Ничто не предвещало страшных событий, которые, подобно внезапному смерчу, разметали мои хрупкие надежды.
      * * *
      С чего же все началось?
      Как обычно, с пустяка.
      Время от времени меня охватывал книжный зуд. Я любил потолкаться по книжным магазинам и лавочкам, полистать новинки, порыться в залежах букинистических отделов.
      Как-то раз, оказавшись в "Современной книге", я настолько увлекся, изучая витрины, что не сразу обратил внимание на характерные сигналы, что давно уже настойчиво подавал мой хронометр-дизоискатель.
      Но прежде, чем я сообразил, что к чему, кто-то осторожно потрогал меня за рукав.
      Я обернулся.
      Рядом стоял приличного вида пожилой мужчина в коричневой вельветовой куртке и шляпе того же цвета.
      Несомненно, он-то и был дизом,
      -- Здравствуйте, Вадим Федорович! -- Мужчина почтительно приподнял край шляпы.
      -- День добрый... Однако...
      -- Захар Сапожников, -- отрекомендовался он и улыбнулся: -- Вспомнили?
      Да, фамилию я вспомнил. Но разве можно было узнать в этом румяном здоровячке того спившегося старика, что облизывал пивные кружки в задрипанной забегаловке?!
      Я уставился на него, как на восьмое чудо света. Неужто и впрямь Захар Сапожников, Сапог?!
      Моложавая внешность, чисто выбритые щеки, ясный взгляд... Свежая сорочка... А главное -- он покупал книги! Передав продавцу чек, он получил от него две пухленькие брошюры и переложил их в левую руку.
      -- Рад видеть вас в добром здравии, Захар, -- ответил я. -- А что не сразу признал -- извините. Вы так изменились...
      Он заулыбался.
      Мы отошли в сторонку -- к окну.
      -- Разрешите взглянуть на ваши приобретения, -- попросил я, собираясь с мыслями.
      Он протянул мне покупки.
      Первая книга называлась "Теплица на дачном участке", вторая -- "Имена Рюриковичей".
      -- Взял участок в садоводстве, -- пояснил Захар, в свою очередь изучая меня. -- Вот теплицу надумал ставить. Помидоры, болгарский перец и прочая петрушка. А эта -- про Рюриковичей -- для души. Все хочу докопаться, откуда мы, русские люди, пошли и где наши корни.
      -- Так-так. Очень интересно.
      -- Не ожидали? -- понимающе усмехнулся он.
      -- Признаться, удивлен. По-хорошему.
      И тут он поведал мне историю, суть которой сводилась к тому, что спустя месяц после нашей поездки в деревню брательники принялись копать новую яму для сортира на задах огорода и обнаружили кувшин, полный золотых монет. (Слово "брательники" было, кажется, единственным, сохранившимся в его речи от прежнего лексикона.) Клад после долгих споров сдали государству, а премию разделили честно, по-братски. Нормально получилось.
      Деревенские брательники поставили новый дом, наладили хозяйство, обзавелись автотранспортом, а Захар продал свою каморку и купил приличную однокомнатную квартиру. Само собой, обставил ее, оделся-обулся. Пить бросил. Как и брательники. Поначалу, правда, возникла у них мыслишка погудеть как следует на дармовые доходы. Но вовремя спохватились.
      -- Жаль было такие деньжищи пропивать, -- своеобразно прокомментировал Захар эту метаморфозу. -- Может, и не случайно они нам достались. Может, Бог того хотел.
      Теперь брательники -- уважаемые люди, крепкие хозяева. Хотя, конечно, многие завидуют. Кстати, вся деревня поголовно перерыла свои огороды. Но другого клада не нашлось.
      -- Может, зайдете? -- пригласил Захар. -- Я тут недалеко живу. С женой познакомлю. У меня и водочка хорошая найдется. Специально для гостей держу. Но сам пить не буду, вы уж не серчайте.
      -- Спасибо, Захар, как-нибудь в другой раз. А телефончик твой запишу с удовольствием.
      -- Эх, Вадим Федорович! А ведь с вас все началось. Мы с брательниками как ни сойдемся вместе, обязательно вас вспоминаем...
