Муравьёв Владимир Брониславович
      ВО ВРЕМЕНА ПЕРУНА
      Историческая повесть
      Историческая повесть о начальном этапе образования государства на Руси в IX веке.
      ОГЛАВЛЕНИЕ
      Часть первая
      НОВГОРОД
      Шигоня
      Ролав
      Горькое возвращение
      Кто они?
      Торстен - Собачий хвост
      Ролав остаётся в дружине
      Варяги
      Ладога
      Бой со Свадичем
      Нож Акуна
      Дела словенские
      Посол
      Новгород
      Отрава
      Смерть Рюрика
      Похороны
      Пусть решит Перун
      Поединок
      Часть вторая
      КИЕВ
      Месяц червень
      Пойди туда, не знаю куда
      Всевед
      У воды
      Взгарда
      В поход
      Днепр
      Киев
      Ольга
      Стемид
      Под стенами Царьграда
      Роковое пророчество
      По суше, как по морю
      Олег в императорском дворце
      Русская земля
      "И дали ему люди прозвание - вещий..."
      А. Кузьмин. Послесловие
      Часть первая
      НОВГОРОД
      ШИГОНЯ
      Наступил месяц студень, и с ним-то пришли наконец настоящие морозы.
      Промёрзла земля на полях и в лесу. Встала речка. Схватило ледком болота.
      Время уже к обеду, а бледное, окутанное морозным туманом солнце едва поднялось и, словно обессилев, остановилось над самым лесом.
      По деревне топят печи. Густой дым ползёт через открытые двери низких, приземистых изб, пробивается из-под застрех, уходит в небо и белыми клочьями уплывает за реку.
      Из крайней избы, стоящей на пригорке, вылезли на волю, отмахиваясь от дыма, заросший до глаз густой бородой старик смерд Шигоня и его младший сын Ролав - крепкий, широкоплечий парень шестнадцати лет.
      Шигоня протёр слезящиеся глаза, вдохнул свежего воздуха, посмотрел на солнце, на поле, запорошённое лёгким снежком, на голый чёрный лес, на замёрзшую речку и сказал:
      - Теперь уж скоро жди князя за данью.
      - Прошлый год приезжали как раз в эту пору, - подтвердил Ролав.
      Шигоня почесал в затылке.
      - Который только нынче князь пожалует? Из Полоцка или, как прошлый год, из Ладоги? Кабы только оба не явились, тогда - совсем разоренье... Эх, дедушка леший, сбей ты их с пути, укради дорогу, а я уж перед тобой в долгу не останусь...
      Как раз в тех болотных и чащобных местах, где жил Шигоня и все его родичи, сходились земли полочан, словен и чуди. В былые времена здесь и в глаза не видели ни князя, ни воеводы, ни их дружин, никто не знал в эти места дороги.
      А ныне проторили сюда путь и полоцкий князь, и варяг Рюрик, который пришёл со своей дружиной из Поморья и сел в Ладоге. Каждую осень приезжают. Это называется у них полюдье. То есть, значит, ездят по людям и требуют платить дань. Да ещё грозят: "Не уплатишь добром, возьмём силой".
      Всем ведомо, что это значит: подберут всё подчистую, а ты хоть с голоду помирай. К тому же, если добыча покажется мала, дом разорят, людей угонят и продадут в рабство.
      Шигоня вздохнул.
      "Пока родит земля, есть в лесу зверь и дань по силам, можно откупиться, - думает он. - Но ведь год на год не приходится: в иной год бог Род раздобрится - пошлёт хороший урожай, в иной прогневается - едва семена соберёшь, а перед князем неурожаем не отговоришься, ему подавай всё сполна".
      Ещё раз вздохнул Шигоня.
      Конечно, можно было бы уйти, есть ещё такая чащоба, куда не добрались ни княжеские дружинники, ни варяги.
      Да жаль оставлять обжитые места.
      Люди рождаются, умирают, а деревня стоит всё в той же излучине реки Освеи, названной так за то, что в ней вода светлая. Была она светла при пращурах, светла и сейчас.
      Стоит деревня: пятнадцать низеньких изб вдоль излучины высокого берега и ещё дюжина, чуть отступя от речки, ближе к лесу. Избы крыты тёсом, по тёсу для тепла засыпаны землёй. Между избами - хлевы, овины, навесы, шалаши над ямами с зерном и другими припасами.
      За избами, на холме, откуда видно всю деревню, - мольбище. Посреди мольбища вырезанный из ствола могучего дуба идол бога Рода. Четыре его лика обращены на четыре стороны. Его обвевают ветры, окутывают едучие туманы, секут дожди, засыпает снег, а он стоит, не клонится, лишь становится год от году темнее и суровее.
      Вокруг деревни на этом берегу и на том раскинулись рольи - поднятые, распаханные ралом-сохою поля.
      Но самые лучшие пашни не здесь, а в лесу. Их из деревни не видать.
      Там, на одном поле-ролье, родился Ролав. Было это весной. Шигоня пахал на дальнем поле. Жена понесла ему обед на пашню. Она тогда вот-вот должна была родить. До поля дошла, и тут - родила. Потому и сына так назвали: на ролье родился - пусть будет Ролав.
      Нынешний год был для Шигони удачен. Он собрал хороший урожай ржи и проса, ячменя и гороха. Взял много мёда и воска. И охота была удачна: со старшим сыном Акуном и с Ролавом они добыли порядочно лис, бобров и белок. Может быть, кое-что удастся утаить и на дань будущего года.
      Шигоня повернулся к Ролаву и сказал:
      - Пожалуй, время уже лесовать собираться. Надо в лес сбегать, гоны осмотреть, знаменья проверить, петли поставить. Вон стужа какая, болото подмёрзло, теперь везде пройдёшь. Да из дому отлучиться боязно: нагрянут даныцики, без хозяйского-то глазу ограбят...
      - Пошли меня, отец. Я сбегаю... - тихо проговорил Ролав.
      Шигоня взглянул на сына.
      - Тебя? - задумчиво проговорил он. - А может, и впрямь тебя... Уже не маленький... Ладно, пойдёшь ты.
      РОЛАВ
      На следующий день, едва рассвело, Ролав уже был готов в путь. На спине пестерь - котомка из лыка, в ней съестные припасы; хлеб, сушёное мясо и снасть - петли из конского волоса на птицу и мелкого зверя, за плечом лук, у пояса - топор, нож и огниво.
      - Зверя не пугай, стрел зря не расстреливай, - напутствовал его Шигоня. - И прежде чем что-то сделать, подумай.
      Ролав кивнул.
      - Не первый раз в лес идёт, - ободрил брата Акун.
      - Прежде-то ходил со мной или с тобой, - возразил отец, - а тут сам себе голова.
      - Он не хуже моего дело знает, - сказал Акун и улыбнулся.
      Ролав с благодарностью взглянул на брата. Похвала Акуна стоит много: он самый умелый, самый удачливый охотник в деревне. Душа у него больше лежит к охоте, чем к пашне. Даже после того как третьего года его помял медведь, от чего до сих пор остались метины на лице, у него не убавилось охотничьей страсти.
      Мать и сестры тоже вышли проводить Ролава. Они стояли в стороне, не участвуя в разговоре. Сестры переминались с ноги на ногу, ёжились от холода. Мать словно не замечала мороза, и в её глазах можно было разглядеть и гордость за взрослого сына и тревогу за него.
      - Иди, - сказал Шигоня.
      Ролав подбросил пестерь на спине и пошёл. За ним было увязался пёс Черныш. Но отец сердито окликнул собаку:
      - Куда? Назад!
      Черныш поджал хвост и сел, поскуливая и провожая взглядом уходящего парня. На охоте, на гоне собака - первый помощник, но, когда ставишь петли, она может распугать всю дкчь.
      Акун не напрасно хвалил Ролава, тот действительно легко перенимал всё, что показывали ему отец и брат: метко стрелял из лука, в поставленные им силкк и петли почти всегда попадала дичь.
      Как-то отец сказал:
      - Видать, тебя, Ролав, леший любит, сам на тебя гонит зверя.
      Много слышал Ролав рассказов про лешачьи шутки.
      В деревне нет мужика, который хотя бы раз в жизни не повстречал в лесу лешего. Одним он являлся высоким, как дерево, другим маленьким-маленьким, чуть повыше травы.
      Бывает, издали увидит кто его - мохнатого, голова острая, весь от пяток до макушки зелёными космами оброс, и борода, и волосы на голове тоже зелёные, а приглядится, это дерево или замшелый пень, или зверёк какой, или птица - порх, и нет его. А уж голос его все слыхали: вдруг в чаще собакой забрешет, кошкой замяучит, ребёнком заплачет - значит, он.
      Но Ролава леший никогда не пугал, и Ролав его почитал как полагалось: войдёт в лес, на первый же пенёк положит угощение - лепёшку, хлеба кус (леший любит печёное) и от добычи часть приносит в жертву.
      За два дня Ролав обошёл все прежде примеченные тропы.
      Следов много, ни зверя, ни птицы против прежних лет не убавилось. Пожалуй, даже больше стало.
      Все оставленные отцом и Акуном знаменья он нашёл ненарушенными, никто в их угодья ни весною, ни летом, ни по первой пороше не заходил.
      А самая большая удача: набрёл Ролав на медвежье логово с залёгшим зверем. И зверя видел, потому что большого снега ещё не было и берлогу не совсем завалило: большой медведище, мех густой, блестящий, значит, сытый.
      Ролав возвращался домой весёлый и думал о том, как обрадуются отец и Акун, и, может быть, отец решит: "Ты, Ролав, нашёл зверя, тебе его и брать".
      Скоро и деревня. Спуститься в лог, перейти ручей, а за ручьём начинаются пашни.
      ГОРЬКОЕ ВОЗВРАЩЕНИЕ
      Ролав прислушался: отсюда, из-за лога, уже можно услышать деревню. Но сколько он ни напрягался, не мог уловить ни собачьего лая, ни людских голосов. Только ровно и тихо гудел лес.
      Ролав подумал, что, наверное, ветер относит звуки. Но вот ветер переменился и подул со стороны деревни.
      И с ветром донёсся явственный запах дыма. Но это был не лёгкий, ласково манящий, смешанный с запахом варёной пищи дым очага, а пронзительный, резкий запах остывающей гари и копоти.
      Тревога сжала сердце. Ролав побежал.
      Запах гари и копоти становился сильнее и обступал его со всех сторон. Он доносился и со стороны деревни, и из лесу, успевшего пропахнуть им.
      Перемахнув ручей, перебежав поле и последний перелесок, Ролав выбежал на опушку и остановился как вкопанный.
      На месте деревни чернели обгорелые развалины, кое-где уже потухшие и занесённые снегом, и лишь в нескольких местах курились тоненькие, прерывистые дымки.
      По озимому полю бродила одинокая корова.
      Деревня была пуста.
      Медленно, через силу поднимая сразу отяжелевшие коги, Ролав пошёл к деревне.
      Тропинка вела мимо мольбища.
      Род стоял, как прежде, могучий, тёмный, хмурый. Но его лик, обращённый к деревне, зиял страшной раной: топор богохульника одним сильным ударом снёс правую половину лица вместе с носом, и стёсанная часть валялась тут же, как простая щепка.
      Ролав обошёл мольбище стороной. Изуродованный Род, не сумевший защитить ни деревню, ни себя, вызывал страх.
      Чем ближе подходил Ролав к деревне, тем больше страшных подробностей открывалось ему. Издали она казалась одним пожарищем, теперь же он видел, что сгорели не все дома, некоторые были просто обрушены, некоторые стояли совсем целые. Чернели распахнутые двери изб и хлевов, словно показывая их пустоту.
      Ролав вступил на улицу. Крайняя изба, в которой жил старик горшечник Баженя со своей старухой, как будто осталась нетронутой. Две курицы, квохча, разрывали завалинку.
      Ролав заглянул за ограду во двор и тихо позвал:
      - Дядя Баженя...
      Ему никто не ответил.
      - Дядя Баженя, - позвал он снова и осекся: старый горшечник лежал возле дома мёртвый.
      Ролав на мгновение оцепенел, потом спохватился и, не глядя по сторонам, побежал через всю деревню к своему двору.
      Почти всё на дворе выгорело. Хлев лежал кострищем, в котором чернели глыбы спёкшейся соломы. От избы осталась одна стена, которую подпирала обвалившаяся крыша.
      Ролав полез на пепелище, отодвинул несколько полуобгоревших брёвен и в образовавшееся отверстие заглянул под крышу. В полутьме он разглядел обрушившуюся печь и полузаваленные камнями и глиной тела отца, матери и годовалой Жданки - дочки Акуна.
      Он видел, что все мертвы, но всё-таки какая-то необъяснимая, непонятная надежда на чудо ещё мелькнула у него.
      - Отец! Мама! Акун!
      В ответ на его крики в лесу зарычала и залаяла собака.
      Деревня молчала.
      Ролав попробовал протиснуться под крышу, чтобы выта щить мёртвых, но отверстие было мало. Он навалился на бревно, загораживающее лаз. Оно с трудом подалось, лаз расширился, но вдруг крыша, еле державшаяся в неустойчивом равновесии, треснула и рухнула, окончательно погребя всё под толстым слоем земли, которой была засыпана.
      Ролав присел на этот холм.
      Он думал о том, как ему теперь быть и что делать. Мёртвые взывали о мести. Но кому мстить?
      С застывшим сердцем Ролав обошёл всю деревню. Почти в каждом дворе он нашёл убитых, но это были всё старики и дети. Хлевы и клети везде опустошены. Враги увезли всё добро, угнали скот, увели людей.
      Слегка засыпанные снегом колеи от тяжелогружёных волокуш, истоптанное озимое поле отчётливо прочертили направление их движения к лесу.
      Ролав положил руку на нож и сказал:
      - Клянусь, что найду убийц отца и матери и всех моих родичей и буду мстить до тех пор, пока хоть один из них останется в живых.
      КТО ОНИ?
      Первым побуждением Рслава было бежать скорее вслед за врагами. Но он прогнал эту торопливую мысль: прежде чем предпринять что-то, он должен узнать о врагах, кто они?
      Горе невыплаканными слезами сжимало сердце, но голова уже обдумывала план действий.
      Расчётливым, холодным глазом охотника, отыскивающего следы зверя, чтобы начать его преследовать, он осмотрел всё вокруг.
      Грабителей было много, они были хорошо вооружены, уверены в своей силе и не спешили уйти, пока не забрали всё ценное. Но чья дружина бесчинствовала здесь и почему? Ведь деревня платила дань исправно.
      Кто же они, разорители деревни?
      Отброшенная в сторону двузубая соха с железным наконечником - гордость отца, валявшийся на земле новый серп не остановили внимание Ролаза. Эти вещи, имевшие такую большую цену для смерда-землепашца, теперь были ему не нужны, он даже не наклонился, чтобы прибрать их.
      И вдруг на глаза Ролаву попалась застрявшая в куче хвороста стрела. Её серое оперение сливалось с хворостом и, наверное, поэтому она осталась незамеченной её хозяином и неподобранной.
      Ролав выдернул стрелу.
      Такой стрелы ему ещё не приходилось держать в руках.
      Она не была похожа на те стрелы, которые делали в их краях для охоты на птиц и зверя. Она была длиннее и тяжелее.
      Её острый и узкий наконечник походил на хищную щучью морду. Такой наконечник должен глубоко проникать в тело.
      Оперение сделано из жёстких перьев какой-то неведомой птицы. Стрелы с таким оперением были в колчанах у варягов, приезжавших в прошлом году за данью.
      Это была не охотничья, а боевая стрела.
      "Здесь были варяги", - понял Ролав.
      Он убрал стрелу в свой колчан.
      "Но почему же они разрушили деревню? Почему?" - думал Ролав и, переводя взгляд с разрушенного дома на разваленные скирды, на истоптанную землю, старался понять, какую тайну скрывают эти страшные следы?
      Между тем ранние зимние сумерки надвигались на деревню. Сначала з темноте пропал лес, потом белая тьма окутала деревню.
      Темнота скрыла и следы, оставленные варягами. Теперь, чтобы пуститься в погоню, надо было ждать рассвета.
      Ролав захватил охапку соломы из размётанного стога, забрался в баньку, зарылся в солому и, едва опустив голову, упал в сон.
      ТОРСТЕН - СОБАЧИЙ ХВОСТ
      Ролав проснулся, когда был уже день.
      Он вышел из баньки.
      За ночь тучи разошлись. Голубело небо. Сияло солнце.
      Снег, припорошивший землю и развалины, сверкал и искрился.
      Он взглянул на мёртвую деревню, и сердце его вновь сжала тоска.
      Вдруг на дороге, за деревней, он увидел конных варягов.
      Они приближались к деревне. Далеко вокруг разносился стук копыт о мёрзлую землю.
      Ролав забежал в баньку, схватил лук, топор и по кустам, протянувшимся от реки, крадучись, стал подбираться к дороге.
      Варяги его не заметили.
      Впереди одной плотной кучкой ехали пять дружинников.
      Они о чём-то оживлённо разговаривали.
      За ними, приотстав, ехал одинокий всадник. Он был одет богаче, чем передние, и сбруя на его коне сверкала блестящими украшениями. Варяг дремал, склонив голову, и его густая чёрная борода лежала, растопырившись, на груди.
      Опущенные поводья были брошены на холку коня. Щит висел за спиной. Боевой топор и копьё приторочены к седлу. На голове у варяга был только кожаный подшлемник, а шлем он держал в руке.
      Ролав подобрался почти к самой дороге.
      Варяг проехал мимо него.
      Ролав накинул тетиву на лук. Не спуская глаз с варяга, достал из колчана стрелу, натянул тетиву, прицелился и пустил стрелу.
      Но в то мгновение, когда Ролав пустил стрелу, варяг чуть наклонился, и стрела пролетела на волос выше его головы, задев её концом оперения.
      Варяг вскинулся, надел шлем, выхватил меч из ножен, поднял коня на дыбы, повернулся в сторону, откуда прилетела стрела.
      Варяг увидел Ролава и пустил на него коня.
      Ролав прыгнул за дерево, это спасло его от варяжского меча.
      - Ого-го-го! - громко закричал варяг.
      Ему ответило несколько голосов:
      - Ого-го-го! Ого-го-го!
      Спереди и сзади послышалось дробное цоканье копыт.
      Ролав побежал по кустам к речке, надеясь уйти за реку, в лес. Вслед ему неслись крики:
      - Держи!
      - Лови!
      Варяги, поняв его намерение, потому что голые кусты были плохим укрытием, поскакали наперерез, и в тот самый момент, когда Ролав выскочил из кустов на поле, перед ним оказался варяг, в которого он стрелял.
      Ролав остановился. Бежать было некуда, по полю скакали варяги, он оказался в их кольце.
      Видя, что спасения нет, он выхватил топор и, размахивая им над головой, завертелся на месте, не давая приблизиться к себе.
      - Волки, волки! - кричал Ролав. - Мы дань сполна платили! А вы деревню сожгли, людей пленили! На вас кровь моего отца!
      Варяги окружили его. Увидев, что перед ними всегонавсего один-единственный мальчишка, они успокоились.
      - Он твоей головы искал, Олег, - сказал усатый варяг со злым, неприятным взглядом, - ты и бери его.
      Но тот, кого назвали Олегом, опустил меч в ножны и придержал разгорячённого погоней коня.
      - Дозволь, я его копьём достану, - сказал усатый варяг и поднял копьё.
      Но Олег властно остановил его:
      - Опусти копьё, Свадич. Он от нас теперь никуда не уйдёт. Но я хочу его спросить.
      - Чего его спрашивать? - проворчал Свадич, но копьё опустил.
      Олег обратился к Ролаву:
      - Ты, смерд, замолчи и выслушай меня. Убери топор, тебя никто не тронет, даю слово.
      По тому, как говорил этот варяг, Ролав понял, что он среди них главный. Опасливо озираясь, он всё же опустил топор.
      - Ты из этой деревни? - спросил Олег.
      - Да.
      - Кто её разорил?
      - Вы, вы!
      - Мы твою деревню не жгли, и полона, сам видишь, у нас нет.
      - Но вы оставили свой след, вот! - И Ролав бросил под ноги варягам найденную им в хворосте стрелу.
      Олег протянул руку и повелительно произнёс:
      - Подай.
      Свадич поднял стрелу. Олег осмотрел наконечник, оперение и нахмурился.
      - Дружина, - сказал он, - стрела свейская.
      Гул возмущения прокатился по дружине.
