А вскоре солнце стало таким горячим, что рыболов повернулся к нему спиной. Снег напитался водой, и когда Алмазов, потягиваясь, попробовал сделать несколько шагов в сторону от лунки, то сразу провалился до самого льда и едва не зачерпнул воды в резиновый сапог.
      А вот, пересекая Волгу, пролетел черный дрозд, обычно появляющийся под Москвой значительно позже скворцов. Вслед за ним высоко над рекой пролетела небольшая стая гусей.
      Весна запоздала, и этот теплый день после холодов был как окно, которое вдруг открыли, н столпившиеся перед ним птицы полетели в него.
      Потемневший снег таял, и бугры на высоком берегу обнажались на глазах. На льду под берегом появилась длинная, узкая полоска воды. Прозрачный воздух казался недвижимым/но и снежной дали вдруг заволновался, заиграл, и переливчатые струи его, сплетаясь и расплетаясь, потекли над полем.
      Это было такое удивительное, еще невиданное художником зрелище, что он не сразу поверил глазам. Зримое движение воздуха! Если это передать на холст... И показать грачей с раскрытыми клювами... так, чтобы послышались крики их. Это тоже может быть чудом живописи.
      Легкий удар по блесне прервал его мысли. Алмазов подсек и потянул к себе тяжелую рыбу. Но вытащить ее не удалось: она ушла у самой лунки.
      - А, черт! - с досадой прошептал Алмазов и стал рассматривать якорек, у которого рыба сломала кончик одного из крючков. Пока он менял якорек, а потом белую блесну на желтую, прошло не менее получаса. За это время к удивлению рыболова обнажился неподалеку от игравших ребят новый холм под кручей. На нем, попыхивая папиросой, стоял высокий парень в черном ватнике и безмятежно разглядывал дали. И вот рядом с ним незаметно появился ручей. Спускаясь по ложбипе в реку, он громко булькал. Полоска воды стала шире и длиннее.
      Между дедом и парнем, которых разделяла ложбинка с ручьем, издали показалась голова толстенькой девушки в синем платке, потом и вся она. С ведрами на коромысле, покачиваясь, она утицей осторожно стала спускаться из ложбины к проруби, но, увидев воду у берега, повернула назад.
      Парень сверху ей крикнул:
      - Обожди! - и исчез.
      Минуты через две, делая огромные прыжки, он подбежал к берегу, положил через воду доску. Девушка прошла по ней и, набрав в проруби воду, повернула обратно. Парень, вероятно, пошутил, потому что до Алмазова донесся громкий смех девушки, который слышался до тех пор, пока она неожиданно не оступилась. Парень, он шел сзади, растопырил руки: то ли хотел поддержать ее, то ли обнять.
      - Эй, эй!- шутливо крикнул старик и, обнажая беззубый рот, укоризненно замотал головой.
      - Ладно, ладно,- смущенно улыбаясь, отступая, сказал парень.
      - Не боишься обжечь руки? Ты чтото, Максимка, стал смелый. Видно весну почуял.
      - Ладно, ладно...- повторил Максимка, но на этот раз шутливо и без смущения.- Твое дело теперь, дед, знаешь какое? Спокойное. Поглядывай на нас, молодых, да радуйся. А хочешь - завидуй.
      Нам все равно.
      И снова расставил было руки. Девушка, взвизгнув, опустила ведра на снег и с хохотом убежала в деревню.
      Максимка посмотрел ей вслед и, сказав старику "тяжелое наше дело", взял ведра и пошел в гору.
      Мальчишки хором звонко и долго дразнили его, потом, как это бывает перед чем-то необыкновенным, вдруг притихли и повернули головы в сторону Прилук.
      Над красной церковью высоко летели шесть больших ослепительно белых птиц. Их крылья сверкали в солнечных лучах.
      Лебеди летели на север. Когда они превратились в маленькие точки, от них до Алмазова донесся короткий звук - будто кто-то на мгновение дотронулся до струн арфы. Но лебедь оборвал песню в самом начале.
