Честно говоря, Вера рассчитывала, что правильной окажется версия с тайником, и надо будет отнести и положить пакет в какое-то условное место. Ей снова сделалось страшно. А вдруг за углом "Галактики" ждет преступник, знающий Поляницкую в лицо? А вдруг...
      Навстречу неспеша двигался какой-то мрачный тип, явно уголовник: воротник черной кожаной куртки поднят, черная трикотажная шапочка надвинута на самые брови, руки в карманах. Он исподлобья пристально разглядывал Верочку. Взгляд хмурый и недовольный. Тяжелая челюсть отвалилась книзу, и из приоткрытого рта периодически выпархивает облачко морозного пара. Она неимоверным усилием воли преодолела мучительное желание побежать прочь, назад на проспект, к почтамту, к людям. Мрачный тип отвел взгляд. Они разминулись, шаркнув локтями.
      Вера торопливо выбежала к литой ограде набережной, остановилась, восстанавливая сбившееся дыхание. Голубоватый свет частых фонарей заливал выскобленный до асфальта тротуар и высокий снежный вал, обозначавший газон, с торчащими из него голыми кустами и деревцами. Здесь гуляли люди, на скамейках кое-где сидели парочки - холод им, видимо, нипочем. В сотне шагов позади шумел машинами мост, а впереди в отдалении сияла неоновая надпись "Галактика", венчавшая странный симбиоз киноконцертного зала, двухэтажного ресторана и казино, соединенных волей бесстрашных зодчих и новых русских бизнесменов в этакого единого архитектурного кентавра.
      Верочка, сжавшись от страха, брела вдоль чугунной решетки. легкая сумка-пакет почему-то так тянула книзу, что рука начала неметь.
      Со скамейки поднялась девушка, пошла наперерез. В этом месте два фонаря не горели, и образовался притемненный кусочек пространства. Девушка помахивала точно таким же пластиковым мешком с лихой купальщицей по бокам. Обмершая Вера замедлила шаги, а девушка, наоборот, прибавила и с деланной радостью подбежала вплотную.
      - Привет! Что так долго? Ноги замерзли.
      Вера пошевелила склеившимися губами, но не смогла издать ни звука.
      - Ты чо, боишься, что ли? - и девица прибавила ещё одно словосочетание, смысл которого можно понять как "не бойся", и повторить которое вслух культурная женщина категорически откажется.
      Вера взялась левой рукой за отворот своей роскошной шубы, полубессознательно припоминая инструктаж. Микрофон в варежке работал на передачу. незнакомка потянула к себе сумку. Вера механически разжала ладонь, почти тут же снова сжала, но пакет уже был другой. Обмен состоялся.
      - Ну, пока! Будь здорова, не чихай! - девица весело подмигнула. - И не вздрагивай, наше дело маленькое.
      Хихикнув, она бодро засеменила в сторону моста - уверенно и без оглядки.
      А Вера еле доплелась до ближайшей скамейки, ноги подкашивались. Она плюхнулась на толстые некрашеные доски и тихо заплакала. Прохожие удивленно поглядывали на нее. Молодой мужчина подошел, спросил участливо:
      - Стоит ли сырость разводить на морозе? - и добавил негромко: Спасибо вам огромное. Тут в переулке машина стоит, идите туда. Давайте, я вас провожу.
      Он поддерживал её под локоть всю недолгую дорогу до серой "волги" и без умолку говорил, какой она молодец и умница, как ловко провернула такую сложную операцию. Так что, усаживаясь на заднее сиденье автомобиля, Верочка снова почувствовала себя кинозвездой и королевой тайной службы.
      * * *
      Полковник Гераскин решил, что настала пора покинуть прокуренный кабинет и выйти на оперативный простор. Черная штабная "волга" припарковалась у подъезда бывшей обкомовской спецамбулатории, а теперь коммерческой клиники для богатеньких, на противоположном от почтамта берегу реки. Эта набережная была повыше и потемней, прохожие здесь почти не появлялись. Полковник слушал рацию и пару раз поднес к глазам бинокль, но стекло машины бликовало и чуть смазывало изображение.
