Орынбаев, как выяснилось впоследствии, был не в ладах с правосудием давно. Еще во время войны его судили за хищение продовольственных карточек.
      Но это не пошло ему впрок. Вел он себя по-байски. На поминках отцу Орынбаев подарил каждому гостю по 25 рублей, а тем, кто прибыл издалека, дал по сотне. Однажды на станции Тюра-Там главбух заехал в гости к дальнему родственнику. Хозяин тут же забил барана и поставил бесбармак. Орынбаеву, как уважаемому гостю, подали грудинку, а затем в знак особого уважения баранью голову. Главный бухгалтер бросил за грудинку 100 рублей, за голову еще 150.
      Мимо маленького сотого разъезда даже простые поезда мчатся не замедляя хода. Однако скорый Москва - Алма-Ата несколько раз вдруг терял разгон и делал остановку ради Орынбаева. Главбуха знали все официантки вагонов-ресторанов, называя его не иначе как "зеленый хвост". За бешеные деньги, которые он, не глядя, бросал на ресторанный стол и уходил, не замечая сдачи.
      Главбух жил до поры до времени припеваючи, и щедрость его не знала предела.
      Так председателю аулсовета Д.Есеналиевой он "подарил" 300 совхозных рублей, своему родственнику Сугурбаеву - 250, Сапарбаеву - 300, Онарбаеву 400, работнику ОРСа А.Матаеву - 700...
      Кайпкан Бегимбаев, кассир совхоза, безропотно выполнял все прихоти своего начальника и отдавал полученные в банке деньги. Однажды на допросе он рассказал, как к Орынбаеву со станции Тюра-Там приехал в гости некий А.Жубатканов. Бегимбаев накануне как раз получил деньги для расчета с чабанами совхоза. Пир шел горой. В самый разгар гость пожаловался хозяину:
      - Абеке, так люблю ездить на мотоцикле! А тут, - Жубатканов понизил голос, - один знакомый пообещал "Урал" купить за тысячу триста. Какая машина! - мечтательно застонал он. - Тулпар! А денег немного не хватает.
      Абубакир Орынбаев не спеша ободрал зубами баранье ребро и, прожевав, вытер тыльной стороной ладони жир с губ.
      - Сколько?
      - Ну, хотя бы пятьсот...
      - Кайпкан! - повел бровью Орынбаев в сторону кассира.
      - Завтра зарплату выдавать... - заикнулся было Бегимбаев, но деньги выдал.
      - Абеке, - начал опять гость. - Один знакомый мне тоже обещал помочь деньгами, но вдруг не сможет? А мотоцикл вот-вот возьмут...
      - Кайпкан, дай ему еще пятьсот.
      Кассир тяжело вздохнул, но снова полез в портфель.
      - Ой-бай. Абеке! Какой ты богатый! - засюсюкал гость, подливая хозяину в рюмку коньяку. - Почти на целый мотоцикл дал! Без трехсот рублей...
      - Кайпкан!
      - На, на тебе мотоцикл! - рассвирепел Бегимбаев и, открыв портфель, бросил на блюдо с бараниной пачку денег.
      - Эй! - закричал главбух. - Не кидай! Деньги-то казенные! - И весело захохотал. Повизгивая и хлопая себя по ляжкам, ему вторил Жубатканов.
      ...Проработав четыре месяца, ревизорская бригада в феврале 1968 года отбыла обратно в Алма-Ату. У оперативников и следователей забот еще хватало.
      Они уже порядком устали от этого многоэпизодного дела, длинного, как марафонская дистанция. Высокий и энергичный Рекин держался, как всегда, безукоризненно прямо, но волевое лицо его заметно потеряло свежесть, а под глазами легли тени. От этого голубовато-серые глаза его казались ярко-синими. Бесконечные допросы порядком вымотали. Подследственные выворачивались, как могли, и создавали путаницу в показаниях.
      Вот и на этот раз верный себе Дайрабаев не признается в очередном эпизоде.
