами кончатся. Ты забыл его верность тебе, ты братскую любовь обратил во вражду! Какая ужасная глупость! Полагают, что узы с родителями длятся одну только жизнь, а узы с господином связывают в течение трех жизней. Я не знаю, в первой, второй или в третьей жизни связан ты с Ёсицунэ. Но утверждаю, что узы между братьями простираются до будущего существования. А ты эту связь порвал и тем покрыл себя в мире позором как неслыханный отступник. А теперь слушай. Глубокой ночью четвертого числа двенадцатого месяца прошлого года он явился ко мне, скрывая свой лик под соломенной шляпой, и вверил мне свою жизнь. Он, когда-то водивший тысячи и десятки тысяч войска, не имел при себе ни единого самурая, а из доспехов и оружия были при нем только панцирь да меч. Давно я не видел его и совсем не знал, но мог ли я отказать ему в милосердии? Когда надлежит молиться? Когда надлежит убивать? Изволь принять во внимание, в сколь трудном положении я оказался. А о чем говорят меж собою люди, все равно становится известным. В конце зимы прошлого года я всячески убеждал его принять постриг, но он отвечал, что принять постриг не может из-за негодяя Кадзивары. Тут на Судью напали, чтобы отнять у него меч, а он их всех перебил, и так поползли ложные слухи. И не подговаривал я никогда нарских монахов. Когда после этой бойни он решился оставить Нару, подумалось мне, что не знает он сам в глубине души, куда его путь проляжет, и тогда ему дал я совет: "Призови людей из Кюсю и Сикоку, а я возьму на себя воинство храмов Тодайдзи и Кобукудзи. Любит тебя государь, и благоволит к тебе государь-монах, и будешь ты владеть половиной Японии, а твой брат пусть владеет другой половиной". Но он заглянул в мою душу и ушел, и я посрамленным остался. Ты об этом не знаешь, Правитель, но я за тебя молился. Когда Есицуна устремился на запад для истребления дома Тайра, то в Ватанабэ он осведомился, кто может вознести молитвы за род Минамото. Какой-то глупец указал ему на меня, и, когда я предстал перед ним, приказал он предать проклятью дом Тайра и помолиться за род Минамото. Грех проклятья не мог я взять на себя и не раз и не два ему отказывал, пока он не сказал: "Так ты заодно с домом Тайра?" В испуге я стал возносить моленья за род Минамото и вот тогда возгласил: "Нет в небе едином двух солнц и двух лун, и нет в единой стране двух правителей, но нашей страной пусть правят два брата!" Но Судья Ёсицунэ от рожденья несчастлив, и не суждено ему было стать властелином. Вся Япония без остатка под твоей рукою, Правитель. Так не по моей ли молитве сделалось это? А теперь ты можешь пытать меня, сколько тебе угодно, больше я ничего не скажу. Хотя что толку мучить того, кто постиг Истину? Кому ты отдашь приказ? Скажи ему, пусть он разом отсечет мою голову и утолит гнев Камакурского Правителя!
      Закончив так свою речь, Кандзюбо зарыдал, и самураи, у кого еще не вовсе закаменело сердце, оросили рукава слезами. И сам Камакурский Правитель, опустив перед собой штору, погрузился в думы.
      Затем он сказал:
      - Кто-нибудь, ко мне!
      Савара Ёсицугу, Вада Есимори и Хатакэяма Сигэтада, а всего трое, приблизились и почтительно поклонились, и Камакурский Правитель произнес возвышенным голосом:
      - Такого не ждал! Предполагалось выслушать его в Рокухаре, но по слову Кадзивары мы призвали сего монаха к себе, а он всячески нас разбранил. Сколь это ни прискорбно, ответить мне нечем. Как он нас отчитал! И хотя возвели здесь на нас напраслину, все же это была отменная речь. Воистину он святой! Немудрено, что стал он настоятелем величайшего храма Японии! Немудрено, что призвали его в молитвенники государева дома!
      Так восхищенно сказал он и продолжал:
      - Что, если предложить ему остаться в Камакуре на три года и обратить её в землю процветания Закона Будды?
