Библиотека советской фантастики (Изд-во Молодая гвардия) - Дороги надежд (сборник)

      — А те семена в зеленых пакетах, что в трюме. На Свире она хорошо растет, но не размножается. Семена завозят контрабандой. Из листьев чаки варят настой.
      — Наркотик?
      — Нет… Просто сильное возбуждающее. Полностью снимает чувство опасности. Но зато потом начинается такое… Пробовал я это зелье. Не советую. Даже для изучения жизни на Свире.
      Мож полез за пульт, нашаривая там что-то и стуча зубами.
      Сип следил за ним с неприязнью.
      — Чака?
      — А твое какое дело?
      — Сделай лучше успокаивающий укол.
      — Катись ты… Тоже доктор нашелся… Видали мы таких желторотых спасителей… Сам себя спасай…
      Он отхлебнул сразу полстакана мутной коричневой жижи и, распаляясь, зашипел:
      — Думаешь, я не вижу, кто ты? Мож все видит! Ты из этих, из недорезанных проников… Вот Шан — свой парень, сразу видно. А ты проник. Вы все на правителя зуб держите. А я за Кормчего любому глотку перехвачу!
      Он допил стакан и вытер губы, победно усмехаясь своему призрачному отражению в экране. «Вот и первый сюрприз Свиры, — невесело подумалось Шанину. — Гонимый и презираемый неудачник, живая мишень, нищий, у которого Кормчий отнял все, кроме права умереть, и тот боготворит правителя, вместо того чтобы его ненавидеть».
      — Стальной Кокон, — негромко проговорил Сип.
      Поначалу ничего внушительного Шан не увидел. Свира выглядела как и все подобные планеты с близкого расстояния — ощутимо вогнутая тарелка, и ничего больше. Поскольку на этой половине была ночь, то никаких деталей поверхности или причудливых атмосферных образований видно не было: тарелку до краев наполняло черно-синее густое желе. И, только присмотревшись, в районе линии терминатора можно было уловить что-то вроде серебристого пушка. Этот пушок рос и окружал Свиру уплотняющимся ореолом. На темном круге центральной части проступила сеть светлых прямых линий. Словно марсианские каналы, только погуще.
      — Да, в принципе это гигантская стальная сеть, — подтвердил Сип. — Она вращается, за пределами атмосферы и практически не изнашивается. Крупные метеоры, конечно, оставляют дыры, но таких камешков немного. Корабль ее тоже пробьет, но неизбежно взорвется… Скорость! Кроме того, сеть заряжена электричеством.
      — Откуда же энергия?
      — Даровая. Из атмосферы. Со Стальным Коконом на Свире навеки кончились грозы.
      — А где же патрули и что они делают?
      — Внутри сферы Кокона остались десятки бывших обсерваторий, лабораторий и просто строительных спутников. На них теперь находятся базы полицейских гвардейцев и причалы сторожевых катеров. В космос они почти не выходят — нет надобности и опасно. Они шастают в стратосфере и несут патрульную службу. Считается, что они охраняют планету. Но поскольку никто на Свиру до сих пор нападать не собирался и десантов не забрасывал, бравые пограничники грабят возвращающихся контрабандистов.
      — «Пернатыми» зовут пограничников?
      — Вообще всех полицейских гвардейцев. Охраняющее крыло — герб полицейской гвардии…
      — А кто такие «проники»?
      — Проники? А, это ты про Можа… Проник — грамматическая хитрость. С тех пор как слово «проницательный» запрещено на Свире, всех представителей этого клана называют прониками.
      — Ты сказал — клана? Так их что — много?
      Сип посмотрел на Шанина с искренним удивлением.
      — Проников? Добрых девяносто процентов городского населения!
      — Ничего не понимаю.
      — Поймешь.
      Мож, прилипший к приборам и визирам, махнул рукой.
      — Ну все. Вышли на старт. Теперь пора рвать когти…
      Истерика и возбуждение после очередной дозы чаки прошли, и Мож был снова похож на человека. Только налитые кровью глаза с узкими, как иголочный укол, зрачками выдавали причину его беспредельной отваги.