      - В 1962 году, будучи главбухом совхоза, используя оставшийся с прошлых лет премиальный фонд, вы оформили подложную ведомость на выплату премий чабанам на сумму 5297 рублей. Затем по договоренности с вашим кассиром Орынбаевым изъяли из кассы 4797 рублей и поделили? - начал допрос А.А.Рекин.
      - Ложь, - коротко бросил Дайрабаев.
      - Что ложь? - терпеливо переспросил Рекин. - То, что ведомость была фиктивная, или что именно вы приняли участие в махинации?
      - И то, и другое, - невозмутимо отвечал Дайрабаев, поудобнее устраиваясь на стуле. Видно было, что он готов к очередному долгому допросу, к этой выматывающей игре нервов и слов, из которой следователь порой выходил не менее измученным, чем арестованный.
      - Вы хотите сказать, что премия действительно была выплачена? включился следователь МВД Николай Николаевич Котлов.
      - Вот именно, о чем свидетельствуют подписи, которые не являются фиктивными. Можете назначить экспертизу, - язвительно процедил Дайрабаев.
      - Но Орынбаев уже признался...
      - Вот и разговаривайте с Орынбаевым, - отрезал Дайрабаев.
      - Можете идти, - неожиданно сказал Рекин, и, когда подследственного увели, нервно закурил папиросу.
      - Вторую пачку распечатываешь. Не много ли за день? - заметил Котлов.
      Рекин неопределенно повел папиросой, что, видимо, означало: так уж получается... и озабоченно посмотрел в окно. По твердой, как чугун, земле змеилась поземка.
      - Придется опять посылать ребят на зимовки к чабанам.
      - Доберутся ли до Кара-Кумов в такую погоду? Буран бураном погоняет, покачал головой Котлов.
      - Так что ж, простить этим пять тысяч?
      - Исключено, разумеется.
      - Значит, придется посылать.
      Рекин открыл дверь и попросил позвать инспекторов ОБХСС МВД республики Мендыгали Абулкатинова и Айтпая Кыздарбекова...
      - И Кенжеков пусть придет! - крикнул он кому-то вдогонку. Вскоре все трое уже навьючивали поклажу. Кыздарбеков и Абулкатинов - на лошадей, Нукурбет Кенжеков - на двугорбую верблюдицу. Ему предстояло добираться до самой дальней совхозной зимовки в Кара-Кумах, почти за триста километров от центральной усадьбы. Каждого сопровождал проводник. Двинулись в путь по разным дорогам.
      "Как витязи на перепутье. Налево пойдешь... - вспомнилась Мендыгали Абулкатинову невесть когда читанная детская сказка. - Что каждого ждет в пути?" Он оглядел степь. На горизонте - размытая дымчатая полоса.
      Вот и не видно уже Кыздарбекова и Кенжекова. Скрылись в далеких снегах. Косматые лошади Абулкатинова и его проводника потряхивали гривами в такт шагам и почти касались боками. Так им было, наверно, веселее. Устраивало это и всадников. Проводник, молодой парень, почти не разговаривал с оперативником. Видимо, стеснялся, считая неудобным досаждать вопросами большому начальнику, каким он, по всем признакам, считал Мендыгали.
      Поднялся легкий ветерок, вороша гривы лошадей. Проводник встрепенулся, прислушался, и, мечтательно глядя в белесую даль, запел. Тягуче и чуть гортанно, то скорым речитативом, то растягивая каждый слог на добрые полминуты.
      Ветер между тем начал крепчать. Большие сугробы, тут и там перегородившие дорогу, закурились белой снежной пудрой. Песня проводника смолкла. Абулкатинов увидел его встревоженное лицо.
      - Начальник, буран будет!
      Абулкатинов подъехал к нему вплотную, так как ветер уносил слова в сторону, и крикнул:
      - Далеко еще?
      - Ой, далеко!
      - Едем быстрее!
      Пустили лошадей рысью. Пока видно дорогу, надо беречь каждую минуту. Но и буран уже настигал путников.
      И вот уже закрутилось, завертелось все вокруг, не на чем остановить взгляд. И сам мир кажется зыбким и нереальным в белой мгле.
