Мое чужое лицо

— У меня есть деньги, я могу дать взятку и оформить усыновление! — встрепенулась Альбина. — Просто усыновлю его и все.

— На чье имя? На имя Лаврентьевой? А если потом ты решишься вернуть свое имя, где окажется ребенок? Опять в дом малютки вернем, как вещь? Ты понимаешь, что предлагаешь? Или не думаешь совсем?

Альбина в упор посмотрела на него. Тёма был похож на рассерженного быка, намеревавшегося добиться своего. Мягкий и деликатный Симонов готов был буквально растерзать её ради этого ребенка.

— Не дави на меня, Артем.

— Да мне нет никакого дела ни до тебя, ни до твоих игр с судьбой! — он стукнул кулаком по рулю, от чего раздался протяжный сигнал. — Меня волнует этот пацан, понимаешь? Он мне не чужой, я причастен к его судьбе! Ты же сама подняла все эту историю! Ты сказала, что сделаешь для него все, как можно лучше. И что теперь? Теперь мы должны опять бросить его там? Это…это настоящее предательство!

У Альбины задрожали губы. Прикрыв рот ладонью, она судорожно открыла дверь и вышла из машины. Отойдя несколько шагов, она передумала и вернулась.

— А я и не говорю, что я оставлю его там! Ты ничего не понимаешь, вот и не лезь со своими нравоучениями! Если бы все легко решалось, я бы уже давно решила. Я и так делаю все, что могу! И я его оттуда вытащу!

— Сколько тебе надо времени?

— Ты еще и сроки мне будешь указывать???

— Если ты этого не сделаешь, это сделаю я.

— И как же, интересно? Скажешь, что ты отец? Чем докажешь?

— Нет. Скажу, что нашлись родители погибшей матери и сделаю за тебя то, что обязана сделать ты. Вернуть ребенку имя и семью.

— А как же…

— Извини, но если мне придется выбирать между твоими тайнами и жизнью Сашки…

— Дай мне месяц.

— Много. Он растет, ему необходимо нормальное питание, развитие. В его возрасте важен каждый день. Тем более…

— Что?

— Я заезжал сегодня утром к нему. Он болеет. Лекарства все прочее я привез, но его пора оттуда забирать.

— Хорошо. Две недели.

Он ничего не ответил и уставился на руль, перебирая пальцами по чехлу. Как будто заключил сделку на интересующий его предмет, а подписывающий договор был ему вовсе неинтересен.

Всем есть дело друг до друга, только никому нет дела до меня, с горечью подумала Альбина, отдаляясь быстрыми шагами от машины Симонова, который, нахмурившись, смотрел ей в след. Я хирург, думал он. Я не могу ждать, я режу по живому, когда надо спасать человека.

Интеллект никогда не подводил Альбину , а сила страха признать себя Дормич была до того велика, что мозг её не подвел и выдал очередную идею. Причем, ей казалось, что все это прекрасно должно сработать, если только Симонов согласится.

— Артем, я придумала. — сообщила она ему радостно по телефону. — Все можно сделать очень просто.

— Опять что-то придумала? Очередная афера? — голос его был довольно холоден.

— Да, очередная афера. Ты ведь хочешь вытащить Сашу поскорее? Так вот, я знаю, как это можно сделать.

— Ну?

— Ой, вот только не надо так скептически все воспринимать. Каждый выживает по-всякому. Я тебе не обещала отказываться от имени Лаврентьевой, я тебе лишь обещала вытащить пацана из дома малютки.

Молчание.

— Ну, в общем, мне все равно, что ты там про меня думаешь, Артем, нас объединяет судьба Сашки, вот и давай сотрудничать, а не ставить друг другу палки в колеса.

— Ну, что ты там придумала? — нехотя отозвался Симонов. Можно было почувствовать, как он нахмурился на том конце провода.

— У Лаврентьевой была сестра двойняшка. Даша. Они были похожи, но не идентичные. На фотографиях видно отличие, но если сравнить словесное описание, то с небольшой натяжкой можно принять Катерину за Дашу. Даша пропала без вести три года назад и недавно я опять пыталась её отыскать, ничего не вышло. Скорее всего, она утопилась, но тела так и не нашли.

— Что ты предлагаешь?

— Я, как сестра Даши, признаю её описание и можно будет сказать, что погибшая Катя — это Даша. Я даже родителей в этом смогу убедить, если понадобится. Они и так смирились с её смертью, так что эта новость для них будет меньшим страданием, чем смерть Катерины. Боюсь, потери обеих дочерей они просто не переживут.

— Так ты что, решила на всю жизнь остаться Катей Лаврентьевой? Такое впечатление, что в прошлой жизни ты была в розыске, как особо опасная преступница. Чего ты так боишься?

Опять заладил своё.

