Когда Франсуа, наконец, прибыл на место, танцы уже начались. Зал был небольшим, его ярко освещали люстры и горящие факелы, прикрепленные к подвижным опорам. Музыканты сидели на террасе, нависающей над гостями. Их было много: трубы, свирели, ребеки [28], виолы, тамбурины…

Изабо Баварская не танцевала. Она казалась уставшей, что неудивительно, ибо всем и каждому было известно, что королева вновь беременна.

Еще одна женщина также не участвовала в танцах и держалась возле своей повелительницы, стараясь не выходить из тени. Эту даму трудно было заметить: она была темноволосой и с ног до головы одетой в черное. Франсуа был уверен, что не видел ее ни днем во дворце Сен-Поль, ни когда-либо раньше. Вероятно, это и была Маго д'Аркей, таинственная компаньонка королевы, которая никогда не показывалась при дворе.

Франсуа отметил, что нынешним вечером отсутствуют многие завсегдатаи балов. Не было, например, герцогов Беррийского и Бургундского. Без сомнения, они предпочли удалиться пораньше и лечь спать, что не помешало остаться герцогине Беррийской. Людовика Орлеанского не было видно тоже, но самым удивительным выглядело отсутствие короля. Зато поблизости вовсю готовилось развлечение, о котором предупреждал Ивейн де Фуа.

Немка Катрин танцевала с собственным мужем, и Франсуа решил, что ему также следует подыскать себе партнершу. Поскольку в данный момент прекрасная мадемуазель де Дре оказалась без кавалера — Ивейн куда-то отошел, — Франсуа предложил ей руку, которую она милостиво приняла.

Оркестр заиграл кароль, танец, при котором пары кружатся, сплетя пальцы. Никогда еще украшения женщин не казались такими ослепительными, а смех — возможно, благодаря обильным возлияниям — таким радостным. Картина была поистине очаровательной.

Тем поразительней оказался контраст по сравнению с тем, что в данный момент происходило в маленькой, смежной с залом комнате. Именно там находился король вместе с пятью своими приятелями: Югом де Гизе, Ивейном де Фуа, Шарлем де Пуатье, графом де Жуани и сиром де Нантуйе. Все шестеро, раздевшись донага, обмазались с ног до головы смолой и обвалялись в пуху и шерсти животных, а затем сковались общей цепью, прикрепив ее к поясам.

Ивейн вдруг ощутил укол страха.

— Государь, смола быстро воспламеняется. Хорошо бы держаться подальше от факелов.

— Ради Бога, вы говорите абсолютно разумно. Подальше так подальше.

Карл подозвал стоявшего у двери распорядителя.

— Передайте от имени короля, чтобы все факелы были унесены и сложены подальше.

В большом зале бал достиг своего апогея. Услышав приказ распорядителя, Франсуа понял, что фарс неминуем. Все факелы были сняты с подпорок и прислонены к стене. Теперь середину зала освещала лишь одна люстра. Франсуа продолжал кружиться в танце, держа за палец мадемуазель де Дре, как вдруг начался настоящий кошмар.

Шестеро скованных общей цепочкой волков ворвались в зал. Они принялись прыгать вокруг гостей, кривляясь и изрыгая ругательства. Когда прошел первый миг замешательства, все заметили, что это вовсе не звери, но люди, обнаженные и облепленные шерстью. Одни держались обеими руками за член, делая непристойные жесты, другие выли, рычали, громко пускали кишечные газы. Вот это была какофония!

Постепенно присутствующие оправились от испуга. На смену крикам пришел смех — раскатистый мужской и визгливый женский. Один из участников маскарада принялся заигрывать с маленькой герцогиней Беррийской, которая нервно хихикала.

Не смеялся один лишь Франсуа. Он был охвачен ужасом. Волки! Человеко-волки вырвались из ада, чтобы увести его с собой! Сейчас свершится его судьба! Он давно уже чувствовал их приближение, и вот теперь они здесь!

