- Вот что, ребята, - сказал Криков, - этот парень темнит. И начальнику в Алма-Ату позвонили зря. Это ты, Алькен, горячая голова... Мое мнение таково: Ннколенко, конечно, соучастник преступления, а иначе откуда бы знать ему то, что он знает? Но не убийца. Антон прав: на месте преступления он не был и пистолета в руках не держал...
      А как же, как же иначе? Я помню, давно это было, я сам тринадцатилетним оболтусом был и выменял у такого же, как я, револьвер. "Шпалер" тогда говорили. То была ржавая железка без щечек на рукояти и пружины. Я мыл его в керосине, драил шкуркой, смастерил пружину и довольно искусно вырезал из дубовой доски шечки. Так я не успокоился, пока не узнал систему револьвера. То был забытый сейчас всеми "Смит-вессон".
      Криков помолчал, но, видимо, вспоминал что-то забытое.
      - Отобрал у меня тогда эту занятную игрушку отец.
      И сдал в милицию... Там сразу увидели, что криминала нет.
      Несмотря на мои старания, "Смит-вессоп" был, конечно, не пригоден к применению: весь в раковинах, барабан не вращался, пружину, помнится, я использовал от будильника. Только что легонько клацал курком. А вот лекцию мне прочитал уполномоченный НКВД интересную. Калашников была его фамилия, из первых чекистов. Помню, он говорил, что с удовольствием бы вырыл большую яму и похоронил бы в йен все оружие, какое есть... Если бы в нем не было необходимости...
      Криков ловко, артистически выхватил из-под своей неопрятной рубашки вороненый ухоженный пистолет системы Макарова.
      - Вот он, голубчик. Люблю ли я его? Нет. А уважаю.
      Как неприятного, но необходимого пока помощника. И только. Если б вдруг стало возможным, выбросил без сожаления. Стреляю не хвастаясь, нормально.
      - Так для чего я вам рассказал всю эту притчу? -спро.
      сил Криков.
      И ответил:
      - Большинство мальчишек до определенного возраста любит оружие, интересуется им, мечтает о нем. Со временем у большинства это проходит. Любовь к оружию как к предмету игр "в войну" заменяется серьезным к нему отношением. Но и в старшем возрасте у таких, как этот Николенко, остается мечта иметь "свой" пистолет. У одних-"для самообороны". У других-для нападения. Я не раз отбирал незаконно хранящееся оружие, но не встречал владельца, который бы не знал его системы. Однажды один шестнадцатилетний "малолеток", участии воровской группы, когда я спросил, какой пистолет у них был, так и отрезал: "Парабеллум "Борхард Люгер", 08, калибр 9..." И действительно, они украли у одного бывшего фронтовика нетабельный парабеллум. Трофейный... Только самые безразличные называют любой пистолет "дура", "машинка". А Николенко парень неглупый, сразу видно. Так что давайте думать и действовать. Вот ознакомтесь со списком похищенных из магазина вещей.
      Антон взял бумажку, на которой числились под номерами, как в ведомости:
      1. Часы мужские наручные "Полет"
      в металлическом корпусе - 12 шт.
      2. То же в корпусе из золота - 3 шт.
      3. Часы наручные дамские "Чайка" - 10 шт.
      4. Костюм мужской, светло-серый,
      польского производства - 1 шт.
      5. Транзисторный радиоприемник
      "Орбита" - 1 шт.
      6. Портфель из кожзаменителя - 1 шт.
      - И все? - спросил Антон.
      - И все, - ответил Криков. - Что, мало?
      - Да нет... Тысячи на полторы наберется... Меня удивляют часы. Откуда в сельмаге "Полет"? Их и в городе не всегда купишь.
      - Правильно подметил. "Кубанцы" собираются двадцатилетие совхоза отмечать. Наметили премировать передовиков. Вот запмаг и расстарался, "выбил" часы... Но тут вот еще что. Воры в магазине были недолго, перерыли все, разбросали, видно, искали деньги. Но не нашли, продавец воскресную выручку - почти 2 тысячи рублей - в мешок с мукой спрятал. Непорядок, конечно, надо представление писать. Я думаю, им деньги крайне нужны были. На прилавке коробка кэртопная стояла, там бумажками оставалось рублей пятнадцать и мелочь. Все сгребли... Если бы не деньги искали, они бы вещей побольше взяли. Там были другие костюмы, получше, обувь хорошая, еще кое-что...
