Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Шпионы XX века (Главы 11-15)

ModernLib.Net / История / Найтли Филлип / Шпионы XX века (Главы 11-15) - Чтение (стр. 3)
Автор: Найтли Филлип
Жанр: История

 

 


      Остается Клаус Фукс, который, по общему мнению, был самым важным советским шпионом, нанесшим Западу наибольший урон. Фукс в 1933 году бежал от Гитлера в Великобританию и в 1940 году был интернирован в Канаду. В 1942 году его вернули в Англию для работы по ядерной программе, а два года спустя уступили американцам. В США он принимал участие в осуществлении Манхэттенского проекта в Чикаго и Лос-Аламосе. В 1946 году Фукс вернулся в Англию. В 1949 году криптографы ЦРУ, проводя обычную расшифровку массы документов, похищенных в 1944 году в нью-йоркском офисе советской правительственной закупочной комиссии (известный центр промышленного шпионажа), встретили в отчете о работах в Лос-Аламосе имя Фукса. О находке сообщили в МИ-5. Фукса допросили, и тот признался - на условии вынесения ему мягкого приговора (этот договор был нарушен) - в том, что передавал секретные материалы русским агентам в Англии и Соединенных Штатах[*Фукс, признание которого направило ФБР на след Розенбергов, был приговорен к 14 годам тюремного заключения. Через 9 лет он был освобожден и уехал жить в Восточную Германию].
      Шпионская деятельность Фукса состояла из четырех периодов. В первой фазе он работал в Бирмингемском университете в группе профессора Пайерля. Фукс сообщил в Советский Союз, что англичане совершенно определенно считают создание атомной бомбы возможным, аналогичные работы ведутся в США и обе страны сотрудничают друг с другом в этом деле. Он передал советскому связному копии собственных расчетов по теории разделения изотопов урана методом газовой диффузии и свои выводы о том, что полученный таким образом уран-235 может быть использован в атомной бомбе.
      Весьма сомнительно, учитывая уровень знаний в области ядерной физики в Советском Союзе в 1940-1941 годах, что информация Фукса имела важное значение для советских
      [288]
      ученых. Фукс лишь подтвердил то, о чем догадался Флеров, не обнаружив в периодике материалов о делении ядра, - западные ученые ведут работу по созданию атомной бомбы. Фукс отмечал, что его советский связной совершенно не был удивлен, услыхав о ведущейся в США и Великобритании разработке атомного оружия. Напротив, был удивлен сам Фукс, когда связной поинтересовался, что ему известно об электромагнитном методе выделения урана-235. Фукс не знал ни одной работы, посвященной этому методу, сам никогда не задумывался о нем(39). Отсюда следует вывод - уже в то время Советский Союз решал технические проблемы создания атомной бомбы.
      Во второй фазе, с декабря 1943 года по август 1944 года, работая в Чикаго и Нью-Йорке, Фукс узнал значительно больше о масштабах американской программы и об усилиях, направленных на ее реализацию. В третьей фазе, с августа 1944 года и до лета 1946 года. Фукс находился в Лос-Аламосе. Только там он до конца понял характер американской ядерной программы и осознал ее грандиозность. Он передал в Москву доклад, в котором представил в общем виде всю проблему создания атомной бомбы, как он эту проблему понимал. Позже он передал своему связному рисунок экспериментальной бомбы и ее компонентов, указал все основные параметры. Но были и другие, столь же важные сведения - о деталях производства, о конструкции ядерного реактора, методах его сооружения и способах эксплуатации, - которыми Фукс не располагал и, следовательно, не мог поделиться с советским связным.
      В четвертой фазе, с лета 1946 года до весны 1949 года. Фукс работал в Харвелловском исследовательском центре в Беркшире (Англия). В это время он передал дополнительные сведения о плутониевой бомбе (общие данные о ней он сообщил еще из Лос-Аламоса) и расчеты, связанные со взрывами в Хиросиме и Нагасаки. Фукс также поделился с русскими идеями о конструкции и действии супербомбы, которые циркулировали в Лос-Аламосе в то время, когда он собирался уезжать оттуда.