И тут в зал в сопровождении свиты вошел герцог Орлеанский.

Шестеро слуг несли за ним факелы. Герцог взял факел и приблизился к одному из волков, чтобы рассмотреть его лицо. Результат последовал незамедлительно: несчастного охватило пламя. Он хотел бежать, но цепь помешала ему. Горящий человек задел одного из приятелей, который, в свою очередь, тоже мгновенно воспламенился. Прежде чем кто-либо успел хоть что-то предпринять, все шестеро, толкаясь и падая друг на друга, превратились в живой костер.

Одному из них повезло больше, чем прочим: он оказался ближе всех к Жанне Беррийской. Юная герцогиня проявила недюжинное присутствие духа и, набросив на упавшего свое тяжелое длинное платье, сбила пламя.

Еще один, сделав отчаянный рывок, сумел разорвать цепь. Он побежал в сторону кухни, дверь в которую оказалась открыта, и бросился в чан с водой для мытья посуды. Но остальные четверо стонали и корчились в безжалостной огненной ловушке.

Черный едкий дым стал заволакивать комнату. Франсуа увидел, как королева Изабо потеряла сознание. Он понимал, что должен действовать, но в его распоряжении ничего не было. С голыми руками Франсуа бросился на стоящего рядом человека и крепко сжал его. Может, это сам король? Или Ивейн де Фуа?.. Нет, под слоем смолы и шерсти он узнал искаженное от боли лицо Юга де Гизе.

Пламя охватило и Франсуа, и ему ничего не оставалось, как выпустить из рук несчастного. Тут он почувствовал, как кто-то влечет его назад.

Одетая в черное женщина, которую он прежде заметил возле Изабо, потянула его к себе и, как это прежде сделала герцогиня Беррийская, попыталась сбить с него пламя собственным платьем. Ей это удалось, пострадала лишь рука: когда Франсуа сжимал Юга де Гизе, на кисть попали смола и шерсть. Демонстрируя полное присутствие духа, молодая женщина схватила кувшин с водой и вылила содержимое на пламя, которое с громким шипением погасло.

В зале особняка Белой Королевы, наконец, была организована помощь. Вооружившись скамейками и тяжелыми предметами, люди разбивали окна, чтобы рассеялся удушающий дым. Другие срывали со стен обивку, накрывая обо-

Одному из них помощь была уже не нужна. Он оказался буквально обуглен. Не осталось ни кожи, ни внутренностей, лишь черный неузнаваемый скелет. Трое других выглядели немногим лучше. Тяжело раненные, они испускали душераздирающие крики.

В комнате гулял ледяной сквозняк, в воздухе стоял густой запах смолы и горелой плоти.

Одного из двух спасшихся опознать сумели сразу. Именно он бросился в чан с водой для мытья посуды и отделался довольно легко: все узнали сира де Нантуйе.

Что касается другого, по-прежнему завернутого в юбки Жанны Беррийской, то он не произносил ни слова, находясь, без сомнения, во власти шока.

Герцогиня окликнула его:

— Кто же вы? Назовите, наконец, свое имя!

— Я король.

— Слава богу! Идите успокойте королеву, она потрясена.

Изабо Баварскую уже успели вынести из особняка. Карл VI отправился в соседнюю комнату, чтобы вымыться и переодеться.

Происходящее казалось совершенно нереальным. Наскоро сооружали носилки для мертвых и умирающих. В зале было очень холодно, крики ужаса мешались со стонами боли.

Франсуа тоже страдал, но оставался в сознании. Он повернулся к той, что спасла ему жизнь, но едва различил черты ее лица, то ли из-за дыма, то ли оттого, что испытывал страшную слабость.

— Ваше имя, мадам…

Он успел услышать:

— Маго д'Аркей.

И потерял сознание.

