Исэ Сабуро вошел в покои и обратился к супруге с такими словами:
      - Как ты полагаешь, кто наш гость? Это наследственный повелитель всего нашего рода! Ныне я отправляюсь сопровождать его в земли Осю. Ежели я не вернусь, ищи себе нового мужа, но меня никогда не забывай.
      Женщина только заплакала. Потом она проговорила, горестно вздыхая:
      - Я изнывала от тоски даже во время ваших обычных отлучек. Как же мне забыть ваш облик, если мы расстанемся навеки?
      Но что её слезы! Как и положено отважному воину, Исэ Сабуро решений своих не менял и тут же вместе с Ёсицунэ покинул дом.
      Проезжая по землям Симоцукэ, они мельком полюбовались храмом Муро-но Яспма и поклонились великому и пресветлому божеству храма Уцуномия. Они прошли заставу Сиракава - Белая Река, вышли к долине Юкигата - Цель Пути - и вступили на поля Адати. Здесь некогда Фудзивара Санэката прозвенел тетивою лука из священного бересклета, прославившего эти места, а затем вскинул лук на плечо и в глубокой печали сложил такие стихи:
      Крепок ли светлый лук
      Из бересклета Адати?
      Я слегка напряг тетиву,
      Лук за плечо закинул.
      Когда неискусен стрелок, Не беда промахнуться, А искушенной руке Промахнуться такая обида!
      Далее видели они и иные знаменитые места: болота Асака, пестрящие ирисами, и гору Асака, "отраженную в мелком колодце", и селенья Синобу, где украшают ткани спутанным узором из цветов и трав, "привычным глазу на твоих одеждах". Уже на рассвете, переваливая через гору Ацукаси в уезде Датэ, они услыхали, что по дороге впереди кто-то едет.
      - Надобно догнать и порасспросить,- сказал Ёсицунэ.- Эта гора наверняка знаменита в Восточных краях.
      Они нагнали, и оказалось, что это Китидзи, который тронулся в путь на девять дней раньше их, однако, по обыкновению торговцев, то и дело останавливался в разных местах, и вот теперь они догнали его.
      Китидзи при виде Ёсицунэ возликовал. Ёсицунэ, увидев Китидзи, тоже обрадовался.
      - Как у вас получилось с Мисасаги? - осведомился Китидзи.
      - Он обманул мое доверие,- ответил Ёсицунэ,- поэтому я спалил его дом и развеял пеплом, и вот я здесь.
      Китидзи содрогнулся, словно воочию узрев картину пожара.
      - А кто этот ваш спутник? - спросил он.
      - Это некто из Кодзукэ,- ответил Ёсицунэ.
      - Сейчас вам спутники не нужны,- возразил Китидзи.- Вы призовете их после того, как прибудете на место. Прискорбно, что жена этого человека понапрасну убивается в одиночестве. Ведь он вам понадобится, только когда наступит время для дела.
      Они поспорили, и в конце концов Исэ Сабуро был отослан домой в провинцию Кодзукэ. Там он протомился в долгом ожидании до четвертого года Дзисё.
      А Ёсицунэ и Китидзи отправились дальше и ехали ночью и днем. Они миновали воспетую в стихах сосну в Такэнокума и переправились через поток Абукума, пересекли равнину Миягино, знаменитую зарослями кустарника хаги, с красновато-лиловыми цветами, ярко-желтыми цветами оминаэси, сверчками-колокольчиками, полюбовались холмом Цуцудзи, где цветут красивые азалии, после чего помолились в храме Сиогама на берегу бухты Тика. Взглянули на сосны Атака и на островок Магаки, где огоньки светлячков соперничают с рыбачьими огнями, совершили поклон в сторону развалин кельи Святого Кэмбуцу на острове Мапусима, вознесли горячие моления пресветлому божеству Мурасаки, полюбовались сосной в Анэва и прибыли наконец в храм Курихара. Там Китидзи расположил Ёсицунэ в келье настоятеля, а сам поспешил известить о нем в Хираидзуми, резиденцию Хидэхиры.