      Советский Союз никогда не признавал, что он получал какую-либо информацию от Фукса. Удивительное умолчание, учитывая возможные пропагандистские результаты, которые Россия могла бы получить, демонстрируя Фукса как пример "интернационалистского подхода, долженствующего быть примером для всех физиков-ядерщиков". Отсутствие признания его заслуг приводит к тому, что в советских источниках невозможно найти указания на судьбу, постигшую сообщения Фукса. Дэвид Холлоуэй указывает, что тщательные поиски дополнительной информации не проясняют дело. Единственным исключением может быть лишь один пункт. "В своих показаниях
      [289]
      Фукс говорит, что к нему из Советского Союза поступил запрос об одной производной от формулы Бете - Фейнмана, позволяющей оценить эффективность бомбы. Фукс переслал формулу, которая в основном является эвристической (полученной путем логических умозаключений. - Ред.). И она, видимо, достигла заинтересованных в ней советских физиков"(40).
      Холлоуэй не смог дать окончательную оценку того, насколько Фукс был полезен для русских. Он утверждает, что Фукс передал им потенциально весьма важную информацию. Часть сведений была не нова для советских ученых, к другим они так или иначе пришли бы в результате своих исследований. "Но я думаю, что мы не можем считать информацию Фукса бесполезной, - пишет Холлоуэй. - Особенно важно для советских властей было знать, в какую сторону движутся американцы, По имеющимся у меня оценкам (это данные ученых, работавших с Фуксом), можно предположить, что он сэкономил русским 12-18 месяцев от времени, нужного для создания атомной бомбы"(41).
      Мы располагаем, однако, данными о том, как он сам оценивал помощь, оказанную им Советскому Союзу. Его слова, естественно, надо принимать с известной осторожностью, но сотрудник Харвелловского центра, которому Фукс давал показания, утверждал, что у него создалось впечатление полной искренности Фукса. Он считал, что Фукс "старался изо всех сил помочь мне правильно оценить состояние дел с работами в области атомной энергии в России с учетом той информации, которую он передал (или не передал) русским". Фукс утверждал, будто бы он был крайне удивлен быстротой, с которой русские произвели атомный взрыв. Он полагал, что информация, переданная им, не могла быть использована на практике так скоро. Русские не могли за такой короткий срок провести конструкторские разработки и построить крупные производственные мощности, необходимые для создания бомбы(42).
      Подведем некоторые итоги. Вовсе не шпионы (хотя их предательство нельзя извинить) дали русским атомную бомбу. Возможно, они приблизили дату создания первой русской бомбы, но и это весьма сомнительно. Даже если согласиться с этим, то речь пойдет о месяцах, а не годах. Их действия лишь чуть приблизили конец тайны, которую было так же бесполезно скрывать, как изобретение колеса[*Черчилль к 1954 году признал это. В соответствии с документами, которые пока не открыты для публики, он сказал, что величайшая трагедия состоит в том, что Запад не рассказал СССР о бомбе все, что знал, пока США еще имели на нее монополию].
      [290]
      Более того, сами американские ученые и разведчики понимали это. Через двенадцать дней после взрыва бомбы в Хиросиме Грегори Бейтсон, сотрудник исследовательского и аналитического отдела ЦРУ, написал доклад "Влияние атомной бомбы на ведение непрямых военных действий", в котором был следующий пассаж: "Общие принципы действия этих бомб уже известны большому числу физиков, поэтому невозможно ожидать высокой степени безопасности в отношении А-бомбы в силу того, что все ведущие страны, вероятно, будут обладать этим видом вооружений в течение предстоящего десятилетия"(43).
      Поэтому в американской разведывательной среде вызвал панику не тот факт, что Советским Союзом создана атомная бомба, а то, что ЦРУ не сумело правильно предсказать, когда это произойдет. Само существование ЦРУ зиждилось на его обещании предупреждать подобные сюрпризы. В 1947 году Аллен Даллес специально заверял комитет конгресса, что ЦРУ будет в курсе, если "некоторые лица по ту сторону океана" сумеют создать атомную бомбу и будут готовы ее использовать(44).
