- А потом, - спросил я, потому что мне показалось: это обо мне, только я из той реальности ускользнул, не дал поставить себя послушной гирькой на чашу весов. Шел, судя по всему, четвертый час утра, когда даже у трезвогото человека голова слегка кружится и развязывается язык. - Что сделали с Кочетковым? - Сделали, не знаю, кто, только не я. Теперь в его книжках Логоса нет. Проверяют, конечно, наверняка, но уже для подстраховки. - А ты? - А я в это время занялся переводными текстами. Понимаешь, переводчик - он вроде как соавтор писателю. Если они одинаково видят мир - Логос усиливается. Если по-разному - ослабляется. Халтура вообще на нет его сводит. Это очевидно. И редко, но бывает, когда переводчик Логосом владеет, а писатель нет. Вот я занимался тем, что сравнивал переводы. Не столько для издательства, сколько для анализа. Пробовал сохранить Логос, отходя далеко от изначального текста. Иногда получалось. Ну, ты знаешь. - А соавторство? Это попозже было. Несколько кусков мы погубили - не вышло компромисса, а так ничего. Вроде как тоннель копать с двух сторон: может встретишься на середине, а может, будет два тоннеля. - У нас не так было, мы вроде бы играли... допустим, мяч перебрасывали. Когда в руки, когда в стенку, а когда и по очкам. - У тебя ж нет очков... А, понял! - Ну да... - мы посмеялись. Там есть несколько кусков... Скажем так, неожиданных. - Когда такое получалось, мы их просто не трогали. Все- таки нельзя разделить - кто что написал. Это словно третий человек был - состоящий из нас двоих... - Если бы можно было найти идеального соавтора! - Пит потянулся и перебрался на кровать. Лег на спину по диагонали. Пожалуй, мы с ним могли бы попробовать... когда-нибудь... - А какой он, идеальный? Это ведь не экипаж космонавтов подбирать или там супружескую пару, - Я размышлял вслух или ждал ответа? - Ну, начнем с того, что она негр... - вспомнил Пит старый анекдот. - Пожалуй, она - это правильно. Женщина должна лучше дополнять мужчину. Давай подумаем... Значит, чтобы никаких перерасходов энергии, должна быть сильно старше... никакого секса, только творчество... - Худенькая, маленького роста, блондинка со светлыми глазами, не врач, а наоборот - это милиционер, что ли? - Патологоанатом. Думаю, внешность тут не причем, даже наоборот: как представлю себе тощую старуху, вот она смотрит, как я кусище мяса себе жарю, и губы поджимает... Не пьет... Не курит... - Ладно, внешность оставим, а профессия? - Тоже неважно. Важно, чтобы она до встречи со мной не писала, а тут вдруг начала... - Творческая дефлорация? - Пит фыркнул. - Да нет, просто мы же придумываем МНЕ соавтора, а не ей, значит я в этой паре ведущий. Бывает же, что люди на старости лет начинают рисовать или петь, а вот она - писать! - Фантастику? - Ну и что? - Ладно, давай дальше. Значит, лет ей будет около... - Шестидесяти! - М-м... не многовато? Впрочем, кое-кому столько и есть, а как пишут! Трудная комсомольская юность, войну на заводе... или в эвакуации? Взрослые дети, взрослые внуки и еще ни одного правнука, а то будет дергаться. Гуманитарное образование... какое образование может быть в эвакуации? - Сельскохозяйственное. Верблюдоводство и ассенизация... то есть мелиорация. Мы еще немного похохмили, но разговор уже не клеился: слишком хотелось спать. Все это казалось несерьезным трепом, который забудется через неделю...
