Ну, правильно, какая же пьянка без драки… Хорошо, что я успел вовремя свалиться с табуретки…

Одноухий, который в результате короткой потасовки стал одноглазым и одноруким, вскочил на стол и пронзительно засвистел.

— Товарищ Штирлиц! Герр Степан Федорович! Вы где? Я вас не вижу!

— Я вас тоже не вижу! Вокруг какие-то птички…

— Какие еще птички?

— Кажется, синички…

— Да где вы тут птичек нашли?..

В следующий момент мне тоже залепили по голове, я и понял, о чем пытался сказать штандартенфюрер. В моем варианте, правда, появились не синицы, а неприлично орущие пеликаны. Лично я бы предпочел более благопристойных пернатых, но кто меня спрашивал? Дважды я пытался подняться на ноги, дважды меня сбивали на пол штативом и. табуреткой. Пеликаны сменились воронами, а вороны — цаплями.

Потом грянул оглушительный пистолетный выстрел, я рухнул, урок занимательной орнитологии закончился.

— Идиоты! Кретины! Дебилы! Имбецилы! Анацефалы! Гидроце… Тьфу! Сволочи! Встать, безмозглая падаль! В шеренгу по двое построиться! Недоноски! Что за невезение, в самом деле…

При слове «невезение» я судорожно вздрогнул. И приподнял голову. В лаборатории все еще царил бедлам, но перешедший в степень вялотекущую. Зомби ползали среди обломков и осколков, отыскивали потерявшиеся части собственных тел и тут же прилаживали их на место. В процессе дележки конечностей кое-где возникали драки, но их быстро утихомиривал пинками и затрещинами чернявый, заросший густой бородой мужичок, одетый в изрядно потрепанный мундир старшего офицера вермахта.

Огненные вихри преисподней, это же рейхсфюрер собственной персоной! Герр Генрих Гиммлер. Немудрено, что я его сейчас не сразу узнал — уж больно отощал да оброс, да одеждой изветшал. Одно стекло круглых очков треснуло, но глаза под тусклыми стеклышками сверкают огненно.

— Дебилы! Уроды! — продолжал разоряться рейхсфюрер. — Рано я вас выкопал! Нужно было вас еще в могилах подержать до полного озверения. Повторяю в сотый раз: зомби должны быть злобными и смертельно опасными! Вы уже не люди, и все человеческое вам чуждо! Особенно такие отвратительные пороки, как тяга к пьянству и разврату! Вы — стражи подземелья, а не крестьяне в кабаке! Я вас на что натаскивал? Капрал Шнайдер! Повторить задание!

Одноухий отдал честь единственной уцелевшей рукой и проквакал что-то несуразное.

— Сидеть в засаде у пролома в лабораторию! — заорал Гиммлер. — Так? В случае обнаружения объекта немедленно сообщить, никаких самостоятельных решений не принимать! Так? Какого черта ты поперся в лабораторию, куда я строго-настрого запретил заходить? Да еще притащил за собой половину моей личной охраны! Знаешь, что полагается за невыполнение приказа? Расстрел!

— Оп-пять? — печально проскрипел капрал Шнайдер.

— А ты как думал?! Может быть, вы своим шумом отпугнули объект и засада теперь теряет смысл?

Одноухий капрал оживился и снова заквакал.

— Как? — переспросил Гиммлер. — Задержали объект? Что ж ты молчишь, солдат! Немедленно привести ко мне! Что значит — потеряли в суматохе? Найти! Вон та кучка обломков кажется мне подозрительной. Немедленно раскопать!

Я прижался к каменному полу подвала, но никакого движения рядом с собой не ощутил. Не меня это обнаружили. Не меня, а…

Когда я снова поднял голову, к Гиммлеру подводили Степана Федоровича. Рейхсфюрер заглянул в лицо несчастного уборщика и пошатнулся, словно от сильного удара.

— Это ты! — задыхаясь, вымолвил он. — Ты!

