Макфинли обмяк. Хенинкс подошел к нему и положил руку на плечо, сказав:
      - Ну, что ты, Эрхард. Ведь мы хорошо отделались. Могло быть и хуже. Забудь обо всем, и все будет как прежде.
      - Да! Но могло быть и лучше, - промелькнула в голове Макфинли глубокая философская мысль.
      - Но, уж насколько плохо могло быть, вы даже представить не можете, - сказала Александра вставая, - позвольте откланяться.
      - До свиданья, - буркнул хозяин дома, вслед за которым попрощался с гостьей и лейтенант.
      Самуэль Хенинкс учтиво предложил:
      - Разрешите проводить вас?
      - Будьте любезны, - улыбнулась женщина.
      Они вышли из дома и побрели по аллее парка. Александра вдохнула чистый альпийский воздух и сказала:
      - Хорошо у вас тут, спокойно.
      - Да, - подтвердил адвокат, - скажите, госпожа Пирс, а почему вы без мужа?
      - Почему же без мужа? - откликнулась она. - Он в гостях у семьи Синти.
      - Как? - изумился Хенинкс, - когда же он туда попал?
      - Сразу, как я договорилась с Фабио.
      - А как он об этом узнал?
      Александра постучала по лбу, улыбнувшись, и сказала:
      - Что-то, вроде телепатии.
      - А-а, - произнес спутник, не очень-то поверив ей.
      Они дошли до дома Синти, и женщина предложила:
      - Зайдете в гости?
      - Удобно ли? - смутился Самуэль.
      - Почему бы и нет. Если бы не господин Макфинли, вы были бы совсем неплохим человеком, но, думаю, что с вашим отъездом все уладится. Вы же умный.
      - Спасибо, - немного покраснел адвокат.
      Они постучали в дверь. Из нее вылетел счастливый Фабио, и, в мгновение, разглядев Александру, кинулся ей на шею. Она немного покружила его.
      - Ну вот, видишь, как хорошо быть просто малышом, - тот уткнулся в золото ее волос.
      На пороге появился Марчелло Синти. Он улыбался, но при виде Хенинкса лицо его изменилось, однако голос Джонатана Пирса, донесшийся из глубины дома, успокоил его:
      - Не стоит вспоминать прошлое. Господин Хенинкс - блестящий адвокат и еще послужит миру во благо, не так ли, Самуэль?
      - Я постараюсь, - ответил тот скромно, - и еще, я прошу мне простить мою преданность господину Макфинли.
      - За что ж извиняться, - ответила Лючия, - каким же вы были бы профессионалом, если бы не выполняли требований клиента? Но забудем об этом, у нас сегодня праздник. Проходите в дом.
      Когда все расселись за столом, Александра, подняв бокал шампанского, сказала:
      - Возблагодарим Господа за то, что Он позволяет нам исправлять Его ошибки.
      "Но, кто же я, что могу их исправлять?" - подумала женщина, делая глоток.
      Ужасный грохот раздался снаружи над долиной сразу после этого. Испуганные люди выбегали из своих домов и в изумлении смотрели, как над одной из вершин, в вечернем воздухе тает образ необычной женской фигуры.
      - Господи! Это еще что? - воскликнул ошеломленно Хенинкс.
      - Насколько я понимаю, - ответила загадочно Александра Пирс, это - Египетская богиня ...
      - ... Изида? - изумленно выдохнул адвокат, глядя на исчезающие контуры.
      - Вот именно! - раздалось в ответ.
      Никаких комментариев у Самуэля больше не нашлось. -==ВМЕСТО ЭПИЛОГА==
      ИЛИ
      ПОСЛЕДНИЙ СОН АЛЕКСАНДРЫ.
      Колокол....
      Вода заливает уши и рот. Я барахтаюсь изо всех сил, как лягушка, попавшая в кувшин с молоком. Водоворот тащит меня на дно, но я не хочу туда: там нет света, нет жизни, нет сознания.
