Но мы не знаем, вы ли виновны или кто другой. Наконец, пока еще не установлено: ошибка это или случайность. Наконец, есть свои успехи и у нас. Давайте конкретнее разберемся, что же случилось. С одной стороны, мы ведем сейчас человека, причастного к деятельности резидента. По тому, что мы о нем уже знаем, едва ли он может быть резидентом. Но, во всяком случае, человек был от него. Таким образом, след взят. С другой стороны, неожиданно что-то произошло с самим резидентом, потому что была отменена встреча его с агентом, привезшим инструкцию и рацию, а это могло быть вследствие двух причин: или вы, Андрей Иванович, как Климов, чем-то себя дискредитировали и вам не поверили…
      - Но чем?…
      - Или, - продолжал полковник, глядя в упор своими черными глазами на Миронова, - произошло что-то настолько внезапное, что резидент вынужден был удрать, не дожидаясь связника, а это явление экстраординарное.
      - Я склоняюсь к первой версии, - сказал Луганов, - вас, Андрей Иванович, мог подвести настоящий Климов… То есть и он, возможно, не Климов, но шел он к нам под этой фамилией… Он мог не сообщить каких-то дополнительных данных, в результате резидент, следивший за вами со стороны, заметил и понял, что вы не тот, за кого себя выдаете.
      - Андрей Иванович, вам надо связаться с Центром, - сказал полковник, - похоже, пора кончать с конспирацией. Считайте, что Миронов в роли Климова свое дело сделал. Миронов может работать как Миронов. Думаю, вас, Андрей Иванович, полностью переключить на оперативную работу, а майор Луганов будет у нас заниматься не менее, если не более, важной задачей: убийствами в совхозе “Октябрьский”. Полковник РОА Соколов - это важная птица. Согласны, товарищи?
      - Согласны, - дружно ответили офицеры.
      - На сегодня хватит. Завтра после связи с Центром оперативное совещание. Будем проводить его здесь.
      - Центр переключает вас, Андрей Иванович на обычную работу, - сказал на следующий вечер Скворецкий, - так что вчерашний план остается в силе. Вы будете руководить в Крайске операцией по поимке резидента, майор Луганов полностью займется власовцем Соколовым. Сейчас давайте-ка представим картину в целом, изложим версии, которые у каждого возникли, и попробуем прийти к единому решению. Начинайте, Андрей Иванович.
      Миронов встал.
      - Две недели назад в Прибалтике был схвачен агент. Он сопротивлялся, пробовал отстреливаться, но пограничники взяли его невредимым. В числе предметов, бывших при Климове - так агент назвал себя, - оказалась вот эта рация. - Миронов отошел в угол комнаты и показал маленький чемоданчик с легко отскакивающей крышкой, внутри поблескивали лампы и переключатели передатчика. - Захваченный сообщил, что заброшен для связи с резидентом. Резидент у нас здесь давний, отлично законспирированный, и только недавно он начал свою деятельность всерьез. У него Климов не должен был задерживаться, его задача - передать рацию и инструкции. Инструкции были такие: собрать данные по пропускной способности железных дорог и авиалиний Крайского военного округа, завести знакомства в среде военных и военпредов и некоторых из них использовать в качестве агентов. Кроме того, Климов должен был доставить резиденту деньги. - Миронов поставил на стол чемодан: в нем были толстые пачки советских купюр, а под ними несколько пачек долларов. - Это на всякий случай, - пояснил Миронов. - У нас теперь тоже появились любители этих зелененьких бумажек, и резиденту они бы пригодились. Климов сообщил, что у резидента был дополнительный канал связи, но он не устраивал резидента, так как сведения через него передавались крайне медленно, а деньги вообще пересылать было опасно. О самом резиденте Климов не знал ничего. Никогда его прежде не встречал. Резидент был предупрежден, что после появления на троллейбусной остановке, угол улиц Ленина и Луначарского, объявления о продаже радиолы ВЭФ-радио, не бывшей в употреблении - эти слова подчеркнуты два раза, - его будут ждать в сквере за собором в течение трех дней: вторник следующей недели, четверга следующей недели и вторника второй недели. После неудачи трех свиданий встреча отменялась, и Климов должен был возвращаться обратно. Вот то немногое, что мы знали. По решению руководства я должен был стать Климовым, встретиться с резидентом и взять у него данные. Как видите, товарищи, этого сделать не удалось, - Миронов отер вспотевший лоб, - не удалось при крайне таинственных обстоятельствах.