      - Что будем делать? - спросил Олег. - Продолжим путь, поедем по остальным деревням и соберём то, что нам оставили? Или догоним грабителей и в бою вернём то, что принадлежит нам по праву?
      - В погоню! Если спустим им сейчас, они повадятся в наши деревни! послышались голоса.
      - Да будет так, - заключил Олег и снова обратился к Ролаву: - Я прощаю тебе, смерд, что поднял руку на меня.
      Твой гнев справедлив, и не твоя вина, что ты ошибся. Сейчас у нас с тобой один враг. Ты смел и, если пойдёшь с нами, отомстишь за кровь родичей.
      - Я пойду! - воскликнул Ролав. - У меня нет коня, но я и бегом от вас не отстану, если ты позволишь держаться за твоё стремя.
      Олег засмеялся.
      - Я дам тебе коня.
      Ролаву дали одну из запасных Олеговых лошадей.
      - А меч ты когда-нибудь в руках держал? - спросил Олег.
      - Нет, - честно признался Ролав, хотя ему и очень хотелось опоясаться мечом, как все дружинники.
      - Тогда действуй топором. Свей - не те враги, на которых можно учиться владеть оружием.
      Часть варяжского отряда осталась с обозом, остальные во главе с Олегом пустились в погоню.
      Вскоре стало ясно, что свей, видимо, направлялись к дороге, что шла из Пскова через земли полочан и чуди к морскому побережью.
      Путь их каравана пролегал по лесу, где не было ни дорог, ни троп, а более удобное для прохода мелколесье коварно заводило в гиблые топи, которые не замерзали даже зимой.
      Но свей шли, держа направление точно на северо-запад, обходя буреломы кратчайшей дорогой и не соблазняясь удобными на первый взгляд проходами.
      Их вёл человек, хорошо знающий эти места.
      Не отдыхая, варяги доехали до первой ночёвки каравана.
      Здесь дали отдохнуть лошадям, поели сами.
      - К вечеру должны догнать, - сказал Олег.
      Отдохнувшие лошади шли рысью.
      Тёмная буреломная роща светлела. Местность становилась выше. Среди ольшаников и ельников стали попадаться сосны. Чувствовалась близость морского побережья.
      Но чем дальше, тем более хмурым становился Олег.
      К нему подъехал старый дружинник Добромир п тихо сказал:
      - Воевода, сколько гоним, а всё их следующей ночёвки не видать. Может, с пути сбились и это не их след?
      - Их, - ответил Олег. - Просто они эту ночь не останавливались, торопились. Или опасаются погони, или, значит, где-то близко их дракары. Надо спешить.
      Олег подхлестнул коня.
      Наконец сквозь сосняк заголубели небо и море.
      Однако как ни гнали коней варяги, всё же опоздали. Когда они выехали на морской берег, то увидели в море, в двух полётах стрелы от берега, шесть дракаров под красными полосатыми парусами.
      На палубах дракаров, кроме воинов и гребцов, тесными кучками сидели пленники.
      Ролав застонал от бессильной ярости.
      - Это Торстен - Собачий хвост, - сказал Олег, вглядываясь в море. - Его корабли, его воровская повадка грабить чужих данников.
      - Торстен - Собачий хвост, - повторил Ролав. - Теперь я знаю имя: Торстен - Собачий хвост.
      Олег поднёс ко рту ладони, сложил трубой и громко крикнул:
      - Эй, Торстен, знай, мы ещё встретимся с тобой, и тогда, клянусь моим мечом, ты не уйдёшь от меня! Это говорю тебе я, Олег!
      С дракаров неслись ответные крики, но море заглушало слова.
      РОЛАВ ОСТАЕТСЯ В ДРУЖИНЕ
      Варяги ругали и проклинали Торстена, вспоминали его прежние подобные проделки. Торстен - Собачий хвост не впервые вторгался в чужие пределы и перехватывал добычу, причём всегда выбирал для нападения такие места и такое время, когда ему не грозило вооружённое сопротивление.
      У него было много врагов, и многие собирались его убить, но он всегда ловко уходил от открытого боя.
      Когда дракары Торстена скрылись вдали, Добромир сказал:
      - Вдруг он не одну деревню разорил?
      - Что же тогда нам останется? - с досадой воскликнул Свадич.
      - Вернёмся, увидим, - хмуро ответил Олег и громко приказал: Поворачивай назад. Пройдём, сколько успеем, дотемна. Когда стемнеет, тогда будем отдыхать.
      Варяги пошли к коням.
      Ролав не знал, как ему быть: ведь его брали только для того, чтобы догнать свеев, и теперь, когда погоня завершилась, он, как считал сам Ролав, не имеет больше права на коня, данного ему Олегом.
      Олег подошёл к ларню.
      - Не повезло нынче ни нам, ки тебе. Но всё равно когданибудь наши дороги с Собачьим хвостом пересекутся, и тогда мы за всё разочтёмся. И ещё одно хотел бы я знать: кто провёл Торстена к твоей деревне и вывел через дебри на побережье? Сам Торстен здешних мест не знает, обязательно должен быть местный проводник.
      Ролав молчал. Молчал и Олег, глядя в даль, в море. Потом он повернулся к Ролаву.
      - А ты, парень, что собираешься делать, как жить?
      - Не знаю... Возьми меня к себе, воевода... Я тебе верно служить буду.
      Олег пристально посмотрел на Ролава, окинул взглядом с головы до ног, раздумывая.
      - Зачем он нам, воевода? - ворчливо сказал длинноусый варяг Свадич. Ему платить - нашу долю добычи уменьшать!
      Несколько дружинников поддержали Свадича:
      - И так не знаем, сколько соберём...
      Но большинство промолчало.
      Олег обождал немного, не скажет ли кто ещё чего-нибудь, и, видя, что теперь слово за ним, сказал:
      - Ладно, беру тебя, парень. Слугой.
      - Да хоть кем! - обрадовался Ролав.
      Олег взялся за луку седла, но остановился, обернувшись, добавил:
      - Платить за службу буду не из дружинной, а из своей части, - вскочил на коня и поехал вперёд.
      Варяги разошлись по коням. Разбившись на группки по двое, по трое, дружина тронулась в путь за воеводой.
      Ролав в растерянности замешкался, не зная, к кому пристать.
      - Эй, Ролав, давай к нам! - позвал его Добромир.
      Ролав радостно пришпорил коня.
      ВАРЯГИ
      Опасения варягов, что Торстен - Собачий хвост разграбил по пути и другие деревни, не подтвердились: была разрушена только одна Освея. Обильная дань вернула варягам хорошее расположение духа.
      Привычного к работе Ролава не нужно было понукать, он охотно исполнял всё, что ему велели: ходил за лошадьми, грузил и возил дань. По сравнению с мужицкой работой все эти дела казались ему лёгкими.
      Мало-помалу Ролав освоился в дружине варягов. Никогда не думал он, что судьба приведёт его в ряды этих бродячих воинов.
      Не однажды доводилось Ролаву слышать рассказы о варягах.
      Варяги жили по берегам Северного моря. В чужих, южных землях их называли норманнами, что значит "северные люди". А в тех краях, где жил Ролав, их называли варягами, и море, на побережье и островах которого они жили, называли Варяжским.
      Повсюду, где появлялись варяги, они сеяли страх. Они приплывали на кораблях с высокими носами, украшенными оскаленными головами драконов и хищных птиц, под красными, цвета крови, или полосатыми, как тело змеи, парусами.
      Эти люди, сильные и храбрые, как львы, и такие же кровожадные, нападали на города, убивали сопротивлявшихся, грабили имущество, рушили и сжигали дома. Оставшиеся в живых жители становились их пленниками, которых они отправляли на невольничьи рынки востока и юга.
      Ролав узнал, что их отряд - только часть большого войска ладожского князя Рюрика. Сам князь со своей дружиной собирает дань на юге Ладоги, воевода Алвад - племянник князя - со своей дружиной объезжает подвластные селения на востоке, а Олегу досталась западная окраина.
      Большинство воинов Олеговой дружины были славянами какого-то дальнего племени. Они говорили, что отцы и деды их прежде жили на берегу Варяжского моря, и главный город у них был Старгород. Ролав хорошо понимал их речь: слова были те же, только выговаривали их варяги по другому.
      Свенельд, Карл и ещё несколько дружинников хотя тоже знали по-славянски, между собой говорили по-своему, они были не из славян. Были в дружине и полочане, и словене.
      Их Ролав тоже отличал по выговору.
      А вот какого племени был сам воевода Олег, Ролав никак не мог понять: воевода с каждым говорил на его родном языке.
      Впрочем, Ролав скоро перестал обращать внимание, кто из какого племени, так как в дружине жили не племенными, а своими, дружинными обычаями.
      Главным в дружине был воевода. Его слушались беспрекословно. Но во всех важных случаях воевода держал совет со старшими дружинниками-мужами. Под началом мужей находились простые воины. А ещё в дружине были отроки юноши, приучавшиеся к военной службе: они прислуживали воеводе и дружинникам, носили за ними оружие, водили запасных коней.
      Забота об обозе, об обозных лошадях, повозках и волокушах лежала на слугах. Правда, в походе, особенно когда обоз становился большим, дружинники наравне со слугами грузили кладь, вытаскивали застрявшие на дороге телеги, похозяйски следили, чтобы всё было в целости и сохранности.
      А бога в дружине почитали своего - Перуна.
      В Освее главным богом почитали Рода, ибо он дарует жизнь людям, плодородие пашне, приплод скоту. Перуна - бога грома и молнии, покровителя воинов - тоже знали, но не он занимал первое место на мольбище, не ему приносили самые обильные жертвы.
      Проходил день за днём. Одну за другой проезжала дружина деревни, повсюду собирая дань. С каждым днём увеличивался обоз.
      Ролава в дружине уже перестали считать чужаком, но он по-прежнему держался Добромира.
      В одной небольшой - в пять изб - деревушке дани соСрали мало.
      - Стоило ехать из-за такой малости, - ворчал Свадич, принимая от мужика три лисьих шкурки и куль зерна. - Давай ещё!
      - Нету более, - отвечал мужик. - Сколько положено, столько и даю. Повсюду столько дают.
      - Так повсюду с деревни сотню шкур набираем, а здесь, почитай, пустыми возвращаться придётся. Растворяй клеть, поглядим, что там у тебя припасено.
      Свадич двинулся к клети. Но мужик встал на его пути.
      - Сколько положено...
      Свадич толкнул мужика, но тот оказался не слабее дружинника и, покачнувшись, остался стоять на месте.
      - Пошёл с дороги! Пусти!
      - Не пущу!
      Свадич схватился за меч.
      Но в этот момент подскакал Олег.
      - Что тут за свара?
      - Вон я ему дань, как положено, отдал: три лисы, куль зерна, а он в клеть лезет.
      Олег грозно посмотрел на Свадича.
      - Остынь, Свадич.
      Свадич нехотя убрал меч.
      - А ты, дядя, не серчай, - сказал Олег мужику.
      Мужик хмурым взглядом проводил варягов.
      Вечером у костра Свадич жаловался Добромиру:
      - Прежде никогда такого не бывало у нас, чтобы воевода запрещал мужика потрясти...
      - А по-моему, прав воевода, - рассудительно проговорил Добромир. Мужик - что овца. Можно с овцы стричь шерсть - каждый год с шерстью будешь. А можно шкуру содрать. Тут уж раз сдерёшь, в другой и драть нечего. А нам к этому мужику на будущий год опять идти. Нет, Олег правильно рассудил.
      - Может, и правильно, только больно много власти он забрал. Нами, старейшими мужами, как хочет помыкает.
      Есть в дружине люди более его достойные быть воеводой...
      - Про кого же ты говоришь?
      - Да хотя бы про нас с тобой. Мы пришли сюда с Рюриком из самого Старгорода, а Олег в дружине объявился потом.
      - Всё это так, да, знать, князь Рюрик неспроста поставил воеводой не нас с тобой, а Олега, - проговорил Добромир. - А с Рюриком не поспоришь. Так что давай спать.
      ЛАДОГА
      К весне дружина с данью вернулась в Ладогу.
      Ролав впервые в жизни видел город.
      Окружённый земляным высоким валом, огороженный бревенчатым тыном, он неожиданно появился перед глазами, когда дружина выехала из лесу на открытое место. Внизу, под валом, была река Волхов, на ней, вмёрзшие в лёд и засыпанные снегом, словно стая гусей, остановившихся на отдых, виднелись ладьи.
      На льду реки, на берегу возле вала толклось множество народу, катили сани, скакали верховые.
      - Ой, народищу сколько! - не сдержал удивления Ролав.
      - Город, - ответил Добромир, в его голосе прозвучала радость.
      Да и все в дружине радовались возвращению: ведь почти четыре месяца не были дома. Из города тоже заметили возвращающуюся дружину. Движение возле стен и на реке остановилось, все обернулись и стали смотреть в сторону подъезжающих.
      К городским воротам подъезжали, перекрикиваясь с горожанами.
      - Много привезли?
      - Да немало...
      - Лихоня, на тебе, никак, броня новая?
      - А что ж, я хуже людей, что ли? - приосанился молодой дружинник.
      - Декша, сосед!
      - А-а, дед Митеня, жив ещё.
      - Жив, Декша, жив! - весело кричал старик в рваном кожухе и, подпрыгивая, бежал сбоку всадника. - Твоя Русавушка сынка тебе родила.
      - Добрая весть! Ужо одарю тебя, Митеня.
      К воротам выбежали женщины - жёны дружинников - и ребятишки. Они ныряли между коней, сразу нарушив строй. Гомон пошёл, что ничего не разберёшь.
      Олег привстал на стременах и гаркнул:
      - Дружина! Гони всех прочь!
      От его зычного крика взлетели в испуге вороны с тына, женщины, подхватив детей, метнулись в толпу.
      Дружина через ворота вошла в город.
      Ну, а тут теснота, так уж тесней нельзя: дома прислонились один к другому, стена к стене. В конце улицы виден просвет - там площадь и княжеский двор.
      Ролав с любопытством оглядывался вокруг, а Добромир объяснял, где что.
      Перед городом на берегу - торг, там купеческие лавки, склады. Поодаль от стен - слободы, там живут мужики и мастера-ремесленники. Ремесленников много и в городе, их прокопчённые избушки узкими, кривыми улочками отходят от главной. На каждой улице своё ремесло: кузнецы, гончары, ткачи, сапожники, резчики, что режут из дерева ложки, ковши, миски, корыта. Отдельно живут плотники и вбжи, то есть люди, которые проводят купеческие ладьи по Волхову через пороги до Ильмень-озера, до словенского Города, где правит словенский князь - Гостомысл.
      Толпа осталась на улице, дружина с обозом втянулась на княжеский двор, и сразу широкий двор стал похож на торг.
      Князь Рюрик возвратился с полюдья ещё на прошлой неделе. Княжеские дружинники высыпали из гридницы во двор, смешались с приехавшими, расспрашивали, ревниво сравнивали свою добычу с добычей Олеговых воинов.
      Из княжеского дома, с высокого крыльца спустился князь - высокий, плечистый, с крупным орлиным хищным носом, из-под густых, космами, бровей сверкали в глубоких тёмных глазницах недобрые глаза. За ним шёл молодой воин, племянник князя - Алвад.
      Олег шагнул навстречу Рюрику.
      - Здравствуй, князь.
      - Здравствуй, воевода. Какова нынче дань?
      - Собрали сполна.
      Рюрик и Олег подошли к обозу. Князь намётанным глазом определял, какое именье и сколько его нагружено в санях.
      Выходило - немало.
      Рюрик шёл, здороваясь с воинами, перекидываясь приветственной шуткой.
      - Здравствуй, Добромир.
      - Отощал ты, Свадич. Или ел недосыта?
      - А этот откуда? - остановился Рюрик против Ролава, сверля его тяжёлым взглядом.
      Ролав растерялся.
      - Слуга мой, - сказал Олег.
      - А-а! - И Рюрик пошёл дальше.
      БОЙ СО СВАДИЧЕМ
      Поделили дань: князю Рюрику - треть, остальное - Олегу и дружине. Ролаву тоже кое-что перепало.
      Как только дружинники получили свою долю, их принялись обхаживать весёлые, разговорчивые купцы. Ожидая возвращения дружины с полюдья, купцы припасли заморские товары: узорчатую одежду, вино, женские украшения.
      Дружинники не торговались, отдавали с лёгким сердцем воск, мёд, наряжались сами, наряжали жён, пили вино, ели чужеземные лакомства.
      Ролав стал жить на дворе у воеводы Олега.
      На воеводском дворе жило много народа: сам воевода, дружинники, слуги, рабы, исполнявшие самую тяжёлую работу.
      Ролав всё думал, куда приставит его Олег. Хорошо бы, конечно, конюхом на конюшню. Но воевода распорядился по-своему.
      - Пригляделся я к тебе, - сказал ему Олег, - и решил, что отныне будешь ты у меня не слугой, а отроком.
      Ролав обрадовался:
      - Благодарю тебя, воевода! Вот увидишь, в первом же бою я покажу себя! Скорее бы воевать только!
      Олег потрепал парня по плечу, засмеялся:
      - Ладно. Скажи управителю, чтоб дал тебе, что положено - оружие, броню, одежду, и ходи с моими отроками к князю.
      Княжеский двор - город внутри города. Он тоже обнесён тыном.
      На дворе - высокий дом с горницей на высокой подклети.
      В этом доме живёт сам Рюрик. Рядом большой дом - гридница. Тут же дома, в которых живут Алвад, племянник Рюриков, и старшая дружина. Дальше - избы простых дружинников.
      Большое и длинное строение на княжеском дворе, по величине своей равное восьми или десяти избам, гридница была для дружины тем же, чем торговая площадь для горожан, то есть средоточием общественной жизни. Здесь, в обширном помещении, вдоль боковых стен которого тянулись длинные столы и лавки и в дальнем конце, против дверей, было возвышение со столом для князя, устраивались княжеские пиры, здесь князь держал совет с дружиной, объявлял свою волю, и сюда же дружинники приходили, просто чтобы встретиться, поговорить, провести время. Здесь всегда были приготовлены для них бочки с мёдом, пивом и квасом, хлеб, мясо, рыба, похлёбка и каша. Поэтому в гриднице почти всегда были люди. Пустовала она лишь ночью, да и тогда иной раз оставались в ней прикорнувшие на лавке или под столом упившиеся мёдом и пивом сверх меры гости.
      Шумные пиры с гуслярами, плясунами, певцами да соревнования на широком княжеском дворе в силе и ловкости - в стрельбе из лука, бое на палицах и мечах, в кулачном бою и борьбе - составляли главное времяпрепровождение дружинников.
      Став отроком воеводы, Ролав получил право присутствовать в княжеской гриднице, участвовать в потехах на княжеском дворе.
      Появление Ролава на княжеском дворе в числе отроков воеводы знакомые дружинники встретили криками одобрения. И раньше в дружине относились к нему хорошо, но,слуга всё-таки не свой брат дружинник. Теперь же он становился хотя и самым младшим среди них, но всё же ровней.
      Воевода ушёл в хоромы к князю. Ролав остался во дворе.
      Все вернулись к прерванным приходом Олега занятиям.
      Ролав присоединился к зрителям, окружившим борющихся Декшу и Добромира. Декша был помоложе, но победа явно клонилась на сторону более опытного Добромира, и вот Декша свалился на землю.
      - Выходи следующий! - вызвал Добромир, оглядывая зрителей, и остановил взгляд на Ролаве: - Попробуй, Ролав.
      Парень стал отказываться:
      - Куда мне против тебя...
      - Иди, иди, - стоявший рядом с Ролавом дружинник подтолкнул его в круг. - За одного битого двух небитых дают.
      Ролав и Добромир сошлись. Добромир обхватил парня за пояс, пытаясь сломить, но Ролав упёрся и, подвинув Добромира, наклонился вперёд. Они стояли, переступая с ноги на ногу, и ни один не мог потеснить другого.
      Наконец Добромир сказал:
      - Хватит.
      Они расцепились.
      - Здоров же ты, парень, словно медведь, - тяжело дыша, сказал Добромир. - Ну тебя!..
      - Так уж и здоров! - усмехнулся Свадич.
      - А ты схватись с ним, - отозвался Добромир.
      - И схвачусь. Уж я не стану этого телятю, как корова, лизать.
      Зрители, обрадовавшись новой забаве, принялись раззадоривать Свадича:
      - Ну, давай!
      - Свадич, ты уж хоть живым отпусти его!