      Сознание размыто и сейчас, и есть только одно, неотвязчивое, вопящее желание - воздух! Вокруг меня проносятся какие-то предметы, люди, эпохи, а я тянусь мимо них к одному лишь глотку чистого воздуха. Я вижу, но не помню кажущегося многообразия этих предметов, слышу, но не понимаю сотни разно говорящих об одном и том же людей, сравниваю и поражаюсь схожести сменяющихся эпох, и я задыхаюсь в этом монотонном многоличии.
      Сколько осталось сил для борьбы с бесконечным потоком иллюзий? Откуда прибывают эти силы, когда я, уже готовая пойти на дно этого вязкого в своей бессознательности хаоса, вдруг ощущаю отклик моим молитвам, идущий откуда-то сверху. Тогда в голове вспыхивает свет, проблески сознания возвращаются, и, пронзенная волевой мощью неведомых энергий, я устремляюсь на поверхность как торпеда.
      Не соображая еще, что произошло, дышу. Дышу полной грудью и вопль радости переполняет меня: свободна!
      И тут я уже отчетливо слышу два удара колокола: бо-ом, бо-ом. Будто, кто приветствует меня - еще одного путника, сумевшего преодолеть жизненный омут. Но - нет! Колокол призывает меня к осознанию реальности, вырывая меня из мира иллюзорной свободы. Еще бы: я по-прежнему мало что вижу вокруг, все застилает густой туман, а я стою по горло в болоте, утопая ногами в вязком иле.
      Воздух свободы, которого я так страстно желала, оказывается липнущим к горлу ядовитым газом болот. Но в голове немного проясняется и паническое желание жить и дышать, ставшее достигнутой мечтой, падает в свой омут, а я пытаюсь идти в сторону берега, с отвращением выдергивая ноги из скользкого, топкого дна. Я иду, но конца болоту не видно. Меня знобит, а порой кидает в пот и жар, когда кто-то под водой поглаживает меня по ногам и, слегка так, исподволь тянет под воду. В один из таких моментов я оступаюсь в яму, и тот, кто ненавязчиво увлекал меня до сих пор, теперь дергает вниз изо всех сил. Я снова хватаю воду ртом и вижу перед собой лицо юноши, который когда-то (я уж и не помню, в какой из жизней!) ухаживал за мной. Его глаза холодны и пусты, но на лице гуляет блудливая улыбка, как и у многих здесь. "Он не холоден и не горяч, но тепл", в нем нет искры ни от Бога, ни от Сатаны. Но я-то знаю теперь, что наличие любой из искр - залог подлинной жизни, а не ее тени, и я отталкиваюсь изо всех сил ногами от моего "ласкового" ухажера и пробкой вылетаю на поверхность, чтобы сделать глоток такого мерзкого и одновременно необходимого воздуха.
      Что-то изменилось вокруг, когда я прихожу в себя. Туман начал рассеиваться, и я вновь бреду измученная и опустошенная, понимая, что назад уже никогда не смогу вернуться. Напрягаю все силы, чтобы искать то неведомое, для которого теперь живу, и забыть то прошлое, которое вижу, будто жизнь в мрачной норе без света и воздуха. Неопределенность поисков тяготит меня и откалывает кусочки воли, порождая сомнения и вопросы: кто я? куда?
      Туман нехотя растаял, но солнца по-прежнему не видно. Тяжелые тучи покрывают горизонт, но радость и надежда переполняют меня, когда я наконец-то вижу берег. Я иду-плыву, натыкаясь постоянно на кого-то, но у них там, под водой нет даже и половины тех сил, которые есть теперь у меня, и они не могут противиться моему движению вперед.
      Неожиданно я вижу чью-то голову на поверхности. Приближаюсь. Передо мной раскосые глаза на желтоватом лице и слипшиеся черные волосы. До меня доносится голос:
      - Пожар, что ли?
      Сбитая с толку нелепым вопросом, я долго соображаю, но потом до меня доходит его ирония, и я хриплю потрескавшимися губами:
      - Хочу побыстрей добраться до берега.
      - Зачем? - уже без прежней усмешки скрипит в ответ.
      - Чтобы быть свободной, - изливаю я сокровенное.
      - Свободной от чего? - снова раздается вопрос, который ставит меня в тупик, и я несу околесицу:
      - От общества, от прежней жизни...
