На другом берегу (сборник)

Надежда Никитина

На другом берегу (сборник)

www.napisanoperom.ru

Все права защищены. Никакая часть данной книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме без письменного разрешения правообладателя.

© Н.Никитина, 2013

© ООО «Написано пером», 2013

На другом берегу

Утро было ясным. Трава уже высохла от росы. Настя сидела на дедовой куртке и грызла яблоко. Рядом валялась недочитанная книжка по школьной программе. Читать было лень. Дед не обращал внимания на то, что Настя отлынивает от чтения. Он смотрел на свой неподвижный поплавок.

– Дед, а что там такое?

– Где?

– Да вон, черные столбы на берегу.

Дед хотел было отмахнуться, но любовь к внучке взяла верх. Он воткнул удочку в песок, присел к Насте и взял из пакета с перекусом еще одно яблоко.

– Здесь стоял мост. Эти черные сваи – остатки моста. Построили его немцы во время войны. Не сами, конечно. Военнопленных согнали. А перед наступлением наших мост разбомбили.

– И на той стороне такие сваи есть?

– В том-то и дело, что нет. Мы давно весь берег облазили. Нет на том берегу никаких намеков на строение. И дорог, как ты видишь, нет ни с той, ни с другой стороны.

– Зачем тогда мост, если нет дорог? Может, это была баня или ангар для лодок?

Дед усмехнулся. Настя хитрила. Она была сообразительной девчонкой и видела, что остатки строения принадлежали именно мосту. Ей просто была интересна тема разговора. Дед оглянулся на поплавок и продолжил.

– Мост был секретный. Местное население сюда не подпускали. Военнопленных, участвующих в строительстве, расстреляли. Но интересней всего другое. После прихода наших, лет через десять после войны, мост пытались восстановить.

– Зачем?

– Никто не знает. Работы тоже велись в строгой секретности. Команда строителей из пяти человек жила в том здании, где сейчас ваш школьный интернат. Люди эти исчезли. У моста даже стояла сторожка, где дежурил военный. Жителям сказали, что в том районе могут оказаться снаряды и поэтому ходить туда нельзя. Потом пост сняли, но место долго считалось нехорошим. И рыба не клюет.

– Клюет, дед!

– А, черт!

Дед по-кошачьи метнулся к удочке.

Настя легла на бок и стала разглядывать старые опоры сгоревшего моста. Ей даже показалось, что она видит перила и переброшенный с того берега брус, что над серединой реки клубится туман, но тут она заснула, завернувшись в просторную теплую куртку дедушки.

Настя нехотя открыла глаза. Она проспала свой завтрак и макияж. Давно надо было встать, но во сне было так тепло и хорошо, что в действительность возвращаться не хотелось. Неподвижно посидела на кровати перед решающим рывком, тупо смотря на минутную стрелку настенных часов. Когда та стала в позицию «без пятнадцати», она сделала, наконец, решающий рывок к стулу с одеждой. Дежурные джинсы да свитер на мгновенье обожгли холодом, но привычно адаптировались. Согрелись сами от Настиного тепла и стали в ответ согревать хозяйку. На автомате схватив сумку с кошельком, накинув ветровку и закрыв квартиру, она торопливым шагом вышла на короткую протоптанную дорожку к автобусной остановке. Сегодня дорожка сухая, сосредотачиваться на преодолении луж не нужно, можно по дороге обдумать приснившееся.

В ее жизни не было дедушек, прадедушек, отца, брата. Муж был – недолго, но и этого ей хватило. Такая вот сложилась «женская» семья. Оба прадеда не вернулись с войны. Один погиб в первый месяц войны где-то в этих местах. Второй – в последний месяц на подступах к Берлину. Дед по линии отца умер давно, а про второго, по линии матери, она никогда не слышала, потому что бабушка про мужа не рассказывала. Был ли у нее вообще муж? Отца они с мамой похоронили, когда Настя училась в третьем классе. Он долго болел, в памяти остались его твердая мужская ладонь, которой он гладил ее по голове, да глаза – внимательные и очень усталые.

