Содержимое моей каморки росло как на дрожжах, пополнялась и фонотека.
      Но счастья не было. Не было и удовольствия от прожитого дня. Так, рутина, хотя и с блеском золота.
      Алина перестала являться мне в снах. Как и Федор. Зато начал приходить Макс. Он стоял между рельсов, почему-то в жаркой пустыне под белесым солнцем. Рельсы сходились у горизонта, откуда на огромной скорости несся локомотив. Вот он наезжает на Макса и... обтекает его, будто на киноэкране. А Макс стоит, поигрывая финкой и ухмыляясь: "Я все равно доберусь до тебя, гипнотизер! Ох, доберусь! Попомнишь!"
      Я просыпался в холодном поту, почти уверенный, что Макс где-то рядом. Но это были только сны.
      Все чаще по ночам я поднимался в башенку и принимался за очередной рассказ. Мистика, детектив, фантастика, триллер -- идеи переполняли меня. Сюжет легко ложился на бумагу. Но вот какая загвоздка! Стоило мне поставить последнюю точку, как я терял всякий интерес к написанному. Черновики копились в ящиках стола и на полках. Но у меня не возникало желания даже перепечатать готовый текст. Я утратил некие мускулы честолюбия.
      Дед Пономарец заметно осунулся, но на вопрос: "Васильич, хлопнешь рюмашку?" неизменно вытягивался в струнку: "Всегда готов!"
      Фекла Матвеевна тоже состарилась, но ее пельмени и бифштексы были такими же превосходными.
      Мой городской сосед, дядя Миша, открыл у себя в гараже автомастерскую. Руки у него были золотые, и владельцы "Волг", "Москвичей", "Жигулей" и "Запорожцев" съезжались со всего города, так что наш тихий двор стал напоминать своеобразный таксопарк.
      Через восемь месяцев после выписки Саныча из больницы у Вики родился славный бутуз на четыре кило. Назвали его Антоном. Что ж, значит, Саныч и на больничной койке не терял времени даром.
      Связь с Мамалыгиным оставалась эпизодической. Новых дизов я не обнаружил, про старых забыл, заданий с Диара не получал.
      Правда, был один случай, весьма странный.
      Как-то раз Мамалыгин пригласил меня к себе и вручил несколько бусинок -синеватых, размером чуть больше горошины.
      -- Вадим, в окрестностях города, неподалеку от деревеньки Мартынове, археологи раскапывают древний курган. Сегодня утром там обнаружили кости доисторического человека. Тебе надо посетить их лагерь, якобы по поводу подготовки статьи, и незаметно подбросить эти бусинки.
      -- Хорошо, -- пожал я плечами.
      -- Сделай это завтра.
      Я кивнул, но, выйдя от старичка, тут же забыл о них.
      Назавтра Мамалыгин позвонил:
      -- Был у археологов?
      -- Конечно, все в порядке, -- соврал я, досадуя на собственную память.
      -- Это очень важно, Вадим, -- с нажимом произнес Мамалыгин.
      Закончив разговор, я принялся искать эти дурацкие бусинки, но их будто корова языком слизала. Наконец я припомнил, что сунул их в пустую пачку сигарет, чтобы не потерялись, а ту скорее всего машинально выбросил. Где их теперь найдешь! Впрочем, бусинки были самые обыкновенные, таких полно в любой галантерейной лавке. Я купил похожие и поехал к археологам.
      Через два дня Мамалыгин снова позвонил. Куда подевалось его всегдашнее благодушие! Он был даже не раздосадован -- взбешен.
      -- Ты обманул меня, Вадим! Это подло! Гнусно! Где бусинки, которые я тебе дал?! Пришлось сказать правду.
      -- Надо бы тебя примерно проучить! -- закричал он и бросил трубку.
      Признаться, никакого чувства вины я не испытывал. Пропади он пропадом, этот старикашка со своими бусинками!
      С того дня мы не встречались очень долго.
      Последние три года были, наверное, самыми спокойными в моей жизни, хотя страну сотрясали немыслимые прежде катаклизмы. Но я сторонился политических бурь. Я стоял над схваткой, поскольку мог соблюсти свои интересы при любом режиме. Я жил не ведая ни страстей, ни желаний. Но не отпускало ощущение, что в чем-то мне еще предстоит разобраться. В чем?
