Сами же мудрецы в своих рассказах дают понять, что в той или иной мере обладают способностью вмещать великое в малое. Так, например, говорится о саде, чья территория недостаточна, чтобы вместить все созревшие в нем плоды. Это аллегория человека и плодов его труда - молитв и добрых дел. Иными словами, жизнь человека оценивается по ее результатам, которые бывают гораздо более весомыми, чем можно было бы ожидать. Так же и сад, собирающий вельмож: это Пардес, сад тайной мудрости Торы, в котором умещается куда больше, чем может показаться со стороны.
      Секретарь царя - это праведник, умеющий понять других людей и молиться о них. Его молитва должна включать все, свойственное человеку: внутренние противоречия, сомнения, терзания - и при этом оставаться осмысленной, ясной. Сродни этому сила молчания, которое обретает смысл, служа ответом на бесчисленные обвинения. И сила этого мудрого молчания такова, что изменяет характер обвинений, превращая их в нечто иное... А выше всех - поводырь лунного диска. Луна символизирует сфиру Малхут и Шхину в изгнании. У луны нет ничего своего, и поводырь ее - это пастырь сынов изгнания, праведник своего поколения, провожатый слепого великана, ведущий его дорогой истины. Его деяния вмещают всю силу мира. Однако горбатый нищий превосходит даже поводыря лунного диска, ибо через него проходит граница бытия и Ничто, сущего и запредельного существованию.
      И здесь начинается рассказ о дереве. Оно довольно подробно описано в Книге Даниэля (4:7-13). Это дерево - центр сотворенного мира. У каждого создания есть на нем место, в котором оно пребывает совершенным, - там находится фокус его жизненности. И вот люди начинают выяснять, действительно ли существует такое дерево и где его искать. Речь идет о "древе жизни", к которому тянется все живое. Это дерево, источник всякой жизненности, упомянуто под своим именем в предисловии к молитвам "Зоhара". Там же сказано, что источник, поящий это дерево, - Сам Всевышний. И поскольку люди, о которых идет речь, ищут истинное содержание, они приходят к выводу, что в самом деле можно отыскать центр мира - точку, где все пребывает в неразрывном единстве. Найти эту точку страстно мечтают многие, но мудрец поясняет, что это не просто некоторый пункт бытия, которого можно достичь ценой определенных усилий. Расположение дерева чрезвычайно важно: ведь точка местонахождения "общего знаменателя" мира имеет собственный смысл. "Древо жизни" - это дерево сущностей. Вера, трепет пред Б-гом и смирение - вот три опоры этого дерева, и из них оно черпает существование. А истина - это ось, объединяющая бытие. Это дерево невозможно отыскать просто так, ибо оно может быть обнаружено лишь теми, кто отождествит себя с "древом жизни", преисполнится его качествами. И вот люди, ищущие смысл собственного существования, решают сохранить свою общность ведь все их поиски в конечном счете устремлены к центру того единства, в котором все пребывает совместно. Они решают исправиться - так, чтобы каждый был достоин дерева. Но когда люди удостаиваются исправления своих качеств, улаживается и конфликт между ними (который кажется теоретическим спором только на первый взгляд). Ведь причина конфликта - ложь, заблуждения или иные несовершенства души. Когда же подобные препоны устранены, мысль быстро достигает полноты и ясности понимания. И вот, придя к согласию относительно того, где следует искать дерево, люди действительно находят его на избранном пути. Они убеждаются, что перед ними в самом деле центр, в котором сходятся в единый фокус все нити жизни, все точки бытия.
      Однако этот центр бытия находится за его пределами. Источник жизненности, оживляющий мир (он перекликается с источником в рассказе о сердце мира), оказывается вне этого мира, и внутри бытия его невозможно обрести. "Древо жизни" растет за оградой жизни.
