Порт-Артур, Воспоминания участников

      Только один раз чисто личный разговор со мной на завтраке у него, на который ежедневно приглашались по очереди офицеры "Петропавловска", и с которыми он хотел ближе познакомиться. Приглашенный садился рядом с адмиралом. Он вспоминал моего отца, расспрашивал о семье, о моем дядюшке-адмирале, которого хорошо знал. Я помню, как великий князь Кирилл, при упоминании его имени, неожиданно вмешался: "Прекрасный офицер, ваше превосходительство", - и как Макаров так холодно и иронически взглянул на него, что великий князь умолк.
      Капитан 1 ранга
      Н. В. Иениш
      {151}
      ПАСХА 1904 ГОДА
      В страстную субботу адмирал Макаров приказал миноносцам "Грозовой" и "Выносливый" приготовиться к походу и перед выходом в море подойти к флагманскому кораблю.
      Перед заходом солнца оба миноносца отшвартовались у борта броненосца "Петропавловск". Вскоре появился адмирал Макаров и приказал всей команде собраться на палубе и его окружить. Тут адмирал, со свойственной ему особенной серьезностью и сердечностью, обратился к нам с кратким словом, что "наступает Св. Праздник Воскресения Христова, наш наибольший христианский праздник, но сейчас война, и вот я вас избрал в эту ночь охранять всех нас, дабы все остальные могли на короткое время забыть войну и сосредоточиться в молитве. Дай Бог вам исполнить этот святой долг"!
      Как засверкали во всех глазах энтузиазм, гордость и радость за такое доверие. Обоим командирам - Шельтингу и Рихтеру - он пожал руку и ушел на свой корабль, а мы в море. Какая была темная ночь! Только легкая рябь покрывала море и густые облака только изредка пропускали свет звезд.
      Но в нас было светло, никогда еще мы так жадно не ожидали увидеть неприятеля и накинуться на него, как в эти часы. Мы почему-то были уверены, что в эту ночь непременно будет стычка с ним, либо миноносцы появятся, или вновь брандера, но проходил час за часом. Около полуночи к нам прибыл сам адмирал Макаров и провел два часа на "Выносливом", а потом пересел к нам на "Грозовой". Стоит на мостике, иногда пройдется по палубе, осматривает орудия и минные аппараты {152} - и везде разжигает восторг и внимание. Час проходит за часом и на востоке появляется светлая полоса. Внимание всех обращено на темный западный горизонт, с надеждой, что, может быть, покажется неприятель, но и это тщетно. Адмирал приказывает идти в гавань, высаживается на "Петропавловск" и, прощаясь говорит:
      "Через час буду у вас разговляться". Вновь охватывает всех восторг. Не чувствуется усталость напряженной ночи. Вот появляется аналой, священник, откуда-то куличи и яйца и уже по набережной приближается адмирал, кивает священнику и радостно, торжествующе раздается: "Христос Воскресе из мертвых"!.. и эти же люди, которые только что ночью не только готовы были жертвовать своею жизнью, но даже досадовали, что всё еще не было неприятеля, теперь рады, что - живы и невредимы и славят Господа Бога своим пением "Христос Воскресе"!
      По окончании богослужения адмирал сказал, что Господь был милостив, что охранял нас эту ночь от кровопролития, потом похристосовался со всеми и оставил неизгладимую память у всех нас, участвующих.
      Это была моя самая лучшая Пасха!
      Капитан 1 ранга
      барон Мирбах
      {153}
      НА "БАЯНЕ" 31 МАРТА 1904 ГОДА
      Вечером 30 марта 1904 года на крейсере "Баян" был получен приказ: "Иметь все котлы под парами и быть готовым к выходу в море для поддержки наших восьми миноносцев, посланных на разведку к островам Эллиот". Миноносцы должны были вернуться с рассветом. Около 4 часов 30 минут 31 марта, мы на "Баяне" получили приказание: "Немедленно выйти на помощь нашим миноносцам, так как в море слышна канонада".