      Как-то раз, беседуя с Санычем, я нежданно для себя вспомнил:
      -- А ведь скоро и Китель выйдет на свободу.
      Саныч ответил мне мягкой и грустной улыбкой:
      -- Не волнуйся, Федорыч. Я навел справки. Китель -- опущенный. Больше он не опасен.
      Я молча кивнул.
      Конечно же, Китель не опасен. По крайней мере, для меня. В тот раз Мамалыгин от души облучил его блокиратором. На веки вечные.
      Знать бы нам обоим, как мы заблуждались...
      * * *
      Новый виток моей судьбы, вместивший столько неожиданных событий, берет отсчет от того дня, когда я вернулся с похорон моей матушки.
      Она была еще крепкой, совсем не старой женщиной, редко болела, управлялась по хозяйству, но ее бедное сердце не выдержало крушения Государства. Рухнуло то, чему она благоговейно поклонялась сызмальства, что считала справедливым, истинным и незыблемым.
      Должен сознаться, что при жизни я мало баловал ее вниманием. Увы, таковы многие из нас. Но в эту скорбную минуту постарался исполнить свой последний сыновний долг надлежащим образом. Принял на себя все хлопоты, справил поминки, заказал памятник и, естественно, все оплатил...
      Оставалось устроить судьбу сестры Людмилы и ее сынишки Толика, моего племянника, о котором вы еще услышите, и в весьма необычном контексте.
      Людмила по-прежнему была одинока. Что-то не заладилось в ее личной жизни. Вообще, с ней приключилась какая-то странная метаморфоза. Я помнил ее восторженной девчонкой, страстной любительницей сентиментальных фильмов и мороженого пломбир. Затем эта непонятная беременность... Замкнутость...
      Теперь передо мной была законченная мужененавистница, этакая современная амазонка, недовольная даже тем, что у нее сын, а не дочь.
      Притом, как выяснилось, она внимательно следила за политическими событиями (вот уж чего ожидал от нее меньше всего!) и имела свое безапеляционное суждение по всем вопросам.
      В отличие от матушки, которая само слово "Государство" произносила со священным трепетом, Людмила выговаривала "это государство" с таким презрением, словно речь шла о чем-то низком и недостойном. Все было плохо, все требовалось разрушить и перекроить.
      Я только диву давался, когда же она успела превратиться в антипод нашей доброй мамы, откуда эта злоба и ненависть во вчерашней благонравной девчонке.
      Но перевоспитывать ее я не собирался, а лишь спросил, какие у нее планы на будущее. Она ответила, что хотела бы вместе с подругами открыть кафе, но не имеет средств на вступительный пай, поскольку при прежней власти в "этом государстве" уделом народа была нищета. Последнюю половину фразы она произнесла с клокочущим гневом, а вот упоминание о подругах содержало столько ласки, что я поневоле подумал, а не стала ли моя милая сестричка лесбияночкой. Впрочем, это ее личные проблемы.
      Я дал ей денег. Сверх того, что она просила. И обещал дать еще, как только потребуется. Она кивнула с натянутой улыбкой, показавшей мне, как сильно мы отдалились друг от друга.
      Зато Толик рос молодцом. Не по годам развитый и смышленый, он твердо заявил, что хочет быть банкиром и намерен поступать после школы в финансовый. Но еще не выбрал в какой.
      -- Замечательная идея, -- поддержал его я. -- Приезжай ко мне летом погостить. И вообще, навещай почаще. А поступить можно в нашем городе. Жить будешь у меня. Помогу, чем только сумею.
      -- Спасибо, дядя Вадик, -- серьезно ответил он.
      На том и порешили.
      Домой я вернулся в тоскливом, даже смятенном настроении. Что ни говори, смерть матушки означала некую черту, которую я незримо переступил. Тяжесть давила на сердце, не хватало воздуха. Оставаться в комнате было невозможно.
      Я оделся и вышел на улицу.
      Погода стояла отвратительная. Нудный дождь, колючий ветер, рваные облака, несущиеся через лунный диск... Напиться, что ли? А толку? Водкой этот камень не размоешь. Почему же мне так скверно?
