Но теперь Рогожкин прыгнул через порог. Следом ворвался Ямщиков, прихватив, что подвернулось под руку, а именно коромысло. Капитан пинком выбил двустволку из рук лежащего на полу человека, вихрем пронесся по дому, но никого больше не обнаружил. Ямщиков тем временем вязал детину в толстом свитере ремнем, выдернутым из его же брюк.
      - Вот черт! - ругнулся Рогожкин. - Никого больше. Может, близняшек в другом месте держат? - Ткнул ногой в лежащего парня: - Эй ты, охотничек, куда детей подевал?
      "Охотничек" стонал, закусив губу, колотился затылком об пол - не то от ярости, не то от боли. Ямщиков перетягивал ему жгутом из вафельного полотенца перебитую пулей ногу.
      Капитан огляделся. Может, дети спрятаны в подполье? Сдвинул ногой полосатые домотканые половики. Люк, как и положено, оказался на кухне, но заколоченный. Подошел Ямщиков, склонился, разглядывая.
      - А гвоздики-то свежие! - воскликнул он. - Только-только заколочено. Сейчас я ломик какой-нибудь поищу. - Повернулся к лежащему, поскуливающему парню. - А ты, никак, братец тому дорожному стрелку? То-то мне твой портрет знакомым показался. Ну, не дай бог, что с девочками случилось, своими руками порву!
      Парень корчился, выл, но упорно отказывался говорить. Похоже, он был в шоке.
      В ограде Ямщиков сразу же нашел несколько металлических прутьев и полутораметровый кусок стального уголка. Вдвоем с Рогожкиным поддели край люка, налегли. Враскачку, со скрипом, отодрали. Откинули тяжелую крышку с блестящими, торчащими криво гвоздями. В нос ударил резкий запах бензина. Ямщиков поморщился, полез по крутой короткой лесенке, подсвечивая фонариком.
      Согнувшись в три погибели под низко нависшими лагами, стараясь не влететь лицом в пыльные тенета, огляделся. Неглубокое, кое-как обшитое подгнившими черными досками подполье занимало почти все пространство под домом. Был здесь набросан разный хлам вроде ящиков, старых ржавых ведер и пустых бутылок. А ещё стояли красные газовые баллоны, пластиковые и алюминиевые канистры, стеклянные банки, наполненные прозрачной жидкостью. Ямщиков снял с одной капроновую крышку, понюхал - бензин. Вот это да! Огоньку подкинь: так пыхнет - чертям тошно станет. Не иначе - к поджогу приготовлено, следы заметать. Он пошарил лучом фонарика по углам: как же они поджигать собирались, если люк был так обстоятельно забит?
      Тонкий двужильный телефонный провод тянулся из-под стены и уходил в кучу канистр. Ямщиков осторожно докопался до длинного плотного цилиндра из красной вощеной бумаги на конце провода и ему захотелось оказаться сейчас хотя бы за километр от этого чертова дома. Он отлично знал, как выглядит стандартная аммоналовая шашка и какой производит тарарам.
      Подстреленный бандит по-прежнему лежал на полу и стонал, ничего не говоря. Во всяком случае, Рогожкин не добился от него ни слова. Неожиданно ему почудился отдаленный плач. Тихо ступая по половикам, он двинулся по дому и через несколько шагов понял, откуда могут доносится эти чуть слышные звуки. С огромного сундука, перепоясанного лентами черного железа, он сбросил разное, набросанное на него сверху тряпье, выдернул из замочной петли обрезок стальной арматуры. Откинул тяжелую крышку.
      Скрючившись, обняв друг дружку, в сундуке лежали сестренки Поляницкие. Их раскрасневшиеся, припухшие личики были в слезах и испарине, глаза зажмурены от неожиданно хлынувшего яркого света. Одна из девочек, словно куклу, прижимала к груди руку, толсто обмотанную тряпкой в кровавых пятнах. Девочки открыли глаза и зарыдали в голос...
      Рогожкин вышел на улицу, распахнул ставни, включил свет в ограде и распахнул ворота. Не удовольствовавшись этой иллюминацией замахал фонариком. Шофер подогнал "волгу", и они вдвоем увели в дом угрюмого и тихого мотоциклиста.
