Начиная с этой минуты все мои помыслы, вся энергия были направлены на борьбу за спасение вчерашнего врага. Никогда ранее, даже в самой запредельной фантазии, я и представить не мог, что когда-нибудь буду заниматься этим с полной отдачей, забыв про отдых и сон.
      Я и вправду сделал все возможное и невозможное.
      Пустив в ход биополе, угрозы, лесть, связи, деньги, я добился, чтобы Кителя поместили в отдельную палату, где поставили также койку для Инны -она непременно желала находиться рядом с умирающим отцом. Через Вику я нашел двух лучших сиделок, вменив им в обязанность ухаживать не только за Кителем, но и за Инной и регулярно передавать мне информацию. Я доставал наидефицитнейшие лекарства, привлек первейших медицинских светил города, выписал профессора из Москвы.
      На Инну было страшно смотреть. И без того тоненькая, она стала почти прозрачной. Ела ли она? Спала? Боюсь, что нет. Часами сидела она неподвижно возле отца, держа того за руку, будто вливая в него собственные силы.
      Если бы это помогало, клянусь, я сам взял бы Кителя за вторую руку, лишь бы сгладить страдания Инны.
      Впервые в жизни я понял, что разделять страдания любимого человека -тоже счастье, пусть и горькое.
      Как-то под вечер третьего дня лечащий врач, удивительно похожий на Бармалея из старого мультфильма, заметив меня в коридоре, взял под локоток и отвел в сторонку.
      -- Мужайтесь, мой усталый друг, -- пророкотал он, принимая меня, очевидно, за родственника больного (а кто еще прикладывал бы столько усилий?). -- Надежды терять не будем, но надо готовиться к худшему. Суть не в инсульте. Мы значительно сгладили бы его последствия в течение ближайших месяцев, форма, к счастью, не самая тяжелая. Но, увы, он поражен и другим, более коварным, неизлечимым пока недугом -- вы понимаете, что я имею в виду, -- и жить ему осталось считанные дни. Может, часы... Он пережил некую эмоциональную встряску, которая резко усилила развитие болезни. Медицина в данном случае бессильна. Хотя опять-таки помните: надежда умирает последней. -- Он вздохнул. -- Но советую, не теряя времени, готовиться, -- вы понимаете, что я имею в виду...
      Я перевел дыхание. Этот диагноз фактически снимал с меня моральную ответственность за случившееся. Не считая невнятной реплики относительно эмоциональной встряски. Теперь я не сомневался, что Китель хотел именно моей смерти. Он знал, что неизлечимо болен, и возжаждал прихватить меня за компанию в лучший из миров. Но я все равно не держал против него зла. Только за то, что он дал жизнь Инне, я готов был отпустить ему все грехи.
      Несмотря на недвусмысленное предупреждение врача, я не ослаблял усилий. (Инне, само собой, я и словечком не обмолвился.)
      Китель, безусловно, стал одним из наиболее примечательных пациентов за всю историю существования больницы. Чуть не половина медперсонала вертелась вокруг него.
      Но костлявую суетой не обманешь.
      Китель умер на следующий день. Как говорится, приобщился к большинству.
      И снова мне пришлось крутиться, как той белке.
      Подкуп за приличное место на кладбище, гробовщики, могилокопатели, венки, ленточки, нищие, отпевание, ритуал, горсть земли, поминки... По крайней мере, душа Кителя должна была найти успокоение -- похороны получились пышные. Дай Бог каждому...
      Но меня беспокоило, что Инна, от которой остались одни глаза, никак не выходила из транса.
      Когда приглашенные разошлись, я провел ее в спальню и насильно усадил на кровать.
      -- Вот теперь я по-настоящему одна, -- прошептала она. -- Одна на всем белом свете...
      -- Позвольте быть рядом с вами, -- смиренно молвил я, сжимая ее узкую и прохладную ладошку. Она не слышала меня.
      -- Вернуться в пустую квартиру, где все это случилось -- сначала с мамой, потом с отцом... За что? Почему именно мне?
