Многие из ныне живущих не знают, кто такие гномы. Если остановить случайного прохожего и спросить о них, то обычно услышишь в ответ:

«Гномы? Конечно, знаю! Маленькие злобные леприконы — сторожат сокровища. Мне по колено, моему сынишке по пояс. Говорят, если гнома поймать, то можно сорвать большой куш. Но не советую связываться — это кровожадные твари, хитрые, с огромными кривыми зубами».

Или:

«Гномы? Да-да, гномы… Маленькие и милые, непоседы с мягким сердцем. Недоверчивые, потому что люди их слишком часто обманывают, но способные на большую и преданную дружбу. Топоры? Да бог с вами, какие топоры, они вечные труженики».

На самом деле гномов сегодня мало — меньше, чем эльфов. А те, которые остались — действительно маленькие и скрытные. Иногда их даже путают с домовыми, что в корне неверно. Чтобы выжить в современном мире, сегодняшним гномам приходится либо прятаться, либо становиться сродни упырям — безжалостными и кровожадными.

Много-много лет назад вы вполне могли встретить на улице настоящего гнома. Конечно, они были невелики ростом, но широки в плечах. Самые высокие едва достигали пяти футов. Все они носили пышные и длинные бороды, которые нередко убирали, заплетя в косы, под кушаки. В глазах гномов светились честь и отвага; мудрость и знания были им не менее доступны, чем эльфам — истинным детям Эру. Народом они всегда были немногочисленным и очень дружным. Разговаривали в своем кругу только на древнем тайном языке, которого, кроме них, не знал никто, даже валары, за исключением разве что Ауле — создателя гномов, которого сами гномы зовут Махал.

Гномы и люди редко уживаются между собой. Еще труднее найти общий язык гному и эльфу. Хотя в последнее время и не замечено никакой вражды или споров между двумя народами, скорее всего это можно списать на малочисленность и скрытный образ жизни обоих. В древние же времена они враждовали друг с другом, и зачастую дело доходило до кровопролития. Считается, что эту вражду заложили Элу Тингол и царь Ногрода. Они вместе сотворили и по отдельности возжелали Ожерелье Гномов — Наугламир, в центре которого горел звездный камень Сильмарилл. Это послужило причиной одного из самых печальных деяний древности — битвы в Тысяче пещер, закончившейся смертью многих великих эльфов и гномов.

Конечно, неприязнь между двумя народами возникла гораздо раньше, потому как праотцы Подгорного народа были созданы нетерпеливым Ауле на заре времен, но первородство всегда приписывалось эльфам, что были первыми пробуждены от волшебного сна. Неосторожные слова Элу Тингола: «Как можете требовать чего-то от меня…чья жизнь зародилась… за бессчетные годы до пробуждения ничтожных предков сплюснутого народца?» — стали той каплей, которая переполнила чашу гномьего терпения. Кровавым оскорблением застыли они в сердцах гномов на многие века. Вопросы первородства, как и земельные тяжбы, могут тянуться столетиями и принимать страшные формы.

Междоусобица, вероятно, продолжается до сих пор. И хоть ни гномы, ни эльфы не приемлют Моргота и слуг его — кровь, пролитая в Тысяче пещер, не раз играла немаловажную роль в темных планах Врага. Впрочем, известно немало случаев, когда гном и эльф работали рука об руку, бились плечом к плечу и ели из одного котелка.