      Эта нечаянная встреча заставила меня крепко призадуматься.
      Сбросив информацию о дизах Мамалыгину, я более не интересовался их судьбой. Выходит, зря. Интереснейшие коллизии возникают! Недаром же "Иван Иванович" намекал, что Диар несет моральную ответственность перед этими людьми. Вряд ли кувшинчик с золотом оказался на нужном месте по чистой случайности. Как там изрек Захар? "Может, Бог того хотел..." Того хотел Диар! Каким же образом столь важное обстоятельство прошло мимо моего внимания? Лишь собственное легкомыслие тому причиной.
      Мною овладела смутная тревога. Нужно срочно проверить эту версию!
      Вернувшись домой, я принялся лихорадочно шарить по столам и ящикам, разыскивая старые записи. Все было разрознено и перепутано. И все же, приложив немало усилий, я восстановил полный список обнаруженных мною дизов. В нашем городе и окрестностях таких набиралось тридцать семь. Я отпечатал два экземпляра и проставил против каждой фамилии соответствующую дату.
      Затем, сгорая от нетерпения, вызвал Саныча и вручил ему один из экземпляров списка.
      -- Саныч, срочно собери самую подробную информацию об этих людях, особенно за период от указанной здесь даты. Меня интересует все: материальное и семейное положение, продвижение по службе, состояние здоровья, круг общения, личная жизнь, слухи, сплетни и так далее, понял? Действовать оперативно, но скрытно. Информацию передавай мне по мере поступления. Это очень важно.
      -- Сделаем, Федорыч.
      Первые сведения он принес уже на следующий день. Далее они поступали непрерывным потоком.
      Однако верный мой помощник не мог скрыть своего изумления.
      -- Федорыч, ты ничего не напутал? -- вопрошал он, почесывая плешивое темечко. -- Скучный народ. Мелочь. Сплошные лохи. Полный провал. Только время зря потеряли...
      Но я читал поступающие сводки как увлекательнейший детектив.
      Все дизы, практически все, познали успех. Что правда, никто из них не имел тех благ, которыми располагал я, и все же... Тенденция была очевидна. Бездомные получили квартиры, рядовые продвинулись по службе, неудачникам улыбнулась фортуна. Это в наше-то время, на фоне общего падения уровня жизни!
      Одни, вроде бывшего алкаша Сапога, нашли клад, другие выиграли в лотерею, на третьих свалилось нежданное наследство, четвертые затеяли удачное предприятие...
      Ничтожный инженеришка Ошметкин стал начальником крупного отдела и, судя по отзывам, имел виды на скорое повышение.
      Но особенно удивительно сложилась судьба некоего Сарафанова из "Вторчермета", которого я обнаружил, навещая Саныча еще на Полевой.
      Оказывается, некая организация сдала вместе с прочим металлоломом старый сейф, который долгие годы, кажется еще с предвоенной поры, пылился в подсобке. Сейф был закрыт, ключи утеряны и, по единодушному мнению коллектива, внутри не содержалось ничего, кроме, возможно, пожелтевших канцелярских папок. Так его и сдали под горячую руку.
      Сарафанов самолично выудил сейф из общей массы и кликнул автогенщика.
      И что же?
      В сейфе находились картины известнейших мастеров и древние пергаменты, загадочно исчезнувшие после знаменитого ограбления городского музея еще в 1938 году! Каких только версий не гуляло по поводу их пропажи! Где только их не искали! А они все эти годы находились в жалкой конторе рядом с музеем. Сенсация! Находка века!
      Говорят, сам Президент поздравил Сарафанова и его товарищей.
      Шуму было предостаточно.
      Собственно, краешком уха я тоже слышал об этом событии, вот только никак не связывал его с Сарафановым.
      А это он, диз, постарался. Тоже случайность?
      Но водопад счастливых перемен для семейства Сара-фановых продолжался.