      - Ваши предположения о причинах неудачи? - спросил Скворецкий. - Вы согласны с версиями, которые я высказал вчера?
      - Да, - ответил Миронов, - версий может быть только две. Элемент случайности я отметаю. Свидание с Климовым было слишком нужно резиденту, чтобы он мог отказаться от него по случайному подозрению. Следовательно, либо Климов нам не сказал всего, что было необходимо для свидания, изменил пароль, умолчал о чем-то, либо произошло событие из ряда вон выходящее, которое заставило убежать моего провожатого.
      - Будем рассуждать дальше, - сказал полковник. - Если бы Климов не сказал вам каких-то деталей, важных для встречи, то провожатый удрал бы еще в сквере. Он же, как вы говорите, был совершенно спокоен, говорил с вами о шефе, чего бы не позволил себе агент, сомневающийся в связнике, значит - назовем его условно Длинный, - чувствовал себя уверенно.
      - Пожалуй, что так, - согласился Миронов. - Да, он был настроен безмятежно, и если бы он сомневался во мне, меня следовало бы убрать. Мы шли закоулками, проходными дворами, и для этого у него была возможность.
      - Перед угловым зданием на улице Калинина он поначалу был настроен также?
      - Да. Потом что-то заметил. Мне показалось - в окнах дома, и это его ошеломило. Но сам я ничего не приметил. Он же перепугался, бросил меня, сбежал.
      - Похоже, что произошло все-таки что-то экстраординарное, - сказал полковник.
      Зазвонил телефон.
      - Это, должно быть, меня. - Скворецкий снял трубку.
      - Скворецкий слушает. Так-так… Выяснили, какой поезд? До какой станции?… Ясно. Продолжайте наблюдение.
      Он повесил трубку.
      - Мое мнение об экстраординарности происшедшего подтверждается. Человек, который был послан встретить вас, майор, взял билет на поезд Крайск - Москва. Со встречи с вами он был все время под наблюдением. Сбежав от вас, он кинулся через проходной двор на другую улицу, поспешно сел в вагон трамвая, часа три ездил, явно в опасении слежки, меняя транспорт, по всем районам города, ночь провел на берегу, куда-то звонил по автомату, куда, к сожалению, не выяснили. После этого опять бродил по городу и вот сейчас взял билет па поезд. Какие будут мнения по этому вопросу?
      - Я думаю, товарищ полковник, - сказал Миронов, - надо держать его под наблюдением до Москвы, а там взять, если понадобится, или передать наблюдение за ним московским товарищам.
      - Вы, Луганов?
      - Я тоже считаю, что брать его сейчас неразумно. Надо продолжать наблюдение.
      - Согласен. Кому поручим, товарищ майор, это дело?
      - Я думаю, лейтенанту Мехошину, - как всегда неторопливо, заговорил Луганов. - Он довольно верно, на мой взгляд, действовал в совхозе “Октябрьский” и наткнулся на интересное дело, еще до убийства Димы Голубева.
      - Договорились. Повторяю: человек, за которого возьмется Мехошин, будет у нас проходить под условным названием “Длинный”.
      Полковник позвонил.
      - Мехошии? Говорит Скворецкий. Как у вас дела?… Неплохо? Отлично. Готовьтесь, лейтенант, вам ночью выезжать в срочную командировку. Да. Свяжитесь через десять минут с оперотделом. Там вам дадут конкретные указания.
      Пока полковник звонил, два майора тихонько переговаривались.
      - Как чувствовал себя в шкуре Климова? - спрашивал Луганов.