1.1

Ранним утром двадцать первого апреля, когда солнце еще только позолотило самую вершину Одинокой Горы, на пороге своего дома появился гончар Вине. Он, выпустив из двери облако пара, поднял воротник овчинного полушубка и не спеша направился к сараю, который гордо именовался «мастерской». Сегодня гончару предстояло много работы. Во-первых, надо растопить обе печи. Еще с вечера на полках ждали своей очереди две сотни кувшинов и горшков. Когда дрова прогорят, нужно разбудить старшего сына, чтобы помог с поддонами. Недолго простоит в первой печи посуда из голубой глины. Настанет очередь второй печи, где глиняные сосуды будут доходить до того состояния, которое называется «грубым обжигом». Товар гончара покупали с удовольствием, потому как даже в самую страшную жару вода и пиво в таких грубо-обожженных кувшинах оставались холодными, а молоко и сметана не прокисали в горшках. Мастер глины, как иногда гордо именовал себя Вине, знал свое дело и гордился непростым ремеслом. Пожалуй, он был единственным человеком в округе, который не просто продавал гномам товар, но и сотрудничал с подгорным народом. Покупая лазурь и краски, он продавал их обратно гномам, но уже в виде росписи на своих многочисленных и разнообразных изделиях.

Затопив печи, Винс вышел из мастерской и направился к дровянику. В холоде апрельского утра каждый выдох гончара повисал в воздухе облачком пара. Робко щебетали воробьи и синицы, а со стороны дороги слышался стук копыт. Заинтересованный Винс подошел к изгороди. По правде сказать, мощный частокол из восьмифутовых жердин можно было назвать изгородью с трудом, но уж так было заведено. Винса еще и на свете не было, когда здесь, у подножия Одинокой Горы, бушевало страшное сражение — Битва Пяти народов. Это была схватка за золото и драгоценности, которые оставил после себя огромный дракон Смог, поверженный черной стрелой Барда-лучника. Битва давно отгремела, и Бард-лучник стал королем Эсгарота, но частоколы вместо плетней и заборов продолжали строить вокруг каждого двора. По привычке: мало ли что.

Вине приник к щели между рассохшимися бревнами. Первыми, кого он увидел, были два гнома верхом на пони. Одного, довольно щуплого по меркам подгорного народа, с благообразным лицом и гладко расчесанной бородой, Вине не знал. Зато второй, кряжистый, в красном плаще, был хорошо знаком гончару. Если про себя Вине говорил — мастер глины, то Балина величал не иначе как глиняных дел мастер. Гончар относился к нему с уважением, замешанным на небольшой толике страха. А как же иначе? Если бы Балии захотел выпускать посуду — Вине не сомневался, что его собственную мастерскую можно было бы закрывать. Но Балин создавал кирпичи. Именно создавал, потому как кирпич, вышедший из-под рук подгорного мастера, не скалывался, не крошился, не промокал, и разбить его стоило больших усилий. Гончар помнил, как десять лет назад между Балином и еще одним гномом, главой гильдии каменщиков с Рудного кряжа, вышел спор. Винса тогда позвали в чертоги Одинокой горы — как свидетеля со стороны людей.

Сам Дайн, Царь под Горой, внимательно наблюдал, как лучшие каменщики вяжут старинную кладку в семь кирпичей. Только столб Балина, высотой в пять футов, был сложен из глиняных кирпичей, а колонна его противника — из каменных. Через год Винса снова позвали в свидетели. Гончар собственными глазами видел, как рассыпался каменный столб после трех дюжин ударов молотом. А столб Балина не поддался. Сумели разрушить верхушку, и только потом с помощью лома и кирки разворотили остальное. Именно тогда в душу Винса закрался страх. В тот момент он ясно представил, что будет, если Балин вплотную займется изготовлением посуды. Однако шли годы, а гномы не переставали покупать товар гончара.

Следующая пара вызвала у Винса невольную улыбку. Если спереди два молодых гнома больше всего напоминали разбойников, ограбивших оружейную лавку, то со спины — в высоких шлемах, с топорами на луках седел, с арбалетами, с метательными топориками и ножами на перевязи поперек кольчуг, с мечами, кинжалами и булавами, что топорщились из-под коротких плащей — эти двое здорово походили на маленькие осадные башни, готовые к взятию города. Но улыбка быстро исчезла с лица гончара. Лони и Нали, знаменитые сыновья знаменитого отца, никогда не приходили в деревушку вооруженными. Охранники покоев государя Дайна не знали удержу в буйных забавах. Ничто не могло свалить их с ног — ни кулаки заезжих молодцев, которые, прослышав, что среди гномов появились настоящие бойцы, раз за разом наведывались в харчевню; ни десятигаллонный бочонок пива, который неизменно заказывали Лони и Нали на вечер… Однако эти двое никогда не носили оружия. В крайнем случае, они обходились жердями и поленьями…

