Опасные тропы натуралиста (Записки ловца змей)

      Пока я катился по осыпи и гремел камнями, шум распугал все живое вокруг меня. Когда же я затих, послышались шорохи и голоса обитателей гор.
      Где-то далеко внизу выл выводок шакалов: голодные щенки звали мать. Потом сверху донеслось обиженное тявканье лисы и тут же, свистя крыльями, совсем рядом пролетел кеклик. Видно, лиса не успела его схватить и с досады затявкала. Немного погодя шакалята затихли: наверно, кто-нибудь из родителей принес добычу. Вдруг совсем рядом загремел иголками дикобраз. Это он кого то испугался. Может быть, меня почуял?
      Говорят, дурная голова ногам покоя не дает. У меня же покоя не было не только ногам, но и самой голове. Под ней ле жал рюкзак, в котором были сухари, банка консервов и фляга. Как бы там ни было, усталость взяла свое: и я сначала задремал, а потом уснул. Спал крепко, но недолго. Разбудили меня камни, сыпавшиеся сверху. Спросонья ничего не мог понять, но тут же вспомнил, что лежу на каменной осыпи и что вскакивать мне нельзя, прикрыл голову руками и громко выругался. В ответ -- новый поток камней. Тут я завопил что было мочи. Наверху кто-то приглушенно рявкнул, потом затопал по камням, и все стихло. Кто там был, я так и не узнал, но до утра больше не спал. Когда рассвело, увидел, что лежал всю ночь на самом краю обрыва. Глянул вниз -- высота всего метра три, а под обрывом отличная торная тропа.
      В лагерь пришел часа через полтора. Дядька стал было ругаться, но, увидев мою расцарапанную и распухшую физиономию, замолчал и полез за аптечкой.
      Больше напрямую я не ходил. По тропе, даже самой извилистой, путь всегда оказывается короче. Недаром по ней до меня прошли уже сотни людей.
      САРАНЧА
      Наш лагерь стоял у подножия громадного пика. Его острый темно-серый конус возвышался над окружающими холмами. Курбан-Нияз в первый же день показал нам пик и сказал:
      "Это Каптар-хана. Ее видно отовсюду. Если заблудишься, ищи Каптар-хану. Увидел -- иди к ней. На Каптар-хану придешь, в лагерь придешь".
      Каптар-хана служила нам отличным ориентиром все время, пока мы работали в окрестных ущельях. Первое, что мы видели, поднимаясь по утрам, -- склоны Каптар-ханы. Последнее, что отмечал глаз, когда мы укладывались спать, -черный силуэт Каптар-ханы на звездном небе. Нам уже настолько примелькались ее зеленые склоны и темная скалистая вершина, что мы не обращали на них внимания и не замечали изменений. Я говорю мы, не имея в виду Костю. Костя замечал все. Однажды утром он показал нам небольшое бурое пятно, которое появилось на зелени склона. Однако тогда мы спешили на охоту и не придали этому значения. Когда же к обеду мы вернулись в лагерь, пятно увеличилось вдвое.
      -- Что там такое? -- заинтересовался Костя. -- Неужели кто-то выкосил этот участок?
      -- Э-э! -- недовольно протянул Курбан-Нияз. -- Кто будет косить богару1? Косить стали бы где-нибудь возле воды, где трава высокая. На богаре трава низкая.
      -- Куда же исчезла трава? Там же видно глинистую почву.
      -- Не знаю. Надо сходить посмотреть.
      Пообедав, мы пошли к пятну, которое за это время стало еще больше. Даже издали нам стало видно, что край пятна шевелится. Когда же мы подошли поближе, то увидели множество бескрылых, толстых кузнечиков. Перегоняя один другого, кузнечики ползли по земле в одном направлении и по пути пожирали всю зелень. Вот один кузнечик подполз к травинке, схватил ее передними лапами и вгрызся в основание. Несколько движений мощных челюстей -- и травинка склонилась к земле. Кузнечик перехватил травинку, быстро, словно втискивая травинку в себя, сожрал и пополз к следующей. Так же поступали и тысячи его собратьев. Позади кузнечиков оставалась голая земля.
