В высокой башне из обсидиана, возвышающейся над кроваво-красными водами реки Таймы, по которой легкие баржи из бронзы и черного дерева доставляли в столицу грузы, барон Мелиадус нервно вышагивал по своему рабочему кабинету, заставленному темной полированной мебелью, глобусами и астролябиями из железной фольги, меди и серебра, а также многочисленными безделушками из драгоценных камней и металлов. Стены кабинета украшали выцветшие от времени коричневые, черные и голубые гобелены, а пол был устлан толстыми коврами цвета осенних листьев.
      А вокруг него, на всех стенах, на каждой полке, в каждом углу висели, стояли и лежали часы. Все они шли секунда в секунду, и все отбивали четверть часа, полчаса и полный час, многие - с различным музыкальным сопровождением. Часы, разнообразнейших форм и размеров, в металлических, деревянных и прочих корпусах - некоторые были так причудливо сделаны, что по ним совершенно невозможно было определять время. Они были собраны практически из всех стран Европы и Ближнего Востока, как символы покоренных земель. Из всех трофеев барон Мелиадус больше всего предпочитал часы. Не только этот кабинет, но также все комнаты и прочие помещения башни были забиты ими. А на вершине башни были установлены огромные куранты с четырьмя циферблатами, выполненные из бронзы, оникса и драгоценных металлов, и когда по чашам колоколов, отбивая каждый час, ударяли сделанные в натуральную величину фигурки обнаженных девушек, держащих в руках молоточки, по всей Лондре разносился гулкий звон. Коллекция часов барона соперничала с коллекцией его зятя Тарагорма, хозяина дворца Времени, которого Мелиадус люто ненавидел и ревновал к своей эксцентричной сестре.
      Наконец барон остановился и взял со стола лист пергамента. Это было последнее донесение из Кельна, провинции, которой почти два года назад Мелиадус преподал урок, но, как оказалось - немного перестарался. Сын старого герцога Кельнского, лично казненного Мелиадусом на главной площади столицы, собрав войско, поднял восстание и почти разгромил размещенные в Кельне оккупационные силы Гранбретании. И если бы не срочная помощь правительства в виде орнитоптеров, вооруженных огненными копьями большого радиуса действия, то Кельн, пусть и временно, но все же вышел бы из-под контроля Темной Империи.
      Однако, восстание было подавлено, а сам молодой герцог - схвачен и вскоре будет доставлен в Лондру на забаву лордам. Это был именно тот случай, когда сотрудничество с графом Брассом пришлось бы очень кстати, поскольку задолго до того как поднять мятеж, герцог Кельнский сам предложил себя Гранбретании в качестве командира отряда наемников. Будучи принят, он храбро сражался во славу Империи, стоя во главе войска состоящего, главным образом, из солдат, когда-то служивших его отцу. А теперь он повернул эту армию против Империи.
      Барон Мелиадус был не на шутку разгневан - молодой герцог подал дурной пример, которому могут последовать и другие. Поговаривают, что в германских землях его уже почитают героем. До него мало кто осмеливался противостоять Темной Империи.
      Если бы только граф Брасс согласился...
      Неожиданно лицо барона озарилось улыбкой - в его мозгу возник и в доли секунды принял законченный вид столь долгожданный план. Он подумал, что герцога Кельнского, возможно, удастся использовать несколько иначе, нежели для дешевой забавы.
      Барон швырнул бумагу на стол и потянул за шнурок колокольчика. В кабинет вошла девушка-рабыня; ее обнаженное тело было густо покрыто румянами. Ожидая приказаний, она опустилась перед хозяином на колени. (Барон имел рабов только женского пола. Опасаясь предательства, он не допускал в башню мужчин.)
      - Пойдешь к начальнику тюрьмы, - сказал он рабыне, - и передашь, что барон Мелиадус хотел бы лично допросить пленного Дориана Хокмуна, герцога Кельнского, как только его доставят в город.