      - Так ведь это - эгоизм, - щурятся и без того узкие глаза.
      - Почему? - удивляюсь я.
      - Потому что ты бежишь от всего ради себя самой, забыв про остальных.
      Я с трудом сдерживаюсь, чтобы не обернуться назад, на остальных. Оглядываться нельзя, это - проявление слабости и сомнений, это - зыбкий путь между прошлым и будущим, на котором никто не застрахован от падений в омут отработанных иллюзий. И я догадываюсь, почему встреченный мной человек до сих пор не на берегу, но все же говорю:
      - Почему я должна помнить про них, если они только и делают, что тянут меня на дно?
      - Хм! - голова восхищена моей глупостью, - так значит ты еще и слаба, если не можешь удержаться на поверхности!
      - Возможно, - задумчиво отвечаю я, - и именно поэтому хочу побыстрей выбраться отсюда. Прощай! - кидаю я напоследок и собираюсь плыть дальше, когда в моей голове неожиданно возникает вопрос, - а давно ты здесь стоишь?
      Глаз почти не видно:
      - Эоны!
      - Почему?
      - Учусь держаться на поверхности, - после этих слов я чуть топором не иду ко дну, но потом стремглав молочу руками по воде и через несколько минут отказываюсь у кромки берега, вдалеке от застрявшего в развитии китайца. Но, Бог мой, Ведущий меня к Себе, здесь нет ничего, кроме зарослей терновника, и насколько хватает глаз колючий, переплетенный кустарник тянется вдоль всего берега.
      Я уже стою лишь по щиколотки в иле, и как только моя нога касается сухой земли, слышу три удара колокола. Может, я и не научилась еще плавать, как следует, но стоять тысячелетиями по горло в болоте, как это делает оставленный позади китаец, я не намерена. С другой стороны, глядя на заросли, протянувшиеся передо мной, я понимаю, что нужно быть не совсем в своем уме, чтобы сунуться вперед, но внутренний голос настаивает, что другой дороги нет. Однако в тот миг, когда я делаю первый шаг в сотканную из ежовых иголок стену, меня останавливает громкий возглас:
      - Стой!
      Я вглядываюсь немного наискосок вперед и вижу невдалеке человека, которого сразу не заметила. Он, точнее она, поскольку это - женщина, стоит среди зарослей, которые мне только предстоит штурмовать.
      - Не ходи сюда! - говорит она, - это очень больно.
      - Разве есть другой путь? - спрашиваю я.
      - Не знаю, но здесь ты не пройдешь, - голос немолодой женщины звучит совершенно уверенно, но в ее глазах я читаю страх и временный конец ее собственному развитию, ибо она оглянулась, потеряв веру в правильность пути.
      - Почему вы в этом так уверены? - любопытствую я.
      - Ты еще спрашиваешь, или у тебя нет глаз? - женщина почти возмущена моей тупостью, - я уже не помню, когда вошла сюда - так давно это было! а теперь не могу даже пошевелится. Мне очень больно.
      Я смотрю на ее исцарапанное тело, превратившееся в "соляной столб", потом в глаза, застывшие на ощущении болевого шока и забывшие обо всем остальном, и говорю единственно возможное:
      - Если хотите, можете идти за мной.
      - Куда? - она почти кричит испуганно на меня, - туда? - рука еле шевелится в сторону ершащейся чащи, - ни за что! Да и какой смысл? Что там, впереди? Ни ты, ни я этого не знаем. Так во имя чего мучить себя?
      Внутри меня, однако, зреет мнение, что помучаться придется всерьез, и я говорю:
      - Нельзя же стоять здесь вечно.
      - Не знаю, - упавшим голосом говорит она, - но я лучше подожду, и ты можешь присоединиться ко мне.
      Удивительно! И там, позади и здесь, на берегу каждый старается навязать другому свою волю, свое решение, свой страх. Каждый стремится вовлечь в круг своего влияния как можно больше людей, оправдывая свою философию словами: "Если я пойду ко дну, то не один, и, значит, я уже прав в своих поступках, если кто-то пошел вслед за мной!"