      - ...вяжи верев... - донесся до Абулкатинова далекий голос. И вдруг он совсем рядом увидел лицо проводника. Тот протягивал конец длинного аркана. Оперативник догадался: надо связать между собой лошадей, чтобы не разойтись в степи.
      Двигались ощупью. Ветер дул с такой силой, что Абулкатинов прижимался всем телом к крупу животного, чтобы не оказаться на земле. Снег набивался под воротник и в рукава, пронизывая ткань одежды.
      "Холодно", - ежился оперативник.
      И вдруг его бросило в жар. В стоголосом реве бурана он услышал звук, который нельзя было спутать ни с каким другим. Мендыгали заметил, что этот звук появлялся только тогда, когда ветер дул с левой стороны. Это несся по степи жалобный волчий вой.
      Конец аркана задергался, и через минуту появился проводник. Безусое лицо его было искажено страхом.
      - Каскыр! Волки! - закричал он и показал влево.
      Мелькнула неясная серая тень и снова пропала в снежных вихрях. Или показалось? Опять появилась. Волк! Крупный, взъерошенный, с вздыбленным черным загривком. Он сел на задние лапы и завыл, словно призывая на подмогу всю стаю.
      Видимо, это был разведчик, иначе бы он, не мешкая, кинулся на лошадь.
      Абулкатинов инстинктивно потянулся рукой к поясу и тут только вспомнил, что безоружен. Боясь потерять в степи пистолет, оставил его в райотделе. Холодом полоснуло по сердцу. "Плохая смерть", - мелькнула мысль.
      - Пока нет стаи - уходитъ! - закричал он проводнику. - В буран могут нас потерять.
      Лошади испуганно захрапели и послушно бросились в галоп. Вой стал удаляться. Но теперь позади был не один зверь. Пока лошади, шатаясь от усталости, отдыхали, стая заметно приблизилась.
      Еще один бросок вперед. Под Абулкатиновым лошадь упала на колени, но ее потянул аркан, и она с трудом поднялась. "Лошади уже не побегут, - подумал оперативник. - А стая близко".
      Вой слышался сзади, слева, справа. Подъехал проводник. Он вопросительно, как-то по-детски смотрел на работника милиции.
      Лошади шли по инерции медленным, обреченным шагом. И вдруг проводник по-мальчишески тонко закричал. Абулкатинов посмотрел, куда он показывал рукой, и не поверил. Впереди, метрах в пятнадцати, виднелась стена кошары!
      Вскоре пожилой казах-чабан наливал им душистого чая и ни о чем не расспрашивал, видя, что гости еще не в состоянии говорить.
      Но вот чаепитие закончилось, и Абулкатинов достал из кармана лист бумаги. Это была ведомость на премию, подлинность которой утверждал Дайрабаев.
      - Это ваша подпись? - обратился он к чабану.
      - Моя, - подтвердил хозяин.
      - Значит, премию получили?
      - Нет.
      - Как? - воскликнул Абулкатинов. - Вы же расписались! И сумма ведь не малая.
      - Расписался... - чабан замялся. - Орынбаев тогда сказал, деньги когда-нибудь потом выплатит, а сейчас они очень нужны ему и Дайрабаеву. Так мы этих денег больше и не видели.
      - А как добраться до других зимовок? - встрепенулся Мендыгали.
      - Куда сейчас доберешься? Уже вечер. Завтра сам провожу. Но и там чабаны этих денег, - кивнул он на ведомость, - не получали, я знаю.
      Абулкатинов откинулся на подушку и почувствовал, что засыпает. "Как там Кенжеков?" - только и успел он подумать.
      Помощник прокурора из небольшого города Арыси Нукурбет Кенжеков тоже попал в этот страшный буран. Веселый и неунывающий, любимец всей следственно-оперативной группы, он, однако, потерял весь свой юмор, когда жестоко истрепанные пятичасовым бураном они с проводником-аксакалом остановились в степи.
      Путники уже вступили в Кара-Кумы, но на первых же барханах верблюды стали. Они были измотаны. А еще ни один человек не видел, чтобы верблюд тронулся с места, когда он сильно устал.