      - Хорошо, господин, - девушка поднялась и, пятясь, вышла, оставив барона стоящим у окна, с едва заметной улыбкой, играющей на полных губах.
      Дориан Хокмун, закованный в золоченые цепи (приличествующие в глазах гранбретанцев его знатному положению), сошел, спотыкаясь, по трапу на причал и теперь стоял, щурясь на вечернем свету, и рассматривал громадные башни Лондры. Если раньше ему не приходилось искать каких-либо подтверждений безумия жителей Темного острова, то сейчас он имел полное тому доказательство. Было что-то неестественное в архитектуре каждого здания, в выборе цвета и формы. Но все же во всем этом ощущалась огромная сила, напор и интеллект. Неудивительно, подумал герцог, что так тяжело разобраться в психологии людей империи - слишком много в них противоречивого.
      Охранник в белом кожаном плаще и белой металлической маске в виде черепа, указывающей на принадлежность к определенному Ордену, легонько подтолкнул его вперед. Хокмун покачнулся, едва не упав. Он уже неделю ничего не ел и сильно ослаб. Рассудок его помутился, и Хокмун с трудом осознавал ужас своего положения. Он провел почти все время в корабельном трюме в кромешной тьме, изредка утоляя жажду из стоящего рядом корыта с грязной водой. Спутанные волосы, потускневшие глаза... Разорванная кольчуга и заляпанные грязью штаны. Цепи до крови натерли шею и руки, но он не чувствовал боли. В действительности, он не чувствовал почти ничего: двигался словно лунатик и видел все будто во сне.
      Он сделал два шага по кварцевым плитам причала, споткнулся и упал на колено. Охранники, по одному с каждой стороны, подняли его и, поддерживая, помогли добраться до черной стены, возвышающейся над причалом. В стене была маленькая зарешеченная дверь, охраняемая солдатами в масках. Тюрьмами Лондры заведовал Орден Вепря. Стражники обменялись между собой несколькими словами на таинственном хрюкающем языке своего Ордена, и один из них, засмеявшись, схватил Хокмуна за руку и впихнул в открывшуюся дверь.
      Внутри было темно. Дверь захлопнулась за ним, и на несколько секунд пленник остался один. Затем в слабом, проникающем из-под двери, свете он увидел маску Вепря, но более изысканную, чем у стражников. Потом появилась другая маска, за ней - еще одна. Хокмуна схватили и потащили по дурно пахнущим темным коридорам тюрьмы. Он знал, что жизнь его кончена и нимало не беспокоился об этом.
      Потом он услышал, как открывается другая дверь. Хокмуна втолкнули в крошечную комнатушку, и вскоре до него донесся скрип задвигаемого засова.
      Стены и каменный пол камеры были покрыты липкой пленкой грязи. В воздухе чувствовался зловонный запах. Хокмун сначала стоял, прислонившись к стене, а затем постепенно сполз на пол. Уснул ли он или потерял сознание, Дориан Хокмун не знал, но глаза его закрылись, и пришло столь желанное забытье.
      Всего неделю назад он был героем Кельна, борцом против агрессоров, храбрым воином, человеком недюжинной силы и острого ума. Сейчас же люди Империи превратили его в животное - животное, у которого не осталось ничего, даже желания жить. Человек менее знатный, чем он, возможно и смог бы, подогреваемый ненавистью, обдумывать пути спасения, но Хокмун, потеряв все, уже ничего не хотел.
      Может быть, он сумеет очнуться и выйти из этого состояния. Но даже если это и произойдет, он уже станет совсем другим человеком, совершенно непохожим на того Дориана Хокмуна, что сражался с таким мастерством и дерзостью в битве за Кельн.
      2. СДЕЛКА
      Свет факела и блеск звериных масок - ехидная свинья и оскалившийся волк; красный и черный металл; бриллиантово-белые и сапфирово-голубые насмешливые глаза. Резкий шорох плащей и торопливый шепот.