      Внутренний бон не был разведен из-за поломки машин дежурного портового баркаса, и нам пришлось спустить паровой катер. При его помощи бон был разведен. Уже на ходу мы подняли катер и вышли на внешний рейд. Командир, капитан 1 ранга Г. Н. Вирен, прекрасно управлялся и, пройдя по заранее протраленному пути малым ходом, дал полный ход. И 21-узловым ходом мы помчались по направлению канонады. Погода была тихая, мглистая. Через некоторое время мы начали разбирать силуэты нескольких миноносцев. Шедший навстречу миноносец "Смелый" сообщил нам, что ему удалось вырваться из окружения неприятельских крейсеров и миноносцев, а подбитый "Страшный", по-видимому, погибает. Вскоре в бинокль можно было разобрать, что "Страшного" окружили четыре японских миноносца и расстреливают его на близкой дистанции, он же не отвечает на огонь и тонет. Когда мы приблизились к нему на 5 миль, неприятельские миноносцы отошли к показавшимся из мглы четырем крейсерам. Па наших глазах "Страшный" потонул.
      Мы подошли к месту гибели его около 6 час. утра. Море было спокойное и на обломках держались шесть матросов. Немедленно были спущены {154} спасательный вельбот и шестерка, которые подобрали пять матросов. Шестому я с мостика бросил конец со спасательным кругом и крикнул: "Держись, голубчик", но он не имел сил протянуть к нему руку. Лежал он на спине на решетчатом люке; у него был разворочен живот и все внутренности вывалились и были в воде. Он мне ответил: "Нет сил - всё равно умру". Его не удалось спасти, так как в это время неприятельские крейсера приблизились к нам и открыли огонь из восьми 8-дюймовых орудий и 16-ти 6-дюймовых. (Их было два броненосных крейсера и два - типа "Читозы").
      Мы еще не могли дать хода, ибо поднимали наши шлюпки и отвечали из одного 8-дюймового и двух 6-дюймовых орудий. Минут через пять шлюпки были подняты, спасенные снесены в лазарет. Мы дали полный ход и, сражаясь, направились к Ляотишану, чтобы прикрыть наш миноносец, возвращавшийся в Артур. Командир искусно маневрировал, держа неприятеля на выгодном для нас курсовом угле, и прикрывал наш миноносец. Когда мы дали полный ход, команда во всех помещениях закричала "ура", как бы высказывая восхищение командиру за его лихой маневр.
      В это время адмирал Макаров на "Петропавловске" с крейсерами шел к нам на помощь. Неприятель, увидев нашу эскадру, начал удаляться и скрылся во мгле. Бой наш продолжался около 20 минут.
      Море кишело от взрывов крупных снарядов вокруг "Баяна", палуба была засыпана осколками.
      Бог нас миловал - прямых попаданий не было.
      Приблизившись к нам на видимость сигнала, командующий флотом приказал нам: "Приблизиться". Полным ходом подошел командир "Баяна" к эскадре, лихо развернулся и, подойдя на параллельном курсе к "Петропавловску", доложил о спасении пяти матросов. Адмирал поздоровался с командой, поблагодарил за лихое дело и приказал полным ходом идти к месту гибели "Страшного". Как сейчас помню стоящего на мостике адмирала Макарова и его ласковые слова благодарности. Мы все знали, что он имеет нравственное право посылать нас в самые опасные операции, и шли {155} совершенно спокойно, ибо знали, что в нужный момент он поможет и ни на минуту не забудет нас. На корме "Петропавловска" около башни с 12-дюймовыми орудиями стоял в шубе и меховой шапке художник В. В. Верещагин и что то зарисовывал. Через три часа он погиб. Эскадра следовала за нами, но, конечно, значительно отстала от нас, когда мы подошли к месту гибели "Страшного". В тот же самый момент из мглы показались четыре неприятельских броненосных крейсера и немедленно открыли по нас огонь с расстояния 45-50 кабельтовых. Огонь их 16-ти 8-дюймовых орудий и многих 6-дюймовых был очень интенсивен. Как и в первом бою, море вокруг нас кипело от взрывов.
