Схватка с оборотнем

      Объявили, что следующая остановка - Ангарск.
      “Только он выходит, я его беру”, - решил Миронов и вдруг заметил, что старик снова бредет в вагон. Он сел на свое место, поставил у ног мешок и прикрыл веки. Миронов продолжал стоять у дверей. “Ладно, - решил он, - отъезжаем от Ангарска, и если в вагон войдет хотя бы несколько человек, попытаюсь взять его. Если нет, беру на следующей остановке. Впрочем, - остановил он себя, - надо брать сейчас, в Ангарске”. Миронов шагнул к двери вагона. Поезд замедлил ход. Он открыл дверь, вошел в вагон и увидел, что старик уже открыл дверь другого вагона. Миронов почти бежал по вагону. Поезд остановился, и толпа пассажиров ринулась в дверь. Миронов уже проскочил второй вагон, а шапка старика мелькнула в водовороте ворвавшихся в вагон и исчезла… Миронов рванулся к выходу. Ангарский перрон был заполнен людьми. Он хотел было найти милиционера, но далеко, уже около вокзала, мелькала беличья шапка, и Миронов помчался вслед. Да, допущена ошибка. Надо было брать в вагоне. Правда, еще не было полной уверенности… А теперь необходимо нагнать и взять. Впереди у трамвая опять была толчея. Миронов подбежал в тот момент, когда трамвай тронулся. Миронов увидел беличью шапку и вскочил на подножку. Двери не закрывались, вагон был переполнен. На каждой остановке Миронов следил, не выйдет ли старик, но тот не появлялся. Миронов с ожесточением винил себя в упущенной возможности, боялся ошибки - старик мог и не сесть в трамвай, мало ли беличьих шапок…
      Трамвай петлял по улицам, на остановках входили и выходили люди. Однако количество пассажиров поредело. Старика в трамвае не было видно. Миронов решил доехать до конечной остановки, позвонить местным товарищам и начать поиски.
      - Байкальск, - объявил кондуктор, - конечная.
      Миронов вспомнил: дочь Колесникова живет в Байкальске. И в этот момент с передней площадки спрыгнул старик в беличьей шапке. Вероятно, он стоял за перегородкой, рядом с вагоновожатым. Миронов побежал за ним… Старик свернул в какой-то переулок. Миронов кинулся туда же и, завернув за угол, увидел, что дома кончились. “Старик где-то спрятался и ждет меня, - подумал Миронов. - Скорее всего, вон в той подворотне. Там нет ворот, да и деться ему больше некуда”. Не торопясь Миронов двинулся к подворотне. Где-то невдалеке залаяла собака. Миронов остановился. “Может быть, там?” Собака лаяла все яростнее. Миронов пошел на лай, к закрытой калитке. Он уже протянул руку, чтобы ее открыть, но калитка резко распахнулась и на него ринулся старик. Миронов ударил первым, но промахнулся, и в тот же миг шапка слетела с его головы от удара чем-то тяжелым. Миронов пошатнулся, следующий удар пришелся по лицу, но Миронов, падая, успел схватить Оборотня. Известным приемом он перекинул Оборотня через себя. Однако опоздал кинуться и придавить его. Вскочили они одновременно. Теперь они стояли лицом к лицу… Миронов чувствовал, как горячо заливает ему лицо кровь, в голове гудело, но и Оборотень, с которого во время схватки была сорвана борода, выглядел не лучше. Они смотрели друг другу в лицо.
      - Соколов, - сказал Миронов, - сдавайся!
      В ту же секунду Оборотень бросился на него. Миронов отпрыгнул, но Оборотень этого и ждал. Он пронесся мимо и завернул за угол. Миронов помчался за ним, на ходу доставая из кармана пистолет. Он успел заметить, что Оборотень свернул в какой-то двор, и кинулся туда. Тень человека мелькнула над штакетником, и Миронов, легко перенеся тело, оказался за штакетником.
      Оборотень мчался по переулку.
      - Стой! - крикнул Миронов и прицелился.