      Хокмун слабо вздохнул и закрыл глаза, затем, когда шаги раздались уже совсем близко, вновь открыл их и увидел склонившегося над ним Волка. Жар поднесенного факела обжигал лицо, но Хокмун даже не пытался отвернуться.
      Волк выпрямился и сказал Вепрю:
      - С ним сейчас бесполезно разговаривать. Накормите и вымойте его. Пусть он немного придет в себя.
      Вепрь и Волк ушли, дверь хлопнула, и Хокмун закрыл глаза.
      Очнувшись, он увидел, что его несут по освещенному факелами узкому коридору, а потом он очутился в небольшой ярко освещенной лампами комнате, где стояла покрытая дорогими мехами и шелком кровать; резной столик ломился от всевозможной снеди, в углу возвышалась сделанная из какого-то блестящего желтого металла ванна, наполненная горячей водой. Его уже ждали две девушки-рабыни.
      С Хокмуна сняли цепи, одежду и осторожно положили его в воду. Кожу немилосердно саднило, когда рабыни, касаясь мягкими, нежными руками, мыли его. Потом его побрили и подстригли. Хокмун едва воспринимал все происходящее с ним. Он неподвижно лежал, уставившись бессмысленным взором в пестрый мозаичный потолок. Он позволил одеть себя в мягкое тонкое белье, шелковую рубашку и бархатные штаны, и постепенно чувство блаженства, пока еще очень слабое, зашевелилось в нем. Но когда его усадили за стол и впихнули в рот какой-то фрукт, желудок его сжался, и герцога вырвало желчью. Ему дали немного теплого молока со снотворным и уложили в постель. Потом все ушли, оставив лишь одну рабыню для присмотра за ним.
      Прошло несколько дней, прежде чем Хокмун начал принимать пищу и осознавать роскошь своего нынешнего положения. В его распоряжении были книги и женщины, но он пока не желал ни того, ни другого.
      Хокмуну потребовалось немало времени, чтобы напрячь свою память и вспомнить о прошлой жизни. Правда, теперь та жизнь представлялась ему полузабытым сном. Он открыл как-то книгу, и буквы показались ему совершенно незнакомыми, хотя разбирал он их достаточно хорошо. Просто они казались ему бессмысленными, а в словах и предложениях отсутствовали определенность и значимость, хотя книга была написана одним из почитаемых когда-то Хокмуном философов. Он пожал плечами и бросил книгу на стол. К нему подбежала одна из девушек-рабынь и, прижавшись, погладила его по щеке. Он мягко отстранил ее, подошел к кровати и улегся, положив под голову руки. Потом он спросил:
      - Почему я здесь?
      Это были первые произнесенные им слова со времени прибытия в Гранбретанию.
      - О, господин, я не знаю. Но вы, кажется, очень почетный узник.
      - Да, на потеху лордам Гранбретании.
      Хокмун говорил без всяких эмоций. Голос его был ровным и спокойным. Даже слова, которые он произносил, казались ему странными. Он посмотрел пустыми, остекленевшими глазами на девушку, и та задрожала. Это была блондинка, с длинными пышными волосами и хорошей фигурой; судя по акценту, родом из Скандии.
      - Я знаю только то, господин, что должна выполнять любое ваше желание.
      Хокмун слегка кивнул и обвел взором комнату.
      - Можно догадаться, для чего они готовят меня, - тихо пробормотал он.
      В комнате не было окон, но воздух был немного сыроватым, и поэтому Хокмун решил, что помещение находится под землей. Он отсчитывал время по лампам - ему казалось, что их заправляют один раз в день. И по его подсчетам, он провел здесь уже две недели, прежде чем снова увидел Волка.
      Дверь резко распахнулась, и в комнату вошел высокий человек, затянутый с головы до ног в черную кожу и вооруженный длинным, широким мечом с черной рукояткой. Из-под маски донесся приятный мелодичный голос тот самый, что Хокмун слышал тогда, в полуобморочном состоянии.
      - Ну, наш узник выглядит совсем неплохо.
