Геринг помялся, позыркал на нас подозрительными глазищами, потом все-таки спрятал парабеллум в кобуру, брякнул мешок на пол и, поминутно оглядываясь, ушел со словами:

— Вам надо, вы и разбирайтесь. А то опять меня крайним сделают, а Штирлиц вывернется. Раз я дежурный, значит, мне за все эти безобразия и отвечать? Не на того напали.

Я поднял мешок и поставил его на середину кабинета.

— Посмелее в следующий раз, — заметил я. — Чего смущаться? Пользуйтесь авторитетом легендарного штандартенфюрера — никто не придерется. Так от любых проблем можно избавиться, даже от самых животрепещущих. А каков циклоп! Вот проныра — в бочку спрятался и контрабандой оказался в другом времени. А правда, что теперь с ним делать? Отдали бы его на расправу Герингу, и концы в воду… Самим стрелять? Я не живодер, я благородный бес, я так вот запросто никого жизни лишить не могу. Валяйте сами.

— Что — сами? — сжался Степан Федорович.

— Ну, это… Пистолета у нас нет, так можно кортик со стены снять…

Мешок забился и упал на пол.

— Я?! Да вы за кого меня принимаете?! Я не уголовник какой-нибудь, я театральный уборщик! Деятель культуры то есть. Не буду я циклопа убивать!

Сквозь грубую мешковину послышался вздох облегчения.

— А в сущности, кому он мешает? — рассудил я. — Все равно он ничего не может без своих зулусов, А других дураков для порабощения здесь, кажется, не наблюдается. Отпустим? Или отнесем на берлинскую скотобойню, выдав за особо породистого хряка?

Мешок взвизгнул и закрутился юлой. Я подмигнул Степану Федоровичу, и тот, поняв, что немедленное кровопролитие отменяется, успокоился, даже несколько повеселел и с ходу врубился в правила игры.

— Будет гуманнее сдать его в цирк лилипутов, — внес еще одно предложение мой клиент. — Пусть детишек веселит. Однако в эти смутные времена увеселительные заведения, наверное, не функционируют. На скотобойню!

— Может, его развязать для начала?

— Да вы что! — старательно испугался Степан Федорович. — А если он тогда — с места в карьер — начнет опять подготавливать планету под плацдарм для собственного царствования?

Я ткнул мешок копытом. Внутри пискнуло — мешок подпрыгнул и покатился под стол. Степан Федорович передал мне кортик, и я, наклонившись, поддел отточенным лезвием стягивавшие горловину веревки. Циклоп пулей вылетел из мешка, грохнулся несуразной головой снизу о поверхность стола и сразу успокоился.

— Хватит вам издеваться… — плаксиво попросил он, потирая макушку. — Чего вы ко мне пристали?

— Мы? — удивился я. — У тебя совести еще хватает такое говорить! Это ты кашу заварил, а теперь хнычешь!

Циклоп всхлипнул и утер хобот подолом изорванной в лоскуты тоги.

— И без меня Космическая Кара твоего клиента шарахнула бы, — сказал он мне. — Ничего я не заваривал. Я только решил воспользоваться обстоятельствами. То есть ничего я сам не решал, у меня просто выбора не было. Мне, как представителю вымершей расы, это простительно… Ну, один раз всего обрек тебя на казнь в Черной Тьме, так ты же выкрутился!

— Каков нахал! — всплеснул руками Степан Федорович.

— И вообще, — закончил циклоп, — я ж безвредный! Я никому не хочу вреда. И лично против вас ничего не имею. Даже наоборот — когда твой клиент окончательно угробит мировую цивилизацию, я готов возродить планету из пепла. Обещаю править разумно и мирно! Отдельных выживших особей кормить, поить и выгуливать. Не убивайте меня, пожалуйста!

— Маньяк! — вздохнув, констатировал я. А Степан Федорович покраснел:

— С чего это он взял, что я цивилизацию угроблю? Мой период невезения вот уж вторую неделю длится и, значит, скоро закончится. А цивилизация как стояла, так и стоит, ничего ей не делается. Даже жертв не особенно много было… Несколько гитлеровцев… пара-тройка красных партизан-дружинников… псы-рыцари ливонцы… сотня-другая огненных великанов…

— Великий герой Зигфрид, — продолжил я, — его дрессированный етун. Кажется, все. Если не считать двух великанских селений, вырезанных под корень, и мирных берлинцев, до которых все-таки успели добраться охотники за головами…

Степан Федорович втянул голову в плечи.