      Ямщиков тем временем приводил в чувство Гошу - Георгия Левенко. Его он обнаружил под кроватью, связанного и закиданного старыми ватниками. Лицо его покрывала корка запекшейся крови, лоб рассечен. Но, главное, он был жив. Сейчас Левенко осторожно отмачивал лицо возле умывальника. Девочки сидели на кухне и пили чай из эмалированных кружек, хотя и продолжали ещё всхлипывать.
      В большой комнате, отгороженной от кухни печью, Рогожкин принялся психологически обрабатывать братьев-разбойников. В руках он держал найденный в доме инструмент - нечто вроде мощных саперных ножниц с цилиндром гидроусиления.
      - Хороша штука, - сказал он уважительно. - А ну, попробуем. - Плавно свел рукоятки, и стальные серповидные лезвия с легкостью перекусили кусок арматуры. - Вещь уникальная. А как сделано - фирма! Интересно, кто же этот мастер-умелец, технический гений? Почему бы ему не запатентовать свой шедевр? Или вы сами такие грамотные?
      Мотоциклист, развалившийся на стуле, руки за спиной, усмехнулся:
      - Начальник, вор работает, когда ворует. А что не сворует, купит. Понял?
      - Понял, - кивнул Рогожкин. - Пальцы детишкам рубить - не железо клепать. Этой штукой резали руку? Что молчишь? Твоя работа? - Капитан раскрыл лежащий на столе паспорт. - Я тебя спрашиваю, гражданин Мослев Сергей Андреевич.
      Тут подключился Ямщиков, до того молча рассматривавший разложенные на столе вещи, извлеченные из карманов преступников.
      - И куда подевали бриллианты? - спросил он, взяв в руку слиток желтого металла. - Неужели успели махнуться с кем-то на этот фуфель? Тогда - с кем?
      - Чо ты пристал со своими бриллиантами? - Младший Мослев, мотоциклист, удивленно выкатил глаза. - Вот на ша доля - два кило. Подавись!
      - Было б чем давиться. Тоже мне, золото... с дерьмом смолото. Ямщиков пренебрежительно бросил на стол увесистый брусок, глухо брякнувший о второй такой же. - Что я, по-вашему, драгметалла в руках не держал? Будь золото настоящее, эти оковалки килограмма на четыре с половиной потянули. А сделаны похоже, со всеми прибамбасами. А только не был бы ты дураком, то допер бы пустой башкой, что клейма тут не выбиты, а награвированы. Да и за каким лешим надо слитки полировать? Выколотили из формы - и ладно, все равно переплавлять. Такие блямбы как раз на ювелирку приходят, только размером вдвое меньше.
      Мертвенная бледность заливала лицо Мослева-младшего. У него ослабела и слегка отвалилась челюсть. А потом он начал краснеть.
      - Что совок отвесил? - брезгливо спросил Рогожкин. - Тебе пока что не приговор читают.
      Но бандит не обратил внимания на его ехидные слова. Он говорил с Ямщиковым и смотрел только на него.
      - Ты же врешь, мусор, - в голосе его уже не было ни злости, ни наглости. - Хапуга расплачивался, банкир. Слитки такие сейчас в банках продают.
      - Такие, да не совсем, - усмехнулся ямщиков. - Там мерные слитки, нумерованные, с указанием предприятия-изготовителя, а все надписи дублируются на английском языке. И сертификат прилагается с печатями.
      - Чего ты лепишь? - не унимался бандит. - Банкир этот, небось, соображал, что мы проверим.
      Никак он не соглашался поверить, что слитки поддельные, что так облапошен и опозорен на весь блатной мир.
      - Слушай, - прищурился Ямщиков, - а ты сумку под мостом сам ловил?
      - Какую сумку? - Мослев с подозрением смотрел на опера, мучительно соображая, в чем подвох. - Пацан мне от Шефа слитки привез... Ох, гад, ну и га-ад...
      Он разразился длинной матерщинной тирадой, понося неизвестного шефа и всю его родню до седьмого колена.
