1.4

Сотню миль до Андуина конный отряд по хорошей дороге мог бы преодолеть за два дня — но понадобилось целых четыре. По любым мелочам возникали проблемы и споры. Балин охрип, пытаясь урезонить вспыльчивых гномов, пробудить совесть в заносчивых перворожденных и подбодрить упавших духом людей. Эти словесные перепалки надоели даже вечно погруженному в себя Оину. Он вытащил из-за пояса топор и пригрозил отрубить язык любому, кто повысит голос хоть на полтона. Как ни странно, его угроза подействовала.

Сейчас Балин и Оин стояли на опушке леса, внимательно изучая памятные места. Прямо около дороги, в миле от них, возвышалась скала Керрок: гигантский камень с вырубленными ступенями. У подножия скалы курился дымок. Хотя людей не было видно, Балин знал, что броды через Андуин хорошо охраняются. Если уж раньше тролли, варги и другие темные твари боялись пересечь реку ближе чем за сотню миль от Керрока и дома Бьерна, то теперь ни волк, ни орк и сунуться не смели сюда. Кроме людей, броды охраняла и другая сила. При воспоминании о том, как они ночевали в доме Бьерна, Балипа охватил озноб. За окном во тьме они слышали рычание, а потом — скрип огромных когтей по деревянной стене. Утром Бильбо рассказал о своем странном сне, в котором сотни черных медведей «медленно и тяжело кружились в пляске при лунном свете». Тогда никто не придал этому большого значения: мало ли чудес на свете?

— Помнишь слова Серого странника? — проговорил вдруг Оин. Не дождавшись ответа, он продолжил: — «Не употреблять слов „меховщик", „меховая накидка", „муфта", „меховой капюшон", „меховое одеяло" и не говорить глупостей». А теперь пойдем.

Балин удивленно поглядел на него.

— Почему мы должны идти сейчас? Не лучше ли подойти к бродам и переговорить сначала с Гримбьорном? Мы устали, а встреча с Бьерном потребует сил.

— Мы идем к нему не драться. Сила здесь ни к чему. А наше войско, — в голосе Оина прозвучала насмешка, — пройдет милю до Керрока и без нас. Ори проследит за этим, я ему уже сказал. Вчера, — предупредил Оин еще не родившийся вопрос.

Он повернулся к растянувшейся по дороге колонне всадников, увидел Ори и помахал рукой. Гном, едущий впереди на пони, привстал на стременах и кивнул в ответ.

Через час, миновав ухоженные полянки красного, белого и розового клевера, где продолжали трудиться пчелы величиной с кулак, они вышли к роще дубов-великанов. Позади деревьев стояла высокая живая изгородь, скрывающая дом Бьерна. Войдя в широкие ворота и миновав сад, они увидели множество деревянных строений. Амбары, сараи, конюшня, сам дом и еще пара рубленых высоких постоек без окон, похожих на амбары. В прошлый раз Балин не придал этому значения, но сейчас заметил и удивился мастерству Бьерна. Пока они шли к дому с крыльцом из цельных бревен, Балину не попалось на глаза ни единой железной вещи — ни гвоздя, ни скобы; ободы бочек, собирающих дождевую воду, были дубовыми; даже дверные ручки выдолблены.

К ним, как и в прошлый раз, осторожной рысью подбежали две маленькие лошадки чуть выше пони и с умными мордочками, внимательно посмотрели на пришедших и ускакали. Но не в сторону строений, а, наоборот, в сад. Балин и Оин переглянулись и неспешно двинулись к дому. Не успели они пройти и половины пути, как их остановил грозный рык:

— Куда пошли, субчики-голубчики? Аль не видите, хозяина нет дома.

За время, что прошло с их последней встречи, Бьерн почти не изменился. Черная борода, темные с проседью волосы, могучие руки. Только сейчас он выглядел гораздо больше, словно подрос за прошедшее время. Между его широко расставленными ногами свободно прошел бы не только хоббит, но и гном.

Балин, оторопев, ответил с внутренней дрожью:

— Я Балин, сын Фундина. А это Оин, сын Лори, мой товарищ. Мы следуем с Одинокой горы, что в Эреборе, к Мглистым горам, в Казад Дум. Сорок восемь лет назад мы уже заходили к вам, почтеннейший Бьерн, только нас было пятнадцать: тринадцать гномов, волшебник Гендальф и хоббит Бильбо. И вы тогда еще не были таким большим, — добавил, смешавшись, гном.

— Бильбо? — переспросил гигант. — Знать не знаю никаких гномов, волшебников и Бильбов вместе взятых. А вы убирайтесь прочь, пока я не всыпал вам как следует.

Неожиданно для Балина Оин тоже подбоченился, раздвинул ноги пошире и закричал так громко, что Балину захотелось присесть, а еще лучше — превратиться в муравья и оказаться за сотню лиг отсюда.