      Вада Есимори и Савара Ёсицугу сказали, обращаясь к Кандзюбо:
      - Ваш Великий Восточный храм Тодайдзи давно уже славен и озарил благодатью многие земли. А нынешней Кагакуре Правитель положил начало всего лишь зимою четвертого года Дзисё. Здесь еще многие бесстыдно совершают Десять Грехов и нарушают Пять Запретов. Так останьтесь же среди нас на три года и обратите людей к истинной вере! Кандзюбо на это сказал:
      - Слова ваши разумны, но мне не хотелось бы оставаться в Камакуре даже и на два года или на год. Но они настаивали:
      - Ради возвышения и процветания Закона! И он согласился:
      - Коли так, остаюсь на три года.
      Камакурский Правитель весьма возрадовался и спросил:
      - Куда мы его определим?
      - Есть для него прекрасная должность! - воскликнул Савара Ёсицугу.Назначьте его настоятелем храма-омидо Сёдзёдзюин!
      - Прекрасная мысль,- одобрил Камакурский Правитель.
      И Савара Ёсицугу тут же получил повеление ведать строительством храма-омидо. Позади храма для Кандзюбо была возведена особая келья под крышей, крытой кипарисовой корой. Сам Камакурский Правитель навещал ее ежедневно. За вратами всегда стояли оседланные кони. Так началось в Камакуре процветание Закона Будды. При каждом удобном случае Кандзюбо умолял:
      - Помирись с Судьей Ёсицунэ!
      - Ничего не может быть легче,- ответствовал Камакурский Правитель, но он так и не смог последовать движению души своей, ибо Кадзивара Кагэтоки был вторым человеком в самураидокоро Восьми Провинций и люди, подчиненные ему и сыну его Кагэсуэ, гнулись перед ним, словно травы и деревья под ветром.
      Так и шло, пока жив был Фудзивара Хидэхира в далеком краю Осю. После ухода его в иной мир получилось известие, что его старший сын и наследник Ясухира учинил предательство и двадцать четвертого дня повторного четвертого месяца пятого года Бундзи убил Судью Ёсицунэ. Услышав об этом, Кандзюбо горько сказал себе: "Ради кого я до сего дня столь долго сидел в Камакуре? Нет, больше не стоит мне оставаться на этих постылых задворках ни дня, ни часа". И, даже не попрощавшись с Правителем, он тут же отбыл в столицу. По благосклонности государя-монаха он возвратился в свой Великий Восточный храм Тодайдзи. Там только начали чинить обветшавшие стены, но он отказался кого-либо принимать я затворился, В поминанье Судьи Ёсицунэ переписал он своей рукой сто тридцать шесть сутр и помолился о том, чтобы постиг Судья в мире ином Истинный Путь и возродился в Счастливой Земле. Затем Кандзюбо перестал вкушать воду и пищу и тихо отошел в возрасте более семидесяти лет.
      O том, КАК СИДЗУКА ЯВИЛАСЬ В КАМАКУРУ
      Надобно помнить, что, когда Судья Ёсицунэ направлялся на Сикоку, его сопровождали шестеро дам и пятеро танповщиц-сирабёси, а всего одиннадцать женщин, и среди них прославленная танцовщица Сидзука, к которой он питал особенную нежность, дочь Преподобной Исо из Китасиракавы. В самую глубь гор Есино зашла она с ним, но оттуда вернул он её в столицу, и она обрела приют у своей почтенной родительницы.