      - Замерзнем! - крикнул Кенжеков аксакалу. - Может, пойдем пешком? - и тут же плотно зажмурился. Буран наотмашь хлестнул по лицу пригоршней снега, смешанного с песком.
      - Слазь! - ответил ему старик. - Останемся здесь.
      - Где здесь? - не понял следователь.
      Старик меж тем уложил на снег одного верблюда и через метр - другого. Затем обмотал запасной шубой ноги Кенжекову и, совершив короткую молитву, лег вместе с ним между животными.
      "Скорей бы замело, - думал Кенжеков, прижимаясь к теплому боку верблюдицы. - Только снегом. Если наметет бархан песку - не встанем. В ноябре пронесло, неужели здесь конец?"
      В ноябре о Нукурбете говорило все село Ак-Суат и окружающие отделения. Кенжеков возвращался с проводником в Казалинск. Должен был передать срочные сведения Рекину. Однако их остановила Сыр-Дарья. Довольно широкая в этом месте река покрылась корочкой льда. Паром уже не работал. Не ходили и машины - слишком тонок ледяной мостик. Что делать?
      Проводник только вскрикнуть успел и в ужасе попятился назад. Нукурбет бросился бежать по тонкой голубой корочке льда, издалека огибая бьющие водяными колючками промоины. Лед трещал под его ногами, оседал в воду. Но Кенжеков за доли секунды успевал пробежать дальше. Так и осталась за ним на реке дорожка ломаного льда. А потом он еще несколько километров шел по степи и чудом не заблудился. Но документы тогда точно принес в срок...
      И на этот раз Нукурбету повезло: сутки они проспали под сугробом. Разбудил их треск ледяной корки над головой. Это встали верблюды. Мир сиял чистотой и спокойствием.
      Кенжеков и проводник еще стояли, пошатываясь, не совсем сбросив с себя сонное оцепенение, и улыбались, щурясь на зябкое неяркое солнце.
      Когда Кенжеков добрался до зимовок, чабаны признались: да, они расписались за премию, которой так и не увидели.
      Подследственные еще запирались, но это была уже агония. Их упрямству и хитрости противостояли неопровержимые факты и документы - плоды многомесячного труда следователей и оперативников.
      В конце 1968 года, когда в Казалинске состоялся суд, ревизоры Волков и Тажбеков выступили на нем 297-м и 298-м свидетелями. Подсудимые были приговорены к длительным срокам тюремного заключения.
      Е.ОКСЕНЕНКО
      В ОТДАЛЕННОМ ПОСЕЛКЕ
      I
      Вызов к начальнику был неожиданным. Сержант милиции Михаил Куринев забеспокоился, хотя не чувствовал за собой ни малейшей провинности: чего не случается, может, и оплошал где, сам того не заметив.
      Когда Куринев зашел в кабинет, подполковник Никифоров приветливо поднялся навстречу, указал на стул.
      - У меня серьезное предложение, товарищ Куринев, если хотите - просьба, - начал он. - В двух десятках километрах отсюда возводится кирпичный завод производственная база Казахстанской Магнитки. Там вырос поселок, в нем живет преимущественно молодежь. А порядка мало. Нужен работник милиции вдумчивый, требовательный, решительный. Сами понимаете - участок отдаленный, многие вопросы придется решать самостоятельно, - начальник сделал паузу и неожиданно закончил, - выбор пал на вас. Подумайте.
      Перед мысленным взором Михаила Куринева пронеслась его пятилетняя милицейская служба. Трудился он старательно, часто и день, и вечер, а иногда и всю ночь напролет.
      Но одно дело - работать в коллективе сослуживцев, чувствовать локоть товарища. А тут - отдаленный поселок, и он, Куринев, один-одинешенек. Вдруг не справится? К тому же не хочется трогаться с места, менять город на какой-то неблагоустроенный поселок.
      Встав по команде "смирно", сержант четко ответил:
      - Слушаюсь. Когда прикажете ехать?
      - Завтра получите подробный инструктаж и поедете с моим заместителем.
