8 марта в бой за овладение Михалкином были введены все полки дивизии. Весь участок обороны 380-го полка заняла одна рота, усиленная пулеметами и минометами. Ночью же группа из роты автоматчиков 713-го полка, возглавляемая командиром роты, ранее награжденным орденом Отечественной войны I степени, старшим лейтенантом Джекшепом Дюшеевичем Дюшеевым, решительным броском ворвалась в Михалкино и заняла четыре вражеских дзота на северо-восточной окраине. Последующим вводом небольшой группы автоматчиков, сформированной из шоферов автомобильной роты подвоза дивизии, достигнутые ротой Дюшеева рубежи были закреплены.
      Все остальные подразделения полков перебрались на левый берег Редьи. Находясь на открытой местности, они несли большие потери. Только в 380-м полку были ранены оба командира батальонов - капитаны Юрий Ефимович Абрамов и Сергей Александрович Фомичев и командир 120-мм батареи старший лейтенант Андрей Егорович Федулов, который только по приказу командира полка был эвакуирован в санчасть. Был убит адъютант первого батальона старший лейтенант Илья Алексеевич Шупляков. Все эти офицеры преданность партии доказали своей кровью. Несмотря на исключительно тяжелую обстановку, большинство бойцов и командиров проявили стойкость и отвагу при выполнении приказов командования.
      На рассвете противник предпринял контратаку силой до ста человек. Во время отражения ее отличился комсомолец младший сержант роты связи 525-го полка Евгений Терентьевич Зимин. Заметив движение фашистов, он возглавил группу бойцов, первым ринулся на врага и метким огнем из автомата уничтожил до десяти гитлеровцев. Герой посмертно награжден орденом Красной Звезды и навечно занесен в списки полка.
      В то время, когда четвертая батарея 357-го артиллерийского полка вела огонь по противнику, враг сделал огневой налет на батарею. Снаряды рвались вокруг пушек, но бойцы - Владимир Николаевич Букин, Дмитрий Семенович Бочкарев, Петр Николаевич Никандров и другие - продолжали выполнять боевую задачу.
      Бои постепенно затихали. 9 и 10 марта полки выполняли прежнюю задачу, действуя мелкими группами. Группа 525-го полка численностью в пять человек во главе со старшим лейтенантом Михаилом Васильевичем Горячевым и заместителем командира роты по политчасти Джумбаем Киясовым утром ворвалась на окраину Михалкина, но была прижата к земле сильным пулеметным и автоматным огнем врага.
      Общим результатом боев дивизии с 23 февраля по 10 марта было продвижение на три-четыре километра, освобождение Дмитрова и выход на левый берег Редьи.
      Противник, осуществляя контратаки и вводя в бой свежие части, удерживал занимаемые рубежи, хотя и ценою больших потерь. Его контратаки поддерживались отдельными танками и группами бомбардировочной авиации по 6 - 10 самолетов.
      Дивизия, понесшая уже в первые дни боев большие потери, не в состоянии была успешно вести бой в глубине обороны противника, не имея в полках и дивизии вторых эшелонов и резервов, способных повлиять на ход боя. В ходе боев трофеи наших воинов составили 8 радиостанций, 7 орудий, 8 минометов, было сбито 2 самолета Ю-88, взято 15 пленных, уничтожено до 2500 солдат и офицеров противника.
      Приведенные в этой статье факты свидетельствуют об огромных трудностях, которые приходилось преодолевать нашим войскам на Северо-Западном фронте, и об исключительном упорстве и героизме советских воинов в борьбе за выполнение поставленных перед ними задач.
      Лесисто-болотистая местность оказывала серьезное влияние на все боевые действия наших войск, крайне затрудняя выявление противника и ведение по нему прицельного огня и мешая организации тесного взаимодействия. Наше наступление развивалось медленно еще и потому, что действия малочисленных стрелковых подразделений и частей слабо поддерживались танками, артиллерией и авиацией, что часто было обусловлено не только недостатком танков, артиллерии и авиации, но и слабым их обеспечением боеприпасами и горюче-смазочными материалами.
