Небесный полководец

Внезапно винты остановились. Я затаил дыхание. Инерция все еще несла воздушное судно вперед.

Вскоре двигатели ожили, их гул был более высоким, чем прежде. Меня захлестнула волна отчаяния. Должно быть, воздухоплаватели заметили меня, но, поразмыслив, решили, что не стоит останавливаться ради какого-то бродяги. А может, на корабле вообще нет людей?

По огромному серебристому эллипсоиду пробежала дрожь, и он двинулся вспять. Я не дышал и не верил в свое спасение. Лопасти вращались в обратном направлении, точь-в-точь как у парохода, дающего задний ход.

Я расплылся в счастливой улыбке. Что с того, что спасение явилось ко мне в виде необыкновенного, неведомо кем изобретенного летательного аппарата? Главное — я буду жить.

Вскоре огромный, размером с небольшой пароход, эллипсоид затмил небо над моей головой. Не помня себя от радости, я размахивал руками. Наверху кто-то кричал, но я не разобрал слов. Взвыла сирена, но я принял это за приветствие, вспомнив, как гудят пароходы, приближаясь к пристани.

Внезапно от корабля что-то отделилось и полетело вниз. Получив сильный удар в лицо, я упал навзничь. Лежа на камнях, я хрипел, оправляясь от падения и не понимая, почему на меня напали и что за оружие использовали.

Наконец я нашел в себе силы сесть и оглядеться. В радиусе нескольких ярдов от меня щебень и кусты были мокры, на земле появились широкие лужи. Сам я промок до нитки. Неужели это злая шутка, намек на то, что мне не мешало бы принять ванну? Не верится. Я поднялся на ноги, со страхом ожидая, что с корабля снова хлынет вода.

Но в следующее мгновение я обнаружил, что он быстро снижается. Очевидно, вода служила балластом — избавляясь от нее, корабль приобретал маневренность. Мне следовало благодарить судьбу, что в качестве балласта не использовался песок.

Вскоре корабль завис футах в двадцати надо мной. Задрав голову, я разглядывал буквы на его корпусе и «Юнион Джек» на хвостовых плоскостях. Сомнений в реальности корабля у меня не возникало, однажды мне довелось видеть аэростат, управляемый мистером Сантос-Дюмоном, но он выглядел жалкой поделкой в сравнении с этим красавцем-гигантом. По-видимому, за последние два года прогресс шагнул далеко.

В днище металлической гондолы появилось круглое отверстие, из него высунулось веселое лицо с британскими чертами.

— Приятель, извини за холодный душ, — произнес воздухоплаватель с акцентом кокни, — но мы тебе кричали, хотели предупредить. По-английски понимаешь?

— Я англичанин! — хрипло выкрикнул я.

— Да что ты! Ну, потерпи минутку. — Лицо исчезло, но вскоре появилось вновь. — Все в порядке. Отойди-ка.

Я попятился, с тревогой ожидая, что меня снова обольют, но на этот раз с корабля сбросили веревочную лестницу. Обрадованный, я подбежал и схватился за перекладину, но кокни закричал:

— Куда?! Стой, чтоб тебя…

Конца фразы я не расслышал — меня потащило по камням. Не сразу догадался я разжать пальцы. Я упал ничком, а поднявшись, уже не пытался схватить лестницу.

— Стой на месте! — велел кокни. — Мы сейчас спустимся.

Из люка выбрались и полезли вниз двое щеголевато одетых мужчин. Их белый наряд очень походил на тропическую форму моряков, разве что на брюках и кителях была широкая голубая окантовка, а на рукавах — незнакомые эмблемы. Я восхищался, глядя, с какой непринужденной ловкостью и быстротой они спускаются по раскачивающейся лестнице, разматывая бечеву, один конец которой исчезал в корабельном чреве. Когда под ногами нижнего воздухоплавателя осталось несколько перекладин, он бросил мне бечеву.

— Действуй, приятель, — сказал он мне. — Обвяжись под мышками, а мы тебя поднимем. Сумеешь?