      О ПЕРВОЙ ВСТРЕЧЕ ЁСИЦУНЭ С ХИДЭХИРОЙ
      Когда Хидэхире сообщили об этом, он лежал из-за простуды в постели и не вкушал пищи, но тут же призвал к себе старшего сына по имени Мотоёси-но кандзя Ясухира и второго сына по имени Идзуми-но кандзя Томохира и сказал им так:
      - Свершилось! Недавно я видел сон, будто появились два белых голубя и влетели в наш дом, и я понял, что вскорости надо ждать вестей от Минамото. Возрадуемся: к нам пожаловал отпрыск превосходительного Еситомо. Помогите мне подняться.
      Опираясь на их плечи, он сел, собрал волосы под шапку эбоси и облачился в нижние одежды.
      - Господин молод,- произнес он,- однако же, несомненно, искушен в искусстве изящного слова, тверд в Пяти Добродетелях. Я же из-за своего недуга в последнее время пренебрегал порядком в доме. Пусть выкосят в саду сорные травы. Ты же, Ясухира, и ты, Томохира, собирайтесь не мешкая и отправляйтесь встречать гостя. Почетную стражу с собой возьмите только из дома, чтобы не заподозрили нас в склонности к чрезмерной пышности.
      Быстро и послушно выехали они во главе трехсот пятидесяти всадников и поскакали к храму Курихара. Там они предстали перед Ёсицунэ, а затем в сопровождении пятидесяти вооруженных монахов от храма препроводили Ёсицунэ в резиденцию Хидэхиры.
      И молвил Хидэхира:
      - Радуюсь я, что вы изволили проскакать столь далекий путь. Ведь хотя и держу я в руках земли Двух Провинций, но до сей поры не смел действовать согласно своим умышлениям. А теперь что удержит меня?
      Он подозвал Ясухиру и приказал:
      - Отбери в наших землях триста шестьдесят даймё, пусть они по очереди несут охранную службу, пусть хорошенько оберегают нашего господина!
      И далее он молвил так:
      - Касательно гостевых даров. Из ста восьмидесяти тысяч подначальных мне всадников сто тысяч жалую моим сыновьям. Восемьдесят же тысяч пусть примет наш господин. Еще пусть он примет тысячу коней моего завода, клейменных знаком воробья в уездах Идзава, Эдзаси и Бакан, и тысячу коней моего завода, клейменных иными знаками в Ити-но-хэ, Ни-но-хэ и Сан-но-хэ, а всего две тысячи копей. И среди них триста пегих. Это скакуны знаменитые, рослый муж в тяжелых доспехах проскачет на таком за день сотню ри и скорее сам пристанет, а не найдет под седлом ни капли пота. Таковы мои дары господину. Но если бы не было при нем Китидзи, то нипочем не посетил бы он нас в наших краях. Поэтому все, кто чтит Хидэхиру, жалуйте Китидзи гостевыми дарами! Старший сын Ясухира дал Китидзи сто крашеных кож, сто оленьих шкур, сто орлиных перьев и триста добрых коней под седлами с серебряной отделкой. Второй сын Томохира тоже не отстал от брата. И, кроме того, не уступая ДРУГ Другу, одарили Китидзи челядинцы.
      Увидев это, Хидэхира сказал:
      - Пожалуй, хватит с него звериных шкур и орлиных перьев. Вот тебе то, что ты любишь превыше всего.
      И крышку китайского ларца, отделанного перламутром, наполнил он до краев золотым песком и дал Китидзи. И Китидзи уверился, что единой лишь милостью бога Тамона, покровителя храма Курама, привалила ему удача не только уцелеть в пути, сопровождая благородного господина, но еще и стяжать прибыль. Безо всякой торговли обрел он богатство. Ему было довольно. С тем он и поспешил обратно в столицу. А Ёсицунэ остался в краю Осю.
      Подошел к концу этот год, и ему исполнилось семнадцать лет. Время проходило, однако Хидэхира ни слова не говорил о деле. Ёсицунэ не знал, как тут быть, и тоже молчал. И стал он думать: "Был бы я в столице, я мог бы и науки изучать и видеть, что мне нравится, а тут мне ни в чем не успеть. Надо бы мне вернуться". И еще он подумал: "Ясухире и Томохире ничего говорить не стоит. Уйду, никого не оповестив". И он вышел будто бы на недолгую прогулку, а сам поскакал в столицу.