— Что ты за хозяин, раз отказываешь друзьям в простом разговоре! Не для того я прошел три сотни миль, чтобы какой-то косматый оборванец орал на меня! Кому понравится такой прием!

Нахмурившийся Бьерн сделал шаг и взмахнул ручищей. Оин, вместо того чтобы бежать прочь, бросился вперед, намереваясь свалить гиганта. Тогда Бьерн протянул обе руки, рывком поднял отчаянно барахтающегося гнома над головой, словно желая следующим движением разбить противника о землю. Балин закрыл глаза.

Услышав не удар, а громкий смех, он решился приподнять одно веко. Великан стоял, положив руку на плечо Оина. Откинув голову назад так, что борода задралась в небо, он смеялся от всей души. Оин выражал свою радость не так бурно, но глаза его блестели.

Вдвоем они подошли к Балину. Тот все еще не мог оправиться от пережитого. Никак не ожидал храбрый гном, что гнев Бьерна, хотя и притворный, потрясет его до глубины души. Со страхом спраши вал себя Балин, как выглядит Шкуроменятель, если разозлить его по-настоящему.

Они шли к дому, и Оин говорил Балину:

— Пока вы с Данном решали, стоит идти в Казад Дум или нет, я целый год прожил здесь. Совет старейшин прозаседал десять лет, а я за это время узнал тайные тропы ко всем морийским воротам. А пока ты следующие десять лет собирал армию в полсотни гномов, я здесь свое войско подготовил.

Глаза Оина ярко блестели. Он ткнулся чуть ли не в ухо Балина и горячечным шепотом продолжал:

— Бьерн пойдет с нами, и Гримбьорн тоже. И еще кое-кто.

Губы Оина коснулись уха, неприятно его щекоча.

— Мы были в Мории. — Шепот стал почти неразличим. — И кое-что узнали.

Балин остановился и посмотрел на друга. Произошедшая с Оином перемена поразила его. Перед ним стояло существо с совершенно безумными глазами, скрюченными, побелевшими пальцами сжимая топор.

Их прервал голос Бьерна, в котором все еще слышался смех.

— Хорош шептаться, как у себя в пещерах. Заходите, так уж и быть, пообедаю с вами. А пока раздевайтесь и умывайтесь. Скамейки на веранде, умывальник на улице.

Пройдя в холл, великан хлопнул в ладоши. Тотчас в дом вбежали два пони и несколько больших серых собак. Бьерн сказал что-то на языке, напоминающем лошадиное ржание, а затем коротко пролаял. Пони вышли и больше не возвращались, зато собаки очень резво выдвинули на середину комнаты цельновырезанный из огромного ствола сосны стол и три дубовые колоды вместо кресел. Когда гномы, сняв верхнюю одежду и умывшись, вошли, четыре белые овцы почти закончили расстилать скатерть, а сам Бьерн ловко разливал мед в деревянные кубки, принесенные собаками. Затем вошел черный, как уголь, баран, осторожно несший на своей спине огромное блюдо медовых хлебов, рецепт приготовления которых знал только хозяин Деревянных Чертогов, как иногда называли Бьерна. Гости набросились на еду, а хозяин принялся развлекать их, как и в прошлый раз, рассказами о жизни в диких землях. В какой-то момент Балин с изумлением обнаружил, что Бьерн неторопливо и с подробностями рассказывает, сколько орков «портит воздух» в северной и центральной части Мглистых гор, сколько троллей удалось обнаружить в Серых горах, какими тропами варги колесят вокруг Дол Гулдура в Сумеречных лесах. Это была речь полководца, который уже расставил войска и приготовил засады, продумал пути отступления и направление главного удара. Умный гном не дал понять ни единым словом, насколько ему близки эти планы. Он принялся рассказывать, как гномы устроились в Одинокой горе, сколько знаменитых мастеров перебралось с Рудного кряжа в Эре-бор и какие удивительные вещи они обнаружили в оставленных драконом сокровищах. Когда речь зашла об оружии и доспехах, Балин заметил, что Бьерн слушает очень внимательно. А ведь недавно и думать не хотел ни о каком галворне, итильдине или ильбо-ре. Напрасно гном ломал голову, пытаясь найти причину такому резкому повороту в сознании того, кто привык иметь дело лишь с деревом.