      Я медленно брел по темному бульвару. Ни одного прохожего. Редкие машины шуршали по мокрому асфальту. Далеко впереди светились огни гостиницы "Мир" и ресторана "Волна".
      Рядом остановилось такси.
      Из него выпорхнула влюбленная парочка. Молодой человек склонился к окошку водителя, а девушка огляделась и решительно направилась ко мне, держа что-то на вытянутой ладони.
      -- Простите, вы не могли бы разменять?
      Занятый своими мыслями, я не сразу понял ее просьбу.
      -- У водителя нет сдачи, -- пояснила она нежным голоском.
      Девушка была тонкая, стройная, с короткой стрижкой.
      Я кивнул и полез в карман за кошельком.
      В тот момент, когда я опустил голову, какое-то едкое облачко брызнуло мне в лицо. Гостиница "Мир" почему-то стала заваливаться набок. Это последнее, что я запомнил.
      * * *
      Пробуждение было тягостным. Страшно раскалывалась голова. Я лежал на чем-то жестком, мои руки и ноги были разведены в стороны и привязаны по отдельности. Вот, значит, как! Я снова пленник. Кто же меня вычислил? Где я дал пенку? Надо же быть таким олухом, чтобы попасться на дешевенький приемчик! Ловко меня провела эта смазливая малышка!
      Однако нечто подобное со мной уже случалось... Ну да ладно, не впервой выпутываться из критической ситуации.
      Сбоку послышался кашляющий смех. Я повернул голову и... не поверил собственным глазам, увидев торжествующего Кителя.
      В первую секунду я его даже не узнал -- не потому, что он состарился и обрюзг, просто я давно вычеркнул его из своей памяти. Оказалось -- рано.
      Но самое удивительное заключалось в том, что Китель тоже был пленником: наручники приковывали его к металлическому кольцу в бетонной стене.
      Похоже, однако, что собственное положение его не расстраивало. На его землистом лице блуждало выражение злорадной мстительности.
      А напрасно Саныч утверждал, что Китель больше не опасен. Судя по безумному блеску его поросячьих глазок, он еще способен натворить немало бед.
      Не без содрогания узнал я и место действия: да, это был тот самый подвал на Лесной Даче, ставший кошмаром моей жизни! Сомнений никаких!
      Смутное предчувствие кольнуло меня: с этого подвала начались мои злоключения, здесь же они и завершатся. Это -- рок.
      Однако же не будем забывать о главном правиле: никогда не терять головы.
      Китель резко оборвал смех.
      -- Посмотри на меня, гипнотизер! -- прохрипел он. -- Хорошо выгляжу? Как на картинке, а? Это по твоей милости я провел лучшие годы за колючей проволокой. Из-за тебя терпел унижения и потерял здоровье. Потерял все, что имел: свободу, имущество, жену... Ты раздавил меня как дождевого червяка, но торжествуешь рано. У меня остается последнее счастье в жизни: увидеть, как ты подыхаешь, и, клянусь памятью жены, я увижу это! -- Его глаза все сильнее разгорались нездоровым демоническим огнем. Передо мной был сумасшедший.
      Он помнит! -- вдруг осенило меня. Он помнит обо мне все! Но ведь это невозможно! Блокиратор начисто стер из его памяти все, что касалось меня. Каким образом к нему вернулись давние воспоминания? Что-то здесь было не так...
      А он продолжал, то и дело захлебываясь кашлем и звеня наручниками:
      -- Да, мне осталась месть. Ух, как я истомился в зоне! Но зато сегодня утешусь досыта. А ловко я все устроил, а, гипнотизер? Последнюю копейку пустил в дело и не прогадал. Ты здесь, на Лесной Даче... Тепленький, смирный... Ха-ха! Ну, пробуй свое хваленое биополе, пробуй! Хрен тебе в глотку! Я специально велел приковать себя к стене, чтобы не поддаться на твои чары, когда ты пустишь их в ход. Я знаю, что надолго тебя не хватит. Знаю! Я увижу, как ты мучаешься, а мне этого очень хочется, приятель! Да, ты хитер и изворотлив, но на этот раз тебе не выкрутиться. Впрочем, рискни, вдруг получится. -- Он опять надрывно рассмеялся.