      Вторично Бог миловал - прямых попаданий не было. Лишь от взрыва 8-дюймового снаряда под выступом мостика были контужены два офицера и четыре матроса с прободением ушных барабанных перепонок, да несколько человек были легко ранены осколками на палубе. Увидев нашу эскадру, японцы начали медленно удаляться, точно желая завлечь наши суда подальше от Порт-Артура. Мгла начала расходиться, и на юго-востоке мы увидели много неприятельских судов. Не прекращая боя, мы старались определить количество их и сообщили об этом сигналом командующему флотом. С "Петропавловска" было произведено несколько выстрелов из 12-дюймовых орудий, но за дальностью расстояния огонь был прекращен. Адмирал, разобрав наш сигнал, повернул в Порт-Артур, по-видимому желая принять бой поближе к веркам крепости. Одновременно был поднят сигнал "Баяну" вступить в кильватер". К этому времени все суда вышли на внешний рейд и вступили в строй на свои места.
      Японская эскадра в составе 6 броненосцев, 6 броненосных крейсеров (в числе их были новые, недавно купленные крейсера "Ниссин" и "Касуга"), легкие крейсера и очень много миноносцев, медленно приближалась к Артуру. Подойдя на внешний рейд, адмирал Макаров повернул на восток. Броненосцы находились мористей, крейсера во второй линии - ближе к берегу. На флагманском корабле подняли сигнал: "Миноносцам войти в {156} гавань". Почти одновременно с этим сигналом раздался взрыв на "Петропавловске". Облако черного дыма поднялось над его носом и вырвалось пламя; затем раздался второй взрыв с облаком белого пара (по-видимому, взорвались огнетрубочные коробчатые котлы). Нос броненосца с креном на правый борт стал быстро погружаться в воду, корма поднялась над морем и винты продолжали работать в воздухе. Наконец раздался третий ужасный взрыв поднялось желтое пламя и облако желтовато-бурого дыма. Корабль исчез под водой. Без сомнения, взорвались снаряды в погребе 12-дюймовых орудий под кормовой башней. Немедленно были спущены шлюпки для спасения утопающих. Я был старшим штурманом "Баяна" и записывал моменты различных боевых событий или диктовал их моему помощнику. По моим записям, с момента первого взрыва на Петропавловске до его исчезновения под водой прошло 1 минута 43 секунды. Неприятель продолжал медленно приближаться к нам и был ясно виден. Через очень короткий промежуток времени после гибели "Петропавловска" взорвалась "Победа", и с большим креном стала входить на внутренний рейд. В то время раздалась стрельба со всех наших судов из 75-миллиметровых и ниже калибром орудий. Видимо, на всех судах явилась мысль, что неприятельские подводные лодки взорвали наши суда. Выбрасываемые отстрелянные медные гильзы унитарного патрона 75-миллиметровых орудий, попав в воду, плавали, пока их не заливало водой. Их принимали за перископы. Паника овладела кораблями, и все суда направились к входу на внутренний рейд. Тогда мы, старшие специалисты, находившиеся по боевому расписанию на мостике, обратились к командиру "Баяна" с просьбой поднять сигнал: "Входить по порядку номеров, указанному в приказе адмирала Макарова. Сначала капитан 1 ранга Вирен не соглашался, будучи младшим из командиров судов 1 ранга, но, видя беспорядок, всё же поднял сигнал. Мачта на Золотой Горе отрепетовала его, а затем все суда. Сразу восстановился порядок, и корабли благополучно вошли в гавань и на внутренний рейд. "Баяну" же приказано было остаться на рейде к {157} наблюдать за неприятелем. Японцы два или три раза подходили на очень близкое расстояние, но почему-то не открывали огня. Господь Бог продолжал быть милостивым к нам, "Баяну" - ведь мы сколько раз проходили совсем рядом с поставленными на рейде минами и не взорвались. На следующий день тральщиками были обнаружены еще несколько японских мин. Только в пятом часу мы вошли на внутренний рейд.