      -- Чигиртка2! -- воскликнул проводник.
      -- Саранча, --догадался я.
      -- Да, это кулига нелетных молодых личинок саранчи, -- сказал Костя. -Хорошо еще, что их не так много.
      Пятно саранчи занимало в поперечнике метров двести, и на каждом метре были сотни саранчуков. От беспрестанного движения множества челюстей раздавался негромкий стрекот, словно где-то за стеной шили на машинке.
      -- Разве это немного? -- удивился дядька. -- Да тут десятки тысяч этих тварей!
      -- Бывают кулиги в несколько миллионов особей. Такая стая способна уничтожить все зеленое на десятки километров своего пути. Эта кулига тоже наделает беды, если только доберется до посевов или садов. Нужно сообщить в районный центр. Вы идите дальше одни. Я съезжу в район.
      Костя вернулся в лагерь, и вскоре наш грузовик, оставляя за собой шлейф красноватой пыли, побежал по дороге.
      Саранча продолжала продвигаться все дальше в одном направлении. Вдруг из-за скалы появилась майна. Птица села на землю в самой гуще саранчи и принялась бить клювом во все стороны. Каждый удар убивал саранчука. Очень скоро майна радостно чирикнула и набрала полный клюв битых саранчуков.
      Длинные задние ноги насекомых торчали по обе стороны ее головы, точно у птицы вдруг выросли усы. Скворец вспорхнул и скрылся за скалами.
      Следом за первой майной к кулиге прилетели другие скворцы. Они тоже набрали по полному клюву саранчи и улетели.
      -- Теперь саранче конец, -- довольно улыбаясь, сказал проводник. -Скоро здесь будет такая птичья тамаша3, что ни один саранчук не уйдет. Всех съедят.
      -- Им по радио сообщат, что в этом месте появилась саранча и срочно нужно ее уничтожить! -- насмешливо сказал дядька.
      -- Не по радио, а одна птица скажет другой, та -- третьей, и так пойдет во все стороны, как у людей узун-кулак4.
      -- Значит, по-твоему, птицы могут разговаривать?
      -- Конечно могут. Я сам не раз видел, как майна предупреждала своих соседей о появлении ястреба или кошки.
      -- Ну допустим, что сигнал тревоги они подавать друг Другу могут, но что касается сообщений о еде, то это ты, Курбан-Нияз, хватил через край.
      -- Не веришь? Давай спорить!
      -- А на что будем спорить?
      -- Если я буду прав, отдашь мне свой нож. Дядькин охотничий нож давно привлекал внимание проводника.
      -- А если прав буду я?
      -- Возьми у меня что хочешь!
      Дядька и Курбан-Нияз ударили по рукам. Часа через два мы возвращались в лагерь и издали увидели, что над кулигой вьется птичья стая. Здесь были не только майны. Гораздо больше было розовых скворцов. Одни птицы прилетали и садились в самую гущу саранчи, другие взлетали и с полными клювами летели прочь. Птицы кружили над кулигой саранчи.
      В ее разгроме принимали участие и кеклики. Подойдя поближе, мы спугнули несколько выводков. Курочки с квохтаньем побежали к скалам, а за ними, как шарики, катились птенцы-пуховички.
      -- Ну как, друг? -- торжествующе показал на птиц Курбан-Нияз. -- Их, наверно, по радио известили?
      Дядька молчал, снял с пояса нож и протянул его проводнику. Проводник принял нож обеими руками, вынул его из ножен, попробовал лезвие рукой, одобрительно поцокал языком и... вернул дядьке.
      -- Возьми обратно. Мой узбекский пчак1 не хуже. Только в другой раз, если чего не знаешь, не спорь... Костя приехал ночью.
      -- Утром придет опылитель, -- сказал он. Едва только солнце взошло над дальней грядой гор, как к лагерю подъехала машина с пузатой цистерной вместо кузова.
      -- Где саранча? -- выскочив из ее кабины, спросила резвая девица неопределенного возраста.
      -- Может быть, раньше позавтракаем? -- предложил дядька.
      -- Поедим после. Опыление лучше всего проводить, пока не высохла роса.
