Ты понимаешь, что это значит: чудищу, мутанту, больше веры, нежели живому человеку! Кецалькоатль, сделавший для *них* больше, чем кто-либо другой, бежал, его страной завладел Тескатлипока, мутант Сынов Белиала, переживший Катаклизм. Похоже, такая же судьба ждет Виракочу, хотя наш брат Осирис помогал и ему. Даже в Гиперборее, где Миссия казалась наиболее успешной, титаны не смогли придти к единству, а нынче, как тебе известно, Кронос с Реей едва удерживают власть, враждуют меж собой, и кто придет им на смену, неизвестно... Как можно все это не видеть и не понимать!
      "Он прав, -- подумалось мне. -- Мы обязаны учиться. Но, уподобившись титанам, мы не найдем другой судьбы. А этого Сет, боюсь, не разумеет".
      -- Пойми, родная, Исис больше не та Исис, которую мы знали, -- еще сказал Сет. -- Исис стала угрозой. Избавившись от Исис, мы отвратим угрозу. Иначе... я даже думать не хочу, что "иначе"!
      -- А я думаю о том, как много убивать тебе придется, чтоб отвращать угрозы...
      "Вы не найдете Исис и ее ребенка, -- подумала я. -- Та, кто способна собрать и оживить мертвеца, без особого труда схоронится от тебя и твоих ищеек!". -==12==
      Увы, я оказалась права -- они не нашли Исис, хотя Сет подключил к поискам самих Детей Единства. И в положенный срок родился мальчик, Гор.
      Другой положенный срок минул, и случилось худшее: юный Гор, сын Осириса и Исис, предъявил свои права на власть.
      Вместе с ним вернулась Исис.
      -- Я не уступлю мальчишке, рожденному от мертвеца и воспитанному матерью, утратившей разум, единственно ради мести мне, -- заявил Сет.
      Муж лишь догадывался о том, что я знала точно. Я разыскала место, где Исис совокуплялась с воскрешенным ею Осирисом, и вызвала Память Земли. Отсеяв ненужное, я увидела ту картину. Когда уже все было кончено, Осирис сказал, глядя на Исис:
      -- Пусть вырастет это дитя в любви и сострадании. Пусть оно продолжит Миссию. Пусть оно простит Сета; не допусти, Исис, чтобы наше дитя оспаривало у Сета власть. Ибо, свергнув Сета, как Сет сверг меня, наше дитя станет не мной, а Сетом... -==13==
      -- Почему ты пренебрегла последней волей Осириса? -- спросила я у Исис.
      Она странно посмотрела на меня.
      -- Откуда у тебя такие мысли?
      -- Я видела все, Исис, -- и показала ей картину.
      -- Ты ничего не видела, Нефтис, сестра! -- резко бросила она. -- Этого не было, а было совсем другое! Осирис взял с меня... и с нашего ребенка слово поквитаться с Сетом.
      "Поквитаться"... Таких слов мы не знали прежде. Я прошептала:
      -- Осирис не мог... То, что я видела, -- правда! Исис, сестра, зачем ты лжешь мне?
      -- Я поняла, -- сказала Исис, -- морок тебе послали Великие Древние. А ты-то и поверила, наивная, что это правда. Ты всегда была излишне доверчивой, сестра.
      Я попыталась обнять ее. Она отстранилась.
      -- Исис, родная, подумай сама, что ты говоришь. Как могли Великие Древние "послать" мне морок, в котором бы звучали слова любви? Они не знают таких слов!
      -- О-о, -- усмехнулась Исис, -- это ты не знаешь, злополучная сестра, насколько демоны коварны! -==14==
      Мои попытки примирить Сета с Исис и Гором оказались бесплодными. Их не впечатлили даже ужасные события в Гиперборее, о которых мне стало известно из первых уст: титанида Мнемосина, сестра и посланница Кроноса, прибыла к нам просить помощи против восставших детей Кроноса и Реи, называющих себя олимпийцами.
      Признаюсь, я так и не поняла, почему Сет отказал ей. А может быть, он просто не успел. Мнемосина еще была у нас, когда стало известно, что так называемые олимпийцы одержали верх, а титаны заключены в Тартарову полость.