Настя была поздним ребенком. Мама считала своим долгом сделать для дочери все, что принято, работала на заводе в две смены, чтобы скопить ей денег на учебу. А Настя вместо учебы выскочила замуж. Через два года разошлись. Жить осталась в старой крохотной квартирке, которую мама оставила им с мужем после свадьбы. Дом старого фонда доживал на окраине городка. Из благоустройства – холодная вода, отопление да туалет – не с канализацией, а старый – с колодцем, на улице, который чистила специальная машина с неприличным в народе названием. Настя была рада и такому. В соседних домах стояли грязные общественные кабинки.

Смешно, конечно, работать на ТЭЦ, подавать горячую воду всему городу, а самой греть ее в тазике на газовой плите. Общественную баню она ненавидела. Мылась у мамы в ее ветеранской квартире, хотя добираться туда было далеко и неудобно.

А жить с мамой она не могла. Ходила к ней, делала уколы и массажи, слушала ее разговоры, но жить хотела только у себя. Дома можно было послоняться по комнате без дела, и никто не окрикнет: «Делать тебе разве нечего?» Можно было позволить себе вот так вот поздно вскочить с кровати, чтобы тебя никто не тормошил и не отрывал от сна. К своим снам Настя с детства относилась бережно. У нее было два вида памяти – одна обычная, другая – та, что во сне. Во сне она вспоминала то, что видела с трех лет. А может, раньше? Даже маленькой она никогда не рассказывала своих снов. И ей всегда хотелось найти те места, которые она видела. Иногда она понимала, что объекты сна должны находиться вот здесь, но в действительности место было немного не таким. Например, их река.

Вода в ней грязно-желтая, берега заболочены, к тому же вода издавала запах гнили и многочисленных свалок, которые стихийно возникали вокруг городка в последнее время. Во сне река шире и глубже, с прозрачной водой и красивыми берегами. Вдоль берега – кудрявые деревья и густая трава. Кромка берега – желтый песок. На дне блестят камешки и ходят рыбьи мальки. Пахнет свежестью. Слышны соловьи. Только остатки старого моста торчат как нечто лишнее. Впрочем, мост во снах появился не сразу.

Тряска в переполненном автобусе. Проходная. Показать пропуск. Через асфальтированную площадь – в цех. Из шкафчика достать черный комбинезон (постирать бы!), старые кроссовки. Теперь – к ведомостям. Заспанный сменщик, показывая документацию, ткнул карандашом на цифру времени промывки фильтров.

– Слушай, – не выдержала Настя, – ну хоть этот ты мог бы сам промыть?! Посмотри, какое время переработки.

– Ну, Насть, не обижайся. Вчера к ночи бутылочку раздавили. Так сморило. Старею, видно.

– Что праздновали?

– Юрка в отпуск уходит. Промоешь, прям счас? Да? Я твой должник.

Сменщик ручкой поставил в ведомости другое – нужное – время и скрылся за дверью раздевалки. Настя только вздохнула. Вода, которая проходила сквозь фильтры, поступала на котел ТЭЦ. Начальник цеха за такое отношение мог взгреть по первое число. На промывку фильтра уходило примерно полчаса. Только именно этот, последний в цеху фильтр Настя не любила. Что задвижки на нем были тугие – полбеды. После подачи воды трехметровая махина начинала трястись, как припадочная. Того и гляди разорвет.

С фильтрами провозилась часа два. Только присела, как аппаратчик другой линии Андрей позвал к телефону. Настя пошла к столу начальника смены Елены Петровны, которая протягивала ей трубку телефона.

– Настя! – закричала мать так, что обернулись Андрей, еще одна аппаратчица Аня и Петровна. – Ты сегодня на дежурстве? Ты освободишься когда?

– Да как всегда, мама, в двенадцать. Зайти не смогу – поздно, устану.

– Так завтра ж у тебя выходной.