      -- Послушайте, Инна... -- сбивчиво продолжал я, страшась, что она сейчас встанет и навсегда исчезнет из моей жизни. -- У меня есть свободная квартира. Уютная, в центре города. Поживите пока в ней. А там что-нибудь придумаем. Не надо постоянно ходить по замкнутому кругу. Выпейте это, -- я протянул ей заранее приготовленный бокал.
      -- Что вы мне даете? -- капризно поморщилась она.
      -- То, в чем вы сейчас нуждаетесь больше всего.
      В бокале было снотворное.
      Она послушно выпила.
      Я снял с нее туфли, помог улечься и аккуратно укрыл одеялом.
      Через три секунды она крепко уснула.
      Некоторое время я сидел в ее ногах, грезя наяву. Я посмотрел на ее осунувшееся, но такое родное лицо, на завитки волос, казавшихся еще темнее на белоснежности постельного белья. На изгиб тонкой руки, которую она успела примостить под щеку, и вдруг почувствовал, как на мои глаза наворачиваются слезы. Как мне жить дальше, если она откажется быть рядом? И какое немыслимое счастье -- видеть ее, брать за руку, говорить нежные слова...
      Я снова поправил одеяло, хотя в том не было нужды, и отправился на веранду.
      За поминальным столом остался лишь Саныч. Не заметив меня, он взял бутылку водки, налил полную рюмку и выпил залпом. Небывалый случай, но я ничему уже не удивлялся.
      Саныч здорово помог мне, взяв на себя часть погребальных хлопот. Видимо, и ему было в диковинку расходовать столько энергии ради усопшего, которого совсем недавно он собирался попросту забросать валежником.
      Я молча обогнул стол и сел напротив.
      -- Знаешь, хозяин, выходит, судьба покровительствует нам, -- сказал Саныч, наливая мне и себе. -- Заботой меньше. Ладно, я его прощаю. Китель -это, понимаешь... -- Он был изрядно пьян.
      -- Саныч, топай помалу домой и отдохни. Собственно, нам всем надо хорошенько отдохнуть. Саныч криво усмехнулся:
      -- Отдыха у нас теперь не предвидится.
      -- Ты о чем?
      -- Бойся женщину, -- прошептал он, наклоняясь ко мне. -- Чует мое сердце, она погубит нас.
      -- Нас?
      -- Сначала меня, а после тебя, -- с торжественной обреченностью возвестил он. -- Я хорошо знал всю семейку. Мать была добрейшим человеком, а про Кителя тебе объяснять не нужно. А вот доченька внешностью пошла в мать, а характером -- в папашу. Только Кителю до нее далеко...
      -- Вот именно -- далеко. Сейчас, должно быть, он держит ответ перед дьяволом.
      Саныч посмотрел мне прямо в глаза:
      -- Дьявол -- она!
      Меня неприятно резанули его слова.
      -- Чего ты мелешь? Сколько ей было лет, когда упекли Кителя?
      -- Девять или чуть больше.
      -- Ну? Ты не видел ее двенадцать лет. Что ты можешь о ней знать?
      -- Я видел ее в подвале и понял все!
      -- Что -- все?
      -- Она погубит нас, Федорыч. Всех. И Вику. И Антошку... -- Он вдруг упал грудью на стол и зарыдал.
      -- Саныч, уймись! Ты пьян!
      Он поднял на меня красные глаза:
      -- Да, пьян! Но голова у меня ясная. Говорю тебе, хозяин: нам всем хана! Ну зачем ты удержал меня тогда?! Ох и пожалеешь! Да поздно будет.
      К предсказаниям Саныча я отнесся так, как они того заслуживали: пьяный бред! В сущности говоря, Саныч при всей его решимости -- трусоватый малый, а тут еще поддал лишку.
      -- Саныч, я вас помирю. Ты еще посмеешься над своими страхами.
      Он посмотрел на меня как на судью, выносящего заведомо ошибочный приговор. Его воля была парализована.
      Мне не оставалось ничего другого, как отправить его восвояси.
      После чего я прилег на диван и мгновенно уснул.