      II
      Холодным и мокрым выдался день, когда со двора городского отдела милиции выкатил "газик" с двумя пассажирами. Это были майор Ержанов и сержант Куринев.
      По асфальту машина бежала бойко. Миновали поселок строителей Казахстанской Магнитки, корпуса "Промстроя" и завода железобетонных изделий. Отсюда начиналась полевая дорога - глинистая, грязная. Водителю то и дело приходилось включать передний мост. Это не всегда помогало, и на помощь приходили майор и сержант.
      Часа через два уставшие, забрызганные грязью, они добрались наконец до поселка. Называли его по имени близлежащего железнодорожного полустанка Солонички. Невелик поселок: десяток зданий барачного типа. Непривычен для новичка неумолчный рокот движка местной электростанции.
      Была обеденная пора. Работники милиции решили заглянуть в столовую пообедать. Их приветливо встретил уже немолодой человек в белой куртке и поварском колпаке.
      - Иван Михайлович Бондаренко, заведующий столовой, - отрекомендовался он.
      Было немножко странно, что Иван Михайлович худощав. Обычно руководящие работники общепита выглядят несколько иначе. Но, как выяснилось, ни условия, в которых работал Иван Михайлович, ни его непоседливая натура не располагали к полноте. Для того, чтобы вовремя и сытно накормить людей, он сам порою не ел и не спал.
      - Возьмите хотя бы сегодняшний день: дождь, слякоть, - жаловался он. Для меня это хуже ножа острого. У нас все привозное: продукты, топливо, вода, и, если случается бездорожье, рискуем остаться безо всего. А попробуй запоздать с завтраком или обедом, что скажут люди? Вот и приходится ломать голову...
      Пообедав, Ержанов и Куринев зашли в одно из восьми общежитии и завязали беседу с жильцами. Сразу же посыпались вопросы и жалобы:
      - Когда у нас организуют самодеятельность?
      - Почему кино редко завозят, а лекций совсем не бывает?
      - Чего там, даже книжку негде достать, - мрачно заметил паренек с наколкой на левой руке.
      Выяснилось, что в непогожие дни людей плохо обеспечивают работой. Отсюда низкие заработки и много ничем не занятого времени. Это расхолаживает неустойчивых, они попадают под влияние сомнительных элементов.
      Жаловались на домоуправа Касякина, пьяницу и бюрократа, на малоактивного секретаря комсомольской организации стройуправления Раю Севергину, на милицию, которая заглядывает в поселок, лишь когда стрясется какая-нибудь большая беда.
      - Теперь у вас будет свой милиционер, вот... товарищ Куринев, представил сержанта майор Ержанов. - Прошу любить и жаловать, а главное помогать.
      Невесело было на душе Куринева. Сколько трудностей. Что он сделает тут один, в такой обстановке? Может, отказаться пока не поздно? Но вспомнился сержанту заведующий столовой. А как же он? Ведь нелегко ему, однако участок свой обеспечивает.
      III
      В первый день работы на новом месте Михаил Куринев убедился в правдивости пословицы: "Один в поле не воин". Сержант не раз ловил на себе откровенно неприязненные взгляды, слышал едкие реплики. В дни авансов и получек порой вспыхивали ссоры и драки. Начнет разбираться с одним, а уже затеяли шум другие.
      "Так дело не пойдет, - думал сержант. - Все-таки большинство здесь честные, сознательные люди. Надо их организовать против нарушителей. Об этом же и подполковник говорил".
      Кое-кого из активистов Куринев сразу заметил. Особую симпатию вызвал молодой коммунист Ким Семенков, работавший электриком на строительстве кирпичного завода. Недавно он взялся за организацию художественной самодеятельности.
      Как-то вечером сержант зашел к Семенкову в общежитие посоветоваться, как привлечь молодежь к борьбе с антиобщественными явлениями. Тот поддержал Куринева:
      - Я тут знаю ребят. Одним словом, помогу. Надо только поговорить с людьми.
      - А поговорим так, - подхватил Куринев. - Я приглашу из городской милиции работника для беседы. О его приезде оповестим молодежь. После доклада выступите вы и я. И тут же, на собрании, начнем записывать в бригаду содействия милиции.