Следующие двое тоже были молоды (Вине почти безошибочно научился распознавать возраст по длине бород), а один к тому же и красив. Вине, конечно, считал, что в мужской красоте лучше всего разбираются женщины, но и он цокнул языком, глядя на открытое, с правильными чертами лицо, обрамленное легкими даже на вид кудрями. В какой-то момент гончар подумал, что это, скорее всего, сын самого Царя под Горой, а остальные — оруженосцы, телохранители и сопровождающие. Его догадку подтвердили три гнома, которые проследовали за красавчиком. В золоченых доспехах, положив руки на изукрашенные рукояти секир, которые выглядывали из-под черных, богато расшитых золотом плащей, они угрюмо пропылили по дороге.

«Да они же свататься едут», — сообразил Вине, когда мимо него одна за другой проехали четыре телеги. Каждая была плотно укрыта кожаным пологом. Первой правил громадный, совершенно седой гном. Вине и не подозревал, что среди подгорного народа встречаются такие гиганты. На облучке второй восседал карлик. Гончар даже ненароком подумал, что это ребенок — настолько мал был возница. Кроме того, у него не было бороды. Точнее, борода присутствовала: маленькая и седая, почти незаметная на лице. Но кольчуга и внушительного вида кирка, торчавшая из-за пояса, разом рассеяли сомнения гончара насчет возраста карлика.

«Подарки везут невесте, — подумал Вине. — Видимо, драгоценности. Иначе, зачем столько охраны?»

Потом проехали еще гномы; некоторые знакомые, а других Вине видел в первый раз — но все они были в кольчугах и шлемах, с топорам. Хотя у одного, кряжистого крепыша, вместо топора опять же была боевая кирка. Обилие оружия и доспехов встревожило гончара — но не более. Ведь гномы никогда не посылают в бой молодежь и стариков. Война для подгорного народа — удел зрелых мужей… Вине заметил еще одно знакомое лицо. Как же, забудешь такого! Глава гильдии оружейников, — седая борода длиной в два ярда, заплетенная, обмотанная вокруг тела и заткнутая за пояс — мастер Фрар собственной персоной верхом на пони. Гончар даже сплюнул в сторону после того, как увидел это лицо с маской вечного недовольства. Второго такого скупердяя надо еще поискать даже среди гномов. Дом гончара соседствовал с домами кожевника и местного кузнеца (который, по правде говоря, занимался только тем, что перепродавал изделия гномов), и Винсу не раз доводилось быть свидетелем того, как Фрар до посинения торговался за каждый клочок кожи и каждый гвоздь. Да и на ярмарке мастер-оружейник отличился не раз. Хотя надо признать — свою работу Фрар знал отменно. Если на изделии стояла его личная печать, такое оружие ценилось на вес золота.

Заметив последнего гнома, который в некотором отдалении от остальных замыкал колонну, Вине вздрогнул. Этого гнома гончар тоже хорошо знал. Невысокий и сухощавый, он одним своим видом вызывал необъяснимую тревогу.

Оин внимательно посмотрел на частокол, за которым скрывался гончар, и тот отпрянул от щели.

— Война, — прошептали одеревеневшие губы Винса. — Гномы идут на войну. Необходимо сообщить старосте, пусть шлет гонца королю.

Через четверть часа Вине стучался в ворота старосты. Против ожидания, Фаронд выслушал сообщение гончара равнодушно.

— Ну и что? — зевая, ответил он. — Все знают, что гномы хотят вернуть Морию. Это их дело, пусть себе воюют. Гонца, конечно, пошлю, но вряд ли наши новости будут новостями для короля. Иди домой и спи спокойно.

— Не могу я, — ответил Вине. — Печи затопил, горшки буду обжигать.

