Я хотел, чтобы она просила меня о чем бы то ни было, и хотел сделать для нее это. Я ее очень любил.
      Дойдя до угла Калининского, мы (Катя) решили зайти к Мартышке в "Арбат", но последняя почему-то не ошалела от счастья, когда нас увидела. Стоит вся нервная, дерганая и рассказывает, как ей танцевать антре. Мы не стали смотреть, как она работает, и ушли. Прошли по Садовому мимо посольства США, полюбовались машинами и Рейгановской улыбкой, дошли до Красной Пресни и поехали в "Космос". Попасть туда было гиблое дело, так как мы приехали в одиннадцатом часу, и Бюро пропусков уже было закрыто. Нам вечно не везло.
      Выкурили по сигарете на стоянке такси, взяли машину и поехали домой по другому маршруту - не через Рижский вокзал и Сущевку, а сразу за ВДНХ повернули на Звездный бульвар, а оттуда выехали на улицу Советской Армии. Когда мы приехали, было уже поздно. И холодно.
      Нам оставался последний пролет в подъезде, как вдруг она увидела стоящих у ее квартиры ребят. Ни слова не говоря, она подтолкнула меня вниз, (Ницше начиталась -"падающего подтолкни"), показывая, что бег - наше единственное спасение. Мы, конечно, убежали, но, по-моему, за нами никто не гнался. На всякий случай она продержала меня минут тридцать на морозе, после чего у меня в голове стала крутиться "Банька" Высоцкого. Не знаю, почему Катя так боялась их увидеть. Я бы сейчас встретился даже с Аль Капоне, если бы у него с собой был обогреватель! Не выдержав, я робко намекнул, что не прочь вернуться. Дело у ее одноклассников, вероятно, не требовало отлагательств, и они твердо решили дождаться Шкатулку. Короче говоря, мы столкнулись с ними за пять метров до спасительного подъезда, когда никакие средства маскировки уже не помогли бы.
      - Подожди минутку, - ласково просит Катя.
      Холод был жуткий, тоска ужасная. Она вернулась, когда прошло тысячу часов, и я допевал последний куплет русской народной песни "Степь да степь кругом". В подъезде я закурил, прижавшись к горячей батарее. Меня развезло, и я стал понимать, что такое лихорадка. Я стоял, курил и надеялся, что какая-то сверхъестественная сила заставит ее положить мне руку на плечо и сказать: "Дима! Все нормально, все хорошо."
      Но Катя смотрела на меня своим обычным сосредоточенноотчужденным взглядом и была слишком далека от моих надежд.
      - Дима! Я устала. Я хочу спать.
      Вот и все.
      Прима бездушия.
      ???
      Да будет вам известно, сапоги я в конце концов достал, и хотя они оказались высокими и красными, Шкатулка их полюбила. Не знаю, было ли это причиной, но на какое-то время она подобрела и даже пару раз приглашала меня домой после того, как я провожал ее после вечерних занятий. К тому времени я уже был такой замученный, что даже Катькино общество меня не радовало. Как-то раз, вешая ее брошенное на пол черное Зайцевское яйцевидное пальто, я обнаружил у себя на носке дырку, размером, видать, с николаевский рубль. Я проклинал свою неустроенность и готов был прыгать на одной ноге по квартире, держа рукой разорванную пятку. Вообще-то Катя всегда следила за мной, не позволяя появляться в нечищеных куртках, грязных рубашках и, уж тем более, в драных носках. Но и ее аккуратность могла проявляться в том, что она, увидев выпавшую из шкафа новую шахматную красно-белую кофту, ловко поддевала ее ногой и зашвыривала внутрь. Она считала. что усталость является стопроцентным оправданием для того, чтобы разбрасывать по квартире свои шмотки, в том числе и мои красные сапоги.
      - Ты посмотри, во что ты их превратила! - я чувствовал себя деспотом-мужем.
      - Смотри за собой, - отрезала Катя.
      Дура ты! - парировал я, - представляю, на что ты была бы похожа, если бы жила одна.
      - Я и так живу одна. Я ни с кем не живу.
      Верх остроумия.