      А ведь у них машина имелась...
      Звякнул телефон, Булатов взял трубку.
      - А-а, здравствуйте, Валентина Артуровна!.. Да, все у меня. Маленькое совещание за круглым столом. Вот это здорово!.. Идем.
      Алькен положил трубку, победоносно взглянул на товарищей и сказал:
      - Пошли к Смолиной. Установлена личность убитого.
      - Здравствуйте, мужчины. - Смолина со всеми поздоровалась за руку. Как дела?
      - Спасибо, неважно, - за всех отметил Булатов. - Мой оптимизм оказался дутым - эти старшие товарищи меня подавили своей эрудицией.
      Криков нетерпеливо перебил.
      - Что у вас новенького, Валентина Артуровна? Опознали?
      - Опознали ребята из НТО. У убитого, сами знаете, руки сильно обгорели, но Геннадий сделал все отлично.
      И вот результат. Это справка учетного отдела. А это-.
      адресного бюро.
      Читали все сразу. Причем Криков, конфузясь, надел очки.
      - Добро. - Криков положил на стол бумажник. - Добро. Я даже и не думал, что все так просто обернется с убитым.
      - Улица Заречная, улица Заречная, - пропел Булатов, - улица знакомая моя... А где она, эта улица?
      - Не за горами, - сказала Смолина. - Ну что ж, распределим роли?.. Я думаю так: Антон, вы сходу отправляйтесь на Заречную, где живет мать убитого Александра Захаровна Рыбина. Я считаю, пока открываться не надо, правда? Легенду на месте придумайте, смотря по обстановке. Согласны?
      Антон кивнул головой.
      - А моя роль, товарищ режиссер? - осведомился Булатов.
      - Ваша? Вам идти к Егорову. Он сегодня трезв, я звонила на базу. Злой, видно, как бешеная кошка. Я не назвалась, просто спросила, можно ли выписать помидоры для столовой, так он послал меня к богу в рай. У него, сказал, не только что помидоры, даже ананасы растут. Так вы его, Алькен, поостудите и постарайтесь узнать все про машину, про ключ и тэ дэ.
      - Ну, а Евмеитий Пахомович, видимо, знает, что делать. - Смолина критически осмотрела наряд майора. - Ничего, хорош. Как вас Алла Алексеевна терпит, не пойму,
      Криков сказал опять противным голосом.
      - Переживет. Слюбится-стерпится... Я похмеляться пойду. На рынке пиво завсегда свежее, с воблой пойдет. - Он действительно достал из кармана пиджака сухую и тонкую как фанера рыбину. - А на пузырь часы загоню, Он достал допотопные карманные часы с крышкой и длинной цепочкой.
      - Мозер, с чугунным механизмом, - пояснил Криков. - Но серебро. Я уже три раза их загонял. По десятке.
      Дешевле не уступаю. Купите, Валентина Артуровна, не про"
      гадаете...
      - Куплю, - серьезно ответила Смолина. - Подарю музею. Ну а я, други мои, если не возражаете, займусь Николенко. Надо его срочно "расколоть", пока не поздно. И этим надо заняться. - Она положила на стол несколько фотографии. Там были изображены стреляные пистолетные гиль.;ы.
      - Вот эта найдена в "Волге". А эти-в другом месте...
      Посмотрите на капсюль, на след бойка... Ну, как?
      - Пожалуй, стреляны из одного пистолета, - не сразу сказал Криков, разглядывая снимки в лупу.
      - А что, Валентина Артуровна? - спросил Булатов,
      - Да нет, это у меня пока догадки. Если подтвердятся, вечером скажу.
      - Связь держим через вас, Валентина Артуровна. Или через дежурного. Но лучше через вас, - сказал Криков.
      Когда мужчины выходили из управления, Криков сказал, вроде бы так, сам себе: "Должна она "расколоть"
      парня. Должна. Она у нас психолог"...