      Ответить я не успел.
      Раздалось отвратительное визжание, заставившее меня насторожиться.
      Я приподнял, насколько мог, затылок, упершись подбородком в грудь, и увидел кошмарное зрелище.
      В пространстве между моими щиколотками бешено вращалась циркулярная пила. Я же был накрепко привязан к некоему верстаку, медленно наезжавшему на чудовищный диск с зубьями. Линия разреза должна была пройти от моего паха до темечка.
      -- Понял?! -- в экстазе заорал Китель. -- Дошло?! Ха-ха! Я велел отрегулировать ее на самый малый ход! Хочу, чтобы ты помучился подольше, гнусный гипнотизер!
      -- Постой, Константин Петрович! -- взмолился я, изо всех сил пытаясь сохранить самообладание. -- Раз уж я в твоей власти, то куда спешить? Давай поговорим по-мужски. Вдруг выяснится, что не я главный виновник твоих бед?
      -- Ты! Ты! -- исступленно заорал он. -- Ты заслужил более лютую казнь, да есть опаска, что выскользнешь. Сделаем просто, но надежно. Я сам развезу твои останки по разным местам. Уж тогда сам дьявол тебя не воскресит.
      Зубья, сливавшиеся в светлую полоску, приближались, достигнув уже уровня моих колен.
      Китель приплясывал как каннибал, готовившийся освежевать жертву.
      Но самое страшное заключалось в том, что я отчетливо понимал: на сей раз биополе меня не выручит. Китель и впрямь все предусмотрел, вновь использовав оправдавший себя вариант с "железным" человеком. Станком управлял кто-то находящийся наверху, вне подвала и зоны моего влияния. Кто же это может быть?
      В приступе отчаяния я послал наверх мысленную команду. Никакой реакции. Пила приближалась. Мне оставалось одно: переключиться на Кителя, который находился рядом.
      Тот тотчас прекратил свой ритуальный танец и плачуще заголосил, порываясь к выходу:
      -- Инночка! Алексей! Хватит! Довольно! Остановите пилу! Я не могу на это смотреть!
      Пила наползала -- острозубый хищник.
      Крики Кителя остались без ответа. Это и понятно. Он, несомненно, предупредил, чтобы на них не обращали внимания.
      -- О, я подлец! О, негодяй! -- выл Китель. Крупные слезы стекали по его бугристым щекам. -- Друг мой! -- Он подался ко мне, насколько это позволяли оковы. -- Как мне спасти вас?! Как избавить от жестокой смерти?!
      А пила приближалась. Из положения лежа трудно было судить, сколь велик зазор между ней и моей плотью. Но, несомненно, счет уже шел на миллиметры.
      Что мне оставалось? Лишь обратить свое биополе на собственные нервные клетки, чтобы, по крайней мере, не страдать от боли.
      Едва я сделал это, как Китель вновь злобно завопил:
      -- Месть! Месть! Ты подохнешь, как вонючий шакал!
      Да, он увидит мою смерть...
      Но зачем эти неприличные вопли?
      Я закрыл глаза.
      И тут что-то произошло.
      Сверху послышался шум, кто-то ураганом ворвался в затхлый подвал. Короткий звук, похожий на резкий удар, и -- тишина.
      Я открыл глаза.
      В подвале воцарился мрак, пила умолкла.
      Затем по моему лицу скользнул луч фонарика, и такой знакомый голос ласково выговорил:
      -- Федорыч, ну что же ты?
      -- Саныч?!
      -- Я... -- Он принялся ловко разрезать ремни лезвием топора.
      Наконец я смог подняться.
      -- Почему темно?
      -- Пришлось перерубить кабель топором. Не то опоздал бы.
      -- А топор откуда?
      -- Прихватил на всякий пожарный.
      -- Запасливый ты человек, Саныч.
      -- Стараюсь.
      -- Я этого не забуду.
      -- Так ведь долг платежом красен.
      Вдруг от стены донесся вкрадчивый голос Кителя:
      -- Саныч? Никак это ты?
      -- Я, Константин Петрович, -- сдержанно ответил он, продолжая освобождать от пут мои ноги.