      В тот вечер она рассказывала мне про какого-то танцора с тонкими лодыжками, и по ее тону мне показалось, что она уже успела мысленно ему отдаться.
      ???
      Каждый раз, когда я поздно возвращался от Кати, я проклинал все на свете. Я шел пешком от Театра Советской армии до Малого Каретного в надежде увидеть зеленый огонек или что кто-то захочет заработать свой трешник. Четырех-пятичасовой сон меня так изматывал, что я чувствовал, что становлюсь неврастеником. Я бесился, что живу в этой проклятой конуре только из-за того, что она находится недалеко от Кати, и не могу снять приличную хату.
      На самом-то деле квартира на Малом Каретном была довольно странной и вполне могла нравиться тем представителям слабого пола, кто благоволил ко мне чуть больше чем Катя. Ее восприятие бывало иногда для меня таким неожиданным, что я позволю себе с Вами поделиться:
      Вы знаете, что такое "Малый Каретный, 14-17", вечером. Это длинный, обшарпанный, не освещенный ни одной лампочкой коридор, который кажется бесконечным из-за неопределенного количества дверей. За каждой дверью - своя жизнь, а, может быть, и нет там ее. И вообще, этот коридор лучше скорее проскочить, он какой-то неуютный, он меня пугает. Зато там есть одна дверь, за которой жизнь еще более таинственна и непонятна. Там все просто и непостижимо одновременно. Там что-то непонятное из стекла и металла дает иллюзию освещенности вместо света, там дым от сигарет льется - почему-то обычное "струится" не очень подходит. Так льется дым Danhill и Marlboro в обычной жизни, и здесь от наших славных "Космос" и болгарских "Интер". Там музыка - или мучительно прекрасная, ускользающая так, что хочется слушать еще, чтобы в следующий раз удержать в себе, не расплескать, или отталкивающе настойчивая, тревожная. Странно, или та, или другая. Вечер на Малом Каретном разорван отдельными страничками романа, отпечатанными на машинке или рукописными, надрывающимися телефоном, шипением отыгравшей первую сторону и не перевернутой пластинки, репликами из-за стены или из-за двери соседки. Этот вечер - мягкий, темно-зеленый и еще бархатный. Я даже знаю, почему - темно-зеленый - из-за сигарет, и бархатный - изза пола. А вот утро в этой странной квартире - другое, оно пахнет лилиями. Я терпеть не могу утро, но с утром на Малом Каретном я почему-то смиряюсь. Там солнышко всегда...
      Странно, да? Сразу видно, не Катя Мороз писала.
      Но не только мысли о квартире нарушали мое внутреннее равновесие. Я сходил с ума из-за того, что нарушил свое пятилетнее табу на спиртное и табак. Я выл от злости, что целыми днями верчусь, как белка в колесе, и что у меня не хватает времени даже на нормальную половую жизнь!
      Я столько наезживал и нахаживал за день, что результаты давно пора было посылать в книгу дурацких рекордов Гиннеса. Еще хорошо, что у меня рабочий день не нормированный, обычно я освобождаюсь в час-два. Если бы я работал, как все - с восьми до пяти, я бы через неделю застрелился. Но все равно я ничего не успевал. Магазины, прачечные, химчистки, службы быта, стирки вперемешку с театрами, гостями, поездками, развлечениями. Ко всему прочему я еще должен был готовиться в аспирантуру и пробить стену непонимания и невежества старых идиотов, которые делали все возможное, чтобы не дать мне выбраться из того болота, в которое они меня засунули.
      Но самое главное, для всего этого нужны были деньги! Когда я добирался до постели, я был, как выжатый лимон, и засыпал в момент, когда голова касалась подушки.