      Оперативники переглянулись. Снова намечался обрыв в цепочке. Рогожкин, как бы между прочим, со вздохом заметил:
      - Да-а, а бриллиантиков-то было тысяч на триста. Зеленью, разумеется. Ловок Шеф, кинул вас, как первоклассников. Вы на нарах теперь будете гнить, а он у синего моря загорать. Каждому свое.
      Мослев молчал. Ямщиков, полистав паспорт, вынул вложенные в него авиабилеты, развернул.
      - Интересные вы ребята, - покачал головой. - Билеты прямо до Адлера взяли, барахлишко свое в сумки упаковали, и денежки приготовили, - он приподнял и опустил на стол толстую пачку денег. - А потом вдруг решили срочно покончить самоубийством. Неужели для того, чтобы Шеф остался при своей и вашей добыче?
      С улицы послышались сигналы клаксонов. Целая кавалькада машин подкатывала к дому.
      - Смотрите сюда, балбесы. - Ямщиков положил на стол перед собой туго набитый цилиндр из вощеной бумаги с торчащим обрезком провода. - Если бы я эту штуку вовремя не отцепил, веселенький был бы здесь крематорий.
      Оба брата смотрели на него вытаращенными глазами. Они тоже поняли, что лежит на столе. Первым обрел дар речи Мослев-старший, подстреленный, который до сих пор молчал.
      - Ты нам лишнюю статью не шей, опер, - сипло сказал он.
      - Вот смотрю я на вас, братцы-кролики, - вздохнул Ямщиков, - и думаю: одно из двух - или вы круглые дураки, или абсолютные идиоты. Ладно, карета подана.
      В сенях гулко топали омоновские ботинки...
      Когда Мослева-младшего выводили из дома, Ямщиков задал ему ещё один вопрос, несколько странный, на первый взгляд:
      - Я понимаю, билеты у вас на самолет на семь утра. Когда же вы собирались в аэропорт топать?
      - Часа в три. - Бандит посмотрел удивленно и пожал плечами. - А тебе-то что?
      - А вот пойдем, кое-что покажу. И вы, товарищ полковник, тоже взгляните, пожалуйста, - Ямщиков позвал начальника угрозыска, в благодушном настроении разминавшего ноги возле своего "бугровоза".
      Полковник Гераскин с удовольствием огляделся в свете фар, вразвалку направился к дому, на ходу застегивая меховую куртку. Ямщиков раскидал ногой снег у стены, посветил фонариком. В сугробе лежала прямоугольная пластмассовая коробочка - часы, электромеханический будильник, какой можно купить в любом мелочном киоске за тридцатку. Полупрозрачный телефонный провод вытекал из корпуса и уходил под стену дома.
      - Вот, а в подполье целая нефтебаза оборудована. Вместо звонка детонатор в электросеть включается. - Оперуполномоченный обернулся к обомлевшему "мотоциклисту". - Стрелочка большая видишь, куда ушла? Если бы не я, ты бы уже десять минут, как поросенок в духовке, поджаривался. До хрустящей корочки. - Он положил часы на снег, пошел к машине, на ходу громко сетуя: - Спасаешь их, из пекла вытаскиваешь, а они в тебя из берданки лупят. Зато Шеф у них - царь и бог. Конечно, бронзовыми чушками платит да ещё мины подкладывает. Есть за что уважать!
      - Эй, начальник! - крикнул вслед Мослев. - Хочешь, расскажу?
      - Хочу, голубчик, хочу, - сразу развернулся Ямщиков. - Сейчас в город поедем, заодно и поговорим, что там за козырный туз притаился.
      * * *
      Инструкции Шефа, как всегда, были подробно и тщательно проработаны, расписана каждая мелочь. Предстояло расколоть одного хапугу, банкира, который занимался махинациями с золотыми слитками. Банкир этот, до упора хитрый, ворованный металл курковал так, что даже Шеф не знал, где искать, и на обычный шантаж не поддавался. Тогда решил Шеф украсть банкирских дочек, а выкуп взять золотишком - по кило на брата. Братовьев Мослевых такой расклад вполне устраивал, и Серегу и Ленчика.