      -- Постой, Саныч! -- воскликнул Китель. -- Не развязывай его, не надо. Это тот самый прохвост, из-за которого мы погорели. Лучше помоги прикончить его, а после закрутим новое дело. Помнишь, как хорошо мы жили? У меня есть отличная идея... -- Его одолел приступ надсадного кашля.
      -- Лечиться тебе надо, Константин Петрович, -- хмуро ответил Саныч, разрезая последнюю петлю. -- Все в порядке, хозяин? Не поранился?
      -- Ты называешь его хозяином? -- опешил Китель. -- Иуда! Забыл, чем обязан мне?
      -- Я тоже немало поработал на тебя, -- спокойно ответил Саныч. -- И все свои долги погасил. Какие претензии, Константин Петрович? Уймись! Твой поезд ушел.
      -- Э, нет... -- прохрипел Китель. -- Рано ты меня списываешь. Я еще наведу шороху в этом городишке!
      -- Не бахвалься, Константин Петрович, -- вздохнул Саныч и, протянув мне что-то мягкое, шепнул: -- Надень маску, Федорыч. Сейчас приведем остальных.
      С этими словами он выбежал наверх.
      Хоть в подвале царил жуткий мрак, я решил внять совету Саныча и напялил черную маску, закрывавшую все лицо, кроме глаз.
      Но вот в дверном проеме появился тусклый свет. Вошел Саныч с факелом в высоко поднятой руке, за ним странная процессия из пятерых фигур, две из которых поигрывали автоматами.
      Трое остальных были пленниками: стройная девушка с короткой стрижкой и два молодых парня. Их поставили к стене рядом с Кителем. Колышащееся пламя факела освещало их напряженные лица.
      Некоторое время мы молча смотрели друг на друга.
      Затем Саныч приступил к допросу:
      -- Кто такой? -- подошел он к более высокому парню.
      -- Родственник... Родственник Константина... Петровича... -- пролепетал бедняга. -- Но я ничего не знаю! Я был за баранкой!
      -- Ты? -- Саныч подошел ко второму.
      -- Тоже родственник... -- ответил тот, стуча зубами от страха. -Дальний... Очень дальний...
      -- Ты? -- Настал черед девушки.
      -- Пошел вон, болван! -- звонко отчеканила она и вполоборота вскинула голову.
      Ну да, именно этот голос просил меня накануне разменять несуществующую банкноту. Теперь я узнал и одного из парней, игравшего роль влюбленного. А третий, очевидно, был водителем того самого такси.
      -- Саныч... -- заискивающе пролепетал Китель. -- Ведь это Инночка! Доченька моя... Ты ведь не забыл, как нянчился с нею, как она тянулась к тебе своими ручонками?
      -- Смотри, как выросла! -- удивился Саныч. -- Ей-Богу, не узнал! Богатой будет.
      -- Ей уже двадцать, Саныч, -- вкрадчиво продолжал Китель. -- Совсем взрослой стала. Красавица! И такая умница! А я-то ее помню только восьмилетней девчушкой... Инночка! -- ласково обратился он к дочери. -- Ты не узнала Саныча? А помнишь, как мы его называли? Наш верный Саныч...
      Никто не проронил ни слова. Лишь факел трещал в тишине подземелья да ветер завывал наверху.
      Китель снова дернулся в своих оковах, затем повернулся ко мне лицом, искаженным жалкой гримасой:
      -- Послушайте-ка! Да-да, вы, которого он назвал хозяином! Я обращаюсь именно к вам! Видите ли, уважаемый, это моя дочь. Младшенькая. Она не испытывает к вам ненависти. Я всего лишь попросил ее помочь... Сглупил... -Тон Кителя стал унизительно-жалостливым, и это не было рисовкой. -- Она ни в чем не провинилась перед вами. Отпустите ее. Прошу. Она уедет далеко, исчезнет, растворится... Ну будьте же мужчиной, пощадите ее! А я, если хотите, буду служить вам верой и правдой. Мне уже все равно. Руки ваши буду целовать... Ноги... Умоляю... -- Превозмогая очередной приступ кашля, он пал на колени и пополз ко мне, насколько позволяла, длина, его оков.