      Пять дней в неделю я встаю вместе с гимном, как и миллионы советских тружеников. Я падаю с кровати и двадцать раз отжимаюсь от пола. 6.05 - бегу в ванную, умываюсь и минут пять торчу под абсолютно ледяным душем. Вы попробуйте зимой, в холодной квартире, в 6 утра, с похмелья постоять пять минут под ледяным душем - вашим телодвижениям позавидует любая индийская танцовщица! Во время этой процедуры я заливаю половину коридора, бужу всех соседей и оставляю мокрые следы по всей квартире. Пью кофе, одеваюсь и выхожу постоянно в 6.30. От своего дома до м. Пушкинской я дохожу ровно за шесть минут. Если у меня ночует ктонибудь из моих друзей - Скорпион, Португалец или Казимир Алмазов, и на следующий день мне на работу, то каждый из них дает себе слово, что эта ночь, проведенная у меня, - последняя. Такого темпа никто не выдерживает.
      Когда я выхожу из дому, начинается кошмар - вот уже полгода меня преследует одна и та же песня, и я знаю, на какую дорожную плиту попадает тот или иной слог куплета. Я и так ни черта не соображаю от шести до семи, а тут еще эта песня, которая прилепилась, как банный лист! Ее все время передают в 6.15 в "Гимнастике":
      Ну почему ко мне ты равнодушна?
      Ну почему ты смотришь свысока?
      удивляется Андрей Миронов.
      Только выйду из дома - начинается. "Ну поче-му (левой) ко мне (правой) ты равно-ду- (левой) - шна? Я уже знаю, на каком месте будет нога на му в слове "почему", и на каком на слоге ка ("свысока"). Я еще год вот так похожу утром, в ритме вальса, на 3/4, и в "Кащенко" будет на одного инженера больше.
      В электричке, куда я заваливаюсь в 7.00, я прошу человек десять из вагона разбудить меня через сорок минут и засыпаю мертвецким сном вне зависимости от позы. После лагерей и ночных смен прекрасно могу спать стоя, как лошадь.
      ???
      14 февраля, четверг. Я ездил в этот день в г. Видное. Возвращаясь, зашел к майору Пятнице. Туда позвонил Хан и сказал, что они с женой не прочь развлечься.
      - Хан! Мы можем съездить в "Арбат", - предложил я.
      - Не-ет, "Арбат" ломает, уж очень бардачный кабак.
      - Хочу в бардачный, -заорала в трубку его пресловутая жена.
      - Ладно, пойдем в "Арбат", - смирился Хан, только ты нам такси оплатишь?
      - Оплачу, -ответил я. (Каков вопрос - таков ответ.)
      Пока мы ждали Хана, а он опоздал минут на сорок, майор Пятница объяснил Укропу - поэтическому физику (или физическому поэту), автору песни "Крутится волчок" и Мартышкиному спонсору как бумажным клеем заклеить резину на колесе и как использовать красное вино в качестве замены тормозной жидкости.
      После длинного Show мы с Ханом гуляли по ресторану и, конечно, "совершенно случайно" встретили Мартышку.
      Я познакомил их. Через пару минут подошел Укроп, забрал Мартышку, и они уехали. Нельзя сказать, что он испытывал явное удовольствие от нашего с ней знакомства.
      - Что-то она мне не по кайфу, какая-то она прямоволосая, поморщился Хан.
      Можно подумать, что Мартышка собиралась отдаться ему в фойе ресторана и загвоздка была только в структуре ее волос.
      - Ты так же разбираешься в женской красоте, как свинья в апельсинах, - польстил я Хану.
      Мартышка была удивительно хороша. В ее огромных темных, слегка подтянутых кверху глазах светилась не наглость всезнающей проститутки, а что-то такое невинно-сексуальное и добродетельноэротическое. Своей необычной походкой, - казалось, будто она ходит боком, - Мартышка заслужила себе если не славу, то уж во всяком случае, яркую индивидуальность - не спутаешь ни с кем. Мне рассказывали, что Мартышкины поклонники, приходя в цирк уже после ее ухода, обычно спрашивали: "А где та девушка, которая боком ходит?" Но, несмотря на всю ее привлекательность, в ней было что-то плебейское. Я даже не могу сказать что. Может быть нос, или уши, а может, то, что она действительно была похожа на обезьянку.
      Так что сравнение мытищенской Мартышки с бальзаковской г-жой дю Валь-Нобль было чисто условным. А уж Катино замечание, что Вивьен Ли в роли Скарлетт напоминает Мартышку, и вовсе не льстит англичанке.
