Однако размышлять над этим не имело смысла. В моем активе есть только знание и сила, и полагаться приходилось только на них. И был только один выбор: либо согласиться на роль в спектакле Люцифера, либо отказаться от участия в нем.
      - Скажи, мой конь готов?-спросил я.
      - Он внизу, во дворе.
      Я поднялся, взял сумку, которую она дала мне вчера. Успокоив дыхание, я отметил, что руки теперь дрожат не так сильно.
      - Я останусь здесь,-сказала она.
      Я понимал ее, зная, почему она не хочет идти провожать меня во двор.
      - Если существует хотя бы малейшая возможность отыскать Грааль, я буду верен своему решению, но мне надо знать, что ты думаешь обо мне. Можешь ли ты обещать, что дождешься моего возвращения.
      - Я не забуду тебя,-ответила она.-Это все, что еще поддерживает меня. Да, Ульрих, я верю тебе.
      - Итак, мы оба прокляты. Эта сделка для меня более желательна, чем любая другая, которую я когда-либо заключал,-я подошел к ней, провел кончиком пальцев по ее обнаженным плечам и нежно поцеловал в губы.
      - Счастливо,-попрощался я.
      - Счастливо,-проговорила она тихо.-Сначала поезжай в Аммендорф и постарайся встретиться с тамошним графом.
      - Чем он может помочь мне?
      Она покачала головой.
      - Я знаю только, что ты должен с ним встретиться.
      Выйдя из спальни, я не затворил за собой дверь, и чувствовал, что мои ноги стали ватными, я был так слаб, что думал, что мне не удастся преодолеть каменные ступени лестницы, ведущей в главный зал. Еще ни разу я не чувствовал настолько сильного упадка сил, даже мое тело не подчинялось мне в полной мере.
      В зале был накрыт завтрак, но я нашел силы только выпить солидную порцию вина и последовал дальше к парадной двери.
      Двор был тих, слышалось только всхрапывание моего коня да звук капель дождя, падающих на листья деревьев. Я понюхал воздух, но не учуял ничего, кроме испарений тела коня.
      Привязанный конь стоял посередине двора. Он выглядел свежим и отдохнувшим, с обеих сторон седла были прикреплены седельные сумки, пистолеты покоились в кобурах, а вся сбруя была вычищена, каждый кусочек металла и кожи блестел. Под седлом виднелась новая попона. Конь мотал головой и смотрел на меня большими спокойными глазами. Он отмахивался от мух, и его шкура подергивалась. С некоторыми предосторожностями я взобрался в седло. Вино придало мне необходимую силу и решимость довести до конца начатое дело.
      Мост был опущен. Я не заметил ни единственного полумертвого слуги Сабрины, ни нашего Повелителя. Замок выглядел так же, как и в тот день, когда я впервые появился здесь.
      Я пришпорил коня. Оглядываться назад не имело смысла-в одном из окон я мог увидеть Сабрину, а мог и вообще ничего не увидеть.
      Я поскакал в ворота на аллею, обсаженную запущенными плодовыми деревьями. Статуя и свежие безжизненные цветы мокли под моросящим дождем, и за пеленой его можно было лишь угадать очертания леса.
      Конь перешел на быстрый галоп, я даже не пытался его придерживать. Из одной из седельных сумок я достал плащ и накинул поверх доспехов. Капли дождя смыли последние следы слез с моего лица.
      Вскоре я пробирался под холодным ливнем уже в тихом мертвом лесу. Я все же обернулся назад, чтобы убедиться, что высокие стены, башни и другие строения замка не были плодом моего воображения или миражем.
      Я обернулся только один раз. Лес окружал меня, темный и серый, и только частично я чувствовал себя свободным. Так я ехал до тех пор, пока не спустилась ночь.
      Понадобилось два дня, чтобы пробраться через лес, и только на утро третьего дня стало слышно щебетанье птиц, я увидел солнечный свет и парение влажной земли под копытами коня. Пение зябликов и дроздов вернуло мое веселое настроение, и я снова и снова думал, действительно ли происходили все те чудеса, которые я оставил позади...