      Размагниченные примером главаря, оба других незадачливых похитителя тоже рухнули на колени, моля о пощаде и в один голос проклиная тот день и час, когда согласились на эту авантюру.
      -- Папа, встань! Не унижайся перед всякой мразью! -- прозвучал все тот же звонкий голос.
      Я не уловил в нем даже нотки страха.
      Хм! Ишь, какая смелая!
      Взяв из рук Саныча факел, я подошел к ней ближе. Изящная девичья фигурка, тонкие черты лица, не имеющие ни малейшего сходства с топорной рожей Кителя. В сравнении с раболепными позами мужчин облик девушки излучал одухотворенность.
      Недовольная настойчивым вниманием с моей стороны, она опустила голову, но ее дух не был сломлен.
      Я не понимал, что случилось. В моей душе вспыхнул праздничный фейерверк. Ленивая кровь, которую, казалось, уже ничто не разгонит, пришла в вихревое движение. Опять, как в студенческие годы, захотелось чудить и куролесить, но лишь затем, чтобы эта гордячка хоть мельком взглянула на меня с благосклонным интересом.
      -- Хозяин... -- Саныч потянул меня за рукав и заговорщицки прошептал: -Выйдем на минуту...
      Мы поднялись наверх и прошли на середину двора.
      Да, это была она, Лесная Дача.
      У заметно обветшавшего барака стояло то самое такси, что обогнало меня на бульваре. Сквозь тучи светила луна, черная масса леса шумела о чем-то своем.
      Сколько же лет я здесь не был?
      Эх, лучше и не считать...
      -- Саныч, а ты оказался плохим пророком, -- усмехнулся я. -- Помнишь, твердил как попугай: Китель не опасен, Китель не опасен... Ну и?
      -- Да ведь и на старуху бывает проруха, -- виновато вздохнул он.
      -- Как ты оказался здесь?
      -- Бог надоумил, -- серьезно ответил он. -- Все же я решил присмотреть за Кителем в первые дни по возвращении. Приставил толкового парнишку. Он передал, что ночью Китель рванул куда-то по Восточному шоссе. Я сразу вспомнил о Лесной Даче. Какого рожна ему там делать? На сердце стало неспокойно. А тут еще тебя нет и нет с похорон... Мало ли чего? Вот и решил проверить.
      -- На всякий пожарный?
      -- Именно! Эх, Федорыч! Видать, в рубашке ты родился. Еще бы две секунды...
      Когда он произнес "в рубашке родился", я почему-то подумал про девушку, которая стоит сейчас у стены под дулами автоматов, а факел освещает ее гордый профиль.
      -- Надо что-то делать, -- продолжал между тем Саныч.
      -- Ты о чем?
      Он кивнул в сторону подвала.
      -- Что предлагаешь?
      -- Поставить крест, -- тихо, но внятно заключил он, -- а после завалим буреломом и камнями. Никто вовек не сыщет.
      -- И это ты говоришь о своем бывшем боссе? О его родственниках? -изумился я, думая только о девушке.
      -- Но как же быть?! -- В голосе Саныча прорвались мучительные нотки. -- Я не хотел их трогать. Сами напросились. Я вообще не понимаю, как же он осмелился? Но раз так -- надо действовать жестко. Отпустить -- значит самим жить с оглядкой и каждую минуту ждать пули из-за угла. Надо решаться, хозяин. Сейчас. Другого такого случая не будет. Да ты не переживай! Мы все сделаем сами. Там на дороге стоят две наши тачки. Садись в мой "Москвич" и поезжай домой. А мы тут все зачистим.
      Эта жестокость, выраженная в мягкой, почти деликатной форме, ужаснула меня.
      -- Послушай, Саныч... -- заговорил я, вглядываясь в его зрачки, где отражался бледный свет луны. -- А если бы, скажем, ты опоздал? Если бы они сделали свое дело? Переметнулся бы к Кителю? Завалил бы буреломом меня?
      Саныч резко отпрянул:
      -- Федорыч! Зачем обижаешь?
      -- Ты не ответил.