      Это объяснимо. Жизнь полна противоречий, и внутри нее не может сойтись все сотворенное. Точка подобной встречи непостижима: ведь в ней должно ужиться несовместимое и примириться враждебное. Такая встреча возможна лишь в бесконечном, где стираются границы и исчезают противоречия, за пределами пространства и времени, вне существования, по ту сторону бытия - там, где его Источник. Чтобы достичь этого Источника, недостаточно веры и знания истины. Нужно еще то совершенство, которым обладает горбатый нищий: способность преодолевать метафизическую границу бытия и Ничто. Это и есть, в сущности, способность малого вмещать великое во всей ее полноте. Ее обладатель достиг такого уровня, который позволяет ему одновременно пребывать там и здесь, в мире и в вечности. Он вмещает в себя все мироздание, законам которого неподвластен.
      В мозаике повествования образ праотца Яакова символизирует мидат-эмет ("свойство истины") и средний из путей, подобный среднему засову в стене переносного Святилища, о котором сказано: "Средний засов должен проходить сквозь все балки внутри стены из конца в конец" ("Шмот", 26:28). Тайный смысл этих слов воплотился в Яакове, все свойства которого простираются от одной крайности до другой - от сугубо материального до духовности высшего порядка. Яаков не только несет на себе груз ответственности за свою семью и ее имущество, но в качестве прародителя еврейского народа прокладывает путь своим потомкам из человеческой, материальной сферы к запредельному.
      Рассказ безрукого нищего
      Шестой день свадебного пира - день безрукого нищего. Образ этого пастыря восходит к Йосефу. (Ср. благословение, которое Яаков дал Йосефу: "Досаждали ему и стреляли в него, и враждовали с ним стрельцы. Но тверд остался лук его, и крепкими - мышцы рук его, поддержанные Владыкой Яакова. Оттого пастырем стал и твердыней Израиля" ("Брейшит", 49:23, 24). Существует большое количество комментариев и мидрашей, основанных на этих стихах. Йосеф в первоисточниках назван "праведным". Здесь также идет речь о праведнике, главным образом, о праведном вожде. Праведник - это человек, наделенный полнотой сил, которые он умеет применять в этом мире. Он способен избавить царскую дочь (Шхину) от мучений, освободить мир от страданий и скорби. Речь идет о высших силах, о четырех аспектах "силы рук", о могуществе истинного праведника (ср. с тем, что сказано о руках Моше в войне с Амалеком; "Шмот", 17:11, 12). Вот эти силы: способность поражать злодея выпущенной им же стрелой, освящение благодеяний, посвящение в мудрецы и понимание мелодий. Мощь, которой хвалятся праведники, есть способность вмешиваться в естественный ход вещей и изменять его.
      Тот, кто гордится умением возвращать выпущенные стрелы, говорит о раскаянии, ибо сила раскаяния такова, что способна аннулировать совершенные поступки. Образ стрелы, выпущенной из лука, с максимальной наглядностью иллюстрирует необратимость событий, которую преодолевает сила раскаяния. Великий праведник умеет не только останавливать на лету отравленные стрелы греха, но и извлекать их оттуда, куда они уже вонзились, причем так, что не остается следов. Десять видов стрел олицетворяют десять сфирот. Подобно десяти уровням святости существуют десять степеней скверны. Человек, гордящийся своей мощью, может, раскаявшись, победить в себе только одну из них. Лишь совершенный праведник способен справиться со всеми десятью.
      Другой аспект могущества праведника - подаяние, цдака. Понятно, что многие оказывают помощь нуждающимся. Однако раби Нахман попытался объяснить роль праведника, принимающего подаяние, когда актом милосердия оказывается не даяние, а получение. Принимая подаяние от своих приверженцев, человек, по сути, отдает им то, что получает от них. Отношения получающего с дающими подобны отношениям субботы - источника благословения - с будними днями. Хотя шесть дней труда подготавливают все необходимое для празднования субботы, именно она с ее святостью наполняет смыслом их существование и тем поддерживает его, поскольку будни освящаются служением субботе. Равным образом и тот, кто дает подаяние праведнику, тем самым наполняет смыслом свой труд и освящает будничные занятия. И потому получение в действительности оказывается даянием (доказательство этого см. в "Ликутей-Маhаран", 59) - этим объясняются, в частности, просьбы об "искуплении души", которые хасиды присоединяют к символическим суммам, посылаемым цадику.