      Рабыни низко поклонились и исчезли. Хокмун, ловко подпрыгнув, соскочил с кровати.
      - Замечательно. Вы в отличной форме, герцог Кельнский.
      - Да, ничего.
      Он беззастенчиво зевнул и, решив что мало проку в топтании на месте, вернулся к своему прежнему положению на кровати.
      - Я полагаю, вы знаете, кто я такой, - сказал Волк с ноткой нетерпения в голосе.
      - Нет.
      - И не догадываетесь?
      Хокмун не ответил.
      Волк подошел к столу, на котором стояла огромная хрустальная ваза с фруктами; рукой, затянутой в перчатку, взял гранат и наклонился, будто рассматривая его.
      - Вы полностью оправились, милорд?
      - Похоже на то, - ответил Хокмун. - Я чувствую себя превосходно. Все мои желания удовлетворяются. И теперь, я полагаю, вы намерены потешиться со мной?
      - Кажется, это не особенно беспокоит вас?
      Хокмун пожал плечами.
      - В конце концов это должно когда-то кончиться.
      - Ну, это может длиться всю вашу жизнь. Мы, гранбретанцы, - народ изобретательный.
      - Человеческая жизнь не такая уж длинная.
      - Так случилось, - начал Волк, перекидывая гранат из одной руки в другую, - что мы решили помиловать вас.
      Хокмун остался безучастным.
      - Вы не очень-то разговорчивы, дорогой герцог, - продолжал Волк. Забавно, но вы до сих пор живы лишь по прихоти одного из ваших смертельных врагов, так жестоко расправившегося с вашим отцом.
      Хокмун нахмурился, как будто что-то вспоминая.
      - Я помню, - нерешительно сказал он. - Мой отец. Старый герцог.
      Волк бросил гранат на пол и поднял маску. Под ней скрывалось красивое широкое лицо.
      - Я убил его. Я - барон Мелиадус Кройденский.
      Жестокая улыбка играла на его полных губах.
      - Барон Мелиадус?.. Э... убили его?
      - Вся мужественность, похоже, оставила вас, милорд, - зло пробормотал барон. - Или вы вновь пытаетесь обмануть нас?
      Хокмун поджал губы.
      - Я устал, - сказал он немного погодя.
      Мелиадус удивленно посмотрел на него.
      - Я убил твоего отца!
      - По-моему, вы это уже говорили.
      - Ну, знаете ли...
      Приведенный в замешательство, барон повернулся и направился к двери, но затем остановился.
      - Конечно, я не об этом хотел поговорить с вами. Но, однако, кажется странным, что вы совершенно не испытываете ненависти ко мне или желания отомстить за отца.
      Хокмуну стало скучно и хотелось, чтобы Мелиадус поскорее оставил его в покое. Вычурные жесты и истеричные вопли барона раздражали и отвлекали его, как жужжание мухи или комара раздражает человека, пытающегося заснуть.
      - Я ничего не испытываю и ничего не чувствую, - ответил Хокмун, надеясь, что ответ удовлетворит гранбретанца.
      - В вас не осталось ничего! - гневно воскликнул Мелиадус. - Ничего! Даже желания жить. Поражение и плен сломили вас!
      - Возможно. Но сейчас я устал...
      - Я пришел предложить вам вернуться домой, - продолжал Мелиадус. Кельн будет суверенным государством в составе нашей Империи. Такого мы еще никому не предлагали.
      Только теперь в голосе Хокмуна зазвучали нотки любопытства:
      - С чего это вдруг? - спросил он.
      - Мы хотим заключить с вами сделку. К взаимной выгоде, конечно. Нам нужен такой хитрый и искусный воин, как вы, - тут барон нахмурился и покачал головой. - Во всяком случае, вы нам таким кажетесь. А главное, нам нужен человек, которому будут доверять те, кто не доверяет Империи. Мелиадус собирался несколько иначе разговаривать с Хокмуном, но странное безразличие герцога сбило его. - Мы хотим, чтобы вы выполнили для нас кое-какую работу. В обмен на это мы возвращаем вам ваши земли.