***

Новость о трагическом бале, который не замедлили окрестить «Балом Пылающих Головешек», разнеслась по Парижу еще ночью. Ранним утром, еще до рассвета, возле дворца Сен-Поль стали собираться группы людей, требующих, чтобы им показали короля, и готовых сокрушить все на своем пути.

Ибо то, что произошло, было крайне важным.

Подобную какофонию — обычай, пришедший из глубины веков, — устраивали во время бракосочетаний, которые полагали малопристойными: женитьба вдовца или замужество вдовы в третий или четвертый раз, слишком большая разница в возрасте супругов. Тогда-то и учиняли какую-нибудь дикую выходку, переодевшись животными и таким образом протестуя против того, что в сознании простого люда было проявлением животного и скотского.

Какофония, сурово осуждаемая церковью как проявление язычества и издевательство над таинством брака, являлась смертельным грехом. Вот тут-то народ и узнал, что сам король участвовал в этом непотребстве. Мало того, он чуть было не лишился жизни! Переодеваться в животное королю, существу священному, означало подвергать опасности само государство. Зрел бунт против Юга де Гизе и других развратников, которые преступили главный запрет.

Карл VI оказался невредим: рано утром он явил свою персону толпе. В девять часов он отправился в собор Парижской Богоматери, чтобы присутствовать на покаянной мессе. По окончании службы глашатаи объявили приказ короля: в Целестинском монастыре построить часовню во искупление несчастья. Согласно тому же распоряжению его величества особняк Белой Королевы будет снесен.

Хоть народ и удалился успокоенный, ропот продолжался. Не нанесло ли это ужасное событие новый удар по здоровью короля? Не повторится ли несчастье, произошедшее в Манском лесу?

К счастью, этого не произошло. Напротив, Карл VI, отчитав своего брата за неосторожность, назавтра приступил к обычным делам, как будто ничего не случилось. Все успокоились, даже не подумав о том, что такое отсутствие чувствительности и является, быть может, самым тревожным знаком…

Бал Пылающих Головешек унес четыре жертвы. Ивейн де Фуа умер первым. Именно его обугленное тело видели присутствующие. Граф де Жуани и сир де Пуатье скончались через два дня. И поскольку сильнее всего Господь пожелал наказать главного виновника, судьба Юга де Гизе оказалась самой суровой. Он отошел после целой недели нечеловеческих мучений.

Но даже это не успокоило народный гнев. Гроб сира де Гизе, который вывозили из Парижа, чтобы похоронить на родине, парижане забросали камнями, крича:

— Собака, голос!

***

Ни о чем этом Франсуа, прикованный к постели, не знал. У него были обожжены левая рука и кисть. Ожоги руки были поверхностными, а вот ладонь пострадала серьезно. Из-за попавшей на нее смолы она горела долго, и рана оказалась глубокой.

С пальца, конечно же, сразу сняли кольцо с волком. Сквозь боль и лихорадку Франсуа видел свой перстень на груди женщины, которая повесила его себе на шею на цепочке. Время от времени Франсуа тянул руку, чтобы снять его, но женщина успокаивала больного, гладила по лбу, промокала выступивший пот. В ее речи слышался легкий, неопределенный акцент:

— Не надо двигаться: я верну вам кольцо одновременно со здоровьем. А пока отдыхайте. Вы в полной безопасности.

Сквозь бред Франсуа понимал, что эта женщина спит в его комнате, но не на одной с ним постели. Где же? В походной кровати? На полу? Во всяком случае, достаточно близко от него, потому что стоило ему произнести хоть слово, сделать хоть малейшее движение, как она оказывалась рядом.