      -- Ну тогда сейчас покажем, -- сказал Костя. -- Володя, заводи свой драндулет!
      За прошедший день кулига продвинулась километра на три, а сейчас замерла на месте. Саранчуки едва шевелились, но все же грызли траву. Численность их значительно сократилась. Птичье пиршество нанесло саранче ощутимый урон. Наша машина, а за ней и опылитель объехали кулигу и встали поперек ее движения. Солнышко пригревало, и саранчуки начинали двигаться активнее. Они обтекали машины и двигались в том же направлении, что и вчера.
      -- Чем будете опылять? -- поинтересовался Костя.
      -- Арсенитом кальция.
      -- Мышьяковистым кальцием? Так ведь это сильный яд, который убьет всех птиц! Неужели нельзя применить менее ядовитое вещество?
      -- Ничего не поделаешь. Лес рубят -- щепки летят!
      -- Да вы в своем уме? -- не сдержался Костя. -- Вы посмотрите, сколько скворцов и других птиц налетело пастись на эту кулигу! Не смейте распылять мышьяк. Птицы справятся с саранчой и без вашего участия!
      -- Вы сами, наверно, не в своем уме! -- язвительно ответила девица. --Это кулига Доциостаурус марокканус--саранчи марокканской, одного из самых опасных видов. Я обязана не допустить продвижения кулиги. Надеяться на птиц я не могу!
      -- Посмотрите, что делается над кулигой! Видите, какая масса птиц пожирает ваших страшных марокканусов! Эти же птицы подберут всю отравленную саранчу и подохнут. Яд убьет не только их, но и их птенцов, которым они отсюда носят пищу. Пожалейте хоть этих малышей, ведь вы же женщина!
      -- Сейчас я не женщина, а агроном-энтомолог, -- отрезала девица. -- Не мешайте мне выполнять свои обязанности!
      Тем временем шофер машины-опылителя подготовил свой агрегат к работе и надевал комбинезон и маску.
      -- Вот человек! -- возмущалась агроном-энтомолог. -- Сам поднял тревогу, сообщил о появлении саранчи, а теперь сам же возражает против ее уничтожения!
      -- Признаю свою ошибку, -- сказал Костя. -- Погорячился. Не думал, что птицы так скоро разыщут кулигу.
      -- Я вам уже сказала, что на птиц надеяться не могу!
      -- Дочка, Костя -- ученый человек. Если он говорит, что беда будет, зачем не слушаешь? -- тронул девицу за рукав Курбан-Нияз. -- Вчера здесь было черно от саранчи, сегодня ее уже только половина осталась, завтра птицы остальных соберут. Зачем хочешь плохое дело делать?
      -- Не троньте меня! -- взвизгнула девица. -- Я нахожусь при исполнении служебных обязанностей! Вы ответите за это! В разговор вмешался дядька.
      -- Милая девочка, вы, кажется, решили нас напугать? Стоит ли тратить энергию?
      Агроном-энтомолог решительно ринулась к опылителю и скомандовала:
      -- Начинайте работу!
      Опылитель взвыл, выбросил облако ядовитой пыли.
      -- Да что же это делается! -- закричал Костя. -- Володя, ставь машину им поперек пути. Нельзя допустить, чтобы это злодейство совершилось!
      Наш маленький грузовик сорвался с места, переваливаясь на неровностях склона, обогнал опылитель и подставил борт под его передок. Опылитель остановился, но продолжал выбрасывать яд.
      -- Уберите машину с дороги! -- истерически визжала агроном-энтомолог. -- Я вас отдам под суд!
      Костя, Курбан-Нияз, дядька и я встали перед опылителем.
      -- Не пустим! -- решительно заявил Костя. -- Все равно не пустим! Выключай свою машину!
      -- Вы отравитесь! -- кричал шофер опылителя, высунувшись из кабины и сдернув маску. -- Без маски здесь находиться нельзя!
      -- Трави меня, скотина! -- заревел дядька. -- Немцы не убили, так ты отрави!
      Шофер опылителя выключил мотор. Ядовитое облако исчезло.
      -- Вы что, сумасшедшие? Ради чего вы мешаете нам уничтожить опасного вредителя? Прочь с дороги! -- кидалась на нас агроном-энтомолог.