      - Живым отпущу, а что бока намну, пусть не обижается.
      Добромир положил руку на плечо Ролава и сказал сурово:
      - Иди.
      Свадич, оскалившись в презрительной улыбке, выставил вперёд левую руку, чтобы не дать Ролаву захватить себя.
      Зрители затихли: все поняли, что Свадич решил жестоко проучить юношу. Он знал какую-то хитрость, которую применял в решительную минуту. Когда противник пытался сблизиться, обращая всё внимание на эту левую руку, Свадич делал неуловимо быстрое движение, и противник падал в бессознательном состоянии. Очнувшись, он не помнил, что же такое сделал с ним Свадич.
      Ролав не подозревал о поставленной ему ловушке, но, стесняясь первым начинать бой, остановился.
      Свадич в нетерпении шагнул вперёд, и Ролав рванулся к нему. Это произошло- так быстро, что Свадич, не успев применить своей хитрости, оказался в объятиях Ролава.
      Может быть, в других обстоятельствах Свадич и выстоял бы, потому что силы ему не занимать. Но тут, растерявшись от того, что такой неопытный боец не поддался на его уловку, он замешкался, упустил момент и, сломленный молодым напором, упал, увлекая за собой Ролава.
      Это произошло в один короткий момент. Все молчали.
      В молчании бойцы поднялись с земли.
      Свадич искоса взглянул на Ролава, и по одному этому взгляду Ролав понял, что теперь Свадич ему враг на всю жизнь.
      НОЖ АКУНА
      Все давно уже забыли про разорённую Освею, ведь для варягов она была всего лишь утратой небольшой доли добычи, к тому же возмещённой в других деревнях.
      Но Ролав ни на минуту не забывал ни о гибели родных, ни о своей клятве, и в глубине души у него теплилась надежда, что брат Акун всё-таки жив и что он отыщется.
      Ролав ходил на торг, надеясь среди рабов, привозимых купцами, встретить кого-нибудь из земляков, а может быть, даже и Акуна...
      Олег тоже не забыл про Освею. Правда, его занимал даже не Торстен Собачий хвост, а неведомый проводник жадного свея, который, оставшись безнаказанным, может и в будущем не единожды повторить своё чёрное дело.
      Как-то, после очередного неудачного похода Ролава на торг, Олег сказал ему:
      - Ладно, завтра схожу узнаю у свеев, приедет ли нынешней весной мой друг свейский купец Олаф. Он-то наверняка расскажет нам про Торстена и про то, куда он продал людей.
      Назавтра Олег с Ролавом пошли на торг.
      Прошли по рядам, потолкались на пристани. Торг, как обычно в предвесеннюю пору, был небогат.
      Олег пошёл на свейское подворье, сказав Ролаву:
      - Жди меня в рядах, я тебя найду.
      Ролав брёл среди лавок и прилавков, и вдруг он услышал впереди, за лавкой, скрипучий голос Свадича. Ролаву не хотелось встречаться с ним, и он остановился, ожидая, когда Свадич пройдёт.
      Но Свадичу отвечал другой голос, незнакомый, и Ролав понял, что разговаривающие стоят на месте и никуда уходить не собираются.
      - Напрасно ты тогда отказался, - говорил незнакомец, - я на том деле заработал больше, чем вы в три года от своего воеводы получите.
      - С нашим Олегом не разживёшься, ты это правду говоришь. Кабы Алвад был на его месте... - сказал Свадич.
      - Чего ж вы терпите? - усмехнулся незнакомец. - Кричите, что хотите Алвада, а Олега не желаете.
      - Да заворожил Олег дружину, всем мил. Слово, что ли, какое колдовское знает...
      - На тебя же его колдовство не действует...
      - Что я один сделаю?
      - Как будто сам не соображаешь? А уж Алвад тебя отблагодарит.
      Ролав выглянул из-за угла и увидел говорящих. Они стояли на солнце, облокотясь о бочку, оба дружинника были хмельны.
      Ролав посмотрел на незнакомца и увидел в его руках нож Акуна...
      Незнакомец поигрывал ножом, подкидывая его и перехватывая.
      Нож был в тех же, так хорошо известных Ролаву кожаных ножнах с красной бусиной на конце, в рукоятке белел вделанный медвежий зуб, зуб того самого медведя, который ломал Акуна и в которого Акуну, уже терявшему сознание, удалось всадить этот нож в сердце.
      Ролав подбежал к Свадичу с незнакомцем.
      - Откуда у тебя этот нож?
      Незнакомец с удивлением глянул на Ролава, перевёл взгляд на нож.
      - Тебе какое дело?
      - Это нож моего брата.
      - Твоего брата? - незнакомец перестал играть ножом.
      Ролав быстро заговорил:
      - На нашу деревню напал Торстен - Собачий хвост и увёл людей. Вон Свадич тебе подтвердит. Это нож моего брата Акуна, которого увёл Торстен. И бусина на ножнах, и медвежий зуб...
      И Ролав протянул руку к ножу.
      Незнакомец побледнел и потянул меч из ножен.
      - Врешь. Этот нож мой.
      В ряду поднялся переполох. Если дружинники затевают ссору, тут уж держись от них подальше, не то и тебе попадёт ни за что ни про что.
      Но в этот миг из-за лавки вышел Олег, искавший Ролава.
      - У него нож Акуна! - бросился Ролав к воеводе.
      - У кого?
      Но тут Олег сам увидел разъярённого дружинника с обнажённым мечом.
      - Дай нож, Веред, - приказал Олег.
      Незнакомец нехотя подал нож.
      Олег сказал:
      - Смотри, Ролав, точно ли это нож твоего брата? Не ошибаешься ли ты? Тут дело пахнет кровью. Смотри не ошибись.
      - Акуна, Акуна! Эту бусину дала ему Утеха, наша сестра, и этот зуб с жёлтым пятном помню.
      - Откуда у тебя этот нож? - спросил Олег дружинника.
      - Купил, - ответил Веред.
      - У кого?
      - Я его не знаю. Продавал на торгу, я и купил.
      - Продай его мне.
      - Бери, воевода.
      Когда Олег и Ролав возвращались с торга, Олег сказал:
      - Может, было и так, как говорит Веред, купил на торгу. - Потом он добавил: - Свейские купцы сказали, что Олаф в этом году непременно приедет, так что жди.
      Когда вскрылись реки, и в Ладогу стали приплывать купцы, Ролав у каждого спрашивал, не знает ли он, какова судьба пленных, захваченных Торстеном прошлой осенью в славянских землях. Но купцы ничего не могли сообщить Ролаву.
      Некоторые привезли рабов, но купили их не у Торстена.
      Наконец, приплыл друг Олега свейский купец Олаф.
      - Я слышал, - сказал Олаф, - что Торстен - Собачий хвост в этом году поплыл не на восток, а на запад.
      Приуныл Ролав: значит, его родичи попали в неведомые далёкие земли, и теперь никогда уж он их не увидит...
      Олег сказал:
      - Ты, Олаф, где будешь, узнавай, нет ли, мол, у кого раба - славянина по имени Акун, родом из деревни Освеи.
      У него примета: шрам на лице от медвежьих когтей. Найдёшь, выкупи. Заплачу тебе сполна.
      Олаф обещал исполнить просьбу.
      ДЕЛА СЛОВЕНСКИЕ
      Рюрик пришёл в Ладогу из Поморья лет десять назад.
      Он обложил данью окрестные земли словен и чуди, и все платили ему.
      Но в прошлом году неожиданно наступил конец владычеству варягов. Словенские и чудские князья и старейшины, объединив свои силы, отказались платить дань варягам.
      Теперь варяги вынуждены были ограничиваться данью, собираемой в ближних от Ладоги деревнях, и пошлиной с купцов, которые, плывя из Варяжского моря на восток, на Волгу, или на юг, в Царьград, не могли миновать Ладогу.
      Когда изгоняли варягов, первыми против них поднялись ильменские словене. Тогда словенский князь Гостомысл и старейшина самого большого словенского рода Вадим шли вместе, в полном согласии.
      Но после изгнания варягов начались споры. Вадим всюду говорил, что если бы не он, то не одолели бы варягов, и что теперь не ему быть под рукой у Гостомысла, а Гостомыслу у него.
      Три конца в словенском Городе на Ильмене: Словенский, Неревской и Плотницкий. В каждом конце свой кон - место, где собираются жители решать дела. На кону устанавливают законы, на кону выбирают правителя - князя. На кону всякий волен предлагать, что хочет, и поэтому всегда там крик, шум, спор, одни в одну сторону тянут, другие в другую.
      Однако спор спором, воля волей, а если уж примет кон решение, тут ослушаться не смей, что кон решил - свято.
      Но нынче, хотя решили, что старшим князем быть Гостомыслу, избранному князем на Словенском кону, а Вадиму с Плотницкого конца и Актевую с Неревского ходить у него под рукой, по всему Городу не утихает смута.
      Князья спорят, а смердам и ремесленникам беда. То Вадимова дружина бьёт холопов Гостомысла, то Гостомысловы холопы вымещают обиду на гончарах Плотницкого конца.
      И так всё запуталось, что городские концы только и занимались тем, что отплачивали друг другу уж и неведомо за что.
      Вражда губила Город.
      Гостомысл надеялся одолеть Вадима, но выходило, что чаще одерживал верх Вадим.
      Одним ясным майским утром к Гостомыслу явились смерды из его подгородного села.
      - Князь, заступись!
      - Что случилось?
      - Выехали мы в поле пахать, вдруг, откуда ни возьмись, Вадимовы люди наскакали. Поле потоптали, сохи поломали, лошадей увели, нас побили.
      Гостомысл, чувствуя, как в нём поднимается гнев, спросил:
      - Правду говорите? Может, сами начали свару?
      - Что ты, князь! Мы же пахать выехали...
      - Ну, этого я ему не спущу! - сказал Гостомысл и крикнул, чтобы позвали воеводу княжеской дружины Буеслава и Вадима. - Слышал? - встретил Гостомысл воеводу вопросом.
      - Слышал.
      - Доколе же нам терпеть такие бесчинства?
      - У Вадима дружина не меньше твоей, князь, а может, и больше, - хмуро ответил Буеслав, - поэтому он и бесчинствует.
      Гостомысл и сам знал это.
      - Я за Вадимом послал, - сказал он.
      - Пустое дело, - махнул рукой воевода, - его не уговоришь.
      Вадим подъехал ко двору Гостомысла с пятью дружинниками. Они остановились у ворот. Вадим, высокий, широкоплечий, лет тридцати, соскочил с коня и взошёл на крыльцо.
      - Здравствуй, князь, - приветствовал он Гостомысла, показывая в улыбке белые, крепкие зубы. - Зачем звал?
      - Жалуются на твоих людей, Вадим. Вот сегодня они смердов с поля прогнали, лошадей увели.
      - Чего ж твои смерды отдали лошадей? - засмеялся Вадим. - Когда у моих отнимают, они не отдают. Подтверди, Буеслав.
      Воевода отвернулся. Было такое дело: на прошлой неделе смерды Вадима побили княжеских дружинников. Но смердов толпа была, а дружинников - всего двое.
      - Вадим, - проговорил Гостомысл, - уймись, не то вызову тебя на кон и представлю обвинения.
      - Не грози, не боюсь. Это тебе, князь, меня бояться надо.
      Гостомысл потемнел лицом.
      - Ну ладно, Вадим, ты ещё раскаешься в своих словах.
      Вадим рассмеялся.
      ПОСОЛ
      Мало ли народа приходит, приезжает и приплывает ежедневно в Ладогу, поэтому стража у ворот не обратила никакого внимания на бедно одетого смерда без всякой ноши, шедшего низко опустив голову и приволакивая правую ногу.
      Какой-то купец, ехавший за ним, прикрикнул:
      - Эй, убогий, прочь с дороги, задавлю!
      Нищий, обернувшись, сверкнул глазами и схватился было рукой за левое бедро, на котором носят меч, но в то же мгновение опять поник и соступил с дороги в грязь, пропуская купца.
      Войдя в город, нищий направился не на торг, куда обычно шли нищие, рассчитывавшие на милостыню, а прямо к княжескому двору.
      - Куда лезешь? - остановил его челядинец в воротах.
      - Передай князю Рюрику вот это, - сказал нищий, доставая из-под лохмотьев блестящую круглую бляху с изображением змеи, - и скажи, что тот, кому принадлежит эта вещь, хочет говорить с ним.
      Челядинец с удивлением посмотрел на нищего, взял бляху и, оборачиваясь, пошёл к княжескому дому.
      Очень быстро он вернулся в сопровождении Свадича.
      Дружинник остановился против нищего, внимательно разглядывая его, и вдруг воскликнул:
      - Буеслав, ты?
      - Я, - ответил нищий. - Что, Свадич, трудно узнать меня в этой одежде?
      - На улице встретил бы, не признал, - согласился дружинник. - Ну, идём к князю.
      - Прикажи челядинцу молчать, - сказал Буеслав, - что я здесь и кто я такой.
      Дружинник повернулся к челядинцу:
      - Хоть слово кому скажешь, языка лишишься. Понял?
      Челядинец склонился:
      - Буду нем как рыба.
      Войдя в княжескую горницу, Буеслав поклонился и сказал:
      - Здравствуй, князь.
      Рюрик, как и дружинник, внимательно оглядел нищего, усмехнулся и ответил:
      - Здравствуй, боярин.
      - Як тебе пришёл послом от Гостомысла.
      - Говори.
      - Мои слова только для твоих ушей.
      Рюрик кивнул дружинникам, и те вышли из горницы.
      - Ну?
      - Гостомысл согласен снова платить тебе дань.
      Рюрик ожидал чего угодно, только не этого.
      - Да, согласен платить тебе ту же дань, что платил, - повторил Буеслав, - если ты со своей дружиной поможешь одолеть Вадима.
      - Значит, туго приходится князю?
      - Туго не туго, а твоя помощь, не скрою, нужна. Каков будет твой ответ Гостомыслу?
      Рюрик задумался.
      "Нет ли тут какой хитрости?" - подумал он и сказал:
      - Иди, Буеслав, отдохни с дороги. Тебе дадут одежду и еду. Завтра получишь ответ.
      Хотя словене, прогнав варягов, не пускали их в свой Город, купцы с товарами по-прежнему ездили беспрепятственно, платя на заставах пошлину. Поэтому узнать, что происходит в Городе, не представляло особого труда.
      Рюрик велел найти на торгу двух купцов, которые сегодня приехали из Города, и привести к нему. Купцы рассказали, что вражда словенских старейшин с каждым днем становится злее, что их люди бьются друг с другом и убивают друг друга.
      Наутро Рюрик сказал Буеславу:
      - Передай Гостомыслу, что я приду, когда наступит полнолуние. Пусть его люди с половиной годовой дани ждут на берегу Волхова, на мысу, что в трёх поприщах от Города.
      НОВГОРОД
      - Воеводы и мужи, дружина! - сказал Рюрик. - Наступила наша пора. Ныне вернём прежнее, а может, добавим и новое. Ныне пойдём к словенам.
      Дружина зашумела. И в этом гуле голосов слышались разные речи: молодые радовались походу, добыче, бывалые воины, которым уже приходилось биться со словенскими дружинами Гостомысла и Вадима, говорили, что прежде, чем выступать на словен, нужно крепко подумать.
      - Дружина! - продолжал между тем Рюрик. - Гостомысл сам призывает нас в свою дружину и обещает платить дань, какую платил. Но, хотя зовёт нас словенский князь не на войну, будьте готовы к битвам.
      Потом Рюрик сказал:
      - Сегодня будем посвящать в воины отроков, выдержавщих испытание.
      Bee вышли из гридницы во двор.
      Князь и дружина сочли, что Ролав достоин стать воином.
      - Все будьте свидетелями, я беру этого отрока в дружину, - громко объявил Рюрик.
      Княжеский конюх вывел из конюшни коня. Отроки принесли из оружейной кладовой оружие: меч, копьё, боевой топор и доспехи - шлем и кольчугу.
      Конюх подвёл к Рюрику взнузданного и под седлом коня.
      Князь взялся за узду и передал её из своей руки в руки Ролава, сказав:
      - Даю тебе коня.
      Затем отрок подал Рюрику меч. Рюрик протянул меч Ролаву, говоря:
      - Даю тебе меч. За это ты должен служить и повиноваться мне, воевать против того, против кого я воюю, враждовать с тем, с кем я враждую, дружить с тем, с кем я дружу. Я же за это обещаю тебе долю во всём, что добудем на войне и долю з дани, что соберём с подвластных земель, в чём клянусь богом нашим Перуном. Теперь поклянись ты.
      - Клянусь, - сказал Ролав, - служить и повиноваться тебе всегда и во всём, и пусть паду от своего же оружия, если нарушу эту клятву.
      Так Ролав стал дружинником.
      На следующее утро дружина принесла обильные жертвы Перуну. Гадатели-волхвы предсказали походу великую удачу.
      Затем дружина и кони взошли на ладьи. Ветер надул паруса, и ладьи понесли Рюрика навстречу его удаче.
      Олег со своей дружиной шёл на третьей ладье.
      - Что-то задумал Рюрик, - сказал Добромир Ролаву. - Не в первый поход иду с ним, уж я-то вижу.
      - А что он задумал? - спросил Ролав.
      - Узнаем, когда до дела дойдём. Одно могу сказать: не в простой поход идём. Вон он как ответа волхвов ждал, губы в кровь искусал.
      Через три дня пути ладьи Рюрика пристали в условленном месте - к мысу в трёх поприщах от Города.
      Гостомысловы посланцы с данью уже ожидали их.
      Рюрик еле взглянул на богатую дань и повелел всю раздать дружине, оставив себе только один серебряный кубок с изображением крылатого зверя льва.
      Переночевали на мысу. С рассветом тронулись в путь к Городу посуху на конях, оставив ладьи у мыса.
      Возле Города варягов встретила княжеская дружина с Буеславом.
      В Город вступили две дружины. Рюрик и Вуеслав ехали рядом впереди.
      Увидев приближающееся варяжское войско, жившие в предгородье горожане в страхе бросились бежать в Город, в укреплённый детинец под защиту стен. Но потом разглядели среди варягов княжескую дружину и Буеслава и поняли, что варяги пришли не с войной.
      Три дня варяги пировали у Гостомысла. Словенский князь называл их друзьями и одаривал подарками. А три дня спустя они ушли из Города и встали лагерем на Волотовом поле.
      С приходом варягов в Городе стало тише. Утихли драки на улицах. Дружинники Вадима никого не задирали на торгу. Но всё же чувствовалось, что это затишье перед бурей.
      И вскоре буря разразилась.
      Среди ночи, между зорями, когда кромешная тьма окутывает землю, когда все спят и бодрствует только нечисть, страшный крик разбудил Город.
      - Князя убили! - кричали на Гостомысловом дворе.
      Загорелись огни в детинце, в Заречье, во всех трёх концах.
      Конные поскакали по улицам. Люди бежали к Гостомыслову двору.
      - Кто убил?
      - Когда?
      - Что-то теперь будет?
      Конюх рассказывал:
      - Слышу, кони забились в конюшне. Думаю, что такое?
      Встал посмотреть и вдруг вижу: из княжеской горницы из окна кто-то прыг - и бежать...
      - Кто ж это был?
      - Не разглядел. Большой, чёрный, прыг - и бежать.
      Давя толпу, во двор влетели конные варяги. Рюрик взбежал по крыльцу в дом.
      Немного погодя прискакал Вадим.
      - Что же теперь будет? - переговаривались во дворе и на улице.
      - Буеслав, вели дружине людей со двора прогнать, - приказал Вадим.
      Но воевода не стронулся с места.
      - Почему не слушаешься?
      - А кто ты такой, чтобы тебя слушаться?
      - Теперь я - князь! - крикнул Вадим.
      - На своём кону, может, ты и князь, а мы тебя не признаём, - хмуро ответил Буеслав.
      - Сейчас признаешь! - Вадим схватился за меч.
      Буеслав тоже обнажил меч.
      - Я здесь князь, - сказал Рюрик, - и кто этого не признает, умрёт.
      Вадим потемнел лицом, но меч кинул в ножны: против такой силы его один меч не помога.
      Ушёл Вадим с княжеского двора, затаился на целый год, а год спустя поднял мятеж против варягов. Однако остальные концы Города мятежников не поддержали. Варяги подавили мятеж, Вадим был убит.
      Рюрик стал единственным правителем над всеми концами Города.
      А Город он повелел называть Новым Городом - Новгородом.