      Но ровно через неделю - уже дома - я проснулся с твердой уверенностью: я сделаю это. Чего бы мне это не стоило, сколько времени бы не заняло, я создам себе этого идеального соавтора. Я начал с пробы пера, с набросков. Несколько неудачных экспериментов мой пыл не охладили. Придуманный давний друг (я написал только сцену прощания в пионерлагере) приехал на два дня, по дороге в горячую точку. Он был весь ужасно правильный и говорил какими-то книжно-пионерскими фразами. Он рвался совершить подвиг. Похоже, я его сильно разочаровал. Потом я описал в порыве вдохновения дочку маминой подруги, которую должен был встретить на вокзале. Я ее никогда не видел, и решил порадовать себя общением с интересным человеком. Женщина, наделенная на бумаге различными достоинствами, во-первых, оказалась низкорослой худышкой, с жутким акцентом и сутулой спиной, во-вторых даже не заговорила со мной, только поздоровалась. Она, несомненно, была умной, доброй, чуткой, обладала чувством юмора и замечательной интуицией, но оказалось, что без образования, хорошей одежды, нормальной работы, здоровья и прочих, опущенных мною в тексте мелочей, все это не имело значения.
      Экспериментальные куски я вставлял в свои рукописи, чтобы они подействовали. А вот Ее, соавтора, начал "делать" отдельно. Провалялись у меня эти наброски несколько лет. Смысл кропотливой работы с текстом сводился не только к тому, чтобы Логос был практически в каждой фразе, но и к подгонке деталей к реальности. Так, я замкнул цепочку знакомств, через которую должен буду потом найти ее, на Орлякова. Потом пришлось рыться в исторических книгах - пытаться воссоздать детство, юность. Я уже знал, что достаточно одной фразы для их возникновения, но фраза эта не получалась. Не видел я ее - ни в довоенной Москве, ни в военном Казахстане. Не чувствовал. Более того - начало появляться отчуждение. Я не мог быть так един, как задумывалось, с человеком из того времени. Хотя у меня были знакомые вдвое и даже втрое старше, с которыми мы находили общий язык, общие интересы, но не до той степени... Иногда мне казалось, что создать на бумаге просто женщину для себя я смог бы с меньшим трудом. Но жена у меня уже была, вполне реальная и любимая.
      Читал эти наброски я всем, кому не лень было слушать. И надеялся получить совет, и давал возможность Логосу прорастать в жизнь. Потом правил куски. Снова читал. Снова правил. Я возвращался к ним, когда писалось легко и когда наступал кризис, дома и в разъездах. В Москве я бродил по улицам и выбирал - где ей жить? Какой двор, какой парк она вспоминала в пыльной степи? Но город слишком поменялся за сорок лет, то и дело мой пыл охлаждали воспоминания старожилов: то было не так, того вовсе не было, а это перекрасили... На небольшом сквере, окруженном кирпичными домами послевоенной постройки, бабуся с коляской рассказывала, что еще 20 лет назад вместо сквера были деревянные бараки, а до войны вообще начинались огороды... Бывая в маленьких городках, я думал: может быть здесь ее семья сошла с поезда и осталась?
      В общем-то жизнь моя не изменилась: думает человек о своем и думает. Были люди, которым я рассказывал о своей задумке. Кому - прямым текстом, кому - как о сюжете книги. Многие из них знали про Логос, поэтому порой обсуждали мы это до хрипоты, до сухого першения в горле. Поминали и греческих философов с их слово- смыслом, и стоиков с эфирно-огненной душой космоса и семенными логосами, порождающими материальные вещи. Христиане, отождествляющие Логос с ипостасью Сына как абсолютного Смысла, вообще завели нас в жуткие дебри, только шуршали страницы книг и выкрикивались найденные цитаты. Равнять себя с Троицей было лестно: я - память, она - любовь, и между нами Логос - мысль. Однако, православие толковало все иначе, чем католичество, и разбираться в этом можно было бесконечно и безрезультатно.
      Еще один московский разговор привел меня нечаянным зигзагом обратно к теме соавторов. Как обычно, к полуночи мы вяло договаривали, готовясь встать и попытаться успеть на метро. Собралось нас человек пять, не больше. Хозяин, Вадим, никуда не торопившийся, ненавязчиво занимая половину дивана, подкидывал фразы, как дровишки в камин, а мы отвечали наспех. И уже в коридоре, чуть ли не в спину нам, он добавил:
      - Вообще-то один крайне успешный авторский коллектив добился многого... почти две тысячи лет назад.