      Шматлай нашел по плану города улицу Заречную. Она не зря носила свое название: начинаясь от самого берега реки, обрывалась на городской черте. Антон начал обход за квартал до нужного ему дома. Он шел по дворам, листал домовые книги и паспорта, задавая обычные в таких случаях вопросы. Прошло около получаса, пока он не подошел к нужному дому А° 45.
      Шматлаю открыла калитку опрятная старушка. В руках она держала таз с огурцами. Видимо, на стук пришла с огорода.
      - Здравствуйте. Я из горкомхоза, - представился Антон. - Надо посмотреть план участка...
      - Можно показать, - сказала старуха, - почему же не показать, раз надо? Есть план, дом наш плановый... Заходите в избу.
      Антон вошел в чистенькую комнату. Некрашенные полы чисто выскоблены и вымыты. Опрятные половички, занапески на окнах, коврик-панно с лебедями...
      - Вы одна живете? - спросил Антон.
      - Одна, сынок, одна. Все разбежались, разъехались.
      Одна осталась я...
      Антон перелистал домовую книгу. Записей много, но после каждой штамп "выписан"... "выписан"...
      - Вот тут прописан был Смирнов Виктор Иванович, это кто?
      - Квартировал у меня, учитель. Молоденький такой...
      Два года жил, потом, слышь, женился. Квартиру дали, съехал...
      - А Рыбина Нина - дочь ваша?
      - Да, дочка. Старшенькая. На целину с мужем подалась, в Кустанай, Медсестра она, муж на комбайне. И Ирина записана там, тоже дочка. Она в Свердловске живет.
      Инженерша...
      Шматлай слушал, а сам смотрел на записи, где значился Рыбин Семен Андреевич. Два раза записан. Два раза выписан.
      - Семен - это сын ваш?
      - Сын, - тускло ответила старуха.
      - Тоже уехал?
      - Уехал, - старуха безнадежно махнула рукой. - Недалеко тут он. На руднике...
      Антон насторожился.
      - Так, значит, на руднике... Работает там?
      - Шофер он на самосвале. Уголь возит. Да что толкуто? Что говорю, толку, что работает? Сколько заработает, столько и спустит на водку. А ты что, сынок, про Сенькуто? - вдруг настороженно спросила старуха. - Ты не из милиции, случаем?
      - Из милиции я, - тихо сказал Шматлай. - Из милиции, Александра Захаровна. Вы уж меня извините, но поговорить надо с вами. О Семене...
      Ему было тяжело. Сидит перед ним эта опрятная старушка, сложила на коленях руки, смотрит на него, Антона, тревожными, испуганными глазами, чует материнское сердце что-то недоброе...
      - Что же он опять натворил, Сенька, узнать хоть можно?
      Проглотил Антон этот вопрос, ничего не смог ответить.
      А она и не настаивала. Сама стала говорить.
      - Я-то и виновата, сама виновата... Как бросил нас хозяин, муж мой бывший, Семену только тринадцать вышло.
      Пошла я тогда работать няней в детскую больницу. Бывало и в две смены работала... Чужих нянчила, а своего недоглядела. Как первый раз взялся за ножик, порезал одного по пьянке, только тогда и спохватилась. Поздно, видишь, было, девятнадцатый ему шел, работал уже на автобазе. Год отсидки дали. Вернулся. Я за ним тогда глядеть стала, шагу чтоб лишнего не сделал. А разве углядишь за взрослым?
      И кричит еще: "Ты брось мне это, мать, мне нянька не требуется теперь. Иди вон своих недоносков пестуй".
      Подался он тогда в Сибирь. Заработаю, сказал, денег, приеду. Заработал... Заработать деньги везде можно, работай только. Тюрьму он заработал опять, подрался там по пьяному делу, год снова дали... Запрошлый год прислал мне из тюрьмы карточку свою и письмо. Пришли, мать, денег, написал, на табак нету. Послала я ему тогда пятнадцать рублей.
      Старуха смолкла. Антон достал было пачку сигарет, но тут же сунул ее обратно в карман.
      - Да ты кури, кури. У меня и муж курил, и Сенька табакур тоже... Приехал он в прошлом году, как раз на рождество. Пожил с неделю и на рудник уехал. Общежитие ему там дали. Думала, за ум возьмется, да где там... Как приедет, так пьяный...