      И тут в Рокухаре прознали, что носит она под сердцем дитя Ёсицунэ и вскоре должна разродиться. Наместник Ходзё призвал на совет своего сына Ёситоки, и тот сказал:
      - Надобно сообщить об этом в Камакуру. Спешный гонец поскакал с донесением. Камакурский Правитель призвал Кадзивару и сказал:
      - Возлюбленная Ёсицунэ, танцовщица по имени Сидзука, вскоре разродится. Что надлежит нам делать? Кадзивара Кагэтоки ответил:
      - В заморских землях женщину, которая носит под сердцем дитя врага, считают столь великой преступницей, что раскалывают ей череп, вынимают мозги, разбивают кости и вытягивают костный мозг. Если Сидзука родит мальчика, это будет не дурачок, ведь он пойдет в господива Судью Ёсицунэ или в кого-нибудь иного из высокого вашего рода. Пока вы пребываете в этом мире, опасаться нечего. Но мне тревожно думать о будущем вельможных отпрысков! Оная Сидзука звана бывала хранителями священных сокровищ как искусная танцовщица, поэтому испросите высочайшее повеление, а также указ государямонаха на препровождение её сюда, дабы здесь можно было бы следить за её родами, и, ежели будет мальчик, вы поступите по усмотрению, а ежели девочка, вручите ее попечению вашей матушки.
      - Будет так,- решил Камакурский Правитель, и отрядили в столицу Хори-но Тодзи.
      Наместник Ходзё вместе с Хори-но Тодзи отправился во дворец государя-монаха и почтительно обо всем доложил. Государь-монах молвил:
      - Это совсем иное дело, нежели тогда с Кандзюбо. Повелеваем тебе, Токимаса, её отыскать и препроводить в Камакуру.
      Стали спрашивать по всей Китасиракаве. Сидзука же, хотя и знала, что все равно убежать не удастся, одолеваема тоской, укрылась в прославленном красотой храме Хосёдзи. Но была она слишком известна в столице, её нашли и вместе с Преподобной Исо, её матушкой, привели в Рокухару. Там их взял под свою опеку Хори-но Тодзи и стал приготовляться к отбытию в Камакуру.
      Преподобная Исо была безутешна. Если ехать вместе с дочерью, она вся изведется, глядя на неё. Если остаться дома, её увезут в дальние края без родного присмотра. "У кого пять или десять детей, и тот горюет, коли теряет хоть одного. А у меня она одна-единственная, как же мне без неё остаться? так думала бедная мать.- И будь она хотя бы глупой дурнушкой! Но ведь прелестный облик ее прославлен в государевом граде, и в искусстве своем она первая красавица Поднебесной!.." Отпустить её одну было бы горем. И Преподобная Исо, презрев угрозы сопровождающей стражи, отправилась с дочерью пешком и босая. И, не в силах расстаться с наставницей, плача и стеная, отправились вместе с нею две красавицы, ученицы её с детских лет, Сайбара и Сонокома. Впрочем, Хори-но Тодзи оказывал им в дороге всяческую заботу.
      На тринадцатый день пути прибыли они в Камакуру. На допрос Сидзуки были созваны и знатные, и незнатные вассалы, явились и Вада, и Хатакэяма, и Уцуномия, а также Тиба, Касай, Эдо, Кавагоэ, прочим же не было числа. У врат резиденции Правителя было словно на многолюдной площади. Сама супруга Правителя, высокородная Масако, пожелала присутствовать и расположилась с приближенными дамами за занавесью. И вот Хори-но Тодзи ввел рСидзуку.
      Узрев её. Камакурский Правитель подумал: "Чудо как шла! Как было моему братцу Ёсицунэ не полюбить её." между тем Преподобная Исо и две её красавицы-ученицы "тоже явились, но их не впустили, и они в голос заплакали .перед воротами.
      Камакурский Правитель услышал и осведомился:
      - Что за женщины плачут у ворот?
      - Это Преподобная Исо и две какие-то красотки,- ответили ему.
      - Женщины нам здесь не помеха. Впустите их,- распорядился Правитель.
      Их впустили. Сидзуку усадили, она не могла произнести ни слова и только плакала. Правитель сказал, обращаясь к Преподобной Исо:
      - Ты не отдавала свою дочь за самых почтенных людей. Для чего же отдала ты её Ёсицунэ, который сверх всего стал еще и врагом государева дома?