      И снилось мне, что Инна погубила меня. Но не пулей, не ядом и не кинжалом. А тем, что отвергла все мои предложения. Вот этого я боялся больше всего.
      * * *
      Проснулся я с ощущением бодрости во всем теле, хотя проспал каких-то четыре часа.
      В доме стояла тишина. За окнами -- тихая звездная ночь.
      Я прошел в бассейн и долго плавал, ныряя и отфыркиваясь. Усталости как ни бывало. Я смыл с себя груз этих тяжких дней.
      Инна, вероятно, еще спит.
      Пойти взглянуть на нее одним глазком?
      На цыпочках, с бьющимся сердцем, я прокрался к ее спальне и слегка приоткрыл дверь.
      Инна стояла в халатике перед зеркалом, спиной ко мне, но, несомненно, заметила мое отражение.
      Поколебавшись, я вошел в комнату.
      -- Добрый вечер... Вернее, доброй ночи... Я думал, вы проспите до утра.
      -- Я вообще мало сплю. -- Ее голос обрел привычную звонкость. Она наклонилась к зеркалу: -- Боже, какая я страшная!
      -- Инна... Вы прекрасны... Вы изумительны... Но вот что я подумал... -Мысли мои путались. -- Полагаю, вам следует немного развеяться. Перемените обстановку. Я достану любую путевку. Скажите только куда?
      -- Вадим Федорович... -- Она по-прежнему стояла спиной ко мне, не поворачивая даже головы.
      -- Никогда не называйте меня по отчеству. Просто Вадим, сделайте такую милость.
      -- Хорошо... Вадим, не считайте меня сентиментальной дурочкой, договорились?
      Внутри у меня включилась помпа, разгоняя кровь мощными толчками.
      Я выпалил:
      -- Инна, будьте моей женой!
      Никакой реакции. Но хотя бы не рассмеялась -- и то хорошо.
      -- Только не торопитесь отказать! -- в отчаянии взмолился я. -- Вы ни в чем не будете знать отказа. Я богатый человек, Инна. Очень богатый. Обещаю также ни в чем не ограничивать вашу свободу. Кроме того...
      -- Молчи! -- Она обращалась к моему отражению.
      Краткий миг, а может, целую вечность в комнате стояла напряженная тишина.
      Замерло движение планет.
      Вдруг я понял, что халатика на ней уже нет. Нет ничего, кроме тонкой золотой цепочки на высокой шее. Но я не осмеливался поверить. Богатое воображение нередко рождает галлюцинации.
      -- Иди ко мне, -- сказала она моему отражению.
      И я устремился на зов.
      ...Подробности того, что произошло между нами в ту ночь, предназначены только для глубинных тайников моего сердца...
      Когда я опомнился, за окнами занималась бледная заря. Горячие волны нежности и благодарности переполняли меня. Я нашел руку Инны и прижался к ней губами.
      -- Радость моя, теперь ты согласна стать моей женой? Теперь ты не откажешь?
      -- Женой... -- нараспев повторила она, будто испытывая это слово на прочность. -- Боюсь, милый, я не гожусь для этой роли. Готовить, стирать, убирать, бегать по магазинам? Это отвратительно!
      -- Нет-нет! На днях приедет Аннушка, жена Степана, они возьмут на себя все бытовые проблемы. А для городской квартиры тоже подыщем домработницу.
      -- Что же остается? Постель?
      -- Разве нам было плохо?
      Она приподнялась на локте -- тонкая, но удивительно сильная и гибкая.
      -- Если я тебе нужна только для постели, то нам лучше расстаться. Сразу.
      -- Но почему, почему?!
      -- Очень скоро это войдет в привычку и потеряет всю прелесть.
      -- Чего же ты хочешь?
      -- Обещай, что будешь делить со мной не только постель.
      -- Конечно! -- воскликнул я. -- Все, что у меня есть, -- твое! С этой же секунды!
