В этот самый момент дверь поддалась. Мясники ворвались в комнату и закричали от ярости при виде открытого окна и лежащих на столе птичьих лап и маски. Тут же появился Тассен и тоже принялся кричать, чтобы избежать подозрений в сообщничестве:
— Предатель! Подлый предатель!
Это не обмануло мясника, и он схватил его за шею.
— Ты что, не знал? Ты никогда не видел его лица?
— Никогда. Все могут подтвердить. На нем всегда была маска.
Испуганные и возмущенные стражники подтвердили его слова. Башка отпустил Тассена и расхохотался.
— Как бы то ни было, он пропал! Я приказал охранять все мосты. Ему не поможет даже сам Господь: я велел охранять и церкви.
Тассен притворно вздохнул.
— Знать бы только, какой он! Его же никто не знает в лицо.
Живодер выругался сквозь зубы, но один из его людей обратил внимание на птичьи лапы.
— Смотри, они же разные!
Они и в самом деле были разными: левая представляла собой нечто вроде перчатки, зато правая была настоящей искусственной рукой с кожаными ремешками, чтобы пристегивать ее к плечу. Несмотря на свое хладнокровие, из-за поспешных сборов Луи оставил такую важную улику.
Башка вновь рассмеялся.
— Да он же однорукий! Мы не знаем, как он выглядит, но зато нам теперь известно, что у него нет правой руки. Вперед!
Добравшись до площади, Луи не смог сдержать возгласа досады: вооруженные мясники охраняли ее и никому не позволяли проходить. Луи обошел площадь, решив укрыться в какой-нибудь церкви, но первая же, которая попалась на его пути, охранялась мясниками. И следующая, и третья… Тогда он принялся искать пустой дом, чтобы попытаться спрятаться там.
Добравшись до улицы Галитьи, беглец прямо перед собой увидел открытую дверь. Из нее вышел какой-то мужчина, а следом показалась огненная шевелюра Лисицы Фелизы — она провожала очередного клиента. Ни секунды не колеблясь, Луи поспешил туда. Он доверял Фелизе. Кроме того, это был его последний шанс.
Увидев его, она чуть не подскочила от удивления.
— Вы?..
— Меня ищут, чтобы убить.
Фелиза впустила его в большую прихожую первого этажа, где в данный момент никого не было, а затем провела в свою комнату. Закрыв дверь, она не удержалась от восклицания.
— Как вы, арманьяк, могли оказаться замешаны во все эти убийства? Это же настоящее безумие!
— Слишком долго объяснять. Ты можешь спрятать меня на некоторое время? Я отблагодарю тебя. Не думаю, что это продлится долго. Мясники повсюду наживают себе врагов. Через месяц весь город окажется в руках арманьяков.
— Вы можете оставаться здесь, сколько понадобится. Я делаю это не из-за денег, а ради вас.
Луи открыл окно и посмотрел вниз. Мясники и его собственные бывшие сторонники, возбужденные и разъяренные, обыскивали дом за домом. Они грубо выволакивали жителей из собственных жилищ и внимательно осматривали их руки!
Луи обернулся к молодой женщине.
— Я пропал. Мне нужно уходить. Если меня найдут здесь, тебе тоже не поздоровится.
— Что с вами станет?
— Не бойся за меня. Уже давно я ждал этой минуты. Я готов. Прощай, Фелиза, благодарю тебя за все!
Луи спустился вниз, открыл дверь, удостоверился, что никто не видит, как он выходит из дома Фелизы, и устремился вперед. Пряча под плащом руки, он степенно двинулся по улице Галитьи к собору Парижской Богоматери. Его никто не остановил.
Так Луи добрался до площади перед собором, которая в этот час оказалась пуста, поскольку все отправились ловить арманьяка. Он поднялся на подмостки и оттуда, с возвышения, разглядывал собор, необыкновенно красивый в это июльское утро. С краткой молитвой он обратился к Господу, моля простить его грехи и даровать столь необходимое в этот час мужество, затем воздел к небу правую культю и закричал во все горло:
— Слава королю! Слава герцогу Орлеанскому! Смерть бургундским предателям! Смерть герцогу-убийце!