      Что-то дрогнуло во мне. Почему-то мгновенно поплыли в голове картины: вот они собираются и решают, что делать. Они пишут - порознь, чтобы в спорах не утратить ни единой крупицы Логоса. И написанное обретает реальность, водоворотом затягивающую сперва двоих из них, а потом весь мир... В какой миг, на какой строке они увидели то, что описывали? Что почувствовали, когда ОН шел по волнам? Сколько строк было рождено вдохновением, а сколько - уже свершившимся чудом?
      Боясь утратить зыбкую сопричастность, я заторопился уйти - от дружного смеха, от разгоревшегося спора, от уже существующей реальности. Пожалуй так думалось мне в темных проходных дворах сталинских домов - мне придется учитывать написанное ими, вернее, НАМ придется учитывать. Когда мы начнем...
      Той ночью я здорово продвинулся вперед. Образ рождался у меня где-то на пределе бокового зрения, и я описывал его, не поворачивая головы. Плескались ее волосы и глаза сияли - для меня, я был уверен, что узнал бы ее в толпе или в куче фотографий. Я знал - когда мы будем вместе, это поглотит нас обоих. Я должен буду слиться со своим орудием, чтобы направлять его... ее. Это будет ближе телепатии, ярче секса, страшнее смерти. Почти как любовь. Больше, чем любовь. А пока что эта нарастающая мощь действует только на нее, как кисть - на холст, как резец - на мрамор. По мере обретения сознания в нее ворвется необъяснимая боль, неосознанная жажда, несмолкающий зов. Потом все это обретет для нее имя... мое имя.
      Но какая-то неправильность сбила меня под утро, пришлось бросить ручку. Комната, где я жил в тот приезд, принадлежала знакомой Орлякова, которая куда-то уехала, или специально ушла, а сам Орляков приехал перед работой проведать меня. Ему я зачитал ночной отрывок - пытаясь поймать ту запинку, которая мне мешала. Орляков вальяжно развалился на кухонной табуретке, на которой я сидеть-то опасался, так она была расшатана. Полуприкрыв веки, он нарочито медленно изрек: - А ты... мнэ-э... когда собираешься... мнэ-э... сию вещицу закончить? - Понятия не имею, а что? - нарочитое мнэканье меня то смешило, то раздражало. Не лучшая цитата! - Так... мнэ... определиться бы не мешало, к скольким годам, допустим... - Ну, к тридцати! - выпалил я. Действительно, не к пятидесяти же. - Ну и прикинь, друг мой, что за реальность будет окружать тебя, когда ты... мнэ...разменяешь четвертый десяток? Кстати, подумай также, как она живет сейчас, пока вы не встретились... Ведь она же где-то здесь, как я понимаю?
      Мы поспорили на эту тему, углубившись попутно в непроходимые дебри политики и экономики. Наши прогнозы на будущее не совпадали, но что-то прикинуть получилось. - Более-менее понятно, а теперь пора поместить твой...мнэ...персонаж в эту реальность, - вытягивая ножищи через всю кухню, продолжал Александр. - И посмотреть, чего хочется, а что получится. - Ну, хочется чего-то спокойного. Примерно... ну как там у Пушкина: привычка свыше нам дана... В молодости ей мечталось, потом работа, замужество, дети, она не сломалась, а как бы успокоилась, даже не ожидая ничего. Просто такой потенциал нерастраченный. Пусть пишет с детьми сочинения и чувствует Логос всюду - даже в женских романах. Не пытается даже графоманить - например, раз-другой ее раскритиковали... - А потом явится ей твой светлый лик и позовет в сияющую даль? И она, забыв про радикулит, вставную челюсть и дачный огородик, вдруг воспрянет духом... - Можно и без огородика... Мне будет тридцать, ей вдвое больше, сначала, может быть, материнские чувства, потом ей захочется мне помочь, ее захватит сюжет, она поймет, что этого ждала... - Я понял, понял. Ты...мнэ... когда-нибудь задумывался над процитированным местом у Пушкина, кстати? - Ну, я наизусть не помню, как-то там она служанок звала, типа Селеной, а потом начала звать обычно... Стишки
      Дмитрий Смагин
      Иэрл. Познание собственной силы
      Пролог
      Вставало солнце
      Ах, лучше б оно не вставало
      Слишком длинна эта история, чтобы рассказывать ее, да нет уже больше сил нести в себе этот тяжкий камень
      Еще до рождения путь мой был известен. Возможно, это и есть результат, предсказанный Ариадлом: то, что дало тебе силу - убьет тебя.
