-- Хорошо.
      По едва приметной колее я свернул в лес, не спуская глаз с "Жигулей". Если тому вздумается удрать, я мгновенно воздействую биополем. Но покуда Саныч послушно следовал за нами.
      Я остановился в зарослях орешника. Ну вот. Теперь с дороги нас никто не увидит.
      Мы сошлись у подножия могучей сосны, чьи переплетенные корни проглядывали из-под слежавшейся хвои то тут, то там. Не так ли переплелись и наши судьбы, подумал я.
      На Саныча было жалко смотреть. Предчувствие большой беды ясно читалось на его пергаментной физиономии.
      -- Что, Саныч, трещит голова с похмелья? Вдруг он бухнулся на колени:
      -- Хозяин, в чем я провинился?
      Вспомнил все-таки, сволочь, кто твой истинный хозяин, подумал я. Жаль, что поздновато.
      -- Ладно, незачем тянуть. Признавайся по-хорошему, много золотишка прикарманил?
      Судорога пробежала по его субтильной фигуре.
      -- Хозяин! -- Он схватил меня за руку. -- Это она тебя научила?! Она?! Не верь ей!
      Инна брезгливо ударила его по щеке:
      -- Придержи свой грязный язык, Саныч!
      -- Ты не ответил, -- продолжал я, одновременно мягко отстраняя жену.
      -- Чист я перед тобой, хозяин! Чист! Хлебом клянусь! Антошкой своим! Всем святым!
      -- Тихо-тихо, не горячись. Чист так чист. Тем более незачем волноваться. Мы просто проверим твою долю, а после спокойно разойдемся по домам.
      Саныч поднял на Инну полные страдания глаза.
      -- Я знал, что однажды ты сделаешь это.
      -- Ты сам себя наказал, -- сурово ответила она.
      -- Оставь моим хотя бы половину! -- взмолился он, обращаясь только к ней.
      -- Ты, кажется, вздумал диктовать условия?
      -- Ну треть!
      -- Гнусный мерзавец!
      -- Ну хоть что-нибудь! Им же не на что будет жить! -- Его поза выражала полную покорность судьбе. Он состарился на глазах.
      -- Саныч, хватит нудить, -- вмешался я. -- Сам скажешь, где тайник, или... Ты ведь знаешь мои возможности.
      -- Я скажу, -- молвил он одними губами, тупо глядя перед собой.
      -- Так говори.
      -- Я спрятал... Долгая пауза.
      -- Ну?
      -- Я спрятал его... -- Он словно набирал воздуха перед решительным прыжком в пустоту.
      -- Зануда!
      -- На Лесной Даче, -- и он сжался, как проколотый воздушный шар.
      Едва прозвучали эти слова, как мои давние, вроде бы напрочь забытые предчувствия вырвались из небытия. С Лесной Дачи начались мои приключения, ею они и закончатся. Это судьба. Рок.
      Одновременно я заметил торжествующий блеск в глазах Инны, но не придал этому значения.
      -- А ведь, помнится, я велел тебе взорвать ее.
      -- Я и взорвал. Все. Кроме... подвала. Я решил, что там самое надежное место для тайника. Никто не сунется. Бункер уничтожен, но лаз остался. Я прикрыл его металлическим листом и забросал валежником.
      -- Это лишний раз доказывает, какой ты лживый человек, -- поучительным тоном изрек я. -- Вини в своих несчастьях только себя.
      -- Только в этом и виноват! Только в этом! -- Он сложил перед собой ладони.
      -- Милый, пора ехать, -- Инна потянула меня за рукав.
      Весь ее облик дышал таким возбуждением, что если бы не Саныч, я овладел бы ею прямо сейчас, на этой упругой хвое, между голыми корневищами. Но, похоже, Инну переполняли другие желания.
      "Жигули" Саныча мы оставили здесь же, в зарослях. Расположились в "мустанге": мы с Инной впереди, Саныч сзади. В зеркальце я хорошо видел его. Попробуй он бунтовать, утихомирю в тот же миг. Но, кажется, Саныч и не помышлял о сопротивлении.