      Для подтверждения подлинности обнаруженных раритетов в город были приглашены известные эксперты, в том числе зарубежные. Некий шведский специалист, пожелавший познакомиться с Сарафановыми, в конце концов оказался у того в гостях и здесь с первого взгляда влюбился в его дочь, скромную russkuju красавицу Татьяну. Сейчас у Танюшки вилла на берегу Ботнического залива и крошечный бэби от эксперта с мировым именем. А папаша Сарафанов, ставший орденоносцем и бригадиром, вместе с дражайшей половиной, ставшей важной дамой своего микрорайона, ежегодно наезжают в Скандинавию, дабы проведать новую шведскую семью.
      Вроде бы и придраться не к чему. Ничего сверхъестественного. Никакой мистики.
      Но я чувствовал здесь твердую руку Диара. Чужая планета упорно тащила свою когорту сквозь мутную толщу быта к неким вершинам.
      Значит ли это, что дизы постоянно находятся под незримой опекой? Что они и их потомки постепенно займут все ключевые посты в городе, стране, на планете? Тихая колонизация...
      Я решил немедленно устроить проверку.
      В качестве "лакмусовой бумажки" выбрал все того же Ошметкина.
      Саныч был проинструктирован самым тщательным образом.
      -- Послушай, Саныч... Не спрашивай ни о чем, но проникнись важностью задания. Сделай это лично для меня. Речь идет об Ошметкине из известного тебе списка. Я хочу, чтобы он был раздавлен морально. Пусть на него одновременно обрушится тысяча несчастий. Организуй ему неприятности на работе: порочащий слух, исчезновение оперативных документов... В квартире устрой пожар, ты это умеешь. Но так, чтобы не выглядело поджогом. Короткое замыкание или что-нибудь в таком же роде. Только смотри, без жертв, понял? Найди какую-нибудь красотку. И заплати ей как следует. Пусть затащит его в постель. А твоя задача -- сфотографировать их голыми и подбросить снимки жене. Ну что тебя учить? Дальше... -- Я перечислял и перечислял.
      Удар будет несокрушимым. А мы посмотрим, сумеет ли Диар защитить своего выдвиженца. Или это просто мои фантазии...
      -- Э... -- Саныч переминался с ноги на ногу.
      -- Что не ясно?
      -- Не пойму, Федорыч, чем тебе насолил этот Ошмет-кин? Я его сам раскручивал. Обыкновенный серый мышонок. Какая-то мелочь на сберкнижке. Чистый зарплатник. В лапу не берет, да никто и не предлагает -- должность такая. Ты уверен, что им надо заняться?
      -- Не рассуждать! -- нежданно для самого себя рявкнул я. -- Делай, как я говорю! Два дня сроку! Ошалевший Саныч попятился.
      -- Постой-ка! Вот еще что... Каждую акцию готовь очень тщательно, но если что-то сорвется, попыток не повторяй. Доложишь, что и как. Иди! Жду через два дня.
      В эти два дня я не находил себе места. А когда Саныч наконец появился, по одному его виду я почуял неладное.
      -- Говори...
      Он смущенно развел руками:
      -- Извини, Федорыч, никогда такого не было, прямо чертовщина какая-то... Я подключил лучших ребят, но -- жуткая невезуха.
      -- Давай без предисловий. Факты, факты!
      -- Пожар не получился по чистой случайности, вздохнул Саныч. -- Мы все подготовили по высшему разряду. Должно было коротнуть от холодильника, когда все разойдутся. Но как бы знать, что именно в этот день электричество отключат до самого вечера? А повторы ты сам запретил. Как вышел первый блин комом, так оно и покатилось дальше. По бабьей линии мы залучили Матильду из "Волны". Но едва она собралась на охоту, как ее замели в милицию по какому-то старому делу... -- Извиняющимся тоном он перечислял последующие промашки, будто не догадываясь, какая могучая волна раздражения вскипает в моей груди.
      Впервые Саныч не угодил мне. Я надеялся, что он рассеет неопределеннрсть, поможет мне обрести покой, а он несет какую-то чепуху.
      А может, он врет? Пытался же он увильнуть от этого задания, ясно давая понять, что считает его второстепенным.
      Почувствовав, видимо, мое настроение, Саныч виновато промямлил:
      -- Федорыч, может, попробовать еще разок? Я досадливо махнул рукой:
      -- Исчезни...