      Другим достоинством праведника является его способность служить источником мудрости и посвящать в мудрецы других. Это посвящение восходит к тому, которым Моше удостоил Йеhошуа бин Нуна. Оно означает передачу от учителя к ученику ключей от врат мудрости вместе с умением черпать из ее глубинных источников и вести за собой других. Праведник содержит в себе меру мудрости, которую передает своим ученикам и ученикам учеников. В "Зоhаре" и других кабалистических книгах умение нащупать пульс олицетворяет способность цадика читать в сердцах, понимать, что творится в душе другого человека. Это и есть высшая мудрость, и десять видов пульса соответствуют десяти сфирот десяти ее уровням. Лишь совершенный праведник обладает абсолютной мудростью, и ему открыты десять видов пульса.
      Еще один аспект могущества цадика - власть над злыми побуждениями и страстями. Буря - это дух зла, который служит постоянным символом клипот оболочек скверны, слоев зла, облепляющего добро. Праведник умеет извлекать из этих оболочек сердцевину, которая, как уже не раз говорилось, суть вовсе не зло, а то добро, на котором зло паразитирует. Праведник умеет правильно отмерять добро, чтобы оно реализовалось должным образом. И действительно, когда говорится о мудрости Всевышнего, ее характеризует способность "давать духу меру" ("Иов", 28:25). Дух зла недаром уподоблен безудержной, всесокрушающей стихии бури, которая является злом именно из-за своей необузданности, неуправляемости. Что отличает дикое завывание бури от гармоничного звучания музыки? Только сила проявления. Она одна превращает дух разрушения в дыхание музыки. Таков секрет мелодии, известной праведнику. Десять мелодий соответствуют десяти сфирот. Только совершенному праведнику известны все мелодии, усмиряющие зло (см. об этом подробней в "Ликутей-Маhаран", 53).
      Только абсолютный праведник, в совершенстве владеющий всеми четырьмя видами сил, может излечить царскую дочь, зарубцевать раны мира, сшить разорванную ткань существования, душой которого является царская дочь. Здесь мы видим один из вариантов истории о пропавшей царевне. Царь, вожделеющий к ней, - это злодей, повелитель злых сил. Он стремится к святости, как клоп к человеку, чтобы насосаться крови, от которой раздувается зло, паразитирующее на изобилии даруемого миру блага, как сказано: "...у входа грех лежит, и влечет он тебя к себе..." ("Брейшит", 4:7). С помощью хитроумных уловок злу удается поймать в свои сети царскую дочь.
      В кабалистической литературе много говорится о том, что именно в подобном успехе зла - залог его окончательного падения. Правда, до поры до времени зло господствует над добром, однако это господство чревато для него гибельными последствиями: рано или поздно добро сбросит оковы зла и сокрушит его, как сказано: "...властвует человек над человеком во вред самому себе" ("Коhелет", 8:9). Этот стих часто цитируют кабалистические источники. Власть скверны над святостью, о которой идет речь, не безысходна. Зло действительно черпает из святости жизненные силы, но они не идут ему впрок. С каждым глотком зло становится слабее и в конце концов будет окончательно уничтожено.
      Владыка злых сил видит вещий сон о том, что соблазненная им царевна убьет его. Эта ситуация очень напоминает исход из Египта. Фараон, угнетая сынов Израиля, все больше опасался их и решил уничтожить, однако в итоге сам потерпел сокрушительное поражение. Владыка зла также начинает бояться царевны, и вместе со страхом растет его ненависть к ней, поэтому и она проникается ненавистью к нему и решает бежать. На ее пути, как и на пути сынов Израиля, встает водная преграда, и так же, как и они, царевна ожидает чуда, подобного чуду "рассечения вод".