— Сумею. — Я быстро выполнил его требование.

— Готово? Не развяжется? Я кивнул.

— Берт, поднимай! — крикнул кому-то невидимому небесный «моряк».

Я услышал гул мотора, затем меня потащило вверх. Я завертелся вокруг собственной оси. Сразу накатила тошнота свет в глазах померк. К счастью, один из воздухоплавателей дотянулся до меня с лестницы и остановил, схватив за ногу.

Должно быть, подъем длился не больше минуты — но эта минута показалась мне часом. В конце концов я очутился в круглой комнате с диаметром пола футов двенадцать и высотой стен футов восемь. Стены, пол и потолок были металлические, как в орудийной башне броненосца.

Третий человек в форме — по всей видимости, тот самый Берт — заглушил мотор лебедки, поднявший меня на борт. Двое матросов уже перебрались через край люка. Ловко выбрав лестницу, они с лязгом опустили крышку и задраили его.

Возле овальной двери в стене стоял четвертый воздухоплаватель. Он тоже был в белом, его голову украшал тропический шлем, а плечи — погоны с майорскими звездочками. Он был невысок, с лисьими чертами лица и аккуратными черными усиками, которые поглаживал набалдашником офицерского стека. Лицо майора ничего не выражало.

Выдержав долгую паузу, он сказал:

— Приветствую вас на борту нашего корабля. Вы англичанин?

Я развязал на груди веревку и отдал честь, глядя в его темные глаза.

— Да, сэр. Капитан Освальд Бастейбл, сэр.

— Армия? Гм, странно. Ну, ладно, будем знакомы. Я — майор Хоуэл, капитан «Перикла», патрульного корабля Королевской индийской воздушной полиции. — Он почесал стеком длинный нос. — М-да, занятно. Впрочем, мы с вами еще поговорим. А пока отправляйтесь-ка в лазарет.

Он отворил овальную дверь и шагнул в сторону, уступая мне дорогу. Сопровождаемый двумя матросами, я вошел в длинный коридор, где с одной стороны была сплошная переборка, а с другой — борт со множеством иллюминаторов, за которыми постепенно уменьшались развалины Теку Бенга.

В конце коридора оказался еще один овальный люк, за ним — коридор покороче. У двери с табличкой «Лазарет» мы остановились.

В лазарете я увидел восемь незанятых коек и разнообразные аксессуары больницы (предназначение многих из них мне было совершенно незнакомо). Меня оставили в одиночестве, предложив раздеться и принять ванну.

Ванна возвратила мне силы. Выбравшись из нее, я облачился в пижаму (тоже белую с небесно-голубой окантовкой) и уселся на кровать в углу, застеленную специально для меня.

Признаться, я пребывал в неком подобии транса. Просто в голове не укладывалось, что кровать, на которой я сижу, летит в нескольких сотнях футов над вершинами Гималаев. Корабль слегка покачивался, пол под ногами вздрагивал — казалось, я еду в поезде, в вагоне первого класса.

Через несколько минут в лазарет вошел корабельный врач. Он сказал несколько слов матросу-санитару, и тот раздвинул шторы на иллюминаторах. Врач был моложав, большую круглую голову украшала пышная рыжая шевелюра. Говорил он с легким шотландским акцентом.

— Капитан Бастейбл?

— Да, доктор.

— Как вы себя чувствуете?

— По-моему, я здоров. Во всяком случае, физически.

— Физически? Думаете, у вас что-то не в порядке с рассудком?

— Говоря откровенно, сэр, у меня такое ощущение, будто я сплю.

— У нас тоже возникло подобное чувство, когда мы увидели вас внизу. Черт побери, как вам удалось добраться до этих развалин? Я считал, что это невозможно. — Разговаривая, он проверил мой пульс, посмотрел в зрачки, пощупал лоб — короче говоря, сделал все, что делают врачи, когда не видят у пациента явных симптомов болезни.

— Наверное, вы не поверите, если я скажу, что приехал туда верхом на лошади?

Врач хохотнул и сунул мне в рот термометр.