      -- Ты не так понял. -- Она провела пальчиком по моей щеке. -- Не имущество, нет. Я имею в виду твои дела, твои замыслы. Я хочу все знать о них. Не считай меня, пожалуйста, наивной девчонкой. Даже папа говорил, что у меня мертвая деловая хватка. Я хочу проверить себя. Хочу попробовать. Хочу иметь собственное дело. Хочу быть хозяйкой своей судьбы. -- Каждое ее "хочу" звучало все жарче и заставляло меня думать о другом.
      Я пытался было привлечь ее к себе, но она уклонилась:
      -- Подожди, Вадик. Ты не ответил.
      -- Ты все получишь... Все... И все узнаешь... Она тут же прижалась ко мне.
      -- Ты такой доверчивый!
      -- Это плохо?
      -- Конечно! Вдруг на моем месте оказалась бы вымогательница? А ты бросаешься такими словами -- бери все...
      -- На твоем месте не может оказаться никто другой.
      -- Тебе нужна сильная и умная жена, а не раскрашенная кукла.
      -- Сильная, умная и всегда желанная. Я ужасно рад, что нашел ее.
      -- Ты не ошибся, милый. Вот увидишь. И еще: пока мы вместе, я не буду тебе изменять. Но и ты обещай.
      -- Изменять тебе? Не враг же я собственному счастью! В тот день о делах мы более не говорили.
      * * *
      Свадьбу мы решили сыграть через год, о чем объявили ближайшему окружению незамедлительно.
      Но прежде чем показаться с Инной на людях, я предпринял две акции.
      Во-первых, сбагрил из города подручных Саныча, которые в ту судьбоносную ночь держали мою суженую под прицелами автоматов. Мне вовсе не улыбалось, что, увидев однажды нас с Инной на пару, они начнут строить разные домыслы.
      Я велел Санычу передать каждому из них по отдельности, что они засветились, а потому должны мгновенно раствориться где-нибудь среди необъятных просторов бывшей империи. Хозяин, мол, жалует их за верную службу порядочной суммой, достаточной, чтобы начать на новом месте самостоятельное дело, но при одном непременном условии -- в наш город они более ни ногой. Предложение было охотно принято. Я отстегнул из своих запасников обещанное, и уже назавтра Саныч доложил мне, что об этих парнишках можно забыть.
      Одновременно я помирил Инну и Саныча.
      Собрав их за одним столом, я поставил между ними бокал красного вина, накрытый куском черного хлеба с солью.
      -- Переломите хлеб и отпейте из этого бокала, а после пожмите друг другу руки и поклянитесь, что не держите в душе зла. Забудьте старые обиды. Мы нужны друг другу. Пусть же в наших отношениях царят мир и согласие.
      -- Да разве я ссорился? -- смущенно пробормотал Саныч. -- Наоборот, я всегда ценил и уважал Инну Константиновну. А если в чем провинился -простите, -- он сложил руки на груди.
      Который день он пребывал не в своей тарелке. Выражение обреченности не сходило с его физиономии с той самой минуты, когда он узнал о нашем с ней сближении. Несмотря на изворотливый и гибкий ум, он так и не смог справиться со своими надуманными страхами.
      Но я не собирался потакать его комплексам, которые казались мне попросту смехотворными.
      -- Вот и отлично! Что скажешь ты, милая?
      -- Мне не в чем винить Саныча, -- сдержанно проронила она. -- Поэтому и прощать его не за что. Он стремился хорошо исполнить свою работу -- только и всего. Притом тогда он не узнал меня. Да если бы и узнал -- какая разница? Саныч -- верный помощник, -- произнесла она бесстрастным тоном, в котором мое чуткое ухо не уловило ни малейшей двусмысленности. Инна перевела взгляд на меня: -- Если же тебе хочется узнать, сержусь ли я на Саныча сейчас, то могу ответить искренне: нет. Я не против нашего сотрудничества.
      -- Дорогие мои, вы даже не представляете, как порадовали меня своей уступчивостью, -- растрогался я. -- Нас ждут великие дела. Недосуг увязать в искусственных проблемах. Выполните мою просьбу, и поставим на этом крест.
      Они церемонно исполнили ритуал.
      На черном хлебе они поклялись стать если не друзьями, то соратниками.