      Я повел машину к месту, одно упоминание о котором вызывало у меня нервную дрожь.
      * * *
      Лесной Дачи более не существовало.
      От барака, пристроек и забора осталась высокая груда мусора, заросшая вездесущим бурьяном. Лес молчаливо наступал на чужеродную территорию. В двух-трех местах укоренились пушистые елочки. Кстати, несколько елочек поднялось и на ведущей сюда колее, доказывая, что по ней не ездили по крайней мере последние два-три года. В густой траве шуршала какая-то живность.
      Из всех сооружений уцелел лишь колодец, тот самый, за которым я хоронился когда-то от пуль Саныча.
      Бедняга подвел нас к большой куче валежника и принялся разбрасывать ее.
      Мы с Инной наблюдали за его действиями.
      -- Нужна лопата. -- Он беспомощно оглянулся на меня.
      -- Возьми в багажнике.
      Вооружившись инструментом, он снял слой земли, под которым проглянул ржавый металлический лист.
      Саныч оттащил его в сторону.
      Показался узкий лаз, из которого дохнуло сыростью и чем-то затхлым.
      Саныч протиснулся в него, прихватив с собой лопату.
      -- Пошли! -- Инна потянула меня к черной дыре. Я невольно отступил, бормоча:
      -- Зачем? Он сам все достанет и принесет на блюдечке. С голубой каемочкой.
      -- Да ты что, милый?! -- Она смотрела на меня с недоумением. -- Если нам не находиться рядом, он и половины не покажет.
      -- Покажет, я заставлю.
      Но Инна не собиралась уступать. Понукаемый ею, я пролез внутрь. За мной последовала моя любимая жена, не обращая внимания на царившую повсюду грязь и пыль. Ее светлый брючный костюм моментально сделался похожим на спецовку трубочиста.
      Вспыхнул луч фонарика.
      Вот он, этот жуткий подвал, происшествия в котором как бы направляли все основные повороты моей судьбы. Здесь меня пытал Китель, здесь томилась Алина, здесь я впервые увидел Инну...
      Саныч копошился в углу. Поддев тяжелую плиту, он сдвинул ее в сторону. Под ней показалось углубление, заставленное какими-то коробочками и мешочками в полиэтиленовой пленке.
      -- Берите и владейте, -- обреченно выдохнул Саныч.
      -- Милый, -- шепнула мне Инна, -- спроси у него, но пожестче, есть ли другие тайники.
      -- Саныч, здесь все?
      -- Подчистую.
      -- А если честно?
      -- Все до последнего колечка. Я направил на него биополе.
      -- Все... все... все...
      -- Сомнений никаких, -- кивнул я Инне, затем обратился к Санычу: -Вытаскивай свои сокровища! Сейчас устроим ревизию.
      Он принялся молча доставать из углубления мешочки, но вдруг странно замер, а затем выпрямился в полный рост. Выражение его глаз заставило меня затрепетать.
      -- Вадим! Вспомни мои слова! Она погубит нас. Сначала меня, после -тебя.
      -- Спасибо, Саныч! -- послышался звонкий возглас Инны.
      -- Дьявол! Чудовище! -- убежденно проговорил он. -- Бог тебя покарает.
      -- Не за то спасибо, что золото отдаешь, -- как ни в чем не бывало продолжала моя горячо любимая жена, -- а за то, что сам привел меня в этот подвал. Такого подарка я не ожидала.
      -- Бог тебя покарает, -- тихо, но твердо повторил Саныч, словно оказавшись уже по ту сторону бытия.
      -- Неужели ты хоть на секунду мог вообразить, что я прощу тебя? Тебя, ублюдка, поднявшего на меня руку?! А перед тем, как подохнуть, знай, что твоя Вика с Антошкой тоже получат свое.
      Раздался странный хлопок, и на лбу Саныча расплылось отвратительное красное пятно.
      Он отлетел назад и рухнул на свой тайник, будто пытаясь прикрыть его своим телом.
      Прошла целая вечность, прежде чем я понял, что в правой руке у моей любимой пистолет, из которого она только что, на моих глазах, пристрелила Саныча.