      Застывшие водяные стены символизируют высшую мудрость, мудрость Торы, которая, как известно, уподоблена в еврейских источниках воде. В данном случае застывшие воды олицетворяют изначальную Б-жественную мудрость, как сказано о сотворении мира в мидраше: "Весь мир был водами внутри вод". Эти воды застыли, и в таком состоянии их поддерживает непрекращающееся чудо. Это чудо - ветер (или дух), постоянно веющий и удерживающий застывшие стенами воды (см. об этом подробнее в "Ликутей-Маhаран", "И пришел к фараону...", а также в трактате "Хагига", где говорится о мудрецах, посетивших сад тайной мудрости, Пардес. Там также содержится предупреждение тому, кто вступает в сад: "Только не говорите: Вода! Вода!" За водяные стены нет доступа никому, кроме избранных в своем поколении праведников. Правда, есть и такие, кому помогает проникнуть за застывшие стены не мудрость, а иное, еще более возвышенное качество - жертвенная преданность. И так же, как при исходе из Египта, воды удерживаются непрекращающимся чудом, как сказано: "...воды были им стеною по правую и по левую сторону" ("Шмот", 14:29).
      Враг преследует царскую дочь, и она в отчаянии решает броситься в воду, чтобы погибнуть, но не отдаться ему. В мире, захваченном злом, ей нет спасения, и она может рассчитывать лишь на защиту десницы, чудесным образом протянутой извне. Видя, что царевна ускользает, владыка злых сил напоследок причиняет ей самый большой вред, какой только возможен в мире: все десять стрел-грехов, смазанных десятью ядами-страстями, вонзаются в тело царевны, и она падает замертво. Но и сам царь зла гибнет, захлестнутый водами подобно фараону. О сынах Израиля рассказывает мидраш, что в Египте они пали так низко, что опустились на предпоследнюю, сорок девятую ступень скверны. Царская дочь не умерла, но яд затуманил ее сознание, она погружена в глубокий обморок. Это беспамятство изгнания, состояние духовной комы на грани смерти.
      Конец истории остался нерассказанным. Праведник должен излечить Кнесет Исраэль, возвысить Шхину до Избавления, до ее полного исцеления. Для этого необходимы все четыре рода сил, параллельные четырем мирам: Ацилут (мир сияния), Брия (мир творения), Йецира (мир созидания) и Асия (мир действия) В каждом из миров существуют все десять сфирот. Четыре мира это четыре ступени святости, каждой из которых соответствует своя "сила рук", присущая праведнику. На пути к совершенной праведности тот должен сначала пробудить в себе раскаяние ("возвращение выпущенной из лука стрелы"), затем подняться к высшей мудрости, лежащей за пределами действительности. Достичь ее можно лишь благодеянием, силой цдаки. Праведник должен суметь обратить порывы бури в дуновение мелодии, горькое сделать сладким, тьму - светом. Иными словами, он должен не только усмирить бурю, но и изменить ее природу. Важно отметить, что в рассказе шестого дня, как и в рассказе четвертого, отсутствует развязка: нищий не достигает конечной цели. Это соответствует реальному положению вещей в мире: царевна по-прежнему в бессознательном состоянии, Кнесет Исраэль или Шхина страдает от нанесенных злом ран, и праведник по сей день бьется над ее исцелением. Силу своей праведности безрукий нищий, чьи руки в действительности могучи, передает двум сиротам, которым понадобится этот дар. Раби Нахман заявляет о том, что не хочет завершать свою историю. Однако по некоторым его намекам можно догадаться о предполагаемом финале.