– Завтра зайду.

Настя поморщилась, немного отнесла телефон от лица. Андрей улыбался во весь рот и откровенно наслаждался ситуацией.

– Ты утром зайди в школьный интернат. Звонила из деревни тетя Нюра. У нее Светка закончила девять классов, а дальше у них не учат. Так ее в наш школьный интернат поселяют. Нюра девчонку хотела сама отвезти и устроить, так тут ее Васька запил. Скотину оставить не на кого. Светка сама уехала, а как устроилась – не звонит. Сходи, доченька, посмотри, как там она. Может, скучает, так возьми переночевать на первое время. Хоть дальняя, да родня. Я обещала Нюре.

– Мам, ты хоть меня бы сначала спросила перед тем, как обещать.

– А чего у тебя там – семеро по лавкам? Или ты замуж засобиралась?

– А вдруг?

– Одного раза хватит. Забыла, как намучались?

– Да ладно, схожу. Пока, мам. Нас ругают за личные разговоры. И работа стоит.

Настя торопливо нажала на рычаг телефона, боясь, как бы мать громогласно не начала перечислять подробности ее недолгой семейной жизни. Андрей, глотавший минералку, подвинул ей налитый стакан:

– Работай, подруга.

Петровна неодобрительно покачала головой.

– Всем некогда с мамой поговорить. Состаритесь – поймете, как обидно, когда от вас отмахиваются.

– А чего она такого сказала, Петровна? – возмутился Андрей. – Ей тоже жить надо.

– А кто вам жить не дает? – не унималась Петровна. – Жизнь – это что? Это работа и забота о близких.

– Работа, работа, – цинично процедил Андрей, который запивал минералкой соленые сухарики. – С детства только и слышишь. А для чего работаем? Не к столу будь сказано, на унитаз.

– На глотку свою вы работаете.

– И на глотку тоже. А почему нет? Хоть какое-то удовольствие. Водка да бабы. Других не вижу. Правда, Аня?

Аня отвернулась. Она работала недавно и еще не привыкла к полуприличным шуткам Андрея.

– Учиться нужно, – назидательно заметила Петровна.

– Зачем?

Петровна замялась. Она выучила сына, помогла ему купить квартиру в большом городе. Тот женился, родил двоих пацанов, потом спился, развелся с женой, за копейки разрешил выкупить ей квартиру, а сам вернулся на шею к матери. Мать искала ему работу, он держался два-три месяца, потом срывался и его увольняли. Петровна во всем винила невестку, но к каждому празднику, прикусив свой острый язык, возила ей гостинцы для внуков.

Остаток смены Петровна с Андреем вяло переругивались. Поводом послужил слив кислотной воды в реку. Вода, подаваемая на котел, проходила три степени очистки и по технологии должна была быть нейтральной, чтобы не вызывать коррозию дорогостоящего оборудования. Проходя через одни фильтры, вода отдавала свои кислотные примеси, через другие – щелочные. Фильтры периодически промывались. Вода после промывки собиралась в две емкости. Спускать их содержимое в реку можно было только одновременно, потому что одно служило нейтрализатором другого. Андрей не стал ждать, когда заполнится вторая емкость.

– Если ты такая принципиальная, Петровна, то почему смолчала при приемке смены? Ты смолчала, Настя смолчала, все хотят быть добрыми, а я виноват.

– Часть бы спустил. На часть бы щелочи хватило.

– А мне больше делать нечего, как два раза одним и тем же заниматься.

– А рыбу тебе кислотой губить не жалко?

– Мне как раз и жалко. Я же рыбак. А тебе что, Петровна? Ну что ты, ей-богу?! Как будто я один этим грешу!

Смена тянулась медленно. К концу смены, когда из цеха ушло начальство и ремонтники, помирившиеся Петровна с Андреем перекинулись в дурачка. Петровна взяла реванш, оставив Андрея дурачком три раза подряд. Настя никогда с ними не играла, хотя им так не хватало третьего. Ей было скучно играть в карты. Аня за карты не садилась, каждую свободную минуту доставала учебник. Бедная девочка переживала крушение своих планов поступления в вуз.