      -- Хорошо, отвечу! -- воскликнул он с таким видом, словно собирался исповедоваться. -- Я рассказывал тебе, Федорыч, кое-что о своем детстве. О вечно пьяном папашке, о моей безответной маме, о нашей убогой и бесприютной жизни. Еще тогда у меня появилась мечта... Уютный домик с зеленой лужайкой, где я чувствовал бы себя хозяином, машина, красивые и удобные вещи... Верная и любящая жена... И чтобы не думать о завтрашнем дне, чтобы моим детям и внукам хватило того, что я оставлю, чтобы не пришлось им мучиться так, как довелось мне. Чтобы в моем кругу меня уважали и слово мое ценили. Только и всего. Разве я желал невозможного? -- Он проникновенно посмотрел на меня. -Федорыч, благодаря тебе моя мечта сбылась. С тобой я добился всего, о чем мечтал. Спроси меня сейчас Господь: "Балашов, раб мой, проси у меня чего хочешь, все исполню за твои прежние страдания", я отвечу: "Спасибо, Господь, дай мне немного здоровья, чтобы увидеть своих внуков. А там можно и в твои сады". Признаться, я не подозревал в Саныче такой набожности.
      -- Значит, на Господни сады рассчитываешь? А не боишься, что Он предназначил тебе раскаленную сковородку?
      -- За что? Разве я мало настрадался душой?
      -- А грехи?
      -- Какие?
      -- Не ты ли собираешься казнить этих несчастных? Саныч вздохнул:
      -- Кто не грешен, Федорыч? Не для себя стараюсь. Не для себя иду на новую муку. Ради близких своих, ради тебя...
      Я не смог сдержать ироничной усмешки:
      -- Однако же забавная логика... Нет, Саныч, я не хочу, чтобы ты грешил ради меня. Думаю, вполне можно обойтись без жертв.
      Тонкая фигурка девушки все время стояла перед моими глазами.
      Нежданно Саныч цепко схватил меня за руку:
      -- Хозяин! Нельзя их отпускать!
      -- Почему, черт побери?! Они полностью деморализованы.
      -- Пойдем на это -- быть беде, -- продолжал он с непривычной напористостью.
      -- Какие у тебя основания так думать?
      -- Я предчувствую.
      -- Знаешь, Саныч... -- Я начал сердиться. -- У тебя уже были предчувствия по поводу Кителя. Диаметрально противоположные. Все! Довольно ходить по кругу. Сделаешь в точности так, как я скажу. Пошли! -- И, повернувшись, я направился к подвалу.
      Сзади семенил Саныч. До меня донеслось его тихое бормотание:
      -- Мне конец... Эта чертовка уничтожит меня...
      За время нашего отсутствия ситуация в подвале внешне не изменилась. Трещал факел, пленники кучкой сбились у стены, парни Саныча держали их на мушке. Но что-то подсказывало, что какой-то разговор тут состоялся. Возможно, Китель хотел подкупить "бойцов" или пытался их застращать, но, очевидно, получил резкий, даже насмешливый отпор. Сейчас он выглядел тем, кем и был на самом деле, -- старой развалиной. Звериная тоска, полная покорность судьбе читались в его оловянных зрачках.
      Когда мы вошли, он даже не посмотрел в нашу сторону, уверенный, видимо, что приговор окончательный и обжалованию не подлежит.
      Девушка тоже не изменила позы. Распрямив плечи и вскинув голову, она смотрела в темноту потолка. Ни дать ни взять, пламенная революционерка перед казнью.
      Лишь два молодых придурка, так и не поднявшиеся с колен, вновь принялись слезно молить о пощаде.
      -- Заткнитесь! -- цыкнул на них Саныч, и они враз испуганно умолкли, словно захлебнувшись собственной слюной.
      Встав в позу грозного судии, я принялся вершить свой суд:
      -- Вина ваша велика. Вы заслужили самое суровое наказание. И это справедливо.
      Казалось, даже факел перестал трещать.
      -- Но... Я не мстителен. Я милую вас, хотя и ставлю при этом несколько обязательных условий. Вы оба, -- я поочередно указал на молодых людей, -подробно напишете о своем участии в этой подлой вылазке. Ваши показания будут храниться в надежном месте. Затем вы должны навсегда исчезнуть из этого города. Навсегда! И попробуйте только сделать вид, что плохо поняли! Кара будет суровой! Запомните раз и навсегда.