      ???
      Я уже три дня не видел Катю, и к субботе настроение стало совсем поганым. Я зашел к Хану. Особого восторга по поводу моих контактов со Шкатулкой Хан никогда не выражал, гораздо больше по душе ему была западногерманская Клара - как никак, а все-таки "бундеса". Хановский скептицизм приводил меня в чувство и возвращал с небес на землю. В свое время я платил ему тем же, но он все равно женился. В этот день мы смотрели "Банзай", и, хотя на мелодраму он похож не был, на меня нашла чертова сентиментальность, от которой я не мог отделаться весь вечер. Я не знаю, отчего возник этот приступ меланхолии, но факт то, что когда Хан с Картиной уже легли спать, я заправил слезами авторучку и сел писать.
      - Ты что, уже совсем больной? - спросонья пробурчала Картина.
      - Да иди ты...
      - Нет, ну правда, что ты там пишешь?
      - Письмо Шкатулке.
      - А давай напишем вместе.
      - Давай.
      Так мы сели писать любовные письма Кате Мороз. Лимит 5 минут. Мат запрещен.
      Картина Родионова - от моего имени - Кате Мороз.
      Душенька моя! Моя мозглявая козочка Катенька Мороз!
      Жду-не дождусь того момента, когда смогу назвать тебя своею и прижать к своей сильной волосатой груди твою нежную лебединую грудку! 0!.. 0!.. Одна мысль об этом лишает меня сна, моя телочка! По ночам я ворочаюсь и все думаю, как ты там, с кем ты. Но нет! Не могла любовника пригреть эта чистая грудка! 0! Как я страдаю!!! Я убью его! Убью тебя! Убью, может быть, и себя самого! Но ты, гадина, жертвы моей не достойна. Я не ем, не сплю, забросил физкультуру и лить стал с горя.
      Но я, я, любимая, не достоин твоей любви! Намедни на конюшне, что насупротив рынка за цирком, поимел я ненароком подругу твою Мартышку, хоть и страдал при этом ужасно Попутал нечистый.
      А все ты, с..с..обаака повинна, что отказываешь мне, молодцу, в законном моем удовольствии. А чаще все хожу в "Космос", пью горькую, да гадаю, не потопиться ли мне в бассейне тамошнем и покончить разом жизнь свою бесшабашную, что постыла мне без тебя, моя курочка.
      Целую тебя в твой теплый еще от моей ласки животик. Жду ответа, как соловей лета.
      P.S. А ты, паскуда, если хоть раз мне изменяла, я тебе рукиноги пообломаю и матку на голову твою глупую натяну.
      От собственного смеха Картина прослезилась и так родилась
      Легенда о6 утраченной нежности, или аромат вина
      В маленьком домике на берегу пруда было светло и тихо. Ловко работая спицами, Жара вязала чулок, и веселые петли ложились под ее рукой причудливым ровным узором. На окне под хрустальным чехлом цвела роза, и имя ее было Нежность, но Жара об этом не знала.
      По временам она прерывала работу, чтобы немного пусть хотя бы разочек постоять на голове - как истая женщина, она ценила разнообразие, и тогда непослушный клубочек скатывался у нее с колен и исчезал в траве за порогом, словно тонкая нить Ариадны манила ее за собой, навстречу Любимому.
      Она часто была с ним жестока, - Жара сознавала это сама, -и порой без причин терзала Любимого, заставляя мучиться беспрестанными муками ревности - все эти Виллксы и Эшли Луи!. Но сердце у Жары было, в общем, доброе, и меру терзаний она угадывала всегда, кроме, пожалуй, случая, когда потерямши рассудок от горя, Любимый ударил ее по щеке свернутым в жгут журналом "Работница", внутренним жарким своим чутьем.
      Но беспечен бывал и он, - как тогда, когда бросил ее холодным декабрьским утром на произвол шоферу такси, одну и без копейки.
      0! Жара не умела прощать обиды! И Любимый платил сполна. Он молил, унижался и ждал, готовый пожертвовать всем достоинством, сном, карьерой, но она говорила "НЕТ".