      ОТРАВА
      "И долга, и коротка", - говорит пословица про жизнь человека.
      Словно вчера это было: и разорение родной деревни, и встреча с Олегом всё помнится до словечка, до шага, а минуло с тех пор ни много ни мало десять лет.
      Десять лет служит Ролав в дружине Рюрика. Из неуклюжего деревенского парня он превратился в ловкого, умелого воина, выносливого в далёком походе, смелого и решительного в бою.
      Сидя в Новгороде, Рюрику постоянно приходилось воевать с окрестными племенами: весью, мерей, кривичами. Один год повоюет какую-нибудь землю, примучит тамошних жителей, они уплатят дань. А на будущий год опять не хотят платить, снова приходится дружине идти в поход.
      Все эти годы Ролаву сопутствовала удача: хотя он бился во многих схватках, ни разу не был тяжко ранен. Он разбогател и давно уже был в старшей дружине.
      Но одна мысль точила Ролава, как червь точит дерево, мысль о том, что до сих пор он не исполнил клятвы и не отомстил за кровь родных. Следы Торстена - Собачьего хвоста затерялись где-то в южных морях, никто больше не видел его в Варяжском море. И про Акуна не было никаких вестей...
      Обо всём этом Ролав думал, покачиваясь в седле ровно и плавно идущего коня.
      За последние годы Рюрик постарел, отяжелел. Раньше-то не было для него большего удовольствия, чем пытать судьбу в бою, а теперь сидит дома возле молодой жены Сбыславы и сына Игоря, которого она родила ему в прошлом году.
      На полюдье Рюрик теперь посылает вместо себя воевод - либо своего племянника, либо Олега. Когда же в прошлом году ходили на мерю все дружины, поставил старшим воеводой Олега, а Алваду велел быть у него под рукой. Алвад не посмел перечить князю, но против Олега затаил зло. Это знали все в дружине.
      Впереди показалось село. Не село, а город: посредине большой двор, защищённый новым частоколом, от него, как в городе, идут улицы.
      Вокруг села земля распахана.
      Дружина нагнала смерда, который нёс на спине вязанку хвороста.
      Увидев приближающихся дружинников, смерд сошёл с дороги в снег, чтобы пропустить их, и стоял, испуганно поглядывая и низко кланяясь проезжающим.
      Олег давно не бывал в этих местах, и, как помнилось, прежде здесь стоял починок в три избы.
      - Эй, смерд, чья это усадьба? - спросил он. - - Люта, господин, кланяясь, ответил смерд.
      - Кто он такой?
      - Разве ты Люта не знаешь? - удивился смерд. - Господина нашего?
      - Всяк кулик на своём болоте велик, - усмехнулся Олег, - а в городе все больше его. Нет, не слыхивал про вашего господина.
      Смерд недоверчиво покачал головой.
      Олег пришпорил коня, и за ним вся дружина проскакала мимо смерда, чуть не задавив его.
      Хозяин богатой усадьбы, крупный чернобородый мужчина с тяжёлым, пронзительным взглядом маленьких глаз, глубоко скрытых под нависшими густыми бровями, вышел из широко раскрытых перед дружиной ворот и угодливо поклонился.
      - Милости прошу, воевода, будь гостем.
      Просторный двор Люта наполнился людьми, лошадьми, гружёными и пустыми телегами. Рабы и слуги забегали, размещая всех по покоям, устраивая коней, засыпая им корму, заводя телеги в сараи и под навесы.
      Олега и старшую дружину Лют пригласил в дом, где уже были накрыты столы. Остальным приготовили угощенье в крепком просторном овине, где истопили печь.
      Дружина была довольна щедрым хозяином.
      - Ешьте, пейте, - потчевал их Лют.
      А те и без его приглашения ели так, что за ушами трещало, покрикивая на слуг, чтобы те быстрее несли то или иное блюдо, мёд и брагу.
      Только поздней ночью дружинники угомонились. Кто был в силах, разбрелись по клетям и сеновалам, многие остались тут же и спали, свалившись под стол.
      Утром Лют был ещё приветливее и услужливее. С низким поклоном он сказал Олегу:
      - Воевода, нынче я приказал говядины сварить.
      Вдруг в поварне послышался грохот, потом крик:
      - Ах ты!
      Из поварни выбежала собака с куском мяса в пасти. За ней гнался мужик.
      Дружинники, смеясь, смотрели за погоней.
      - Давай, хватай её!
      Мужик споткнулся, упал. Собака, воспользовавшись тем, что преследователь отстал, торопливо проглотила кусок.
      Хозяин, посмеявшись со всеми, повернулся к сараю и крикнул:
      - Эй, вы там, Третьяк, Жила, чего мешкаете? Чего мяса не несёте.
      - Несём, несём! - раздалось в ответ.
      Но тут собака громко взвизгнула, завертелась на одном месте, потом свалилась ка бок, задёргалась и замерла.
      Все, оцепенев, смотрели на неё.
      - Отрава! - закричал Ролав. - Воевода, тебя хотели отравить!
      Лют закричал отчаянно и умоляюще:
      - Нет! Не отравленное мясо! Не отравленное!
      Из поварни показался слуга, держа в руках большое деревянное блюдо, на котором дымились куски отваренного мяса.
      - Не отравленное оно! - закричал Лют и побежал навстречу слуге с мясом. - Вот, глядите, я сам съем!
      Дрожащей рукой он схватил кусок, но пальцы не слушались его, мясо упало на землю.
      - Не отравленное! Слуги у меня верные! В поварню никто чужой не заходил, только твой дружинник...
      Он схватил второй кусок и опять уронил.
      Свадич коротким, резким ударом опустил меч на голову Люта.
      - Не отравленное, а не жрёшь, на землю кидаешь!
      Хозяин усадьбы рухнул на землю.
      Олег посмотрел на распростёртого Люта, на Свадича, потом оттолкнул ногой подкатившийся к нему кусок мяса и сказал:
      - Видать, ещё не судьба.
      СМЕРТЬ РЮРИКА
      В Новгороде Олега встретила настороженная тишина.
      Охранявшие ворота дружинники сказали, что князь совсем хворый и, несмотря на то, что призывали знахарей и волхвов, никакого облегчения не наступило.
      - С постели не встаёт, видать, помирает, - закончил рассказ дружинник.
      Олег подхлестнул коня и поскакал к княжескому двору.
      В княжеских покоях толклись, сидели на лавках, ходили из угла в угол мужи старшей дружины.
      Олег прошёл в горницу.
      Рюрик лежал на постели. У его изголовья сидела Сбыслава.
      Несколько слуг стояли в тёмном углу.
      - Здравствуй, князь, - поклонился Олег, подходя к больному.
      - Наконец-то ты пришёл, - сказал Рюрик и с облегчением вздохнул.
      - Нынче дань богатую привезли, - сказал Олег.
      Рюрик приподнялся, кинул взгляд на слуг, посмотрел на жену.
      - Уйдите все. Оставьте нас с воеводой.
      Когда все вышли, Рюрик сказал:
      - Я помираю.
      - Может, выздоровеешь ещё.
      - Нет, - твёрдо проговорил Рюрик. - У меня нет никаких желаний, значит, я скоро умру. Олег, я верю тебе, как брату, поэтому поручаю твоим заботам Игоря. Поклянись, что будешь ему отцом и сохранишь для него княжеский престол. Поклянись на мече Перуном и Волосом, что исполнишь мою волю.
      Олег обнажил меч, взял на ладони лезвие.
      - Сделаю так, как ты велишь. Ежели нарушу твою волю, пусть отступятся от меня и проклянут меня во веки веков великий бог Перун и скотий бог Волос и своим же оружием посечен буду.
      Рюрик смотрел на Олега горящими лихорадочным, беспокойным огнём глазами и, как только тот замолчал, быстро сказал:
      - Да будет так. А свидетели твоей клятвы да будут боги.
      Пусть войдут мужи и выслушают мою последнюю волю.
      И принесите Игоря.
      Горница наполнилась людьми. Сбыслава принесла Игоря, посадила на постель к Рюрику.
      - Меня призывают к себе боги, - медленно заговорил Рюрик, - ныне прощаюсь с вами, любезные воеводы и верная дружина. С вами жизнь жил, с вами славу и золото добыл.
      За то благодарю вас. Но и вы со мною удачливы были, а те, кто захотел жить сам по себе и ушёл от меня, сгинули. Ныне объявляю мою последнюю волю. - Рюрик обвёл взглядом стоявших у его одра воевод, и его взгляд был, как всегда, твёрд. - Слушай, Алвад, и все... Слышите вы меня?
      - Слышим, князь, - ответил за всех Алвад.
      - Так слушайте мою последнюю волю.
      Рюрик замолчал, погладил по головке Игоря и, захватив широкой ладонью, подвинул к себе.
      - Княжение передаю сыну моему Игорю. Вам, воеводы и дружина, слушать его, как меня. А пока он мал, блюсти княжение Олегу. Такова моя воля. Клянитесь на верность и послушание Игорю и Олегу.
      - Князь, я твой племянник, - сказал Алвад, - а Олег даже не нашего рода.
      Со двора донеслись голоса и звон оружия.
      - Что там? - тревожно спросил Рюрик.
      - Это, князь, по моему слову пришла дружина проститься с тобой, сказал Олег.
      - А-а-а... - На лице Рюрика появилось подобие улыбки, он отстранил от себя Игоря. - Возьми, Олег, князя Игоря, даю тебе его с рук на руки. Отныне ты ему отец и оборона.
      Олег взял мальчика.
      - Будь покоен, князь! - И, повернувшись к воеводам, он сказал: - Кого любил и жаловал отец, того будет любить и жаловать сын.
      - Да будет так, - проговорил Рюрик. - Клянитесь, воеводы...
      По горнице пронёсся глухой шорох вытаскиваемых из ножен мечей.
      После клятвы Рюрик сделал рукой знак, чтобы все ушли и с трудом сказал:
      - А ты, Олег, останься...
      Когда все ушли, Рюрик заговорил снова, медленно, всё тише и тише с каждым словом:
      - Олег... помни... свою клятву...
      ПОХОРОНЫ
      Рыданья женщин-плакальщиц огласили княжеский дом.
      Олег приказал Ролаву и Добромиру охранять Сбыславу и Игоря, чтобы не случилось с ними чего недоброго в суматохе.
      На высоком берегу Волхова, там, где стоял Рюрик с дружиной, когда пришёл к Новгороду, призванный Гоетомыслом, рабы выкопали глубокую яму временный приют князя. В неё опустили одетое в богатые одежды тело Рюрика, там оно будет находиться, пока всё будет готово к торжественным похоронам.
      Когда рабы покрыли яму настилом из смолистых сосновых брёвен, к старшей жене Рюрика и стоявшему возле неё Алваду подошла одетая в чёрное старуха, высокая, крепкая и широкоплечая. Это была распорядительница похорон. Её называли Прислужница Смерти. Уже многих знатных мужей и простых воинов снарядила она в дальний путь - в мир мёртвых.
      Старуха поклонилась. Алвад кивнул в ответ.
      Старуха подняла вверх костлявые руки и, повернувшись к толпе рабынь и служанок, хриплым голосом воззвала:
      - Кто из вас умрёт вместе с ним?
      И не успела она договорить, Сбыслава рванулась вперёд и закричала:
      - Я! Я! Я умру с моим господином! - и она разрыдалась.
      Все оцепенели. Обычай предписывал, чтобы умершего в мир мёртвых сопровождала служанка, а не жена, которая должна была заботиться о детях. Но и запрещения для жён, желающих разделить судьбу мужа, тоже не существовало.
      Но существовал другой, требующий неукоснительного выполнения закон: женщина, вызвавшаяся умереть вместе с покойным, не могла отречься от своих слов.
      Как только Сбыслава сказала первое слово, к ней подошли две девушки в чёрной одежде - помощницы Прислужницы Смерти - и встали за её спиной. Теперь они будут повсюду следовать за ней, куда бы она ни пошла.
      Сказав роковые слова, Сбыслава успокоилась.
      Старуха, как чёрная птица, легко и неслышно, поспевала повсюду, и повсюду, казалось, стояла её нетающая тень.
      Живые готовили умершего в дальний путь.
      Женщины кроили и шили драгоценные погребальные одежды из самых дорогих материй - парчи, бархата, византийских наволок, шёлка.
      По обычаю, на одежды выделили треть всех его сокровищ.
      Треть останется жёнам и детям.
      Треть пойдёт на мёд и вино для тризны.
      На княжеском дворе поставили столы с мёдом, вином и всякими угощениями для всех новгородцев. Стояли столы и в княжеских покоях, и в друж:инной, и у рабов. Все должны проводить князя, пируя и веселясь, чтобы пиром и весельем началась его загробная жизнь и так продолжалась вечно.
      Наконец наступил день, когда Рюрик должен был отправиться в царство мёртвых.
      На берегу Волхова сложили из сухих брёвен большой костёр, на костёр поставили ладью, в ней уплывёт князь к праотцам.
      Князя одели в драгоценные погребальные одежды и положили в шатре на ладью.
      Закатилось солнце, и с последним его лучом к костру привели Сбыславу, также одетую в драгоценные одежды.
      Два воина склонились перед ней, она поставила ноги им на ладони, и они подняли её.
      - Вот я вижу своего отца и свою мать, - сказала она, как требовал того обычай, и её опустили на землю.
      Подняли во второй раз, и она сказала:
      - Вот я вижу, сидят все мои умершие родственники.
      Её снова опустили и подняли в третий раз.
      - Вот я вижу своего господина, - сказала Сбыслава, - он сидит в зелёном саду, вокруг него мужи и отроки. Вот он зовёт меня. Так ведите же меня к нему!
      Сбыслава сняла с запястий два ручных браслета и отдала их старухе Прислужнице Смерти, сняла с ног ножные браслеты и отдала девушкам, служившим ей.
      Затем в сопровождении старухи она взошла на ладью и скрылась в шатре.
      Воины принялись колотить палками по щитам, и этот стук заглушил слабый крик Сбыславы.
      Старуха вышла из шатра, спустилась с ладьи.
      Алваду подали пылающий сосновый факел. Им он поджёг костёр под ладьёй.
      Сухие дрова вспыхнули ярким широким пламенем. Поднялся ветер, и огонь охватил всю ладью.
      ПУСТЬ РЕШИТ ПЕРУН
      Олег знал, что Алвад не примирится с тем, что не он наследовал княжение. У Алвада было много сторонников в дружине.
      Олег знал, что рано или поздно недовольные должны что-то предпринять против него.
      Перейдя жить в княжеские хоромы, он привёл с собой своих слуг, поселил в доме своих дружинников. Ролаву приказал состоять дядькой при княжиче.
      - Игоря береги пуще собственного глаза, - сказал Олег, - чтобы никто ему никакого вреда не причинил и чтобы лихой человек не выкрал его. Трудное дело поручаю тебе, день и ночь как на стороже: днём взора не отводи, ночью спя бодрствуй. Из дому с ним идёшь - без меча не выходи.
      - Буду беречь княжича, как велишь, - ответил Ролав.
      С тех пор Ролав повсюду таскал мальчика с собой: сам идёт на торг, и Игоря ведёт, в гриднице с друзьями мёд пьёт, и княжича рядом на лавку сажает. На одних мамок редкоредко оставлял. А после того как кто-то, пробравшись на чердак, пытался разобрать потолок над покоем Игоря, да, видно, спугнули, Ролав совсем перестал отпускать княжича от себя.
      А перед ночью сам осматривал двор и дом.
      Однажды, в начале лета, Ролав вышел в свой обычный дозор и увидел стоявшего на крыльце Олега. Ночь была безлунная. Сияли звёзды. В темноте со всех сторон трещали кузнечики, то поодиночке, то все вместе. А когда они на какое-то мгновение замолкали, то становился слышен глухой гул голосов из гридницы.
      - Ишь расшумелись, и сон их не берёт, - сказал Ролав, прислушался. Как будто голос Алвада...
      Олег шагнул с крыльца и пошёл тихими, сторожкими шагами к гриднице.
      Ролав пошёл за ним.
      Неуслышанные и незамеченные, они подошли к дверям гридницы.
      Из общего гула голосов явственно выделялся резкий голос Алвада:
      - Кто мы - бабы или воины? Сколько будем терпеть?
      - Ты начинай, мы поддержим, - сказал густой бас. - Объяви Олегу, что, мол, не желаем тебя князем иметь.
      - А может, меч или стрела всё-таки вернее? - возразил кто-то третий.
      Ролав схватился за рукоятку меча. Олег остановил его:
      - Подожди. Тут я должен драться сам.
      Олег вбежал на крыльцо, с шумом распахнул дверь в сени, нарочно гремя мечом, прошёл через сени и рывком открыл дверь в гридницу. Тяжёлая дверь заскрипела, поворачиваясь в подпяточнике.
      Олег переступил порог.
      В гриднице наступила тишина. Все повернулись к нему.
      - О чём речь? - спросил Олег.
      - Так, о всяком говорили, князь... - ответил один из дружинников.
      Наступила напряжённая тишина.
      Олег тяжёлым взглядом смотрел на Алвада, и тот не выдержал. Он вышел из-за стола и встал перед Олегом.
      - Говорим, что не по праву ты занял княжеский престол.
      Есть люди, более тебя достойные занять его.
      - Кто ж это? Ты?
      - Хотя бы и я. Я племянник Рюрика, а ты ему - никто.
      - Значит, ты, Алвад, хочешь быть князем, нарушив волю усопшего. А ты не боишься?
      - Нет.
      Олег обратился к дружине:
      - Дружина тоже сомневается в моём праве?
      Несколько мгновений все молчали. Молчание стало гнетущим. Алвад срывающимся голосом крикнул:
      - Ну!
      Тихо сказал один дружинник:
      - Да, сомневаемся.
      - Пусть будет так, - сказал Олег. - Пусть нас с тобой, Алвад, рассудит поединок. Ты согласен?
      Алвад оглянулся на дружинников.
      Дружина ждала его ответа. Отступать было некуда, и Алвад сказал:
      - Согласен.
      Олег громыхнул мечом.
      - Завтра бьёмся в Перуновой роще. Перун решит наш спор.
      ПОЕДИНОК
      Утром, едва только рассвело, из детинца выехала княжеская дружина с князем, промчалась по городским улицам и ускакала за город в поле, к Ильменю.
      - Что случилось? Или опять кто-то поднялся против варягов? - спрашивали друг друга новгородцы.
      Но все спрашивали, и никто не мог ответить на вопросы.
      Тревога охватила город. Купцы медлили открывать лавки. Хозяева запирали ворота. На улицах появились какие-то подозрительные люди, которые посматривали за заборы домов побогаче.
      - Чего тут думать да гадать? - сказал кузнец Шостак. - Пойду узнаю, куда их понесло.
      К Шостаку присоединились сын соседа-плотника, неженатый парень Дудик, и работник купца Берсеня Куря, которого послал хозяин.
      Ещё издали они увидели, что княжеская дружина остановилась возле мольбища Перуна, дружинники спешились.
      - Жертву, наверное, будут приносить, - сказал Шостак. - Видать, дело нешуточное. Как бы нам, братцы, не попасть им под горячую руку. Давайте-ка по лощине к роще проберёмся и там спрячемся.
      - Правильно говоришь, - согласился Куря.
      Шостак с товарищами, обойдя справа по лощине прямую дорогу к Перуновой роще, взобрались на поросший молодым березничком холм. Оттуда было видно всё, что происходит возле идола Перуна.
      Дружина в боевом снаряжении большим полукругом обступила площадку перед идолом. Несколько человек складывали два жертвенных костра. На правом крыле внутри полукруга стоял Олег, на левом - Алвад.
      Задымились разожжённые костры. Когда пламя охватило поленья и поднялось коротким ярко-жёлтым цветком, из толпы дружинников вышли два воина. Они вручили соперникам блестящие жертвенные ножи. Затем другие воины дали каждому по чёрному петуху со спутанными ногами.
      Олег опустился на одно колено, прижал петуха к земле, коротко ударил ножом, из петушиного горла хлынула кровь.
      Петух затрепетал крыльями и затих. Тогда Олег бросил его в пламя костра.
      После этого Олегу подали второго петуха. Всего он принёс в жертву семерых петухов.
      Семерых петухов принёс в жертву и Алвад.
      Олег и Алвад разошлись и встали друг против друга на расстоянии десяти шагов.
      Поединок начался со схватки на мечах.
      Ловя движения друг друга, противники боком, выставя вперёд щиты, с опущенными мечами, пошли на сближение.