      — Смотри, Шан, и учись. Пригодится. Мы дотопали до нужной точки. Дальше нас все равно засекут, с двигателями или без. Поэтому сейчас главный козырь — скорость. Низко над лесом нас они потеряют: мешает эхо. Значит, надо прорываться отсюда почти до самой земли на предельной струе, чтобы катера не успели выйти наперерез. А там выручай, парашют и тормозная батарея. Но стукает все равно прилично…
      Мож положил руки на клавиши и закрыл глаза, словно молясь. И Шанину — вот обратная власть образа! — тут же захотелось сотворить какое-нибудь заклинание.
      — Поехали!!!
      Пол под ногами дрогнул, и всех троих вдавило в кресла. Неправильное синее пятно впереди, свободное от серебряной паутины, ощутимо прогнулось, поползло во все стороны.
      Внезапно на корабль обрушился тяжелый удар, через полминуты — второй, потом третий. После десятиминутного затишья удары возобновились, но стали слабей и чаще. Скоро они перешли в трескотню крупного града и добродушное бормотанье летнего ливня.
      — Теперь на Свире осталась только такая гроза, — кивнул Сип на верхний экран кругового обзора.
      А гроза была внушительная — таких Шанин еще не видывал. Ни на своих экстравагантных планетах, ни в космосе. Не было ни традиционных вспышек, ни мгновенных ветвистых молний. Со всех сторон, откуда-то издалека, где угадывались острые ребра и пики Кокона, тянулись живые щупальца сиреневого света. Они ловили корабль в свое жадное перекрестье, конвульсивно ощупывали его обгоревшую обшивку, пытаясь найти хотя бы маленькую щелку внутрь, не находили и, истончаясь, рвались, чтобы со следующим толчком голубой крови ожить и повторить все сначала. Эта одушевленность действий гипнотизировала, угнетала, лишала воли и сопротивления — щупальцам не было числа и конца, и поиск их казался осмысленным. Они, липкие и холодные на взгляд, тянулись прямо к сердцу, искали сердце, чтобы выпить всю теплую красную кровь и согреться самим.
      Корабль начал разогреваться. С Шана, в его тяжелой экипировке, уже давно лил пот, но раздеваться в этой электрической карусели почему-то не хотелось. Шан ругал себя за малодушие и излишнюю впечатлительность, но стоически терпел жару.
      Гроза кончилась, как и началась, — электрические разряды стали реже и сильнее, и наконец, получив два основательных пинка, корабль влетел внутрь Кокона.
      Впереди теперь дышало и ворочалось что-то серое и бесформенное, как закисающая опара.
      — Облачность — это хорошо, — сказал Сип.
      — Для «пернатых» хорошо, — буркнул Мож. — Они нас видят, а мы их нет. И у нас больше шансов ковырнуться со всего маху.
      Сторожевой катер первым заметил Сип. Он закричал, вцепившись в плечо пилота:
      — Слева, слева! Слева — крючок!
      В левом верхнем углу экрана разгорался и трепетал красный уголек.
      Можу не надо было повторять дважды. От неожиданности Шанина выбило из кресла и швырнуло влево, на переборку.
      Когда он поднялся, уголька слева уже не было, зато справа заплясали целых три звездочки. Корабль заметался, беспрерывно меняя курс, но красных огней становилось все больше, и узкое горло прохода сжималось на глазах.
      — Бесполезно, — прохрипел Мож. — Вниз не пробиться…
      Выламывая запястья и упершись коленом, он потянул штурвал на себя с такой силой, что пластиковая баранка выгнулась. Шанин снова не удержался на ногах. На этот раз сверху на него упал Сип. Корабль словно догоняя свой огненный хвост, вывертывал вверх и назад, к спасительному пролому. Высота уже начала предательски буреть, и на всем обозримом пространстве пересекались, образуя правильные квадраты, черные полосы.
      — Так… Так… выглядит… небо над Свирой? В крупную клетку? — выдавил Шанин, ворочаясь, в потный затылок Сипа.
      — Да, — отозвался Сип, упираясь ему локтем в живот. — Но если здесь родиться и не видеть другого, то и оно покажется прекрасным…
      Перегрузка резко ослабла. Мож почему-то тормозил.
      — Я так и знал, — безнадежно процедил он. — Мы в бутылке. Они заткнули пробку… Что делать, Шан?