      - Я хотел бы вернуться домой, - кивнул Хокмун. - Туда, где родился.
      Он улыбнулся нахлынувшим воспоминаниям.
      Шокированный увиденным и приняв это за сентиментальный бред, барон Мелиадус гневно ответил:
      - Что вы будете делать, когда вернетесь - плести цветочные венки или строить замки - нам безразлично. Но вы вернетесь туда, только если будете преданно служить нам.
      Хокмун взглянул на Мелиадуса.
      - Вы, возможно, думаете, что я сошел с ума, милорд?
      - Не знаю. Но у нас есть средства проверить это. Наши ученые мужи проведут определенные тесты...
      - Я в здравом уме, барон Мелиадус, может, как никогда раньше. Вам нечего меня опасаться.
      Барон Мелиадус возвел глаза к небу.
      - Клянусь Рунным Посохом, нет безгрешных людей. - Он открыл дверь. За вами придут сегодня, герцог Кельнский.
      Хокмун продолжал лежать и после того, как ушел барон. Разговор быстро вылетел из его головы, и поэтому, когда часа через три в комнату вошли охранники-Вепри и велели Хокмуну следовать за ними, он уже смутно помнил слова Мелиадуса.
      Хокмуна вели по длинным нескончаемым коридорам и лестницам, пока, наконец, охранники не остановились возле огромной железной двери. Один из них постучал тупым концом копья, и дверь открылась, пропуская дневной свет и свежий воздух. За дверью ждала группа стражников в пурпурных плащах и масках Ордена Быка. Хокмуна передали им, и он, осмотревшись, увидел, что стоит на ухоженной зеленой лужайке во дворе какого-то огромного замка. Двор со всех сторон окружали высокие стены, по которым медленно вышагивали охранники из Ордена Вепря. Из-за стен торчали мрачные башни города.
      Хокмуна повели по усыпанной гравием дорожке в дальний угол двора, где в стене были узкие железные ворота, и через них вывели на улицу. Там герцога ждал экипаж, выполненный из эбенового дерева в форме двухголовой лошади и покрытый позолотой. Он забрался в него, сопровождаемый двумя молчаливыми стражниками; коляска тронулась, и через щель в оконных занавесках Хокмун мог рассматривать Лондру. Солнце уже садилось, и огненно-красный свет заливал город.
      Наконец экипаж остановился. Хокмун позволил стражникам вытащить себя из коляски и увидел, что стоит перед Дворцом самого Короля-Императора.
      Построенный ярусами Дворец был огромен. Его венчали четыре величественные башни, сияющие густым золотистым светом. Стены Дворца украшали барельефы, изображающие какие-то таинственные ритуалы, батальные сцены, памятные эпизоды из богатой событиями истории Гранбретании; горгульи, статуэтки и всевозможные абстрактные фигуры - в общем, довольно нелепое и фантастическое сооружение, построенное за долгие века. При его строительстве использовались практически все виды строительных материалов и краски всевозможных оттенков, так что теперь он переливался всеми цветами радуги. Один цвет наползал на другой, и эта цветовая вакханалия утомляла глаза и раздражала мозг. Дворец сумасшедшего, затмевающий своим безумием весь город.
      У ворот Дворца Хокмуна ждала другая группа стражников, одетых в форму Ордена Богомола - Ордена, к которому принадлежал сам Король Хуон. Их искусно сделанные маски насекомых с усиками из тонкой платиновой проволоки были усыпаны драгоценными камнями. У воинов были длинные худые ноги и тонкие руки, их стройные тела были затянуты в доспехи, раскрашенные в цвета этого насекомого - в черный, золотой и зеленый. Тайный язык Ордена, на котором они переговаривались между собой, походил на щелканье и шелест насекомых.
      И вот, когда стражники ввели его в нижний ярус Дворца, где стены были обиты отполированными до зеркального блеска ярко-красными металлическими пластинками, Хокмун впервые почувствовал беспокойство.