      Она бесновалась и визжала, но мы стояли как вкопанные и никак не реагировали на ее маневры.
      Грозя нам самыми страшными карами, агроном-энтомолог села в кабину опылителя и уехала.
      В этот день мы на охоту не пошли. Боялись, что, как только мы уйдем, вернется ретивая потребительница саранчи. Она появилась вечером. Вместе с ней на газике приехал главный агроном района. Он пригласил к себе в машину Костю и попросил всех не мешать их беседе. Они объехали участок поражения и долго наблюдали за птичьим пиршеством. Потом главный агроном подъехал к опылителю и что-то долго говорил агроному-энтомологу. Что он говорил, мы не слышали, но лицо у энтомолога пылало как мак. Главный агроном дружески простился с нами и уехал. За ним последовала и агроном-энтомолог на опылителе.
      Через два дня о кулиге, страшной Доциостаурус марокканус напоминала только трава, съеденная саранчой.
      К сожалению, остались и "следы" работы агронома-энтомолога. Мы находили мертвых скворцов и кекликов. Каждый раз, когда Костя натыкался на мертвую птицу, болезненно морщился и уходил в сторону. Даже несколько минут работы опылителя стоило жизни нескольким десяткам птиц! Не хоте лось думать о том, что случилось бы у подножия Каптар-ханы, если бы... Впрочем, зачем думать о том, чего не произошло?
      "МОКРЫЕ" ДНИ
      Через несколько дней погода совсем испортилась Тяжелые темно-серые тучи, словно грязная вата, заполнили окружаю щие ущелья, скрыли горы и, цепляясь за кусты, медленно поползли совсем рядом с нашим лагерем. Дождь то мелкой водяной пылью, то плотными, крупными, больно бьющими каплями лил круглые сутки. Даже воздух казался насквозь пропитанным водой. Глинистая почва склонов так разбухла от влаги, что размазывалась под ногами, как тающее масло, и на самом маленьком уклоне ноги неудержимо сползали вниз. Подняться же по склону было совершенно невозможно. Ходить по горам стало опасно, и Костя запретил покидать лагерь. К тому же в дождь все змеи прятались, и отыскать их было очень трудно.
      В палатках стало так сыро и холодно, что мы сначала переселились в кузов грузовика, а потом переехали в кишлак. Здесь в глинобитной кибитке1 стало и суше и теплее.
      В первый же день мы дочиста вымыли автомобиль, просушили у очага отсыревшие спальные мешки и привели в порядок все снаряжение. Потом потянулись скучные дни вынужденного безделья.
      Каждое утро мы выходили из кибитки с надеждой увидеть солнышко и хоть кусочек голубого неба, но всякий раз нас встречала пронизывающая сырость тумана и низкое хмурое небо, покрытое темными тучами.
      В горных кишлаках развлечений мало. Соседи здесь знают друг друга, пожалуй, лучше, чем кто-нибудь из них знает сам себя. Секретов здесь нет. Вся жизнь на виду. Приезд в кишлак незнакомых людей -- целое событие. Дом наших любезных хозяев превратился в мужской клуб. С раннего утра и до поздней ночи наше жилище было битком набито мужчинами. Затянувшееся ненастье не позволяло вести полевые работы, и многие были свободны .
      Жена и другие члены семьи нашего хозяина беспрерывно кипятили и подавали гостям кок-чай2.
      Закон гостеприимства у горцев в крови. Любому гостю уважение и почет. Гостю отдадут последнюю лепешку и, укладывая спать, укроют одеялом, если даже оно в доме единственное. Ни сам хозяин, ни один из его домашних не выражали неудовольствия по поводу ежедневного нашествия гостей и хлопот, связанных с этим. Наоборот, хозяин был очень доволен и гордился тем, что его дом стал в эти дни центром кишлачной жизни. Нам же было очень неловко причинять беспокойство и без того большой семье, и мы хотели переехать во двор кишлачной школы, но Курбан-Нияз очень неодобрительно отнесся к этому. Он спросил Костю:
      -- Хозяин чем-нибудь тебя обидел?