      Он ушел понурясь.
      Так что же уберегло Ошметкина? Покровительство Диара? Или халатность Саныча? Как теперь разобраться? Самому, что ли, браться за дело, коли нет рядом толковых помощников?
      Я по-прежнему пребывал в прескверном настроении, когда в комнату впорхнула вернувшаяся из города Инна.
      -- Милый, поздравь, я подписала важный договор.
      -- Поздравляю, -- буркнул я.
      Бросив на меня мимолетный взгляд, она подошла и села рядом.
      -- А почему так вяло? Что-нибудь случилось? Не в силах сладить с глухим раздражением, я желчно воскликнул:
      -- Похоже, Саныч стареет! Я поручил ему простенькое дельце, а он завалил его.
      Она многозначительно промолчала.
      Внезапно мне захотелось услышать из ее уст колкость в адрес Саныча.
      -- Или я ошибаюсь? Почему ты молчишь?
      -- А что я должна ответить? Ты же сам запретил мне критиковать нашего Саныча. -- Слово "нашего" она произнесла с неподражаемым сарказмом.
      -- Не помню такого запрета, но если он был, я его отменяю.
      -- То есть отныне принцип гласности распространяется и на Саныча?
      -- Отныне и во веки веков!
      -- Ладно... Так вот, если тебя интересует мое мнение: я не уверена, что Саныч стареет. Да ты посмотри на него -- он полон сил и энергии, такой же живчик, каким был всегда.
      -- Ого! Никак ты решила взять его под свою защиту? Она подняла на меня выразительные серые глаза, которые умели быть очень жесткими.
      -- Что ж, пришла пора серьезно поговорить о Саныче. Ты сам этого захотел... Не пожалеешь?
      -- Я же сам этого захотел. Ты права.
      Она ласково провела ладонью по моему затылку:
      -- Милый, позволь заметить, что твоя доверчивость не знает границ. Ты не замечаешь очевидного.
      -- Будь добра, говори конкретнее. Ее легкая рука продолжала осторожно массировать мой затылок, снимая боль.
      -- Хорошо. Твой Саныч выходит из-под контроля. Ему осточертело быть на вторых ролях. Он почувствовал силу и мечтает стать наконец независимым хозяином. Ты, вернее, мы с тобой стоим на его пути. Значит, ему нужно избавиться от нас. Вот мое мнение, если оно тебе интересно.
      Я коротко хохотнул.
      -- Ну-у, дорогая, ты преувеличиваешь. Его душа передо мной как на ладони. Я читаю в ней не хуже, чем в открытой книге. И если бы там мелькнуло хоть что-то подозрительное... Саныч -- вечно второй. Это его врожденный комплекс. Вроде аппендикса.
      -- Ты уверен?
      -- Да он сам признавался.
      -- Ах сам! Ну тогда конечно...
      Что-то пугающее было в ее нарочитой язвительности.
      -- Милая, извини, но я плохо тебя понимаю. Инна придвинулась ближе, не отводя от меня глаз, выражение которых сделалось тревожным.
      -- Вадик, я знаю, что у тебя дар, что ты умеешь оказывать влияние на людей, подчинять своей воле... Но скажи, когда в последний раз ты проверял Саныча?
      -- В этом не было необходимости, -- пробормотал я, понимая, что говорю глупость.
      -- Разве?
      -- Он боится меня, -- отчего-то упрямился я.
      -- Страх живет бок о бок с ненавистью.
      -- Это уж слишком!
      -- Отчего же? Неужели тебе неизвестно, что благодетеля ненавидят сильнее, чем врага?
      -- Прекрасный афоризм!
      -- Но, к сожалению, довольно затертый, да?
      -- Как и всякий другой.
      Инна сбросила туфли, забралась с ногами на диван и прижалась ко мне, склонив голову на плечо.
      -- Саныч сильно переменился в последнее время, согласен?