      Оборотень обернулся и выстрелил. Пуля пропела над ухом. Выстрелил и Миронов. Он целился в ноги… Но Оборотень продолжал бежать и свернул в следующий двор. Держа пистолет наготове, Миронов обошел дом вдоль забора. Оборотня не было видно. В доме зажглись окна. “Значит, люди слышали выстрелы”, - обрадовался Миронов. Он продолжал осторожно обходить двор. Под ногами хрустела щепа, разбросанная по снегу. Вот и поворот. Обожгло череп и, инстинктивно присев, Миронов не целясь выпустил две пули. Боль пронзила плечо, он упал в снег и стал стрелять не целясь. Оборотень не отвечал. Миронов, чувствуя, как кровь начинает струиться из раненого плеча, прижал рану, продолжая внимательно следить за углом дома. Там было тихо. Он заставил себя немного проползти вперед. Тусклый свет фонаря освещал пустой двор, и тут он увидел тень человека, прижавшегося к стене.
      Миронов прицелился.
      - Соколов, - крикнул он изо всех сил, но голос его прозвучал совсем тихо, - сдавайтесь!
      Тень шевельнулась и… упала. В глазах Миронова вспыхивало алое пламя. С трудом упираясь в снег, он встал, но тут сухо щелкнул выстрел, и Миронов упал. Пуля пролетела рядом, однако подняться он больше не мог. Миронов следил за Оборотнем. Сейчас попробует удрать! Он навел пистолет и ждал. Рука плясала. Если сейчас Оборотень кинется бежать, можно промахнуться. Но Оборотень не вставал. Так они лежали некоторое время. Потом Миронов снова повторил попытку встать. Рука не болела, она тяжело обвисла вдоль тела и была неподвижна, зато в глазах все время вспыхивали и гасли какие-то огненные струйки, но Миронов заставлял себя не обращать на это внимания. Он просунул руку с пистолетом сквозь ребра штакетника, обхватил их запястьем и снова начал подниматься. Ему это удалось. У стены что-то чернело. Миронов, держась за штакетник, шатаясь от слабости, начал обходить забор. Широко расставляя ноги, брел он через двор. Темное тело на снегу зашевелилось и стало подниматься.
      Миронов медленно шел к Соколову, а тот, пробуя подняться, поджимал одну ногу, и Миронов понял, куда тот ранен.
      - Сидите, - сказал он, подойдя вплотную.
      Но Оборотень продолжал вставать. Тогда Миронов толкнул его, и от этого толчка оба упали. Оборотень - на спину, Миронов - на него. Оборотень с силой толкнул его, и Миронов сел, удерживая на весу пистолет.
      Оборотень шарил вокруг себя руками. Невдалеке от него Миронов увидел пистолет. Он подтянулся, направил свой пистолет в лоб Оборотня и сказал:
      - Сидеть!
      Оборотень уставился в дуло, а Миронов ногой отшвырнул его пистолет и чуть не упал. В эту секунду Оборотень стал подниматься. Миронов, чувствуя, что красное пламя застилает ему глаза, размахнулся и ударил его пистолетом по голове.
      Миронов очнулся от яркого света, бившего в глаза, и от ощущения острой боли. Он вскрикнул.
      - Поздно кричать, - сказал над ним чей-то голос. Он увидел человека в белом халате и в докторской шапочке на голове. - Уже вытащили.
      - Что… вытащили? - спросил Миронов.
      - Пулю, что же еще, - ответил доктор. - Как же вас угораздило попасть в наше время в такую переделку?
      - Как? - Он дернулся, и доктор с силой удержал его на месте. - А где он?
      - Лежите, - приказал доктор. - Из вас только что пулю вытащили, так что не прыгайте.
      - А где второй? - крикнул Миронов.
      - Какой второй? - спросил доктор. - Вас вчера ночью привезли всего в крови, как с бойни.
      - Одного?… - помертвевшими губами пробормотал Миронов. - Упустил!… Опять упустил!… - Эта мысль билась и билась в его голове. - Сколько времени? - спросил он.
      - Восемь, - сказал доктор.
      - Утра?
      - Утра. Лежите смирно!
      - Доктор, немедленно звоните в КГБ! Если не дозвонитесь, то в милицию.