      - Вжился, Василий Николаевич, - рассказывал Миронов вполголоса, - даже пытался рассуждать как скрытый антисоветчик: ага, очереди у них есть, нехватка товаров широкого потребления… Готовил донесения шефу.
      Они засмеялись.
      Полковник повесил трубку и сказал:
      - Значит, теперь резидентом полностью займется Миронов. А сейчас, Василий Николаевич, расскажите о своих находках.
      - Дело, товарищи, оказалось очень непростым, - заговорил Луганов. - Сначала о Рогачеве. Сведения о нем таковы. Перед войной работал бухгалтером в одном из обкомов на западе Белоруссии. В партии с двадцатых годов, человек проверенный, прекрасно знающий свое дело. Женился поздно, любил семью. Отдавал ей все свободное время. В начале войны эшелон с женой и детьми попал под бомбежку. Оба ребенка и жена погибли. Сам Рогачев был по его просьбе оставлен в подполье. С подпольем в городе история тяжелая и запутанная. До сих пор местные товарищи не сводят в ней концы с концами. Первое подполье было разгромлено через несколько недель после прихода немцев. Рогачев и несколько товарищей уцелели. Они организовали второе подполье. Месяца через два оно было тоже разгромлено немцами. Радист был убит, а Рогачева, тяжело раненного при попытке спасти радиста, взяли немцы. Надо сказать, что между первым и вторым подпольем Рогачев уходил к партизанам. Здесь у нас есть характеристика его от командования отрядом. Характеристика положительная. Указывается на выдержку в самых трудных обстоятельствах, на мужество и твердость Рогачева, а также на любовь, которую он вызвал у товарищей, несмотря на внешне угрюмый характер и замкнутость. В характеристике указывается также, что идейная подготовка товарища Рогачева отличная, он не только сам понимал цели борьбы, но и проводил политическую работу с колеблющимися или малограмотными.
      В партизанском отряде он был довольно долго и только в начале сорок третьего года его направили в город, а скоро была разгромлена подпольная организация.
      Раненого, его отправили в Львовский спецлагерь, созданный немцами для особо непокорных пленных, из которых немцы вербовали агентуру. В то время Канарис и другие руководители абвера особенно остро нуждались в хороших агентах. Львовский лагерь был экспериментальным. В него направляли людей стойких, выдержанных. И работа с ними велась не обычными гитлеровскими методами, а путем переубеждения. Вот почему там оказался Рогачев.
      Есть в его биографии и настораживающие моменты. Первое: он остался жив при двух разгромах подполья. Кстати, причины разгрома сейчас выясняют местные товарищи. Работа трудная. Архивы гестапо немцы сожгли при вступлении наших частей в город.
      Далее. В лагере Рогачев пробыл до сорок четвертого года, сбежал при следующих обстоятельствах. Группу заключенных вывезли на расстрел. На рассвете следующего дня обходчик нашел в кустах у железнодорожного полотна окровавленного человека в лагерной одежде. Раны были серьезные - в грудь и плечо. С большим трудом Рогачева выходили. Несколько раз он был при смерти. Железнодорожник и его семья, выходившие Рогачева, живы. В случае необходимости можно навести справки через Львов.
      Все трое закурили, задумались.
      - Картина сложная, - сказал полковник. - Рогачева будем проверять. Это важно. От того, какое из его писем подлинное, зависит многое. Кстати, что говорят эксперты? Убийство это или самоубийство?
      - Мнения разделились. Милицейские эксперты утверждают, что самоубийство. Я вызвал экспертов из Крайска. Профессора говорят, без особой, правда, уверенности, что убийство вполне допустимо, судя по некоторым данным.
      - А графологи что говорят о письмах Рогачева?
      - Вот тут больше ясности. После очень серьезного исследования выяснено, что подлинным является письмо Рогачева, доставленное нам Валерой Бутенко. Второе письмо - искусно составленная фальшивка.
      - Значит, убийство?
      - Убийство, товарищ полковник.
      - Это снимает с Рогачева подозрение в предательстве во время войны, - сказал Миронов.