      Алвад первым поднял меч, и в тот же миг вскинул меч Олег.
      Оба отступили и вновь ринулись вперёд. Состукнулись щиты, ошиблись с громким сухим лязгом над головами мечи и застыли.
      Бойцы топтались на месте. Они были похожи на двух сошедшихся в битве великанов сохатых. Силы были равны.
      Потом, оттолкнувшись щитами, они отскочили в стороны, и в этот миг с головы Олега упал шлем. Ветер поднял волосы.
      Алвад издал торжествующий крик, прыгнул вперёд, но тут же рухнул на землю с разрубленной от шеи до пояса грудью.
      Олег поднял свой шлем и надел на голову.
      Часть вторая
      КИЕВ
      МЕСЯЦ ЧЕРВЕНЪ
      Деревья уже совсем облиственели, даже дубы, позже всех развернувшие почки, стоят, покрытые густой тёмнозелёной листвой.
      Наступил месяц черзень - последний месяц весны и первый лета.
      Называется он так потому, что в эту пору начинают краснеть - червенеть ягоды. А в высокой, пестреющей цветами и источающей дурманный жаркий аромат траве не переставая громко стрекочут кузнечики - изоки. Поэтому зтот месяц ещё называют изок.
      Течёт время, повторяясь в своём течении - весна, лето, осень, зима и снова - весна, лето, осень, зима. С весны до весны - год.
      А в течение года двенадцать раз в небе рождается тонким серпиком месяц. С каждым днём серпик становится шире, растёт, пока не превратится в сияющий жёлто-голубой круг.
      Потом круг опять начинает уменьшаться, сужаться до серпа и, совсем истончившись, пропадает. Но в своё, в урочное время нарождается новый серпик, новый месяц.
      С каждым новым месяцем по-иному светит солнце, каждый новый месяц несёт людям иные заботы, оттого-то у каждого месяца своё название.
      Весною пробуждается природа от зимнего сна, поэтому и началом года считается весенний месяц берёзозол или сокоБИК. В этот месяц собирают сладкий берёзовый сок и жгут срубленные зимою деревья на уголь.
      Потом зацветают сады, наступает месяц цветень.
      За цветнем идёт травень. Тогда поднимаются, входят в силу травы.
      За травнем следует червень-изок.
      За чорвнем - лкпень. В липень цветут липы, и пчёлы собирают самый вкусный мёд.
      Потом наступает месяц сбора земных плодов, иные называют его сэрпекь, другие - жкивень, в него на жнитве серп не выходит из рук.
      Потом идёт месяц руень, в него ревут - руют - по лесам олени.
      В месяц листопад опадает листва с деревьев"
      В следующий месяц мороз замораживает грязь на дорогах в грудки, оттого и зовётся он - грудень.
      За ним приходит холодный месяц студень.
      Но в конце этого месяца начинает прибывать день, небо чаще бывает не серым, а синим, светлее становится на земле, и поэтому наступающий за студнем месяц называется просинец. Также его называют ещё сечень, потому что в этом месяце - самое время рубить, сечь лес.
      После просинца-сеченя зима, предчувствуя свой конец, начинает лютовать - морозить, сыпать снегом, и этот месяц называют снежень и лютый. А за ним наступает снова первый весенний месяц - берёзозол.
      Итак, в жаркий месяц червень, когда смерды уже отсеялись, а купеческие ладьи отплыли от новгородских пристаней в дальний путь - кто на Волгу - в Булгар, в Итиль, кто на Днепр - в Киев, а кто и дальше Киева - в Царьград, у новгородского князя и его дружины забот стало поменьше.
      До полюдья далеко, похода не предвиделось, только и дела, что собирать небогатую пошлину на торгу.
      В гриднице, как обычно, каждый день застолье. Завтрак незаметно переходит в обед, обед в паобед - послеобеденный заедок, а паобед так же незаметно - в ужин.
      Многие дружинники как приходили с утра, так и не уходили допоздна.
      Слуги разносили кушанья, заменяли полными опустевшие бадейки с напитками.
      За столами на ближнем и дальнем концах шёл разговор, то стихая, то вспыхивая.
      Олег сидел на княжеском месте, возвышаясь над всеми, вполуха прислушиваясь к разговору в гриднице, и думал о своём.
      Он княжил в Новгороде уже третий год.
      Подвластные земли исправно платили дань. Платили славянские племена ильменские словене, кривкчи, полочане, платили чудские племена - весь на Белом Озере, мурома по реке Оке, меря с Ростовского и Клещина-озера.
      Всё, казалось, было спокойно и устойчиво. Но нет-нет, а где-нибудь на торге да и зайдёт разговор, что-де княжит Олег не по праву и что-де вскорости проживёт нажитое Рюриком, а своего примыслить не умеет, и поэтому что ж это за князь...
      Беспокоил Олега и южный сосед, Полянский князь Аскольд.
      Княжество его было богатое, князь - воинственный:
      воевал с хазарами, с печенегами, с болгарами, ходил походом на Царьград. И хотя ему не удалось взять византийскую столицу - помешала буря, поднявшаяся в то время, когда его ладьи пытались подойти к стенам Царьграда с моря, - всё же вернулся в Киев с богатой добычей. Что ни год, Аскольдовы дружины нападали на окраинные области полочан и кривичей данников Олега, грабили и безнаказанные уходили домой.
      Пока Аскольд не предпринимал большого похода против новгородского князя, видимо, присматривался, примеривался и готовился. А недовольные Олегом новгородцы тоже полагали свою надежду на Киев: в былые времена к Аскольду убежали оставшиеся в живых друзья Вадима, после гибели Алвада ушли кое-кто из варягов его дружины, а из Олеговых дружинников сбежал Свадич.
      Обо всём этом часто думал Олег. И бывало, на пиру в гриднице, когда вокруг гремели песни, бубны, кувыркались игрецы-скоморохи, и полупьяная дружина громко хвасталась подвигами, призывая в свидетели всех богов и души погибших соратников и сражённых воинов, перед его мысленным взором являлся Аскольд, каким его представляли в своих рассказах видевшие киевского князя воочию - высокий, широкоплечий, могучий, с горящим взглядом.
      Олег с особым вниманием прислушивался ко всему, что рассказывали приезжие люди про Киевское княжество, про Аскольда, и берёг в памяти даже то, что сам рассказывавший забывал на следующий день.
      Олег видел, как приближается время, когда они с Аскольдом неминуемо сойдутся в бою.
      В долгих дневных и ночных размышлениях родилось и крепло решение предупредить соперника, первому идти на Киев...
      Вдруг тяжёлая дверь, скрипнув в железном подпяточнике, резко распахнулась от чьего-то сильного удара и громко стукнулась о стену, на мгновение заглушив шум за столом.
      Олег вздрогнул, этот стук показался ему продолжением его дум. Мелькнула мысль: "Гонец!"
      Олег подался вперёд, торопясь увидеть, кто же там, за дверью.
      Через порог в гридницу ввалились два припозднившихся дружинника Горюн и Лихоня.
      Со всех сторон послышались крики, смех.
      - Ну и здоровы спать!
      - Они ещё вчера на сегодня наелись!
      - Они-то наелись, а брюхо каждый день еды требует!
      Никто из пирующих за длинными столами не заметил,
      как побледнел Олег и как краска вернулась на его лицо красными пятнами.
      "Надо решаться воевать Киев, - сказал себе Олег, - пока Аскольд сам не пришёл к Новгороду".
      ПОЙДИ ТУДА, НЕ ЗНАЮ КУДА
      Олег объявил, что едет на несколько дней в своё княжеское село Любавино.
      За себя оставил в Новгороде старого воеводу Велемудра, известного своей рассудительностью и медлительностью.
      Оставил больше ради чести, чем по надобности.
      Поездки князя в его подгородные сёла и владения были обычным делом, поэтому эта поездка не обратила на себя ничьего внимания.
      Ехал князь один, без слуг, и снарядился по-лёгкому, оделся, как простой воин, из оружия взял только лёгкий меч и нож.
      Садясь на коня, позвал Ролава:
      - Проводи немного.
      За Перуновой рощей Олег свернул с дороги и сказал удивлённому Ролаву:
      - Я еду в Псковские леса искать Всеведа. Тебе одному говорю об этом, чтобы знал, где я, если вдруг случится крайняя надобность.
      - Князь, возьми кого-нибудь с собой. Путь опасный...
      Олег усмехнулся:
      - Нет, Ролав, поеду один. Раз уж решил судьбу пытать, ни к чему от неё прятаться.
      Ещё до того, как Рюрик стал новгородским князем, в словенском Городе жил волхв Всевед. Он был жрецом при главном мольбище, толковал народу волю богов, объявлял, принята жертва или отвергнута и как велят боги поступать.
      По всей словенской земле Всевед слыл самым знающим и мудрым волхвом.
      К Всеведу приходило много народу: князья, смерды, купцы, воеводы. Приходили на Ильмень к волхву даже из чудских земель, известных своими предсказателями, колдунами и знахарями.
      Но вот в Городе начались междоусобицы, один конец встал на другой, люди стали чаще обращаться к Всеведу за советом, как вернее погубить врага. Ненависть сделала их глухими к словам, помутила разум. Они стали принимать малое за большое, большое считать ничтожным и упорствовать в своём заблуждении.
      Тогда волхв ушёл из Города в леса, оставив горожан пожинать горькие плоды своей вражды.
      И с тех пор он сгинул. Правда, несколько лет назад один охотник рассказывал, что однажды зимой, гоняясь на лыжах за куницей, он не заметил оврага и с кручи полетел вниз.
      Пока летел, переломал руки, ноги, разбил голову. Очнулся в избушке. Лежит на лавке. Попробовал шевельнуться, всё болит, застонал от боли. Подошёл к нему старик и говорит:
      - Лежи тихо. На тебе живого места нет, сильно расшибся. Но я тебя на ноги поставлю.
      И тут охотник узнал Всеведа, однако для верности спросил:
      - Кто ты, дедушка?
      - Человек, - ответил старик.
      Действительно, старик поднял охотника; над ранами шептал, давал отвары пить, мазями мазал, после проводил из лесу, сказав:
      - У тебя небось память отбило, в какую сторону идти, так ты иди на утреннее солнышко, а о том, что был у меня, людям не болтай.
      Охотник говорил, что был тот старик очень похож на Всеведа. А может, это был и не Всевед, кто его знает. Но после того случая никто из охотников, охотившихся в запсковских лесах, того старика больше не встречал.
      Олег ехал по чаще без дороги. Конь шёл шагом. Деревья наверху смыкались ветвями. В лесу было сумрачно.
      Вдруг впереди посветлело. Чаща кончилась, Олег въехал в светлый молодой березняк, за ним виднелась большая поляна.
      ВСЕВЕД
      Когда-то ота поляна была вырублена. Но теперь, давно не чищенная, она заросла берёзками, орешником, кое-где темнеющими ёлочками и высокой густой травой.
      На дальнем краю поляны, возвышаясь над светлой молодой листвой, темнели идолы. Олег направил коня прямо к ним. Конь шёл шагом, с опаской и осторожностью опуская копыта в разноцветную травяную пучину. Олег словно плыл в лодке: шелестя, расступались берёзки, трава, колышась, захлёстывала ноги.
      Ближе к мольбищу кусты были ниже и вокруг идолов и кострища были вырублены неровной узкой полоской шага в два, трава кое-где выкошена. Но от этого ещё острее ощущалось, что капище не посещается людьми, а его служитель мало-помалу слабеет в неразной борьбе с наступающим на него лесом.
      Немного поодаль от капища, в лесу, под сосной, Олег увидел маленькую, вросшую в землю избушку, тесины её крыши чуть-чуть не доставали земли.
      Дверь избушки была растворена.
      Олег подъехал к избушке, слез с коня, привязал его за сук и, наклонившись, заглянул в открытую дверь.
      В полутьме он различил лавку с постеленным на ней кожухом, вязки грибов и трав по стенам, чёрный низкий очаг и два горшка на нём.
      - Эй, хозяин! - окликнул Олег.
      На его голос с лавки спрыгнула кошка и, юркнув мимо него, выскочила из избы.
      Убедившись, что в избушке никого нет, Олег пошёл по узкой тропке, уходящей от дверей в лес" видимо, к источнику.
      Тропинка действительно вела к воде, и вскоре Олег вышел к ручью.
      У ручья на толстом поваленном дереве сидел седой старик в длинной белой рубахе. У его ног стояло берестяное ведёрко с водой. Олег, шурша кустами, подошёл и встал возле него.
      - Здравствуй, Всевед, - сказал Олег.
      - Здравствуй, молодец, - обернувшись, ответил старик.
      И тут Олег смог рассмотреть его. Густые седые брови клочьями нависали над глазами, отбрасывая на них глубокую тень, и глаза сверкали оттуда лучисто и таинственно, как звёзды в чёрной тьме колодца.
      Всевед встал, взял ведро и, не сказав ничего больше, пошёл по тропке к дому.
      Олег постоял немного и пошёл за стариком.
      Из-за кустов Олег услышал, что старик с кем-то тихо разговаривает. Всевед скажет что-то, а его собеседник отвечает неразборчивым ворчаньем.
      Олег вышел на поляну и увидел возле избушки медведя, который заступил старику дорогу.
      - Поди сам на ручей напейся, - говорил Всевед.
      Медведь заворчал.
      - Из ведёрка тебе хочется?
      Ворчание.
      - Ну ладно, пей, только не всё ведро.
      Медведь сунул морду в ведёрко.
      - Страсть любит из ведра пить, - сказал Всевед Олегу и потянул ведро от медведя: - Хватит, хватит, недосуг мне снова на ручей идти. Видишь, ко мне гость пришёл.
      Медведь оторвался от воды и, ворча, скрылся в кустах.
      - Ну, молодец, говори, что привело тебя ко мне? - спросил Всевед, усаживаясь на обрубок дерева в тени. - Говори не таясь.
      И Олег рассказал волхву про свой страх, про мысль первому двинуться в поход против Аскольда.
      Всевед, полузакрыв глаза, долго молчал после того, как Олег кончил свой рассказ.
      Олег тоже ждал молча.
      Наконец волхв вскинул седые брови, поднял веки, глаза блеснули проницательно и молодо.
      - Вот жертва богам и плата тебе, - сказал Олег и достал из прикреплённой к седлу сумы драгоценный перстень, пригоршню монет и две золотые чаши с узорами, на которых были изображены неведомые звери и птицы.
      Старый волхв равнодушно взглянул на эти сокровища, за обладание которыми пролилась кровь не одного человека, и отодвинул ладонью протянутую руку.
      - Убери. Тут нужна другая жертва.
      - Какая?
      - Дело, на которое ты хочешь решиться, - великое дело, в твоих руках жизнь и смерть людей, горе и благоденствие народов. Если же ты задумал недоброе, ты умрёшь тут же на мольбище.
      Олег в замешательстве склонил голову и сказал уже тише:
      - Пусть.
      - Тогда слушай. Сегодня с наступлением темноты разожги на мольбище три жертвенных костра, поддерживай в них огонь всю ночь и весь завтрашний день до темноты. Сегодняшний ужин, завтрашний завтрак, обед и ужин помечи в огонь, разделив на три части, в каждый костёр - свою часть.
      Сам же не ешь ничего - ни мясного, ни травяного. Смотри не усни, не проспи огонь. Проспишь - худо будет.
      Всевед привёл Олега к мольбищу и оставил одного, сказав:
      - Я вернусь, когда надо будет.
      Олег разжёг костры.
      О многом передумал он ночью у огня. И о том же, но по-иному думалось, когда наступил день.
      На следующий вечер, с темнотой, пришёл Всевед. Он был сосредоточен и молчалив.
      - Принеси угли изо всех трёх костров и сложи новый большой костёр, приказал он.
      Олег исполнил приказание.
      - Теперь встань против костра и смотри на пламя.
      Всевед достал из-за пазухи малэнький плетёный туесок,
      насыпал из него на ладонь зелёного порошка и бросил порошок в костёр, приговаривая какие-то заклинания.
      Костёр на мгновение вспыхнул выше деревьев, потом окутался красным дымом. По поляне поплыл дурманящий запах.
      Деревья, лики идолов, Всевед - всё пропало.
      - Ч го ты видишь? - послышался голос невидимого волхва. Он гремел, как гром.
      Олег видел только клубы красного дыма. Сначала они были бесформенными, потом стали приобретать какие-то очертония, но чего - этого Олег не мог вспомнить.
      - Ты видишь всадника? - продолжал вопрошать Всевед. - Большого, выше леса. В его руках огненный меч и огненный щит. Он приближается.
      - Вижу! Вижу! - воскликнул Олег. - Я вижу огненного всадника.
      - Что ты видишь ещё?
      - Он протягивает мне меч и щит!
      - Так бери их!
      Олег шагнул вперёд, в дым, и упал в беспамятстве.
      Когда Олег очнулся, он увидел горящий костёр. Ветви деревьев склонились над поляной. Немного поодаль стоял старый волхв.
      - Где же он, всадник? - тихо спросил Олег. - Где меч и щит? Ведь я взял их...
      - Они при тебе, хотя никто, даже ты, не видишь их, они твоя невидимая сила и защита.
      У ВОДЫ
      Олег тронулся в обратный путь.
      После гадания он ощущал в себе подымающую дух радость жизни, весёлую молодую силу и уверенность. И теперь он заметил то, чего не замечал ещё вчера: как прекрасен месяц червень - время молодого расцвета природы, буйного, бесшабашного, удалого кипения молодых сил. Он заметил, как сочна и густа листва на деревьях, как высока трава, как ярки цветы, как весело журчит ручей, как маняще ласково плещется река, как ясно и просторно бескрайнее небо.
      Неподалёку от Пскова под вечер Олег наехал на игрища.
      В светлой бело-зелёной берёзовой роще, пронизанной розовым отсветом заходящего солнца, нарядно одетые девушки и парни водили хороводы. Слышалось пение, удары бубна, ласково-протяжное гудение сопелок.
      Росшая посреди поляны одна молодая берёзка вся, снизу доверху, была украшена разноцветными тряпочками, связками цветов, плетёнками из золотистой соломы.
      Но вот смолкли бубны и сопелки. Девушки, оставя парней, подошли к украшенной берёзе и повели хоровод вокруг неё, припевая:
      Радуйся, берёзка,
      Радуйся, зеленая,
      К тебе девушки идут,
      К тебе красные идут,
      Пирога тебе несут...
      Сложив приношения под берёзкой, девушки разошлись по всей поляне.
      И снова поляна и прилегающая к ней часть берёзовой рощи наполнилась песнями, звуками гудков и сопелок, криком, смехом.
      Олег пустил коня и присоединился к гулянью.
      Невдалеке под напев гудка и глухие чёткие удары бубна плясали три девушки. Они плавно плыли одна за другой, расходились, клонились, как тростинки на ветру, вскидывали вверх руки, и освобождённые от запястий широкие рукава, падая на плечи, обнажали белые локти, как будто белые лебёдушки, всплеснув крыльями, поднимали к небу головы.
      Вдруг Олег почувствовал на себе пристальный взгляд.
      Он обернулся и увидел девушку, которая смотрела на него.
      Она была очень красива. И несмотря на то, что её платье было без блестящих нашивок, на шее было надето простое ожерелье из речных раковин, волосы на голове охватывал бедный узенький обруч с мелкими налобными украшениями и тусклыми височными кольцами, она держалась гордо и уверенно.
      Олег подошел к ней.
      - Как тебя зовут?
      - Взгарда. А ты кто?
      - Служил в дружине у новгородского князя, теперь еду счастья ищу, а зовут меня Олег.
      Торжественное пение сменило громкое веселье. Все двинулись к реке, над которой поднимался сизый туман. Девушки и парни встали на берегу.
      Пение смолкло. Слышался только плеск набегающих на берег волн.
      Первая пара подошла к самой воде. Парень наклонился и ковшом почерпнул из реки воду. Отпил сам, дал девушке.
      Девушка допила ковш.
      За первой подошла вторая пара и ещё несколько пар.
      После того как парень и девушка выпили из одного ковша рзчной воды, они считались мужем и женой.
      Олег взял Взгарду за руку и сказал:
      - Иди за меня замуж. Я твоему отцу любой выкуп уплачу.
      - У меня нет отца, и выкупа за меня платить некому.
      - Ну, так пойдёшь?
      - А ты сглазу не боишься? У меня ведь чёрный глаз.
      - Не боюсь.
      Взгарда протянула ему руку, и они подошли к реке.