      Н. А. Шмелев
      В небе Приильменья
      Полеты ночью очень сложны. Трудности определяются не только темнотой, но и особой техникой пилотирования и ведения ориентировки, которая требуется от летчика.
      Как правило, после ночных полетов летчики сильно устают. Так было и 7 декабря 1942 г., когда после очередных ночных полетов на бомбометание опорных пунктов противника мы спали мертвецким сном.
      На нарах, устланных соломой, вповалку, прижавшись друг к другу, наслаждались покоем и отдыхом.
      Дверь добротного крестьянского дома скрипнула. В переднюю вошел посыльный и разбудил меня.
      - Товарищ старшина, вас вызывает командир полка. Вскочил, протер глаза. За окном светило солнце. От усталости еще ныло тело. Сон упрямо не проходил. Потянулся.
      - Не знаете зачем?
      - Не знаю. Наверное, полетите куда-нибудь. Приказано готовить самолет к полету. Техник уже убежал на аэродром.
      Ясно. С меня тут же слетели остатки сна.
      Быстро одевшись, побежал к командиру 707-го ночного ближнебомбардировочного авиаполка полковнику Александру Алексеевичу Воеводину. Он встретил меня приветливо.
      - Товарищ старшина, получено важное задание. Командующий воздушной армией приказал корректировать огонь артиллерии днем и в сложных метеорологических условиях, с одновременным ведением наблюдения за полем боя. Сегодня с наступлением темноты вы вместе со штурманом должны вылететь в Толокнянец. Каждый из нас мог быть послан на такое задание. Но чтобы вот так сразу, без подготовки! И я заколебался.
      - Товарищ полковник, я ле-1ал на связь, на разведку, бомбил, разбрасывал листовки, возил продукты и боеприпасы. Северо-Западный фронт всему научил. Но корректировкой никогда не занимался. Боюсь не справлюсь.
      - Ты не горячись. Я еще не кончил. Садись, - приветливо предложил полковник.
      В голове роилось столько мыслей, что я даже не обратил внимание на предложение командира. Продолжал стоять. "Какие еще подводные камни обрушатся на меня?"
      - На аэродроме Толокнянец
      вы встретитесь с представителем штаба артиллерии 11-й армии, получите подробный инструктаж.
      Тут Воеводин остановился, затянулся трубкой, обвел меня глазами с ног до головы, как бы спрашивал: "Не подведешь?" Я только чувствовал, как горят мои щеки.
      - С этого момента вы будете находиться в распоряжении начальника штаба артиллерии... Вот и все, - закончил он.
      - - Будет выполнено, товарищ полковник. Разрешите идти?
      - Кто пойдет с вами за штурмана?
      - Разрешите взять с собой лейтенанта Зайцева?
      С Алексеем Дмитриевичем Зайцевым я знаком уже давно. Мы с ним сделали не один десяток боевых вылетов и хорошо сработались. Алексей покорял всех своей скромностью, трудолюбием и штурманским мастерством. Его любили все от рядовых до командования полка.
      Я сразу понял, что выполнить новую и столь необычную задачу будет легче, если со мной полетит штурманом именно Алексей Зайцев. И я очень обрадовался, когда Воеводин, подумав, сказал:
      - Согласен. Решение правильное. Но я еще раз прошу вас, товарищ Шмелев, отнеситесь к заданию серьезно. А самое главное - берегите себя.
      Воеводин подошел ко мне и обнял:
      - Смотрите, я на вас надеюсь. А теперь идите. В дом вошел на цыпочках. Все еще спали. Тихо разбудил Зайцева:
      - Леша, вставай, дело интересное есть. Вставай! Я только что о г командира полка.