— Вы угадали, не поверю. На лошади? Ха-ха-ха!

— Так вот, — серьезно произнес я, когда он вынул термометр, — я действительно приехал туда верхом.

— Ну, конечно. — Определенно, он не поверил. — Возможно, вы в самом деле так считаете. Стало быть, ваша лошадь перепрыгнула через пропасть?

— В то время там не было пропасти.

— Не было пропасти? Ха-ха-ха! О, небо! Не было пропасти! Сэр, пропасть была всегда. Во всяком случае, она там уже очень давно. До Теку Бенга можно добраться только по воздуху. Наш капитан, майор Хоуэл, — археолог-любитель, ему разрешили исследовать эти места, а в будущем здесь, возможно, начнутся серьезные раскопки. Майор собаку съел на исчезнувших цивилизациях Гималаев.

— Едва ли можно считать Кумбалари исчезнувшей цивилизацией, — заметил я. — Ведь землетрясение произошло каких-нибудь два года назад. Я присутствовал при этом.

— Два года назад? Вы провели в этих богом проклятых развалинах целых два года? Бедняга! Надо сказать, вы прекрасно сохранились. — Внезапно он нахмурился. — Землятресение? В Теку Бенга? Я ничего о нем не слышал. Может быть, вы имеете виду…

— На моей памяти в Теку Бенга не было землетрясений, — раздался твердый, авторитетный голос Хоуэла, вошедшего в лазарет в разгар нашей беседы. Майор посмотрел на меня с любопытством, к которому примешивалось подозрение. — И мне весьма сомнительно, что вы провели в этих развалинах два года. Во-первых, там нечего есть, во вторых, вы могли попасть туда только с частной экспедицией. Но, насколько мне известно, два года назад там никто не летал.

Пришел мой черед улыбаться.

— Вы совершенно правы, сэр. В то время кораблей, как ваш, попросту не существовало. Я просто диву даюсь, как…

— Джим, думаю, ты должен хорошенько обследовать нашего пассажира, — обратился майор к врачу, легонько постучав себя по лбу. — Похоже, бедняга утратил всякое представление о времени. Капитан, когда вы отправились в Теку Бенга?

— Двадцать пятого июля, сэр.

— Гм. Какого года.

— Тысяча девятьсот второго, сэр.

Врач и майор озабоченно переглянулись.

— Именно тогда и произошло землетрясение, — тихо произнес Хоуэл. — в тысяча девятьсот втором. Погибли почти все жители, а также несколько английских солдат. О Боже! Уму непостижимо! — Его глаза снова впились в меня. — Похоже, дело нешуточное, молодой человек. Я бы не назвал вашу болезнь амнезией — по-моему это разновидность ложной памяти. А может, вы меня разыгрываете? Небось, увлекаетесь историей? Сдается мне, вы тоже археолог-любитель? Ладно, не волнуйтесь, скоро вы придете в себя и вспомните, что с вами случилось на самом деле.

— Сэр, вы не верите мне? Почему?

— Хотя бы потому, старина, что вы слишком молодо выглядите. Сегодня, да будет вам известно, пятнадцатое июля тысяча девятьсот семьдесят третьего года. От Рождества Христова, разумеется. Ну что, скажете, это не довод?

Я растеряно покивал.

— Извините, майор. В одном я с вами согласен: у меня не все дома.

— Будем надеяться, что это пройдет, — улыбнулся врач. — Скажите, а вы, часом не начитались Уэллса?

Глава V

ПЕРВЫЕ ВПЕЧАТЛЕНИЯ ОТ УТОПИИ

Наверное, врачу и майору не следовало оставлять меня одного, хотя ими, несомненно, двигали самые лучшие побуждения. Перед тем как уйти, врач ввел мне под кожу какое-то лекарство, от которого меня стало клонить в сон. Но заснуть я не мог, поскольку уже не сомневался, что неведомые силы, таившиеся в подземелье храма Грядущего Будды, перенесли меня сквозь время. По-видимому, мой рассудок не пострадал, но если я и сошел с ума, не было смысла бороться со столь отчетливой и стойкой иллюзией — лучше считать окружающий мир реальным. Мне хотелось поговорить об этом с Хоуэлом и врачом, спросить, не известны ли науке случаи, подобные моему, не доводилось ли им слышать о людях, якобы пришедших из другого времени?