      Он был в ярости. Крик его жег, как удар бича!
      Но она отвечала "НЕТ".
      И когда, призвав в помощники Разум, он подолгу пытался ее убедить, ОНА ВСЕ РАВНО ГОВОРИЛА "НЕТ"! И он уходил, согбенный под тяжестью своей непосильной ноши.
      И, наконец, совсем обезумев, он ей крикнул с вершины холма:
      - Девственность - чемодан без ручки! Тяжело нести - жалко бросить!
      Но она отвечала только, что не будет знаток пить залпом дорогой и густой ликер, от кого-то услышанной фразой.
      И Любимый ушел, как обычно, печальный.
      Он молил о жалости, сочувствии, понимании, -но ответ его ждал один.
      И тогда холодным ноябрьским утром ОН ПРЕДЛОЖИЛ ЕЙ ДЕНЕГ!
      И Жара согласилась.
      "Я отдамся за миллион", спокойно произнесла она, обнажая в холодной усмешке свои мелкие белые зубки.
      И он понял, что добудет ей деньги.
      Ну, конечно! Как не понял он раньше. МИЛЛИОН!!! Миллион он отдаст за ее улыбку -за пустую улыбку этой глупой бездушной куклы! Этой ведьмы! Этой ссс-обаки!
      Ведь это была любовь.
      Он отдал бы ей все Целый мир, с берегами и островами. Ей же нужен всего миллион, И на одно лишь мгновение он вдруг увидел всю бездну, изначально их разделявшую.
      "Я принесу тебе деньги", -глухо проговорил он и ушел, показав широкую спину.
      И прикрыв за Любимым дверь, она смутно расслышала дзинь!
      То разбилась внезапно Нежность,
      Что росла на ее окне
      В непонятном хрустальном бокале...
      ???
      Хан - Кате Мороз.
      (Импровизация на тему песни "Айсберг")
      Здравствуй, Айсберг!
      Я не терплю зиму. Не переношу снег, холод, мороз. Да, именно мороз. Дрожь пробегает по телу, когда я чувствую мороз - я вспоминаю тебя. Но ничего на свете не может разбудить во мне столько желания, столько страдания, столько любви, как мороз. Я хочу жить где-нибудь на Севере, например, на Аляске - жаль, что ее продали американцам, чтобы постоянно помнить о тебе. Когда тебя нет рядом, я могу часами разговаривать с тобой, слушать тебя, желать.
      Но ты холодна ко мне. Ты полностью оправдываешь свою фамилию и, встречаясь с тобой, я теряюсь. Почва - снег уходит изпод ног, мне скользко.
      Будь ты проклята! Я люблю тебя только в разлуке с тобой. Я понимаю, что стоит мне подойти к тебе близко, обнять тебя, и я превращусь в кусок льда. А я хочу быть океаном желания и омывать 9/10 твоего тела, мой айсберг, а 1/10 пусть принадлежит миру.
      Прощай.
      ???
      К счастью, у меня не осталось образца моей ереси, но через несколько дней я написал новую. То, что я написал, было в форме письма, но такого, какое я бы в жизни не отправил. Мне кажется, это было единственное, что я написал абсолютно искренне за все время нашего знакомства.
      Если позволите, маленькое вступление.
      Иные редкие дни я отмечаю в своем дневнике. И каждый раз мне кажется, что при соответствующих обстоятельствах, он может попасть в чужие руки. То же обстоит и с письмами. Нежелание, а может и боязнь, что кто-нибудь узнает о моих подлинных мыслях или чувствах независимо от меня самого приводит к изменению формы и стиля, которые начинают играть роль большую, чем содержание. И так как мне не хотелось бы самому быть слишком открытым, то открытым становится письмо или дневник. А отсюда уже недалеко от позерства. Пишешь от первого лица, но как бы со стороны. Надеешься, что самоирония поможет сохранить объективность, но она, как ни странно, лишь помогает выставляться.
      Эти несколько предложений были написаны ночью:
      Так уж повелось, что "Space" побуждает меня к изложению своих мыслей на бумаге. Так было четыре года назад. В этой же квартире я уже испытывал подобные чувства, точно так же слушал "Space" и писал письмо...