      Эти слова прогнали с него сонливость. Зайчик (так мы его шутливо называли) быстро оделся. Вышли на улицу, и здесь я передал ему во всех деталях разговор с Воеводиным. Алексей сразу загорелся:
      - Что ж, поработаем вместе с артиллеристами! Они народ хороший. Главное - найти с ними понимание. Алексей сощурил свои серые глаза и добавил: "Согласного стада и волк не берет". Так учит народная мудрость...
      Вечером вылетели в Толокнянец. В задней кабине По-2 си-цели Зайчик и техник звена нашего самолета Евгений Дворицкий.
      Прилетели на аэродром. Точнее, это была обычная посадочная площадка, разбитая позади колхозных сараев. Площадка небольшая, окруженная с трех сторон лесом. В глубине леса находились капониры для самолетов. Дворецкий стал готовить машину к вылету, а мы с штурманом направились на поиски штаба. За деревней увидели овраг, а в нем - множество землянок. Здесь и располагался штаб армии. Разыскали начальника разведотделения штаба артиллерии майора Константина Николаевича Мельникова. Когда мы доложили, что прибыли в его распоряжение, Мельников очень обрадовался и вместе со своим помощником капитаном Василием Федоровичем Ростовцевым стал выяснять наши познания в артиллерийских вопросах, в частности, доводилось ли нам корректировать огонь артиллерии. Мы признались, что ничего в этих делах не смыслим. Артиллеристы тут же принялись нас просвещать.
      К концу беседы мы уже в общих чертах представляли себе организацию и порядок ведения корректировки. Майор Мельников дал нам несколько свежих военных журналов, в которых имелись статьи о корректировке огня. Мы их штудировали несколько дней. Потом начальник штаба артиллерии 11-й армии полковник Иван Никитович Ганже приказал направить нас в полк, с которым мы должны были вести боевую работу.
      Прибыли в 1235-й пушечный артиллерийский полк (им командовал полковник Николай Гаврилович Пастух). Почти двое суток мы находились на огневых позициях батарей, где на практике познакомились с процессом подготовки и ведения артиллерийского огня. Затем вместе с командиром полка разработали план совместных действий. Предусматривалось, что экипаж должен обнаружить цель, сообщить ее местонахождение и вызвать огонь артиллерии. Затем следить за разрывами и в необходимых случаях давать поправки. Еще раз уточнив вопросы взаимодействия и связи, мы выехали в Толокнянец.
      По дороге в автомашине я рассказал Зайчику, что в детстве учился в специальной школе-десятилетке, которая готовила учащихся к поступлению в артиллерийские училища.
      - Значит, тебе и карты в руки, - засмеялся штурман. Выло уже темно, когда подъехали к Толокнянцу. В небе слышался, знакомый стрекот пролетавших По-2. Они шли к линии фронта, а через некоторое время возвращались обратно.
      - Сегодня наши бомбят Рамушево или Бычково, в тот район идут, задумчиво сказал Алексей.
      - Леша, а ведь наши последние бомбометания с несколькими заходами имеют нечто общее с корректировкой. Помнишь, когда бомбили батарею у Омычкина? За четыре захода мы сбросили четыре бомбы. После каждого захода ты еще вносил поправки...
      - Удачный вылет был, - подтвердил Зайчик. - А ты прав, мы действительно корректировали ... сами себя.
      - Вот видишь, значит, уже вели корректировку, но только ночью, и ты, если не собаку, то по крайней мере щенка съел в корректировке, - в заключение пошутил я.
      Конечно, бомбометание и корректировка артиллерийского огня не имеют ничего общего. Бомбометание производит штурман с быстро летящего самолета с помощью специальных прицелов. При корректировке же огонь ведется из орудий крупного калибра артиллеристами по их расчетным данным. Экипаж самолета является как бы "глазом" артиллеристов, выдвинутым в район расположения цели.