      Я тоже эгоистична, предлагая женщине следовать за собой, но я не настаиваю на этом и мне безразлично ее решение. Я могу лишь пожалеть ее за слабость, но вот мой отказ вызывает в ней почти ярость. Как же: кто-то хочет пройти дальше, чем она. И мне нечего сказать разгневанной на мое упрямство женщине, когда я начинаю продираться сквозь заросли.
      Колючки впиваются в мое тело, волосы и лицо, стараясь добраться до глаз, но я сначала не замечаю боли, яростно настроившись на победу, однако через несколько метров огромный, острый шип впивается в мое предплечье, и я вскрикиваю. Теперь я стою вровень со своей недавней собеседницей, и она торжествует при виде моей боли:
      - Ну вот; что я говорила? Дальше ты все равно не пройдешь.
      Интересно, что было бы со мной, если бы эта женщина не стояла здесь, но сейчас я отталкиваюсь от ее эгоизма, как от необходимой сейчас точки опоры, и, стиснув зубы, устремляюсь дальше. Вскоре полученный импульс исчезает, и я обнаруживаю себя в море терновника исколотую и исцарапанную иглами, кровавые ручейки стекают с меня здесь и там. Только теперь я понимаю, что уже давно плачу от боли, а губы, кроме уколов, еще и покусаны моими собственными зубами.
      Кроме того, я понимаю вдруг, что совершенно не знаю, сколько еще и куда идти. До сих пор мне казалось, что я все время держусь перпендикуляра к болоту, но теперь я ни за что не могла бы за это поручиться. Никаких ориентиров вокруг меня нет: ни солнца, ни гор, ничего, - только безбрежное море непроходимых зарослей.
      До меня доходит тщетность моего похода и ошибка, которую я совершила, устремившись вперед с гневом, застилавшим глаза.
      Теперь необходимо начать все сначала и уже самой, без опоры на чужой эгоизм и мнение. В какой-то миг я даже начинаю сожалеть, что не осталась с женщиной: настолько безвыходным кажется мне мое нынешнее положение. Но я знаю, что на пути, который мной избран, позади дороги нет, там вообще ничего нет: ни болота, ни китайца, ни женщины на берегу. Я не знаю, откуда мне это известно, - ведь оглядываться нельзя, но я уверена в этом.
      И когда я это понимаю, мне становится безразлично, куда идти. Это действительно все равно: важно движение само по себе, и не важно куда, ибо удерживать в сознание некую иллюзорную, воображаемую, но всегда нереальную цель - напрасная трата сил, которых и так не достает, а кроме того неизбежно приведет ко лжи, ибо истинной цели не знает никто, а если бы знал, то и ходить ни к чему. И я отдаюсь Тому, Кто Способен Вести Меня Вперед И Сейчас, Когда Я Сама Уже Ничего Не Могу Понять.
      Я делаю шаг и ... оказываюсь посреди безбрежной пустыни желтого песка.
      Колокол бьет четыре раза.
      Будто огни рампы вспыхивает палящее солнце, и я знаю, что на всем оставшемся пути не встречу больше ни одного человека, ибо достигла промежутка, где каждый выбирает дорогу сам, без помощи и наставлений сзади, сбоку или свыше, и никакой другой точки опоры, кроме той, что внутри, здесь не отыщется. Мой взор погружается в глубину собственных мыслей и чувств, в поисках необходимых резервов.
      Вовне - пустыня, внутри - Вселенная, и в Ней отныне источник всех моих достижений. Я начинаю двигаться, но с таким же успехом можно было бы сидеть и представлять себе, что идешь. Реальность и образы здесь равновелики, и я теку по границе этих иллюзий, которые вовне и во мне.
      Все прошедшее стирается в песок под ногами. Он тоже течет струйками, как и прошлое, когда моя нога оставляет на нем недолговечный след. Здесь нет и быть не может караванных дорог и путеводных нитей, лишь глубоко во мне мигает, вспыхивает и захлебывается далекий маяк. Иду к нему.
      Границы продолжают таять как миражи. Исчезает время, исчезает ощущение пространства и так до тех пор, пока я становлюсь самой этой пустыней, безвременно лежащей под лучами вечно существующего солнца. Не остается ничего, кроме все разгорающегося маяка, к которому я волочу свои позабытые ноги.