      - И знаете еще что, - добавил электрик, - надо подумать и о самодеятельности. Это тоже будет подспорьем. Коллектив подбирается хороший. Одна беда - баяниста нет.
      - Баяниста? - сержант милиции задумался. - Подумаю.
      Собрание прошло очень хорошо. На призыв Куринева и Кима Семенкова откликнулось много молодежи, которой давно опостылели непорядки в поселке. В бригаду содействия записалось сразу более двадцати человек.
      Собирались бригадмильцы в домоуправлении, после окончания рабочего дня оно переходило в их распоряжение. На стене вывесили график дежурства.
      IV
      Прошло больше месяца.
      Сержант вполне освоился со своим положением, стал, что называется, чувствовать пульс поселка. Бригадмильцы по вечерам выходили на дежурства в клуб, столовую, делали обходы общежитии.
      Любители выпивать и подебоширить заметно поутихли. Кое-кому из них довелось отсидеть по пятнадцать суток ареста. А иных пришлось передать для привлечения к уголовной ответственности. Но главным в работе Куринева было не администрирование, а убеждение, терпеливое разъяснение элементарных положений советского правопорядка.
      Отношение к милиционеру заметно изменилось. Если прежде его недолюбливали, то теперь стали уважать, почтительно уступали ему дорогу, вежливо здоровались.
      Участковый... Куринев формально не был участковым уполномоченным: по штатам эта должность не предусматривалась для Солоничек. Но практически он выполнял роль участкового.
      Сержант не ограничивал свою деятельность делами сугубо милицейскими. Непорядки, затруднения, в чем бы они ни выражались и какой бы они характер ни носили, всегда побуждали его к активному вмешательству. Однажды он разговорился с ребятами, недавно прибывшими на стройку из Запорожья.
      - Посоветуйте, що мне робить, - мешая русские и украинские слова, обратился к милиционеру один из новичков Виктор Нуждан. - Понимаете, не принимают на работу. О це вже недилю без дила сижу.
      - Как так не принимают? - удивился Куринев.
      - Да понимаете, в дорози, колы сюда ихав, трудовую загубыв. А без книжки - сами понимаете...
      - Чего же вы сразу не сказали?
      На другой день сержант вместе с Виктором поехал в стройуправление "Доменстрой". Прошли прямо к начальнику.
      - Парня нужно принять. Я ручаюсь за него, - попросил Куринев начальника, изложив суть дела. Виктор был устроен.
      В другой раз жильцы одного из общежитии пожаловались: уже полмесяца, как у них не меняется постельное белье. Куринев тут же - к домоуправу Касякину. Тот выслушал его и мрачно отрезал:
      - Сам знаю. Не ваше дело. Прочистят дорогу, тогда и стирка будет.
      - Ошибаетесь. Мне до всего есть дело. А если всю зиму проезда не будет, - тогда как?
      Домоуправ молча пожал плечами и потянул к себе какую-то бумагу, давая понять, что к дальнейшему разговору не расположен. Но сержант продолжал настаивать:
      - Я б на вашем месте не ждал погоды. Попросил бы домохозяек из семейных квартир. Все равно ведь кому платить - городским или здешним.
      V
      Молодые жители Солоничек уже не спрашивали, когда у них будет самодеятельность, они сами участвовали в ней. Чаще стали наведываться сюда лекторы, появилась библиотека.
      Михаилу Куриневу полюбился поселок, его люди. Ради благополучия людей он готов был работать круглосуточно.
      Это случилось в одну из вьюжных зимних ночей. Время клонилось к девяти вечера. Сержант только что зашел в клуб, где проводилась репетиция танцевального кружка. Подошел Семенков:
      - Не могу нарадоваться, - кивнул он в сторону баяниста. - Просто виртуоз. И где это ты, Михаил Михайлович, раздобыл такого?
      - Постарался для пользы дела, - ответил сержант.
      Да, постарался. Побывал даже в парткоме треста, прежде чем добился перевода Юрия Масненко из города в Солонички...