— Вот и обжигай, — согласился Фаронд.

Не переставая зевать, староста прошел в комнату, где у него хранились свитки и книги. Открыв книгу происшествий, быстро записал: «Сего дня двадцать первого апреля года 1389 или 2989 Третьей эпохи по счету эльфов вооруженный отряд гномов численностью около полусотни проследовал по дороге в Дейл». К точности в цифрах и датах старосту приучило соседство с подгорным народом. Почесав за ухом, Фаронд добавил: «Судя по направлению и тому, что гномы проследовали верхом, с обозом, они направляются в Морию. Предводитель отряда…» В этом месте староста задумался. Гончар сказал, что главным был Оин. Но Фаронд понимал, что гномы никогда не назначили бы его командиром. Перебрав в уме все имена, которые назвал ему Вине, староста твердо закончил: «Предводитель отряда — Балин».

В это самое время Оин, который ехал замыкающим, пришпорил своего пони и скоро оказался рядом с Балином.

— Нас заметили, — глухо и чуть нараспев произнес Оин.

Балин оглянулся по сторонам. Тень недовольства промелькнула на его лице. Ничего не ответив другу, он только приказал:

— Шире шаг.

Гномы, прекрасно слышавшие своего командира, пустили пони рысью. Впереди их ждала остановка в Дейле, где они собирались переговорить с королем Байном. Вот уже почти двадцать лет король Байн, сын Барда, крепко и честно правил своим народом. Его армия сильна, и возглавляет ее Гримбьорн Молодой, сын Бьерна. Гримбьорн, в отличие от своего отца, не умел менять шкуры, превращаясь в медведя, и больше благоволил к людям.

Слитный топот копыт за спиной улучшил настроение Балина. С улыбкой в едва тронутую сединой бороду он вспоминал события почти полувековой давности. Произошло это в Шире, где живут существа еще меньшие, чем гномы, — хоббиты. Однажды вечером он и его товарищи ввалились в благоустроенную нору одного хоббита. Нори и Ори, Фили и Кили, Оин и Глоин, Бомбур, Бифур и Бофур, Торин, Дори, Двалин, да и сам Балин сразу смекнули, что знак, оставленный Гендальфом на двери: «Опытный взломщик возьмется за хорошую работу, предпочтительно рискованную, оплата по соглашению» — никак не соответствует действительности. Хоббиты очень недоверчивый народец, а если и славятся гостеприимством, то только в отношении друг друга. Людей, которых хоббиты называют Верзилами, не любят и стараются не показываться им на глаза; к эльфам за прошедшие века маленький народец стал относиться настороженно-недоверчиво; к остальным — пренебрежительно. С гномами, правда, хоббиты ладят — особенно Мохноноги, долго жившие в предгорьях. Но тринадцать прожорливых путников — многовато даже для запасливого хоббита. Поэтому гномы не стали вваливаться в жилище Бильбо всей гурьбой, а заходили по одному, по двое, по трое — и потом без всякого зазрения совести воспользовались мятущимся хлебосольством хозяина, уничтожили все съестное в кладовках и порядком напугали хоббита, без того чувствовавшего себя неуютно. Заодно они посвятили полурослика в свои планы. Балин не мог и предположить тогда, что этот, как его охарактеризовал Глоин, «подпрыгивающий и пыхтящий пузан» сможет выполнить самую тяжелую и опасную работу. Бильбо не раз выручал гномов: он сумел справиться с пауками, нашел потайной ход (это в родной-то стихии гномов — в горе!), перехитрил дракона и не дал пролиться крови гномов, людей и эльфов. Сейчас Балин с изумлением признавался сам себе, что не прочь бы видеть Бильбо в своем отряде. Тем более что с ним Ори и Оин. Взглянув в лицо своего боевого друга, едущего сзади, Балин помрачнел. Оин настроен решительно: пойдет до конца и не отступит. Балин знал, что дело они затеяли серьезное и опасное, в глубине души понимал, что таким малым войском Казад Дум не завоевать и уж тем более — не удержать. Наступит момент, когда силы будут неравны, и придется повернуть. Что ждет впереди? Какое зло нашло приют в темных недрах Мории? Вопросы без ответов, никто не знал точно, рассказывали небылицы…

— Перебьем орков, а потом разберемся. — У Оина всегда был один ответ. Балин поежился. Он чувствовал, что ведет друга навстречу гибели. Но Оин не повернет, о нет!