      - Александра Захаровна, а когда он у вас последний раз был?
      - Позавчера был, в субботу... Пришел с каким-то...
      - С кем он был? Вы его знаете?
      - А кто его знает? Мало кого он сюда водил? Мужик какой-то...
      Антон заволновался.
      - Но вы же его видели? Какой он? Александра Захаровна, расскажите, это очень важно!
      - Да что рассказывать? В окошко только и видела, что двое пришли. Сенька и еще один. Стемнело уже, да и дождь тогда шел... Со спины только и видела. В плаще был if, вр де, в сапогах...
      - Высокий? - перебил Антон.
      - Нет. С Семена ростом, а то и пониже. Они из калитки сразу во времянку подались. Семен как приведет кого, так в избу не идет, во времяпку норовит. От глаз.
      - В какую времянку?
      - В огороде у нас, на задах. У егоровского забора стоит. Когда этого дома не было, жили мы в тон времянке...
      Семен тогда и не родился еще.
      - Что они там делали, Александра Захаровна, не знаете ли?
      - Как не знать? Водку пили, что еще? Зашел Сенька ко мне, десятку до получки попросил. Нету, говорю. А он кричать: "Сыну родному жалко? Ты же огурцами наторговала, в чулок прячешь?". Пожалела, дала десятку. Притих он и говорит: "Мы, мать, с товарищем затемно уйдем, в рейс надо. Так ты не беспокойся". И правда, утром никого там нет, во времянке. Только бутылки на столе и накурено - страсть.
      - Бутылки? Где они?
      - Сдала я бутылки. У нас в магазине на товар их принимают. Восемь штук было с под водки и пива. Так я песку килограмм взяла. Одну, правда, бутылку не приняли.
      Заграничная. Длинная такая. Я ее под постное масло приспособлю. Да вон она и стоит.
      Антону нужна была эта бутылка. Но ему нужна была и фотография Семена. И письмо, которое он прислал из колонии. И он попросил все это. На время, сказал. И тут же в душе обругал себя мягкотелым хлюпиком... А в уме - как гвоздь, до боли: "Ведь мать она... ведь не знает еще всего... позовут ее скоро в тот подвал, на опознание"...
      Старуха безропотно согласилась. Она порылась в допотопном комоде и подала Антону конверт.
      - Там письмо и карточка тоже. Берите, раз надо... Про Сеньку только сообщите, если что.
      - Сообщим, - через силу сказал Шматлай. - Только вы мне еще времянку покажите...
      - Идем, посмотри... Раз надо.
      "Там же остались окурки, а может быть и еще что", - думал Антон, шагая вслед за хозяйкой но притоптанной между грядками дорожке.
      Во времянке были застеленная байковым одеялом раскладушка, дощатый стол на ножках-крестовинах и две табуретки. Под потолком висели сухие березовые веники и пучки какой-то травы. Земляной пол был чисто выметен, некрашенный стол выскоблен добела.
      - Прибралась я здесь после них. Полную тарелку окурков выкинула.
      - Куда выкинули? - с надеждой спросил Антон.
      - Куда же еще? - удивилась старуха. - В мусорный ящик. Теперь у нас удобство есть - на углу ящик железный поставили, туда мусор кидаем. Не накапливаем в оградке.
      А ящик машина каждое утро увозит... Вот только коробок папиросный остался.
      На узеньком подоконнике лежала коробка от папирос "Казбек".
      - Это сын ваш такие курит?
      - Нет. Сенька сигарки курит, эти, как их? В красных пачках... А коробок, наверное, того, другого, что с Сенькой был.
      - Так я коробочку заберу, Александра Захаровна, ладно?
      - Бери.
      Времянка стояла в самом конце огорода, впритык к низенькому, потемневшему от времени забору, за которым начиналась другая усадьба. На ней высился добротный кирпичный дом под выкрашенной зеленой краской жестяной крышей.
      - Хороший дом, - сказал Антон. Сказал так, лишь бы не молчать.
      - Хороший, - охотно согласилась старуха. - Только ведь у каждого свое. У них тоже горе, у Егоровых, в хорошем-то дому. Машину у них мазурики украли. В воскресенье...