      В клуб вбежала буфетчица Шура, вся в снегу. Голос ее прерывался:
      - Шофер замерзает! Возле Жана-Аула. Двое оттуда добрались еле живые...
      Музыка замолкла. Волнение Шуры передавалось всем - человек в опасности!
      "Сейчас же на поиски! - решил Куринев. - Но с кем?" Прикинул в уме, кто из бригадмильцев понадежней и повыносливей. Ну, конечно же, Виктор Тюрин и Николай Акулин. Побежал за ними.
      ...Шли, держась за руки. Пурга бушевала с неистовой яростью, перехватывала дыхание, валила с ног. На пуговицу шинели сержант повесил электрический фонарик. Попадался сугроб - светил: вдруг там человек. Но... поиски были безрезультатными.
      Перевалило далеко за полночь, когда сержант и его спутники, совершенно уставшие и продрогшие, возвратились в поселок. Шофера так и не нашли. Совесть мучила Куринева до тех пор, пока не узнал он, что пострадавшему посчастливилось пробиться в соседнее село. Но люди в поселке помнят об этом случае...
      VI
      В кабине самосвала, рядом с водителем, Михаил Куринев ехал в городской отдел милиции на общее собрание личного состава. Боковое стекло было опущено, и теплый ветер властно врывался в кабину, неся из степи терпкий запах трав.
      Вроде бы и немного - каких-нибудь девять месяцев проработал он в поселке, а сколько изменений произошло там за это время! Не часто встретишь теперь на улице пьяного, услышишь непристойное слово. Еще в начале весны убрали домоуправа Касякина. Секретарь комсомольской организации стройуправления тоже новый - Ким Семенков.
      Михаил был далек от мысли усматривать в этих изменениях только свои заслуги. Разве без таких людей, как Иван Михайлович Бондаренко, Николай Акулин, Ким Семенков, Виктор Тюрин сумел бы он сделать что-нибудь? Крепкая мужская дружба с ними вселяла уверенность, помогала бороться за новую жизнь.
      Э.ИСМАИЛОВ
      ТЕНЬ НА УЛИЦЕ САДОВОЙ
      Случилось так, что эти шестеро встретились у ворот таксопарка, а потом, уяснив свои намерения, отправились знакомым, нахоженным путем в сквер, прилегающий к кинотеатру "Авангард".
      Здесь на зеленой лужайке они уверенно выбрали место и невозмутимо, с хозяйственным видом принялись откупоривать бутылки, в то время как самый младший, Федька, отправился к ближайшему магазину и выпросил у бойкой, накрашенной продавщицы стакан, уже пожелтевший и отбитый кем-то из многочисленных просителей. Та, как водится, вначале отмахнулась, но, узнав Федьку, раздобрилась и даже приложила к стакану несколько завалящих сухарей.
      Федька небрежно, по-взрослому поблагодарил ее и поспешил к дружкам. В этом местечке все хорошо и давно, со школьных парт, знали друг друга и не только по уличным кличкам или законным именам. Знали, кто кому и что должен, кто с кем встречается, кто каждый заработанный рубль несет домой, в семью, а кто шаромыжничает в районе близкого кладбища, пугая захожих старушек бесцеремонным обращением с кладбищенской оградой.
      По шоссе мчались рейсовые автобусы и случайные машины. Было жарко и тесно в летней одежде. Солнце готовилось вот-вот повалиться за высокие карагачи, но почему-то задержалось на их верхушках и висело, висело...
      Да, случилось так, что эти шестеро в этот день и час встретились на этом месте. Спустя девяносто две минуты один из них будет мертв, а пятеро остальных станут подозреваемыми в жестоком, преднамеренном убийстве. Придет время, и они, протрезвев и осознав весь ужас происшедшего, будут оправдываться, путать следствие не столько в попытках спасти самих себя, а потому, что после принятой порции спиртного они очень смутно припоминали происшедшее, пытаясь в отуманенной алкоголем памяти отыскать хоть малейшие убедительные доводы того, что это не они убийцы, что все это фантастически несправедливая ошибка следствия.