Впрочем, если такие люди и появлялись, их, скорее всего, помещали в лечебницы для душевнобольных, а может быть, даже в тюрьмы. Если я дорожу свободой и хочу хорошенько познакомиться с миром будущего, а если повезет, найти дорогу в собственный мир, я должен вести себя осмотрительнее. История моего появления в Теку Бега кажется людям невероятной — так стоит ли настаивать на ее правдивости? Не лучше ли изображать амнезию? Майор Хоуэл полагает, что я — уцелевший участник какой-то экспедиции. Ну что ж, пусть так и будет. Приняв это решение, я с облегчением опустил голову на подушку и вскоре задремал.

— Корабль готов к посадке, сэр, — Услышав сквозь сон голос санитара, я попытался сесть, но матрос удержал меня легким прикосновением руки. — Не о чем беспокоится, сэр. Лежите, отдыхайте. Скоро мы причалим, вас отвезут в больницу. Просто капитан счел нужным сообщить вам, что мы уже прилетели.

— Спасибо, — произнес я слабым голосом.

— Вы обязательно поправитесь, сэр, — с сочувствием сказал матрос. — Должно быть, вам здорово досталось при восхождении. Да, с горами, особенно с Гималаями, шутки плохи…

— Кто вам сказал, что я — восходитель? Санитар смутился.

— Никто, сэр, но другого объяснения мы не нашли…

— Гм… Ну что ж, наверное, вы правы. Еще раз спасибо, приятель.

— Не за что, сэр.

Посадки корабля я не заметил, если не считать ощущения уходящего из под ног пола, нескольких слабых толчков и легкого головокружения. Собственно, о том, что мы причалили, я догадался, только когда матросы начали отвинчивать болты, которыми моя койка крепилась к палубе.

Меня перевезли в тамбур, находившийся, по моим представлениям, в средней части гондолы. Огромная раздвижная дверь, ведущая наружу, сейчас была опущена и служила трапом; поверх ступеней лежали широкие доски.

Воздух снаружи был теплым и чистым. Койка подо мной вздрагивала, когда меня везли по зеленой траве поля к белому фургону с большими красными крестами на боках — несомненно, карете скорой помощи. Карета, судя по отсутствию лошадей, была самодвижущейся. Меня окружало множество башен, весьма похожих на Эйфелеву, но уступающих ей по высоте. Примерно половина этих огромных пирамид из стальных брусьев была занята, удерживая на месте свыше полудюжины кораблей. Большинство из них были значительно крупнее «Перикла». Далеко не все летучие гиганты принадлежали военному флоту — некоторые были раскрашены более броско, чем «Перикл», и на их бортах я прочитал названия торговых компаний.

Корабельный врач шагал рядом с моей койкой.

— Как самочувствие?

— Благодарю, уже лучше. Где мы?

— Не узнаете? Это Катманду. Здесь наша штаб-квартира. Катманду! Подумать только, как изменился этот город! Семь десятилетий назад это была типичная восточная столица с древней архитектурой. Но теперь вдалеке за огромными причальными мачтами я видел многоэтажные здания — казалось, крышами они задевают облака. Виднелись среди них и старые непальские строения, но рядом с устремленными ввысь современными «столпами» они казались карликами.

Прежде чем меня внесли в карету, я успел заметить длинную стальную ленту на высоких серых опорах, которая тянулась от города к горизонту.

— Что это? — спросил я врача.

Он недоуменно посмотрел на меня.

— Это? Самая что ни есть обычная монорельсовая железная дорога.

— Вы имеете виду, что по этому единственному рельсу ходят поезда?