      Сип и Шан вскочили, чуть ли не топча друг друга. Прямо по курсу полукругом горело четыре красных факела. Вокруг ближнего время от времени рассыпалось оранжевое ожерелье.
      — Приказ остановиться… Они нас поджидали, это точно… Иначе такой стае не собраться… Это Горон… Он один знает нашу дыру… Кто-то из наших донес, и он ждал нас… Что делать, Шан?
      Тот Шан, который сейчас блаженствовал в больнич-ной палате на Зейде, был здесь атаманом, и Мож по привычке ждал приказа от нового, поддельного Шана.
      — Прорываться! — ненависть перехватила горло Сипу. — Напропалую, в лоб — прорываться! Все равно смерть! Здесь есть шанс — в застенке его не будет. И там будут пытать. Лучше умереть здесь, сейчас. Все равно смерть!
      — Тебе — смерть, — подтвердил Мож. — Они тебя сразу раскусят. А я…
      — И тебе — смерть! Ты знал, кого везешь…
      — Что делать, Шан? — в третий раз повторил Мож.
      — Прорываться! — горячо зашептал Сип. — Идти на таран! Пойми, Шан, у нас нет выхода. Они раскусят нас в первую же минуту. Меня шлепнут на месте, поскольку я уже дважды приговорен, а тебя, как иностранного шпиона, с триумфом потащат в Дрому. Ты знаешь, как там пытают? Ты будешь молить о смерти, но они будут наслаждаться твоими муками, пока возможно — ведь ты будешь первым настоящим иностранным шпионом, который попал им в лапы. Надо умереть достойно, Шан… Таран, только таран!
      Шанина страшила не смерть и не пытки — хотя, как всякого нормального человека, такая перспектива его не радовала. Но он представлял, какой козырь даст он Кормчему своим появлением на Свире, какая разнузданная вакханалия клеветы поднимется вокруг него, оправдывая самые черные дела правителя и давая повод для крайних мер против всего, что осталось на Свире живого и мыслящего. Как ни тяжело и горько это было, он был готов сказать: «Таран!»
      Но что-то мгновенно мелькнувшее в памяти удержало.
      — Ты говоришь, Мож, это должен быть Горон? Тот самый, что накрыл вас шесть лет назад?
      — Другому некому. Мы задолжали ему, и он решил нас накрыть. Я говорю — они ждали… Зверюга… Другие вычистят все и отпустят… Хоть телегу оставят… А этот долгов не прощает!
      — Что он сделает, если попадемся?
      — Что? Конфискует телегу со всеми потрохами, а нас — за решетку… А там… Эх, тетя ведьма, что же ты со мной наделала?!
      Шанин знал о Гороне много. Шан, разоткровенничавшись, рассказывал о нем охотно и зло. Этот елейный суб-майор был грозой и проклятием контрабандистов Свиры. Раньше он служил в Дроме и ходил в «топорах» — личной полиции Кормчего, — но непомерная жадность заставила его сменить весьма почетное, но недоходное место в столице на бесславную, но выгодную работу небесного пограничника. Все без исключения «рыцари удачи» платили ему дань. И горе тому, кто забывал об этом долге. Цепкая память суб-майора работала с точностью компьютера. Он помнил в лицо почти всех своих пациентов. Он знал все дыры Стального Кокона и кто через них ходит. Ему было известно, когда и чьи контрабандные «телеги» отправляются «на небо». А перекупщики за некоторые услуги докладывали ему, кто, что и сколько «добыл на небе».
      Суб-майор Горон мог бы в один день покончить с контрабандой на Свире, и в высших сферах знали об этом лучше, чем кто-либо. Но никто не отдавал и не собирался отдавать ему такой приказ. Гораздо практичнее было поддерживать с суб-майором добрые деловые связи. И командир пограничников пользовался ими, чтобы поддерживать и укреплять свое незаконное «дело». Остряки утверждали, что всемогущего бога нет потому, что есть всемогущий Горон…
      — Ложись в дрейф, — приказал Шан.
      Мож послушно убрал реверс главного хода. Легкая дрожь говорила о том, что двигатели работали, но корабль теперь неподвижно висел над планетой. Мягкий толчок и качанье — это вышел в пространство стыковочный рукав.