      - Звонить не буду, милиция сама сейчас явится. В наше время попасть в больницу с огнестрельными ранами и не иметь дело с милицией?
      - Меня нашли одного?
      - Думаете, мы по сотне таких находим? Слава богу, война кончилась.
      - Доктор, немедленно позвоните…
      - Никуда не позвоню… Екатерина Ильинична, спросите, не явились ли из милиции.
      - Тут, тут.
      - Пусть с ним поговорят, а то у него вон давление поднимается. Перенесите его в бокс.
      Через минуту он лежал в маленьком боксе с белыми стенами, перед ним сидел лейтенант милиции с блокнотом для составления протокола допроса.
      - Лейтенант, наклонитесь, - шепнул Миронов.
      Милиционер сделал строгое лицо, но наклонился.
      - Я майор госбезопасности Миронов, - зашептал он, - у меня в одежде должно быть удостоверение…
      - Погодите, что-то тут не так, - заметил лейтенант. - Вот ваши документы. И он показал паспорт с фотографией Дорохова, выданный Огненко Петру Карповичу, инженеру комбината “Якуталмаз”.
      - А, дьявол! - Миронов чуть не потерял сознание: Оборотень ушел, захватив его документы, а ему подсунул документы инженера, которые украл в Якутске.
      - Слушайте внимательно, - настойчиво сказал Миронов. - Мы ловим очень опасного человека. Это он меня вчера ранил, но и сам ранен. Его надо найти. Мы с ним столкнулись в переулке Байкальска.
      - Вас оттуда сюда и доставили. Сейчас наши товарищи на месте происшествия.
      - Так вот. Надо осмотреть каждый дом. Я уверен, что он там. Ему некуда податься, он ранен в ногу. Надо искать. Сообщите, что он взял мои документы. Немедленно закажите Иркутск, центральную гостиницу, четыреста седьмой номер или просто управление КГБ. Пусть поисками займется майор Луганов. Запомнили? Повторите.
      Милиционер повторил.
      - Идите.
      Лейтенант вышел.
      Миронов лежал, откинув голову на подушку. Голова казалась каменной и болела. Как Оборотень мог уйти? Если вынул документы, то почему не убил его? Мысли лихорадочно сменяли одна другую. Что делать? Сейчас этот милиционер позвонит в Иркутск… Это хорошо. Но здесь, на месте, надо действовать немедленно. Самому! Он спустил ноги с кровати. Пол был холодный. Ныло раненое плечо, но он не обращал внимания. Вышел в коридор. Слабость обрушилась на него, ноги подгибались. Он держался за стену… Подошла медсестра, спросила:
      - Больной, не рано ли встали?
      - Где канцелярия?
      - Какая канцелярия, немедленно в палату!
      Она подхватила его под руку и хотела уже вести обратно, но он наклонился и шепнул ей в самое ухо:
      - Ведите к телефону, немедленно!
      Она посмотрела на него недоуменно, потом, взяв его покрепче, повела по коридору к двери с надписью: “Главврач”.
      - Вот, - сказала она, открывая дверь. - Ему лежать надо, а он рвется к телефону.
      Главврач, суровый старик, встал из-за стола.
      - К чему эти разговоры? Ведите его в палату!
      - Товарищ главврач, - еле слышно сказал Миронов, покрываясь испариной, - мне надо немедленно поговорить по телефону. Это очень важно.
      - Хорошо, если вы такой упрямый.
      Миронов с помощью сестры подошел к столу и набрал номер.
      - Уполномоченного КГБ. Говорит майор Миронов. Дайте номер начальника Ангарского управления…
      Через минуту он уже говорил с начальником.
      - Милиция свяжется с Иркутском. Но и вам надо это сделать. Необходимо присутствие майора Луганова. Он в курсе всего. Его следует доставить немедленно. Вам надо проверить весь поселок, опросить водителей и вагоновожатых. Он был ранен в ногу. Уйти мог только с чьей-то помощью. К тому же ему нужен врач. У него была большая потеря крови. Приступайте к поискам, товарищ Косых.
      Начальник Ангарского управления спросил, как он будет связываться с ним, и Миронов передал трубку главврачу.