— Ну, конечно. — Он замолчал, входя в карету. Раздалось шипение, и двери закрылись. — Знаете, Бастейбл, порой вы удивляетесь чертовски правдоподобно. Хотелось бы выяснить, что с вами стряслось на самом деле.

Я воспользовался случаем, чтобы предложить свою версию:

— Может быть, это все-таки амнезия?

Койка подо мной дернулась — это поехала карета. Не услышав тарахтения двигателя внутреннего сгорания, я поинтересовался, что приводит в движение наш экипаж.

— Как что? Пар, естественно. Это самый обыкновенный паромобиль с двигателем Стенли.

— Вы уверены, что пар, а не бензин?

— Боже упаси! Нет ничего примитивнее бензинового двигателя. Паровой куда лучше, и вы должны это понимать. Я не хочу сказать, что вы намеренно вводите меня в заблуждение, но…

— Наверное, вам следует допустить, что я забыл все на свете, кроме своего имени. Возможно, мои воспоминания — не более чем иллюзии, порожденные смертельным риском и лишениями. Думаю, скоро выяснится, что я единственный уцелевший участник экспедиции, которая исчезла несколько лет назад.

— Возможно, — с облегчением кивнул он. — Это объяснение мне тоже кажется наиболее подходящим. Может быть, вы что-нибудь припомните? Например, имена ваших спутников?

— Боюсь, что нет.

— Ну что ж, не огорчайтесь, — сказал врач. — Будем считать, что первый шаг к выздоровлению вы уже сделали.

Карета остановилась, мою койку выкатили на платформу. Через металлическую дверь (отворяющуюся, как и дверь кареты, без помощи человека) я попал в чистый, ярко освещенный коридор.

— Вот мы и приехали, — сказал врач, когда меня доставили в комнату, такую же чистую и светлую, как коридор.

— Где мы?

— В больнице имени Черчилля, последнего вице-короля. Лорд Уинстон очень много сделал для Индии.

— Это не тот Черчилль, который писал репортажи с театра военных действий, а в девяносто восьмом дрался при Омдурмане в составе Двадцать первого уланского полка?

— Наверное, тот самый. По-видимому, это происходило в начале его карьеры. Вы весьма сведущи в истории.

Я улыбнулся.

— Должно быть, он малость остепенился, если стал вице-королем Индии.

Врач озабоченно посмотрел на меня.

— Разумеется, капитан. Завтра или послезавтра в Калькутту отправится санитарный поезд. Думаю, вам нужен специалист… по амнезии. Ближе, чем в Калькутте, таких специалистов нет.

Я хотел поинтересоваться, сильно ли изменилась Калькутта по сравнению с Катманду, но удержался. Затем, чтобы нарушить затянувшуюся паузу, заметил:

— Судя по всему, сейчас в этой стране царит мир.

— Да, пожалуй… Вам это покажется странным, но время от времени напоминают о себе группировки крайних националистов. Впрочем, нельзя считать эту проблему серьезной. Что касается войн, то их не было уже сто лет.

— Очевидно, у меня очень тяжелая форма амнезии, — улыбнулся я.

— А вот и ваша сиделка, — обрадовано произнес врач. — До свидания, Бастейбл. Не унывайте, все будет хорошо. — Он вывел сиделку в коридор и затворил дверь.

Одного краткого взгляда на сестру милосердия хватило, чтобы понять, насколько изменился мир с тысяча девятьсот второго года. Девушка была очаровательна, но не красота ее потрясла меня, а форма: белая с голубым юбка и блузка, а поверх аккуратно уложенных золотисто-каштановых волос — накрахмаленный колпак. Чем же, спросите вы, эта форма была необычна? Только тем, что подол юбки заканчивался по меньшей мере в двенадцати дюймах над полом, открывая моему взгляду пару самых прелестных лодыжек, которые мне доводилось видеть за пределами Лестер-Сквер. Впрочем, мне сразу пришло в голову, что во-первых, такая юбка практична, поскольку не стесняет ходьбы, а во-вторых, если все современные женщины одеваются подобным образом, непредвиденный вояж в будущее сулит мне весьма приятные впечатления…

Вскоре, потолковав в коридоре с врачом, сиделка вернулась. Наверное, я показался ей не совсем нормальным — настолько меня восхитила и смутила ее внешность. Было трудно видеть в этом создании, одетом как балетная танцовщица, обычную молодую женщину, между прочим, очень скромную и воспитанную. Я покраснел до корней волос, и она первым делом проверила мой пульс.