Еще он помнил ее имя, Маго д'Аркей, и временами перед его глазами вставала страшная картина: волки, объятые пламенем люди…

Лежа, Франсуа мог разглядеть ее лицо только снизу. Оно было обрамлено длинными черными волосами и — что было странно для женщины, занимавшейся макияжем королевы, — без малейших следов румян. Но самым удивительным в ней были глаза. Они обладали особенностью менять цвет. Чаще всего они были черными, но порой, особенно когда она склонялась к его изголовью, они становились фиолетовыми. Это завораживало, ослепляло… Нет сомнения, именно ради того, чтобы подчеркнуть эту свою редкую особенность, она не пользовалась косметикой, и ее кожа сохраняла естественный цвет.

Франсуа не знал, сколько времени он лежит здесь в полубреду, не в силах произнести ни слова из-за слабости и жара. Напрягая ослабевшее сознание, он пытался размышлять.

Все указывало на то, что перед ним — именно она, его последняя любовь, которой он так боялся. Адская женщина, посланная преисподней, появившаяся в ночь ужаса и смерти. Похоже, предсказание Маргаритки осуществлялось.

Но Франсуа отказывался в это верить. Он не находил в своей спасительнице ничего зловещего. Она была сдержанной, предупредительной, держалась с достоинством…

Выздоровление наступило внезапно. После двух месяцев вынужденного заточения в собственной спальне Франсуа внезапно почувствовал, что уже здоров. Словно по мановению волшебной палочки жар покинул его тело. Он поднялся, оделся и взглянул на левую руку. Рана зажила, но шрам от ожога остался — и останется уже навсегда. Почти везде кожа стала гладкой и розовой.

Маго д'Аркей, которой как раз в тот момент в комнате не оказалось, не замедлила появиться. При виде его она вскрикнула. Франсуа заметил, что глаза ее приобрели такой яркий фиолетовый оттенок, какого он у нее прежде не видел. Так много нужно было им сказать друг другу, что он не мог больше ждать.

— Почему ваши глаза меняют цвет?

— Потому что я счастлива.

— Как это?

— Когда я счастлива, мои глаза становятся фиолетовыми. Все прочее время они черные. У меня так было всегда. В моей деревне колдун заметил это давно.

— Колдун?

— В Пруссии есть колдуны. Я там родилась.

— Но это языческая страна!

— Именно поэтому меня долго называли «язычница Маго». Теперь, когда вы поправились, мы можем, наконец, познакомиться. У меня было время как следует разузнать о вас, но вы совсем не знаете, кто я.

Маго д'Аркей с изяществом опустилась на постель Франсуа и стала рассказывать о своей жизни. Раннее детство она провела в одной варварской деревушке, в самой захолустной части Пруссии. Однажды, двадцать лет тому назад, когда ей было всего шесть, пришли крестоносцы. Они предали все огню и мечу, не пощадив никого, кроме детей, которых увели с собой.

Ее воспитание было поручено монахиням баварского монастыря. Девочка была крещена и получила религиозное воспитание, а, кроме того, ее научили многим другим вещам, к примеру, латинскому, греческому, французскому языкам. Дикарка Маго, которая жила подобно зверьку, поклонялась божествам ручьев и лесов, довольно быстро превратилась в красивую и образованную молодую особу. Когда ей исполнилось шестнадцать, мать аббатиса решила, что место ее не в монастыре, а при дворе.

У Виттельсбахов она быстро стала неразлучной подругой Изабо, которая была на четыре года младше ее, и, когда в 1385 году Изабо отправилась во Францию, чтобы выйти замуж за Карла, Маго последовала за ней — равно как и немка Катрин. Без соотечественниц королева чувствовала бы себя одинокой среди людей, на языке которых она не говорила и чьих привычек не знала.

Коль скоро подруге короля требовалось пристойное имя — ведь звать «язычницей Маго» или просто «Маго» ее не могли, — королева подарила ей небольшой замок в деревушке Аркей. С тех пор она и стала именоваться Маго д'Аркей.

Пока женщина говорила, Франсуа де Вивре внимательно слушал ее рассказ, но это не мешало ему любоваться ее внешностью. Только теперь он как следует мог рассмотреть ее и должен был признаться, что никогда еще не видел красоты столь совершенной. Высокая, прекрасно сложенная, Маго д'Аркей была ослепительна и великолепна.