      - Не знаю, сможем ли мы поставить телефон в бокс, - усомнился главврач, когда повесил трубку.
      - Я должен быть у телефона.
      - Тогда вот что. - Главврач посмотрел на сестру. - Организуйте санитарок, пусть они принесут сюда кровать. Около больного нужно посадить дежурную, видите, в каком он состоянии…
      - Сейчас все сделаю.
      Пока приносили кровать и постель, Миронов все думал о том, как фантастически на этот раз ушел от него Оборотень. Ведь он почти взял врага! И какого!…
      Вошел лейтенант милиции:
      - Делают все, что нужно, товарищ майор, вот только с Иркутском…
      - Не надо Иркутска, тут уже этим занялись… Поезжайте в Байкальск, посмотрите, как там идут поиски, и возвращайтесь обратно. Мне это очень важно знать.
      Скоро позвонил Иркутск. Дежурная сестра подала трубку. Говорил начальник Иркутского управления.
      - Андрей Иванович, как же вас так угораздило?
      - Ничего. Теперь поймаем.
      - Поймаем, бригада уже выехала.
      - Луганов с ними?
      - Возглавляет бригаду.
      Миронов поблагодарил. Ему стало немного легче.
      Через полчаса вернулся лейтенант и рассказал следующее. Стрельбу слышали все жители Байкальска. Хозяин дома, во дворе которого шла схватка, долго не решался выглянуть на улицу. А когда он открыл дверь, то застал такую картину: один человек лежал на земле, а другой, наклонившись над ним, что-то делал. На скрип дверей он оглянулся.
      - Эй, - закричал человек, увидев хозяина, - сюда!
      Хозяин подошел.
      - Мы из КГБ, - сказал человек в полушубке, протягивая и тут же закрывая удостоверение, - гнались за опасными преступниками, но сами попали в переделку. Вы нам должны помочь.
      - Что делать? - спросил хозяин.
      - Сначала перевяжите меня, потом моего товарища, - приказал человек в полушубке. - После этого я уйду. Наше дело секретное, вы знаете.
      - Куда вы пойдете раненый?
      - Вопросов не задавайте, - холодно посмотрел на него человек в полушубке. - Но помочь, как советский гражданин, обязаны. Согласны?
      - Всем, чем могу, готов помочь.
      - Ночью ничего не делать. Часов в шесть утра займитесь этим товарищем. Отправьте в больницу. Ясно?
      - Да. А потом сообщить?
      - Сообщу я, - сказал человек, морщась от боли, - ваше дело помочь только в том, о чем прошу. Вы все поняли?
      - Все.
      - Итак, ночью ничего не предпринимайте, действуйте только с рассветом.
      Ошеломленный хозяин дождался шести утра и позвонил в “скорую помощь”. Жизнь Миронову спасло, видимо, то, что вышел хозяин дома.
      Миронов задал лейтенанту еще несколько вопросов. Прощаясь с ним, он подошел к двери. В это время из операционной выкатили на подвижной коляске больного.
      - Второй раненый за день, - сообщила Миронову санитарка.
      Миронов глянул на больного. Секунду он напряженно всматривался в бледное лицо. Потом, схватив за руку лейтенанта, проговорил горячим шепотом:
      - Ни на шаг от этого больного!
      Коляску провезли мимо. Вид у лейтенанта был растерянный.
      - Это Оборотень, не упустите! - тихо произнес Миронов. Его вдруг охватила слабость. Тяжелая волна залила тело. Он услышал, как вскрикнула санитарка, и успел только сказать: - Позвоните и скажите, что искать не надо.
      …Через два часа около его кровати в кабинете главврача собралось несколько человек. Луганов, сидевший у изголовья, пальцем погрозил вновь вошедшим, и они остались у дверей. Миронов медленно открыл глаза.
      - Вася, - сказал он, - ну как?
      Тогда начальник управления рассказал, что Оборотень уже был обложен со всех сторон. Даже предвидели появление его в Ангарске, когда начали заниматься Колесниковым.