      — Трусы, — тихо выдавил Сип. — Но я живым не дамся…
      Он вытащил из заднего кармана комбинезона пистолет, перезарядил и положил в нагрудный — ведь придется поднимать руки. Передумал, засунул его за широкий раструб перчатки.
      Шанин подошел к нему, положил руки на плечи.
      — Я не трус, Сип. Я очень не хочу умирать, но я не трус. У меня есть мысль — шальная мысль, но выбирать не приходится… Надо попробовать. И если не получится…
      Сип глядел недоверчиво.
      — У меня к тебе личная просьба, Бин. У меня нет оружия. Если не получится — первая пуля мне. Договорились?
      — Кончайте шушукаться, — подал голос Мож.
      Пол под ногами ушел вниз, потом в сторону. Где-то далеко и глухо царапнул металл о металл.
      — А вот и гости дорогие… Стыкуются… Слушайте — мы ремонтники, рабочие внешнего ремонта, ясно? Сбились с маяка, попали не в ту дыру. Ремонтники — и все тут. До последнего, слышите? Ох, тетя ведьма, пронеси…
      — Но Горон же знает вас, как своих детей!
      — У нас не принято узнавать друг друга. Такой закон… Ремонтники. Двести семьдесят пятая рембаза, ясно? Она здесь ближе всех. Двести семьдесят пять — и точка. Больше ничего не знаем…
      Дверь вздрогнула под ударом, скользнула в стену. В проеме никого не было. Томительная минута показалась годом. Маленький седой старичок в неряшливой черной форме с крылышком на лацкане ворвался в кабину с радостной улыбкой гостеприимного дедушки, встречающего долгожданных внуков.
      — Вот сорванцы, вот сорванцы, — причитал он. — Совсем молодым жизни не жалко, совсем! На такой скорости — и вниз! А потом ни с того ни с сего вверх! Ну, думаю, пришла твоя пора, Горон, не иначе иноземцы какую-то пакость затеяли! Приготовился грудью, так сказать… Ан нет, тут все свои по обличью… Отлегло от сердца-то… Боится, слава Кормчему, иноземная нечисть, зубами скрежещет, а боится… Ибо мы — монолит, один за всех, все за одного… Словом могучая Свира всегда начеку… Ах, сорванцы, сорванцы…
      Старичок все сыпал и сыпал, заглядывая во все углы, а трое молодцов с грустными глазами бульдогов привычно быстро обшарили «сорванцов» и застыли, уперев карабины им в животы.
      — А вы, ребятки, наверное, ремонтники?
      — Да, высокий, — растерянно откликнулся Мож и встретившись глазами с Шаном, утвердительно кивнул — Горон.
      — С двести семьдесят пятой рембазы, наверное?
      — Да, высокий, — тупо отозвался Мож.
      — Так, так. Сбились с маяка, попали не в ту дыру, наверное?
      — Да, высокий, — едва слышно промямлил Мож. Он начал подергиваться — к нему опять возвращалась истерика,
      — Ремонтнички, значит, сорванцы-ремонтнички… Это хорошо, дырки в Коконе надо штопать… А то некоторые висельники повадились через них на Зейду шастать… Я-то сослепу за таких вас принял. Уж очень вы мне старых знакомцев Можа, Сипа и Шана обличьем напомнили. Вы-то ребятки хорошие, а вот те трое — эдакая мразь. Забыли честь и совесть, долг перед Великим Кормчим забыли… Ох, добраться бы мне до них! Уж они бы у меня если не яблоню, то каменный курорт заработали… А вы ремонтники, значит… И за этой дверкой инструмент у вас, да? Взглянуть на него можно, да? Любопытный я страсть до всякой техники…
      Старичок торкнулся в трюмную дверь — она не поддалась.
      — Туда нельзя. Радиация, — сказал Шан.
      Старичок, удивленный его наглостью, обернулся и затрясся в беззвучном дробном смехе, держась за сердце.