      Мартышка, чтоб ей пусто было, мне рассказала достаточно. Так много, что мне хватит, вероятно, не на один месяц. Я боялся каждого ее слова о тебе, и она говорила все больше и больше! Я уже не мог ее остановить. Но когда начались подробности вашего празднования Нового Года, я не выдержал. Вне себя от бессильной ярости и злобы я трахнул твою бедную подружку, чтоб хоть на некоторое время губами заткнуть ей рот!
      Но, как говорится, "слово не воробей".
      Твоя измена меня доконала. Сейчас, по прошествии времени, у меня уже не хватает сил на какие-то "яркие" эмоции, - я просто устал. Я устал от бесконечного пережевывания твоих мельком брошенных слов, устал от твоей холодности, твоего эгоизма; мне просто не за что зацепиться...
      Меня взбесило твое обращение с одним моим другом, во всяком случае, в той трактовке, в каком оно мне было преподнесено.
      Милая Катя! Найди себе, если получится, конечно, другого идиота, который бы тратил на тебя столько сил, энергии, который любил бы тебя так, как я, и не имел даже крупицы благодарности за это.
      ???
      - Поехали видак посмотрим, - разбудил меня утром Хан.
      - Лучше поехали в "Казахстан". Там Пугачевское варьете. Стиль new wave.
      О варьете в "Казахстане" мне давно рассказывали балетные девки.
      - А где это?
      - В Домодедово.
      - Что? Ты с ума сошел! Какое к черту Домодедово! Это полтора часа только туда. Лучше позвони своему чуваку с видео, и пусть он нас пригласит.
      Но меня как раз и привлекало то, что "Казахстан" находится далеко. Я получу три часа времени для разговора с Катей. Мне нужен был не "Казахстан" и не варьете, пусть даже из "Лидо", а мягкий автобус-экспресс, идущий из аэровокзала в аэропорт. В сентябре 1981 года я ездил в Домодедово чуть ли не через день, провожая Анечку, которую тогда еще любил. Но каждый раз находилась объективная причина, мешающая отлету - опоздание, забытые вещи, плохая примета и нежелание расставаться. Я очень люблю аэропорты.
      Но хорошо, что мы не поехали туда. На самом деле "Казахстан" находится не в аэропорту, а в городе Домодедово. Я нарвался бы на очередной скандал, в котором Хан с женой приняли бы участие не меньшее, чем Катя.
      - Я пойду смотреть видео, только если пойдет смотреть Шкатулка. Хочешь, Хан, приглашай ее сам. Я звонить не буду.
      Я приглашал Шкатулку только тогда, когда был стопроцентно уверен, что она согласится. Во всех остальных случаях это делали мои друзья. Вероятно, отказывать им Кате было неудобно, а если и случалось, то приходилось хотя бы что-то объяснять. Но им Шкатулка не отказывала. Наверно, моим друзьям было просто на нее наплевать, и у них не было "комплекса Кати Мороз". А мне и отказать не грех и объяснять не обязательно - переживу. Я ведь ее люблю. И Катя, как Скарлетт, держала эту любовь Дамокловым мечом у меня над головой.
      Хан позвонил, пригласил, одолжил у нее двадцать рублей и договорился, что я за ней зайду.
      Пока моя (нет, не моя) красавица одевала приталенное сиреневое платье с красным поясом, я пригласил еще и майора Пятницу (у них в армии такие фильмы не показывали). Мы должны были встретиться на станции "Парк культуры".
      Хан, вероятно, в предвкушении порнухи, целовался с женой, проявляя при этом усердие гораздо большее, чем она. Он иссосал ее вконец! Потом Хан вспомнил, что он бывший танцор и показал, как он умеет делать кабриоль.
      - Выворотней, выворотней! - подключилась Шкатулка.
      Хан попробовал еще раз, нога у него подвернулась, и он со всего размаху трахнулся задницей о бетонные плиты метрополитена. (По поводу выворотности: после общения с Шкатулкой у меня появилась привычка. Теперь я хожу и стою так, что угол между моими ступнями, который, вероятно, является внешним, но не фактическим показателем выворотности, составляет не менее 100?).