      Но это еще надо было доказать. И здесь они, пятеро взрослых людей, почувствовавших, как почва уходит из-под ног, были бессильны почти так же, как и погибший Василий Квочкин.
      В жизни порой бывает так, что незначительные в отдельности обстоятельства, в какой-то определенной последовательности следуя друг за другом, создавая или разрушая мимолетные связи, вдруг приобретают огромную власть над человеком, направляя его поступки и исподволь готовя для него крутые повороты, тем более поразительные, если речь идет о судьбе, в которой уже все сложилось, все выяснено, и которая развивается без всплесков романтики, без тяги к приключениям одинаково каждый день и каждый год. И нельзя, конечно, сказать, что обстоятельства возникают сами по себе, независимо от людей, в жизни которых они сыграют особую роль. Скорей всего именно образ мыслей этих людей, их поведение и отношения друг с другом и порождают эти обстоятельства.
      О встрече в сквере эти шестеро заранее не уславливались. Все получилось случайно. Загнав машины в гараж, разговорились у ворот Сергей Коромыслов и Коля Коротких. К ним подошел Федька, огорченный тем, что единственная среди таксистов женщина, Зоя Крупенева, презрительно отозвалась о его шоферских способностях, и теперь Федька испытывал жгучую и непреодолимую потребность поделиться своей обидой хоть с кем-нибудь и заодно поругать руководство таксопарка, которое берет баб на эту сугубо мужскую работу. Было и еще одно желание у него, о котором он и сам не догадывался, но жило оно где-то глубоко внутренне, вынуждая его искать собеседников, чтобы в их ответных, таких же усмешливых словах по отношению к Зое Крупеневой обрести на мгновение утраченную уверенность в себе, сгладить и смыть в душе неприятное ощущение неполноценности, возникшее после язвительных слов Зои.
      Поэтому, едва обнаружив в Сергее и Николае именно, тех, кого искал, и желая еще и еще утвердиться в их и своих глазах, предложил он отправиться на знакомую лужайку и спрыснуть спокойно уходящий день.
      Втроем идти было как-то несподручно. Сергей и Николай вдосталь наговорились сегодня, чуть не полдня околачиваясь в таксопарке из-за неповоротливых слесарей. Федьку же как собеседника они в расчет не брали молод еще, жизнь лаптями не хлебал, только слушать может, широко раскрыв рот, а что ему говорить-то, все старые байки были давно рассказаны, а новые не придумывались, настроение было не то.
      Но тут с Фабричной вывернула серая "Волга", и все стоящие у ворот тут же признали в ней свою, а за рулем увидели говорливого и надежного напарника Василия Квочкина. Все разом замахали руками. "Волга", взвизгнув тормозами, остановилась, и Квочкин, понимающе оглядев компанию, сказал, не задумываясь: "Минутку, ребята, все ясно, машину загоню и от присутствия с вами не откажусь".
      Федька ожил, стал о чем-то спорить с Николаем. Покопался в кармане, нащупывая две припасенные на всякий случай трешки, с которыми, признаться, расставаться ему не хотелось, такие они были новенькие, только из Госбанка, и, возможно, первыми попавшие именно к нему. Но это были деньги заработанные им, и поэтому Федька, нисколько не колеблясь, решил истратить их сейчас же, как только представится возможность.
      Может быть, цепь роковых случайностей была бы нарушена, когда подошли к ним еще двое: однофамилец Федьки, длинноухий и узкоскулый Лешка Тарасов и его вечный спутник, маленький, какой-то весь неухоженный Витька Замирайло, от которого недавно с двумя детьми ушла жена, отчаявшись дождаться увидеть в Витьке Замирайло человека семейного и серьезного.
      Они стали уговаривать пойти не к "Авангарду", где душно и жарко сейчас, где можно вполне нажить неприятности, если появятся несговорчивые дружинники, а развернуть баранку круто влево и отправиться к кладбищу, поваляться там в высокой траве, где чинно и мирно можно вдоволь набраться спиртного, а потом без всякого шума податься по домам.