      - С таким заключением подождем, - решил полковник. - Львовские товарищи будут выяснять на месте. Наше дело разобраться в том, кому выгодно было уничтожить Рогачева. Что вы для этого предприняли?
      - Прежде всего сопоставив данные, которые получил Дима Голубев перед своей смертью, я пришел к выводу, что убийцей был кто-то из тех, с кем он разговаривал в городе. Я перепроверил его данные и получил те же фамилии, что и он: Кузькин, Аверкин, Дорохов и Варюхин. За это время они только и оказались среди командированных, посетивших совхоз. Поэтому я собрал сведения обо всех четверых.
      - Перекур, - предложил полковник, - посидим, поговорим, потом продолжим… Андрей Иванович, как там Таня, что пишет?
      Миронов улыбнулся. Это был первый неофициальный разговор, который начал полковник. Они со Скворецким знали друг друга еще с войны, когда тринадцатилетний Андрей, потерявший родителей, нашел в партизанском отряде новую семью. С тех пор Скворецкий стал его руководителем и другом. Когда Миронов начал рассказывать о том, что пишет жена, лицо полковника помрачнело. Миронов понял настроение Скворецкого. Полгода назад умерла его жена - Таисья Васильевна, и Скворецкий еще не оправился от горя.
      - Давайте продолжим, - сказал Скворецкий, когда смущенный Миронов замолчал.
      Луганов, давно уже понявший состояние полковника, поспешно заговорил:
      - Начнем с Варюхина. Уроженец Крайска. Вместе с родителями еще до войны переезжает в Западную Сибирь, там кончает техникум, потом работа, служба в армии, война. Всему есть документальные подтверждения, всему кроме одного периода. Осенью сорок второго года под Моздоком Варюхин попал в немецкий плен, был увезен в лагерь для военнопленных в Югославию. Через два-три месяца пребывания в лагере он сбежал и добрался до югославских партизан. У них он сражался до весны сорок пятого года, когда и вернулся в ряды нашей армии. Югославское партизанское командование дало Варюхину отличную характеристику.
      - Значит, здесь все в порядке? - спросил полковник.
      - Не совсем, - отозвался Луганов, - один период неясен. В тот момент, когда пришли наши части, Варюхин дрался не в том партизанском отряде, куда попал вначале, а в другом. Подразделение, в котором он начинал свою партизанскую деятельность, было отрезано и уничтожено немцами в Боснийских горах. Спаслись лишь двое: Варюхин и один серб. Но тот скоро погиб в случайной перестрелке.
      - Хорошо. Учесть это надо. Какие характеристики имеются на Варюхина?
      - Характеристики, в общем, неплохие. Но я провел некоторую перепроверку. Если в случае с Рогачевым у меня сложилось впечатление положительное: принципиален, мужествен, любит детей, - то с Варюхиным вопрос осложняется. Судя по всему, это человек себялюбивый, эгоистичный по отношению к семье и детям, очень скрытен и хитер, судя по характеристикам сослуживцев, конечно, неофициальным.
      - Сложно, сложно, - сказал полковник. - Конечно, жаль, что во время войны мы многое не документировали, теперь это доставляет большие трудности. Но, с другой стороны, как это было делать? Бумаги могли попасть к врагу. Партизанская война - это тяжелая и оплаченная большой кровью работа. В ней было столько случайностей, иногда трагических… Конечно, сейчас не проверишь, как получилось, что Варюхин уцелел и выбрался живым, тогда как знавшие гораздо лучше условия страны и местности товарищи погибли. Но что ж, попробуем разобраться иным путем. Какой период в его деятельности нам хуже всего известен?
      - С лета сорок второго по весну сорок пятого.
      - Отметим. - Полковник задумался. - Партизаны, партизаны… Ты, Андрей, помнишь, у нас была Женя-радистка?
      Миронов покачал головой:
      - Может, уже не при мне, Кирилл Петрович?