      Когда обмен полиэтиленовыми сумками состоялся, в эфире поднялась настоящая радиобуря.
      - Пер-рвый! - командовал майор Чертинков, раскатывая "р", как комбаты в фильмах про войну, встречая танковую атаку, кричат: "Ор-рудие!" Пер-рвый, к почтамту! Четвер-ртый, к мосту! Притормози у магазина. Втор-рой, стой, где стоишь. Тр-ретий, тихо пошел вдоль набережной.
      Полковник с довольным, подобревшим лицом слушал четкие команды, перекрывавшие треск, писк и шелест эфира. Он особо любил и уважал майора за умение чисто провернуть захват, обложить противника, как медведя в берлоге, отрезать все возможные пути к бегству и взять тепленького, расслабленного, без пальбы, ломанья дверей и прыжков с крыш - всей этой красоты телесериалов. Это пацану, стажеру какому-нибудь, хлебом не корми, дай только за пистоль подержаться, а настоящий опер должен обходиться без этих рискованных штучек. Хотя, что ж, пистолет штука полезная, иной раз не повредит.
      Гераскин почувствовал некоторое облегчение - вроде бы, операция шла к концу. Сейчас этой девочке с бриллиантами "упадут на хвост", поведут и выйдут на главных действующих лиц. Сама она мелкая сошка, ей, вполне возможно, даже не объяснили подробностей, а просто подставили её на случай засады. Поэтому так простецки она и вела себя с Лже-Поляницкой: товар взяла - товар сдала, и до свидания.
      Рация потрескивала, словно семечки на горячей сковородке. Но вот снова прорвался голос Чертинкова:
      - Всем - внимание! Курьерша переходит улицу. В черной шубе, шапка коричневая, с цветным полиэтиленовым пакетом. Четвертый, видишь?
      - Вижу. В черной шубе, с пакетом. Остановилась на осевой, пропускает транспорт.
      Рогожкин с Ямщиковым тоже слушали эти разговоры, сидя в том самом такси, которое привезло их и Верочку к почтамту. Невменяемый парень, что так рьяно рвался на Турбомаш, поднял шум, когда через квартал машина остановилась. Но церемониться с ним и его мочалкой никто не стал, высадили на обочину и заняли свои законные места. Сейчас такси стояло у противоположного от почтамта конца моста. Рогожкин покуривал, а Ямщиков рассуждал вслух:
      - Значит, правильно вычислили насчет сумки. Курьерше, поди сказали дорогой товар. Типа наркота. Она сейчас поскорей должна его хозяину передать и свою денежку получить.
      - Пятый, я третий, - зашебаршала рация, - объект свернул на мост.
      - Понял, третий, - откликнулся Чертинков. - Продолжай наблюдение. Второй и четвертый, блокировать мост с той стороны. Как поняли?
      - Второй понял.
      - Четвертый понял. Блокировать мост с той стороны.
      Рогожкин крутнул ручку, приспустив боковое стекло, выбросил окурок.
      - На нас идет, - прокомментировал услышанное. - Эх-ма, за одной бабенкой на шести машинах.
      - На семи, - обернувшись, уточнил водитель. - Вон там сам Гераскин на "бугровозе" окопался.
      - А мы на чем? - хмыкнул Ямщиков.
      - На цементовозе, - хохотнул водитель.
      - Кончай баланду травить, - недовольно пробурчал капитан Рогожкин. Вон она, курьерша, посреди моста встала. Эх-ма, на семи машинах... Не люблю толчеи, в толпе всегда легче смыться.
      - Смотри, накаркаешь, - осуждающе сказал Ямщиков, стараясь разглядеть девушку на мосту, но его зрение не было столь острым.
      Курьерша положила на гранитный парапет цветной пакет и стояла, глядя на городские огни, на далекую бегущую строку световой рекламы: "...истинный вкус сливочного масла - "Доярыня Морозова"!.." По мосту в обоих направлениях двигались довольно многочисленные пешеходы. Все-таки центр города и время ещё не позднее. девушка стояла, явно ждала кого-то.
      Эфир потрескивал. Минуты тянулись томительно, и первым не выдержал полковник Гераскин.
