Однако развеселый череп сейчас не очень смущал Дэвида, наоборот, в нем была какая-то пикантность, соответствие духу момента. Он откинул заднюю крышку черепа, покопавшись, вытянул два зеленых проводка и присоединил их к хронофону. Потом поднял жалюзи и пододвинул ближе к окну треногу, направив отверстие металлического пузыря прямо в звездное небо. Оглядев систему и убедившись, что все в порядке, он включил рубильник.
      По комнате прошло едва уловимое движение — это качнулись и заколебались стрелки многочисленных измерительных приборов. Горинг сел за стол и включил хронофон.
      Экран засветился зеленоватым светом, и на нем появилось изображение. Это было точное зеркальное изображение Горинга, и оно повторяло его движения с тщательностью обыкновенного зеркала. Они сидели друг против друга — Горинг у экрана и Горинг на экране — и внимательно разглядывали друг друга.
      Дэвид нажал несколько клавиш НЭМа, который подмигнул ему зеленым глазом, докладывая, что задание принято, и повернул чуть-чуть вправо регулятор Петли.
      По экрану пробежали многоцветные полосы. Механический спрут у окна ожил: его антенны-щупальца потянулись за окно, к звездам, из отверстия высунулся острый кроваво-красный язык. В комнате повис глухой низкий звук, который становился все выше, словно кто-то перебирал клавиши органа. Кровавый язык желтел и удлинялся и тянулся в небо, меняя цвета, пока не превратился в узкий фиолетовый луч, который с легким хлопком скоро исчез совсем. Щупальца антенн вытянулись до предела и почти касались друг друга, словно спрут стремительно плыл в невидимом море.
      Стало тихо и темно. Светились только шкалы приборов и экран. Рябь на экране таяла, из-под нее проступало изображение. Это тоже был Горинг, но уже не зеркальный — в отличие от Горинга у экрана, сгорбившегося, как рысь перед прыжком, Горинг на экране что-то кричал, подняв обе руки вверх.
      Аппарат работает! Хотя пока всего на несколько секунд вперед, но хронофон показывает БУДУЩЕЕ! Горинг, торжествуя, заорал что-то нечленораздельное и победным жестом вскинул обе руки вверх.
      В это время картинка на экране показывала уже другое: Дэвид с лицом серьезным и напряженным поворачивал регулятор Петли.
      В душе Горинга все пело и клокотало. Ему хотелось обнимать и целовать своих электронных чудищ, и даже зеленоглазый череп НЭМа казался ему олицетворением галантности и красоты.
      Однако дело есть дело — эмоции потом. Дэвид посерьезнел и взялся за регулятор — надо расширить Петлю, поглубже заглянуть в будущее.
      Он перевел регулятор сразу на три деления. Изображение снова свело цветовой судорогой, и на экране возник Горинг в плаще с чемоданом в руках.
      Дэвид удивленно поднял брови: куда это он собрался? Несколько секунд он в замешательстве рассматривал свое изображение, явно направляющееся к дверям, потом, чертыхнувшись на себя за забывчивость, включил переговорное устройство.
      — Ты куда? — спросил он Горинга будущего.
      Горинг будущий вздрогнул, как будто кто-то разрядил под самым его ухом кольт. Он оглянулся и, лишь встретившись глазами с Дэвидом у экрана, облегченно передохнул и попробовал улыбнуться:
      — Ух! Так с непривычки инфаркт получить можно… Куда иду? Ну, разумеется, — к «Сатурну»…
      — К «Сатурну? — не понял Дэвид у экрана.
      — Конечно, дорогое мое прошлое, — Горинг будущий уже ухмылялся.
      Голос из будущего звучал глухо и вместе с тем гулко, как в развалинах древнего храма. Дрожь пробегала по телу от его потусторонней вибрации.