      Наконец они вошли в большой с высоким потолком зал, стены которого подобно куску мрамора были испещрены белыми, зелеными и розовыми прожилками. Эти прожилки постоянно двигались и мерцали, создавая иллюзию подвижности стен.
      Зал, длиной в добрую четверть мили и почти такой же ширины, был заставлен с равными промежутками какими-то конструкциями, которые Хокмун принял за машины, хотя и не понимал их назначения. Как и все, что ему приходилось видеть в Лондре, эти машины имели причудливую форму и были созданы из драгоценных металлов и полудрагоценных камней. Встроенные в них приборы, незнакомые Хокмуну, что-то считали, регистрировали, измеряли, обслуживаемые людьми в змеиных масках и пятнистых плащах с поднятыми капюшонами. В Орден Змеи входили исключительно колдуны и ученые, подчиняющиеся лично Королю-Императору.
      По центральному проходу навстречу Хокмуну шел человек, показывающий стражникам, что те могут уйти.
      Хокмун решил, судя по богатству маски, что этот человек стоит высоко в иерархии Ордена. А если судить по его манере держаться и вести себя, он мог быть и самим магистром.
      - Приветствую вас, герцог.
      Хокмун в ответ поклонился - многие из его прошлых привычек все еще напоминали о себе.
      - Я - барон Калан Витальский, Главный ученый императора. Насколько я понимаю, день или два вы будете моим гостем. Добро пожаловать. Я покажу вам мои лаборатории.
      - Благодарю. Что вы хотите от меня? - рассеянно спросил Хокмун.
      - Прежде всего, я надеюсь, что мы поужинаем вместе.
      Барон Калан любезно пропустил герцога вперед, и они, пройдя по всему залу мимо многочисленных механизмов, вскоре очутились у дверей, за которыми, очевидно, находились личные покои ученого. Стол был уже накрыт. Еда оказалась менее изысканной по сравнению с тем, что Хокмун ел последние две недели, но хорошо приготовленной и очень вкусной. Покончив с ужином, барон, к тому времени снявший маску и открывший бледное усталое лицо с небольшой белой бородкой, разлил вино. Во время ужина они почти не разговаривали.
      Хокмун попробовал. Вино оказалось превосходным.
      - Мое изобретение. Чудо-вино, - сказал Калан и самодовольно улыбнулся.
      - Да, вкус необыкновенный, - признал Хокмун. - Из каких сортов винограда...
      - Не виноград. Зерно. Абсолютно иной процесс.
      - Крепкое.
      - Крепче многих вин, - согласился барон. - Ну что ж, перейдем к делу. Вы уже знаете, герцог, что мне поручено проверить вашу психику, определить ваш темперамент и дать заключение: подходите ли вы для службы Его Величеству Королю-Императору Хуону.
      - Да, по-моему, нечто подобное говорил мне барон Мелиадус. - Хокмун слабо улыбнулся. - Мне и самому будет интересно узнать о результатах ваших исследований.
      - Хм... - барон Калан внимательно посмотрел на герцога. - Теперь я понимаю, почему меня попросили заняться вами. Должен сказать, вы кажетесь вполне нормальным человеком.
      - Спасибо, - под влиянием странного вина к Хокмуну вернулась прежняя ирония.
      Барон Калан зашелся мелким сухим кашлем. С того момента, как он снял маску, во всех его действиях чувствовалась некоторая нервозность. Хокмун успел заметить, что жители Империи предпочитают не снимать масок. Сейчас барон вновь надел ее, и кашель сразу прекратился. Хотя Хокмун и знал, что принимать высокопоставленных гостей, не снимая маски - это нарушение гранбретанского этикета, он предпочел не показывать своего удивления.
      - Ах, дорогой герцог, - донесся до Хокмуна шепот барона, - кто я такой, чтобы судить что есть здравый смысл, а что - безумие? Есть люди, которые считают нас, гранбретанцев, безумными...
      - Не может быть.