      Я долго не могла поверить в это: как можно было бросать Прикоснувшихся к Истине прямо в объятия Великих Древних?!
      Сет тяжело переживал поражение титанов. Однажды он сказал мне:
      -- Смотри, Нефтис, какая удивительная насмешка Истории! Отныне Миссией в Гиперборее ведают юнцы и юницы, понятия не имеющие о любви Аммона. Что для них любовь Аммона, для тех, кто не постыдился призвать на помощь циклопов, гекатонхейров и прочих мутантов, созданных Сынами Белиала! Скажи, Нефтис, какой любви могут научить *их* такие "миссионеры"?.. Запомни, родная, -- он тяжело, мучительно вздохнул в этот момент, -- если мы позволим Гору повторить успех Зевса, тем самым будет признано, что Миссия провалилась повсеместно. -==15==
      К счастью, нам хватило сил и воли не допустить открытой войны, подобной гиперборейской. К счастью, у нас был Ра, и мне с трудом, но удалось убедить сначала Исис, а затем и Сета уведомить великого учителя о наших проблемах.
      Вскоре корабль Ра появился над нами, и мы поднялись к нему. Великий учитель выглядел совсем беспомощным, так что казалось, вот-вот ему будет дарована милость покоя. Нам оставалось лишь надеяться, что астральное тело Ра меньше повреждено временем, нежели физическое; мы нуждались в верховной мудрости вождя.
      Увы! Совет скоро превратился в представление, а Ра как будто поощрял все новые и новые словопрения. По совету проницательного Птаха я решила соблюдать нейтралитет, чтобы сохранить свое влияние при любом исходе дела. Ибо, если победит Гор, Исис, как любящая мать, не сможет удержать его в пределах Миссии, а я -- смогу. А если победит Сет, я также смогу добиться уважения к проигравшим.
      Чаша весов колебалась то в одну, то в другую сторону. Однажды Сет начал свою речь такими словами:
      -- Что до меня, то я -- Сет, сильнейший среди сильных. И если кто в том усомнится, я поступлю с ним, как с Осирисом.
      Но в этот день решения ему добиться не удалось, а на следующий Гор и Исис выдвинули не менее основательные аргументы.
      И так -- день за днем, год за годом...
      Мне казалось, Ра нарочно затягивает процесс, получая от наших споров какое-то странное удовольствие. И не одной мне так казалось. Многие уже втайне посмеивались над Ра... и осуждали меня -- ведь именно я надоумила призвать в судии учителя...
      Пока мы спорили на орбитальном корабле учителя, делами на Земле никто не занимался.
      И это -- наша Миссия?!
      Недовольство нарастало -- и прорвалось там, где никто не ждал. Маленький Ваба, которого прежде никто в расчет не принимал, выскочил со своего места в задних рядах, и крикнул Ра: "Твое святилище пусто!".
      Мы обомлели. И тут же поняли, что если Ра не будет, мы все передеремся. Ра нужен нам любым. Вабу быстро водворили на место, однако оскорбленный учитель прервал процесс и удалился к себе. Как ни старались мы, уговаривая его вернуться, он нас не слушал. Можно было подумать, ужасные слова сказали хором, а не один лишь глупый Ваба!
      Не знаю, сколько это длилось: я потеряла времени счет. Дело кончилось тем, что Хатор удалось уговорить Ра вернуться и возобновить процесс. Я спросила у Хатор, как она это сделала, и Хатор ответила: "Старый-то он старый, но удовольствия всякие любит!".
      На этом исчерпалось мое терпение; испросив у Ра позволения, я возвратилась на Землю. В сущности, мне уже было все равно. Что бы там ни постановил Ра, это уже ничего не изменит... -==16==
      А конца все не было. Никто не хотел уступать, и Ра почему-то никак не отправлялся туда, где ему самое место. Может быть, он надеется всех нас пережить?
      И вот, когда мне уже начало казаться, что процесс затянулся навечно, стало известно о возвращении Исис и Гора.
      Сета с ними не было.
      Он проиграл.
      Как сказала мне Исис, Ра велел ему оставаться на корабле.
      Она опять солгала. Было иначе -- Птах рассказал мне, как.