      Такому провалу разведки невозможно было найти оправдания. Изучение подшивок "Известий" привело бы, например, к статье от 31 декабря 1940 года, в которой упоминались имена большого числа советских ученых, включая Курчатова, занятых исследованиями в области атомного ядра. А целенаправленный допрос нацистских ученых после войны позволил бы выявить то, что Курчатов еще в 1940 году пытался купить в Германии килограмм чистого урана. Американцы знали, что в 1944 году русские пытались убедить блестящего датского ученого Нильса Бора, нашедшего убежище в Англии, переехать в Советский Союз. Бор лично сообщил Рузвельту 26 августа 1944 года о том, что русским известно, какие усилия предпринимает США по созданию атомной бомбы. Бор сказал, что Советский Союз ведет научные исследования в этом направлении; после поражения Германии СССР сможет интенсифицировать работу и, возможно, к нему перейдут немецкие секреты в этой области(45). Любой компетентный ученый-ядерщик, получив в свое распоряжение имеющуюся информацию, понял бы, что предсказания разведки о десяти - двадцати годах, якобы необходимых русским для создания бомбы, являются полной чепухой. Как и в случае с Перл-Харбором, все необходимые факты находились на поверхности, ожидая, чтобы кто-нибудь систематизировал их и дал правильную оценку. Эта работа являлась прямой обязанностью ЦРУ.
      Однако, переложив бремя ответственности за свой провал на шпионов, ЦРУ не только ухитрилось выжить, но даже вновь
      [291]
      сумело расшириться. Став в октябре 1950 года директором ЦРУ, генерал Уолтер Беделл-Смит подготовил меморандум, озаглавленный: "Потребности разведки и мобилизация". В документе он просил дополнительные ассигнования для ЦРУ в следующем финансовом году. Он получил согласие, и это денежное вливание явилось дополнением к другому "значительному увеличению" средств Управления в делах реализации директивы № 68 Совета национальной безопасности. (Директива № 68 ставила задачу расширить разведывательные операции против Советского Союза.)(46) Шок от взрыва советской бомбы был таков, что ЦРУ стало получать все, что желало. Однако, несмотря ни на что, вскоре последовал еще один сюрприз - в июне 1950 года Северная Корея вторглась на территорию Южной. Это был новый провал разведки, оправдать который было труднее, чем первый.
      ЦРУ проводило тайные операции в Корее по меньшей мере в течение двух лет, предшествовавших вторжению. В самый разгар этой подрывной деятельности в ней принимало участие до двух тысяч вооруженных агентов, заброшенных на территорию, контролируемую коммунистами. Эти операции провоцировали рост враждебности со стороны Северной Кореи, враждебности, которую обязательно следовало принимать во внимание при серьезной оценке перспектив развития отношений между Севером и Югом страны.
      Но подобная оценка не производилась. Сотрудники, занятые проведением тайных операций, определяли мировоззрение ЦРУ, поэтому организация имела тенденцию видеть во врагах свое зеркальное отражение. Если ЦРУ было захвачено идеей подрывной деятельности, то, значит, и коммунисты должны были быть заняты тем же. А поскольку война в Азии маловероятна (в начале 50-х годов существовало общее мнение, что любая война неизбежно приведет к открытой схватке с Советским Союзом), значит, основная угроза американским интересам на Дальнем Востоке - это подрывная деятельность коммунистов, и коммунисты будут всеми силами избегать прямых военных действий. Таким образом, многочисленные свидетельства того, что Северная Корея готовится атаковать Южную, а несколько позже свидетельства того, что Китай намерен вступить в войну, были просто проигнорированы в Вашингтоне, так как противоречили господствующим в ЦРУ взглядам на противостояние Восток - Запад. Как позже заметил госсекретарь Дин Ачесон, США имели достаточно разведданных, предупреждающих о нападении со стороны Северной Кореи, но эти данные не были подвергнуты должному анализу и оценке. В июне
      [292]
      1950 года Госдепартамент, ЦРУ и армейское командование пришли к единому выводу о том, что Северная Корея может напасть, "но атака отнюдь не представляется неизбежной"(47).
      Удивление по поводу того, что вторжение все же произошло, очень скоро сменилось тревогой, вызванной быстрым продвижением коммунистов. Это тоже явилось для ЦРУ неожиданностью, потому что подготовленный военными "Доклад о Корее" так и не достиг директора ЦРУ. (Доклад был написан генералом Альбертом Уэдемейером, и в нем утверждалось, что Северная Корея вполне способна за короткий срок нанести поражение Югу.)(48)
      Позже потребовалось правильно оценить возможные действия Китая после вмешательства вооруженных сил ООН. В данном случае картина менее ясна, так как после начала вторжения за всю разведывательную деятельность в Корее стал отвечать штаб генерала Макартура. Но в ЦРУ был отдел Китая, в котором работало много экспертов по этой стране. По словам Макартура, ЦРУ высказывало свое мнение о том, насколько вероятно вмешательство Китая, если войска ООН вступят в пределы Северной Кореи. Китай вовсе не скрывал своих намерений. В сентябре Пекин официально проинформировал посла Индии Сардара Панникара о том, что не останется в стороне, и уполномочил его передать эту информацию Вашингтону. Там в ответ на полученные сведения лишь пожали плечами. 3 октября министр иностранных дел Китая выступил с более определенным предупреждением. Он сказал послу Панникару, что в том случае, если какие-либо войска, помимо южнокорейских - будь то войска США или ООН, - вступят на территорию Северной Кореи, Китай направит армию для защиты своих границ. Несколькими днями позже радио Пекина повторило это заявление.