      Взгарда сама зачерпнула полный ковш и подала Олегу.
      Он торопливо отхлебнул из ковша, и у него закружилась голова от этой воды, как от вина, что привозят купцы из далёкого Царьграда.
      ВЗГАРДА
      Олег потерял счёт дням.
      В первый день Олег положил в избе, куда привела его Взгарда, на лавку кольчугу с шлемом и меч. Взгарда убрала их в клеть, с глаз долой, и он даже не спросил про них.
      Взгарда не расспрашивала Олега. История же её жизни была проста и коротка.
      Несколько лет назад от неведомой болезни в один год умерли все её родные: отец, мать, два брата и сестра. В доме осталась она одна.
      Оставленное родителями хозяйство мало-помалу приходило в упадок. Взгарде для себя не так уж много было и надо.
      Она поднимала маленькое поле за домом и огород. Ни лошади, ни коровы у неё не было, в пустом хлеву ютились на насесте десяток кур.
      Но Олег, глядя на обветшавшую избу, на дырявый хлев, на крапиву и полынь, густой стеной обступивших огород, прикидывал в уме: ежели бы приложить руки, ежели бы хозяина сюда! У избы только два нижних венца сменить, на хлеве крышу перекрыть, а огород хорошо расположен - с пока том, на юг, вода весенняя не застаивается, солнышко землю пригревает, и земля хорошая - не глина.
      В зарослях крапивы Олег разглядел сложенные брёвна.
      - Ещё отец на баню привёз, - объяснила Взгарда.
      Олег перекатил брёвна к речке и сказал:
      - Завтра баню буду ставить.
      Утром он проснулся, когда солнце, ещё не набрав силы, светилось влажным красным светом, и утренний холодный туман стлался в низине возле речки.
      Но как ни рано проснулся Олег, Взгарда поднялась раньше его, уже растопила летнюю печь и варила завтрак. Увидев, что Олег вышел из клети, она сказала с виноватой улыбкой:
      - Опять кашу сварила... Больше нет ничего...
      - И кашу тоже едят, - отозвался Олег.
      - Вот разживёмся, коров, свиней заведём, тогда ы.г:со будет...
      Олег засмеялся:
      - Ладно, давай есть, и за дело пора.
      Работа шла легко, спористо. Сколько лет не брал он в руки плотницкого топора, а тут само собой вспомнилось, как ложится рука на топорище, с каким наклоном должно лезвие входить в дерево, чтобы не сколоть лишнего.
      ...Давно это было. Отец и дед Олега были крестьянами.
      И его с детства приучали к крестьянской работе да не приучили: он всё смотрел на сторону, мечтал о вольной жизни воина; и в один весенний день, когда пахаря сладко дурманит запах оттаивающей земли, а бродягу непреодолимо манит дорога, никому не сказавшись, он ушёл из дому и бродит по свету до сих пор. И ни разу Олег не пожалел о том, что в юности так круто переменил свою жизнь...
      Олег вязал уже четвёртый венец, когда услышал приближающийся конский топот. Он поднял голову и увидел Ролава, в сопровождении нескольких дружинников подъезжающего к деревне.
      Олег зажмурил глаза, потом открыл, помотал головой, как бы просыпаясь от сна, кинул топор, который глубоко вонзился в бревно, и, распрямясь, пошёл навстречу дружинникам. Сон кончился, наступило пробуждение.
      - Я здесь! - громко крикнул Олег.
      - Князь! - радостно воскликнул Ролав и погнал коня к нему прямо по капустным грядкам.
      - Что случилось? - спросил Олег.
      - Уже двадцать дней прошло, князь, а ты не возвращаешься. Тебя искал. А в Новгороде всё спокойно.
      Дружинники спешились.
      Взгарда, несшая Олегу жбан с квасом, так и остановилась посреди двора, держа жбан в руках. Глаза её наполнились слезами.
      - Что стоишь, иди сюда, - позвал её Олег.
      Взгарда подошла и подала жбан с поклоном.
      Олег отхлебнул квасу.
      - Хорош, - сказал он и передал жбан Ролаву. - Пей.
      Она мастерица квас варить.
      Олег обнял Взгарду за плечи, притянул к себе.
      - Полюбила ты простого воина, а он, видишь, оказался князем. Теперь я тебя возьму в Новгород. Рада?
      Взгарда опустила глаза.
      - Вон, от радости слова сказать не может, - засмеялся Ролав.
      Но Взгарда только покачала головой и тихо сказала:
      - Князь, исполни мою просьбу, одну-единстзенную.
      - Проси, что хочешь, ни в чём не будет отказа.
      - Оставь меня здесь.
      - Ну-у, глупая баба! - не смог скрыть своего удивления один из дружинников.
      Но Олег понял: как решила, на том и будет стоять, не уговоришь, не заманишь.
      Заскрипел зубами Олег.
      - Будь по-твоему.
      В ПОХОД
      Год и ещё почти год прошли, прежде чем Олег смог выступить в поход.
      За это время почти вдесятеро выросла его дружин?..
      Он сманил щедрым жалованьем несколько отрядов бродячих варягоз, опытных воинов, которые служили и урманскии конунгам, и немецким князьям, и далёким царям в тёплых странах. Его дружину пополнили лихие удальцы из смердов-слоген и кривичей. Были они, конечно, неопытны з военном деле, но Олег не забывал, что и сам был когда-то таким же.
      Две зимы ездили послы от чудских и мерянских князей и старейший в Новгород и новгородские послы в их глухомани Князья и старейшины думали, гадали, рассчитывали, прикидывали, сомневались и никак не давали твёрдого ответа. Олег сказал, что ежели кто из них не пойдёт в поход на Аскольда, то он пошлёт дружину в их земли. И тогда чудские и мерянские князья и старейшины дали Олегу клятву, что выставят войско по воину от пяти дымов.
      Никогда ещё Новгородская земля не видала такого множества воинов.
      Наступила весна. Как только просохли дороги, Олегово войско, принеся обильные жертвы богам, выступило в поход.
      В Новгороде осталась лишь малая дружина со стариком воеводой Буеславом.
      На конях, блестя шлемами и доспехами, шла княжеская дружика.
      Её вёл сам князь Олег. И бок о бок с ним ехали малолетний княжич Игорь в седле, сделанном специально для него, чтобы ке свалился, и дядька княжича - воевода Ролав.
      Лёгкие на ногу пешцы двигались десятками, десятки складывались в сотни, сотни в тысячу. Впереди гарцевали на конях тысяцкие и сотники. Сзади на телегах везли оружие.
      Чудинов вели их чудские князья и старейшины, мерян - мерянские. У чуди и мери наконечники стрел и копий не железные, а костяные, но для врага страшны не менее железных.
      Часть войска шла сушей, часть на ладьях - через Ильмень по Ловати.
      С войском плыли и купцы, направлявшиеся в Царьград.
      Они свою выгоду блюли - войско их от разбойников охраняло, а князь свою, потому что не было проводников лучше, чем купцы, они в Киеве не раз бывали, всё там знали.
      Войско двигалось к Смоленску - городу князей кривичских. Туда должны были подойти и там присоединиться к Олегу отряды с морского побережья, из полоцких и приднепровских земель.
      В Смоленске княжеские посланные уже с зимы готовили большие ладьи, на которых всё войско, и пешие и конные, пойдёт вниз по Днепру, к полянам, к Киеву.
      За Ильменем Олег, наказав воеводам, чтобы шли не торопясь, не изнуряя людей и коней, выбрал с десяток самых верных дружинников и велел всем взять по два заводных коня.
      - Я уезжаю. Завтра вас нагоню, - сказал Олег.
      В войске думали, что князь едет к Всеведу, и одобрили его поступок.
      Маленький отряд мчался без отдыха, почти не останавливаясь и меняя лошадей, едва только находившаяся под всадником начинала уставать.
      Под вечер они въехали в берёзовую рощу. Олег жадно смотрел вокруг. Здесь почти ничто не изменилось за прошедшие два года. Вон там стояла Взгарда, когда он впервые увидел её.
      Олег пришпорил коня.
      Он проскакал по деревенской улице, остановился возле избы. Ему показалось, что изба пуста. Сердце защемило, перехватило дыхание. Он спрыгнул на землю и побежал к крыльцу.
      В этот миг дверь отворилась, и в ней показалась Взгарда.
      Она была так же красива. Пожалуй, даже ещё красивее, чем рисовала ему память её облик. И ещё более горда.
      - Здравствуй, Взгарда!
      - Здравствуй, князь.
      - Не ждала?
      - Ждала.
      Из-за юбки Взгарды высунул голову младенец, черноглазый, как Взгарда.
      - Чей? - спросил Олег.
      - Твой.
      -- Сын?
      - Дочка.
      - Как назвала?
      - - Ольгой.
      Из всех изб повылезали люди. Приезд князя с дружиной наделал переполоху. Звон оружия наводил страх на людей.
      - Ольгой, значит... А теперь поедешь ко мне?
      - Нет, не поеду.
      Засмеялся Олег.
      - Рассёдлывай коней, - приказал он.
      Наутро, уезжая, Олег сказал:
      - Не годится жене князя жить так, как ты живёшь.
      Будешь получать оброки и подати с пяти деревень.
      ДНЕПР
      Быстро и легко бежали ладьи по Днепру. Ласково шумел ветер в парусах, шелестела струя попутного течения, ударяла в борта волна. Пробегали, оставляя позади зелёные берега.
      По Днепру леса светлее, чем в Новгородском краю: то, глядишь, золотоствольный, словно всегда освещённый солнцем, сосновый бор на высоком песчаном берегу, то пышная дубрава, то степь, разукрашенная цветами, словно драгоценный ковёр, что привозят купцы из далёких восточных царств.
      Плыли быстро, останавливаясь станом только на ночь.
      Съестной припас уже подобрался, но Олег запретил отходить от реки в деревни, чтобы пополнить его.
      Бежали, как волчья стая при охоте на крупную добычу, не трогая по пути беззащитную мелочь, как бы соблазнительно это ни было, и памятуя, что хотя петух мал, но, когда его тащит лисица, кричит на три деревни.
      В качале-то похода, когда проходили по землям подвластных князю словен и кривичей, то шли грозными владыками, собирая в счёт будущей дани, что могли собрать. В кривичском Смоленске Олег оставил двух своих воевод с немногочисленною, но сильной дружиной на случай, если вдруг придётся назад бечь, то был бы путь свободен.
      Но, миновав земли словен и кривичей, вступили на земли радичичей потомков славного Радима, пришедшего в незапамятные времена с братом своим Вяткой с западной стороны и севшего в лесах по Сожу, на земли дреговичей болотных людей и древлян, о которых известно, что они произошли от одного корня с ильменскими словенами.
      На княжеской ладье, под сенью шатра, Олег сидел на покрытой ковром скамье, смотрел на пробегавшие берега и слушал рассказ купца Безмена.
      - Киев - большой город, нет во всей словенской земле города больше и богаче его, - привычно бойко говорил купец. - Княжеский дворец высок и великолепен, палаты украшены дивными росписями, в гриднице лавки застланы драгоценной парчой. В Царьграде одежды из такой парчи носят только цари и первые люди царства...
      - Ладно, о богатстве киевского князя я наслышан, - перебил купца Олег, - ты расскажи, сильно ли укреплён его город и как укреплён.
      - Значит, так, скажу я тебе, - заговорил снова Безмен, - Киев - город большой. На горе - крепость с княжьим двором, под горой, у реки - торг и пригород. Пригород раз в двадцать больше крепости. Гора, на которой стоит крепость, очень высока, если вон те дубы поставить один на другой, до вершины уместится десятка полтора или два.
      Олег прикинул на глаз по дубам высоту Киевской горы, получилось внушительно. Он крякнул.
      - Очень высока, - подтвердил Безмен, - и очень крута.
      Со стороны реки так крута, что не взберёшься. С двух других сторон тоже обрывы, овраги. С юга, правда, идёт поле. Но там вдоль всей крепости выкопан широкий ров глубиной более чем в два человеческих роста, за рвом насыпан земляной вал высотой тоже более чем в два человеческих роста. На валу, как полагается, дубовая стена с башнями. Но это ещё не всё. Если бы кто и одолел все эти преграды, что, полагаю, невозможно, то ему предстояло бы взять княжеский дворец.
      А его взять нелегко, поскольку стены у него каменные.
      - Неужели каменные?
      - Истинная правда. Дом каменный, на нём горницы бревенчатые, в окнах не пузыри, а заморская слюда вставлена, в гриднице лавки...
      - Об этом ты уже говорил, - остановил купца Олег. - Хватит. Иди.
      Когда Безмен вышел из шатра, Ролав сказал-подумал :
      - Не достать нам князя Аскольда...
      - Да-а, в крепости не взять, - согласился Олег. - Ты только этого никому не говори, не пугай заранее и Безмену прикажи молчать о киевских укреплениях. До Киева ещё два дня пути, что-нибудь придумаю.
      КИЕВ
      Придуманная Олегом хитрость была так проста, что даже не вызывала подозрения, что это хитрость.
      На расстоянии дня пути до Киева он остановил войско, посадил на купеческие ладьи гребцами старшую дружину, переоделся сам купцом и, взяв с собой Игоря, поплыл дальше полутора десятками купеческих ладей.
      Он нарочно подгадал так, чтобы мимо самого города плыть среди дня, когда на пристани полно народа, на реке - ладей.
      Олег скрывался в глубине шатра на ладье Безмена и через щель поглядывал на берег. Правильно говорил купец: приступом крепость князя, пожалуй, не взять ни с реки, ни с суши, а осада затянется неведомо на сколько времени, и то, может быть, уйдёшь несолоно хлебавши.
      С проплывавшей мимо ладьи узнали Безмена.
      - Никак, Безмен?
      - Я! Здорово, Керим!
      - Откуда идёшь?
      - Из Новгорода.
      - Куда путь держишь?
      - Коли здесь расторгуюсь, то сюда.
      - Мы в Козарах остановились. Приходи вечером.
      Ладьи разминулись. Но перекличку услышали на пристани и на других ладьях и, поняв, что плывут купцы, на Олеговы ладьи уже никто не обращал внимания.
      Миновав крепость на горе и многолюдный Подол с многочисленными подворьями, торговой площадью, святилищем Белеса - покровителя скота и торговли - и церковью, которую поставили купцы-христиане, ладьи пристали за городом, где Днепр делает небольшой изгиб и где в высоком берегу неведомо кем и когда вырытых пещерах издавна складывали свои товары те купцы, которые в их защите больше всего надеялись на собственные мечи. Эти пещеры назывались варяжскими.
      Ладьи вытащили на берег.
      - Быстрее, быстрее! - торопил Олег. - Выкладывайте товары из ладей!
      - Осторожнее! Осторожнее! - кричали купцы, мечась между дружинниками, выкидывавшими тюки и связки на землю. - Попортите! Ведь не та цена вещи будет!
      - Не бойтесь, за все потери вознагражу, - успокоил их Олег. - Вы идите, мы тут без вас управимся.
      Безмен глядел-г л я дел, махнул рукой и сказал:
      - Ладно, братцы, нам с князем не спорить.
      - Разумные слова, - одобрил Ролав.
      - Значит, так Аскольду скажешь, как уговорились, - сказал Олег Безмену, - мол, прибыл с нами богатый купец, привёз большой редкости узорочья, он бы сам, как положено, принёс всё князю, чтобы тот выбрал, что надобно, да не может прийти, лежит в тяжкой болезни. А потому, мол, приди сам.
      А ещё скажи, что тот купец должен сообщить ему нечто от князя Олега важное, что нельзя передать через посланца.
      Купцы ушли в город. Олег послал с ними Ролава и троих дружинников, проследить, чтобы купцы случаем не забыли данного им поручения и не сболтнули лишнего.
      На место выгруженных товаров в ладьи легли вооружённые дружинники. Лишь десятка полтора остались на виду.
      Олег сидел на покрытом бархатом ложе под пологом. Возле, притихнув, сидел Игорь.
      "Придёт или не придёт Аскольд?" - думал Олег и, прикидывая, как поступил бы он сам, склонялся к тому, что, пожалуй, не пошёл бы.
      Минуло довольно много времени, и оттого, что минуло в ожидании, оно показалось ещё более долгим. По Днепру проплывали ладьи и рыбачьи лодки. Шумел лес.
      И вдруг за поворотом реки со стороны города послышался конский топот и громкие голоса.
      Олег напрягся. По щекам прокатились желваки. Едут!
      Узким берегом, оступаясь время от времени в воду, кони шли лёгкой рысью.
      Киевский князь Аскольд, широкоплечий, чернобородый, с непокрытой головой, в лёгкой епанче, скакал впереди и, оборачиваясь назад, разговаривал со скакавшими за ним.
      Его сопровождали всего десяток-полтора всадников.
      Конники остановились.
      - Ну, где же твой купец? - громко спросил Аскольд.
      - Здесь, господин, в этой ладье, - ответил Ролав.
      Аскольд соскочил с коня. Спешились и остальные.
      - Что ж не встречает, коли звал?
      - Очень болен...
      - Ладно, тогда я сам к нему войду.
      Аскольд направился к шатру, в котором находился Олег, но тут полы шатра распахнулись, и Олег, в кольчуге, шлеме, рука на рукоятке меча, шагнул навстречу киевскому князю.
      Аскольд в замешательстве остановился.
      - Ну, что велел тебе князь Олег сказать мне? Говори.
      - Князь Олег велел сказать, что не по праву ты его владения воюешь. Я князь новгородский Олег пришёл сюда, чтобы расчесться с тобой.
      Олег выхватил меч, и тяжёлый удар обрушился на голову киевского князя.
      Из ладей выскочили дружинники. Через мгновение всё было кончено. Сопровождавшие Аскольда воины упали под мечами, не успев обнажить оружия.
      ОЛЬГА
      Вместе с киевским престолом и богатствами Аскольда Олегу достались также его заботы и тяготы.
      Узнав о гибели Аскольда, не захотели подчиниться новому князю древляне. Они прогнали приехавших за данью людей Олега, а юный древлянский князь Мал велел передать новому киевскому князю, что в своём княжестве он будет княжить сам и дани никому платить не станет.
      Пришлось Олегу идти походом в лесную древлянскую землю.
      Не защитили древлян густые леса, не запутались, не заблудились Олеговы войска среди чащ и не увели их в гиблые места звериные тропы. Олег и его воеводы распутали все древлянские хитрости, отыскали путь к Искоростеню, городу древлянского князя, и к Вручию - другой древлянской:
      крепости.
      Князь Мал запросил мира.
      Олег положил древлянам платить дань мехами, так как этот товар особенно охотно покупали купцы и платили большую цену.
      Поход на древлян был во второй год княжения Олега.
      В третий год Олег ходил в земли северян на Десну и Сейм, Прежде северяне покупали покой тем, что платили дань обоим могущественным соседям - Киевскому княжеству и Хазарскому кагану. Аскольд удовлетворялся малой полуданью.
      Олег не встретил в Северской земле сопротивления. Когда Олегова дружина вступила в пределы северян и погнала хазарских сборщиков дани, то сами северяне тоже стали бить хазар.
      Пройдя всю Северскую землю и вступив во владения хазар, Олег пожёг и разграбил приграничные селения. А вернувшись обратно, наложил на северян лёгкую дань, повелев платить только ему, а хазарам не давать ничего.
      - Хазары мне враги, - объявил он, - поэтому мириться с тем, что было раньше, я не намерен, и вам запрещаю платить им дань.
      Ещё год спустя Олег изгнал хазар из земель родимичей, и ту дань, которую радимичи платили хазарам, теперь они стали платить Киеву.
      Хазарский каган превратился в самого лютого врага Олега. Но на открытую войну против киевского князя он не решался, потому что Хазарский каганат, истощённый прежними войнами с арабами и печенегами, уже не имел былой мощи.
      Из ближайших к Киеву славянских племён только уличи и тиверцы, жившие по Днестру и Бугу в Причерноморских степях, не подчинились Олегу, хотя дружины киевского князя не однажды вторгались на их земли. Так и остались уличи и тиверцы сами по себе.
      В пятнадцатый год княжения Олега к Киеву подошли теснимые печенегами угорские племена. Они были многочисленны и воинственны. Угры встали неоглядным лагерем на Днепре. Они бы и захлестнули и разрушили Киев, как могучий водный поток, вырвавшийся в пору наводнения из своего обычного русла, затапливает и рушит всё на своём беззаконном пути, если бы Олег не собрал в несколько дней дружины со всех подвластных ему земель и не встали бы они, как берега, преградившие разлив потока.