      А ведь Инна права... Абсолютно права, надо отдать должное ее наблюдательному уму. В Саныче уже не было прежнего подобострастия и раболепия. Того маленького человечка", что становился передо мной на колени и благоговейно целовал руку, более не существовало. Саныч нередко пускался в спор, а то и открыто перечил мне. Наглядный пример -- последнее задание.
      Однако главные аргументы моей жены-разумницы были впереди.
      -- Ты не удивлен, что он скрывал от тебя своих людей, когда объезжал тайники? Его команда подчинялась только ему, так ведь?
      -- Но я сам настаивал на этом! -- воскликнул я. -- Зачем мне лишние свидетели?!
      -- А он воспользовался твоей покладистостью. Я согласна -- не было нужды рисоваться перед этими мальчиками. Но держать их в кулаке, заставить понимать, кто настоящий хозяин, -- это твоя святая обязанность. А ты передоверил ее Санычу. А уж он не промах -- держал парней в ежовых рукавицах и только успевал снимать пенку.
      -- Инна, стоит ли толковать о пройденном этапе? Кстати, что за пенку ты имеешь в виду?
      Она вздохнула, будто еще раз поражаясь моей наивности.
      -- Ты уверен, что он привозил тебе все золото?
      На миг я окаменел. Никогда мне и в голову не приходило подозревать Саныча в обмане. Но после слов Инны я готов был допустить все что угодно.
      -- А я не уверена, -- продолжала она. -- Держу пари, что лучшую долю он сразу забирал себе, а перед тобой ломал комедию.
      -- Мне это проверить проще простого, -- пробормотал я.
      -- Вот и проверь, -- кивнула Инна. -- Лучше поздно, чем никогда. Ручаюсь, тебе откроется много интересного, и тогда ты поймешь наконец, кто такой Саныч.
      -- Если он и вправду обманывал меня... -- Я запнулся.
      -- Что тогда?
      -- Ему не поздоровится, -- неопределенно заключил я. Она порывисто прижалась ко мне:
      -- Милый, я знаю, что ты сильный. Но умоляю, поменьше доверяй людям. Они такие скоты! Недаром же Саныч отказался вкладывать золото в наше дело. Заставь его показать свой тайник. Его доля тебе известна. Если там больше... Ну чего объяснять? А в том, что там намного больше, я не сомневаюсь. Ты получишь доказательства и поймешь, что я была права с самого начала, а вовсе не наговаривала на твоего любимчика.
      Тяжелая пелена застила мне глаза.
      Неужто этот прохиндей, этот прожженный плут с внешностью кристально честного малого держал меня за деревенского дурачка? Ну, Саныч, если моя драгоценная жена права, берегись!
      -- Пусть он при нас достанет свою захоронку, -- доносился из глубин космоса голос Инны. -- Только мы втроем. Пересчитаем вместе. И пусть он держит ответ.
      -- Он ответит, -- с угрозой пообещал я. -- Ответит за все! Я заставлю его сказать, почему он так поступил.
      -- Почему -- понятно без объяснений. Я недоуменно посмотрел на нее. Инна взяла мое лицо в свои ладони:
      -- Милый... Как же ты не понимаешь?! Ведь у него растет сын! Горячо любимый сын!
      Одной фразой она рассеяла все мои сомнения (которых, впрочем, почти не оставалось). Что тут Доказывать?
      Любовь Саныча к сынишке, вообще к семье носила гипертрофированный характер. Я знал, что ради своих близких Саныч не пожалеет жизни, и не видел в том ничего предосудительного. Напротив, меня это умиляло. Да я и сам с симпатией относился к мальчишке. Но сейчас отцовские чувства Саныча представлялись мне миной замедленного действия, направленной против меня. Я понял простую истину: то место, которое раньше я занимал в сердце Саныча, безраздельно занято его семьей. А я? Я даже не вытеснен, я стал досадной помехой, этакой занозой, которую надо вырвать, а еще лучше уничтожить.
      Какой же я глупец! И какая умница Инна! Она в два счета раскусила этого скользкого типа. Действительно, разве можно верить предателю?!
      -- Что предлагаешь? -- спросил я ее и как жену, и как сообщницу.
      -- Ты сам должен решить, Вадик.