      - Что они, прямо на мосту её в машину заберут? - пророкотал в микрофон, ни к кому конкретно не обращаясь.
      Никто ему и не ответил.
      Девушка вытащила откуда-то из-под шубки темный комок, развернула. Это оказалась матерчатая сумка с длинными тесемочными ручками. Уложила в неё полиэтиленовый пакет, закрыла на молнию, положила на парапет. Ждала.
      Вероятные варианты просчитывали молча, про себя. В общем-то возможны были два: передает сумку или несет сама. Ожидали - кто-то подойдет или подъедет и возьмет. И он подъехал, только совершенно с другой стороны, откуда никак не ждали.
      Река, пересекавшая город - мелкая, узкая, из тех, что корректно именуются несудоходными, давно была, как шутят журналисты, облюбована мостостроителями. Количество мостов и мостиков едва ли не превышало число улиц, перерезанных маловодным потоком. Зимой река промерзала почти до дна, и по заснеженному льду целый день сновали лыжники и просто пешеходы, сокращавшие таким образом путь. Хорошо укатанные лыжни и отлично утоптанные дорожки тянулись под мостами через весь город аж до Нижнего пруда, где перед невысокой плотиной круглые сутки неподвижно сидели рыбаки в тяжелых шубах, вымучивая из-подо льда жалких окунишек.
      Мотоциклиста Ямщиков с Рогожкиным заметили не сразу. Держась в тени под каменной стеной набережной, тот небыстро ехал по залубенелой лыжне. И только отблеск огней с противоположного берега на хромированных деталях машины выдавал его. Включив фару, почти перед самым мостом он выехал на середину реки, прибавил газу. Сразу стал слышен частый рокот мотора.
      Девушка просто столкнула сумку с парапета небрежным движением. И быстро пошла прочь.
      Рогожкин чертыхнулся.
      - Мотоциклист на льду! - крикнул Ямщиков в микрофон рации.
      Майор Чертинков откликнулся сразу, узнал его по голосу:
      - Ты, Петрович? Дуй за ним! Первый, второй, держать курьера!
      Мотоциклист притормозил, вильнул и, погасив фару, растворился во мраке под мостом. В эфир вклинился хриплый бас Гераскина:
      - К плотине погнал. Не задерживать, только проследить. - Полковник и сам не вытерпел, скомандовал шоферу своего "бугровоза": - В погоню!
      Черная "волга" понеслась вдоль могучей решетки набережной. Конечно, ему лучше всех был виден мотоциклист, разгонявшийся по льду, тянувший за собой рваный серый шлейф выхлопов и ледяной крошки. Через километр набережная резко обрывалась. Начинался исковерканный пустырь, огороженный облезлым забором, за которым громоздились бетонные блоки и с лета ржавел гусеничный кран. Тут начиналось строительство следующего участка помпезной набережной. И тут полковник Гераскин вынужден был закончить преследование.
      * * *
      Рогожкин сразу сообразил, что по набережной преследовать бесполезно и просто глупо. Шофер лихо вывернул перед тупым носом двухсоставного "Икаруса", выскочил на проспект, успел на желтый через перекресток.
      Рация верещала на несколько голосов. Толком ничего нельзя было понять, да они и не старались. Лихорадочно соображали, в каком месте мотоциклист может выскочить на берег. Машина пролетала квартал за кварталом, река была где-то слева, закрытая от глаз домами, заборами, какими-то полузаброшенными автобазами и массивами деревянных частных халуп. Нигде не мог автомобиль приблизиться к берегу, и всюду мог проехать мотоцикл.
      Бывает такое ощущение, или предчувствие, как кому больше нравится, так пусть и называет, когда понимаешь, что делаешь зряшное дело. Ну не то, чтобы совсем дело, а, скажем, зашел в магазин, увидел нужную вещь, кинулся домой за деньгами, потом снова в магазин, и вдруг понимаешь - зря. Нет уже этой вещи, продали. Но все равно из упрямства бежишь, являешься в этот чертов магазин и - точно, тю-тю. Но то обидно, что не досталось, увели из-под носа, а то, что внутренний голос прав оказался.