Домой пришлось добираться дальней дорогой, так как пользоваться тропинкой в темное время Настя не решалась. Мать намертво запугала ее в детстве разными нехорошими случаями.

Постель осталась неубранной еще с утра. Сварив пару сосисок, она проглотила их под вечерние новости с недочитанным детективом и задремала. Ей хотелось увидеть продолжение сна про рыбалку с дедушкой, но не удалось. Сны редко приходили по заказу.

Набережная ярко освещалась солнцем. Лето в самом разгаре. На берегу реки красивые загорелые ребята играли в мяч. Настя тоже была высокой, стройной, красивой и загорелой. На ее плечи волной спускались блестящие светлые волосы. Рядом с ней постоянно маячил рослый черноглазый парень. Вот он подает ей руку, когда они всей ватагой прыгают в моторную лодку, садится рядом, касаясь теплым плечом. Компания весело кричит. Брызги летят во все стороны.

Они доезжают до небольшого выступа с остатками старого моста. Им кажется забавным повисеть на перекладинах. Выступ моста – как утес над рекой. Настя стоит на этом утесе. Внизу смеются парни и девчонки, а тот, кому она очень нравится, машет ей рукой. Он так восхищен ею, что в ответ на это восхищение хочется сделать что-то необычное.

Настя отчетливо видит перед собой перила моста и брус под ногами, который перекинут через реку. Она пробует его ногой – держится прочно. Приставными шагами она легко и грациозно начинает передвигаться. Внизу одобрительно кричат. Идти интересно. Река широкая, как озеро. Кажется, водопад внизу. Все равно не страшно. На том берегу уже виден второй остаток моста.

Она проснулась от звука телевизора, который забыла выключить на ночь. Мать бы отругала. Кстати, о просьбе матери. Назовем это просьбой. Нужно заглянуть к Светке, посмотреть, как та устроилась, и отчитаться перед матерью и тетей.

Настя не любила Светку. Тетя Нюра – добрая и чуткая, вырастила свою младшую дочь совершенно беспардонной особой. Светка, бывая в гостях, позволяла себе залезать в ящики стола, открывать шкаф и холодильник, рыться в чужих тетрадях и косметике.

Настин отец приходился тете Нюре старшим двоюродным братом, но он давно умер, а мама вообще была ей чужой. И все-таки она поддерживала отношения с родственниками отца в память о нем. Отец любил вспоминать свои деревенские корни и навещал родные места. Нюра с мужем Василием его принимали когда-то, а теперь пользовались ответным гостеприимством его семьи.

Настя подмела комнату, заправила кровать, прошлась по дому, отправляя на свои места разбросанные вещи. Нужно было привести квартиру в порядок на тот случай, если придется привести Светку на обед. О ночлеге она собиралась сразу поставить вопрос ребром. Ночевать Света должна в интернате. У Насти сменная работа, в том числе – ночная. Нужно хоть торт купить в магазине.

Оделась, подошла к зеркалу. Оттуда на нее взглянула низкорослая и плотная девушка с короткой стрижкой. Глаза – маленькие, брови – белесые, губы невзрачные. Она вспомнила себя настоящую – какой была во сне, какой ощущала себя внутри. Что-то она упустила сегодня важное. Ах, да! У моста все-таки есть окончание на другом берегу!

Ай, какой же нахалкой была эта Светка! Приехала два дня назад, успела обежать все магазины и побывать на дискотеке, а матери позвонить не удосужилась. Хорошо еще, что единственная школа с интернатом находилась на краю города. Можно только представить, как бы эта девчонка «зажигала» в центре!

– Ты что за два дня матери не позвонила?

– А чего говорить-то? Занятия только завтра начнутся. Завтра бы и позвонила.

– Так трудно номер набрать?