— Вот он, изверг-то! — возликовал циклоп. — Вот он, мировой злодей! Вот кого надо в мешок сажать! А меня отпустите, пожалуйста. Торжественно обещаю вам больше не вредить!

— Отпустим? — спросил я у своего клиента.

Степан Федорович, подавленный длинным перечнем собственных жертв, энергично закивал.

— Отпустим, отпустим! — сказал он. — Пускай идет. Черт с ним! То есть нет — вы, Адольф, лучше со мной оставайтесь… А циклоп пусть уходит. Все равно ему делать нечего, пока цивилизация не разрушена. Только под ногами мешается.

— Вот именно. Я где-нибудь спрячусь и пересижу. А как только вы планету взорвете, тогда уж и придет мое время…

— Но не раньше! — погрозил я пальцем уродцу. Завидное чувство уверенности у этого типа!

— Договорились. Ухожу, ухожу. Стану царем, вас не забуду. Найду какое-нибудь тепленькое местечко.

— Попейте кофе на дорожку, — предложил гостеприимный Степан Федорович, поднимая со стола вторую чашку.

— А что это такое — кофе?

— Ну… попробуйте. Напиток такой. Очень бодрит. Циклоп осторожно макнул хоботок в чашку и вдруг побагровел:

— Какая гадость! Фу! От него умереть можно, а не взбодриться!

«На вкус и цвет товарищей нет, — подумал я. — Не такой уж и противный парень этот циклоп. Теперь, когда оказался беззащитным… Жалко его, убогого… Все-таки, куда ему деваться? Раса его уничтожена, а он должен выполнять поручение давным-давно почивших старших товарищей. Ну, не любит он людей, но кто ж полюбит тех, кто всех твоих соплеменников извел? В конце концов, какая мне разница, что будет после того, как земная цивилизация будет уничтожена? И еще, кстати, большой вопрос — будет ли? Сколько всего пережили, может, и на этот раз выкрутимся? Самое главное, что он не опасен сейчас. Мы сильнее его, значит, можно проявить велико-душие… А насчет мании величия… У каждого свои странности. Если он так уверен, что в конце концов станет царем мира, фиг с ним. С психами спорить — себе дороже. Правильно Степан Федорович сказал — хоть под ногами мешаться не будет… »

— Отпускаем! — торжественно простер я длань над уродцем. — Свободен! Иди на все четыре стороны!

— Иди! — подтвердил и Степан Федорович.

— Я могу идти куда захочу? — Да.

— Тогда можно я здесь посижу? Здесь, кажется,

безопаснее всего…

— Валяй, — сказал я, а Степан Федорович пожал плечами.

Вот тогда-то шарахнуло в первый раз. Пол под нашими ногами зашатался. Чашка со странным кофе вылетела из рук моего клиента и разбилась. Сверху посыпалась штукатурка и хрустальные висюльки от люстры. Мы с моим клиентом обнялись, как братишки. Циклоп с испуганным визгом заметался по кабинету, ища, куда удобнее спрятаться — и спрятался в шкаф.

— Осторожнее, там глубокая шахта в подземелье! Расшибешься! — хотел предупредить я, но не успел.

Шарахнуло снова. Да так, что мы все-таки не смогли устоять на ногах. Стекла вылетели из окон, с улицы потянуло гарью, за толстенными оконными решетками взвились дымные змеи. Рейхстаг наполнился воплями, топотом и выстрелами. И зашатался, будто теремок, на который взгромоздился медведь.

Дверь кабинета распахнулась, на пороге появился сияющий Штирлиц.

— Слыхали? — воскликнул он. — Началось! Хррч-пок! Хррчпок!

Опять эта тарабарщина. Хррчпок! Гринсшлаг! Я, как истинный бес, понимаю все языки мира, но понять то, что говорит этот тип, не в силах.

— Что началось? — простонал с пола Степан Федорович.

На улице пронзительно завыла сирена воздушной тревоги. И почти сразу же засвистели, заухали бомбы. Оглушительные взрывы потрясли Берлин, тоненько взвизгивали в продымленном воздухе осколки кирпича и брусчатки. Штирлиц рысцой пробежал к своему столу, схватил фото и демонстративно разорвал его в клочки.