      - Да, да. Это те, что неспособны своим притупленным восприятием охватить грандиозность наших идей и не верят в благородную цель нашего крестового похода. Вы знаете, они говорят, что мы безумны, ха-ха! - Барон поднялся. - Ну, а сейчас, если вы не возражаете, мы, пожалуй, начнем.
      Они снова прошли через весь машинный зал и очутились в другом зале, размерами чуть меньше первого. Там были такие же темные стены, но они пульсировали, меняя постепенно цвет от фиолетового к черному и обратно. В зале стояла только одна машина - аппарат из блестящего голубого и красного металла, с выступами, многочисленными рычагами и прочими приспособлениями. Самой удивительной частью машины был большой, похожий на колокол объект, подвешенный на замысловатой опоре. С корпусом машины соединялся пульт. Обступив его со всех сторон, у пульта стояла дюжина мужчин в форме Ордена Змеи. На их металлических масках отражались световые блики. Машина издавала какой-то непонятный, едва уловимый шум, похожий на дыхание зверя.
      - Машина для определения интеллекта, - гордо сказал барон Калан.
      - Что-то уж очень большая, - заметил Хокмун, подходя к ней.
      - Одна из самых больших наших машин. Так и должно быть. На нее возложено решение целого комплекса задач. Это результат научного колдовства, дорогой герцог, а не каких-то там варварских заклинаний, которые и сейчас можно нередко встретить на континенте. Именно наука дает нам неоспоримое преимущество перед низшими нациями и расами.
      По мере того, как проходило действие алкоголя, к Хокмуну возвращались прежнее чувство отрешенности и скуки, и он уже не ощущал ни беспокойства, ни любопытства, когда его, подведя к машине, поставили под опускающийся колокол.
      Вскоре колпак полностью накрыл его, плотно обволакивая своими мягкими стенками. Объятие машины было довольно неприятным и могло бы привести в ужас того Дориана Хокмуна, что так храбро сражался в битве под Кельном, но новый Хокмун от всего этого испытывал лишь нетерпение и некоторое неудобство. Он чувствовал слабые покалывания в голове, словно невероятно тонкие провода проникли в череп и теперь ощупывают мозг. Потом у него начались галлюцинации. Он видел океаны света, перекошенные лица людей, дома и деревья в неестественной перспективе. Лет сто лил дождь из драгоценных камней и бушевал черный ветер, срывая пелену с глаз. Открывались замерзшие моря, вздымающие ледяные глыбы, и появлялись из ниоткуда милые и симпатичные звери и женщины удивительной доброты. Потом перед ним прошла вся его жизнь вплоть до того момента, как он вошел в эту машину. Эпизод за эпизодом, кусочек за кусочком воспоминания выстраивались в единое целое. Но он не узнавал свою жизнь. Когда колпак, наконец, убрали, Хокмун, продолжая безучастно стоять на месте, почти не сомневался, что видел жизнь кого-то другого.
      Калан подошел к нему и, взяв за руку, увел от машины.
      - Предварительные данные говорят, что вы более чем нормальны, дорогой герцог, - если я не ошибся в показаниях приборов. Окончательные результаты машина выдаст через несколько часов. А сейчас вы должны отдохнуть. Завтра утром мы продолжим.
      На следующий день Хокмуна вновь подвергли исследованиям, только на этот раз он лежал на спине и смотрел вверх, в то время как у него перед глазами одна за другой вспыхивали цветные картинки. Вызываемые ими ассоциации появлялись на специальном экране. Хокмун видел страшные сны, в которых то встречался с огромной акулой-убийцей, то попадал в снежный обвал в горах, то сражался один против трех вооруженных воинов, то прыгал с третьего этажа горящего дома, и каждый раз, проявляя чудеса ловкости и сноровки, ему удавалось спастись. Он не испытывал страха. Таких тестов было сделано великое множество, и Хокмун перенес их, оставаясь совершенно спокойным. Даже когда машина заставляла его плакать, смеяться, любить или ненавидеть, реакции его были сугубо физиологическими - эмоции отсутствовали в них.