      Вот с этим самым чувством Ямщиков и Рогожкин доехали до Нижнего пруда. В темноте мерцали на льду огоньки. Это рыбаки сидели, кто к с керосиновой лампой, кто с электрическим фонарем, а кто и со свечой под полиэтиленовым шатром.
      Спотыкаясь о смерзшиеся кучи ледяных крошек возле старых лунок, оперативники добросовестно обежали все огоньки, хотя первый же рыбак недовольно заявил, что мотоцикла не видел и не слышал.
      Подъехала машина из группы майора Чертинкова. Сидевшие в ней быстро обшарили укрытый снегом пляж, каждую тропку на нем, каждый лыжный след. Отпечатков мотоциклетных колес не обнаружили.
      Полковник Гераскин выслушал доклад по радио, помолчал.
      - Работнички... И что дальше намерены делать?
      - Искать, товарищ полковник, - вздохнул в микрофон Рогожкин.
      - Так ищите! - заорал полковник и добавил кое-что еще, так сказать, для придания резвости.
      Через двадцать минут следы обнаружили. Мотоциклист пологой, хорошо утоптанной дорожкой въехал на берег и проулком меж частных домов выехал на улицу с чудаковатым названием Атмосферная. Этим информация исчерпывалась.
      Сели в машину. Водитель прогревал двигатель, ожидая команды. Рогожкин скривился, закурил, сразу наполнив кабину едким дымом. Шофер чуток приопустил боковое стекло. ямщиков потер шершавый подбородок, хмыкнул:
      - Ловко они нас уделали, красиво...
      - Куда ехать-то? - не вытерпел шофер.
      - Куда? - Рогожкин вышвырнул окурок, захлопнул дверцу. - Гони на Северный тракт. Чем сейчас дальше от начальства, тем спокойней.
      * * *
      Майор Чертинков спустился с чердака башенки почтамта. Оттуда, с высоты двенадцатого этажа, он великолепно мог наблюдать окружающую местность, координируя действия своей группы. Мотоциклист, к несчастью, подбирался под прикрытием набережной, но зато удирал по середине реки. Майор наблюдал его до третьего по счету моста, дальше река делала поворот. Он оценил идею преступников. Действительно, трудно было предполагать, что передача выкупа состоится таким оригинальным способом, а преследовать по льду, значит тут же выдать, что в дело включилась милиция. Правда, на мосту осталась девушка-курьер. Уж ее-то майор упускать не собирался. Но действовать следовало предельно осторожно.
      Далеко "вести" курьершу не пришлось, до первого кафе. На высоком крыльце перед прозрачными дверями толклись жаждущие попасть внутрь, в тепло, к столикам, к музыке. Это заведение в центре города, похоже, пользовалось популярностью. девица бесцеремонно протолкалась к стеклянным створкам, решительно забарабанила лайковым кулачком. Приземистый малый, весьма крепкого телосложения - просторный пиджак с золотыми пуговицами сидел на нем плотно, как панцирь на крабе, - брякнул щеколдой, впуская девицу и выпуская на улицу рваное облако тяжелого пара. Ленивым движением выдавил наружу толпу, пытавшуюся просочиться внутрь, и захлопнул дверь.
      Саня Ерошин оставил свой траурный полушубок в "уазике" и отправился в кафе налегке. Его вечерний, он же утренний и дневной, наряд вполне годился для заведений подобного типа - нестандартно, но не вызывающе: сапожки, просторные брюки, цветной турецкий свитер и кожаная курточка, которую можно было назвать и пиджачком. На указательный палец левой руки - как раз подходило по размеру - Саня нацепил печатку цыганского золота, творенье неизвестного ювелира-фармазона, а на указательный палец правой - колечко с ключами от машины. Вообще-то это были ключи от его квартиры, зато брелок эмблема "Мерседеса".
      Он вошел со двора через служебный вход. В коридоре подвыпивший повар в сальном халате поверх тельняшки на повышенных тонах беседовал с джентльменом в черном, очевидно, официантом. Они замолчали и посторонились, чтобы Саня мог пройти. Его наглый вид ясно показывал, что он имеет право тут ходить.
      Девица только появилась в сумерках зала, пряча в крохотную сумочку щетку для волос. Это была, безусловно, та самая курьерша, хотя шубу и шапку оставила в гардеробе, а вместе с ними и все внешние приметы. В лицо её Саня до этого не видал. Но все прочие посетители кафе пребывали на своих местах уже давно. Они сидели на кожаных подковообразных диванах, огибавших столики в огороженных отсеках, на которые был разбит небольшой зал. Тусклые шары настольных ламп освещали фужеры и бутылки на столиках, а также кисти рук с сигаретами меж пальцев. На запястьях тусклой желтизной отливали золотые браслеты. Народ сидел крутой. Некоторые руки Саня даже опознал по характерным татуировкам. Какой-то быковатый малый делал вид, что танцует на крохотной площадке возле бара, а на самом деле просто тискал рыжую девку, зашнурованную в кожаные лоскуты.
      Курьерша вполне соответствовала интерьеру. На ней было нечто вроде длинного свитера, а, может, короткого трикотажного платья, ядовито-желтого цвета, едва прикрывающего тощий зад, и небесно-голубые туго обтягивающие лосины с шелковым отливом, заправленные в высокие ботинки. Она влезла на высокий круглый табурет возле стойки бара, и бармен тут же выдал ей высокий бокал, набитый льдом, залитый чем-то бледно-бурым и с торчащей соломиной. Похоже, курьерша была здесь частой гостьей, и её вкусы знали. К ней тут же подвалил посетитель - широкий дядька в ещё более широком пиджаке поверх белой водолазки. Полголовы дядьки занимала зеркальная лысина, другая половина щетинилась короткой стрижкой. На оттопыренном мизинце сверкала золотая "гайка". Он похватал курьершу за колено, за ребра и шею, помычал ей в ухо и отвалил.
      Ерошин, совершенно чужой на этом блатном празднике жизни, тем не менее продолжал держаться независимо. Он тоже влез на табурет возле стойки, сложил на неё локти и улыбнулся бармену, стараясь, чтобы железный зуб во рту сверкал как можно нахальней. После чего сделал заказ:
      - Мартини. Только это, смешай, но не взбалтывай.
      Бармен поморщился, как от зубной боли, зазвенел стеклотарой. Ерошин поглядел на курьершу. Похоже, она кого-то ждала и сильно нервничала слишком часто озиралась и трясла ногой. Похоже, она не увидела того, кого рассчитывала здесь встретить, и начинала психовать.
      - Двести рублей! - сказал с презрением бармен и поставил на стойку стакан, в который было налито грамм сто пятьдесят какого-то мутноватого пойла.
      - Ага, - рассеянно кивнул Саня, - только это, счет нарисуй.
      Девица отставила свой бокал, заерзала на табурете. Похоже, собиралась уходить. "Пора бы брать мартышку, пока не слиняла," - подумал Саня и посмотрел на часы. Было 20. 14.
      * * *
      Такси выехало на Северный тракт. Рогожкин сидел рядом с водителем, смотрел вперед, хотя в свете фар можно было видеть только кусок асфальта. Покусал заусенец на ногте, поразмышлял вслух:
      - Куда он, паразит, подевался? Давно уже должен выехать. Может, засек что? Или пока решил из города не выезжать, притаился на ночь? А, может, с мотоцикла на машину пересел? А, Ямщиков, что думаешь?
      - Сожрать бы что-нибудь, думаю, - меланхолично отозвался Ямщиков. - А пересадки - это все ерунда, лишние хлопоты. Хотя, кто его знает, может, сейчас вообще на рейсовом автобусе за два рубля едет и помалкивает.
      Они миновали развязку, где одиноко торчал старшина-гибэдэдэшник. Небыстро поехали, позволяя обгонять себя даже "запорожцам". В рации слышались переговоры ребят из команды Чертинкова, безрезультатно прочесывавших город.
      - Вот сидит сейчас вся банда у радиоприемника, - снова начал нудить Рогожкин, - слушает наши разговоры и со смеху покатывается.
      - Это запросто, - включился в разговор шофер, - такой приемник сейчас любой дурак купить может. Вон какие антенны на джипах и "мерсах" наворочены. Любой диапазон обшаривают без проблем.
      - Ладно, - Рогожкин еле сдерживал раздражение, - поворачивай в город.
      - Погоди, ещё прокатимся немного, - Ямщиков произнес это детским просящим тоном.
      - Чуешь, что ли, за версту? - хмыкнул капитан.
      - Мне чуять незачем, я не овчарка. - Ямщиков оставался спокоен. - А ему в городе сидеть не резон. Из-под моста вон как втопил - фонари на набережной замигали. Глушитель-то снят, а это лишние децибелы. В любую квартиру позвони и спроси: "Мотоцикл слышали?" Вот увидишь, максимум через полчаса Чертинков весь маршрут знать будет.
      - Уж больно умный он у тебя, этот мотоциклист, - саркастически заметил Рогожкин.
      - Да пока что поумнее нас, - столь же саркастически откликнулся Ямщиков.
      - Ну-ну... - капитан засопел, зашуршал целлофаном сигаретной пачки.
      * * *
      Северный тракт широко прорезал лесной массив, чудом уцелевший под боком у большого города. Две асфальтовых полосы здесь полого снижались, стекая с протяженного увала в просторный распадок, и, подмяв под себя бетонные трубы, в коих только весной что-то булькало, круто взмывали в гору. Здесь в низине на девятнадцатом километре и устроилась милицейская застава. Был тут красно-белый "рафик" спецмедслужбы с надписью "наркологическая", чтобы, значит, сразу водителя проверить "на выхлоп" и протокол в тепле завизировать. Стоял рядом другой микроавтобус - "уазик" "Передвижной пункт ГИБДД", нацелив радар в сторону города. А за ним укрывался желтый мотоцикл. По шоссе двигались машины, сияя фарами, у заставы на всякий случай снижая скорость в ожидании останавливающего жеста полосатого жезла.
      За весь вечер появился всего один мотоцикл, зато с коляской. Двигался он не спеша, степенно, вез троих мужиков, толсто укутанных в шубы и брезентовые плащи, провонявшие рыбой и вареным мормышем. Мужики ещё только ехали на рыбалку, а потому были трезвы и серьезны. Но документы у водителя инспектор на всякий случай посмотрел.
      Младший сержант Толстоухов стоял в свете фар урчащего УАЗа и потихоньку замерзал. Мимо двигались автомашины: легковые, грузовые, специальные и автобусы, а мотоциклов не наблюдалось. Оно и понятно - не май-месяц, не оттаяли еще. А вот пригреет солнышко, и начнут гонять беспредельщики-байкеры без прав и защитных шлемов, нарушая все писаные правила.
      Из машины вылезли Ротчев с Бархеевым - ноги размять, покурить. Потому и не сразу заметили мотоцикл, что отвлеклись. Но не только в этом дело. По тракту одновременно двигалась без малого дюжина машин, и в цепочке парных огней, бегущих к заставе ГИБДД, затерялась одинокая мотоциклетная фара.
      Толстоухов заметил "Яву" все-таки на расстоянии достаточном для того, чтобы успеть поманить её жезлом на обочину. Но мотоциклист даже не пошевелил головой в глухом шлеме, а, проезжая мимо, добавил газу, или, как выражаются местные байкеры, "дусту подкинул". "Ява" взревела, словно истребитель-перехватчик, и пошла "на взлет" - в гору. Инспектор нехорошо выругался и побежал к своему "Уралу". Ротчев тоже не удержался от восклицания:
      - Эх, ты ж, елки, тридцать два - шестнадцать!
      Это в бледном свете фар он профессинальным оком успел засечь номер. Они с Бархеевым прыгнули в УАЗ и тоже припустили вдогонку. Номер мотоцикла пошел в эфир, и сразу несколько человек, услышав его, помянули и елки, и палки, и черта с его бабушкой. Номер этот, 32-16 СВТ, числился за "Явой" Жоры Худорожкина...
      * * *
      Младший сержант Толстоухов любил свой мотоцикл "Урал" больше, чем жену. А если бы он больше любил жену, то давно бы бросил вредную и не шибко богато оплачиваемую инспекторскую работу. Но свой служебный мотоцикл он любил больше и постоянно его протирал, смазывал, обихаживал и, что называется, холил, как казак коня. И никогда не давал в чужие руки, даже ненадолго, даже попробовать, как тот на ходу.
      И сейчас он цепко висел на хвосте "Явы", хотя у той явно был расточен цилиндр и снят глушак. Толстоухов четко придерживался инструкции держаться сзади, а у следующего поста отстать. Там на хвост сядет машина, чтоб внимания не привлекать. Конечно, машина тоже отстанет, но впереди будут ждать другие, и они поведут дальше. И так до конца. К несчастью, даже самые умные инструкции не могут предусмотреть все.
      "Ява" резко сбавила скорость и скоро приткнулась к обочине. Младший сержант растерялся и тоже сбавил скорость. УАЗ и медицинский "рафик" безнадежно отстали. Сзади довольно далеко светились фары, но неизвестно чьи. И Толстоухов решил действовать как обычно в таких ситуациях. Он остановился, слез с мотоцикла и направился к нарушителю, чтобы честь по чести взять под козырек, так, мол, и так, инспектор Толстоухов, прошу документы, почему не остановились и так далее.
      Водитель "Явы", по-прежнему сидя в седле и не поднимая щитка глухого шлема, расстегнул молнию черной кожаной "косухи" и, сняв перчатку, сунул правую руку за пазуху, туда, где обычно лежат в потайном кармане документы. Потом он вытянул руку в сторону инспектора. Грянул выстрел, и заряд картечи отшвырнул младшего сержанта в темный снег кювета.
      * * *
      В кафе гремела музыка, извергаемая баррикадой колонок. Самый тот музон - группа "Лесоповал". Курьерша раздраженно терзала заварное пирожное, сидя в пол-оборота к стойке. Она не сводила злобного взгляда с входа в зал. Вдруг лицо её просияло, но тут же снова погасло. Человек, заглянувший в зал, оказался не тем, кого она ждала. Его ждал Ерошин. И это был майор Чертинков. Он заглянул и снова скрылся в фойе. Значит, курьершу можно выводить в его суровые объятия.
      Саня спрыгнул с высокого табурета и вихляющей походкой подкатил к девице.
      - О, вы так одиноки, - Саня стремился почувствовать себя джентльменом на великосветском рауте, - так страдаете! Не могу ли я чего-нибудь сделать лично для вас? - И он изогнулся кренделем.
      - Угу, - промычала девица, не переставая жевать. Она одним взглядом оценила ерошинский "прикид", костюм то есть, - цена оказалась копеечной. Облизывая пальцы, уже совершенно внятно подтвердила: - Можешь. Смойся с глаз.
      - Ну, грубо, грубо, - Саня ничуть не обиделся. - Между прочим, в раздевалке у меня стоит сумочка, а в ней чудная кофточка с пухом розового фламинго. Уникальная вещь, вывезена с Антильских островов. Эксклюзивная модель только для вас. Очень прошу поглядеть и примерить.
      - Давай я погляжу, - кто-то хлопнул Ерошина по плечу.
      Он обернулся. Крепкий, коротко стриженый брюнет в кожаном жилете поверх клетчатой рубахи, сощурясь, смотрел внимательно-злым взглядом. Сеня, как любой опер, таких взглядов насмотрелся предостаточно, и впечатления на него это давно не производило. Краем глаза он отметил, что из-за ближнего столика, оставив примолкших подруг, поднялись ещё двое: неспешно, с заинтересованным видом. Ерошин, все ещё пребывая в роли сеньора из высшего общества, пробормотал:
      - Фи, какая пошлость - драка в кабаке.
      - Давай, давай, фраерок, - сиплым полушепотом уличной шпаны начал давить на психику брюнет в жилетке, - выйдем, разберемся.
      Саня пожал плечами - разберемся, так разберемся, в ухо-то зачем шипеть. Пошел меж столиков к выходу. Некоторые посетители, вальяжно развалившиеся на кожаных диванах, с усмешкой поглядывали на него. Обычная история, чуть не каждый вечер, небось, здесь такие случаются. Выходят двое, следом ещё двое. Вскоре трое возвращаются, а четвертый, со свежим фонарем и другими телесными повреждениями различной степени тяжести вылетает за двери заведения.
      Но сегодня произошел сбой программы. Двое зашли за портьеру входа, а ещё двое только заглянули за неё и тут же развернулись обратно. Лица их при этом стали безмятежно-благостны, глаза устремились вверх, а руки совершали не совсем понятные движения. И словно сквозняк дунул по залу. Народ начал ежиться, некоторых, вроде, даже озноб прошиб. И, как по команде, благостно-безмятежные мины украсили зверские морды коренных обитателей кафе. А в проход между столиками сами собой неизвестно откуда стали падать маленькие целлофановые пакетики и шарики из фольги.
      Один из посетителей, торопливо проглотив содержимое стакана, рысцой кинулся в служебную дверь, едва не сбив с ног выходившего навстречу официанта с подносом. Но в коридоре его приняли крепкие ребята в бронежилетах и трикотажных масках. Посетитель дернулся и получил под дых. От этого удара все, только что выпитое, снова выплеснулось наружу. Его положили лицом в лужу и сразу ущупали под мышкой пистолет.
      Из-за портьеры в зал вышел Ерошин и, удивленно качая головой, пошел по сброшенным пакетикам и шарикам. Следом шли суровые ребята в масках и при оружии. Один из них указал официанту на замусоренный пол и приказал:
      - Собери.
      Но тот спрятал руки за спину и испуганно отпрянул. Пришлось омоновцу самому собирать пакетики с опием и героиновые шарики. Саня подошел к девице и строго сказал, помахав удостоверением:
      - Уголовный розыск. Прошу следовать на выход. - Потом повернулся к бармену и поманил пальцем. - Я, кажется, просил счет.
      - Какой счет? - бармен держался за перекошенную щеку, похоже, у него и в самом деле разболелись зубы. - За что счет? Сотому клиенту первый коктейль за счет заведения.
      Двести рублей, на которые бармен "штрафанул" Саню за пижонский заказ, лежали на стойке. Пришлось их забрать назад без протокола. Но бармена это не спасло.
      - Так, кассовый аппарат у нас где? - раздался противный голосок, от которого многих торговцев продирала дрожь. - А это что за бутылочки без акцизных марочек?
      Девица на табурете сидела окаменев. Потом огляделась по сторонам, ища сочувствия и поддержки. Но встретила отчужденные, неприязненные и даже угрожающие взгляды, в которых сквозило: что, швабра, притащила ментов? Теперь сама и выкручивайся. И не дай бог, после этого шмона кого-нибудь загребут...
      Она покорно побрела к выходу. Ерошин самолично, как истинный уральский джентльмен, помог ей надеть шубку и под локоток отвел в машину. Он очень старался быть галантным кавалером, и совершенно напрасно, потому что курьерша обозвала его козлом. Еще она потребовала предъявить ордер на арест, заявив, что без ордера никуда не поедет. Майор Чертинков успокоил её, мол, сейчас даже в квартиры некоторые вселяются без ордера, да и её никто не арестовывает, так, только побеседовать везут.
      Приехали в Управление. В кабинете Гераскина девица уселась, как была, в шубе и шапке, закинув ногу на ногу, демонстративно закурила и выпустила струю дыма в лицо полковнику. затем с интересом огляделась. Некоторые пугаются самого слова "милиция", а этой было хоть бы хны. Похоже, она уже оправилась от первого шока и решила, что ей и в самом деле ничего не грозит.
      - Отказываюсь говорить до тех пор, пока не придут прокурор и адвокат, - заявила она, стряхивая пепел на паркет. - У нас правовое государство или нет?
      Гераскин, красный от гнева, с трудом сдерживая себя, чтоб не раскричаться, передвинул бумаги на столе, постучал мундштуком "беломорины" по коробке.
      - Ты вот что, - начал он, но тут же поправился: - то есть, вы. Вы кому передали сумку?
      Не спросил ни имени, ни фамилии, ни других обязательных данных. Но девица этого не заметила. А заметила бы, то сообразила, что дело слишком серьезно, раз начинается с главного вопроса. Понимающе улыбнувшись, курьерша снова стряхнула пепел на пол.