      7
      Смолина нервничала.
      - Где вы пропадали, Антон? Есть новости? У меня тоже. Выкладывайте сначала свои. Только коротко, самую суть. Я в цейтноте.
      - Суть так суть. Егоров сосед с Рыбиными.
      - Знаю. Булатов установил, что ключ от машины Егоров не потерял. Он сам два года назад дал его Рыбнпу.
      "Вспомнил" об этом, когда Булатов сообщил Егорову о том, что с помощью его "Волги" совершено два преступления.
      Еще что?
      - Семен Рыбин жил на руднике. Работал на топливной базе.
      - Что? На топливной базе. Антон, да это... Ну хорошо, что еще?
      Антон выложил на стол свои трофеи: бутылку из-под рислинга, папиросную коробку, фотографии и письмо из колонии.
      - В субботу вечером Рыбин явился в дом своей матери с каким-то дружком. Известно только, что ростом он нс высок. Значит - не Николенко. Оба ушли ночью. Из этой бутылки пилп. Такие папиросы курил неизвестный. Я достаточно популярно излагаю?
      - Хорошо. - Смолина тщательно осмотрела со всех сторон почтовый конверт, фотографию, прочла письмо...
      Усмехнулась невесело: и это писал сын: "С приветом с холодного севера... вышли деньги".
      - Ну ладно, к делу. Бутылку и коробку сдайте в НТО, пусть попытаются найти отпечатки пальцев. Фотографию надо срочно размножить. Узнайте, есть ли в торговой сети города - в магазинах и ресторанах - папиросы "Казбек"
      фабрики "Ява". А теперь главное. Николенко сознался, что взял на себя чужое дело. Остальное я могу только предполагать. Николенко запуган кем-то до шокового состояния. А предполагаю я вот что. Этот "кто-то", убивший Рыбина, заинтересован в том, чтобы пустить розыск по ложному пути, во всяком случае, затянуть время. Я думаю, этот человек бежал из колонии. Основания? Пожалуйста. Николенко меня спросил, обязательно ли и как тщательно разыскивают человека, который, как он сказал, "ушел из тюрягн". Я привела ему несколько примеров, он слушал с великим вниманием. Он же мальчишка и, как я поняла, не совсем плохой. У него, видимо, очень неблагополучная жизнь! Антон, вам предстоит с ним говорить, я свои возможности исчерпала. Сегодня же мы должны знать все то, что знает Николенко. Но прежде возьмите у секретаря нашего отдела все ориентировки о нераскрытых преступлениях за последнее время. Обратите внимание на побеги.
      Потом поговорим.
      Когда Шматлай был у самой двери, Смолина сказала:
      - Антон, вы, пожалуйста, не сердитесь, "то я... командую. Звонил полковник, он прилетает ночью. Утром в девять ноль-ноль всем быть у него.
      Шматлай ушел. А через несколько минут позвонил Криков.
      - Валентина Артуровна, это я. Говорю из автомата. Запишите: пивной ларек № 26 на Рыночной улице. Знаете? Хорошо. Скажите Булатову, что буфетчик - его тезка, между прочим, - по сходной цене купил час тому назад часы "Полет". Новенькие, прямо из магазина. Пусть заинтересуется немедленно. Еще просьба. Я тут пиво пью с одним другом, так пусть его сфотографируют. И сегодня же изготовят фотографии. Хочу ему сюрприз сделать. Все понятно? Тогда бегу, "друг" ждет...
      Когда Булатов с двумя оперативниками из городского отдела уехал на Рыночную, Смолина позвонила Шматлаю.
      - Вы еще у себя? Что новенького?
      - Читаю ориентировки. Пока что ничего.
      - А я поехала в прокуратуру, потом - на рудник. Приеду - позвоню.
      Шматлай листал ориентировки... Вот в Одессе кого-то ограбили, преступник скрылся... Разыскивается злостный неплательщик алиментов... Ушел из дому и не вернулся мальчик четырнадцати лет, зовут Виктор. Это из Краснодара... Кража из железнодорожных контейнеров... Еще ориентировки, еще и еще... Большинство в последующих сводках отменяется. Значит, преступления раскрыты.