      O том, КАК ЕСИЦУНЭ ПОСЕТИЛ МАСТЕРА КИИТИ
      Он заехал к Исэ Сабуро и отдохнул у него немного, затем пустился дальше, по землям Тосэндо, навестил своего двоюродного брата Ёсинаку и обсудил с ним будущий мятеж, после чего вскоре прибыл в столицу. Он поселился за окраиной в Ямасине у знакомого человека и стал разузнавать, каковы в столице обстоятельства. И тут довелось ему узнать о шестнадцатитомной книге "Лю-тао" Старца Вана, некогда хранившейся тайно у верховных советников как драгоценность многих поколений императоров. Ни в Китае, ни в нашей земле не знал неудачи никто из тех, кому она попадала в руки. В Китае, прочтя её. Старец Ван овладел способностью взлетать на стену высотой в восемь сяку и с неё подниматься в небо. Чжан Лян назвал ее "Однотомной книгой"; прочтя её. он обрел способность на бамбуковой палке длиною в три сяку перенестись из Магадхи в страну киданей. После знакомства с этой книгой Фань Куай, облаченный в броню, сжимая в руках лук и стрелы, в ярости воззрился однажды на ряды врагов, и волосы на голове его, ощетинившись, прободали верх шлема, а усы проткнули насквозь нагрудник панциря. С тех пор и пошло присловье: "Когда Фань Куай в гневе, усы его прободают железо".
      Из воинов же нашей страны Саканоуэ-но Тамура, прочтя эту книгу, сумел схватить Такамару Свирепого. Фудзивара-но Тосихито с её помощью пленил военачальника Сиро Красноголового. После этого долго никто её не касался, а затем прочел Сома-но Кодзиро Масакадо из рода Тайра, уроженец провинции Симоса. Был он по натуре нетерпелив и запальчив, а потому пошел против воли неба: двинулся по землям Токайдо на запад и прошел через заставу Асигара, учредил столицу в уезде Сома своей провинции Симоса, повелел величать себя Хэйсинно -светлейшим принцем Тайра и роздал сто должностей своим старым вассалам. Но мало кому из тех, кто идет против воли неба, удается успеть в этом мире. Уроженец той же провинции Фудзивара Хидэсато по государеву повелению двинулся в Восточные земли на разгром Масакадо.
      Услыхав об этом, Масакадо прискакал на перевал Асигара и принялся отбиваться во главе нескольких десятков тысяч всадников. За двенадцать лет все его сторонники были перебиты. В последний свой час вспомнил он уроки "Лю-тао", наложил на тетиву лука сразу восемь стрел и одним выстрелом поразил восьмерых противников. Затем вновь прошло долгое время, когда эту книгу никто не читал. Лежала она втуне на протяжении многих поколений, укрытая от глаз людских в императорской сокровищнице. Между тем во времена, о которых у нас идет речь, жил в столице на скрещении Хорикавы и Первого проспекта монах-онъёдзи, гадатель и целитель, по прозвищу Мастер Киити, человек выдающийся, равно сведущий в бранном деле и искусстве словесном. Ему и пожалована была книга "Лю-тао" в награду за вознесение молитв о благе государства, и он хранил её у себя в секрете. Прослышав об этом, Есицунэ покинул Ямасину и поселился поблизости от жилища Мастера, и тут оказалось, что жилище это хотя и расположено в самой середине столичного града, однако содержится под строгой охраной.
      Со всех сторон вырыты рвы и наполнены водой; тысяча стрел целится в подступы, и высятся над стенами восемь сторожевых башен. С наступлением сумерек разводится мост, и ворота до утра не открываются. Сам же Мастер человек надменный и высокомерный, не склонный к беседам со сторонними.
      Войдя, Есицунэ увидел, что на пороге помещения для стражи стоит парень лет семнадцати. Есицунэ поманил его веером, и тот спросил:
      - Чего надобно?
      - Ты из этого дома? - осведомился Есицунэ,
      - Верно,- ответствовал парень.
      - Мастер дома?
      - Изволит пребывать у себя.