      Нам известна точка зрения Макартура. Один из старших офицеров разведки его штаба заявил военным корреспондентам, что Китай не оправился после революции, большие районы страны находятся в оппозиции коммунистическому правлению, армия плохо оснащена и ее большая часть отвлечена силами Чан Кайши, которые угрожают высадкой с Тайваня на континент. На границе в ее распоряжении всего несколько тысяч человек, а переброска подкреплений не может остаться незамеченной(49).
      К сожалению, мы знакомы лишь с версией Макартура о том, что ЦРУ сообщало (или не сообщало) ему.
      "В ноябре наше Центральное разведывательное управление заявило, что существует очень мало шансов на вторжение Китая крупными силами... Вы должны понять, что разведывательные
      [293]
      данные о готовности страны развязать войну являются таким видом данных, которые своими силами не может получить командующий, действующий на ограниченном поле непосредственных боевых действий. Такого рода разведывательные данные должны были мне сообщаться извне"(50).
      Типичный пример перепасовки ответственности. Военное поражение, потери десятков тысяч жизней после того, как Китай поступил точно так, как обещал (что он ответит массированным ударом, если силы ООН вторгнутся на Север), повлекли разного рода расследования. Кульминацией их было слушание в комитете конгресса и смещение генерала Макартура президентом Трумэном. Однако самым важным во всем этом скандале было не то, что Макартур пытался переложить ответственность за провал своей разведки на ЦРУ, а то, что Корея явилась примером неспособности ЦРУ выполнить то, ради чего оно было создано. Предполагалось, что ЦРУ станет координировать разведывательную деятельность всех правительственных учреждений, самостоятельно проводить сбор разведданных, осуществлять оценку информации, полученной из всех источников, и информировать о полученных результатах все заинтересованные стороны, включая армию. Основная причина провала разведки в Корее кроется не в отсутствии первичных данных, а в том, что ЦРУ было поглощено ведением тайных операций и подрывной деятельности, игнорируя или ложно интерпретируя при этом поступающую в его распоряжение информацию.
      В первые месяцы, последовавшие за началом войны в Корее, ЦРУ изо всех сил старалось восстановить свои позиции, сконцентрировав внимание на военных приготовлениях коммунистов. Тон его докладов был весьма мрачным. В обзоре за 10 августа 1950 года говорилось: "Во всей сфере советского влияния тенденция подготовки к войне получила дальнейшее развитие. Более того, имеются свидетельства, что некоторые стороны программы приобретают особую срочность"(51). Чехословацкие заводы перешли с выпуска потребительских товаров на производство продукции военного назначения, советские МиГ-15 были замечены в Венгрии, страны Восточного блока расправлялись с внутренней оппозицией. ЦРУ полагало, что СССР будет готов к войне к 1952 году. СИС считала более реальной датой 1955 год.