— Это не я… — проблеял Степан Федорович.

— Наконец-то! О, как бесконечно долго я ждал этого момента! Штирлиц собственной персоной в моих руках! Шесть месяцев томился я по твоей милости в подземной тюрьме! И сгнил бы совсем, если б не прокопал ложкой ход… Не на свободу, правда, а в древние подземелья рейхстага, переполненные смрадом темных заклинаний и мертвецами, лишенными покоя… но это еще лучше… Здесь я нашел много того, чего мне не хватало в моих исследованиях, обнаружил случайно и твою лабораторию… Я знал, что рано или поздно ты спустишься вниз для подготовки очередной пакости, и я ждал тебя! И не будь я Генрих Гиммлер, если ты мне не отплатишь за все зло, причиненное рейху, гнусный предатель! Скрутите его покрепче!

— Видите ли… — начал Степан Федорович, — уважаемый Генрих… Я не тот, за кого вы меня принимаете. '.. Вернее, не совсем тот.

Ну вот, сейчас заведет свою песню о бедном уборщике… Впрочем, сейчас это как раз то, что нужно… Пока про меня забыли, соберусь с мыслями и постараюсь придумать что-нибудь. Все-таки неплохо, что со Степаном Федоровичем тут носятся как с писаной торбой. Неслыханная популярность! Меня рядом с ним просто не замечают.

— Молчи, презренный! — оборвал Гиммлер штандартенфюрера. — Солдаты! Смирно!

Зомби, толкаясь, выстроились в шеренгу.

— Позвольте поблагодарить вас за службу! Перед вами злодей, ужас преступлений которого заставит содрогнуться весь мир! В то время когда Германия в опасности, когда силы нашей армии на исходе, когда советские и союзные войска наступают по всем направлениям и исход войны предрешен, увы, не в нашу пользу, — спасти положение может только чудо! Понимая это, я, рейхсфюрер Генрих Гиммлер, предложил Гитлеру гениальный план восстановления боевой мощи вермахта! «Черный легион» — так назывался этот проект. Специалисты из моего «Аненэрбо» сконструировали установку, способную проникать в глубь времен. О, это настоящий шедевр! Торжество технической мысли! Чего стоит только электрический усилитель латунных компрессоров! Или блок концентрированных модераторов! Или пневмоакустический пространственный регулятор! Или… А, все равно ты ничего не смыслишь в инженерии. Я назвал установку времеатроном.

— Машина времени? — переспросил ошеломленный Степан Федорович.

— Как будто ты не знаешь, о чем я говорю! Теоретически — времеатрон действительно гениальное изобретение. Но практически — никакая энергия на всей планете не сможет заставить установку работать. Генератор такой мощности еще не создан и вряд ли будет создан когда-нибудь. Я решил эту проблему! Я, и никто другой! Сила древних заклинаний привела времеатрон в действие! И тогда проект «Черный легион» был закончен.

Гиммлер перевел дух, протирая стеклышки очков лохмотьями своего кителя. И когда он снова заговорил, он обращался снова к своим зомби:

— Я собирался вызвать из прошлого духов наших арийских предков, могучих воинов Ливонского ордена! Победоносное войско, прекрасно вооруженное и подготовленное для битвы с проклятыми русичами на Чудском озере. Но этот гадкий Штирлиц, навязанный фюрером мне в помощники, умышленно допустил многокилометровые просчеты в пространственных параметрах времеатрона, поэтому вместо арийцев я получил чернокожих недочеловеков, которые злостно уклоняются от сотрудничества и думают только о том, как бы срезать голову-другую у ни в чем не повинных берлинцев! Гитлер рвал и метал, но коварный Штирлиц сумел убедить его в том, что ошибку допустил я, а не он. Я! На следующий день я повторил эксперимент! При второй попытке мерзкий предатель сместил на несколько часов временные параметры, и из заданного квадрата, где должны были располагаться германцы, к нам переместилась русская дружина, уже празднующая победу разграблением трофейных шатров! Сердце мое стонет! Любимый фюрер, разгневанный до предела, закрыл проект, а времеатрон собственноручно расколотил молотком!