      - Ступай и доложи: у ворот дожидается неизвестный хозяину молодой человек и хочет с ним говорить. Доложи слово в слово и возвращайся с ответом.
      - Понятно. Только Мастер у нас весьма переборчив, к нему даже когда благородные господа заявляются, он и то сам не выходит, а высылает кого-нибудь из сыновей. А уж к таким молоденьким, как вы, он и подавно не выйдет.
      - А ты забавник, как я погляжу,- молвил Есицунэ.- Как смеешь отвечать вместо хозяина? Полагаешь, если слуга сказал мне, что хозяин не выйдет, то я на этом успокоюсь? А ну, ступай доложи и возвращайся!
      - Не получится по-вашему, но ладно, попробую доложить,- сказал парень и ушел в дом.
      Преклонив колени перед хозяином, он сказал:
      - Вот здесь какое дело. Подошел к воротам молодчик лет семнадцати или, может, восемнадцати, один, никого Рри нем нет. Спрашивает: "Мастер дома?" "Изволит рребывать у себя",- отвечаю. Тогда он обозвал меня повсякому и потребовал с вами встретиться.
      Мастер произнес:
      - Не знаю я что-то, кто бы мог в столице вести себя со мною столь дерзко. Он кем-либо послан или говорит от себя? Узнай и доложи. I. На это парень ответил со всей обстоятельностью:
      - С виду не похоже, чтобы этот человек имел над собой хозяина. Вроде бы он из знати, хотя одежда на нем простая, без гербов, и шапка простая, самурайская, как на всяком юнце из горожан, но брови подведены, зубы вычернены, и панцирь отменный, и препоясан он мечом с золотой отделкой. И по смелой повадке с ним никому не сравняться. Как бы не оказался он одним из вождей Минамото, вот что! Ведь повсюду говорят, будто они вот-вот поднимут смуту в стране. А поскольку вы, Мастер, человек всем известный, то не явился ли он приглашать вас в военачальники? Коли в беседе с вами он что-нибудь скажет, а вы в ответ ему нагрубите, а он отделает вас мечом плашмя, не укоряйте меня потом, что я вас не предостерег!
      Выслушав его, Мастер сказал:
      - Любопытный молодчик. Что же, пойду взгляну на него.
      Облачившись поверх легкой прохладной одежды из шёлка-сырца в пурпурный кожаный панцирь, сунув ноги Б соломенные туфли "алмазная твердость", нахлобучив на голову по самые уши черный холщовый колпак токин и взявши на изготовку тяжелый дрот с изогнутым лезвием, он грузной походкой вышел на гостевую веранду и уставился на Есицунэ. Затем он спросил:
      - Кто это здесь хочет говорить с Мастером? Самурай? Простолюдин?
      Есицунэ легким шагом приблизился от ворот.
      - Ваш покорный слуга,- произнес он и поднялся на веранду.
      Мастер-то думал, что гость почтительно опустится на колени внизу, а тот безмятежно уселся прямо перед ним, скрестивши ноги!
      - Вы? - проворчал Мастер.- Значит, это вы желаете говорить со мной?
      - С вашего дозволения.
      - Какое же у вас ко мне дело? Вам нужен лук? Или связка стрел?
      - Ну что вы, почтенный! - сказал Есицунэ.- Разве стал бы я беспокоить вас такими пустяками? А вот правда ли, что хранится у вас в секрете пожалованная от верховного советника книга, именуемая военным трактатом "Лю-тао", коей пользовались еще чжоуский Му-ван и в нашей стране Масакадо? Держать эту книгу для себя одного нельзя. И пусть она в ваших руках, почтенный, но раз вы сами не умеете её прочесть, то откуда у вас возьмутся ученики, которым вы смогли бы передать ее мудрость? Так что не сочтите мою просьбу неразумной, покажите мне эту книгу. В сто дней я прочту её и верну и еще обучу вас всему, что в ней есть.
      Услышав это, Мастер заскрежетал зубами от ярости и взревел:
      - Это что же такое? По чьей оплошности впустили во двор этого наглеца? Взять его, надавать по шее и вышвырнуть вон!