      Но вот машина отпустила его, и герцог увидел над собой маску барона.
      - Кажется, что вы, дорогой герцог, слишком нормальны, - прошептал Калан. - Парадокс? Да. Слишком нормальны. Такое впечатление, что какая-то часть вашего мозга атрофировалась или исчезла совсем. Однако, как бы то ни было, мне остается передать барону Мелиадусу, что вы в высшей степени подходите для исполнения его замысла, при условии, конечно, что будут приняты определенные меры предосторожности.
      - Что это за замысел? - без интереса спросил Хокмун.
      - Это он вам сам расскажет.
      Вскоре после этого барон Калан попрощался с Хокмуном, и два стражника из Ордена Богомола повели герцога по длинному коридору. У блестящих дверей из полированного серебра они остановились. Дверь открылась. За ней оказалась просторная комната, стены, пол и потолок которой, за исключением большого окна с выходом на балкон, были сплошь закрыты зеркалами. У окна стоял человек в черной маске Волка. Это был не кто иной, как барон Мелиадус.
      Барон повернулся и приказал стражникам уйти. Потом он потянул за висящий рядом шнурок, и сверху, скрывая зеркала, опустились портьеры. Правда, если бы Хокмуну вдруг захотелось увидеть свое отражение, он мог бы посмотреть вверх или вниз. Вместо этого он выглянул в окно.
      Плотный туман окутывал город, закручиваясь темно-зелеными воронками вокруг каменных башен. Был вечер; солнце уже почти село, и башни в наступающем мраке походили на какие-то древние фантастические строения, торчащие из примордиального моря. И казалось, что если бы сейчас из тумана вылезла гигантская рептилия и прильнула бы своим страшным глазом к грязному окну, это никого бы не удивило.
      Без настенных зеркал комната стала еще мрачнее. Барон, стоя у окна, что-то тихо мурлыкал себе под нос и не обращал на Хокмуна никакого внимания.
      Откуда-то из недр города, сквозь туман, донесся неясный крик. Потом все стихло. Барон поднял маску и взглянул на Хокмуна, сейчас уже почти невидимого в сумраке комнаты.
      - Подойдите поближе, милорд, - сказал он.
      Хокмун подошел, по дороге споткнувшись о край ковра.
      - Я разговаривал с бароном Каланом, - начал Мелиадус. - Он говорит о загадке, тайне, которую не в состоянии объяснить. Ему кажется, что какая-то часть вашего мозга отмерла. Хотелось бы мне знать - от чего? От горя? От унижений? От страха? Честно говоря, я не ожидал таких сложностей. Я просто намеревался заключить с вами сделку, как человек с человеком. И хотя мое предложение остается в силе, я сейчас не знаю с чего мне следует начать. Что вы думаете, дорогой герцог?
      - Прежде всего, чего вы от меня хотите? - спросил Хокмун, уставившись через грязное стекло на темнеющее небо.
      - Вы слышали о графе Брассе?
      - Да.
      - Он сейчас - Лорд-Хранитель провинции Камарг.
      - Я слышал об этом.
      - Так вот, этот граф воспротивился воле Короля-Императора и оскорбил Гранбретанию. Мы хотим вернуть ему благоразумие. Один из способов добиться этого - похитить его дочь, которая очень дорога ему, и использовать ее как заложницу. Однако, граф не пустит на порог своего замка ни посланного нами эмиссара, ни просто незнакомца. Но он должен был слышать о ваших подвигах, милорд, и, без сомнения, проникнуться к вам определенной симпатией. Поэтому, если вы прибудете в Камарг, спасаясь от Темной Империи, и попросите убежища, он почти наверняка примет вас. А вы, оказавшись в замке, выберете нужный момент и похитите девушку, что для человека с вашей находчивостью не составит большого труда. За границами Камарга мы, естественно, поможем вам. Камарг - маленькая страна. Вам легко удастся сбежать.