– Да не люблю я нашу соседку. Звонить-то ей придется. Я говорила своим: «Оставьте себе этот телефон. Купите мне новую модель». Каждый день могли бы созваниваться.

– Так ты их наказываешь, что ли?! – ужаснулась Настя.

– Они сами себя наказывают своей экономией.

– И для кого ж они, интересно, экономят?

Светка нетерпеливо соскочила с заправленной кровати и начала перебирать на тумбочке всякую мелочь.

– А ты думаешь – для меня? Не волнуйся. Все копится и отсылается Толику с его грымзой.

Уставшая стоять на пороге Настя без приглашения шагнула к железной кровати и присела на нее, потому что стульев в комнате не было. Торт поставила на тумбочку – стола тоже не было. Парты для занятий размещались в комнате в конце коридора.

– А я слышала, что твоему брату помогают выплатить кредит за покупку квартиры с тем условием, чтобы он тебя взял после школы.

– Пообещать все можно. Ты бы видела, как его жена на меня смотрит.

Настя чуть не ляпнула:

– Неужели хуже меня?

Ей стало смешно от этого, и она смягчилась. Хорошо еще, что Светка не думала о переселении к ней. Ее, похоже, устраивала вольная общага. В дверь заглянула старая воспитательница.

– Вы родственница Светы? Сестра?

– Двоюродная.

– Понятно. Все равно, придется сказать вам. Денег на ремонт интерната нам в этом году отпустили мало. Все, что было, потратили на пожарную сигнализацию и огнетушители. Хотелось бы сделать косметический ремонт. Осень теплая. Дети из ближних деревень еще месяц будут ездить ночевать домой. Одна-две комнаты будут по очереди свободны. Наши нянечки могли бы быстро поклеить обои, если бы родители скинулись. Ну посмотрите, старые обои от стенки отстают.

Женщина потянула кусок обоев, приставших друг к другу, и открыла старые доски. На темной поверхности мелькнул рисунок. Две буквы «Г» с косой перекладиной смотрели навстречу друг другу и соединялись пунктирной линией.

– Что это у вас? – вкрадчиво спросила Настя.

Воспитательница вгляделась в рисунок.

– Не знаю. Похоже на мост. Давно кто-то нацарапал.

– А что, это здание старое?

– Старое, еще послевоенное. Казарма бывшая. Город наш был небольшим поселком. Мы все почти друг друга знали. Казарма стояла в центре. А как здесь ТЭЦ и фабрика появились, жилые дома стали строить на другом берегу реки. А здесь так – что осталось. Все снести обещают.

– Разве у нас была воинская часть? – Настя постаралась вернуть разговор в прежнее русло.

– Где их после войны не было! Это же приграничная территория. В казармах жили не только военные, но и гражданские. Другого жилья не было. А здесь, кажется, жили инженеры. Ваше лицо мне знакомо. Ваша фамилия, случайно, не Смирнова?

– Моя – нет. Но моя бабушка была Смирновой. Она умерла. Вы ее знали?

Насте показалось, что собеседница или не хочет продолжать разговор, или боится сказать лишнее.

– Жаль. А мама ваша жива?

– Да.

– Тогда пусть ваша мама расскажет вам об этой группе. От бабушки должна была слышать. А я мало что знаю. Так вы передайте родственникам девочки насчет ремонта.

Она поторопилась выйти из комнаты. Света пошла закрывать за ней плохо прилегающую к косяку дверь, и Настя успела потихоньку от них заснять старый рисунок на мобильный телефон.

Значит, ее дедушка из сна был прав. Здесь жили военные секретной части, которые пытались восстановить мост.

В середине сентября пришло приглашение на свадьбу от школьной подруги Оли. Настя посмотрела на дату свадьбы и дату отправки письма. Нет, не ждала ее Оля, а просто не удержалась, чтобы не похвастаться. Между строчек сообщала, что поступила в институт, что учиться будет на дневном, поскольку муж может позволить себе содержание неработающей жены.