      Излив свой гнев, Мастер удалился в дом, а Есицунэ подумал: "Экие мерзкие манеры! Мало того, что не дал мне желанную книгу "Лю-тао", так еще посмел грозить надавать мне по шее! Для чего же у меня меч? Сейчас раскрою ему рожу!" Впрочем, он тут же сказал себе:
      "Стой, стой, опомнись. Не прочтя и знака из "Лю-тао", Мастер все же учитель. Не прочтя и половины знака, я все же ученик. Нарушив эту связь мечом, я навлеку на себя гнев богини Кэнро. Лучше пощажу Мастера и сам отыщу, где спрятан военный трактат "Лю-тао".
      И он стал ходить в этот дом, не ища погибели хозяина. Да, крепко сидела у Мастера на плечах голова!
      Было это весной; Есицунэ всякий день от рассвета до сумерек тайком проводил во владениях Мастера. Неизвестно было, где и чем он питает себя, однако же не худел он нисколько, облачен же был всегда в красивые одежды, согласные с временем года. Еще дивились люди, откуда он появляется и куда уходит. А ночевал он у Сёсимбо на Четвертом проспекте, и сей муж оказывал ему всяческую помощь.
      Между тем жила в доме Мастера женщина по имени Коси-но маэ. Хоть и из простых, но была она доброй сердцем и всегда привечала Есицунэ, так что вскоре они стали приятелями. Однажды Есицунэ её спросил:
      - Что говорит обо мне Мастер?
      - Да ничего не изволит говорить,- ответила она.
      - А все-таки? - настаивал Есицунэ.
      - Как-то раз изволил молвить что-то в таком роде:
      "Есть он, так есть, нет его, так нет, но чтобы никто с иим ни слова!"
      - Видно, и впрямь я стал ему поперек горла. А правда, что у него много детей?
      - Верно.
      - Сколько же?
      - Два сына и три дочери.
      - Сыновья при доме?
      - Они вожаки камнеметчиков в Куй.
      - А где дочери?
      - Живут счастливо по разным местам за высокородными мужьями.
      - Кто же мужья?
      - Старшая дочь - супруга церемониймейстера при государе-монахе, превосходительного Нобунари из дома Тайра, вторая счастлива за сокольничим Торикаи из дома Фудзивары. А третья на выданье.
      - А ведь не ко двору Мастеру столь высокородные зятья,- произнес Есицунэ.Человек он нетерпимый и легко может совершить невежество, и, ежели его за это ударят по лицу, вряд ли они вступятся за честь его дома. Взять бы ему лучше в зятья людей бесприютных и отчаянных вроде меня, уж тогда бы честь свекра была бы омыта чистенько. Шепни-ка хозяину.
      Коси-но маэ почтительно его выслушала.
      - Если бы я такое ему сказала,- возразила она,- он бы не посмотрел, что я женщина, а сразу отрубил бы мне голову, руки и ноги.
      И Есицунэ сказал:
      - Видно, мы с тобой связаны знакомством не только в нынешнем рождении, и дальше скрывать от тебя нет смысла. Смотри только, не проговорись. Я - сын императорского конюшего левой стороны, и зовут меня Минамото Куро. Возымел я желание заполучить военный трактат "Лю-тао", и, хоть это Мастеру не по душе, я его заполучу. Поведай мне, где спрятана эта книга.
      - Откуда мне знать? - проговорила Коси-но маэ.- Слыхала я только, что у Мастера это самое драгоценное сокровище.
      - Так что же делать?
      - Сделайте так: напишите-ка любовное письмо и дайте мне. Уж я сумею завлечь им молодую госпожу, любимую дочь Мастера, благо она ни с кем еще не была в близости, и уж я постараюсь получить у неё ответ. И коль пойдет у вас, как водится между мужчинами и женщинами, и сблизитесь вы, и попробуйте тогда завладеть этой самой книгой.
      "И среди простолюдинов есть добрые сердца",- подумал Есицунэ и написал письмо. Коси-но маэ отправилась с письмом в покои молодой госпожи, заговорила и завлекла её и добилась ответа. После этого Есицунэ больше не показывался во владениях Мастера. Еще бы, он затворился в покоях дочки!
      А Мастер возликовал:
      - Что за услада душе моей! Не видно его больше и не слышно! Чего еще желать?