— Готово! — закричал он. — Третий рейх мертв! Полчаса назад скончался от предательского взрыва петарды Йозеф Геббельс, а через пять минут в лазарет приволокли Генриха Геринга. Откачивать его даже и не пытались, сразу снесли в мертвецкую! — Штирлиц счастливо расхохотался. — Ловко вы его!

— Мы?!

Очередной взрыв за окнами не помешал разведчику спокойно взять со стола последнюю оставшуюся чашку и посмаковать глоток.

— За упокой души Генриха! — провозгласил он. — Не по вкусу пришелся рейхсмаршалу наш гринсшлаг! А фюрера я решил пока оставить в живых. Попозже набью из него чучело на память о старом добром друге…

Остаток из чашки он выплеснул на стену. Обои тотчас съежились и потемнели, будто окаченные кислотой. А я только сейчас заметил два точно таких же обугленных пятна — на пороге, где уронил первую чашку Геринг, и прямо под лежащим Степаном Федоровичем, где разбилась вторая чашка.

— Вот так кофе…

— Я и не говорил, что это кофе! — хохотнул Штирлиц. — А правда, ха-ха, похоже на здешний кофе… впервые заметил…

— Но как вы можете его пить?!

— Так же, как и вы. Вы что, коллеги, гринсшлаг ни разу не пробовали? Не смешите меня! На Зарстране гринсшлаг — лучший из всех коррогов!

От изумления Степан Федорович даже поднялся на ноги.

— Как?! — вытаращился он.

— Ну, перестаньте, перестаньте! Хррчпок саманда! Хррчпок! Зарстрана, родная Зарстрана! Хватит маскироваться! Грядет последний бой, после которого — суккуру аранда баста! Хррчпок лугут! О, как приятно после долгого притворства снова почувствовать на языке слова родной речи. Словно лакомство тает во рту! Как бисквянное ауорта в лифтовом сиропе! Как комолунгма в челле! О, ауорта! О, комолунгма!

— Адольф… — тихонько позвал Степан Федорович. — Кажется, у нас еще один кандидат в психиатрическую клинику. Он же совершенно свихнулся. Лепечет чего-то непонятное… Какая беда! Какая потеря для советской разведки!

— Тише! Тут не помешательство.

— Слава богу! А что?

— Хррчпок карма лягунштуррр! Аранда баста!

— Тут что-то другое, — договорил я.

— Конспирация! — просиял Степан Федорович. — Отвлекающий маневр! Понимаю, понимаю! О, это великий разведчик. Я чувствую, что на него можно положиться в трудную минуту.

— Еще одно такое заявление, и я серьезно обижусь!

В проеме открытой двери мелькнул отряд вооруженных до зубов гитлеровцев. Клацая затворами автоматов, погромыхивая гранатами и бомбами, притороченными к поясам, они помчались по коридору и скоро застучали сапогами по лестнице, ведущей вниз.

— Сур Юыг! — расплылся в ухмылке Штирлиц. — Однако хватит прохлаждаться, коллеги. План есть план, и надо ему соответствовать. Третий рейх обезглавлен. Я свое задание выполнил, теперь пришла ваша очередь. Хррчпок! Ну, давайте!

Так как смотрел он в упор на Степана Федоровича, тот моргнул, развел руками и изобразил на физиономии полное непонимание.

— Карранда! Эхма! Скорее!

— Да не понимаю я, товарищ!

— Э-эх! — воскликнул Штирлиц. — Чему вас только учат? Все самому приходится делать.

Он метнулся к Степану Федоровичу и, прежде чем тот успел хоть что-то сообразить, мгновенно отвинтил от космического скафандра моего клиента ничем не приметную округлую деталь, похожую на пуговицу. Сжал пуговицу твердыми желтыми пальцами, и та лопнула, как казненная вошь. Тонкий писк пронесся в воздухе. Это было похоже на какой-то сигнал.

— Фу! — перекосило Степана Федоровича.

— Дело сделано! — возликовал Штирлиц. Какой-то шальной снаряд вонзился снаружи в стену рейхстага неподалеку от нашего окна. Когда рассеялись пыль и дым, в зияющей трещине стала видна улица, по которой весело катились советские танки с разлапистыми красными звездами на бортах. Железные громадины вертели башнями, плевались огнем и дымом. С воздуха их прикрывали американские истребители. За танками поспевала пехота, развевая по воздуху красные флаги и раскатистое: «Мать… мать… » Снова соотечественники Степана Федоровича! Солдаты с соседней улицы, откликаясь, трещали «мазефакой».