«Ты догадываешься, конечно, кто будет моим мужем?! Да, это Володя! Очень хочется, чтобы ты увидела, как мы смотримся вдвоем. На тот случай, если ты все же не сможешь приехать, желаю и тебе жить такими же земными радостями, а не витать в облаках. Целую. Летом увидимся».

Володя-старшеклассник нравился им обеим. Только Настя мечтала о красивом мальчике, а Оля действовала. Володя на них, малолеток, не смотрел. Оля познакомилась с его матерью, напросилась учиться у той рукоделию, стала бывать в семье. Там она вела себя скромно, совсем не так, как в классе или во дворе.

Володя поступил в военное училище, Настя мысленно с ним простилась, а Оля – нет. Рано научившись строить глазки, она кокетничала со всеми подряд. И с Настиным женихом, когда тот появился – просто так, из спортивного интереса. После школы она поехала учиться, а мама Володи попросила сына встретить и провести по незнакомому городу землячку. Поступить – не поступила, но осталась готовиться.

Настроение у Насти испортилось настолько, что она неделю запрещала себе думать о мостах и перилах, заводила громкий будильник, чтобы просыпаться с некоторым испугом и забывать сны. Она вскакивала сразу после пробуждения и шла жить реальной жизнью. Она согласилась принять у себя дома разведенную приятельницу со знакомыми мальчиками. Та мальчиков пригласить не могла – жила с бабушкой и маленькой дочкой.

«Мальчики» оказались тридцатилетние, перезревшие. Принесли вина, не водки, подчеркивая этим уважение к компании. Насте стало скучно с первой же рюмки. Она с трудом выдержала час общения и, уговорив компанию проветриться, убежала от них через десять минут, сославшись на необходимость выспаться перед утренней сменой.

Эта была смена, которой она наслаждалась, так ей надоели разговоры «за знакомство». Андрей с Петровной, а тем более Аня, не лезли в душу. За время их совместной работы все было уже выговорено. Разве что новая сплетня да поддразнивание Андрея возбуждали справедливую Петровну.

Но ничто хорошее не длится долго. Подходя к дому после смены, она увидела маячившего на крыльце «мальчика» и вовремя повернула обратно к остановке. Из автобуса позвонила маме, что приедет ночевать, потому что очень хочет принять ванную.

Бывший муж подошел совсем близко. Стало страшно, как в тот вечер, когда он первый раз ударил ее.

Она пробовала отбиваться, просить, но его стеклянные глаза выражали только одно – удовольствие от ее унижения. Наутро он просил прощения, но после первой же рюмки все повторялось – сначала вульгарные, пьяные ласки, потом побои. Настя пробовала терпеть ласки, пробовала пресекать их – результат был один. Споить его до такой степени, чтобы он заснул, было невозможно. Она научилась сворачиваться в клубок, защищая лицо от синяков. Заметив это, он силой отдирал от лица ее руки и бил в глаза, в нос, в губы.

Расставание было тяжелым. Настя пряталась у мамы, не пытаясь делить имущество. От мамы тоже хотелось сбежать, потому что вместо утешений та причитала о том, как предупреждала, как не хотела, как знала, чем кончится этот скоропалительный брак. Настя приходила к ней с работы и падала в постель. Именно в то время ей впервые приснился другой город, в котором, кроме женщин, жили добрые и сильные мужчины – дедушка, отец, красивый смуглый парень.

Помог случай. Перед разводом муж подрался, попал под статью. Квартира осталась за ней. Развод дали легко. Она узнала, что на зону к нему ездит другая женщина – его первая любовь. У той в деревне был хороший дом, хозяйство и ребенок от первого брака.

Сейчас ее бывший муж был рядом, нехорошо улыбался и тянулся к ней. Настя побежала по пустой улице. Он настигал ее, хватал за руки. Она вырывалась и бежала дальше, пока дорогу не преградила река. Настя поняла, где ее спасенье. Опоры моста стояли на своем месте. Она вскарабкалась вверх, не чувствуя усталости, и тут похолодела от ужаса. На выступе не было ни перил, ни перекидного бревна. Внизу зияла черная пропасть.