      До восемнадцати лет я жил достаточно спокойно, чтобы рассказывать об этом. Было мне два или три знамения, но я только впоследствии сумел их распознать. А начиналась эта история довольно банально. С тех пор как стал носить я крестик, не зная ни силы его, ни предназначения, почему-то мне стало казаться, что жизнь здесь не для меня. То мне казалось, что я когда- то жил, обладая огромной властью, был справедлив и милосерден, то будто я порожденье Тьмы и питаюсь ее силами.
      Так уж повелось, что крестик в религии моего народа - святой символ, и я купил его просто, чтобы почувствовать какое-то единение с чем-то, не знаю с чем, но, несомненно, с чем-то очень добрым и светлым. Когда я носил его уже три года, мне стало казаться, что я уже разобрался в своих ощущениях, мне хотелось чувствовать горячего коня под ногами, меч в руке, шум битвы, скачущих бок о бок со мной всадников, но чаще мне просто хотелось скакать по земле. Но всегда в моих желаниях были конь, один или несколько друзей, меч и простор.
      Постепенно я начал осознавать себя, то есть другого себя и это рассказ о нем, о том, что гложет меня, к чему не могу я вернуться. Ах, почему я пошел на это, почему сменил простор Иэрла, Ариадла, Стимпла и маленького Гальприэндорла - моих верных друзей, моего Быстронога, верного Шлиттера и Илэрру на этот душный и тесный мирок? Почему?.. -==Глава 1. Иэрл==
      Это было давно, так давно, когда мир был еще юн, когда тысячелетняя мудрость наших отцов еще не коснулась его девственной чистоты, когда он был еще свободным миром, и каждый из нас мог легко проникать сквозь еще тонкие стенки его измерений.
      Яркооранжевое солнце величаво всходило над все еще дремлющим Иэрлом. Засеребрились капельки росы в траве. В густом лесу внезапно закричал пробудник - и тут же словно ожил лес. Заверещали птицы, заколыхалась трава, и затрепетала равнина перед новым днем.
      Я спал, сидя между двумя здоровенными корнями и прислонившись к стволу могучего дерева. Мое тело неожиданно стало заваливаться набок и мне пришлось выставить руку, чтобы не упасть. Это усилие разогнало сон, и я открыл глаза
      Наверное, будет все-таки лучше, если я буду вести повествование, как будто видел все это со стороны. Итак
      Лориэлл, мягко спружинив рукой о землю, открыл глаза. Над ним стоял, уперев руки в бока, Ариадл, глядя смеющимися черными глазами на его заспанное лицо.
      - Вставай, соня, - ласково сказал он, протянув руку.
      Вместо того чтобы принять ее, Лориэлл внезапным мощным броском, неожиданным лишь для неподготовленных людей, но не для Ариадла, зацепил его за ногу и толкнул в грудь. С радостными криками они покатились по мокрой от росы траве. Наборовшись, посвежевшие и размявшиеся, уселись у неглубокого ручейка и стали приводить себя в порядок. Умывшись и уложив длинные волосы, аккуратно подвязали их повязками. У Ариадла была серебристая, а у Лориэлла - небесно-голубая. Соответствующих цветов была у них и одежда: у Ариадла черные с серебром штаны и такая же рубашка, плащ у него был чисто черный с серебряной пряжкой на груди; у Лориэлла v темно-голубые штаны, цвета повязки рубашка с серебряными крапинками и темно-голубой плащ с такой же серебряной пряжкой, как у Ариадла. Кроме этого на них были легкие сандалии соответствующих цветов. Нельзя обойти стороной и их мечи, сейчас лежащие вместе с плащами у дерева, где они ночевали.