      Между тем Есицунэ сказал его дочери:
      - Нет ничего тягостнее, нежели прятаться от глаз людских. Нельзя нам так быть до бесконечности. Ступай и откройся во всем отцу твоему Мастеру.
      Молодая госпожа ухватила его за рукав и расплакалась горько, и тогда он сказал:
      - Ладно, в таком случае я желаю только заполучить "Лю-тао". Не покажешь ли мне эту книгу?
      Хоть и страшась, что отец, прознав об их связи, непременно её убьет, она на другой же день вместе с Косино маэ проникла в его тайную кладовую, отыскала среди множества прочих сокровищ обтянутую листовым золотом китайскую шкатулку, в которой хранился военный трактат "Лю-тао", извлекла один из томов и вручила Есицунэ.
      В радости развернул он книгу, взглянул и воскликнул:
      - Ведь не серебро и не золото, а всего лишь письмена на простой бумаге!
      Днями напролет он её переписывал. Ночами напролет он укладывал её в памяти своей. Начал он читать в первой трети седьмого месяца, а уже к десятому дню одиннадцатого досконально помнил все шестнадцать томов до единого, как если бы они отражались перед ним в зеркале.
      Пока занимался чтением, никому на глаза не показывался. Окончив же чтение, стал появляться повсюду открыто и вести себя, не стесняясь. Вскоре и Мастер заметил его и сказал:
      - Я вижу, этот молодчик опять здесь. Но что делает он в покоях моей дочери? И кто-то ему ответил:
      - Он пребывает в покоях молодой госпожи с прошлого лета. Говорят, будто он - отпрыск превосходительного конюшего левой стороны.
      Услышав это, Мастер рассвирепел. "Если в Рокухаре узнают, что ко мне вошел зятем ссыльный Минамото, мне несдобровать. Выходит, собственная дочь моя в прошлой своей жизни была моим врагом? Зарежу её." Однако, поразмыслив, он решил так: "Убийство собственного дитяти было бы преступлением против Пяти Запретов. Зато этот молодчик мне чужой. Почему бы не разделаться с ним? Я бы представил его голову дому Тайра и получил бы награду". Впрочем, он тут же задумался: "Самому мне по моему монашескому званию убивать не годится. А вот найти бы храброго человека, который не прочь поиграть оружием! Тогда я стравил бы их, и дело было бы сделано!"
      В те времена жил в Китасиракаве, в северной части столицы, некий знаменитый рубака. Был он женат на младшей сестре Мастера, так что приходился ему зятем, и был его учеником. Звали его Токайбо Танкай. Мастер послал за ним. Танкай явился незамедлительно.
      Мастер принял его в своих покоях и хорошенько угостил, а затем сказал так:
      - Я позвал тебя по делу совсем пустяковому. С прошлой весны вертится у меня в доме какой-то непонятный юнец. По слухам, это сын императорского конюшего левой стороны. Если его не убрать, дело может кончиться скверно. Кроме тебя, положиться мне не на кого. Отправляйся вечером к храму Годзё-но Тэндзин. Я постараюсь залучить туда же этого молодчика, а ты отруби ему голову и принеси мне. И если ты это выполнишь,- я отдам тебе военный трактат "Лю-тао", которого ты домогаешься уже несколько лет.
      Танкай произнес:
      - Слушаюсь. Сделаю все непременно. А каков он из себя?
      - Он совсем еще незрелый юнец. Лет семнадцати - восемнадцати, не больше. Ходит в отличном панцире и при мече, с золотой отделкой замечательной работы. Так что смотри не зевай.
      Выслушав, Танкай проворчал пренебрежительно:
      - Ежели такой молодчик носит меч, до которого он не дорос, то это его дело. А моему мечу хватит и одного удара.
      И с этими словами он покинул дом Мастера.
      Мастер был доволен, что все так отлично получается. До того дня он и слышать не хотел о Ёсицунэ, а теперь тут же послал сказать ему, что имеет нужду с ним увидеться. "Толку идти к нему я не вижу,- подумал Ёсицунэ,- но, ежели я не пойду, он еще подумает, будто я испугался". И он передал с тем же посыльным: "Приду незамедлительно".