      Не однажды мне казалось, что все это я только придумал. Что-то во мне, конечно, было уверено, что все это произошло на самом деле, и все же чувство нереальности происшедшего не оставляло меня.
      Я перекусывал тем, что мне положила в дорогу Сабрина и доставал карты из папки. Хотелось верить, что мне не придется воспользоваться ими после того, как лес Люцифера остался позади. Название Аммендорф мне ни о чем не говорило, и потребовалось некоторое время, чтобы отыскать это селение на карте.
      Я не знал, где нахожусь, но считал, что это уже пределы Земли, и рано или поздно я достигну либо деревни, либо поселения углежогов, либо просеку, по которой можно добраться до ближайшего жилья. Аммендорф, по моим подсчетам, должен находиться в милях пятнадцати от Нюрнберга.
      Конь пощипывал пахнущую свежестью траву. Трава, во владениях Люцифера не имела ни запаха, ни цвета, ни вкуса. Животное можно было сравнить с заключенным, долгое время просидевшим на воде и хлебе, и вдруг получившим обильный обед. Я позволил ему немного попастись, затем вскочил в седло, пришпорил и поскакал дальше, пока через некоторое время не выехал на широкую лесную полянку.
      Всю первую половину дня дорога вела меня вниз по пологому склону холма в симпатичную долину. Сквозь облака на небе пробивались солнечные лучи, освещавшие мягко-зеленые поля и лужайки. В воздухе висел еле уловимый запах горелого дерева, и когда дождь кончился, меня согрел теплый юго-западный ветер.
      В долине виднелись крестьянские хижины и амбары, пощаженные войной. Я вдыхал ароматные запахи крестьянских дворов, цветов и мокрой травы, и казалось, что кожа моя становится свежее, чем во владениях Люцифера. Картина, окружавшая меня, была настолько мирной, что я усомнился, не расторгнуто ли соглашение без моего ведома, но мое расчетливое сознание только благодарило бы за это провидение. Я был послан на недостойное задание, и вполне понятно, почему Господь проклял меня.
      При приближении к хижинам в ноздри мне ударил аромат жаркого, и рот мгновенно наполнился слюной, так как горячую пищу я ел в последний раз во время встречи с Люцифером. Я постучал в дверь хижины и прокричал: "Эй!" Сначала мне подумалось, что внутри никого нет. Я сделал несколько шагов обратно к коню, но тут дверь отворилась. В дверном проеме показалась полная женщина лет сорока пяти. Увидев мое воинское облачение, она кивнула головой и произнесла с незнакомым мне акцентом:
      - Доброе утро, ваша честь.
      - Доброе утро, сестра,-ответил я ей.-Могу ли я купить у вашего мужа какую-нибудь горячую пищу?
      Она улыбнулась.
      - Господин, кем бы вы не были, коли вы готовы платить, то получите все, что пожелаете. У нас совершенно нет денег, и я вряд ли наскребу несколько пфеннигов, чтобы дать вам сдачу. У нас нет денег даже на то, чтобы купить в городе ткани на новое платье, к тому же моя дочь через два месяца выходит замуж...
      Она привела меня в темную комнату, как многие подобные жилища, скудно освещенную, но чисто убранную, с бычьим пузырем в окне вместо стекла и несколькими изображениями святых на стене. Это доказывало, что я попал в местность, где проживают христиане.
      Cняв с меня шлем и плащ, она сложила все это на стоящую в углу скамью. Обеда из рыбы и пирога с яблоками, по ее словам, нужно было подождать четверть часа, и, если меня устроит, она может принести хорошее крепкое вино из погреба, сваренное ей самой. Я пообещал, что за все хорошо заплачу, и она ушла на кухню, откуда доносился ее голос, болтавший о превратностях погоды и обидах на урожай.