      Блестящий, с черной матовой рукояткой и ножнами, меч Ариадла казался излишне тяжелым и мощным, а роспись серебряных рун на ножнах и рукояти, черных на лезвии делали его мрачным и опасным. Да и заклятье, лежавшее на этом мече было очень сильным, так что владеть им мог либо могущественный волшебник, либо истинный герой. У Лориэлла меч был длиннее, чем у Ариадла, и тоньше, однако обладал не меньшей магической силой. Ножны и рукоять были небесно-голубые, и как у Ариадла - мелкая роспись серебром по ножнам и рукояти, и золотом по лезвию рун. Звался меч Ариадла v Скарлет, а Лориэлла - Шлиттер.
      Пряжки на груди обоих выдавали побратимов двух могущественных родов Иэрла, единственного пока населенного измерения. Да и пряжки были символическими: две руки, сжавшиеся в ритуальном рукопожатии на фоне дерева Жизни, в основании которого покоились два меча, соприкасающиеся рукоятями. Повязки же говорили о свободе от брачных уз обоих.
      Вернувшись от ручья, друзья свистнули, каждый по-своему. Тотчас же прискакали два коня. Один черный, как уголь, другой странной голубоватой масти. Весело перекликаясь, побратимы оседлали скакунов и оделись. Затем, вскочив в седла, дали волю своей радости и, бьющей через край, молодой силе. Необычайные это были кони, и несли они своих хозяев с необычайной быстротой.
      Близки тогда были люди к Создателю, поэтому и владели они его волшебством, и могли обращаться к нему за советом и помощью.
      Главный Дворец Иэрла поражал своей красотой и размерами. Вблизи же он удивлял необычайным умением мастеров, его построивших. Казалось, что сама земля воздвигла это чудо. В принципе так оно и было, ведь строил его Создатель для первых людей в не столь давние времена. Двенадцать террас вздымались к центру Дворца. Они огромными кольцами охватывали склоны горы. С первой по седьмую террасы заросли вольным лесом. Сосны, кедры, ели вперемешку с дубами, березами, вязами, осинами и еще великим множеством деревьев. С восьмой по двенадцатую - луга, поросшие мелкой травой и цветами, благоухание которых делало эти этажи воистину райскими. И, наконец, на самом верху горы, словно венчая ее, лежал одинокий камень. На этом камне вряд лежали маленькие крестики. Они хранились с тех самых первых времен, когда сюда их положил Создатель, и была это связь с ним.
      В одном из огромных залов Дворца сидели два убеленных сединами старца. Все еще сильные и подтянутые, они несли за своими плечами такой груз лет, который показался бы невозможным для нас с вами. Один из них был отцом Ариадла, другой - Лориэлла.
      - Необходимо позвать сюда Ариадла с Лориэллом, - проговорил один из них.
      - Дыра в мироздании растет, - эхом отозвался второй.
      - Да и переселенцы в девятом измерении не отвечают.
      - А ведь у них один из крестиков!
      - Как бы не пришлось сворачивать всю программу заселения.
      - Я думаю, Создатель и без нас видит это!
      - Согласен, но ты ведь знаешь, что он уже не так силен, как раньше, да и Сын его шалит.
      - Пора посвятить в это Ариадла и Лориэлла.
      - Пора.
      Ариадл, услышав призыв отца, удивленно повернулся к Лориэллу, но у того на лице было написано не меньшее изумление. Не теряя времени, побратимы повернули коней, и, послушные мысленному приказу, те пошли еще быстрее. Несколько минут спустя показался Дворец. Первая терраса, вторая.- На восьмой они мягко соскочили с коней, и умные животные пошли пастись на сочную траву. Побратимы быстрым шагом вошли в зал. Увидев родителей, склонились в ритуальном поклоне.
      - Отец? - спросил нетерпеливый Лориэлл.
      - Вы выросли. Пора принимать ответственность. Идемте.
      Вчетвером они вышли на восьмой ярус, позвали коней, и побратимы поехали за своими родителями наверх. Спешившись перед камнем, все четверо склонились в почтительном поклоне.
      - Слушайте, дети, ибо только здесь вы это можете услышать.