Когда она замолчала, Франсуа попытался было выразить ей свою признательность, но она решительно остановила его.

— Что вы теперь собираетесь делать?

— Вновь приступить к своим обязанностям при дворе.

— Вы пойдете сегодня вечером на бал?

— Если найду в себе силы.

— Я прошу вас, сделайте это ради меня. Мне хотелось бы, чтобы мы пошли туда вместе.

Франсуа не смог сдержать удивления.

— Я полагал, вы не хотите, чтобы вас видели при дворе.

— Пока не встретила вас. Есть нечто, что нас связывает…

Она сняла с шеи цепочку и протянула ему перстень с волком.

— Вы забываете вот это… Знаете ли вы, что именно ему обязаны жизнью? Я увидела его сияние, когда горели люди, и поэтому бросилась к вам.

— Но почему?

— Все ненавидят волков. А я провела с ними первые годы жизни.

— Вы их любите?

— Больше всего на свете.

После этих слов Маго вышла из комнаты и оставила его одного, потрясенного до самой глубины души. Физически он чувствовал себя еще очень слабым, а разум отказывался воспринимать услышанное. Что хотела от него Маго д'Аркей? Почему она спасла его из пламени? Почему ухаживала за ним днем и ночью, целомудренно разделяя с ним комнату и являя доказательства безграничной преданности? И почему теперь она пожелала идти на бал вместе с ним, выставляя себя напоказ перед всем двором?

Ответ был достаточно ясен, хотя причины по-прежнему оставались непонятны: Маго д'Аркей остановила свой выбор на нем, на Франсуа де Вивре, она хочет быть с ним. Дело не ограничится одним балом. Ведь не ради того, чтобы потанцевать с ним, Маго отказывалась от жизни затворницы во дворце! Ей требовалась эта связь, а может, и нечто больше… Так что же ему делать? Уступить?

Но ведь это было бы безумием! Язычница, волки, черная женщина — все сходилось на предсказании, все просто кричало о том, что опасность близка. Даже нежность и предупредительность Маго служили еще одним доказательством: разве дьявол не является самым искусным лжецом?

Весь день Франсуа де Вивре лихорадочно думал, что же ему делать, а вечером понял, что выбора у него нет. Да, эта женщина была тем испытанием, о котором его предупреждали. Ради этого испытания он был вторично посвящен в рыцари во сне, но именно поэтому он не должен был избегать искушения. Бегство от опасности стало бы проявлением слабости и трусости. Такова его судьба, и нужно следовать своему предназначению.

И все-таки, желая быть искренним с самим собой, Франсуа вынужден был признать: у него имелась еще одна причина действовать именно так. Маго д'Аркей — двадцать шесть лет, на тридцать меньше, чем ему; она так красива, что перехватывает дыхание… И, похоже, она по-настоящему увлечена им, даже более того — очарована. Подобного чуда больше не повторится! Женщины всегда были его слабостью. Так что ж, в последний раз, пока старость не сделала плотские радости навсегда невозможными…

И потом, Роза… Франсуа не мог, не хотел допустить, чтобы его любовная жизнь завершилась такой трагедией. Приключение с Маго оставит ему несколько чудесных воспоминаний. Да и что ему опасаться ее? Женщина есть женщина, пусть она и дьяволица.

Франсуа явился в покои королевы, где, как он знал, непременно должна была присутствовать Маго, и рука об руку они вошли в зал дворца Сен-Поль.

Их появление не осталось незамеченным. Все толкались, спеша разглядеть таинственную подругу королевы. Франсуа был взволнован. Сейчас, при ярком свете, Маго казалась совершенно ослепительной. Черное платье, которое она надела, выглядело великолепно. Не оставалось сомнений, это была самая красивая женщина при дворе. И при этом именно его, самого старшего из всей королевской гвардии, выбрала она себе в спутники. Франсуа примечал обращенные на него завистливые взгляды мужчин, восхищенные взоры женщин, и голова сладко кружилась.