      Рассказ безногого нищего
      Безногий нищий должен явиться на седьмой день. Это царь Давид. О его пляске говорится в шестой главе второй книги Шмуэля. Ведь, как явствует из намека, сила этого нищего - в его пляске. Безногим же он кажется лишь в далеком от совершенства мире. Танец олицетворяет одну из сторон Геулы простую чистосердечную веру, какая была у Давида. Как сказано: "Тогда хромой поскачет, как олень" (Йешаягу, 35:6). Эта вера образует фундамент для всего последующего, для глубокой и содержательной мудрости, вырастающей из нее.
      Ноги безногого нищего оставляют следы, которые названы "следами Машиаха" и предшествуют Геуле. Кабалисты и хасиды не устают говорить о последних поколениях, чье служение "ногами" (см. об этом подробно в "Тании", раздел "Игерет hа-кодеш", послание первое, а также см. о значении танца в "Ликутей-Маhаран").
      Пара детей, воспринимающая все степени совершенства от всех пастырей Израиля, должна достичь уровня восьмого дня. Это их день, день прихода Машиаха. В этот день - восьмой день праздника Сукот, который, по сути, является самостоятельным праздником, - дети избавят царского сына от его сомнений и станут правителями всей страны. Тогда цельность и совершенство вернутся в страну вместе со старым царем, и он снова воссядет на свой престол.
      ПРИМЕЧАНИЯ.
      1. Аббревиатура ивритских слов "господин, учитель и наставник наш", служащая почетным титулом в хасидизме (прим. пер.).
      2. Так назывались противники хасидизма из числа самих евреев. На иврите это слово как раз и означает "противник" (прим. пер.)
      3. "Ликутей-Маhаран", 60, со слова "Начал..." и далее.
      4. Из авторского предисловия к "Историям о необычайном".
      5. "Иов", 19:26.
      6. См. его второе предисловие к "Историям".
      7. В книге "Ликутей-Маhаран" раби Нахман использует тот же прием: мелкие и второстепенные, на первый взгляд подробности, разбросанные здесь и там, оказываются связанными обдуманным и прочным единством, и в конце концов выясняется их важность для понимания целого, соответствующего авторскому замыслу.
      8. Образчиком своевольного обращения с текстом служит перевод Мартина Бубера. Оригинал для него не более чем трамплин для свободного полета, причем иногда Бубер уводит от авторского смысла намеренно.
      9. В нашей книге использована удачная литературная адаптация Баруха Авни (Камянова), основанная на переводе с идиш р. Авигдора Ганца. По духу (но не букве) это перевод, вернее, пересказ, максимально близкий к оригиналу, однако он далеко не дословный, что обусловлено колоссальными культурными различиями и полной неизведанностью еврейской культуры для русского литературного языка (прим. пер.).
      10. Такая ситуация была вообще в большой мере характерна для еврейской диаспоры. Языком письменности, официальных документов, философии и поэзии оставался иврит, вышедший из употребления в качестве разговорного языка. Несовпадение устной речи с письменным языком приводило к тому, что запись текста включала элемент перевода (прим. пер.).
      11. Йехезкель, 8:12 и далее.
      12. См. Йешаяhу 45:15.
      13. "Теhилим", 18:12.
      14. Йешаяhу, 52:8.
      15. "Мишлей". 5:5.
      16. Ср. слова раби Акивы о любви Всевышнего к Израилю "...дороги Б-гу сыны Израиля, названные сынами Всевышнего" ("Авот", 3:14).
      17. Сфирот Хохма ("Мудрость") и Бина ("Постижение") уподобляют отцу и матери.
      18. У этого образа также немало параллелей. В Гмаре сказано, что после Б-га следует благоговеть перед мудрецами Торы. "Кто царь? Законоучитель" - и т. п.
      19. Ср. " ...в хаосе и вое пустыни " ("Дварим", 32:10), "...к Азазелю в пустыню" (Ваикра", 16:10).