      Однако внутри ЦРУ не было полного согласия. Работники отдела тайных операций доказывали, что советские лидеры по своей сути консервативны и осторожны. Они рады воспользоваться любой открывающейся возможностью для расширения сферы влияния Советского Союза, но воздержатся от боль
      [294]
      шой войны, предпочитая для достижения целей использовать подрывную деятельность в качестве основного оружия(52). Такой взгляд на политику Советского Союза весьма соответствовал представлениям этих сотрудников о собственной роли и собственных задачах - ответить на подрывную работу Советов собственными тайными операциями. Рей Клайн, один из сотрудников ЦРУ, видевший основную опасность в подрывной деятельности Советского Союза, и через тридцать пять лет не изменил мнения о том, какой должна была быть реакция США: "Соединенные Штаты столкнулись с ситуацией, когда мировая держава, выступающая против нашей системы правления, пытается расширить сферу своего влияния, используя методы тайной войны. Неужели Соединенные Штаты должны уподобиться человеку, втянутому в кабацкую драку, но ведущему ее по правилам маркиза Куинсбери?"(53)
      Когда война с Советским Союзом не состоялась, положение сотрудников, занятых тайными операциями, лишь окрепло. Получила всеобщее признание следующая точка зрения: Советский Союз приступил к подрывной деятельности по всему земному шару, и США должны принимать ответные меры. "Эта игра не имеет правил. Принятые нормы человеческого поведения не годятся, - говорилось в докладе специального комитета комиссии Гувера в 1955 году. - Мы должны учиться проводить подрывную работу, совершать диверсии, уничтожать наших врагов более хитрыми, изощренными и эффективными методами по сравнению с теми, которые используются против нас"(54). Дегуманизация противника стала постоянной политикой ЦРУ. Коммунизм должен был сдерживаться реальными действиями, предпринятыми в ответ на действительные или воображаемые подрывные акции Советского Союза. Зададим вопрос: сколько было действительных и сколько воображаемых акций?
      Как замечает профессор колледжа Магдалины в Оксфорде Р. У. Джонсон, самое любопытное в истории американской разведки состоит в том, что ей так и не удалось привести ни одного бесспорного доказательства тайных операций со стороны Советского Союза. "Не удалось обнаружить ни единой тайной операции КГБ, сравнимой по масштабам с заливом Кочинос или дестабилизацией режима Альенде в Чили. Ни одна разведка мира не может быть столь совершенной или настолько удачливой 40 лет кряду. Поэтому неизбежно напрашивается вывод о том, что КГБ крайне редко прибегает, если прибегает вообще, к тайным операциям. Столкнувшись с мятежным клиентом - как США с Никарагуа или с Чили, - Советский Союз осуществляет открытое военное вмешательство (Чехословакия, Венгрия) или позволяет мятежникам идти
      [295]
      избранным ими путем (Югославия, Албания)". Джонсон считает исключением лишь путч Ярузельского в Польше, который планировался и воплощался в жизнь по лучшим сценариям ЦРУ(55). Но это может лишь означать, что русские кое-чему научились у американцев.
      Кажется, что русское пугало если и не создано ЦРУ, то, во всяком случае, получило статус гиганта лишь для того, чтобы оправдать существование в структуре Управления отдела по проведению тайных операций. Это сделали в основном честные люди с самыми благими намерениями, хотя карьерные мотивы, желание расширить свою организацию также, несомненно, явились немаловажными факторами. Вероятно, создание и быстрый рост ЦРУ являлись неизбежными в условиях процесса деколонизации в послевоенном мире и получения Америкой статуса великой державы. То, что УСС считало британским империализмом, превратилось в оправданную борьбу против инсургентов, когда к ней приступило ЦРУ.
      Глава 12
      СИС:ПРЕДАТЕЛЬСТВО И УПАДОК
      Чтобы изменить им, вы прежде всего должны входить в их число. Я же никогда в их число не входил. Всю свою взрослую жизнь я следовал одной линии. Борьба против фашизма и против империализма в своей основе одно и то же.
      Из интервью, взятого Мюрреем Сейле у Кима Филби. "Санди таймс", 17 декабря 1967 г.
      Самым ярким проявлением упадка СИС и МИ-5 явилось не предательство, а своего рода национальное самомнение, которое с сожалением отмечали наиболее проницательные и враждебно настроенные сотрудники разведки в Вашингтоне.
      Энтони Веррье. "Сквозь зеркало" (1983 г.)
      Великобритания не без сопротивления восприняла роль, отведенную ей историей после 1945 года. Лидеры обеих ведущих партий считали, что страна должна продолжать вести себя, как подобает великой державе. Однако реальность оказалась иной, у Англии не было ни воли, ни ресурсов для проведения такого курса. В этих обстоятельствах казалось, что разведывательные службы могут предложить простой выход и что СИС без больших затрат сумеет поддержать положение Великобритании в изменившемся мире. Верилось - разведка поможет стране защитить ее жизненные интересы. Империя может распасться, США и Советский Союз, возможно, станут мировыми державами, но Британия останется великой благодаря блефу и ловкости рук.