      -- Инка! -- закричал я. -- Что ты натворила?!
      Никогда раньше я не называл ее Инкой.
      Она всем корпусом повернулась ко мне, держа оружие перед собой. Ее тонкие брови красиво сошлись у переносицы, напоминая крылья изящной хищной птицы, приготовившейся к атаке.
      -- Он получил свое!
      -- Отдай мне пистолет!
      -- Погоди, Вадим...
      -- Отдай пистолет! -- Я шагнул к ней.
      -- Не подходи! -- Она отступила назад. ,
      -- Отдай! -- Я сделал еще шаг.
      Она снова отступила, упершись спиной в сырую стену.
      -- Не подходи!
      -- Ты убийца! -- заорал я. -- Разве тебе не ясно, что теперь он всегда будет стоять между нами?! Я не смогу с тобой спать!
      Вдруг она чуть улыбнулась, будто приняв важное решение.
      -- Тебе и не придется. Знаешь, Вадим... Должна признаться: я разлюбила тебя. Имея такой дар, ты растратил его по пустякам. Ты мне неинтересен. У тебя нет будущего. Что ж, так, пожалуй, лучше для всех. Прощай, милый...
      -- Инна!
      Яркая вспышка была мне ответом. Что-то разорвалось внутри, и я провалился в пустоту.
      * * *
      Я медленно открыл глаза, пытаясь отогнать кошмарные видения.
      -- Инна! Нет ответа.
      Почему потолок белый? Ведь в нашей спальне он зеркальный, как захотела моя суженая.
      -- Инна...
      Я повернул голову направо, затем налево.
      Нет, это не наша спальня. Это... больничная палата.
      Значит, мрачный подвал на Лесной Даче, Саныч с дыркой во лбу, пистолет в руках Инны, яркая вспышка, разорвавшая мою грудь, -- не бред, не игра воображения, не фантазии полуночи?
      Это все было?!
      Скрипнула дверь, в палату заглянула молоденькая медсестра, может даже практикантка.
      -- Ой, очнулся! -- тихонько удивилась она и отступила в коридор, намереваясь, видимо, сообщить эту новость по инстанции.
      Я послал ей вслед мысленную команду вернуться.
      Сестричка подошла и села на стул у моего изголовья.
      -- Поведай мне, цыпленок, что со мной приключилось... К сожалению, знала она немного.
      Тем не менее я выяснил, что нахожусь в центральной больнице (кстати, в той самой палате, где некогда лежал Китель), что привезли меня на прошлой неделе в состоянии клинической смерти, что хирурги чудом вытащили меня с того света, что более шести суток я находился без сознания и что она должна немедленно позвать лечащего врача.
      Я отпустил ее -- пусть выполняет свой служебный долг.
      Мои мысли полностью переключились на Инну.
      Итак, я потерял женщину, с которой надеялся обрести долгое счастье и покой. Как она сказала в последнюю секунду? "Извини, Вадим, я тебя разлюбила..." Вот так! Открытым текстом, твердо, без всяких сантиментов. А дабы я не вообразил, что это шутка, подкрепила свои слова довольно точным выстрелом.
      Инна, Инночка, Иннуля...
      Некоторое время назад в какой-то газете мне попалась любопытная статья про имена, из которой я вычитал, к своему безмерному изумлению, что Инна -на самом деле мужское имя, означающее в переводе с готского "Сильная вода". Так звали одного из христианских мучеников. Оказалось, что в старые времена, когда имена давали по святцам, при крещении, Иннами девочек не называли никогда, ибо любой священник знал, что это таки мужское имя.
      Да, моя Инна и вправду -- сильная вода! В отличие от меня, она добьется своей цели.
      У нас были хорошие минуты, но полного слияния душ так и не произошло.
      Мне часто вспоминался один пример из школьной физики. Если взять две пластинки -- медную и свинцовую, плотно сжать их и оставить под давлением на несколько лет, то часть меди перейдет в свинец, а часть свинца -- в медь и пластинки крепко спаяются между собой. Это явление называется диффузией металлов.