      Оба, не осмеливаясь поверить в свое спасение, поползли ко мне, пытаясь целовать мою обувь.
      -- Уведите их отсюда! -- приказал я спутникам Саныча. -- Они так отвратительны, что я могу передумать.
      Саныч тихо продублировал мою команду.
      В подвале мы остались вчетвером: с одной стороны я и Саныч, с другой -Китель и его дочь. Я подошел к Кителю:
      -- Слушай, старик! Ты -- главный виновник. Ты -- организатор этой глупой и бессмысленной затеи. Но я освобождаю тебя прямо сейчас. Однако же, поскольку веры тебе нет, я должен убедиться, что моя мягкость пошла тебе на пользу...
      С этими словами я перешел к девушке:
      -- Вам, Инна, некоторое время придется пожить в другом месте. В качестве, скажем так, почетной заложницы. Не волнуйтесь. Никто не посмеет вас обидеть. Вы даже сможете переговариваться с отцом по телефону, а иногда и видеться. И если ваше раскаяние будет искренним, я отпущу вас. Согласны на такой вариант?
      -- Да! -- твердо ответила она. -- Если вы не причините вреда папе, я согласна.
      -- Вот и чудесно. А ты, старик, что скажешь?
      Китель смотрел умоляюще. Не было никаких сомнений, что его воля сломлена окончательно. Добита и раздавлена. И этот-то тип какие-то полчаса назад пытался восторжествовать надо мной?!
      -- Молодой господин! -- залепетал он. -- Давайте сделаем наоборот. Возьмите заложником меня, а Инночку отпустите. Ну что вам стоит? Неужели вы ее опасаетесь? Ее, совсем еще девчонку, которая и мухи не обидит?
      -- Нет! -- резко оборвал я. -- С тобой, старик, мне все ясно, а вот с твоей дочкой я еще должен разобраться.
      Мои слова он истолковал по-своему и снова принялся ныть:
      -- Разве у вас мало женщин, молодой господин? Бог накажет вас за Инночку...
      -- Хватит! -- в сердцах воскликнул я. -- Ты меня с кем-то путаешь. Я ведь дал слово, что не будет никакого насилия над ее волей. А я свое слово держу, ты знаешь. Просто я должен убедиться, что впредь вы не пуститесь на новую авантюру. Дошло?
      -- Пусть так... -- прохрипел он.
      -- Значит, решено! -- Я повернулся к Санычу: -- Отвяжи старика! Он уже забодал меня звоном своих браслетов.
      Китель и вправду едва держался на ногах. Его освобожденная рука плетью повисла вдоль туловища.
      Я подозвал Саныча к себе и тихо отдал последние распоряжения:
      -- Я поеду с девушкой в твоем "Москвиче" впереди, ты с парнями следом, но позднее. Заодно прихватишь этих подонков.
      Наконец-то мы снова на свежем воздухе!
      Во дворе я еще раз осмотрелся.
      Территория, несомненно, по-прежнему числилась на балансе торговой базы, но пришла в полное запустение. Проклятое место! Неужели оно будет преследовать меня до конца моих дней?!
      -- Саныч! -- Я отвел его в сторонку. -- Хорошо бы взорвать все это хозяйство к чертовой матери! Чтобы осталась одна огромная груда щебня. И чтобы в этот подвал не осталось лазейки даже для мыши. Ты понял?
      -- Все сделаем, Федорыч!
      -- Но чтобы лес не пострадал.
      -- Не волнуйся. Сработаем ювелирно.
      -- Проследи, чтобы парни уехали сегодня же. Если надо, купи им билеты куда-нибудь до Магадана и дай на дорогу денег.
      -- Ладно, -- вздохнул он.
      -- Кителя отвези в его берлогу. Позже скажешь мне адрес.
      -- Считай, что он уже у тебя в кармане.
      -- Ну, действуй!
      Я подошел к девушке:
      -- Пойдемте!
      Она молча повиновалась.
      "Москвич" Саныча стоял у ворот. Я усадил ее на переднее сиденье, сам сел за руль и включил зажигание.
      Машина помчалась к городу.