      »Зачем…» — хотел спросить Дэвид, но не успел: раздался сухой резкий треск, и экран погас. НЭМ подпрыгнул и задымился. Его зеленый глаз потух и загорелся красный — сигнал аварии. Щупальца антенн разошлись в стороны с воющим стоном, и механический спрут, взвизгнув, проглотил свой вновь появившийся багровый язык.
      В комнате запахло гарью.
      Дэвид одним прыжком очутился у стены и рванул рубильник. Стрелки приборов качнулись и замерли на нуле.
      Горинг прислонился к стене. Что случилось? Неужели Старковский надул его?
      Пластиковый череп смотрел в пространство погасшими глазницами. Над ним вился легкий голубоватый дымок.
      НЭМ?
      Дэвид щелкнул застежками и открыл верхнюю крышку электронного мозга. В нос ударил едкий запах обгоревшей проводки. Драгоценные рубидиевые микрокапсулы сплавились в сплошной ком, по черным гроздьям сгоревших транзисторов еще перебегали колючие злые огоньки.
      Вот в чем дело! Просто, электронный мозг не выдержал нагрузки, «свихнулся» бедняга от напряжения, от сумасшедшей смены противоречивых команд, которые давала ему Петля.
      — Бедный Йорик!
      Дэвид поднял в руке пластиковый череп, пародируя Гамлета. Несмотря на кажущееся спокойствие, он был взвинчен до крайности. Он не ощущал усталости, хотя работал уже двое суток без передышки. Он не чувствовал собственного тела; только чуть покалывало сердце, давая знать о выкуренных сигаретах и выпитом кофе. Мысли летели легко и стремительно, как призраки в страшном сне.
      Что-то делает сейчас Кларк? Видимо, спит на террасе, закутавшись в двойной стеганый плед, запутавшись в своих разносторонних теориях и сентиментальных моральных канонах. Спит и не знает, что его покорный ученик стал всевластным Повелителем Времени и что его, кларкова карта бита.
      — Бедный Йорик!
      Дэвид не без труда вернулся из сияющего завтра к неотложному сегодня. Череп в его руке еще дымился.
      — Типичный инсульт, как говорят медики. Человек и машина — все смертны. А посему — адье, дорогой друг!
      И Горинг ловким броском отправил отслуживший службу НЭМ в ящик с хламом.
      Однако, что же делать дальше? Как сказал Горинг будущий? «Куда иду? Ну, разумеется, к «Сатурну»… Гм… Попахивает мистикой. Впрочем… О господи!
      — «Сатурн», а не Сатурн!
      Конечно, «Сатурн»! Как он сразу не догадался! Ведь еще тогда Кларк говорил, что размер Петли будет зависеть от мощности прибора. «Сатурн» вот это голова!
      Горинг стал лихорадочно упаковывать хронофон в чемодан. Это оказалось делом нелегким. «Паук» вошел сразу, но щупальца «спрута» с визгом вырывались из-под крышки, несколько раз ударив Дэвида в лицо. Дэвиду пришлось провозиться минут пятнадцать, прежде чем закрылся замок чемодана.
      Дэвид почувствовал, что смертельно хочет есть. Но медлить было нельзя. Он достал из холодильника ветчину, сделал наспех несколько бутербродов и сунул их в карман плаща. Туда же отправился и термопакет с горячим кофе.
      Ну, кажется, все. Ах да, ключ. Какая удача, что Кларк сам предложил ему ключ от «Сатурна»!
      Дэвид открыл сейф, достал ключ. Впрочем, ключом это замысловатое изделие, напоминающее увесистый лучевой пистолет, можно было назвать только обладая фантазией Старковского. Старковский в свое время отказался от всякой охраны «Сатурна», явно не доверяя бдительности сторожей, а еще больше — элементарности пяти чувств. Его питомец нуждался, по его мнению, в глобальной охране, и он придумал нечто совсем неожиданное — какой-то чудовищный «мыслящий» суперключ на микротранзисторах, который основательно «задумывался» даже перед тем, как открыть дверь озонатора или душевой. Кларк тогда долго ворчал, но потом неистребимая любовь к чудакам победила, и Старковский получил разрешение.