      А вот побег. Из исправнтельно-трудовои колонии совершил побег особо опасный рецидивист Чернов Александр Поликарпович. Он же Татосов, он же Шварц. Кличка - "Черный". Осужден за грабеж и нанесение тяжких телесных повреждений, срок 8 лет. Отсидел три года. Приметы...
      Антон не сразу уловил связь между этой скупой ориентировкой и сегодняшней беседой с матерью Семена Рыбина.
      А когда понял, его охватило волнение. Адрес! Адрес колонии, из которой бежал этот "Черный"! В той же колони"
      два года тому назад отбывал срок Рыбин.
      Антон еще и еще раз прочитал ориентировку, вызубривая ее наизусть. Приметы: рост метр шестьдесят два. Коренаст. Волосы темные. Лицо круглое, шея короткая. Особые приметы: на левой руке нет указательного пальца.
      Так, так, - повторял Антон. - Так, когда бежал этот Шварц? Так. Две недели тому назад... - Шматлай, торопясь, просмотрел оставшиеся ориентировки. Больше ничего, заслуживающего внимания, не было. Он набрал по внутреннему номер дежурного.
      - Шматлай говорит. Срочно надо в следственный изолятор. Разгонная машина есть?
      Задержанного ввел в камеру пожилой прапорщик. Молча козырнул и вышел.
      Николенко стоял у дверей, вытянувшись по-военному.
      "В колонии вышколили", - подумал Шматлай и сказал:
      - Садись, Александр. Хочешь, закуривай. - Он положил на стол сигареты.
      - Бросил, гражданин следователь...
      - Это хорошо, что бросил. А почему говоришь "гражданин"? Почему не "товарищ следователь"?
      Парень чуть заметно встрепенулся. Антон приметил быстрый, будто бы обрадованный взгляд.
      - Что, задержали?.. - спросил он и осекся.
      - Это ты про Черного? - равнодушно откликнулся оперативник.
      - Поймали, значит? Скажите?
      - Постой, постой, Саша, не торопись. Ты же знаешь, меня спрашивать не положено. Я тебе обещаю, что расскажу все, когда ты отсюда выйдешь. Я уверен, что это будет скоро.
      Николенко вдруг сник. Потух мелькнувший было в глазах огонек, они стали тусклыми, безразличными. и он сказал:
      - Меня нельзя туда... на волю. Я сам себя сдал в стирку. На сухари...
      "Проигрался в карты, обязан стать подставным лицом", - понял Шматлай. Он часто имел дело с такими парнями. Через его руки проходили охотники за ондатровыми шапками, похитители велосипедов, мотоциклов и даже автомобилей. Немало было и просто парней, искаженно понимающих романтику: любителей "побалдеть" в подъездах, покуражиться над прохожим, беспричинно избить. Он видел наглых, бессмысленно жестоких, склонных к микровандализму юнцов. Такие с дикими воплями переворачивают скамьи в парках, бьют плафоны на улицах, срывают телефонные трубки. Пойманные за руку, поначалу ведут себя также нагло, дерзко, с вызовом. А когда поймут, что с ними не шутят, сразу скисают, становятся слезливыми и жалкими. И это понятно. Такие юнцы растут, как правило, во внешне благополучных семьях, где и речи нет о материальной нехватке. Повидал таких Антон. В колонии их называют "бакланами".
      Николенко был другим. Он попал в беду.
      - Проигрался, значит... Как - не спрашиваю, где - тоже. Воспитывать сейчас не буду, примеры приводить не буду. Учти - я спешу. И советую, для твоей же пользы скажи одно: зачем дело взял на себя, кто тебя заставил? Повторяю: для твоей же пользы...
      Ннколенко с минуту о чем-то думал, на лоб, прикрытый челкой, набежали морщинки. Потом сказал:
      - А вы знаете, гражданин следователь, что мне будет, если я па них сыпану?
      - Знаю. Ничего не будет. Да разве это предательство - разоблачить убийцу? Соображай, парень, соображай...
      - Гражданин следователь, - медленно заговорил Николенко. - Я отбыл срок. За дело. Сделал обрез из негодного ружья... Не стреляло оно. Было. У пацана часы снял.