Как интересно! Вот вам и объективные, логически обусловленные причины появления в этом временно-пространственном периоде зулусов и русичей.

— Простите… — вякнул Степан Федорович. — А ваш… времеатрон рассчитан только на прошлое, или он способен обращаться к будущим временам? Не сочтите за дерзость, но… я хотел вас попросить об одной услуге… Мне бы домой вернуться…

Рейхсфюрер аж задохнулся от такой наглости:

— Услуга? Кому? Тебе, предатель? Какой неописуемый нахал!

— Ну, почему же я предатель? Что я вам такого сделал? Я вас вообще первый раз в жизни вижу!

— Молчи! — затопал ногами Гиммлер. — Не говори ни слова, а то меня сейчас инфаркт хватит! Кто предложил Гитлеру взамен гениального «Черного легиона»

бездарный проект создания Машины смерти? По всему рейхстагу только и разговоров, что об этой Машине! Кто выписал у Бормана на затраты для конструирования три миллиона марок? Я пытался выкрасть чертежи, но не преуспел в этом деле по одной простой причине — никаких чертежей нет! Вообще ничего нет! Кроме одного-единственного идиотского рисунка! Никакой Машины смерти нет и быть не может! Ты, Штирлиц, глупая шпионская собака, строчишь насквозь лживые доклады, специально тянешь время, чтобы советские успели войти в Берлин!

— Я ничего такого не строчу! — закричал Степан Федорович. — Вы не понимаете! Не было никакого проекта! Это Михалыч виноват! Я слышал, как ему в дирекции говорили: зачем сразу три пьесы вести и одну постановку для подшефной школы, если можно вести одну-единственную пьесу, но хорошо! Вы ничего не знаете!

— Я все знаю! — бушевал рейхсфюрер. — Я знаю, больше, чем ты думаешь! Я за тобой следил, шпионская поганка! Я знаю, что ты наладил контакт с племенем охотников за головами и тайно руководил их вредительской деятельностью! Я знаю, что ты завербовал дружину Златича и даже принял ратников в большевистскую партию, а воеводу назначил парторгом! Я знаю, что ты обещал рейху в скором времени закончить проект «Машина смерти», переломить ход войны и сделать фюрера властелином мира! А Златичу кто обещал мировое господство? Ты! А зулусам? Ты! Мне все известно! Обо всем этом я представил развернутый доклад — и что же? Заклеймен как завистник и предатель и брошен в темницу! Вместе с обломками моего гениального времеатрона! И никто, никто, кроме меня, даже и не догадывается об истинной твоей сущности! Солдаты! Сейчас на ваших глазах правосудие нако-нец-то свершится! Подлый шпион Штирлиц, посмотри на меня! Посмотри в лицо своей смерти!

— Пожалуйста, не надо! Уберите пистолет! Подождите… Ну, хотите, я выдам вам какую-нибудь советскую военную тайну?

— Попробуй! — рыкнул Гиммлер, щелчком снимая рычажок предохранителя.

Степан Федорович скривился от чудовищного умственного напряжения.

— Скорее, иуда! — взмахнул пистолетом рейхсфюрер.

— Иосиф Сталин — женщина! — выпалил мой клиент. — И усы у него накладные!

— Опять издеваешься, предатель? Молчать! Стой прямо! Прямо! Где три миллиона марок?! Где золото партии?

— Дайте мне минутку подумать, и я вам…

— Пропиты с растратчиком Борманом, до которого я тоже доберусь! Где твоя хваленая Машина смерти?! Ну хотя бы экспериментальная модель? Ну хотя бы чертежи? Ну хотя бы винтик от нее покажи, бездарь! Что? Нет у тебя никакой Машины! Ничего, кроме дурацкого рисунка механического человека с рожками! Слушай меня, гнилая душонка! Я мог бы простить тебе издевательство над собой лично! Я бы простил и то, что ты своими пакостями и интригами разлагаешь рейх, наносишь родной Германии непоправимый вред — в конце концов, это твоя работа! Но одно я тебе никогда не прощу. Именно за это ты получишь сейчас пулю в свой враждебный большевистский лоб!