      Согласно плану провели предварительную подготовку: выкупили заблаговременно заказанные билеты на самолет, чтобы уже наутро быть далеко и в городе не маячить; посетили "фазенду", дачу то есть, предоставленную Шефом, обжили её слегка, дорогу размели, сундук от старых тряпок очистили. Серега мотоцикл приготовил и одежду, какую Шеф велел: черный кожаный костюм, сапоги на меху, красный шлем. Влетело, конечно, в копеечку, но прибыль все должна была окупить.
      В назначенный день Ленчик с мотоциклом отправился на фазенду и стал ждать. У Сереги задачка оказалась посложнее. Человек Шефа должен был выманить банкирских дочек якобы покупать собаку. А так как они с незнакомым дядькой могут и не поехать, Шеф включил в дело одного простого парня, знакомого того банкира. Развел его в темную, так что парень совершенно не в курсе, в какую игру попал. Он даже свою машину подогнать должен.
      Все получилось, как рассчитал Шеф. У него вообще срывов не бывает. Единственное не учел, что парень прихватит с собой здоровенного пса. Но ничего, обошлось. Серега дождался "простого парня" возле ТЮЗа, здесь днем народу почти нет. Объяснил хозяину белой "лады" и сенбернара, что ехать надо на окраину, практически за город. Пришлось в связи с этим на заправку завернуть. А вообще-то, Серега занервничал, поскольку Шеф предупредил, чтобы все делалось быстро, пока банкир с банкиршей на службе тусуются.
      Приехали на "фазенду". Ленчик распахнул ворота, уговорил въехать внутрь. А потом ворота захлопнул и наставил ружье. Гоша этот, простой парень, выпустил из кабины сенбернара... В общем, собаку застрелили, а Гоша получил прикдладом в лоб и был крепко связан. Девчонок сунули в сундук, причем одной из них оттяпали пальчик кусачками. Серега в этом месте своего рассказа начал сбиваться и затруднился вспомнить, кто именно это сделал. Отрубленный мизинчик сунули в полиэтиленовый мешочек, а мешочек, в свою очередь, свернули и сунули в карман куртки. Серега как раз успел переодеться, выкатил мотоцикл и рванул в город.
      Возле Парка отдыха есть несколько металлических гаражей. В одном из них ждал щуплый парнишка в таком же черном кожаном одеянии и красном шлеме с притемненным забралом. Лица его Серега не видел. Парнишка отрубленный пальчик подцепил пинцетом, завернул в ватку, потом в бумажку и ниточкой завязал. И все это не снимая шлема. Но Серега и сам шлем не снимал приучен к конспирации. Зато парнишка ни разу голоса не подал - все молчком. Потом он поменял номер на мотоцикле и укатил. А Серега заперся в гараже и сидел голодный и нервный больше четырех часов. Весь задубел от холода и все сигареты скурил.
      Потом парнишка прикатил, уже в потемках, показал записку от Шефа: "Порядок. Даю отпуск на три месяца. Счастливо погулять." Вот так. Или примерно так. Записка у пацана осталась. Он слез с мотоцикла и отдал два золотых слитка. Вернее, это он тогда думал, что золотых. Серега сразу в седло и - ходу. Даже номер забыл поменять с дурной радости. Шутка ли - два кило чистейшего металла, проба "четыре девятки". Это даже если уличным скупщикам у вокзала по минимуму толкнуть - сто тысяч с каждого слитка выйдет. А если с умом торгануть, то каждому братцу по приличной машине купить можно.
      Когда дорожный инспектор с обочины полосатой палкой помахал, тут только Серега вспомнил, что номер на мотоцикле чужой остался. Решил оторваться, да не тут-то было. дурь какая-то нашла, затмение, мол, сейчас задержат, обыщут - пропало золотишко. Да ещё срок раскрутят, и братана подведет. Вот и пальнул в сержанта из обреза. Нарушил инструкцию Шефа оружие не носить. Вот и покатилось все кувырком...
      А вообще было предусмотрено, что ночью они с братом отправятся в аэропорт. У них и вещички все были приготовлены. Переждали бы некоторое время на другом конце страны. Даже специально вперед за два месяца заплатили за квартиру и телефон. А банкирских дочек из сундука и Гошу этого утром должны были освободить, когда самолет уже в Адлере будет. Только никак не ожидали братья Мослевы, так доверявшие своему Шефу, что он, не нуждаясь больше в их услугах, решил отправить их в полет без самолета, безмоторным способом, на одном горючем.