      Мне очень понравилось принесенное ей пиво, и сказал, что рад, что война обошла стороной эту долину. Ее маленькое овальное лицо просветлело, и она кивнула.
      - Мы верим, что Господь охраняет нашу деревню, но я сомневаюсь, что мы счастливы более, чем остальные. В нашей долине только одна дорога за деревней она углубляется в лес, а там могут приключиться всякие неожиданности.
      - Это верно.
      Она поморщила лоб и спросила:
      - Вы добрались сюда через Немую Границу?
      - Я обошел ее,-сказал я,-если вы имеете в виду мертвый лес.
      Женщина перекрестилась.
      - Только тот, кто связан с Сатаной, может жить там.
      Стало ясно, что она меня проверяла, и то, что я подтвердил, что попал сюда, пройдя Немую Границу, подсказало ей, что я как-то связан с Люцифером. В дальнейшем гостеприимстве приходилось теперь очень сомневаться.
      За едой я рассказал, что я вассал одного графа, чье имя не хотел бы разглашать, и мне поручено заключить соглашение, результатом которого было бы установление мира в Германии.
      Добрая женщина пессимистически отнеслась к этому. Она убрала пустые тарелки со стола.
      - Думаю, что мир не знал мира со времени своего младенчества, ваша честь. Мы можем только молить Господа об этом.
      Я уверил ее от всего сердца, что если моя экспедиция завершится успешно, происки Люцифера закончатся навсегда.
      - Мы живем во время, когда грянет конец света,-сказала она.
      - Так думают многие,-сказал я.
      - Вы хотите сказать, что сами в это не верите, господин?
      - Может быть, я и придерживаюсь такого убеждения,-сказал я.-Но совсем не уверен, что это произойдет.
      Она прибрала стол, наполнила пивную кружку и предложила принести трубку ее мужа. Я ответил отрицательно. Она сообщила, что ее муж работает на поле и не появится до вечера, а дочь помогает своему отцу.
      Великолепное состояние сытости и спокойствия расслабило меня, и я подумал, что могу и остаться у этих людей на несколько дней... Но тогда я не смогу быстро выполнить обещание, данное мною Люциферу, и он отомстит не только мне, но и этим людям. И я решил довольствоваться лишь приятной уверенностью, что в Германии еще сохранился маленький уголок, куда не докатились война и чума.
      Я пил пиво и расспрашивал о дороге на Нюрнберг, но эта женщина ни разу далеко не уезжала из своей деревни. Однако она указала мне направление на Швайнфурт, где, я смогу встретить людей, которым известно, как добраться до Нюрнберга.
      Расплатившись с женщиной слитком серебра, я поблагодарил ее за приветливость и доброту, полученную вместе со вкусной едой, оседлал коня и снова отправился в путь.
      Дорога петляла по долине, взбираясь на холм и переваливая на другую сторону. Я скакал теперь по светлому березовому лесу и несколько раз оглянулся назад на крытые красной черепицей крыши крестьянских хижин и сараев, над которыми, казалось, витал дух спокойствия и мира.
      Лесная тропинка вывела меня на широкую дорогу, по которой можно было добраться до Тойфенберга, следующего места моего назначения, насколько я определился по карте. Уже был близок закат солнца, и я надеялся или, по крайней мере, ждал какого-то крестьянского хутора или поселения, где можно переночевать, но счастье пока не улыбалось мне, и поэтому пришлось спать, как это уже неоднократно случалось, завернувшись в плащ, на траве, неподалеку от тропы, по которой я ехал сюда.
      Когда я проснулся на следующее утро, грело солнце и пели птицы. Мотыльки порхали между цветами, и запах цветов был очень сильным. Я пожалел, что не сообразил купить с собой в дорогу хоть сколько-нибудь пива, надеясь, что к этому времени уже буду находиться на первом же постоялом дворе, и мысленно поздравил себя, увидев за очередным поворотом дороги увидел, окруженные деревьями, а еще дальше-целый ряд крестьянских хижин.
