Затем взор короля упал на обивку, отмеченную этими же знаками, и он стал срывать ее со стен, раздирать в клочья и, громко хохоча, делал вид, будто подтирает обрывками зад.

После расправы над мебелью взор короля вновь обратился к тарелкам. Те, что были сделаны из фарфора, уже валялись на полу, но на столе оставались еще оловянные, золотые и серебряные приборы. Безумный повелитель скинул со стола и их. В остервенении он набросился на несчастную посуду, яростно топча ее и выкрикивая в бешенстве:

— Карл!.. Изабо!..

В этот момент в зал вошли другие придворные и вместе с ними сама Изабо. При виде мужа королева смертельно побледнела. Она была уже на седьмом месяце беременности и едва не потеряла сознание. Она обратила на Карла отчаянный взгляд.

— Государь, зачем разбивать то, что нас связывает? Разве вы не видите, что я жду ребенка от вас?

Король тотчас же прекратил беситься. Он замер и долго смотрел на свою супругу, а затем, ни к кому не обращаясь, произнес голосом кротким и усталым:

— Кто эта женщина, которая постоянно преследует меня? Узнайте, что ей нужно, и потрудитесь избавить меня от ее назойливых преследований.

Изабо Баварская горько зарыдала и удалилась в сопровождении Маго и немки Катрин.

После ее ухода король вновь впал в исступление. Он уже добрался до главного герба с лилиями, который находился в зале на возвышении, и, бросив его на землю, принялся топтать, как незадолго до этого — тарелки. Вид короля Франции, попирающего ногами герб своей страны, был невыносим. Людовик Орлеанский не мог не вмешаться:

— Государь! Государь! Что вы делаете? Это же ваш герб!

Карл VI обернулся к нему. У него был вид одержимого.

— Мое имя — Георг! Мой герб — лев, пронзенный мечом!

— Но святой Георгий — это покровитель Англии, и лев — его эмблема!

Однако король, казалось, даже не слышал. Он повторил торжественно:

— Мое имя — Георг! Мой герб — лев, пронзенный мечом!

В эту минуту появилась Валентина Орлеанская. Карл бросился к ней.

— Моя дорогая сестра!

Он заключил ее в объятия и прижался головой к ее груди.

— Любимая сестра!

Взяв Валентину за руку, Карл вместе с нею вышел из зала. Войдя в маленькую комнату, что располагалась рядом, король затворил за собой дверь. Франсуа тоже хотел было проникнуть туда, но герцог Орлеанский остановил его:

— Останьтесь здесь. Откроете дверь только в том случае, если услышите крики и шум борьбы.

В течение нескольких дней король находился во власти жесточайшего приступа безумия, приходя в особенную ярость при виде жены и брата и успокаиваясь лишь в присутствии невестки Валентины.

На исходе недели на смену возбуждению и беспокойству пришел полный упадок сил. Карл уединился в своей спальне, целыми днями лежал на постели не раздеваясь, отказываясь подниматься, мыться и бриться. Если приходил слуга с кувшином воды или брадобрей, король мгновенно выходил из оцепенения и бросался на слуг, точно дикий зверь. Он беспрестанно требовал к себе Валентину, и герцогиня вынуждена была все время находиться у его изголовья.

И речи не было о том, чтобы оставить короля одного, днем или ночью. Тем более что наступали краткие периоды, когда исступление вдруг возвращалась. Четверо стражников постоянно дежурили в его спальне, и еще двое топтались возле двери.

Что касается Франсуа, то случившееся внесло значительные изменения в его существование. Он почти совсем не виделся с Маго д'Аркей: балов больше не устраивали, не было и праздников, где любовники могли бы встречаться. Кроме того, она не покидала королеву, пытаясь, как могла, смягчить ее безмерное горе.

22 августа 1393 года королева Изабо разрешилась от бремени девочкой. Она назвала младенца Марией и решила, чтобы добиться милости Господа, сделать ее монахиней. Когда ребенка показали королю, он проявил полное равнодушие; когда ему предложили пойти навестить жену, он пришел в ярость.