      - При тебе. Но, правда, она быстро исчезла. Я послал ее в райцентр. Дал ей задание служить в гобитскомендатуре. Она немецкий язык знала, могла принести огромную пользу. Плакала девчонка, говорила: не сможет, руки на себя наложит. Но пошла. Присылала нам самые точные, самые верные данные. Они нас выручали не раз. Когда наши прорвались и были уже в двадцати километрах, послал людей для спасения ее. Те задержались, а когда пришли, ее уже местные жители убили. Как “немецкую овчарку”. Что было делать? Не мог же я всем рассказать, что она наша. И она не могла. Вот она, подпольная работа, партизанская война…
      Наступило молчание.
      - Однако продолжим. С Варюхиным кое-что выяснили. Дальше. - И полковник вопросительно глянул на Луганова.
      - Кузькин. Тридцать лет, бывший комсомольский работник. Вся биография прослеживается. Здешний, крайский. Масса людей его знает.
      - Пойдем дальше.
      - Дорохов. Тут тоже не все ясно. Но чище, чем у Варюхина. Родом из-под Ростова, с первых дней войны на фронте. Почти непрерывно в боях. Характеристики блестящие. Неоднократно ранен и награжден. В июле сорок четвертого года, командуя батальоном, был ранен и взят в плен под Резекне. В лагере ничем себя не проявил. Освободили пленных американцы. Около года пробыл в лагере перемещенных лиц под Мюнхеном. Весной сорок шестого возвращен на родину. Прошел проверку. По окончании ее работал в Томске, Воронеже, Крайске. Семью потерял во время войны, сейчас женат, детей не имеет. По личному делу видно, что работник опытный и старательный. В общественной работе участвует.
      - Ясно, - сказал Скворецкий. - Последний.
      - Аверкин. Тут тоже все документировано и легко найти свидетелей. За границей не был, в войне не участвовал, работал в тылу. Сейчас работает в облсовпрофе, характеристики хорошие. Живет с матерью. Человек замкнутый. По-моему, к Рогачеву отношения не имеет.
      - Почему вы так думаете? - спросил Скворецкий.
      - В своем письме, признанном подлинным, Рогачев пишет о таинственной личности, в которую и упираются все обстоятельства дела. Он пишет о полковнике РОА Соколове. Именно с ним имел он дело в спецлагере подо Львовом, именно встреча с ним в наши дни так потрясла его. Убийство Рогачева мог совершить только полковник Соколов и его люди. Кто из четверых мог быть полковником Соколовым? Только двое: Варюхин или Дорохов, остальные не были у немцев в плену и не могли стать власовцами.
      - Все правильно, но почему мы ищем среди этих четверых? - спросил Миронов. - Мало ли в совхозе бывало посторонних?
      - Но Рогачев пишет о том, что этот человек был командирован в их совхоз.
      - Да, круг поисков обозначен, - согласился полковник, - искать надо среди этой четверки, и более всего подозрительны двое участников войны. Но выводы делать рано Вы, майор, затребовали из Центра данные о Соколове?
      - Да, товарищ полковник, завтра будут.
 

***

 
      Лейтенант Мехошин нервничал. Объявили отправление, а Длинного не было. Лейтенант, правда, знал, что по пятам врага идут товарищи, но все же Длинному уже пора было быть в поезде. Мехошин в штатском костюме, похожий на спортсмена, сидел на своем месте, а неподалеку от него должен был расположиться Длинный. В другом конце вагона, у выхода, болтал с соседями парень в свитере - второй сотрудник. Таким образом, если бы Длинный был на месте, оба выхода из вагона были бы ему перекрыты.
      Загудел электровоз. Мехошин встал. И в это время по вагону, помахивая сумкой с надписью “Аэрофлот”, прошел высокий угловатый человек, что-то жуя и лениво оглядывая пассажиров. Мехошин вздохнул спокойнее: это был Длинный. В окне поплыли провожающие, станционные здания… Поезд все ускорял и ускорял ход. Мехошин увидел, что парень в свитере уже сражается в шахматы, а Длинный сидит, почесывая голову, словно в раздумье. В отражении стекол было видно все, что делается в соседнем купе.