      А воздух все переливался, все струился, жирная земля на буграх дымилась. Стало еще теплее. Никита Петрович снял ватник, расстегнул ворот и, уже не заботясь о рыбе, наблюдал, что делается на реке и берегах.
      А вокруг происходили чудеса. Шагах в пяти от лунки незаметно появилась большая лужа. Па край ее опустилась птичка, серая с черным, и замахала длинным хвостиком. Вверх, вниз!
      Вверх, вниз! Добро пожаловать, милая трясогузка!
      И вдруг - не показалось ли? - перед самым лицом пролетела муха. На льду-и муха!
      Алмазов хотел проследить, где она сядет, но муха словно растворялась в зыбком воздухе. Незаметно исчезла и трясогузка, и над лужей запорхала краснокрылая бабочка.
      - О, животворящее солнце! Недаром тебе поклонялись и пели гимны! продекламировал Никита Петрович.
      Он хотел еще сказать что-либо в этом роде: такое у него было торжественное настроение, но крылья бабочки напомнили красную косынку жены, и он задумался.
      В такой косынке она поливала цветы, ездила за город... Теперь он способен был бы понять восторги Людмилы Ивановны, когда она гфиходила в лес, на реку. Прав ли он в своей ненависти к пеи^
      И вражда мало-помалу уступила место другому чувству, которое принесли с собой птицы и весна.
      Высоко в небе раздался крик, звучный и такой красивый, что у Алмазова дрогнуло сердце. Ничего подобного ему не приходилось слышать. Он встрепенулся, весь отдался вниманию, но звук, разлившись над полями и лесами, замер. А жаль! Это был голос победы, настолько сильный, что заполнил собою небо, и оно, казалось, запело.
      И Алмазов, и ребята, и дед завороженно смотрели вверх, и всем им хотелось, чтобы крик повторился. Но чуть видимый журавль спешил на север.
      Никита Петрович так и не понял, что это было, по сердце па таинственный крик отозвалось музыкой.
      После журавля птицы уже показывались то там, то сям, поодиночке и стаями. Они летели со своими песнями. Казалось невероятным, что молчавшие всю зиму мерзлые поля и холодное небо вдруг ожили, наполнились теплом и запели.
      Алмазов почувствовал, что это пение разбудило от долгой спячки и его. Он уже не мог сидеть и поднялся во весь рост.
      Потом стал на ведро, и если бы была высокая лестница, полез бы по ней до самого неба: так ему хотелось быть там, где летели птицы, чтобы заглянуть в их счастливые глаза.
      Все больше и больше росло светлое и теплое, какое-то незнакомое чувство, заставившее его прошептать:
      - Весна-а!
      И это слово прозвучало, как любовь или счастье, что одно и то же.
      Теплые волны воздуха продолжали расправляться со снегом.
      Ручьи становились говорливее, полоска воды у берега росла, с кручи по снегу поползла глина. В ложбине, где недавно поднималась девушка с ведрами, ручей уже не булькал, а гремел.
      Снег на реке таял и обнажал ноздреватый, крупнозернистый лед.
      Удивляясь силе весны, победившей в несколько часов метровый снег на холмах и разбудившей землю от полугодового сна, Алмазов не заметил, как к нему подошли приятели. Из их рюкзаков торчали хвосты крупных рыб. Столяр, подойдя к своему другу, жалостливо спросил:
      - Как же это ты, Никита Петрович, нынче-то опростоволосился? Мы ж тебе махали. Аль не видал? Судак брал почем зря.
      - Видел, да понимаешь, брат... Как сел, так и вставать не захотелось. Тут, брат, такое дело было. Весна на глазах шла.
      Первый раз в жизни видел.
      Столяр слушал его, не веря своим ушам.
      Один из рыбаков осуждающе заметил:
      - Хэ, весна! Что толку в том? Зачем мы сюда приехали? За рыбой или...
      Он не договорил. Его удивило лицо Алмазова: оно светилось.
      И рыболов понял, что Никита Петрович поймал больше, чем все они вместе, поймал нечто такое, отчего глаза всегда горят счастливым блеском.