***

Не было крещения более печального, чем то, что состоялось 24 августа, на День святого апостола Варфоломея. Но для Франсуа оно не сотрется из памяти никогда. Ибо в конце церемонии Маго отвела его в сторону, чтобы сообщить новость: она беременна.

Он был так потрясен, что не мог произнести ни слова. В его мыслях была совершенная пустота. После долгого молчания Маго заговорила вновь:

— Если родится девочка, я назову ее Мелани.

Франсуа машинально спросил:

— Почему Мелани?

— Потому что Мелани означает по-гречески «Черная», а черный — это мой цвет.

Постепенно он приходил в себя. С этой злополучной болезнью короля то, что произошло между Франсуа и Маго, словно отошло на второй план; он-то полагал, что дело ограничится несколькими волнующими воспоминаниями. Но оказалось, что их связь нашла свое воплощение в маленьком существе. Эта реальная, телесная связь объединила их навеки.

Франсуа захотел сказать своей любовнице что-нибудь важное.

— Я попытаюсь добиться того, чтобы Людовик и Валентина стали крестными родителями нашего ребенка.

Маго д'Аркей, казалось, не расслышала. Она продолжала:

— А если появится мальчик, я назову его Адам.

В голове у Франсуа все перемешалось. «А если мальчик…» Быть может, Маго носит под сердцем его наследника! Франсуа вспомнил об отказе Луи, когда отец велел ему жениться. Но причины отказа были вполне объяснимы, и Франсуа не мог настаивать. А с другой стороны, имя Вивре не должно исчезнуть. На Франсуа лежит властный долг — он обязан передать будущему де Вивре оба кольца.

Маго смотрела на любовника с видом удивленным и даже растроганным.

— Что с вами? Вы больны?

Нет, Франсуа не был болен. Жениться на Маго — вот вопрос, который занимал его в эту минуту. Жениться на ней, на черной женщине, на женщине из преисподней, несмотря на клятву, которую он дал себе после смерти Ариетты. Сдаться на милость Маго, вручить ей свое состояние, свои замки, свое имя… Такое решение казалось безумием, и, тем не менее, в нем виделась единственная возможность обеспечить продолжение рода.

Франсуа резко прервал размышления:

— Выходите за меня замуж!

Разумеется, он не мог предвидеть, что Маго так отреагирует на его предложение: она рассмеялась. Франсуа показалось, что он понимает причину ее веселости.

— Вы полагаете, что я слишком стар?

Маго сделалась серьезной.

— Возраст здесь ни при чем. Я смеялась потому, что вы сказали это так, как бросаются в воду.

Она была права. Франсуа не знал что ответить.

Маго заговорила вновь:

— Не беспокойтесь за моего ребенка, я способна воспитать его одна. Ибо, как я полагаю, именно ради ребенка вы и сделали мне предложение. Не думаю, что за столь короткое время я успела занять важное место в вашей жизни.

Франсуа решил не лгать:

— Я хотел жениться на вас, чтобы продолжить мой род.

Не переставая улыбаться, Маго д'Аркей медленно покачала головой.

— Возможно, когда-нибудь вы женитесь на мне, и мой ребенок станет вашим, но не теперь!

— Почему?

— Сначала нужно, чтобы вы меня полюбили.

В тот же вечер, словно желая смягчить жестокость своего отказа и, несмотря на болезнь короля, Маго попросила Франсуа прийти к ней в спальню. Никогда еще за всю их связь не была она такой нежной и пылкой…

Поздно ночью, когда она уснула, Франсуа погрузился в мучительные размышления. Только теперь он стал понимать, насколько серьезно его положение. Одаряя его наследником, Маго д'Аркей приобретала над ним ужасную власть. Он не был более свободен покинуть ее, когда пожелает. Франсуа полагал, что, предлагая этой женщине свою руку, отдает ей все… Да это просто смешно! Она хотела не его золота, не его замков и даже не его титула, ей нужна была его любовь, то есть душа, и Франсуа де Вивре отнюдь не был уверен в том, что однажды не отдаст дьявольской женщине и собственную душу.