      На следующий день погода улучшилась. Облачность - 300 - 500 м. Можно лететь. На рассвете перелетели на новую площадку, поближе к переднему краю и боевым порядкам полка, с которым должны были работать. Дозаправив машину, снова пошли в воздух. На этот раз для отработки связи самолета с командным пунктом артиллерийского полка и на разведку батареи противника. Высота полета 30 м. Летели от деревни к деревне, от леса к проселочной дороге. Над позициями зенитчиков делали один-два виража, и Зайчик приветливо махал артиллеристам. Перед вылетом штурман получил в штабе схему расположения наших зениток и договорился с командованием, что в случае атаки истребителей противника самолет-корректировщик сразу же уходит под прикрытие зенитных батарея.
      В лесу, севернее огромного незамерзающего болота, располагался командный пункт артиллерийского полка. Над этим районом мы прошли несколько раз, и каждый раз Зайчик вызывал по радио:
      - "Земля", "Земля", я "Небо", как слышите? Прием. Через некоторое время Зайчик ловил ответ:
      - "Небо", "Небо", я "Земля". Слышу хорошо. Прием.
      Проверив устойчивость связи, мы пошли за линию фронта. Минут 20 присматривались ко всему, что происходит на позициях противника. Данные тут же передавали артиллеристам. Проведя детальную рекогносцировку, мы благополучно вернулись на аэродром.
      На следующий день полковник Ганже приказал скорректировать огонь по артиллерийским батареям противника южнее Васильевщины. За день сумели слетать два раза. По часу барражировали вдоль линии фронта, наблюдая за батареями противника, но, к сожалению, фашисты молчали. Перед вечером пошли на третий вылет. С полчаса ходили вдоль передовой в надежде увидеть хотя бы одну стреляющую батарею. И вот, наконец, в районе Васильевщины заметили несколько вспышек от выстрелов. Координаты батареи Зайчик немедленно передал артиллеристам. Через несколько минут артиллеристы доложили о своей готовности открыть огонь. Я направил самолет к линии фронта. Штурман скомандовал: "Огонь!"
      По расчетам, снаряд до цели должен лететь секунд 30. Самолет прошел линию фронта в облаках, а за 15 - 20 секунд до разрыва вышел из них, и мы увидели место падения снарядов. На бреющем, прямо над головами фашистов, мы вернулись на свою территорию и тут же передали на КП координаты разрывов. Таким образом мы трижды пересекали линию фронта, и каждый раз Зайцев передавал по радио точные координаты. Третий пристрелочный снаряд разорвался метрах в 50 от центра батареи. Зайчик подал команду:
      - Беглый огонь!
      Снаряды накрыли батарею. Мы направились посмотреть результаты обстрела. Вдруг по радио передали:
      - В воздухе фашистские истребители.
      Мы готовились к подобной встрече, но сейчас, когда так удачно прошла первая дневная корректировка, этого воздушного свидания, откровенно говоря, никак не хотелось. Вся радость пропала мигом. Надо было уходить. Скрывшись на фоне леса, вышли в район наших зениток. Сделали над артиллеристами несколько кругов. Фашистские истребители не показывались. Отлегло от сердца. Алексей передал артиллеристам, что работу закончили и возвращаемся на аэродром.
      И в это время из облаков вывалились два фашистских истребителя. Один из них открыл огонь. Зайчик ответил. Конечно, огонь, который открыл Зайцев, только условно можно было назвать ответным. Скорее, это была дерзость, рассчитанная на то, чтобы попугать противника. Ведь У-2 был предназначен для ночного бомбометания, где почти исключались встречи с истребителями. Поэтому наш пулемет не мог идти ни в какое сравнение с вооружением "мессершмитта".
      Истребители стали заходить на вторую атаку. Я развернул самолет и пошел им навстречу, плотно прижавшись к земле. На встречных курсах у фашистов было очень мало времени на прицеливание и ведение огня. На это мы и рассчитывали. Бой происходил на высоте около 300 м. Ведомый фашистский истребитель пошел в третью атаку. Ведущий почему-то отвернул и скрылся. Мы вновь развернулись и, дав полный газ, пошли под атакующего. Немец "дожимал" свой самолет. Но чем больше становился угол пикирования истребителя, тем быстрее приближалась к нему земля. Увлекшись атакой, фашистский летчик не успел вывести машину из пикирования и врезался в лес. Зайчик радостно закричал:
      - Вот это дали! Истребителей стали сбивать!