Несколько мгновений спустя Луи уже стоял в окружении разъяренной толпы, готовой разорвать его в клочья, и только вмешательство мясников спасло его от народного гнева. На шум не замедлил явиться сам Башка.
— Это ты, Луи де Вивре?
— Да.
— Зачем ты сделал это?
— Чтобы уничтожить тебя. И мне это удалось. Механизм твоего уничтожения уже запущен. Ты явился слишком поздно, Башка!
Живодер испустил крик ярости. Затем он пренебрежительно окинул противника взглядом. Его лицо выражало неприкрытую ненависть.
— Ты заплатишь за это! Ты знаешь, какая судьба тебя ожидает?
— Да.
— Нет, ты даже представить себе не можешь! Я приберег для тебя сюрприз.
Он обернулся к своим людям.
— Эй, принесите его маску. Так будет еще смешнее!
Луи смотрел на толпу, что бесновалась и орала у подножия подмостков. В первом ряду стоял подросток с вьющимися белокурыми волосами. Он улыбнулся Луи и почтительно поклонился. Луи отвернулся. Он не хотел его видеть.
Какой-то мясник принес маску. Башка сам напялил ее на арестованного и скомандовал:
— Вперед!
Кортеж двинулся на правый берег. Луи в окружении мясников, которые защищали его от разъяренной толпы, шагал твердым шагом в своем одеянии священника и птичьей маске. Он был спокоен. Ему было чуть меньше пятидесяти лет, и этот летний день, среда 4 июля 1413 года, должен был стать последним днем его жизни. Все, конец!
Погода была чудесной, и от этого Луи чувствовал себя почти счастливым. Он ведь так боялся, что его казнят во мраке и безвестности, в тюремной камере, куда однажды придут палачи с закрытыми капюшоном лицами. А он так боялся умереть в одиночестве!
Толпа, которая его окружала, хотя и осыпала предателя угрозами и оскорблениями, была огромной. Луи де Вивре умрет среди людей, на публике!
По чистой случайности ему довелось опять пройти по улице Галитьи, мимо дома Фелизы. Он подумал о том, что именно этой женщине он рассказал о мучительной смерти своей жены. С Маргаритой ему довелось познать несколько кратких, но незабываемых мгновений счастья. Луи осознавал, что прежде, чем он умрет, ему доведется пройти через другие испытания: страх, страдания, пытки. Возможно, мгновения счастья и минуты страданий взаимно уравновешивают друг друга?
Да, конечно, решил про себя Луи. Под маской он прошептал:
— Маргарита…
Он подумал о своем сыне и в очередной раз упрекнул себя за то, что не смог дать ему многого. Но он полностью доверял Изидору Ланфану. Теперь у Шарля есть наследник. Род Вивре не прервется.
Об отце Луи старался не думать. Во всяком случае, не сейчас. Время Франсуа придет лишь в самую последнюю минуту. Отец станет последним человеком, который окажется рядом с ним и пройдет с ним его путь до конца.
Так они добрались до мостков Мильбре. Теперь его охраняли не мясники, но королевская гвардия. Более того, там присутствовал сам король! Карл предстал в полном своем величии, с короной на голове, в синей мантии с геральдическими лилиями! В этот день, 4 июля 1413 года, король явился сюда, чтобы собственноручно заложить первый камень моста, который должен был заменить мостки Мильбре.
Луи возблагодарил небеса за то, что ему позволили увидеть перед смертью человека, за которого ему предстояло отдать свою жизнь. Луи бросился на колени и воскликнул:
— Слава королю! Слава французскому королевству!
Суверен обернулся и приблизился к толпе, весьма удивленный при виде этого человека в черном одеянии и с птичьей головой. Ничего не промолвив, король вернулся назад.