      Весь личный состав флота был удручен гибелью адмирала Макарова. Такого другого у нас не было. Тяжело было у всех нас на душе. Нам не везло. Блестящая подготовка к войне, счастье и удача были на стороне японцев.
      Контр-адмирал
      К. В. Шевелев
      {159}
      В ДЕНЬ ГИБЕЛИ АДМИРАЛА МАКАРОВА
      -Погиб "Петропавловск" с адмиралом Макаровым, - понеслась мрачная и страшная весть по внутреннему бассейну.
      Все бросились на Дачные Места, откуда видна была катастрофа. Это было в 11 часов утра 31 марта 1904 года. Когда я прибежал на взгорок у берега около Дачных Мест, "Петропавловска" уже не было. От него оставалось рассеивающееся облако дыма. Массы шлюпок еще толпились у одного места между судами эскадры, видимо, спасая тонущих. На вершинах холмистого берега всюду кучками стоял народ, смотря в сторону моря на рассеянную в беспорядке эскадру. Со всех сторон еще сбегались из города и порта люди, потрясенные новым несчастьем и новой неудачей, постигшей флот.
      Около меня стояло много моих знакомых офицеров, прибежавших из порта. С ручным фотографическим аппаратом военный инженер, полковник Рашевский, полный серьезности и внимания, не сводил глаз с места гибели броненосца и периодически приставлял аппарат к глазам, делая снимки или готовясь к ним (Как известно, полковнику Рашевскому удалось запечатлеть в трех снимках гибель "Петропавловска".
      Эти единственные исторические реликвии напечатаны в "Правде о Порт-Артуре" Е. К. Ножина.).
      Вдруг началась частая и беспорядочная стрельба с судов, но мы видели, что снаряды падали близко возле своих же кораблей. Громадные всплески разрывов ясно были видны нам всем. Не понимая происходящего, все стали обмениваться короткими вопросами: "В чем дело? Почему стреляют?"
      Потом оказалось, что на японских минах, поставленных неприятелем в ночь накануне, не только погиб {160} "Петропавловск", но подорвался и эскадренный броненосец "Победа", получивший пробоину. Но в тот момент с берега нам ничего нельзя было понять.
      По возвращении эскадры в гавань, выяснилось, что после подрыва "Победы", на судах почему-то заподозрили появление японской подводной лодки (Старший лейтенант Р. П. Зотов при гибели "Петропавловска", будучи мичманом, находился на эскадренном миноносце 1-го отряда в составе эскадры. Он был свидетелем описываемой драмы.
      Даже теперь, через полвека, он с отчетливостью помнит происшедшую катастрофу и уверял меня, что он тоже видел двигавшийся в воде перископ и обратил на него внимание своего командира.
      Теперь нельзя сомневаться, что никакого перископа там быть не могло. Такова была сила массового самовнушения перед грозным оружием нового типа, проявившим себя во Вторую великую войну в борьбе за обладание морскими путями.
      В то время нигде в мире еще не было подводных лодок, однако, шли работы по испытаниям подлодки во Франции. Мысль о подводных лодках была уже в умах.
      В те дни в Артуре железнодорожный техник Налетов, свойственник кап. 1-го ранга Матусевича, начал строить изобретенную им настоящую большую подводную лодку. В Артуре Налетов не мог ее достроить. Она была разрушена в сухом доке при бомбардировке порта. После войны, уже в России, Налетов ее построил, и она вошла в состав русского подводного флота. Замечательно, что подводная лодка, одна из первых в мире, была задумана в Артуре, в 1904 году, и позднее построена, - но не корабельным инженером, и даже не инженером вообще, а всего лишь техником по железнодорожной службе, человеком со скромным, едва со средним образованием. Как трудно ему было добиться внимания властей к своей научно-технической идее! Я это хорошо знаю, т. к. часто встречался с ним в доме моего начальника, ставшего еще в Артуре адмиралом. Налетов ничего не добился бы без помощи Матусевича.),
      увидели якобы перископы и открыли беспорядочный, почти панический огонь, каждый вокруг себя.