Ночью Балину приснился сон. Он шел по длинной пещере, свет фонаря лишь слегка отпугивал густую тьму. Внезапно пещера кончилась, и он увидел себя со стороны, стоящим на балконе-выступе в гигантском зале, освещенном факелами. Внизу, задрав головы и глядя прямо в глаза, стояли орки — маленькие пещерные и огромные уруки с равнин; каменные тролли возвышались надо всеми; злобно клацали зубами варги; летучие мыши беспокойно метались в неровном свете. Он поднял глаза и почувствовал, как по спине пробежал холодок: хотя зал и был освещен, его граница терялась почти за пределом видимости. Балин побежал, а за ним послышался топот многих ног и все усиливающийся рев многотысячной толпы. Он бежал вон из пещеры, и ужас охватывал его, потому что снаружи поджидала темнота ночи. Балин бежал, задыхаясь и теряя силы, которые потребуются для того, чтобы обернуться и принять последний бой. Но… Так бывает только во сне: он увидел рассвет. Солнце вставало стремительно и неотвратимо. Услышав за спиной протяжный и тоскливый вой, он обернулся, поднял топор и увидел, что погони больше нет. Тысячи орков и варгов мечутся по равнине, ищут проход в сплошной каменной стене, но не могут его найти. Огромные тролли каменными глыбами стоят то там, то здесь, застыв на бегу. Армия тает на глазах, но многие еще готовы сопротивляться. Их взгляды устремляются на Балина, он слышит кровожадный вой, видит приближающихся врагов и чувствует, как подгибаются ноги. Усилием воли хочет заставить себя встать, но не может. Стонет, пытаясь закричать, и вот его тело свободно! Он вскакивает с боевым кличем… посреди спальни. Рядом с топором наготове стоит Оин.

Они проснулись под дробь дождя. Рваные тучи стремительно шли на восток, низко нависнув над землей. Пахло промокшей древесиной и соломой. Балин вышел на крыльцо и поразился, насколько успел отвыкнуть от мирной жизни. Сейчас он воспринимал каждую каплю дождя как откровение, а окружающий его холодный туман, несмотря на всю неприветливость, казался спокойным и умиротворяющим. Гномы не любят яркого солнца и больших открытых пространств. Сегодняшнее дождливое утро как раз соответствовало настроению подгорных жителей. Бьерна нигде не было. Оин посоветовал Балину не беспокоиться на этот счет:

— Вернется к вечеру. Он редко предупреждает, когда и куда уходит, а тем более не говорит — когда придет.

Вернувшись в дом, на веранде Балин увидел накрытый стол с целой горой медовиков на плетеном блюде. Кувшины разных мастей столпились на другом конце стола. Около походной одежды на лавке стояли несколько шаек и бадеек вперемешку с мыльными принадлежностями. Рядом лежали свежие дубовые веники. Оин взял один из них, встряхнул, а затем вопросительно взглянул на товарища:

— Сначала есть, а потом в баню, или наоборот? — Подумал и сам себе ответил: — Нет, сначала позавтракаем.

Ну кто мог ожидать от гнома другого ответа? Когда они, наевшись до отвала и поэтому очень довольные, зашли в баню, Балину подумалось, что если Ауле Создатель и собирает умерших гномов в отдельном чертоге Мандоса, то последний чертог должен немного напоминать это место.

В парилке было жарко, а Оин все поливал и поливал водой раскаленные до малинового цвета камни. Гномы, стойко переносящие холод и умеющие часами работать в ледяной воде, очень любят тепло. Подгорные жители — выносливый народ. Не силой, не наскоком, но каждодневным упорным трудом создаются сказочные богатства. Руки гнома могут часами поднимать тяжелый молот и раздувать кузнечные меха. Само слово «гном» происходит от слияния эльфийских слов «гонд», что означает «камень», и «гноум» — «жить в камне». Сумеречные эльфы называли их гонхирримами, что может переводиться двояко: «владыки камня» и «оставаться живым под камнями». В пещерах нередко случаются обвалы, но даже оказавшись под камнями, гномы всегда выбираются на поверхность. Это происходит благодаря особому умению «чувствовать вещи», которым подгорные жители очень гордятся, но никогда не говорят об этом.

Под конец купальщикам стало очень плохо, потому что даже для гнома париться на полный желудок — весьма рискованное занятие.

Вечером ждали Бьерна. Тучи разошлись, выглянуло солнце, нежаркое и удивительно ласковое. Бьерн не появился, и гномы расположились прямо на траве перед домом. Оин и Балин вначале вспоминали оставленные родные места и общих знакомых. Потом перешли на события давно минувших дней. Балин даже затянул песню о Мории, но уже после четвертого стиха сбился, забыв слова. К его удивлению, Оин не только подхватил древнее сказание, но и допел до конца. Балин обнаружил, что друг помнит наизусть очень много старинных песен. Звезды давно зажглись на небе, когда они закончили петь балладу о сожженных гномах.

Постепенно разговор перешел на хозяина усадьбы. И здесь Оин знал гораздо больше. Балин с удивлением спрашивал себя, как мог не подумать прежде о том, откуда взялся Гримбьорн Молодой.