      -- Ладно, не будем пороть горячку. Мне надо успокоиться и как следует все обмозговать.
      -- Только не тяни. Как бы не припоздниться.
      -- Не волнуйся, милая. Никуда он теперь от меня не денется.
      * * *
      Саныч явился наутро.
      У него был вид человека, желающего загладить свою вину.
      Хитрец!
      Рассыпаясь в витиеватых комплиментах, он принялся выведывать, не согласимся ли мы с Инной посетить вечерком его скромную обитель, на задворках которой задымится мангал, распространяя аромат великолепного шашлыка, который он уже замариновал в белом вине с добавлением всех необходимых специй.
      Знает, подлец, что мы обожаем шашлык его приготовления.
      -- Надеюсь, ты еще не собираешься нас отравить? -- пошутил я.
      Саныч вытаращил глаза:
      -- Федорыч! Если я когда-нибудь и отравлю тебя, то только своей глубокой преданностью, которая, к сожалению, как я заметил, вызывает у тебя легкую тошноту.
      -- Ладно, старый плутишка. Не паясничай. Мы придем.
      * * *
      И вот мы сидим в его саду под душистой яблоней.
      Шашлык, как всегда, получился отменный. Не знаю уж, как это ему удается. Я много раз брал у него и рецепты, и консультации, но только переводил продукт. А Саныч нанижет сочные куски на шпажки, выложит на мангал, дунет на угли, помашет картонкой с одной стороны, с другой, перевернет раз и два, сбрызнет из особой бутылочки, где в уксусе плавают огненные дольки жгучего перца, -- и готово: хоть ты трижды сыт по горло, а не устоишь.
      Женщины ушли в дом, мы с Санычем остались за столом вдвоем.
      Нынче мне удалось основательно подпоить его. Саныч крепился из последних сил, язык заплетался. Еще рюмка-другая, и он попросту свалится с копыт.
      Интересно иной раз понаблюдать за пьяным человеком, для которого это состояние -- редкость.
      -- Послушай-ка, Саныч... -- заговорил я. Он пытался держать голову прямо, но она то и дело клонилась то в одну, то в другую сторону.
      -- Я никогда не интересовался твоей бывшей командой, а теперь вдруг припекло. Сколько у тебя было парней? Я имею в виду, сколько их всего прошло через твою кухню?
      Он воздвиг над столом кулак и принялся по одному разгибать пальцы:
      -- Раз, два, три, четыре... Но -- тсс! Чтобы Вика не услыхала.
      -- Она не слышит. Где эти парни? Он глуповато заулыбался:
      -- Ты же знаешь, Федорыч, двоих мы отправили. Ну, тех, которые видели твою благоверную там... там... словом, понимаешь где.
      -- Кто двое других?
      -- Мы же от них тоже отказались. У нас теперь легальный бизнес, верно? Хотя бардака в десять раз больше.
      -- И все-таки, кто те двое?
      -- Они тебе нужны?
      -- Иначе не спрашивал бы.
      -- Хорошо! -- Он отодвинул тарелки, расправил перед собой салфетку и принялся быстро писать, морща лоб.
      -- Вот, -- протянул мне короткий список. Я сложил салфетку вчетверо и спрятал в нагрудный карман рубашки.
      -- Зачем тебе, Федорыч? Хочешь опять... золотишко... а?
      -- Там видно будет.
      В это время из-за угла дома выбежал Антон, которому недавно исполнилось шесть лет.
      -- Папа! -- закричал он. -- Мама велела передать, чтобы ты больше не зюзюкал.
      -- Хорошо, сынок, -- подобрался Саныч, даже будто чуть трезвея. -- А ты ей передай, чтобы она не беспокоилась, потому что мы не зюзюкаем, а беседуем с дядей Вадимом на разные важные темы.
      -- А что такое зюзюкать, папа?
      Саныч некоторое время сидел с закрытыми глазами, затем нашелся:
      -- А вот это, сынок, пусть тебе мама и объяснит. А мы с дядей Вадимом не знаем таких слов. Может быть даже, они не совсем хорошие. Лучше бы тебе никогда их не произносить. Ты меня понял?