      -- Что ты, Курбан-Нияз, здесь очень хорошо. Нас встретили как родных. Просто и мне и всем остальным очень неприятно, что из-за нас добрым людям нет покоя.
      -- Тогда нельзя переходить. По обычаю гор, чем больше гостей в доме, тем больше хозяина уважают. Если гость покидает дом и уходит в другой, доброе имя хозяина уходит вместе с ним. Это кровная обида хозяину!
      Пришлось нам остаться в том же доме, и нашествие гостей продолжалось.
      О чем бы ни говорили гости, а начинали они с разговоров, не имевших никакого отношения к змеям, беседа неизменно заканчивалась темой о змеях. Все мы (кроме шофера) хорошо знали узбекский язык и принимали в этих беседах активное участие. Всех нас осаждали вопросами, но больше всего Костю. Мы с дядькой обычно отмалчивались.
      Костя охотно вступал в разговоры, но не столько отвечал на вопросы, сколько сам расспрашивал об окружающей местности и змеях, встречающихся в окрестностях кишлака.
      В кибитке гости садились вдоль стен на кошму, перед ними расстилали дастархан1, подавали лепешки, сладости и сухие фрукты. Время от времени в дверь кибитки просовывалась женская рука с горячим чайником. Неторопливое обстоятельное чаепитие продолжалось весь день.
      Вандоб -- сравнительно небольшой кишлак, и все же ежедневно в кибитку приходило десятка два мужчин. Большинство из них составляли довольно молодые горцы, однако и самые уважаемые вандобцы -- седобородые аксакалы2 -- не обходили кибитку нашего хозяина. Аксакалы всегда приходили чуть попозже молодых, и, как бы ни тесно было в кибитке, старикам обязательно находилось удобное место в почетном углу. Все горцы -и старики и молодые -- держались с достоинством, но без заносчивости. На дружеские шутки обижаться не полагалось. Наоборот, весельчаки-острословы пользовались особым уважением. Удачная шутка или не менее удачный ответ вызывали такой взрыв дружного хохота, от которого, казалось, даже стены кибитки ходили ходуном. У стариков верховодил наш хозяин -- седой как лунь, рослый, но уже слегка сгорбившийся старожил Вандоба усто3 Мамашарип, у молодежи -- учитель кишлачной школы Карим-домулло4.
      До нашего приезда в Вандоб аксакалы по пятницам обычно собирались в кишлачной мечети, где имам5 кишлака после молитвы читал им Коран и священное писание мусульман -- хадисы Сунны. Послушать это чтение заходили и мужчины помоложе. После нашего появления поведение мужчин изменилось. В первую же пятницу почти все они сидели в нашей кибитке.
      Имам кишлака -- мулла Кори-Абдусаттар6 до этого тоже был среди гостей, но в пятницу не пришел. В полдень, когда, как обычно, раздались его крики, созывавшие односельчан на молитву, только один из стариков кряхтя поднялся с кошмы, вышел из кибитки и медленно поплелся к мечети. Все остальные мужчины словно не слышали надсадных завываний муллы.
      На следующий день, в субботу, мулла Кори-Абдусаттар пришел к нам, как и раньше, но, здороваясь, поджал губы и укоризненно заметил, что о боге и молитве забывать нельзя. Все горцы промолчали. Мулла уселся на свое обычное место и молча принял предложенную ему пиалу с кок-чаем. Однако через несколько минут и он принял участие в общем разговоре. В это время Костя, расспрашивая о чем-то одного из гостей, достал записную книжку и делал в ней какие-то пометки. Как это иногда случается, все почему-то притихли, и вдруг раздался негромкий, но слышный всем голос муллы Кори-Абдусаттара:
      -- Правильно, Костя, запиши, запиши, как найти это место! Там ты обязательно найдешь клад, который ищешь! Тишина в кибитке сразу стала напряженной.
      -- О каком кладе вы говорите, почтеннейший мулла? -- не отрываясь от записной книжки, спросил Костя.
      -- О том самом, который вы пытаетесь отыскать, пользуясь людским невежеством! -- притворно сокрушенно вздохнув, язвительно ответил мулла.