      Длинный уже копошился над своим чемоданом, затем сел оглядел публику и лениво подбросил колоду карт.
      - Желающие и сочувствующие есть?
      Коренастый человек на руках спустился с полки.
      - В дурачка?
      - В очко.
      - Неинтересно без денег.
      - А я про что? - Длинный оглянулся и зашептал в ухо коренастому.
      Тот выслушал и полез на полку:
      - Нет, поищи других.
      Длинный оглядел собравшихся, подумал. Потом встал и пошел из вагона. Поезд уже набрал ход. Мехошин увидел, как парень в свитере, пропустив Длинного, пошел за ним. Немного погодя встал и он.
      В спальных и купированных вагонах у раскрытых окон болтали пассажиры. Мехошин, задевая их плечом, шел по проходам. Вот и вагон-ресторан. За первым же столом сидел парень в свитере. Длинный сидел за столом один, официантка записывала его заказ.
      - Селедка - первое, - говорил Длинный, - а то давай две. Потом борщ. Потом вот это - бифштекс. И…
      - Кроме водки, что пить будете?
      - Чай, - сказал Длинный, облизывая губы, - чай, и покрепче.
      Официантка ушла. Мехошин сел через столик от Длинного.
      Через несколько минут около Длинного сел грузный мужчина в распахнутой нейлоновой сорочке. Пот заливал ему глаза.
      Мехошин заказал салат и бутылку минеральной воды. В вагоне-ресторане было жарко. Он все время прислушивался к разговору за соседним столиком.
      - А теперь по своей специальности работаете? - спрашивал Длиппый.
      - Завбазой, - скрипуче хвастал толстяк, - все начальство в Крайске знакомое.
      - Выпьем, землячок. Вроде я тебя знаю.
      - Выпьем. А я вас не припомню что-то. Ну, со знакомством! Меня Николай зовут, Николай Агафоныч.
      - Меня - Алексей.
      - Поехали.
      - Рванули.
      Мехошин потягивал минеральную воду.
      - Ты по какой части? - расспрашивал Длинного толстяк. - Шофер?
      - Я человек свободный, - солидно говорил Длинный, - пенсионер. Личную пенсию за фронт получаю.
      - А какое ранение?
      - Инвалид первой группы. В голове дырка есть и в желудке. Так что есть за что от государства получать.
      - В пехоте служил?
      - В разведке.
      - На каком фронте?
      - На Первом Белорусском.
      - А какая армия?
      - Шестьдесят пятая. Батов командующий, не слыхал?
      - Нет. Я Второго Украинского. У нас Малиновский.
      - Знаю. Выпьем?
      Оба заметно хмелели. Однако Мехошин, следя за разговором, чувствовал, что Длинный ведет какую-то свою линию.
      - И далече сейчас? - спрашивал он у толстяка.
      - В Москву, - объяснял тот, - в Москву, Леха! - обнимал он Длинного. - Друг, а помнишь, как воевали? Помнишь? А теперь не ценят!…
      - В Москву-то по делам едешь? - спрашивал Длинный.
      - По делам-то по делам, но и по личному тоже, - откровенничал толстяк. - Хочу, Леха, купить “чайку”!
      - “Ча-ай-ку”! - изумился Длинный.
      - Ага, - гордясь, но не подавая виду, говорил толстяк. - Хочу, Леха, чтоб все знали, кто я такой есть.
      - Так ты ее для личной надобности?
      - Точно, тезка!
      - Да я не Коля, а Алексей!
      - Алексей так Алексей! Мне лестно, понимаешь, Леха, чтоб все видели, как Николай Агафонович Зайцев живет. Пусть видят!
      - Эт верно!… В картишки не балуетесь, Николай Агафонович?
      - Нет, Алексей, не из дураков мы!
      - Да я так, просто для интеллигентного человека пульку раскидать.
      - Преф?
      - Ну да.
      - А какая твоя наличность?