Чуть позже пришел майор Хоуэл. Подтащив к кровати металлический стул, он уселся и спросил:

— Ну, старина, как вы себя чувствуете?

— Гораздо лучше. Похоже, у меня амнезия. — Я повторял это так часто, будто хотел убедить самого себя.

— Вот и док так считает. Он говорит, вы сумели кое-что вспомнить.

— Кажется, я помню, как мы шли по горам, — честно ответил я.

— Вот и прекрасно. Уверен, скоро память вернется к вам полностью. Мне чертовски интересно будет вас послушать. Представляете, какая буде удача, если выяснится, что вы в самом деле из девятьсот второго?

— Что вы имеете в виду, сэр?

— Это очень поможет мне в работе. Видите ли, история и архитектура Теку Бенга — сплошная загадка. Просто диву даюсь, как в этом диком горном краю мог вырасти такой великолепный город. Сделанные нами аэрофотоснимки позволяют предположить, что в Теку Бенга долгое время соседствовали все культуры Земли. Вам это тоже кажется невероятным?

— Ничуть, — сказал я. — Более того, я могу предположить, что в Теку Бенга оставили свой след культуры, доселе неизвестные ученым. Я говорю об очень древних сооружениях…

— Да, я слышал нечто в этом роде, — кивнул майор. — Несколько легенд… Беда в том, что большинство жрецов погибло во время землетресения, а простой народ крайне невежественен. Кумбаларийцы словно сговорились утаивать правду о Теку Бенга. К тому времени, когда в эту страну прибыли первые ученые, туземцы почти забыли свою историю. Я полагаю, вы пришли туда именно с этой целью? Искали следы исчезнувпшх цивилизаций? Чертовски опасное предприятие, друг мой. Даже я, имея в своем распоряжении воздушный корабль, не пошел бы на такой риск. Для этого нужна экспедиция, оснащенная по последнему слову техники — но и она не будет застрахована от гибели. Очень уж коварная в этих горах погода. — Он нахмурился. — Все-таки, почему я ничего не слышал о вас? Мне казалось, я неплохо знаком с историей изучения Кумбалари. Попытаюсь выяснить, в каком полку вы служили. Скоро вы все узнаете о себе, а потом вернетесь в Англию. Возможно, у вас там есть родственники.

— Вы очень добры ко мне, — сказал я.

— Ну что вы, это сущие пустяки. Может, вы все-таки историк? Не припоминаете?

— В некотором роде — историк, — улыбнулся я, — Очевидно, я много знаю о прошлом, и ничего — о настоящем.

Майор рассмеялся.

— Кажется, я вас понимаю. Я ведь и сам такой. Прошлое во многих отношениях чертовски привлекательнее настоящего, вы не находите?

— Мне трудно об этом судить, — ответил я со смехом.

Лицо майора стало серьезным.

— Ну, конечно. Значит, вам известно все, что происходило до тысяча девятьсот второго года, задолго до вашего рождения, и ничего из дальнейших событий. Определенно, это самая необычная разновидность амнезии, о которой мне доводилось слышать. Вы были очень хорошим историком, если ваши «воспоминания» столь подробны. Не могу ли я как-нибудь освежить вашу память?

— Наверное, сможете, если вкратце расскажете историю двадцатого века. — Я мысленно похвалил себя за то, что сумел подвести Хоуэла к этой идее.

Он пожал плечами.

— В сущности, ничего примечательного. Семьдесят лет мира и процветания, только и всего. Скучища.

— И ни одной войны?

— Ничего такого, что можно всерьез назвать войной. Последнюю заварушку, помнится, устроили буры,

— В Южной Африке?