Мясники с удвоенной жестокостью поволокли осужденного дальше…
Поскольку мостки Мильбре оказались перегорожены, кортеж отправился к мосту Менял. Затем, по приказу Башки, все свернули к церкви Сен-Лефруа, находящейся поблизости, и остановились перед рвом Пюнье, где разлагались трупы животных. Запах стоял невыносимый.
Башка расхохотался и заговорил громко, чтобы все могли его слышать:
— Разве я не живодер? Ну так я вам покажу, как сдирают шкуру с арманьяка! Я сдеру с него кожу, и пусть его сбросят в эту яму, где он сгниет заживо!
Эти слова исторгли у толпы дикий животный крик. Адам Безотцовщина, занявший место в первом ряду, не произнес ни слова. С невозмутимым видом он наслаждался своим триумфом. Тассен, стоявший чуть дальше, вынужден был орать вместе со всеми. Ему приходилось ломать эту комедию под страхом смерти. Поначалу он решил было избавить себя от жуткого зрелища, сбежать отсюда и не присутствовать при казни того, кому старался служить верой и правдой.
Но он заставил себя остаться. Он обязан стать свидетелем и рассказать о том, что произошло.
Внезапно толпа замолчала. То была благоговейная тишина. С Луи сорвали одежду, оставив лишь птичью голову. Два мясника держали обнаженную жертву. Луи закрыл глаза, и перед ним появился отец.
— Здравствуй, сын…
Франсуа сидел на кладбище Невинно Убиенных Младенцев, ярко светила луна, а на голове старого сира де Вивре сиял золотой шлем короля Франции.
— Тебе предстоит стать красной птицей ценой крови. Разве я солгал тебе?
— Нет, отец.
— Ты готов к испытаниям?
— Думаю, готов.
— Тогда вперед! И не забудь про мое обещание.
Башка что-то говорил, посмеиваясь. Луи старался не слушать его. Так что же обещал ему отец? Ах да: высшую награду, свет Севера…
Луи открыл глаза. Он осознал, что стоит спиной к Сене и левому берегу. Значит, он как раз обернулся лицом на север.
И там, на севере, в этот лучезарный июльский день ясно было видно, как вращаются мельницы Монмартра. Их белые крылья отражали солнце, образуя светящиеся круги. Воздух был таким теплым, что далекая картина подрагивала в июльском мареве.
Луи воскликнул:
— Свет Севера!
Башка, который только что приставил к его груди огромный нож, ничего не понял:
— Чего?
— Ты все равно не поймешь. Ты умрешь во мраке, а я — при ярком свете. Я — первый из Вивре, кто увидел свет Севера!
Башка недоуменно пожал плечами, сделал ему широкий надрез на левой стороне груди и отправился за клещами.
Луи не мог оторвать взгляда от сияющей полосы, что открывалась ему вдали. Огромный вал света накатывался на него с севера, как морская волна при приливе, чтобы омыть его, очистить, высветлить. Свет освобождал его от страданий, от всех физических ощущений. В мире существовал лишь этот ослепительный свет. Весь мир превратился в свет, и даже самая темная его часть становилась светом. И в этом мире Луи сам был светом, чистым духом!
И вот волна сияния накатила на него. Она была столь ослепительной, что он не смог этого вынести. Он уступил ей, она стала качать его, как младенца в колыбели, затем подхватила и унесла…
Башка издал крик ярости. Луи де Вивре потерял сознание, и теперь самая страшная пытка не могла вырвать у него ни единого стона! Палач остервенело набросился на свою жертву, со страшными проклятиями вырывая клочья плоти. Когда тело превратилось в кровавый обрубок, живодер пинком ноги сбросил его в яму.
Птичью голову с убитого так и не сняли… Его бывшие солдаты, мужчины и женщины, подходили к могиле, чтобы плюнуть на труп. И Тассен был вынужден сделать то же самое, чтобы его ни в чем не заподозрили.