      - Об этом оставьте, Николай Агафонович, - хвастливо сказал Длинный, - наличность имеется. Не на “чайку”, может, а на “москвича” будет.
      - Пошли!
      - Нет погоди, допьем.
      Они допили и изрядно под хмельком встали из-за стола. Длинный, выходя, оглянулся, и Мехошин поразился трезвой зоркости его взгляда.
      Подождав минуты три, встал и он. Расплатившись, не торопясь прошел по вагонам. В спальном у окна стоял парень в свитере. Он молча кивнул на купе.
      За закрытой дверью слышалось:
      - Беру.
      - Ставлю.
      - Банк.
      Мехошин прошел в свое купе. Лучше всего караулить Длинного было у его места.
      Все постепенно задремали. Примерно через час Мехошин, приоткрыв глаза, заметил, что Длинный встает. Он лениво побрел через вагон. Шел позевывая и оглядывая спящих. Около парня в свитере он замедлил шаг. Тот спал. Длинный зашел в туалет. Сквозь стекло двери Мехошин следил за тем, что будет дальше. Минут через пять Длинный, все так же лениво поглядывая на спящих, прошел на свое место. Через минуту он уже вовсю высвистывал носом.
      Поезд мчался через просторы ночи. Вентиляторы гудели. Скоро Мехошин не столько услышал, сколько почувствовал легкий шорох и, приоткрыв глаза, увидел спину Длинного. Тот брел по вагону, одетый, но без сумки, сунув руки в карманы. Когда за ним закрылась дверь в тамбур, Мехошин кинулся к дверям. Подбежал и сотрудник в свитере.
      - Что делать, товарищ лейтенант? - спросил он шепотом.
      В это время сквозь грохот колес послышался удар. Мехошин рванул дверь и выскочил в тамбур. Дверь из вагона была распахнута, Длинного не было.
      - Прыгнул! - крикнул, перекрывая шум колес и ветра, сотрудник в свитере.
      Мехошин высунулся из вагона. Почти прижавшись к железнодорожной насыпи, сквозил лес.
      - Вы - до станции! - приказал он, оборачиваясь к сотруднику. - Немедленно сообщите о случившемся. Я - за ним!
      Мехошин взглянул на проносящиеся внизу кусты, на секунду завис в воздухе и… прыгнул.
      Он ободрал локти и колени, и только. Выпрямившись, он потер ушибы и вынул пистолет из кармана. Вокруг глухо гудел лес, рельсы лежали далеко вверху.
      Длинный спрыгнул километра полтора назад, и, по расчету Мехошина, он пошел по тропинке в сторону, противоположную движению поезда. Луна светила ясно. Тени от деревьев подрагивали на смутных полянах. Мехошин за каждым кустом видел человека. Но надо было спешить. Скоро за деревьями замелькала тропа.
      Лейтенант вышел на нее; под ногами хрустели сухие ветки. И он подумал, что сейчас его услышит и глухой, хотя знал, что преувеличивает. Шороха, шелеста и хруста хватало в лесу. Он шел и раздумывал, правильно ли он поступил. Но как бы то ни было, а район этот скоро будет прочесан. Найдут его, а вот найдут ли Длинного? Тропинка впереди круто спускалась в овраг. Вокруг шумели огромные березы. Мехошин уже миновал кусты при спуске, как вдруг сзади раздался шорох. Он резко обернулся: на возвышении, ясно вырисованная лунным светом, стояла высокая угловатая фигура.
      - Земляк, - сказал хрипловатый знакомый голос, - куда топаешь?
      - А ты кто будешь? - в тон ему ответил лейтенант.
      - Я-то здешний, из Марковки, - ответил Длинный. - Закурить есть?
      Он стал спускаться к Мехошину. Тот ждал, подавляя дрожь. Длинный в темноте едва ли его узнает. В вагоне он старался не попадаться ему на глаза. Только бы не упустить случай.
      - Спички-то есть? - спросил Длинный.
      - Есть. - Он вынул из кармана коробок и чиркнул спичкой.
      Длинный, внимательно взглянув на него при вспышке, закурил.