      Постоялый двор назывался "У доминиканца" и был расположен на берегу широкой спокойной речки. Каменная набережная заключала в себя берега в пределах города, а на другом берегу я увидел мельницу, медленно вращающую водяное колесо, и решил, что мельница, как и постоялый двор, принадлежат одному семейству.
      Я направил коня ко двору, заглянув через деревянную изгородь, окружающую его, и прокричал с того места, где находился:
      - Эй, там, внутри!
      Из одной малозаметной двери появился массивно сложенный человек с черной бородой и красными руками того же цвета, что и его нос. Он приветствовал меня.
      - Меня зовут Вильгельм Гиппель, а это моя гостиница. Добро пожаловать, ваша честь.
      - Выглядит основательно, хозяин,-сказал я и передал ему свой плащ, после того, как он прикрутил поводья моего коня к железной привязи.
      - Я рад, что вам нравится мое заведение, ваша честь.
      - Надеюсь, что обслуживание подобающее.
      В его голосе я заметил характерные черты крестьянскй речи.
      - Я обслуживаю настолько хорошо, насколько позволяют теперешние времена, господин.
      Я засмеялся.
      - Не беспокойтесь. У меня мирная миссия. Думаю, что близок конец неурядицам.
      - Тогда вы будете для меня желанным гостем, ваша честь.
      Я был препровожден в большую гостиную комнату и получил кружку пива, оказавшегося еще более вкусным, чем у женщины из деревни. Вскоре были принесены различные кушанья, и я хорошо поел, одновременно разговаривая с господином Гиппелем. Война сюда не докатилась, но признаки ее все же были налицо.
      Местность кишит разбойниками, предупредил меня хозяин. Они не доставлют слишком много хлопот, но один из его гостей был ими захвачен и ограблен, а одного они даже избили почти до смерти прошлой осенью. Зимой все было не так уж плохо, но сейчас ходят слухи, что разбойники вернулись обратно.
      - Как дрозды по весне,-сказал он.
      Он сообщил, что к ночи ожидает еще двух или трех гостей и надеется, что мы будем благоразумны и поедем в Тойфенберг вместе. Пообещав быть в дороге внимательным, я ответил, что эта мысль очень удачна, но мне все же придется путешествовать в одиночестве, так как лошади торговцев и путешественников не могут сравниться в быстроте с моим конем.
      В противоположном углу комнаты, довольно скудно освещенной, я заметил рыжеволосого сонного молодого человека с пивной кружкой в руке. Одет он был в замызганную голубую рубаху с обтрепанными манжетами и воротником и штаны до колен из красного шелка, на турецкий манер заправленные в высокие сапоги для верховой езды. Его распахнутая куртка из толстой кожи напоминала те, что профессиональные фехтовальщики часто носят под нагрудным панцирем профессиональные фехтовальщики. Рядом с ним на скамейке покоилась длинная кривая сабля, а на талии я усмотрел длинный нож и пистолет, оба инкрустированные серебром, но без опознавательных отметок, заткнутые за пояс.
      Я подумал, что юноша,скорее всего, московит, так как по виду он не был был похож на турка. Я подмигнул ему, но он проигнорировал мой взгляд.
      Хозяин постоялого двора прошептал мне, что молодой человек настроен дружески, если не принимать во внимание его ужасно искаженную немецкую речь. Он находится здесь со вчерашнего вечера и поджидает своего знакомого, профессионального солдата, с которым они должны будут отправиться в Херберг.
      - У этого военного,-сказал хозяин,-какое-то латинское имя, которое молодой человек либо неправильно понял, либо не может отчетливо произнести. Звучит оно вроде "Хозепус Кройцерлинг"-добавил он, надеясь, что это имя мне знакомо, но в ответ я покачал головой.