***

В течение многих недель другой ночи у них не было — и все из-за безумия Карла VI. Осенью 1393 года король начал покидать свою спальню, но по-прежнему отказывался мыться. Он слонялся по залам дворца Сен-Поль, испуская чудовищную вонь и не признавая никого, кроме своей невестки Валентины.

Чтобы обозначить состояние короля, нашли официальный термин: «абсанс» [29]. И это слово как нельзя лучше отражало реальное положение дел. Карл проходил мимо людей и вещей, ничего не замечая, находясь где-то очень далеко, в собственном замкнутом внутреннем мире, куда никто не имел доступа.

Однажды ноябрьским днем, когда Франсуа стоял в карауле возле спальни короля, к нему приблизился Петух Энселен. Он шел вразвалочку в своем шутовском наряде, с петушиным гребнем и хвостом сзади.

— Добрый день, сир де Вивре.

— Чего тебе надо? Убирайся!

— Хочу поговорить, сир де Вивре.

— О чем?

— О ней, конечно!.. Такая красавица с таким стариком!

Король крепко спал. Франсуа поднял руку.

Петух Энселен поспешно отскочил.

— Осторожно! Безумцев бить нельзя, это приносит несчастье!

Франсуа и сам знал это. Он сдержался.

— А еще их следует выслушивать. Уверяю вас, Маго д'Аркей мне подошла бы больше, чем вам.

Франсуа чувствовал нестерпимое желание прикончить шута на месте, пронзить его мечом. Однако придворному гвардейцу приходилось держать себя в руках. Этот шут, как и другие, ему подобные, был неприкасаем. Он мог говорить и делать все, что угодно, ничем не рискуя.

Прекрасно зная об этом, Энселен продолжал:

— Ну-ка, сделайте над собой усилие, сир де Вивре! Представьте, что мы с вами лежим сейчас голые в одной постели. Вы увидите, что я лучше сложен, к тому же моложе. Так кто из нас двоих лучше подойдет даме?

Франсуа отвернулся и ничего не говорил. Не обращать внимания на выходки злоречивца — это все, что оставалось, если только Франсуа не хочет совершить непоправимое.

Но Энселен принялся кружить вокруг него, хлопая воображаемыми крыльями.

— Кто сумасшедший, а кто нет и почему? Меня считают шутом, потому что я ношу перья, а лицо мое раскрашено зеленой, красной и белой краской. Меня никто не замечает, когда я прохожу мимо. Меня принимают за предмет или животное. Дамы даже не испытывают стыдливости в моем присутствии. Они продолжают раздеваться или даже справлять нужду при мне. Я вам это говорю, чтобы вы поняли: я знаю о них все. Но должен признать: та, что любит вас, — самая необычная из всех.

Франсуа продолжал молчать, однако при этих словах невольно вздрогнул, и это не ускользнуло от взгляда Энселена.

— Вижу, вы заинтересованы. Вы знаете, конечно, что она по рождению язычница.

— Она сказала мне об этом.

— Но вы не знаете, что свой замок Аркей она превратила в самый настоящий бордель. Маго — сводня.

Франсуа вновь замахнулся на шута, но Петух Энселен отскочил подальше.

— Сами взгляните, если мне не верите! Но это еще не все. У нее особый талант к плотской любви. Думаю, вы знаете ее девиз… Как, вы не знаете ее девиза? Она, впрочем, не делает из него никакого секрета: «Счастье для мужчины и для женщины — иметь одновременно и любовника, и любовницу».

— Ты лжешь!

— Если любовник мне не верит, пусть спросит у любовницы, у немки Катрин! С кем, по-вашему, она проводит ночи, когда нет вас?