— Штурм Берлина! — ахнул я.

— Конечно, — кивнул Штирлиц. — Как и положено по плану. Начинается с трех сторон. СССР, Англия и Америка. При моральной поддержке Франции. А потом и остальные подтянутся.

— Остальные? — удивился я.

Штирлиц не ответил. Он медленно вращал головой, не ограничиваясь банальным полукружием, доступным шее обычного человека. Голова его сделала два полных оборота, глаза остекленели, а уши самопроизвольно оттопырились локаторами.

Меня даже пот прошиб, а Степан Федорович прошептал:

— Вот какая подготовка у наших чекистов!

— Докладываю обстановку… — расправив плечи и вернув черепную коробку в нормальное положение, проговорил Штирлиц голосом только что. вернувшегося из комы: — Советский Союз подтягивает резерв. Американцы бросили в бой последние силы. Англия спешно мобилизовала лучших саперов и бросила их на прокапывание канала, чтобы задействовать еще и флот. На подходе китайские, австралийские, индонезийские, бразильские, испанские и мексиканские войска. Отборные отряды японских самураев атакуют с севера. Японская авиация…

Короткое видение посетило меня. История, представшая в виде диковинного скоростного автомобиля, кувыркаясь, вылетела из колеи. Кювет небытия распахнул свои объятья.

— Конец света… — прошептал я.

— Армагеддон… — закатил глаза Степан Федорович.

Штирлиц хохотнул и ожил совершенно.

— Хррчпок! — веселился он, роясь в ящике своего стола. — Сугунда бул! Сур Юыг! Аранда баста! Эхма! Держите, коллеги!

— Что это? — поразился я.

— Синдамоты! Употреблять строго по назначению! — предупредил Штирлиц. — Там инструкция есть на корпусе, — добавил он и грохнул на стол три несуразные штуковины, похожие на чрезвычайно усложненные пистолеты. — Инструкция, говорю, есть на всякий случай. Ну, вы-то товарищи тренированные и, конечно, знаете, как с синдамотами обращаться. Поторопимся! Мы должны успеть!

Еще один снаряд ударил в рейхстаг с нашей стороны. Внешняя стена вывалилась полностью, и нам открылась панорама воздушного боя. Шустрыми мухами прожужжали поблизости несколько нахальных ИЛ-ов. Ястребом слетевший сверху громадный черный истребитель расщелкал самолеты, как орешки. Пилоты ядрышками вылетали по заданной конструкторами катапульты синусоиде, матеря изверга с истинно русской изобретательностью. Черный истребитель со свастикой на борту взмыл вверх, продемонстрировал мертвую петлю и снова зашел на исходную позицию. Кажется, он направлялся к нам. Штирлиц прищурился на оскаленные жерла его пулеметов, вскинул обеими руками громоздкий синдамот. Из дула агрегата вырвался тоненький огненный луч и ударил атакующий истребитель поперек крыл. Самолет развалился надвое, а пилот, катапультируясь вместе с креслом за окраины города, успел проорать по нашему адресу неприхотливую германоязычную непристойность.

— Примерно так, — деловито проговорил Штирлиц, сунув синдамот за пояс — Значит, коллеги, синдамоты держать наготове! И стримкать! Стримкать!

Степан Федорович глянул на Штирлица почти любовно.

— Как он их!.. — прошептал мой клиент. — Настоящий герой Советского Союза! Только вот как бы понять, чего он от нас хочет?

— Японская авиация… — завопил Штирлиц, бросаясь к пролому, откуда валилось в комнату сильно потемневшее небо.

Он вскинул синдамот, выглянул в пролом и выпустил несколько десятков длинных ослепительных лу-чей в гудящую сотнями авиадвигателей грозовую тучу. И поправился:

— Впрочем, про японскую авиацию можно уже забыть… Хррчпок!

— Ты видал? — изумленно просипел Степан Федорович, посмотрев сначала на синдамот в своей руке, потом на меня.

— Я и сам охренел, — ответствовал я. — Убойная штука.

— Слушай, штандартенфюрер! — встрял я. — Можно поинтересоваться, откуда такой размах? Почему это весь мир непосредственно включился в махаловку?

— Аристо Суки Нар! Потому что война — мировая. Я лично провел расширенную шпионско-дипломатическую работу по убеждению государств обоих полушарий в необходимости уничтожения фашистского режима.