И только один Адам Безотцовщина, так и не взглянув на своего врага, спокойно зашагал к собору Парижской Богоматери — к мэтру Фюзорису.
***
Тот находился в своей комнате. Перед Адамом стояло то же забавное существо в синем, расшитом звездами платье, с волосами и бородой, делающими его похожими на Христа. Адам хотел заговорить, но часовщик сделал ему знак замолчать, приставив к губам указательный палец.
— Тсс! Уже почти одиннадцать. Сейчас они зазвонят!
И действительно, несколько мгновений спустя часы начали свой оглушительный концерт. Когда он закончился, мэтр Фюзорис указал на те, что в прошлый раз зазвонили позже других и из которых он тогда вынул механизм.
— Вы видите? Теперь они работают хорошо! Они идут безукоризненно точно. Возможно, это самый прекрасный образец, просто идеальный!
Подросток решился:
— Вам угодно говорить обо мне?
— Да. Думаю, вы достойны такой похвалы.
— Значит, вы знаете про Луи де Вивре?
— Разве моя работа не заключается именно в том, чтобы все знать?
Мэтр Фюзорис улыбнулся Адаму и любезно указал ему на единственное свободное кресло:
— Садитесь.
Несмотря на успешное завершение дела, у Адама пересохло в горле. Он не знал, что сейчас произойдет, и не мог скрыть беспокойства.
— Теперь вы — один из нас. Но вы до сих пор не знаете, кто мы такие.
— Англичане…
— Да. Но мы не просто англичане. Мы — «Интеллидженс сервис».
— Мне это ни о чем не говорит.
— Разумеется. «Интеллидженс сервис» была создана недавно волей усопшего короля Генриха Четвертого с целью последующего захвата Франции. Это самая крупная шпионская сеть, которая когда-либо существовала в мире. Вы осознаете, в чем здесь новизна?
— Шпионы — дело не новое.
— Шпионы — нет, но шпионаж — да. «Интеллидженс сервис» — это хорошо организованный шпионаж. У каждого имеются начальник и подчиненные. Наша сеть покрывает всю Францию. Впрочем, вы сами смогли в этом убедиться.
Адам склонил голову. Мэтр Фюзорис широко улыбнулся.
— Теперь перейдем к законному вознаграждению. Вам положено целых две награды. Вторая — это золото, но, полагаю, первая доставит вам куда больше удовольствия.
Часовщик приблизился к нему.
— Разве вы сами не заявили монсеньору Арунделу, что самое ваше большое желание — узнать, кто ваш отец, и отомстить ему?
— Вы хотите сказать, что…
— Да, Адам Безотцовщина, я сообщу вам имя вашего отца. Его зовут Франсуа де Вивре. Находясь при дворе французского короля, он был любовником Маго д'Аркей. Луи де Вивре приходился ему законным сыном. Вы только что погубили своего сводного брата!
Адам был потрясен, как никогда прежде.
— Когда вы просили меня разоблачить Луи де Вивре, вы все знали?
— Конечно.
— Почему же вы мне не сказали?
— Потому что тогда вы бы стали слишком нервничать и совершили бы много ошибок.
Адам задрожал с головы до ног.
— Где мой отец? Я хочу убить его!
— Успокойтесь! Недавно он совершил паломничество к Иакову Компостельскому и теперь обитает в своем родовом замке Вивре. Вы не можете причинить ему никакого вреда. Да и зачем, впрочем? Ему семьдесят пять лет, он мечтает лишь о смерти. Особенно теперь, когда он выполнил свою миссию. Забудьте о нем. Разве вы не считаете, что уже достаточно отомстили ему, погубив его сына? И потом, остается еще его внук, Шарль де Вивре, который живет при дворе герцога Орлеанского. Вот он однажды и падет от вашей руки.
Мэтр Фюзорис улыбнулся.
— Теперь перейдем к золоту.