— Мы же сейчас не это обсуждаем, не так ли? — огрызнулась Альбина. — Твое участие здесь вообще не обязательно, хотя тебя могут попросить попытаться вспомнить лицо своей пациентки. Я предлагаю вариант, который бы устроил всех нас. Ну, чего ты артачишься и умничаешь?

— Потому что то, что ты предлагаешь — это очередная ложь. А любая ложь когда-нибудь откроется. Я просто боюсь за Санька. — добавил Артем уже тише.

— Не бойся. Мы оформим ребенка на её родителей. Так тебя устроит?

— Делай, как знаешь. Тебя ведь все равно не переубедить.

В общем-то, вышло все легко и просто. Первым делом Альбина нашла Егорова и сообщила ему, что появились новые сведения о Даше. Тот, зная, с каким рвением Катерина разыскивала сестру, поверил, что та способна самостоятельно выйти на её след. Альбина сказала, что случайно обнаружила среди погибших недавно описание девушки, похожей на Дашу.

— Понимаете, мы ведь с вами искали среди погибших тогда, когда исчезла Даша, а она вполне могла погибнуть позже, провести время черт знает где, скрываясь от всех, может, даже будучи не в себе, я не знаю. Давайте проверим еще раз эту информацию.

Егоров согласился с рассуждениями Альбины. Вытащили на свет божий описание погибшей Катерины, Альбина подтвердила, что описание совпадает с внешностью Даши. И группа крови совпадала.

— Вы представляете, — сообщила она Егорову. — Даша, получается, была беременна, и ребенка спасли!

— И где ребенок? — изумился повороту событий Егоров.

— В доме малютки! Они же не знали, кто мать. Теперь надо поскорее вытащить его отсюда! Поможете мне? У вас ведь столько связей, друзей… Подключите их, чтобы избежать канители?

— Да уж… — почесал кончик носа Егоров. — Если личность установлена, можно и ребенка оформлять. Но вы точно уверены?

— Я даже показывала фотографию Даши врачу, который её оперировал. Он вспомнил и подтвердил.

— И готов подписаться под этим?

— Думаю, да. Можно у него спросить.

Симонов подписал, что женщина на фотографии похожа на ту, что он оперировал. Но, на всякий случай, подстраховался, оговорившись, что было это давно и он не может стопроцентно помнить внешность пациентов. Но и этого было достаточно — все сходилось. Документы, благодаря стараниям Егорова, оформили довольно быстро.

— Что теперь? — спросил Симонов, когда она привезла показать ему необходимые справки.

— Теперь поеду обрабатывать родителей. Придется им приехать сюда, чтобы мы Сашку на них оформили.

— А ты не боишься, что только что заживо похоронила Дашу Лаврентьеву? Не боишься, что она, возможно, жива? А ты отрезала ей пути к существованию?

Альбина побледнела. Она думала об этом, но все равно на данный момент выход с Дашей казался самым лучшим.

— Мы ведь столько её искали, Артем. — тихо сказала она, словно оправдываясь. — Нигде нет следов никаких. Ну, предположим, жива она и в один прекрасный день отыщется. Очень хорошо! В ту же секунду я расскажу всю правду.

— И тебя обвинят в подлоге, да?

— Как-нибудь договоримся с родителями. В конце концов, описание на самом деле похоже, я всегда могу сказать, что ошиблась. Они ведь двойняшки, хоть и не идентичные.

Разговор с родителями вышел тяжелый, но без слез и истерик. Морально они были к этому готовы. Намного большей неожиданностью для них стала новость о ребенке.

— Дашин ребенок? — непонимающе хлопала глазами Антонина. — Наш внук, получается? Жив? Господи, спаси и сохрани!

Она даже обрадовалась этому — Даша оставила после себя живое существо, ребенка, способного заменить её саму семье!

— Я его видела! — улыбнулась Альбина. — Бутус такой, крепкий малый. Теперь надо поскорее его забрать его из детского дома.

— Да как же так, — Кондратий стукнул кулаком по столу. — наш родной внук, кровинушка, да в сиротском доме! А ты почему его не взяла его сразу же?

— А мне без документов его бы не отдали, — струсила Альбина. И на самом деле, почему она его не взяла? Испугалась ответственности.

— И потом, наверное, на вас оформим малыша? — осторожно взглянула она на Антонину.

— Ну, конечно, на кого же еще? — искренне удивилась Антонина. Другие варианты ей и в голову не пришли.

— Сегодня же едем!