      С наступлением темноты я решил отправляться в Тойфенберг, и тут дверь распахнулась и появился огромный человек. Лицо его было смертельно бледным, а взгляд серых глаз из-под черной широкополой шляпы казался сверлящим. Внимание привлекали его штаны из черной шерсти, обрезанные под коленями так, что на обозрение выставлялись белые чулки. Он носил длинную, лишенную украшений шпагу на боку, а в левой руке была зажата кольчужная рукавица. С подобным одеянием не гармонировало только жемчужное красное перо, воткнутое в шляпу, однако все вместе создавало впечатление, что обладатель одежды в трауре.
      Сначала он посмотрел на меня, потом на хозяина постоялого двора. Господин Гиппель поднялся.
      - Чем могу служить, ваша честь?
      - Немного вина и кружку воды,-сказал прибывший. Он склонил голову и уставился на молодого русского, тут же очнувшегося от дремоты.
      - Вы Григорий Седенко?
      - Да, это я. Григорий Петрович Седенко,-представился юноша с чужеземным акцентом, не оставлявшим сомнений в его происхождении.-С кем имею честь?
      - Я тот, с кем вы должны здесь повстречаться.
      Мне показалось, я узнал манеры и поведение странствующего крестоносца. Человека видно по поведению, а во внешности и поведении чужеземца не было ни капли человеческого.
      - Я Иоганес Клостерхайм, Всадник Христа.
      Молодой человек обошел стол, за которым сидел, вглядываясь в лицо крестоносца.
      - У вас должен быть с собой договор о нашей совместной работе в Тойфенберге, брат Иоганес.
      - Я его принес. Я покажу дом. У меня есть все доказательства. Время истекает. Вам потребуется только подготовиться.
      Юноша наморщил лоб.
      - Вы готовы?
      - Несомненно.
      Я спросил себя, не означает ли этот разговор охоту на ведьм? Но если Клостерхайм является преследователем ведьм, он не будет сейчас засиживаться с этим юношей. Когда это необходимо, крестоносцы объезжают отведенный для них район, полностью поглощенные своими делами. Отдыхая же от трудов праведных, они обычно останавливаются неподалеку от какого-нибудь города или местности, где находились до этого. Немногие из них являются профессиональными солдатами.
      Григорий Седенко наклонился за своей саблей и засунул ее за пояс, но Клостерхайм остановил его движением руки и покачал головой.
      - Не сразу. У нас есть время.
      Хозяин постоялого двора и я слушали молча, так как было почти ясно, что Клостерхайм договорился с юношей об убийстве, хотя это и было убийство во имя Господа.
      Оба, казалось, не замечали нас. Хозяину хотелось уйти к себе, а я пребывал в сомнении о том, что было бы неплохо взять юношу в попутчики, но было бы трудно избежать вопросов этого наемного убийцы. В последние годы я стал замечать, что молчать о неприятном для меня стало гораздо труднее, а в теперешние времена лучше всего держать свое мнение при себе.
      Юноша оживился.
      - Мне больше нравится действовать,-сказал он.
      - Тот, о ком уже упоминал, всего один,-пояснил Клостерхайм.-Эта работа не будет особенно тяжелой.
      - Тяжело было в Киеве,-усмехнулся Седенко,-когда там приходится зимовать.
      - Для начала мы должны вместе поработать,-сказал Клостерхайм с воодушевлением.
      - А оплата?-поинтересовался юноша.
      - Сначала работа, потом оплата,-отпарировал монах. Он бросил на нас взгляд, будто желая удостовериться, что мы не подслушиваем.
      Хозяин покинул помещение, и только я оставался свидетелем того, что происходило между двумя партнерами.
      Я решил заговорить:
      - Я никогда не слышал о Всадниках Христа, брат,-сказал я.-Это что, святой орден?
      - Это не совсем орден,-ответил Клостерхайм,-это товарищество.
      - Извиняюсь, но я не очень осведомлен в церковном хозяйстве.
      - Тогда зарубите себе на носу, господин, что следует быть скромным.-Гнев сквозил в серых глазах крестоносца.-И вы также должны обдумать свое поведение. Ступайте туда, куда направлялись.