— С королевой.

Энселен принялся весело кудахтать и долго не мог остановиться. Он чуть не задохнулся от смеха.

— С королевой! С королевой!.. Ночью королева спит, одна или с королем, если тот здоров. Я их видел, вашу Маго и Катрин, я видел их собственными глазами.

На этот раз Франсуа все-таки вытащил меч. Больше он вынести не мог… Он, возможно, и совершил бы непоправимое, если бы в этот самый момент Карл VI вдруг не проснулся и не вскочил с постели, крича:

— На помощь! Они хотят меня разбить! Я стеклянный!

Франсуа мгновенно вложил оружие в ножны. Он приблизился к ложу короля. Голос Петуха Энселена торжественно прозвенел ему в спину:

— Он такой по вашей вине!

— По моей?

— Вашей и всех монстров, что обитают в этом дворце!

— Да как ты смеешь?..

Врач, встревоженный воплями, вбежал в королевские покои. Франсуа обернулся, желая заставить Энселена объясниться раз и навсегда, но того уже и след простыл.

Франсуа тотчас же отправился на поиски Маго, которую обнаружил в покоях королевы. Удивленная его настойчивостью, она объяснила, что королева, очень уставшая после тяжелых родов и огорченная отношением короля, совершенно не может обходиться без ее помощи. Это не помешало Франсуа вечером явиться к спальне Маго, надеясь все же поговорить с ней, если она окажется у себя.

За дверью он услышал голоса. Женские голоса. Он мог бы, приложив ухо к двери, удостовериться, что в спальне находятся именно Маго и Катрин, но не стал этого делать. В глубине души Франсуа осознавал, что и не хочет этого знать. Дитя, которое носила Маго, было слишком важно для него, и ему не хотелось оскорблять свою любовницу.

Так Франсуа сделал очередной шаг к повиновению Маго. И совсем скоро, возможно, он полностью окажется в ее власти.

***

1 января 1394 года, спустя год после появления Франсуа при дворе, король был объявлен здоровым. Вот уже две недели как он соглашался мыться, бриться, стал нормально есть. Он принимал подданных и даже взял на руки маленькую Марию. Плача, король просил прощения у своей супруги и у брата.

В воскресенье 8 февраля, за три недели до Великого поста, у Маго д'Аркей начались схватки. Во время родов Франсуа ждал за дверью. Кто родится, сын или дочь? Если сын, скажет ли он ей, что любит ее, чтобы жениться на ней? Нет, не скажет. По той простой причине, что Маго не поверит ему.

Услышав плач новорожденного, Франсуа бросился в спальню. Повивальная бабка немедленно сообщила:

— Девочки-близняшки, монсеньор.

Он ждал чего угодно, только не этого! Франсуа поспешил к колыбельке, в которой лежали два маленьких существа, тесно прижавшиеся друг к другу. Тут его настигло еще одно удивление: одна была светленькой с белоснежной кожей, а другая — темноволосой и смуглой.

— Но они совсем не похожи между собой!

Сзади раздался голос Маго. Он был твердым и сильным, как будто она не разрешилась только что от бремени.

— Близнецы совсем не обязательно похожи. Иногда даже это бывают мальчик и девочка.

— Но это действительно две девочки?

— Нет никаких сомнений.

Франсуа рассматривал дочерей. Они испускали свои первые крики, возвещающие об их появлении на этой земле. Странное появление! Франсуа вспомнил, когда в последний раз склонялся над колыбелью: это случилось после рождения его внука Рено. А эти две новорожденные были его дочерьми, тетками Рено, хоть тетушки и были младше племянника.

Франсуа виделось в этом что-то неестественное. Он неловко себя чувствовал рядом с Маго, которая была младше его умершей дочери Изабеллы. Для него тоже следовало бы устроить какофонию: он заслуживал того, чтобы волки явились его наказать. Возможно, именно в этом упрекал его Петух Энселен, когда наскакивал на него во дворце, именно поэтому шут считал Франсуа чудовищем.