Адам Безотцовщина полагал, что сейчас получит плотно набитый кошелек, но часовщик, подойдя к сундуку, достал оттуда совсем небольшой предмет. Это была тоненькая металлическая пластинка драгоценного металла, разломанная по неровной линии. Адам вскрикнул:
— Еще один пароль, только золотой!
— Да. И догадайтесь, у кого вторая половина…
— У короля Англии!
— Вот именно. Найдите его, обладая вот этим. Вы получите все необходимые инструкции. Отныне вы — один из его доверенных людей при герцоге Бургундском.
Адам смог лишь пробормотать:
— Мэтр Фюзорис…
— Не называйте меня больше «мэтр». Отныне вы — более значительная персона, чем я. И вы этого заслуживаете. У вас железный характер, безукоризненный ум, и вы удачливы, как… дьявол! Что тут добавить?
Адам ничего не ответил и вышел из комнаты, сжимая в руке свой золотой пароль.
***
Усилия квартального собора Парижской Богоматери, за которые он заплатил собственной жизнью, принесли свои плоды. В последующие дни герцог Беррийский много общался в соборе с Гильомом Сирасом, который взял на себя обязанность собрать вокруг себя квартальных, враждебных мяснику. Таковых оказалось большинство. Создались самые благоприятные условия для того, чтобы переломить ситуацию.
Благодаря выздоровлению короля события стали развиваться быстрее. Оповещенный о настроениях горожан, Карл велел Иоанну Бесстрашному встретиться с Шарлем Орлеанским, чье войско стояло совсем близко от столицы. 22 июля в Понтуазе состоялась встреча враждебных друг другу герцогов, которые торжественно подписали соглашение о мире.
Башка предпринимал отчаянные попытки помешать этой договоренности. 1 августа он собрал народ на Гревской площади, чтобы призвать к новому мятежу. Но на этот раз толпа его не поддержала. Торжественные призывы живодера были встречены ледяным молчанием.
Тогда слово взял Гильом Сирас. Его выступление ограничилось одной-единственной фразой:
— Пусть сторонники подписанного в Понтуазе мира перейдут на правую сторону, а остальные встанут слева.
Несколько мгновений спустя правая часть площади была черна от народа, в то время как левая оказалась почти пустой. Башка и его сторонники поняли, что война ими проиграна. Луи де Вивре не ошибся в своем последнем разговоре с Лисицей Фелизой: менее чем через месяц после его смерти Париж стал принадлежать арманьякам.
8 августа 1413 года соглашение о мире, подписанное в Понтуазе, было оглашено на всех перекрестках. В тот же день руководители восстания покинули город: Иоанн Бесстрашный, Башка, Элион де Жаквиль, Жан де Труа, Эсташ де Павили, Пьер Кошон, Иоганнес Берзениус… Их сопровождала тысяча человек — последний оплот мятежников. Парижане срывали андреевские кресты, заменяли их белыми лентами на рукавах и снимали с фонарей тела казненных.
Адам Безотцовщина тоже решил уехать именно в этот день. Но прежде ему предстояло сделать одну важную вещь: избавиться от Рауле д'Актонвиля.
И дело заключалось совсем не в том, что у Адама имелись основания опасаться убийцы Людовика Орлеанского, этого грубого солдафона, с которым юноше пришлось жить последние пять лет. Ведь этот тип так и останется подчиненным, а он, Адам, становится важной персоной, приближенной к герцогу. Просто Адам не хотел оставлять за собой человека, с которым так долго находился в близких отношениях. Адама Безотцовщины, пажа бургундцев, больше не существовало. Необходимо было стереть всякий след этого периода.
Адам отправил два послания через своих людей из «Смеющихся сорок». Одно было адресовано самому Рауле д'Актонвилю, ему назначалась встреча в гостинице. Мальчик предлагал своему сожителю бежать вместе. Другое письмо следовало передать первому же отряду арманьяков, который встретится на пути. В самом деле, в городе повсюду сами собой формировались вооруженные банды, которые разыскивали оставшихся в Париже мясников.