      - Я благодарен за совет, брат,-произнес я,-и приму его к сведению.
      - Вы понятливы, господин.
      Насколько я себя знаю, я остался бы на месте, даже если бы мой собственный отец сказал, что я ему мешаю. Но, к сожалению, Клостерхайм отошел и уселся рядом с Седенко, разговаривая с ним так тихо голосом, что я мог разобрать очень немногое. Я занялся своим пивом, но продолжал наблюдать за обоими. Хотя юноша оставался спокойным, гость был возбужден, и, как я заметил, даже разозлен.
      С ругательством, наличия которого нельзя было предположить в лексиконе божьего человека, он внезапно вскочил со скамьи и указал юноше на дверь. Они вышли во двор.
      Я немного посидел без дела, опустошил кружку, подозвал хозяина, заплатил ему за все и попросил приготовить моего коня к дороге.
      Спустя некоторое время я посмотрел в окно. Мой жеребец был уже готов к путешествию. Я надел шлем, закрепил плащ под рукой и распахнул дверь.
      Клостерхайм и московит беседовали в другом конце двора. Когда я вышел наружу, Клостерхайм помахал мне рукой на прощание.
      Я взобрался в седло. Уже пылал закат.
      - Будь здоров, брат. Счастливо оставаться, господин Седенко!-прокричал я, направляя своего рысака через распахнутые ворота двора на тракт.
      Когда солнце зашло, в поле моего зрения показались башни и строения Тойфенберга. Городок оказался маленьким, почти игрушечным. По дороге мне встречались люди, которым было странно видеть мужчину в полном боевом облачении, но, против ожидания, я не испытывал затруднений в поисках пристанища для себя и своего коня. Чтобы успокоить хозяина, я и здесь представлялся посланецем, приехавшим для примирения враждующих сторон и заключения мира, что, конечно же, обеспечило мне теплый и радушный прием.
      Хозяин, его жена, старший сын и три дочери пожелали мне на следующее утро счастливого пути, провожая до дороги, ведущей на Швайнфурт. Я и сам себе уже казался героем, каким меня представляют.
      За крепостной стеной я остановился у дома, около которого толпились люди. Мужчины, женщины и дети смотрели во все глаза, как группа одетых в черное людей выходила из дома. Женщины плакали, а дети стояли, точно пригвожденные к месту. Из дома выносили три трупа.
      Мне показалось, что это могут быть последствия вчерашней встречи брата Клостерхайма и московита.
      У встретившегося на моем пути толстого мужика я спросил, что произошло.
      - Евреи,-пояснил он.-Кара божья свершилась ночью. Это расплата за их грехи.
      Я удивился-судьба евреев общеизвестна, но я никак не ожидал, что в таком дружелюбном городе, как Тойфенберг, могут случиться такие страшные вещи.
      Скривившись, я дал шпоры коню и был более, чем счастлив, когда пригородная улица закончилась. Я скакал галопом, пока Тойфенберг почти совсем не исчез из поля зрения, и только тогда позволил коню перейти на шаг.
      В принципе, я был благодарен судьбе за то, что увидел утром в Тойфенберге. Мне необходимо быть готовым к тому, что я увижу в мире, лежащем передо мной.
      ГЛАВА ПЯТАЯ
      Чем ближе я подъезжал к Швайнфурту, тем теплее становилось Солнце пригревало все больше, и мне хотелось снять с себя некоторую часть снаряжения, но я все еще продолжал ехать в полном облачении, время от времени брызгая небольшим количеством воды за воротник рубахи, чтобы как-то охладиться. Дорога была в хорошем состоянии, так как в последние дни была мало попорчена дождями и проезжающими группами людей, и, к счастью, каждую ночь я находил приличное пристанище. Иногда, правда, по пути мне попадались висельницы и обгоревшие руины строений и церквей.