      - В нашей работе случайность играет определенную роль, но, как правило, случай лишь венчает работу, - говорил Луганов. - Обратите внимание. Он ехал в Байкальск, потому что там ему было где остановиться, а кроме того, он, видимо, считал, что от преследователей легче уйти на небольшой станции, чем в Иркутске.
      - Опять предположения, - улыбнулся Миронов. - Теперь уже можно не предполагать, скоро все выясним на допросе.
      Через несколько минут сотрудники попрощались и ушли. У постели Миронова остался один Луганов.
      - Сегодня же закажу разговор с твоей женой, а то будет тревожиться.
      - Скажи, скоро встану. Или лучше ничего не говори.
      - Нет, скажу, что ранен, обманывать не стоит. Но объясню, что рана легкая. Ты, Андрей, молодец!
      - Какой там молодец… - задумчиво произнес Миронов. - Ошибок допустил немало. Его надо было брать в поезде. А вместо этого…
      - Главное, задача выполнена, - прервал его Луганов. - В трудных обстоятельствах ты действовал, как подобает чекисту. А без ошибок в нашем деле трудно.
      При прощании Луганов осторожно пожал Миронову руку.
 

***

 
      Через неделю на московском аэродроме Миронова встречали жена и товарищи. А уже на следующий день его пригласили на допрос Соколова. Когда он вошел в просторный кабинет генерала Васильева, разговор шел о первом допросе.
      - Это второй допрос, - говорил генерал Скворецкому и еще двум людям в штатском. - На первом Соколов, едва только вошел в зал, сразу же спросил: гарантируем ли мы ему жизнь, если он чистосердечно признается в своих делах и сообщит нам все, что он знает об иностранной разведке. Я ответил, что это входит в компетенцию советского суда, а не органов КГБ. Но чистосердечное признание может облегчить его участь, так как будет учтено судом. На это сообщение он возразил, что законы ему известны и что все зависит только от нас.
      - Ну и ну, - покачал головой Скворецкий, - привык на Западе к тому, что закон можно обойти, и считает, что и здесь все можно, важно лишь поторговаться.
      - Совершенно верно. И когда я объяснил ему наши порядки, он замолчал. Ни на один наш вопрос не ответил. Как вы думаете, - повернулся генерал к офицерам, - будет он отвечать?
      - Мы об этом недавно говорили с Василием Николаевичем, - ответил Миронов. - Оборотень не фанатик. Судя по всему, он хитрит, используя каждый свой шанс остаться в живых. Но говорить он будет.
      - Товарищи, - сказал генерал Васильев, - задание, порученное вам Центром, вы выполнили. Честь вам за это и хвала. Оборотень вами пойман, теперь ваша задача добиться от него самых подробных показаний. Все ли обдумали?
      - Обдумали, товарищ генерал, - ответил Миронов.
      - Мы на допросе присутствовать не будем, - продолжал генерал. - Аппаратура есть, и мы все услышим. Лучше провести допрос буднично, чтобы он не возомнил себя важной персоной. Думаю, учитывая его характер, это подействует.
      Генерал посмотрел на присутствующих.
      - Пожалуй, верно, товарищ генерал, - согласился Скворецкий.
      Миронов и Луганов, после небольшого совещания, перешли в обычный следовательский кабинет. Группа генерала Васильева осталась в его кабинете, чтобы с помощью телеустройства выслушать и увидеть ход допроса.
      Миронов попросил привести Оборотня. Скоро дверь раскрылась, и конвой, пропустив его в комнату, остался в коридоре.
      Оборотень был худ, бледен, но выглядел спокойным.
      - Здравствуйте, Соколов, - сказал Миронов, - как у вас со здоровьем?
      Оборотень сел, внимательно посмотрел на следователей и попросил закурить. Луганов протянул ему пачку “Примы”. Оборотень взял сигарету, закурил и с наслаждением затянулся.
      - Я здоров, - ответил он, - рад видеть здоровым и вас. Я не сторонник “мокрых дел”. Поэтому удовольствовался только вашими документами, а на вашу жизнь я не покушался.