      А с будущим своим Шефом, будь он трижды проклят, братья познакомились весьма своеобразно. Старший как раз из колонии пришел. Погуляли, как водится, отметили в узком семейном кругу: ты да я, да мы с тобой, - итого: два братца. Естественно, скоро гулять стало не на что. Вечером на аллейке тормознули мужичка бородатенького, типичного интеллигентного лоха, на предмет: не одолжит ли пару червонцев, а лучше полтинник? Мужик полез в карман и вытащил "пушку". Ленчик с первого взгляда понял, что шуток не будет. Поэтому мгновенно выполнил команду: "Ложись!" и братцу посоветовал не кочевряжиться. Бородатый карманы у них проверил, забрал у Сереги паспорт и ключи от квартиры. Еще ножик с выскакивающим лезвием, "чтоб не шалили". Потом засмеялся, бросил им пятьдесят рублей и пошел прочь, предупредив, что через недельку-другую придет в гости и проверит, как себя ведут. Если по-умному, то устроит их на денежную и нетяжелую работенку.
      Братья Мослевы решили, что мужичек-то непростой, а, небось, в большом авторитет. С таким дружить надо. И с гульбой срочно завязали. Бородатый объявился через три недели, но их как раз дома не было. Пошарил в квартире, на стол выложил найденную заготовку для ножа и ещё кое-какую мелочевку с запиской: "Выбросить!" Прибавил к этому Серегин паспорт, ключи от квартиры и триста рублей денег. На другой день позвонил. Телефон от родителей-ветеранов братьям по наследству достался. Так, мол, и так, нечего баклуши бить; обоим пристроиться на тихую работу, где присутствовать необязательно, и жить незаметно. Скоро будет денежное дело. Ленчик тогда ещё спросил, а как тебя называть, Бородой, что ли? Тот засмеялся - зовите Шефом, этого достаточно.
      А дельце оказалось простое. В ночь с субботы на воскресенье надо войти в квартиру и взять кое-что. Сам Шеф не появлялся, а назвал номер ячейки и код в автоматической камере хранения на вокзале. Там оказался потрепанный портфель, а в нем аккуратно вычерченный план квартиры, ключи и подробные инструкции, где что лежит, как упаковать.
      Ночью пошли, взяли несколько икон, фигурок из камня и фарфора, кое-что из металлической посуды, шкатулочки с бирюльками, старые книги. Переправили на автовокзал в автоматическую камеру хранения, там же оставили ключи и бумажки с инструкциями. Утром Шеф позвонил, узнал код ячейки и сказал под какой урной в ближайшем сквере их гонорар - три тысячи. Тогда это были деньги.
      Так и жили. Шеф давал наводки, ключи, инструкции, а они "брали хаты". Только своего хозяина в лицо почти не видали. Шеф предпочитал общаться по телефону, через камеры хранения или курьеров.
      * * *
      С гаражом возле Парка отдыха интересная история получалась. Он уже несколько лет как бы и не существовал вовсе. Впрочем, так же, как и другие шесть гаражей в этом аппендиксе возле опоры высоковольтной линии. Когда-то здесь был весьма удобный проезд к жилым домам, новостройки приближались к лесопарку, вплотную подходили к окраинным заводикам. И сообразительные люди срочно забивали местечко под гаражи. Их здесь вскоре собралось больше четырех десятков, а в проеме меж заводами потихонечку подсыпалась гравием дорога.
      Но то ли вдруг заводские начальники встрепенулись, то ли эпоха бесконечных реконструкций и великих капвложений добралась и до этих гвоздильно-сверлильных производств, но, короче говоря, в один поганый осенний денек началась большая дележка угодий. Солидный клин залежных и замусоренных земель, на коем уместился бы целый микрорайон, принялись кроить при помощи теодолитов на треногах, шнурков на колышках и размашистых шагов начальников.