Отец торопливо встал из-за стола и поспешил собирать сумки. Мать последовала за ним. Альбина и не ожидала, что эта новость вызовет такую реакцию. Старики, долгое время сгорбленные под тяжестью горя, словно расправили крылья, выпрямились, увидели новую цель в своей стариковской жизни, нечто большее, чем просто доживание своих дней. Она так боялась, что родители начнут жаловаться на трудности жизни, на бедность, на сложности заботы о малыше, а тут… Такая радость, такая готовность! Альбина прикусила губу, в который раз сравнив их с собственными родителями, не показывающимися в госпитале уже сколько недель.

Оформление заняло всего несколько дней, учитывая, что ребенка забирали прямые родственники. Полугодовалый голубоглазый Сашка совершенно не понимал, с чего вдруг вокруг него разыгралась такая суета, но был страшно доволен, что его не спускали с рук, постоянно целовали и надарили множество ярких игрушек. Фамилию решили не менять, в знак благодарности врачу, спасшему его. Артему вообще досталось чуть ли не больше всех внимания — Антонина буквально упала ему в ноги и стала целовать ему руки, со слезами благодаря за спасение внука, Кондратий сказал, что он им теперь — как сын, что всегда может на них положиться, сотрудники дома малютки всё рассказывали, как часто молодой доктор приходил к ребенку и приносил ему гостинцы. Одна нянечка даже пошутила, что всегда подозревала, что молодой человек на самом деле отец мальца, но не решается признаться в этом.

Альбина стояла несколько поодаль от всей шумихи. Она свое дело сделала. Ребенка нашла, дом для него нашла, она даже закупила уже все необходимое на первое время, включая детское питание, кроватку, одежду и остальные мелочи. Прикрылась тем, что появился дополнительный заработок, оттуда и деньги. Оставалось только распорядится деньгами Мартынова, но для этого стоит посоветоваться с настоящей семьей. Она смотрела на счастливые лица и невольно улыбалась. Вот, можно сказать, и все. Прощай, Катерина. Теперь, я надеюсь, ты успокоишься и найдешь свой приют. Что там обещал Штопарь? Мир и покой в душе? Ну, ну, посмотрим, как это выглядит.

Решили, что пока родители поживут несколько дней с Катериной, чтобы, если что, можно было спросить врачей из дома малютки совета. По-семейному отметили появление нового члена семьи, который так утомился от впечатлений, что в семь вечера уже спал крепким сном. Альбина рассказала о деньгах, соврав, что, якобы деньги эти были у Даши в сумке, когда она попала в больницу, и их так и передали с ребенком.

— Что думаете делать с деньгами? — спросила она. — Можно половину на квартиру потратить, половину вам дать на расходы.

Кондратий почесал нос, как делал всегда при раздумьях.

— Не знаю, что мать скажет, но думаю, что Санька на ноги мы пока и так сможем поставить. Ему сейчас много не надо. А на все деньги ты получше квартиру купи, будет ему в будущем, где жить.

Антонина согласно кивнула.

— Что ему сейчас надо? Свежий воздух, молоко и ласковые руки. Этого у нас достаточно. А квартира своя — это ведь всегда вещь нужная.

— Хорошо. — решение казалось Альбине разумным. На всю сумму можно купить более или менее приличное жилье. — Тогда можно квартиру эту сдавать пока, вам все равно деньги лишние не помешают.

— Зачем сдавать, дочка? Лучше ты пока там поживи, у тебя ведь нет своего угла, вот и воспользуйся. Все одно мы за твою квартиру платим, — отец осекся, испугавшись, что дочь подумает, что её попрекают этим. Но Альбина думала совсем о другом.

— Да нет, отец. Я же сказала, что стала лучше зарабатывать, я думаю себе сама угол приобрести. Если не получится, тогда буду у племянника жить! — засмеялась она, бросив взгляд на коляску с сопящим Сашкой.

Когда все улеглись и Альбина допивала вино на кухне, зазвонил телефон.

— Не спишь? — голос Тёмы звучал совсем по-другому, не такой напряженный, не такой холодный. Он звучал так, как десять лет назад — сдержанная теплота, плохо замаскированные эмоции.

— Нет. Напиваюсь потихоньку от счастья.

— Молодец. Я тоже.

— Хм. Что празднуешь?

— Тоже, что и ты. Знаешь…

— Да?

— Хотел сказать, какая ты молодец. Если бы не ты, сегодняшний день просто прошел бы мимо. Ты хоть понимаешь, что ты, как волшебник, подарила сегодня столько счастья целой семье? Нормальную жизнь подарила маленькому человечку?

— Я сейчас расплачусь от умиления.

— Можешь притворяться сколько угодно. Я же вижу, что для тебя это не менее важно, чем для Лаврентьевых.

Альбина промолчала. Конечно, важно. Теперь она сможет спокойно спать и не бояться тоскливого Катерининого призрака. Лучшего снотворного не придумаешь.

— В общем, чем пить по отдельности, — он прочистил горло, прикрывая заминку в словах. — Короче говоря, не хочешь объединить усилия?