      Сделав на радостях несколько кругов над горящим "мессером", пошли домой.
      Здесь нас уже ждали. Мы доложили полковнику Ганже о выполнении задания и о бое с фашистскими истребителями.
      Каждый день мы четыре-пять раз ходили на разведку и корректировку. Однажды нас вновь атаковали фашистские истребители. В этом бою Алексею Зайцеву удалось точными очередями сбить одного "мессера". Вражеский летчик настолько обнаглел, что стал "резвиться" рядом с нами, подставляя нам то брюхо, то хвост своего самолета. Видимо, он либо не знал, либо забыл, что у нас есть хотя и маленький, но все же боевой пулемет. А Зайчик - отличный стрелок - только его и ждал. Результат этого боя подтвердили зенитчики. Так на нашем боевом счету стало два сбитых самолета противника.
      Как-то беседуя с майором Мельниковым, мы предложили провести корректировку артиллерийского огня ночью.
      - Мы ночники, - сказал я. - Ночь - наша стихия, в темноте мы сможем сделать больше, чем днем.
      Майор удивленно посмотрел на нас, но заявил, что доложит о нашем предложении начальству.
      В тот же вечер в землянке командующего артиллерией 11-й армии генерал-майора артиллерии Федора Александровича Рыжкова состоялся большой разговор. Мы горячо доказывали, что сможем корректировать огонь артиллерии ночью. Командующий внимательно выслушал все наши "за" и "против" и в заключение сказал:
      - Хорошо. Я могу поверить, что ночная корректировка осуществима. Для меня неясно одно: как можно с воздуха отличить разрыв артиллерийского снаряда от сотни различных вспышек? Я согласен с вашим предложением, но в реальность его выполнения, признаться, не совсем верю...
      На следующий день приехал заместитель начальника разведотдела штаба артиллерии Северо-Западного фронта подполковник Сергей Иванович Агафонов. Мы обратились к нему. Долго доказывали жизненность нашего предложения. Для большей убедительности привели свои расчеты. Если пристрелку вести двумя орудиями с интервалом в 20 - 40 секунд, говорили мы, то штурман, заранее зная точное время выстрела и район цели, может определить место разрыва первого снаряда, а затем и второго. Причем второй снаряд посылается как дублирующий, для того чтобы штурман мог убедиться в точности своих расчетов.
      Этот довод, видимо, убедил подполковника: через некоторое время вместе с ним мы докладывали обо всем генералу Рыжкову. Беседа затянулась, разгорелся спор. Подполковник Агафонов встал на пашу сторону. В итоге решили провести опытную ночную корректировку.
      Нам предложили навести огонь дивизиона по центру д. Савкино, где располагался немецкий штаб. Точность наших данных должна была контролироваться всеми имеющимися у артиллеристов средствами. Работать нам предстояло с тем же 1235-м пушечным артиллерийским полком. Перед вылетом мы снова побывали у командира полка, а вместе с ним - у командиров дивизионов и батарей, с которыми предполагалось взаимодействовать.
      И вот, наконец, первый вылет на ночную корректировку.
      Получится или нет? С этим вопросом мы садились в самолет, подготовленный Евгением Дворецким. Он волновался не меньше нас, но, когда запустили мотор, крикнул:
      - Ребята, не волнуйтесь, все будет хорошо. Ни пуха ни пера!
      Мы с Зайчиком помахали технику рукой, и самолет порулил на старт.
      Вот и цель. Зайчик связался с артиллеристами. Радиостанция работала безукоризненно. Штурман передал:
      - Вижу цель. Готов к работе.