— Да, в десятом. Бурам вдруг захотелось независимости. Пожалуй, у них имелись на то основания, но мы их утихомирили. Шесть месяцев мы дрались, а потом пошли на большие уступки. Я читал, это была очень кровопролитная война. — Он достал из кармана кителя портсигар. — Ничего, если я закурю?

— Пожалуйста.

— Угощайтесь.

— Спасибо. — Я взял сигарету.

Он криво ухмыльнулся, поднося к ней какую-то металлическую коробочку. Коробочка щелкнула, появился огонек. Прикуривая, я понял, что это за вещь: миниатюрная газовая горелка. Я с большим трудом отвел от нее взгляд.

— Признаться, я еще ни разу в жизни не играл роль учителя начальной школы, — смущенно проговорил майор, пряча горелку. — Но если мой урок хоть чуть-чуть вам поможет…

— Обязательно поможет, — уверил его я — Расскажите о других великих державах — Франции, Италии, России, Германии…

— И Японии, — с неодобрением добавил он.

— У них тоже возникали проблемы с колониями?

— Возникали, но пустяковые. По мне, так иные державы заслуживают серьезных проблем. Особенно Россия и Япония. Не нравится мне, знаете ли, как они хозяйничают на своих территориях в Китае. — Он кашлянул, прочищая горло. — Правда, китайцы — еще тот народец. Неуправляемый… — Майор сделал глубокую затяжку. — Американцам тоже не мешало бы обращаться с туземцами помягче, особенно в Индокитае, но все же их методы куда гуманнее…

— У Америки есть колонии?

— Вас это удивляет? Есть. Куба, Панама, Гавайи, Филиппины, Вьетнам, Корея, Тайвань… Солидная империя. Но сами янки, разумеется называют ее иначе: Великое Американское содружество. У них очень натянутые отношения с Францией и Россией, но, к счастью, наше правительство делает все возможное, чтобы предотвратить войну. Бог с ними. Вот увидите, наша империя и Pax Britannica1 переживут их всех.

— Между прочим, в девятьсот втором кое-кто предрекал развал Британской империи, — заметил я.

Мои слова развеселили майора.

— Развал? Вы, наверное, имеете в виду Редьярда Киплинга, Ллойда Джорджа и им подобных? Боюсь, нынче у Киплинга изрядно подмочена репутация. Он был беззаветно предан родине, но, кажется, перед смертью утратил оптимизм. Не погибни старик в бурской войне, он бы раскаялся в своем маловерии. Поверьте, мой друг: наша политика дала миру стабильность, которой он не знал прежде. Благодаря нам сохраняется равновесие власти, и, согласитесь, туземцам в наших колониях живется не так уж плохо.

— Да, Катманду очень изменился за эти годы.

Хоуэл снова устремил на меня настороженный, изучающий взгляд.

— Гм… Знаете, Бастейбл, порой мне кажется, что вы и впрямь провели на этой горе семьдесят лет. Признаться, очень непривычно слышать от молодого человека столь категоричные суждения о прошлом.

— Извините…

— Бросьте, вам не за что извиняться. Для докторов вы будете сущим подарком. — они с наслаждением вонзят зубы в ваши мозги.

— А вы не очень-то стараетесь меня успокоить, — улыбнулся я и показал на окно. — Нельзя ли поднять жалюзи?

Он постучал пальцем по коробочке с тремя кнопками, лежащей на столике у кровати.

— Нажмите вот эту.

Я нажал указанную кнопку с изумлением увидел, как жалюзи медленно поднимаются, открывая вид на белые башни и воздухоплавательный парк за ними.

— Очевидно, вам эта картина непривычна. Я бы посоветовал принимать как само собой разумеющееся все, что увидите. Индия многим обязана этим кораблям. Империя тоже… да, если угодно, и весь мир. Ускорение пассажирских и грузовых перевозок, расширение рынка, повышение маневренности войск… Всего не перечесть.

— Все-таки меня удивляет, как они держатся в воздухе. Я имею в виду, что баллоны, похоже, сделаны из металла.