      Отчаявшись когда-либо выиграть процесс, Гор, нетерпеливый, равно все в его возрасте, подстерегает Сета и убивает его. Все потрясены и возмущены, и особенно Ра, лишившийся своей забавы, одна лишь Исис говорит сурово: "Чему ты гневаешься, о мудрейший Ра? Мой сын так поступил с моим братом, как мой брат с моим мужем и как обещался поступить с другими. Не лучше ли восславить моего сына, отвратившего от нас угрозу, и благословить его на продолжение Миссии?". -==17==
      -- Ты напрасно печалишься, Нефтис, сестра, -- говорила Исис, -- все худшее позади! Вместе с тобой я оплакиваю Сета, нашего брата, который, увы, оказался недостоин Миссии. Но мы должны смотреть вперед, туда, где светит нам любовь Аммона. Любовь и мир восторжествуют на земле, и волей Ра владычествовать будет сын мой, Гор. Его правление будет длиться вечно, покуда существует этот мир, покуда есть Аммон, дарящий нам любовь и радость...
      Она вся светилась, говоря эти слова. Я давно не видела ее такой прекрасной, одухотворенной, ласковой. Но слова ее меня разили. Я старалась понять Исис -- и не понимала!
      -- Ты сказала, Гор будет править вечно? Я не ослышалась?
      -- О да, -- лучисто улыбнулась Исис. -- Довольно нам переворотов. Гор будет править, и до смены мира никто не посягнет на его власть!
      Эта была какая-то бессмыслица; Исис, потеряв Осириса, которого любила беззаветно, вне всяких сомнений, повредилась рассудком...
      Опасно было с нею спорить, но я должна была понять.
      -- Даже Родители не жили вечно, -- опасливо заметила я. -- И Ра когда-нибудь умрет. Живем мы долго, но мы смертны. Поэтому и Гор, твой сын, когда-нибудь... отправится к Родителям.
      Я ожидала возражений, но Исис только улыбнулась и легко кивнула.
      -- Конечно, Гор умрет, -- согласилась она, -- и это значит, ему придет на смену новый Гор.
      Вдруг до меня дошло: не будет конца власти Гора, ибо всякий новый властелин, называясь Гором, продолжит династию...
      -- А прежний властелин будет Осирисом, владыкой мертвых, -- сказала Исис. -- Теперь ты понимаешь, милая сестра?
      -- Но это же обман! -- воскликнула я. -- Кого ты хочешь обмануть, сестра? *Их*? И это назовешь любовью?!
      -- Любовь не есть пустая правда, -- терпеливо молвила она. -- Вот, например, Аммон. Он -- свет любви для каждого из нас. Однако если ты приблизишься к нему, его лучи сожгут тебя, как огонь сжигает неразумных мотыльков. Здесь то же самое. Важна не правда, жгущая сердца, а память о ней, и это не одно и то же!
      -- Память? Пусть так. Я говорила Сету, я его предупреждала... жди суда потомков, ты, убивший брата! Что говорила мужу, то повторю тебе, сестра: и Гор, убивший дядю, суда потомков не избегнет!
      -- Ты ничего не поняла, Нефтис. Я повторяю: важна не правда, а память о ней, и это не одно и то же. А память оставляет тот, кто победил.
      Теперь я поняла. Но все во мне протестовало. Убить и скрыть убийство -гораздо хуже, чем убить.
      -- Ты никого не сможешь обмануть, -- сказала я. -- Ведь все мы знаем, кто есть кто и что есть что!
      Исис таинственно усмехнулась, и в этот момент вошел Анубис. Я не сразу поняла, что это он, мой сын, потому что могучий торс его был залит кровью, а голову прикрывала маска собаки...
      -- К чему этот мрачный наряд, Анубис?
      -- Прости, мама, -- услышала я, а следующие его слова обращались не мне, а ей: -- Все кончено, владычица Исис. Они мертвы.
      Сердце мое, казалось, готово было выпрыгнуть из груди. Я вскочила с ложа и воскликнула:
      -- Мертвы?! О ком он говорит? Я требую ответа!
      -- Анубис говорит о врагах моего сына. О тех, кто мог поддаться чарам и навредить нам в Миссии. Они ушли к Родителям, и разве это не прекрасно?