      Слушая рассказы приятелей об их удачах. Алмазов по привычке подергивал удочку. Вдруг он почувствовал удар по блесне, после чего, по выработанной привычке, сделал рукой резкое движение вверх. Рыба стремительно потянула леску вниз. Спустя несколько минут он с трудом, под изумленные возгласы своих спутников, вытащил огромного радужного судака. И это было ему как бы наградой за то, что в тот день он не проявлял жадности к рыбе.
      Совсем незаметно подошла вечерняя заря, но не розовая, как утром, а тусклая, с расползающимися полосками мутных облаков, заря, предвещающая дождь.
      Стало совсем тепло. И когда рыболовы, идя в деревню, подошли к круче, они увидели, что лед уже отошел от берега и полоска воды стала такой широкой, что ее не перешагнуть. Брод все-таки нашли, но Алмазов, прыгая чс-рез трещину, поскользнулся и ухнул в нее до пояса. Но холодное купание не омрачило его радужного настроения. Он шагал, наполненный чем-то большим и светлым.
      Приехав утром в Москву, художник в задумчивости весь день ходил по комнате, к вечеру загрунтовал большой холст, поставил его на мольберт, подготовил краски, кисти, но работать уже было нельзя: наступили сумерки.
      Ночь Никита Петрович провел в полусне, в творческом возбуждении, а на рассвете, еще не совсем одетый, подошел к мольберту, взял кисть, но вместо того, чтоб обмакнуть в краску, завертел ее в пальцах. Нет, он еще не готов выполнить задуманное!
      Кисть выпала из руки. Чтобы ее поднять, он опустился на колени и, глядя на кисть, поник головой, задумался. Тот, кто взглянул бы на ею лицо, заметил бы мучительное напряжение мысли.
      Эти творческие муки не оставили его и тогда, когда он сел за холст. Сначала нерешительно сделал контур, другой, потом несмелый мазок, еще мазок... Большая пауза. А затем кисть быстро и размашисто запрыгала по холсту. И мертвый, сырой холст стал оживать, преображаться. Сначала на нем показалась пробуждающаяся, сияющая под солнцем река. По тающему снегу н каким-то другим, неуловимым признакам было заметно, что она готовится к великому путешествию. Потом заблестел снег на полях, заструился над ними воздух, потянули к себе заманчивые голубые дали, и, мазок за мазком, на черном бугре у кручи появился белый, бородатый, в нагольном дырявом полушубке старичок и с ним три мальчика разных лет.
      Стоя на коленях со склоненной на плечо головой и подставив к уху ладонь ребром, старик слушает небо. На губах его - улыбка. На старом морщинистом лице она краше цветка в пустыне, лучше игры солнечного луча на тихой воде. Это как бы улыбка жизни. В ней столько тепла, что она способна расплавить льды.
      Толстогубый мальчик лет четырнадцати, в солдатской старой папахе, прислушивается, раскрыв .рот и глядя удивленными глазами на небо.
      Второй, поменьше, остроносый, в большом отцовском ватнике, слушает, опустив голову и сдвинув брови. Третий, лет шести, смотрит на старика и ребят вопрошающими добродушными глазами: "Не понимаю, что вас там заворожило?"
      Алмазов назвал картину "Первый жаворонок". В скором времени она попала на выставку. Перед картиной всегда толпился народ. Товарищи по кисти поздравляли Никиту Петровича с большим успехом и спрашивали друг у друга:
      - Как это случилось, что наш Алмазов опять засверкал?
      Каждый вечер, когда закрывалась выставка, Никита Петрович читал в книге отзывов многочисленные записи посетителей о своей картине:
      "Алмазов сделал большое упущение, отчего картина сильно проигрывает,писал один инженер.- Он не показал на реке рыболовов. Эх, в такой денек да рыбку бы половить, душа сразу размякла бы".
      Какой-то искусствовед написал: "Никому не следует забывать: человек неотделим от природы, как дерево от земли. Дерево берет соки из земли, человек черпает силы из природы.
      Великое спасибо тем, кто подобно Алмазову, напоминает об этом.