      И какая была стрельба?! Как друг друга не перебили? А может быть, за перископы принимали головы тонущих?
      Когда эта стрельба стихла, и миноносцы стали медленно двигаться в сторону входа в гавань, я бросился опять в порт, чтобы оказать помощь пострадавшим, если миноносцам посчастливилось кого-либо спасти.
      Придя к внутреннему бассейну, я пошел по стенке мимо сухого дока ко входу во внутренний рейд и дошел до дома командира порта, у самого входа во {161} внутренний бассейн, где находились и главные портовые ворота.
      Гибель адмирала Макарова и "Петропавловска" в течение одной-двух минут потрясла всех до глубины души: рабочие, матросы, офицеры, кто мог отлучиться, были еще на Дачных Местах. Прямо жутко было идти - ни живой души кругом.
      Вдруг сзади и справа от себя я услышал топот коней. Оглянулся и вижу карьером мчатся из портовых ворот два всадника. Они резко остановились у берега, шагах в двадцати от меня, и стали, как вкопанные, устремляя взоры на вход в гавань. Там никого не было видно. Первый офицер зарыдал, содрогаясь всем телом, сидя в седле. Он вынул платок и уткнулся в него лицом. Плакал он так горько, что мне слышны были его глухие рыдания. Это был великий князь Борис Владимирович. Второй был его адъютант.
      Вскоре во входе в гавань из-за Золотой Горы показались первые миноносцы и стали втягиваться во внутренний рейд. Часть их потянулась в восточный бассейн.
      Я побежал туда. Там обычно становились они бок о бок один к другому, кормами вплотную к набережной. На одном из миноносцев было около десятка спасенных и несколько трупов. Среди живых все были легко раненые, но дрожали от стужи, мокрые. Вода в море была еще очень холодная, но в воздухе было хорошо.
      Я взялся за одного, подававшего очень слабые признаки жизни. Это был почти старик, музыкант, сверхсрочный. Он как будто уже не дышал. Едва ощутимый пульс. Мы его положили на стол в кают-компании. Я стал делать ему искусственное дыхание. Офицеры и матросы-вестовые укрывали его одеялами и шинелями и согревали бутылками с горячей водой.
      В это время приходит кто-то со стенки и говорит мне:
      - Идите скорее, доктор, великий князь ранен. Он на миноносце, отшвартовавшемся там-то в бассейне. Я спросил, тяжело ли ранен великий князь? Мне {162} ответили, что у него на ногах мелкие раны, но он очень потрясен и страдает.
      - Говорит ли? - спросил я.
      - Да, - ответили мне.
      - Тогда поищите скорее кого-либо другого. Если я брошу этого, он умрет.
      Музыкант постепенно очнулся. Его отправили в Сводный военный госпиталь. Не знаю, выжил ли он. Конечно, ему угрожало осложнение в легких от холодной воды, особенно в его возрасте.
      Мичман Петя Воробьев (мой соплаватель по "Пересвету"), в те дни плававший уже на миноносце, рассказал мне потом, что великий князь Кирилл Владимирович плавал на обломках в числе чудом спасшихся.
      Когда миноносец приблизился к плававшим, Воробьев увидел среди них и великого князя. Всех быстро втащили на палубу и повели в кают-компанию миноносца.
      С миноносцев, стоявших в бассейне, я пошел в сторону портового лазарета, так как узнал, что большинство спасенных были доставлены туда. Когда я быстро шел по набережной внутреннего бассейна, навстречу мне два офицера вели, поддерживая под руки, флаг-офицера адмирала Макарова, мичмана Яковлева, только что доставленного на берег. Он был без фуражки и едва передвигался. Голова его всё опускалась и свисала. Лицо было испачкано и измучено.