      У меня кружилась голова от этих новостей, но я нашла в себе силы пообещать:
      -- Сегодня же я отправляюсь к Ра! И он узнает, как твой сын распорядился властью!
      Исис кивнула:
      -- Предвидела я это, что ты захочешь к Ра. Но он уже не там, где ты надеешься найти его. Перед возвращением на Землю я умертвила Ра.
      -- Ты -- умертвила -- Ра?!!
      -- Клянусь Аммоном, это правда. Ра больше был не нужен. Он мешал Миссии. Это понимали все. Но не все понимали, кто еще мешает Миссии. Они ушли вослед Ра. К Родителям... Опасность миновала: теперь они не поддадутся чарам! Хвалю тебя, Анубис. Ступай и ты... к Родителям.
      Туман расстилался перед моими глазами.
      -- Исис... сестра... как же это? Как можно убивать невинных, по одному лишь подозрению о чарах?!
      Словно во тьме, я увидела, как где-то в мглистой дали Исис передернула плечами, и услышала ее спокойные, уверенные слова:
      -- Иначе поздно будет, милая. Нельзя нам допустить, чтобы любой из нас поддался чарам.
      Я попыталась вырваться из мертвого тумана... я сильная... я богиня!
      Я не смогла.
      Лицо Исис таяло вдали, но я еще слышала ее:
      -- Прости, Нефтис, сестра, но ты тоже мешала Миссии... и поэтому ты тоже отправляешься вослед Ра.
      -- Убийца... -- шептала я. -- Вовек не смыть тебе и Гору кровь нашу с тел своих...
      -- Нет-нет... Причем тут Гор? Вся кровь на мне. Я приказала, я убила... Все началось с меня и мной закончится. Я тоже ухожу вослед, сестра... А Гор начнет сначала... И будет править вечно... Ему никто не сможет помешать... Он разберется и оставит память... И это так прекрасно... Мы победили... Наша Миссия успешна...
      Это говорила Исис, мудрая Исис, лучшая из нас.
      Меня всегда восхищало ее терпение.
      Когда все отчаялись, она нашла решение.
      Исис во всем оказалась права. А Сет -- неправ. Он говорил: мы разные, мы и *они*. Неверно: мы ничем не отличаемся от *них*.
      НИЧЕМ.
      Чего и требовалось добиться.
      Так завершить Миссию, как завершили мы, могли только *они*.
      Одно осталось непонятным: зачем Родители нас забирали к Звездам? Зачем растили и учили? Зачем хотели, чтоб *их* учили мы? Это была какая-то игра?!
      Я хотела спросить у мудрой Исис, которая летела следом, но уже не смогла.
      Ну что ж, спрошу у самих Родителей, как только доберемся.
      Прощай, Аммон... -==Официальная генеалогия девяти главных богов Египта (эннеады):==
      Ра => Шу + Тефнут => Геб + Нут => Осирис, Исида, Сет, Нефтида.
      Ра -- отец и царь богов, бог солнца и огня.
      Шу -- бог воздуха.
      Тефнут -- богиня влаги.
      Геб -- бог земли.
      Нут -- богиня неба.
      Осирис -- бог загробного мира, владыка мертвых.
      Исида (Исис) -- богиня плодородия, покровительница женщин.
      Сет -- бог чужих стран, пустыни, покровитель зла.
      Нефтида (Нефтис) -- богиня-покровительница дома.
      А также: Гор, сын Осириса и Исиды, -- бог-фараон.
      Сергей Буянов
      Осень No 20
      (АД. БУДУЩЕЕ. ВИНСЕНТ.)
      Рассказ
      Часы идут куда-то по стене и ведут меня за собой. Я знаю куда и чувствую - мы все ближе и ближе.
      Удар спички о край коробка и я прикуриваю. И успеваю скурить сигарету, пока спичка горит. Или я курю слишком быстро, или секунда тянется слишком долго. От огня пальцы начинают желтеть, от дыма покраснели глаза. Бросаю и спичку, и окурок.
      Удар выросших из чьих-то пальцев когтей заставляет взвизгнуть стекло окна за моей спиной. С надеждой оборачиваюсь, вспышка молнии видимостью света разочаровывает: всего лишь ветер играет веткой дерева. А на ветке листья мокрые - идет дождь, а на ветке цвета красный и желтый - осень. А на дереве листьев мало - скоро зима.