      20. В том и другом случае тема бессонных аскетических бдений перекликается с траурными молитвами и ограничениями, установленными после разрушения Храма. Первоначально скорбящие о Сионе воздерживались от любых удовольствии, чтобы не прерывать траур. Со временем, однако, траурные обычаи были облегчены, однако отказ от вина, особенно перед Девятым ава, днем скорби, который, согласно многим преданиям, считается также днем начала Избавления, оставался в силе.
      21. Ср. с "Тикун хацот", в частности, с "Тикун Рахель" (траурные молитвы, о которых речь шла выше. - Прим. пер.). "Тикун Рахель" посвящена скорби Шхины о своем изгнании, эту молитву читают по ночам, бодрствуя.
      22. Йехезкель, 20:35.
      23. Мир действия, мир созидания и мир творения (прим. пер.).
      24. Йешаяhу, 63:4.
      25. Зхарья, 3:7.
      26. На этой стадии завершаются неудачей продолжительные и отчаянные поиски Геулы, попытки освободить Шхину из изгнания, предпринятые множеством людей, чей горький опыт напоминает попытку воздержания в последний день, не удавшуюся главному герою истории.
      27. Машиах бен Йосеф - предтеча Машиаха бен Давида, к приходу которого Машиах бен Йосеф должен подготовить мир (прим. пер.).
      28. Талмуд, трактат "Сота", 49б.
      29. Ям Суф (Красное море), Мара, Эйлим, Рефидим, Мей-Мерива, Беэр и Ярден (Иордан).
      30. На иврите "семь" - "шева" и "клятва верности" - "швуа" имеют одинаковый корневой состав, что этимологически сближает их: ср. в "Брейшит", 26:24-34, союз Ицхака с Авимелехом в Беэр-Шеве (прим. пер.).
      31. "Избавитель" (христианские реминисценции не позволяют воспользоваться более точным "Спаситель") - одно из Имен Всевышнего, хотя так же называют Машиаха и (как и по-русски) любого, кто выручил ближнего из беды. В библейскую эпоху словом гоэль называли близкого родственника, на котором лежала обязанность поддержать разорившегося сородича, выкупив его имущество, именно в таком качестве это слово употребляется в Пятикнижии (прим пер.).
      32. Связь между Моше и Машиахом издавна отмечается во многих источниках, она объединяет обоих избавителей в продолжении рассказа, см. об этом также "Ликутей Маhаран".
      33. Талмуд, трактат "Хагига", гл. "Не учат ".
      34. Пардес - "плодовый сад", образное название учения Кабалы (прим. пер.).
      35. На арамейском языке буквально "другая сторона", "изнанка" добра (прим. пер.).
      36. Торговцем прикидывается Сатан и в беседах раби Нахмана, а также в истории "Об одном раввине и его единственном сыне".
      37. См. Йешаяhу, гл. 3.
      38. На иврите слова "матрос" и "царь" очень близки по звучанию (прим. пер.).
      39. Не случайно в траурных молитвах Девятого ава скитания изгнанников из Иерусалима уподоблены скитаниям Исхода.
      40. См. Йехезкель, 20:35.
      41. К такой интерпретации подводит изучение кабалистических рассуждений, отталкивающихся от стиха "когда человек властвует над человеком во вред ему" ("Коhелет", 8:9).
      42. Малахи, 3:23, 24.
      43. Этому вопросу в литературе хасидизма уделено много внимания. Особенно подробно он освещен в труде раби Шнеура-Залмана из Ляд "Тания".
      44. "Дварим", 14:1.
      45. См. об этом в "Тании", где горечь внутренней неудовлетворенности получает положительную оценку как движущая сила душевной деятельности, в противоположность унынию и печали с их подавляющим воздействием.
      46. О символическом значении ухода из населенного мира см. комм. к истории "Бааль Тфила".
      47. См. "Мишлей", 9:5: "Идите, ешьте хлеб мой" [- восклицает Премудрость].