      Мичман Яковлев (Лет десять спустя, когда я служил в морском министерстве в Управлении главного санитарного инспектора флота, этот Яковлев уже был капитаном 2-го ранга и состоял адъютантом при морском министре, адмирале Григоровиче.), великий князь и другие, оставшиеся в живых, спаслись только потому, что были наверху, на мостике возле адмирала Макарова, - но самому адмиралу спасти не удалось. В море потом видели плавающее адмиральское пальто. Видимо, адмирал сам его снял, чтобы легче было плыть, но, как старик, он не мог удержаться на воде.
      Из числа спасенных только два-три десятка человек были не ранены. Несмотря на то, что катастрофа произошла в миле или двух от берега и среди своих {163} судов, все остальные погибли с кораблем: так ужасен был взрыв.
      Небольшой портовый лазарет находился очень близко от внутреннего бассейна, направо от портовых ворот, недалеко от знаменитого в Артуре ресторана "Саратов", получившего имя парохода Добровольного флота того же имени от буфетчика его, основателя ресторана.
      Там было полно. Старший врач лазарета, д-р Глазко, быстро показал мне спасенных. Все были крайне потрясены взрывом и многие дрожали от нервного шока и холодной воды в море. Их успели уже уложить в кровати.
      Мы прошли в мертвецкую. Среди покойных я сразу же узнал мичмана Бурачка, флаг-офицера адмирала Макарова, с которым был дружен. Высокий, тонкий брюнет, совсем еще юноша, лет 20-ти, очень учтивый и деликатный. Он лежал на каменном полу среди только что доставленных трупов, как живой и, казалось, был еще теплым. Я стал делать ему искусственное дыхание и всё что мог сделать. Мне было жаль Бурачка, как родного брата. Чем больше я старался, тем больше становилось мне жаль этого замечательного юноши. После целого часа тщетных усилий, меня почти оттащили от него. Это потрясло меня настолько, что я всё время говорил о нем, еще несколько дней подряд. Мой сожитель по квартире мрачный доктор Николаенко (брат товарища министра финансов при Коковцеве) сказал мне наконец:
      - Если вы не перестанете говорить о Бурачке и думать о нем, вы сойдете с ума!.. Не хочу слушать об этом и настоятельно советую вам взять себя в руки. Завтра, может быть, нас ожидает то же.
      Не помню уже, был ли найден труп адмирала Макарова. Кажется, не был найден. Помню, однако, до крайности скромные похороны некоторых жертв "Петропавловска" (Из моей диссертации на степень доктора медицины привожу официальные данные о потерях в личном составе обоих эскадренных броненосцев 31-го марта 1904 года.
      На "Петропавловске" находилось, вместе со штабом командующего флотом: 705 человек, из них погибло и умерло от повреждений 636. Оставшихся в живых после повреждений было 53 человека. Пострадало 95% экипажа и штаба. Погибло 88%.
      Уцелел только один из десяти!
      На "Победе" из 745 был ранен только один матрос, оставшийся в живых.).
      Воинский наряд был в общем с полуроту.
      {164} Была музыка и около полусотни провожавших покойных по пустынным улицам старого города. Настроение у всех было подавленное. Каждый понимал, что произошло непоправимое для флота.
      В день гибели "Петропавловска", часов около трех дня, я был на миноносцах в гавани. По набережной проходил торопливо флагманский доктор А. А. Бунге и спрашивал, не видели ли меня. Ему указали.
      - Разыскиваю уже целый час д-ра Агафонова, - сказал мне Бунге, - и не могу найти. Через два часа отходит поезд, в котором будет эвакуирован в Россию раненый великий князь Кирилл Владимирович. Я хотел назначить Агафонова для его сопровождения, но не могу найти, не поедете ли вы с великим князем, хотя бы до Мукдена?
      Доктор Агафонов уже назначен был комиссией врачей для возвращения в Россию, по нездоровью. Для меня же это было неожиданно. Я так вошел в свои функции на миноносцах, что мне не хотелось оставлять это дело.
      - Может быть, Александр Александрович, вы найдете кого-либо другого. Вы знаете, сколько дел начато мною. Кроме того, что скажут другие? Подумают, что я тоже эвакуирован по нервозности.
      Бунге настаивал, я отпрашивался.