      Дали полтора года. Так я же работал, девятый класс в колонии кончил... На полгода раньше отпустили. А потом?
      Дальше что? Все попрекают: тюремщик, бандит.
      - Кто попрекает?
      - Мачеха... Отец тоже. Сам всю дорогу глаза заливает, а я - бандит. Ушел я, хотел в Норильск податься. Там у меня сестра старшая... Приехал сюда, денег нету... А здесь эти.
      Он вдруг резко встал со стула, скинул рубашку-раснашонку.
      - Смотрите, гражданин следователь. Вот... и вот.
      И здесь.
      На плечах и предплечьях парня были темно-фиолетовые, местами багровые синяки.
      - Кто это тебя?
      - Он, папа Шварц. Черный, то есть. Пьяный был. Иди, говорит, в мелодию, только ночью иди. Признайся и держись пять дней, не меньше. А то смотри, говорит. И тело мне выворачивал, как клещами.
      - И ты терпел?
      - Я б ему, гаду, дал, хоть он и здоровый... Да их же двое было.
      - Двое? - Антон положил на стол фотографию Рыбнна. - Второй этот?
      Николенко внимательно посмотрел на снимок, отрицательно покачал головой.
      - Нет. Не он. Этот молодой, а тот, второй, лет сорока, не меньше. Но тоже здоровый... Давайте, гражданин следователь, пишите. Все расскажу, что знаю.
      Через час Шматлай сдал задержанного тому же пожилому прапорщику. Уже в дверях Николенко остановился.
      - Можно вопрос, гражданин... - Шматлай укоризненно на него посмотрел, и парень поправился: - Товарищ следователь?
      - Спрашивай.
      - Сегодня вызывала меня следователь, Валентина Артуровна. Правда, что ее мужа бандиты убили?
      - Правда, - ответил Шматлай, хотя ничего и не знал о личной жизни Смолиной.
      - А она добрая...
      Прапорщик так же бесшумно закрыл за собой дверь.
      Через несколько минут Антон был в управлении. Ни Смолиной, ни Крикова с Булатовым на месте не оказалось.
      - Кто из руководства есть? - спросил Шматлай дежурного.
      - Полковник у себя. Прилетел раньше, чем предпола
      галось, другим рейсом... Прямо из аэропорта-в управление.
      И еще через несколько минут в кабинете начальника управления собрались имевшиеся в наличии оперативники.
      В машбюро выбивали дробь пишущие машинки. Печатались приметы предполагаемого убийцы, ориентировки.
      В городе опасный преступник. Он вооружен. Задачи поставлены коротко и четко: перекрыть аэропорт, вокзал, шоссейные дороги, пересекающие город. Усилить наряды ночной милиции и подвижные моторизованные группы.
      Бдительно охранять магазины и склады.
      - Теперь ищите, - жестко сказал Антону полковник, - Обо всем докладывать мне. Все свободны.
      Смолина вернулась с рудника около шести, когда коекто в управлении уже опечатывал сейфы. С нею был молоденький лейтенант, он достал из багажника машины потрепанный черный чемодан и прошел вслед за Смолиной в ее кабинет. Сразу же она позвонила Шматлаю: - "Приходите".
      - Знакомьтесь, - сказала она, когда Шматлай явился. - Это лейтенант Арутюнов, участковый инспектор с рудника?
      Лейтенант козырнул.
      - Мы сейчас обыскали комнату в общежитии, где жил Рыбин. Вот все его пожитки, - Смолина указала на чемодан. - Но сначала расскажите вы.
      Шматлай коротко рассказал.
      - Так. Хорошо... Даже здорово! Покажите-ка показания Николенко.
      Несколько минут она внимательно читала, аккуратно складывая исписанные четким почерком Шматлая листки на полированную поверхность стола.
      - Здорово, - сказал она еще раз. - Значит, второй, вернее, первый, с которым познакомился Николепко и которому проигрался, - пожилой, с лысиной и золотыми коронками? А прочтите-ка это, - она достала из папки мятый обрывок листка бумаги в клеточку.
      "Буду скоро. За фиксатым чистая хата. Скажи. Достань сучок, хоть сдохни". - Вот что прочитал Антон и брезгливо положил обрывок на свои бумаги.