— Вам не победить, будь вас вчетверо больше, — говорил Балину Гендальф.

Хотя гномы и не доверяли Таркуну, Балин знал, что к словам волшебника стоит прислушаться. Если Гендальф-Таркун говорит, что их должно быть вчетверо больше, — надо найти союзников.

К вечеру отряд вышел к берегу Долгого Озера. Там уже ждали люди Байна. Думая, что гномов будет много, переправщики приготовили лодок больше, чем договаривались. И все же Балин щедрой и недрогнувшей рукой заплатил столько, сколько они запросили. Одинокая Гора осталась позади, возвышаясь огромной массой над окружающим пейзажем, особенно мрачная и черная сейчас, в сумерках.

Путь по реке Быстрице продолжался и в темноте. Нельзя сказать, что гномы были утомлены однодневным переходом. Тем не менее все постарались заснуть, прекрасно понимая, что впереди их ждет немало бессонных ночей.

Утро встретило Балина свежестью и прохладой. Он выбрался из одеяла и с удовлетворением отметил, что они уже далеко от устья Быстрицы. Лодки споро скользили по глади Долгого Озера, направляемые сильными взмахами весел.

Несмотря на ранний час, все были на ногах — и люди, и гномы. Вокруг стояла тишина; путники не повышали голосов, сознавая, что звуки, отражаясь от спокойной воды, прекрасно слышны.

На носу ладьи Балин увидел Оина. Старый боевой друг сидел на скамье и держал в руках кусок хлеба с толстым ломтем вяленой оленины.

«И все-таки что-то странное творится с Оином, — думал Балин, умываясь прямо из-за борта. — Никогда бы я сам не решился выступить походом. Даже мечтая с Ори, мы понимали, что это лишь сон, несбыточная мечта. Но Оин совершенно не сомневается в успехе. Многие качали седобородыми головами, когда он забросил кузнечное дело и принялся учить молодежь „непотребству". Сам Дайн обронил мимоходом, что поход на Морию — самоубийство, что зря мастера перековывают крохи итильдина на доспехи, разыскивают древнее оружие, которое родилось под молотами гномов Мории и эльфов Эрегиона. А как потрясло всех известие, что Оин почти полностью растратил полученное и выкупленное вооружение на „подарки" людям! Сотни мечей и лучшие доспехи отправились к броду Керрок, вооружая дружину Гримбьорна».

Столько упорства и энергии было в словах и делах Оина, что все, кто только ни сталкивался с ним, заражались его мечтой. Последние десять лет Одинокая гора буквально гудела от постоянных разговоров и споров. Никто уже не думал, что возврат Казад Дума — иллюзия. Наоборот, решали — кому идти, когда, что брать, к кому обратиться за помощью. Оин исчезал на полгода, а иногда и на год, и когда буйные головы готовы были успокоиться, вновь появлялся. Котел начинал бурлить снова, молодежь рвалась в бой, старики вспоминали доблесть пошлых лет.

И вот под началом Балина пятьдесят три гнома. Большинство молодые, как Лони и Нали. Есть и старики: Тори, самый большой гном, которого когда-либо видел Балин, давно отпраздновал свое четырехсотлетие. Его друг, карлик Синьфольд, который вообще никогда не отмечал дней рождения, иногда упоминал, что разговаривал с последним наследником Дарина — Дьюрином шестым, который правил Морией больше тысячи лет назад.

При воспоминании, что такой доблестный и благородный гном как Тори спутался с мерзким потомком Мима, безбородым Синьфольдом, Балина передернуло.