      -- Понял, папа! Я скажу, -- и он умчался.
      -- Нет, Федорыч, ты только послушай, каким словам она учит малыша, -принялся возмущаться Саныч, но с какой-то затаенной нежностью.
      Сама возможность чуть-чуть, самую малость поерничать с женой под сенью собственного дома относительно методов воспитания своего ребенка доставляла ему огромную радость.
      -- Славный у тебя сынишка!
      -- Федорыч, я так рад, что он тебе нравится!
      -- Надо бы позаботиться о его будущем...
      -- Конечно! Я думаю об этом со дня рождения Антошки. Еще когда он был в материнском чреве... Еще когда его и в проекте не было...
      -- Ну и что ты надумал?
      Упившийся Саныч не замечал моей иронии.
      -- Ему уже шесть, не успеешь оглянуться, пора в школу. Хочу репетиторов нанять. Пусть он будет лучшим учеником с первого класса.
      -- Толково... А дальше?
      -- Ничего не пожалею, но воспитаю его человеком. Слава Богу, наступили новые времена. Вот выучится, откопаю свое золотишко -- для него ведь берегу... Хочу увидеть его настоящим хозяином.
      Вот как! Впервые в моем присутствии Саныч употребил термин "хозяин", имея в виду другого человека. А я для него уже не хозяин. Просто Федорыч.
      -- Довольно, -- кивнул я. -- Можешь рассчитывать и на мое золото. А что? Пусть парнишка богатеет.
      -- Спасибо, Федорыч! -- Саныч принял мою издевку за чистую монету. -Давай вздрогнем за это! Святое дело!
      -- Давай!
      Саныч наполнил рюмки, заодно полив и скатерть.
      -- За то, чтобы у Антошки была настоящая жизнь, не такая паскудная, как у нас...
      Лучше бы он этого не говорил! Я мог простить ему обман, украденное золото, проваленное задание, но ведь сейчас, сам того не ведая, он выдал свое истинное отношение ко мне -- он попросту перечеркнул мою судьбу, как некую несуразность. Этого я ему не прощу!
      -- Прекрасный тост! -- Я приподнял свою рюмку. -- Но вот какая заковыка: едва Антон станет богатым деловым человеком, как тут же найдется другой Саныч, который обложит его данью, наступит на горло и не даст продыху.
      -- А это уж дудки! -- вскинулся Саныч. -- Да я такую охрану организую, что ни одна сволочь не посмеет сунуться. Пусть зарабатывает денежки себе на здоровье.
      -- Чудесная перспектива! Значит -- все отдаем Антону? А что же останется нам?
      -- Эх, Федорыч, мало ли других удовольствий? Будем смотреть разные страны, плавать на теплоходах, купаться в теплых морях...
      -- Идиллия... Ну, довольно слов! Поехали! Только до дна!
      Саныч опрокинул в себя стопку, тут же ткнулся лицом в скатерть и захрапел.
      Я с нескрываемой ненавистью посмотрел на его блестящую, будто отполированную, лысину.
      Так вот, значит, какую судьбу пророчишь ты мне, друг Саныч! Теплоходы, южные моря... Кстати, не худший вариант. А то застрелишь, гад, подло застрелишь с деликатной улыбочкой, чтобы потрафить своему щенку! Фактически ты уже списал меня. Не рановато ли, Саныч? Но как же легко ты раскрылся! Мне даже не пришлось пытать тебя биополем.
      * * *
      Из гостей мы вернулись довольно рано -- по причине полной отключки Саныча.
      Во дворе на лавочке сидел Степан. При нашем появлении он резво вскочил и гаркнул на всю округу:
      -- Здравия желаИм!
      Странно, но с течением времени в нем все заметнее прорезаются черты Пономарца-старшего. Степенность уступает место легкой развязанности, меняются голос и походка, опять же эти словечки, характерные для Ивана Васильевича... А главное -- глаза. Не могу отделаться от ощущения, что в нем живут глаза умершего старика. Похожие метаморфозы произошли и с Аннушкой. Она уже не напоминает мне суровую монашку. Аннушка несколько округлилась, на щеках появился румянец, а улыбается она точь-в-точь как Фекла Матвеевна. Быть может, это следствие перемены климата и обстановки?