Чуть позже в зале появился король и даже соблаговолил обратиться к своему стражу со словами утешения и поддержки. Франсуа взволнованно поблагодарил его величество, но тут за спиной короля возник Петух Энселен и, как только разговор закончился, принялся вопить во всю глотку:

— Бал Пылающих Головешек продолжается!

Намек на несчастье показался присутствующим столь неуместным, что в зале поднялся недовольный ропот, но король засмеялся, и присутствующим ничего не оставалось, как разделить это веселье.

Петух Энселен показал пальцем на Франсуа.

— Рука-то зажила, но сердце в огне. Он горит! Быстрее! Быстрее! Надо что-то делать!

Он схватил кувшин с водой и выплеснул на камзол Франсуа. Перевязь намокла, и с нее закапала вода. Карл VI согнулся от хохота, остальные последовали его примеру. Франсуа заставил себя улыбнуться.

А Петух Энселен все не унимался. Теперь он показывал на низ его живота:

— А здесь! Вот здесь! Здесь горит еще больше! Быстрее, надо что-то делать!

Петух Энселен повторил свою сомнительную шутку, и Франсуа оказался обрызган водой от пояса до башмаков. Ему пришлось прикладывать невероятные усилия, чтобы продолжать смеяться.

Но королевский шут не угомонился и на этом. Похоже, он разошелся всерьез. С пронзительным визгом он закружился вокруг короля.

— Это он — Пылающая Головешка! Он горит сам по себе! Он устраивает Бал Пылающих Головешек для себя одного! Он сам с собою играет в волка!

На этот раз смеялся один Карл VI. На лицах придворных проступило смущение, и даже страх. Казалось, королева Изабо вот-вот упадет в обморок. Именно это обстоятельство и заставило герцога Бургундского вмешаться.

— Прошу вас, государь, заставьте его замолчать. Ради ее величества…

С нескрываемым сожалением король сделал своему шуту знак прекратить, но когда он попросил у слуги воды, то, не в силах сразу остановиться, еще сотрясался от беззвучного смеха.

Маго д'Аркей потянула Франсуа за руку.

— Вы не устраиваете бал для себя одного и не играете в волка. Идемте же танцевать!

В течение какого-то времени их пара приковывала к себе всеобщие взгляды, а потом на них перестали обращать внимание. Они были всего лишь четой танцующих, ничем не отличающихся от прочих, на этом балу, единственной целью которого было развлечь короля.

И все же они не были похожи на других. Каждое па, каждый шаг сближал их друг с другом. Танец делал из них чету в буквальном смысле слова, физически. Они понимали, что сейчас проживают последние минуты отчужденности, условности, вежливой холодности, стыдливости. Очень скоро все это исчезнет, и они сольются в страстном единении.

***

И оно наступило, это единение, но не так, как представлял себе Франсуа. Едва лишь завершился бал, Маго д'Аркей привела партнера в спальню и тотчас же ушла. Она вернулась с какой-то шкатулкой черного дерева, поставила ее на кровать и открыла. Поначалу Франсуа не разглядел ничего, кроме какой-то непонятной серой массы.

— Что это такое?

Маго ответила вопросом на вопрос.

— Вы знаете историю этой африканской королевы, которой дали воловью шкуру, чтобы определить размеры ее королевства? Она же разрезала эту шкуру на такие тонкие ремешки, что королевство, чьи границы были обозначены этими полосками, стало самым большим на свете. Потребовалась бы не одна неделя, чтобы объехать его на лошади. Я тоже сделала такие ремешки. Только это волчья шкура, а не воловья, и нужна она мне не для этого.