      Мысленно соединившись, каждый со своим отцом, побратимы пустились в мысленное путешествие. Они видели моря света и горы огня, миры тьмы и созвездия горя. Все кружилось и переливалось перед их мысленным взором. Они видели, как создаются и рушатся вселенные, как создавалась их земля. И, наконец, они увидели Дыру. Края ее слабо мерцали. И если по их сторону был благородный огонь и свет, то там была тьма такая глубокая, что, казалось, ее можно было собирать горстями.
      Вернувшись обратно и почувствовав на лице прохладный ветерок, увидев блеск родных звезд над головами, Ариадл и Лориэлл изумленно смотрели на своих родителей.
      - Да, дети, мы путешествовали целый день.
      - Но почему Создатель не закроет эту Дыру? - спросил Ариадл.
      - Силы у него уже не те, - мрачно ответил его отец.
      - А Сын? - тут же вставил нетерпеливый Лориэлл.
      - Слишком молод!
      Побратимы, уже оправившись от изумления, спокойно спросили:
      - Что мы должны сделать?
      - Мы хотим, чтобы вы, во-первых, отправились в девятое измерение, проверить поселенцев, во-вторых, взяв с собой Стимпла, попробовали бы добраться до этой Дыры, и стояли бы на страже, пока не призовем мы вас.
      Побратимы склонили головы в знак согласия.
      - Это еще не все. Мы хотим, чтобы вы взяли по крестику.
      - Но, отец? Это же крестики Создателя! - воскликнул Лориэлл.
      - Посмотрите внимательней на камень.
      Побратимы повернули головы и нахмурились. Ариадл даже издал возглас неудовольствия. Там, где должно было быть семь крестиков, лежало лишь только шесть!
      - Один мы отдали переселенцам, чтобы и над ними было благославление Создателя. Он у Стимпла. Возьмите каждый по крестику, ибо там, куда вы идете может не хватить одних лишь заклятий.
      Ариадл, больше не выражая недовольства, покорно взял крестик и надел его себе на шею. Немного поколебавшись, взял свой крестик и Лориэлл.
      - В путь! - два старца склонили свои головы перед сыновьями.
      Два свиста резко разорвали ночную тишину. Два мощных скакуна одновременно подбежали к своим хозяевам. Побратимы одновременно оказались в седлах, и, не поворачиваясь, пустили коней в галоп. Два старца стояли и смотрели в темноту, скрывшую всадников. Они, казалось, хотели разорвать мрак будущего этими взглядами.
      - Хороших сыновей мы воспитали, - сказал один из них, и, взявшись за руки, медленно пошли они вниз. За ними медленно брели их кони. -==Глава 2. Стимпл.==
      Мимо всадников проносились травы и деревья, луга и озера, а бег коней не замедлялся.
      - Сосредоточься, - сказал Ариадл и натянул поводья.
      Кони стали. Перед побратимами распахивалась дверь во второе измерение.- И вновь мимо понеслись луга, озера, но уже чуждые первому измерению, как и конь Лориэлла. И вновь дверь- третье, четвертое
      Пятое, шестое- седьмое
      В восьмом измерении всадники остановились. Расседлали коней, развели костер и сели поговорить. Надо отметить, они использовали энергию Вселенной для насыщения силами своего организма, хотя, конечно, могли использовать и известные нам методы. Они были магами. Естественно, возникали ситуации, когда, по соображениям этики или просто банальной безопасности, не следовало тревожить энергетический каркас Вселенной. Но пока подобных ситуаций не возникало, поэтому побратимы не испытывали чувства голода.
      - Так вот зачем учили нас владеть мечом! Видимо Создатель предвидел нужду в этом, - проговорил Лориэлл, чьи голубые глаза так и излучали серьезность, что было для него достаточно необычным.
      - Скорее всего, - подтвердил Ариадл, - и родители чем-то боятся девятого измерения. Я это чувствовал, когда они говорили.
      - Я это тоже заметил. Знаешь, мне почему-то кажется, что там случилась беда. Да и зачем им ставить мысленный барьер, если все нормально.
      - Придем, найдем Стимпла и все узнаем. А сейчас давай спать.