      И в тот миг, когда маяк превратился в негаснущее светило, загородив собой весь и без того раскаленный небосвод вместе с затерявшимся во внутреннем сиянье кружочком солнца, и я, находясь в состоянии сверкающего, искрящегося гипноза перед этим некогда (когда?) бывшим маяком, намереваюсь кинуться в его плазменное жерло, ибо мне нужно хоть куда-то кинуться, до меня доносятся удары колокола, отсчитывая пять склянок.
      В затуманенном сознании вырисовываются очертания горы, вершина которой мне не видна, и я, неведомо как, сохранившейся частью сознания, соображаю, что, по-видимому, просто не могу остановиться, и буду идти, и идти до тех пор, пока есть хоть сколько-то сил, величину которых измеряет кто-то другой, но точно не я. Поначалу мне даже кажется, что я по- прежнему в пустыне, а гора - ее мираж, но вскоре понимаю, что действительно ползу вверх по склону, и даже прошла лесной массив и альпийские луга, а теперь ползком преодолеваю скалистую полосу, приближаясь к леднику.
      Во мне не остается ничего из прошлого, но оно со мной, оно часть меня, однако, я не помню и не вспоминаю его, в этом нет нужды. Более того: это опасно. Стоит только вспомнить свои страхи и сомнения, свою слабость и бессознательность эмоций, как я полечу кувырком к тому сучку, за который зацепилась моя память, и вряд ли сумею вернуться сюда. Здесь, сейчас я сжатый кулак, сконцентрированный комок воли и чистого потока сил. Никакой раздвоенности сознания, никаких сомнений или соперничающих мыслей и чувств, только обостренное состояние высших органов чувств и потоки чистейшей любви без примеси эгоизма овевают меня вместе со стремительным горным ветром. Я начинаю улыбаться своей легкости.
      Чистота! - вот имя-девиз этого места.
      Свои привязанности и страхи я утопила в болоте, мои боли вырвал с корнями терновник, мой эгоизм расплавился в пустыне, и теперь я налегке поднимаюсь ... уже неважно куда. Я чиста, и само это состояние - награда за мою боль.
      Я ускоряю шаги, силы прибывают, прыгаю с камня на камень, опережая горных коз. Они удивленно отстают, а я окунаюсь в снежное море, утопая в нем по пояс, но мне известно, что вершина близка, и когда неожиданно оказываюсь на ней - уставшая, но счастливая, - то даже досадую на окончание пути.
      Теперь я могу оглянуться, жадно впитывая взором картину мира, пройденного мной. Я получила это право. Теперь я могу даже вернуться в любую его точку по своему выбору с той лишь колоссальной разницей, что также могу и покинуть эту точку в любой момент и в любом направлении, и у меня уже не будет нужды плыть, идти, ползти, сомневаться и испытывать боль. Теперь я могу летать.
      И тут я слышу колокольный звон. Шесть - не очень хорошее число, и я задумываюсь над этим обстоятельством, понимая что что-то не так, что-то не совершенно во мне. И тогда прямо надо мной, в безбрежном океане небес появляются три трона, два из которых заняты, а тот, что справа, пуст.
      Я очарована этим видением, отрывая свой взгляд от нижних миров. В хрустально-чистом воздухе солнечного дня ветер вдруг начал выпевать органную фугу, которая силой и глубиной своего звучания приподнимает меня над вершиной.
      Дороги к тронам нет. Или ее не видно, я не знаю. Но я уверена, что должна пройти к тому, что свободен.. С другой стороны, любой интерес к свободному трону обрушит меня вниз, и, слава Богу, что я не могу даже оторвать взгляда от Центральной Фигуры, Которая Не Позволяет Мне Сбиться С Пути.
      Она Увенчана Короной С Огромным Синим Камнем Над Ликом, Излучающим Бесконечную Любовь и Мудрость. В Правой Руке Восседающего На Троне, Вибрирующий Жезл, и Наполненная Жизнью Чаша В Левой. От Центрального Трона струится голубой свет.