      В один из дней я достиг гористой местности, где господствовали скалы и валуны с частыми прожилками кварца, и мне пришлось повернуть, когда я вскоре увидел огромное поле, на котором недавно произошло кровавое сражение. Местность была густо усыпана трупами, многие из которых были ограблены и лучшие предметы одежды отсутствовали. Вороны и галки перелетали с места на место, терзая гнилое красное мясо мертвецов. Не было ни малейшего следа оставшихся в живых участников битвы. Возможно, как это обычно бывает, решив спорный вопрос, армии разошлись в разные стороны.
      Я пытался объехать стороной поле битвы, но оказалось, что оно с двух сторон окружено отвесными скалами, и моему коню пришлось выискивать дорогу между трупами.
      Я поднес платок к носу, пытаясь по возможности ослабить трупный запах, и вдруг услышал звук, доносящийся со стороны скал, и увидел на своем пути большой валун. Мне показалось, что за ним блеснул металл и что-то голубое, вроде шейного платка, и почти одновременно с этим проснулся мой инстинкт воина.
      Я отбросил уздечку. Оба пистолета оказались в моих руках, и я направил их на направляющихся в мою сторону мужчин. Они были пешими, в совершенно разнообразном обмундировании и с разным оружием-от ржавых топоров до пик, от толедских мечей до кинжалов. Этот сброд определенно не принадлежал ни к какой определенной армии. Конечно же, это были бандиты с небритыми бородами, обветренными красными лицами, на которых можно было различить отметины безобидных болезней.
      Когда они приблизились ко мне, я пригрозил им пистолетами.
      - Стоять,-предупредил я,-или я стреляю.
      Их предводитель, почти карлик, одетый в замызганный черный плащ и такую же рубаху, направил на меня один из громадных пистолетов, дуло которого пришлось мне прямо между глаз, и ухмыльнулся. Затем он проговорил глухим голосом:
      - Только попробуй выстрелить, высокородный господин. Мы без промедления убьем тебя.
      Я выстрелил ему в грудь. Он взмахнул руками, со стоном повалился на землю, несколько раз дернулся и умер. Никто из его людей и не подумал поднять с земли пистолет, вывалившийся из его рук.
      Один из бандитов, стоявший позади остальных, натянул лук и выпустил в меня стрелу. Наконечник ударил в мой нагрудник, но я оставил это без внимания. Мой хорошо выдрессированный конь остался так же спокоен, как и я сам.
      - Чтобы этого больше не было,-предупредил я,-иначе я пущу в ход свой второй пистолет. Вы убедились, что я неплохой стрелок.
      Я заметил, как они отбросили в сторону мушкет и аркебузу.
      Косоглазый парень проговорил с прусским акцентом:
      - Мы голодны, ваша милость. Уже несколько дней мы ничего не ели. Мы-уцелевшие солдаты-мы все, и теперь нам приходится сосать лапу, ведь все офицеры дезертировали.
      Я засмеялся.
      - Даже если я поверю вам на слово, у меня нет лишних продуктов. Если вы уже настолько хотите есть, почему бы вам не найти занятие для себя, которое дало бы средства к существованию?
      Другой возразил:
      - По воле Божьей...
      - Я не люблю Господа, и он ко мне относится так же,-сказал я с определенным убеждением,-и вы не можете ожидать от человека, которого хотели ограбить, любви к себе.
      Они подошли ближе. Я взвел курок. Они остановились, но один, который находился в середине, поднял пистолет, и выстрелил. Пуля вскользь ударила по черепу моего коня. Одно мгновение он еще оставался на ногах, но потом начал падать. Я выстрелил, но попал не в стрелявшего, а в его товарища.
      Все они кинулись на меня.
      Удирать было поздно. Они живо окружили меня, раскрыли седельные сумки и занялись едой. Я защищался мечом: поставил одну ногу на обломок скалы для устойчивости и засунул пистолеты обратно за пояс, чтобы освободить руки. Я убил троих, потом прикончил еще одного, но теперь они не боялись меня, и я знал, что через некоторое время мне придется расстаться с жизнью.