      С КП доложили о готовности открыть огонь. Переговоры между штурманом и артиллеристами дублировались, и я знал обо всем. Когда услышал ответ наших наземных друзей, развернул самолет и повел его к деревне. Зайчик рассчитал, что снаряд разорвется в то время, когда мы будем над Савкином. Это обеспечило штурману точное наблюдение за местом разрыва.
      Через 30 секунд метрах в трехстах западнее деревни Зайчик заметил разрыв первого снаряда, затем рядом разорвался второй. Артиллеристам были сообщены координаты разрывов. Следующие снаряды разорвались уже метрах в ста от цели. Вновь поправка. Теперь снаряды легли точно. Зайчик радостно передал:
      - Цель накрыта!
      В этот момент из-за леса восточнее Савкина неожиданно открыла огонь артиллерийская батарея противника. Зайчик сразу же сообщил ее координаты.
      Снаряды полетели в ту сторону. Артиллеристы после нашей корректировки вторым залпом накрыли батарею.
      - Снаряды в центре цели. Беглый огонь! - скомандовал штурман.
      С каждой минутой огонь нашей артиллерии нарастал. Минут через пять в лесу южнее расположения немецкой батареи раздался взрыв. Видимо, угодили в склад с боеприпасами. Нашей радости не было границ.
      - Получилось! - ликовал Зайчик.
      Алексей поздравлял с победой артиллеристов, те - нас.
      Так впервые 22 декабря 1942 г. была проведена ночная корректировка артиллерийского огня с самолета У-2.
      Мы понимали, что одним вылетом нельзя разбить бытовавшее мнение о невозможности корректирования огня ночью с воздуха. Командующий артиллерией поздравил нас с успешным выполнением боевой задачи, но одновременно приказал:
      - Опыты проводить, снаряды экономить и каждый вылет строго контролировать батареями звукометрической записи.
      Проведя еще несколько успешных ночных корректировок, мы не могли сдержать желания побывать в полку: доложить о проделанном, встретиться с друзьями, а заодно решить кое-какие хозяйственные вопросы.
      В начале января 1943 г. я и Зайчик прибыли в родной полк, который к этому времени снова перебазировался на аэродром в Толокнянец. Когда-то в этой деревне насчитывалось больше пятидесяти домов, а осталось всего пять хат и одна покосившаяся баня с маленьким подслеповатым окошечком. Все дома и даже овраг с землянками были заняты тыловыми учреждениями 11-й армии. Наш полк после хлопот отвоевал себе залепленную по всем швам глиной замшелую баньку, в которой разместили метеостанцию, узел связи и радиостанцию.
      Весь личный состав принялся копать землянки. Но труд оказался напрасным: стоило чуть копнуть землю и появлялась вода. Овраг, где можно было строить землянки, был перенаселен. Оставалось одно - поселиться в палатке. Ее поставили прямо на снегу, набросав на него сосновых веток и покрыв их брезентом. Так получился и пол и общая постель. В палатке смастерили печурку, которая, правда, кроме копоти и до слез едкого дыма, ничего не давала.
      Здесь же разместилось и командование. Командир полка пристроился на полу, где вповалку спали летчики, штурманы, стрелки и мотористы. Неудобства быта нас мало смущали. Измучившись за ночь, мы спали в палатке так крепко, как будто находились в самой лучшей столичной гостинице.
      За ночь каждый летчик делал по 10 - 12 вылетов. Командир батальона аэродромного обслуживания неоднократно "жаловался", что не может напастись на 707-й полк авиационных бомб. И ему можно было посочувствовать. Ведь только за ночь полк сбрасывал на головы врага иногда до 60 т бомб. Кроме этого, надо было в условиях зимнего бездорожья подвезти горючее, масло, продовольствие и т. и. Батальону приходилось очень и очень трудно.