      48. "Коhелет", 10:6, 7.
      49. В другом месте раби Нахман объясняет, что "солнце каждый день создает луне новое одеяние, и само собой, что всякий раз образуются новые отношения между изливающим эманацию и воспринимающими ее, они и есть то "новое одеяние", которое создает солнце".
      50. Ср. с "Песнью созданий", зверей и птиц в "Перек шира".
      51. См. в "Мидраш раба" об обязанности человека продолжить труд творения мира, нуждающийся в завершении.
      52. О том, что это самый глубокий раздел Кабалы, см. трактат "Хагига".
      53. Йехезкель, гл. 1.
      54. Йешаяhу, 6:1.
      55. См. "Млахим II", гл. 4.
      56. Йешаягу, гл. 11.
      ПРИЛОЖЕНИЕ
      ХАСИДИЗМ И ПСИХОАНАЛИЗ
      Точка соприкосновения
      Сама идея сопоставления этих понятий может показаться экстравагантной. И в самом деле, что между ними может быть общего? Хасидизм - религиозное еврейское мистическое движение, соответственно этому мотивированное, со специфическими внешними проявлениями, а психоанализ - научная теория, подчеркнуто не религиозная, если не антирелигиозная (это относится ко всем ее школам, за исключением, может быть, Юнга).
      Однако диссонанс возникает не только в силу обратных тенденций - не менее явственно вырисовываются и различия в подходах. Хасидизм ни в коей мере не является психотерапевтическим методом, не является он и философской школой в западноевропейском понимании этого слова - скрупулезно разработанной и систематизированной. Его откровения, не являясь элементами некой гармоничной конструкции, возникают спонтанно, в постоянном противоборстве души с житейскими проблемами. А психоанализ, несмотря на все обилие гипотетических идей, блестящую игру интеллекта и поистине безграничное воображение его адептов, считается, тем не менее, научной дисциплиной. Психоаналитик числится ученым уже потому, что, стремясь к научному изложению своих формулировок и постулатов, создает стройные системы, понятные другим. В ходе исследования он формирует образы или искусственные модели человеческого сознания, которые, насколько это возможно, соответствовали бы реальности. Хасидизм, с его принципиальным отрицанием шаблонов и формализма там, где речь идет о человеческой душе, никогда не стремился к систематизации собственных подходов, к обобщающим определениям. Ни в одной из многочисленных книг по хасидизму мы не найдем систематического анализа или цельного описания психики человека, нам предлагают лишь отрывочные, но блестящие замечания. И хотя глубина прозрения и сила этих откровений позволяют проникнуть в самую суть проблемы, практически никогда не ставится цель создать всеобъемлющую модель. Даже "Тания", наиболее последовательная и упорядоченная из книг по хасидизму, занимающихся проблемами человеческой души, - лишь поначалу предстает всеохватывающей системой, но при более внимательном изучении и она оказывается сборником различных сентенций и ответов на вопросы личного характера (об этом, впрочем, говорится в предисловии автора).
      На первый взгляд, эти более чем существенные различия делают нелепым любое сравнение психоанализа и хасидизма. Поскольку у них нет точек соприкосновения, их сопоставление лишено смысла, как и во всех случаях, когда сравнивают несовместимые понятия (например, тьма и сладость). Но, тем не менее, можно постараться найти способ взаимодействия даже для столь несходных систем, используя одну из них в качестве основной, а вторую - вспомогательной. Подобное сочетание позволило бы раскрыть множество полезных и неожиданных свойств в каждой из них.
      Если избрать психоанализ в качестве основного инструмента познания человеческой личности, то хасидизм представит дополнительные возможности для осмысления и анализа, позволит по-новому оценить научные открытия и наблюдения. Возможен и другой вариант: избрать в качестве основы хасидизм, позаимствовав у психоанализа его терминологию и методы исследования.