      Мы прожили вместе достаточно лет, но диффузия наших душ так и не состоялась, хотя иногда я убеждал себя в обратном. Обманывался. Что тому виной? Разница в возрасте, которую, впрочем, я никогда не ощущал? Или несходство наших интересов, что, вероятно, ближе к истине? Несовпадение характеров? Но какой смысл гадать, если я потерял ее навсегда?!
      Инна...
      Я не держу на тебя зла, милая, и прощаю тебе все. Живи с миром. Жаль только, что твой последний выстрел получился не совсем удачным.
      * * *
      Первым посетителем, которого допустили ко мне, был Мамалыгин -- все такой же розовый, благодушный и невозмутимый. Хотя нет: пару раз я ловил за стеклами его очков то же выражение, которое приметил еще на похоронах Алины, -- сломали любимую игрушку.
      Он начал с того, что протянул мне голубоватую плоскую таблетку:
      -- Проглоти, это придаст тебе силы. Я последовал совету и тут же ощутил, как мое тело наливается энергией.
      -- Особых поводов для беспокойства нет, -- негромко проговорил Мамалыгин. -- Жизненно важные органы не задеты. Если бы не критическая потеря крови, ты давно поправился бы. Но теперь это вопрос нескольких дней...
      Он опять ни о чем не расспрашивал, словно отлично знал все детали случившегося.
      -- Что с Балашовым? -- спросил я.
      -- Убит наповал.
      -- Кто меня обнаружил?
      -- Грибники. Шли мимо, заметили колодец и решили напиться. Кто-то заглянул в подвал.
      -- Не многовато ли случайностей?
      -- Да, тебе крупно повезло в этом смысле, -- согласился Мамалыгин.
      Какая-то важная мысль завертелась у меня в голове, но ухватить ее сразу я не сумел.
      А Мамалыгин между тем продолжал:
      -- Очевидно, к тебе вскоре нагрянут следователи. Дело-то громкое. Весь город гудит как улей. Убийство плюс покушение. Взвесь, что ты скажешь. Отработай версию.
      -- А каковы факты?
      -- Хм! Убитый Балашов был связан с тобой по бизнесу. Это отрицать глупо. Машина Балашова обнаружена в лесу неподалеку от Жердяевки, где, кстати, он проживал с семьей. Известно, что вы часто встречались. Следователь считает, что вы оба были похищены с целью последующего выкупа некой преступной группой. Твоя личность была установлена с запозданием, поскольку никаких документов при тебе не обнаружили, а сам ты находился в бессознательном состоянии. И, наконец, последнее. Через два дня после происшествия исчезла твоя жена. Накануне она сняла со счетов фирм, владелицей которых являлась, крупные суммы. Следствие считает, что она собирала деньги для твоего выкупа. Но, вероятно, похитители обманули ее: деньги взяли, а саму убили... Вот так! Мне кажется, это вполне правдоподобная версия, снимающая с тебя всякие подозрения.
      Я снова подумал об Инне.
      Значит, пустив в меня пулю, она не побоялась вернуться домой и тут же заняться финансовыми операциями, стремясь снять со счетов как можно больше денег. Заодно прихватила сокровища Саныча да и все ценное, что было у меня. А после исчезла. Якобы бандиты похитили. Я не сомневаюсь, что "коридор" она подготовила заранее.
      Я даже испытывал нечто сродни болезненной гордости: вот какая у меня жена, хоть и разлюбившая! Инна -- "сильная вода"! Сильная личность!
      -- Вы знаете, где она сейчас? -- спросил я.
      -- Полагаю, далеко, -- усмехнулся он. -- И в полной безопасности. Кажется, у вас есть домик за границей? И даже не один?
      -- Да, на ее имя.
      -- Ну, вот видишь, -- развел он руками. -- Подумай, стоит ли раздувать эту историю.
      -- Я не собираюсь ничего раздувать.
      -- Вот и прекрасно. -- Мамалыгин поднялся. -- Поправляйся. Через несколько дней тебя выпишут. Я договорился, чтобы тебя кормили получше, а то при их рационе ноги недолго протянуть. Удачи! -- Он направился к двери.
      И тут наконец-то я ухватил ускользавшую от меня мысль.