      Хозяин видеомагнитофона жил на Кропоткинской улице, в старом доме, подъезд которого явно ассоциировался с 37-м годом. Это был молодой, симпатичный, преуспевающий советский бизнесмен, о которых публикуют статьи "Видеопетля" и "Видеобезумие". Но хозяин, очевидно, статей не читал, брал по червонцу с рыла и задабривал клиентов спитым чаем и бутербродами с колбасой. За десятку можно было смотреть пока глаза не вылезут.
      Картина - хранительница семейного очага и символ практицизма (кстати, найдя, во мне ярого союзника) - заявила, что "за свой чирик она высидит здесь до будущего года".
      Мы посмотрели четыре фильма: "Опасный дьявол", "Кровавый магнум", Savage weekend, "Большое событие" и пару музыкальных программ.
      "Опасный дьявол" - английский вариант "Фантомаса". Дьявол - красавец-мужчина и супермен вместе со своей подружкой сногсшибательной блондинкой, совершают невероятные ограбления и в конце концов приводят Британию на грань финансовой катастрофы. Дьявол плавает, как рыба, поднимается на присосках по отвесной стене, занимается любовью в стоге денежных купюр, стреляет изумрудами из ожерелья, в огне не горит, в воде не тонет. В конце фильма на него выливается расплавленное золото, и он превращается в статую. Сногсшибательная блондинка плачет над наконец-то поверженным Дьяволом, а он подмигивает ей из-под теплоизоляционного костюма.
      "Кровавый Магнум" оказался американским детективом о том, как инспектор полиции разыскивает убийцу своей сестры. Тихоня Луиза, сестра инспектора, притворяется на вечеринке мертвой с целью разыграть своего преподавателя - врача и, как оказалось, любовника. Но такие шутки даром не проходят и спустя некоторое время ее на самом деле завалили. Братец-инспектор, ища убийцу, использует не самые законные средства для получения информации. Полфильма он гоняется за всеми на длиннющем дредноуте - не детектив, а реклама автомобилей.
      Потом оказывается, что у Луизы самой рыльце в пушку - в Монреале она со своим любовником убила канделябром богатую канадку и похитила у нее ожерелье. Этот любовник очень страдал после смерти Луизы, а потом оказалось, что это он ее отравил. Не фильм, а империалистическая муть, показывающая "их нравы: Карл у Клары украл кораллы!"
      Savage weekend не был дублирован, его переводила Картина. Судя по тому, что происходило на экране и Картининым комментариям, фильм был о любви.
      Интригующее начало. Симпатичный бородатый джентльмен гонится по лесу за молодой, красивой, но почему-то, раздетой леди, держа в руках цепную бензопилу. Леди орет, как резаная, и, видимо, не без оснований. Потом действие переносится в Лондон. Группа молодых англичан собирается провести уикенд в глухом и заброшенном уголке Британии. Муж главной героини остается дома, ссылаясь на неприятности по службе; жена уезжает с его друзьями.
      Место, действительно, оказалось необитаемым, за исключением одного сельского жителя (мы прозвали его механизатором). Во время прогулки на лодке по местной речушке механизатор поведал туристам легенду о якобы проживающем здесь маньяке-убийце, который в это время появляется на экране (им оказывается все тот же бородатый джентльмен с пилой). На сей раз он тихо и незаметно подкрадывается к ничего не подозревающей паре, предающейся прелестям любви на лоне природы, и оглушает юношу. После этого он несколько раз проверяет, что крепче - его голова или камень, и лицо юноши медленно покрывается кровью, пульсирующей из горла. Девицу маньяк тоже не обошел вниманием. Он притащил ее к себе в сарай, который напоминал камеру пыток, и аккуратно уложил, зажав запястья стальными хомутами. Горло бабы оказалось прямо под плоским, как лопата, косым ножом такой, я бы сказал, миниатюрной гильотинки. После этого маньяк разодрал на ней платье и выжег раскаленной железной кочергой у нее на груди начальную букву своего имени "Н" - Непгу (правда, без кавычек). Запах паленого мяса просочился через экран.