Голос Маго зазвучал вновь:

— Имя Мелани подходит темненькой, а вторую я назову Бланш. Крестные родители у них будут общие: немка Катрин и сир де Нантуйе.

Франсуа вздрогнул. Он же хотел пригласить Людовика и Валентину Орлеанских! Но почему Нантуйе, этот оставшийся в живых после Бала Пылающих Головешек? И все же вопросов Франсуа задавать не стал. Маго абсолютно свободна в своем выборе, это ведь ее дочери, поскольку она не хочет выходить за него замуж и желает воспитать их сама.

С тяжелым сердцем присутствовал Франсуа на крещении в дворцовой церкви. Он находился довольно далеко от Маго, поскольку официально отцом не являлся: Бланш и Мелани получили фамилию матери — д'Аркей. В церкви было весьма немноголюдно, но королева присутствовала, а с нею и некоторые из ее фрейлин, и среди них — Одетта де Шандивер.

Франсуа обменялся с нею взглядами. Сколько событий произошло со дня их первой встречи, когда они танцевали, охваченные единым чувством страха!.. С тех пор страх этот не покидал его. Бал Пылающих Головешек, безумие короля, но главное — Маго.

Франсуа внимательно смотрел на эту тройку: Маго, немка Катрин, ее любовница (теперь он в этом не сомневался), и Нантуйе, последний волк из числа Пылающих Головешек. Действительно ли он, Франсуа де Вивре, присутствует на крещении младенцев, или это какой-то варварский, языческий обряд, достойный дикой страны, откуда явилась Маго? Язычница Маго посвящала своих дочерей, их дочерей, божествам своего детства.

Франсуа испытывал острое желание вскочить с места и прервать священника. Но он ничего не сделал. Его взгляд вновь скрестился со взором Одетты де Шандивер, и по ее глазам Франсуа понял, что молодая женщина испытывает сильнейший страх.

***

Прошло несколько месяцев. Франсуа очень редко видел Мелани и Бланш, которыми мать занималась сама и которых поселила в покоях королевы. Теперь Маго почти не приглашала Франсуа в свою спальню, объясняя это необходимостью находиться подле королевы или заниматься дочерьми.

Франсуа беспрестанно задавал себе вопрос: почему он остается с Маго? В надежде, что однажды она подарит ему наследника и тогда согласится выйти за него замуж? Причина крылась, очевидно, в этом. Но не только в этом. Все было гораздо проще или, напротив, гораздо сложнее.

Франсуа до сих пор оставался с Маго, потому что у него не было выбора. Это испытание он должен пройти до конца, каким бы страданиям и опасностям он при том ни подвергался. Возможно, когда-нибудь он сам все поймет. Сейчас же ему приходилось вслепую пробираться по дороге, которую знала одна лишь Маго, ибо, если он и был сбит с толку и растерян, она-то прекрасно осознавала, куда идет.

***

Однажды, в начале июня 1394 года, когда Франсуа праздно прогуливался по дворцовому саду, хорошо знакомый силуэт возник прямо перед ним: раскрашенное зеленым, белым и красным лицо, гребень, перья… Энселен приложил палец к губам и доверительным тоном тихо произнес:

— Идемте! Посмотрите, что делают мадемуазель д'Аркей и сир де Нантуйе.

Шут схватил его за руку и потянул за собой. Франсуа побледнел и вынул из ножен меч.

— Уберите! Это не то, что вы подумали. У Маго лишь один любовник — это вы, и одна любовница — немка. Нет-нет, она заставляет его изображать волка. Вам стоит взглянуть на это зрелище.

— Волка?

— Да. Уберите меч и спешите полюбоваться. Зрелище того стоит.

Петух Энселен провел Франсуа мимо дворцового зверинца. Там и в самом деле можно было увидеть всяких экзотических животных, которых собрали ради удовольствия и развлечения короля: жирафа, слона, верблюда, обезьян, страуса и пестрых птиц в вольере. Возле последнего стоял каретный сарай с деревянной дверью.