      Ошметкин! Саныч не смог навредить ему по той простой причине, что тот находился под защитой Диара.
      По той же причине я остался в живых, хотя Инна стреляла в упор. Диар не вмешивается в события, но слегка корректирует их. Вот почему пуда прошла навылет, по "безопасной" траектории, не задев жизненно важных центров. Обойтись совсем без раны было нельзя, иначе на меня неминуемо падало подозрение в убийстве Саныча. Вот почему в нужный момент к Лесной Даче вышли какие-то грибники и заглянули в подвал.
      Я под такой же защитой, вернее, наблюдением, что и Ошметкин, и Сапожников, и Сарафанов. Но это означает...
      Мамалыгин еще не успел дойти до двери.
      -- Аркадий Андреевич! -- бросил я ему в спину. -- Я тоже диз?
      Он остановился, затем долго-долго поворачивался:
      -- Поправляйся, Вадим. А этот вопрос мы всегда успеем обсудить.
      Более полно ответить было нельзя.
      * * *
      Советы Мамалыгина помогли мне основательней подготовиться к неизбежному разговору со следователем.
      Он пришел в тот же день -- крупный мужчина с кустистыми бровями и царапающим взглядом.
      Прокачав его подсознание, я убедился, что никаких козней против меня он не строит, считая жертвой, но в принципе бизнесменов на дух не переносит, ибо, по его мнению, все беды от них.
      А какой из меня бизнесмен? В сущности, я всего лишь скромный литератор. А все дела вела моя жена. Моя бедная, несчастная, пропавшая жена. Нет ли о ней известий? Нет? Очень жаль!
      Могу ли я что-либо сообщить следствию? Разумеется!
      Нас с женой пытались терроризировать. Было несколько звонков с угрозами. Мужской голос. Мол, пришьем обоих, если не отстегнете. Но у нас таких денег отродясь не водилось. Да хоть бы и были -- с какой стати платить? Это -- наше, кровное, заработанное.
      Мы с женой решили нанять телохранителей, но опоздали. Меня, например, похитили средь бела дня в центре города. Брызнули чем-то в лицо, и я потерял сознание... Очнулся в каком-то подвале. В полной темноте от меня требовали, чтобы я написал записку жене. Один из голосов принадлежал тому, кто звонил по телефону. Но ни лиц, ни фигур своих похитителей я не видел. Особенности голоса? Разве что нарочитая грубость. Какое-то время я держался, но, когда они стали грозить пыткой, решил уступить. Бог с ними, с деньгами. Здоровье дороже. Однако едва я написал при свете фонарика записку, как получил пулю в грудь. Пришел в сознание только в больнице. На шестые сутки, как мне сказали.
      Знаю ли я Балашова? Конечно! Странный вопрос. Это ответственный работник одной из наших фирм. Кроме того, мы живем по соседству. У него милая жена, умница сын. Иногда собираемся вместе за столом, ходим за грибами.
      Находился ли он тоже в подвале? Вот этого не знаю. А почему вы спрашиваете? Убит?! Вы серьезно?! Боже, какое несчастье! Его-то за что? К финансам фирмы он не имеет ни малейшего касательства. Месть? Не знаю, не знаю... Балашов был исключительно скромным человеком. Трезвенником, хорошим семьянином. Бедная его жена! Как ей теперь поднять сына...
      Но сейчас меня более всего беспокоит исчезновение жены. Да, мне передали. Вы полагаете, еще есть надежда? Всякое, говорите, случается? Послушайте, я состоятельный человек и готов выплатить крупную премию любому, кто наведет на след. Если бы вы знали, как мне дорога эта женщина! Страшно представить, что эти мерзавцы надругались над ней. Найдите их и покарайте по всей строгости закона!
      Ну и так далее.
      Думаю, я неплохо справился с ролью. Инна осталась бы довольна. Но боюсь, у нее не будет случая оценить мое самопожертвование.
      Вспоминает ли она обо мне? Знает ли, что я жив?
      * * *
      После выписки я поехал в свою городскую квартиру. Здесь царил полный разгром, содержимое ящиков было разбросано по коврам. Исчезли все деньги и драгоценности. К счастью, осталась та самая сберкнижка. Значит, с голоду не помрем.