      * * *
      Я выполнил все обещания, данные Инне.
      Через несколько дней в Жердяевке появилась Аннушка -- высокая, худая, с суровым, как у истовой монашки, выражением лица. Тем не менее она охотно согласилась вести наше хозяйство, полностью оправдав превосходные характеристики мужа.
      Без особых хлопот удалось найти и экономку для нашей городской квартиры.
      Я рассказал Инне, как мы потрошили подпольных толстосумов, а после повел ее в подвал и открыл обе камеры. Вид золотой казны заставил ее побледнеть, зато фонотека вызвала неописуемый восторг. Можно ли ей прослушать записи? Конечно! Мы же договаривались, что между нами не будет никаких тайн.
      Я наивно полагал, что, по крайней мере в первые дни, Инна займется активной комплектацией своего гардероба, но ошибся. Главным ее занятием стало прослушивание фонотеки.
      Часами сидела она в кресле, вслушиваясь в откровения городских бонз и тузов. Иногда, после какого-нибудь особо разоблачительного диалога, принималась учащенно дышать и покусывать губы, как в момент сладострастия. Она не вела никаких записей, но, похоже, каждая фраза ложилась в нужную ячейку ее молодой памяти. Она забывала про сон и еду, и нередко мне приходилось насильно выключать магнитофон.
      Прокрутив наконец последнюю кассету, Инна как бы в шутку заявила, что мы с Санычем -- попросту мелкие жулики. Располагая возможностями, которые могут вознести на самый верх пирамиды, мы довольствуемся крохами пирога, радуемся случайному зернышку, вместо того чтобы собирать в закрома обильный урожай.
      -- Что ты предлагаешь? -- спросил я, несколько обескураженный ее выводами.
      И тут она развернула передо мной такие перспективы, что я лишь диву дался: в этой очаровательной женской головке давно уже сформировались поистине наполеоновские планы.
      Оказывается, ни я, ни тем более Саныч не желали понять одну простую истину: наступили новые времена. Только законченный идиот будет держать сегодня свои богатства в подвалах да колодцах. Общество переходит к рыночным отношениям, когда деньги делают деньги. Торговые операции, вроде той, за которую пострадал ее несчастный отец, скоро станут нормой. (Между прочим, надо добиваться полной реабилитации отца, ушлые адвокаты живо докажут, что он понес наказание за политические расхождения с прежним режимом.) Надо вкладывать, вкладывать и вкладывать, пока существует вакуум, пока городская элита чешет затылки, взвешивая и прикидывая, что к чему...
      Захватывать свободные ниши... Особенно в торговле и общественном питании, где деньги крутятся очень быстро... Искать союзников... Выводить из игры возможных конкурентов...
      Надо создавать совместные предприятия с иностранцами... Через эти фирмы мы сможем перевести часть средств за границу и вложить их в местный бизнес... Стать владельцами крупных предприятий и недвижимости... У нас будут личные самолеты, яхты, дома во всех знаменитых столицах... И так далее, и так далее.
      Но начать придется здесь, утверждала она. С моими талантами дело выгорит. Фонотека откроет нам все двери, позволит собрать все необходимые подписи, а золото, которое надо немедленно обратить в валюту, послужит начальным капиталом. Через год мы его удесятерим. Если работать не покладая рук, поменьше спать и бездельничать, идти к цели напролом, то у нас есть реальный шанс пробиться в круг богатейших людей мира, стать истинными хозяевами жизни.
      Надо, разумеется, подумать о сильной службе безопасности. Вот тут и пригодится Саныч. Пусть подберет надежную команду. Да не из уголовного сброда, а из гэбистов и оперативников, которых сейчас увольняют пачками.
      А охоту за тайниками пора заканчивать. Во-первых, скоро не останется никаких тайников. Быть богатым становится модно. Другие тоже не дураки и вот-вот поймут, что накопления выгоднее вкладывать в дело, чем держать в кубышке. А во-вторых, все это так мелко и примитивно...
      Ошарашила меня моя милая. Но как было не согласиться с ней? Она сжато сформулировала то, что я и сам давно чувствовал, но не вводил в практику лишь по причине своей природной лени.