      Теперь безлюдье «Сатурна» было только на руку Горингу. Дэвид с усмешкой повертел тяжеленный «волшебный ключик» и сунул его за пояс комбинезона.
      Теперь — вперед!
      — Ты куда?
      Горинг вздрогнул, словно кто-то разрядил под самым его ухом кольт. Он оглянулся, и первое, что он увидел, было ослепительно белое колесо, висящее над столом. Сначала центр колеса был сплошным черным пятном, но вот, бешено вращаясь, колесо превратилось в голубой обод, который постепенно мерк, а из черного пятна в центре стало вырисовываться лицо, словно материализуясь из цветного тумана.
      Горинг узнал в полупрозрачной голове себя прошлого. Он облегченно передохнул и попробовал улыбнуться:
      — Ух! Так с непривычки инфаркт получить можно… Куда иду? Ну, разумеется, — к «Сатурну»…
      Лицо Горинга прошлого вытянулось.
      — К Сатурну? — удивленно и испуганно спросил он.
      Дэвиду стало смешно. До чего же глупо и нелепо выглядел этот Горинг прошлый! Удивленная и беспредельно тупая полупрозрачная физиономия с нимбом вокруг головы вдобавок. Ни дать, ни взять — святой великомученик. И голос глухой и гулкий одновременно, как в развалинах древнего храма. Прямо потусторонний дух.
      — Конечно, дорогое мое прошлое, — ухмыльнулся в ответ Дэвид.
      Неожиданно Горингу пришла в голову забавная мысль: а что если библейские легенды о громе среди ясного неба, о глухом и гулком голосе среди туч, вещающем засуху или мор, явления святых с нимбами вокруг головы — что если все эти сказки — правда? И что все это — сеансы хронофонной связи через века из будущего, в котором, естественно, все будут знать и Формулу Петли, и устройство хронофона? Значит, наша «свобода воли» — блеф, и мы живем в причинно-следственном ключе, уготованном для нас нашими потомками? Неужели…
      Кольцо с головой Горинга вдруг с грохотом взорвалось, превратилось в колонну синего света, настолько яркого, что Дэвид зажмурился. Уши заложило тянущим душу свистом, который через секунду стих, достигнув нестерпимой высоты.
      Когда Дэвид снова открыл глаза, в комнате царили покой и тишина. Ничего не изменилось: стол и стул стояли на месте, приборы смирно висели на стенах. Дэвид с чемоданом в руках обошел всю комнату и никаких изменений не обнаружил.
      — Видимо, наша уважаемая Петля обожает фейерверки и шумовое оформление, — процедил он сквозь зубы. — Что ж, учтем. У джинов тоже должно быть свое «хобби.»
      Однако настроение у него упало. Он с детства не любил непонятное и таинственное. Может быть, отложить все на завтра?
      А если именно завтра Кларк выведет формулу? Тогда…
      Горинг представил себе задний бампер «Электора», на огромной, уже недостижимой скорости уходящий от него все дальше и дальше в голубизну автотрассы…
      Нет! Сегодня — или никогда.
      Горинг шагнул к двери.
      Если бы он оглянулся, то наверняка заметил бы прямо над столом в потолке маленькое отверстие, похожее на пулевое.
      Кларк проснулся от сильнейшего удара грома.
      Он открыл глаза и снова зажмурился. Даже сквозь прикрытые веки бил яростный синий свет. Это не могло быть молнией — свет был постоянен.
      Кларк рывком откинул плед и босиком выскочил на дорожку сада.
      Было светло, как днем. В неестественном мертвом свете деревья казались высеченными из черного мрамора. А за ними стояла исполинская башня из синего огня, бесконечно высокой вершиной упираясь в Полярную звезду.