      Хуже, что я лишился блокиратора. В тех вещах, что мне выдали в больнице, я его не обнаружил. У следователя его тоже нет. Инне он без надобности. Не знаю, куда он мог запропаститься, но теперь мои возможности несколько сузились.
      К этому времени я уже знал, что как бизнесмен потерпел полный крах. Инна успела снять деньги со всех основных счетов, причем, как выяснилось, сделала это задолго до происшествия на Лесной Даче. Она, моя милая, готовилась к переменам в своей судьбе заранее и с легкостью обвела меня вокруг пальца. Деньги уплыли, зато мне остались все долги. Придется платить. А куда деваться? Не то, глядишь, меня опять похитят и будут пытать. На сей раз по-настоящему. Такова деловая жизнь...
      Приведя квартиру в порядок, я поехал в Жердяевку.
      Во дворе меня поджидал Степан.
      -- Да-а, хозяин... Дела-а... -- вздохнул он. -- Пропала наша хозяюшка, наша радость, наша пава ненаглядная...
      Он шумно горевал, утирая скупую мужскую слезу, но я заметил, что глаза у него хитрые. Глаза Пономарца-старшего.
      И вдруг я понял, что он все знает. Как и Мамалыгин. И что никакой он не Степан, а все тот же разлюбезный Иван Васильевич Пономарец, который омолодился на Диаре и снова вернулся к своим обязанностям в несколько ином качестве. А его Аннушка -- это Фекла Матвеевна, прошедшая ту же процедуру. Быть может, именно они обеспечивали круглосуточное наблюдение за мной. Они. знали про меня все-все-все. Каждый мой поступок, каждое слово, каждое движение души занесено в их тайный реестр. Но отчего мне такая честь? Почему доверенные лица высшего разума с такой тщательностью разглядывают меня в микроскоп, словно я какая-то важная экспериментальная лягушка? А может, так оно и есть? На мне ставится некий опыт, который вот-вот подойдет к концу. Что тогда? Мою память сотрут так же, как я стирал ее у Кителя, Макса, Белого, десятков других людей? (Пардон, не стирал, а запирал.) Или учудят чего похлеще? Судя по гримасам Мамалыгина, результат опыта -- отрицательный.
      -- Хозяин, раз пошли такие дела, надо бы завести пару собачек, -- донесся до меня голос "Степана". -- А то в прошлый раз посудачили об этом да забыли. А оно вон как повернулось!
      "Спой! -- мысленно приказал я ему. -- Любую песню! Шумел камыш..."
      -- Тут один мужик щенков афганской овчарки продает, -- как ни в чем не бывало продолжал "Степан". -- Что твои медвежата. Вот страху нагонят, когда подрастут! Столько шантрапы сейчас развелось, так и шныряют, так и шныряют, -- ну публика!
      "Пой же!" Я довел напряжение до предела.
      -- Брать или как? А то могу насчет бульдогов договориться...
      Биополе на него не действовало! А это означает, что он наделен дарами Диара в значительно большей степени, чем я. Кто же он, этот простоватый мужичок? А Аннушка?
      Пока ясно только одно: меня держат за подопытного кролика!
      Эх, задать бы жару этим экспериментаторам!
      Но я докопаюсь до истины! Сегодня же пойду к Мамалыгину и потребую объяснений. Скажу в глаза, что разгадал их тайные помыслы. Пусть ответит откровенностью на откровенность. Да, так я и сделаю. И буду настаивать, чтобы Пономарцов убрали с глаз долой. Надоели мне масленые рожи этих соглядатаев. Послать бы их всех к черту! Тоже мне, счастье привалило -- агент планеты Диар!
      -- Возьми овчарок, -- сказал я Степану. -- Если, конечно, твои хозяева не против.
      -- Не понял... -- осекся он. -- Ничего не понял. Какие хозяева? У меня один хозяин -- ты.
      -- Ладно, Степан, хватит дурака валять. -- И, оставив его с раскрытым ртом, я направился к дому.