      Я получил два небольших ранения-одно в верхнюю часть ляжки, другое-с внутренней стороны руки, но этого оказалось достаточно, чтобы рука и нога почти перестали действовать. Бандиты пытались добить моего коня на земле, что было особенно жаль, ведь из всего, чем я владел, он был мне особенно дорог.
      И тут позади меня послышался громкий дикий крик, прокатившийся эхом по этой зажатой между скалами долине. Несколько разбойников оставили меня в покое, готовясь встретить нового противника.
      И тут я узнал его. Это был молодой московит из Херберга. Его сабля опускалась справа и слева, а сам он гарцевал на маленьком пони, разрубая в капусту бросившихся к нему разбойников подобно хирургу, препарирующему мертвецов. Его клич был таким громким и долгим, что все разбойники, казалось, должны были оглохнуть. После этого он втянул голову в плечи так, что шлем его почти опустился ему на воротник, засмеялся и послал проклятье в адрес немногих оставшихся в живых разбойников. И только после этого я увидел второго всадника на некотором отдалении позади него.
      Он остановился на краю долины, почти неподвижно восседая на гнедой лошади и смотрел невозмутимым взглядом, сжав губы, на Григория Седенко и меня.
      Седенко снова рассмеялся и повернул лошадь.
      - Это была хорошая битва,-сказал он мне.
      - Я благодарен вам,-ответил я.
      Он пожал плечами.
      - Путешествие уже наскучило мне. Я был рад развеять скуку.
      - Я поставил вашу жизнь на карту против сумасшедшего и агностика,-сказал Клостерхайм, нахлобучив широкополую шляпу на глаза.-Я удивляюсь вам, Седенко.
      - Он такой же солдат, как и я-и это значит больше, чем вы можете себе представить, Клостерхайм.
      Мне показалось, что юноша шутит, проповедуя войну, но тут мне вспомнились евреи в Тойфенберге, и я с некоторым сомнением посмотрел на русского. Я был почти уверен, что это он убил евреев прошлой ночью.
      - Вы должны были оставить его умирать,-процедил, не разжимая губ, Клостерхайм.- Вы меня не послушались.
      - Я всегда поступаю так в подобных ситуациях,-ответил юноша.-Я сыт по горло вашими проповедями и вашими убийствами, брат священник. Если я должен вместе с вами добраться до Швайнфурта, мне хотелось бы, чтобы этот господин нас сопровождал, если даже вы и будете против.
      Клостерхайм покачал головой.
      - Этот человек проклят. Разве вы не видите, что это написано на его лице?
      - Я вижу перед собой обыкновенного солдата.
      Клостерхайм пришпорил коня. Его ненависть ко мне казалась лишенной основания. Он медленно поехал по долине, огибая свежие и старые трупы.
      - Я поеду один,-произнес он.- Вы потеряли мое расположение, Седенко. А также и золото.
      - Благослови вас Господь, я обойдусь без обоих!-прокричал ему вдогонку рыжеволосый юноша. Потом он обратился ко мне:
      - Куда вы держите путь, господин? Не могу ли я составить вам компанию?
      Я улыбнулся. Юноша мне определенно нравился.
      - Я направляюсь в Швайнфурт и дальше. Я с удовольствием поеду вместе со столь умелым фехтовальщиком. А куда направляетесь вы?
      - У меня нет определенного направления. Швайнфурт в этом плане так же нехорош, как и остальные.-Он посмотрел вслед удаляющемуся Клостерхайму.-Этот человек-сумасшедший,-проговорил он.
      Я проверил свое снаряжение. Оно не было особенно повреждено. Правда, кое-что все-таки пострадало. Однако вскоре мы уже продолжили путь.
      - Как Клостерхайм хотел вас использовать?-поинтересовался я, пока мы ехали.-В качестве личного охранника?