      Он говорил спокойно и размеренно, поглядывая по временам на зарешеченные окна кабинета. И у Миронова сложилась уверенность, что Оборотень оценил состав следователей и понял, что молчать бесполезно.
      - Вы утверждаете, что не сторонник “мокрых дел”, однако их на вашей совести немало, - заметил Миронов.
      - На моей совести? - задумчиво переспросил Соколов. - Этого, гражданин следователь, вы не сможете доказать.
      - В спецлагере под Львовом по вашей милости уничтожены десятки наших людей. Во время своей деятельности в Советском Союзе после войны по вашему приказу тоже погибло немало людей. Кого вы убили в Крайске?
      - Я не убил даже вас. Так о чем может идти речь? Моя гуманность меня самого удивляет.
      - А когда по вашему приказу был убит тринадцатилетний мальчик, вы и тогда считали себя гуманистом?
      Оборотень откинулся на спинку стула.
      - Будем говорить логично, - сказал он, стряхивая пепел. - Во всем мире идет война тайных служб. Вам это хорошо известно - вы в ней участвуете. Если на пути разведки становится живое существо, его убирают, независимо от пола и возраста. Тайная служба - это механизм, а у механизма, как известно, нет сердца.
      - Расскажите нам о своей работе в этой тайной службе.
      - Нет, пока воздержусь.
      Миронов холодно посмотрел в глаза Оборотню.
      - Ваше дело. Однако напоминаю: нет смысла скрывать то, что имеет много свидетелей. Мой вам совет: отвечать немедленно.
      - Я уже выставил свои условия. Буду говорить лишь в том случае, если буду знать, что мне сохранят жизнь.
      - Хотите сохранить жизнь, а приближаете обратный результат, - сказал, вставая, Луганов. - Видимо, не все понимаете, раз считаете, что можете торговаться. Кроме того, вас полностью изобличили свидетели: Ярцев, Спиридонов и кое-кто другой. Юренева, Озерова, ваша жена и многие другие тоже дали свои показания. Сейчас мы назвали имена свидетелей. Допрос заканчиваем. Даем вам возможность все хорошенько обдумать до завтра. Если не будете отвечать на вопросы, обойдемся без ваших показаний. Вам ясно?
      Миронов следил за выражением лица Оборотня. Оно не изменилось, но на лбу выступили капельки пота.
      - Мне можно идти? - спросил он.
      - Можно, - ответил Миронов.
      Простившись легким кивком головы, Оборотень удалился. Немедленно включился селектор, голос генерала сказал:
      - Спасибо, товарищи, зайдите ко мне.
      В кабинете генерала Васильева шло обсуждение результатов допроса.
      - Я считаю, допрос дал результат, - высказал свое мнение Скворецкий. - Оборотень заговорил.
      - А что думают следователи? - спросил Васильев.
      - Я думаю, что после того, как ему назвали имена свидетелей, Оборотень заколебался, - сказал Миронов. - У меня твердая уверенность, что он завтра заговорит.
      - А я считаю, что допущена ошибка, - произнес один из присутствующих. - Зачем давать ему в руки козыри? Он услышал фамилии свидетелей, понял, что другие его агенты неизвестны, и больше того, что нам уже известно, не скажет.
      - Будем ждать результатов завтрашнего допроса, товарищи. Тогда и выясним, была ли это ошибка или правильный прием, - заключил генерал.
      На этом оперсовещание закончилось.
      На следующий день обсуждали возможные варианты допроса. Миронов предложил выставить свидетелей, которые подтвердят уголовную направленность множества поступков Оборотня. По мнению генерала Васильева и Скворецкого, Оборотня следовало не допрашивать, а уличать.
      И когда Оборотень вошел в кабинет, там по-прежнему находились Миронов и Луганов. Оборотень прошел было к стулу напротив стола, где обычно дает показания главный свидетель, но Миронов попросил его сесть в углу. Скоро ввели Ярцева. Тот шел, как всегда, ссутулившись, глядя под ноги и поначалу не заметил Соколова.
      - Садитесь, Ярцев, - сказал Миронов, - у меня к вам несколько вопросов. Первый. Обговаривали с Соколовым пытки, которым подвергали в спецлагере пленных, не желающих идти против интересов Родины?