Женщина опустила руку в шкатулку и вытащила оттуда длинные ремешки. Она теребила их в руках, погрузившись в какие-то свои воспоминания.

— Эта шкура — все, что у меня осталось от моей родной Пруссии. Когда я была ребенком, она служила мне одеждой. У меня отняли ее, чтобы одеть так, как полагалось, как одевали других, но когда мои воспитатели хотели выбросить ее, я так кричала и плакала, что мне ее оставили. Даже монахини потом прощали мне этот каприз. Я спала с ней все свое детство и отрочество. А когда мне пришлось отправиться вместе с Изабо ко двору, я разрезала ее на ремешки и положила в шкатулку.

Франсуа зачарованно смотрел на изящную руку, которая перебирала и ласкала длинные серые ленты.

— Но почему?

Маго приблизила к нему лицо. Ее губы слегка коснулись его губ.

— Королева хотела подарить мне королевство, я ведь так властолюбива! Я поклялась, что этими узами я свяжу свою любовь.

— Я и есть ваша любовь?

— Вы сомневаетесь в этом? Вы человек волка. Тот, кого я всегда ждала.

Франсуа резко выпрямился.

— Я не только человек волка, я еще человек льва!

И неожиданно даже для себя самого, в этой самой комнате, в ту самую минуту, которая должна была стать началом их любви, он принялся рассказывать. Он говорил Маго о своем предке Эде, возведенном в дворянство Людовиком Святым, и о своих собственных подвигах…

На что он надеялся? На то, что она откажется от него? Подобная надежда была тщетной, ибо, чем больше он говорил, тем сильнее полыхали фиолетовым цветом ее глаза. Она восклицала:

— Это великолепно! Это неслыханно!

Наконец он замолчал. Она улыбнулась.

— Идемте, я возьму вас в плен.

— Вы собираетесь привязать меня?

— Конечно, но сначала вы должны раздеться.

Это было сказано так, словно речь шла о самых естественных вещах на свете. И, тем не менее, это было неслыханно, просто чудовищно! Франсуа не спускал с нее глаз, а она все улыбалась. Все сомнения надлежало отбросить: перед ним стояла женщина из преисподней. И все-таки было еще не поздно бежать… Но он бежать не стал.

Когда он разделся донага, Маго завладела им. Он почувствовал шершавое прикосновение меха на левой руке, затем на правой. Он растянулся на кровати под балдахином, который поддерживали четыре колонны, и вскоре оказался прочно привязанным, словно приговоренный к смерти, которого собираются четвертовать. Его подруга, еще одетая, какое-то время разглядывала его, прежде чем раздеться самой.

И вот началась любовная игра, в которой Маго, разумеется, сразу взяла инициативу. Она длила игры бесконечно, повторяя и умножая ласки и останавливая их в самый последний момент. Наслаждение, которое, наконец, испытал Франсуа, было почти нестерпимым.

Изнуренный, он попросил женщину отвязать его, но она только покачала головой.

— Никогда! Волк должен оставаться связанным всю ночь. Я развяжу вас только на заре, никак не раньше.

— А в следующий раз?

Она приблизила к нему лицо. Запястья и лодыжки, связанные ремнями из волчьей шкуры, болели так, словно вновь получили сильный ожог.

— А кто сказал, что будет следующий раз?

***

После первой ночи Маго д'Аркей изменилась до неузнаваемости. Она вела себя с Франсуа, как посторонний человек, держалась на расстоянии, демонстрировала полное безразличие. Разумеется, каждый вечер она являлась на бал и танцевала с ним, но, казалось, совершенно забыла о том, что произошло между ними. Они разговаривали о пустяках, посмеивались над глупостями, которые слышали вокруг. Ее глаза все время оставались черными и ни разу не переменили цвет.