      Сразу после окончания рассказа механизатора один из сидящих в лодке как-то неловко наступил на рыболовный крюк, и он полностью залез ему в ступню. Затем минут пять крупным планом показывают, как они все вместе вытаскивают этот крюк.
      Фильм очень красочный, на протяжении всего фильма звучит разнообразная музыка. Английская компания, как советские студенты в стройотряде, словно с цепи сорвалась, - все выходные они трахали друг друга на пляже, в лесу, в коровнике и в свинарнике. Появление нового действующего лица - человека в маске - не снижает остроты сюжета. Постепенно человек в маске расправляется с каждым отдыхающим. Способы убийств выдают профессионала-новатора. Первую молодую и преуспевающую жертву он задушил и подтянул с помощью системы подвижных блоков к крыше сарая. Вероятно, имитируя самоубийство. Вторая жертва была разодрана каким-то серпом. Но особенно оригинальным и тонким было вот какое убийство: стоит молодой человек перед зеркалом и причесывается, сбоку к нему подходит человек в маске и до упора втыкает ему в ухо спицу (как видите, оригинальным и тонким было и орудие убийства). Неприятное ощущение. Натурально и естественно показана агония пострадавшего: несколько минут перед тем, как затихнуть, его била мелкая дрожь. Прекрасный кадр - лежит человек со спицей в ухе и трясется, как в лихорадке. Его любовницу убийца привязал в подвале в позе "мостик" к циркулярной пиле так, что зубья пилы оказались у нее в талии; запитал пилу с выключателем освещения и ушел. Приходит в подвал тот, хребет которого в последствии разодрали серпом, и включает свет: визг пилы, разлетающиеся обрывки мышц, кровища и восточная музыка в стиле индийского фольклора.
      В конце концов оказывается, что человеком в маске был вовсе не маньяк, а муж. Тот, который остался дома. Выяснив таким образом отношения с друзьями, он снимает маску, забирает жену и уходит с ней. Но не тут-то было. Навстречу им попадается механизатор, запавший в главную героиню. Между ними происходит битва. Не на жизнь, а на смерть:
      Они сражались два часа,
      И не кончался ратный пыл,
      С обоих пот ручьями тек,
      И каждый невредимым был.
      И когда механизатору уже почти удалось перерезать мужу горло допотопным мечом на экране появляется маньяк Генри со своей знаменитой пилой. Мелкими шажками, осторожно он подбирается к ничего не видящим бойцам и всаживает работающую пилу в хребет механизатора. Итого: в живых остаются маньяк Генри, красивая женщина и цепная пила.
      Мы ушли часов в одиннадцать, и я поехал провожать Шкатулку. От Рижской пошли пешком. Снежные пушинки падали на ее ресницы, пальто, шапочку, но не таяли, а так и продолжали лежать белыми хлопьями~ Я развернул ее и прижал к себе. Шкатулка таяла, и ей было лень сопротивляться...
      ???
      Мартышкин рассказ ползал по моему сознанию до 10-го марта, пока по нему не был нанесен сильнейший удар.
      Моя молодая красивая лань постоянно ускользала, но я фатально верил, что настигну ее. Мне казалось, что, как Сизиф всю жизнь катит в гору свой камень, так и я до конца дней своих буду пробираться с засученными рукавами, в грязных сапогах, с изодранным колючками акаций лицом и слипшимися волосами, держа в руках автомат "Узи", сквозь дебри девственного леса, преследуя безоружную, невинную жертву. Но длинноногая лань не собиралась сдаваться, она манила в туманы лимана, появляясь и исчезая, словно Жар-птица, и в конце концов загнала меня в такую трясину, что я позавидовал белорусским партизанам. Но ничего не могло остановить меня, - преследуя Катю Мороз, я вломился бы даже в хранилище золотого запаса США. Меня пробовали отговаривать: ни к чему, мол, как баран, долбить непробиваемые ворота, - но это все равно, что объяснять каннибалу преимущества французской диеты.