— За что?..

— За то, что ты свою кретинскую несуществующую Машину смерти издевательски назвал в честь величайшего человека всех времен и народов! — Голос Гиммлера сгустился до громовых раскатов. — Меня просто корежит от ненависти, когда я слышу — Машина смерти Адольф!

— Адольф!!! — завопил Степан Федорович, рванувшись из рук мертвецов. — Адольф!!!

Вспомнил обо мне наконец. Я и сам ждал удобного момента для наиболее эффектного появления. Честно признаться, я надеялся, что герр Генрих отправит отряд зомби куда-нибудь подальше на исходные позиции, чтобы никто не мешал ему в полной мере насладиться местью. Но Гиммлер что-то не спешил оставаться наедине со своим пленником. В чем-то я его понимаю. Посидишь полгода в подземелье, живых людей не видя, и обществу мертвецов рад будешь. А уж зомби — какая благодарная аудитория! Пламенные речи слушают внимательно, не хихикают, не шушукаются, даже не мигают. Аплодируют бурно и по команде. Идеальные слушатели для настоящего оратора.

Только вот сражаться с мертвецами, скажу вам серьезно, вовсе не интересно. Нечувствительные к боли, не поддающиеся страху, они всегда прут напролом и предпочитают лечь костьми, но не сдаться в плен и не отступить. Тяжко мне будет.

Но делать нечего; подписал договор — изволь выполнять условия. Вон — господин рейхсфюрер уже, облизываясь, наводит пистолет на Степана Федоровича, медленно, со вкусом передергивает затвор, явно наслаждаясь неторопливыми своими действиями, взводит курок, прищуривается, отступает на шаг. А несчастного Степана Федоровича как заклинило. Обвиснув в руках мертвецов, словно белье на просушке, он орал что было сил:

— Адольф! Адольф! Адольф!

Обломки стола, ножки стульев, разбитые вдрызг Колбы и переломанные штативы разлетелись в разные стороны, когда я вскочил с пола и предстал перед присутствующими во всей своей бесовской красе с криком:

— А вот он я!

Зомби, как того и следовало ожидать, на мое появление никак не прореагировали. Но Гиммлер-то был вполне живым человеком! Реакция герра Генриха превзошла все мои ожидания. Пистолет дрогнул в его руке, очки перекосились, кустистые брови поползли вверх и, вопреки законам анатомии, остановились только высоко на лбу, почти под головным волосяным покровом. Нижняя челюсть отвалилась до кадыка.

— Этого не может быть… — пролепетал он, зацепившись взглядом за мои рожки. — Этого… тебя же нет… Машина смерти!

Я едва не расхохотался. Вот он за кого меня принял!

— Адольф! Адольф! Адольф! — надрывно визжал Степан Федорович.

— Машина смерти Адольф… — выдохнул рейхсфюрер.

Надо отдать должное Гиммлеру. Несмотря на остолбенение, он кое-как справился с собой, повернул в мою сторону дуло пистолета…

— Полегче! — забеспокоился я. — Убери пушку! От моего восклицания рейхсфюрера передернуло.

Оружие выпало из его рук, звякнуло, подпрыгнув на каменном полу подвала, почти неслышно щелкнул взведенный курок — и тут же громыхнул выстрел. Пуля мышкой шмыгнула у меня между ног, тонко цвиркнула о стену и отрикошетила точнехонько…

— Адовы глубины!!! — взвыл я, подпрыгнув так, что рожками царапнул потолок.

… прямо мне под хвост!

От моего рева с потолка посыпались осколки камня. Я сразу вспомнил сражение Филимона с гуннами, но даже это приятное воспоминание ничуть меня не успокоила. Зад жгло огнем. Боль толчками распространялась по всему телу, которое категорически отказалось меня слушаться, враз обретя собственную волю.