      Новая роль, которую отводило СИС первое послевоенное (лейбористское) правительство, вызвала у Стюарта Мензиса, руководителя разведки военных лет, ощущение, похожее на шок. В 1945 году секретная служба пользовалась высокой репутацией, главным образом благодаря тому, что контролировала Государственную школу кодов и шифров и через нее поставляла материалы "Ультра". Мензис с нетерпением ждал наступления времени, когда СИС сможет вернуться к тому, что
      [297]
      он считал ее настоящим делом, - непосредственному сбору агентами на местах разведывательных данных. Он желал, во-первых, восстановить европейскую агентурную сеть, уничтоженную немцами в 1939-1940 годах, и, во-вторых, попытаться сдержать экспансионистские устремления Советского Союза.
      Министерство иностранных дел, которое под руководством Антони Идена попыталось в 1944 году установить над СИС жесткий контроль, имело более широкий взгляд на роль разведки. Дипломатическое ведомство намеревалось использовать СИС для сдерживания американского проникновения на Ближний Восток и установления в бывших колониях, по мере усыхания Британской империи, таких режимов, которые оставались бы дружественными по отношению к Великобритании и были бы готовы защищать ее экономические интересы. Убедить Мензиса дать согласие на такую роль для его организации оказалось трудной задачей. Огорченный, что правительство не разделяет его взглядов на то, как лучше противостоять советской угрозе, Мензис заупрямился и использовал весь свой богатый, приобретенный в кабинетах Уайтхолла опыт, чтобы препятствовать переориентации работы СИС. В результате никакой реорганизации не произошло: вопросы функционирования организации и стоящие перед ней задачи не рассматривались даже внутри самой СИС. Мензис постарался лишь избавиться от большого числа сотрудников-любителей, привносивших так много беспокойства в размеренное существование СИС во время войны. Оставив в штате только лучших из лучших, например таких, как Ким Филби, Мензис занялся укреплением позиций ведомства в Уайтхолле.
      Та же проницательность, которая помогла ему в свое время понять значение "Ультра", позволила Мензису увидеть, что радиоперехват и впредь будет играть важную роль. Именно в этом направлении Мензис начал вести свою игру. Хотя к 1945 году американцы плелись в хвосте у англичан в вопросах радиоперехвата, было ясно, что при их общем техническом превосходстве они скоро выйдут в лидеры. Мензис настаивал на заключении соглашения, по которому материалы антисоветского отдела СИС, руководимого с 1944 года Кимом Филби. обменивались бы на информацию, полученную американцами в результате радиоперехватов. Этот пункт оказался частью более широкого соглашения о сотрудничестве в области разведки, заключенного премьер-министром Эттли и президентом Трумэном в 1946-1947 годах(1).
      Однако сотрудничество почти сразу оказалось под угрозой срыва. Это случилось после того, как Игорь Гузенко поведал об
      [298]
      успехах КГБ в деле вербовки агентов в Великобритании. Гузенко шифровальщик советского посольства в Оттаве, попросил политическою убежища у канадских властей 5 сентября 1945 года. Поток информации, который он излил перед службами безопасности Канады, Великобритании и США, позволил уничтожить несколько крупных советских разведывательных групп. В Англии последовал арест доктора Алана Нанна Мея. Этот ученый вел шпионаж в пользу России во время войны, когда работал над созданием атомной бомбы в исследовательском центре в Чак-ривер (Онтарио). Но гораздо важнее было то, что без всякого шума с важных государственных постов были удалены все коммунисты и сочувствующие им.
      Специальный комитет Кабинета министров под председательством премьер-министра при консультации со стороны ведущего сотрудника МИ-5 Грэма Митчелла разработал процедуру проверки лояльности государственных служащих. Благодаря главным образом умеренности Митчелла методы проверки существенно отличались от методов, которые использовал в США сенатор Маккарти. (В Америке было уволено 9,5 тыс. государственных служащих и еще 15 тыс. подали в отставку.) В Англии подозреваемые без всякого шума переводились на менее важные с точки зрения государственной безопасности посты. (За 35 лет действия этой системы по соображениям безопасности было уволено всего 25 чиновников. При этом публично не было названо ни одного имени.)[*Протоколы специального комитета остаются секретными до настоящего времени, несмотря на то что моратории на публикацию правительственных документов рассчитан на 30 лет(3).](2)
      В СИС проверка лояльности не производилась. Там все еще продолжали верить в миф о том, как блестяще организация проявила себя во время войны. Большинство американских разведчиков по-прежнему видели в СИС образец для подражания - модель, по которой следовало строить аналогичную службу в США. В действительности деятельность разведывательной службы Великобритании в первые послевоенные годы оценивается неоднозначно. СИС во многом сохранила столь характерную для довоенной поры некомпетентность, кроме того, она продолжала проводить операции, весьма сомнительные с моральной точки зрения. Писатель Элистер Хорн, бывший в 1945 году юным лейтенантом разведывательного корпуса на Ближнем Востоке, вспоминает, как отделение СИС в Иерусалиме, решив поменять свое прикрытие, переименовало себя в Объединенное управление исследований и планирования (в английской аббревиатуре CRPO). Тут же в отделение перестала поступать корреспонденция из штаб-квартиры СИС в Каире.