      "Первый жаворонок" созвучен с картинами Поленова и Васильева. Художник в своем произведении показал не только мастерство, но и подобно всем влюбленным поведал с нескрываемой восторженностью о красоте любимой природы, которую не все замечают. Картила будит большое, чистое чувство. А нам это и нужно, и в этом секрет ее успеха".
      Неизвестный композитор, по-видимому из молодых, сообщил, что "Первый жаворонок" вдохновил его на лирическую симфонию, и теперь он приходит смотреть картину чуть ли не каждый день.
      Девушка с фабрики химических изделий в своем отзыве изливала чувства благодарности: и природа, и старик с ребятами, и крыши дома с березой напомнили ей колхоз, из которого она ушла на фабрику недавно, после окончания семилетки. При виде родного пейзажа она всплакнула, но зато с каким хорошим настроением работала потом.
      "Я пришла еще раз взглянуть на вашего "Жаворонка",- писала она.Удивительное дело - его не видишь, а слышишь.
      Товарищ Алмазов, извините меня, но расскажите хотя бы через газеты, как вы сумели все это сделать?"
      Дома, вспоминая эти отзывы, Никита Петрович в смущении не мог понять, чем он заслужил такой горячий отклик народа?
      Он знал одно: ему хотелось сейчас же, немедленно сесть за работу и писать, писать, не покладая рук.
      * * *
      Александр Полухин
      ЗАХАРКИ Н КЛЮЧ
      По тропинке, заросшей цепким кустарником, Мария вышла на пригорок. Подойдя к шалашу, оглянулась по сторонам.
      Кругом стоял лес, еще голый, но готовый в первый погожий день выпустить зелень молодых листочков.
      Сквозь просветы между деревьями блестела гладь большого озера. Вода стояла неподвижно. Лишь там, где вытянулся рукав заводи, вздрагивали затопленные веточки лозняка и слышался ровный приглушенный шум.
      Мария осторожно приоткрыла дверцу шалаша, заглянула внутрь и, снова прикрыв се, спустилась к озеру.
      - За-а-ахарыч! - протяжно закричала она и прислушалась.
      Где-то за кустами послышался всплеск. Вскоре показалась лодка. В ней, широко расставив ноги, стоял Захарыч. Он упирался длинным веслом в илистое дно. Лодка легко скользила по воде.
      - Чего кричишь на весь лес?
      - А шут тебя знает, где ты. Вроде дома, а никого не видать.
      Так могут из шалаша все повытаскивать.
      - А что у меня тащить? Мое богатство вот где,- Захарыч указал на озеро.- Не сразу утащишь.
      Он привязал лодку.
      - Зачем пришла? - коротко спросил, посматривая на корзину, которую Мария держала в руках.
      - Председатель, Иван Петрович, велел килограмма два рыбки принести.
      - А он что, свою кладовую тут завел?
      - Гостей ждет. .Деньги прислал,-Мария протянула свернутую бумажку.
      Захарыч отстранил ее руку.
      - Что же он в селе не купит?
      - А у кого там купишь? Всех рыбаков обошла. Говорят, в этом году что-то не ловится.
      Сплетенным из ивы черпаком Захарыч стал вылавливать из садка рыбу.
      Мария с восхищением смотрела на'больших тупоголовых карасей и, желая смягчить Захарыча, сообщила:
      - Скоро тебе веселее будет. Бригада девчат сюда приедет.
      - Я вроде никого не приглашал. В плясках пока не нуждаюсь.
      - А говорят, эту полянку под огороды определили. На днях пахать собираются.
      - Пахать? - переспросил Захарыч.- Это кто же додумался?
      - От самого председателя слышала. Место, говорит, удобное.
      Захарыч бросил на землю черпак и так посмотрел на Марию, что она невольно отступила назад. Потом неожиданно вырвал у нее корзину и вытряхнул обратно в садок еще трепыхавшихся карасей.
      - Скажи, что нету. Пусть к чувашам на Суру посылает,- Захарыч тяжелым шагом направился к шалашу.