      Краем глаза я отмечаю абсолютно черный контур пустоты на Левом Троне, в Котором тонет голубизна, эманирующая из Центра. Я не вправе прямо смотреть туда так же, как и Тьма не вправе видеть меня, мы только знаем о присутствии друг друга и не более того. Мы познаем друг друга через Того, Кто в Центре.
      Я не ощущаю торжественности своего шага, ступающего над пропастью, где должна была обнаружиться и нашлась дорога. Я поглощена Божественной Улыбкой и, приблизившись, намереваюсь пасть на колени пред Ним, но слышу несказанное:
      - Иди ко Мне, возлюбленная дочь Моя!
      Так я узнаю последнюю тайну о себе, и, уже садясь по правую руку от Того, Кто Есть Ваятель Мира, Мастер его и Творец, я читаю сияющее над Его Троном Имя
      "Демиург"!
      Дмитрий Могилевский.
      Морозостойкость
      -==МОРОЗОСТОЙКОСТЬ==
      (Неоконченная повесть для единственного читателя)
      Посвящается героине
      Предисловие
      Повесть неокончена. Я написал лишь первую часть. Я не знаю, в какой мере вообще все это можно назвать повестью. Я просто попытался оживить мои впечатления от встреч с близким мне человеком.
      Если использовать повесть как сырой материал или просто как набор факторов, то, в зависимости от желания, ее можно переработать в разных направлениях:
      Так, для любителей детективов можно было бы ввернуть в "произведение" какой-нибудь криминал, например, кого-нибудь убить допустим, героиню.
      Для тех, кто любит мелодраму, например, можно дописать эпилог от третьего лица о том, как герой, потеряв голову после убийства героини, мучаясь угрызениями совести, нащупал холодный ком револьвера, всунул его себе в рот и спустил курок.
      Для тех, кто любит все заморское, я могу заменить Катю на Cathie, Скорпиона на Scorpio, МТИ на Harward, "Космос" на "Hilton", а студенческие военные лагеря - на корпус быстрого реагирования.
      Ну, а для того, чтобы повесть опубликовали в "Юности" и чтобы доставить удовольствие тем, кому "дым Отечества так сладок и приятен", я могу перенести действие в Азию, на комсомольскую стройку и начать так, что повесть о любви с лесопилом будет нести в массы оптимизм:
      На полевом далеком стане,
      Не уточняю, что за стан,
      Однажды в труженицу Маню
      Влюбился труженик Степан.
      На самом-то деле, я просто писал о Кате, потому что не имел возможности встречаться с ней.
      Я совершенно не пытался анализировать ни саму героиню, ни мои с ней отношения.
      Практически, она сама побудила меня к действию, Когда мы общались, Катя несколько раз просила меня описать те или иные моменты наших встреч. Я отчетливо чувствую на себе влияние Д. Сэлинджера, М. Булгакова, О. Уайльда и Л. Шапиро, но, так как ни один из них не писал о Кате-Шкатулке, меня нельзя обвинить в абсолютном плагиате.
      Я взываю к снисходительности и прощению и прошу учесть два смягчающих мою вину обстоятельства:
      Во-первых, это все-таки моя первая проба такого рода повествования.
      А во-вторых, что уж говорить, во всем, что касается героини, я не могу быть до конца объективным, так что, уверен, некоторые мои мысли покажутся вам по меньшей мере спорными.
      Часть первая
      Когда я первый раз увидел Ее, я чуть не попал под машину. Я вам не буду описывать ее внешность: глаза, нос, рот, и все там прочее. По ходу рассказа сами поймете. Скажу лишь то, то что Она была самая довольная, самая красивая, самая веселая и самая счастливая.
      Она не просто шла. Она летела через Проспект Мира.
      И если бы Ей в это время всунуть в руки красное знамя, одеть на голову фригийский колпак и открыть грудь, то вы увидели бы женщину с картины Делакруа "Свобода на баррикадах".
      На красный свет Она шла к метро "Рижской".
      Любой водитель (если он мужчина и не полный импотент), увидев Ее, должен был забыть (и забыл) обо всем на свете. Даже о ГАИ.
      Неужели катастрофа неминуема?
      Я подошел к Ней и обо всем этом сказал.
      Она улыбнулась и простила мне мой неуклюжий комплимент.