      — Что… ох! Что ты сказал? Ох, Великий Кормчий, уморил… Тот мой знакомец Шан, на которого ты похож… ох! Тоже был большой остряк, пока трепыхался. Радиация! Ох, сорванцы, сорванцы-ремонтнички…
      — Я тоже знал одного суб-майора, Гороном звали. Умнейший был человек, догадливый — прямо всю душу до дна видел. Так вот, будь на вашем месте Горон, он бы поинтересовался сначала, какой нынче урожай на яблоки и чем пахнет навар с варенья. Тоже любопытный был…
      — Как! Я? — Старичок как-то непонятно быстро очутился рядом с Шаном.
      — Да нет, вы непохожи вроде… Тот догадливый был.
      — Высокий, — проворковал старичок, заглядывая снизу в глаза Шану. Грустный бульдог, стороживший атамана, перекинул карабин в левую руку и зубами подтянул правую перчатку. На сгибе пальцев и ребре ладони выгнулись свинцовые блямбы — вензеля с крылом и буквами «ПГ». «Дешево и рационально, — мелькнуло у Шанина. — Кровоподтеки от ударов выходят как печати. Сразу видно, что били от имени государства, по закону».
      — Когда обращаешься к полицейскому гвардейцу, надо говорить «высокий», — терпеливо повторил старичок.
      — Простите, высокий, больше не повторится… Воспоминания!
      Старичок моргнул, и Шан влип в переборку — на этот раз с рассеченным до кости подбородком.
      — Чем же пахнет навар с варенья? — наклонился над ним с ласковой улыбкой старичок.
      — Словом Кормчего. — Шан слизнул с губы кровь. — С Гороном поделился бы рецептиком… Он бы меня на руках носил… Умел снимать пенки Горон, не в пример одному старому бодливому козлу.
      Грустный бульдог поднял правую руку, но старичок остановил его.
      — А ты и со мной поделишься. Битое мясо мягче.
      — Мясо — да, а колокол, как ни бей, ничего, кроме звона, не выбьешь.
      Старичок перестал улыбаться и с минуту буравил Шана глазками-шурупчиками.
      — Вставай. Говори.
      — Душно здесь. Горло пересохло! У меня в трюме пиво холодное… Да только на двоих осталось.
      — Я тоже до холодного пива охотник. Пошли, ремонтничек. Только если пиво с пригарью — не обессудь. Я обидчивый.
      Хрястнула под плечом Шана трюмная дверь, мяукнула басом, как рысь в капкане.
      — Ну и холодина тут у тебя, дружок. Наверное, весь чернучек подмерз, а? За такой товар и сотни серебряных не дадут. А в отопительных баках — сикер?
      — Ну, не молоко же! — нагло скривил Шан опухшую губу.
      — Зейда, — пнул старичок ящик с плохо отскобленной этикеткой, выглядывающий из-под пакетов прессованного чернука. — Протовит в ампулах. Добрый товар, хоть и синтетика. Настоящего протовита давно нет в природе…
      — Протовит — пшено. Есть почище да покрупнее.
      — Покажи.
      — Сначала разговор.
      — Горон знает дело.
      — Так то Горон…
      Горон запыхтел, сел на ящики. Теперь он не походил на умильного дедушку. Дряблые брыли глубокими складками неестественно удлинили губы, и этот нечеловеческий огромный рот на желтом крючконосом лице будил память детства. Такие одинаковые плотоядные лица были у глиняных божков, что лежали на сувенирных лотках, у развалин какого-то древнего храма.
      — Ладно, Шан, хватит дурака валять. Выкладывай. Кораллы с Голубого Шара? Силун с Дзойси?
      — Мелочь. Все это мелочь.
      — Медвянка из Оранжевого Кольца? — почти шепотом выговорил суб-майор.
      — Ладно, Горон. Давай в открытую. У меня женьшень. Настоящий дикий женьшень с Земли. Корни…
      Горон оглянулся на закрытую дверь, словно там уже стояли «топоры» и черный бронефургон без окошечек.
      — И семена, — выпустил последнюю пулю Шан.
      Горон долго молчал, колупая ногтем нитрокраску на ящике.
      — Ты гнешь горбатого, Шан. Ты не мог достать женьшень.
      — И все-таки он у меня. Корни и семена, годные для посева.
      — Зря ты об этом мне сказал. Ты перегнул. Ты, видно, на самом деле способный парень, но я теперь не смогу отпустить тебя. Живым — не смогу. Не то, что с корабля, а даже отсюда, из этого трюма.