      Выслушав посыльного, Мастер возрадовался и решил принять Ёсицунэ в своей личной приемной. Чтобы поразить гостя значительностью своего положения, он накинул монашеское оплечье кэса поверх просторных шёлковых одежд с длинными рукавами, повесил на западной стене изображение Амиды-Нёрай, возложил на стол полный список "Лотосовой сутры" и, раскрывши один из свитков, возгласил нараспев: "Славься сутра "Лотоса Таинственного Закона".
      Ёсицунэ взбежал на веранду, рывком растворил раздвижную дверь и вошел без всяких церемоний. Мастер сказал:
      - Прошу поближе ко мне, располагайтесь. "Уж не задумал ли он чего?" подумал Ёсицунэ и
      уселся вплотную к Мастеру. А Мастер произнес такие
      слова:
      - Дело у меня к вам совсем простое. Мне известно, что вы пребываете у меня в доме с прошлой весны, но я, признаться, принимал вас за какого-то побродяжку. И совершенно незаслуженной честью является для меня, что вы оказались отпрыском превосходительного конюшего левой стороны. Слышал я, будто вы связали себя брачной клятвой с моею дочерью, дочерью ничтожного священнослужителя. Вряд ли это правда, но, ежели это так, позвольте обратиться к вам с просьбой. Живет в Китасиракаве один негодяй по имени Танкай. Не знаю уж, по какой там причине, но преследует он меня своей ненавистью, и как бы хотелось мне, чтобы вы меня от него избавили! Сделать же это можно так. Вечером он, наверное, отправится в храм Тэндзин, что на Пятом проспекте. Ежели вы тоже пойдете туда на ночную молитву, вы его там зареже- те и принесете сюда его голову, а уж я буду неустанно поминать вас всю свою жизнь.
      "Хотел бы я знать, что у него на уме",- подумал Есицунэ и сказал:
      - Повинуюсь. Я, конечно, человек невеликих достоинств,- но постараюсь, сделать все, что в моих силах. Затем он добавил:
      - Что может помешать? К примеру, если он искусный камнеметчнк. Или если при нем будут телохранители. Но я сделаю так. Сначала схожу в храм, а на обратном пути спрячусь под деревом или в тени какого-либо дома и стану ждать. Он пройдет мимо, ни о чем не подозревая. Тогда я заору и брошусь на него сзади, и он побежит без памяти, словно лист, гонимый ураганом. И тут уж срубить ему голову и насадить её на конец меча будет столь же просто, как ветру вздуть клубы пыли!
      Так разглагольствовал Есицунэ, дав языку полную волю, а Мастер думал: "Что бы ты ни замыслил, дружок, тебя опередят, а потому живым тебе оттуда не вернуться". И еще он думал, каким дурнем выставляет себя этот юнец.
      - Счастливо оставаться,- сказал ему Есицунэ и вышел.
      Он хотел было сразу же направиться к храму, но столь глубоко любила его дочь Мастера, что он сначала зашел в её покои.
      - Сейчас иду в храм Тэндзин,- сказал он ей.
      - Зачем? - спросила она.
      - Мастер попросил меня зарезать некоего негодяя по имени Танкай.
      Едва услыхав это, девица отчаянно расплакалась.
      - Горе, горе! - проговорила она.- Знаю я намерения отца моего, настал сегодня ваш последний день! Долго я мучилась сомнениями. Если рассказать вам обо всем, то тем самым я нарушу дочерний долг. Но если бы я вздумала утаить, то преступила бы все клятвы, которыми связала себя с вами, а злая обида за нарушение супружеской клятвы преследует и после ухода в иной мир. И вот что я решила: связь с родителями существует лишь в этой жизни, а связь с супругом длится и в предбудущей. Кто вынесет хотя бы миг разлуки с милым, тот вынесет все что угодно, хорошее и плохое, но только это не для меня!
      И, отбросив все мысли об отце, она сказала возлюбленному:
      - Беги, беги отсюда, все равно куда! Вчера около полудня отец призвал к себе этого Танкая, угощал его вином, и они вели странные речи. Отец говорил: "Он совсем незрелый юнец", а Танкай сказал: "Моему мечу хватит и одного удара". Теперь-то я понимаю, что разговор шел о тебе! Быть может, ты сомневаешься в побуждениях моих, но ведь сказано, что преданный министр двум государям не служит, верная жена мужа не меняет, вот я тебе все и рассказала.