      Лориэлл поднялся первым. Толкнув Ариадла, он пошел умываться. Гораздо более тщательно, чем обычно, он проверил меч, закутался в плащ и стал ждать Ариадла. Когда и тот был готов, побратимы подозвали лошадей и продолжили свою гонку. И вот последняя дверь
      Как и рассчитывали, они выскочили как раз около поселка поселенцев. Но тот был пуст. Спешившись, они вошли в первый попавшийся домик. На стук дверь скрипнула и подалась.
      - Есть кто? - воскликнул Лориэлл, и, не дождавшись ответа, толкнул дверь и шагнул внутрь.
      В доме царило запустение. Толстый слой пыли лежал на полу, а в очаге давным-давно не разводили огонь
      На улице Ариадл предложил позвать родителей и сообщить об этом запустении. Напрягшись, побратимы послали мысленный сигнал. Тотчас пришел ответ. Установив контакт, побратимы рассказали родителям о полнейшем запустении поселка.
      - Ищите их, - пришел ответ, - мы так и не можем пробиться к вам. Только когда вы сами позвали, мы услышали, а так невозможно связаться.
      Прервав контакт, побратимы обошли весь поселок. Он был пуст. Зато на другом конце поселка начиналась широкая дорога, уходившая в девственный лес. И настолько непривычной здесь была вытоптанная улица, что побратимы застыли в немом изумлении.
      - Слишком много нового случилось за два дня. А, брат? Как ты считаешь? - спросил Лориэлл.
      - Слишком много, чтобы все было добрым! - отозвался Ариадл, - я думаю не по своей воле ушли они отсюда. И я пойду за ними!
      - Я тоже, брат! - и всадники понеслись вдоль дороги.
      Метров через триста от поселка начинался лес. Побратимы ехали под сенью мощных деревьев, обвитых толстыми лианами. Ноги коней утопали в опавших листьях, веточках и мхе. Дорога неотступно бежала слева от них. Постепенно Солнце приближалось к черте дня - закату, и в лесу, итак темном и сумрачном, становилось совсем темно. Побратимы решили остановиться на ночлег. Спешившись и расседлав коней, они мысленно приказали им не уходить далеко от стоянки, развели костер. Им было тогда еще совсем чуждо чувство опасности.
      - Как ты думаешь, брат, эта дорога заканчивается в этом измерении или идет дальше сквозь измерения к Дыре? - устроившись, по привычке, меж двух крупных корней и, прислонившись к стволу могучего дерева, спросил Лориэлл.
      - К Дыре или не к Дыре, но я чувствую, что у нас впереди еще не одно измерение, - ответил Ариадл, растянувшись прямо на земле.
      - А что такое Дыра? - начал вслух рассуждать Лориэлл, - из того, что говорил отец, я знаю, что это прорыв в ткани Мироздания, вызванный энергетическим дисбалансом в Системе. Но, насколько мне известно, в нашей Системе миров не было нарушений, ибо об этом нам обязательно сказали бы отцы, с которыми общается сам Создатель, а он видит все. И если он не может закрыть эту Дыру, и если баланс в Системе не нарушен, то напрашивается весьма интересный вывод.
      - Что за Дырой находятся такие же измерения, как и здесь, что ткань Мироздания просто граница между двумя более крупными мирами, и, что, наконец, именно поэтому мы должны встать на страже и никого не пускать сюда, - закончил за него Ариадл, - я думал, ты это сразу понял. Родители давно уже все продумали.
      - Знаешь, что-то меня не тянет ехать по тропе. Меня все время преследует ощущение, что она прекрасно просматривается, и кто-то постоянно наблюдает за нами.
      - Мне тоже так кажется. Я думаю, ты заметил, что сегодня, чисто интуитивно, мы ехали вдоль нее. И завтра поедем также. А теперь давай спать, Лориэлл, ибо если тело наше не устает, то уму нужна передышка.
      - Хорошего сна, брат, - отозвался Лориэлл.
      - Хорошего сна.