      - Тебе-то дать? - Он протянул Мехошину сигарету.
      Лейтенант взял ее, и тут же острая боль обожгла ему низ живота.
      - Лежи, легавый! - сказал Длинный, уходя.
      Лейтенант лежал на холодной траве. Он был в полной памяти, но живот пронизывала острая боль. Он встал, боль была страшная. Длинный шел по дороге внизу, и черная его фигура была отчетливо видна при лунном свете. Мехошин изо всей силы прижал пиджак к животу, останавливая кровь, и заставил себя побежать. Он бежал, и боль разрасталась. Он бежал, почти теряя сознание. Бежал неслышно, как здоровый Длинный обернулся слишком поздно…
      Оперативный наряд нашел их утром.
      Миронов и Луганов были вызваны в кабинет начальника управления.
      Скворецкий хмуро поздоровался с вошедшими, пригласил их сесть и сообщил:
      - Одна из очередных неожиданностей. Лейтенант Мехошин тяжело ранен в схватке с Длинным. Оба они доставлены в больницу. - Он назвал город, расположенный в двухстах километрах от Крайска. - Мехошин выживет, операция прошла успешно. С Длинным положение неопределенное. Раненый Мехошин успел разбить ему череп, и, по утверждениям врачей, Длинный потерял память. Врачи не знают, временная это потеря или дело посерьезнее. Лейтенант действовал правильно, но тем не менее это неудача. Мы шли по следу, теперь опять оказываемся в неизвестности… Андрей Иванович, вы говорили с генералом Васильевым?
      - Да, - сказал Миронов, - он приказал по-прежнему заниматься резидентом, сообщил, что Климова допросили еще раз, и он дал прежние показания. Генерал утверждает, что встреча с резидентом не состоялась по каким-то иным причинам, и просит, чтобы мы эти причины выяснили. Кроме того, мне переданы некоторые сведения о полковнике РОА Соколове. Сведения не полные, но они наводят на многие размышления.
      - Немного позже к этому вернемся… Что у вас, Василий Николаевич?
      Луганов положил на стол папку с бумагами i сказал:
      - Со вчерашнего дня двое из тех, кого я перечислял вчера в качестве лиц, возможно, причастных к убийству Рогачева, исчезли.
      - Посланы в командировку? - спросил полковник.
      - Нет, не в командировку. Один - Варюхин - показал начальству телеграмму из города на Алтае, где проживает его мать, и сообщил, что она при смерти.
      - Телеграмма была заверена врачом?
      - Начальник отдела не проверил этого.
      - И тем не менее отпустил?
      - Отпустил, товарищ полковник.
      - Что со вторым?
      - Со вторым еще сложнее. Если про Варюхина известно, что он и раньше мог позволять вольности по отношению к работе, то Дорохов - сама дисциплина. И несмотря на это, он второй день не является на работу. Сотрудник наш спросил у начальника облплана, случалось ли такое раньше. Тот ответил, что, когда Дорохов болел, звонила жена и предупреждала. На этот раз звонка не было.
      - Постарайтесь выяснить про того и другого все возможное.
      - Есть.
      - Пошлите сотрудников домой к обоим, пусть поговорят с женами, выяснят обстановку. Кроме того, хорошо бы не формально, а всерьез выяснить моральный облик каждого. Пусть поработают люди поопытнее, Василий Николаевич.
      - Хорошо, товарищ полковник.
      - Андрей Иванович, что у вас по полковнику Соколову? Похоже, очень любопытная фигура.
      - Мерзостная фигура, - сказал Миронов. - Я когда-то занимался власовцами. Там было много прохвостов, сукиных сынов, продавших Родину за кусок хлеба, были лакеи, были идейные враги нашего строя, затаившиеся в предвоенные годы. Но, судя по всему, полковник Соколов многих перещеголял. Самое удивительное вот что. Работал он на абвер. Во всяком случае, в спецлагере он вербовал пленных в армейскую разведку. Но, по некоторым данным, это была лишь одна из его личин.