      - Так чего обговаривать, - ответил Ярцев, - он нам так и говорил: этого, мол, на всю катушку, другого, мол, слегка прижмите.
      - Сам он присутствовал при пытках?
      - Всенепременно. Большой специалист. Сразу видит, какой уже дозрел, согласится, значит, а какой сопротивляется. Всегда смотрел и руководил.
      По выражению лица Соколова трудно было судить о произведенном впечатлении. Он сидел, облизывая губы, глядя на Ярцева спокойным, внимательным взглядом.
      - Расскажите о внеслужебной деятельности Соколова, - попросил Миронов. - Ткачук утверждает, что вы во Львове со своим шефом собрали по квартирам немало чужого добра.
      - Было дело, - с готовностью подтвердил Ярцев, - я при нем числился как шофер. Он мне поручал “организацию”. Узнаю, что какая-нибудь квартира, хохляцкая или там польская, полна ценными вещами, скажу ему, ну мы и наваливаемся, навроде с обыском. Он-то все высмотрит, все вскроет, выведет хозяев и начинает допрашивать, запугивать, а я в узелок что поценнее и скорее оттудова в машину.
      - Ложь! - не выдержал Оборотень.
      Ярцев обернулся и весь сжался при виде Соколова.
      - Михаил Александрыч…
      - Что же ты на меня свою уголовщину валишь? - спросил Соколов, строго глядя на Ярцева. - Это ты в такие дела влезал, а мне приходилось тебя несколько раз выручать из немецкой комендатуры. Разве не так?
      - Так… - забормотал Ярцев, - вы уж простите, Михаил Александрыч…
      - Минутку, Ярцев, - сказал Миронов. - В каком случае вы лжете? Когда говорите, что грабили по приказу своего высокого начальства, или когда подтверждаете, что проделывали это по собственной воровской склонности? А вас, Соколов, предупреждаю, в допрос не вмешиваться, иначе вас выведут.
      - Учту, - ответил Оборотень.
      Ярцев же, за секунду до этого перетрусивший при виде своего бывшего начальника, теперь, после слов Миронова, понял, что Соколов в таком же положении, как и он, если не в худшем.
      Поэтому он быстро успокоился и произнес, обращаясь к Миронову:
      - Ошибочка вышла, гражданин следователь, уж больно энтот, - он кивнул в сторону Соколова, - испугал меня поначалу. Так теперь вот сообчаю, - он обернулся к Оборотню, - энтот вот холуй фашистский меня ко всему принуждал! И в пытках я участвовал, потому как его боялся. А насчет грабежу… Ты вот скажи, - закричал он, тыкая в сторону Соколова пальцем, - куда золотые вещички увез, что мы с тобой у старухи Богданович взяли? Молчишь? То-то! Он там на миллион наворовал, - продолжал Ярцев, обращаясь к следователям.
      - По чьему указанию вы убили Рогачева?
      - По чьему же - по его, конечно! Говорит мне: “Ефимка, там один тип мне опасен может быть. Надо его кончить”. Я через окно того заговорил, а он сзади… Кончали его вместе.
      - Значит, и Соколов участвовал? Да?
      - Еще бы!
      - По чьему указанию убили Диму Голубева?
      - Пацанчика-то?
      - Тринадцатилетнего мальчика.
      - Он приказал. Убери, говорит, чтоб молчал.
      - Что вы на это скажете, Соколов?
      - Что скажу? - ответил Соколов. - Заставляете всякую шваль грязь на меня лить!
      - А сам-то не шваль? - закричал Ярцев. - От наших к немцам подался, ворюга!
      - Гражданин Соколов, - обратился к нему Миронов, - вы обвиняетесь в шпионаже в пользу иностранной разведки, а кроме того, в ряде уголовных преступлений, среди которых и кражи, и шантаж, и убийства. Вы не только агент чужой разведки, боровшийся против интересов нашей Родины, но и уголовник - вор и убийца.
      - А он и есть! - произнес с мстительным злорадством Ярцев.
      - Увести! - приказал Миронов, указывая на Ярцева.