      Бой капель в окна и в крышу - дождь. А в дверь бьет ливень. Или нет, это кто-то хочет войти. Я иду открывать. Впускаю кого-то, но в прихожей темно, и я различаю только, что это девушка.
      - Дайте закурить, - просит она. Я подаю ей сигарету и спички.
      - Курите.
      Она берет спичку, чиркает о коробок. Спичка загорается, выскальзывает из дрожащих пальцев замерзших рук и начинает падать. В ее свете я успеваю различить, что одета девушка не по погоде: рубашка желтого цвета, красные спортивные брюки, зеленые кроссовки. Спичка падает в лужу у ее ног и гаснет.
      - Идите в комнату, - говорю я. Осторожно ступая в темноте, гостья уходит. Я остаюсь, подбираю с пола спичку и вытираю лужу.
      Стук упавшей на пол вазы доносится из комнаты. Я вхожу туда и включаю свет. И вижу отблеск в зелено-желтых глазах, и запах лежащего в осколках вазы цветка теряется в аромате, исходящем от пышных рыжеватых волос.
      - Извините, что не включил свет сразу, - говорю я.
      - Давайте поставим его в другую вазу, - девушка подбирает цветок, он отражается в ее глазах. Я представляю, как красиво он выглядел бы в ее волосах: синий на красных.
      - У меня нет другой вазы.
      - Ну тогда дайте банку или бутылку.
      - Нет, такой цветок не может стоять в банке. Лучше я оставлю его для гербария. - Беру цветок и без сожаления прячу меж листов большой книги: он успел надоесть мне за те три месяца, которые стоял в вазе.
      Удар о пол разбившейся капли. Капля упала с капюшона девушки, который она держит в руке. Он спас от дождя волосы, но вся одежда промокла. Там, куда она наступает, остаются влажные следы.
      - Вам надо переодеться, - говорю я. - Да, если можно.
      - Но у меня нет другой одежды, кроме той, которая на мне.
      - Что же делать, мне холодно.
      - Если хотите, я дам вам свою рубашку.
      - Давайте.
      - Идемте, - говорю я , и положив книгу с цветком на стол, направляюсь в соседнюю комнату.
      Стук упавшей на пол книги заставляет меня обернуться. Проходя мимо стола, девушка задела книгу, и та упала. Я вижу, как выпадает цветок. Сухой стебель ломается в ее дрожащих пальцах, лепестки осыпаются.
      - Ничего страшного, - говорю я. Собираю лепестки, беру сломанный стебель и опять вкладываю в книгу.
      - Странная книга, - говорит девушка, с интересом разглядывая толстый том. Он весь белоснежный, и обложка, и страницы, только на корешке стоит черная цифра "20".
      - Мне ее подарили девять месяцев назад, в последнюю ночь зимы.
      - Девять месяцев?
      - Да, ночь в ночь девять месяцев назад было начало. А сегодня конец, говорю я, увидев, что на страницах, между которыми лежал цветок, остался его зелено-синий отпечаток. - Ее уже можно поставить туда, - я убираю книгу на полку, где по порядку стоят точно такие же, с номерами от 1 до 19.
      - Идемте, - я провожаю девушку в соседнюю комнату, снимаю рубашку и оставляю ей.
      Стук закрывшейся двери. Пока девушка переодевается, я собираю осколки льда и вытираю мокрые следы. Вазу мне сделали из последней весенней сосульки. Все чисто и сухо. Возвращаюсь в спальню. Девушка бросила мокрую одежду на пол, от нее расползается лужа. Сама гостья в моей рубашке стоит перед зеркальной дверцей шкафа.
      - Мне не идет белый цвет, - говорит она, разглядывая свое отражение.
      - Это цвет траура, он идет только покойникам и новорожденным.
      - Тогда почему вы носите белую рубашку?
      - У меня сегодня день рождения, мне двадцать.
      - Поздравляю, - говорит она и целует. Щекой я чувствую, какие у нее холодные губы.
      Стук пульса у нее на запястье.
      - У вас холодные руки.
      Стук ее сердца.
      Ты холодная.