— Здесь! Между досками щель, взгляните-ка.

Франсуа так и сделал. В маленьком помещении ярко горел факел. Зрелище было ужасающим: Маго обращалась с Нантуйе так, как некогда Юг де Гизе со своими слугами. Сир де Нантуйе стоял на четвереньках, а Маго восседала на нем верхом. Она хохотала. Франсуа увидел прикрепленные к ее туфлям шпоры, она била ими по бокам Нантуйе и повторяла:

— Волк, вой!

Франсуа отшатнулся, бледный как смерть.

— Зачем она это делает?

— Подите спросите…

Послышалось завывание Нантуйе. Франсуа попытался было ворваться в сарай, но дверь оказалась запертой на ключ. В этот момент Франсуа заметил, что в их сторону направляется король, и, не желая скандала, удалился. Когда немного времени спустя он вернулся, дверь сарая стояла широко распахнутой, а внутри никого не было.

Франсуа увидел Маго только вечером на балу. Едва завидев ее, он направился к своей любовнице.

— Мне надо с вами поговорить.

Оркестр заиграл новую мелодию.

— В таком случае поговорим во время танца.

Франсуа взял Маго за руку и принялся кружиться. Срывающимся от негодования голосом он рассказал ей, что видел все. Она же нисколько не смутилась.

— Абсурд! Зачем мне так поступать?

— Потому что вы чудовище.

— Если вы действительно так думаете, давайте расстанемся.

Но Франсуа не отпустил ее руку. Маго улыбнулась. В глазах полыхнули фиолетовые искры.

— Поверьте мне, вы ошибаетесь. И коль скоро вы заговорили о сире де Нантуйе, знайте, что он навсегда удалился в свой замок.

Танец закончился. Маго улыбнулась снова.

— Хотите знать мое мнение? Кажется, вы начинаете меня любить…

***

На следующий день Маго д'Аркей покинула дворец Сент-Поль и увезла с собой дочерей. О своем отъезде она не предупредила никого, даже королеву. Узнав эту новость, Франсуа де Вивре решился отправиться к Изабо. Королева Франции тотчас приняла его. Хотя она и сама была удивлена исчезновением своей компаньонки, однако выразила ему искреннее сочувствие, что являлось доказательством ее полной осведомленности относительно их отношений.

— В замке д'Аркей Маго нет, я посылала туда своих людей. Где она может быть? У вас есть какие-нибудь догадки?

— Сир де Нантуйе тоже оставил двор. Возможно, она последовала за ним.

— Между ними что-нибудь было?

Франсуа опустил голову.

— Да, ваше величество.

Вечером, отправившись по обыкновению на бал, он был взволнован до глубины души. Маго, без сомнения, покинула его, потому что он назвал ее чудовищем. О том, что она уехала, желая воссоединиться с сиром де Нантуйе, Франсуа всерьез даже не думал. Насколько он мог узнать этого господина, Нантуйе казался слишком нелепым, чтобы такая женщина, как Маго, покинула все ради него. На сей раз, как и всегда, Маго д'Аркей действовала по собственному усмотрению, капризная и непредсказуемая.

В определенной степени Франсуа чувствовал облегчение. Его связь с женщиной из преисподней закончилась — и не нанесла особого ущерба ни его телу, ни душе. Но ведь оставались еще его дочери. Что станется с ними, с Бланш и Мелани, о которых он никогда ничего не узнает? Разве с такой матерью они не превратятся в чудищ? Франсуа сердился на себя за то, что не в состоянии был защитить двух крошек, собственное порождение.

Карл и Изабо дали знак начинать бал. Стали выстраиваться пары. Франсуа заметил фигуру приятной ему женщины — то была Одетта де Шандивер, с белокурыми волосами, скромно зачесанными на уши и забранными лентой, в строгом платьем с целомудренным декольте. Он направился к ней и протянул руку, приглашая на танец, она безмолвно приняла ее.