Честно говоря, я вряд ли соображал, что делаю. Феномен бесовского зада управлял мною по своему усмотрению. Очаг жуткой боли превратился в подобие мощного реактивного двигателя и швырнул меня по направлению к человеку, из чьих рук выпал поразивший меня пулей пистолет.

Герр рейхсфюрер действовал, как и полагается настоящему солдату. То есть, не тратя времени на раздумья, мигом оценил силы противника и без всяких попыток к сопротивлению рванул прочь — в пролом.

Меня потащило за ним с такой скоростью, что я даже не успел пригнуться — и пролом стал намного шире и выше, чем был минуту назад. Зомби, оставив в покое бедного Степана Федоровича, конечно, бросились на выручку своему командиру, но куда там!.. Я крутнулся на месте, разбрасывая врагов, и восставшие мертвецы влепились в стену, превратившись в глупо хлопающие глазами барельефы.

Гиммлер, не останавливаясь и не оглядываясь, бежал вперед по узким подземным коридорам. Тут бы мне и предоставить ему возможность спокойно спастись бегством, но что я мог поделать со своим реактивным тылом? Я летел за улепетывающим рейхсфюрером, рыча от туманившей мне мозги ярости, летел с огромной скоростью, и не поручусь, что не оставлял за собой клубы выхлопных газов.

Коридор то и дело петлял, превращался в низкий лаз или расширялся до обширного туннеля; разбегался на несколько ответвлений… Гиммлер, за время заключения давно изучивший здесь каждый закоулок, вовсю пользовался этим преимуществом, пытаясь ото-рваться от меня — правда, безуспешно. Его хватало только на то, чтобы сохранять мало-мальски приемлемую дистанцию. А бесконечные повороты, тупики и прочие ловушки меня не смущали. Я плечами выламывал из стен громадные куски, пробивал себе проход собственным лбом. Больно, ребята, больно! Да, нашим ученым еще изучать и изучать уникальные свойства бесовской задницы: в нормальном своем состоянии после нескольких подобных ударов я бы давно уже свалился без чувств, а теперь — вот поди-ка!

— Отстань от меня, Машина смерти! — орал на бегу рейхсфюрер. — Я не представляю никакой опасности для великой Германии! Я без памяти обожаю фюрера и предан арийской нации! Я…

Окончание фразы я не расслышал — Гиммлер проворно нырнул в узкую сводчатую нору и захлопнул за собой окованную железом дверцу. Я взвыл. Ай! Шарах! Больно! Почему у этой проклятой, обуреваемой местью части тела не предусмотрен ручной тормоз?

Словно противотанковый снаряд, я пробил собой дверцу, размолотил свод и кувырком полетел вдоль по норе.

Погоня продолжалась. Гиммлер с небольшим отрывом пыхтел впереди, я катился следом. После нескольких особенно ощутимых столкновений с каменными стенками ярость из моей головы вышибло полностью — теперь я мечтал только о том, чтобы спокойно умереть. Или хотя бы настичь своего врага — пусть побыстрее эта мука закончится.

— Отстань от меня, Машина смерти!

— Я здесь ни при чем! Ох! Это все она!

— Кто — она?

— Она!.. Чтоб ей ни дна ни покрышки… Чтоб ее, сволочь такую, ампутировали… Да стой же! Я больше не могу! Ай! На мне живого места нет, одни синяки…

А может, если обидчик просто извинится, мой зад-мучитель успокоится? Я несколько раз прокричал в спину Генриху:

— Проси пощады у моей задницы! — Но он даже не оглянулся, должно быть, счел мое вполне разумное предложение гнусным оскорблением.

Впереди выросла еще одна дверь, сплошь исписанная замысловатыми знаками, в которых я успел признать защитные заклинания.

— Стой! Только не в дверь… Гад! Хотя бы не закрывай ее за собой!