      — А я и не прошу отпускать. Мне одному не осилить. Я предлагаю тебе дело, половина наполовину.
      — Половина наполовину?
      — Да. Если дело выгорит, ты можешь плюнуть на всех и всю жизнь купаться в серебряных. Ты будешь богаче всех богачей, вместе взятых. И я. Мне тоже хочется пожить с прямой спиной.
      Горон хохотнул и вскочил с ящиков. Он снова запричитал и заметался из угла в угол.
      — Ну сорванец, вот сорванец… Не ожидал от тебя, ремонтничек, не ожидал… Такой тихий да вдумчивый — и такой недотепа… Ай-ай-ай… Нехорошо… Придется наказать тебя, сердечного, ой, придется… А то ведь болтливый ты такой, ой, болтливый… Совсем язык без костей… Непохож на Шана, нет… Тот все больше бочком да молчком, ан и с молочком… А ты, не зная погоду, в воду… Сам виноват, ремонтничек, сам…
      И, подскочив к Шану, переменился враз.
      — Половина наполовину, говоришь? А зачем ты мненужен, не объяснишь ли? Я выброшу тебя, как стреляную гильзу. Ты не выйдешь отсюда. Я разберу весь корабль на винтики и найду твою захоронку. И продлю себе жизнь годочков на двести-триста. Это почти бессмертие. Весь товар будет мой, весь!
      — Не надо разбирать корабль. Он еще пригодится Можу и всякой мелкоте, вроде него. А нам теперь нельзя ссориться, Горон. Мы — как орел и решка у серебряного: один без другого ничто…
      Шан достал из-под стеллажа обыкновенный красный саквояж.
      — Здесь товар. Открой и посмотри.
      Горон впился в саквояж, пытаясь его открыть. Он не открыл его. Он не открыл его через минуту после внимательного и тщательного осмотра. Он не открыл его после возни с кучей хитрых отмычек. Он не открыл его через пять минут, орудуя чем-то, что тщательно прикрывал корпусом.
      — Я понял. Ты перехитрил меня. Если эта штука вообще открывается, то открыть ее можешь только ты? Шифр?
      Вместо ответа Шан провел рукой по крышке. Крышка подскочила и захлопнулась снова при первом же движении суб-майора.
      — Мы еще не договорились, Горон.
      — Говори, Шан. Такие, как ты, мне нравятся.
      — Этот товар не возьмет ни один перекупщик Силая, так?
      — Так.
      — С этим товаром засыплется любой перекупщик Дромы, так?
      — Так.
      — Никто из высоких и высших, которых ты знаешь или можешь узнать, не сможет купить у тебя всего саквояжа, так?
      — Так.
      — Но охотиться за ним, не брезгуя ничем, будет каждый, так?
      — Так.
      — И если кому-то удастся напасть на след товара или продавца — исчезнут и товар и продавец, не так ли?
      — Так.
      — А можно ли сохранить тайну, доверив ее десяткам и сотням людей?
      — Нет.
      — Значит, продавать товар по частям, в розницу — верное самоубийство для нас и нежданное счастье для какого-либо дурака.
      — Слушать тебя, Шан, одно удовольствие. Но я пока не вижу дела, с которого я что-то буду иметь.
      — Надо найти человека, который мог бы купить у нас саквояж. Весь товар оптом.
      — Таких людей нет на Свире, Шан. Это говорю тебе я, Горон.
      — Такой человек есть, Горон. Единственный на Свире. Кормчий.
      Трудно было предположить, что суб-майора может что-то поразить или испугать. Но Горон вздрогнул. Подковообразный безгубый рот его открылся и закрылся, проглотив неведомые слова, а шурупчики-глазки превратились в тонкие иглы.
      Шанин услышал свое сердце. Словно кто-то в боксерских перчатках бил изнутри в ребра. Хватит ли Горона на такое? Или страх сильнее жадности?
      — Кто же сделает… это?
      — Я. С твоей помощью. Я и ты. Половина наполовину.
      — А если…
      — Не смеши. Ты отлично понимаешь, что рискую только я. Даже если я выдам тебя, провалившись, мне никто не поверит. А если и поверят — сделают вид, что не поверили: у тебя хватит связей, чтобы выйти сухим из воды.