      Стук ее шагов. Она идет к камину и разжигает огонь. Она разжигает в вазе камина цветок огня.
      Удар о пол упавшего тела. Я вскакиваю с постели и бросаюсь к девушке. Она лежит, запрокинув голову, закатив глаза. В глазницах - одни только снежные белки. Она выдыхает последний вдох. Все.
      Удар часов. Последний, двенадцатый удар часов. С календаря падает лист: 30 ноября. Последняя ночь осени, последняя дочь осени ушла. Я беру с кровати свою белую рубашку и закрываю ею лицо девушки. Не видно ни глаз, ни волос. Все белое. Теперь ей идет белый цвет. А за окном белый снег. Зима. Скоро все станет белоснежным, как страницы книги. Книги с номером 21, которую мне подарят ровно через три месяца, 28-го февраля.
      Я сажусь перед камином и смотрю в огонь. В последнюю ночь зимы я подумаю: мне надоело это пламя.
      14 января, 1995
      Вадим Филиппов
      Вор
      - Дьевка, хдье папа? Дьевка! Гаварьи, или пух-пух! - худой фриц нависал над Верой, махая перед ее лицом пистолетом и источая приторный запах мужского лосьона.
      Вера все плотнее вжималась в угол сарая. Единственной ее мечтой было это исчезнуть, испариться. Казалось, этот кошмар не кончится никогда. А фриц орал и орал, пока Вера сама не закричала от беспомощности и страха, и...
      И проснулась. Но проснулась уже Вера Степановна, женщина, разменявшая шестой десяток лет. Она еще немного полежала, вглядываясь сквозь полумрак в темный ковер на противоположной стене - такой, до боли, родной и домашний. Глубоко вздохнула, сбрасывая с себя остатки кошмарного сна, и села, стараясь ногой нащупать тапочки. Более сорока лет мучал ее этот сон с завидным постоянством, возвращаясь вновь и вновь.
      Ее муж, Ефим Викторович, развалясь на другой стороне кровати, во всю мощь своего горла, раскатисто храпел. Духота в комнате стояла неимоверная. Потому-то и снится всякая гадость.
      - Фим, а Фим! Повернись набок-то! Грохочешь на всю квартиру! Да повернись же! Внука разбудишь! Зайковский, ты меня слышишь? По-вер-нись! Вера Степановна тормошила мужа, пока тот, мыча что-то нечленораздельное, не подчинился. Хрюкнув на прощание, он уткнулся носом в стенку и стало тихо. Только древние ходики мирно щелкали на стене.
      Степановна встала, накинула халатик, бросила взгляд за окно. А там снег валил, синий в темноте. Женщина улыбнулась и прошептала:
      - Первый снег! Вот Васька-то завтра будет рад-радешенек! Что-то в это году снежок припоздни-и-ился. - Счастливо вздохнув и побрела в туалет.
      Сначала заглянула в комнату к внуку. Как он там?
      Ваську, на выходные, дочка с сыном всегда к бабе и деду "забрасывали". А тот и рад - шибко его здесь любят. Дочка иногда ругается, что закармливают здесь внучка. Сладости, вишь, горой! Васька потом всю неделю житья не дает просится к старикам. Ну и пусть лакомится - расти ему надо. Шесть годков, а малой такой!
      Возвращаясь в спальню, Степановна услышала шорох в подъезде, да звяканье какое-то.
      - Ой! Да не уж-то вор? - женщина тихо подошла к двери и приложила ухо. В глазок глядеть не стала - еще ширанут чем-нибудь. Мало ли случаев было? Точно - кто-то там возится. У Степановны так и похолодело все внутри. Бежать что ли мужа будить? Ага, его сейчас разбудишь - спит как сурок! В подъезде скрипнула чья-то дверь и стало тихо.
      - К Михайловскому залез, паскуда! Надо звонить в милицию! - Вера Степановна накинула старенькое пальто, обулась - единственный телефон был на улице, через дорогу. Взяла в руки оружие самозащиты - мужнин валенок, тихо приоткрыла дверь и выскользнула на площадку. В нос ударил запах картофельной кожуры - следы последнй ссоры Степановны и Михайловского. Ссорились они часто.