      Наивные автолюбители оторопело смотрели, как месят октябрьскую грязь сапоги и ботинки новоявленных землемеров, как раскапываются котлованы и траншеи, и разбегаются заборчики из свежего горбыля. Через две недели все было кончено. На промышленных задворках осталась только одиноко торчать никому не нужная опора высоковольтки и сбившиеся в кучу возле неё гаражи. Была безуспешная попытка проложить к гаражам окольную дорогу, но наиболее предусмотрительные и сообразительные гаражевладельцы, как только грязь подмерзла, поволокли свои сборно-разборные жестянки на более подходящие места. Вскоре оказавшееся на отшибе стойбище подверглось набегу взломщиков-угонщиков, довершившему разгром. Все, что могло передвигаться, срочно поползло прочь.
      осталось несколько цельносварных и наглухо привязанных к опрометчиво забетонированным основаниям сооружений. Быстро переходя из рук в руки по все более низкой цене, они вскоре обесценились до такой степени, что дешевле оказалось их просто бросить, чем поддерживать в надлежащем виде. Тем более, что держать машину в таком глухом месте было слишком рискованно. Так и остались они, пустующие жертвы кратковременного индустриального подъема, никому не нужные, из всех реестров вычеркнутые, и даже ворам неинтересные. Алюминиевая краска тускнела и облезала, а её место занимали рыжие пятна ржавчины. И если объявлялся изредка кто-нибудь из хозяев, так исключительно с неблаговидной целью "раздавить пузырек чернил" погожим летним вечерком сам-друг с приятелем, да подмазать остатками машинного масла механизмы застоявшихся замков.
      Сейчас гаражный закут на стыке трехметровых заборов напоминал кадр из старого советского фильма о строителях легендарной ЛЭП-500: вагончики, то есть гаражи, по крыши утонувшие в сугробах, полярная ночь, решетчатые ноги одинокой опоры и свист северного ветра в проводах. Тем не менее, нахоженная тропка пересекала этот забытый богом и районной администрацией уголок, смело разрубая метровые заносы, и упиралась в забор. Точнее, в ржавую бочку и ящик на ней, приставленные к бетонной ограде.
      - Резуны? - посветил фонариком в сторону перелаза Рогожкин.
      - Ходоки, - уточнил Ямщиков. - Завод стальных конструкций, давно уже все лишние проводки срезаны. Чего там сейчас мастерят, даже и не знаю.
      - Ясно, - капитан повертел фонариком. - Как бы этих ходоков допросить?
      - А смысл? - пожал плечами Ямщиков. - Ходок по сторонам хоть и озирается, да больше сам прячется, чтобы начальство не засекло и бутылку не конфисковало. Да и кто сознается, что в рабочее время в гастроном бегал.
      - Верно, верно... - согласился Рогожкин.
      Мотоциклетные следы на тропке почти не просматривались и для идентификации почти не годились. У ворот гаражей высились снежные наметы, очевидно, за всю зиму к ним никто не подходил. Только к одному была расчищена дорожка и откидан снег от входа так, чтобы левая створка ворот открывалась полностью.
      - Знаешь, - Ямщиков наклонился над дорожкой, посветил, - никаких следов мы не найдем. Он что-то проволок за собой, когда уезжал. А именно связку березовых веников. Вон сухих листьев натрусил. Думаю, на обратном пути мы эту банную охапку найдем.
      У самого гаража пахло ацетоном. Ни мороз, ни ветер не смогли этот запах развеять.
      - Так... - разочарованно протянул Рогожкин, разглядывая незапертые ворота, - напоследок ещё и покрасил. - Он потрогал рукой в перчатке притвор, замочные скважины и проушины, щедро опрысканные черной нитроэмалью. - М-да... Конечно, все уже просохло.
      Зацепил пальцем створку, не захлопнутую до конца. Как и следовало ожидать, пол, стены, железный верстак и всякий хлам в углах - все покрыто тонким слоем черной краски. Оперативники посмотрели в эту черноту, отметили, что к железной балке под крышей привешено несколько иссохших березовых веников. Пошарили лучами фонариков по окружающим сугробам в расчете найти пустые аэрозольные баллончики, но бесполезно.
      - Как думаешь, Петрович, - подал голос Рогожкин, - сколько минут надо, чтобы эту хоромину разрисовать?