      -- Какие будут указания, хозяйка?
      Даже в моем присутствии Степан первым делом обращался к Инне. Что же, наверное, так и должно быть. Дом ведет она.
      -- Ступай к себе, Степан. Сегодня ты нам не нужен.
      -- Ясненько! -- В его зрачках вспыхнули блудливые огоньки: дескать, знаю, почему прогоняете. Повернувшись, он засеменил к калитке.
      А мы направились в бассейн, разделись, сгорая от нетерпения, и прямо в воде занялись любовью.
      Потом мы сидели рядышком на мраморных ступеньках, и я рассказывал Инне о своей беседе с Санычем. Поначалу, умиротворенный ее ласками, я говорил спокойно, но постепенно гнев снова овладел мною.
      -- Дорогая, ты была абсолютно права, -- заключил я. -- Для Саныча я более не авторитет.
      -- Женское сердце не обманешь, милый, -- ответила она. -- Кстати, ты взял у него список?
      -- Да. Там, в рубашке.
      -- Подумать только! Любому из них он может поручить расправиться с нами.
      -- Думаю, до этого не дойдет.
      -- Отчего же? Он проспится и обязательно вспомнит, что наболтал лишнего, что ты его раскусил. Милый, не благодушествуй, умоляю! Он не оставил нам выбора. Надо действовать решительно. И немедленно.
      Я встал, взял сигареты и зажигалку, закурил, обошел бассейн кругом и снова сел рядом с Инной.
      -- Я не собираюсь тянуть. Эта неблагодарная свинья получит по заслугам! Завтра же!
      -- Может, ты поделишься со мной своими планами?
      -- Конечно, моя радость. Завтра у него деловая встреча в городе. Из дома он должен выехать в семь утра. В это время на выезде из Жердяевки дорога совершенно пустынна. Перехвачу его и заманю в лес. Там заставлю сказать, где он прячет золото. А после сотру его память. Считай, что с Санычем покончено. -- Передо мной встали его сливовые влажные глаза: "За то, чтобы у Антошки была хорошая жизнь, не такая паскудная, как у нас!" Ах ты, ничтожный стрекозел! Но как же больно ты меня куснул! Вот только Вику жалко...
      Некоторое время Инна молча смотрела в голубую воду. Затем, резко повернувшись, опрокинула меня на спину и уселась сверху.
      -- Милый, возьми меня сейчас... Я так тебя хочу! Никогда еще она не была такой страстной.
      * * *
      Без четверти семь мы с Инной сидели в нашем новом темно-синем "мустанге", который я загнал в придорожные кусты. Отсюда отлично проглядывался выезд из Жердяевки на шоссе. В багажнике лежали лопата, кирка и складная лесенка. Прихватили мы и фонарик. Это Инна вовремя вспомнила об инструментах, которые могли понадобиться, чтобы добраться до захоронки Саныча. Она, моя милая, никогда не упускала ни одной мелочи.
      День обещал быть великолепным. Прозрачное осеннее небо казалось таким глубоким, что чуть напрягись, и увидишь далекую планету Диар. Первая желтизна лишь краешком тронула листву. В лесу звонко перекликались пичуги.
      Через мостик переехал кофейного цвета "Жигуль", который Саныч приобрел в прошлом году. Несмотря на широкий выбор, мой помощник по инерции отдавал предпочтение отечественным маркам.
      Когда автомобиль был в сотне метров, я нажал на газ. "Мустанг" перекрыл дорогу.
      Саныч затормозил.
      -- Федорыч? Инна? -- Вид у него был помятый, похоже, он все еще боролся с тошнотой и потому не мог сразу оценить ситуацию. Но в глазах уже появился тревожный блеск.
      Чует кошка, чье сало съела!
      -- Что случилось?!
      -- Не волнуйся, Саныч, все в порядке, -- ответил я как можно непринужденнее. -- Возникла одна маленькая проблема. Надо поговорить. Поезжай за нами.