      А вот в моей любимой энергия (и не только деловая) фонтанировала без перебоев. Вообще-то я знал немало людей, которые могли изложить подробный план переустройства мира так эмоционально, что казалось, завтра же и приступят. Но дальше разговоров дело никогда не шло. Я даже придумал термин для этих говорунов: кипучие лентяи.
      Инна не из их числа.
      Заручившись моей поддержкой, она тут же включилась в работу. Через считанные недели мы были владельцами трех фирм и еще доброй дюжины -- через подставных лиц, включая супругов Пономарцов. И это -- только начало.
      Инна успевала все.
      Дом в Жердяевке, которым я совсем недавно пытался поразить ее воображение, она назвала большой деревенской халупой и предложила перестроить его в современную виллу, где можно было бы устраивать приемы, собирая городской бомонд. Разумеется, надо облагородить и весь участок: устроить газоны, розарий, клумбы, привести в порядок сад, поставить гараж на несколько автомобилей, заменить забор... Кстати, справятся ли Пономарцы с возросшими требованиями? Не подыскать ли опытного садовника?
      Слушая ее, я невольно вспоминал Алину, то и дело тянувшую с меня деньги на украшательство своего палаццо. Но Алина тяготела к показной, кричащей роскоши, художественный вкус у нее отсутствовал напрочь. Все же то, что предлагала Инна, было разумно и функционально, проникнуто элегантностью и утонченным изыском. Я согласился, оговорив одно условие: башенка должна сохраниться в первозданном виде. Инна не возражала.
      Как бы между делом она обновила и свой, и мой гардероб, доказав при этом, что великолепно разбирается в современной моде, а главное, умеет выбрать индивидуальный стиль.
      По утрам она обязательно занималась гимнастикой, побудив и меня присоединиться к ней. Через день мы совершали пробежки вокруг Жердяевки, по вечерам плавали в озере. Под ее мягкой опекой через месяц-полтора я приобрел прекрасную спортивную форму, избавившись от излишнего -- хотя и не столь заметного -- веса. Инну отличала умеренность в еде и полное равнодушие к табаку и спиртному, хотя иногда она с удовольствием могла выпить бокал-другой шампанского или хорошего сухого вина. Великолепный пример, почему бы ему не последовать? При этом Инна не была деспотом и снисходительно относилась к моим маленьким слабостям.
      Единственное, что я утаил от Инны, -- это Диар. И вовсе не из-за каких-то там принципов. Я резонно полагал, что у Инны могут возникнуть серьезные опасения относительно моего психического здоровья.
      Ибо она, моя возлюбленная, была необыкновенно далека от космических теорий, проблем инопланетных контактов и идеи множества населенных миров. Может быть даже, она полагала, что Вселенная вращается вокруг Земли, на которой ей хотелось бы занять лучшее место под солнцем. Только в таком виде она воспринимала модель мироздания. Никакие диарцы, никакие альдебаранцы и прочие марсиане не втискивались в нее.
      Впрочем, даже если бы я и решился на откровенность, вряд ли у меня что-нибудь получилось бы. Ведь уже дважды я пытался открыть душу -- сначала Федору, затем Санычу. Но едва первая фраза готовилась сорваться с моих уст, как нежданный скачок давления ввергал меня в предобморочное состояние, перед глазами плыли разноцветные круги, мысли путались. Срабатывал заложенный в меня запрет? Да, очевидно. Поэтому вскоре я оставил подобные поползновения.
      Впрочем, равнодушие Инны к проблемам Космоса волновало меня мало.
      Куда огорчительнее было ее равнодушие к моей литературной деятельности.
      Поначалу я с немалой гордостью продемонстрировал ей свои книги. Она спросила, сколько мне заплатили, а услышав ответ, изумленно округлила глаза. Нет, она не против книг. Но раз за это так мало платят, то стоит ли этим заниматься? Любое дело должно кормить. В противном случае это не дело, а хобби, увлечение, забава. Конечно, это неплохо -- иметь увлечение. Но сейчас, когда мы наметили грандиозную программу, надо ли распылять силы? Впрочем, решать тебе, милый. Поступай, как сочтешь нужным.