      Летом, например, сосед своего пса выгулял на цветочной клумбе у подъезда. Клумбу эту Степановна выхаживала всю весну. Ирод какой! Совсем совесть потерял. Она значит на карачках ползала, по-уши в грязи, а его, значить, пес, помять все и загадить должон?
      А недавно Васька мусор выносил, да и просыпал картофельные очистки на лестнице. Степановна уже собралась пойти собрать, а тут Михайловский явился и потребовал убрать немедленно мусор. Хам, а? Из упрямства, не стала убирать. Хлопнула перед его лицом дверью - сам уберет, если не нравится!
      Дня три уж валяются очистки на лестнице и ни кому до них нет дела этаж у них последний, а на площадке только их две квартиры...
      Но сейчас не до ссор - вор залез! А потому женщина переступила через мусор и понеслась вниз по лестнице. И откуда только силы взялись - в ее-то годах? Вспомнилась, наверно ее партизанская молодость, вся ненависть к врагу - вот и бежала она, пока не выскочила на улицу.
      Холодный ветер тут-же вцепился в волосы Веры Степановны, разметал их, обсыпал снегом. Нагнувшись супротив ветра, посеменила Степановна к телефону. Ветер метался вокруг, стараясь распахнуть пальтишко старой женщины.
      - Ох! Я свою крвартиру-то не закрыла, дура старая! К нам то ж залазет, выродок! - Степановна от этой мысли встала, как вкопанная. Оглянулась на свои окна. Те грустно смотрели на женщину темными стеклами, а вот...
      А вот у Михайловского горел свет! Смутное воспоминание шевельнулось где-то в голове:
      - Вроде сын сегодня должон был приехать к Михайловскоу с севера? прошептала Степановна, - Точно! Старик Михайловский еще кому-то из соседей днем хвалился! Ой, правда!
      Женщина запрокинула голову на встречу снегопаду и тихо засмеялась над собственной глупостью.
      Обратная дорога тяжело ей далась - и как это она вперед бежала?
      За дверью соседа слышен был молодой мужской басок, хихиканье Михайловского и хлопанье дверцы холодильника. Улыбнувшись, Вера Степановна вернулась в квартиру, которая встретила ее тишиной, покоем и нарастающим храпением Ефима Викторовича...
      На следующее утро в окна старой квартиры на пятом этаже, заглянуло солнце, залив прозрачными и теплыми лучами скачущего по комнатам пацана Ваську:
      - Снег! Первый снег! Деда, вставай! Все белое-белое! Пошли гулять!
      Заглянуло солнце и в подъезд, где старая женщина отскребала совочком примерзшие картофельные очистки. Так родился день. Новый, морозно-чистый, несущий всем мир, день!
      1991 г. Орск.
      Екатерина Маслова
      Последний шанс
      *Ищущим друг друга...*
      Он сидел в машине уже рано утром, еще даже не рассвело. Утренний зимний мороз, как маленькое назойливое насекомое, забирался за воротник куртки, лез в рукава, казалось, он специально ищет малейшую возможность добраться до голого тела, достать его и укусить побольнее. Было уже часов восемь утра, но ночь даже и не собиралась сдавать своих позиций. По земле шустрой змейкой бежала поземка, - ветер хватал куски сугробов вдоль дороги, разбивал их на крохотные снежинки и заставлял вертеться в затейливом танце. Было слишком зябко, слишком хотелось спать, но одна только мысль о том, что уже ничего нельзя изменить, что все кончено, разбивала последние осколки сна. Впереди светофор зажег красный свет. Он остановился, поежился, попытался потеплее укутаться в куртку, но это не помогало. Каждое движение давало холоду новые возможности забраться поглубже в одежду. Печка работала неважно. Он достал из кармана пачку "Ротманса", вытащил сигарету и долго искал зажигалку. Зажегся зеленый свет. Он поехал дальше по пустынному шоссе, продолжая искать зажигалку. Наконец, он нашел ее и прикурил. Впереди зажегся красный. Он остановился у светофора и сидел, глядя в одну точку перед собой. В темноте ярко светился оранжевый конец сигареты. "Это последнее напоминание о солнце, которое больше никогда не взойдет, - подумал он, - По крайней мере, для меня точно". Загорелся зеленый свет, но он, не замечая его, продолжал стоять, мрачно глядя на горящий конец сигареты. "Люди, вы еще не знаете, солнце больше никогда не взойдет", - кричал он про себя. В кармане затрезвонил телефон, это было слишком неожиданно, как звонок будильника. Он словно проснулся, посмотрел по сторонам и не мог понять, где он, почему так темно, почему не включены габариты, почему он стоит, когда горит зеленый свет. Его машина со стороны выглядела более чем странно: черная, без огней, словно призрачное видение в темноте, образ "Летучего голландца" на колесах. Телефон продолжал настырно звонить. Он включил габариты, собрался тронуться, но загорелся красный свет. Он медленно нашел телефон в кармане, достал его. Телефон продолжал звонить. Он неуверенно посмотрел на него, потом открыл и приложил к уху.