      Звали Ее Катя Мороз, по прозвищу Шкатулка.
      Еще до финала я пытался описывать наши встречи и весь первый год знакомства уместил на одну страницу. Мне казалось, что я пишу на самого себя досье:
      "Апрель 1983 года. Знакомство на Рижской. Первые попытки телефонного общения.
      Нерешенная дилемма - Катя или Марианелла?
      Встреча на Новослободской - отказ от приглашения.
      Абсолютная красавица с высоко поднятой головой и мягким подбородком героини "Страниц Любви" Золя выслушивает от Новослободской до Марьинского универмага стихи Байрона и размышления о Совинцентре. Ее ответ - подъездный книксен.
      21 апреля Марианелла побеждает.
      Невозможность одновременного стремления к двум таким разным и таким прелестным созданиям побуждает меня подключить моего друга Хана для окончательной нейтрализации той, о которой я пишу.
      Цирк, опоздание, случайно встреченная Алина, проводы; несчастный поклонник на Рижской; Корчагина 5; итальянское, по словам Хана, вино "Кора"; его же россказни о трудностях уединенной жизни, мочегонное шампанское; такси Корчагина - Октябрьская.
      Отказы от дальнейших встреч по мнимой причине нехватки времени снижают сближающее воздействие "Коры".
      Май 1983, утро. Уходит американская косметика, и, вследствие этого, отношение к "акробатке" падает с головокружительной быстротой в бездну прагматизма и рациональности.
      Когда она в метро предъявила проездной, там мелькнула фотография. Я попросил показать ее. Фотография была на цирковом пропуске актрисы балета Мороз Екатерины.
      Октябрь. Телефонный звонок. Ниже нуля. Конфликт? Вряд ли. Но то, что тупик - совершенно однозначно.
      Ноябрь 1983 - февраль 1984 - отсутствие общения. Вероятно, возобновление отношений инициировалось моим приездом в цирк, проводами, полуторачасовой беседой с мамой, сыгравшей, как мне кажется, главную роль в наступившей очень кратковременной оттепели...
      Март. Деловая встреча у меня в Новогиреево. У нее был вид покинутой любовницы в предвкушении всей сладости предстоящего аборта. Хиль, Миансарова и теплое шампанское - прекрасный аккомпанемент к беседе. Насколько помню, я был не особенно нахален. Остановил ей такси, объяснил как доехать, денег, разумеется, не дал, проехался с ней до Ждановской и вышел. Так что меня совсем не удивила Катина невоспитанность, когда она, увидев меня на следующий день на Новослободской, даже не поздоровалась.
      Мне ничего не оставалось, как приехать в цирк, и, за отсутствием Кати, забрать Алину с подружкой и увезти к себе.
      С тех пор мои посещения "проспекта Вернадского" вполне легализовались, и, вероятно, в один из этих приездов мы подписали невидимое соглашение о продолжении общения. В какой-то мере степень связи повысилась после разрыва контракта с цирком 1-го апреля и, как следствие, появлением массы свободного времени, которое, разумеется, необходимо to kill.
      Я зашел за ней утром, надел на нее наушники и Марианеллин walkman - Аэровокзал, Хан с Португальцем, магазин для новобрачных, МТИ?.
      Май. 1-го мая я приехал к Хану часа в четыре. Катя была там в пять-шесть. Корчагина - Ухтомка. Мы у Скорпиона.
      Фактически, это ее первый вечер в нашей псевдокомпании.
      Были Хан с беременной женой Картиной, майор Пятница с Луизой, Скорпион, Присоска с Конакошей, Мила Жорик и Казимир Алмазов.
      Я пел "Гол-стол" Розенбаума, ссорился с Жориком, обсуждал совершенно немыслимые дела с Казимиром Алмазовым. Ну, а Хан в это время "накачивал" Катю - уж в этом умении ему не откажешь, и преуспел; да так, что к приезду домой она едва добежала до WC...
      Я должен продолжить повествование об одной заурядной девушке, которая стала одним из самых близких и дорогих для меня людей.
      ???
      Июнь 1984-го.