      Н-да... А я-то собирался прочитать ей свои рассказы... Послушать ее мнение... Жаль! Хотя какие могут быть претензии? Бог дает каждому человеку только один талант. Инне Он дал талант бизнесмена. Огромный талант. Куда крупнее моего литературного. Надо принимать ее такой, какая она есть. Если равнодушие к печатному слову -- недостаток (спорное утверждение!), то я люблю ее и за этот недостаток тоже.
      И все же ее отношение несколько подкосило мою творческую продуктивность. После того подъема, когда я на одном дыхании написал несколько глав "Паутины", рассчитывая в таком же темпе довести сюжет до эпилога, наступил спад. Роман я отложил до лучших времен. Ничего. Успеется. Тем более что теперь у меня не было свободных ночей.
      Меня переполняло счастье. В сущности, я ведь был однолюбом. Встреть я Инну в молодости, стань она моей первой любовью, не было бы длинной череды женщин, прошедших через мою постель и стершихся из памяти без всякого блокиратора, а на Алину я и не взглянул бы. (Хотя, должен признаться, потаенный уголок моей души навсегда принадлежал этому коварному созданию, и в редкие минуты меланхолии я вспоминал о ней с просветленной нежностью.)
      Отношения Инны с Санычем внешне складывались вполне нормально. Правда, говорила она с ним несколько свысока, как с проштрафившейся некогда прислугой, но это угадывалось только по интонациям, да Саныч притом сам дал слабинку. Ни разу она не пыталась опорочить его в моих глазах, выпятить его промашки.
      Зато изменилось мое отношение к Санычу. Еще недавно я был самого высокого мнения о его деловой хватке и активности. Но по сравнению с Инной он выглядел жалким недоучкой. Значит, все эти годы я заблуждался относительно его истинных способностей? Саныч отдалился от меня, но по-прежнему пользовался полным моим доверием. Я знал, что этот человек, если надо, умрет за меня.
      С его стороны я также не слышал более ни одного выпада против Инны. Но иногда я ловил его встревоженный взгляд, и становилось ясно, что Саныч так и не избавился от своего страха, а лишь понадежнее упрятал его внутри.
      Не без досады я понял, что Саныч обеими ногами увяз в прошедшей эпохе. Когда я предложил ему вкладывать свое золото в дело, расписав все преимущества формулы "деньги делают деньги", он виновато вздохнул и ответил, что я, безусловно, прав, однако ему уже поздно (да и боязно как-то) гоняться за журавлиными косяками, он согласен крепко держать свою синицу и, если я не очень настаиваю, хотел бы сохранить свою долю в неприкосновенности. Пусть достанется сынишке. Вот вырастет тот и найдет ей применение.
      -- Дурак ты, Саныч, -- беззлобно констатировал я.
      Он покорно кивнул.
      Когда я рассказал о нашей беседе Инне, она посмеялась.
      * * *
      К моему удивлению, Инна как-то сразу сдружилась с Викой.
      Вика, конечно, милая и приятная женщина, но совершенно домашняя и заурядная. Она, как и моя бедная матушка, убеждена, что жить надо на Честно Заработанные Деньги. Узнай она, на какие средства существует их семья, произойдет великая трагедия, ибо Саныч по-прежнему играет роль Честного Коммерсанта. Вообще, по мнению Вики, наш российский бизнес это не что иное, как спекуляция и обман Честных Людей. Один только Саныч никого не обманывает, потому что сам Честный.
      И вот эта простушка становится подругой Инны, которая с удовольствием ведет с ней какие-то беседы, причем отнюдь не дискуссионные. Вика рассказывает о больных, которых выхаживала, о том, сколько картошки, уродилось на их грядке в прошлом году, как она пыталась похудеть, а Инна слушает со всем вниманием. Удивительно!
      Привязалась моя жена и к Антону, в котором родители души не чаяли. Это славный мальчуган -- глазастый, смышленый, разговорчивый. Всякий раз, направляясь к Вике, Инна прихватывала для него какой-нибудь подарок. Есть у них и свои маленькие тайны.