— Ведь у Бьерна нет жены или подруги, если она только не медведица. Тогда и Гримбьорн должен быть медведем, а между тем я знаю, он не может отрастить на теле ни единого волоска, не говоря уже о медвежьей шкуре, — так вслух рассуждал Балин, глядя на далекие звезды.

— Гримбьорн рожден женщиной. И надо сказать, она была достойной парой Бьерну. Да, достойной, — повторил Оин и затянулся табачным дымом из трубки. Помолчал, вздохнул.

— Они встретились на празднике. Тогда поздравляли нового короля, Барда-лучника, с рождением сына. И это был веселый праздник, — говорил гном. — Меня тогда мало интересовал Бьерн. И веселье тоже не интересовало. Но эту парочку было видно издалека. Бьерн был мрачный, он всегда мрачный, особенно на людях. А эта женщина не отрывала от Бьерна взгляда.

— Она была выше меня в два раза.

После новой паузы Оин продолжил:

— Поэтому мало кто из мужчин смотрел в ее сторону. Никому не хочется быть на голову меньше жены. Когда начались танцы, она сама подошла к Бьерну. Тому показалось неприличным отказывать, он даже обрадовался, что хоть кто-то не боится его. Я уже говорил, что они были странной парой. И тогда, на празднике, они танцевали странно. Всегда в одном ритме, так что музыкантам пришлось подстраиваться под них. Никогда не видел более необычного зрелища. Лицо Бьерна менялось, как будто ветер срывал с него одну маску за другой.

Гном замолчал, и Балин почувствовал, что Оин с трудом подыскивает слова.

— Он говорил с ней. По-своему, без слов, обняв ее ручищами за плечи. Они качались в своем собственном ритме, и Бьерн рассказывал о себе, о своем народе, о том, как разговаривают звери в лесу и как растет трава на заливных лугах Андуина. И долго они танцевали, прижавшись друг к другу, и глаза их говорили о любви. Музыканты остановились, уставшие, и тогда Бьерн еще раз посмотрел на Ана-лан, и она сказала только одно слово: «Да». Он поднял ее на руки, и они исчезли во тьме надвигающейся ночи.

— Значит, ее звали Аналан, Белый Дар на языке синдаров, — задумчиво проговорил Балин.

Оин прокашлялся, будто что-то мешало ему говорить.

— Через месяц Бьерн объявился в Дейле. Он принес богатые подарки родителям невесты. Никто на свадьбу приглашен не был, да и не было ее, свадьбы то. Двадцать три года прожили они в мире и согласии, душа в душу. У них родился сын, которого они назвали Гримбьорном. Когда мальчику исполнилось пятнадцать, Бьерн взял его с собой к Серым горам. Ведь там, на севере, настоящая родина Шкуроменятеля. А когда через две недели они вернулись, Аналан исчезла. Большой черный медведь лежал убитым у ворот усадьбы, а собаки нашлись в степи. Точнее, Бьерн едва нашел то, что от них осталось. Орда орков из Мории наведалась в Деревянные чертоги, узнав, что хозяина нет дома. Хозяйку они забрали с собой. Она оставалась живой до самых Морийских ворот, по крайней мере, так сказали следы, которые нашел Бьерн. Орки вошли в Морию, а вслед за ними и Шкуроменятель. Они долго сражались во тьме, пока горные тролли не повисли на руках великана, а его тело не скрылось под вопящей, смрадной кучей орков. Я видел все это, притаившись в одном из коридоров. Когда на моих глазах они принялись рвать огромного медведя на части, помогая себе ятаганами, я вышел и сразился с ними.

Голос Оина стал глухим и невнятным, словно неведомая тяжесть навалилась на его грудь.

— Я смог прогнать орков. Не знаю как, но сумел зарубить двух троллей, хотя их и не берет сталь. Остальные бежали, и я еще долго слышал их крики, полные ужаса. Потом я нес Бьерна. Даже не нес, а скорее перетаскивал. Я сначала подвигал передние лапы, потом — задние. Очень медленно мы поднимались на поверхность. Орки один раз пытались преградить мне путь, но снова бежали во мрак. Мы вышли из ворот, где нас поджидал Гримбьорн и еще несколько людей. Мы отвезли Бьерна в обличье медведя сюда, на ферму. Я сомневался, что он выживет, так тяжелы были его раны. Но он выжил и сейчас собирается нанести еще один визит оркам, что затаились в глубинах Мории.

— Аналан… Она еще жива? — с участием вопрошал Балин.

Оин повернулся к нему и с непонятной ненавистью, глядя прямо в глаза, произнес:

— Орки никогда не берут пленников, чтобы сделать их рабами. Они не щадят никого, если только верховный вождь или сам Черный Властелин не приказал им это сделать. Им не нужны тайны, которые можно выведать. Живыми пленников оставляют лишь по одной причине — чтобы мясо не испортилось в дороге.