      Не легче было и летчикам. Холодно было на земле, а в воздухе - еще холоднее. Многие, чтобы не обморозить лицо, стали отпускать усы и бороду, отчего выглядели много старше, чем на самом деле. Неунывающие Михаил Скочеляс, Петр Орлов, Степан Садовой старались не поддаваться холоду, находили время побриться на скорую руку, а Василий Анчушкин, показывая на свою бритую голову, уверял, что следует закаляться и тогда можно одолеть любой мороз. Дмитрий Супонин в коротенькие перерывы между сном и боевой работой, чаще всего во время обеда, уморительно разыгрывал шолоховского деда Щукаря. Слушая его, летчики и техники давились от смеха, и от этого казалось теплее под гимнастерками и веселее на сердце.
      С воодушевлением мы докладывали А. А. Воеводину и замполиту В. С. Сувиду о нашей работе с артиллеристами. Внимательно выслушав нас, Воеводин поставил задачу: продолжать работу над совершенствованием ночной корректировки.
      Решив все вопросы, напутствуемые добрыми пожеланиями командования и друзей, мы снова улетели к артиллеристам.
      Полуокруженные в районе Демянска немецко-фашистские войска снабжались по узкоколейке, проходившей вдоль рамушевского коридора. Конечная станция узкоколейки находилась на восточном берегу р. Полы. Наша разведка установила, что здесь расположены склады боеприпасов, продовольствия и горючего. И мы получили приказ скорректировать огонь артиллерии по этой цели.
      Сложность задачи заключалась в том, что добираться к железнодорожной станции приходилось через плотный заслон огня зениток и лучей прожекторов. Наметили план действий, маршрут и профиль полета.
      Взлетели, когда совершенно стемнело. Погода благоприятствовала нам. Прошли над КП нашего артиллерийского полка. Штурман установил связь. Через некоторое время артиллеристы доложили о готовности к стрельбе.
      Высота 1900 м. Подойдя к линии фронта, убрал газ. Самолет бесшумно стал планировать к железнодорожной станции. Штурман подал команду: "Огонь!" Через 40 секунд недалеко от станции разорвался сначала один, затем второй снаряд. Развернул самолет и начал планировать в сторону наших войск. На высоте 300 м пересекли линию фронта. В это время Зайчик передал координаты разрывов. Самолет набрал высоту. Убрав газ, мы снова бесшумно идем к станции. Команда: "Огонь!" - и опять, ровно через 40 секунд, но теперь уже в районе станции, разорвались один за другим два снаряда. И тут же последовала команда Зайчика: "Беглый огонь!"
      Весь дивизион включился в работу. Станция была разрушена. И снова следует команда:
      - Перенести огонь по складу, 300 м севернее станции! Снаряды ложились точно в цель. И вот взрыв. Красный столб пламени взметнулся к небу. По радио слышим:
      - Видим зарево, переходим на стрельбу всем полком.
      Через несколько минут "заговорил" весь пушечный артиллерийский полк полковника Пастуха. Около десяти минут длился огневой налет. Наконец стрельба стихла. Над целью полыхало море огня. Все кончено. Пора возвращаться домой! Тепло распрощались по радио с артиллеристами. Полковник Пастух пригласил пас к себе в гости.
      Самолет плавно коснулся земли. Наконец дума. Зайчик встал в кабине и закричал подбежавшему Дворецкому:
      - Женя, все в порядке!
      После этого вылета мы провели еще несколько десятков успешных корректировок ночью. Уже ни командующий, ни полковник Ганже, никто другой не сомневались в успехе ночной корректировки с воздуха. Всем понравился воздушный наблюдательный пункт. Подполковник Агафонов подробно описал наш небольшой опыт, изучил доклады полковника Пастуха и контрольные записи звукометрических батарей. Все эти материалы были переданы в штаб артиллерии Северо-Западного фронта.
      В середине января мы снова побывали в своем полку. На этот раз задержались несколько дольше: самолету требовался профилактический ремонт.
      Зимовке в летней палатке пришел конец: штаб 11-й армии освободил для нас три избы. Погода стояла нелетная - снегопады, туман. Два для ненастья летчики и техники использовали для того, чтобы отогреться, обмыться и отпраздновать новоселье.