      Когда ушла Мария, Захарыч вышел на пригорок и долго смотрел на полянку. Потом медленно спустился вниз, сел на свое любимое место под крутоберегом у подводной коряги н задумался.
      Со всех сторон из лесных чащоб впадает в озеро множество ручейков, а излишек воды сбрасывается в реку Алатырь только через одну протоку, которая называется "Захаркиным ключом".
      Откуда произошло это название, доподлинно неизвестно. Одни уверяют, что повелось это с давнишних пор, когда в ближайшем селе Чукалах жил предприимчивый мужик Захаркин. За гроши он снял у волостного старшины в аренду озеро и занялся рыбным промыслом.
      Рассказывают, что в первое время брал он столько рыбы, что диву давались. Бывало, закинет раза два невод, выгрузит целую подводу карасей и линей, переложит их лещугом и крапивой и по ночной прохладе доставит в степные села, а утром бойко торгует прямо на улице.
      Потом, когда выгреб всю рыбу и промысел стал невыгоден, Захаркин построил на озере водяную мельницу. На протоке сделал запруду, а на перешейке насыпал земляной вал. Полукругом огибая озеро, вал одним концом полого опускался к Алатырю.
      Так произошло отделение в самостоятельный водоем большого мелководного залива, куда обычно выходила на нерест рыба.
      Залив со временем пересох, и образовалась поляна.
      С тех пор рыба в озере почти совсем перевелась. Мельница давно сгорела, а озеро пришло в полное запустение.
      Другие говорят, что это место "Захаркиным" называется потому, что много лет живет тут одинокий старик Захарыч.
      Ему под семьдесят, но он еще крепок и здоров. Лицо его почти сплошь заросло курчавой с проседью бородой, нависшие брови сошлись на переносице в одну косматую линию. Всем своим обликом Захарыч напоминает кряжистый пень с узловатыми обрубками сучьев и буйной порослью мха на вершине. Только глубоко посаженные маленькие серые глаза, подвижные и зоркие, светятся приветливо и весело.
      Знал Захарыч озеро так, словно это его собственный двор.
      Безошибочно ставил снасть в нужное место, в положенное время и на определенную рыбу.
      Любил старик в свободное время посидеть на берегу или притаиться у кустов в лодке. Со стороны поглядеть - задремал человек. А он смотрит и прислушивается к жизни озера. Там осока у берега зашевелится: карась или линь ходит,- любят они такие места, где в траве всякая живность водится. А вот дождем брызнула в разные стороны мелкая рыбешка - значит, окунь пошаливает. Не видно его в глубине, но ухватка не щучья. Плеснет где-нибудь среди кувшинок - это линь вышел поболтаться в чистой воде.
      Любит Захарыч и реку. И река для него - открытая книга.
      Изучил он ее до каждой подробности, как будто это не река, а широкая дорога, по которой он проходил сотни раз.
      Только рыбой и жил старик, менял ее на продукты или продавал, если случалась острая нужда в деньгах.
      Но рыбы в озерах с каждым годом становилось все меньше.
      Особенно опустели реки и озера с войны, когда люди не признавали никаких запретных правил лова и даже баловались взрывчаткой. Наконец, дело дошло до того, что на рыбалку стали смотреть как на детскую забаву, а взрослому человеку стыдно стало показываться с удочками.
      До сих пор Захарыч не забыл обиды на Ивана Петровича, хотя и появилась она еще в 1942 г.
      Как-то повстречались они вдвоем. В обычное время председатель на старика не обращал никакого внимания, а тут остановил:
      - Рыбкой промышляешь? Люди жизни отдают, бабы работой надрываются, а ты бы хоть судачка принес.
      Захарыч смущенно достал из сумки рыбину и протянул ему.
      - Спасибо,- отказался Иван Петрович.- Не о том речь веду. И, не сказав больше ни слова, зашагал дальше.
      Захарыч тут же вернулся к озеру, собрал все свои пожитки и ушел в село. Как родного приютила его мать Марии. Но она вскоре умерла. И на его руках осталась девочка-подросток.