      Внешне внутри все выглядело по-старому, но, пошарив по углам, я понял, что Инна успела поработать и здесь. Вот отчаянная девка! Исчезли не только деньги и драгоценности, но и фонотека. Как я теперь допишу "Паутину"? Хорошо, хоть дачу не успела продать. Впрочем, Пономарцы не позволили бы. Я им еще нужен для чего-то. Вернее, нужен Диару. Эксперимент продолжается. Ну поглядим...
      Выпив чашку кофе, я отправился к Вике.
      Она была дома. Черное платье, такая же косынка, черные глаза на бледном, похудевшем лице... Где твой румянец, Вика? Твоя жизнерадостность?
      -- Вадим, такое горе! -- Она припала к моей груди и зарыдала. -- Кому... он... помешал... такой слабый... беззащитный... -- доносилось до меня сквозь всхлипывания. -- А Инна? Как подумаешь...
      Я утешил ее, как мог, затем сообщил, что был должен Санычу энную сумму и потому, мол, прошу принять ее от меня.
      К деньгам она отнеслась равнодушно. Сказала, что возвращается на прежнюю работу. Уже договорилась, вот только Антошку страшно оставлять дома одного, ведь иногда придется дежурить круглые сутки.
      Я посоветовал ей не торопиться: что-нибудь придумаем.
      Она опять тихо заплакала.
      * * *
      Взвесив факты еще раз, я пришел к выводу, что нет нужды торопиться выяснять отношения с Мамалыгиным. А вдруг старикашка сотрет мою память? Моя неповторимая личность растворится в необъятности космоса, мой уникальный, единственный в своем роде житейский опыт, за который я заплатил дорогую цену, канет в никуда.
      Нет, прежде чем взять за жабры этого хитромудрого пройдоху, я должен кое-что предпринять.
      Почему бы, пока время терпит, не записать все случившееся со мной? Но этого мало. Надо еще найти надежного человека, который согласился бы принять на себя ответственность за судьбу моей исповеди. Человека порядочного и в то же время достаточно искушенного, способного услышать крик моей души. И еще: он должен находиться вне поля зрения Мамалыгина.
      В ту же ночь я принялся за книгу воспоминаний. Никогда еще не работалось с таким вдохновением...
      Одновременно я прикидывал, кому же передать ее на хранение, но никто из круга моего общения не подходил для намеченной роли.
      И вот тут-то судьба свела меня с вами, мой драгоценный друг!
      Помните нашу первую встречу? Просмотр иллюстраций к моей книге в кабинете художественного редактора?
      Признаться, взглянув на ваши работы, я страшно переполошился: на некоторых рисунках были изображены пейзажи Диара.
      Кошмарная мысль обожгла меня: вы -- тоже агент Диара и имеете особое задание относительно моей персоны. С большим трудом мне удалось скрыть смятение. Но пребывать в неизвестности я не мог и потому решил немедленно раскрутить вас, если это получится.
      Не знаю, сохранила ли ваша память хоть что-нибудь о том единственном вашем посещении моего дома?
      Я многое узнал о вас. Никакой вы не агент, а рисунки -- простое совпадение. Но главное: я понял, что вы именно тот человек, которого я давно ищу.
      Вы вправе спросить: коли так, то почему же впоследствии я вел себя по отношению к вам заносчиво до неприличия?
      Да все по той же причине: чтобы в случае катастрофы старикашка Мамалыгин не связывал мое имя с вами. А она, катастрофа, не заставила себя ждать.
      * * *
      Началась новая глава моей жизни.
      Первым делом я дал расчет чете Пономарцов, а на их место пригласил Вику. Она с благодарностью согласилась.
      Рана зарубцевалась удивительно быстро и совершенно меня не беспокоила, что я приписывал действию таблетки, переданной мне Мамалыгиным.
      В Союзе писателей ко мне отнеслись сочувственно, наш секретарь даже затеял сбор средств в мою пользу. Я поблагодарил, но просил не делать этого. Я не нуждаюсь, в отличие от основной массы пишущей братии.
      Нежданный сюрприз преподнесло мне издательство, предложив выпустить очередную книжку.