Только через десять дней Маго вновь пригласила Франсуа в свою комнату. Он же поклялся себе, что больше никогда не согласится на ремешки из волчьей шерсти. Впрочем, на сей раз дьявольская женщина даже не доставала шкатулку из черного дерева. Словно установив раз и навсегда, каковы должны быть их отношения, кто будет подчиняться и кто повелевать, в дальнейшем она вела себя с ним как все прочие женщины, была и нежной, и страстной.

Так продолжалось и в дальнейшем… Время от времени с выражением лица холодным и рассеянным, словно вспомнив о какой-то досадной обязанности, Маго приглашала Франсуа в свою постель и там вдруг превращалась в самую пылкую любовницу. Глаза ее во время таких свиданий были фиолетовыми.

Франсуа не знал, что и думать. Хотя и был он на тридцать лет старше своей подруги, рядом с ней он чувствовал себя настоящим ребенком. Она одна брала на себя право решать все, она одна знала, к чему все это должно привести.

И все же он не испытывал никакого желания прерывать их отношения. Он повиновался всем ее повелениям, и нельзя сказать, что это было ему неприятно. Так почему бы и не воспользоваться случаем?.. Тем более что никакого беспокойства он не чувствовал. Если дело примет неприятный для него оборот, он всегда успеет оставить свою любовницу.

Ибо головы он не терял и прекрасно владел собой. Маго нравилась ему, он желал ее, но не любил.

Франсуа размышлял обо всем этом, когда внезапно произошло трагическое событие и все его любовные переживания отступили на второй план.

15 июня Карл VI, как и всегда по воскресеньям, отправился во дворцовую церковь, чтобы присутствовать на девятичасовой мессе. Франсуа старался держаться позади короля, рядом с несколькими другими рыцарями почетной гвардии. Вошел священник со служками, и слуга подал королю часослов. И тогда король вдруг испустил ужасный возглас, подбросил книгу в воздух и принялся колотить слугу обеими руками. Потом, растолкав всех, схватил тяжелый подсвечник и кинулся к стоявшему неподалеку брату с криками:

— Убить, убить его!

Это произошло столь внезапно, что священник и его помощники застыли, словно окаменев. Лишь Франсуа отреагировал немедленно. «Не позволить королю пролить кровь, чужую или собственную». Одним прыжком он оказался возле обезумевшего государя и, перехватив его руку, не дал подсвечнику опуститься на голову жертвы.

Это позволило Людовику Орлеанскому, сбросив оцепенение, спастись бегством. Король не стал преследовать брата, опустил импровизированное оружие и тоже торопливо покинул церковь.

В сопровождении других стражников Франсуа следовал за ним неподалеку, готовый, согласно инструкции, вмешаться при первых признаках сумасшествия, но в остальном не ограничивая его свободы.

В данный момент, когда опасность еще не миновала окончательно, они были слишком напряжены и сосредоточены, чтобы в полной мере осознать весь ужас произошедшего. Но этот рецидив показывал, что приступ в лесу Мана был не случаен и король действительно безумен, окончательно и бесповоротно. И даже если, как и в первый раз, Карл вновь через несколько месяцев обретет рассудок, в конце концов, его ждет неминуемое слабоумие. Во Франции начиналась страшная эпоха великих несчастий.

Карл VI вступил в зал дворца Сент-Поль. Господа, дамы и слуги, уже находившиеся там, в ужасе отступили; только лишь гвардия продолжала следовать за королем на подобающем приличию расстоянии.

Посреди зала стояли столы, а на них — множество тарелок с инициалами короля и королевы по-латыни: «Е. К.» — «Elisabeta — Karolus».

Вид этих букв почему-то привел безумца в еще большую ярость. Он стал хватать стопки тарелок и швырять их на землю с воплями:

— Карл!.. Изабо!..

На витражах зала тоже были изображены вензели из переплетенных букв «Е. К.». Заметив их, Карл оставил в покое тарелки. Вновь вооружившись подсвечником, он стал разбивать витражи один за другим тяжелыми ударами, достойными любого дровосека.