      - Ну, хорошо, если найду в эти оставшиеся у меня полчаса кого-либо, освобожу вас, а не то вы поедете.
      Бунге ушел и до вечера я его не видел. Он послал д-ра Маркова, Николая Македоновича, моего товарища по курсу, младшего врача портового лазарета. Марков так понравился великому князю (у него, действительно, мягкий, ласковый характер), что он довез великого князя Кирилла Владимировича до Петербурга, а оттуда сопровождал его в Германию.
      Морской врач
      Я. И. Кефели
      {165}
      ГИБЕЛЬ "ПЕТРОПАВЛОВСКА"
      (Свидетельство и личные переживания)
      После утомительного раннего утра, полного тревоги, вызванной гибелью "Страшного" и боем "Баяна" и в ожидании возможного боя, несколько офицеров спустились в кают-компанию перекусить и влить в себя горячего. За длинным столом у минного аппарата напротив меня сидел вечно веселый Сейпель (мл. инж. мех.), неподалеку - озабоченный Перковский (старш. инж. мех.), в стороне еще три офицера, лиц которых я не видел. Я держал пред собою на столе мой Фолдинг и переменял израсходованную утром катушку. Через иллюминаторы, открытые для разгона возможных ядовитых газов шимозы, прохладный сквознячок прогуливался по помещению.
      Вдруг, характерный звук минного взрыва, сопровождаемый страшным вертикальным толчком, как бы подбросившим наш массивный стол и вырвавшим у меня из рук мой аппарат, заставил нас вскочить на ноги. У всех впечатление взрыва - непосредственно под нами.
      Одновременно продолжительная вибрация броневой палубы и легкий крен на нос. Кто-то крикнул: "Задраивайте иллюминаторы!" Мы бросились было к ним, но их было слишком много, а продолжающиеся вибрации и какой-то странный шум, проникавший через открытую дверь, вынудил нас побежать к ней (другая была задраена снаружи). Впереди меня Сейпель, нахлобучив фуражку, устремился по коридору в машину. Всё еще находясь под впечатлением взрыва под кормой и считая себя последним, я остановился за дверью и начал ее задраивать. Только я набросил один болт, а со вторым не успел справиться, ибо кто-то сильно давил на дверь изнутри, {166} как раздался второй взрыв, ясно где-то в носу, и корабль задрожал еще сильнее. Бросив дверь, побежал по трапу. Едва достиг половины - взрыв где-то под соседней башней. Палуба, прилегающая к ее кожуху, раскрылась, стена огня пронеслась сбоку, спалив ворс правой стороны моей меховой тужурки, и исчезла. Но трапа не тронуло.
      Во второй палубе поднималась по трапу бегом сплошная струя матросов. У подножия образовалась пробка. Но никаких признаков паники не было. Я приостановился, чтобы пропустить эту толпу и бросился к находившейся рядом моей каюте, желая - курьезная в такой момент идея - взять висевший там на стенке портрет моей тетки, артистки Заньковецкой. Но у самой двери, услыша раскат нового взрыва, где-то в центре и почувствовав усиление крена, повернул к трапу. Он был уже свободен. В этот момент заметил часового у денежного ящика, прикрепленного у кожуха башни. На мой приказ: "бросай всё и беги", ответ: "Никак нет, ваше благородие, не могу". Больше я его уже не видел, ибо был последним, поднявшимся по вздыбленному уже трапу.
      Наверху картина полной катастрофы. Направо, - среди взвивающихся на бесконечную, казалось, высоту столбов пламени и клубов дыма, вырывающихся впереди задней трубы из спардека во всю его ширину, взметываются огромные осколки чего-то. Корабль уходит носом в воду, кренясь на правый борт.
      "Виктория" (Памятная гибель на полном ходу английского броненосца "Виктория", протараненного броненосцем "Компердоун" во время маневров.) мелькнуло в голове.