– Почему ты копаешься в моих вещах без спроса? – строго спросила мать, появившись на пороге маленькой комнаты, которая во время развода была Настиной. Настя, не оправившаяся от кошмарного сна, вскрикнула от неожиданности и с досадой ответила:

– Смотрю фотографии. Здесь мои тоже есть.

– Умру, можешь копаться, где хочешь. А пока я жива, пусть все лежит, как я привыкла.

– Мам, ты живи, сколько хочешь. Я только посмотрю и положу на место.

– Ты что ищешь-то, скажи, не темни. Я же вижу.

Мама была женщиной проницательной. Чтобы ее обмануть, надо было придумать версию заранее. Придется сказать правду.

– Я хочу найти фотографию бабушкиного мужа. У нас она есть?

– Не знаю. А тебе зачем?

– Мама, ты хочешь сказать, что не знаешь, есть ли в доме фотография твоего родного отца? Если тебе не интересно, то мне – очень.

Мать присела к ящику с фотографиями. Лицо у нее было растерянным. Сейчас заберет ящик и спрячет.

– Твоя бабушка не любила о нем говорить.

– Даже с тобой?

– Перед самой смертью стала вспоминать. Только непонятно уже было, где правда, где бред. А как боялась! Все просила, чтоб никому ни слова.

– Столько лет прошло. Они оба уже умерли. Чего скрывать теперь? Чего бояться?

Мама нахмурилась:

– Это вы теперь такие смелые. У нас соседка со второго этажа девчонкой в Германии батрачила. Когда немцы начали компенсацию платить, она ни в какие списки себя включить не дала. До самой смерти ни копейки не получила. Боюсь, говорила, что по этим спискам потом отвечать придется.

– Не пугай меня. Дед во время войны был подростком. Ты родилась после войны, стало быть – не от немца. Ну, признавайся, кем дед был? Женатым, что ли? Бросил вас?

Мама осторожно приподняла пласт старых фотографий и вынула маленький пакетик. Оттуда достала черно-белое изображение человека в форме, сфотографированного на документы, и подала ей. Настя вгляделась в выцветший снимок. Широкий лоб, волосы, зачесанные назад, строгий официальный взгляд и, кажется, добрые глаза. Обычное русское лицо. Вспомнить лицо из своих снов и сравнить с этим не удавалось. Память дневная и ночная совмещаться никак не хотели.

– Похожа я на него? – неожиданно спросила мама.

Настя виновато посмотрела на маму. Мама улыбалась. У нее разгладились морщины и глаза помолодели.

– Да, мама, очень похожа, – наугад ответила Настя.

– И твоя бабушка тоже так говорила.

– А ты его не помнишь?

– Откуда? Я родилась уже без него.

– Так куда он делся?

– Пропал он. Странная история. После войны у нас в городе появился небольшой отряд военных. Командир отряда вроде был известным инженером. Без охраны не появлялся. Дед же был обычным строителем. Секретами не владел, поэтому ходить в городе ему разрешали. С бабушкой они все же встречались тайком. Пока скрывались, меня «придумали». Сказал он ей как-то, что на работе у них чертовщина началась. Если с ним что-то случится, пусть она в церковь сходит, помолится, свечку поставит. А потом все они исчезли. Объявлять, понятно, об этом не объявляли, но лес вокруг прочесали, дно реки осмотрели.

– Не нашли?

– Нет. Слухи быстро пресекли. Такую антирелигиозную пропаганду развернули, что наши бабки иконы прятать стали.

– А свечку бабушка поставила?

– Каждый год ставила на день исчезновения – пятнадцатого ноября. И мне наказала делать это до смерти. Когда помру, ты уж не забывай. Кто знает, куда он сгинул, как ему там.

– Родственников его искать не пробовали?

– Нет. Если они его не искали, то и нам не за чем.