      Описывать каждую встречу летом невозможно, так как мы стали видеться значительно чаще. Помню, что в то время я кружился по замкнутому кругу Дзержинского района: "интеллектуальное" общение с Катей плюс деловое с Ханом заканчивались "сексуальными контактами" с Любой-зуборезкой, которая жила в соседнем доме с Ханом, и о которой я еще упомяну.
      Но один фраерско-красивый день я могу описать. Да, скорее всего он был запрограммирован, иначе я вряд ли бы одел свой отпьеркарденовский костюм.
      Мы с Ханом встретили Катю недалеко от места роковой встречи героя фильма "Смерть на взлете" со шпионкой-путаной. Это Рижская. Раскрутиться больше, чем на рынке Рижском, можно, наверняка, только на Центральном и в Парижском "Максиме". Клубника, черешня, абрикосы, цветы. Но где-то ведь надо все это съесть! Проблему решил модельер Волков (извините, Зайцев), предоставив свой бар в Доме моделей. Яичный "Боллс", шампанское, орешки и мороженое с клубникой. Ни выставка, ни показ прелестной "будничной" одежды советских тружеников не могут растопить замороженную балерину. Одна надежда на ДДТ (это не русский hard rock и даже не дуст - отравить мучительницу, а всего лишь Дюссельдорфский ДрамТеатр с dollmetscherin Кларой). А впрочем, черт с ним, с этим театром!
      Меняем духовную пищу на кухню Дома журналистов. "Не только человеку все можно простить, если у него дома отменный повар", - утверждает Оскар Уайльд, и мы с ним согласны. Жюльены, филе, шампанское, кофе. Желудок - понятие растяжимое.
      Но не хлебом же единым жив человек! Что ж, тогда - хлеба и зрелищ! Выбор падает на японскую кинопродукцию - "Тень воина" в кинотеатре Повторного Фильма. Черт возьми, во что мы превратили посещение культурного заведения! В бардак. Смеялись, шелестели целлофаном, комментировали каждый шаг азиатских императоров. Высидели, конечно, только одну серию. Впрочем, вряд ли бы зал стерпел нас во второй.
      Вечерняя прогулка по летней Москве. Проводы, прощание...
      Мы ездим в цирк за ее комсомольскими документами, курим в Детском парке и смотрим "ТАСС уполномочен заявить".
      Катя готовится переквалифицироваться в химики, но мне почему-то не хочется, чтобы она поступала в МГУ. Так что ее будущая неудача огорчила меня не больше, чем провал на выборах президента Картера.
      Я ношу ей полуноменклатурные ананасово-персиковые компоты, а в ответ получаю рассказ о даче Виктора Луи.
      Она милостиво позволяет мне звонить ей из 56-ой больницы и сообщать о своем "пошатнувшемся" здоровье.
      Чтоб не страдать в ночные смены,
      желудка язву представляя,
      Я проторчал там три недели,
      С толчка ни разу не слезая.
      Помимо этого, она дает понять, что вполне способна на роль сиделки, денно и нощно пекущейся о здоровье больного. Я это явственно ощущаю по частоте (ха-ха!) ее приходов. Вы угадали. Не пришла ни разу.
      Каждый раз, звоня в 62-ую квартиру, я прятал за спиной цветы. Бог мой! Ее очаровательная улыбка пленит всю Святую инквизицию!
      "Летняя" Катя - это дремлющий и неосознанный стимул всех моих начинаний, мираж, заставляющий путника преодолевать шаг за шагом пустыню.
      ???
      Сентябрь 1984-го. Я возвращаюсь из Сочи. К Кате. После диких оргий. Как блудный сын в лоно семьи.
      Этот месяц я провел в Скорпионовой машине. Меня очередной раз выгнали из квартиры, и ее нахождение было первейшей и важнейшей целью всей политики. Кроме этого, меня вдруг, ни с того ни с сего послали на курсы повышения квалификации. Я изучал грузоподъемные машины и механизмы и получал от учебы невыразимое удовольствие. Не очень хорошо понимая, зачем мне нужны эти механизмы, я не задавал лишних вопросов и, наверное, с не меньшим энтузиазмом изучал бы китайскую грамоту. После такой-то работы!..