      Костя отложил записную книжку и повернулся к мулле:
      -- Высказали: "пользуясь людским невежеством"? Мулла сверкнул глазами и, словно стреляя в упор, отрывисто бросил:
      -- Да!
      -- Откуда вы это взяли, почтеннейший мулла?
      -- Эх, Костя, Костя, -- покачал головой мулла Кори-Абдусаттар. -Ученый ты человек, а не знаешь того, что божье слово все равно будет выше любой твоей науки. От всевышнего не скроешь никаких черных намерений. Любое тайное намерение можно разгадать, если знать священные хадисы Сунны! Священное писание содержит все мысли людские, и никто ничего нового придумать не может. Все предопределено аллахом!
      -- Подождите, почтенный мулла... -- пытался остановить его Костя.
      -- Нет! Я не буду ждать! Хватит вам морочить головы простым людям! Пусть все узнают правду! -- почти закричал мулла Кори-Абдусаттар. -Слушайте меня, люди! Слушайте, что говорит священная Сунна!
      В кибитке и без того было тихо, а после этих слов тишина стала звенящей.
      -- Вчера, в день святой пятницы, читал я святую книгу хадисов. Никто из вас, нечестивцы, -- обратился мулла к старикам, -- не пришел ни помолиться, ни послушать слово божие! Вы предпочли, как бабы, развесить уши и внимать тому, кто дурачит вас, выманивая сокровенную тайну! Если бы вы слушали святое слово в мечети, то не отверзли бы уста свои перед нечестным человеком!
      -- Что ты хочешь этим сказать, почтеннейший Кори-Абдусаттар? -- перебил его усто Мамашарип. -- Я не позволю тебе позорить моих гостей! Докажи их вину! Пока я слышу только одни оскорбления!
      -- Всем известно, Мамашарип, что ты безбожник! -- набросился на него мулла Кори-Абдусаттар. -- Но мало кто знает о том, что ты и вероотступник, предавший веру своих предков и тайно перешедший в подданство русского царя, чтобы спастись от расплаты за воровство! Теперь я не буду больше молчать и расскажу всем, кто ты такой, а святое божье слово по срамит и тебя, и твоих нечестивцев-гостей навеки! Ибо нет божества, кроме аллаха, и Магомет -пророк его! Священная же Сунна есть слово божие, переданное нам, грешным, через пророка Магомета! Бисмиллохи рахмонир рахим1!
      В мертвой тишине мулла вытащил из-за отворота халата старую, истрепанную книгу, открыл ее на заранее заложенном месте, потом достал из поясного платка и водрузил на нос круглые очки, оглядел всех, поднял кверху палец левой руки, а палец правой руки упер в страницу раскрытой книги и торжественным назидательным тоном произнес длинную тираду на непонятном мне языке.
      -- Ну и что же? -- насмешливо сказал усто Мамашарип. -- Что ты доказал этим, мулла Кори-Абдусаттар? Ты забыл, что перед тобой сидят не улемы2, а молодые люди, которые не знают чужого арабского языка!
      -- Сейчас я переведу! --не смутился мулла. --Внимайте слову божьему! Этот хадис гласит: "Если кто-то ищет клады, то ему следует искать там, где люди часто и во множестве видят змей. Повелением аллаха всемогущего, змеи обязаны охранять скрытые сокровища, и только достойному путь к кладу будет открыт! " Что ты, безбожник, на это скажешь?
      Усто Мамашарип опустил голову и задумался.
      -- Молчишь! -- торжествующе воскликнул мулла Кори-Абдусаттар. -Молчишь, нечестивец! Видите, люди, он действовал с обманщиком Костей заодно!
      Среди гостей поднялся негромкий ропот.
      -- Подожди торжествовать, мулла! -- сказал вдруг сидевший рядом с ним Карим-домулло. -- Ты говоришь, что змеи обитают рядом со скрытыми сокровищами?
      -- Не я, а святое слово утверждает это! -- вскинулся мулла Кори-Абдусаттар.
      -- Я спрашиваю тебя, а не святое слово! -- резко осадил его Карим-домулло. -- Отвечай без уверток!