      Преподобная Исо отвечала:
      - До пятнадцати лет Сидзуки домогались многие люди, но ни к кому из них душа её не лежала. Однажды по милостивому повелению государя-монаха она исполнила у пруда Сидэ пляску моления о дожде. Там её и увидел впервые Судья Ёсипунэ и призвал к себе во дворец Хорикава. Поначалу я полагала, что это мимолетное увлечение, но он полюбил её необычайной любовью. У него было множество возлюбленных, однако все они жили в разных местах по городу, и только одну Сидзуку он поселил у себя во дворце. Я же почитала это за большую для нас честь, ибо он ведь потомок государя Сэйва и брат Камакурского Правителя! Могло ли тогда мне даже во сне присниться, что все обернется так?
      Выслушав её. все восхищенно воскликнули:
      - Отменно сказано! В Кангакуине даже воробьи чирикают из "Мэнцю"!
      Камакурский Правитель произнес:
      - Однако же она носит ребенка Ёсицунэ. Что скажешь на это?
      - Это всему свету известно, и тут оправдываться не в чем,- ответила Преподобная Исо.- Родит она в будущем месяце.
      Тогда Камакурский Правитель сказал Кадзиваре:
      - Ара, скверное дело. Слушай меня, Кагэтоки. Пока не проросло подлое семя, вскрой чрево Судзуки и уничтожь младенца!
      Услышав это, Преподобная Исо и Сидзука схватили Друг Друга за руки, прижались лицом к лицу и без памяти закричали отчаянно. Представивши себе, что в душе у Сидзуки, расплакалась и высокородная Масако. Стоны и рыдания разразились за ширмой, и слышались в них ужас и отвращение.
      Вассалы угрюмо зашептались:
      - Неслыханная жестокость. И без того наш Восточиый край считают диким и страшным местом, а если еще |убьют прославленную Сидзуку, тогда уж нас и вовсе зарклеймят позором.
      | Кадзивара это услышал, поднялся с места и, встав пер)ед Правителем, почтительно поклонился. "И этот туда |же! Что-то он сейчас скажет?" - подумали все и наво|стрили уши. А Кадзивара сказал так:
      Е - Ваше повеление о Сидзуке выслушал. Однако дело | касается только младенца. Если будет убита и мать, тогда |как избежите вы кары за такое преступление? Добро бы ' надо было ждать все положенные десять месяцев, а так мы отправим её в дом сына моего Кагэсуэ, там она разродится, и нам доложат, мальчик или девочка.
      Тут все, кто был в зале, принялись дергать друг друга за рукава и толкаться коленями, переговариваясь:
      - Хоть все мы и живем в этом мире при Конце Закона, однако есть еще чему подивиться! Прежде не водилось за Кадзиварой, чтобы он для кого-нибудь постарался.
      . А Сидзука попросила Кудо Сукэцунэ передать Кама
      | курскому Правителю такие свои слова:
      F - С той поры как мы покинули столицу, невмочь мне стало слышать само имя Кадзивары. Коли буду я в его доме и умру при родах, не ведать мне возрождения в Чистой Земле. О, если вам безразлично, повелите мне жить в дому у Хори-но Тодзи, и тогда как бы счастлива я была!
      Когда Кудо Сукэцунэ доложил, Камакурский Правитель произнес:
      - Понимаю. Это можно.
      И вернул Сидзуку в попечение Хори-но Тодзи. "В таких обстоятельствах это честь моему дому!" - подумал тот, поспешно возвратился домой и сказал жене:
      - Кадзивара хотел было взять Сидзуку к себе, но она взмолилась, чтобы её вернули к нам. Может, прослышит об этом и Судья Ёсицунэ там, в краю Осю. Смотри же, заботься о ней хорошенько!
      Они отселились в иное место, отдали свой дом Сидзуке для родов и приставили к ней пятерых заботливых служанок. А Преподобная Исо стала возносить молитвы богам и буддам столицы:
      - Внемлите мне, Инари, Гион, Камо, Касуга, боги Семи храмов Хиёси Санно, Великий бодхисатва Хатиман! Если младенец во чреве Сидзуки мальчик, то пусть он станет девочкой!