      Костер медленно догорал. Языки пламени все реже и реже прорывались сквозь мерцающие угли. Мрачный красноватый свет окутывал спящих. Костер полностью догорел, когда на поляну вышел человек. Такой же высокий, как Ариадл и Лориэлл, но с коротко остриженными волосами. Одет он был в лохмотья, но очень гордо держал свой меч. Он медленно наклонился над Лориэллом, потом подошел к Ариадлу. Затем сел у костра, подбросил дров, и уверенная улыбка заиграла на его тонких губах. Костер медленно разгорался. Когда отсветы пламени коснулись лица Лориэлла, тот недовольно заворочался, но так как сидел прямо напротив огня, спрятаться от света не мог.
      - Лориэлл, - тихо позвал сидящий у костра человек, - Лориэлл. Проснись.
      Не открывая глаз, спящий зашептал:
      - Что это? Я слышу Стимпла?! Это его голос!!
      - Да, Лориэлл, проснись.
      Лориэлл резко откинулся от дерева и широко открыл глаза.
      - Стимпл! Брат! - и он кинулся навстречу поднимающемуся Стимплу.
      Братья обнялись. И тут же обменялись своим ритуальным приветствием: ладонь зажимает ладонь в обычном рукопожатии, затем руки принимают положение, которое занимают руки борцов армреслинга, а потом просто зацепляются четырьмя пальцами, позволив большим пальцам расслабиться, и, в завершение, ритуальные хлопки по спине. В свете костра у Стимпла оказались каштановые волосы. Лохмотья видимо когда-то были рубашкой и штанами коричневого цвета с серебряными вставками на поясе. У Стимпла были очень глубокие карие глаза. Обнаженный меч с темно коричневой рукоятью и испещренным рунами серебристым лезвием дополнял его костюм. Ножны лежали тут же невдалеке. Так что после бурных проявлений радости Стимпл убрал меч в ножны.
      - Я разбужу Ариадла, - воскликнул Лориэлл, но тот уже не спал, и с неодобрением в глазах смотрел на их церемонию встречи.
      - Привет, брат, - сказал он, вставая, и протянул руку Стимплу.
      Тот с теплотой пожал ее, и побратимы обнялись. Да, побратимы, ибо если Лориэллу Стимпл приходился двоюродным братом, и они считались братьями по крови, то Ариадл был ему братом по союзу. А всех их вместе так и звали побратимами.
      - Я думаю, нам необходимо хорошо отдохнуть, - сказал Стимпл, завтра нужно будет много сделать, а рассказать, что здесь произошло, я смогу во время пути.
      Ариадл молча кивнул и улегся снова. Лориэлл как-то странно посмотрел на Стимпла, и тоже послушно сел в своей любимой позе под деревом, ну а сам Стимпл растянулся рядом с Ариадлом. -==Глава 3. Рассказ Стимпла.==
      Лориэллу не спалось. Едва удавалось заснуть, как он тут же просыпался от какого-то непонятного желания, отчета о котором он сам себе не мог отдать. Только когда начало светать, он спокойно заснул. Стимпл открыл глаза и огляделся: Лориэлл спал, Ариадл же куда-то ушел. Он беспокойно сел. Еще раз, внимательно осмотревшись вокруг, он, наконец-то, увидел побратима. Тот сидел на берегу быстрого мелкого ручья, приводя себя в порядок. Стимпл улыбнулся и пошел к нему.
      - Привет, брат, - поздоровался он, опускаясь рядом с Ариадлом на землю, и улыбнувшись собственному отражению заспанного лица и спутавшихся волос.
      - Привет, - ответил Ариадл, уже уложивший волосы с помощью рук и воды и надевший повязку, - почему ты без повязки?
      - Я нашел девушку.
      - Но ведь ты еще не соединился с ней, отдав чиру* отцу, полуутвердительно сказал Ариадл.
      - С меня сорвали ее! Смотри, брат!
      И он повернул к нему голову. Над глазом, как будто прямая нить, лежал шрам. Его края, еще не до конца сросшиеся, неприятно отгибались. Да и сама рана была неприятной, почти перпендикулярно брови. Ночью этот шрам побратимы просто не разглядели, а сейчас Стимпл сидел в профиль, и Ариадл не мог сразу заметить его.