      И она продолжала без удержу плакать, прижимая рукав к лицу.
      Выслушав её. Есицунэ сказал:
      - Я с самого начала не доверял Мастеру. Что ж, легко заблудиться на незнакомой дороге, но теперь я знаю дорогу, и негодяю не так просто будет зарезать меня. Увидимся позже.
      С этими словами он покинул её. шёл поздний вечер двадцать седьмого числа двенадцатого месяца, и Есицунэ поверх нижнего холщового кимоно надел верхнюю одежду с синим печатным узором в виде цветов и птиц и просторные шаровары из плотного тканого шёлка, а поверх панциря - кафтан из пятицветной парчи, тоже с узором из цветов и птиц. И был у него на поясе меч. Когда он, попрощавшись, вышел, подруга его в тоске, что видит возлюбленного, быть может, в последний раз, упала у двери и, натянув одежды на голову, предалась безутешным рыданиям.
      Перед храмом Есицунэ опустился на колени и произнес тихое моление:
      - О всемилосердный Тэрдзин! Здесь священная земля, где все живое приобщается великой милости. Здесь обратившиеся к мощи и добродетели богов и будд обретают безмерное счастье и богатство, здесь молящиеся достигают исполнения тысячи тысяч желаний. Здесь твой священный алтарь. Именем твоим наречено место сие. Желаю, жажду: дай мне без промаха поразить Танкая!
      Так помолившись, он поднялся и отошел к югу на сорок - пятьдесят шагов. Там росло большое дерево.
      В стволе он увидел огромное дупло. Да в нем могли бы укрыться сразу несколько человек! "Подходящее место,- подумал Есицунэ.- Здесь я подожду и отсюда выйду рубиться". И он стал ждать с обнаженным мечом наготове. И вот появился Танкай.
      Он шёл в сопровождении пяти или шести дюжих молодцов в панцирях и, поскольку был знаменитым вожаком беззаконных камнеметчиков, внешностью и нарядом своим совершенно отличался от всех прочих людей. На нем были исчерна-синие одежды, поверх которых облегал его плетеный кожаный панцирь, изукрашенный белыми, желтыми и синими волнистыми полосами - узором под названием "узлы и удавки"; у пояса имел он огромный меч, украшенный красным золотом, и кинжал длиной в сяку и три суна, задвинутый в восьмигранные ножны персикового цвета с белым лепестковым узором, и еще нес он, словно трость, огромную алебарду. Что же до внешности, то хоть и был он монахом, но голову не брил никогда, и она густо обросла волосами, поверх которых был напялен боевой колпак; верхушка колпака была заломлена, жесткие пряди торчали из-под него во все стороны и загибались к небесам. Словом, статью своей Танкай являл борца сумо, а видом решительно смахивал на черта.
      Согнувшись в дупле, вперил в него свой взор Есицунэ и тотчас же заметил, что шея Танкая ничем не прикрыта и рубить по ней будет удобно. Танкай же, не подозревая, что его ждут и выбирают миг для разящего удара, повернулся к храму и произнес такое моление:
      - О всемилосердный Тэндзин! Желаю, жажду: продай в мои руки прославленного доблестью мужа!
      Есицунэ все было видно и слышно, и он подумал: "Вот она, карма! Бывалый вояка, а не ведает, что наступил его смертный час! Сейчас он умрет!"
      Он уже поднял меч для удара, но остановился. "Так не годится,- сказал он себе.- Этот человек возносит молитву тому же божеству, которому вверил себя и я, и это трогает мое сердце. Ведь я уже осенен благодатью храма, он же находится лишь на пути к ней. Достойно ли будет зарубить собрата по вере, не успевшего еще завершить задуманное моление?"
      Так рассудил Есицунэ, хотя спокойно пропустить мимо себя ненавистного врага и ждать затем его возвращения труднее, нежели ждать, пока крошечный росток превратился бы в знаменитую тысячелетнюю сосну в Сумиёси на берегу Суминоэ.