      Горон затих. На сухой желтой коже заблестели дорожки пота.
      — Этого не может никто. Немногие могут похвастать тем, что видели Кормчего. Говорили с ним — еще меньше. Но никто и никогда не являлся правителю без его зова. Таков единственный закон Свиры, который никому еще не удавалось переступить.
      — Я буду первым.
      — От тебя не пахнет чакой… Ты… ты или сумасшедший… или великий человек.
      — В любом случае ты не проигрываешь.
      — Ну… Если я соглашусь — что я должен делать для тебя?
      — Для нас. Для Сипа и меня. Мне нужен помощник и телохранитель.
      — Он знает?
      — Нет. Но он узнает. Ровно столько, сколько нужно.
      — Я против. Я не хочу третьего. Помощника дам тебе я.
      — Третьего не будет. Сип — это я. А «помощничка» ты за нами все равно пошлешь, верно, Горон?
      — Верно. И не одного.
      — Твое дело… Ты даешь нам в Дроме все свои связи среди высших, которые около правителя, с которыми ты имел дело и которые у тебя на крючке. У тебя есть такие.
      — Допустим, но…
      — Мы скормим им протовит и кое-что из мелочи. Мне и Сипу нужно осесть в столице на какое-то время и оценить положение. Окончательный план и его выполнение — наша забота, тебя она не касается. Ты должен только сделать так, чтобы «пернатые» не путались у нас под ногами…
      — Правителя стерегут «топоры».
      — Кто их начальник?
      Горон оторвался от красного саквояжа, и глаза его тоже были красные. Как на аварийных табло, в них высветилась тревога: удивление, подозрение — и тревога. Шанин понял, что сгоряча задал вопрос, который Шан задать не мог.
      — Кто начальник? После прогулки на небо у тебя что-то сдала память, Шан… А чемоданчик у тебя хорош… В первый раз вижу такой… Где ты взял его? Или тоже запамятовал?
      — Помню! Там, где и товар.
      — Ай, сорванец, сорванец! Где товар, говоришь… А где брал товар, это уж, конечно, не вспомнишь…
      — Не вспомню, Горон.
      — Ай, сорванец, сорванец… Насмешил ты меня, насмешил… И внука бы моего восьмимесячного тоже бы насмешил… Чего только с памятью не бывает… А как же все-таки чемоданчик открывается, а? Секрет не говори, скажи только суть, а? Принцип скажи, а?
      — Я не знаю. Я просто думаю, чтобы он открылся, и он открывается. И перестань ломаться, Горон. Надоело.
      — Грубишь, дружок, грубишь… А я вот о твоих сотоварищах думаю. Скучно им. У Сипа в перчатке пистолет спрятан. Вдруг он со скуки в моих ребятишек палить начнет? Ребятишки у меня нервные. Пришьют на месте — и одним хорошим человеком на Свире меньше будет… А из-за чего? Все из-за твоей забывчивости, Шан… Только нет, милый, нет! Ты стой, где стоял, за мной не ходи. И саквояжик не трогай, не надо. Неровен час… Ай, какой ты сердитый, Шан, какой сердитый… И притомился малость, видно, белый весь… Постой, постой, отдохни маленько…
      Горон выглянул в дверь, коротко что-то пролаял. В рубке вскинулась и затихла короткая возня. Выстрелов не было. Шан успел сделать только шаг к двери. Пистолет Горона уперся ему в живот.
      — Не надо, Шан. Там все в порядке. Береги нервы. Я имею желание согласиться на твое предложение.
      Хамелеон демонстрировал новый облик. Исчез вертлявый дедушка-садист, исчез глиноликий божок. Даже убрав пистолет, Горон остался продолжением своего оружия — точным, молниеносным, неотвратимым.
      — И поставим все на свои места. Я мог ответить тебе «да», мог ответить «нет». Ты мне можешь ответить только «да». Это первое. Второе. Я веду игру с умниками и с дураками. Но сам я никогда не остаюсь в дураках. Поэтому твой чемоданчик — прости, мой чемоданчик — будет у меня, пока не кончится дело. Это избавит тебя и от забот по охране, и от искушения поменять партнера. Или сбежать со всеми серебряными прямехонько в небо…
      — Наши серебряные за Стальным Коконом — пыль…
      — Не знаю, не знаю… Но это не меняет суть.