Многие не понимали, почему Оин старается привлечь к походу людей. Возвращение Мории под власть гномов — дело самих гномов и никого более. Балин понял правоту Оина, когда пришел посмотреть, как молодежь, забросив клещи и молотки, тренируется в искусстве владения оружием. Балин считал, что это занятие недостойно гнома, пока не убедился, что, несмотря на все свои годы, опыт и сноровку, совершенно не представляет, насколько это тяжелое ремесло — сражаться смертоносным оружием в узких и низких пещерах. Он старался не пропускать тренировок, вставая в строй вместе с молодежью. Оин оказался превосходным учителем. Он знал много удивительных вещей, которые сначала могли показаться ненужными и пустыми.

— Многому, что знаю, я обязан воинам-людям, — часто говорил Оин. — Годы людей коротки, и каждый из них должен выбирать, кем станет в жизни — садовником или пахарем, строителем или ремесленником, лекарем или воином. Каждый стремится стать в своем деле лучше всех. Витязи народа людей помогут нам во мгле Мории, и мы выйдем из войны с минимальными потерями.

«Многое из того, что ты сумел передать молодым гномам, не раз еще спасет им жизнь», — подумал Балин, перебираясь ползком по тюкам поближе к Оину.

— Ну где мой завтрак? — весело спросил он.

1.2

— Я говорю тебе, вам не выиграть, будь вас вдесятеро больше.

«Теперь нам говорят — вдесятеро», — думал Балин. Но эта мысль никак не отразилась на его лице, лишь глаза недобро блеснули. Обычным для гнома движением (за что эльфы прозвали их твердолобыми) он наклонил голову.

— Я заплачу, и плата моя будет высока. Тот, кто пойдет со мной, вернется домой богачом!

«Если вообще вернется», — подумал сидевший на деревянном троне Байн и поджал губы.

— Я не дам тебе ни единого воина, сын Фундина, — твердо сказал он. Затем, выждав время, Байн добавил слова, заготовленные уже давно, которые должны были хоть немного успокоить Балина: — Я не говорю, что запрещаю своим воинам идти с тобой. Ты можешь бросить клич, и я уверен, что многие отзовутся. В конце концов, это наше общее дело против общего врага, и я сам желаю, чтобы победа была на твоей стороне. Но и ты пойми. Дружина моя немногочисленна, и хотя я никогда не жалуюсь на своих бойцов, вряд ли найдется среди них хоть один, способный остановить то, что однажды вы, гномы, пробудили в глубинах Мории. Если ваш поход вернет Казад Дум, я первым буду приветствовать тебя, Балин. Ноя должен заботиться о народе и защищать своих подданных, а не подвергать их опасности, бросаясь в самую пучину безрассудных предприятий. И я не стану рисковать своей дружиной, — устало добавил Байн. — Мой ответ — нет.

Разговор, который продолжался уже больше двух часов, утомил его. Приветствия, знаки уважения, подарки, последние новости и сплетни предшествовали пяти минутам дела. Не хотелось признаваться, но эти долгие приготовления раздражали привыкшего ценить свое и чужое время Озерного Короля, который являлся достойным преемником Барда-лучника. Байн хорошо помнил слова отца, сказанные незадолго до смерти: «Не доверяй никому, кроме себя. Ты думаешь, что гномы — наши друзья. Это так. Но блеск золота затмевает доблесть подвига. Дракона убил я, а гномы только воспользовались этим. Помни мои слова и всегда требуй свою виру…»

Много раз Байн убеждался в справедливости этих слов. На его памяти гномы никогда еще не упускали собственной выгоды. Сокровищница Короля под Горой росла, но и жадность гномов не уменьшалась. Байн нещадно облагал наугримов налогами и пошлинами, которые взимал при каждом удобном случае. И следует с удивлением заметить, именно по этой причине правитель озерного края пользовался у гномов высоким уважением и доверием.