      От свиста вылетели стекла виллы, но оглохший, полуослепший Кларк продолжал стоять на мокром песке, не чувствуя резкого холода, пока перепуганная Мэгги не втащила его на террасу.
      Башня уже в полной тишине медленно меняла цвета: голубой, зеленый, желтый. И все вокруг — перила террасы, песок дорожки, трава, шоссе за оградой, институтский парк, здания лабораторий и домики городка, прорисованные нерезко сквозь лохматые липы, — все, подчиняясь этому неспешному ритму, менялось на глазах, приобретая то влажную прозрачность аквамарина, то мудрую тяжесть малахита, то маслянистый жар золота.
      Мэгги и Кларк молчали, стоя на террасе, пораженные, ошеломленные, даже не пытаясь догадываться о причинах этой фантасмагории. И только когда башня стала огненно-красной, в комнате заверещал видеофон.
      Всклокоченный, с перекошенным лицом, Кэрол Старковский кричал с экрана, захлебываясь:
      — Шеф, это «Сатурн»! «Сатурн» горит! Тревогу, шеф! «Сатурн»!
      Через пять секунд взвыли сирены.
      Старковский ошибся. «Сатурн» не сгорел. Когда световая башня, темнея, с легким гудением окончательно исчезла, все шесть этажей электронного мозга оказались целыми.
      Впрочем, не совсем. Здание выглядело словно памятник древней архитектуры: во многих местах облезла краска, в алюмобетоне появились трещины, из которых в свете прожекторов темными змеями ползли вверх толстые побеги плюща, даже нержавеющий металл главной двери покрылся зелеными потеками окислов.
      О том, чтобы проникнуть в здание, не могло быть и речи. Решили ждать утра.
      Кларк ходил взад и вперед по залу главной лаборатории, которая стояла рядом с «Сатурном», и старался не замечать умоляющих глаз Старковского. Давать какие-либо комментарии к случившемуся он наотрез отказался.
      Утром перемена оказалась еще разительнее. «Сатурн» явно постарел лет на триста. Он смотрел на людей подслеповатыми мутными стеклами, как выживший из ума дед.
      Проникнуть внутрь решились только трое: Кэрол, Вилли и, несмотря на бурные уговоры Мэгги, Кларк.
      Главная дверь, как, впрочем, и запасная, никак не реагировала на магический ключ Кэрола. Видимо, испортился замок. Пришлось вскрывать ее лучевой пилой.
      Внутри было не лучше. Бетонный пол и стены поросли лишайниками и плесенью. Лифт не работал. В нем жили мыши. Медные шины трансформаторов с полусгнившей изоляцией покрывал толстый зеленый налет. Железные пластины проела ржавчина. Плотные пологи паутины сверху донизу драпировали полутемные залы. Винтовая лестница обрушилась в нескольких местах, и Кларк запретил по ней подниматься. Кэрол метался из зала в зал и плакал злыми слезами.
      Единственный путь наверх был по трубе принудительной вентиляции, которая спиралью опоясывала все здание. По ней надо было ползти на коленях, но иного пути не было. Кэрол полз первым. Он хотел было вылезти на втором этаже, но Кларк сдавленно прогудел: «В операторскую…»
      Ползти было невероятно трудно. Не хватало воздуха. От острого запаха плесени першило в горле. Руки и колени скользили по влажным замшелым стенкам. Каждый метр требовал столько энергии, что уже через пять минут все трое обливались потом. Фонари на шлемах вспугивали десятки летучих мышей, которые начинали неистово метаться в проходе, и без того узком. Кларк вылез на четвертом этаже и пробормотал, задыхаясь: «Больше не могу…» Вилли не без тайной радости остался с ним передохнуть, но тощий Кэрол полез выше.
      Последние два этажа оказались самыми трудными. Когда Кэрол достиг, наконец, вентиляционной воронки, у него уже не было сил выбраться наружу. Хрипло дыша, он лежал на краю воронки до тех пор, пока снизу не послышалось тяжкое пыхтение Кларка.