— Я еще и запрусь! Бах!

Кажется, на несколько минут я потерял сознание. По крайней мере, тот блаженный момент, когда задница наконец-то выдохлась, я не засек. Когда я пришел в себя, рейхсфюрер стоял в углу комнаты, распластавшись по стенке, и, открыв рот, смотрел на меня… Вернее, не на меня, а на полыхавшие пламенем останки какой-то несуразной конструкции, валявшейся в пределах начерченной на полу пентаграммы, в центре которой сидел я.

— Что же ты наделала, идиотская Машина… — с трудом выговорил Гиммлер.

— Во-первых, я не Машина, — с достоинством поправил я герра Генриха, силясь оторвать от пола зловеще притихшую задницу, — а во-вторых, нечего раскидывать где попало свое имущество… Что это такое я поломал?

— Не поломал! А разбил, расколол, уничтожил! Мой времеатрон! Долгими одинокими ночами я его восстанавливал, почти уже восстановил… По крайней мере, пневмоакустический пространственный регулятор был приведен в рабочее состояние. С его помощью нельзя полноценно изменить время, но он прекрасно концентрирует в себе заклинания Времени. В частности, заклинание Время Вспять, заставляющее хрупкие кости снова обрастать плотью! Каким еще способом, по-твоему, я бы набрал себе в подземельях, переполненных человеческими останками, целую армию мертвецов?

Бесформенные обломки зашевелились… Закопошились, словно черви, разрубленные садовой лопатой,

— Что я говорил! — воскликнул Гиммлер. — Прошу тебя, Машина, не шевелись! Заклинания действуют! О, мою установку не так-то просто разрушить!

— Легко сказать — не шевелись… — пробормотал я, глядя, как надвигаются на меня со всех сторон, собираясь в единую конструкцию, острые осколки стекла, обломки обточенных камней и покореженные железяки. — Меня же раздавит!

— Ничего с тобой не случится — ты же Машина смерти! Посиди спокойненько, когда заклинания иссякнут, я тебя осторожно выну…

— Повторяю для чересчур одаренных — я не Машина! Я живой… ну, и не совсем человек тоже.

— Все равно — не шевелись! — логично рассудил Генрих. — Если ты не Машина, то грош тебе цена. Пускай давит. Небольшая плата за то, что ты гонялся за рейхсфюрером, как за каким-то зайцем. Древние арийские заклинания — очень мощная вещь, нельзя им мешать, не то произойдет ужасная катастрофа! Сиди смирно!

— Нашел чем напугать! За последние два часа я этих катастроф пережил больше, чем ты за всю жизнь венских сосисок съел! Одной больше, одной меньше, .. Ох…

Два плоских камня чуть не превратили меня в блинчик. Я едва успел выскользнуть и тут же получил изогнутой железкой по затылку. Что-то тяжелое, словно башмак великана, опустилось на поясницу, прочно придавив меня к полу. Стеклянные копья ползли к моей груди, а я даже не мог пошевелиться, не то что покинуть пределы пентаграммы. И всюду пылал огонь, явно магического происхождения — горело даже стекло и железо, горело и не сгорало, и не плавилось…

— Еще немного! — умолял рейхсфюрер.

Ну, что мне оставалось делать? Правильно, единственно только — подставить корму под острое стекло… как ставят двигатель на подзарядку… Адовы глубины, как больно! Но необходимо.

— Не-эт! — вцепившись обеими руками в бороду, завопил Гиммлер, когда одним движением размолотив конструкцию в еще более мелкие куски, я с воем взлетел к потолку.

Вокруг полыхнуло так, что я на какое-то время ослеп и оглох. Чудовищный грохот сотряс подземелье, по стенам которого черными молниями полетели глубокие трещины. Внизу, под собой, я увидел, словно оскаленные зубы, торчком стоящие стеклянные и металлические осколки.

«Больно будет падать», — успел подумать я.

А потом мое сознание сострадательно отключилось.