Адам Безотцовщина занял место в дверном проеме прямо напротив «Смеющихся сорок». Некоторое время спустя после того, как отбыл первый посланник, к гостинице подошел Рауле. С нескрываемым отвращением Адам разглядывал его бородатую физиономию, толстые губы, руки убийцы.
Отбыл и второй посланник. В записке, которую должен был передать он, говорилось: «Рауле д'Актонвиля, руководившего убийством монсеньора герцога Орлеанского, вы найдете в гостинице „Смеющиеся сороки“».
Чуть позже туда ворвалась группа вооруженных людей с белыми повязками на рукавах. Адам услышал шум драки и вопли Рауле и вскоре увидел, как того проволокли мимо, с опухшим от побоев и перекошенным от страха лицом, осыпаемого ударами и проклятиями.
Когда толпа исчезла, Адам вернулся в гостиницу. У хозяина имелась лошадь, его самая большая ценность. Владелец «Смеющихся сорок» отдал ее своему постояльцу без единого слова возражения. Адам вскочил в седло и тотчас же пустился в дорогу. Он миновал заставу Сен-Дени и поскакал на север, по направлению к Кале, в Англию!
Свой пароль, драгоценную золотую пластинку, он прикрепил к изнанке камзола, напротив сердца. Адам смеялся от радости. Такой прекрасной казалась жизнь!
Одна мысль внезапно пронзила его: до сих пор он знал лишь мужское общество. Нельзя сказать, что это было ему неприятно, но женщины также притягивали его. А он в свои семнадцать лет еще ни одной даже не поцеловал! В конце путешествия его ожидало все: власть, блистательная жизнь — и любовь женщин!
***
Шарль Орлеанский и его люди вошли в столицу 31 августа 1413 года. Их встретило всеобщее ликование. Популярность герцога Бургундского пала под ударами мясников. Народ жаждал прекращения убийств и хаоса. Арманьяки, хотя их и не слишком любили, все же несли с собой мир и порядок.
Они избрали себе девиз, который развевался на огромном полотнище, растянутом между двумя башнями собора Парижской Богоматери, прямо над площадью, куда вернулись продавцы птиц и торговцы всякими снадобьями: «Прямой путь».
Часть третья
АЗЕНКУР
Глава 15
РЫЦАРЬ С ЕДИНОРОГОМ
Было уже почти восемь вечера. В этот день, 1 января 1414 года, в королевском дворце Сент-Поль вот-вот должен был начаться традиционный новогодний бал.
Состояние короля было удручающим: Карл был уже фактически невменяем. Просто чудо, что его удалось привести сюда. И все же, несмотря на прогрессирующую болезнь, Карла VI в его сорок шесть лет вполне можно было назвать красивым мужчиной благодаря густым белокурым волосам и правильным чертам лица. Но безумие сквозило в его взгляде, то настороженном, то слишком пристальном, оно угадывалось в каждом его суетливом жесте. Возлюбленная и сиделка Карла, Одетта де Шандивер, стоявшая, как всегда, рядом с королем, глядела боязливо и робко.
Сзади на почтительном расстоянии расположилась королевская гвардия, готовая вмешаться в любую минуту. Форма солдат осталась прежней: латы с крылатым оленем и словом «Никогда». В этот солнечный день щиты с гербами были надеты на грудь.
Самому молодому из стражников шел двадцать первый год, и звали его Рено де Моллен. Он приходился внуком тому, кто четырнадцатью годами раньше служил начальником гвардии, — Франсуа де Вивре. Рено открыто носил свой весьма примечательный герб — серебряный вздыбленный единорог на лазоревых волнах. Лазоревая гербовая связка над головой животного указывала, что сам Рено не является носителем титула и что его отец еще жив.