      До битвы дело не дошло. Угры ушли далее, на запад, на Дунай, И по наущению византийского императора Льва воевали с болгарами.
      Олег и не заметил, как Игорь из мальчика стал юношей.
      С самого малолетства, когда другие ещё цепляются за мамкину юбку, он рос среди мужчин, первыми его игрушками были оружие и доспехи. Всё время он проводил в гриднице, ездил со всеми на полюдье и в походы и вырос крепким, неприхотливым воином, смелым и умелым в бою, верным воинскому братству, уверенным в том, что только война - настоящее дело мужчин, и был доволен своей жизнью.
      "Воин хороший, - думал Олег об Игоре, - а княжеский престол не для него..."
      У Игоря не было никакого стремления к княжеской власти, он не любил заглядывать вперёд и почитал Олега как отца. Это устраивало Олега. Но иногда он всё-таки сожалел, что Игорь оставался невосприимчив к уроками правления.
      "Не моя кровь", - сокрушённо думал Олег.
      Однажды, когда он размышлял об этом, родилась у него мысль женить Игоря на своей дочери, может быть, хоть внук будет достоин княжеского престола.
      Ольга жила при матери. За все эти годы Олег всего трижды или четырежды наезжал к Взгарде, по пути в Новгород. Однако у приезжавших оттуда непременно спрашивал, живы ли жена и дочь и как живут, а с уезжавшими отправлял подарки.
      Олег сказал, что хочет взглянуть на дочь, и послал за ней Ролава, чтобы он привёз её в Киев погостить.
      И вот Ольга приехала в Киев.
      Олег смотрел на неё, искал свои черты. Красива, как Взгарда в её годы. Но характер, пожалуй, ещё твёрже будет.
      Приметил Олег и то, как вспыхнули у неё глаза, когда он, надев княжескую шапку с драгоценными каменьями, сел на престол, как она от женских украшений, что рассыпали перед нею, тайком отводила взгляд на престол.
      - Поживи, погости, - сказал Олег.
      Случилось то, на что и рассчитывал Олег. Ольга и Игорь полюбили друг друга.
      Игорь пришёл к Олегу и прерывающимся, хриплым голосом проговорил:
      - Князь, отдай Ольгу за меня замуж.
      - Моя дочь не рабыня, пойдёт за кого хочет, неволить её не буду.
      - Она пойдёт за меня... Мы сговорились!
      - Если так, я согласен.
      СТЕМИД
      Однажды Олегова дружина отбила у хазар караван невольников.
      Среди захваченных рабов был учёный болгарин из Солуни Стемид. В детстве он учился в школе монастыря Полихрон, где игуменствовал Мефодий, брат Кирилла-философа - создателя славянской азбуки. По младости лет Стемиду не довелось разделить труды знаменитых просветителей славян, но в меру своих возможностей он старался продолжать их дело, и, куда бы судьба ни забрасывала его, он повсюду учил славян славянской грамоте, проповедовал язычникам учение Христа, склонял их оставить ложную веру в нелепых богов Рода, Перуна, Белеса и всех других, якобы обитающих в водных источниках, камнях и деревьях, и обратиться к истинной, как он считал, вере христианству. Обычно закоренелые во тьме язычества люди оставались глухи и равнодушны к его проповеди и не раз крепко бивали за оскорбительные речи о божествах, которым поклонялись деды и прадеды. Однако, отлежавшись и залечив раны, Стемид продолжал свою проповедь, скорбя в душе о неразумных и прощая им обиды, ибо, как твёрдо верил он, они не ведают, что творят.
      Стемиду было уже за сорок, когда судьба привела его в степное Причерноморье к уличам и тиверцам. Здесь, как и везде, он ходил из селения в селение, проповедуя и убеждая, и здесь попал в плен к хазарам.
      По старому обычаю, отбитым у хазар славянам Олег вернул свободу. Но Стемид не захотел уходить и остался в Киеве.
      Олег часто по утрам призывал к себе Стемида и беседовал с ним. Учёный болгарин много видел во время странствований по разным царствам и княжествам, а ещё больше узнал из книг. Он рассказывал Олегу о старых временах, о славных государях и полководцах, чья жизнь и подвиги описаны в хрониках. Говорил и об учении Христа.
      К христианскому учению Олег не обнаружил интереса, что очень огорчало Стемида, но события хроник слушал внимательно, о многом расспрашивал подробно, иной раз вспоминал случаи из своей жизни.
      Хотя Олег не поддавался проповедям Стемида, зато их с большим интересом слушала жена молодого князя Игоря Ольга, которая разумом не уступала отцу. Ольга захотела научиться читать, и Стемид стал учить её грамоте.
      Для Ольги Стемид переписал в книгу избранные молитвы, чтобы ей было что читать. Затем, помятуя мудрость старых книжников, гласящую: "Что не записано, то бывает забыто, а что записано, то помнится потомками", начал записывать, что узнавал о Руси, о племенах, её населяющих, о нравах, обычаях и верованиях, о её князьях.
      Олег рассказал Стемиду о давних днях: о Ладоге и Новгороде, о том, как стал князем, о великом походе на Киев, о том, как утвердился на киевском престоле.
      Рассказывая, Олег как бы заново пережил свою жизнь и, пережив, задумался о прошлом и о будущем.
      А в будущем неизбежно должен сменить его на княжеском престоле Игорь. Но не по плечу Игорю княжеские заботы, ох, не по плечу...
      Как-то раз Стемид рассказал старинное предание.
      - Жил в Чехии в давние времена славный старейшина Крок. У него не было мужского потомства, а были у него три дочери, которых природа щедро одарила мудростью не меньшей, чем обычно наделяет мужчин. Старшая дочь звалась Кази. Она имела дар прорицания, а в искусстве врачевания была столь искусна, что часто заставляла саму смерть бежать от ложа больного. И поныне у чехов говорят, когда отчаиваются уже вернуть потерянное: "Этого не смогла бы вернуть даже сама Кази". Вторая дочь, по имени Тэтка, умела беседовать с духами воды, лесов и гор и научила народ молиться и приносить им жертвы. Третья же, самая младшая, звалась Либуша и умом превосходила сестёр. Она так мудро решала споры и тяжбы, что после смерти Крока народ избрал её правительницей, и она многие годы правила народом, будучи гордостью и славой женского пола...
      Олег понял тайный намёк Стемида, потому что в последнее время сам часто думал с сожалением:
      "Эх, быть бы Ольге мужчиной..."
      И ещё одно недовершённое дело тяготило Олега: он знал, что лишь тогда русское княжество окончательно укрепится, когда гордый византийский император признает русского князя ровней себе. А заставить Царьград признать себя можно только силой.
      Много лет лелеял Олег тайную мечту о походе на Царьград. В давние времена Кий, первый князь киевский, ходил на Царьград и вернулся с великой честью. Аскольд ходил на Царьград, но его поход был неудачен.
      "Нет, нельзя мне умирать, пока не довершу недовершённого дела", - думал Олег.
      Подумав однажды о смерти, Олег уже не мог не думать о ней.
      Тогда позвал он волхвов и кудесников, которые случились в Киеве, и спросил:
      - От чего мне суждено умереть и чего следует опасаться?
      Откройте, если можете провидеть будущее.
      Самый старый волхв ответил князю:
      - Нам, господин, ведома твоя судьба. Есть у тебя, князь, любимый конь Летыш, и от того коня суждено принять тебе смерть.
      Нахмурился Олег. Не мог он поверить, что его любимый конь, которого он выходил с жеребят и который вот уже десять лет верно служит ему, ни разу не споткнулся, ни разу не подвёл в бою, станет причиной его смерти.
      За такое нелепое предсказание он решил убить волхвов.
      А решив, спросил:
      - А что, волхвы, ведаете вы о собственной смерти?
      - Хотя ты и убьёшь нас, - ответили волхвы, - тебе, князь, всё равно суждено принять смерть от коня.
      Подивился Олег тому, что волхвы проникли в его мысли, и сказал:
      - Своим ответом вы спасли себе жизнь. Точно, задумал я вас убить, но теперь раздумал.
      Олег позвал конюшего и сказал ему:
      - Отошли Летыша в дальнюю деревню, прикажи беречь и кормить вволю, но скажи конюхам, если он когда-нибудь попадётся мне на глаза, им не сносить головы.
      ПОД СТЕНАМИ ЦАРЬГРАДА
      В последний час третьей стражи по западному побережью Босфорского пролива запылали сигнальные огни. Это значило, что в Чёрном море показались враги и движутся к Царьграду.
      Богатства Царьграда всегда манили к себе разных завоевателей. Каких только врагов не видел под своими стенами Царьград! Они приходили и с запада, и с востока, и с юга, и с севера. Одних отражало византийское войско, других смиряли золотом. Не раз приходили и славяне, их в Византии называли Великая Скифия.
      На рассвете в Царьград прискакал гонец с побережья, его тотчас же призвали в императорский дворец.
      Византийский император Лев VI, бледность которого плохо скрывали даже румяна, густо положенные на щёки, хриплым, надтреснутым голосом, нарочито важно, стараясь этим скрыть волнение, проговорил:
      - Объяви, гонец, какую весть ты нам принёс.
      - Божественный, Великая Скифия приближается. Нет числа их кораблям, они покрыли всё море! Завтра они будут здесь.
      Императора окружали придворные. Он взглянул на доместика главнокомандующего войском, тот, выступив из толпы, поклонился и сказал:
      - Божественный, стратиги предупреждены и находятся на своих местах, столичные кавалерийские тагмы и пешие отряды приведены в боевую готовность. Посланы гонцы в фемы, с завтрашнего дня начнут подходить войска из провинций.
      - Но скифы завтра будут в Царьграде!
      - Их флот не пройдёт в залив, уже подняты цепи. Город способен выдержать сколь угодно долгую осаду.
      - Всё это хорошо, хорошо, - скривившись, быстро говорил император. - Но кто может поручиться, что скифы не возьмут город?..
      Тогда заговорил патриарх. Он сказал:
      - Государь, священство во всех храмах и я сам, мы все молим, чтобы он оборонил святой Царьград от нечестивых скифов. Господь услышит нашу молитву.
      Но император проявлял беспокойство, тревожным взглядом он искал кого-то в толпе придворных и не мог найти.
      Стоявший за его спиной паракимомен, начальник стражи императорской спальни, тихо шепнул:
      - Он сейчас придёт. Этой ночью он вопрошал звёзды и сейчас записывает, что они открыли ему.
      - Пошли кого-нибудь поторопить его, - так же шёпотом ответил император.
      Но в это время в зал вошёл маленький человек в простой тёмной одежде. Среди богатых, украшенных золотом и драгоценными камнями ярких одеяний придворных он выглядел странным и чужеродным явлением. Но по тому, как кланялись ему спафарии, патрикии, магистры, можно было понять, что он обладает властью, которая может соперничать с властью высших чинов государства.
      Маленький человек был астролог Феодигий, предсказаниям которого мнительный император верил безоговорочно.
      Феодигий приблизился к императору и склонился в низком поклоне.
      - Говори же, говори скорее, мой добрый Феодигий, что сообщили тебе звёзды, - торопливо проговорил император и, сжав подлокотники кресла, подался вперёд.
      - Марс находится в Водолее, поэтому возможна опасность нападения со стороны моря, - начал астролог.
      - Это мы и так знаем, - недовольно перебил его доместик. - Скифы уже в Босфоре.
      Император сделал знак доместику, чтобы тот молчал.
      Феодигий продолжал:
      - Но Юпитер, вошедший в область Льва, предрекает, что враги не смогут осуществить свои замыслы. Звёзды открыли мне, что Царьград падёт пред нечестивыми скифами лишь в том случае, если их корабли пойдут по суше, как по воде.
      Император с облегчением откинулся на спинку кресла.
      - Ну, того, чтобы корабли пошли по суше, как по воде, не может быть, сказал он.
      Идя в поход на Царьград, Олег оставил Игоря в Киеве, сказав: "Кому-то надо здесь престол беречь, а я остаться не могу - может, это мой последний поход, у тебя же ещё много лет жизни впереди".
      Игорь с Ольгой остались в Киеве. Олег с большой дружиной, с подручными князьями и воеводами на двух тысячах ладьях двинулся в поход.
      Ладьи Олега вошли в Босфор и плыли по проливу в виду берегов. Впереди показался Царьград.
      Белокаменные стены с могучими башнями окружали город. За стенами виднелись каменные храмы с золотыми куполами и крестами, крыши дворцов, зелень садов. Вокруг города широко раскинулись предместья.
      Справа, перед городом, в сушу вдавался залив Золотой Рог, где находился порт и где корабли приставали к берегу.
      Впереди же, вдоль Босфора, Царьград возвышался неприступной каменной стеной, обрывавшейся прямо в море.
      Было ясное утро, и солнце, взошедшее за спиной Олеговых ладей, освещало город, словно нарочно давая возможность рассмотреть его.
      Улицы были пустынны, как и пролив. На стенах стояли воины. Метательные машины торчали из-за низкой ограды.
      Подойти к стенам города можно было только со стороны залива. Олег приказал править к Золотому Рогу.
      Трубачи на его ладье поднесли к губам трубы и затрубили.
      Им ответили трубы с других ладей.
      Воины на ладьях взяли за поводья коней, лучники доставали из колчаков стрелы.
      Белопарусные ладьи заполнили собой весь пролив от берега до берега и, не сворачивая парусов, неслись к Царьграду.
      Одна ладья стремилась обогнать другую.
      Когда же передние ладьи заметили тяжёлые цепи, протянутые между башнями, стоящими на правом и левом берегах и преградившие путь в залив, было уже поздно. Послышался страшный треск. Упали белые паруса, закачались на волнах обломки, зализ огласился криками утопающих.
      Кормчий на Олеговой ладье положил ладью на борт, несколько человек и коней вылетело в море, но зато ладья, сделав крутой поворот, невредимой отошла от коварной преграды.
      Следовавшие за Олегом ладьи тоже повернули назад.
      Одни ладьи пристали на противоположном берегу залива, другие, огибая обращённую к морю стену, пошли дальше, к северо-западной части огромного города.
      РОКОВОЕ ПРОРОЧЕСТВО
      Раздосадованные тем, что не удалось взять Царьград с налёту, Олеговы дружины принялись разорять предместья.
      Огромная рать Олега - а приплыла она на двух тысячах ладей по сорока воинов в ладье - рассыпалась по всему побережью вокруг Царьграда.
      Город не мог укрыть за своими стенами всех окрестных жителей, множество народу осталось в своих домах без защиты.
      Горели дома, палаты, рушились разграбленные храмы.
      Дым, пламя, вопли несчастных, воинственные крики нападающих ветер доносил через стены в город, и всё это вселяло страх в царьградцев.
      Несколько раз Олеговы дружины подходили к самым стенам. Но, засыпанные стрелами и градом камней, ошпаренные кипятком и кипящей смолой, они откатывались, оставляя убитых. Тогда из ворот, им вдогон, выскакивали свежие, жаждущие мести византийские конники-катафракты и били в спину, удесятеряя урон.
      Население предместий - крестьяне, ремесленники, слуги и рабы брошенных господами поместий, мелкие землевладельцы и торговцы - не оказывали никакого сопротивления.
      Олег и Ролав ехали по полуразрушенной улочке. Вдруг Ролав увидел, как далеко впереди, из-за низкой полуобваленной стены, поднялся лохматый седой старик в каком-то рваном балахоне, вскочил на развалины, раскрутил над головой аркан, и верёвка обвилась вокруг шеи проезжавшего мимо дружинника в богатой броне.
      Дружинник дёрнулся и свалился на землю.
      Старик, перехватывая верёвку и хромая, бежал к жертве.
      - Эй, эй! - закричал Ролав и пришпорил коня.
      Старик оглянулся, увидел Ролава, но, вместо того чтобы убежать, он ещё быстрее заковылял к поверженному.
      И в тот самый миг, когда Ролав, осадив лошадь, хотел поразить старика копьём, тот упал на дружинника и вонзил ему нож в горло.
      Ролав бросил взгляд на убитого: это был Веред, старый знакомый, тот самый дружинник, у которого был нож Акуна.
      Старик повернул лицо к Ролаву и сказал:
      - Теперь убивай, я свой долг отплатил.
      Ролав поднял копьё, но неожиданно замер и, пристально глядя на старика, опустил копьё.
      Лицо старика пересекал глубокий шрам. Такой же шрам был у Акуна. Ролав попытался вспомнить лицо брата, но не смог. Помнилось только, что был шрам.
      - Ты славянин, старик?
      - Да.
      - Как твоё имя?
      - Теперь зовут Акинф.
      - А как звали прежде?
      - Я имел много имён.
      Ролав вглядывался в его лицо и старался вызвать в памяти черты Акуна, чтобы сравнить с этим изувеченным временем и превратностями судьбы лицом. Шрам на лице старика - через лоб, разорванную бровь и щёку - был похож и не похож на шрам Акуна. Помнится, на лице брата он выделялся резко, а тут был бледен и, сходя на нет, терялся в морщинах и других шрамах.
      Какой-то внезапно охвативший его страх мешал Ролаву спросить прямо: "Ты - Акун?" Он боялся услышать в ответ:
      "Нет".
      - Давно у тебя этот шрам? - спросил он.
      - О каком шраме ты спрашиваешь?
      - Что на лбу и щеке.
      - Давно.
      - Медведь?
      - Медведь.
      Внезапно осевшим голосом, почти шёпотом и как будто через силу Ролав произнёс:
      - Акун...
      Старик вздрогнул, поднял голову, и они с Ролавом впервые встретились глазами.
      - Акун, - повторил Ролав, - это ты?
      - Да, когда-то меня звали так.
      - Акун, ты меня не узнаёшь?
      - Нет, господин.
      - Я - Ролав... Твой брат Ролав... Ну? Узнаёшь? Смотри, вот твой нож... Я искал тебя везде...
      Старик покачнулся и упал.
      Ролав бросился к нему.
      - Кто это? - спросил подъехавший Олег,
      - Брат... Акун... - Ролав приложил ухо к груди старика и сказал: - Он жив.
      Когда Олег вернулся в лагерь, ему сообщили, что взяли в плен какого-то византийского военачальника, который с отрядом апелатов пытался прорваться к осаждённым.
      Олег захотел взглянуть на пленного и приказал привести его.
      Пленник был изранен и еле стоял на ногах.
      Два дружинника вели его, поддерживая и подталкивая.
      Глядя на Олега страдающими и полными ненависти глазами, пленный вдруг принялся что-то выкрикивать зло и отчаянно.
      - Кто он и что говорит? - спросил Олег Стемида.
      - Это стратиг, по-нашему, воевода, - объяснял Стемид. - А говорит он, что нам никогда не взять на щит Царьград, так как в былые времена и более могущественные, чем ты, князь, владыки приходили сюда, и те не смогли взять.
      - Что ещё он говорит? - спросил Олег замолчавшего Стемида.
      - Ругает нас и говорит, что им было откровение, будто Цррьград падёт перед нечестивыми скифами - они нас так зовут - лишь тогда, когда наши корабли пойдут по суше, как по воде.
      Олег задумался и неожиданно хлопнул стратига по плечу и весело рассмеялся.
      - Стемид, спроси, от кого он слышал про это пророчество.
      - Он отвечает, что о нём знают все в городе, так сказал император.
      - Скажи, что мы и есть те самые, чьи ладьи ходят по суху, как по воде.
      Пленный, выслушав Стемида, презрительно сплюнул и коротко ответил:
      - Он говорит, что такого чуда не может быть.
      - Это я и без перевода понял, - снова засмеялся Олег. - Воеводу этого не убивайте, пусть своими глазами посмотрит на чудо.
      В тот же вечер Олег повелел всем князьям и воеводам племён, пришедших с ним под Царьград - варягам, словенам, чуди, кривичам, мери, древлянам, радимичам, полянам, северянам, вятичам, хорватам, дулебам, тиверцам, собраться на совет к его шатру.
      Олег сказал:
      - Царьград можно взять только со стороны залива, а в залив преграждает путь проклятая цепь. Кабы не цепь, давно бы город был наш.
      - То-то, кабы не цепь, а что с ней поделаешь? - послышались голоса.
      - Если по морю ладьям не пройти через цепь, так переправим их по берегу, как переправляют у нас на волоках.
      - Дело говоришь, - обрадовались князья и воеводы.
      Наступила ночь. В Царьграде в домах горели огни.
      На противоположном берегу залива, в русском лагере, шло шумное веселье.