      Три года работал Захарыч на колхозных полях и лишь по воскресеньям отводил душу на озере. А как только кончилась война, он снова ушел в лес и обосновался на прежнем месте.
      Мария к тому времени стала самостоятельной девушкой. С тех пор на него махнули рукой. Даже кличку лодырям по селу пустили "захарычев помощник".
      Никто не понимал страсти Захарыча и не знал, что жизнь его была не так уж легка.
      Чуть ли не круглый год проводил он в заботах. Особенно много хлопот приносила весна. С тревогой ждал старик начала нереста. В это время рыба теряет осторожность, собирается стаями на мелководье, и тогда ее всю можно выбрать чуть ли не черпаком. Захарыч ночи не спал, оберегая ее от чужого глаза.
      А после нереста от зари до зари копошился в заводи, спасая икру от неминуемой гибели.
      Не меньше опасностей грозит молоди. Как только заблестит она на мелководьи, так уже кишмя кишат там же пучеглазые лягушки, снуют окуни, а сверху долбит ее птица. Не дает покою малькам и щука.
      Кроме Захарыча, нет у рыбешки никакой защиты. Но и его старания могли принести не так уж много пользы.
      И вот в этом году он решил было поставить дело иначе, но все планы неожиданно рушились.
      Забежав в шалаш, наспех надев чистую рубаху и подпоясавшись, Захарыч зашагал в село.
      Прежде чем войти в правление колхоза, старик еще на пороге снял засаленный картуз, осмотрелся, тихонько приоткрыл дверь и почтительно попросил разрешения.
      За столом сидел рыжеватый парень и бойко щелкал на счетах. Он взглянул на Захарыча, пригладил рукой и без того старательно уложенные пряди волос, одернул шелковую рубашку, достал из ящика пачку "Казбека" и молча закурил.
      "Не иначе гармонист",- сделал про себя вывод Захарыч.
      - Мне бы Ивана Петровича повидать...
      - Как раз в эту пору он будет тут сидеть и тебя поджидать,- язвительно ответил счетовод.
      - Ну ежели он не поджидает, то я подожду,- Захарыч сел на стул.
      - А ты по какому вопросу, старина? Может я могу дать ответ?
      - Правда, что полянку у Захаркина ключа под огороды определили?
      - А что она тебя заинтересовала? Зайцев ты не ловишь, а рыба в бурьянах нс водится.
      - У меня будет водиться! - раздраженно ответил Захарыч.
      - Да у тебя и так, наверно, ее девать некуда. Иной раз из лесу тухлой рыбой несет. Хоть бы разок карасиком угостил.
      Захарыч рассердился.
      - А ты что ж свининкой не угощаешь?
      - Свининка еще поросенком называется. За 1К'й походить надо.
      - А караси из грязи вылезают?
      - Даровое добро!
      - Пу тогда пойди да набери!-Захарыч резко встал.
      - Мне лодыря гонять некогда,- с важной миной закончил счетовод и принялся выстукивать на счетах.
      Захарыч вышел на улицу. Решив во что бы то ни стало дождаться председателя, он подошел к пожарной каланче, что стояла невдалеке между правлением и колхозными амбарами. Долго и терпеливо сидел на скамейке. Время тянулось медленно и нудно.
      Клонило ко сну. Захарыч изредка перебрасывался короткими фразами с пожарником, маячившим на невысокой каланче.
      - Не видать? - все чаще спрашивал его Захарыч.
      - Нету,- неизменно отвечал тот.
      - А может проглядел?
      - Проглядеть никак нельзя. У меня все село как на ладони.
      Приехал Иван Петрович с поля только поздно вечером и пошел не в правление, а к амбарам и там стал давать какие-то указания работающим колхозникам,
      Чтобы не потерять его из виду, Захарыч поспешил туда.
      - Иван Петрович, у меня разговор к тебе есть.
      - Ну выкладывай.
      Захарыч посмотрел па колхозников и неуверенно сказал:
      - Мне бы лично. По-серьезному поговорить надо.
      - Тогда обожди минутку. Сейчас в правление зайду.