      Выключив фонарь, Кэрол неловко спрыгнул вниз. Из-под его ног шарахнулось сразу несколько больших сов, с тревожным оханьем устремившихся в темные углы.
      Здесь, как и в остальных залах, было полутемно, свет проникал в основном через большое, неизвестно откуда взявшееся, круглое отверстие в толстой броне сферической крыши. Окна были затянуты паутиной, как плотными шторами. Всюду лежал толстый слой пыли, на котором замысловатыми иероглифами отпечатались птичьи следы.
      Пульт, гордость и радость Кэрола, темнел в глубине зала сплошной горой паутины, пыли и засохшего плюща. Старковский направился к нему, понуро волоча ноги.
      На полдороге он остановился, с удивлением разглядывая непонятный прибор, вернее, остатки прибора на покосившемся треножнике — удлиненное яйцо, проеденное в нескольких местах белой окисью, с отверстием на заостренном переднем конце, вокруг которого, как шипы, топорщились оплавленные неведомым жаром остатки вольфрамовых пружин. От треноги к пульту, вернее, к его задней крышке, немилосердно сорванной, пятнистой гадюкой полз изгрызенный мышами кабель.
      — Так я и знал…
      Это сказал подошедший сзади Кларк.
      И тут только Кэрол увидел главное. Рядом с пультом, сгорбившись на винтовом стуле, пустыми глазницами уставившись в давно погасший экран, сидел полуистлевший скелет.
      — Ничего не понимаю, — простонал Старковский, обретя дар речи. Абсолютно ничего не понимаю… Я же был здесь вчера вечером… Все было в порядке.
      — Простите, шеф, но тут что-то не так, — Вилли почесал в затылке. — Я, конечно, ни в бога, ни в черта не верю, но… Видел я в кино древние замки. Которые по триста, по четыреста лет без людей стоят. Больно похоже, шеф.
      Кларк внимательно рассматривал дыру в крыше и ответил не сразу.
      — Ты почти прав, Вилли. «Сатурн» действительно пробыл без людей не меньше трехсот лет… Кэрол, сколько горел весь этот фейерверк?
      — Н-не знаю… Минут пятнадцать-двадцать…
      — Великолепно… Нам всем повезло. Если бы «Сатурн» выдержал еще полчаса, весь городок превратился бы в руины, а мы — в скелеты, будь проклята эта земля. Нас бы тоже затянуло…
      — Но что случилось?
      — То, о чем я хотел сказать Горингу, но не успел. Петля Времени, замкнувшись, становится неуправляемой, превращается в стремительно растущую воронку, где время несется все быстрее и быстрее. Триста лет — за пятнадцать минут. Пока не превратится в чистое пространство — пространство с нулевым временем.
      Кларк снова уставился на потолок, словно в круглой дыре пряталось то, что он искал всю жизнь:
      — Господи… Да это же нуль-коридор! Это же сверхсветовая скорость, будь проклята эта земля!
      Он было повернулся к вентиляционной воронке, чтобы немедленно спуститься вниз, но задержался у скелета, задумчиво теребя бороду.
      — Одного я не могу понять — зачем ему все это понадобилось?
      Дневники Горинга нашли намного позднее.
      Кларк читал их в бывшей секретной мастерской Горинга, у вскрытого сейфа. Он читал их молча, и с каждой страницей, исписанной жестким каллиграфическим почерком, все больше каменело его лицо. Он прочитал все, что было написано, и перелистал страницы, оставшиеся чистыми.
      И тогда Кларк заговорил. Он говорил, и в его голосе рокотало море море, которое может быть нежным и беспощадным, теплым и холодным, бурным и спокойным, добрым и гневным, но которое всегда огромно и открыто всем кораблям и всем птицам.
      — Ты умно, ты хорошо играл, Горинг. Но ты не мог не проиграть.
 
 

НАРУШИТЕЛЬ