– А может, и искали, да не знали, где.

– Это еще страшнее. Значит, скрыли от родных, как он погиб, и до сих пор скрывают. Ты там ничего не задумала? Прошу тебя – никаких поисков! Не доведет это до добра. Дай мне остаток дней в покое провести.

Настя завернула фотографию деда в бумажный конвертик и протянула маме. Мама положила его на дно деревянного ящичка. Ящик закрыла и, подумав, понесла его к себе в комнату.

– Мама, – окликнула Настя, – а он тебе хоть раз снился, отец твой?

– Нет. Муж иногда снится, а отец – никогда. Я же его не видела.

Ночь дежурства выдалась относительно спокойная. С вечера взрыхлив все фильтры, удалось прикорнуть часа на три. Спать на работе нельзя, поэтому никакой мебели, располагающей к отдыху, в комнате аппаратчиков не было. У начальника смены стоял письменный стол и мягкое удобное кресло. Правда, не все начальники смен дремали на работе и давали это делать другим. Петровна была не вредной, понимала, что настоящего сна не получится, но краткий ночной отдых организму необходим. Аппаратчики пристроились на стульях, положив голову на стол, где заполняли ведомости и перекусывали ночью. Днем питаться на рабочем месте запрещалось, для этого работал буфет.

С пяти часов все были на ногах, отработали свои участки и глотали кофе, ожидая сменщиков. Аня уже уткнулась в учебник. Говорят, при приеме на работу она извинялась на тот случай, если ей придется уйти через год. «Но вы не волнуйтесь, я, может, еще не поступлю», – добавила она. На что начальник цеха ответил: «Мы обрадуемся любому вашему успеху – как рабочему, так и учебному». Андрей когда-то собирался на заочное отделение, а потом сказал: «Какая разница? Петровна с высшим и я без него сидим рядом. Петровна больше бумажек пишет и задвижки тяжелые не крутит, но я – мужик, мне писать лень, а крутить не трудно».

Насте казалось, что она устроит семейную жизнь и тогда начнет учиться… А ее устроило то, что есть. Она достала телефон и стала рассматривать снимок со стены интерната. Рисунок сначала был выцарапан, потом прокрашен чернилами. Надо же – сохранился! Пунктирная линия между двумя опорами должна означать временный характер переправы. Она может появляться и исчезать. Опоры моста есть с обеих сторон. Во сне она видит левый берег и широкую реку. Наяву река мелкая, а опоры моста должны стоять на правом берегу.

– Андрей, у нас на речке есть остатки старого моста?

– Погоди, дай подумать. Ну, есть старые сваи километрах в пятнадцати вверх по реке.

– На правом или на левом берегу?

– На правом. Там течение быстрое, откос, а под ним остатки свай. Раньше там был и бункер – еще с войны. Потом все заросло, разрушилось.

– А на левом есть сваи?

– На левом не сохранились.

Петровна прислушалась к их разговору и поддержала его:

– Немцы после начала войны были здесь через месяц. До границы-то меньше суток ехать. Устраивались надолго. Пленных пригнали на строительство дорог. И мосты тогда строили. Дороги добротные вели, камнями мостили, а ничего не сохранилось.

– А куда вела дорога с тем мостом?

Андрей и Петровна задумались.

– Я там никаких деревень не помню, – наконец отрезала Петровна. – Лагерь у них там был для пленных.

Что же получается? И во сне, и в жизни есть остатки секретного моста, который построен во время войны. Причем, как во сне, так и в действительности опоры стоят только на одном берегу реки. И там, и здесь работали военнопленные, которых потом расстреляли, потом мост разбомбили, потом секретная команда наших мост восстанавливала, но пропала. Все сходится, кроме берегов. В конце концов, это может быть эффектом переворота. Когда едешь в поезде, тоже кажется, что движешься не в ту сторону. Информация от дедушки могла быть плодом услышанных в детстве разговоров матери и бабушки. Никакой мистики! Нужно жить реальной жизнью.