      В телефоне была тишина, только шумы, как обычно. Он немного подождал. В телефоне было тихо. Он решил выключить его, нерешительно опустил руку, но потом быстро приложил трубку к уху.
      - Алло! Алло! Говорите, я вас слушаю!
      После продолжительной паузы, раздался громкий скрипучий, до безобразия неприятный голос:
      - Ты никого не слушаешь! Ты никогда никого не слушаешь!
      - Алло! Алло! Кто это?!! Отвечайте!!!
      - Солнце никогда для тебя не взойдет больше! - продолжал кто-то скрипеть. - Это был твой последний шанс, и ты упустил его. Ты больше никогда не увидишь солнце!
      - Алло! - закричал он, - Алло! Кто это?!! Что за шутки!! Кто это?!!
      На другом конце провода заиграл "Реквием" Моцарта. Он выключил телефон и сидел, потрясенный услышанным. Светофор в очередной раз переключил цвета. Начинало светать. Угрюмое утро неохотно просыпалось. Он включил радио, но не смог поймать ни одной волны, только шумы. Он стал искать кассеты, все что угодно только бы не сидеть так одному в тишине и в темноте. Но кассет не было. Он вспомнил, что вчера... или несколько дней назад выбросил все кассеты. Они все напоминали ему о том, что его последний шанс упущен. Наконец, он нашел одну на дне бардачка и, не глядя, ткнул ее в магнитолу. Долго была тишина, а потом громкий скрипучий голос:
      - Что, дружок, страшно одному в машине на пустынной дороге? Страшно одному в городе, где ты никому не нужен, никто тебя не ждет? Ты упустил свой последний шанс! Солнце для тебя никогда больше не взойдет! Ты всегда теперь будешь один! А когда ты умрешь, никто не заплачет, никто не придет на твои похороны! Тебя, наверняка, даже и не похоронят! С тобой покончено, дружок!
      А дальше смех, гадкий скрипучий смех...
      Он выдернул кассету, открыл окно, выбросил ее и, не обращая внимания на красный свет светофора, резко рванул вперед.
      "Что же произошло?! - думал он. Его даже не так волновало, кто это звонит, а почему он упустил свой последний шанс, нельзя ли все исправить.
      Мозг рационально сканировал все мыслимые и немыслимые варианты повторения, возврата потерянных возможностей, и каждый раз выдавал четкий ответ: "НЕТ!!!" Но в душе теплилась маленькая надежда, словно росток ландыша под снегом. Вдруг на все эти миллионы "НЕТ" существует даже не "ДА", а "может быть". Может быть, еще не поздно все вернуть, может еще у него есть шанс. Один на десять тысяч миллиардов, но есть???
      Он мчался по шоссе, не разбирая дороги, не останавливаясь на светофорах. Он мчался навстречу серому грязному утру. Оно наступало, мрачный свет лился сквозь тяжелые тучи. Не было не то, что намека на солнце, не было даже мысли о его возможном появлении.
      Он несся по городу, мимо домов, но ни в одном из них не было горящего огня. На улицах не было ни машин, ни прохожих. Это был чужой безлюдный город. Но там были и горящие окна, и люди на улицах, и машины... Но он их не видел, потому что они его не видели. Они были невидимками друг для друга: Он и реальный мир. Он был за пределами этого мира, этот мир выкинул его, словно чужеродный организм, словно вирус, от которого надо избавиться.