Этим вечером они танцевали вместе, в другие вечера — тоже. Они были совсем одни в этом дворце, который пугал их, и инстинктивно ощущали потребность быть вместе. Виделись они только на балах. Их отношения оставались целомудренными, без малейшей задней мысли, даже если окружающие и думали, будто между ними что-то возникло.

Попытки Изабо обнаружить беглую компаньонку успехом не увенчались. Королева напрасно искала по всей Франции, и даже Германии. Маго д'Аркей исчезла бесследно, словно растворившись в воздухе.

В конце концов, Франсуа смирился со своей участью и стал привыкать к одиночеству. Теперь он был еще более одинок, потому что общества милой Одетты он лишился тоже, причем при весьма странных обстоятельствах.

28 августа 1395 года, в День святого Бернара, у короля случился новый приступ безумия, который по силе превзошел все предыдущие. Он носился по залам, разбивая и ломая все, что оказывалось у него на пути, и во все горло кричал:

— Меня зовут Георг! Мой герб — лев, пронзенный мечом!

После нескольких часов такой беготни король свалился в изнеможении. Когда его отнесли в постель, он находился без сознания. Были мгновения, когда биение его сердца почти не ощущалось. Врачи, которые сменяли один другого у его ложа, поговаривали о неминуемой смерти государя.

Во всем Париже устраивались мессы. Народ молил Господа об исцелении короля.

Наконец на третий день утром, когда к постели больного приблизился один из врачей, Карл VI бросился на него и нанес сильный удар. Как ни странно, за этой вспышкой ярости последовало значительное облегчение. Наступил кризис, и смерть от истощения королю больше не угрожала.

Придя в сознание, он тут же стал звать к себе «дорогую сестру». Но Валентины Орлеанской при дворе больше не было. Настойчивость, с какой король во время своих припадков требовал ее присутствия, заставила народ роптать. Повсюду шептались, будто она навела на него порчу каким-то колдовством или приворотным зельем.

Чтобы положить конец этим слухам и сохранить свою репутацию, герцогиня решила окончательно покинуть двор. Она согласилась на почетное изгнание в одном из многочисленных замков, принадлежащих ей и Людовику.

Вместо Валентины на зов короля явилась Изабо Баварская. Одетта де Шандивер стояла сзади.

При виде супруги Карл впал в неописуемую ярость.

— Прогоните эту ужасную женщину! Прогоните ее!

Затем, заметив Одетту, он застыл потрясенный.

— Это королева? Да, должно быть, это она…

Изабо силилась сдержать слезы. Она обратилась к Одетте, стараясь говорить со всей строгостью и решительностью, на какие только была способна.

— Идите и делайте все, что он захочет, все… Я прошу об этом, как о милости.

Когда королева удалилась со свитой, Одетта присела на край постели. Она улыбнулась грязному, всклокоченному больному.

— Может быть, сыграем в карты?

Король не отказался. Послали за колодой карт и оставили их наедине.

Начиная с этой минуты Одетта де Шандивер ночью и днем находилась у постели короля. Выздоровления не наступило, хотя состояние больного заметно улучшилось. Отныне он соглашался вставать, мыться, бриться, тщательно одевался. Можно было видеть, как он под руку с Одеттой прогуливается по залам дворца Сент-Поль с отсутствующим видом — эта рассеянность так соответствовала официальному определению его состояния! Днем они играли в карты и в кости, вечером засыпали рядом.

Никого при дворе не шокировала роль, которую приходилось выполнять Одетте де Шандивер. Все, начиная с самой Изабо, выказывали ей восхищение и признательность. Одетта если и не изгнала безумие, то, во всяком случае, принесла во дворец мир и покой. Вскоре для нее нашли трогательное и ласковое прозвище — «маленькая королева» — и иначе уже не называли.