— Гениально! — воскликнул Степан Федорович.

— Да… Но весь мир — против жалкой кучки разобщенных, деморализованных фашистов? — все не мог понять я. — Не слишком ли круто? И как это фрицы еще держатся?

— А я на что? — обиделся Штирлиц и, перещелкнув какой-то рычажок на своем синдамоте, произвел в тот же пролом пару демонстративных выстрелов.

Два ближних дома, едва видимых в дыму, послушно обрушились.

— Что-то я не понял… — вспыхнул тотчас Степан Федорович. — Как, товарищ Исаев, понимать ваше высказывание «А я на что? » Вы хотите сказать…

— Как? — наморщился Штирлиц. — Что?

— Как ты меня назвал? Какой еще Исаев? Кутунха барр! Коллеги, не тратьте времени на ерунду. Все вы прекрасно понимаете, обо всем вас должны были проинструктировать на Зарстране…

— Где? — захлопал глазами мой клиент. Но быстро поправился: — А, это опять конспирация! Ох уж мне эти разведчики! Все зашифруют…

И тут же рокот танковых двигателей врубился в общую батальную какофонию.

— Третья танковая прорвалась… — прошипел Штирлиц, пошевеливая правым ухом-локатором и взвешивая на руке синдамот, — вот упрямые янки… Пойду-ка я разберусь. А вы не теряйте времени даром. Веселее, коллеги! — Он снова выглянул в пролом. — Слева американцы, справа японцы подбираются, бразильский десант с минуты на минуту спустится, а вы прохлаждаетесь… Действуйте! Стримкайте, стримкайте, не стесняйтесь!

— Чем стримкать, как, откуда и куда? — не выдержал я.

Штирлиц посмотрел на меня так, будто видел впервые.

— Из синдамотов, из чего же еще… В кого придется, в того и стримкайте, — сказал он. — Без разбору. Что-то, коллеги, как-то не так вы себя ведете!

Кто бы говорил!

— Инструкции, что ли, неточные получили?

Я просто ничего не понимал. Степан Федорович теребил своего двойника за рукав и требовал ответов на вопросы:

— А вы меня научите работать головой, как системой всестороннего наблюдения? А с какого года синдамоты взяты на вооружение Советской Армией? А после завершения операции мне дадут Героя Советского Союза, как вам?

Штирлиц не отвечал. Ему было некогда. Он увлеченно расстреливал из своего синдамота компанию германских солдат, суетящихся возле зенитной установки.

Странную оторопь наводил на меня прославленный разведчик. Поэтому я, дождавшись окончания процесса, довольно робко поинтересовался:

— Может быть, объясните нам суть нашего задания? А то мы что-то подзабыли, что от нас требуется?

Душегубствуя, Штирлиц все-таки отвлекся и, должно быть, вследствие этого сбился на свою тарабарщину:

— Стримкать синдамотами, — инструктировал он нас — Гарубы приберечь до особого фау-фау. Если кто кундыкнется, тогда — жолабствуйте. Но самое главное — это руспашка гу! Фау-фау Хррчпок! Все понятно, коллеги?

— Так точно! — залихватски отчеканил Степан Федорович.

Я схватился за голову и от отчаяния прикусил язык. Пока мой клиент корчил из себя исполнительного идиотика, я честно попытался сказать что-нибудь, но у меня вышло только бессвязное мычание. Зато Степан Федорович разливался радужными трелями:

— Товарищ Штирлиц, а когда про нас будут снимать сериал, какую роль мне дадут?

В голове у меня основательно мутилось. Очень хотелось прихлопнуть Степана Федоровича по макушке чем-нибудь железобетонным, чтобы он перестал нести свою чушь и дал мне толком сосредоточиться. На самом деле — кто такой Штирлиц, а? Почему он удивился, когда его назвали Исаевым? На кого он работает? На немцев? Исключено. На Советский Союз? Вряд ли. И уж точно не на Америку и не на Японию… В кого придется, в того и стреляйте… Стримкайте, то бишь, на его идиотском жаргоне. Получается, Штирлиц против всех? Против всего мира людей? А — за кого?!

— Я иду первым! — крикнул Штирлиц и прыгнул в пролом. — Брат-близнец, не отставай, я на тебя надеюсь!

Еще одна бомба ударила в основание рейхстага — прямо под нами. Этаж рухнул вниз. И мы — тоже.