      В правлении Изан Петрович сел на скамью, устало облокотился на стол и, не глядя на старика, равнодушно спросил:
      - Что у тебя за секреты?
      Ему, видимо, хотелось спать. Захарыч тоже устал от ожидания. За день, мысленно споря со счетоводом, он уверил себя в правоте своего дела так, что ему казалось: стоит теперь только намекнуть председателю о важности задуманного дела, как тот сейчас же согласится, а возможно, и поможет рабочей силой.
      Да и нс терпелось скорее попасть на озеро; мало ли что там могло произойти без догляду. Поэтому он нс стал вдаваться в подробности и сказал прямо:
      - Секретов у меня никаких нету. А насмешек над собой я не хочу терпеть... Я насчет Захаркина ключа поговорить хотел. Ничего там расти не будет, мочажинистое место. А для рыбы - золотое дно. Отдай эту полянку мне, я ее под разведение рыбы приспособлю.
      - Что же тебе, озера мало стало? Или там не особо густо?
      - Вот об этом и речь веду. У меня не густо, а в других озерах совсем пусто - одни лягушки водятся.
      - Не только у нас, по всему Алатырю не лучше,- проговорил председатель,- это, дорогой мой, большая проблема и не нам ее решать. Пустяками заниматься нам некогда да и некому.
      Рабочих рук в колхозе и так не хватает, а мы ершей разводить станем.
      Иван Петрович встал, считая разговор законченным, но Захарыч схватил его за рукав.
      - Нет, подожди. Не такую линию взял. Выходит, будем ждать, когда из центра бумажка поступит, вроде как с кукурузой?
      Иван Петрович нахмурился.
      - Бестолковый у пас разговор получается! - проговорил он решительно.Вопрос этот обсуждался на правлении и я не могу менять планы ради твоей затеи.
      - Ради моей? Мне рыбы до скончания века хватит! А вот для людей она привозным фруктом стала. До каких же пор в водоемах одни головастики жировать будут? Загородился ты планом, а что само в руки плывет, брать не хочешь. А река тогда глубока, когда много в себя ручьев вбирает.
      Чтобы поскорее отделаться от надоедливого старика, председатель сказал:
      - Придет время и рыбой займемся. А пока я бы тебе посоветовал: заступай сторожем к амбарам. Работа легкая, стариковская, времени и на рыбалку хватать будет.
      Даже отказ председателя организовать рыбоводство не так обидел Захарыча, как его совет. Он стремительно вскочил со стула и глубоко надвинул картуз.
      - Крыс боюсь! И из ружья стрелять не умею! - зло проговорил он и, не попрощавшись, выскочил на улицу.
      На дворе уже стояла ночь, было прохладно, небо обволокло тучами, и тьма сгустилась так, что нс видно вытянутой руки.
      Захарыч шагал, не разбирая дороги и давая волю чувствам:
      "Буду я тебе замки по ночам стеречь! На, выкуси! А насчет рыбки забудь, какой она вкус имеет. Хвоста больше не дам!"
      Дойдя до высшей точки раздражения, Захарыч вдруг завернул в глухой переулок, подошел к крайней избе, перелез через изгородь палисадника и. громко постучал в окно.
      - Мария, отопри!
      Девушка впустила старика, зажгла лампу и выжидающе посмотрела на него. Она недоумевала, зачем в такую пору пожаловал он к ней. Хотела было предложить постелить постель, но Захарыч опередил:
      - У тебя тетрадка есть?
      - Есть,-удивленно ответила Мария.
      - Садись, пиши! - категорически заявил он, присаживаясь к столу.
      Мария приготовилась, а Захарыч уперся узловатыми руками в колени, наклонил голову и молчал.
      - Что писать-то?
      - А ты не мешай. Это тебе не здравствуй да прощай. Дело изложить надо. Чтоб в сознание в полной мере взошло.
      Прошло еще несколько минут. Захарыч сидел неподвижно, лишь шевелились косматые брови.