      У князя Олега пировали все воеводы, не было только Ролава.
      Он в своём шатре сидел у изголовья Акуна.
      Брат умирал.
      Он умирал спокойно, в полном сознании.
      - Теперь мне смерть не страшна, - сказал он. - Я отомстил. Тысячу раз у меня было желание умереть, потому что лучше смерть, чем такая жизнь, какая была у меня, проданного в рабство. Но каждый раз я прогонял эти мысли, потому что поклялся найти Вереда и отомстить ему.
      И теперь отомстил.
      Акун рассказал, как была разорена Освея.
      На следующий день, как Ролав ушёл проверять охотничьи угодья, на деревню нагрянула дружина варягов - свеев. Их привёл дружинник ладожского князя Рюрика Веред, его в деревне знали. Остальные же воины были не из дружины Рюрика, они, как Акун понял потом, промышляли сами по себе.
      Жители Освеи, думая, что они явились за данью, вынесли всё положенное. Дружинники забрали мёд, воск, меха, увязали во вьюки, под вьюки взяли ещё лошадей. Потом вдруг накинулись на людей. Часть дружинников стерегла людей на улице, часть побежала искать по домам.
      Молодых выгоняли, стариков убивали, потому что старики им были ни к чему, их не продашь.
      А Веред шастал со свеями из избы в избу и приговаривал:
      - Всех, всех убивайте, чтобы ни одной души живой здесь не осталось, ни одного глаза, который видел меня.
      Оставшихся в живых пересчитал по головам.
      Предводитель свеев Торстен - Собачий хвост сказал:
      - На твою долю, Веред, приходится пятнадцать человек.
      Получай плату за них, - и он отсчитал Вереду серебро. - Остальное получишь, когда выведешь нас из этих лесов к морю.
      Пленников погнали через леса.
      Акун пытался убежать по пути, но его поймали, избили, тогда-то Веред и отнял у него нож.
      У моря свей уплатили Вереду остальное. Он сказал им:
      - Только, как уговорились, чтоб ни один человек из них не попал в словенские земли.
      - Не бойся, - заверил его Торстен, - мы их увезём далеко.
      Свей поплыли на юго-запад, в тёплые моря. В Аквитанском море на них напали морские разбойники, свеев перебили, а рабы стали добычей победителей.
      Много стран и хозяев переменил Акун, пока очутился в Царьграде.
      И повсюду, куда ни забрасывала его судьба, он искал Вереда.
      Увидел он его с городской стены несколько дней назад и ушёл из-под защиты стен в горящее предместье. Он нашёл Вереда и следил за ним, ожидая удобной минуты...
      - Силы мои иссякли, - закончил свой рассказ Акун, - я не мог больше ждать, я должен был решиться. Я знал, что меня убьют, но мне было всё равно...
      Ночью Акун умер.
      ПО СУШЕ, КАК ПО МОРЮ
      После совета целую неделю под стенами Царьграда стояла тишина, ни одного приступа. Царьградцы недоумевали.
      А в русском лагере готовились к решительному бою.
      На волоках по суше переправляли ладьи по-разному. Где недалеко, то поднимали всей дружиной на плечи и несли.
      А где волок подлиннее, подлаживали под ладьи колёса на крепких дубовых осях и катили ладьи, словно телеги.
      Олег повелел ставить ладьи на колёса. Был у него умысел не только преодолеть преграду, но ещё и устрашить надменных царьградцев видом сбывшегося их же собственного пророчества.
      Ладьи поставили на колёса.
      Неделю спустя, на рассвете, подул ветер в сторону города, на Олеговых ладьях воины подняли паруса. Ударил ветер в паруса и понёс ладьи.
      Когда со стен города увидели, что бессчётные ладьи Великой Скифии бегут по равнинному Галатскому мысу под белыми парусами по суху, как по воде, великий страх объял царьградцев: сбылось роковое пророчество.
      Раскрылись царьградские ворота, и из них вышли навстречу Олегу царские послы - епископы, игумены монастырей, первые вельможи.
      Остановились ладьи. Олег вышел к послам.
      - Пощади, князь, наш город, не рушь палат и храмов, - взмолились послы. - Дадим тебе дань, какую скажешь, за то, чтобы ты удалился в свои земли с миром.
      Усмехнулся Олег, повернулся к своим воеводам:
      - Как мыслите, князья и воеводы, возьмём город на щит или, не бившись, заберём золото, серебро и иную дань?
      Горячие головы кричат:
      - Без боя нам достанется лишь часть их богатств, а с боем всё будет наше.
      Но верх взяли всё-таки разумнейшие из князей и воевод.
      - В битве не знаешь, то ли останешься жив, то ли убьют тебя, а мёртвому ничего не надобно. Лучше порешить дело миром, но дань взять большую.
      Выслушал их Олег и говорит послам:
      - Дань будет такая. Первое: дадите по двенадцать гривен на человека, а всех нас две тысячи кораблей и в каждом по сорок мужей. Второе: будете платить уклады русским городам Киеву, Чернигову, Переяславлю, Полоцку, Ростову и прочим городам, в которых сидят князья. А ещё дадите пищу и питие всему моему войску вволю. Когда же домой пойдём, дадите всё нужное на дорогу: еду, якоря, паруса, верёвки.
      Чем дальше говорил Олег, тем ниже склонялись головы послов. Когда же он замолчал, самый старший и чиновный среди послов - логофет дрома - сказал:
      - Мы согласны, князь.
      Казначей в ужасе шепнул логофету дрома:
      - Во всей Византии нет столько золота, сколько он спрашивает. Мы не в силах уплатить столько...
      - Сейчас надо во что бы то ни стало спасти город от разрушения, а потом сторгуемся, - быстро ответил логофет дрома и, поклонившись Олегу, торжественно проговорил: - Божественный император наш Лев VI приглашает тебя, князь Великой Скифии, с твоими стратигами посетить его дворец.
      Веем же твоим воинам будет доставлено угощение в лагерь.
      - Приглашает - придём, - ответил Олег.
      ОЛЕГ В ИМПЕРАТОРСКОМ ДВОРЦЕ
      У городских ворот Олега встретили, униженно кланяясь, патриарх, священники в полном облачении и весь синклит.
      Олег и дружина ехали по улицам на конях, а знатнейшие царьградские вельможи шля рядом, пешие.
      Князь смотрел по сторонам на дворцы, колоннады, торговые галереи, храмы и думал: действительно, богатый город, Смотрел на людей, которые стояли тесной и тихой толпой у стен и со страхом и подобострастием взирали на грозных победителей, были тут люди в богатых одеждах, но больше бедняков в лохмотьях.
      При входе в императорский дворец слуги преградили Олегу дорогу. Препозит - распорядитель дворцовым церемокиалом, - - кланяясь, что-то вкрадчиво сказал, обращаясь к Олегу.
      Стемид перевел.
      - Он говорит, что не положено входить в императорские покои с оружием и просит отдать слугам мечи.
      - Мечи привели нас сюда, и мы войдём с ними, - ответил Олег и оттолкнул препозита.
      Препозит, извернувшись, побежал впереди, указывая дорогу, и двери перед ними раскрывались как бы сами собой.
      Наконец вошли в обширный зал, в котором свет лился с потолка. В противоположном от входных дверей конце зала, сверкая и переливаясь золотом, возвышался императорский трои, на котором восседал император. Он был в пурпурной г-штии, на голове - диадема, на груди - золотая цепь, в руках - скипетр.
      Перед троном стояло золотое дерево с золотыми листьями, с-?эди листьев на ветках сидели золотые птицы. Как только Олег вступил в тронный зал, птицы захлопали крыльями и запели.
      По обеим сторонам трона сидели огромные золотые львы.
      Они раскрывали пасти, били хвостами об пол и издавали устрашающий рык.
      Услышав этот рык, Олег вздрогнул и схватился за меч, но, увидев, что львы не живые, успокоился.
      Император полагал, что эти львы нагонят на диких скифов страху, какой они нагоняли обычно на иноземцев, но тут он просчитался.
      Император сошёл с трона и двинулся навстречу Олегу, протягивая руки.
      - Мы желаем жить с вами в любви верной и нерушимой, - заговорил он, - и ради того приносим вам дары и даём торжественную клятву блюсти неколебимую и неизменную дружбу с русскими князьями.
      В зал вошли слуги с дарами. Подходя один за другим, они складывали к ногам Олега драгоценные блюда, кубки, златотканые одежды и материи. Гора сокровищ росла и росла...
      Затем Лев VI пригласил Олега с князьями и воеводами в другой зал, где было приготовлено всё для пиршества.
      Но Олег, боясь отравы, отказался от угощения и вернулся в лагерь.
      Писцы императора Льва VI составляли мирный договор, чтобы утвердить мир не только словесным согласием, но и записанными речами и условиями.
      Условий было много, всё надо было предусмотреть: и как мир соблюдать, и как купцам русским в Царьград, а царьградским на Русь ездить, чтобы ни тем, ни другим урона не чинить, и какие дани платить Царьграду Руси, и как споры решать, коли случатся, между Русью и царьградцами.
      Олег поручил Стемиду крепко следить за тем, чтобы всё правильно записали царьградские писцы в том договоре.
      И особо сказал, чтобы вписали условие о полонянниках: если кто из русских пленных окажется в рабстве в Царьграде, то возвратить его на Русь и возвратившему будет уплачена цена, за которую выкупил он полонянника, из княжеской казны.
      Отправляясь домой на Русь, Олег повелел укрепить вверху на главных Золотых воротах Царьграда свой боевой щит, чтобы царьградцы всегда помнили свои клятвы и обещания.
      РУССКАЯ ЗЕМЛЯ
      Олег возвратился в Киев с великой честью и богатой данью.
      И покатились спокойные дни, складываясь в благополучные годы. Замирённые, покорились соседи, богатая дань текла в Киев со всех сторон.
      У Ольги и Игоря родился сын. Мальчику дали имя многообещающее, пророчащее - Святослав.
      Покойное течение времени в пятое лето после похода на Царьград смутило непонятное небесное знамение. В конце месяца липеня каждый день с наступлением сумерек на западе являлась яркая, затмевающая все остальные вокруг себя звезда в виде копья.
      Волхвы говорили, что не к добру это небесное знамение.
      Десять дней всходила на небе копьевидная звезда, смущая умы и наводя страх.
      Однако десять дней спустя копьё стало бледнеть и пропало вовсе, а никаких бед не последовало: ни нашествия, ни засухи, ни ливней, ни морового поветрия. Волхвы ошиблись.
      Мало-помалу люди успокоились.
      Однажды на пиру вспомнил Олег своего коня Летыша и спросил конюшего:
      - - Где ныне мой любимый конь, от которого, как предсказывали волхвы, мне суждено принять смерть?
      - Господин, тому уже третий год, как Летыш пал, - ответил конюший.
      - Он пал, а я жив, - сказал Олег. - Отыщите тех волхвов и приведите сюда.
      Волхвов отыскали, привели на княжий двор.
      - Ложны ваши злые пророчества, лживы ваши слова, - сказал им Олег, а конюшему приказал: - Веди туда, где лежат кости Летыша, хочу увидеть их своими глазами.
      Княеь с воеводами и дружиной сел на коня и поехал в поле.
      Конюший привёл его к груде белых костей и белому конскому черепу.
      - Вот кости Летыша.
      Олег сошёл с седла и ступил ногой на конский череп.
      - От этих ли костей будет мне смерть? - усмехнулся он.
      Но вдруг из конского черепа выползла большая змея и ужалила князя в ногу, прокусив тонкий красный сапог,,.
      "И ДАЛИ ЕМУ ЛЮДИ ПРОЗВАНИЕ - ВЕЩИЙ..."
      На тризну по Олегу съехались князья и старейшины всех княжеств и земель, подвластных умершему князю.
      Вокруг Киева на холмах и в долинах встали бесчисленные лагеря, шатры, палатки, загорелись костры, послышалась разноязыкая речь. Буйные сотоварищи Олега по походам поминали князя, как положено, пиршествами и воинскими ристаниями, в которых полтора десятка бойцов лишились жизни, а ран и увечий никто не считал.
      Киев стал похож на осаждённый город.
      В княжьей гриднице на поминном пиру за столами сидели князья и воеводы.
      Во главе стола на княжеском престоле восседали Игорь и Ольга.
      К Игорю подошёл молодой воевода Свенельд, тихо сказал на ухо:
      - Князь, наши дружинники подрались с древлянами.
      Их розняли, а древляне орут, хвастают: "Старый волчище, что нас примучил, помер, а молодому мы сами брюхо распорем". Мы их связали на всякий случай. Что повелишь делать, князь?
      Ударила Игорю кровь в голову, рука сама схватилась за рукоять меча, кинул он гневный взгляд на древлянского князя Мала.
      Но Ольга перехватила его руку на рукояти, зашептала:
      - Опомнись, князь! Мечом голову снести не велик труд, да потом не приставишь. Надо прежде разузнать - то ли это пьяная похвальба, то ли они выболтали тайные мысли их князя.
      А в другое ухо Стемид шепчет:
      - Обнажишь меч - непоправимая беда может быть.
      Поверь моим сединам, не единожды бывало, что торопливым гневом в единую минуту разрушалось созидаемое долгими годами.
      - И то, князь, не годится на тризне свару устраивать, - сказал Ролав. Ужо будет время проучить Мала, если виновен.
      - Ну, что делать, князь, с древлянами? - снова спросил Свенельд.
      - Бес их знает, что с ними делать... Может, правда, не они сами, а хмель за них говорит. Что с ними делать, княгиня? - склонился он к Ольге.
      Ольга благодарно сжала его руку.
      - Вели древлян отпустить, попеняв, чтобы не пили до потери разума и не говорили дерзко о хозяевах.
      - Сделай, как говорит княгиня, - сказал Игорь Свенельду.
      Когда же воевода ушёл, Ольга добавила:
      - А слова их запомни.
      Только глубокой ночью обессиленно затих шум пиршества, и всё погрузилось в сон.
      Тёмен стал княжеский дворец.
      Лишь в покое Стемида, в маленькой горнице под крышей, светилось окно.
      При свете жёлтого, ласкового пламени восковой свечи Стемид выводил буквы на белом листе пергамента, выстраивая одну плотную строку за другой. Время от времени он отрывался от письма с поднятым вверх пером (как бы не капнуть чернилами), задумывался, вспоминая...
      С годами он всё более и более любил ночные тихие часы, когда ничто не отвлекает от размышлений и можно без помехи предаваться труду писания, требующего покоя и одиночества.
      Год за годом вёл Стемид летопись княжения Олега, ныне наступила пора сказать последнее слово.
      Писал Стемид.
      "Сей князь собрал под своею рукою многие племена Русской земли воедино, и стала единая могучая держава - Русь.
      И другие царства и княжества не смели воевать её, но желали жить с нею в согласии.
      На Руси же Олег поставил многие города, и дабы не было споров и свары, а был мир, установил раз и навсегда постоянную дань, которую должны племена платить ему и дружине.
      Был князь Олег - муж великого разума и мудрости.
      Было ему ведомо многое, чего не ведали другие, посему и дали ему люди прозвание - вещий".
      Так писал Стемид для далёких потомков, твёрдо веруя, что записанное памяти ради не будет предано забвению ни в какие предбудущие времена...
      ПОСЛЕСЛОВИЕ
      Девятый век был бурным временем в истории племён, живших на широких пространствах Восточной Европы.
      Тысячелетия люди здесь жили родами, то есть все родственники вместе.
      Всё у них было общее: добыча, урожай. Поэтому в роде не было ни богатых, ни бедных - все были равны. Руководили родом старейшины наиболее мудрые и уважаемые члены рода. Старейшины работали наравне со всеми.
      Несколько родов, родственных между собой, говорящих на одном языке и живших по соседству, составляли племя.
      Но потом этот установленный веками порядок начал рушиться.
      Прежде, когда люди умели делать только каменные топоры и костяные стрелы, когда поле обрабатывали мотыгами, они были вынуждены охотиться и работать вместе, потому что одному с таким оружием крупного зверя не добыть и в одиночку мотыгой поле не поднять. Но люди научились изготовлять оружие из железа и пахать землю сохой. Вооружённый таким оружием человек один мог убить любого зверя, а сохой вспахать всё поле.
      Но зато уж и урожай он не отдавал всему роду, а оставлял для своей семьи.
      Добыча и урожай у одних были богаче, у других беднее, появились богатые и бедные.
      Старейшины, пользуясь своей властью, отбирали у каждой семьи часть добычи и урожая, а сами уже не работали. Так появилось разделение между рядовыми членами рода и правителями-старейшинами, так появились вожди и князья.
      В это же время между родами одного племени начинается борьба за главенство в племени. Идёт борьба и между племенами.
      Особенно сильной эта рознь стала к IX веку.
      Среди нескольких соседних племён одно самое сильное подчиняет себе все остальные. Его вождь, или князь, становится князем всех этих племён, заставляет их платить себе дань и исполнять установленные им законы.
      Родовая и племенная знать охотно подчиняются сильному князю, потому что князь и его дружина помогали им держать в повиновении бедняков, за счёт которых все они богатели.
      Начинает складываться государство.
      У восточнославянских племён было два района, где в IX веке складывалось государство: один в Приднепровье с центром в Киеве, другой в области, примыкающей к Финскому заливу, с центрами в Ладоге, Новгороде, Изборске. В Приднепровье возвышается племя полян-руси, а на северо-западе племя словен с влившимися в него пришлыми людьми - варягами.
      Варягами на Руси называли разные племена, жившие по берегам Балтийского моря. Варяги, пришедшие в Новгородские земли, прежде жили на Балтийском побережье между Данией и Пруссией. Славяне на этих землях поселились за несколько столетий до IX века. Местное неславянское население смешалось с ними, перейдя на славянскую речь.
      С VIII века территории, на которых жили эти племена, стремятся захватить германские племена франков и саксов. Идёт ожесточённая борьба.
      И всё чаще жители прибрежных районов снимаются со своих мест и отправляются в море в поисках добычи и славы и более спокойного пристанища.
      Они появляются в Скандинавии. Там их называют верингами: они служат воинами в наёмных отрядах. На самом севере Норвегии известен "Варяжский залив", там, видимо, было становище варяжских морских разбойников. В Византии они служат в дворцовой гвардии императоров.
      Много варягов приходило и в земли полян и словен.
      Позднее варягами стали называть разные прибалтийские племена, в том числе и скандинавские.
      Славяне, как и многие другие народы, жившие с ними по соседству, в IX веке были язычниками. Они верили во множество богов. Богом плодородия почитался Род, богом войны, грома и молнии - Перун, богом богатства Велес, кроме того, славяне верили, что существуют боги лесов, полей, источников, жилища и очага - домовые, русалки и лешие. Всем этим богам славяне поклонялись, приносили жертвы.
      Хранителями родовых преданий и верований были волхвы и ведуны.
      Они имели большую власть над людьми, даже князья боялись и уважали их.
      Волхвы и ведуны знали, как лечить травами и мазями болезни, люди верили, что боги открывали им тайны будущего. Они помнили родословную племени, следили за строгим сохранением обычаев и обрядов.
      Хотя волхвы старались внушить своим соплеменникам, что язычество истинная вера, среди славян уже начала распространяться христианская религия.
      У каждого языческого племени были свои боги. А государству нужна была религия, которая объединяла бы все племена. Такой религией было христианство. Первой русской княгиней, принявшей христианство, была Ольга, жена Игоря.
      Христианство привлекало правителей молодых восточноевропейских государств. Однако народ, убеждённый и запуганный волхвами, глубоко верил в языческих богов. Только внук Ольги, князь Владимир Святославич, решился ввести на Руси христианство, но даже приняв христианство, люди долго ещё будут верить и в леших, и в домовых, и в русалок, и в старкгх языческих болов, которым по-прежнему будут поклоняться и приносить тайные жертвы.
      Книга Вл. Муравьёва - художественный рассказ о переломкой эпохе перехода от родоплеменного строя к государству, от язычества к христианству. Наряду с действительными историческими событиями и лицами в повести действуют и вымышленные герои с придуманными биографиями.
      Мы часто не можем точно воспроизвести события отдалённых эпох, потому что от тех времён сохранилось очень мало документов. Но взгляд и фантазия художника восстанавливают недостающие черты и эпизоды древних событий и тем самым помогают понять, как они могли протекать, как жили, о чём думали люди, положившие начало древнерусскому государству - основе нашей великой Родины.
      А. Г. Кузьмин,
      доктор исторических наук, профессор.