      - Это я нашла в чемодане Рыбина. В брюках, в этом, как он называется? В пистончике... Ну ладно, остальное расскажу позже. Вы обедали, Антон? Да? Молодцом. А мы нет, с утра во рту ни крошки. Пойдем к Клаве, пока она не закрыла. Вы подождите здесь, почитайте протоколы.
      Может быть, и наши дадут о себе знать.
      Но пришел только Булатов. Он был молчалив, даже угрюм. Положил на стол несколько фотографин, на которых был запечатлен мужчина в белой капроновой шляпе в разных ракурсах.
      - Где Валентина? - спросил Булатов.
      - Сейчас придет.
      Помолчали. Антон перебирал фотографии и в душе завидовал ребятам из НТО. Здорово научились работать скрытой камерой. Будто в упор снимали.
      Только когда пришла Смолина, Булатов сказал:
      - Боюсь я за Крикова. Ушел он с этим, - он показал на фотографии, пока я возился со своим тезкой-буфетчнком. Аликом его зовут, сукиного сына. Часы он купил новые, "Полет" в золотом корпусе. За восемьдесят рэ.
      Дешевка.
      - Как узнал? - с тревогой поинтересовалась Смолина. - Буфетчика не вспугнул?
      - Профессиональная тайна. Да вы не беспокойтесь, он, тезка то есть мой, о часах и думать забыл. Он ведь водкой торговал в розлив из-под прилавка. Я ларек- опечатал.
      Сейчас у него другие заботы... Меня вот старик беспокоит.
      - Да нет, все будет в порядке, - сказала Смолина, по Антону показалось, что сказала она это не очень уверенно. - А пока давайте подводить итоги того, что мы имеем.
      У меня ведь еще есть новости. Догадки о пистолете подтвердились. Помните, я показывала фотографии гильз?
      Теперь слушайте внимательно.
      Месяц тому назад я возбудила уголовное дело по факту ограбления охранника Угарцева на топливной базе. Поздно вечером на железнодорожной ветке, прямо на полотне, его оглушили, ударив сзади. И сняли ремень с кобурой и пистолетом "ТТ". Дальше. Следов никаких. Но у Угарцева сохранились стреляные гильзы, он как-то раз тренировался в стрельбе по мишени. В той машине, где убит Рыбий, тоже нашли гильзу. Мы их тщательно изучили. Стреляны из одного пистолета.
      - Дела-а, - протянул Булатов.
      - Да, дела. Послушали, мальчики, теперь посмотрите, - Она открыла стоявший в углу чемодан и бросила на стол потертую, видавшую виды кобуру. - Вот вам и разгадка по делу об ограблении Угарцсва на топливной базе.
      Рыбин честно выполнил приказ: "Достань сучок, хоть сдохни". Ясно? Мне ясно это стало, когда Антон сообщил, что Рыбин жил на руднике и возил уголь. Но ехала я на рудник без особой надежды. А тут сразу - и записка, и вот эта кобура...
      Булатов и Шматлай слушали, стараясь не пропустить ни слова. А Смолина продолжала:
      - и это еще не все. Рыбин в прошлую пятницу забрал свой паспорт, который находился у коменданта общежития.
      Сказал, что хочет записаться в библиотеку.
      Некурящий Булатов взял сигарету, прикурил, неумело затянулся и закашлялся.
      - Черт возьми, - сказал он, - теперь можно клеить железную версию.
      - Можно, - подтвердила Смолина. - Начнем? Кто смелый?
      - А если я попробую? - подал голос Шматлай.
      - Давай, Антон. Дерзай.
      - Угарцева ограбили месяц тому назад. Значит, записка Рыбину была доставлена раньше. Как - мы пока не внаем. Рыбин выполнил приказ - добыл пистолет. "Черный" появился у Рыбина не раньше, чем в прошлую пятницу. Почему так думаю? Валентина Артуровна добыла данные о том, что Рыбин до пятницы исправно работал, не пил, ночевал в общежитии. А в пятницу вдруг забрал свой паспорт и пошел...
      - "Записываться в библиотеку", - вставил Булатов.