      Я с энтузиазмом взялся за подготовку рукописи. Хотел было собрать сборник рассказов, но все написанное прежде показалось мне легковесным. Я пережил серьезную драму, У меня появилось более глубокое видение человеческих характеров и судеб, и это должно было найти отражение в моем творчестве. Самой перспективной вещью выглядел роман "Паутина", но, перечитав готовые куски, я убедился, что работы здесь -- непочатый край и как долго она продлится, неизвестно.
      А рукопись издательство требовало в течение ближайших трех месяцев. Я так давно не печатался, что упускать предоставившуюся возможность было грешно.
      Здраво все взвесив, я решил подготовить опять-таки новую книгу очерков о науке, благо материала хватало. Не одними только взятками, да рэкетом, да проституцией жил наш славный городок.
      Пресловутая лаборатория порошковой металлургии на паях с "Вторчерметом" создала весьма перспективное безотходное производство, в политехе разработали уникальные гелиоаккумуляторы, в Институте энергетики велись интересные исследования по явлению сверхпроводимости, да и по космической тематике мне было что сказать...
      Едва в небе проглядывали звезды, как я поднимался в башенку и садился за письменный стол. Работалось споро. Я писал, не отрываясь, до тех пор, пока перед глазами не начинали расплываться разноцветные круги. Тогда я ложился здесь же на диван и погружался в короткий сон -- минут на сорок -пятьдесят. Затем поднимался и упоенно продолжал рукопись. К утру обычно было готово десять -- пятнадцать страниц текста.
      Вот что любопытно: за все это время Инна ни разу не явилась мне в снах, хотя я даже желал этого. Почему она не приходила? Алина когда-то не забывала напомнить о себе.
      Я смог всецело посвятить себя рукописи во многом благодаря заботам Вики, которая взяла на себя ведение хозяйства. В комнатах царила чистота, нигде ни пылинки, костюмы и рубашки всегда были отглажены, а еда подавалась в точно назначенный час.
      Потрясение, вызванное гибелью мужа, как это ни кощунственно звучит, благотворно отразилось на внешности Вики. В ее организме сгорел некий избыточный вес, и, оставаясь пухленькой, она приобрела весьма притягательную грацию. Ее румяные щечки побледнели и втянулись, лицо сделалось чуть скуластым, придав ее выразительным карим глазам пикантную удлиненность, -словом, славная толстушечка превратилась в броскую элегантную даму, не утратив при этом мягкости характера.
      Через несколько месяцев, когда она несколько пришла в себя, я мог бы спокойно сблизиться с ней. Кстати, как мне кажется, и она была не против. Но я не сделал ни малейшего движения навстречу. Не по каким-то там моральным соображениям. Суть в том, что я утратил всякий интерес к женщинам. Меня более не возбуждал их звонкий смех, кокетство и игривость вызывали глухое раздражение, а когда нежданный порыв ветра вздувал подол платья какой-нибудь красотки, обнажая стройные ножки, я спешил отвернуться, как если бы мне продемонстрировали нечто отталкивающее. Женская красота утратила для меня всякую привлекательность. Боюсь даже, что я стал женоненавистником, хотя всячески скрывал это даже от самого себя.
      К Вике я обращался исключительно на "вы", говорил вежливым, ровным тоном, а дабы она не строила на мой счет иллюзий, предложил однажды познакомить ее с серьезным коллегой-литератором, потерявшим несколько лет назад жену. Вика отказалась, но, кажется, поняла меня правильно, чему я был несказанно рад.
      В этот период я переменил многие свои привычки. Бросил курить, резко ограничил потребление спиртного. Все, что я себе иногда позволял, -- это бокал хорошего сухого вина либо бутылка темного пива. Раньше я мнил себя гурманом и любил вкусно поесть. Сейчас я довольствовался по утрам овсяной кашей, в обед -- бульоном с яйцом, по вечерам -- овощным салатом. Возможно, я потерял вкусовые ощущения и питался лишь потому, что организм требовал калорийю. Правда, деликатесы в доме не переводились, и редких своих гостей я по-прежнему умел принять с должным размахом.