      Предо мною быстро вздымающийся левый борт, на котором несколько матросов и Перковский в белом кителе бросаются один за другим за борт. Чуть слева от них доктор Волкович в расстегнутом пальто поднимается с трудом, на четвереньках, по палубе, к борту. Куски исковерканного железа падают кругом. А вдали, как радостный контраст, ярко освещенные солнцем {167} ликующие высоты Золотой Горы и Электрического Утеса. Весь корпус корабля непрерывно дрожит. За кормой слышится шум работающего в воздухе, быть может, остаточным паром, винта.
      Вдруг мозг пронизывают слова моего покойного отца: "Когда корабль гибнет, никогда не бросайся с наветренного борта" (Выражение, понятное для людей парусной эпохи, когда "наветренный" борт означал, нормально, борт поднимающийся.).
      Я остался на месте, опираясь на раму люка. Несколько секунд, и поваленная по тревоге шлюпбалка поворачивается на оси и скользя по палубе, скашивает Волковича. Навзничь, на своем раскинутом пальто, с раскинутыми руками, бескровным лицом и закрытыми глазами, он проскальзывает по склону палубы. Протягиваю руку, чтобы удержать его за пальто, но могу только коснуться сукна.
      Повернувшись для этого, вижу на вздымающемся крайнем юте группу человек в 30 матросов и благородную голову Верещагина, окаймленную барашком высокой шапки и воротника, как бы прикованных к борту звуком вращающегося винта.
      Еще несколько мгновений - и новый взрыв выбрасывает, как пробку, правую кормовую 6-дюймовую башню. Соседняя с нею стрела Темберлея срывается с места, с басистым ревом вихрем проносится над моей головой и сметает всю группу Верещагина.
      Хороший (в то время) пловец и незаурядный ныряла, я жду только удобного момента, чтобы покинуть судно. Вода быстро подходит по палубе с правого борта. Под впечатлением, что корабль переворачивается (В действительности, он не успел перевернуться, как коснулся передней своей частью дна и осел на крене, что доказывает случай спасения флаг-офицера мичм. Шмидта.), я отрываюсь от люка, пробегаю несколько шагов по наклону, бросаюсь в воду и ныряю вкось на глубину, уходя от массы броненосца, проходящего надо мной, унося видение сектора голубого неба между накрывающей палубой и морем. Только на мгновение чувствую тянущую в сторону силу и ухожу еще глубже до полного {168} истощения запаса воздуха. Открыв рот, как пробка возвращаюсь на поверхность.
      Корабль уже исчез. Море черно вокруг от угольной пыли и между траурными волнами ныряют какие-то обломки и головы людей. И над всем этим носится страшный протяжный вой. Кажется, что всё море стонет. Это сливающиеся непрерывные крики людей. А на горизонте всё тот же сияющий под солнцем берег.
      Впервые с момента взрыва чувство ужаса влилось в меня с этим стоном и, одновременно, мысль о судьбе адмирала. Неудержимо тянуло удалиться от этой черной пелены. Перевернулся на спину, чтобы отдышаться, снял ботинки. Вдруг находящая волна наваливает сверху и с ног какую-то массу. Взглянул, - спина бушлата матроса, нелепо работающего руками, и его затылок, заливаемый водой, на моей груди. Первое побуждение - поддержать. Вдруг рука матроса захватывает сверху мою тужурку. Явно, он не владеет собой. Расстегиваю тужурку, чтобы оставить ее ему, но руки держат за обе полы. Остается погрузиться горизонтально в глубину. Он оставляет меня и я выныриваю в стороне.
      За волнами ничего не видно. Плыву дальше. Еще два раза кто-то хватается за меня. И каждый раз я ныряю, чувствуя слабость от холода охватывающего ноги, - напрасно скинул ботинки! Застегнул тужурку. Наконец, вижу группу из четырех матросов, курьезно спаянную на волнах. Кричат: "Сюда, ваше благородие!" Приближаюсь и натыкаюсь на что-то под водой. Оказывается, шлюпочная мачта, за которую они держатся руками и которая под этим давлением находится под водой. Первые их слова: "Видели адмирала?" И в следующие минуты одна тема: "Что броненосец! Только бы адмирал жив остался!"