      — Но где гарантия…
      — Твоя единственная гарантия — верно служить мне, Шан.
      Детектива не получалось. Не получалось героя-разведчика, хитроумным планом загоняющего врага в угол. Эта скользкая бестия Горон легко, одним движением снова оказался наверху. Пришла запоздалая мысль о том, что драться против таких их же оружием безнадежно. Они владеют им с рождения. Любая тренировка не сможет заменить врожденной способности сеять беду и зло. Нужно другое оружие — оружие, о котором эти люди не подозревают. Основанное на ином принципе. Оружие добра. Но что это такое — оружие добра? Не читать же проповеди этой сочащейся ядовитой слюной кобре?
      — Что-то ты замолчал, Шан. Я не слышу воплей радости. Ведь я же согласился. Ты уговорил меня, Шан! Я даже принял твой дележ — половина наполовину. Я мог бы… Но я уважаю смелость. Так что же ты проглотил язык, мой дорогой компаньон? Или…
      — Я жду твоих приказаний, Горон.
      Вынырнул на мгновение дедушка-садист, залился дробным хохотом, поощрительно потрепал плечо Шанина, умильно зачмокал ему в лицо. И скрылся, спугнутый жесткой диктовкой Горона-хозяина:
      — Мы сейчас перейдем ко мне на катер. Мож вместе с кораблем, чернуком и сикером пусть проваливает ко всем чертям. Мне некогда им заниматься. Ты получишь форму и документы полицейского гвардейца — не «липу», настоящие. На днях мы проводим большую операцию по розыску крупного государственного преступника Канира Урана по кличке Бин. Мы накроем его. Что с тобой, дружок?
      — Ничего. Я слушаю.
      — В поимке Бина ты проявишь чудеса храбрости. И я отправлю тебя, как героя, сопровождать преступника в Дрому, с рапортом министру государственного милосердия высшему Тирасу Уфо, славному командиру легиона «Слуг справедливости», которых в просторечии почему-то величают «топорами». Странно, Шан, что ты запамятовал имя моего дорогого друга Тираса, странно… Тирас примет тебя. Ты передашь ему кое-что. Остальное зависит от тебя. С той минуты тебе придется отрабатывать свою половину доли. А я посмотрю. Я буду за твоей спиной даже в… Впрочем, ты понятливый малый.
      — С пустыми руками мне никто не поверит. Я окажусь на яблоне раньше, чем открою рот.
      — У тебя будет корень. Один корень. Образец. Это все, чем я могу тебе помочь. А насчет яблони… Отличный код! Мы будем называть наш товар «Силайские яблоки». Просто и со вкусом! Никакого повода для подозрений и тонкий философский намек… Все мы философы, Шан. Это наша слабость.
      — Кто это «мы»?
      — Мы — это мы, милый Шан. Те, от которых не уйти… Да, чуть не забыл: не верь ни одному слову Тираса, пока он не покажет золотой треугольник. Когда покажет — говори напрямик. Запомнил? Такой вот, как у меня, видишь? Треугольник на цепочке…
      Замурлыкал востроглазый старичок, подхватил сак-вояж и, пропуская Шана в рубку, подмигнул:
      — Яблочки силайские…

4. ДРОМА

      Весь путь от Силая до Дромы пассажир проспал, и, только когда аэробот пошел в посадочный вираж, он недовольно зарычал. Полицейский гвардеец с вензелем сержанта скрипнул зубами.
      — Оставь его в покое. Он опять будет биться.
      — Но это же я! И я не позволю, чтобы всякая шваль скалила зубы над Бином…
      — Говорю, оставь. Ему уже ничем не поможешь. Человек умер в нем давным-давно.
      — Но он — это я, понимаешь, я! Я мог бы стать таким, если бы…
      — Замолчи. Немедленно замолчи. Иначе я надаю тебе пощечин. Ты сопливый истерик. Ты все погубишь. Не только себя и меня — все!
      Пассажир тяжко с подзывом заскулил.