      На сегодняшний день существуют множество книг по хасидизму, посвященных самым разнообразным темам: толкованию Священного Писания, практическому законодательству, миссии человека в мире, его душе, поведению и т.д. Однако до сих пор, должно быть, в силу существующего предубеждения, ни одна из них не использовала возможности, которые предоставляет психоанализ.
      Бессознательное
      Исходной посылкой психоанализа явилось, безусловно, признание формирующей роли бессознательного в становлении личности. Положение, согласно которому в душе человека протекают различные психические процессы, которые, являясь неосознанными, тем не менее, оказывают влияние на его развитие, стало фундаментальным для всех школ психоанализа.
      И до Фрейда людям в принципе было известно о существовании бессознательного. Хасидские источники также свидетельствуют о том, что в душе человека протекают бессознательные процессы. Многочисленные разрозненные высказывания по этому поводу выдержаны в характерной для хасидизма манере: с одной стороны, их отличает предельная глубина и ясность мысли, а с другой - отсутствие стремления свести эти идеи в упорядоченную систему.
      Приведем пример. В книге Брейшит Авраhаму и Саре возвещают о предстоящем, несмотря на их преклонный возраст, рождении сына. Реакция Сары такова: И рассмеялась Сара про себя... (18:12). Впоследствии, когда Творец порицает ее за маловерие, она утверждает: ...Не смеялась я... (там же, 18:15). Могла ли Сара, будучи праведницей, солгать Творцу? Гурский Ребе, автор книги Сфат-эмет, объясняет слова про себя следующим образом: Сара смеялась, сама того не осознавая.
      Информация о бессознательном не ограничивается в хасидизме, и в иудаизме вообще, несколькими отрывочными сведениями. Однако, не прибегая к применяемым в психоанализе методологии и терминам, мы не смогли бы создать цельную картину. Значимость такого заимствования для хасидизма неоспорима: возможность использования одолженного у научных дисциплин системного подхода позволяет, обобщив выработанные идеи и концепции, создать цельную картину человеческого сознания.
      Еврейское законодательство подразделяет нарушения закона на три категории, каждая из которых предполагает иной уровень ответственности человека:
      задон - сознательное преступление, совершенное со злым умыслом и с пониманием меры своей ответственности за него;
      шгага - неумышленный проступок, допущенный по невнимательности, по забывчивости или по ошибке;
      онес - прегрешение, совершенное по принуждению со стороны людей или обстоятельств.
      По закону человек несет полную ответственность только за умышленный, преднамеренный грех, и освобожден от наказания за грех, совершенный по принуждению. Что касается неумышленного греха, то подход к нему амбивалентен: несмотря на то, что человек не предстает за него перед судом, он, тем не менее, принести искупительную жертву и раскаяться в содеянном. Признавая разницу между умышленным и непреднамеренным преступлением, еврейский закон утверждает, что забывчивость или невнимание не являются абсолютным оправданием. Обязательность жертвоприношения и раскаяния свидетельствует о том, что некий уровень ответственности существует даже в том случае, когда грех совершен неумышленно и человек не собирался противопоставлять свое желание воле Творца. Наиболее полное объяснение этому подходу возможно с помощью терминологии и понятий, выработанных психоанализом.
      Итак, непреднамеренное нарушение закона совершается без участия рассудка. Вместе с тем человек несет за него определенную ответственность, поскольку некий уровень разума (на языке психоанализа бессознательное) продолжает функционировать и при невнимательности или забывчивости. И хотя подсознание неподсудно, человек должен оправдаться перед Творцом, поскольку неумышленный грех является своего рода индикатором подспудных стремлений его души. По этому поводу мидраш говорит: Совершивший непреднамеренный грех должен сокрушаться не о нем, а о тех грехах, которые он повлечет за собой. Иначе говоря, проступок такого рода становится выражением подлинных наклонностей человека, свидетельствует о его внутреннем несовершенстве.