      Я всячески поддерживал симпатию Инны к Вике и Антону в надежде, что постепенно она перейдет и на Саныча и из их отношений исчезнет едва уловимая ледяная корочка.
      Время от времени я устраивал пикники, походы за грибами, рыбалку, шашлыки на природе -- все с той же целью -- сдружить наши семьи, поскольку из всех знакомых Балашовы были мне наиболее приятны.
      Иногда мы забывались и у кого-нибудь вырывалась неосторожная фраза, вызывавшая у Вики гармошку морщинок на лбу. Саныч принимался выкручиваться, а я думал о том, насколько все-таки лучше иметь жену-единомышленницу, от которой ничего не надо скрывать, и от души жалел Саныча.
      Глядя на то, как Инна балует Антона, я предложил ей завести своего ребенка.
      -- Нет, милый, -- решительно возразила она. -- Мое время еще не подошло.
      -- Но тебе уже двадцать три, -- напомнил я. -- Когда же и рожать, если не в этом возрасте?
      -- Милый, ты гениальный экстрасенс, но недостаточно хорошо знаешь женщин, -- улыбнулась она. -- Надо, чтобы проснулись материнские чувства.
      -- Рожай, вот они и проснутся.
      -- Не будем торопиться. Но обещаю: если со мной это случится, я немедленно дам тебе знать.
      -- Ловлю тебя на слове. А вот мои отцовские чувства проснулись давным-давно. И напоминают о себе всякий раз, когда ты лежишь рядом.
      Инна не давала мне ни малейшего повода для ревности.
      Во-первых, мы повсюду бывали вместе, не расставаясь практически круглые сутки и при этом не надоедая друг другу. За себя, по крайней мере, ручаюсь. Но я мог бы поклясться, что Инна не изменяла мне и в помыслах. Окольными путями до меня доходили слухи, что в наших кругах она пользуется репутацией верной жены. Чего еще?
      Однако должен сознаться, что порой мною овладевало искушение напрячь биополе и прощупать ее подсознание. Но я гнал, гнал от себя эту коварную мысль. Уступив ей, я рисковал разбить драгоценный сосуд. Однажды подобное уже случилось. Довольно с меня экспериментов.
      Между тем планы Инны осуществлялись пункт за пунктом с удивительной точностью. Мой потайной сейф опустел, все было вложено в дело, и уже потекла обратная река доходов.
      Мы проникали повсюду.
      В городе как грибы после дождя появлялись акционерные общества, совместные предприятия, банки. В правлении каждого из них числились наши люди. Пришлось задействовать всех родственников -- дальних и близких -- и даже вернуть из Магадана тех самых наймитов Кителя: все же проверенный народ.
      Мы уверенно выходили за границы области, расширяли сферу влияния. Поездки в Москву, Прибалтику, на Кавказ... Круизы, фуршеты, презентации... Состоятельные и влиятельные иностранцы, которых безошибочно вычисляла Инна, а я дожимал...
      Ответные визиты в Париж, Рим, Лондон... Сказочный отдых на Канарах... Наша первая "забугорная" вилла в окрестностях Малаги...
      Много интересного, занимательного, волнующего и опасного происходило с нами, но все же это тема отдельного повествования, лежащего вне рамок моей исповеди -- томительного стона измученной души. Еще раз извините за банальность.
      Миновало несколько лет. Это был самый счастливый период моей жизни. Если бы еще Инна проявляла хоть чуточку интереса к моему творчеству, ни о чем больше не оставалось бы и мечтать. Впрочем, разве не я сам виноват в этом, не раз спрашивал я себя. Напиши, дружок, сильный роман, о котором заговорят, роман, достойный внимания твоей возлюбленной, вот и добьешься желаемого. Что ж, ради нее я сделаю и это. В лепешку расшибусь, выверну мозги наизнанку, совершу литподвиг, но докажу. В ту пору, несмотря на все потери, я еще твердо верил в свою путеводную звезду.