      - А ну, что раздумывать! Пиши по простому, как оно есть,- наконец проговорил он, вытер рукавом мокрый лоб и начал диктовать:
      "Уважаемый Афанасий Ильич, товарищ Пинясов! Во-первых строках сообщаю, что дело у меня большой пользы и отлагательства не терпит. Я как есть колхозник "Памяти Ленина" решил на старости лет поставить для колхоза водяное хозяйство, а иначе говоря, обрыбить водоемы. Но наши начальники нс хотят взять это в соображение и думают без рыбы коммунизм построить, а для рыбы вроде время не пришло. А без этого ни хрепа не выйдет".
      Мария остановилась.
      - А может этого не надо? Ведь председателю райисполкома пишешь.
      - Пиши все. Что ты понимаешь?
      Диктовал он то быстро, и тогда Мария еле успевала записывать, то останавливался и, морща лоб, мучительно думал.
      Письмо получилось длинное. Он заставил Марию два раза перечитать все, что-то соображал, потом взял у нее исписанные листки и долго сам рассматривал их.
      - А это что у тебя тут в конце? - ткнул он пальцем в последние строчки.
      - А это для авторитета. Я, как депутат сельсовета, от себя приписала, что предложение поддерживаю и обещаю тебе комсомольскую помощь.
      Захарыч подумал и согласился:
      - Ну, если для авторитета, пускай остается.
      Он взял ручку, поставил внизу корявую подпись, сам заклеил конверт и, не поблагодарив Марию, торопливо зашагал обратно к центру села, где жил письмоносец.
      Со дня на день Захарыч поджидал ответа и часто посматривал на тропинку: не идет ли Мария.
      Вначале он был уверен, что Пинясов тотчас же вызовет к себе председателя колхоза и закатит ему выговор за бесхозяйственность. Но вот проходят дни, председателя, видимо, никто не вызвал, к Захарычу никто не приходил и надежда постепенно гасла.
      Иногда в грустных размышлениях он бросал работу, садился на пенек и молча смотрел на озеро. Но приближение нереста не давало покою, и он снова уезжал на лодке в заводь, часами копошился там, готовя места для икрометания рыбы.
      Стояли погожие дни, вода быстро прогревалась. Пройдет еще несколько таких дней и будет уже поздно, если даже Пинясов и прикажет осуществить его идею.
      - Похоже и в верхах ни черта не понимают! - негодовал Захарыч. Иногда у него появлялась мысль бросить эту затею и жить по-старому, но теперь внутри у него будто что-то сдвинулось, чего он уже никак не мог поставить на место.
      Наконец, Мария прнщла. Захарыч сидел у ручья и стирал рубаху. Впереди лежало озеро, оно казалось огромным. Правого берега не было видно, а лишь стояли полукругом, словно выбеленные, частые стволы берез, а слева, освещенные, солнцем, опрокинулись верхушками вниз в бездонную глубь прибрежные деревья.
      Озеро словно заснуло: ни вода не плеснет, ни кустик не шелохнется. Вдруг на мелководье, поросшем камышом, с шумом плеснулась рыба.
      - Ишь, проклятущая, разгулялась! - пробормотал Захарыч.
      Он заметил, как недалеко от коряги закачался камыш. Всмотрелся. Огромная щука, лениво пошевеливая хвостом, тихо скользит в воде. Подплыв к коряге, остановилась, как бы в раздумье, и выпучила неподвижные глаза на человека.
      Долго они глядели друг на друга. Но вот щука чуть заметно шевельнула хвостом и, как потом уверял Захарыч, по-своему, пощучьи, приоткрыв пасть, беззвучно засмеялась и прямо мимо него спокойно пошла под берегом.
      - Ах ты, тварь! - выругался старик и в сердцах бросил в нее ком земли. Щука стрелой метнулась вглубь.
      Захарыч и до этого не раз видел, как она играла на просторе пли по зорям гонялась за мальками по мелководью.
      Давно возненавидел он ее, как лютого врага. Сколько труда вложил в охоту за ней, сколько сетей она порвала, сколько крючков утащила! Как пи ухищрялся, а перехитрить старуху не мог.
      Встреча со щукой взбудоражила Захарыча. Он погрозил кулаком.