      Так шли дни, и прошел месяц, и наступило время родов. Противу ожиданий и не иначе как по милосердию богини Кэнро, покровительницы рожениц, Сидзука совсем не мучилась. Когда начались схватки, жена Хори-но Тодзи и Преподобная Исо явились помогать. Обошлось на удивление легко. Безмерно радуясь писку младенца, Преподобная Исо принялась пеленать его в белый шёлк и тут увидела, что все молитвы её были напрасны и на руках у нее безупречно здоровый мальчик. Лишь один раз взглянув, воскликнула она: "Горе тебе, бедняжка!" -и повалилась в слезах.
      При виде этого у Сидзуки захолонуло сердце.
      - Мальчик или девочка? - спросила она. Ответа не было. Тогда она взяла младенца из рук своей матери и увидела, что это мальчик. Лишь один раз взглянув, прошептала: "Бедняжка!" - натянула на лицо край одежды и откинулась на спину. Полежав некоторое время молча, она проговорила:
      - Не знаю, какие грехи совершил он и какие запреты нарушил в прежнем рожденье своем, но сколь это жестоко, что, едва появившись в мире людей, не увидевши ясно ив сияния солнца, ни света луны, не проживши ни единого дня, ни единой ночи, он вернется на пути мрака! Все предопределено кармой, и не пристало мне роптать ни на мир, ви на людей, но как горько мне сейчас расставаться с ним!
      С этими словами она прижала к лицу рукав и расплакалась навзрыд. И долго горевали Сидзука и Преподобная Исо, перенимая друг у друга младенца.
      С поклоном явился Хори-но Тодзи и сказал:
      - Приказано мне доложить, кто родился, и я должен идти немедля.
      Не было пользы пытаться бежать, и они только сказали:
      - Идите скорее.
      Когда Хори-но Тодзи доложил суть дела, Камакурский Правитель призвал к себе Адати Киёцунэ.
      - В доме Хори-но Тодзи Тикаиэ разродилась Сидзука,- произнес он.- Возьми моего гнедого, схвати младенца и убей на берегу Юи.
      Адати вскочил на господского гнедого, прискакал к дому Хори-но Тодзи и объявил Преподобной Исо:
      - Я - гонец от Камакурского Правителя. Ему доложили, что родился мальчик, и мне приказано взять младенца и доставить к нему.
      - Бесстыжий Адати! - вскричала Преподобная Исо.- Врешь и думаешь, что мы тебе поверим? Даже мать хотел он убить, потому что дитя от врага, а тебе, конечно, дан приказ предать смерти младенца, благо это оказался мальчик! Но погоди, не спеши так, дай нам хоть обрядить его для кончины!
      Адати был не каменный и не деревянный, и им овладела жалость, но не посмел он выказать слабость.
      - Нечего тянуть с этим делом, на что его обряжать! - сказал он, ворвался к роженице и выхватил младенца из рук Преподобной Исо. Затем, зажав его под мышкой, кинулся вновь на коня и поскакал к бухте Юи. Охваченная горем Преподобная Исо закричала ему вслед:
      - Не просим мы тебя оставить ему жизнь, но дай нам хоть еще раз взглянуть на его милое личико!
      - Сколь ни гляди, вам только будет хуже,- отозвался Адати.
      И так нарочито грубо крикнув, он скрылся вдали за туманом.
      Преподобная Исо, как была босая, головы не покрывши, с одной лишь ученицей своей Сонокомой побежала следом к берегу. Потом на поиски Преподобной Исо пустился Хори-но Тодзи. Рванулась за ними и Сидзука, но жена Хори-но Тодзи с криком: "Вы же только что после родов!" -в неё вцепилась и остановила, и она упала на пороге, через который унесли дитятю, и предалась неизбывному горю.
      Преподобная Исо выбежала на берег Юи и стала искать следы копыт, но не нашла. Нигде не было и трупика младенца. "Мимолетна была моя связь с ним в этом мире,- так горевала она,- и все же еще хоть раз бы взглянуть на твое бездыханное тельце..." Она направилась по берегу на запад к тому месту, где река Инасэ вливается в бухту, и | увидела ребятишек, играющих на песке.