      И когда тот вышел, взял трубку:
      - Приведите Ткачука.
      - Не надо, - вдруг сказал Соколов, - я дам показания. Но немного позже. Сейчас я не в силах.
      - Хорошо. У вас перерыв до восемнадцати часов, - решил Миронов. - И обдумайте все как следует, Соколов. Идите.
      Соколов, сгорбившись и глядя перед собой, вышел из кабинета.
      Включился селектор.
      - Все правильно, товарищи, - сказал генерал Васильев. - По-моему, не следует только давать ему времени на размышления.
      - Под мою ответственность, - попросил Миронов. - Соколов со здравым рассудком. Сегодня заговорит, товарищ генерал. Уголовником очень не хочет выглядеть. Хочет быть агентом.
      - Хорошо, - после раздумья ответил Васильев, - под вашу ответственность, товарищ Миронов.
      Вечером Соколов явился перед следователями подтянутый и сдержанный и, едва присев, заговорил:
      - Граждане следователи, я упорствовал все это время, потому что любое осмысление жизненного пути - дело трудное и требует времени. Теперь подбил итог. Он неутешителен. Я сам себя приговорил, и потому ваш приговор уже ничего не решает. Однако, я думаю, мои показания, особенно после их опубликования в прессе, помогут другим заблудившимся людям, которые выступают против вашего строя.
      Миронов и Луганов переглянулись: предатель и шпион все еще пытался выглядеть внушительно, ему все еще хотелось играть значительную роль. Что ж, пусть. Главное сейчас - показания.
      - Я с ранних лет в армии, - рассказывал Соколов. - Советский строй в душе я не принимал, но считал, что, поскольку он дает возможность мне расти по служебной лестнице, я должен взять от него все. Когда немцы напали на Россию, я попал в число тех, кто испытал их первый удар. Я не верил в победу России. Остатки нашей дивизии отходили болотами. Я отстал от отряда и сдался в плен немцам. Так началась моя служба у немцев. Поначалу меня использовали для писания антисоветских листовок, потом начали привлекать в качестве переводчика при допросе важных пленных. В марте сорок второго года я оказался одним из тех, кто присутствовал при допросе генерал-лейтенанта Власова и слышал его сенсационное заявление, в котором он сообщил, что готов выступить против России на стороне Германии. Этот человек произвел на меня сильное впечатление. Я стал участвовать во всех его мероприятиях, помогал формировать Русскую освободительную армию, разъезжал по лагерям, выступал перед пленными, призывал в ряды русского национального войска.
      - Понимали вы, что стали пособником гнусных предателей и изменников России?
      - В то время нет. Мне казалось, что Власов достаточно умен, что он ведет умную и ловкую игру, обманывает немцев и что позже, после победы Германии, именно благодаря ему удастся возродить новую Россию - Россию на европейских законодательных конституционных основах.
      - Вы искренне служили Власову?
      - Безусловно. Я верил каждому его слову, помогал ему обманывать немцев, добывая оружие, я сплачивал вокруг него сомневающихся…
      - Гражданин Соколов, - прервал его Луганов, - ваш рассказ должен быть абсолютно искренним. А в данном случае это не так.
      - Я говорю правду.
      - Нет, не полную правду, а порой ложь.
      - Не понимаю вас.
      - Есть переписка Львовского гестапо с Берлином, из которой явствует, что вы были агентом гестапо во власовских войсках.
      - Львовские власти этого не могли знать, - сказал Соколов и тут же осекся.
      - Вот вы и сами сознались. Поэтому не надо создавать облик идейного борца. Рассказывайте правду.
      Соколов молчал. План, который он задумал в камере, не удался. Теперь надо было либо говорить правду, либо…
      - Продолжайте, - прервал его раздумья Луганов. - Итак, вы были работником гестапо при армии Власова. Какие инструкции вам были даны?
      - Немцы поверили Власову, - заговорил Соколов, - хотя и напрасно. Ни сам Власов, ни один из его сторонников не способны были к большим политическим комбинациям. Я присутствовал на десятках совещаний в штабе, пил вместе с власовцами, и никто из них не произвел на меня впечатления человека, имеющего свою программу.