Балин понял, что аудиенция закончена. Он не смог добиться того, за чем приходил. Дружина Озерного короля не пойдет с ним. Это сильный удар, ведь гномы так на нее рассчитывали. Чтобы собрать и обучить новобранцев-добровольцев, потребуется много времени и средств. Удивительно, но вопрос о деньгах сейчас волновал Балина меньше всего. Куда больше беспокоило поведение Оина: необычный остекленевший взгляд, постоянное бурчание-пение себе под нос, сбивчивая речь наводили на странные мысли.

Выходя из тронного зала, Балин почувствовал некоторое облегчение. «Что же? — думал он. — Отказ получен. Нужно просто сделать следующий шаг. Сколько уже было этих шагов? И сколько будет? Главное — я получил согласие Короля под Горой и одобрение совета старейшин. А Байну, возможно, еще придется пожалеть, что он не послал с нами войско. А возможно, и нет…»

— Нет, — произнес Балин вслух. Он повторил, будто смакуя это слово: — Нет… Нет… Нет.

Уже много лет подряд гном слышал это слово от сильных сего мира. И разговор с Байном словно стал последней каплей.

«Нет, — сказал про себя Балин. — Я не поверну. И больше не знаю этого слова: „Нет". Мы дойдем до Мории. Мы войдем в нее и освободим древнее царство. Если потребуется, то я сделаю это в одиночку…»

Он вошел в комнату, где его ждали остальные гномы.

— Ну что? — поднялся со скамейки Ори. — Сколько людей пойдет с нами?

Балин обвел всех взглядом. Холодное бешенство плескалось в его темно-карих зрачках. Ори запнулся на полуслове, и очередной вопрос застыл у него на губах.

— Отныне и навсегда, — глухо начал Балин, — я, как ваш командир, приказываю, чтобы вы забыли слово «нет». Сегодня мы уходим из Дейла и идем в Морию без проволочек. Я постараюсь договориться с Гримбьорном. И все равно, в любом случае мы войдем в Казад Дум и освободим его. Вы поняли?

Балин еще раз посмотрел на притихших гномов:

— Что надо отвечать на мой вопрос?

— Да! — гаркнул за плечом сына Фундина Оин.

— Отлично, — сказал Балин.

Несмотря на холодный прием короля Байна, многие в Дейле изъявили желание присоединиться к отряду. Конечно, бывалые воины шарахались от слова «Мория», но молодые иногда просто упрашивали гномов взять их с собой. Каждый из вновь присоединившихся втайне видел себя в роли Барда, героя-лучника, сумевшего убить дракона. Что же может скрываться в еще одной большой пещере? Дракон? У любого дракона найдется слабое место, а черных стрел в колчане у каждого полным-полно. Кроме того, найденная добыча будет делиться поровну.

Но Балин, хоть и отчаянно нуждался в помощи, не брал всех подряд. В непроглядной тесноте пещер будет важно не количество. Они покинули не слишком гостеприимный Дейл уже к вечеру, и сводный отряд насчитывал сотню бойцов без одного. Байн сам вышел проводить гномов. Когда захлопнулись тяжелые ворота, король отвернулся.

— Удачи тебе, Балин, — едва слышно прошептали тонкие губы.

1.3

Они продолжали путь той же дорогой, которой сорок восемь лет назад тринадцать отважных гномов и один хоббит пришли к Долгому Озеру. Тропа через Сумеречье, подсказанная Бьерном, запущенная и одичавшая тогда, сейчас находилась в прекрасном состоянии. В труднопроходимых местах она даже была вымощена камнем, как городская мостовая.

Сумеречный лес уже не производил впечатления обиталища неведомых тварей. Сплошная хвойная стена по мере удаления на запад редела, а иногда и вовсе прерывалась, открывая делянки широколиственных деревьев. Когда показались первые ухоженные буковые рощи, Балин понял, что владения эльфов рядом. Отряд пошел широкой рысью, без передышек, надеясь миновать опасные леса незамеченными и до наступления темноты.