      - Не проезжал ли здесь человек на коне и не бросил ли он где-нибудь плачущего младенца? - спросила она. ', - Что-то он зашвырнул вон на ту кучу бревен у края h воды, а что - мы не разобрали,- ответили они.
      Преподобная Исо послала слугу Хори-но Тодзи, и он отыскал и принес ей ребенка, что только недавно подобен был нераспустившемуся цветку, а ныне стал вдруг крошечным бездыханным трупом. Не изменился цвет шёлка, в который он был завернут, но не осталось в теле ни признака жизни.
      "Может, он еще оживет..." - сказала Себе Преподобная Исо. Полу одежды она расстелила на теплом прибрежном песке и бережно положила младенца, но все было уже кончено. "Не смею вернуться я с ним и показать бессчастной Сидзуке,подумала она.- Схороню лучше здесь". И уже погрузила руки в песок, но увидала вокруг следы нечистых копыт быков и коней. И с прискорбием убедилась она, что берег хоть и широк, а нет для могилки места. Тогда взяла она бездыханное тельце и вернулась домой.
      Словно живого, взяла на руки сына Сидзука, прижимала к себе и баюкала, и слезы лились из её глаз. Наконец Хори-но Тодзи сказал:
      - Вам больно, я понимаю, но надлежит помнить, что грешно родителю оплакивать смерть ребенка.
      Он призвал своих молодых кэраев, и они выкопали могилу позади храма Сёдзёдзюин, воздвигнутого в честь деда младенца, императорского конюшего левой стороны Минамото Ёситомо. Когда же они вернулись с похорон, Сидзука сказала:
      - Ни дня больше не могу я оставаться в этой постылой Камакуре!
      И она стала немедля готовиться к отбытию в столицу.
      о том,
      КАК СИДЗУКА ПОСЕТИЛА ХРАМ ВАКАМИИ ХАТИМАНА
      Преподобная Исо сказала ей:
      - Ты заранее знала, как будет с младенцем, и смирилась. И дала ты обет, что, если роды пройдут хорошо, ты сходишь на поклонение Вакамии Хатиману. Как же можно тебе вот так просто уехать в столицу? Женщина смеет предстать перед Хатиманом лишь через пятьдесят один день после пролития крови от родов, поэтому тебе надлежит ждать, пока очистишься духом и плотью. Придется остаться.
      И они остались.
      Тем временем сделалось известно, что Камакурский Правитель предавался очищению перед паломничеством в храм Мисима. Самураи Восьми Провинций были при нем и вели меж собою беседы. Чтобы развеять скуку господина, они наперебой рассказывали всевозможные истории. И вот случилось так, что Кавагоэ Сигэёри упомянул о Сидзуке. Другие подхватили тут же:
      - Кабы не ваша воля, разве она явилась бы сюда из столицы? А, право, жаль, что нам с вами не довелось хоть раз посмотреть её знаменитые танцы!
      - Сидзука высоко о себе полагает, потому что её любит Есицунэ,- произнес Камакурский Правитель.- Вот я и разлучил их и истребил их ребенка, который был бы ей единственной памятью о моем брате. Так что плясать передо мной ей нет радости.
      - Это вы правильно изволили заключить,- сказали самураи.- А все же хотелось бы посмотреть.
      - Да неужто таковы танцы её. что всем вам неймется? - удивился Камакурский Правитель.
      - Первая танцовщица в Японии,- сказал Кадзивара.
      - Пышно сказано,- возразил Камакурский Правитель.- Это где же она так танцевала, что её назвали первой в Японии?
      И вот что поведал Кадзивара:
      - В некотором году сто дней стояла засуха. Пересохли реки Камо и Кацура, иссякли до дна колодцы, над всей страною нависла беда. Обратились к старинным книгам за примером и нашли такую запись: "Если сто знаменитейших, обладающих чудотворною силой монахов из храмов Горы, Миидэра, Тодайдзи и Кобукудзи, вознеся моления, прочтут у пруда Сидэ сутру "Государь Защитник Страны", то Восемь великих драконов-царей, Подателей Воды, внимут и свершат свое дело".