      - Ну, если в каждую руку по баллончику взять, да с расстояния в полметра, - начал прикидывать вслух Ямщиков, - квадрата три-четыре за минуту можно обработать, а то и больше. Тем более, что не красил, а следы забрызгивал. Минут за семь управился.
      - А баллончика на семь минут хватит? - усомнился Рогожкин. - Черная эмаль в больших баллончиках мне на глаза давно не попадалась. А вот в маленьких на той неделе сам покупал. Называется "Для обуви". А в больших белая была и красная.
      - Тогда понятно. - Ямщиков ещё раз осветил фонариком ближайшие сугробы. - Черные брызги на черном костюме - это не красные. Опять же, раз годится для обуви, то и для кожанки сойдет. О чем это говорит?
      - Куртка старенькая, заодно и покрасил, - мрачно ответил Рогожкин. Отсюда этот пацан поехал на своем мотоцикле, а на хвост веников навешал, чтоб пыль столбом. И баллончики пустые прихватил. Ох, и голова этот Шеф! Хлебнем мы с ним горя.
      - Это точно, - Ямщиков по-прежнему шарил вокруг электрическим лучом. Мослев, пока полдня тут сидел, весь пол заплевал и окурками засыпал. А тут кнопочку - пшш! - нюхайте на здоровье, граждане эксперты. Умеет Шеф следы и концы прятать.
      - Да уж, - вздохнул Рогожкин, - как бы и этого маляра не подзорвал. Я так думаю: он нас дураками не считает, соображает, что рано или поздно до него докопаемся, потому и следы так старательно заметает. Время хочет выиграть. Вот только не знает, что девочки остались живы и братцы у нас в руках. Может, не стоит об этом пока трезвонить? Пусть думает, что все идет по его плану. А у Мослева-младшего следует выяснить, когда он в гараже сидел, был тут ещё мотоцикл или нет? А, главное, какой?
      Они отправились обратно к дороге, поглядывая по сторонам. Пустых баллончиков не нашли, зато связка растрепанных веников оказалась на обочине. Там, где начиналась тропа ходоков. Ямщиков вытащил всю охапку веников из кювета, встряхнул и разложил на укатанной дороге. Тонкий капроновый шнур крепко охватывал каждый пучок сухих березовых веток, вязался изящным узлом и перебегал к следующему венику. Подобным образом были связаны в ряд штук десять, затем шнур шел по второму ряду. Между двумя рядами веников лежал обрезок дюймовой трубы сантиметров в семьдесят длиной, прихваченный по концам тем же шнуром.
      - Красиво! - Рогожкин присел, полюбовался, словно утерянное произведение искусства обнаружил. - Ишь ты, прямо целое макраме, гобелен Марии-Антуанетты. Художественная работа.
      - Главное, практично, железка прижимает к дороге, не дает мотаться по сторонам всей связке. - Ямщиков посветил фонариком, пригляделся. - Да, фирма вяжет веники, причем фирменные.
      - А узелки-то морские, - сказал капитан многозначительно. - Может, яхтсмен или альпинист? Как думаешь? Или этот, как его...
      - Он самый, - Ямщиков перешел на полушепот, - банщик с сетевязальной фабрики, специалист по гамакам и авоськам.
      Рогожкин вскинул фонарик, но лицо Ямщикова оставалось серьезным и даже задумчивым. Рогожкин вздохнул и решил, что подчиненный все-таки не насмехается, а таким образом слегка шутит. И он продолжил свои размышления вслух:
      - Это ж не лень ему было столько трудиться. Минут тридцать на это дело убил, факт.
      - Не больше пяти, - возразил Ямщиков. - За полчаса и в самом деле можно целый гобелен забубенить. Или сетку. Волейбольную. - Он наклонился, пощупал забитые снегом веники. - Эх, какие венички пропали! Летошние. Небось, здесь в лесопарке и нарезаны. Мужик старался, вязал, а тут - на тебе! А которые в гараже остались, все краской загажены. В баньку бы сейчас, а, товарищ капитан?
      - Будет тебе сейчас банька. Поехали к Гераскину.