Мало сказать, что Рено де Моллен был красив. Все его существо лучилось чистотой. Это было нечто нематериальное и бестелесное, но в то же время вполне различимое — сразу и безошибочно. Взгляд его синих глаз был решительным и в то же время искренним; в том, как держался молодой человек, чувствовались и мягкость, и уверенность. Такое трудно было объяснить словами, но сразу ощущалось: в мыслях юноши нет места лжи, в сердце его не может поселиться зло, а рука готова подняться лишь для того, чтобы защитить слабого или поддержать правое дело. Никакая клевета не могла запятнать его: ее очевидная лживость ни у кого не вызвала бы сомнений.
В настоящую минуту младший из королевских гвардейцев делал то же, что и другие: ждал. Начало бала запаздывало, потому что в зале еще не появилась особа, без которой ничто не могло начаться, — отсутствовала королева Франции. Изабо Баварская должна была прийти в сопровождении своей официальной протеже, для которой это было первое появление на публике.
Именно ее персона и была объектом всеобщего внимания, именно к этой девушке сводились все разговоры. Было известно, что это дочь сира де Нантуйе, единственного человека, выжившего после зловещего Бала Пылающих Головешек (который к этому времени уже скончался). Знали также, что сия молодая особа прибыла ко двору в конце прошлого октября. Но никто ее еще ни разу не видел. До сих пор она тайно жила в апартаментах королевы.
В ожидании начала танцев тихо наигрывала музыка. Карл VI, тихий и вялый, с удручающей ритмичностью покачивал головой. И поскольку ожидание затягивалось, Рено де Моллен погрузился в воспоминания, воскрешая в памяти годы своего детства.
***
Затерянный где-то в устье Сены неподалеку от Танкарвиля, посреди ровного и однообразно белесого пространства, Моллен, замок на краю света, походил на гигантский, выброшенный на берег корабль. Именно так и воспринимали свое жилище те, кто там обитал. Назойливые крики морских птиц и далекий гул прибоя лишь усиливали острое ощущение одиночества и тоски.
Внутри замок выглядел еще более зловещим, чем снаружи. Там никогда не бывало гостей. Люди казались погруженными в непреходящую меланхолию. За исключением двух-трех кастелянш все слуги были мужчинами. Создавалось впечатление, что находишься в расположении войск или в монастыре.
В этих местах царила нездоровая печаль. Самые простые радости существования здешним обитателям были недоступны. Стол был скудным, а убранство суровым. Ни одного яркого пятна: ни куска шелковой ткани, ни подушки, вообще ничего такого, на что было приятно посмотреть или что хотелось потрогать. Ни одного цветка, чтобы полюбоваться на него или вдохнуть аромат. Ни одной музыкальной ноты. Здесь никогда не смеялись. Здесь даже не держали домашних животных.
Моллен был мрачным и унылым, как тюрьма. Хуже того: он служил напоминанием об аде. Именно так и должно выглядеть обиталище отринутых от Славы Божией.
В подобной атмосфере человеку остается лишь тихо угасать. И жители Моллена постепенно становились тенями, призраками. Время от времени Рауль де Моллен, одинокий черный силуэт, в молчании проходил по комнатам. Иногда он вскакивал на коня, чтобы отправиться на прогулку, с которой возвращался лишь глубокой ночью.
Именно здесь Рено провел детство, в мире, где не было ни женщин, ни товарищей его возраста. Рено не знал, что такое ласки. Не понимал, что означает слово «играть». С самого юного возраста ему были ведомы лишь верховая езда и уроки фехтования.
И, тем не менее, двум существам удалось изменить ход его жизни.
Первым стал единорог.
Рено де Моллену всегда очень нравился его герб, на котором изображено было это изящное, грациозное животное. История герба восходила к одной находке, которую сделал его предок, Юбер де Моллен. Однажды он обнаружил на берегу рог какого-то животного, и с тех самых пор бесценный предмет хранился в главной башне замка. Рено часто поднимался туда, чтобы помечтать возле этого чуда. Незадолго до того, как мальчику исполнилось пятнадцать, произошло нечто невообразимое: он влюбился в единорога! В одно мгновение это существо пробудило и воплотило все его желания!