      -- Святое слово не может быть ложным! Хадис несет нам откровение аллаха!
      -- Хорошо, но ты утверждаешь, что, по священному писанию, там, где змеи живут гнездом, должны быть скрыты сокровища?
      -- Да! Я подтверждаю святое писание!
      -- Соседи, вы помните, как экскаватор копал котлован под здание школы-интерната в Заамине? -- обратился ко всем присутствующим Карим-домулло.
      -- Конечно! Конечно, помним! -- сразу же отозвалось несколько голосов.
      -- А как Раззак-экскаваторщик выкопал в одном месте змеиное гнездо -целую кучу змей, помните? -- продолжал
      Карим-домулло.
      -- Еще бы не помнить! Об этом в округе говорили целый год!
      -- А слышали ли вы, чтобы там нашли хотя бы одну медную монету?
      Возгласы стихли. Мулла Кори-Абдусаттар заерзал на своем месте, но Карим-домулло не дал ему вымолвить ни слова.
      -- Подожди, мулла. Я знаю, ты хочешь сказать, что экскаваторщик Раззак недостоин сокровищ и они, не открывшись ему, исчезли?
      -- Ты прочитал мои мысли! -- торжественно сказал мулла Кори-Абдусаттар. -- Это лишний раз подтверждает могущество аллаха, который вложил в твои уста мысли из моей головы!
      -- Не торопись, мулла, -- усмехнулся Карим-домулло. -- Ты еще не ответил на все мои вопросы! Отвечай дальше. Раз сокровища исчезли от экскаваторщика Раззака, значит, исчезли бы и от любого другого, если он недостойный?
      -- Выходит так, -- почувствовав подвох, уже неуверенно отозвался мулла Кори-Абдусаттар.
      -- Тогда объясни мне, темному, зачем охранять от недостойных сокровище, если оно все равно скроется от них?
      Тишина в кибитке сохранялась еще только одно мгновение, а потом грохнул такой взрыв хохота, какого я не слыхал ни до, ни после этого. Горцы умели ценить не только веселую шутку, но и остроумный неожиданный ответ.
      СКОРПИОНЫ
      В один из таких "мокрых" дней, окончательно ошалевшие от безделья, мы сидели возле грузовика, слушали радио и лениво болтали о всякой всячине. Дождя не было, но небо обложили тяжелые серые тучи, и он мог пойти каждую минуту. К тому же земля была очень сырой и ходить по горам было довольно рискованно.
      -- Хватит бездельничать, -- сказал Костя. -- Давайте поищем скорпионов. Нужно привезти живыми пару сотен этих
      "малюток"!
      Безделье надоело всем, и на ловлю скорпионов все отправились охотно. Все-таки развлечение.
      Костя привел нас в развалины старого кишлака и сказал:
      -- Работать будем парами. Один должен осторожно отваливать камни на старых стенах, второй -- быть наготове. Скорпиона нужно брать пинцетом и сажать в коробочку. Только будьте осторожны. Берегите пальцы. Скорпион колет ядовитым хвостом молниеносно. Уколет -- умереть не умрете, а орать будете. Да повнимательнее осматривайте камни и щели, прежде чем трогать стену руками. Скорпион может сидеть в щели и уколоть оттуда.
      Костя работал с Курбан-Ниязом, а я с дядькой. Дядька взялся отваливать камни. Мне пришлось приготовить пинцет и коробочку. Добрые полчаса мы сосредоточенно ломали стену. Камень за камнем летел в сторону. Стена становилась все ниже. Из-под камней вылезали мокрицы, многоножки, какие-то черные жуки и пауки, а скорпионов не было. Мы хотели бросить бесцельное занятие, но Костя велел продолжать, хотя и они тоже пока не нашли скорпионов.
      Когда от нашей стены остался только один, самый нижний ряд камней, Костя и Курбан-Нияз подошли к нам. Под первым же вывернутым камнем сидели сразу три скорпиона. Два желто-зеленых и один желто-черный. Они ощерились клешнями и воинственно задрали хвосты. Костя моментально ухватил пинцетом желто-черного скорпиона.
      -- Чего ждешь? -- крикнул он мне. -- Хватай того, который покрупнее!