      * * *
      В кабинете полковника Гераскина снова собирался народ. Теперь, когда самое трудное оказалось позади, не было того молчаливого напряжения, как раньше. Девочек увезли в больницу, туда же доставили Анну Георгиевну. Слез было много, но уже больше от радости, чем от горя. К сожалению, медицина пока бессильна приживить палец, ампутированный почти полсуток назад. Вот если бы часиков на несколько пораньше, да сразу палец в снег и заморозить...
      Георгию Левенко наложили шов на рассеченный лоб. Шрам, конечно, останется, но сотрясение мозга совсем небольшое, так что через несколько дней сможет приступить к работе. А до тех пор он тоже останется в больнице, и жена будет с ним на всякий случай.
      Пока, кроме сотрудников уголовного розыска, никто в городе не знал о спасении девочек и аресте братьев Мослевых. Впрочем, некоторые оперативники этого тоже не знали и продолжали малозаметную возню вокруг квартиры Поляницких. Другие сейчас сидели в просторном кабинете Гераскина, обмениваясь мнениями и результатами. Этакий моментальный разбор ситуации с анализом и выдвижением контрверсий.
      Начинался следующий этап операции. Предстояло, во-первых, найти драгоценности и вернуть законному владельцу; а, во-вторых, разыскать всех участников преступной группы во главе с умницей Шефом и воздать им должное в соответствии с действующим уголовным кодексом.
      Докладывал майор Мухин, спец по взломам. В руках он держал кусачки с гидроусилителем, изъятые у братьев Мослевых.
      - Этот замечательный инструмент может перекусить стальной прут толщиной до трех сантиметров. При этом надо только слегка подкручивать кусачки вокруг железки. Очень легко и эффективно, но оставляет характерный след. И теперь понятно, каким образом и кто прошлым летом выпотрошил музейные фонды. Когда Преображенский собор вернули епархии, выгнав оттуда краеведческий музей, экспонаты и фонды музейщики распихали куда попало. А фонд документов, редких книг и прочую бумагу устроили в подвалах библиотечного колледжа. Подвал, конечно, сухой и теплый, но сигнализацией не оборудован, что является нарушением. Какие-то умельцы огородили подвальное окно деревянными щитами с ближайшей стройки, вроде как ремонт затевается, а потом вынули стекло, выкусили решетку и проникли внутрь. В результате, - Мухин взял со стола потрепанный блокнот, - пропали жалованные грамоты, подорожные, указы, подписанные русскими царями и сановниками, западноевропейские офицерские патенты, наградные листы и ещё куча бумаг с автографами исторических деятелей. А так же старообрядческие рукописные книги, древние рукописи на уйгурском, тибетском, персидском и арабском языках, две китайские картинки на шелке и много чего еще. Пока ущерб оценивается в сто двадцать тысяч долларов. Окончательная оценка до сих пор не сделана, музейщики не могут закончить инвентаризацию, потому что все сложено в полном беспорядке. Кроме того, с помощью этих кусачек были ограблены четыре церкви. На перекушенных решетках все тот же характерный след.
      Мухин, закончив речь, сел с довольным видом.
      - Ну, а чего удалось вернуть из этих рукописей на шелке? - спросил Гераскин заинтересованно.
      - Так ведь это, - Мухин поднялся с оторопелым видом, - они давно все куда-то сплавили. Не в рукописях дело. Главное, все глухие дела раскрыли, из-за которых епархия на нас два года наезжает. А культпредметы постепенно сыщутся.
      - А музейщики чего? Не наезжают? - Гераскин подобрел.
      - Да кто их слушать будет? - отмахнулся Мухин. - Они же только и делают, что жалуются: помещений нет, зарплаты нет...
      - Ладно, хорошо, - устно поощрил полковник майора, - завтра обрадую епископа. А что у нас нового по чупахинскому дому? Кто дом отрабатывал, Лазарев, вроде?
      Молодой, но уже с приличными залысинами, Лазарев откашлялся и, порывшись в бумажках, начал:
      - Значит, так. Были проблемы. Время позднее, но установили - дом принадлежит гражданке Маркошиной Таисии Семеновне, семидесяти лет, пенсионерке.