С тех пор, как только заканчивались фехтовальные упражнения, Рено бегом поднимался по лестнице в башню и проводил там все свое свободное время. Отец, поначалу несколько удивленный, возражать не стал. И, созерцая волшебный предмет, лаская пальцами его восхитительные извивы, Рено увидел свою судьбу: когда-нибудь он встретит и полюбит прекрасную девушку, чьей эмблемой будет этот рог.
Второе открытие, сделанное чуть позднее, воодушевило его еще больше. Ему пришло в голову, что у Молленов, которые уже много поколений владели рогом, где-то должны иметься и книги об этом удивительном создании. После тщетных поисков по всему замку Рено пришел к выводу, что книги, должно быть, спрятаны в той самой комнате, где находится рог. Он тщательно исследовал стены снизу доверху и, наконец, открыл, что один из камней шатается.
В библиотеке оккультных трудов имелись лишь две книги: «Каменный источник влюбленных» и «О единороге». Впрочем, чтобы удовлетворить жажду мальчика, их оказалось вполне достаточно.
В «Каменном источнике влюбленных» содержались общие сведения об алхимии, зато труд «О единороге» самым удивительным образом описывал характер единорога. Это животное чистое, гордое, необузданное, сильное, как человек; его единственным спутником может быть только крылатый олень. Единорог просит оленя стать его рабом, на что указывает игра слов: Fiat cervus servus. Зато олень не так чувствителен к посулам Королевы Ночи. Его интересует один лишь единорог.
Вечерами напролет Рено мечтал, любуясь рогом. Он знал теперь, кем станет, — крылатым оленем. И тогда он совершит подвиг, который не удавался до него ни одному рыцарю: единорог будет покорен мужчиной.
С тех пор Рено стал с еще большим рвением постигать секреты военного искусства. Он тренировался до изнеможения, он занимался с огромным тщанием, ведь теперь у него была цель, идеал. Хотя замок Моллен по-прежнему оставался пустым и печальным, отныне он был населен мечтами, желаниями, надеждами самыми пылкими и отчаянными, какие только могут зародиться в душе молодого человека.
Еще одним важным событием в жизни Рено стал приезд крестного пятью годами спустя. Крестный, Гильом де Танкарвиль, внезапно явился в замок де Моллен 1 октября 1412 года, на следующий день после того, как его крестнику исполнилось двадцать лет. Он прибыл в сопровождении довольно многочисленной свиты, ведь он был весьма влиятельной персоной. С 1402 года он исполнял в высшей степени почетную должность главного управляющего королевскими винными погребами.
В свои сорок четыре года Гильом де Танкарвиль выглядел так, как и следовало ожидать при его должности, то есть был крупным и тучным, с румяным лицом, красным носом, огромными ладонями. Но это была всего лишь видимость. Проницательного наблюдателя поражал его взгляд, в котором читался незаурядный ум, никак не вязавшийся с простоватым внешним обликом сеньора.
Ради гостя Рауль де Моллен велел достать единственный имевшийся в замке приличный сервиз и бочку сидра, единственный алкогольный напиток, что был в наличии. Главный управляющий винными погребами сделал глоток, поморщился, отодвинул бокал и без предисловий приступил к делу, ради которого и приехал.
— Я направляюсь из Танкарвиля в Париж. По пути мне захотелось заглянуть сюда и посмотреть на моего крестника. Будь он дураком или неотесанным простофилей, как большинство этих деревенских дворянчиков, я бы оставил его вам, но должен признаться, мне прежде не доводилось видеть столь красивого и приятного в общении молодого человека.
Гильом де Танкарвиль решительно хлопнул ладонью по столу и заявил:
— Сир де Моллен, я у вас его забираю! Я сделаю его одним из моих оруженосцев. Его место при дворе, а не здесь.
Удивленный и восхищенный, Рауль де Моллен рассыпался в благодарностях, и отъезд был назначен на следующий же день.