      А в это время пришел приказ нанести сосредоточенный бомбовый удар по д. Левошкино. В этой маленькой деревушке, затерявшейся в высоком сосновом лесу, располагался штаб немецкой моторизованной части и здесь же было устроено казино. К огромному сожалению, потешить гитлеровцев "нашей музыкой" в эту и ближайшие ночи не удалось. Оттепель сменилась морозами. Плоскости и винты самолетов обледенели. Взлетная полоса также покрылась ледяной коркой, под которой лежал рассыпчатый снег. Взлететь было невозможно не только с нагрузкой, но и пустому самолету. Попытки подняться в воздух чуть не окончились авариями.
      Доложив командиру дивизии, что сегодня задание выполнить нельзя, командир полка приказал шести самолетам рулить по посадочной площадке, взламывая корку льда, а всему личному составу - идти следом и утаптывать снег. Но ничего из этого не получилось, 1ак как сыпучий, как песок, снег сколько ни топчи - все равно не утрамбуешь.
      Оказалось, что полоса гололедицы прошла по западным границам линии фронта и совершенно не захватила восточной части, где базировался штаб нашей дивизии. То ли не поверив командиру полка, что выполнить боевую задачу невозможно, то ли еще по каким-либо причинам, комдив послал своего заместителя к нам в полк. Этот полет чуть не окончился трагически. Подходя к аэродрому, самолет начал покрываться льдом, кроме того, при посадке лыжи зарылись в снег, и самолет не перевернулся только потому, что встретившие его два опытных техника проворно повисли на стабилизаторе и удержали самолет от капотирования.
      Пока гость разговаривал с командиром полка, самолет покрылся такой же толстой коркой льда, как и остальные. Пришлось его оттянуть на общую стоянку. Заместитель командира дивизии, доложив по телефону обстановку в штаб воздушной армии, отправился к себе на автомашине.
      В эти дни в полосе 11-й армии проводилась наступательная операция местного значения. Наш полк поддерживал наступавших.
      Погода наконец несколько прояснилась. Вновь похолодало. Летное поле подготовили настолько, что с него можно было взлетать с половинной нагрузкой.
      В ночь перед наступлением наших войск полк сделал свыше 200 самолето-вылетов. В первую половину ночи бомбили дороги, по которым продвигались подкрепления к 16-й фашистской армии. На дороге, ведущей от Росина на Васильевщину, была обнаружена колонна автомашин и танков (как потом выяснилось, это двигался немецкий мотополк). Несколько самолетов сбросили бомбы на колонну. Произошел сильный взрыв. Передние машины загорелись и застопорили движение. Пламя ярко освещало цель, и на нее беспрерывной цепочкой потянулись У-2. За какой-то час бомбежки пожары возникли больше чем в 20 местах, а ночные бомбардировщики продолжали наращивать удар.
      Во второй половине ночи наши самолеты обрабатывали артиллерийские и минометные позиции, пулеметные точки, узлы связи.
      На рассвете части 11-й армии перешли в наступление и вскоре, прорвав оборону противника, заняли Левошкино.
      Спустя три дня фашисты, подтянув резервы и используя неблагоприятную погоду, при которой наша авиация ни днем ни ночью не могла оказать настоящей поддержки наземным войскам, начали ответное наступление. Нанеся удар по флангам прорыва, они вынудили наши части отойти на исходные позиции. При этом батальон, прикрывавший отход, был отрезан от своих войск. Двое суток его бойцы, заняв круговую оборону, героически отражали непрерывные атаки гитлеровцев. Кольцо окружения сжималось. Боеприпасы и продукты кончались, медикаментов уже не было, а раненых становилось все больше. Прервалась радиосвязь. Положение критическое. И тут снова пришел на помощь наш маленький У-2.
      Командующий 11-й армией приказал любыми средствами связаться с окруженными и помочь им.