      [299]
      Сумки с секретными документами были в конечном счете обнаружены в Центральной канцелярии полковых платежей (CRPO в английской аббревиатуре)(4).
      В Лондоне тем временем разыгрывались крупные ставки. Антисоветский отдел СИС (секция IX) быстро расширялся под руководством агента КГБ Филби, энтузиазм которого на новом посту отводил от него все подозрения. По правде говоря, никаких подозрений не существовало. Самые рьяные критики Филби поговаривали об его излишнем антикоммунистическом рвении. Поскольку деятельность секции IX требовала дополнительных финансовых затрат, а ее сотрудники за рубежом нуждались в прикрытии и занимали дипломатические посты в английских посольствах, к обсуждению планов Филби привлекалось и Министерство иностранных дел. В феврале 1945 года Филби представил свои соображения личному помощнику Мензиса с 1942 года Роберту Сесилу. Сесил, откомандированный в СИС из Форин офис, вспоминает: "Я был шокирован как масштабами операции, так и ее целями. Она предусматривала создание большого числа центров СИС под прикрытием наших посольств. Сотрудники этих центров должны были находиться в прямом подчинении у Филби. Я отослал документ назад со своей запиской, в которой предлагал снизить уровень требований. Там же я заметил: "Не думаю, что ваши идеи совпадают с представлениями Форин офис о послевоенной Европе и о нашем месте в ней". Через несколько часов Филби появился у меня. Он продолжал отстаивать свои идеи и требовал, чтобы о документе было доложено руководству министерства. В ретроспективе можно легко понять, почему Филби столь высоко поднял уровень своих требований и почему так стремился создать в рамках СИС свою собственную империю. Совершенно ясно, что он преследовал свои личные тайные цели, но одновременно он лучше меня сумел понять, что в условиях начавшейся "холодной войны" неизбежно должна усилиться и слежка, и в силу этого сотрудникам потребуется постоянное дипломатическое прикрытие"(5).
      За восемнадцать месяцев Филби сумел превратить занимавшую одну комнату секцию, штат которой состоял из единственного сотрудника, в крупный отдел, оккупирующий целый этаж и насчитывающий более тридцати человек. Он начал с того, что стал вести досье на все очаги антикоммунистического движения в Восточной Европе. Но об истинной роли его секции, видимо, следовало судить по пьяной выходке Филби в Париже, куда он приехал, чтобы навестить Малькольма Маггериджа. Филби настоял на том, чтобы отправиться к совет
      [300]
      скому посольству. Он расхаживал по улице, размахивая кулаками перед молчаливым зданием и выкрикивая при этом: "Как бы нам туда внедриться?! Как бы нам туда внедриться?!"(6)
      СИС приступила к вербовке агентов в недавно освобожденной Европе, стремясь восстановить и расширить свою антикоммунистическую сеть, существовавшую до войны. Полностью отдавая отчет в том, что представляет из себя шпионский бизнес, СИС не удивилась, обнаружив, что ряд ее агентов, арестованных абвером в 1939-1940 годах, были завербованы немцами для работы против Советского Союза в странах Восточной Европы. С типичным для нее прагматизмом СИС вновь приняла некоторых из них на работу, утверждая, что опыт их антисоветской деятельности имеет огромную ценность. Другие бывшие немецкие офицеры из разведки или службы безопасности были завербованы потому, что они, как считалось, сохранили всех своих агентов за "железным занавесом". Иные, подобно Клаусу Барбье "лионскому мяснику", приглашались на службу в силу того, что могли найти ушедших в подполье полезных для СИС людей и помочь в их вербовке.

  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17