***

Прошли месяцы. Франсуа де Вивре вел жизнь в высшей степени странную. Все при королевском дворе было подчинено ритму приступов безумия. Через определенные промежутки времени Карла внезапно охватывала ярость, причем еще за несколько часов до этого ничто не предвещало припадка. Приходилось бегать за ним следом, в то время как он предавался обычному разгулу: разбивал посуду и вообще ломал и рвал все, на чем имелось изображение его герба, грозился убить брату и жену, утверждал, что зовут его Георг и что он — лев, пронзенный мечом; король звал Валентину и успокаивался при появлении Одетты де Шандивер. Затем, по прошествии нескольких недель, разум возвращался к нему, возобновлялись прерванные болезнью балы, и забота у всех по-прежнему была одна: развлекать короля.

Тогда-то впервые Франсуа заинтересовался происходящими в Англии событиями, о которых много толковали при дворе. Новости были довольно утешительными и давали, несмотря ни на что, надежду на стабильное будущее.

Английский король Ричард II, по-прежнему горячий сторонник мира, потерял жену и согласился вторым браком жениться на старшей дочери Карла VI Изабелле. Такой союз был, по меньшей мере, странен: крошке-невесте исполнилось пять лет, а овдовевшему королю — двадцать восемь; но речь шла о политике, а не о чувствах. Подобный альянс делал мир между Англией и Францией более вероятным, чем когда-либо.

Единственной загвоздкой оставалось мнение самих англичан, которые довольно холодно приняли этот брак и, в большинстве своем склонялись к возобновлению войны. Поговаривали даже о заговоре с целью свержения Ричарда.

Какова же во всем происходящем была роль Луи? Франсуа не имел об этом ни малейшего представления. Он давно уже не получал вестей от сына и даже не знал, жив ли он. Франсуа попытался было выведать что-либо через Людовика Орлеанского, но последний сделал вид, будто не понимает, о чем речь, и Франсуа не стал настаивать.

В конце концов, Франсуа смирился с тем, что никогда больше не увидит сына, и с тревогой задумывался о том, что будет с ним самим. У него нет семьи, у него больше никогда не будет наследников, Маго д'Аркей уехала, и вместе с ней из его жизни ушли женщины. Так что ему делать? Чему посвятить свое существование?

Сейчас ему около шестидесяти. Остается еще более сорока лет жизни. Франсуа не мог вечно быть стражником при особе безумного короля, несмотря на слово «никогда», вышитое на его перевязи. Он не собирается провести сорок лет за крепкими стенами Вивре или Куссона в безделье и праздности. Так что же?

Этот вопрос неотступно преследовал его, не оставляя ни днем, ни ночью, когда очередной приступ безумия короля вдруг принес ответ, самый неожиданный из всех возможных.

Франсуа стоял на посту возле королевских покоев вместе с четырьмя другими гвардейцами. Карл VI находился в бессознательном состоянии. Одетта де Шандивер сидела в углу комнаты, обессилено привалившись к стене. Внезапно король выпрямился на ложе.

— Лошадь, быстро!

Появился один из стражников.

— Куда вы хотите ехать, государь?

Не отвечая на вопрос, Карл повторил:

— Пусть оседлают мою лошадь!

Он попытался подняться и, поскольку ему хотели помешать, принялся отчаянно сопротивляться. Надо было что-то делать. Слуга поспешил предупредить герцога Бургундского. Тот явился и приказал, чтобы короля одели, дали ему лошадь и следовали за ним.

Так и вышло, что некоторое время спустя Франсуа скакал галопом по улицам Парижа, сопровождая короля в составе внушительного эскорта. Словно смерч, кортеж пронесся мимо Бастилии, миновал заставу Сент-Антуан, и помчался по дороге в Венсен. Вскоре король уже стоял у стен замка.

Не спешиваясь, Карл VI пересек двор и сошел на землю только у главной башни. Повергнутые в изумление стражники последовали его примеру. Карл крикнул им: