ВИКТОР МЯСНИКОВ
      ЦЕЙТНОТ
      Аккомпаниатор заболел, да и сама Анна Георгиевна чувствовала себя неважнецки. Март - такой простудный период года. Чуть-чуть порепетировав без музыки, она отпустила группу и к четырем уже была дома. В почтовом ящике, кроме газеты, оказался пакетик из белой бумаги, не больше сигаретной пачки величиной, накрест перехваченный черной ниткой.
      Войдя в квартиру, Анна Георгиевна громко позвала: "Девочки!" Но дочери не выбежали в коридор, на вешалке не оказалось их дубленочек - очевидно, ушли погулять. Сняв шубу она прошла на кухню, пожав плечами, в недоумении разорвала черные нитки и развернула пакет. Лист бумаги, покрытый с внутренней стороны ровными рядами букв, содержал комочек ваты.
      Тут Анна Георгиевна испугалась. Видно, материнское сердце почуяло беду. Трясущейся рукой она стала приподнимать белый рыхлый комочек. Он раскрылся, и из ваты медленно выкатился на стол синеватый детский пальчик...
      На этот жуткий крик и прибежали соседи снизу.
      * * *
      С заледеневшими, полубессмысленными глазами лежала в просторном кожаном кресле Анна Георгиевна Поляницкая, 34 года, хормейстер. На щеках и висках размытые мазки иссиня-черной туши.
      Оперуполномоченный Ямщиков допрашивал соседей снизу.
      Дом кооперативный, построенный ещё в советское время по особому проекту для творческих работников, с улучшенной звукоизоляцией. Когда супруги Вандлер, артисты музкомедии, услышали крик, то переполошились не на шутку.
      - Вы понимает, - восклицал Лев Иосифович Вандлер приятным баритоном, ведь рояль мы у них не слышим. А тут... Боже мой! Боже мой!
      Ямщиков, в отличие от большинства коллег, не очень верил в интуицию, зато, опять-таки в отличие от большинства, верил в счастливую случайность. Впрочем, как и в несчастливую. Тут налицо были две счастливых случайности: Анна Георгиевна Поляницкая пришла с работы на два с половиной часа раньше обычного, и не захлопнула как следует входную дверь - это два.
      Супруги Вандлер подняли её с пола, перенесли в мягкое кожаное кресло. Потом они увидели вату и все остальное. И Льву Иосифовичу пришлось отпаивать валерьянкой уже двух женщин. Он действовал решительно и разумно прикрыл бумажной салфеткой вату и пальчик, лежащие на кухонном столе, и прочитал письмо из наклеенных букв.
      Сейчас это послание лежало перед Ямщиковым. Он слушал артиста, кивал и одновременно вникал в текст.
      ПОЛОЖЬ В ПОЛИЭТИЛЕН. СУМКУ БРИЛЛИАНТ. ГАРНИТУР ВСЕ 8 ПРЕДМЕТ. НЕ ПОЗЖЕ 7 ЧАС 30 МИН ПРИНЕСИ В СКВЕР У ПОЧТАМТА ЗА ПАМЯТНИКОМ С ОБРАТНОЙ СТОРОНЫ СКАМЕЙКИ ЗАПИСКА НА ВЕТКЕ НИКОМУ НИ СЛОВА - ТЕМ БОЛЕЕ БЕЗ МИЛИЦИИ ТЕДЕФОН ПРОСЛУШИВАЕТСЯ ЗА КВАРТИРОЙ НАБЛЮДАЕМ ТОРОПИСЬ ИНАЧЕ ДЕТЯМ СМЕРТЬ БЕЗ ШУТОК
      Некоторые слова этого телеграфного текста были составлены из отдельных букв и слогов, другие вырезаны целиком. Шрифт довольно крупный, одинаковый. Строчки ровные, в разрывах между словами желтел подсохший клей.
      - Боже мой, у меня сегодня спектакль! Как я буду играть? - Вандлер скорбно прикрыл глаза, прижал к вискам пальцы.
      - У вас есть телефон? - спросил Ямщиков.
      - Что вы, все ждали своей очереди. А сейчас просто не по карману. Откуда у простых артистов такие деньги? Так что извините, товарищ следователь.
      - Я не следователь, - мягко поправил его Ямщиков, - я оперативный работник.
      - Ну, какие ваши годы. Еще будете следователем.
      "Спасибо, не надо," - подумал Ямщиков, а вслух сказал:
      - Когда вам в театр?
      - В полседьмого желательно.
      - Хорошо. Но есть такая просьба - не рассказывайте никому. Понимаю, что всегда хочется поделиться переживаниями, но этим вы можете повредить девочкам.
      - Конечно, конечно, я понимаю, - стал убеждать Вандлер.
      В том, что телефон Поляницкой действительно прослушивается преступниками, Ямщиков не был уверен. Могли просто пугать, давить на психику подобным заявлением. Однако следовало считаться и с такой возможностью. Поэтому Ямщиков отправился к дверям соседней квартиры и нажал кнопку звонка. Почти сразу дверь открылась.
      - Я из милиции, - Ямщиков протянул раскрытое удостоверение. - Не возражаете, я войду?
      - Разумеется, проходите - уступил дорогу хозяин квартиры, круглолицый молодой человек лет тридцати двух на вид. - Нет, каков мерзавец, негодяй! Он не скрывал возмущения.
      - Думаете, это одиночка? - спросил Ямщиков.
      - Конечно. Какой-то маньяк.
      - Может быть, может быть... - в раздумье произнес Ямщиков, черкая в блокноте. - Можно вашим телефоном воспользоваться? Это ведь от вас звонил гражданин Вандлер?
      - От меня. И вы звоните, пожалуйста. - Хозяин пошел вперед, показывая дорогу. - Слушайте, а, может, это чеченцы? Они же занимаются похищением людей.
      - И они тоже, - согласился Ямщиков. - Простите, как вас зовут?
      - Игорь Сергеевич, - представился хозяин.
      Он порывался ещё что-то сказать, но Ямщиков увильнул от продолжения разговора. Просто прихватил стильный, под старину аппарат - "слоновая кость в золоте" и отправился на кухню, самым неучтивым образом прикрыв за собой дверь. Длинный шнур полз по паласу в щель под дверью, словно черная змея.
      Его соединили с самим полковником Гераскиным. Ямщиков коротко обрисовал ситуацию. Решительный и хладнокровный Вандлер уложил с помощью жены потерпевшую Поляницкую в кресло, а сам сходил к соседу и позвонил в милицию. Ямщиков, оставив машину за полквартала, пришел пешечком, чтобы не привлекать внимание - может, и в самом деле за квартирой наблюдают? "Неотложку" тоже вызвали, но её до сих пор нет. Так что неплохо бы подкинуть на санитарной машине пару человек из отдела, а так же радиотелефон. Кроме того, надо срочно доставить на экспертизу послание шантажистов. Одного сотрудника отправить в сквер у почтамта посмотреть, что это за ветка с запиской, и взять её под наблюдение. Еще одного человека немедленно забросить в Дом музтворчества, где работала Поляницкая, чтоб сидел на телефоне. Если потерпевшую Поляницкую вдруг попросят к аппарату, чтоб потянул время, пока не выяснят, откуда звонок. И чтобы никто не знал, что на работе её уже нет.
      Полковник Гераскин вслух повторял эти его пожелания, но уже в приказной форме. Ямщиков знал, что в кабинете начальника сейчас полно людей, и эти приказы уже начали выполняться.
      - Ты вот что, насколько серьезна угроза, как думаешь? - теперь настал черед полковника говорить и задавать вопросы.
      - Пальчик отрезали, значит, не шутят. Вполне возможно, девочек уже в живых нет, но если живы, чуть больше двух часов осталось в запасе. Ямщиков вздохнул. - Готов принять ответственность на себя.
      - Ты вот что, - когда закручивалось серьезное дело, полковник этой присказкой начинал каждое свое высказывание, - сиди там и координируй. Штаб у меня в кабинете, но главным распорядителем пока будь сам. Что надумаешь, накопаешь, сразу сообщай. А я весь народ подключу к этому делу.
      - Уже надумал. - Ямщикова, похоже, вдохновило доверие начальства. Человек трех надо отправить в четырнадцатую школу, взять журнал пятого "Б", в котором девочки учились, и моментально обежать всех одноклассников, кто живет рядом. А у кого есть телефон, обзвонить. Дети любят перезваниваться, когда родителей дома нет.
      - Угу, - полковник сейчас не повторял вслух, он писал на маленьких листочках торопливые записки из одних сокращений, отправлял скользом кому-нибудь из сидящих по обе стороны длинного полированного стола.
      - Кого-то шустрого, типа Ерошина, - продолжал Ямщиков, - в детскую поликлинику, молодых мамаш опросить. Пусть сюда зайдет за фотографией.
      - Ерошин! - раздалось в трубке. - Что еще?
      - Список жильцов профильтровать. Вроде все...
      - Родственников забыл, - отметил Полковник Гераскин. - И разберись, что ещё за бриллианты. Действуй.
      Ямщиков опустил трубку на рогульки телефонного аппарата, распахнул дверь кухни. Позвал:
      - Игорь Сергеевич!
      - Чем могу быть полезен? - хозяин квартиры подбежал, словно официант, всей фигурой выражая готовность услужить.
      - Не возражаете, если я тут у вас расположусь? - спросил Ямщиков. Штаб не штаб, а что-то вроде того. И к вам пара вопросиков.
      - Конечно, конечно... Такая трагедия...
      - Пока ничего сверхужасного не произошло, - успокоил его Ямщиков, - но следует поспешать. Вы девочек видели сегодня?
      - Нет. Вы знаете, когда я работаю, то кроме своей работы, ничего не вижу и не слышу. Говорят, Анна Георгиевна кричала, а я, представьте себе, ничего не слышал. Вы обивку на моих дверях видели? Гермокамера, а не квартира. Ведь у меня камнерезные станки, они так визжат! Без этой обивки было бы невозможно в подъезд войти - уши режет.
      - Вы один живете? - перебил хозяина Ямщиков.
      - Да, один. - Игорь Сергеевич мгновенно переключился на другую тему. Слава богу, отец отписал мне квартиру, но все остальное досталось мачехе...
      И он принялся печально повествовать, как молоденькая натурщица окрутила отца, маститого художника, какие баснословные деньги огребает сейчас, распродавая его коллекции и полотна...
      Ямщиков кивал, не перебивая, вроде бы, внимательно слушал. Он и в самом деле слушал, но, одновременно и думал свою думу, разглядывая художника-ювелира и обстановку кухни.
      Игорь Сергеевич Копырин - сын заслуженного художника республики. Лет тридцати двух - тридцати трех на вид. Слегка склонен к полноте. Внешне не очень похож на художника, точнее, на расхожий кино-телеобраз художника. Ни тебе кудрей до плеч, ни бороды. Наоборот, рыжеватые волосы пострижены коротко, а на щеках совершенно немодные рыжие, почти красной меди бакенбарды. И руки пухленькие, с короткими толстенькими пальцами. Зато кухня выглядит вполне богемно: немытая посуда, окурки, сырные корочки, обилие пустых бутылок.
      "Однако, коньячок уважает," - подумал Ямщиков и вклинил в паузу вопрос:
      - Бриллианты Поляницкой сколько могут стоить?
      - Бриллианты? - в недоумении переспросил Копырин. - Какие бриллианты? Я не особенно присматривался к её бижутерии, но, насколько помню, бриллиантов не замечал.
      Мелодично запиликал дверной звонок.
      - Врача вызывали?
      На пороге стоял симпатяга Ерошин, надевший самую обаятельную свою улыбку. А вот докторский халат на нем явно женский - в плечах почти трещит, и рукава чуть ниже локтей. На средних лет докторшу, которая его сопровождает, ерошинская улыбка не действует. У неё озабоченно-усталый вид, ей не нравится милицейская компания, ей мешают работать. Третьим явился незнакомый Ямщикову криминалист.
      Все идут в квартиру Поляницкой. А Анна Георгиевна тем временем уже почти пришла в себя и, как ни удерживала её соседка снизу артистка Вандлер, вскочила с кресла и громко закричала:
      - Вы! Милиция! Кто вас просил?! Убирайтесь вон! Слышите? Вон!
      Докторша из "неотложки" безуспешно пыталась поймать на её запястье пульс. Вырвав руку, Поляницкая ринулась к дверям.
      - Я все отдам, сейчас же! - слезы брызнули на её бледные припухшие щеки. - Девочки мои!
      Ямщиков её опередил, оказался раньше у выхода, прижал дверь плечом. Тогда Поляницкая прибегла к последней, крайней мере. Обычно женщины пускают её в ход в момент наивысшей степени отчаяния, злости и ненависти. Она попыталась вцепиться в лицо инспектора ногтями. Ямщиков успел перехватить её руки - профессиональная реакция. Несколько секунд он глядел, как судорожно сжимаются и разжимаются тонкие пальчики, скребут воздух узкие ноготки в кровавом маникюре.
      Грубым, бесцеремонным движением он усадил женщину на узкий обувной ящик под одежной вешалкой. Яростно выкрикнул:
      - Вы что, убить их хотите? Своими руками убить, да?
      В полутемной прихожей он плохо видел её лицо, но понял, что добился своего - напугал, остановил, не дал натворить глупостей и заставил себя слушать. Уже спокойней продолжил:
      - Их куда-то заманили, скорее всего, это был знакомый человек. К чужому бы они не пошли. Так? - Поляницкая кивнула, и Ямщиков осторожно отпустил её руки, зорко следя за каждым движением женщины. - Если их отпустят, они расскажут, кто их заманил, кто похитил. Так? - Поляницкая замерла, до неё начал доходить страшный смысл сказанного. А Ямщиков продолжал твердым голосом: - У нас в запасе два часа. Помогите нам и мы поможем вам. Обещаю принять все меры и спасти девочек.
      "Если они ещё живы," - добавил мысленно про себя, слегка ужаснувшись, и тут же отогнал прочь эту поганую мыслишку.
      - Анна Георгиевна, нужны фотографии, - добавил мягко.
      Ямщиков включил в прихожей свет. Махнул рукой эксперту, показывая направление:
      - На кухне...
      * * *
      Поляницкая вытащила из секретера большую картонную коробку, сбросила на пол крышку. Наверное, в каждой семье заводят альбомы для фотографий, но, тем не менее, редко где обходятся без таких коробок или пакетов. Дешевые автоматические "мыльницы" и приемные пункты "Кодак-экспресс" вызвали настоящий потоп из цветных фотокарточек. Фирменные пакеты фотосервиса заполняли и эту цветастую коробку из-под чего-то импортного.
      Анна Георгиевна торопливо вытряхнула на стол содержимое нескольких пакетов. Скользкие глянцевые прямоугольники разбежались по полировке, словно колода новеньких атласных карт. Ерошин тут же выхватил из вороха подходящий снимок:
      - Как они сегодня были одеты?
      Поляницкая торопливо ткнула пальцем в снимок:
      - Вот так же. Так же, как тут.
      - Ясно, - кивнул Ямщиков и стал вглядываться в фотографию, словно на всю жизнь запоминал.
      Поляницкая снова заплакала:
      - Деточки мои... Это муж снимал в зимние каникулы, после Нового года. На площади...
      Что ж, фотография отменного качества: контрастная, форматом в тетрадный лист, лица девочек спокойны. Идеально для розыска.
      Сходство маленьких Поляницких было поразительно. Если бы не застегнутые на одну сторону дубленочки, можно было бы подумать, что это одна девочка, прислонившаяся плечом к большому зеркалу. Вот только непонятно, где оригинал, а где отражение - справа или слева. Одинаковые кругленькие личики, вздернутые носики, чуть прищуренные раскосые глазки, зеркальные полуулыбки. песцовые шапочки с каракулевым верхом и совсем не детского фасона шубки - замша, щедро украшенная аппликацией - растительный орнамент. Оторочки и воротники из пышного длинноворсового белого мериноса, чуть вьющегося.
      Ерошин тут же откопал в куче ещё пару подобных снимков.
      - Близняшки, да ещё в таких дублях! - он был в восторге. - Их каждый встречный навек запомнил, сходу опознает. Часа через два-три дома будут. Весь город перетряхнем.
      Все это он сказал таким бодрым, ухарским тоном, что стоявшего рядом Ямщикова покоробило. Он быстро глянул на Поляницкую и с облегчением, даже удивлением обнаружил - верит. А, может, просто ухватилась, как утопающий за соломинку, за поданную надежду. Во всяком случае, выглядела уже чуть спокойней, в оживших глазах появился вопрошающий и боязливый блеск.
      Ямщиков легонько похлопал Ерошина по плечу, и тот двинулся к выходу, засовывая большие снимки за борт пиджака. "Мешок у него там пришит, что ли?" - удивленно подумал Ямщиков. Недовольно поджав губы, в прихожей стояла врач "неотложки". Она, наконец-то, получила в свое распоряжение потерпевшую. Эксперт со своим чемоданчиком тоже собирался уходить. Он наклонился к Ямщикову и тихо доложил:
      - Левый мизинчик девочки. Фиолетовой пастой испачкан от шариковой ручки. На ноготочке немного бесцветного лака. Крови почти нет. Отхвачен каким-то инструментом типа ножниц по металлу или кусачек. Вата обычная, из аптеки.
      - А бумага?
      Криминалист поднял пинцетом к свету лист бумаги, вложенный в тонкий целлофановый пакет.
      - Стандартный формат, белая писчая, годится для пишущей машинки. Текст вырезан из детской книжки или "Мурзилки". На просвет видны фрагменты рисунков - вот, вот...
      Ямщиков кивнул, он верил на слово.
      - У вас детей нет, - специалист отвлекался от сути, но инспектор стерпел, он умел ждать, - иначе сами узнали бы по характерному шрифту. Буквы и слова вырезались не ножницами, не бритвой, а режущим предметом типа скальпеля, сапожного ножа или специальным резаком для бумаги и картона. Может, переплетчик работал?
      "Романтик, - подумал Ямщиков, - в органах недавно, ещё язык не засушил. Версию подкидывает." Он делил людей на романтиков и прагматиков. Себя относил к первым и предпочитал иметь дело с такими же.
      - Клей синтетический, в лаборатории уточним какой, - продолжал эксперт. - Выдавливали из тюбика, тюбик прижимали, проводили полоску. Вот характерный след. В конце чуть смазано - резко отнимали. Очень уверенная рука, строчки почти идеально параллельны. Этой же рукой и текст вырезан. Мастер трудился, постоянно с этим дело имеет. Кусочки текста накалывались иглой и накладывались на клей. Видите, в некоторых местах лист проколот насквозь. Впрочем, не игла. Скорее, шило. Затем твердым округлым предметом наклеенная строка притиралась.
      - Рукояткой шила, - подсказал Ямщиков.
      - Установим, - тоном ставящего последнюю точку откликнулся криминалист и направился к дверям.
      - Мда, установим, все установим, - бормоча под нос, Ямщиков вернулся к хозяйке квартиры.
      Поляницкая горестно склонилась над грудой фотоснимков.
      - Анна Георгиевна, посмотрим вещи девочек? - предложил Ямщиков. - Они заходили после школы домой?
      Школьная одежда аккуратно висела в шкафу на плечиках, учебники и тетради выложены из сумок. Девочки разогрели обед, поели, вымыли посуду.
      - Они у меня самостоятельные, с малолетства приучены все сами...
      - Давайте ещё раз по порядку. - Ямщиков не был расположен выслушивать семейные предания. - В начале второго, как обычно, девочки пришли из школы. Сняли школьные платья. Что надели?
      - Спортивные костюмы. Такие красные, "Адидас". Муж из Австрии привез в прошлом году.
      - Каким спортом девочки занимаются? - сразу заинтересовался Ямщиков. Ходят в секцию?
      - Нет, - отрицательно покачала головой Поляницкая, - просто им нравятся эти костюмы.
      - Так, продолжим. - Ямщиков старался ничего не упустить. Переоделись, разогрели обед - это примерно уже полвторого, а то и больше. Пообедали. Если бы куда-то торопились, посуду все равно бы вымыли?
      - Нет, наверное, - задумалась Анна Георгиевна. - Могли бы даже вообще не пообедать, изредка случается и такое.
      Ямщиков делал быстрые пометки в блокноте и соображал: обедали неспеша, мыли посуду. В два часа, надо полагать, кухню покинули.
      Поляницкая продолжала:
      - После обеда садятся за уроки, чтобы к моему приходу было закончено. Вечером мы занимаемся музыкой.
      - Уроки, говорите? - оживился оперуполномоченный.
      Широченный двухтумбовый письменный стол был остроумно поделен на двоих. Он стоял торцом к окну, одна тумба развернута ящиками в противоположную сторону, а через центр немного наискосок прибит деревянный брусочек. Девочки могли сидеть лицом друг к другу, а по правую сторону от каждой имелось полстола личной территории.
      В лежащих на столе тетрадях по математике оказались записаны только условия домашнего задания.
      - Тут их отвлекли. Кто-то пришел или позвонил. - Ямщиков учуял след. Они все бросили и ушли. Анна Георгиевна, куда они могли пойти? В магазин, на концерт, в бассейн, в сауну?
      Тут он, конечно, глупость сморозил насчет сауны, чисто автоматически выскочило - "места общественного пользования".
      Поляницкая пожала плечами.
      - Хорошо, давайте порассуждаем, - постарался успокоить её Ямщиков, что из вещей не на месте?
      Анна Георгиевна беспомощно огляделась. Слишком лихорадочно она пыталась припомнить, где какой предмет находился, там ли он сейчас. Ей бы успокоиться, да как? Время, время... Ямщиков должен ей помочь, подсказать, навести на верную мысль.
      - Давайте по порядку, Анна Георгиевна, не торопясь. Начнем со стола. Тетради, ручки, фломастеры, учебники. - Он перекладывал все это довольно быстро. - Учебники все на месте? Книжка "Воспитание щенка". У вас есть собака?
      Никаких намеков на существование собаки в квартире оперуполномоченный не заметил, поэтому так удивился.
      Поляницкая замерла, затем протянула руку, указывая пальцем куда-то в пустую стену. Она словно утеряла дар речи. Наконец выговорила:
      - Поводок... Там висел поводок с ошейником.
      Подбежала к трельяжу, многократно отразившему её взволнованное припухшее лицо, подхватила с полированной подзеркальной тумбочки деревянную шкатулку.
      - Тут деньги лежали. Триста долларов на покупку щенка.
      Вот он - след!
      Через полминуты они уже были в соседней квартире. Но звонить в управление Ямщикову не пришлось. Дело в том, что за круглым столом в квартире вольного художника сидели супруги Вандлеры, сам художник Копырин и... старший оперуполномоченный капитан Рогожкин, непосредственный начальник Ямщикова.
      "Вот так всегда," - слегка обиделся про себя Ямщиков, а вслух сказал:
      - Нет на месте поводка, ошейника и денег на покупку собаки.
      Поляницкая по тону сказанного сразу поняла - начальство приехало. Подбежала к Рогожкину.
      - Мы девочкам давно обещали щенка, специально деньги отложили. Уже договоренность была с хозяевами.
      Рогожкин обычным спокойным голосом поинтересовался:
      - Овчарку, наверное, хотели?
      - Нет, сенбернара. Девочки хотели только сенбернара.
      Она замерла, прикрыла рукой глаза.
      Капитан поднялся, тронул женщину за локоть.
      - Сядьте, пожалуйста. Все будет хорошо.
      Он выразительно глянул на Ямщикова, мотнул головой в сторону кухни. Оперуполномоченный отправился в указанном направлении.
      На мощной дубовой столешнице кухонного стола пищала и шуршала, сыпала невнятной скороговоркой радиоаппаратура. Тут же сидел и пачкал отвратительной скорописью бумагу - стандартный формат, белая писчая, для пишущих машин - Женя Лестовкин.
      Полковник Гераскин, выслушав по радио доклад Ямщикова, недовольно пробасил:
      - Плохо работаешь, Ямщиков. Целый вечер угробил, чтобы очевидное выяснить. По бриллиантам что узнал?
      - Пока ничего.
      Полковник швырнул трубку.
      - Прагматик! - выругался Ямщиков и тут же стал себя успокаивать отработанной, проверенной и испытанной формулой: - Спокойно, Петрович, козырный туз ещё в колоде.
      Действительно, не стоило принимать близко к сердцу нагоняй начальства. Просто есть у полковника любимая пословица: накрути хвосты, чтоб летали.
      Женя сочувственно взглянул на приятеля, подвинул несколько листов со своими загогульками, местами подчеркнутыми красной пастой. Ямщиков углубился в чтение.
      Так, что мы имеем?
      "Кузнецова Лена... После уроков шли вместе, на углу расстались... Сестры Поляницкие не говорили, что куда-то собираются или кого-то ждут." Это нам известно.
      "Апфельбаум Боря звонил примерно без десяти три, когда по "Культуре" началась "Русская музыка XVIII века. Бортнянский." Никто не ответил."
      "Федорова Юлия звонила в 14. 10 - 14. 20... не ответили".
      Жаль, никто не позвонил ровно в два часа дня, хотя время исчезновения девочек более-менее ясно. А когда подбросили пакет с отрубленным мизинцем?
      Ямщиков выскочил из кухни, как черт из табакерки. Рогожкин в это время задавал Поляницкой, пожалуй, самый существенный вопрос:
      - А кто из ваших знакомых способен на такое?
      Поляницкая ответила не раздумывая:
      - Только Ленька. Леонид, сын мужа от первого брака. Он нас просто ненавидит.
      - Где он живет? - сразу насторожился Рогожкин. - Вы адрес знаете?
      - Конечно...
      Тут Ямщиков и вклинился, чего делать, конечно, никак не полагалось. Но уж очень срочный был вопрос.
      - Анна Горгиевна, вы, когда почту брали, обратили внимание - сверток на газете лежал или под газетой? Вы его сразу увидели?
      - Д-да, сразу... Конечно, сразу. Достала из ящика - ни адреса, ни даже имени-фамилии. Потом газету взяла...
      На глазах у неё выступили слезы.
      - Спасибо! - Ямщиков упруго развернулся обратно в направлении кухни.
      - Сто восьмое! - крикнул вслед Рогожкин. Он все понял и не сердился на подчиненного.
      - Знаю, - довольно буркнул на ходу Ямщиков и отдал распоряжение Жене Лестовкину: - Живо сто восьмое отделение связи, отдел доставки. Когда разносили почту по Глазырина?
      * * *
      - Конечно, дочек Поляницкой знаю. Кто их не знает? Дай бог мне так когда-нибудь одеваться, как они сейчас.
      Молодая мама засмеялась. Саня Ерошин смех поддержал, но дела не забывал.
      - Вы днем с ребенком гуляете, может, видели сегодня девочек на улице?
      - А мы на балкончике гуляем, да, мой маленький? Мамке тяжело коляску по лестницам таскать.
      Смирный толстощекий бутуз, сидящий на коленях молодой мамаши, довольно улыбнулся и пустил слюни. Наверное, радовался, что говорят с ним, а не с чужим дядькой в похоронном полушубке. Молодой папа, прислонившийся к косяку, прекратил бросать ревнивые взгляды и тоже довольно улыбнулся, тоже радуется, что разговор окончен.
      - Спасибо за помощь, - Ерошину ничего не оставалось, кроме как откланяться.
      - Да не за что. А что случилось?
      - Да ничего особенного.
      Саня вихрем слетел с пятого этажа, но на улицу вышел степенно, выравнивая дыхание. Пятая мамаша и последняя. Все. Как из школы близняшки пришли, видели, а как потом из дома вышли, в какую сторону направились никто. Сами в это время по домам сидели, деток кормили, памперсы меняли.
      Да, то ли дело летом: бабуськи на лавочках у подъездов, мальчики с рогатками, девочки с котятами, автолюбители с заглохшими "запорожцами" и недомытыми "нивами". Что ж, поквартирный обход, другого ничего не остается.
      Ерошин поравнялся с первым подъездом, тем самым, где эпицентр сегодняшних событий, и... расцвел в улыбке. Кто сказал: зимой бабуси в спячке? Или улетели в теплые края? Из окна первого этажа в межтюлевое пространство выглядывала самая натуральная бабушка. Не шибко ветхая, значит, в полном уме, и волосы прибраны в прическу, значит, культурная. Как раз то, что надо. А, самое главное, лицо у неё доброе.
      Ерошин улыбнулся старушке. А та почему-то нахмурилась и свела воедино полотнища тюля. Но Саша этого не заметил, он уже был в подъезде и придавил чуток кнопку звонка. Достал из кармана удостоверение, приготовился предъявить - пожилой народ уважает документы проверять.
      За дверями что-то шуршало, шелестело, словно песок сыпался, но ни одна задвижка не брякнула. Саня повернулся перед дверным глазком и в фас, и в профиль, тронул ещё раз кнопку - гукнуло внутри квартиры. Громко, но вежливо произнес, кивнув темной стекляшке:
      - Добрый вечер! Можно с вами поговорить?
      - Нечего говорить! Ходят тут! Нету никого дома! - крикнули из-за дверей.
      - А вы разве не дома? - спросил Ерошин, неприятно удивленный такой реакцией. - Один вопросик можно?
      - Иди отсюда! Я тебя давно заметила, - ходишь! - заголосил противный сварливый дискант. - Сейчас милицию вызову!
      - Я и есть из милиции, - начал сердиться Саня. - Вот удостоверение, можете проверить.
      - Уже звоню по телефону! - провизжало в ответ. - Убирайся отсель!
      Нет, все-таки добрые бабуси зимой спят, а злые бодрствуют. И злобствуют. Саня Ерошин, в отличие от своего старшего товарища Ямщикова, ждать не умел, тем более выжидать. Особенно, когда всякая секунда на счету. Он готов был голыми руками вырвать железную дверь, взять проклятую бабку за горло, а не придушил бы только потому, что наверняка старая злыдня видела уходящих девочек и их жизни сейчас могли зависеть от нее.
      - Ведьма, старая дура, - шепотом обозвал проклятую старуху Ерошин, тем самым слегка успокоив взвинченные нервы, и сменил подход. Он исходил из простого постулата: человек последователен в своих чувствах. То есть, если он трус, то до конца и во всем. Ерошин выставил перед выпученным радужным глазком раскрытые "корочки" и громким официальным голосом объявил:
      - Уполномоченный уголовного розыска Ерошин. За дачу ложных показаний несете ответственность перед законом. Говорить только правду. Если будете уклоняться от дачи показаний, вызову ОМОН, выломаем двери и будете отвечать уже перед прокурором.
      Терять было нечего. Лишь бы детей спасти, а выговор за неправильные методы - не рак, выжить можно. И он выставил перед собой фотографию девочек. Конечно, в глазок ни черта толком не разглядишь, да сама виновата, дверь не открыла. Пусть теперь страдает ущемлением любопытства.
      - На фотографии сестры-близнецы Аня и Лена Поляницкие, - объявил Саня. - Когда вы их видели сегодня?
      Голос из-за двери стал другим - дребезжащим, приглушенным, вроде, даже просящим.
      - Дак, утром видела... Потом из школы пришли, видела... Потом снова ушли...
      Похоже, старуха круглые сутки пялилась в окно и считала прохожих.
      - В какое время снова ушли? - продолжал допрашивать сквозь дверь оперативник.
      - Дак сразу после двух. Радио пропикало, а потом сразу и ушли.
      - Куда пошли, обратили внимание?
      - Откуда знать, куда? - забубнила старуха. - По своим делам...
      - Вправо, влево, прямо? - Саня начал злиться.
      - Вправо, вправо, сразу сюда, за угол.
      Так, по крайней мере, хоть это стало ясно. Теперь надо искать дальнейшие следы. Глазастая бабка, хоть и вредная.
      Тут лязгнул замок и железная дверь подалась вперед, совсем чуть-чуть. То ли бабуська случайно нажала на какой-то рычаг, то ли сама решила в щелочку выглянуть. И в самом деле, в образовавшейся щели недоверчиво блеснула линза очков. Общаться стало гораздо легче, чем через запертую дверь.
      - Посторонние в подъезд входили? - Ерошин решил выжать из старухи все, что можно. - Или, может, выходил кто-то вслед за девочками?
      - Весь вечер так и шастают. Куда-то вверх все бегут и сверху.
      - С двух до четырех часов кто-то входил?
      Бабка молчала, видно, вспоминала. Саня терпеливо ждал.
      - Артист этот, Вандлер, что ли, - запыхтела в щель, - молока купил, да хлеба. Потом музыкантша со второго. Поляницкая сама без пяти четыре прибежала, раньше, чем всегда. По пятницам только так-то рано приходит.
      - А посторонние, посторонние? - не выдержал таки Ерошин.
      - Да никого, вроде. Мне с кухни всех видно. - Старая становилась, вроде бы, более словоохотливой. Наверное, обрадовалась, что может поделиться знаниями о жизни соседей.
      - Может, машина подъезжала какая?
      - "Скорая" была, так это недавно. Ты сам на ней приехал.
      "Не бабка - агент абвера, - усмехнулся Ерошин. - Поди, ещё при Берии стучала. В каждый бы подъезд по такой, была б не служба - малина. А всем остальным - ад сущий."
      - Почту развозили в четвертом часу, как обычно, - продолжала тем временем бабка. - Потом Жорка Худорожкин на мотоцикле примчался. Забежал в подъезд и тут же обратно, только двери сгрохали. Небось, и до квартиры своей не добежал.
      - Какой Жорка? - насторожился опер.
      - Да с пятого этажа, бездельник. Его надо забирать, а не девочек этих. Прикатит среди ночи и вот тарахтит под окном, вот тарахтит.
      - Во что он был одет? - заторопил старуху Ерошин.
      - Как обычно одет, в черное. Куртка, штаны - все черное, кожаное. Сапоги черные, как у Гитлера. Небось, банку гуталина извел. Перчатки черные. Только на голове эта штука красная, как ее... Ну, вроде кастрюли с форточкой. Чисто водолаз.
      - А сколько время-то было, повторите еще, - Саня быстро черкал в блокнотике.
      - Полчетвертого ровно. Забежал и обратно выбежал.
      Грохнула входная дверь подъезда. какой-то мужчина стал подниматься по лестнице, удивленно оглядываясь на Ерошина, разговаривающего с дверью.
      - Огромное спасибо! - крикнул Саня и, довольный, вышел на улицу.
      Он повернул направо, повторяя путь девочек, указанный старухой, затем - за угол. Народ шел с работы. Напротив, через улицу, в булочной за стеклянными проемами люди толклись у прилавков. В проезде между домами стоял темно-зеленый оперативный "уазик", многозначительно подняв штырь антенны. Ерошин перебежал улицу прямо перед носом быстро идущего транспорта, толкнул тяжкую дверь магазина.
      Кассирша сидела боком к стеклянной стене и, в принципе, могла видеть, кто идет по улице. Правда, сейчас к ней двигалась довольно приличная очередь, и она вряд ли что наблюдала, кроме бумажек и монет в пластиковой "кормушке" у себя перед носом.
      - Извиняюсь, граждане! - ввинтился Ерошин в очередь. - Семь секунд! Срочное дело!
      Одной рукой он положил рядом с кассовым аппаратом фотографию девочек, в другой подержал раскрытое удостоверение.
      - Вам эти девочки встречались?
      - Да, заходят иногда за хлебом. А что случилось?
      Кассирша подняла пухлое, как у младенца, лицо.
      - Сегодня вы их видели? - Саня не стал вступать в объяснения.
      Женщина внимательно поглядела на Ерошина, словно ждала подсказки. Хлопнула коротенькими ресничками. На мгновение задумалась. Потом вздохнула, словно была не уверена в правильности ответа, и сказала, утвердительно кивнув:
      - В обед. В два часа как раз закрыли дверь. Я немножко прибралась на кассе, тут они подбежали. Мне через стекло видно хорошо. Подбежали, сели в машину и уехали. С ними ещё собака была большая.
      Очередь покупателей недовольно заворчала. Только самый ближние с любопытством тянули шеи, стараясь разглядеть, что происходит.
      - Подробней, пожалуйста, - Саня раскрыл блокнот. - Где стояла машина, какого цвета, марки?
      - Тут перед магазином остановилась, а вскоре и девочки подбежали через улицу. Сели и сразу уехали. А машина белая, "жигули".
      - Точно, "жигули"? - переспросил Ерошин. - Какой модели?
      - "Жигули", точно, - подтвердила кассирша. - А которые первой, которые шестой модели, я не отличаю. Обыкновенные такие "жигули".
      - Хорошо, - Саня удовлетворился и таким ответом. - Кто ещё был в машине?
      - Собака была, - кассирша оживилась. - Здоровущая, лохматая, рыжая.
      - А люди? Или собака за шофера?
      - Нет, конечно, - женщина хихикнула. - Шофер был. Собака рядом с ним сидела. Он на улицу вышел, дверцу девочкам открыл, потом сам сел. И уехали сразу. - Она снова хихикнула: - Скажете тоже, собака за шофера...
      Ерошин подхватил с прилавка фотографию и стал ожесточенно проталкиваться к выходу из магазина.
      * * *
      - Анна Георгиевна, эти бриллианты дорого стоят? - спросил Ямщиков.
      - Да будь они прокляты. Господи, лучше бы их не было вовсе!
      Поляницкая приложила к глазам платок, частая дрожь пробежала по рукам, плечи мелко затряслись. Она снова плакала.
      - Возьмите себя в руки, сейчас не время плакать. - Ямщиков старался говорить как можно сочувственней, с успокаивающей интонацией. Драгоценности, надо полагать, фамильные?
      - Прабабкины, - взглянув на оперативника, сказала Поляницкая и высморкалась в платочек, плакать перестала. - Она была баронессой. Линдхольм-Гарвик. Бабушка говорила, что после революции они поехали в Эстонию, но по дороге потеряли друг друга, была такая суматоха, стрельба... В общем, прабабка уехала, а бабушка с драгоценностями осталась. Она всю жизнь мечтала уехать за границу, всего боялась. В общем-то, вредная была старуха, злая. Но меня очень любила... Почти все драгоценности, по словам матери, распродали ещё до войны, остатки в войну проели. Когда уже умирать готовилась, не вставала совсем, я за ней ухаживала, достала она откуда-то из-под матраса узелок. На, говорит, бери, может, на счастье, может, на горе, а, главное, молчи. Я так думаю, что она мне свой страх передала. После ещё год прожила, только почти не разговаривала. Лежала, словно отдыхала...
      - Понятно, - кивнул Ямщиков, не выразив ни малейшего удивления. Красивая история. А когда вы начали надевать драгоценности, носить, так сказать?
      - Серьги первый раз на пятилетие свадьбы надела, шесть лет назад. Поляницкая говорила, глядя в стенное зеркало, осторожно промокала глаза, стараясь не размазать косметику. - Потом кольца стала надевать, браслет. Колье только дома носила.
      - Это правильно, - одобрил Ямщиков, - на то он и фамильный антиквариат, чтоб из семьи не выпускать. У вас, наверное, в серванте ещё и фамильный фарфор стоит фабрики Кузнецова?
      - Как вы догадались? - Поляницкая была поражена. - Действительно, есть две кузнецовские чашки и тарелка.
      - Тут особо и догадываться нечего. Прабабушки-дворянки всегда оставляют в наследство почему-то именно кузнецовские чашки да ещё икону из недорогих.
      - Вы что же, думаете, я вру? - вспыхнула Поляницкая.
      - Что вы, Анна Георгиевна! - замахал руками Ямщиков. - Ничуть не сомневаюсь в вашем благородном происхождении. Слава богу, люди перестали стесняться благородных предков и подобные истории вам расскажут практически в каждом доме. Совсем недавно в соседнем квартале даму убили из бывшего купеческого сословия. Взяли почти полкило царских золотых червонцев. Собственный племянничек подсуетился. Да вы, наверное, сами слышали эту историю. Муж это купчихи в свое время был знаменитым зубным протезистом. Янкельсон его фамилия. Неужели не слышали? А происхождение бриллиантов меня не волнует, я не из налоговой полиции. Так что можете смело мне их показать.
      Понятно, что такие вещи в серванте не держат. Ямщиков ожидал, что драгоценности хранятся в каком-нибудь хитром тайнике в полу или стене, что его попросят выйти на минутку, или не подглядывать, или, допустим, помочь отодвинуть шкаф. Но Поляницкая не сочла нужным таить место, где хранятся драгоценности. Она просто сказала:
      - Пойдемте.
      Присев возле входной двери, быстро отсоединила широкую металлическую полосу, прикрывающую низ. Вынула брусок желтого поролона, затем запустила тонкую руку под обивку и вытянула небольшую подушечку из потертого коричневого вельвета. Бедного вида подушечка раскрывалась, как книжка, точнее, альбом. Альбом "Ювелирное искусство XIX века".
      Ямщиков понимал - это золото и бриллианты, бешеных денег стоит. Понимал, но не ощущал. Может, освещения в прихожей не хватало, а, может, воспитание неправильное получил. В кухне, на свету, украшения выглядели интересней. два перстня - довольно крупные камни в окружении более мелких; искрящаяся полоска браслета; колье - сотни три бриллиантиков; серьги-подвески; большая овальная брошь и переливчатая булавка-цветок.
      - Сколько же это стоит? - поинтересовался Ямщиков, поскольку неприлично было бы не спросить.
      - Не знаю точно, - пожала плечами Поляницкая. - Слава, муж, видел подобное в Брюсселе. Тысяч триста долларов.
      - А многие видели этот гарнитур полностью? - спросил оперативник.
      - Только самые близкие друзья. Полностью я надевала все это раза три и только дома.
      - Из соседей кто-нибудь заходил в это время? Или, допустим, почтальон с телеграммой?
      - Пожалуй, нет. Точно - нет. Разве только... - Поляницкая задумалась на несколько секунд. - Когда провожали гостей, я выходила на лестницу прощаться. Еще соседа напротив, Игоря Копырина, осенью просила аграф отремонтировать. Он же ювелир.
      Ну да, вспомнил Ямщиков, в кроссвордах встречается такое слово пряжка или брошь, прикрепляющая к одежде плащ или накидку. Аграф, значит...
      - А вы показывали Копырину остальные предметы?
      - Нет, что вы, - замахала руками Поляницкая. - Я и аграф не показывала. Там переломилась булавка. Когда-то сильно согнули, потом выпрямили, и появилась трещинка, а я доломала. Муж отсоединил обломок, я отнесла Игорю. Он ведь реставрирует старые вещи. И булавку запаял так, что следа не осталось.
      Действительно, на золотой игле виднелась проба, клеймо мастера, а место перелома могла установить, наверное, только спектральная экспертиза.
      - Что ж, Анна Георгиевна, кладите все на место. Сохранение тайны гарантирую. - Ямщиков без сожаления вернул сверкающую безделушку. - Кстати, а к вам в квартиру не пытались проникнуть?
      Вопрос этот оказался для Поляницкой неожиданно трудным.
      - Знаете, несколько раз в последнее время мне казалось, что квартиру обыскивали. Понимаете, ничего не пропало, но все как-то не так, чуть-чуть не на месте. Белье в ящиках потревожено, книги снимали со стеллажа, а обратно поставлены не так ровно, хотя и в том же порядке. Даже мебель, вроде, как двигали. А один раз в ванной пахло какой-то химией. И запах шел от кафеля, снизу. Пол тщательно подтерт, но следы не то известки, не то цемента остались. Я думала, девочки баловались и отбили плитку, а потом приклеили бустилатом, чтоб я не ругалась. А вы думаете?..
      Ямщиков думал. Он и ванную осмотрел, убедился, что несколько плиток отрывали - остались следы на кромках от какого-то инструмента. Он даже секцию итальянской стенки вознамерился отодвинуть, но безуспешно. Тогда оперуполномоченный снял один из верхних антресольных ящиков. В отличие от остальной квартиры, оклеенной розовыми тиснеными обоями, эта стена оказалась покрыта желтой побелкой.
      - Обоев немножко не хватило, а в магазине таких уже не было. Извиняющийся тон Анны Георгиевны был совершенно излишен. - Да и не видно эту стенку.
      - Это хорошо, это очень даже замечательно, - Ямщиков, стоя в носках на нижней секции стенки, разглядывал пыльный налет с пятилетним стажем и колыхающуюся паутину на желтой стене.
      - Там, наверное, пылищи, паутины... - запричитала Анна Георгиевна.
      - Пылища тут просто великолепная, - Ямщиков, наоборот, был доволен, хоть для учебного пособия снимай. - Он забормотал себе под нос, комментируя свои же действия: - Так, правым плечом прислонился, опустил руку, пошарил. Ага, рукав не очень извозил... У вас настольная лампа есть с длинным шнуром?
      Подсвечивая лампой, Ямщиков заглянул за шкаф. Преступник (а как ещё можно назвать человека, в отсутствие хозяев обыскивающего чужое жилье?) пользовался каким-то длинным оружием - на стене виднелись дугообразные потертости.
      - Анна Георгиевна, ничего здесь не трогайте. - Ямщиков стряхнул пыль с рукава, - Сейчас подойдут несколько человек, будут мебель двигать. Возможно, на полировке сохранились отпечатки пальцев этого любителя пыльных углов. Кстати, чтобы не возникло недоразумений, придется снять ваши отпечатки и вашего мужа. Не возражаете?
      - Да, конечно. Но Вячеслав Владимирович сейчас в отъезде, у него переговоры ещё дня три продлятся.
      - Это ничего, - Ямщиков улыбнулся и решительно потянул дверцу бара. В зеркальной нише выстроился взвод блистательных бутылок в медалях и касках. - Самые качественные отпечатки мужчины оставляют именно тут. А теперь покажите ключи от квартиры.
      Оба ключа для сейфовой двери Поляницкий привез из-за рубежа. Оперуполномоченный ещё раньше обратил внимание на крестообразные замочные скважины, а, увидев ключ, понял, что отечественному домушнику тут ловить нечего. На четырех ребрах ключа имелось по десятку зубчиков: микронные отклонения - и замок не откроется. В комплектах было по шесть ключей: один у хозяина, один у хозяйки, один у девочек, а три лежали в серванте.
      - Да, серьезные ключи, - одобрил Ямщиков. - Легко отпираются?
      - Я-то ничего, а вот девочкам было трудно поначалу. Очень туго. Сейчас уже приноровились.
      - Надеюсь, им не приходилось на лестнице вас дожидаться? - улыбнулся Ямщиков.
      - Нет, соседи помогали, - Поляницкая тоже попробовала улыбнуться, но улыбка вышла слишком жалкой. - Игоря Копырина я сама просила помочь. Он же специалист в технике, старинные часы и граммофоны ремонтирует. Потом Есаулов с четвертого этажа, ещё один, фамилию не знаю, из авиакомпании. Жора Худорожкин...
      Эксперты - молодой человек и женщина пришли шумно, с гитарой, с большой сумкой, изображая гостей, нежданно к кому-то нагрянувших. Отпечатков они никаких не нашли, но установили: единственное место в квартире не подвергнутое обыску - входная дверь. Почему? Скорее всего, психологический барьер. Трудно предположить, что драгоценности могут располагаться между квартирой и подъездом, а не в самом дальнем углу.
      В труднодоступных местах незваный гость шарил каким-то инструментом на длинной рукоятке. Странно, но шарил он и в тех местах, что просматривались, как говорится, невооруженным взглядом. Пробы паутины снимал, что ли?
      Квартира набита дорогой бытовой электроникой, есть шкатулка с золотыми украшениями и столовое серебро, норковая и песцовая шубы, другие меха. Но кушем, от которого сдурел бы любой домушник, таинственный визитер пренебрег. Можно было смело утверждать, что его интересовал только бриллиантовый гарнитур. Найди преступник драгоценности, и не пришлось бы ему похищать детей, вступать с кем-то в сговор, так как одному такое дело не провернуть, а, значит, не пришлось бы и делиться.
      Почему же, имея доступ в квартиру, он пошел на такую сверхкрайнюю меру? Терпение лопнуло? так методично, осторожно, сантиметр за сантиметром прощупал больше ста квадратных метров, да стены, да мебель, и вдруг невтерпеж? И почему такой сложный прием - похищение детей? Можно ведь просто войти, приставить нож к горлу: "Цацки на бочку!", связать и отбыть восвояси с добычей. Да, задачка для целой бригады аналитиков.
      * * *
      Саня Ерошин доложил по радио о своих успехах. Полковник Гераскин не похвалил, даже не сказал "Ты вот что", а резко бросил:
      - Знаю. Киоскерша "Роспечати" сообщила: собака - сенбернар, водитель в кожаной куртке-"аляске" и норковой шапке. Дуй обратно, отрабатывай мотоциклиста.
      В расстроенных чувствах Саня побрел выполнять приказ, обратно на исходную точку - в подъезд. Двое работяг в телогрейках, распахнув металлический шкаф, украшенный лозунгом "Высокое напряжение - не влезать!", не то распутывали, не то запутывали разноцветные провода. Один из них искоса взглянул на Саню и тут же равнодушно отвернулся.
      Ерошин попробовал вспомнить, где он раньше видел этого подозрительного мужика, лицо больно знакомое. Вспомнил, едва не рассмеявшись. В Управлении! Только тогда на мужике была милицейская форма.
      "Бдят, - ехидно подумал Саня. - Небось ни одного штатского во дворе нет, кроме пацанов с клюшками." Он посмотрел на автофургон, перекрывающий выезд со двора, и усмехнулся...
      Ерошин считал, что шантажисты попросту брали на пушку, заявив, что квартира под наблюдением, а телефон прослушивается. Наблюдать за входом в квартиру невозможно, например, по той простой причине, что наружная стена подъезда сверху до низу сложена из стеклоблоков, сквозь которые свет проходит, а изображение, извините, - нет. Тем не менее, начальство предпочло подстраховаться и даже перестраховаться. Но это его дело.
      Только заняться мотоциклистом Жором Худорожкиным Ерошину не пришлось. Эту линию розыска узурпировал лично капитан Рогожкин. Зато Сане достался "автомобилист".
      Когда Поляницкой сообщили, что есть новость: девочек увез на белых "жигулях" мужчина в кожаной "аляске" и с сенбернаром на переднем сиденье, она воскликнула:
      - Да ведь это Гоша!
      Пришлось дать воды и подождать, пока успокоится, настолько поразило её это известие. Рогожкин тут же спросил:
      - Телефон у Жоры есть?
      - Три пятерки, три тройки, - поспешно ответила Поляницкая.
      Находившийся тут же Ямщиков чуть не застонал. Подобные цифровые комбинации сводили его с ума. Считая, что главное свойство памяти забывать ненужное, так как для хранения подобной информации существуют картотеки и записные книжки. Он годами мучался, пытаясь освободиться от подобной легко запоминающейся чепухи. Теперь "три пятерки, три тройки" будут первыми выползать, даже если он собственный рабочий телефон вспоминать станет.
      Рогожкин набрал номер, который назвала Поляницкая. Ответил женский голос.
      - Гошу можно? - попросил Рогожкин.
      - Позвоните позже, сейчас его нет, - ответила женщина.
      - Простите, срочное дело, - не отступил капитан. - А куда он уехал, не скажете?
      - Никуда он не уехал. Гуляет с собакой, скоро придет.
      - А он давно ушел? - Рогожкин явно был обескуражен таким оборотом.
      - Я пришла с работы, собаки нет, - пояснила женщина. - Значит, гуляют. А кто его спрашивает?
      - Да это, - капитан помедлил, - друг его, Рогожкин. - Он положил трубку и пробормотал, ни к кому не обращаясь: - Если нечего сказать, говори правду.
      Он повернулся к Поляницкой, воспрянувшей, взволнованной. Лицо её порозовело, видно, поверила, что с девочками все в порядке, просто какое-то глупое недоразумение, чья-то жестокая шутка.
      - Пойдемте к нему, - торопливо предложила она, - это близко. Всего четыре квартала.
      Но Рогожкин действовал по своему плану.
      - Ямщиков на связь, - скомандовал он. - Ерошин бегом к этому Жоре. Как его фамилия, адрес?
      Гоша оказался Георгием Левенко, другом семьи, бывшим одноклассником Поляницкой и деловым партнером её мужа. Ерошин помчался к нему домой. Теперь люди, пытавшиеся через справочное ГИБДД и клуб служебного собаководства установить владельца белых "жигулей" и сенбернара, занялись непосредственно Левенко, его знакомствам и связями. Полковник Гераскин дополнил лежащую перед ним схему квадратиком, вписав внутрь "Гоша", и направил на разработку Левенко зубра розыска майора Чертинкова, срочно вызванного из отгулов. Майор, почти месяц без выходных раскручивавший очередное каверзное дело, вознамерился, наконец, отдохнуть и почти уехал на рыбалку. Он уже взялся за дверную ручку, как зазвонил телефон - тут же, на полочке в прихожей. Майор машинально снял трубку, машинально произнес официальным голосом: "Слушаю вас", - и буквально застонал, услышав знакомое: "Ты вот что..."
      Электричка ушла без него. Но Свой рыбацкий ящик со всем необходимым Чертинков оставил дома в прихожей, резонно прикинув, что может уехать с ночной и сразу на лед...
      * * *
      Моторный Ерошин в мгновение ока явился по адресу, названному Поляницкой, и напугал своим приходом жену Левенко. Не зная, что придумать, он вдруг понес какую-то ахинею. Мол, что-то случилось, но конкретно неизвестно что, был свидетель на "жигулях" и при собаке, с ним все в порядке, но надо посмотреть гараж.
      Жена решила, что произошла авария или нечто подобное, столь же ужасное. Хотя она была уверена - муж гуляет с собакой. А тут вдруг милиция. Саня резонно заметил, что в подобном случае незачем заглядывать в гараж.
      Ключей от гаража на месте не оказалось, но сам гараж находился буквально за домом. Тщательно но быстро выспросив о его местоположении, Ерошин ринулся делать дело. Тут конспирироваться, похоже, не было надобности, поэтому он бегом влетел в гаражный массив и, отсчитывая ряды серебристых железных коробок, моментально достиг нужного места. Убедился: номер на воротах выписан тот, что надо. А ещё на них висит замок. Один из трех предусмотренных. Обычно это означает, что машины в гараже в данный момент нет. Саня ткнулся в створки, подергал, попробовал заглянуть в щель. Сзади послышалось:
      - Эй, малый, ты чего там нюхаешь?
      В распахнутых воротах гаража напротив стоял мужчина в грязной робе. В совершенно черных мазутных руках он держал нечто продолговатое и тяжелое. У слесарей подобные штучки ласково зовутся "шутильнички". Позади громоздилась полуразобранная машина неопределенной марки. Похоже, мужик тут ковырялся полный световой день, а теперь ещё и вечерок решил прихватить, подвесив лампу-переноску под капот.
      - Да с Гошей договорился съездить в одно местечко, - принялся врать Ерошин, - а он, похоже, укатил.
      - С каким Гошей? - недоверчиво поинтересовался грязнорукий.
      - С обычным Гошей, Левенкой... - Ерошин привычно разыгрывал из себя простачка.
      - А-а, так бы сразу и сказал, что Жора с "ладой".
      Обычное дело, в кругу автолюбителей, братства согаражников, свои подходы и прозвища. Тут иной уровень общения, тут все равны: и менеджер, и токарь Вася.
      - Так он ещё днем укатил, - пояснил сосед, - ещё "стекляшку" с обеда не открывали. Барбоса на хозяйкино место - и айда! Куда-то сильно торопился.
      "Стекляшку" Саня знал, положено. И одна из незарастающих народных троп к винному отделу вела через гаражный городок. Впрочем, это существенного значения не имело. Что надо, он узнал.
      - Уехал, значит. - Ерошин развернулся на обратный курс. - Ну, ладно, братан, счастливо управиться!
      "Братан", в силу мужской автосолидарности озабоченный теперь не меньше Сани, крикнул вслед:
      - Может, передать чего?
      - Не надо, - обернулся на бегу Ерошин. - Забыл мужик, и забыл... Бывает...
      В квартире Левенко его ждало небольшое разочарование - майор Чертинков уже раскручивал свое "Что? Где? Когда?" Утешился Саня мыслью, что, пока не было майора - признанного аса, версию отрабатывал он.
      * * *
      Это напоминало промывку золотоносных песков старательской артелью. Десятки людей черпали в разных местах грунт, отыскивая золотой ручеек, а несколько опытных промывальщиков быстро и ловко орудовали лотками, стараясь не упустить ни единой драгоценной крупицы, решительными движениями смывая пустые пески, рукой отбрасывая камни, пока не оставался на дне тяжелый черный шлих, в коем таились золотинки. Вот по этому шлиху и определялось направление поиска...
      * * *
      Полковника Гераскина сейчас занимали три главных направления розыска: "Гоша" - Георгий Сергеевич Левенко; "Мотоциклист" - Георгий Александрович Худорожкин и Леонид Поляницкий.
      Данные по ним выглядели так.
      Георгий Левенко, 36 лет, женат. Совладелец маленькой ремонтно-строительной фирмы. Занимает в ней же должность главного инженера. Когда-то учился в одном классе музыкальной спецшколы с Анной Воронковой, во втором замужестве Поляницкой. После окончания школы она поступила в консерваторию, а Гоша каким-то образом срезался на экзаменах, отслужил в армии и неожиданно для всех поступил на инженерно-строительный. Получив диплом, начинал прорабом в тресте "Стройиндустрия". Потом на паях с коллегой раскрутил небольшой частный бизнес. Строили коттеджи, занимались ремонтом и отделкой офисов, магазинов и квартир. Со школьных лет был влюблен в Анну. Когда она вышла замуж за музыканта, который был старше её на пятнадцать лет, тоже женился. После того, как она развелась с первым мужем и вышла за солидного банковского менеджера Поляницкого, восстановил дружбу с ней. Жена, хоть и ревнует, но считает, что детская любовь давно перешла в дружбу. Такого же мнения и сама Поляницкая. Готов помочь по первому зову, постоянно оказывает разного рода услуги, в том числе выступает в роли домашнего бесплатного такси. Особенно, когда Поляницкий в отъезде, и его машина стоит в гараже. Левенко с помощью Поляницкого несколько раз получал выгодные банковские кредиты. В последнее время его бизнес испытывает трудности. Есть информация, что фирма Левенко на грани банкротства, и он не может вернуть банку кредит.
      Несколько дней болел - грипп. Сегодня с утра был у врача, закрыл больничный лист, завтра должен выйти на работу. Звонил по этому поводу своему директору-совладельцу в полдень. Жена утверждает, что дочерей Поляницкий любит, как собственных, тем более, что своих детей никогда не будет, как она выразилась, по медицинским показателям. Сенбернар Джерри в семье третий год, приучен ездить на переднем сиденье, обожает кататься, и, когда Георгий Сергеевич берет ключи от гаража, лает, прыгает, требует, чтобы взяли с собой. Вчера муж сказал что-то насчет бензина: не то надо заправиться, не то, напротив, горючее некуда девать. Она в этом не понимает, тем более, что как раз хлопотала на кухне, а он, наоборот, сидел у телевизора.
      На длинном полированном столе в кабинете начальника угрозыска лежала больших размеров карта. Один край подогнут, другие свешиваются. На карте прочерчена карандашом окружность с центром на Глазырина, 104. Круг охватывает предельное расстояние, которое могут за 45 минут пройти "Жигули". Его провели, когда точно установили: около двух часов дня девочки сели в машину, а в полчетвертого приезжал мотоциклист. Круг полностью охватывал миллионный город и все пригороды. Ориентируясь по этой условной линии, десятки людей искали следы белой "Лады". Но особое внимание уделялось мотоциклистам, тем более, что в снежное время года они встречаются не каждые пять минут.
      Гераскин дал команду опросить служащих бензоколонок. Вскоре поступило донесение. Работница АЗС, что по Северному тракту на выезде из города, по существу заданных вопросов сообщила следующее: не позже 14. 30 она отпустила двадцать литров бензина в белые "Жигули", а может, "Ладу", где на переднем сиденье рядом с водителем сидела большая собака, скорее рыжая, чем белая. Напарница показания подтвердила, добавив, что первая заметила собаку, обратив на неё внимание подруги. Собака глазела по сторонам и сидела в машине с очень важным видом, "прямо начальник, а не пес". Водитель, по её словам, чернявый молодой дядечка с приятной улыбкой. В автомашине сидели ещё люди, но работницы бензоколонки на них не обратили внимания. Белые "Жигули" отправились дальше по тракту...
      В километре от АЗС располагается транспортная развязка. Северный тракт продолжался дальше точно в северном направлении, а от развязки в разные стороны уходило пять дорог. Тем не менее, сектор поиска обозначился достаточно определенно, и сюда стягивались все высвободившиеся силы.
      "Мотоциклиста" Гераскин поручил капитану Рогожкину с такими словами:
      - Ты вот что, выясни, Рогожкин, что там за Жора Худорожкин.
      Пораженный тем, что заговорил стихами, полковник замолк, а старший оперуполномоченный ровным голосом "подольстил":
      - Вы у нас прямо второй Дугов, товарищ полковник.
      Гераскин обиделся. Старший лейтенант Дугов из городского ОБЭП писал стихи и даже печатался в местных газетах. Начальство это очень не одобряло. Но подборку Дугова опубликовали в журнале "Российская милиция", да ещё с портретом, и он в пределах городского УВД стал знаменитым человеком. Тем не менее, почти все руководство от майоров и выше считало, что стихи сочинять работникам правопорядка не пристало. Гераскин это мнение полностью поддерживал.
      Рогожкин и сам не удержался от каламбура на поэтический манер:
      - Гражданин Георгий Худорожкин покатился по худой дорожке.
      Каламбуром остался доволен и начал сводить воедино добытые сведения. Получалась любопытная картина.
      Георгий Александрович Худорожкин, 22 года, холост, годен к нестроевой в военное время, а потому в армии не служивший. Единственный сын профессора Политехнического института - это папа, и старшего преподавателя кафедры политэкономии того же института - это мама. С родителями постоянно конфликтует. Они считают его бездельником, он их - ханжами и мещанами. С грехом пополам окончив девять классов, поступил в художественное училище, получил специальность "художник-оформитель". Сменил десяток мест работы. Сейчас работает по договорам, где придется. Размалевывает рекламные щиты, оформляет витрины и интерьеры магазинов. Имеет довольно старенький мотоцикл "Ява", ездит на нем на работу. Трудовая книжка Жоры лежит в отделе кадров ОАО "Стройиндустрия" (ого! - того самого, где начинал карьеру Левенко!). Иногда ему звонят оттуда и вызывают поработать. Делает надписи типа "вход-выход" и т. п. Кроме того, оформляет наглядную агитацию в бытовках и прорабских. Особенно уважает стенды по технике безопасности, сооружает их моментально и красиво: берет инструкции, памятки, плакаты - выбирает резаком нужные надписи и картинки, мажет клеем, пришлепывает, затем пять минут работы плакатным пером, и - готово дело.
      Как всякий нормальный выпускник "художки", считает себя великим живописцем. Авангардист-концептуалист. (Тут капитан пожал плечами.) О своем творчестве Жора чрезвычайно высокого мнения и полотна свои оценивает минимум по полторы тысячи за штуку. Правда, ни одно пока не продано. Точнее, не куплено. В числе его самых закадычных друзей Леня Поляницкий. "Весьма неприятный субъект", как охарактеризовала его Жорина мама, изобразив гримаской, насколько он неприятен.
      Вот основное, что выяснил Рогожкин у родителей, которые оказались дома. Кстати, как Худорожкин-сын с утра укатил, так больше не появлялся ни в полчетвертого, ни в полпятого, ни раньше, ни позже; может, вообще ночевать не придет - заночует невесть где.
      Игорь Копырин на вопрос, что за концептуализм исповедует его сосед сверху, расправил перед Рогожкиным тряпку для обтирания кистей и сказал:
      - Вот типичная Жоркина "концепция". Темный он, неразвитый, вот и занимается ерундой. Парень вроде неплохой, а хочет славу и деньги без труда, нахрапом взять.
      Сидевший здесь же Ямщиков в разговор не встревал, а думал свою думу, рассматривая обстановку квартиры Копырина. Большая комната совмещала заводской цех и музейный зал. Два токарных станочка, по дереву и по металлу; сверлильный, плоско-шлифовальный, заточной. Вытяжной шкаф с тиглем и газовой горелкой, другие приспособления и аппараты, разнокалиберный ручной инструмент. И множество бронзовых подсвечников, канделябров, медных кумганов, чайников и кружек, позеленевших от старости и наоборот, сиявших как новенькие. На полу под стенками и на стеллажах лежали мятые самовары, почерневшие тазы и котлы, металлические прутки и бруски, обрезки труб и листы металла, и прочее добро, способное составить честь любой слесарке. На стенах висело несколько облупленных икон, литые кресты, тяжелые складни, несколько старых часов, куски ажурных кованых решеток, полдюжины картин. На одной был изображен сам Копырин. Ямщиков подошел поближе, рассмотрел портрет хозяина квартиры: в клубах дыма, в багровых огненных бликах, брови сосредоточенно сведены, губы плотно сжаты, в глазах ярость и упорство, от виска к напряженной, выпачканной сажей щеке сбегает золотая капля пота, тягучая, как смола. Волосы схвачены узким ремешком, огненно-рыжая борода всклокочена. Портрет помещался в узкой рамке из гладко оструганных некрашеных реечек, по кромке шла надпись простым карандашом: "Каждый человек - кузнец своего счастья. Поэтому повышай кузнечную квалификацию! А. С."
      "Это правильно, - одобрил про себя Ямщиков надпись неизвестного А. С. - Квалификация - первое дело." Юмора этим вечером он не понимал.
      Рогожкин продолжал свою беседу на художественные темы. Задал пару малозначащих вопросов и перешел к более существенным.
      - О Леониде Поляницком что можете сказать?
      Копырин поморщился, вопрос ему не понравился, и отвечать на него он явно не был расположен.
      - Честно говоря, хорошего ничего сказать не могу, а плохое... Это, конечно, не донос, но что-то неприятное в этом есть. Мне бы не хотелось о нем говорить.
      - Не буду взывать к вашим гражданским чувствам, Игорь Сергеевич, не прошу помочь следствию и тому подобное. Леонидом Поляницким занимаются другие. Ситуация сами видите какая, мы вынуждены проверять все и вся, под угрозой дети. Если случится самое страшное - нам этого никто не простит. Анна Георгиевна считает, Леонид способен на похищение и шантаж. Я бы хотел узнать ваше мнение. Возможно, истина где-то посередине.
      - В таком случае, вам нечего сопоставлять. Он способен на все. Человек без принципов, без совести, без друзей, без...
      - А Худорожкин? Ведь они друзья?
      - Жорка большой ребенок. С амбициями, с претензиями, с усами, но ребенок. Ленчик его попросту эксплуатирует. Находит выгодную халтуру, оформиловку и запрягает Жорика. Тот пашет, а Ленчик сливки снимает. У него постоянно какой-нибудь такой дурачок на подхвате. Учит жизни...
      - Он тоже, получается, оформитель?
      - Получается. У неудавшихся гениев два пути - в дворники или в оформиловку. Видимость свободы с философско-творческим уклоном.
      Копырин почесал подбородок и, видимо, решившись - выкладывать, так уж все до конца - стал говорить, оглаживая рыжую бакенбардину.
      - Мы ведь ровесники. Мать у него артистка. Была. Замуж выходила раз пять, но это её проблемы. С Ленчиком мы в юношеской театральной студии вместе занимались года два. Я тогда себя искал: лепил, рисовал, на гитаре трынкал и песенки сочинял. И на сцену тоже полез сдуру. Вовремя одумался слез. А Ленчик в артисты пер, как чугунный паровоз, только искры летели. Хотя артист из него, как из вон той кастрюли бумеранг. С третьего раза поступил все-таки в театральный, да и то мама подсуетилась, конечно. Со второго курса вышибли за всякие дела, полную неуспеваемость и абсолютную профнепригодность. Где он только не подвизался с тех пор. Отовсюду гнали в шею. И не скажешь, что лодырь... Не может с людьми работать. Он, если за день кому-нибудь пакость не сделал, то, наверное, спокойно не уснет, до утра ворочаться будет. Из папаши кровь сосал, пока тот ему не купил хату. С мамашей, насколько знаю, вообще лет несколько не разговаривает. А сколько девок... Э, да чего там, подонок - он и есть подонок. В приличный дом на порог не пустят. Вот вы завтра возьмите какую-нибудь картонку, намалюйте зеленкой что угодно, хоть "Слава КПСС!", наденьте форму милицейскую и придите к местным художникам, и то вас эти авангардисты с распростертыми встретят. А Ленчика с лестницы спустят, будь он хоть второй Пикассо. Потому что всем нагадил. Да ещё страсть к дешевым мистификациям и аферам. Лет десять назад, ещё в советское время, подделал лотерейный билет, "волгу" якобы выиграл. Месяц кутил по ресторанам с рыночными кавказцами, за их счет, естественно, не мог решить, кому продать. Потом два месяца синяки заживлял. В другой раз объявил себя создателем и председателем кооператива "Художник", принялся организовывать какие-то аукционы, передвижные выставки. Тогда это модно было. В "Вечерке" интервью на полполосы, шум, гром, аплодисменты. Потом все тихо-тихо заглохло. Свою порцию курицы-славы получил, а больше ему ничего и не надо было. Ладно, прошло месяца два, опять полный ажиотаж, как говаривал дед Щукарь. - Копырину явно доставляло удовольствие описывать эти давние анекдотические проделки проходимца Ленчика. - Короче, выставка в Париже. Леон Поляницкий - уполномоченный центра Помпиду. Никто, естественно, не верит. Тут же появляются какие-то бланки, проспекты, письма, петиции, телеграмма международная: "Мсье Леон, так и так, билет нах геен Париж забронирован, рейс компании Панамерика, "боинг" уже под парами." Опять самостийный худсовет. Все неудачники бегут кланяться. Остальные уже без посредников в Париж могут ездить и Ленчика знать не хотят. Ну, отбирает он самые похабные картинки, дескать, французы другого не понимают. Все это пакуется, толпа скидывается по полсотни искусство требует жертв, в том числе материальных. Мсье Леон отбывает вечерним поездом с тремя чемоданами картин. Непризнанные гении местного авангарда от глобуса до погоды смотрят программу "Вести"; шутка ли - первая выставка уральских провинциалов в Европе! Весь Монмартр рыдает, рвет холсты и в отчаянии заламывает кисти, Елисейские поля вянут на глазах. Через три недели телеграмма: "Бюрократы не выдали визы. Картины спас. Встречайте цветами." Встретили. А ещё через неделю фельетон в "Культуре". Дескать, молодцы ребята, но сколько можно дурью маяться? Оказывается Ленчик вместо Лувра договорился с клубом некой макаронной, не то мукомольной фабрики и устроил совершенно скандальный вернисаж. Всю тщательно отобранную порнуху развешали в туалете, курилке, в коридоре от пола до потолка, дополнили какими-то плакатами в духе перестройки и назвали не то "Стриптиз эпохи", не то "Голая правда". В общем, скандал получился - пальчики оближешь, а Ленчик заработал почти всемирную известность. В довершение всего, почти на каждой картине обнаружились отзывы благодарных зрителей, какие обычно пишут на стенах сортиров. А вскоре возникли всякие галереи, художественные салоны, объединения, и Ленчик стал всем неинтересен.
      Рогожкин посмеивался, подыгрывая художнику. Как известно, ни что так не располагает к задушевной беседе и не развязывает язык, как благожелательно настроенный слушатель.
      Ямщиков тоже слушал, но не посмеивался. Его беспокоила судьба похищенных девушек, а время неумолимо истекало... Хорошо, что Анна Георгиевна была сейчас в своей квартире, он бы не смог смотреть ей в глаза...
      - А то года три назад, - продолжал свои байки Копырин, - раздобыл Ленчик газовый револьвер. Начал строить из себя тайного агента с особым заданием. Потом показательные самоубийства разыгрывал, как бы в русскую рулетку играл. Проведет револьвером по руке, чтоб барабан крутился с треском, к виску ствол приставит - щелк! Тишина! Театральный жест: "Судьба дала отсрочку - осечка, надо жить!" Трагически покидает сцену. А пистоль этот куда-то сбагрил потом, говорит - украли...
      * * *
      От развязки на Северном тракте одна из дорог уходит вправо, обтекая город с северо-востока. Она почти соприкасается с окраиной, застроенной сразу после войны деревянным частным сектором. Узкие улочки этого района названы в честь скромных тружеников сельского хозяйства, или, как об этом ещё недавно говорили с трибун и писали в прессе, агропромышленного комплекса: Полеводов, Ветеринаров, Агрономов и даже Тепличниц. С дороги имеется малоприметный свороток, возникший совершенно внепланово, почти нелегально. Просто кювет здесь оказался не столь глубоким, вот и начали водители сворачивать и выезжать прямо на улицу Зоотехников. Тут, по Зоотехников, дом 14, и обитал Ленчик. Дом этот, "хату", купил сыну высокопоставленный банковский деятель Вячеслав Поляницкий. Сын сам пожелал не благоустроенную хрущевку, а "недвижимость и землю". С тех пор сын папу практически не навещал, хотя частенько пробегал мимо дверей его квартиры, направляясь к другу Жоре Худорожкину.
      Опергруппа взяла дом под наблюдение. Словоохотливая соседка-пенсионерка сообщила, что у Леньки-художника, так его здесь прозвали, живет очередная невеста, совсем соплюха. Шума зимой нет, только весной начинается, когда пойдут пирушки во дворе под яблонями с "рокен-дролями" и гамом на всю улицу. Утром за Ленькой приезжал его приятель на красном мотоцикле и в красной каске. Вместе и уехали.
      Невеста действительно оказалась совсем девчушкой, простоватой семнадцатилетней крестьянкой, с трудом одолевшей девять классов средней школы и подавшейся в город за "настоящей" жизнью. В восторге от Ленчикова таланта и от своего положения хозяйки дома. Ей неблагоустроенная жизнь совсем не в тягость, поскольку сама из села. Маме с папой ещё ничего не сообщала, но вот осенью подадут заявление в ЗАГС и тогда...
      Своей милой болтовней она совершенно замотала оперативника, у которого даже не спросила о цели визита, видимо, убежденная, что это один из многочисленных почитателей её выдающегося жениха. Все-таки удалось выяснить, что Ленечка сейчас творит эпохально-монументальную многофигурную фреску в каком-то колоссальном дворце, может быть, даже во Дворце бракосочетаний или резиденции губернатора. Уехал с утра на мотоцикле своего ассистента, возможно, будет творить за полночь, прикорнет прямо на лесах, а с рассветом снова возьмется за кисть...
      Оперативник спасся бегством, а юная невеста, продолжая без умолку трепаться, преследовала его до калитки.
      Полковник Гераскин, получив донесение опергруппы, приказал наблюдение с дома не снимать.
      * * *
      В обширном секторе, рассекаемом пополам Северным трактом, десятки людей продолжали поиски следов белой "лады" и мотоциклиста на "Яве". Пока ещё было светло, над лесным массивом кружил вертолет - возможно машину отогнали на какой-нибудь проселок.
      Плохие мысли донимали полковника, А если девочек уже нет в живых, лежат где-нибудь под сугробом, а белая "лада" за это время укатила бог знает куда? А вдруг девочек все это время увозили все дальше от города? Нелепые предположения, потому что номера машины и мотоцикла, приметы пассажиров сообщены по всей области, перехватили бы через полчаса. Нет, надо продолжать поиск. Мотоцикл, а, тем более, автомобиль, не иголка. Должны выйти на след.
      И след нашелся.
      "Ява" с двумя седоками почти ежедневно проезжала к новому строящемуся коттеджному поселку Хорошиловка. В просторной кирпичной сторожке на въезде в поселок сидели два круглоголовых сторожа с помповыми ружьями. Они пояснили, что художники расписывают красками коттедж какому-то крутому заказчику. Один из сторожей отвел оперативника и сопровождавшего его участкового к месту работ. В просторном помещении на втором этаже особняка стояли банки и ведра с краской. В центре забеленной стены обсыхала богатырская фигура нагой женщины. Одной рукой она придерживала могучие шары грудей, чтоб не раскатились, другой прикрывала низ живота. На заляпанной табуретке лежал образец - журнальная репродукция тициановской "Венеры". Заказчик обожал классику.
      - Это чего тут будет? - удивился участковый. - Домашний музей, что ли?
      - На фиг ему музей? - тоже удивился круглоголовый охранник. - Ванная комната. Тут вот джакузи поставят - два на три метра, с музыкой, с подсветкой, со всеми делами.
      - Ясненько, - удивление сошло с лица милиционера, сменилось уважительным пониманием. - А лицо-то не очень похоже получилось.
      Действительно, Венера на стене лицом не совпадала с журнальной копией. У Тициана она была не такой щекастой, и уж тем более не крашеной блондинкой. Красавица с фрески лицом больше походила на поросенка в кудрявом парике.
      - Да это хозяйка выхныкала, чтобы на неё была похожа, - пояснил охранник.
      - И чего, у неё в самом деле такое вымя? - теперь изумился оперативник.
      - Не, это тоже хозяин распорядился. А по бокам будет типа море, яхта, дельфин с русалкой. Короче - круто.
      - Круто, - согласился участковый. - А художники эти когда отсюда уехали?
      - Да рано сегодня свалили. - Охранник почесал бритый затылок. - В двенадцать заказчик прикатил на "мерсе", дал указания и аванс. Только уехал, и эти засобирались. Главное, давай мне объяснять, что у них отчетно-выборное собрание в Союзе художников. А мне это надо? Типа озабоченные такие...
      Оперативник и участковый многозначительно переглянулись.
      * * *
      Ямщиков с Рогожкиным просматривали список жильцов дома. Три подъезда по десять квартир. Две квартиры на этаже. Больше всего их интересовал первый подъезд, на третьем этаже которого они сейчас находились. По всей видимости, именно здесь в одной из десяти квартир подъезда мог обитать человек, причастный к похищению девочек.
      Радушный хозяин заварил кофе, щедро разлил в солидные фаянсовые бокалы. Спросил, точнее, подколол:
      - Ну как, дедуктивный метод помогает?
      Ямщиков задумчиво посмотрел в пухлое лицо художника по металлу, отхлебнул крепкого обжигающего напитка.
      - Все методы помогают, если правильно применять. Конан Дойлу в логике не откажешь.
      - А обо мне вы что можете сказать, пользуясь методом дедукции? - не отставал Копырин.
      Рогожкин насмешливо скосил глаза на Ямщикова. Тот нисколько не смутился.
      - Что ж, стоит оказаться в компании, кто-нибудь обязательно затеет игру в Шерлока Холмса. - Ямщиков отхлебнул кофе и кивнул: - Пожалуйста, не возражаю. Приступим?
      Копырин скептически улыбнулся, а Ямщиков продолжал:
      - Игорь Сергеевич, вы принесли кофейник, но не захватили подставку, поставили его на какую-то брошюру. Значит, вы человек аккуратный, решительный и, в то же время, несколько безалаберный, как всякий холостяк. Подержите кофейник. - Ямщиков взял в руки тонкую книжечку. - Пятно на обложке типично для донышка посуды, гревшейся на газовой плите.
      - Инспектор, вы десять раз входили на кухню, - засмеялся Копырин, - и десять раз видели плиту.
      - Шерлок Холмс написал целое исследование о разных сортах табачного пепла, а я пищу диссертацию об оттисках посуды, гревшейся на газу, керосинках, электроплитках и так далее, - как ни в чем не бывало продолжал Ямщиков. - Но пойдем дальше. Это брошюра из серии "Библиотека радиолюбителя", выпущенная ещё аж в одна тысяча девяностом году. Значит, вы разбираетесь в радиотехнике, но это нельзя считать серьезным увлечением, так как уважающий себя радиолюбитель не использует подобную книжку столь вульгарно. Вы же не сунули под кофейник "Кузнечные работы", а они лежат там же на подоконнике. Что еще? На книжке нет библиотечных штампов, но есть обозначение цены, типичное для букинистического магазина, с обозначением года. Получается по этой дате, что два года назад вам понадобилась именно эта книжка. Вы купили её с какой-то целью. Сейчас сообразим с какой. Так, посмотрим оглавление, что вас могло заинтересовать? "В помощь автолюбителю"? У вас, насколько понимаю, машины нет. Пульт дистанционного управления для телевизора? За последние десять лет данная тема начисто утратила всякую актуальность. Есть один способ легко обнаружить место, где книгу открывали чаще всего. Она на этом месте сама раскрывается. Кроме того, радиолюбители имеют привычку делать пометки в схемах, ставить птички и крестики, отмечать имеющиеся детали. А ещё брызги канифоли...
      - В самую точку! - Копырин, судя по выражению лица, в самом деле был удивлен.
      Он забрал из рук Ямщикова брошюру, сунул её обратно под кофейник. Похоже, рассказ его полностью удовлетворил. Но Ямщиков не остановился.
      - Вон там у вас дюжина видеокассет лежит, - сказал он, - а видеомагнитофон не наблюдается. И даже телевизора нет. А ведь кассеты обычно держат рядом с аппаратурой. О чем это говорит?
      - О том, что видак я на прошлой неделе продал. Непредвиденные материальные затруднения.
      - Ну да, - кивнул Ямщиков, - в музее вам, наверное, сущие гроши платят.
      - А как вы догадались, что я в музее подрабатываю? - теперь Копырин был поражен по-настоящему.
      - Элементарно, - усмехнулся Ямщиков. - Сделали запрос и получили справку. Вы занимаетесь реставрацией изделий из металла по договору с Музеем изобразительных искусств.
      Рогожкин, попивавший кофеек и многозначительно усмехавшийся, принялся успокаивать обескураженного хозяина квартиры:
      - Не обижайтесь, Игорь Сергеевич. Нам, сыщикам, приходится совать нос в чужие дела. Тем более - такая ситуация, сами понимаете.
      - Да я не обижаюсь. Это даже забавно...
      Ямщиков ничего забавного в ситуации не видел, в голове у него вертелся вопрос, и он его задал:
      - Почему ж вы бросили ювелирное дело, Игорь Сергеевич? Реставрацией какой-то занялись.
      - Почему? - Копырин сокрушенно покачал головой. - Потому что никому в нашей стране это не нужно. Отливать златые цепи и кресты с "гимнастами" для быков из новых русских? Нет уж, увольте. Или клепать мельхиоровые ошейники с поделочными камнями для теток из киосков? Лучше самовары чинить.
      - Но для Поляницкой работали по золоту? - спросил Ямщиков.
      - В кино в таких случая хриплым голосом отвечают: "Дело шьешь, начальник?" - Копырин изобразил очень похоже. - Никакого криминала. Запаял иголку, притом бесплатно. Так что законов не нарушил. Опять вы меня не поймали!
      Художник расхохотался. Легкий человек, богема.
      А Ямщикову с Рогожкиным впору было заплакать. Время уходило.
      * * *
      Поляницкая сидела у себя на кухне, поставив локти на стол, уткнув лицо в ладони. Нетронутый, остывал чай. Актриса Вандлер с заплаканными глазами пыталась отвлечь её от горестных мыслей. В прихожей у телефона сидел Саня Ерошин.
      - Ну как, никто не звонил? - тихо спросил вошедший Рогожкин.
      Саня вздохнул и отрицательно помотал головой. Рогожкин тоже вздохнул, прошел на кухню и тронул Поляницкую за плечо:
      - Анна Георгиевна...
      У него запершило в горле, сорвался голос, капитан закашлялся.
      - Что? - Поляницкая вскинула серое осунувшееся лицо. - Где девочки?
      Она приподнялась и ухватилась за лацканы рогожкинского пиджака.
      - Анна Георгиевна, - капитан потупился, - нужна ваша помощь...
      - Помощь? - вскинулась Поляницкая. - А где ваша помощь? - Она поднялась, не выпуская из рук жесткие отвороты, рванула так, что плотный капитан едва устоял на ногах. - Что вы можете? Зачем вы нужны?
      Это была истерика - страшная, с воем и рыданиями. Несколько минут Поляницкая кричала, плакала, колотилась в конвульсиях. Не выдержав этого жуткого зрелища, заплакала и Вандлер. Еще через несколько минут приехали врачи, вызванные по радио. Анну Георгиевну подняли с пола и уложили на узкий пристенный диванчик. Она лежала почти на боку, одна рука свесилась. В открытых глазах уже не было отчаянья, ярости, надежды, а одно только тупое безразличие и отрешенность.
      Вот так же она лежала три часа назад. В таком же полуобморочном состоянии сиидела рядом актриса Вандлер. Не хватало только её мужа.
      Все вернулось на круги своя. На нулевую точку. Все, кроме времени...
      Рогожкин вышел в коридор, достал носовой платок, промокнул влажное раскрасневшееся, словно по щекам наполучал, лицо. Сосредоточенный Ямщиков стоял прямо, почти по стойке смирно, и держал в вытянутой руке пластиковую сумку-пакет. Ярко-голубые ручки-кольца покачивались на указательном пальце, а вместе с ними покачивалась отпечатанная на белом полиэтилене узкобедрая западноевропейский стандарт - девица в микроскопическом купальнике. Стоя по колено в пенящейся изумрудной волне, девица, завлекательно улыбаясь и строя глазки, выбрасывала перед собой ворох сверкающих на солнце брызг.
      Рогожкин обтирал потный лоб и тихо зверел, видя перед собой легкомысленную картинку, абсолютно неуместную в такой, прямо сказать, трагический момент. Девица нагло хохотала в лицо старшему оперуполномоченному, словно это она его обрызгала, и сейчас радуется своей проделке: "Ну что, умыли тебя, капитан? Умыли!"
      А Ямщиков все так же сосредоточенно созерцал идентичное изображение на противоположной стороне пакета. Рогожкин сорвал у него с пальца сумку, швырнул в угол. Жестким начальственным тоном, не сулящим ничего доброго, промолвил негромко:
      - Любуешься...
      Ямщиков никак не отреагировал на приступ начальственной ярости. Он приблизил указательный палец к глазам, оглядел неровный ноготь. Назидательно покачал пальцем.
      - "Положь в полиэтилен сумку", - сказал он раздумчиво. - Именно "в полиэтилен сумку". Не в газетку, не в черный дипломат, не просто упакуй "в полиэтилен сумку". Почему? По. Че. Му.
      Три раздельных слога, по-прежнему сосредоточенный взгляд и механическое покачивание пальцем.
      Капитан сразу успокоился и предположил:
      - Сумка компактна, легка, можно прощупать, что внутри... Но, с другой стороны, зимой с такими почти не ходят. На морозе деревенеет, может лопнуть, заметна, привлекает внимание.
      - Вот именно! - Ямщиков воздел палец к потолку. - Издалека. Эти сумки здесь по всей квартире набросаны. Вон одна, вторая. В шкафу ещё целый рулон.
      - Кто разрешил в шкафы лазать? - снова подал командный голос Рогожкин.
      - Да он и не закрывается, створка отходит, - отмахнулся Ямщиков. Мыслилось так: в это время она как раз приходит с работы. Разворачивает послание, читает, видит пальчик. До неё доходит, что действительно не шутят...
      - Цепляет сумку, - подхватил Рогожкин, выражение лица его резко переменилось, - бегом к почтамту. Там вторая записка с указанием, куда нести дальше. А потом?
      - Сумка! - Взгляд Ямщикова уже не был таким хмуро-сосредоточенным, в нем разгоралась радость, как у примерного второклассника, первым решившего трудную задачу. - С картинкой! Ее по сумке должен опознать человек и получить выкуп.
      - Так, погоди. - Капитан призадумался. - Все сходится. Если просто положить в условное место, тогда незачем требовать сумку.
      - Вот именно! - Ямщиков радовался, как ребенок на новогодней елке, забыв, что в двух шагах врачи приводят в чувство несчастную, состарившуюся за три часа на десять лет, женщину. - Сразу, пока, кроме страха, никакаих чувств, пока мозги отключены, сует в сумку драгоценности, несет, тут же у неё забирают. А потом звони в милицию, устраивай засады, ищи-свищи.
      Рогожкин эти подробности уже не слушал - и так все было ясно. Он кинулся на кухню, а Ямщиков устремился на связь со штабом.
      Выбора не оставалось. Полковник Гераскин отдал приказ блокировать сквер у почтамта, который до этого просто держали под наблюдением. Специалисты управления на всякий случай разработали несколько вариантов, но никто пока не знал содержания записки на ветке за памятником. В любом случае сумка с бриллиантами должна находиться под постоянным наблюдением.
      Вот только Анна Георгиевна не могла встать, не могла пойти, она не могла даже пошевелить рукой.
      - В больницу бы надо или, в крайнем случае, пусть дома в постели полежит. Утром заедем, проверим, как здоровье, - молодому доктору все было ясно.
      - Это катастрофа, - осипшим голосом прошелестел Рогожкин.
      Доктор понятия не имел о серьезности ситуации и снисходительно улыбнулся:
      - Ну уж сразу и катастрофа. Послезавтра будет в норме.
      Капитан наклонился к измученному, истончившемуся лицу Поляницкой, тихо заговорил:
      - Анна Георгиевна, надо нести выкуп. Ничего другого не остается. Вы сможете встать?
      - Женщина прикрыла глаза, едва-едва пошевелила головой из стороны в сторону. Из-под век выступили слезы.
      - Не могу... - зашептала с трудом. - Сделайте что-нибудь... Отдайте все...
      * * *
      Полковник чертыхнулся, посопел в трубку.
      - ты вот что, Рогожкин, артистку эту, соседку, нельзя задействовать, как подставную?
      - Нельзя, - вздохнул Рогожкин. - И по габаритам, и возраст, и нервы...
      - Так...
      Полковник Гераскин руководил всей операцией, ему и думать, где взять женщину сорок шестого размера, чуть смуглую, черноволосую. И не позже, чем через пять минут. Будь в запасе хотя бы полчаса... Впрочем, буквально в двух шагах, всего лишь ниже этажом, на пульте вневедомственной охраны сидела дюжина девушек. И среди них наверняка нашлась бы подходящая.
      Разговор с майором Кузьменковым, начальником над пультовскими красавицами, краткий, но чрезвычайно бурный, кончился так:
      - Сейчас магазины закрываться начнут, сигнализация включается, а на пульте пусто. Я, что ли, сяду на телефон за оператора?
      - Ну и сел бы на полчасика, а, Кузьменков? Ну, не можешь сам, я генерала попрошу, может, он девочку подменит?
      Кузьменков крякнул в трубку, потом пробурчал:
      - Ладно, забирай. Сорок шестой размер, говоришь? Учти, будешь должен... радиатор для "уазика".
      - Да хоть целую "волгу"! - обрадовался Гераскин. - Ты ж во как выручил, Кузьменков!
      Ритуал был соблюден.
      * * *
      Верочка Котова поняла свою задачу так: куда-то пойти, что-то отдать. И все дела. Нетрудно и приятно: романтическая вуаль таинственности, только одна Верочка может спасти операцию угрозыска, спасти детей. Легкий холодок опасности, ну а потом... Тут фантазии немножко не хватало. Может, фотографии в газетах, интервью на всех телеканал, может, орден Мужества... А когда в квартире Поляницкой она надела швейцарские сапоги, норковую шубу и шапку из самого разнастоящего соболя, то ощутила себя одновременно королевой и кинозвездой, исполняющей роль великосветской супершпионки. В общем-то, Верочка была самой обычной девушкой, и чувства возникли у неё самые обычные, такие у любой возникнут, надень на неё соболей и дай в руки сумку с бриллиантами. Лицо подсмуглили тон-кремом (французским!), а под мышку приладили рацию, выведя через левый рукав микрофон и спрятав его в замшевую варежку.
      Ямщиков с раздражением наблюдал, как быстро Верочка осваивается в роли кинозвезды-вамп: раскачивающейся походкой манекенщицы сходит по лестнице, как небрежно усаживается в такси, царственным кивком благодарит Рогожкина, распахнувшего дверцу. Разве так должна вести себя женщина, которая отрывает от сердца все свои сокровища, чтобы спасти от смерти родных детей?
      По пути Рогожкин давал инструкции, но Верочка слушала рассеянно, зябко, по-киношному, ежась под чужими норками, кутала щеки в пышный воротник. Не доезжая почтамта, оперативники вышли, и Ямщиков, придержав дверцу, умоляющим голосом попросил:
      - Вера Владимировна, ради бога, в темпе, как можно быстро, почти бегом. Очень прошу. - И, уже обращаясь к Рогожкину, как бы между прочим, добавил: - Надо было все-таки бронежилет надеть. Подколют, не дай бог...
      И с треском захлопнул дверцу. Машина тут же рванула с места, увозя утратившую королевский гонор Верочку. Вот тут-то ей по-настоящему стало зябко. Она, может быть, даже захотела крикнуть шоферу: "Стой!", да не успела. Запищала рация, и из-под мышки раздался приглушенный и искаженный голос Рогожкина:
      - Так, подъезжаем... Сейчас быстро вперед. По сторонам не смотреть, тебя страхуют, не бойся. Переключай на передачу. Ну, давай...
      "Действуй" она уже не услышала, так как пальцем внутри варежки надавила кнопку микрофона.
      Машина, протяжно визжа, притормозила, прижалась правыми колесами к поребрику. Верочка, с закаменелым от испуга лицом, боком вылезла на тротуар, таща по сиденью полиэтиленовую сумку с бриллиантами в вельветовом футляре. Шофер придержал её за рукав.
      - Деньги-то забыла, - укоризненно сказал он.
      Действительно, она чуть не нарушила правила игры, не отдала, как положено пару десяток. Торопливо сняла правую варежку, протянула на ладони склеившиеся влажные купюры. Торопливо подхватила ручки цветного пакета.
      Оказавшись на улице, вне безопасного пространства кабины, Верочка окончательно растерялась. Страх овладел ею. Сердце колотилось и обмирало, уши слегка заложило. В ногах возникло неприятное неуправляемое подрагивание, те самые поджилки затряслись. Она забыла, что делать дальше, стояла у машины, держась за все ещё распахнутую дверцу, беспомощно озиралась, отыскивая взглядом кого-нибудь, кто мог бы хоть кивком ободрить, просигналить - все нормально, работай.
      Помощь пришла с самой неожиданной стороны. К дверце сунулся парень в куртке нараспашку.
      - Шеф, на Турбомаш, срочно! - махнул топтавшейся неподалеку потрепанной девице. - Эй, мочалка, вали сюда!
      Девица торопливо подскочила, небрежно отпихнула плечом Верочку. Тут Верочка сразу все вспомнила и пошла прямо по выметенной аллее сквера к памятнику выдающемуся изобретателю. Сначала медленно, а потом все быстрей, слыша как сзади выкручивается шофер-оперативник:
      - Клапана стучат, на ремонт еду.
      - Братуха! - парень пялил стеклянные глаза и, похоже, слабо понимал, что ему говорят. - Опаздываю, в натуре!
      Видимо, уговорил. Хлопнула дверца, рыкнул мотор. Вера, от страха не видя встречных, замечая только расплывчатые силуэты, съежившись и полузажмурясь, почти бегом обогнула постамент памятника. Не сразу сообразила, куда дальше, но вспомнила и сунулась в сугроб. Вытянула за кончик короткую ветку. Никого поблизости не было. Почти спокойно она начала разворачивать полосу бурой оберточной бумаги, плотно накрученной поверх древесной коры. Сделать это оказалось не так просто - в одной варежке плотно сидел микрофон, в другой руке была сумка, положить которую на снег Вера не рискнула. Наклеенные буквы сливались в сумраке, она сделала несколько шагов в сторону фонаря. наконец, прочитала вслух, наклонясь к микрофону:
      - "Иди прямо к набережной, потом вдоль решетки до "Галактики". Там жди."
      Вера, как инструктировали, бросила записку на снег, чтобы её смогли подобрать и запротоколировать, а сама направилась в сторону реки. До набережной было всего метров полтораста по неширокому проулку, начинавшемуся за сгорбленной бронзовой спиной изобретателя, скучавшего на постаменте.
      Честно говоря, Вера рассчитывала, что правильной окажется версия с тайником, и надо будет отнести и положить пакет в какое-то условное место. Ей снова сделалось страшно. А вдруг за углом "Галактики" ждет преступник, знающий Поляницкую в лицо? А вдруг...
      Навстречу неспеша двигался какой-то мрачный тип, явно уголовник: воротник черной кожаной куртки поднят, черная трикотажная шапочка надвинута на самые брови, руки в карманах. Он исподлобья пристально разглядывал Верочку. Взгляд хмурый и недовольный. Тяжелая челюсть отвалилась книзу, и из приоткрытого рта периодически выпархивает облачко морозного пара. Она неимоверным усилием воли преодолела мучительное желание побежать прочь, назад на проспект, к почтамту, к людям. Мрачный тип отвел взгляд. Они разминулись, шаркнув локтями.
      Вера торопливо выбежала к литой ограде набережной, остановилась, восстанавливая сбившееся дыхание. Голубоватый свет частых фонарей заливал выскобленный до асфальта тротуар и высокий снежный вал, обозначавший газон, с торчащими из него голыми кустами и деревцами. Здесь гуляли люди, на скамейках кое-где сидели парочки - холод им, видимо, нипочем. В сотне шагов позади шумел машинами мост, а впереди в отдалении сияла неоновая надпись "Галактика", венчавшая странный симбиоз киноконцертного зала, двухэтажного ресторана и казино, соединенных волей бесстрашных зодчих и новых русских бизнесменов в этакого единого архитектурного кентавра.
      Верочка, сжавшись от страха, брела вдоль чугунной решетки. легкая сумка-пакет почему-то так тянула книзу, что рука начала неметь.
      Со скамейки поднялась девушка, пошла наперерез. В этом месте два фонаря не горели, и образовался притемненный кусочек пространства. Девушка помахивала точно таким же пластиковым мешком с лихой купальщицей по бокам. Обмершая Вера замедлила шаги, а девушка, наоборот, прибавила и с деланной радостью подбежала вплотную.
      - Привет! Что так долго? Ноги замерзли.
      Вера пошевелила склеившимися губами, но не смогла издать ни звука.
      - Ты чо, боишься, что ли? - и девица прибавила ещё одно словосочетание, смысл которого можно понять как "не бойся", и повторить которое вслух культурная женщина категорически откажется.
      Вера взялась левой рукой за отворот своей роскошной шубы, полубессознательно припоминая инструктаж. Микрофон в варежке работал на передачу. незнакомка потянула к себе сумку. Вера механически разжала ладонь, почти тут же снова сжала, но пакет уже был другой. Обмен состоялся.
      - Ну, пока! Будь здорова, не чихай! - девица весело подмигнула. - И не вздрагивай, наше дело маленькое.
      Хихикнув, она бодро засеменила в сторону моста - уверенно и без оглядки.
      А Вера еле доплелась до ближайшей скамейки, ноги подкашивались. Она плюхнулась на толстые некрашеные доски и тихо заплакала. Прохожие удивленно поглядывали на нее. Молодой мужчина подошел, спросил участливо:
      - Стоит ли сырость разводить на морозе? - и добавил негромко: Спасибо вам огромное. Тут в переулке машина стоит, идите туда. Давайте, я вас провожу.
      Он поддерживал её под локоть всю недолгую дорогу до серой "волги" и без умолку говорил, какой она молодец и умница, как ловко провернула такую сложную операцию. Так что, усаживаясь на заднее сиденье автомобиля, Верочка снова почувствовала себя кинозвездой и королевой тайной службы.
      * * *
      Полковник Гераскин решил, что настала пора покинуть прокуренный кабинет и выйти на оперативный простор. Черная штабная "волга" припарковалась у подъезда бывшей обкомовской спецамбулатории, а теперь коммерческой клиники для богатеньких, на противоположном от почтамта берегу реки. Эта набережная была повыше и потемней, прохожие здесь почти не появлялись. Полковник слушал рацию и пару раз поднес к глазам бинокль, но стекло машины бликовало и чуть смазывало изображение.
      Когда обмен полиэтиленовыми сумками состоялся, в эфире поднялась настоящая радиобуря.
      - Пер-рвый! - командовал майор Чертинков, раскатывая "р", как комбаты в фильмах про войну, встречая танковую атаку, кричат: "Ор-рудие!" Пер-рвый, к почтамту! Четвер-ртый, к мосту! Притормози у магазина. Втор-рой, стой, где стоишь. Тр-ретий, тихо пошел вдоль набережной.
      Полковник с довольным, подобревшим лицом слушал четкие команды, перекрывавшие треск, писк и шелест эфира. Он особо любил и уважал майора за умение чисто провернуть захват, обложить противника, как медведя в берлоге, отрезать все возможные пути к бегству и взять тепленького, расслабленного, без пальбы, ломанья дверей и прыжков с крыш - всей этой красоты телесериалов. Это пацану, стажеру какому-нибудь, хлебом не корми, дай только за пистоль подержаться, а настоящий опер должен обходиться без этих рискованных штучек. Хотя, что ж, пистолет штука полезная, иной раз не повредит.
      Гераскин почувствовал некоторое облегчение - вроде бы, операция шла к концу. Сейчас этой девочке с бриллиантами "упадут на хвост", поведут и выйдут на главных действующих лиц. Сама она мелкая сошка, ей, вполне возможно, даже не объяснили подробностей, а просто подставили её на случай засады. Поэтому так простецки она и вела себя с Лже-Поляницкой: товар взяла - товар сдала, и до свидания.
      Рация потрескивала, словно семечки на горячей сковородке. Но вот снова прорвался голос Чертинкова:
      - Всем - внимание! Курьерша переходит улицу. В черной шубе, шапка коричневая, с цветным полиэтиленовым пакетом. Четвертый, видишь?
      - Вижу. В черной шубе, с пакетом. Остановилась на осевой, пропускает транспорт.
      Рогожкин с Ямщиковым тоже слушали эти разговоры, сидя в том самом такси, которое привезло их и Верочку к почтамту. Невменяемый парень, что так рьяно рвался на Турбомаш, поднял шум, когда через квартал машина остановилась. Но церемониться с ним и его мочалкой никто не стал, высадили на обочину и заняли свои законные места. Сейчас такси стояло у противоположного от почтамта конца моста. Рогожкин покуривал, а Ямщиков рассуждал вслух:
      - Значит, правильно вычислили насчет сумки. Курьерше, поди сказали дорогой товар. Типа наркота. Она сейчас поскорей должна его хозяину передать и свою денежку получить.
      - Пятый, я третий, - зашебаршала рация, - объект свернул на мост.
      - Понял, третий, - откликнулся Чертинков. - Продолжай наблюдение. Второй и четвертый, блокировать мост с той стороны. Как поняли?
      - Второй понял.
      - Четвертый понял. Блокировать мост с той стороны.
      Рогожкин крутнул ручку, приспустив боковое стекло, выбросил окурок.
      - На нас идет, - прокомментировал услышанное. - Эх-ма, за одной бабенкой на шести машинах.
      - На семи, - обернувшись, уточнил водитель. - Вон там сам Гераскин на "бугровозе" окопался.
      - А мы на чем? - хмыкнул Ямщиков.
      - На цементовозе, - хохотнул водитель.
      - Кончай баланду травить, - недовольно пробурчал капитан Рогожкин. Вон она, курьерша, посреди моста встала. Эх-ма, на семи машинах... Не люблю толчеи, в толпе всегда легче смыться.
      - Смотри, накаркаешь, - осуждающе сказал Ямщиков, стараясь разглядеть девушку на мосту, но его зрение не было столь острым.
      Курьерша положила на гранитный парапет цветной пакет и стояла, глядя на городские огни, на далекую бегущую строку световой рекламы: "...истинный вкус сливочного масла - "Доярыня Морозова"!.." По мосту в обоих направлениях двигались довольно многочисленные пешеходы. Все-таки центр города и время ещё не позднее. девушка стояла, явно ждала кого-то.
      Эфир потрескивал. Минуты тянулись томительно, и первым не выдержал полковник Гераскин.
      - Что они, прямо на мосту её в машину заберут? - пророкотал в микрофон, ни к кому конкретно не обращаясь.
      Никто ему и не ответил.
      Девушка вытащила откуда-то из-под шубки темный комок, развернула. Это оказалась матерчатая сумка с длинными тесемочными ручками. Уложила в неё полиэтиленовый пакет, закрыла на молнию, положила на парапет. Ждала.
      Вероятные варианты просчитывали молча, про себя. В общем-то возможны были два: передает сумку или несет сама. Ожидали - кто-то подойдет или подъедет и возьмет. И он подъехал, только совершенно с другой стороны, откуда никак не ждали.
      Река, пересекавшая город - мелкая, узкая, из тех, что корректно именуются несудоходными, давно была, как шутят журналисты, облюбована мостостроителями. Количество мостов и мостиков едва ли не превышало число улиц, перерезанных маловодным потоком. Зимой река промерзала почти до дна, и по заснеженному льду целый день сновали лыжники и просто пешеходы, сокращавшие таким образом путь. Хорошо укатанные лыжни и отлично утоптанные дорожки тянулись под мостами через весь город аж до Нижнего пруда, где перед невысокой плотиной круглые сутки неподвижно сидели рыбаки в тяжелых шубах, вымучивая из-подо льда жалких окунишек.
      Мотоциклиста Ямщиков с Рогожкиным заметили не сразу. Держась в тени под каменной стеной набережной, тот небыстро ехал по залубенелой лыжне. И только отблеск огней с противоположного берега на хромированных деталях машины выдавал его. Включив фару, почти перед самым мостом он выехал на середину реки, прибавил газу. Сразу стал слышен частый рокот мотора.
      Девушка просто столкнула сумку с парапета небрежным движением. И быстро пошла прочь.
      Рогожкин чертыхнулся.
      - Мотоциклист на льду! - крикнул Ямщиков в микрофон рации.
      Майор Чертинков откликнулся сразу, узнал его по голосу:
      - Ты, Петрович? Дуй за ним! Первый, второй, держать курьера!
      Мотоциклист притормозил, вильнул и, погасив фару, растворился во мраке под мостом. В эфир вклинился хриплый бас Гераскина:
      - К плотине погнал. Не задерживать, только проследить. - Полковник и сам не вытерпел, скомандовал шоферу своего "бугровоза": - В погоню!
      Черная "волга" понеслась вдоль могучей решетки набережной. Конечно, ему лучше всех был виден мотоциклист, разгонявшийся по льду, тянувший за собой рваный серый шлейф выхлопов и ледяной крошки. Через километр набережная резко обрывалась. Начинался исковерканный пустырь, огороженный облезлым забором, за которым громоздились бетонные блоки и с лета ржавел гусеничный кран. Тут начиналось строительство следующего участка помпезной набережной. И тут полковник Гераскин вынужден был закончить преследование.
      * * *
      Рогожкин сразу сообразил, что по набережной преследовать бесполезно и просто глупо. Шофер лихо вывернул перед тупым носом двухсоставного "Икаруса", выскочил на проспект, успел на желтый через перекресток.
      Рация верещала на несколько голосов. Толком ничего нельзя было понять, да они и не старались. Лихорадочно соображали, в каком месте мотоциклист может выскочить на берег. Машина пролетала квартал за кварталом, река была где-то слева, закрытая от глаз домами, заборами, какими-то полузаброшенными автобазами и массивами деревянных частных халуп. Нигде не мог автомобиль приблизиться к берегу, и всюду мог проехать мотоцикл.
      Бывает такое ощущение, или предчувствие, как кому больше нравится, так пусть и называет, когда понимаешь, что делаешь зряшное дело. Ну не то, чтобы совсем дело, а, скажем, зашел в магазин, увидел нужную вещь, кинулся домой за деньгами, потом снова в магазин, и вдруг понимаешь - зря. Нет уже этой вещи, продали. Но все равно из упрямства бежишь, являешься в этот чертов магазин и - точно, тю-тю. Но то обидно, что не досталось, увели из-под носа, а то, что внутренний голос прав оказался.
      Вот с этим самым чувством Ямщиков и Рогожкин доехали до Нижнего пруда. В темноте мерцали на льду огоньки. Это рыбаки сидели, кто к с керосиновой лампой, кто с электрическим фонарем, а кто и со свечой под полиэтиленовым шатром.
      Спотыкаясь о смерзшиеся кучи ледяных крошек возле старых лунок, оперативники добросовестно обежали все огоньки, хотя первый же рыбак недовольно заявил, что мотоцикла не видел и не слышал.
      Подъехала машина из группы майора Чертинкова. Сидевшие в ней быстро обшарили укрытый снегом пляж, каждую тропку на нем, каждый лыжный след. Отпечатков мотоциклетных колес не обнаружили.
      Полковник Гераскин выслушал доклад по радио, помолчал.
      - Работнички... И что дальше намерены делать?
      - Искать, товарищ полковник, - вздохнул в микрофон Рогожкин.
      - Так ищите! - заорал полковник и добавил кое-что еще, так сказать, для придания резвости.
      Через двадцать минут следы обнаружили. Мотоциклист пологой, хорошо утоптанной дорожкой въехал на берег и проулком меж частных домов выехал на улицу с чудаковатым названием Атмосферная. Этим информация исчерпывалась.
      Сели в машину. Водитель прогревал двигатель, ожидая команды. Рогожкин скривился, закурил, сразу наполнив кабину едким дымом. Шофер чуток приопустил боковое стекло. ямщиков потер шершавый подбородок, хмыкнул:
      - Ловко они нас уделали, красиво...
      - Куда ехать-то? - не вытерпел шофер.
      - Куда? - Рогожкин вышвырнул окурок, захлопнул дверцу. - Гони на Северный тракт. Чем сейчас дальше от начальства, тем спокойней.
      * * *
      Майор Чертинков спустился с чердака башенки почтамта. Оттуда, с высоты двенадцатого этажа, он великолепно мог наблюдать окружающую местность, координируя действия своей группы. Мотоциклист, к несчастью, подбирался под прикрытием набережной, но зато удирал по середине реки. Майор наблюдал его до третьего по счету моста, дальше река делала поворот. Он оценил идею преступников. Действительно, трудно было предполагать, что передача выкупа состоится таким оригинальным способом, а преследовать по льду, значит тут же выдать, что в дело включилась милиция. Правда, на мосту осталась девушка-курьер. Уж ее-то майор упускать не собирался. Но действовать следовало предельно осторожно.
      Далеко "вести" курьершу не пришлось, до первого кафе. На высоком крыльце перед прозрачными дверями толклись жаждущие попасть внутрь, в тепло, к столикам, к музыке. Это заведение в центре города, похоже, пользовалось популярностью. девица бесцеремонно протолкалась к стеклянным створкам, решительно забарабанила лайковым кулачком. Приземистый малый, весьма крепкого телосложения - просторный пиджак с золотыми пуговицами сидел на нем плотно, как панцирь на крабе, - брякнул щеколдой, впуская девицу и выпуская на улицу рваное облако тяжелого пара. Ленивым движением выдавил наружу толпу, пытавшуюся просочиться внутрь, и захлопнул дверь.
      Саня Ерошин оставил свой траурный полушубок в "уазике" и отправился в кафе налегке. Его вечерний, он же утренний и дневной, наряд вполне годился для заведений подобного типа - нестандартно, но не вызывающе: сапожки, просторные брюки, цветной турецкий свитер и кожаная курточка, которую можно было назвать и пиджачком. На указательный палец левой руки - как раз подходило по размеру - Саня нацепил печатку цыганского золота, творенье неизвестного ювелира-фармазона, а на указательный палец правой - колечко с ключами от машины. Вообще-то это были ключи от его квартиры, зато брелок эмблема "Мерседеса".
      Он вошел со двора через служебный вход. В коридоре подвыпивший повар в сальном халате поверх тельняшки на повышенных тонах беседовал с джентльменом в черном, очевидно, официантом. Они замолчали и посторонились, чтобы Саня мог пройти. Его наглый вид ясно показывал, что он имеет право тут ходить.
      Девица только появилась в сумерках зала, пряча в крохотную сумочку щетку для волос. Это была, безусловно, та самая курьерша, хотя шубу и шапку оставила в гардеробе, а вместе с ними и все внешние приметы. В лицо её Саня до этого не видал. Но все прочие посетители кафе пребывали на своих местах уже давно. Они сидели на кожаных подковообразных диванах, огибавших столики в огороженных отсеках, на которые был разбит небольшой зал. Тусклые шары настольных ламп освещали фужеры и бутылки на столиках, а также кисти рук с сигаретами меж пальцев. На запястьях тусклой желтизной отливали золотые браслеты. Народ сидел крутой. Некоторые руки Саня даже опознал по характерным татуировкам. Какой-то быковатый малый делал вид, что танцует на крохотной площадке возле бара, а на самом деле просто тискал рыжую девку, зашнурованную в кожаные лоскуты.
      Курьерша вполне соответствовала интерьеру. На ней было нечто вроде длинного свитера, а, может, короткого трикотажного платья, ядовито-желтого цвета, едва прикрывающего тощий зад, и небесно-голубые туго обтягивающие лосины с шелковым отливом, заправленные в высокие ботинки. Она влезла на высокий круглый табурет возле стойки бара, и бармен тут же выдал ей высокий бокал, набитый льдом, залитый чем-то бледно-бурым и с торчащей соломиной. Похоже, курьерша была здесь частой гостьей, и её вкусы знали. К ней тут же подвалил посетитель - широкий дядька в ещё более широком пиджаке поверх белой водолазки. Полголовы дядьки занимала зеркальная лысина, другая половина щетинилась короткой стрижкой. На оттопыренном мизинце сверкала золотая "гайка". Он похватал курьершу за колено, за ребра и шею, помычал ей в ухо и отвалил.
      Ерошин, совершенно чужой на этом блатном празднике жизни, тем не менее продолжал держаться независимо. Он тоже влез на табурет возле стойки, сложил на неё локти и улыбнулся бармену, стараясь, чтобы железный зуб во рту сверкал как можно нахальней. После чего сделал заказ:
      - Мартини. Только это, смешай, но не взбалтывай.
      Бармен поморщился, как от зубной боли, зазвенел стеклотарой. Ерошин поглядел на курьершу. Похоже, она кого-то ждала и сильно нервничала слишком часто озиралась и трясла ногой. Похоже, она не увидела того, кого рассчитывала здесь встретить, и начинала психовать.
      - Двести рублей! - сказал с презрением бармен и поставил на стойку стакан, в который было налито грамм сто пятьдесят какого-то мутноватого пойла.
      - Ага, - рассеянно кивнул Саня, - только это, счет нарисуй.
      Девица отставила свой бокал, заерзала на табурете. Похоже, собиралась уходить. "Пора бы брать мартышку, пока не слиняла," - подумал Саня и посмотрел на часы. Было 20. 14.
      * * *
      Такси выехало на Северный тракт. Рогожкин сидел рядом с водителем, смотрел вперед, хотя в свете фар можно было видеть только кусок асфальта. Покусал заусенец на ногте, поразмышлял вслух:
      - Куда он, паразит, подевался? Давно уже должен выехать. Может, засек что? Или пока решил из города не выезжать, притаился на ночь? А, может, с мотоцикла на машину пересел? А, Ямщиков, что думаешь?
      - Сожрать бы что-нибудь, думаю, - меланхолично отозвался Ямщиков. - А пересадки - это все ерунда, лишние хлопоты. Хотя, кто его знает, может, сейчас вообще на рейсовом автобусе за два рубля едет и помалкивает.
      Они миновали развязку, где одиноко торчал старшина-гибэдэдэшник. Небыстро поехали, позволяя обгонять себя даже "запорожцам". В рации слышались переговоры ребят из команды Чертинкова, безрезультатно прочесывавших город.
      - Вот сидит сейчас вся банда у радиоприемника, - снова начал нудить Рогожкин, - слушает наши разговоры и со смеху покатывается.
      - Это запросто, - включился в разговор шофер, - такой приемник сейчас любой дурак купить может. Вон какие антенны на джипах и "мерсах" наворочены. Любой диапазон обшаривают без проблем.
      - Ладно, - Рогожкин еле сдерживал раздражение, - поворачивай в город.
      - Погоди, ещё прокатимся немного, - Ямщиков произнес это детским просящим тоном.
      - Чуешь, что ли, за версту? - хмыкнул капитан.
      - Мне чуять незачем, я не овчарка. - Ямщиков оставался спокоен. - А ему в городе сидеть не резон. Из-под моста вон как втопил - фонари на набережной замигали. Глушитель-то снят, а это лишние децибелы. В любую квартиру позвони и спроси: "Мотоцикл слышали?" Вот увидишь, максимум через полчаса Чертинков весь маршрут знать будет.
      - Уж больно умный он у тебя, этот мотоциклист, - саркастически заметил Рогожкин.
      - Да пока что поумнее нас, - столь же саркастически откликнулся Ямщиков.
      - Ну-ну... - капитан засопел, зашуршал целлофаном сигаретной пачки.
      * * *
      Северный тракт широко прорезал лесной массив, чудом уцелевший под боком у большого города. Две асфальтовых полосы здесь полого снижались, стекая с протяженного увала в просторный распадок, и, подмяв под себя бетонные трубы, в коих только весной что-то булькало, круто взмывали в гору. Здесь в низине на девятнадцатом километре и устроилась милицейская застава. Был тут красно-белый "рафик" спецмедслужбы с надписью "наркологическая", чтобы, значит, сразу водителя проверить "на выхлоп" и протокол в тепле завизировать. Стоял рядом другой микроавтобус - "уазик" "Передвижной пункт ГИБДД", нацелив радар в сторону города. А за ним укрывался желтый мотоцикл. По шоссе двигались машины, сияя фарами, у заставы на всякий случай снижая скорость в ожидании останавливающего жеста полосатого жезла.
      За весь вечер появился всего один мотоцикл, зато с коляской. Двигался он не спеша, степенно, вез троих мужиков, толсто укутанных в шубы и брезентовые плащи, провонявшие рыбой и вареным мормышем. Мужики ещё только ехали на рыбалку, а потому были трезвы и серьезны. Но документы у водителя инспектор на всякий случай посмотрел.
      Младший сержант Толстоухов стоял в свете фар урчащего УАЗа и потихоньку замерзал. Мимо двигались автомашины: легковые, грузовые, специальные и автобусы, а мотоциклов не наблюдалось. Оно и понятно - не май-месяц, не оттаяли еще. А вот пригреет солнышко, и начнут гонять беспредельщики-байкеры без прав и защитных шлемов, нарушая все писаные правила.
      Из машины вылезли Ротчев с Бархеевым - ноги размять, покурить. Потому и не сразу заметили мотоцикл, что отвлеклись. Но не только в этом дело. По тракту одновременно двигалась без малого дюжина машин, и в цепочке парных огней, бегущих к заставе ГИБДД, затерялась одинокая мотоциклетная фара.
      Толстоухов заметил "Яву" все-таки на расстоянии достаточном для того, чтобы успеть поманить её жезлом на обочину. Но мотоциклист даже не пошевелил головой в глухом шлеме, а, проезжая мимо, добавил газу, или, как выражаются местные байкеры, "дусту подкинул". "Ява" взревела, словно истребитель-перехватчик, и пошла "на взлет" - в гору. Инспектор нехорошо выругался и побежал к своему "Уралу". Ротчев тоже не удержался от восклицания:
      - Эх, ты ж, елки, тридцать два - шестнадцать!
      Это в бледном свете фар он профессинальным оком успел засечь номер. Они с Бархеевым прыгнули в УАЗ и тоже припустили вдогонку. Номер мотоцикла пошел в эфир, и сразу несколько человек, услышав его, помянули и елки, и палки, и черта с его бабушкой. Номер этот, 32-16 СВТ, числился за "Явой" Жоры Худорожкина...
      * * *
      Младший сержант Толстоухов любил свой мотоцикл "Урал" больше, чем жену. А если бы он больше любил жену, то давно бы бросил вредную и не шибко богато оплачиваемую инспекторскую работу. Но свой служебный мотоцикл он любил больше и постоянно его протирал, смазывал, обихаживал и, что называется, холил, как казак коня. И никогда не давал в чужие руки, даже ненадолго, даже попробовать, как тот на ходу.
      И сейчас он цепко висел на хвосте "Явы", хотя у той явно был расточен цилиндр и снят глушак. Толстоухов четко придерживался инструкции держаться сзади, а у следующего поста отстать. Там на хвост сядет машина, чтоб внимания не привлекать. Конечно, машина тоже отстанет, но впереди будут ждать другие, и они поведут дальше. И так до конца. К несчастью, даже самые умные инструкции не могут предусмотреть все.
      "Ява" резко сбавила скорость и скоро приткнулась к обочине. Младший сержант растерялся и тоже сбавил скорость. УАЗ и медицинский "рафик" безнадежно отстали. Сзади довольно далеко светились фары, но неизвестно чьи. И Толстоухов решил действовать как обычно в таких ситуациях. Он остановился, слез с мотоцикла и направился к нарушителю, чтобы честь по чести взять под козырек, так, мол, и так, инспектор Толстоухов, прошу документы, почему не остановились и так далее.
      Водитель "Явы", по-прежнему сидя в седле и не поднимая щитка глухого шлема, расстегнул молнию черной кожаной "косухи" и, сняв перчатку, сунул правую руку за пазуху, туда, где обычно лежат в потайном кармане документы. Потом он вытянул руку в сторону инспектора. Грянул выстрел, и заряд картечи отшвырнул младшего сержанта в темный снег кювета.
      * * *
      В кафе гремела музыка, извергаемая баррикадой колонок. Самый тот музон - группа "Лесоповал". Курьерша раздраженно терзала заварное пирожное, сидя в пол-оборота к стойке. Она не сводила злобного взгляда с входа в зал. Вдруг лицо её просияло, но тут же снова погасло. Человек, заглянувший в зал, оказался не тем, кого она ждала. Его ждал Ерошин. И это был майор Чертинков. Он заглянул и снова скрылся в фойе. Значит, курьершу можно выводить в его суровые объятия.
      Саня спрыгнул с высокого табурета и вихляющей походкой подкатил к девице.
      - О, вы так одиноки, - Саня стремился почувствовать себя джентльменом на великосветском рауте, - так страдаете! Не могу ли я чего-нибудь сделать лично для вас? - И он изогнулся кренделем.
      - Угу, - промычала девица, не переставая жевать. Она одним взглядом оценила ерошинский "прикид", костюм то есть, - цена оказалась копеечной. Облизывая пальцы, уже совершенно внятно подтвердила: - Можешь. Смойся с глаз.
      - Ну, грубо, грубо, - Саня ничуть не обиделся. - Между прочим, в раздевалке у меня стоит сумочка, а в ней чудная кофточка с пухом розового фламинго. Уникальная вещь, вывезена с Антильских островов. Эксклюзивная модель только для вас. Очень прошу поглядеть и примерить.
      - Давай я погляжу, - кто-то хлопнул Ерошина по плечу.
      Он обернулся. Крепкий, коротко стриженый брюнет в кожаном жилете поверх клетчатой рубахи, сощурясь, смотрел внимательно-злым взглядом. Сеня, как любой опер, таких взглядов насмотрелся предостаточно, и впечатления на него это давно не производило. Краем глаза он отметил, что из-за ближнего столика, оставив примолкших подруг, поднялись ещё двое: неспешно, с заинтересованным видом. Ерошин, все ещё пребывая в роли сеньора из высшего общества, пробормотал:
      - Фи, какая пошлость - драка в кабаке.
      - Давай, давай, фраерок, - сиплым полушепотом уличной шпаны начал давить на психику брюнет в жилетке, - выйдем, разберемся.
      Саня пожал плечами - разберемся, так разберемся, в ухо-то зачем шипеть. Пошел меж столиков к выходу. Некоторые посетители, вальяжно развалившиеся на кожаных диванах, с усмешкой поглядывали на него. Обычная история, чуть не каждый вечер, небось, здесь такие случаются. Выходят двое, следом ещё двое. Вскоре трое возвращаются, а четвертый, со свежим фонарем и другими телесными повреждениями различной степени тяжести вылетает за двери заведения.
      Но сегодня произошел сбой программы. Двое зашли за портьеру входа, а ещё двое только заглянули за неё и тут же развернулись обратно. Лица их при этом стали безмятежно-благостны, глаза устремились вверх, а руки совершали не совсем понятные движения. И словно сквозняк дунул по залу. Народ начал ежиться, некоторых, вроде, даже озноб прошиб. И, как по команде, благостно-безмятежные мины украсили зверские морды коренных обитателей кафе. А в проход между столиками сами собой неизвестно откуда стали падать маленькие целлофановые пакетики и шарики из фольги.
      Один из посетителей, торопливо проглотив содержимое стакана, рысцой кинулся в служебную дверь, едва не сбив с ног выходившего навстречу официанта с подносом. Но в коридоре его приняли крепкие ребята в бронежилетах и трикотажных масках. Посетитель дернулся и получил под дых. От этого удара все, только что выпитое, снова выплеснулось наружу. Его положили лицом в лужу и сразу ущупали под мышкой пистолет.
      Из-за портьеры в зал вышел Ерошин и, удивленно качая головой, пошел по сброшенным пакетикам и шарикам. Следом шли суровые ребята в масках и при оружии. Один из них указал официанту на замусоренный пол и приказал:
      - Собери.
      Но тот спрятал руки за спину и испуганно отпрянул. Пришлось омоновцу самому собирать пакетики с опием и героиновые шарики. Саня подошел к девице и строго сказал, помахав удостоверением:
      - Уголовный розыск. Прошу следовать на выход. - Потом повернулся к бармену и поманил пальцем. - Я, кажется, просил счет.
      - Какой счет? - бармен держался за перекошенную щеку, похоже, у него и в самом деле разболелись зубы. - За что счет? Сотому клиенту первый коктейль за счет заведения.
      Двести рублей, на которые бармен "штрафанул" Саню за пижонский заказ, лежали на стойке. Пришлось их забрать назад без протокола. Но бармена это не спасло.
      - Так, кассовый аппарат у нас где? - раздался противный голосок, от которого многих торговцев продирала дрожь. - А это что за бутылочки без акцизных марочек?
      Девица на табурете сидела окаменев. Потом огляделась по сторонам, ища сочувствия и поддержки. Но встретила отчужденные, неприязненные и даже угрожающие взгляды, в которых сквозило: что, швабра, притащила ментов? Теперь сама и выкручивайся. И не дай бог, после этого шмона кого-нибудь загребут...
      Она покорно побрела к выходу. Ерошин самолично, как истинный уральский джентльмен, помог ей надеть шубку и под локоток отвел в машину. Он очень старался быть галантным кавалером, и совершенно напрасно, потому что курьерша обозвала его козлом. Еще она потребовала предъявить ордер на арест, заявив, что без ордера никуда не поедет. Майор Чертинков успокоил её, мол, сейчас даже в квартиры некоторые вселяются без ордера, да и её никто не арестовывает, так, только побеседовать везут.
      Приехали в Управление. В кабинете Гераскина девица уселась, как была, в шубе и шапке, закинув ногу на ногу, демонстративно закурила и выпустила струю дыма в лицо полковнику. затем с интересом огляделась. Некоторые пугаются самого слова "милиция", а этой было хоть бы хны. Похоже, она уже оправилась от первого шока и решила, что ей и в самом деле ничего не грозит.
      - Отказываюсь говорить до тех пор, пока не придут прокурор и адвокат, - заявила она, стряхивая пепел на паркет. - У нас правовое государство или нет?
      Гераскин, красный от гнева, с трудом сдерживая себя, чтоб не раскричаться, передвинул бумаги на столе, постучал мундштуком "беломорины" по коробке.
      - Ты вот что, - начал он, но тут же поправился: - то есть, вы. Вы кому передали сумку?
      Не спросил ни имени, ни фамилии, ни других обязательных данных. Но девица этого не заметила. А заметила бы, то сообразила, что дело слишком серьезно, раз начинается с главного вопроса. Понимающе улыбнувшись, курьерша снова стряхнула пепел на пол.
      - Ах, сумочку... Да-да-да, сумочку мою, такую хорошенькую. - Она откровенно издевалась. - Точно, товарищ генерал, было дело. Уронила с моста свою любимую сумочку, а какой-то подлец на мотоцикле - хвать её, и нету! Ограбил мою любимую сумочку и смылся прямо на глазах. Дайте мне бумаги, я хочу заявить об ограблении. А вы, милиция, должны его ловить. Имею право! А, может, вы его уже поймали, товарищ маршал? Дайте мне на него полюбоваться, на подлеца. Я ему покажу, как грабить беззащитных бедных девушек!
      - Полюбуетесь еще, успеете, - осадил её Гераскин. - А что у вас в сумочке было?
      - Что? В сумочке? А то и было. - Девица, похоже, куражилась и получала от этого удовольствие. - Килечки полкило. На последние семь рублей купила рыбки для своей кошечки Мусечки. Бедная кисуня! - девица скуксилась, потерла кулачком глаза, плачущим голоском продолжала разыгрывать комедию. Некому кисоньку пожалеть. Хозяйку ограбили, в тюрьму посадили. Отпустите меня к Мусе, товарищ генерал-май-ой-ой-ей...
      Гераскин выложил на стол полиэтиленовый пакет с соблазнительной купальщицей по бокам. Внимательно посмотрел на собеседницу, которая и глазом не моргнула, словно все это её нисколько не интересовало.
      - Вы узнаете эту сумку? - спросил полковник. - Что в ней?
      - Мало ли таких сумок, - хмыкнула девица, заплевала окурок и аккуратно положила его в центр полированного стола. - Скажу, что моя, а там наркоты полпуда, и вы меня - фьють, и на Колыму. Если там килечка лежит, значит, моя, а если что другое, то ничего подобного - чужая.
      - А вот мы сейчас и поглядим, какая такая килька.
      Гераскин заглянул в пакет, вынул оттуда прямоугольный сверток из бурой оберточной бумаги. Осторожно начал разворачивать под насмешливым взглядом небрежно развалившейся на стуле курьерши. Наконец извлек коробку конфет "Ассорти". Недоуменно уставился на нее. Открыл. В ячейках аккуратными рядочками лежали конфеты, отливающие шоколадным глянцем.
      - Ой, конфеточки! - обрадовалась девица. - Мои любимые! Спасибочки, ваше благородие!
      И она жеманно протянула руку к коробке. Полковник хлопнул ладонью по столу - нервы не выдержали. Девица тут же испуганно отдернула руку.
      - Хватит дурочку валять! - взревел Гераскин. - Эту сумку вы отдали в обмен на другую, точно такую же. Только в той сумке были бриллианты на триста тысяч долларов. Кому вы их передали или, как вы говорите, уронили?
      - Триста тысяч? Баксов? - у курьерши рот раскрылся и глаза округлились. - Ой, не могу, ой-ха-ха! Ни фига себе! А мне вшивый стольник зеленью пообещали да и то нажгли. Ну, дура! Да если б знала, что несу, то первого встречного частника тормознула бы и - ходу из города. Только б меня и видели!
      - А как же Муся? - усмехнулся полковник.
      - Какая ещё Муся? - удивилась курьерша. - А-а, Муська. Пусть мышей идет ловит, нечего на моей шее всю жизнь висеть. Ой, и пожила бы я в свое удовольствие, товарищ генерал! Небось, эти барыги заявлять бы вам не стали. Ну, да чего там. В общем, отпускайте меня, я не при чем, вообще тут не при делах. Наоборот, пострадала, триста тысяч из-под носа увели, и все баксами. И полкило кильки, тьфу, конфет то есть, шоколадных. Случайно с теткой какой-то впотьмах сумку перепутала, и ту с моста уронила. так что сумка не моя, что в ней было, не знаю, где сейчас - без понятия. Держать здесь не имеете права. Так что кушайте конфетки, так уж и быть, за мое здоровье, а я пошла. Все.
      - Да нет, не все, - осадил её полковник. - Бриллианты эти пошли выкупом за двоих похищенных детей. И вы задержаны по подозрению в соучастии в похищении и вымогательстве, сопряженной с угрозой убийством и нанесенным телесным повреждением. Прокурор сейчас будет, все бумажки оформим, и пойдете в камеру. - Гераскин повернулся к следователю, сидевшему за этим же длинным столом. - А пока покажите, пусть посмотрит...
      На стол легла фотография девочек Поляницких и маленький хромированный стерилизатор, в каких раньше кипятили шприцы. Следователь снял крышку. Девица наклонилась, с любопытством вглядываясь в нечто, лежащее на вате, потом вскочила, дико завизжав. Гераскин придержал её за плечи, заставив сесть.
      - Может, скажете, чей это пальчик - Леночки или Светочки? - спросил сурово.
      Вот теперь она рыдала по-настоящему. Слезы ручьями текли из глаз.
      Я не знала. Я ничего не знала... - причитала она, хлюпая носом. Сказали: возьми, отнеси. Я согласилась... Я не знала...
      Гераскин встал из-за стола, брезгливо глянул в размазанный макияж. Тихо сказал следователю:
      - Сейчас проревется, умой и на допрос.
      * * *
      Женечка Лобода в школе училась очень хорошо, а в институте очень плохо. Потому что потеряла веру в людей, в будущее и так далее. И общество проявило полное равнодушие к её судьбе. Оно вообще все изолгалось и изворовалось, общество. Да тут ещё эти реформы с дефолтами. И родители, чтоб им пусто было, не могли обеспечить ей то, что имеет абсолютно любая и каждая девчонка на Западе. Ну, скажем, красивые фирменные вещи, CD-плеер, возможность посмотреть мир, иметь виллу, бассейн, "мерседес". Что еще? Яхту, и эти, как их... Ну, не важно. Важно, что всеобщее равнодушие, бедность и беспросветность толкнули честную добрую девушку в пучину. Тут, как в анкете: "впишите нужное" или, наоборот, "ненужное вычеркнуть". Итак, в пучину: алкоголизма, наркомании, проституции, воровства...
      За последние годы следователь выслушал десятки подобных "исповедей", словно вызубренных по одной шпаргалке. Представил, что услышит это сегодня ещё раз, и ему сделалось тошно. Впрочем, мысли эти он отогнал и быстренько прикинул план допроса. Как раз и Женечка Лобода перестала реветь, а только икала и всхлипывала.
      Завербовала её девушка Лина. Фамилия неизвестна, да и имя тоже не очень официально звучит, так, прозвище в своей компашке. Дело было в турецкой Анталье. Женя тогда пыталась промышлять челночным бизнесом. Встретились две землячки, разговорились. Дала Лине свой телефончик. Потом созвонились раз-другой, встретились. У Жени как раз беда стряслась - пропал закупленный товар. Доверила его фирме-перевозчику "Север-карго". Главное, не в первый раз. А фирма вдруг исчезла. Остался брошенный офис в Стамбуле да злые грузчики, не получившие зарплату. И пустой склад. Человек двести челноков тогда погорело, товара в общей сложности чуть не на миллион баксов исчезло. А Женя ещё с долгами к тому времени не расплатилась. Короче, вляпалась так, что пришлось переспать с кое-кем из кредиторов, чтоб с долгом не торопили и проценты не накручивали. Тут Лина и предложила подзаработать. Всех дел: поехать на вокзал, взять из камеры хранения два чемодана, там же конвертик с деньгами. Выехать в Москву, там опять положить чемоданы в камеру хранения и заночевать у своей родной тети. На тетин телефон будут звонить. Надо сообщить номер ячейки и шифр. После этого кати назад и получай заработанное. Женя сперва вздрогнула: а вдруг заарестуют, а в чемоданах наркотики? Нет, что ты! Вещи в чемоданах сугубо мужские и записка: так и так, мол, дорогой друг, посылаю с незнакомой девушкой, надеюсь, не подведет. Все ясно? Не за риск платим, за честность. Съездила разок - понравилось. Набрала в Лужниках того же турецкого барахла для торговли, привезла обратно два баула уже своих шмоток. Получилось, бесплатно за товаром сгоняла. За год таких поездок было шесть-семь. Да в городе несколько раз выполняла поручения. Например, поехать в аэропорт, там в определенном месте обменяться сумками с каким-нибудь незнакомцем, а затем эту сумку тоже сунуть в определенное место - в подъезде за батарею или ещё куда. И мотоциклисту она тоже передавала сумки и пакеты. Но в городе оплата меньше, всего сто долларов за ходку. Деньги получала через "почтовый ящик" - в одном укромном месте вытаскивается из стены кусок кирпича, а там денежка лежит. В этот только раз по-другому спланировали. Лина, как обычно, позвонила, велела из тайника за батареей пакет взять, потом обменять на подобную вечером у тетки в норковой шубе на набережной и сбросить с моста, когда мотоцикл внизу появится. Таким способом она на прошлой неделе уже поменялась там же на набережной, только с мужчиной. Там место темное, она его не разглядела, только бороду заметила. И сто долларов получила тогда через "почтовый ящик", а в этот раз Лина велела идти в кафе, в котором Женя бывает почти каждый вечер. Она её там будет ждать или чуть позже подойдет. Кстати, с Линой она не встречалась с тех самых пор, как Женя начала работать на нее. Общались только по телефону и только по делу. В чемоданы, сумки и пакеты Женя старалась нос не совать, но на ощупь выходило - доски и коробки. А пару раз в сумках товар лежал прямо так, без упаковки. И она посмотрела. Оказалось - иконы. Вот и все, что она могла сказать по существу заданных вопросов.
      Настроение у Чертинкова с Гераскиным было препохабным, так как получалось, что они здорово прокололись, точнее - провалили все дело. Очевидно, эта неизвестная Лина специально отправила курьершу в кафе, чтобы со стороны понаблюдать - а не приголубит ли девочку милиция. И, конечно, те, кто организовал похищение, поняли - органы в курсе. Дурак бы понял... Теперь одна надежда: получив выкуп, преступники отпустят детей.
      * * *
      Сообщение о появлении мотоцикла "Ява" с разыскиваемым номером застало такси с оперативниками на двенадцатом километре Северного тракта.
      - Ну, что я говорил! - торжествовал Ямщиков. - Только бы "гибддоны" не подпортили. Поддай газку, Володя.
      Они пролетели низину, где ещё недавно стояла застава, взмыли на горку, а ещё через несколько минут притормозили возле "рафика" с надписью "Наркологическая". Тут же стоял на обочине желтый милицейский "Урал", стояло несколько легковых машин, толпились любопытные.
      Рогожкин подбежал к "рафику", заглянул внутрь. Молоденький фельдшер с зверской гримасой манипулировал над лежащим человеком, какие-то кровавые клочья мелькали в руках.
      - Капитан Рогожкин, уголовный розыск, - представился оперативник. Что тут?
      - Инспектора в грудь ранили, - не поднимая головы, ответил фельдшер. Без сознания.
      - Ножом?
      - Дробью, прямо решето, - фельдшер склонился над раненым. - Вот черт, и развернуться в город нельзя.
      Действительно, здесь Северный тракт шел двумя параллельными полосами с односторонним движением.
      - А ты в аэропортовскую, - посоветовал Рогожкин. - Она ближе, чем город.
      - Точно! - обрадовался фельдшер и захлопнул дверцу перед носом капитана.
      "Рафик" сорвался с места, запричитала сирена.
      - Затоптали же все, балбесы! - Ямщиков тем временем ругался с гибэдэдэшниками. - Ну куда вы прете, граждане! - он раскинув руки, оттеснил любопытных. - Убийства не видали, что ли? Эй, лейтенант, выпиши-ка им по полтиннику штрафа, чтоб не мешали!
      Зеваки моментально рассосались по своим "жигулям" и иномаркам. Взревели моторы.
      - Ладно, раскомандовался, - недовольно пробурчал лейтенант Ротчев, полез в "уазик". - Некогда нам тут с вами. Сами свои следы охраняйте.
      Он был подавлен произошедшим и не понимал, как это все могло случиться. И хотя своими руками только что укладывал тело товарища на носилки, до сих пор не осознал, что Толстоухов, с которым пятнадцать минут назад стоял рядом, сейчас истекает кровью, а, может, уже умер.
      - Куда это вы? - сунулся следом Рогожкин. - Нет уж, мы вам охранять мотоцикл не нанимались. Нам бы свой не упустить. Побудьте пока здесь, будьте так любезны. Опергруппа скоро подъедет, ваши показания тоже понадобятся. Да не разгуливайте тут, а то последнее затопчете.
      Такси с оперативниками помчалось дальше. В эфире опять поднялась целая буря. Из всех переговоров стало ясно, что мотоцикл с преступником исчез.
      Нападение на инспектора дорожного движения произошло на двадцать втором километре тракта, а на тридцать первом, где находится постоянный пост ГИБДД, мотоцикл не появлялся. Именно возле поста можно было развернуться и выехать на встречную полосу, чтобы вернуться в город. Только на тридцать первом километре появляется и первая возможность свернуть - на аэропорт. Сейчас здесь проверялись все машины - не подсел ли человек в черном кожаном костюме мотоциклиста.
      Стрелка спидометра, подрагивая, перевалила 120, но ползти дальше, видать, силенок не хватило. Воздух тонко распевал, обтекая кабину "волги".
      - Что бы ты сделал, Петрович? - Рогожкин начинал мозговой штурм.
      Но откликнулся водитель:
      - Первого встречного бы тормознул, шпалер под нос и - ходу.
      - Погоди, Володя, не трещи крыльями, - поморщился капитан, обернулся с переднего места к Ямщикову. - А, Петрович?
      - "Яву" надо укрыть, хоть снегом закидать, чтоб сразу не нашли, задумчиво ответил Ямщиков. - В лес только дурак побежит, а по правую сторону лес да болото. Значит, перебежит на противоположную, там коллективные сады. Может, ему как раз туда и надо.
      - А стрелять-то зачем, тяжелую статью зарабатывать? - спросил Рогожкин.
      - Может, сдуру, может, со страху, - пожал плечами Ямщиков. - Зато теперь наверняка можем сказать - тот самый, кто нужен. За триста тысяч баксов он бы всех перестрелял.
      - То-то и оно, что всех, - вздохнул капитан. - Брать надо срочно. Хоть из-под земли вырыть. Сейчас ему уже терять нечего, вон как наследил. Может теперь и детей не пощадить. А если он на попутке обратно в город подался?
      - Пожалуй, самое разумное, - согласился Ямщиков. - Но мотоцикл все равно надо закопать. С другой стороны, не дурак, соображает, что на хвосте погоня, надо поторапливаться или прятаться.
      Сбоку мелькнул железный шатер автобусной остановки. Тут были протоптаны целые тропы на другую сторону тракту к коллективному саду.
      - Слышь, Петрович, - снова заговорил Рогожкин, - а он не мог мотоцикл на ту сторону перетащить?
      - Здесь мог, а в другом месте навряд ли. Везде снега по грудь наметено.
      Буквально через минуту они достигли поста ГИБДД. Там вытянулся хвост в полтора десятка машин - шла проверка. Рогожкин перемолвился парой слов с лейтенантом, начальником поста. Развернувшись, двинулись в сторону города, держа скорость около шестидесяти километров в час.
      - На въезде в город тоже всех проверяют, - прервал молчание капитан.
      - Ну конечно, так он и попер прямиком в город, - ехидно откликнулся Ямщиков. - На двенадцатый-то километр как он выскочил, что его посты на выезде из города не заметили?
      - А это запросто, - ответил ему водитель. - Через ЖБИ, потом мимо садов вдоль железной дороги, на щебеночный карьер и через старую свалку на восьмой километр. Дорога паршивая и крюк здоровый, зато никакого ГИБДД на пути.
      - Лихо! - Рогожкин даже присвистнул. - А я слышал, как свалку под городом прикрыли, так и дорогу замело.
      - Ха, закрыли! - водителю доставляло удовольствие учит уму-разуму старших по званию. - И через карьер возят, и с тракта. Так что дорога там набитая. Там на свалке постоянно бомжи тусуются. Картон собирают, алюминий и всякое такое...
      - Ладно, потом расскажешь, - прервал его капитан Рогожкин. - А сейчас включи зеленый глаз, чтоб как нормальное цивильное такси выглядеть. И скорость ещё убавь, сады начинаются.
      "Волга" неспешно прокатила мимо забора, за которым торчали скворечники дачь, мимо автобусной остановки. Ни дымка, ни огонька, ни человеческой фигуры.
      - Может, сторожа проведать? - задумчиво протянул Ямщиков тоном бездельника, не знающего как убить время. - Или до города податься?
      - Между прочим, всего восемнадцать минут прошло, как мотоциклист проявился, - заметил Рогожкин, взглянув на часы. - Может, ещё в сугробе где-нибудь за обочиной отсиживается. Давай-ка, Володя, прижмись к обочине, авось что разглядим по левую сторону.
      Заснеженное пространство между двумя асфальтовыми полосами тракта плотно забивала березовая поросль. Перепутанные голые ветки густо торчали из сугробов. Через такие заросли пробираться очень непросто. Да и расстояние метров сто - сто пятьдесят. Близко полосы сходились только перед самым городом.
      И тут все трое одновременно увидели и разом воскликнули:
      - Следы!
      Остановились. Словно кто траншею пропахал, взломав приглаженный ветром наст. Ямщиков прыгнул в кювет, ухнув в снег чуть не по пояс. Помогая себе руками, полез по взрыхленному снегу. Буквально через два десятка шагов обнаружил лежащий мотоцикл, дальше была помята целая дорога. Торопливо выгреб обратно. Доложил, вытряхивая снег из рукавов, карманов, из-под брючин.
      - Видать, сдурел после выстрела. Метров сорок проволок "Яву" по сугробам, здоровый мужик. А недалеко от дороги бросил. То ли сил не хватило, то ли вспугнул кто.
      - А, может, попутку словил, - в тон ему продолжил Рогожкин.
      Он уже доложил по рации о находке и соображал, что предпринять дальше.
      Продолжили путь, злясь на самих себя, что только на обратном пути обнаружили след преступника. Если б сразу сообразили, что тот может предпринять, если б не гнали, как наскипидаренные, а повнимательней глядели по сторонам, то наверняка прихватили бы голубчика, когда он на себе эту кучу железа сквозь кусты волок по уши в снегу.
      Молча, тихим ходом проехали пару километров. Маленькая зеленая лампочка подкрашивала лобовое стекло бледным светом. Несколько легковых автомобилей с легкостью обогнали их, подмигивая красными огоньками. Впереди в дальнем свете фар что-то блеснуло у обочины. Ямщиков подобрался, тронул за плечо капитана. Тот тоже напрягся, уставился вперед.
      - Ага, кто-то маячит, чтобы подсадили, - сообщил Рогожкин. - Возьмем пассажира, Володь? Только рацию вырубим, чтоб не мешала.
      Теперь ясно был виден человек, стоявший прямо на проезжей части и размахивающий руками. Такси мягко подкатило, распахнулась задняя дверца. Рослый парень в черном кожаном костюме спортсмена-мотоциклиста, сложившись почти пополам, сунулся в салон. Замер, дыша на голые озябшие ладони. Не только перчаток, шапки на голове он тоже не имел.
      - В город, что ли? - крикнул водитель.
      Верзила молчал, пытаясь разглядеть сидящих в машине. Очевидно, недоумевал - как так, зеленый огонек горит, дескать, свободно, а полный салон народу.
      - Ну, ты влезай или оставайся, дверцу не держи, не май-месяц, - шофер вел себя как исконный таксист. - Деньги-то есть?
      Парень, наконец, решился, сел рядом с Ямщиковым, хлопнул дверцей, Тронулись.
      - А чо у тебя счетчик не пашет, шеф? - подал хриплый голос верзила.
      - Договорные цены, - мгновенно нашелся шофер.
      - Частник, что ли? - поинтересовался парень, не сиделось ему молча.
      - Акционерное общество открытого типа, - пояснил водитель.
      - А-а... - верзила сделал вид, что понял. - Мне в Чупахино, шеф.
      - Сто рублей, - шофер Володя сказал это так флегматично, словно всю жизнь с пассажиров деньги брал.
      - Да ты оборзел, таксер! - вскипел парень. - С обмороженного человека стольник драть! Тут всего километров шесть будет.
      - До города дешевле. - Володя не собирался уступать. - В деревню другой тариф. Валяй в город - всего двадцатка, договорные цены.
      - Грабь, твой день, - смирился верзила и повернулся к Ямщикову. - Во, с мотоцикла стебанулся. Шлем улетел - ни фига не нашел, варежки только потерял. И мотик сдох, едрена кочерыжка. Дрыгал, дрыгал - ни хрена, глухо.
      - А ты байкер, что ли? - спросил Ямщиков. - В потемках гоняешь.
      - Чего? - не понял верзила. - Не, я русский, живу тут.
      - Сюда, что ли? - обернулся водитель.
      Фары высвечивали синий указатель "Чупахино - 4 км".
      - Во-во, сюда, - оживился парень, заерзал на сиденье. - Сейчас там отвилок такой будет вправо. Туда заворачивай, к ферме.
      Теперь Ямщикову была понятна картина всего происшедшего. Вероятно, верзила на "Яве" в самом деле спешил в Чупахино. Окольными путями выбрался из города, но на двенадцатом километре за ним увязался автоинспектор. Свороток на Чупахино мотоциклист проскочил, чтобы не притащить на хвосте милицию. Но впереди был ещё пост у поворота на аэропорт. Там могли тормознуть. Останавливаться и предъявлять документы мотоциклист категорически не хотел. Может, каждая секунда была не счету, может, подозревал, что его раскрыли и намерены задержать, а, может, бриллиантовый куш отнял всякий разум. Короче, выстрелил в милиционера, проехал ещё километра три и попытался перетащить мотоцикл на полосу встречного движения. Но силенок не хватило, только время потерял и перчатки. Попробовал поймать попутку, да кто такого громилу возьмет? Тут подвернулось такси. Уселся, едет, нервничает...
      Чупахино тоже должны были проверять. Даже проверили, наверняка, но белую "ладу" не обнаружили. А, может, они её на ферму загнали, внутрь коровника? Ловко, если так. Или соломой закидали - пять минут, и ничего не видно, скирда скирдой.
      Такси, раскачиваясь на колдобинах, пробиралось мимо сетчатых загонов, длинных темных зданий. В одном из них тускло светились узкие горизонтальные окна. Само село оставалось где-то в стороне.
      - Все, шеф, тормози, приехали, - объявил верзила. - Дальше так доберусь.
      - Через забор, что ли полезешь? - удивился водитель. - Ну, как хочешь. А то мне все равно тут не развернуться. Проеду вперед, может, где выверну назад. Заехал тут с тобой...
      - А-а, ну давай тогда, - неохотно согласился парень. - Подъеду.
      Дорога за коровниками сворачивала в поле, а невдалеке стоял приземистый, но добротный бревенчатый дом с вместительным крытым двором. Путь к воротам и пространство перед домом были аккуратно расчищены от снега.
      Водитель остановил машину, выключил фары, развернулся на сиденье.
      - Сюда, что ли? - спросил сварливо.
      - Сюда, сюда, - угрюмо пробурчал верзила. - Подъезжай, давай.
      Он с треском распустил молнию на куртке. Наверное, хотел достать деньги и расплатиться. Но в это мгновение Ямщиков вывернул кисть его левой руки, взял на излом болевым приемом, а другой рукой схватил за волосы, запрокидывая голову назад. Водитель резко рванул парня за ворот к себе и впихнул в раскрывшийся рот варежку. Рогожкин ткнул его в лоб стволом пистолета, защелкнул на правом запястье браслет наручников. Еще через секунду защелкнул и второй браслет. Рогожкин запустил руку за отворот кожаной куртки, вытащил из самодельной кобуры, висевшей под мышкой у верзилы, короткий аккуратный обрез одноствольного охотничьего ружья. Понюхал ствол.
      - Бездымный. Это хорошо. - Удовлетворенно пояснил водителю: - Ствол короткий, значит, весь порох не успел сгореть. Скорость вылета дроби поменьше. - Повернулся к ворочающемуся под рукой Ямщикова бандиту. - Понял, дурило? Твое счастье, если сержант выживет, не то такой срок тебе размотают, до пенсии из тюрьмы не выйдешь. А сейчас веди себя хорошо, а главное, не ори и отвечай по существу заданных вопросов. Чистосердечное признание облегчает вину и совесть, если таковая имеется. Девочки в доме?
      Ямщиков выдернул изо рта парня обслюнявленную шерстяную варежку. Тот заотплевывался.
      - Я спрашиваю: девочки в доме? - повторил вопрос капитан.
      - Да пошел ты! Урод!
      - Сегодня ты не хочешь нам помочь, завтра мы тебе не захотим, вкрадчиво предупредил Рогожкин. - Где дети?
      - Слышь, начальник, - верзила вдруг переменил тон на почти дружеский, - у меня тут в карманах "рыжье", ну, золото, два кило. Выкуп за пацанок. делите, как хотите, я, если даже попадусь, под пыткой не скажу. Понял? Разойдемся тихо. Я девок выпущу, все равно выкуп-то получен.
      - А бриллиантиков, случаем, у тебя не завалялось? - спросил Рогожкин ехидно. - Или, как это по-вашему, брюлликов?
      - В натуре, начальник, - продолжал бубнить парень, - бери "рыжих", хрен с ними, и езжай обратно. Через полчаса вертайся, девки в доме будут, а там можешь нас ловить. Поймаешь - твое счастье, не поймаешь - мое. Вот те крест, начальник.
      Ямщиков тем временем извлек из бокового кармана мотоциклетной кожанки тяжелый скользкий слиток. Шофер подсветил ему маленьким электрическим фонариком.
      - Ишь ты, - усмехнулся Ямщиков и поднес золотистый слиток к своему носу, - вазелинчиком смазали, чтоб не тускнело.
      Увесистый брусок желтого металла величиной с портсигар зеркально сиял. Верхнюю плоскость сплошь покрывали гербовые клейма, четко выбитые надписи и ряды цифр. Водитель протянул руку.
      - Петрович, дай хоть разок подержаться.
      - Туфта, не пачкай руки. - Ямщиков брезгливо сунул слиток обратно в карман парню. - В утильсырье сдать - на литр пива не хватит.
      - Чо ты лепишь! - взвился парень, заорал: - Да ты, блин... м-м...
      Ямщиков заткнул ему рот той же варежкой. Рогожкин включил рацию, связался с Управлением, доложил. Был он слегка возбужден - дело шло к концу, группа захвата уже выехала. Капитан потер ладошки, вытащил из-за пазухи пистолет, передернул затвор, поставил на предохранитель. Подмигнул в потемках Ямщикову:
      - А что, Петрович, пошел бы со мной на разведку?
      Они двинулись по широко разметенной дороге. Плотный снег похрустывал под ногами. Дом стоял тихий, словно уснувший, темный, только над трубой чуть клубилось слабое облачко. Здесь, у края белых полей разливался тихий сумеречный свет - отражение лунного сияния, приглушенного тучами.
      Окна намертво прикрываются толстыми ставнями, расчерченные вертикально тонкими светящимися щелями меж не слишком плотно подогнанными досками. Ни звука не доносилось изнутри. Широкие ворота и калитка, перекрытые сверху кровлей двора. На Урале такие дворы, закрытые со всех сторон, приютившие под одной общей крышей все надворные постройки, называют "ограда".
      Оперативники обходили ограду вдоль стены, утопая в глубоком снегу. Окошки, прорезанные в бревенчатой стене, оказались слишком малы. Впрочем, одно, квадратное, забитое изнутри куском фанеры, было побольше. Ямщиков ладонью выдавил край фанеры внутрь, она держалась на нескольких тоненьких гвоздях. Подергал, пораскачивал, аккуратно оторвал. Вытащил боком, воткнул в снег. Рогожкин посветил внутрь фонариком: маленький пустой чуланчик, а, может, стайка для теленка. Внутренняя дверь чуть приоткрыта.
      Они поняли друг друга без слов. Ямщиков скинул свою потертую меховую куртку, руками вперед нырнул в окно. Застрял. Извиваясь по-змеиному, стал протискиваться внутрь. Капитан толкал сзади. С минуту побарахтавшись, Ямщиков оказался в чуланчике. Отряхнул руки, заправил в брюки вылезшую рубашку. Рогожкин просунул следом одежду и фонарик. Тихим шепотом окликнул:
      - Оружие есть?
      - Нет, конечно, - так же тихо отозвался Ямщиков. - На задержание же не собирались.
      - Держи, - капитан сунул в окошко свой пистолет. - Я к воротам.
      Сейчас он с сожалением думал, что иметь широкие плечи - не всегда благо. Ямщиков тем временем осторожно выбрался из чулана во двор и сразу наткнулся на белую "ладу". Внутрь ограды выходило окно кухни, затянутое цветастой занавеской, но без ставней. И то сказать, зачем ставни на дворовом окне? Через занавеску свободно струился достаточно яркий свет, так что Ямщиков мог спрятать фонарик в карман. Он взглянул на номер машины - та самая, Гоши Левенко, на которой уехали девочки покупать мифического щенка.
      Прокравшись по двору к воротам, Ямщиков снял тяжелый, наверное, из лиственницы, деревянный брус, намертво перекрывавший калитку, поднял стальной, морозно обжигающий пальцы, язык запора. Потянул левой рукой за ручку, ожидая душераздирающий визг шарниров. В правой удобно лежал пистолет, и, находясь в шести шагах от крылечка, Ямщиков не промазал бы в пожелавшего высунуться на шум. Но скрип получился неожиданно тихий. В приоткрывшийся створ тотчас протиснулся Рогожкин и первым делом забрал пистолет, все-таки это было его табельное оружие.
      Теперь следовало подождать группу захвата и решать, что предпринять дальше - ворваться с пальбой и криком, вступить в переговоры или, быть может, задействовать захваченного мотоциклиста. Можно было ещё просто выждать - вдруг кто-нибудь выйдет из дома; повязать его, проникнуть внутрь, далее - по обстоятельствам. неплохо было бы предварительно выяснить, кто находится в доме, какое имеется оружие.
      Шнурок, продернутый в ситцевую занавеску, провисал, образуя щель, и можно было увидеть кусочек кухни. Встав на завалинку, Ямщиков разглядел русскую печь с плитой перед устьем, кусок стены с одеждой на гвоздях и дверной косяк справа. Следовало понимать, что за дверями имеется ещё какое-то помещение, скорее всего, прихожая, сени, говоря исконно русским языком.
      Темный силуэт возник на занавеске в оконной раме. Чуть отпрянув от неожиданности, оперуполномоченный увидел, как некто черноволосый в темно-синем свитере подошел к печи и налил в эмалированную кружку из чайника, стоявшего на плите. Затем человек отошел, послышалось приглушенное звяканье.
      - Сахарок помешивает, чаек попивает, - зло прошипел Ямщиков.
      Ему тоже захотелось горячего чая. Да хотя бы просто стакан кипятка! Но ещё больше, чем согреться, ему хотелось добраться до этого типа в толстом теплом свитере.
      Он поднялся на низенькое крылечко, потянул, пробуя, дверную ручку. Дверь неожиданно распахнулась, так что Рогожкин, стоявший у него за спиной, вскинул пистолет и отскочил в сторону. Со звоном покатилось с крыльца незамеченное ими оцинкованное ведро. Тут же что-то громко сбрякало в доме, словно опрокинули стул или табуретку. В такой ситуации Ямщикову оставалось только атаковать.
      И он бросился вперед, в темные сени, включив на мгновение фонарик и успев отметить, что внутренняя дверь в дом действительно расположена слева, а не прямо по ходу. На бегу он ненароком сшиб с лавки у стены какие-то тазы, банки и ещё бог знает что, но очень громкое. Теперь, когда ситуация неожиданно вышла из-под контроля, оставалось только действовать, да порешительней.
      Он метнулся к стене. Резко распахнувшаяся дверь чуть не зашибла его. И Ямщиков, полуоборотясь, увидел в осветившихся сенях вбегающего следом капитана. Мгновенно среагировав, Ямщиков обеими руками что есть силы толкнул дверь обратно. Внутри дома грохнул ружейный выстрел, дверь снова распахнулась. Присевший Рогожкин успел дважды выстрелить из пистолета в освещенный проем до того, как Ямщиков опять захлопнул дверь. Раздался крик, грохот нового выстрела, заряд свинца врезался в мощные дверные плахи, заставив дверь раскрыться.
      Но теперь Рогожкин прыгнул через порог. Следом ворвался Ямщиков, прихватив, что подвернулось под руку, а именно коромысло. Капитан пинком выбил двустволку из рук лежащего на полу человека, вихрем пронесся по дому, но никого больше не обнаружил. Ямщиков тем временем вязал детину в толстом свитере ремнем, выдернутым из его же брюк.
      - Вот черт! - ругнулся Рогожкин. - Никого больше. Может, близняшек в другом месте держат? - Ткнул ногой в лежащего парня: - Эй ты, охотничек, куда детей подевал?
      "Охотничек" стонал, закусив губу, колотился затылком об пол - не то от ярости, не то от боли. Ямщиков перетягивал ему жгутом из вафельного полотенца перебитую пулей ногу.
      Капитан огляделся. Может, дети спрятаны в подполье? Сдвинул ногой полосатые домотканые половики. Люк, как и положено, оказался на кухне, но заколоченный. Подошел Ямщиков, склонился, разглядывая.
      - А гвоздики-то свежие! - воскликнул он. - Только-только заколочено. Сейчас я ломик какой-нибудь поищу. - Повернулся к лежащему, поскуливающему парню. - А ты, никак, братец тому дорожному стрелку? То-то мне твой портрет знакомым показался. Ну, не дай бог, что с девочками случилось, своими руками порву!
      Парень корчился, выл, но упорно отказывался говорить. Похоже, он был в шоке.
      В ограде Ямщиков сразу же нашел несколько металлических прутьев и полутораметровый кусок стального уголка. Вдвоем с Рогожкиным поддели край люка, налегли. Враскачку, со скрипом, отодрали. Откинули тяжелую крышку с блестящими, торчащими криво гвоздями. В нос ударил резкий запах бензина. Ямщиков поморщился, полез по крутой короткой лесенке, подсвечивая фонариком.
      Согнувшись в три погибели под низко нависшими лагами, стараясь не влететь лицом в пыльные тенета, огляделся. Неглубокое, кое-как обшитое подгнившими черными досками подполье занимало почти все пространство под домом. Был здесь набросан разный хлам вроде ящиков, старых ржавых ведер и пустых бутылок. А ещё стояли красные газовые баллоны, пластиковые и алюминиевые канистры, стеклянные банки, наполненные прозрачной жидкостью. Ямщиков снял с одной капроновую крышку, понюхал - бензин. Вот это да! Огоньку подкинь: так пыхнет - чертям тошно станет. Не иначе - к поджогу приготовлено, следы заметать. Он пошарил лучом фонарика по углам: как же они поджигать собирались, если люк был так обстоятельно забит?
      Тонкий двужильный телефонный провод тянулся из-под стены и уходил в кучу канистр. Ямщиков осторожно докопался до длинного плотного цилиндра из красной вощеной бумаги на конце провода и ему захотелось оказаться сейчас хотя бы за километр от этого чертова дома. Он отлично знал, как выглядит стандартная аммоналовая шашка и какой производит тарарам.
      Подстреленный бандит по-прежнему лежал на полу и стонал, ничего не говоря. Во всяком случае, Рогожкин не добился от него ни слова. Неожиданно ему почудился отдаленный плач. Тихо ступая по половикам, он двинулся по дому и через несколько шагов понял, откуда могут доносится эти чуть слышные звуки. С огромного сундука, перепоясанного лентами черного железа, он сбросил разное, набросанное на него сверху тряпье, выдернул из замочной петли обрезок стальной арматуры. Откинул тяжелую крышку.
      Скрючившись, обняв друг дружку, в сундуке лежали сестренки Поляницкие. Их раскрасневшиеся, припухшие личики были в слезах и испарине, глаза зажмурены от неожиданно хлынувшего яркого света. Одна из девочек, словно куклу, прижимала к груди руку, толсто обмотанную тряпкой в кровавых пятнах. Девочки открыли глаза и зарыдали в голос...
      Рогожкин вышел на улицу, распахнул ставни, включил свет в ограде и распахнул ворота. Не удовольствовавшись этой иллюминацией замахал фонариком. Шофер подогнал "волгу", и они вдвоем увели в дом угрюмого и тихого мотоциклиста.
      Ямщиков тем временем приводил в чувство Гошу - Георгия Левенко. Его он обнаружил под кроватью, связанного и закиданного старыми ватниками. Лицо его покрывала корка запекшейся крови, лоб рассечен. Но, главное, он был жив. Сейчас Левенко осторожно отмачивал лицо возле умывальника. Девочки сидели на кухне и пили чай из эмалированных кружек, хотя и продолжали ещё всхлипывать.
      В большой комнате, отгороженной от кухни печью, Рогожкин принялся психологически обрабатывать братьев-разбойников. В руках он держал найденный в доме инструмент - нечто вроде мощных саперных ножниц с цилиндром гидроусиления.
      - Хороша штука, - сказал он уважительно. - А ну, попробуем. - Плавно свел рукоятки, и стальные серповидные лезвия с легкостью перекусили кусок арматуры. - Вещь уникальная. А как сделано - фирма! Интересно, кто же этот мастер-умелец, технический гений? Почему бы ему не запатентовать свой шедевр? Или вы сами такие грамотные?
      Мотоциклист, развалившийся на стуле, руки за спиной, усмехнулся:
      - Начальник, вор работает, когда ворует. А что не сворует, купит. Понял?
      - Понял, - кивнул Рогожкин. - Пальцы детишкам рубить - не железо клепать. Этой штукой резали руку? Что молчишь? Твоя работа? - Капитан раскрыл лежащий на столе паспорт. - Я тебя спрашиваю, гражданин Мослев Сергей Андреевич.
      Тут подключился Ямщиков, до того молча рассматривавший разложенные на столе вещи, извлеченные из карманов преступников.
      - И куда подевали бриллианты? - спросил он, взяв в руку слиток желтого металла. - Неужели успели махнуться с кем-то на этот фуфель? Тогда - с кем?
      - Чо ты пристал со своими бриллиантами? - Младший Мослев, мотоциклист, удивленно выкатил глаза. - Вот на ша доля - два кило. Подавись!
      - Было б чем давиться. Тоже мне, золото... с дерьмом смолото. Ямщиков пренебрежительно бросил на стол увесистый брусок, глухо брякнувший о второй такой же. - Что я, по-вашему, драгметалла в руках не держал? Будь золото настоящее, эти оковалки килограмма на четыре с половиной потянули. А сделаны похоже, со всеми прибамбасами. А только не был бы ты дураком, то допер бы пустой башкой, что клейма тут не выбиты, а награвированы. Да и за каким лешим надо слитки полировать? Выколотили из формы - и ладно, все равно переплавлять. Такие блямбы как раз на ювелирку приходят, только размером вдвое меньше.
      Мертвенная бледность заливала лицо Мослева-младшего. У него ослабела и слегка отвалилась челюсть. А потом он начал краснеть.
      - Что совок отвесил? - брезгливо спросил Рогожкин. - Тебе пока что не приговор читают.
      Но бандит не обратил внимания на его ехидные слова. Он говорил с Ямщиковым и смотрел только на него.
      - Ты же врешь, мусор, - в голосе его уже не было ни злости, ни наглости. - Хапуга расплачивался, банкир. Слитки такие сейчас в банках продают.
      - Такие, да не совсем, - усмехнулся ямщиков. - Там мерные слитки, нумерованные, с указанием предприятия-изготовителя, а все надписи дублируются на английском языке. И сертификат прилагается с печатями.
      - Чего ты лепишь? - не унимался бандит. - Банкир этот, небось, соображал, что мы проверим.
      Никак он не соглашался поверить, что слитки поддельные, что так облапошен и опозорен на весь блатной мир.
      - Слушай, - прищурился Ямщиков, - а ты сумку под мостом сам ловил?
      - Какую сумку? - Мослев с подозрением смотрел на опера, мучительно соображая, в чем подвох. - Пацан мне от Шефа слитки привез... Ох, гад, ну и га-ад...
      Он разразился длинной матерщинной тирадой, понося неизвестного шефа и всю его родню до седьмого колена.
      Оперативники переглянулись. Снова намечался обрыв в цепочке. Рогожкин, как бы между прочим, со вздохом заметил:
      - Да-а, а бриллиантиков-то было тысяч на триста. Зеленью, разумеется. Ловок Шеф, кинул вас, как первоклассников. Вы на нарах теперь будете гнить, а он у синего моря загорать. Каждому свое.
      Мослев молчал. Ямщиков, полистав паспорт, вынул вложенные в него авиабилеты, развернул.
      - Интересные вы ребята, - покачал головой. - Билеты прямо до Адлера взяли, барахлишко свое в сумки упаковали, и денежки приготовили, - он приподнял и опустил на стол толстую пачку денег. - А потом вдруг решили срочно покончить самоубийством. Неужели для того, чтобы Шеф остался при своей и вашей добыче?
      С улицы послышались сигналы клаксонов. Целая кавалькада машин подкатывала к дому.
      - Смотрите сюда, балбесы. - Ямщиков положил на стол перед собой туго набитый цилиндр из вощеной бумаги с торчащим обрезком провода. - Если бы я эту штуку вовремя не отцепил, веселенький был бы здесь крематорий.
      Оба брата смотрели на него вытаращенными глазами. Они тоже поняли, что лежит на столе. Первым обрел дар речи Мослев-старший, подстреленный, который до сих пор молчал.
      - Ты нам лишнюю статью не шей, опер, - сипло сказал он.
      - Вот смотрю я на вас, братцы-кролики, - вздохнул Ямщиков, - и думаю: одно из двух - или вы круглые дураки, или абсолютные идиоты. Ладно, карета подана.
      В сенях гулко топали омоновские ботинки...
      Когда Мослева-младшего выводили из дома, Ямщиков задал ему ещё один вопрос, несколько странный, на первый взгляд:
      - Я понимаю, билеты у вас на самолет на семь утра. Когда же вы собирались в аэропорт топать?
      - Часа в три. - Бандит посмотрел удивленно и пожал плечами. - А тебе-то что?
      - А вот пойдем, кое-что покажу. И вы, товарищ полковник, тоже взгляните, пожалуйста, - Ямщиков позвал начальника угрозыска, в благодушном настроении разминавшего ноги возле своего "бугровоза".
      Полковник Гераскин с удовольствием огляделся в свете фар, вразвалку направился к дому, на ходу застегивая меховую куртку. Ямщиков раскидал ногой снег у стены, посветил фонариком. В сугробе лежала прямоугольная пластмассовая коробочка - часы, электромеханический будильник, какой можно купить в любом мелочном киоске за тридцатку. Полупрозрачный телефонный провод вытекал из корпуса и уходил под стену дома.
      - Вот, а в подполье целая нефтебаза оборудована. Вместо звонка детонатор в электросеть включается. - Оперуполномоченный обернулся к обомлевшему "мотоциклисту". - Стрелочка большая видишь, куда ушла? Если бы не я, ты бы уже десять минут, как поросенок в духовке, поджаривался. До хрустящей корочки. - Он положил часы на снег, пошел к машине, на ходу громко сетуя: - Спасаешь их, из пекла вытаскиваешь, а они в тебя из берданки лупят. Зато Шеф у них - царь и бог. Конечно, бронзовыми чушками платит да ещё мины подкладывает. Есть за что уважать!
      - Эй, начальник! - крикнул вслед Мослев. - Хочешь, расскажу?
      - Хочу, голубчик, хочу, - сразу развернулся Ямщиков. - Сейчас в город поедем, заодно и поговорим, что там за козырный туз притаился.
      * * *
      Инструкции Шефа, как всегда, были подробно и тщательно проработаны, расписана каждая мелочь. Предстояло расколоть одного хапугу, банкира, который занимался махинациями с золотыми слитками. Банкир этот, до упора хитрый, ворованный металл курковал так, что даже Шеф не знал, где искать, и на обычный шантаж не поддавался. Тогда решил Шеф украсть банкирских дочек, а выкуп взять золотишком - по кило на брата. Братовьев Мослевых такой расклад вполне устраивал, и Серегу и Ленчика.
      Согласно плану провели предварительную подготовку: выкупили заблаговременно заказанные билеты на самолет, чтобы уже наутро быть далеко и в городе не маячить; посетили "фазенду", дачу то есть, предоставленную Шефом, обжили её слегка, дорогу размели, сундук от старых тряпок очистили. Серега мотоцикл приготовил и одежду, какую Шеф велел: черный кожаный костюм, сапоги на меху, красный шлем. Влетело, конечно, в копеечку, но прибыль все должна была окупить.
      В назначенный день Ленчик с мотоциклом отправился на фазенду и стал ждать. У Сереги задачка оказалась посложнее. Человек Шефа должен был выманить банкирских дочек якобы покупать собаку. А так как они с незнакомым дядькой могут и не поехать, Шеф включил в дело одного простого парня, знакомого того банкира. Развел его в темную, так что парень совершенно не в курсе, в какую игру попал. Он даже свою машину подогнать должен.
      Все получилось, как рассчитал Шеф. У него вообще срывов не бывает. Единственное не учел, что парень прихватит с собой здоровенного пса. Но ничего, обошлось. Серега дождался "простого парня" возле ТЮЗа, здесь днем народу почти нет. Объяснил хозяину белой "лады" и сенбернара, что ехать надо на окраину, практически за город. Пришлось в связи с этим на заправку завернуть. А вообще-то, Серега занервничал, поскольку Шеф предупредил, чтобы все делалось быстро, пока банкир с банкиршей на службе тусуются.
      Приехали на "фазенду". Ленчик распахнул ворота, уговорил въехать внутрь. А потом ворота захлопнул и наставил ружье. Гоша этот, простой парень, выпустил из кабины сенбернара... В общем, собаку застрелили, а Гоша получил прикдладом в лоб и был крепко связан. Девчонок сунули в сундук, причем одной из них оттяпали пальчик кусачками. Серега в этом месте своего рассказа начал сбиваться и затруднился вспомнить, кто именно это сделал. Отрубленный мизинчик сунули в полиэтиленовый мешочек, а мешочек, в свою очередь, свернули и сунули в карман куртки. Серега как раз успел переодеться, выкатил мотоцикл и рванул в город.
      Возле Парка отдыха есть несколько металлических гаражей. В одном из них ждал щуплый парнишка в таком же черном кожаном одеянии и красном шлеме с притемненным забралом. Лица его Серега не видел. Парнишка отрубленный пальчик подцепил пинцетом, завернул в ватку, потом в бумажку и ниточкой завязал. И все это не снимая шлема. Но Серега и сам шлем не снимал приучен к конспирации. Зато парнишка ни разу голоса не подал - все молчком. Потом он поменял номер на мотоцикле и укатил. А Серега заперся в гараже и сидел голодный и нервный больше четырех часов. Весь задубел от холода и все сигареты скурил.
      Потом парнишка прикатил, уже в потемках, показал записку от Шефа: "Порядок. Даю отпуск на три месяца. Счастливо погулять." Вот так. Или примерно так. Записка у пацана осталась. Он слез с мотоцикла и отдал два золотых слитка. Вернее, это он тогда думал, что золотых. Серега сразу в седло и - ходу. Даже номер забыл поменять с дурной радости. Шутка ли - два кило чистейшего металла, проба "четыре девятки". Это даже если уличным скупщикам у вокзала по минимуму толкнуть - сто тысяч с каждого слитка выйдет. А если с умом торгануть, то каждому братцу по приличной машине купить можно.
      Когда дорожный инспектор с обочины полосатой палкой помахал, тут только Серега вспомнил, что номер на мотоцикле чужой остался. Решил оторваться, да не тут-то было. дурь какая-то нашла, затмение, мол, сейчас задержат, обыщут - пропало золотишко. Да ещё срок раскрутят, и братана подведет. Вот и пальнул в сержанта из обреза. Нарушил инструкцию Шефа оружие не носить. Вот и покатилось все кувырком...
      А вообще было предусмотрено, что ночью они с братом отправятся в аэропорт. У них и вещички все были приготовлены. Переждали бы некоторое время на другом конце страны. Даже специально вперед за два месяца заплатили за квартиру и телефон. А банкирских дочек из сундука и Гошу этого утром должны были освободить, когда самолет уже в Адлере будет. Только никак не ожидали братья Мослевы, так доверявшие своему Шефу, что он, не нуждаясь больше в их услугах, решил отправить их в полет без самолета, безмоторным способом, на одном горючем.
      А с будущим своим Шефом, будь он трижды проклят, братья познакомились весьма своеобразно. Старший как раз из колонии пришел. Погуляли, как водится, отметили в узком семейном кругу: ты да я, да мы с тобой, - итого: два братца. Естественно, скоро гулять стало не на что. Вечером на аллейке тормознули мужичка бородатенького, типичного интеллигентного лоха, на предмет: не одолжит ли пару червонцев, а лучше полтинник? Мужик полез в карман и вытащил "пушку". Ленчик с первого взгляда понял, что шуток не будет. Поэтому мгновенно выполнил команду: "Ложись!" и братцу посоветовал не кочевряжиться. Бородатый карманы у них проверил, забрал у Сереги паспорт и ключи от квартиры. Еще ножик с выскакивающим лезвием, "чтоб не шалили". Потом засмеялся, бросил им пятьдесят рублей и пошел прочь, предупредив, что через недельку-другую придет в гости и проверит, как себя ведут. Если по-умному, то устроит их на денежную и нетяжелую работенку.
      Братья Мослевы решили, что мужичек-то непростой, а, небось, в большом авторитет. С таким дружить надо. И с гульбой срочно завязали. Бородатый объявился через три недели, но их как раз дома не было. Пошарил в квартире, на стол выложил найденную заготовку для ножа и ещё кое-какую мелочевку с запиской: "Выбросить!" Прибавил к этому Серегин паспорт, ключи от квартиры и триста рублей денег. На другой день позвонил. Телефон от родителей-ветеранов братьям по наследству достался. Так, мол, и так, нечего баклуши бить; обоим пристроиться на тихую работу, где присутствовать необязательно, и жить незаметно. Скоро будет денежное дело. Ленчик тогда ещё спросил, а как тебя называть, Бородой, что ли? Тот засмеялся - зовите Шефом, этого достаточно.
      А дельце оказалось простое. В ночь с субботы на воскресенье надо войти в квартиру и взять кое-что. Сам Шеф не появлялся, а назвал номер ячейки и код в автоматической камере хранения на вокзале. Там оказался потрепанный портфель, а в нем аккуратно вычерченный план квартиры, ключи и подробные инструкции, где что лежит, как упаковать.
      Ночью пошли, взяли несколько икон, фигурок из камня и фарфора, кое-что из металлической посуды, шкатулочки с бирюльками, старые книги. Переправили на автовокзал в автоматическую камеру хранения, там же оставили ключи и бумажки с инструкциями. Утром Шеф позвонил, узнал код ячейки и сказал под какой урной в ближайшем сквере их гонорар - три тысячи. Тогда это были деньги.
      Так и жили. Шеф давал наводки, ключи, инструкции, а они "брали хаты". Только своего хозяина в лицо почти не видали. Шеф предпочитал общаться по телефону, через камеры хранения или курьеров.
      * * *
      С гаражом возле Парка отдыха интересная история получалась. Он уже несколько лет как бы и не существовал вовсе. Впрочем, так же, как и другие шесть гаражей в этом аппендиксе возле опоры высоковольтной линии. Когда-то здесь был весьма удобный проезд к жилым домам, новостройки приближались к лесопарку, вплотную подходили к окраинным заводикам. И сообразительные люди срочно забивали местечко под гаражи. Их здесь вскоре собралось больше четырех десятков, а в проеме меж заводами потихонечку подсыпалась гравием дорога.
      Но то ли вдруг заводские начальники встрепенулись, то ли эпоха бесконечных реконструкций и великих капвложений добралась и до этих гвоздильно-сверлильных производств, но, короче говоря, в один поганый осенний денек началась большая дележка угодий. Солидный клин залежных и замусоренных земель, на коем уместился бы целый микрорайон, принялись кроить при помощи теодолитов на треногах, шнурков на колышках и размашистых шагов начальников.
      Наивные автолюбители оторопело смотрели, как месят октябрьскую грязь сапоги и ботинки новоявленных землемеров, как раскапываются котлованы и траншеи, и разбегаются заборчики из свежего горбыля. Через две недели все было кончено. На промышленных задворках осталась только одиноко торчать никому не нужная опора высоковольтки и сбившиеся в кучу возле неё гаражи. Была безуспешная попытка проложить к гаражам окольную дорогу, но наиболее предусмотрительные и сообразительные гаражевладельцы, как только грязь подмерзла, поволокли свои сборно-разборные жестянки на более подходящие места. Вскоре оказавшееся на отшибе стойбище подверглось набегу взломщиков-угонщиков, довершившему разгром. Все, что могло передвигаться, срочно поползло прочь.
      осталось несколько цельносварных и наглухо привязанных к опрометчиво забетонированным основаниям сооружений. Быстро переходя из рук в руки по все более низкой цене, они вскоре обесценились до такой степени, что дешевле оказалось их просто бросить, чем поддерживать в надлежащем виде. Тем более, что держать машину в таком глухом месте было слишком рискованно. Так и остались они, пустующие жертвы кратковременного индустриального подъема, никому не нужные, из всех реестров вычеркнутые, и даже ворам неинтересные. Алюминиевая краска тускнела и облезала, а её место занимали рыжие пятна ржавчины. И если объявлялся изредка кто-нибудь из хозяев, так исключительно с неблаговидной целью "раздавить пузырек чернил" погожим летним вечерком сам-друг с приятелем, да подмазать остатками машинного масла механизмы застоявшихся замков.
      Сейчас гаражный закут на стыке трехметровых заборов напоминал кадр из старого советского фильма о строителях легендарной ЛЭП-500: вагончики, то есть гаражи, по крыши утонувшие в сугробах, полярная ночь, решетчатые ноги одинокой опоры и свист северного ветра в проводах. Тем не менее, нахоженная тропка пересекала этот забытый богом и районной администрацией уголок, смело разрубая метровые заносы, и упиралась в забор. Точнее, в ржавую бочку и ящик на ней, приставленные к бетонной ограде.
      - Резуны? - посветил фонариком в сторону перелаза Рогожкин.
      - Ходоки, - уточнил Ямщиков. - Завод стальных конструкций, давно уже все лишние проводки срезаны. Чего там сейчас мастерят, даже и не знаю.
      - Ясно, - капитан повертел фонариком. - Как бы этих ходоков допросить?
      - А смысл? - пожал плечами Ямщиков. - Ходок по сторонам хоть и озирается, да больше сам прячется, чтобы начальство не засекло и бутылку не конфисковало. Да и кто сознается, что в рабочее время в гастроном бегал.
      - Верно, верно... - согласился Рогожкин.
      Мотоциклетные следы на тропке почти не просматривались и для идентификации почти не годились. У ворот гаражей высились снежные наметы, очевидно, за всю зиму к ним никто не подходил. Только к одному была расчищена дорожка и откидан снег от входа так, чтобы левая створка ворот открывалась полностью.
      - Знаешь, - Ямщиков наклонился над дорожкой, посветил, - никаких следов мы не найдем. Он что-то проволок за собой, когда уезжал. А именно связку березовых веников. Вон сухих листьев натрусил. Думаю, на обратном пути мы эту банную охапку найдем.
      У самого гаража пахло ацетоном. Ни мороз, ни ветер не смогли этот запах развеять.
      - Так... - разочарованно протянул Рогожкин, разглядывая незапертые ворота, - напоследок ещё и покрасил. - Он потрогал рукой в перчатке притвор, замочные скважины и проушины, щедро опрысканные черной нитроэмалью. - М-да... Конечно, все уже просохло.
      Зацепил пальцем створку, не захлопнутую до конца. Как и следовало ожидать, пол, стены, железный верстак и всякий хлам в углах - все покрыто тонким слоем черной краски. Оперативники посмотрели в эту черноту, отметили, что к железной балке под крышей привешено несколько иссохших березовых веников. Пошарили лучами фонариков по окружающим сугробам в расчете найти пустые аэрозольные баллончики, но бесполезно.
      - Как думаешь, Петрович, - подал голос Рогожкин, - сколько минут надо, чтобы эту хоромину разрисовать?
      - Ну, если в каждую руку по баллончику взять, да с расстояния в полметра, - начал прикидывать вслух Ямщиков, - квадрата три-четыре за минуту можно обработать, а то и больше. Тем более, что не красил, а следы забрызгивал. Минут за семь управился.
      - А баллончика на семь минут хватит? - усомнился Рогожкин. - Черная эмаль в больших баллончиках мне на глаза давно не попадалась. А вот в маленьких на той неделе сам покупал. Называется "Для обуви". А в больших белая была и красная.
      - Тогда понятно. - Ямщиков ещё раз осветил фонариком ближайшие сугробы. - Черные брызги на черном костюме - это не красные. Опять же, раз годится для обуви, то и для кожанки сойдет. О чем это говорит?
      - Куртка старенькая, заодно и покрасил, - мрачно ответил Рогожкин. Отсюда этот пацан поехал на своем мотоцикле, а на хвост веников навешал, чтоб пыль столбом. И баллончики пустые прихватил. Ох, и голова этот Шеф! Хлебнем мы с ним горя.
      - Это точно, - Ямщиков по-прежнему шарил вокруг электрическим лучом. Мослев, пока полдня тут сидел, весь пол заплевал и окурками засыпал. А тут кнопочку - пшш! - нюхайте на здоровье, граждане эксперты. Умеет Шеф следы и концы прятать.
      - Да уж, - вздохнул Рогожкин, - как бы и этого маляра не подзорвал. Я так думаю: он нас дураками не считает, соображает, что рано или поздно до него докопаемся, потому и следы так старательно заметает. Время хочет выиграть. Вот только не знает, что девочки остались живы и братцы у нас в руках. Может, не стоит об этом пока трезвонить? Пусть думает, что все идет по его плану. А у Мослева-младшего следует выяснить, когда он в гараже сидел, был тут ещё мотоцикл или нет? А, главное, какой?
      Они отправились обратно к дороге, поглядывая по сторонам. Пустых баллончиков не нашли, зато связка растрепанных веников оказалась на обочине. Там, где начиналась тропа ходоков. Ямщиков вытащил всю охапку веников из кювета, встряхнул и разложил на укатанной дороге. Тонкий капроновый шнур крепко охватывал каждый пучок сухих березовых веток, вязался изящным узлом и перебегал к следующему венику. Подобным образом были связаны в ряд штук десять, затем шнур шел по второму ряду. Между двумя рядами веников лежал обрезок дюймовой трубы сантиметров в семьдесят длиной, прихваченный по концам тем же шнуром.
      - Красиво! - Рогожкин присел, полюбовался, словно утерянное произведение искусства обнаружил. - Ишь ты, прямо целое макраме, гобелен Марии-Антуанетты. Художественная работа.
      - Главное, практично, железка прижимает к дороге, не дает мотаться по сторонам всей связке. - Ямщиков посветил фонариком, пригляделся. - Да, фирма вяжет веники, причем фирменные.
      - А узелки-то морские, - сказал капитан многозначительно. - Может, яхтсмен или альпинист? Как думаешь? Или этот, как его...
      - Он самый, - Ямщиков перешел на полушепот, - банщик с сетевязальной фабрики, специалист по гамакам и авоськам.
      Рогожкин вскинул фонарик, но лицо Ямщикова оставалось серьезным и даже задумчивым. Рогожкин вздохнул и решил, что подчиненный все-таки не насмехается, а таким образом слегка шутит. И он продолжил свои размышления вслух:
      - Это ж не лень ему было столько трудиться. Минут тридцать на это дело убил, факт.
      - Не больше пяти, - возразил Ямщиков. - За полчаса и в самом деле можно целый гобелен забубенить. Или сетку. Волейбольную. - Он наклонился, пощупал забитые снегом веники. - Эх, какие венички пропали! Летошние. Небось, здесь в лесопарке и нарезаны. Мужик старался, вязал, а тут - на тебе! А которые в гараже остались, все краской загажены. В баньку бы сейчас, а, товарищ капитан?
      - Будет тебе сейчас банька. Поехали к Гераскину.
      * * *
      В кабинете полковника Гераскина снова собирался народ. Теперь, когда самое трудное оказалось позади, не было того молчаливого напряжения, как раньше. Девочек увезли в больницу, туда же доставили Анну Георгиевну. Слез было много, но уже больше от радости, чем от горя. К сожалению, медицина пока бессильна приживить палец, ампутированный почти полсуток назад. Вот если бы часиков на несколько пораньше, да сразу палец в снег и заморозить...
      Георгию Левенко наложили шов на рассеченный лоб. Шрам, конечно, останется, но сотрясение мозга совсем небольшое, так что через несколько дней сможет приступить к работе. А до тех пор он тоже останется в больнице, и жена будет с ним на всякий случай.
      Пока, кроме сотрудников уголовного розыска, никто в городе не знал о спасении девочек и аресте братьев Мослевых. Впрочем, некоторые оперативники этого тоже не знали и продолжали малозаметную возню вокруг квартиры Поляницких. Другие сейчас сидели в просторном кабинете Гераскина, обмениваясь мнениями и результатами. Этакий моментальный разбор ситуации с анализом и выдвижением контрверсий.
      Начинался следующий этап операции. Предстояло, во-первых, найти драгоценности и вернуть законному владельцу; а, во-вторых, разыскать всех участников преступной группы во главе с умницей Шефом и воздать им должное в соответствии с действующим уголовным кодексом.
      Докладывал майор Мухин, спец по взломам. В руках он держал кусачки с гидроусилителем, изъятые у братьев Мослевых.
      - Этот замечательный инструмент может перекусить стальной прут толщиной до трех сантиметров. При этом надо только слегка подкручивать кусачки вокруг железки. Очень легко и эффективно, но оставляет характерный след. И теперь понятно, каким образом и кто прошлым летом выпотрошил музейные фонды. Когда Преображенский собор вернули епархии, выгнав оттуда краеведческий музей, экспонаты и фонды музейщики распихали куда попало. А фонд документов, редких книг и прочую бумагу устроили в подвалах библиотечного колледжа. Подвал, конечно, сухой и теплый, но сигнализацией не оборудован, что является нарушением. Какие-то умельцы огородили подвальное окно деревянными щитами с ближайшей стройки, вроде как ремонт затевается, а потом вынули стекло, выкусили решетку и проникли внутрь. В результате, - Мухин взял со стола потрепанный блокнот, - пропали жалованные грамоты, подорожные, указы, подписанные русскими царями и сановниками, западноевропейские офицерские патенты, наградные листы и ещё куча бумаг с автографами исторических деятелей. А так же старообрядческие рукописные книги, древние рукописи на уйгурском, тибетском, персидском и арабском языках, две китайские картинки на шелке и много чего еще. Пока ущерб оценивается в сто двадцать тысяч долларов. Окончательная оценка до сих пор не сделана, музейщики не могут закончить инвентаризацию, потому что все сложено в полном беспорядке. Кроме того, с помощью этих кусачек были ограблены четыре церкви. На перекушенных решетках все тот же характерный след.
      Мухин, закончив речь, сел с довольным видом.
      - Ну, а чего удалось вернуть из этих рукописей на шелке? - спросил Гераскин заинтересованно.
      - Так ведь это, - Мухин поднялся с оторопелым видом, - они давно все куда-то сплавили. Не в рукописях дело. Главное, все глухие дела раскрыли, из-за которых епархия на нас два года наезжает. А культпредметы постепенно сыщутся.
      - А музейщики чего? Не наезжают? - Гераскин подобрел.
      - Да кто их слушать будет? - отмахнулся Мухин. - Они же только и делают, что жалуются: помещений нет, зарплаты нет...
      - Ладно, хорошо, - устно поощрил полковник майора, - завтра обрадую епископа. А что у нас нового по чупахинскому дому? Кто дом отрабатывал, Лазарев, вроде?
      Молодой, но уже с приличными залысинами, Лазарев откашлялся и, порывшись в бумажках, начал:
      - Значит, так. Были проблемы. Время позднее, но установили - дом принадлежит гражданке Маркошиной Таисии Семеновне, семидесяти лет, пенсионерке. Постоянно проживает в городе у дочери. Осенью некий молодой человек предложил снять на полгода пустующий дом и уплатить за весь срок вперед по шестьсот рублей в месяц. Сказал, что он художник и ему нужны время от времени тишина и покой. Показывал документы, но она не запомнила фамилию. Молодой человек вел себя интеллигентно, был хорошо одет и производил впечатление порядочного. О внешности сообщила только, что художник бородат. Хозяйка в течение зимы дважды навещала свой дом, но квартиранта не заставала. В доме был полный порядок, печка протоплена. Дорожка к дому разметена. Знакомые с фермы ей сказали, что художник приезжает когда на мотоцикле, когда на машине. Обычно с женщиной, думают, что с женой. В доме Маркошина видела рисунки, краски, лыжи и лыжные костюмы. Костюмы красивые - красные, а по бокам и рукавам синие и желтые полосы. Еще Маркошина сообщила, что года полтора назад дом уже пытался снять другой человек, тоже художник, но пожилой. Она тогда отказала. - Еще по дому... - Лазарев пролистнул несколько страниц своего блокнота, снова прокашлялся, как лектор, придающий себе профессорский вид перед старухами в сельском клубе. - Ничего, что могло бы навести на след художника, снявшего дом, не обнаружено. даже на банках и канистрах с бензином и керосином никаких отпечатков. Мало того, на помойке одна зола из печи и обожженные консервные банки. Ни одного клочка бумаги. После совещания начнем опрос жителей Чупахино, в первую очередь работников фермы.
      - Так-так, - полковник Гераскин черкнул в тетрадке. - По квартире Мослевых что, старший лейтенант Журин?
      Маленький Журин встал и почти не стал выше над столом, чем сидя на стуле. И не подумаешь, что от его удара двухметровые рэкетюги в нокаут уходят.
      - Квартира на проспекте Космонавтов, трехкомнатная, - принялся докладывать Журин. - Обстановочка в основном та, что ещё от родителей осталась. Богатый гардероб - в основном импорт, подделки под известные фирмы. Масса пустых бутылок. Телевизор и видеосистема "Сони", находятся в розыске. Похищены из квартиры директора института экономики. Тогда же были украдены несколько антикварных книг и три картины русских художников-авангардистов начала двадцатого века. Еще из вещей, находящихся в розыске, на квартире обнаружены: фотоаппарат "полароид", английское кожаное пальто, видеокассеты, электронный калькулятор с печатающим устройством, комплект гравированных хрустальных фужеров. Много мелких вещей - часы, зажигалки, ручки с золотыми перьями, декоративные изделия из камня и металла. Непосредственно у самих братьев Мослевых обнаружены находящиеся в розыске часы "Ролекс" и стереомагнитола "Филипс". Найденные предметы всего проходят по шести квартирным кражам. И каждый раз вместе с разным таким барахлом похищались предметы антиквариата, книги, картины, старинные монеты и тому подобное. Проникали путем подбора ключей и не оставляли никаких следов. И еще. Одна из картин всплыла прошлой осенью на аукционе в Англии, ушла за двадцать шесть тысяч фунтов стерлингов. А две книги проданы с аукциона во Франции.
      - М-да, - Гераскин потер переносицу, - целый международный синдикат получается. Мафия. И любопытная картиночка вырисовывается - весь преступный процесс поделен на звенья, выполняемые разными людьми. Каждый из них не знает остальных и не представляет общего замысла. Все нити сходятся в руках некоего Шефа, в лицо которого почти никто не видел. И сам он ручки старается не марать. Так что, когда мы его возьмем, ему и предъявить будет нечего. Ох, и трудно нам придется, ребята! - Гераскин даже за голову схватился, но тут же руки опустил и нахмурился: - Ямщиков, а ты что такой скучный, как у тещи на именинах? Или отличился, так можешь теперь отдыхать? Или этот Шеф слишком умный для тебя?
      Ямщиков пожал плечами, неторопливо заговорил, как бы продолжая в то же время думать свою думу:
      - Никакой он не умный. Был бы умный, не полез в это дело. Просто предусмотрительный он паренек. Так ведь все не предусмотришь. Один прокольчик и - понеслось. Принцип домино. А когда абсолютно все пытаются предусмотреть, эта предусмотрительность сама начинает в глаза лезть. Так что выйти на этого Шефа - не проблема.
      - Погоди, погоди, Ямщиков, - заерзал в кресле Гераскин. - Ты что, хочешь сказать, знаешь, кто Шеф?
      - Я хочу сказать, что поспешать надо не торопясь. Проблема всегда одна и та же - чтобы суд поверил уликам. Сам Шеф ведь и пальцем ни к чему не прикоснулся, так что доказательства нужны железные. Его с поличным брать надо. А он сейчас вдвое осторожней будет. Так что надо сперва его помощника вычислить. Сегодня к вечеру надеюсь узнать, как его зовут. Или ее...
      Ямщиков закончил говорить, уткнулся взглядом в свои бумаги. А в кабинете ещё минуты две стояла нездоровая тишина.
      * * *
      Женя Лестовкин уныло сидел на чужой кухне возле выключенной рации. Наушники легкомысленно висели на шее, как у какого-нибудь диджея из ночной дискотеки. На столе в банке из-под сардин высилась гора окурков - и жениных замусоленных "прим" и длинных хозяйских фильтров.
      Ямщиков встал в дверях, махнул шапкой.
      - Все, Жека, сматывай антенны, освобождай чужую жилплощадь.
      - Уже смотал. - Лестовкин поднялся, потягиваясь. - Ну, как там дела? А то загнали на запасную волну, в пустом эфире помехи гонять.
      - Нормально дела, - сказал Ямщиков без всякой радости, покосился на хозяина квартиры, - вышли на след.
      Копырин, сидевший тут же у стола, глубоко затянулся сигаретой, потом вдавил чинарик в сардинную банку. Спросил, вместе со словами выпуская изо рта клубы дыма:
      - А девочки нашлись?
      Ямщиков сокрушенно покачал головой и вздохнул:
      - Думаю, скоро объявятся. Выкуп шантажисты, во всяком случае, получили. Обязаны отпустить. Так, Игорь Сергеевич, не тревожьтесь, найдутся ваши соседки. А преступников мы разыщем. Не завтра, так послезавтра. Никуда не денутся.
      - Не знаю, не знаю, - с сомнением сказал реставратор, привычно теребя рыжую бакенбарду. - Бриллианты у них, вы никого не захватили.
      - А вот тут ошибаетесь, Игорь Сергеевич, - запротестовал Ямщиков, умолк, несколько смутясь, видно, сообразил, что сболтнул лишнее, потом махнул рукой. - В принципе, вы уже наш человек, можно сказать, помощник. Думаю, сможете подержать язык за зубами несколько дней. Взяли мы одну девицу, курьершу. Сейчас её следователи в управлении раскалывают. Она, конечно, упорствует, но никуда не денется. Так что скоро будет известно, кому она передала бриллианты и кто ещё в этом деле завязан. - Он посторонился в дверях, пропуская Лестовкина, нагруженного своей радиотехникой, крикнул вслед: - Меня не ждите, мне в другую сторону. И вообще рабочий день кончился, за вчерашнее отгул положен.
      Копырин раскурил новую сигарету.
      - А если не расколется? - спросил участливо. - Что тогда?
      - А ничего, тогда сами найдем. - Ямщиков наклонился к собеседнику, словно кто-то мог их подслушать в пустой квартире. - Вы о краткоживущих ионах холодного спектра излучения слышали?
      - Вроде что-то припоминаю из школьной программы, - неуверенно сказал Копырин. - Что-то радиоактивное?
      - Оно самое, - подтвердил его догадку Ямщиков, - изотоп солей натрия и таллия. Я сам это тоже смутно представляю, по физике выше тройки не имел. Но главное, гамма-лучи улавливаются специальным прибором на расстоянии до пятисот метров, в зависимости от препятствий. Ну, там кирпич, бетон, металл. Если обработанная изотопами вещь находится, например, в подвале дома, то расстояние пеленгации сокращается метров до двадцати-тридцати. Так что поездим по городу несколькими бригадами, ГорСЭС привлечем, у них такой аппаратуры тоже полно, МЧС подключим и за день-два разыщем.
      - Так ведь опасно, - возмутился Копырин, - могут посторонние люди облучиться.
      - Никакого риска, - заявил Ямщиков. - Это альфа-лучи опасны, а гамма ерунда. Конечно, если это колье в кармане брюк недельки три потаскать, последствия будут. Хе-хе...
      Копырин тоже хихикнул за компанию, хотя было видно, что ему такие методы борьбы с преступностью нравятся не очень.
      - Надеюсь, вы не у меня на кухне этот натрий втирали? - спросил он с подозрением.
      - Нет, не пугайтесь, у себя в машине, - постарался успокоить его Ямщиков. - Там такой специальный контейнер из свинца с переходным отсеком. Через отсек нужный предмет запускается внутрь, потом извлекается через минут двадцать и - все, полный порядок. Гарантия полгода. Потом излучение полностью прекращается. Причем, что ценно, хотя гамма-излучение постоянно падает, никакой дезактивации не поддается. Само вещество заряжается и испускает ионы. В атомном веке живем, надо привыкать.
      - Знаете, как-то не хочется привыкать к таким штукам, - Копырин поежился, передернул плечами. - Контейнер-то хоть надежный? А то устроите маленький Чернобыль.
      - Три сантиметра свинца. Счетчик Гейгера совершенно не реагирует, важно сказал Ямщиков. - А стоит только обработанный предмет вынуть - сразу, как пулемет, трещит. Да ерунда все это, у нас в городе радиационный фон и так на грани допустимо, и ничего, живем, даже размножаемся. Уже полтора миллиона население и продолжает прибывать. - Ямщиков усмехнулся, повел лопатками род курткой. - Эх, денек тяжелый выдался. Семь потов сошло, аж спина чешется, как у шелудивого пса.
      - Что уж вы так о себе? Простите, до сих пор вашего имени и отчества не знаю.
      - Василий Петрович, - не стал скрывать Ямщиков свои данные. - Или просто Петрович. - И добавил мечтательно: - В баньку сейчас рвану.
      - Где ж вы сейчас баньку найдете? - недоверчиво покачал головой Копырин.
      - А вот знаю одно местечко, могу рассекретить. Вы как, парную уважаете?
      - Уважаю, Василь Петрович. И русскую, и сауну.
      - Так вот, - Ямщиков понизил голос, словно опасался, что кто-то подслушает его секрет, - в тепловозном депо круглосуточно работает шикарная баня. Меня туда пускают. Могу и вас устроить. Может, составите компанию? Время ещё детское, часу ночи нет. Вот только веника нет. Придется у мужиков охвостки выпрашивать.
      - Ну, веник не проблема. - Копырин размял новую сигарету. - У меня на антресолях целый склад веников.
      - Да вы что! - Ямщиков так и подпрыгнул. - Прямо на антресолях? Целый склад? Венички березовы!
      - Ладно уж, Василий Петрович, - рассмеялся Копырин, - понимаю родную душу и без таких намеков. Сейчас достану. А вот временем не располагаю. Да и желания, честно говоря, нет. Вы уж там за меня попарьтесь.
      - Это можно, - легко согласился Ямщиков. - В полное ваше удовольствие. Ну, Игорь Сергеевич, выручили, можно сказать, спасли. Никогда не забуду, честное милицейское.
      Он благоговейно принял приплюснутый веник, жестяно задребезжавший сухой листвой. Закрыв глаза, втянул ноздрями воздух.
      - Эх, букет цветущих прерий! Спасибо, Игорь Сергеевич, преогромнейшее!
      - Не стоит благодарности, какие пустяки.
      Ямщиков остановился у дверей. Лицо его уже не было веселым. Оно сделалось печальным и усталым. И тихим усталым голосом он сказал:
      - А этих мы разыщем, из-под земли выроем, будьте спокойны.
      Он вышел из подъезда, обогнул дом. Такси ждало в переулке. Сквозь темные стекла рдел огонек чьей-то сигареты. Ямщиков распахнул дверцу.
      - Ага, дождались таки! А накурили! Хоть окорока копти. - Он протянул внутрь веник. - Видали, каким лаврами венчает народ своих героев.
      Рогожкин взял сухо зашуршавший пучок березовых веток. Спросил с усмешкой:
      - Небось, последнюю метелку у дворника разбомбил, герой?
      - Герой, не герой, а медаль за сегодняшнее вполне заработал, самодовольно отозвался Ямщиков. - Так что заслуживаю всестороннего уважения.
      Он с кряхтеньем втиснулся на заднее сиденье, почти целиком занятое Женей Лестовкиным и его радиоаппаратурой. Капитан развернулся на переднем сиденье, протянул веник и сказал:
      - Тогда заполучи свою лаврушку, уважаемый. Кстати, не ты один сегодня медаль заработал.
      - Один, медаль - один, - не согласился Ямщиков. - Вам, товарищ капитан, орден положен в соответствии со званием и должностью. да и стреляли вы метко.
      - А мне? - подал голос водитель. - Мне что-нибудь положено?
      - А ты, Володя, что у нас делал? - спросил Ямщиков с самой невинной интонацией.
      - Варежку в рот пихал.
      - А-а, - разочарованно протянул Ямщиков, - тогда тебе двойной продовольственный паек выдадут. Вот если бы ты его за грудки подержал.
      - А я держал. Второй-то рукой. Забыли?
      Ямщиков аккуратно уложил веник к заднему стеклу, потрепал шофера по плечу:
      - Тогда - порядок. Без значка на груди не останешься. Кстати, известно ли вам, джентльмены, что знак "Отличный сантехник" имеет три степени: золотой, серебряный и бронзовый унитазы?
      Никто не засмеялся. А Женя Лестовкин вдруг встрепенулся:
      - Э, мужики, а что случилось-то? Я там в эфире помехи гонял, а у вас что-то было?
      * * *
      Ямщиков спал сидя за служебным столом, нежно обняв сухой березовый веник и положив на него щеку. Затылок его грела включенная настольная лампа. Рядом на столе стояла пол-литровая фаянсовая пиала, украшенная в стиле владельца. Ее глянцевые борта расцвечивали уже изрядно залапанные этикетки "жигулевского", цейлонского чая и корвалола. Еще там была покрытая толстым слоем прозрачного лака розовая наклейка с английским текстом. Однажды появился таки человек, сумевший с ходу перевести эту надпись: "Не бросайте окурки в писсуар, пожалуйста!"
      Рогожкин убрал в шкаф свою меховую куртку, включил электрочайник и положил перед уютно посапывающим оперуполномоченным пару бутербродов с колбасой. Заглянул в пиалу - на три пальца влажной кофейной гущи. Покачал головой.
      - Думаешь, поверю, что спишь? Чайник ещё не остыл и гуща в чашке не схватилась.
      Ямщиков поднял голову, отлепил от щеки березовый листок.
      - Не для тебя спал, для более высокого начальства.
      - Хотел изобразить служебное рвение? - усмехнулся Рогожкин. - Ну, брат, слишком ты гладко выбрит, и глаза недостаточно красные.
      - Так я же не белый кролик, я зверь плотоядный. Ага! - и Ямщиков впился зубами в бутерброд.
      Рогожкин меж тем заварил чай, достал первую сигарету и произнес ритуальную фразу:
      - Работа начинается с большого перекура. Слушай, Петрович, а что ты с этой метелкой носишься? Он тем веникам из гаража троюродный плетень.
      - Верно, - Ямщиков пошуршал сухими листочками, - те срезаны наискось ножом, а этот ровненько обработан садовым секатором и завязан бельевым шнуром. А те каким-то драным проводом, подобранным там же. Но дело в другом. Просто хочу именно эти веником отлупить себя в парилке, когда закончим с хитрым Шефом. А закончим как раз к субботе.
      - За что ж тогда лупить? - удивился Рогожкин.
      Он уже наливал в термос кипяток из чайника, пытаясь заглянуть в зеркальное горлышко, и в лицо ему пыхало паром.
      - А чтоб не трепался о том, в чем ни черта не смыслю, - объяснил Ямщиков. - Надеюсь, впрочем, что я не один такой балбес.
      - Ну хорошо, балбес, - Рогожкин завернул крышку термоса и уселся на скрипучий казенный стул, - а как насчет второго мотоцикла в гараже?
      - Скоро получишь все данные и по мотоциклу, и по этой дамочке.
      - Послушайте, Холмс, - сарказма в голосе капитана хватило бы на полдюжины замшелых скептиков, - а с чего вы решили, что он - дамочка?
      Ямщиков замедленно отнял от губ остаток бутерброда, не спеша прожевал, наслаждаясь нетерпением начальника, затем состроил высокомерную мину и скрипуче выдавил:
      - Это элементарно, Ватсон, - больше выдержать столь не свойственный ему тембр голоса не смог и продолжил уже нормальным голосом. - Ну, во-первых, Мослев-младший так отозвался о мотоциклисте: пацан, парнишка, хотя лица не видел и голоса не слышал. А самому Мослеву всего двадцать три года. То есть, действительно, пацан был слишком щуплый и мотоцикл для него тяжеловат.
      - Положим, права на мотоцикл дают с шестнадцати, - скептически поморщился Рогожкин.
      - Дают, и слава богу, надо и автомобильные с шестнадцати давать. А вот сам подумай, кто пацана в такое серьезное дело впутает? Подростки неуправляемы и хвастливы. Но это так, лирика. Главное - макраме!
      - Постой, постой, - Рогожкин озадаченно почесал затылок. - Это, что ж, я, выходит, назвал ответ и сам не понял?
      - Точнее, не поверил, - поправил начальника Ямщиков. - Но ведь не потащит Шеф специалистку по макраме из веников борону вязать, верно? Значит, мотоциклист это сам делал, причем мастерски. Мода на макраме была лет восемь-десять тому назад, так?
      - Пожалуй, - согласился Рогожкин, - мои девки сейчас какие-то дурацкие фенечки из бисера плетут.
      - Я тоже в последние годы что-то не вижу ни объявлений о наборе в кружки макраме, ни брошюр на эту тему. А тут человек творчески работал, на ходу импровизировал, причем чисто машинально. Так что это дамочка лет под тридцать, с опытом и крепкими нервами. Далее. На ферме в Чупахино работать начинают в четыре утра, поэтому сведения оттуда Саня Ерошин уже привез. Ямщиков раскрыл картонную папку, взял в руки лист бумаги. - Пару раз художник, который снимает дом, приезжал с женой, а, точнее, с женщиной, на стареньком "москвиче". За рулем сидела женщина, на это особо обратили внимание работницы фермы. Еще несколько раз приезжали на мотоцикле. Но кто управлял, точно сказать не могут. Оба в шлемах, да и кому управлять, как не мужику? Та доярка, что видела художника достаточно близко, считает, что он бородат. Женщину видело больше людей, поскольку она как-то заходила на ферму, купила молока. При этом рассказала, что они с мужем сняли дом у тети Таи на всю зиму. Все отмечают её маленький рост и хриплый голос, "прокуренный", и сама она курила. Но самое интересное - в гараже после нас побывала следственная группа, они там все исследовали и обнаружили на полу, на краске отпечаток обуви тридцать пятого размера. А такой мизерной ноги ни у одного пацана не найдешь. Кстати, на батарейке в часах найден отпечаток маленького пальчика, явно женского.
      - Манера у тебя вредная, Петрович, - осуждающе сказал Рогожкин, - все самое важное под конец оставляешь. И если уж о часах заговорили, то взрыв был назначен на десять часов. Будильник ставится в пределах циферблата, за полсуток максимум, - капитан демонстрировал свое умение мыслить. - Значит, часов в десять утра она была там, чтобы запустить часы.
      - Не раньше одиннадцати, - не согласился Ямщиков. - У будильников этого типа есть одно поганое свойство. Если в момент установки сигнала между стрелкой звонка и часовой промежуток меньше часа, будильник сразу начинает трезвонить. Так что, может, ещё позже, часов в двенадцать она там была. Но её никто не видел.
      - Может, не заметили?
      - Дорога там одна, мимо фермы и дома. Она потом делает небольшой крюк к силосным ямам и снова заворачивает на ферму, но уже с другой стороны. Любого, кто идет или едет, видно. Но есть там ещё одна дорожка, - хитро прищурился Ямщиков.
      - Черт! - Рогожкин так и подпрыгнул. - Лыжня! Как я мог забыть. Они же там на лыжах катались, квартиранты эти. В красных костюмах! - Он возбужденно прошелся по кабинету. - Надо бы смотаться, посмотреть при свете дня. А когда тебе список мотоциклистов принесут? Надо же профильтровать.
      - Никакого списка, - безапелляционно заявил Ямщиков, - несколько фамилий всего. У дамочки достаточно редкая машина - "Че-Зет". Младший братец на допросе у следователя вспомнил, что в гараже стоял мотоцикл под чехлом. Ему стало скучно в углу на вениках валяться, так он нашел свечной огарок и обследовал это дело. Мотоцикл довольно редкой чехословацкой марки "Че-Зет", черный. Номер он не рассматривал или сказать не захотел. Еще там была спортивная сумка, а в ней несколько баллонов с аэрозольной краской. Так что при таком количестве информации уже сегодня мы можем дамочку взять и расколоть. Я думаю, к вечеру она Шефа сдаст со всеми потрохами.
      - Э, молодой ты еще, Петрович, баб не знаешь. Да если она называет его своим мужем и соучаствует в групповом убийстве - запускает часовой механизм... Не знаю, не знаю... - Рогожкин забарабанил пальцем по краю стола. - Что-то у меня неспокойно на душе. Этот Шеф такая умница, а она с ним напрямую связана. Пришьет бабу, как бог свят.
      - Так уж сразу и пришьет! Это братишек бестолковых можно вознести на воздусях, - Ямщиков говорил неторопливо, взвешивая каждое слово, как бы пробуя его предварительно на вкус. - Сегодня пожарные инспектора раскопали бы пожарище, определили по номерам машины и мотоцикла, кто сгорел. Потом мы пошли бы по адресам. На покойных братишках повисли бы кражи, но выход на Шефа мы бы не получили. Понятно, что их кто-то наводил на нужные квартиры, но поскольку братишки жили нелюдимо, никакой информации со стороны их знакомых к нам бы не пришло. Совсем другое дело - женщина. У неё подруги, родственники, сослуживцы, может, даже дети. Убей такую, сразу начнут тыкать пальцем во всех её знакомых мужчин. И если кто-то из них окажется из круга общения Поляницкой, его сразу можно будет брать. Или вообще дома на видном месте фотография висит с трогательной надписью типа "Милой Пусе от дорогого козлика". Нет, ему не резон создавать лишний шум вокруг своей персоны. Ладно, нечего гадать. Я пока позвоню кое-кому.
      Ямщиков взглянул на часы, убедился, что рабочее время наступило, разложил на столе бумаги. Зажужжал диском номеронабирателя.
      - Алло! Александр Александрович? Доброе утро! Это Ямщиков из уголовного розыска по поводу прошлогоднего ограбления... Да, кое-что обнаружили... Нет... Пока нет... Вот какой вопрос, Александр Александрович. Вы в сауну ходите?.. Имеет отношение... Конечно... Вообще только дома в ванной... Угу... И ни разу... А кто конкретно затащил, и что за компания была?.. Попробуйте все же вспомнить...
      Рогожкин постоял, подвигал руками, разминая плечи. Вышел из кабинета, на ходу бросив:
      - Я пока по твоему запросу наведаюсь.
      Когда капитан вернулся, помахивая пачкой бумаг, Ямщиков все ещё разговаривал по телефону:
      - А фамилии припомнить можете?.. Так... Так... Простите, помедленнее... Как, и его тоже ограбили? А почему не заявил?.. Так, понятно... Ясно... Спасибо, Дмитрий Кириллович. Всего доброго!
      Он опустил телефонную трубку на аппарат. Разложил веером листы с колонками фамилий. Потер ладони, довольно посмеиваясь.
      - Вот они все, голубчики! - И Ямщиков принялся орудовать двухсторонним красно-синим карандашом, с ловкостью иллюзиониста, переворачивая его в пальцах, приговаривая: - Этого грабанули, этого тоже, этого - нет, этого да, этого тоже пощипали, но помалкивает. Так, банная команда номер два: Рублевский - обокраден, Шпачко - ограблен, Иванов - нет, но он коллекционирует фотоаппараты и бутылки.
      Рогожкин наклонился, через плечо заглянул в списки. Хмыкнул:
      - Компанию в парилку подбираешь на субботу?
      - А что? Народ солидный, уважаемый, интересно на такой посмотреть.
      - На мужиков без штанов? - капитан был в очень веселом настроении.
      - На штаны без мужиков. Все, обворованные Мослевыми коллекционеры, художники и ювелиры встречались в банных компаниях. Кто постоянно, кто изредка.
      - Ну и что в этом странного? - пожал плечами Рогожкин. - Один круг собиратели, ценители, искусствоведы и так далее.
      Ямщиков не стал продолжать разговор. Он убрал бумажки, расцвеченные красными и синими почеркушками в папку. Нетерпеливо потянул из рук Рогожкина бланки. Тот жизнерадостно улыбнулся:
      - Здесь твоя дамочка с "Че-Зетом", гаражом и однокомнатной квартирой.
      * * *
      Разговор с прокурором оказался бурным, но коротким.
      - Вычислили! А факты! А улики у вас есть? - кипятился прокурор. - Ах, все сходится - мотоцикл, и след, и имя. Нет уж, если мы стремимся к построению правового государства, санкции не будет. Все, разговор окончен.
      Окончен так окончен. Арест и обыск квартиры гражданки Медведкиной Эвелины Тимофеевны не состоялся. Сейчас, во всяком случае. Рогожкину оставалось только откланяться и покинуть прокурорский кабинет. Ямщиков ждал в коридоре и только со вздохом взглянул на обескураженного начальника.
      - Слушай, Петрович, мы стремимся к построению правового государства? спросил Рогожкин.
      - Аж пятки горят, - кивнул Ямщиков. - Если б ещё машину постоянную за нами закрепили, мы б так устремились!
      - Тогда вперед! Обложим Медведкину в её берлоге!
      * * *
      Ямщикова всегда поражало обилие женщин в проектных институтах. И сейчас ему опять пришли на ум въевшиеся ещё в несознательные детские мозги крылатые строки: "А у Коли и у Веры обе мамы - инженеры". Хотя с тех пор многие НИИ и "ПРОЕКТы" порастеряли значительную часть своих кадров, а на их площадях вместо кульманов вальяжно расположилась офисная мебель бесчисленных акционерных контор. Словно пираньи, эти маленькие фирмы, учрежденные директорскими родственниками, объедали предприятия, к которым плотно присосались. Но безответные женщины продолжали ходить на работу, нерегулярно получая грошовые зарплаты и безропотно надеясь на лучшее.
      И сейчас женщины-инженеры сновали на мраморном крыльце. Было время обеденного перерыва. На двенадцатиэтажной башне в центре города ещё сохранилась вывеска "Уралметпроект", но невооруженным глазом её трудно было отыскать среди ярких рекламных щитов, словно новые заплаты облепивших поблекшее здание. Половину этажей бывшего храма инженерной мысли занимали арендаторы, большинство из которых старалось скрыть свое существование и даже табличек со своим обозначением не вещало на двери арендованных за "черный нал" кабинетов. Первый этаж занимал салон импортной мебели, где самым дешевым предметом была собачья подстилка ценой в полугодовую пенсию бывшей инженерши.
      Узкий проход между стеклянной стеной салона, оккупировавшего фойе, и бывшей раздевалкой, где сейчас был магазинчик косметики, вел к лифтам и лестнице. Тепло одетая бабуля, огороженная барьерчиком, сурово бдила за входящими-выходящими. Чисто прокурор в суде, с неприязнью подумал о ней Ямщиков и на сварливое "Вы куда?" ткнул пальцем вперед и вверх. Идущий следом Рогожкин буркнул:
      - В отдел кадров.
      Он тоже не питал любви к подобным стражам казенных дверей и не понимал их назначения. Какие такие стратегические интересы оберегают эти бабушки и от кого? Ему ни разу не пришлось услышать, чтоб такая бдительная старушенция задержала шпиона, диверсанта или хотя бы шапочного вора. Зато в сводках было полно историй о том, как под носом у этих подслеповатых, но голосистых теток, выносили компьютеры, ксероксы и даже сейфы с деньгами. А вот если ей при входе показать удостоверение, через пять минут вся контора будет знать - милиционеры пришли, чего-то ищут.
      В "кадрах" пухленькая инспекторша, ещё более пухлая от надетой на неё мохеровой кофты, усердно переписывала данные двухсторонних карточек в двенадцатистраничные книжки такого же формата. Конечно, она с радостью представила их начальнице отдела, которая, в свою очередь, попыталась изобразить приятную улыбку. Но у неё не получилось. Наверное, она слишком много нагрешила в кадровых делах и сейчас занервничала при мысли, что пришли за ней. Узнав, что работникам уголовного розыска требуется личное дело инженера-проектировщика Медведкиной, слегка успокоилась. Но, видимо, чтобы снять нервное напряжение, разразилась речью, которую оперативники со вниманием выслушали.
      - Вечно из-за Медведкиной неприятности. То прогулы, то штрафы. Тридцать восемь лет женщине, а она на мотоцикле гоняет. Ну где это видано? Три раза замужем была. Это только официально. А сколько раз так: здрасьте до свиданья. Детей нет, мужа нет. Разве это нормально? Шестнадцать лет работает и все на одной должности, на одном окладе. И, представьте, довольна! И одевается лучше всех. Нет, работник она хороший, исполнительный. И, если надо, в выходные поработает. Но уж потом за каждый выходной по три отгула вырвет. Вот и сейчас, пожалуйста - неделя отгулов и вторая без содержания за свой счет. И начальник отдела ей потакает. Не хочет связываться со скандалисткой.
      Она протерла очки платочком, водрузила тайваньскую оправу на крупный нос, горестно замолчала, обидчиво надув губки. И, словно про себя, тихо повторила:
      - И одевается лучше всех...
      Рогожкин, листавший скоросшиватель с документами, захлопнул картонные корочки, протянул Ямщикову.
      - Василий Петрович, ксерокс, наверное, в приемной директора имеется. Пойди, пересними, что может понадобиться.
      - Постойте, постойте! - встрепенулась начальница. - Так, товарищи, нельзя.
      - Людмила Андреевна, - приветливо улыбнулся Рогожкин, - ведь мы стремимся к построению правового государства?
      - Д-да, - неуверенно отозвалась та. - А что опять натворила эта сумасшедшая авантюристка? Ее будут судить?
      - Что вы! - Ямщиков уже стоял в дверях. - Эвелину Тимофеевну областное управление представляет к правительственной награде.
      Сказано это было со всей сердечностью и искренностью, какие только нашлись в этом ехидном человеке. Он прикрыл за собой дверь, оставив онемевших от неожиданного известия Рогожкина и начальницу отдела кадров. Первым пришел в себя капитан.
      - М-да, знаете ли, к награде, - неуверенно подтвердил он. - За проявленное мужество и геройство при выполнении, так сказать, гражданского долга. Я пока не могу в подробностях. Пусть это будет сюрпризом для неё и коллектива. Сохраните пока это в тайне, Людмила Андреевна, очень вас прошу.
      - Конечно, конечно, - забормотала начальница, совершенно убитая такой новостью. - Кто бы мог подумать! Она вообще очень скрытная, вы представить себе не можете. Здрасьте, я замуж вышла, здрасьте - развелась. Надо же... Конечно, смелая... Прямо до отчаянья. И на байдарках сплавляется, по горам лазает, на мотоцикле гоняет. Жизнь вот только не сложилась. Не везет ей на мужчин. Хотя сейчас, вроде, получается что-то. Говорит, в последний раз замуж выходит. Он скульптор. В возрасте, конечно, но и она не девочка, если разобраться. Хотя вы бы ей больше тридцати не дали на вид. Поразительно сохранилась.
      - Да что вы, скульптор? - заинтересовался Рогожкин.
      - Да, и говорит, довольно известный. Постоянно за границей бывает, привозит ей такие потрясающие вещи! Вы обратили внимание, как она одевается? Ах, да, она же сейчас в отгулах. Он и её несколько раз возил за рубеж. Сейчас вот опять оформил визы в Швейцарию. Или в Швецию? Я их постоянно путаю.
      "Странно, - подумал Рогожкин, - она оформляет визы, а нам ОВИР ничего такого не сообщил. Надо бы ещё разок проверить." Вслух же сказал:
      - А вы слышали, как она играет на гитаре и поет?
      - Поет? - удивилась Людмила Андреевна.
      - А что, вы считаете, у неё нет слуха? - по-другому сформулировал вопрос Рогожкин.
      - Н-не знаю... - она покачала головой. - Насчет слуха не знаю. А вот голос, знаете ли... Впрочем, - она улыбнулась, - почему бы женщине и не петь голосом Владимира Высоцкого?
      И снова принялась превозносить необыкновенные достоинства Эвелины Медведковой, которую все зовут просто Линой. Людмила Андреевна так разошлась, что не заметила отсутствия фотографии в личном деле, которое вернул Ямщиков.
      - Так мы очень рассчитываем на ваше молчание, а то будет неинтересно, - с такими словами оперативники покидали кабинет.
      Главное, чтобы кадровичка продержалась сегодняшний и завтрашний дни, а там - суббота, воскресенье. С понедельника может разбалтывать.
      * * *
      Несколько раз нажав на кнопку звонка и прислушавшись, они сошлись на том, что в квартире пусто. Пришлось позвонить в соседние. В одной из них оказалась хозяйка-пенсионерка. Неприязненно оглядев двух незнакомых молодых мужчин, сообщила:
      - А Лина куда-то уехала. Еще позавчера утром. С чемоданом и рюкзаком почему-то.
      - Что ж тут странного? - учуял след Рогожкин.
      - Ну, она ездит либо с тем, либо с другим. С чемоданом на юг, с рюкзаком на север.
      - Ясненько. А вот мужчина к ней приходит, вы его можете описать?
      - Мужчина? - удивилась соседка. - Раньше они тут на лестнице круглые сутки торчали. Дрались даже, бывало. А вот года полтора как тишина наступила. Я и Лину-то почти не вижу. Если мужчина у неё есть, то, наверное, у самого квартира хорошая, раз сюда не ездит.
      Они поговорили ещё несколько минут, выяснив, как Лина была одета, не говорила ли, куда собирается. Нет, не говорила. Сказала, недельки на две, а куда - нет, не сказала. Спасибо. Пожалуйста. Вот такие пироги.
      Получалось, что она куда-то собиралась ехать с чемоданом, а в рюкзаке, скорее всего, находился костюм для езды на мотоцикле. Да и лыжный, кроме того, мог уместиться.
      * * *
      Мотоциклетный гараж, принадлежащий гражданке Медведкиной, выглядел так, словно два толстомордых соседа сделали ему футбольную "коробочку" разом врезались с двух сторон. Так он и замер, сплюснутый их крутыми боками. Гаражи стояли в один ряд, обратясь воротами к замерзшей реке. Местами на лед сбегали тропки. Если по ним и ездили на мотоцикле, то со вчерашнего вечера здесь уже сто человек прошло, все затоптали. А снег перед воротами гаража был откидан и даже разметен метелочкой. Можно сделать вывод, что хозяйка любит порядок и даже зимой непрочь прокатиться на своем двухколесном моторном друге. Но за это у нас даже в период репрессий не сажали.
      - Та-ак, - только и вымолвил Рогожкин, глядя на близкую реку и её заснеженный лед.
      - Именно так, - подтвердил Ямщиков. - Закинула посылку в почтовый ящик Поляницкой и на "Яве" сюда. В нужный момент выкатила из собственного гаража на лед и прямым ходом под мост... Ну что, в Чупахино нагрянем?
      - Давай, пока начальство чего не удумало. А то отберут машину...
      * * *
      Рогожкин сидел на заднем сиденье рядом с Ямщиковым. Оперативный "уазик" снова нес их за город.
      - А теперь, Петрович, слушай, чего пока не знаешь, - стал рассказывать Рогожкин. - К телефону Поляницких подключался какой-то юный техник. прямо к клеммам на распределительной коробочке на лестничной клетке. Видимо, кто-то свой провод припараллелил к ним и все звонки перехватывал, туда и оттуда. И на магнитофон писал. Потом смонтировал. Сейчас на любом двухкассетнике можно монтажную запись изготовить. Девочек заманили в ловушку следующим способом. Им позвонила незнакомая женщина и хриплым голосом сказала, что мама на уроке и попросила передать: позвоните домой дяде Гоше, чтобы вас отвез покупать щенка. Продавец будет ждать у ТЮЗа. Чуешь, Петрович, такое место, где, если спектакля нет, почитай ни одной живой души. Центр города, а как на отшибе. А Левенко позвонила в это же время сама Поляницкая. Мол, Гоша, не перебивай, очень тороплюсь, будь другом, отвези дочек, надо щенка купить, они знают, где. Очень бессвязно говорила, его самого не слушала, торопилась, одним словом. При этом сама Поляницкая божится, что никуда не звонила. Вот как дело было, понял? Гоша тут же с девочками созвонился, они подтвердили и через десять минут он за ними приехал.
      - Прямо американское кино. Магнитофонные пленки, конечно, стерты, а какой провод куда переключался на распредкоробке, никакая экспертиза не определит. Это не улика, хотя... - Ямщиков подумал немного. - Это не могла быть радиозакладка,. У них батарейки и передатчики слабые, неизбежно ухудшится качество записи, голоса исказятся. Значит, действительно, кто-то из соседей припараллелился. Коробка под потолком на лестничной клетке на первом этаже голая торчит, я ещё вчера внимание обратил, снаружи к ней не прицепишься. А если бы кто-то прицепился в другом месте к кабелю, наши аппаратурой засекли бы. А он бы висел, будь такая возможность, контролировал. Значит?
      - Значит, не висел, - кивнул Рогожкин. - Значит, только через распредкоробку. Значит, один из преступников, как минимум, свой человек в подъезде. А это может быть и Жора Худорожкин, байкер-мотогонщик, и его приятель Толик Поляницкий, и любой из окрестных бизнесменов, испытывающий финансовые трудности, и все остальные. И заставят отрабатывать все эти версии по десять раз, время терять, вместо того, чтобы сосредоточиться на одной.
      Тем временем "уазик" свернул с тракта на Чупахино, и дальше к ферме. При свете дня дом с оградой показались не такими большими, как прошлой ночью. Они вышли из машины, молча встали рядом, неторопливо рассматривая дом, дорогу, окрестные заснеженные поля, искрящиеся под весенним солнцем. С крыши свисали длинные острые сосульки, роняли капли. В снегу под ними вода пробила глубокие лунки. Ставни дома опять были плотно закрыты.
      - Вот же зараза, - прервал молчание Рогожкин и поежился. - Когда все эти банки-склянки зазвенели, я за тобой в сенки влетел, да не сообразил, что дверь в дом сбоку будет. Как впечатался в стену с разбега, а на голову корыто какое-то сверзилось. Так я, поверишь, в темноте, как днем, все увидел - и тебя, и двери, и лавки с тазами.
      - Ну прямо, - усомнился Ямщиков, - дверь раньше открылась, ты ещё только забегал. И свет из дверей был.
      - Ничего себе, забегал! - возмутился Рогожкин. - Да я уже корытом успел получить и на пол улетел. Только улегся - дробь надо мной так и визгнула.
      - Нет, это не она, - упорствовал подчиненный, - это кто-то другой взвизгнул. А вся дробь в двери засела.
      Рогожкин вдруг расхохотался:
      - Пальба, дым, грохот! Петрович залетает с коромыслом наперевес: "Хенде хох!"
      - Да уж, - Ямщиков усмехнулся, вспомнив ночное сражение. - Погоди, ещё получим по выговорняку за самодеятельность. Мне-то что, я человек маленький...
      Капитан перестал смеяться. Подошел к калитке, оглядел бумажки со свежими печатями.
      - Конечно, надо было группу захвата подождать. Как пацаны, в окошки полезли.
      Ямщиков вздохнул:
      - Я вообще давно заметил, что у нас в России, что ни подвиг, то сплошь по чьей-то глупости. Иногда по своей.
      Лыжню они сразу нашли. Прямо от дома, почти от калитки, отлично накатанная двойная колея бежала через зализанное ветром поле в снежных застругах в сторону тракта, скрываясь в недалеком березняке.
      - Прогуляемся? - предложил Ямщиков и, не дожидаясь ответа, встал на лыжню, заскользил подметками.
      - Ну, давай! - Рогожкин, отмахивая руками, с веселым смешком устремился следом.
      В солнечные дни лыжня слегка подтаивала, а потом её прихватывало морозцем. Поэтому она не проваливалась даже под весом крупногабаритного Рогожкина и была достаточно широкой и гладкой. Наст вокруг посверкивал, ветерок слегка посвистывал, лыжня поскрипывала, и вообще было хорошо. Впереди за полем стояли густые шеренги берез, а за ними гудело шоссе.
      Так они скользили и ни одного своротка или пересечения с другой лыжней не встретили. И это не могло не радовать, потому как дачник-художник с супругой на лыжах катался частенько, и этот путь для таинственной семейной пары оказывался единственным. Меж тем березняк приближался, гул моторов на шоссе становился все явственней.
      На небольшой поляне весь снег был истоптан, переворошен и, вроде бы, даже перегребался с места на место, из кучи в кучу. Отсюда следы лыж расходились в разные стороны, а к автомагистрали вела глубоко пробитая пешая тропа. Капитан тут же выковырял из снега окурок сигареты с фильтром.
      - Так, "Мальборо", помадка губная темная. Дамочка курила.
      Он вынул из кармана и развернул измятый полиэтиленовый пакет, удовлетворенно опустил туда мерзлый окурок. Снова зашарил глазами по сугробам.
      - Сейчас ещё пуговицу от ширинки найти и гильзу от нагана - полный комплект улик будет, как в кино, - Ямщиков тоже заинтересовался сугробами.
      - Лучше всего квитанция из прачечной с номерками на белье, - высказал свое пожелание Рогожкин.
      - Или справка из домоуправления, - не уступил Ямщиков.
      - Паспорт! - поставил точку Рогожкин.
      Это был предел мечтаний, и Ямщиков, хохотнув, призадумался, распинывая снег ботинком. Наконец, додумался:
      - Бумажник с полным комплектом документов всей банды!
      Теперь уже Рогожкин пытался сообразить, какая находка может оказаться ещё удачней. И придумал почти сразу:
      - Видеокассета с записью всех приготовлений, соучастников и так далее.
      Ямщиков встал, сбил шапку на затылок, потер лоб, приглядываясь к снежным кучам. В задумчивости произнес:
      - Спокойно, козырный туз ещё в колоде. Что-то тут не то.
      - Что, например? - Рогожкин тоже прекратил поиск окурков и пуговиц.
      - Ну как же, - стал объяснять свои сомненья Ямщиков, - к тракту пешком ходили, а почему не на лыжах? Ведь удобней на лыжах подкатить, а не вот так по пузо в снегу плюхаться.
      - Может, вообще посторонние типы тут кувыркались? - Рогожкин тоже сбил ушанку на затылок, огляделся.
      - Лыжня сюда от дома вон какая проутюжена, а те, что в стороны, гляди, какие хилые, - указал Ямщиков рукой для большей доходчивости. - Кстати, обрати внимание, дом отсюда как на ладошке и вся лыжня к нему. По низинке прямичком. И ферма отсюда не видна, одни крыши. Значит и с фермы не видно, как кто-то на лыжах к дому прибежал. - И Ямщиков снова заработал ногами, разбрасывая снег, приговаривая: - Нет, не зря здесь снег копали, не зря!
      - Искали что-то? - предположил Рогожкин. - Или прятали?
      - А черт их знает! Может бруснику собирали.
      И тут Ямщиков зацепился за что-то ботинком и с усилием выворотил конец лыжи. Тут же нашлась и вторая.
      Лыжи как лыжи, почти новые, малость поцарапанные, фабричные марки Кировской фабрики читаются отлично. К беговым креплениям примкнуты черные ботинки. В ботинки натолкана бурая оберточная бумага, чтоб снег внутрь не попадал.
      - Теперь понятно, - Рогожкин поставил лыжу стоймя, дотянулся рукой до загиба, прикидывая на свой рост, - бабу свою в машине на дороге оставлял, а сам тут лыжи обувал - и к дому прямиком. И никто ничего не видел. Отвез канистрочку с бензином и обратно тем же макаром. Так, - он отсоединил от крепления ботинок, глянул на подметку, - сорок второй размер. Жаль, у меня сорок пятый.
      - Зато мне в самый раз, - встрепенулся Ямщиков. - Вот я в них обратно и побегу.
      - Хитер бобер! - возмутился Рогожкин. - А я за тобой, как пацан, на валенках скользом поскачу? Нет уж, в руках понесешь. Тут тебе не лыжная база, на вещдоках кататься.
      - Да ладно, ты можешь на дорогу выйти, а я к машине сбегаю и за тобой приеду, - предложил Ямщиков. - Окей?
      Они бы ещё ерничали и подначивали друг друга, но неожиданно Рогожкин сделал предостерегающий жест и замер, указывая рукой в березы. Ямщиков не сразу разглядел: вдали среди деревьев мелькал красно-голубой комбинезон - в их сторону направлялся лыжник.
      - Ах ты, черт возьми! - оперуполномоченный так и сел. - Что делать будем?
      Рогожкин тоже присел, чтобы не выделяться. Они посмотрели друг на друга и поняли, что обоим в головы пришла одна и та же шальная мысль.
      - А! Где наша не пропадала! - Ямщиков выдернул бумажные затычки из лыжных ботинок. - Начальник, поищи палки.
      Рогожкин молча сунул руки в перчатках в сугроб и только глаза выпучил, чувствуя, как снег набивается в рукава и тает, тает. Ямщиков тем временем скинул куртку и пиджак, чертыхаясь шепотом, стянул брюки и меховые сапожки. Остался в черном домашнем свитере и зеленых спортивных штанах, вытянутых на коленях. Их он надевал под брюки для тепла, кальсоны-то русские мужики давно перестали носить, "трикотанами" обходятся. С отвращением сунул ступни, обтянутые тонким носком, в промороженное нутро лыжных ботинок. Судя по выражению лица и ожесточенной артикуляции, это не доставило ему удовольствия. Но ругаться вслух, даже шепотом, не решился.
      Рогожкин откопал таки палки почти в том же месте, где были закопаны лыжи. Да иначе и быть не могло - на узких беговых лыжах без палок не очень-то разгонишься. Так что комплект должен быть полным. Ямщиков тут же устремился навстречу красно-голубому комбинезону. А Рогожкин, собрав в охапки его одежду, пригибаясь, побежал к шоссе, успев негромко крикнуть:
      - Тоже на тракт выходи!
      Миниатюрная лыжница неторопливо скользила, сосредоточенно глядя перед собой. Время от времени она поворачивала голову вправо, в сторону припорошенных снегом длинных скирд соломы в поле. А если бы она столь же внимательно поглядывала влево, то, возможно, увидела бы, как за ней наблюдает человек, наряженный на детский манер: свитер, мятые спортивные штаны, ондатровая ушанка, перчатки, а на шее вязаный шарф, стянутый спереди узлом. А, может, и не заметила бы, потому что Ямщиков старался хоть как-то спрятаться за нетолстые березы и голые кусты.
      Лыжница остановилась. Воткнув палки в снег и опершись на них, стала смотреть на открывшийся взгляду дом. И вид имела растерянный. Постояв с минуту, она нерешительно направилась в сторону дома, но затем, резко развернувшись, быстро заскользила обратно. Ямщиков поспешил ей наперерез. У него ещё не сложился в голове достаточно отчетливый план действий, но цель была ясна - прицепиться, "сесть на хвост" одинокой лыжнице.
      Он уже не помнил, когда последний раз стоял на лыжах, поэтому синхронно двигать руками и ногами у него не получалось. Палки цеплялись за наст, разлетались в стороны, как крылья, и втыкались куда попало, едва не попадая острыми кончиками в лыжи. Да и ноги задеревенели - считай, на босу ногу ледяные ботинки натянул.
      Все-таки он сумел обогнать лыжницу и выскочил на свежую лыжню метрах сорока впереди миниатюрной лыжницы. Пошел, не оглядываясь. Через несколько минут услышал за спиной шумное дыхание, скрип снега и шелест синтетического комбинезона. Оглянулся, замедлил шаг, сходя с лыжни, Глядя через плечо, воде бы, освобождая дорогу и в то же время не торопясь это сделать. Лыжница подошла вплотную, тоже замедлила шаг, глядела с раздражением. Без сомненья это была Лина Медведкина. Почти такая же, как на фотографии из личного дела. И лыжи на ней были точно такие же, как на Ямщикове, - выбросить не жалко, Кировской фабрики, красные.
      Ямщиков прищурился, наморщил лоб, словно пытался что-то вспомнить, и, наконец, радостно выпалил:
      - А я вас узнал!
      Он не ожидал такого эффекта. Женщина словно стала ещё меньше ростом. Разгоряченное лицо побледнело и застыло гримасой страха, глаза широко распахнулись.
      - Вы - Лина! - торжественно провозгласил Ямщиков. - Мы с вами у костра вместе сидели.
      Ее лицо расслабилось, вернулся прежний розовый румянец и заблестели глаза.
      - Не могу вспомнить, - сказала отрывисто.
      Голос действительно был хрипловат. Впрочем, это мягко сказано. Он был просто хриплый, точнее, кошмарно хриплый.
      - Ну как же? Туристический костер, вечер, река, лес, песни разные, гитара...
      На этом Ямщиков исчерпал свои познания в области туризма. Он ещё мог добавить слова "рюкзак", "палатка" и "спальный мешок", но это могло прозвучать слишком двусмысленно. Да и соседей по палатке, тем более по спальному мешку, она бы, наверное, запомнила.
      - А-а, - тем не менее Лина тоже начала вспоминать, - на городском слете, что ли, прошлым летом?
      - Точно! - обрадовался оперуполномоченный.
      Лина остановилась, пристально посмотрела ему в лицо, потом оглядела пузырящиеся на коленях линялые штаны дурацкого зеленого цвета, заправленные в узорчатые эластиковые носки. Хмыкнула:
      - Закаляешься? Ну-ну... Бывай здоров! До встречи на слете!
      Она резко оттолкнулась палками и понеслась по лыжне.
      - Лина, постойте! - крикнул Ямщиков голосом, полным отчаянья. - Куда же вы?
      Но женщина не слышала или не хотела слышать его воплей. И он погнался за ней, нелепо размахивая палками и сбиваясь с ритма. И понял, что никогда не сможет догнать. "Эх, физподготовка неправильная! На лыжах надо бегать, а не мешок с опилками мотузить в спортзале," - вот какие мысли роились у него в голове.
      Естественно, он не догнал. Зато согрелся, хотя ноги щипало, будь здоров как. И точно установил, что Лина скрылась в коллективном саду. Над воротами сада торчал облезлый щит, на котором ещё можно было различить старорежимную надпись "Сталеканатчик-2". От ворот сада было всего метров сто до шоссе и будки автобусной остановки. В будке очень кстати оказалась скамеечка. Ямщиков тут же плюхнулся на нее, подпрыгнул - такая она оказалась холодная. Оно и понятно - железо. Он сунул под зад шапку, сбросил ботинки и, чуть не плача от боли, стал остервенело растирать ступни вывернутой наизнанку перчаткой. Это сверху она кожаная, а изнутри-то шерсть! Все-таки ноги он маленько обморозил. Лыжи приставил снаружи к будке, чтобы издалека сигнализировали - он здесь, ждет автобус, а, может, другой попутный транспорт.
      Пока Ямщиков совершал свой исторический забег на семикилометровую дистанцию, Рогожкин вернулся к машине, связался по рации с начальством и запросил помощи. Потом поехал в том направлении, в котором скрылись лыжники. Но, естественно, по шоссе, а не по сугробам в снежном поле.
      Ямщиков ещё ноги не успел растереть как следует, а "уазик" уже подкатил. Он прыгнул в кабину. Торопливо, а, значит, неловко, путаясь в штанинах и рукавах в тесном нутре автомашины, стал одеваться. При этом он ещё вкратце описывал свою пробежку, обстоятельно воспроизведя подробности недолгого разговора с Линой Медведкиной. А одевшись, добавил:
      Теперь мне роль этой дамочки понятна. Ушла с работы на две недели, вероятно, чтобы уже не вернуться. Из дому отчалила с двойным багажом, походным и, так сказать, светским. Тоже, чтобы не возвращаться. Позавчера созвонилась с курьершей, забросила ей в "почтовый ящик" пакет для обмена с Поляницкой. Вчера была здесь. Сбегала на лыжах к "фазенде" и воткнула батарейку в часы.
      - Стоп! - перебил Рогожкин. - А, может, с дороги съехала, выкопала лыжи из сугробов и сбегала?
      - Сегодня пришла со стороны этого сада, значит, и лыжи здесь надевала, - возразил Ямщиков. - Следовательно, вчера снимала здесь же. А отсюда на мотоцикле в город.
      - А, может, подвез кто? - уперся Рогожкин.
      - Может, но это ещё один человек в деле. А на попутку или автобус рассчитывать рискованно, вдруг не подвернется. У них все четко по времени было расписано, минута опоздания - и вся операция провалится. Так что, пока младший Мослев выманивал девочек и Гошу в Чупахино, она воткнула батарейку, а потом на своем "Че-Зете" вернулась в город и засела в гараже у лесопарка.
      - Погоди, - опять прервал капитан, - старший-то в доме сидел. Как же она батарейку во взрывное устройство вставляла. Он бы мог заметить.
      - Мог, если бы ему не полагалось сидеть тихо. И ставни были закрыты. Дамочка подбежала на лыжах, присела, как бы крепление поправить. Часы из сугроба - раз, батарейку внутрь - два, часы обратно в сугроб - три. И ходу назад. А как она бегает, я сегодня видел. Дай бог мне в её возрасте так ноги переставлять, как она лыжи двигает в свои тридцать восемь. Значит, дождалась Мослева в гараже, на его "Яве" с поддельным номером Жоры Худорожкина отвезла посылку Поляницкой. Потом поехала в свой собственный гараж на берегу. Допустим, делала вид, что ремонтируется.
      - Ну да! - радостно перебил его Рогожкин. - Станет она чужую "Яву" засвечивать, на вопросы напрашиваться.
      - Значит, сидела тихо, - нисколько не смутился Ямщиков. - А в положенное время съехала на лед и где-то в тени под соседним мостиком дождалась, пока курьерша появится.
      - Ага, конечно, - разбил его умозаключения Рогожкин, - ещё вопрос, кто кого ждал. Это курьерша её шесть минут ждала.
      - Неважно, - отмахнулся Ямщиков. - Хотя Лина могла просто наблюдать, чисто ли вокруг курьерши. Да и не видно издалека в сумерках, что за человек остановился. А если ждет пять минут, значит, свой. Кто ещё будет на холоде стоять и в темноту пялиться? Логично? Потом подхватила сброшенную сумку и помчалась к Мослеву. Впарила тому заранее приготовленные бронзовые слитки. Глупый братец схватил эти чушки и поскакал прочь, не сменив номера. Кружной дорогой через свалку. Там пальнул в инспектора...
      - А потом его подобрали милиционеры, - ехидно прищурился Рогожкин. Фамилии их вот только подзабыл. По существу давай фантазируй.
      Ямщиков рассмеялся и продолжил:
      - Наша дамочка сплела макраме с вениками, а, может, ещё днем от скуки это сделала. Во всяком случае, прицепила веники к своему "Че-Зету", провела малярные работы, уничтожив все следы, и отбыла в непонятном направлении. Не думаю, что вернулась в свой гараж. Скорее всего в каком-то другом месте оставила свой мотоцикл и костюм.
      - Третий гараж? - предположил Рогожкин.
      - Вероятнее всего. В снегу бросать рискованно. Найдет какой-нибудь тимуровец, прибежит в райотдел, начнут хозяина искать, свежую краску нюхать...
      - Да уж, - вздохнул Рогожкин, - а утром сегодня, наверное, с утра на автобусе или ещё на чем другом приехала. Но не на мотоцикле. Они с Шефом ребята толковые, а лишняя минута на мотоцикле - лишний риск.
      - Вот именно, - согласился Ямщиков. - Стараются от любого пустяка застраховаться. И сюда она прикатила не только воздухом подышать, а с проверкой. Когда убедилась, что дом целехонький стоит, небось, полпуда икры выметала. Да я ещё пугнул.
      - Ну и зря, - недовольно произнес Рогожкин. - Я тебе такой команды не давал. Думал, ты и так поймешь - только отследить до норки.
      - Да понял я, не первый год замужем. Но мышки не любят, когда у них за спиной шуршат, - принялся объяснять Ямщиков. - Хотел убедиться, что это точно она. Может быть, даже подружиться.
      - Подружился... - недовольно пробурчал капитан. - Что вот она сейчас делает?
      - Лыжи вострит, конечно. Надо дорогого Шефа предупредить о провале и получить инструкции.
      - А, может, она их заранее получила на все случаи жизни? - продолжал проявлять недовольство Рогожкин. - Они и этот вариант должны были просчитать.
      - Ставка была на взрыв и мощный пожар. - Ямщиков потер подбородок в задумчивости. - А в такой провальной ситуации только сматываться остается. Так что наиболее вероятная инструкция - дай бог ноги.
      - Слушай, а она точно в этом саду? - забеспокоился Рогожкин.
      Я от нее, конечно, изрядно отстал, но то, что сюда в калитку въехала, и за километр ясно видел.
      - Так-то оно так, - кисло произнес капитан, но мысль свою не закончил. - Что-то наши долго не едут. Эх, сиганет эта спортсменка через забор да усвистает на лыжах!
      Из калитки сада вышел рослый дед в грязно-белом армейском полушубке с фанерной лопатой в руках. Неспеша принялся отгребать и откидывать снег от створок ворот. Хотя откидывать было, в сущности, нечего. Снегопад давно не наблюдался, так только, ветром немного намело. Дед, помахав лопатой, оперся на неё и стал издалека разглядывать машину. Действительно интересно - встал "уазик" и стоит уже битый час.
      Подкатила оперативная "волга". Из неё выкарабкался майор Чертинков, следом - двое парней из его отдела. Все в милицейской форме. А последним вылез Саня Ерошин. Дедок у ворот вначале, видать, просто оторопел, а потом задергался. Хотел, вроде, за калиткой скрыться, но потом решил остаться на месте.
      Когда к нему подошли, он был спокоен и полон достоинства. Впрочем, достойный вид ему придавала не только борода лопатой во всю грудь, но и полковничья папаха с кокардой. Из-под папахи на плечи спадали великолепные каштановые кудри, чуть тронутые сединой. В подшитые валенки были заправлены офицерские бриджи с красными генеральскими лампасами, только не положенного Уставом красного цвета, а почему-то желтые. И лицо деда было довольно моложаво.
      Он посмотрел удостоверение Чертинкова и пригласил всю компанию к себе в сторожку. Сторожка оказалась солидных размеров избой, судя по выгоревшей нумерации на серых бревнах, перевезенной из какой-то захиревшей деревни. Внутри изба поражала изысканным интерьером: иконы в красном углу, расшитые рушники, резная мебель, всякие деревянные и берестяные поделки. И ещё там оказалось множество картин, только не на стенах, а возле стен. Полотна на подрамниках были расставлены, словно на выставке.
      Оказалось, сторож Семенов действительно готовится к выставке. И вообще ему всего сорок один год, а по призванию и образованию он художник. В избе находилась молодая женщина - жена Семенова и тоже художница. У Ямщикова голова пошла кругом: куда ни плюнь - сплошные художники. После нескольких малозначащих вопросов Рогожкин задал главный:
      - Тут к вам в сад недавно девушка на лыжах прибежала. Не подскажете, в каком она доме обитает?
      - Это Лина, что ли? - ошарашил ответом сторож-художник. - Подскажу. Даже проводить могу. Участок из самых дальних, идти надо зигзагами, сами не найдете.
      Вместе с Семеновым пошли Рогожкин, Ямщиков и Ерошин.
      Чертинков поставил одного из своих орлов у ворот, а с другим отправился "прогуляться по садику". Ямщиков тут же привязался с вопросами к сторожу.
      - А что это вид у вас, Иван Сергеич, такой колоритный: папаха, борода, как у ветерана, и лампас казачий?
      Семенов довольно ухмыльнулся:
      - А для понту! Им тут был нужен сторож почтенный, семейный, желательно из отставных вояк. А меня как раз три года назад квартирный вопрос доконал. А тут, елы-палы, хату дают, чтоб сторожил безвылазно, и сто двадцать гульденов в месяц - по рваному с участка. Я это дело надыбал, батину ксиву в карман - он у меня полковник в отставке, - бороду растрепал, гриму на фейс бросил, Люську платком повязал по-бабьи и велел в пол глядеть. Короче, вкатываюсь к преду этой Канатчиковой дачи: здравия желаю, елы-палы, на деревню едет молодой полкан. Так он мне в портки и вцепился, и все лапти облобызал. А лампасы золотые я для полной хохмы пришпандорил.
      - Дорогу для нас чистил, что ли?
      - Вот еще! Себе. В город картины повезу. У меня "запор".
      - Хм, да... - смутился Ямщиков и подумал, что среди художников встречаются весьма странные типы.
      - Да "запорожец", елы-палы! А ты подумал, я шиз? А?
      Семенов захохотал.
      - Ничего подобного. Запоры ещё и на дверях бывают.
      - Эт-точно. А ещё у тех, кто жрет что попало! А, елы-палы?
      Живописец веселился от души.
      - У этой Лины здесь сад? - переключился на другую тему оперуполномоченный.
      - Нет. Тут делец один живет, антиквариатом балуется, иконками, картинками. У меня уже штук пятнадцать купил, елы-палы. Куда-то сплавляет, барыга. Наверное, паразит, приличный куртаж рвет. Я ему постоянно цены повышаю. Торгуется, змей, а все равно берет. Знать бы, куда он их багрит, да напрямую сдавать.
      Рогожкин встрепенулся:
      - Лина его подружка?
      - Раньше была, это точно. А сейчас, похоже, какие-то дела на пару крутят. Ключ у неё свой, наезжает время от времени. Ночует, елы-палы, на лыжах гоняет, как сегодня.
      - Делец, получается, тоже с завода стальных канатов? - не унимался капитан.
      - Это ты про вывеску? Канатчикова дача, елы-палы, все кругом хохочут. Тут с завода человек пятнадцать: главбух, главинженер и прочий шишняк. У них на каком-то болоте ещё сад есть, номер один. Вот там все работяги и кучкуются. А тут место клевое: дорога, автобус, город рядом, лес - кайф! Так что всякой твари по паре: торгаши, боссы разные, деляги. Каждая вторая хибара - кирпичная. Вот мы и пришли.
      "Хибара" из белого силикатного кирпича, больше похожая на башню, поднималась на два этажа, да ещё под крышей блестело широкое окно мансарды. Судя по высокому цоколю, имелось помещение и ниже первого этажа. На дверях висел замок.
      - А вы уверены, что это тот дом? - Рогожкин задал вопрос как бы всем сразу, ни к кому конкретно не обращаясь.
      - Дык, елы-палы! - возмутился Семенов. - Чтоб у меня борода отсохла и уши отпали! Да вот какая тропа протоптана сюда. Больше ж и нет никого тут зимой.
      - Ключ есть? - Рогожкин теперь спрашивал его персонально.
      - А мне зачем? Да и дверь эта - камуфляж для дураков. За ней железная с хитрым замком. На окнах решетки.
      - Вижу. Адрес этого дельца есть?
      - Телефон. У них тут у всех телефоны в тетрадь записаны. Чтоб, как хибара сгорит, я сразу позвонил.
      - Так у вас тут тоже телефон есть? - удивился Рогожкин.
      - Нет, слава богу, елы-палы. А то бы задолбали звонками. Из деревни можно в город позвонить.
      - Они отправились обратно к воротам. На полпути их ждал майор Чертинков с лыжами. Все поняв по обескураженным лицам коллег, не удержался, чтобы не поддеть.
      - Ну что, несолоно хлебавши? А я вот тут в парничке лыжи нашел. Валяются себе, как неродные. Эти, Ямщиков?
      - Эти, Кировской фабрики.
      - Они самые, елы-палы, - подтвердил Семенов.
      У ворот ждало другое неприятное известие. Один из чертинковских орлов обнаружил дыру в заборе. К дыре вела тропка прямо через участки, а затем исчезала в березняке. Сторож вскинул бороду:
      - Какая дыра? У меня, елы-палы, полный альянс на территории.
      Сходили к дыре. Действительно, пара досок была оторвана и аккуратно отставлена в сторону.
      - Во, паразиты, елы-палы, - ругнулся Семенов. - И кому понадобилось? Сейчас же заколочу.
      - А что в той стороне? - Ямщиков ткнул пальцем в направлении тропинки.
      - А ничего. Сельпо в деревне через два километра, елы-палы-раздолбалы.
      Оставалось только возвращаться в город. Чертинков на "уазике" на всякий случай решил съездить в деревню. Рогожкин с Ерошиным ещё разок вздумали прогуляться по саду, а Ямщиков остался покурить у ворот. Слегка морозило, солнце пробилось сквозь дымку, засверкало на снегу. Семенов снял пудовый замок с огромного сарая, сколоченного из соснового горбыля. Маленький зеленый "запорожец" смотрелся в этом своеобразном гараже, как котенок в собачьей будке. Художник сшиб папаху на затылок и подмигнул Ямщикову:
      - Смотрите, Шура, что можно сделать из простой швейной машинки Зингера!
      "А пошел ты! - мысленно выругался оперуполномоченный. - Какой я тебе Шура, весельчак хренов." Но потом вспомнил: Ильф и Петров, "Золотой теленок". И потому откликнулся в том же духе:
      - Натуральная "Антилопа-Гну". А кстати, пан Козлевич, давайте-ка я номер телефона того деляги запишу.
      - Да хоть всю тетрадь перепишите, елы-палы. А драндулет называется "Кузнечик".
      Они вошли в дом. Ямщиков расположился за кухонным столом так, чтобы в окно видеть ворота и калитку. Семенов услужливо раскрыл потрепанную общую тетрадь.
      - Вот, восемьдесят шестой участок. Пупцов. Во фамилия, елы-палы! Повернулся к жене: - Люсь, ты там в "запор" кинь какой половичок на заднее сиденье, я сейчас картины понесу.
      Та молча, с загадочной улыбкой, вынесла полосатый половик из большой комнаты и, как была, в свитере, вышла за дверь. Художник, насвистывая, стал собирать полотна. Ямщиков вышел во двор. Вскоре Семенов загрузил своего зеленого "Кузнечика".
      - Если не нужен, то я поскакал.
      - Скачи, - махнул рукой Ямщиков.
      Жена распахнула ворота. "Кузнечик" окутался сизым дымком и, звонко тарахтя, покатил к шоссе. Вскоре вернулись Рогожкин с Ерошиным, раздосадованные и недовольные. Ямщикову было не легче, в придачу он чувствовал свою вину: ведь это он спугнул Лину. Люся помахала с крылечка.
      - Приходите на выставку.
      - А где будет выставка? - оглянулся Ямщиков.
      - В ДК РТИ, открытие в следующую субботу.
      - Спасибо и до свиданья. Обязательно придем.
      Когда садились в машину, Рогожкин оценивающе посмотрел на Ямщикова.
      - Ты что, Петрович, серьезно на выставку собрался?
      - А вы когда, товарищ капитан, в последний раз на выставке были?
      - Давненько. Как-то в отпуске в Третьяковку ходил.
      - Ну, это музей, а я про выставку.
      - Тогда, пожалуй, ни разу.
      Ямщиков вздохнул:
      - Вот и я ни разу за всю сознательную жизнь.
      - А нам когда по выставкам разгуливать? - встрял Ерошин. - То убийство, то разбой, то детей воруют.
      - Так-то оно так, - снова вздохнул Ямщиков, - но ума и культуры от этого не прибавляется. Я вот сижу и думаю, а не дурак ли я?
      - Ну, вопрос, конечно, интересный, - рассмеялся Рогожкин. - Как сейчас говорят, однозначно не ответишь.
      Машина ровно бежала по шоссе. Все молчали. Первым снова заговорил Ямщиков.
      - Что-то здесь не то. Не нравится мне этот "елы-палы". Похоже, кинул нас, как первоклашек.
      Капитан обернулся с переднего сиденья.
      - Ну-ка, объясни.
      - Да вот ни разу не спросил, что нам от Лины надо, что она натворила.
      - Это ещё ничего не значит. Может, ему до фени.
      - А дыра в заборе? Чтоб он да не знал? В сельпо бегают... Одни шишки да бугры в саду обретаются, побегут они в сельпо по сугробам - лаптем щи хлебать. У них все с собой привезено. В сельпо и слов таких не знают, как у них закусь называется. Если кто и побежит, так только сам Семенов. И доски он не приколотил, поторопился уехать.
      - Что ж ты его не придержал?
      - Дык, елы-палы, голова дубовая! Сейчас только доходить стало. Там-то все думал, куда она скрылась и все такое. И вот еще: в музеях все картины в рамах, а на выставках как?
      - Погоди! Точно, все картины к деревяшкам приколочены и никаких рам, Рогожкин повернулся к шоферу. - Слышь, Володя, "запорожца" догоним?
      - Ха, да мы его уже сто раз перегнали, уже в город въезжаем.
      - Нет, - подал голос Ямщиков, - я смотрел по сторонам. Не было зеленого "запорожца".
      - Час от часу не легче, - пробурчал Рогожкин. - Куда ж он делся?
      На этот вопрос никто ему дать ответа не мог...
      Дом культуры завода резино-технических изделий был угнетающе пуст. И то сказать - дневное время. На стене висело расписание работы кружков и секций - все вечером. Вахтерша отлепилась от вязания и на вопрос о начальстве принялась путано толковать, что Алла Демидовна ещё придет, а Маргарита Тереховна уже должна прийти. Наконец разыскали какого-то методиста, точнее, методистку. Она подтвердила, что выставка через неделю, но картины привезут за день до неё и развесят вечером, а афиши уже висят. Что и говорить, с её стороны это был лучший способ испорченное настроение милиционеров превратить в отвратительное. Уже выходя из здания, Ямщиков все-таки поинтересовался насчет рам к картинам. Методистка заверила, что как же, обязательно, хотя бы реечки по бокам... Но на улице оперативников ждал приятный сюрприз - к ДК с треском подкатил зеленый "Кузнечик", распахнулась дверца, и показался серый подшитый валенок, а затем и дурацкий желтый лампас.
      - Картина Репина "Не ждали"! - крякнул Семенов. - С проверкой приехали, не доверяете.
      - Не доверяем, - подтвердил Ямщиков. - Куда отвезли Эвелину Медведенко?
      - Да вы что, елы-палы!
      Художник начал было прикидываться обиженным и валять дурочку, но через пару минут понял, что дело весьма серьезное, и выложил все, как на духу.
      Лина прибежала на лыжах вся запыхавшаяся, сказала, что милиция устроила на неё облаву за антикварные дела, и попросила помочь. К милиции Семенов симпатии никогда не испытывал, антикварное дело считал полезным для искусства и истории, да и вообще любую торговлю считал делом нормальным и достойным. Посему спрятал Лину в гараже, а потом аккуратненько вывез под носом у Ямщикова, прикрыв половичком и живописными полотнами. Он предлагал ей отсидеться до вечера, а потом уже переправить в город. Но она в истерике была, в ногах валялась: исхитрись, увези немедленно. Ну, он и рискнул. Выехал удачно, не придержали в воротах, но на всякий случай съехал с дороги и переждал, пока милиция мимо проедет. А высадил пассажирку за квартал от дома Пупцова, он же у него в квартире бывал, когда картины продавал.
      Ерошин пересел к Семенову в "запорожец", поехали смотреть место, где тот высадил Лину. Тем временем по рации передали данные на Пупцова. Числится в скульпторах, сколотил лет пятнадцать назад артель. Лепили барельефы для оформления красных уголков и клубов, лили из гипса бюсты вождей и гениев, не брезговали и "африканскими" масками. В последнее время перешли на надгробные памятники. Через Пупцова шли заказы и материалы. У него оседала и львиная доля прибыли. Но артель, похоже, только прикрытие для более солидных дел. В последнее время Пупцов много времени проводил в Москве, Петербурге и Таллине. Часто выезжал за границу: Швеция, Дания, Финляндия, Австрия. Пять месяцев назад у него конфисковали на таможне шесть икон, впоследствии признанных малоценными. В настоящее время Пупцов лежит в больнице, уже второй месяц: автомобильная катастрофа. Слишком разогнал свой "мерседес" по российской дороге. Заведено уголовное дело по факту смерти пассажирки. Экспертиза установила, что у машины были неисправны тормоза и рулевое управление. Оперативники тут же вспомнили этот нашумевший случай. Подвыпившая компания набилась в машину, аж восемь человек; хозяин решил показать, на что способен его лимузин. Дело было поздно вечером, асфальт, хоть и расчищенный от снега, все-таки ледовые пятнышки имел. Да ещё какой-то "шараш-монтаж" траншею поперек выкопал, положил в нее, что надо, а потом зарыл и даже не заасфальтировал, только мерзлую землю горбом навалил. С этого трамплина и прыгнул "мерседес". Его потом на куски раздирали, чтобы достать то, во что превратились пассажиры.
      Квартира Пупцова не была опечатана, да оно и не полагалось: в больнице мужик, а не в тюрьме. Дверь, обитую декоративной рейкой, украшала затейливая ручка в виде литой львиной лапы. Ямщиков протянул руку в перчатке, плавно надавил. Дверь, как и следовало ожидать, не подалась.
      - Что делать будем? - спросил у Рогожкина.
      Тот несколько раз надавал на кнопку звонка, пожал плечами. Распорядился:
      - Ерошин остается здесь, а мы дальше пойдем.
      На улице ещё раз спросили Семенова, где тот высадил Лину. Художник, нервно теребя бороду, второй раз объяснил: свернул через железнодорожные пути, проехал мимо гаражей и у домов высадил. Она помахала рукой, потом смотрела, как он развернулся и уехал. Семенов видел её в зеркало заднего вида, пока не свернул за переезд. Стояла и смотрела.
      Ямщиков с Рогожиным переглянулись. Капитан начал размышлять вслух.
      - Значит, убедилась, что уехал, а потом пошла в дом. Не хотела, чтоб видел?
      - Глупо, - возразил Ямщиков. - Сама же просила подвезти к дому Пупцова. Логично предположить, что, имея ключ от "хибары", имеет ключи и от квартиры. Может, в другую сторону направилась? В лыжных ботинках...
      - И в приметном лыжном костюме. Переодеться надо, переобуться.
      - А если смотрела на что-то другое? - Ямщиков размял сигарету. Может, хвост отслеживала, а может... - Он прикурил, выдохнул дым. - Может, гаражи оглядывала. Пойдем, тоже оглядим? - Придержал за локоть художника. Гараж Пупцова там же?
      - Ну да, - неуверенно подтвердил тот. - Вроде там.
      Две секции кирпичных кооперативных гаражей с наезженной обледенелой дорогой между ними располагались вдоль железной дороги. На металлических дверях написаны номера автомашин. Вот только номера пупцовского "мерседеса" никто не знал, а связываться по радио с управлением не хотелось - много времени уйдет.
      - Слышь, Кузьмич, - Ямщиков подошел к капитану, - у всех по два, по три замка висит, а у некоторых один. Значит, машины в гараже нет, воров бояться нечего. А у этого вообще, похоже, только на внутренний закрыт, неохота на пустой амбарники вешать.
      Этот гараж сразу привлек внимание. У одной створки высилась изрядная снежная куча, за то у второй подчищено. Прикрыта она была неплотно, а замок в проушинах висел вовсе косо, почти боком лежал. Ямщиков подтянул перчатки, двумя пальчиками осторожно пошевелил замок.
      - Да ладно, - махнул рукой Рогожкин. - Думаешь, его голыми руками запирали на таком-то холоде? Боишься отпечатки смазать?
      Замок качнулся и... открылся. Он не был заперт, а только продет в петли и сведен с дужкой. Оперативники тут же отступили на шаг, переглянулись, поняв друг друга без слов. Ямщиков движением руки отстранил Семенова и стал разглядывать снег у ворот. То же самое делал и Рогожкин. Через две минуты они прекратили это занятие и тяжко вздохнули:
      - Ничего!
      Такая синхронность вздохов и слов могла бы показаться смешной, да оно, наверное, так забавно и выглядело со стороны. Но Семенов даже не улыбнулся. Он не моргая глядел из-под низко надвинутой папахи, и его уже начинала поколачивать нервная дрожь. Дурные предчувствия легко и сильно овладевают творческими натурами.
      Рогожкин осторожно отвел скрипучую створку.
      На полу гаража, скрючившись, на боку лежала Лина Медведенко. На побелевшем лице навсегда застыло удивление и боль. Открытые глаза мутно остекленели, изо рта набежала лужица подмерзшей крови. Кровавые пятна были и на белом китайском пуховом пальто - спереди и на спине. Обеими руками женщина прижимала к животу пустой вельветовый футляр для драгоценностей. Они склонились над трупом.
      - Нагара нет, - тихо сказал Ямщиков.
      - Насквозь, - так же негромко, словно бы не ответил, а размышлял свое Рогожкин.
      - Да, соответствуют. Колотые.
      - Стрижено, брито... Криминалисты скажут.
      Они разогнулись. Беззвучно рыдал художник Семенов. Слезы бисером замерзали в просторной бороде. Он сорвал папаху, уткнулся в неё мокрым лицом, глухо, сквозь слезы проговорил срывающимся голосом:
      - Да лучше бы я её вам сдал... Э-эх, елы-палы...
      И грузно осел в снег.
      Пока ожидали бригаду, Рогожкин осмотрел гараж и у стены среди колес и разных автомобильных железяк-запчастей нашел белую сумочку, очевидно, отброшенную туда во время борьбы жертвы с преступником. В сумочке нашлось несколько сторублевок, кое-что из косметики и конверт, а в нем загранпаспорт на имя Тюриной Татьяны Ивановны, но с фотографией Лины. Через погранконтроль пройти с таким документом абсолютно невозможно - слишком грубо переклеена фотография и подделаны печати. Еще в гараже стоял черный "Че-Зет", а в рюкзаке были кожаный костюм, сапоги и красный шлем.
      Криминалисту не потребовалось много времени, чтобы восстановить картину убийства. Преступник нанес удар сзади в область поясницы. Четырехгранный длинный клинок с пазами в каждой грани пронзил женщину насквозь. Убийца зажал ей рот рукой - к губам примерзли шерстинки с варежки. Женщина стала падать, он её придержал, поэтому Лина опустилась на колени, прижимая к ране в животе вельветовый футляр. Затем убийца несколько раз ударил её своим страшным оружием спереди в грудь. В притвор ворот попал снег, он не стал с ним возиться, а прижал створки, как мог, и продел в проушины замок...
      - Ну, что скажешь? Ты же знаток по части всего, что режет и стреляет.
      Они снова сидели в машине. Ямщиков курил, выпуская дым в щелку над приспущенным боковым стеклом, а Рогожкин цеплял его вопросами.
      - Мда... - Ямщиков швырнул окурок в снег, захлопнул дверцу. - Крепко мы прокололись, обделал нас Шеф. Я виноват - спугнул дамочку.
      - Не знаю, не знаю... Она бы и так в город сразу рванула, - дом-то не сгорел. А может, он и её планировал в расход. Загранпаспорт липовый только для наживки годится. Собирался бы с ней в загранку махнуть, так и документы бы выправил натуральные, а не эту туфту смастерил.
      - Да уж, поработать ему пришлось. Видно, не хотел, чтоб в УВИРе светилась.
      - Это ладно, ты про рапиру расскажи. Чем он её шпиговал? - С рапирой по улице не погуляешь, а вот что-нибудь покороче под пальтецо можно пристроить. Французский штык-шпагу, например, от винтовки Лебеля. Образца, дай бог памяти, девятьсот седьмого, не то восьмого года.
      Рогожкин усмехнулся.
      - А что же не багинет какой, времен Очакова и покоренья Крыма? Тоже антиквариат будь здоров.
      Ямщиков насмешку проигнорировал.
      - В гражданскую через Россию тьма антантовского оружия прошла. Винтовки-то даром никому не нужны - патроны не достать, а клинков много сохранилось. Такой тип только у французов - четырехгранный игольчатый. Кустарным способом подобную штуку замучаешься делать - ложбинки на гранях больно хитрые, круглые, с нависающими краями. Вот так. Но шампур этот дело пятое. Важнее другое. В гараже нет ни одного ключа: ни от квартиры Пупцова, ни от квартиры Лины, ни от её гаража, ни от этого...
      - Короче, - перебил Рогожкин, - хочешь сказать, Шеф все ключи с собой унес?
      - Да не в ключах дело! Хотя и в них тоже. Давай по порядку просчитаем все действия Лины, - Ямщиков начал загибать пальцы. - Прибежала на лыжах в Канатчикову дачу, так? Лыжи бросила в чужой парник, заскочила в скворечник, взяла ключи от квартиры и гаража...
      - Чего же не переоделась?
      - Торопилась. Семенов в себя придет, поподробнее расскажет. Он бы её сразу увез, да пока движок грел, нас целая команда собралась. Зато потом поехал, почти не разогревал машину. А вот моя версия всего дальнейшего. Первым делом она побежала в гараж и забрала драгоценности, но без футляра. Его оставила на месте в каком-нибудь укромном тайничке. Уже потом пошла на квартиру к Пупцову, там переоделась и позвонила Шефу. Тот велел ждать, может, прямо в гараже. Во всяком случае, именно там произошел решающий разговор, Лина отказалась отдать сокровища, и он её прикончил.
      - Чепуху ты насочинял! - пренебрежительно отмахнулся Рогожкин. - Ну посуди, зачем её убивать, если только она знает, где бриллианты? Скорей всего, она сама их ему и отдала. Тут он её и кончил.
      - Это, конечно, правильная мысль, но ведь он мог её убить и ещё по одной причине - угрозы с её стороны. Она кто? Слепой исполнитель, ничего не знала, а он Шеф, всему голова. Бриллианты - дополнительная гарантия. Уверен, что он хотел от неё избавиться, так же, как и от братьев Мослевых, но только попозже, чтобы не сразу нашли, аккуратненько. Но пришлось поторопиться. Видимо, тоже запаниковал, почуяв, что мы на хвосте. Так вот, когда Лина забирала драгоценности, она не смогла сразу закрыть дверь или не сочла нужным. Поэтому и не взяла ключ, когда пришлось возвращаться в гараж!
      - А с чего ты решил, что бриллианты лежали в гараже?
      - А с чего ей сюда приходить? Это тебе не курьерша-дурочка, знала, что под мостом подобрала. Как жареным запахло, так сразу сюда и кинулась, и ключи от гаража с собой на дачу тоже не зря увезла. Зачем бы ей у гаражей из теплого "запорожца" вылезать, если за ключами ещё целый квартал идти на квартиру к Пупцову?
      - Резонно, резонно...
      Они помолчали, занятые своими мыслями. Первым заговорил Ямщиков:
      - Позвонить могла бы из любого автомата. Могла просто сесть на мотоцикл и смыться... Может, так и хотела?
      - Видно, крепко повязана с Шефом, вынуждена была позвонить.
      - Нет! - Ямщиков приложил руку ко лбу, словно для того, чтобы мысли не разбежались. - Смотри, если ей через неделю на работу выйти, то никто бы и не догадался, что она в каких-то темных делах повязана. Шеф бы тем временем крутнулся с бриллиантами. Представь себе, что у него тоже загранпаспорт, тоже на другое имя, но сделан получше. Канал за бугор, судя по всему, у него налажен, не так уж и трудно горсть камушков вывезти. А подруга пусть ждет, пока он ей приглашение вышлет. А рискнет поехать, первый же пограничник на подделке поймает. А захочет ли она эту историю рассказывать, себе горя искать, ещё неизвестно. Так что был ей резон драгоценности зажилить...
      На этом их малоплодотворные размышления оказались прерваны. Подкатил черный "бугровоз" начальника угрозыска. Гераскин привез санкцию на обыск квартиры Пупцова и ключи, изъятые у того в больнице. Сам Пупцов, загипсованный и растянутый, присутствовать при обыске не мог. Нашли понятых среди соседей, открыли дверь. Эксперты сразу занялись "пальчиками" на дверных ручках и телефоне, а остальные осмотром. В прихожей на полу валялись трикотажная шапочка и лыжные ботинки. На подзеркальной тумбочке лежала связка из трех больших - типично гаражных - ключей. Дальше, уже в комнате, был так же торопливо брошен лыжный костюм.
      Они осторожно прошли внутрь: раскрытый чемодан, раскиданные вещи, рассыпанная денежная мелочь, документы. Рогожкин аккуратно двумя пальцами поднял паспорт, раскрыл.
      - Так, Эвелина Медведенко. Очень интересно, свой паспорт бросила.
      Вслед за паспортом он подобрал диплом, профсоюзный билет, права мотоциклиста и просто какие-то справки с печатями. Все на имя Эвелины Медведенко. Судя по всему, они ей были не нужны.
      Ямщиков тем временем слонялся по квартире и всюду совал свой нос, чем рассердил полковника Гераскина. Тот приказал покинуть помещение. Ямщиков пожал плечами, ухмыльнулся, загадочно подмигнул Рогожкину и отправился восвояси. По пути поднял трубку японского телефона, уже обработанного экспертом, потыкал в кнопочки, послушал, положил трубку. Потом заглянул в ванную, поскреб белесый налет в раковине, а в туалете обследовал мусорное ведро, придя от него в восторг. Он даже вознамерился прихватить его с собой, но ему не дали. Он с сожалением отдал тяжелое ведро, до половины наполненное осколками гипса и грязным полиэтиленом. Потом в прихожей сунулся в стеной шкаф, набитый всяким хламом, банками, кистями, коробками, мешками, пластиковыми формами и гипсовыми белыми масками. Гераскину пришлось рявкнуть, и оперуполномоченный выкатился на лестницу, потирая испачканные пальцы, и с самым довольным видом. Следом вышел Рогожкин, они заговорщицки переглянулись и двинулись на улицу к машине.
      Саня Ерошин, как всегда, делал самую собачью работу - разнюхивал. Но в этот раз ему сразу повезло, причем фантастически. В подвале дома оказалась диспетчерская и мастерская РЭУ, где постоянно забивали козла сантехники, механики по лифтам и электрики. Почти всех жителей дома они знали в лицо, поскольку те по любому поводу шли в подвал с червонцами и чекушками. А из узких подвальных амбразур отлично просматривались подходы к высокому крыльцу.
      Саня поднимался из подвала, а Рогожкин с Ямщиковым, наоборот, спускались по лестнице к дверям подъезда. Тут они все и встретились. Ерошин сразу выложил: дамочка в лыжном костюме прибежала одна. А минут через пятнадцать подкатил какой-то тип на задрипанном ижевском "москвиче". Слесаря потому обратили внимание, что "москвич" этот - Пупцова. То есть был его, потом Пупцов купил "мерседес", на котором почти сразу и разбился, а "москвич" продал. Вот это обстоятельство возбудило мужиков, они уж очень хотели увидать, кто на пупцовской лайбе гоняет. Но разглядели только, что мужик с бородой, когда он высунулся и дамочку поманил, вышедшую из подъезда. Она к нему села, правда, не сразу, и они тут же уехали. Минут через десять он снова подъехал, но уже один. Быстро пробежал в подъезд, вскоре вернулся и укатил. Одет мужик был легко - в джинсовую куртку на меху, в джинсы, на голове формовка из приличного меха, а вот лицо по глаза серым шарфом замотано.
      - Что скажешь, Петрович? - Рогожкин испытующе посмотрел на Ямщикова. И борода, и "москвич", как в деревне...
      - Что скажу, что скажу... - оперуполномоченный сдвинул шапку на лоб. Козырный туз ещё в колоде. Не собирался Шеф так быстро драпать, лишние подозрения навлекать. Так что, думаю, пару дней ещё побудет в городе. Надо вещички собрать, благовидный предлог для отъезда придумать.
      - А с чего ты решил, что он отъезжать собрался?
      - Да вот решил. Интереснее, почему слесаря решили, что машина пупцовская? Ерошин так и подскочил:
      - Я что, не сказал? "Москвичонок"-то черный!
      У оперативников глаза на лоб полезли: где ж это видано, чтобы старый пролетарский "ижак" в буржуйский черный цвет красили... Вот с такими новостями направились они к Гераскину.
      Нового владельца черного "Ижака" по картотеке ГАИ определили сразу. Им оказался некто Игнатов. Видимо, это была та машина, на которой ездил в Чупахино арендатор "фазенды", хотя в показаниях свидетелей фигурировал разный цвет: темно-синий, коричневый, темно-серый.
      Дома у Игнатова оказалась жена. Она недавно вышла на пенсию, и на работу ей теперь ходить было незачем. Об этом она с радостью сообщила Рогожкину и Ямщикову. Сам хозяин, кандидат наук, металлург, в данный момент находился в солнечной Нигерии, где должен пребывать ещё семь месяцев до окончания контракта. Четыре месяца назад он приезжал в отпуск и купил у Пупцова автомашину за восемьсот долларов наличными и старую шпагу в придачу. А что, "москвич" только с виду такой непрезентабельный, а так очень даже ничего: капитально отремотированный, резина импортная, движок новый поставлен, цвет солидный. На шоссе сто шестьдесят только так дает. А на дачу не обязательно ездить на экспортной "Волге" или иномарке, лучше валюту во что другое вложить.
      Ямщиков обратил внимание на клинки, развешанные по стенам. Оказалось, что Игнатов собирает старинное оружие из профессионального интереса, даже из Африки какие-то ассагаи привез. Изучает структуру стали, методы ковки и содержание углерода. Но оперуполномоченный сразу заметил, что гвоздиков, на которых покоились сабли и кинжалы, из стен торчит несколько больше, чем надо. Некоторые пустовали, на обоях выделялись темные полоски. Хозяйка не долго запиралась и созналась, что с месяц назад квартиру обокрали. Воры унесли несколько старинных офицерских шпаг, самурайский меч и восточный кинжал, которым муж очень дорожил и хранил в нижнем ящике письминного стола. Лезвие кинжала с обеих сторон украшала золотая насечка - арабские надписи. Он был без рукоятки, и Игнатов отдавал его в работу какому-то мастеру, который сделал великолепный черенок из кости с серебром и позолотой. О краже она побоялась сообщить в милицию, вдруг ещё обвинят в незаконном хранении оружия. И мужу боится написать...
      Когда Ямщиков стал расспрашивать, а не было ли в коллекции армейского штыка в виде шпаги, она сразу поняла, о чем речь, и подтвердила, что, действительно, такой был. Игнатов не считал его достойным экспонатом и держал в машине - грабителей пугнуть, если нападут. А машину на время отъезда он сдал в аренду, она не знает кому, тем более, что своего гаража у них нет.
      Таким образом, местный райотдел внутренних дел стал богаче ещё одним нераскрытым делом о квартирной краже. Хотя, конечно, подтвердилось наличие французского штыка, сданного в аренду вместе с машиной.
      - Ну что, покупаю темные очки и майку? - деловым тоном задал вопрос Ямщиков.
      - Зачем это? - удивился Рогожкин.
      - Не в шубе же мне в командировку ехать?
      - А куда это ты собрался?
      - Как куда? В Нигерию. Там ведь жарко!
      - Ага, - капитан с интересом посмотрел на подчиненного. - И в лесах очень много диких обезъян.
      - Чертова пропасть!
      - Рылом не вышел. И званием.
      - Ну да, - согласился Ямщиков, потирая подбородок, - не вышел. Ниже капитана нельзя посылать. К обезъянам...
      - Ладно, ладно. Ты только наверху не ляпни насчет Нигерии, а то горсовет десять тысяч инвалютой на снаряжение выделил, ещё додумаются на эти бабки делегацию отправить с остановкой в Париже. Лучше к нотариусу съездим, выясним, на кого доверенность оформлена.
      - Годится. Только я ещё раз к мадам Игнатовой забегу, один вопросец довыясню.
      И Ямщиков вернулся в кваритру законного владельца "москвича", но буквально через пару минут вернулся. Рогожкина раздирало любопытство, но он напустил на себя безразличный вид и ни о чем не спросил. За три часа они объехали все нотариальные конторы, нашли договор продажи автомобиля гражданином Пупцовым гражданину Игнатову, а следов доверенности на право управления этим автомобилем не отыскали. Оно и понятно, ведь сейчас доверенность на управление можно на любой бумажке от руки написать, главное, чтобы подпись была. Очень удобно для рэкетиров и жуликов.
      Только после этого Ямщиков сказал, зачем возвращался в квартиру. Он выяснил, каким образом производится арендная плата. Оказывается, неизвестный арендатор каждый месяц перечисляет хозяйке на сберкнижку рублевый эквивалент ста долларов. Номер сберкассы и счета он, разумеется, записал.
      - Ну что ж ты, чудила, - расстроился Рогожкин, - сразу-то не сказал!
      - А ты спрашивал? И потом, если он сумел без доверенности обойтись, неужели тут наследит? Впрочем, косвенная улика...
      Пока добирались в сберкассу, оформляли изъятие, наступил вечер. Оказалось, некто Прохоров Иван Сергеевич открыл счет в этой же сберкассе специально, чтобы делать безналичное перечисление на сберкнижку Игнатовой, потому что у него на счету постоянно болталось всего двадцать рублей. Подпись свою ставил каллиграфически сберкассовским пером-макалкой, что, однако, почерк не портило. По адресу, который он указал как свой, естественно, проживал совсем другой человек.
      - Куда теперь? Я так думаю, что денежку переводил не сам Шеф, а какой-нибудь чайник, который его и в глаза не видел. - Рогожкин обернулся, ожидая, когда Ямщиков выйдет следом в общий зал.
      Народа в сберкассе, несмотря на близкое закрытие, топталось много. Одни, поддавшись слухам, в панике норовили сдать наличные, чтобы не пропали при реформе, другие, наоборот, снимали деньги, ожидая замораживания счетов. Милиционерская зарплата такие панические настроения не стимулировала, Ямщиков равнодушно протолкался сквозь очередь к столу, взял ручку с грязным кривым пером, макнул в непроливашку, подал Рогожкину:
      - Распишись не торопясь.
      Рогожкин с интересом осмотрел стальное перо, покрытое чернильной грязью. Хмыкнул:
      - Надо же, какой антиквариат. Наверное, у них тут запасы ещё с довоенных времен остались.
      - Нет, не поэтому, - возразил Ямщиков. - Школа рядом, ученички шариковые ручки на переменках крадут, а эта никому не нужна.
      Перо цеплялось, рвало бумагу, с него сбегали капли. Капитан аккуратно положил ручку и, довольно улыбаясь, стал обтирать бумажкой фиолетовые пальцы.
      - Петрович, ты прав! Это наверняка сам Шеф буквы рисовал. Художник, профессионал! Вот что значит привычка.
      - Привычка - великое дело. Вот заметь, как ты вечером домой приходишь. Кнопочку нажмешь - и за косяк.
      - Язва ты и паразит! - Рогожкин чуть не обиделся за такой клеветнический выпад. - Сам в столовой в перчатках ешь, чтобы поварские отпечатки не испортить.
      - Верно. А ещё судмедэксперты перчатки не снимают, время экономят, поел - и снова в труп полез.
      В машине их ждало приятное сообщение: нашелся черный "москвич" - во дворе дома по улице Линьковской. Сейчас с ним эксперты работают.
      - Поехали на Линьковскую! - скомандовал Рогожкин шоферу.
      - А где это? - удивился тот.
      Оперативники, к своему стыду, тоже не знали. Пришлось связываться с диспетчерской. Оказывается - бывшая Жданова, совсем близко. Тем не менее Рогожкин всю дорогу ругался:
      - Депутаты-акробаты! В городе всю зиму батареи чуть теплые, а они вывески меняют! Площади Коммунистических субботников прежнее название вернули - Хлебная! А какая ситуация в городе с хлебом? Свой Совет переименовали в Думу, как будто думать начали!
      "Москвич" эксперты к их приезду уже обработали: руль в замшевом чехле, на рычаге меховой набалдашник, все остальное тщательно протерто. Отпечатков - ноль, только свой экспертный порошок зря потратили. Любопытный факт: отсутствует аккумулятор. Ямщиков полез под капот, убедился, обрадовался. Рогожкин это сразу заметил.
      - Ты что, Петрович, засиял как красно солнышко среди полярной ночи? Туз-то козырный ещё в колоде, поди?
      - Нет колоды, карты сданы! Смухлевал Шеф, самого тяжелого туза вытащил, килов на сорок. А козыри-то ещё не объявлены!
      - И кто же их объявит?
      - Чье последнее слово, тот и объявит. Причем скоро. Завтра.
      Их прервал эксперт. В двух шагах от машины он обнаружил в снегу следы вылитой жидкости, как оказалось - электролита. Тут же и пробка нашлась.
      - Понял! - торжествовал Ямщиков. - Аккумулятор вытащил и электролит слил. О чем это говорит? Хоть на килограмм, а тащить легче. Тем более, что в машину ставить этот аккумулятор больше не будут, даже пробки выброшены.
      Тут как раз подоспели сведения, собранные у жильцов. "Москвич" подъехал после шести, уже в темноте, и встал в самом темном углу. Шофера никто не видел, но слышали - капот захлопнул. Впрочем, саму машину чисто случайно нашел инспектор ГАИ, живущий в этом доме. Заехал на минутку и осветил номер. Тоже профессиональная привычка - всякий номер фиксировать: нет ли в розыскном реестре.
      Рогожкин пытал Ямщикова, почему тот решил, что колода сдана, какие у кого карты на руках, и на кой черт Шефу аккумулятор без машины и электролита? Оперуполномоченный как всегда ерничал:
      - Ну вот, смотри: борода. Козырь? Козырь! Для нас, по крайней мере, во всяком случае, - крупная карта, король. А он эту масть - раз, и сбросил. А первый ход, заметь, его. Он с бороды не зайдет, это точно, и куда мы с бородатыми фотороботами?
      Картежно-розыскные разработки прервал следователь прокуратуры Юра Елецких - мрачный, усталый и с насморком. В последние месяцы весь отдел по расследованию убийств так выглядел, было с чего... Юра подергал капот, тот открылся. Юра заглянул внутрь, посветил фонариком, пощупал провода, захлопнул. Высморкавшись на снег, в придачу ещё и сплюнул.
      - Вот таким путем, - аккумулятор вообще посторонний ворюга уволок. Видали: свободно капот раскрывается?
      Рогожкин толкнул Ямщикова плечом, но тот хранил непроницаемое выражение лица. Потом начал толковать, что неплохо бы прямо завтра с утра вызвать на допрос Игнатову. Все-таки она получала деньги от неведомого арендатора. Елецких очень быстро согласился выписать повестку на девять утра, и Ямщиков тут же помчался к Игнатовой, чтобы немедленно вручить. На этом рабочий день можно было считать законченным. Отчеты написать - и домой.
      Покончили с бумажными делами в десятом часу. Ерошин, как самый младший, в том числе по званию, отправился мыть чайные чашки. Ямщиков покосился на дверь и дернул за полу капитана, уже надевшего пальто.
      - Слушай, а Шефа взять ты не хочешь?
      Рогожкин не спеша застегнул пуговицы, надел шапку.
      - А козырный туз у тебя есть?
      - Конечно! - Ямщиков вытащил из-под стола руку с пистолетом. - Смотри, какой красавец. Бьет любую карту с пятнадцати шагов!
      - А ну-ка расскажи.
      - Пошли к Гераскину. Он наверняка ещё здесь торчит.
      Полковник молча постукивал мундштуком беломорины по спичечному коробку. Переваривал сказанное Ямщиковым. Подул в папиросу, примял, сунул в зубы. Этот долгий ритуал перед каждым серьезным разговором всегда раздражал Рогожкина. Не утерпев, он щелкнул зажигалкой и сунул огонек к папиросе. Гераскину пришлось закурить и начать говорить по теме.
      - Логика во всем этом, конечно, есть, но, кроме логики, должны быть вещественные доказательства, улики. Аккумулятор вот тоже... Может, его действительно какой-нибудь левый Вася унесли.
      - Воры стекла снимают, колеса. Аккумуляторы выдирают, только когда угнанную машину раздевают дочиста, - возразил Ямщиков.
      - Ну, а с чего ты взял, что Игнатова сама сдала машину в аренду, а вовсе не муж?
      - Деньги ей стали переводить через два месяца после отъезда мужа, проверено в сберкассе. Машину она застраховала по рыночной цене в это же время. А когда я принес ей повестку и посоветовал к утру вспомнить, кому муж дал в пользование машину, да ещё высказал удивление, что он не поручил ей это дело контролировать... Самообладания ей не хватает. Поди, всю ночь спать не будет. И наверняка уже позвонила Шефу, что утром к следователю вызвали. Он должен ей рот заткнуть, иначе завтра она его назовет, тогда капец.
      - А если не позвонит?
      - Значит, он будет дома сидеть, ничего не подозревая, нас дожидаться.
      - А если уже сбежал?
      - Косвенно признал совершенные преступления. Розыск и так далее...
      - Допустим, я не разрешаю операцию, не убедил ты меня.
      - В нерабочее время делаю что хочу.
      - Все ясно с тобой. Значит, так, рации и прочее можете брать. Машина без водителя, бензин сами ищите. Отгула не дам. Торговаться будем?
      - Обязательно! - подпрыгнул Рогожкин. - Два литра горючего из вашей "Волги", суббота и воскресенье - выходные.
      - Литр!
      - Пишите записочку шоферу.
      Гераскин на маленьком листочке мелкими неразборчивыми буквами нарисовал золотым пером: "Онисимову. Выдать капитану Рогожкину литр Бензина из Волги. Г."
      Оперативники вернулись в свой кабинет, и пока Ямщиков объяснял Ерошину, в чем суть дела, Рогожкин достал из сейфа такую же, как у полковника, премиальную ручку, заправленную такими же казенными чернилами, и так же малоразборчиво вписал "пять" перед "литр", поставив точку после.
      "Ночь, улица, фонарь, аптека". Саня Ерошин сидит на подоконнике в подъезде, как какой-нибудь пацан. "В соседнем доме окна жолты. По вечерам по вечерам". Лучшее средство, чтобы не рассредоточить внимание и не отвлекаться - это вспоминать стихи. Хорошо, он школу не слишком давно кончил, помнит кое-что. "...окна жолты. По вечерам - по вечерам..." Окна в доме напротив постепенно гаснут. Но те, за которыми Саня наблюдает, горят. "Скрипят задумчивые болты..." Болты или болты? Болты скрипучие - хе, а ещё гений, в школе наизусть учить заставляли. Ворота скрипят чем? Ерошин стал вспоминать: шарниры, навесы, петли... Время от времени он глядел на зашторенные окна нужной ему квартиры. Это очень удобно, что в девятиэтажках есть ещё одна площадка на дополнительном этаже для обслуживания лифта. И есть ещё одно окно на лестнице, выше всех, никто не мешает. "...а на стене Недвижный кто-то, черный кто-то Людей считает в тишине." Это он, Ерошин, считает, только на окне. С окна, то есть. Или из окна?
      Во двор въехала легковушка. Из неё вышли два человека, стали громко прощаться с теми, кто остался в салоне. Саня поднял бинокль: супруги Вандлер приехали после спектакля. Вот жизнь актерская, как у опера, заполночь с работы. Он опустил бинокль и вздрогнул - окна, за которыми он наблюдал, погасли. Вандлеры ещё не успели войти в подъезд, как им навстречу вышел человек в шубе до пят. Ерошин влез на подоконник, распахнул форточку, чтобы лучше видеть. Сквозь мощные линзы он отчетливо разглядел лица актеров, освещенные лампочкой из-под козырька подъезда. Но тот, с кем они разговаривали, стоял спиной, опустив на снег рыбацкий ящик. Ясно был виден только большой рюкзак, из которого торчал коловорот и длинный чехол, очевидно, стойки для палатки. Ерошин был убежден, что это тот самый, кого сегодня надо взять - Шеф. Разговор закончился, за Вандлерами захлопнулась дверь, рыбак взялся за ящик, и Ерошин увидел его лицо. Он закрыл форточку, слез с подоконника, убрал бинокль, достал рацию и стал спускаться по темной лестнице, чувствуя под рукой перила.
      * * *
      Человек осторожно вошел в подъезд, придержав двери, чтобы не хлопнули. Аккуратно поставил под лестницу рыбацкий ящик и рюкзак. Щелкнул выключатель - погас свет. В тяжелой шубе и больших валенках он поднимался медленно, но бесшумно. Остановился у дверей квартиры, тихо звякнул ключ. Дверь чуть скрипнула, остановленная цепочкой.
      - Не двигаться!
      Луч фонаря ударил в перекошенное страхом лицо, заставил зажмуриться. Брякнулся на бетонный пол длинный штык в округлых ножнах.
      - Не ждали, Игорь Сергеевич?
      Ямщиков завернул Копырину руку, щелкнул браслетом наручников. Вспыхнул свет. Ерошин поднимался снизу по лестнице, держа в одной руке ящик, а в другой рюкзак. Открылась дверь напротив. Сонный всклокоченный мужчина, босой, в спортивном трико, высунулся на площадку.
      - В чем дело, товарищи?
      - Милиция, - махнул удостоверением Рогожкин. - Хорошо, что пришли, будете понятыми.
      Из-под мышки мужчины выпростались бигуди.
      - Гера, ну что там?
      - Успокойся, лапочка, милиция не к нам.
      Наконец и Игнатова глянула одним глазом над цепочкой, вскрикнула:
      - Боже мой, Игорь!
      - Впускай гостей, хозяйка! - Ямщиков помахал рукой.
      Хозяйка замялась, заюлила глазами.
      - Ой, у меня там беспорядок, все раскидано...
      - Открывайте! - оборвал её Рогожкин. - Не в игрушки играем. Обернулся. - Ерошин, вызывай группу. И следователя Елецких пусть из койки выковыривают, ему это дело крутить.
      Игнатова покорно открыла дверь, встала, кутаясь в наброшенный халат. Из спальни, робко покашливая, вышел сухощавый лысый мужичок с бородкой клинышком. Заправил рубашку в брюки, сделал что-то вроде книксена.
      - Здрасте... - выдохнул коньяком.
      Игнатова очнулась, забормотала:
      - Это Володя. Мне страшно одной, вот, позвала. Володя, познакомься, это Игорек. Игорек, это Володя. Вот. Тоже художник...
      Ерошин прыснул. Ямщиков, отвернувшись, зашелся в беззвучном хохоте.
      - Идиотка! - закричал Копырин. - Дура старая! Швабра! Из-за тебя все! Связался с...! Да я из тюрьмы твоему козлу прямо в Африку напишу, как ты тут, с разными плешивыми в койке кувыркаешься, пионерка-пенсионерка! Кляча!
      Игнатова мгновенно рассверипела, с визгом вцепилась ногтями в лицо Копырина.
      - Паразит! Чего ж ты ко мне бегал, к старой!
      Их еле разняли. По щекам Игоря Сергеевича бежала кровь, он морщился, стиснув зубы. Только сейчас Ямщиков заметил, что у того сбриты столь приметные рыжие бакендарды. Тихий Володя, втянув голову в плечи, снял со спинки стула пиджак и направился в прихожую.
      - Я уж пойду, чай, не одна теперь.
      Его остановили и отправили в спальню. Хозяйку отсадили подальше. Соседей-понятых подвели поближе. В кармане рыбацкой шубы лежал старый "вальтер". Паспортов оказалось целых три, в том числе заграничный, все на разные имена. В специальном жилете множество узких длинных карманов заполняли пачки денег. Тем временем Ерошин развязал чехол с палаточными стойками. Среди стоек, завернутые в парусину, торчали шпаги, сабли, самурайский меч. Игнатова снова кинулась на Копырина, визжа:
      - Ворюга! Ты же и обворовал, подонок! Доллары! Все доллары украл, все унес...
      Ерошин усадил её, плачущую, в кресло. Ямщиков аккуратно распечатывал карманчики на животе Копырина, диктовал протокол и одновременно разговаривал:
      - Пачка купюр в тысячу рублей в банковской упаковке, пачка купюр в пятьсот рублей в полиэтиленовом мешке. Ишь ты, я таких бумаг ещё и не видел ни разу. Дензнаки США номиналом в сто долларов в количестве - оставить место - общая сумма - тоже оставить место. Чуть позже сосчитаем. А вы, Игорь Сергеевич, знаете сумму?
      - Знаю, - Копырин свысока посмотрел на оперативника, - сто пятьдесят две тысячи. Так что уработаетесь считать.
      Он уже понял, что вляпался капитально. Теперь следовало вести себя по-умному, зря не конфликтовать и попытаться понять, что милиции известно. А может, думал, ничего особенного им и не известно.
      - А вот и камушки зелененькие! - Ямщиков с удовольствием выложил полиэтиленовый пакетик с огранеными изумрудами. - Понятые, не отвлекайтесь, сейчас пересчитывать будем. А если у эксперта есть аптечные весы с собой, так и завесим.
      - Послушайте, - Копырин заговорил совершенно спокойно, он уже полностью владел собой, - закон не запрещает иметь в собственности деньги и валюту.
      - Правильно говорите, Игорь Сергеевич. Закон запрещает женщин шпагами ширять, а деньги иметь можно, если не ворованные.
      - Да я и не собирался эту Игнатьиху колоть. Так только, погонять. Из ревности.
      - Отличная версия для защиты. Девушка изменила! А сабли тоже из ревности украли?
      - Сабли я купил. Тысячу долларов, между прочим, отдал.
      - Что?! - подскочила Игнатова. - Ты же их в залог за машину дал!
      - Видали? - Копырин обиженно мотнул головой. - Этой рухляди красная цена - полсотни. За тысячу я бы "тойоту" мог взять семилетнюю.
      - С этим - потом, - пресек начинающуюся перепалку Рогожкин. - Вы, Копырин, сегодня днем, то есть уже вчера, - капитан глянул на часы, - вот этим штыком убили Эвелину Медведенко. Предлагаю дать показания.
      Игнатова ахнула. Лицо Копырина побледнело, он качнулся, словно теряя сознание. Потом по щекам у него пошли розовые пятна.
      - А-а... - голос у него сел, он сглотнул комок, - это неправда. Этого не может быть.
      - Может, - жестко сказал Ямщиков. - Свидетели есть. Мы и про дом в Чупахино знаем. И братцев-тунеядцев взяли, Шеф!
      Копырин заплакал. Он стоял в распахнутой шубе, с руками в наручниках за спиной, в расстегнутом пиджаке и жилетке, набитой деньгами, и плакал в голос, зажмурившись, как ребенок. Слезы прыгали по щекам. Неожиданно замолчал, резко тряхнул головой, заскрипел зубами. Заходили желваки. Раскрыл глаза, полные ненависти.
      - Что, сломали? А вот хрен вам! Думали, раскололи? А вы докажите! Это она все подстроила, Линка. Убить меня хотела, это её пистолет. Я защищался. Понятно?
      - Понятно, - Ямщиков не скрывал сарказма. - Заманила мальчонку в темный гараж, повернулась спиной и стала целиться. Да вы её швырнули внутрь так, что сумка в угол улетела. Скорей всего, это вы под пистолетом её в машину усадили. А штыком пугали, на психику действовали. Только драгоценности оказались в квартире Пупцова. Вы не рискнули вести её туда, побоялись, что улизнет. Может, она и не сказала, в какое место спрятала бриллианты, но вы могли и сами догадаться по её грязным рукам. Торопилась, не смыла как следует гипс. Вы её убили, взяли ключи от кваритры, там в стенном шкафу нашли форму со свежей заливкой, разбили её в ванне, осколки сложили в мусорное ведро, ванну сполоснули. Вы аккуратный человек, Игорь Сергеевич. Драгоценности лежали в полиэтиленовом мешке. Рваный мешок вы бросили там же, вместе с отличными оттисками всех этих ювелирных шедевров. Полиэтилен отлично тянется, когда на него давят. Такие дела. Ну, а с аккумулятором вы нас до колик насмешили. Не ждал, что хохму с гамма-лучами так близко к сердцу примете. Давай-ка, Ерошин, сюда эту болванку.
      Саня положил на стол блестящий свинцовый кирпич. Даже крякнул, какой тот был тяжелый. А Ямщиков, с усмешкой глянув на обалдевшего Копырина, продолжил:
      - Весь вечер, поди, свинец плавили, ядовитыми газами дышали. Свеженькое литье, новенькое. Эксперты ведь сразу скажут - аккумуляторный свинец, с цинком. Честно скажу, люблю розыгрыши, но этот! Бриллиантики-то внутри? Чтобы излучение не засекли? Ну сознайтесь, так? А то придется, как у Ильфа с Петровым: "Пилите, Шура, они золотые".
      - Что ты куражишься, гад! - вскинулся Копырин. - Взял на понт, так хоть не измывайся!
      - Значит, там, - удовлетворенно констатировал Ямщиков. - А вы не куражились, Когда Поляницкую в своей квартире водичкой отпаивали. Знали, что девочки скоро живьем сгорят, а сочувствовали, успокаивали. Я поражаюсь вашей человеческой выдержке. Впрочем, вы же актер, в театре-студии занимались в юности. Там же и грим, надо полагать, освоили. С бородой - это здорово. Особенно, когда бакенбарды были. Приклеил клочок на подбородок - и готово, бородач. Только вот портрет свой с бородой со стенки убрать поленились. А на портрете дата прошлогодняя. А ещё бакенбарды с шарфом хорошо ностить: прикрыл подбородок, а все думают, там тоже борода.
      - Кончай заливать, - не вытерпел Копырин. - Наверняка Линка-зараза продала, сами бы вы сто лет концов не нашли. Правильно я её, гадину, пришил.
      - Сам же ты и навел. Простите, вы навели. В Шерлоки Холмсы поиграть решили, кстати, и покуражиться заодно над ментами дубовыми. Точно? А брошюрку такую из "Библиотечки радиолюбителя" я потом у наших радистов попросил. Интересная там статейка нашлась - "Металлоискатель на кварцевом резонаторе". Тогда я понял, чем и с какой целью возили по стенам за мебелью в квартире Поляницкой. И кто этот слесарь-виртуоз, уральский Левша, мастер по ключам. Интересное дело, но все коллекционеры антиквариата, обворованные за прошедший год, хотя бы раз за это время ходили в сауну в одной компании с вами. Некоторых вы буквально силой туда затащили. А баня - идеальное место, чтобы слепки с ключей снять, пока хозяин веничком тешится. А еще, Игорь Сергеевич, вы запаяли Поляницкой булавку к броши. И, само собой, увидели клеймо мастера. Уж вы-то, реставратор, ювелир, работник музея, сразу поняли, каким сокровищем владеет соседка, а прикинулись незнайкой. Вы сняли слепок с ключа, когда помогали девочкам открыть замок, обшарили до сантиметра всю квартиру, но нашли только фотографию хозяйки, где она снята в бриллиантах. Тогда устроили похищение. Вы подключились к чужому телефону, прослушивая и записывая на магнитофон все разговоры. Вы постарались узнать все об этой семье. План был рискованный, малейший сбой испортил бы все дело, но вам приходилось спешить, приближался срок выезда за границу, в скандинавский круиз. У вас в квартире практически не осталось ценных вещей, все проданы, и сама квартира, оказывается, продана с аукциона за кругленькую сумму в два миллиона. След этих денег, быстро перебежавших на другой счет, теряется в Москве. Но это пока, отыщутся. Квартиру вы обязаны были оставить через две недели. В общем, обстоятельства подгоняли, а бриллианты не давались. Вы смонтировали на магнитофоне просьбу Поляницкой к Георгию Левенко свозить девочек за щенком. Дальше пошло как по маслу: девочек похитили, на Жору Худорожкина навели, очень удачно, он как раз с Ленчиком Поляницким где-то загулял... Прокол вышел с Мослевым, поскольку мы действительно искали мотоцикл Худорожкина. С номером перестарался, Шеф. Проще надо быть. И с бронзовыми слитками перемудрил. Ну, кто из простых смертных знает, как выглядит казенное золото? Только профессионал. Значит, след на ювелирку, а вы там работали... К сожалению, нам не удалось вовремя перехватить Лину. Думаю, она вам не доверяла. Но уж очень хотела за границу. А вы ей паспорт заграничный сделали, наобещали всего...
      Копырин молчал, тупо уставясь на груду рублей, долларов, евро, английских фунтов, николаевских золотых империалов и червонцев. Из рюкзака и рыбацкого ящика извлекались малахитовые шкатулки, набитые ограненными камнями, перстнями, браслетами, сережками... Юра Елецких только руками разводил, весь сон с него слетел при виде таких сокровищ. Он безуспешно пытался разговорить Копырина.
      - Послушайте, вам бы и половины этого хватило на всю оставшуюся жизнь. Могли бы заниматься любимым делом, не заботясь о куске хлеба с маслом, даже с икрой.
      Реставратор-ювелир поднял на него глаза, посмотрел угрюмо.
      - Я им и занимался. А денег никогда не бывает много. Тебе этого не понять, нищему.
      Ямщикову такие разговоры были не интересны. Он и так знал, что денег даже миллиардерам не хватает, а воры любят свою работу и чувствуют к ней истинное призвание. А его собственным призванием было их ловить, он это дело тоже любил. Поэтому оперуполномоченный отправился на кухню поговорить с Игнатовой. Даже не поговорить, а просто спросить, зная ответ наперед.
      - Генриетта Владимировна, вы сразу позвонили Копырину, когда я повестку принес?
      - Да, я сказала, что вызывают из-за машины, что придется рассказать про него. Он сказал: "Я сейчас приду", - но у меня тут Володя был, я сказала: "Не надо. Я не одна. С милицией сам разбирайся. А если разбил, так не я буду на тебя в суд подавать, а страховая фирма". Он трубку бросил. Он, главное, машиной почти не пользовался, она ему совсем ни к чему была. Тщеславный, может, поэтому?
      - Тщеславный не прятал бы своих сокровищ. Тщеславные на "мерседесах" кувыркаются. А где он машину держал?
      - В музейном комплексе. Там, где художественный металл, железо всякое, кузница. Там каретный сарай пустой на усадьбе, так в нем. Договорился с начальством, там охраняют. И реставраторская тут же.
      - Ясненько. Телефон там есть?
      - Есть. Кроме него, никто им не пользуется. Он там один работает.
      - Так я и думал, - Ямщиков повернулся к дверям. - Так и думал.
      - Вы это о чем? - поспешила следом Игнатова. - О чем?
      - Это не о вас. Лина ему звонила. Знаете Лину? Она ему позвонила, это очевидно. Жаль, что Лину не знали. Жаль... Там японский телефон в квартире, трель наигрывает веселенькую, тоже японскую. Так что сразу понятно, откуда звонят. Она могла сказать, "Шеф, мы пропали! Дом цел, пожара не было. Ты как знаешь, а я пошла сдаваться". Или: "В гробу я всех видала. Прощай. Бог даст, свидимся". Ясно?
      - Не-ет... А какой дом-то?
      - Неважно. Деревенский. Важно, что он выкатил из каретного сарая тачку и через пять минут был на месте. Штык вы опознали. Все.
      - Не все, - появился Рогожкин. - Кинжал ещё не опознавали.
      - Дамасский кинжал? Где он? - оживилась хозяйка.
      - Стоп! Не сейчас. Вас вызовут, и среди нескольких кинжалов будете узнавать свой, чтоб все было по закону. Пошли, Петрович, хватит на сегодня.
      Но Ямщиков задержался ещё на минутку, попросил у Игнатовой взаймы трехлитровую банку с крышкой. Рогожкин сел за руль, отвез Ерошина в общежитие, а Ямщикова домой. Сам он жил рядом с управлением, ему и машину отгонять. Когда уже попрощались, Ямщиков вылез из салона, но заглянул внутрь и показал рукой на заднее сиденье.
      - Ты, когда машину сдашь, то не бросай её, как попало. Мы ж гераскинский бензин не весь сожгли, литра два останется. Так я тут тебе баночку оставил с крышечкой...
      - Ну, ты кержак! - захохотал Рогожкин.
      - Это точно! - широко улыбнулся Ямщиков. - Мы такие!