      Скорпионы были не длиннее спичечной коробки, но вид у них был такой свирепый, что я протянул руку с опаской. Костя выругал меня и хотел схватить пинцетом одного из скорпионов, но тот стукнул по его пинцету хвостом и шмыгнул под соседний камень. Костя направил пинцет на другого скорпиона, все еще сидевшего с задранным хвостом, но по пути его пинцет стукнулся о мой. От неожиданности и я и Костя выронили пинцеты. Скорпион тут же шмыгнул вслед за удравшим соплеменником.
      Костя молча поднял пинцет и, не глядя на меня, сказал:
      -- Пойдем, Курбан-Нияз. Тут можно заразиться трусостью. Дядька тут же отобрал у меня пинцет и коробку и велел мне отваливать камни. Только под пятым камнем размером с добрый арбуз мы снова увидели скорпионов. Дядька отважно схватил одного из них пинцетом, сунул в коробку и тут же закрыл ее. Все обошлось благополучно. Когда же дядька схватил второго и открыл коробку, чтобы посадить его туда, первый пленник выскользнул из коробки, молнией мелькнул по дядькиной руке и быстро побежал по рукаву, направляясь к голове. Дядька бросил коробку и стал пинцетом колотить по рукаву, по которому бежал скорпион. Движения дядьки очень походили на танец папуаса. Костя сначала рассердился, но, глядя на танец дядьки, задохнулся от смеха. Скорпион спрыгнул с рукава на землю и был таков. Из раскрывшейся коробки убежал и другой.
      -- В крышке коробочки отодвигается картонка, туда нужно совать скорпиона, не открывая коробки, -- кое-как проговорил Костя, вытирая выступившие от смеха слезы.
      Как бы там ни было, десятка два скорпионов мы с дядькой в этот день поймали, а Костя -- раза в три больше.
      -- Костя, -- спросил я, -- правда ли, что, попав в огненное кольцо, скорпион не бежит из него, а убивает сам себя?
      -- Возьми скорпиона, посади его в это огненное кольцо и посмотри, что из этого выйдет, -- ответил Костя.
      Дядька не мог простить скорпионам пережитого позора и охотно взялся помогать мне в проведении этого эксперимента. Мы достали из коробки одного скорпиона. Дядька держал его пинцетом, отставив руку подальше от себя. Я рвал газету на ленты и укладывал их на земле небольшим кольцом.
      -- Что вы делаете, друзья? -- спросил нас подошедший Курбан-Нияз.
      -- Сейчас заставим скорпиона совершить самоубийство.
      -- Бросьте эту забаву, -- посоветовал нам проводник, -- со скорпионами шутки плохи.
      Мы не вняли голосу благоразумия. Кольцо было выложено, и нам не терпелось посмотреть, как скорпион сам себя убьет. Для этого мы посадили его в середину кольца и подожгли бумагу со всех сторон. Пока огонь был маленький, скорпион сидел спокойно, но, как только бумага разгорелась и на него пахнуло жаром, он проскочил сквозь пламя и пустился наутек.
      -- Держи! -- крикнул дядька. -- Хватай его пинцетом! Я погнался за скорпионом, но поскользнулся и, падая, инстинктивно выбросил вперед руки. Едва левая рука коснулась земли, как ее пронзила такая острая и нестерпимая боль, что я не удержался и боком шлепнулся на землю. На том месте, где моя рука коснулась земли, лежал раздавленный скорпион.
      Надо же было ему оказаться именно там, куда тянулась моя рука, и за какую-то долю секунды до смерти успеть кольнуть ее своим ядовитым крючком!
      Боль была такая, что я орал во всю глотку. Костя хохотал. Дядька растерянно смотрел то на меня, то на Костю, а Курбан-Нияз укоризненно качал головой.
      -- Ну чего ты кричишь, как баба? -- сказал проводник. -- Терпеть надо, ты мужчина. Сейчас принесу масло со скорпионом. Помажем, и боль пройдет.
      Костя не дал Курбан-Ниязу мазать больное место хлопковым маслом, в котором плавал дохлый скорпион, а сделал мне ванночку из раствора марганцовки.