Их надежды прервала стрела, пущенная умелой рукой и вонзившаяся прямо перед пони Балина. Отделившись от леса, словно возникнув из-под ветвей ближайшего к дороге бука, на дорогу вышел молодой эльф. Серебряные волосы были забраны в пучок на затылке. Голубые глаза смотрели весело и с любопытством. Изящным движением эльф подобрал стрелу, а Балин в это мгновение мучительно припоминал, где он мог видеть это лицо.

— Принц Леголас, сын Трандуила, — представился эльф. — К вашим услугам.

— Балин, сын Фундина, — в свою очередь ответил гном.

Оба замолчали — гном выжидающе, а молодой эльф явно пытаясь что-то вспомнить, но пока безрезультатно.

— Чем имею честь? — начал гном, желая побыстрей закончить разговор.

— Ах, да, — вспомнил эльф, не обращая никакого внимания на слова Балина. — Мой отец попросил привести вас в Большую пещеру. Он хочет, чтобы вы отобедали у нас и рассказали, куда направляется столь многочисленный отряд вооруженных гномов и людей.

— А я очень желаю как можно скорее убраться отсюда, — раздраженно сказал гном. — Поэтому, сын Трандуила, честь имею. — Последние слова были сказаны явно угрожающим тоном, и Балин направил пони прямо на стоящего перед ним принца.

Леголас присвистнул, будто в удивлении, и тотчас на дорогу выступило не менее сотни высоких фигур с луками в руках.

— Кстати, — продолжал Леголас деланно-равнодушно. — Отец предупредил, что кроме вас, уважаемый Балин, в отряде находятся Оин и Ори. Вы в свое время побывали в наших подземельях пленниками. Он говорит, что печаль всегда завладевает его душой при воспоминании об этом недоразумении. Он хотел бы загладить свою вину перед теми, кто явился причиной гибели нашего общего врага — дракона Смога.

Эльф слегка поклонился, одновременно подавая какой-то знак, делая это нарочито легкомысленно. Балин не стал оглядываться, но непонятные звуки и беспокойные возгласы лучше всего подсказали, что они окружены.

Леголас продолжал как ни в чем не бывало:

— Король Трандуил предупредил меня, что скорее всего вы со спутниками откажете нам даже в такой малости, как мирный разговор. Поэтому под моим началом находятся две сотни бойцов с приказом доставить вас к королю в любом случае. — И добавил немного погодя, жестко глядя Балину прямо в глаза:

— Лично мне ты, гном, очень не нравишься.

Леголас оказался неразговорчивым спутником, да и у Балина не было особого желания вести беседы. Тем временем ели и сосны вовсе исчезли из окружающего пейзажа, уступив место сплошному широколиственному лесу. Дикая тропа, на которую они свернули с Западного Тракта, местами пропадала и казалась совсем не той дорогой, что должна привести в эльфийский замок. Балин снова стал нервничать, а сзади него угрюмо забубнил Оин, и пару раз Леголас удивленно и озабоченно оглянулся.

В прошлый раз, много лет назад, гномов привели ко входу в чертоги короля сумеречных эльфов с завязанными глазами. Сейчас Балин с некоторым удивлением сопоставлял услышанные тогда звуки с открывшейся перед ним картиной. Буки и дубы обрывались только у реки, спускаясь до самого берега. Через реку был переброшен мост. Он заканчивался открытым провалом в глубь пещеры.

Память подсказала гному, что после входа в пещеру эльфы запели. Легкая усмешка тронула губы Балина, когда первые из вошедших в пещеру эльфов затянули песню. Он попытался ощутить магическую силу ворот, охраняющих покой короля Трандуила, но чувства молчали.

Гномы и люди спешились. Лошади и пони, груженые и под седлами, исчезли в одном из боковых коридоров. Оружие сдать никто не предложил, поэтому Балин предстал перед резным деревянным троном с восседающим на нем королем эльфов, держа правую руку на холодной стали боевого топора. На голове Трандуила покоилась корона из ивы с пушистыми комочками пробудившихся после зимы почек, оплетенная лилово-голубыми цветами подснежников. В руке он держал знакомый Балину резной дубовый посох.