— Из металла? — Он расхохотался. — Ей-Богу, Бастейбл, если бы не ваше плачевное состояние, я бы подумал, что вы шутите. Металл! Корпус изготовлен из бороволокна. Металл в конструкции тоже присутствует, но в основном — пластик.

— Пластик? Что это? — озадаченно спросил я.

— Гм… пластичный материал… его производят из химических веществ… Черт, вы должны были о нем слышать. Это нечто вроде резины, только разной прочности, формы и пластичности…

Оставив попытки понять майора, я просто принял к сведению существование пластика, как когда-то в школе принял к сведению существование непостижимого электричества. Утешением мне служило открытие, что многое в мире сохранилось в прежнем виде, а если и изменилось, то в лучшую сторону.

Самые непримиримые критики империализма, которыми изобиловала моя эпоха, как следует призадумались бы, окажись они сейчас рядом со мной. Видя за окном картину мира и процветания, я испытывал гордость за свою расу и благодарил Всевышнего. Все указывало на то, что последние семьдесят лет белый человек с честью нес бремя забот, добровольно взваленное им на свои плечи.

Майор встал и подошел к окну. Глядя на высотные здания и мачты аэропарка и сжимая за спиной стек, он словно эхо отозвался на мои мысли:

— Какой восторг вызвало бы это зрелище у викторианцев… Исполнились все их мечты, воплотились все идеалы. Но нам еще рано почивать на лаврах. — Он повернулся ко мне. На его лицо падала тень, но я чувствовал устремленный на меня твердый взгляд. — А главная причина наших успехов — хорошо усвоенные уроки прошлого.

— Я знаю, что вы правы, сэр.

Он кивнул.

— Я тоже.

Внезапно он вспомнил о чем-то неотложном и отсалютовал мне стеком.

— Мне пора, старина. До скорой встречи.

Он направился к двери, и в этот момент здание содрогнулось от глухого удара. Вскоре издали донеслись рев сирен и звон колоколов.

— Что это, сэр?

— Бомба!

— Как? Здесь?

— Да. Анархисты. Сумасшедшие. Европейские смутьяны, не иначе. Индусы тут ни при чем. Это все немцы, русские и евреи. Им очень выгодны беспорядки у нас.

Он выбежал из палаты.

Вторжение насилия в безмятежность этого мира ошеломило меня. Я лег на кровать и повернулся к окну. По воздухоплавательному парку мчался военный автомобиль. Откуда-то донесся хлопок второго взрыва. Боже мой, неужели кто-то желает зла этой сказочной стране?

Глава VI

ЧЕЛОВЕК БЕЗ ЦЕЛИ

Раздумывать о причине диверсии не было смысла, как не было смысла ломать голову над загадкой моего путешествия сквозь время. После взрывов в Катманду события понеслись вскачь. Меня, словно редкий музейный экспонат, возили по всему миру. Из Катманду я выехал утренним поездом и к вечеру, сделав в пути несколько остановок, прибыл в Калькутту. Своими очертаниями локомотив монорельсовой дороги напоминал воздушный корабль, но изготовлен был целиком из стали и сверкал свежей краской и бронзовыми украшениями. Увлекая за собой пятьдесят вагонов, на прямых участках он достигал ужасающей скорости — почти сто миль в час. Двигатель локомотива, как мне сказали, работал на электричестве.

Калькутта мне показалась огромной. Она разительно переменилась с тех пор, когда я был там последний раз. Ее сияющие башни были намного выше так поразивших меня высотных зданий Катманду.

В центральной больнице Калькутты мною занималось два десятка эскулапов. Проведя всевозможные исследования, они дружно заявили, что ничего не понимают, и решили с первой же оказией отправить меня в Англию. Мысль о предстоящем полете ввергла меня в замешательство, поскольку я все еще не мог поверить в существование материала, который превосходит прочностью сталь, уступая ей в удельном весе, как не мог поверить в способность человека преодолеть такое огромное расстояние без единой промежуточной посадки.