— Нет. С тобой пить опасно.

— Со мной? Почему?

— А ты начинаешь в психотерапевта играть, когда выпьешь.

Он засмеялся, расслабленно так, уютно засмеялся.

— Нет, больше не буду. Обещаю.

— Хм. Что еще ты обещаешь?

— А ты уже много выпила?

Она взглянула на практически пустую бутылку.

— Как сказать. На ногах держусь.

— Тогда спускайся. Я за тобой подъеду через полчаса.

— А ты что — где-то рядом пьянствуешь?

— Можно сказать и так.

Послышались гудки — отрицательный ответ не принимался. Альбина усмехнулась. Звучит, как свидание. Она взглянула на себя в зеркало. Какое там свидание, очнись, Альбина. Посмотри на свое лицо. Разве хоть один здравомыслящий мужчина захочет поцеловать эти абсолютно асексуальные губы? И как только Лаврентьева умудрилась зачать ребенка! Разве что Мартынов был полнейшим идиотом, обжегшимся на собственных играх в расчетливость. Альбина даже не потрудилась принять душ и накраситься, не говоря уж о смене домашних джинсов на что-нибудь более вечернее. Памятуя свою неудачную попытку в прошлый раз, она невесело усмехнулась. Что есть, то есть. Принимайте, голубчик, что заказывали. Возврату не подлежит.

Она спустилась, поеживаясь от осенней вечерней прохлады. На улице было темно, хоть глаз выколи. Не горел ни один фонарь, ни одна подъездная лампочка. Альбина облокотилась к подъездной двери, вглядываясь в темноту. Вдруг метрах в двух от себя она заметила огонек сигареты, поднимающийся вверх. Огонек засиял ярче от затяжки, выхватив в темноте совершенно серьезное лицо Симонова. Выражение, с которым он смотрел на неё, вызвал странный отклик у Альбины. Это было лицо другого Симонова, не внимательного врача, не знакомого Тёмы с мальчишеской улыбкой, не холодное осуждение — нет, это было совершенно незнакомое Альбине лицо. Она вздрогнула, словно не ожидая встретить такого Симонова. Огонек вновь потускнел и лицо растворилось в темноте, оставив лишь контуры силуэта. Силуэт не двигался. Наблюдал ли он так же за ней, как она за ним? Неожиданное в его взгляде нажали на неизвестные клавиши. Всколыхнули отблески забытой чувственности, давно подавленные и вытесненные разумным сексом. Память болезненной страсти, отвергнутой упрямым мальчишкой. Осколки эпизодов из старых снов, где второе «я» изнуряло её видениями того, чего у неё нет.

Альбина тряхнула головой, отгоняя картинки старых снов. Это было давно и неправда. Все забылось, даже нелюбовь к своему телу, вытесненная ненавистью к новому лицу. Проблем стало еще больше, и, отчаянно барахтаясь в своих страхах, комплексах и неуверенности, она уже и не знала, от чего страдать больше, от отсутствия любви в её жизни, или от множества других проблем, съедающих день за днем.

— Ты меня напугал.

— Извини, не хотел. Ты такая… такая другая, когда думаешь, что на тебя никто не смотрит.

— Все мы другие наедине с собой.

— Сколько человек живут в тебе, Катя?

— А в тебе?

Он пожал плечами.

— Раньше думал, что один. Теперь появился второй.

— Ну, вот видишь. Не одна я похожа на коммунальную квартиру.

Альбина засмеялась и отошла от подъездной двери, шагнув в направлении Симонова. Он резким движением приблизился к ней и мягко обхватил ладонями её лицо. Вздохнул, жадно втянул воздух, запах, исходящий от её тела. Закрыл глаза и медленно прошелся подушечками пальцев по лицу, плечам, остановился на груди, скользнул вниз. Потом открыл глаза. Немой вопрос во взгляде, смятение. Губы шевельнулись, но не раскрылись, словно испугались произнести то, что намеревались. Губи приблизились. Глядя на них, Альбина не могла удержать страх, предательски выскочивший из глубины её сознания прямо на поверхность. Его привыкший к темноте взгляд не мог не заметить этого, но, странным образом, Симонов проигнорировал этот отблеск спрятавшегося чудовища. Прикоснувшись к её губам, он ощутил, как они задрожали и раскрылись ему навстречу, как тело поддалось вперед, мягко прильнув к нему. Внезапно она напряглась, словно кто-то невидимый нажал на кнопку управления, её губы резко сжались, Альбина тихо застонала и отпрянула.

— Я… я не почистила зубы. — пробормотала она и отвернулась, пряча лицо во тьме.

Он молчал, не отпуская её. Постояв так некоторое время, Альбина высвободилась из его рук и села на скамейку около подъезда, согнулась, словно от сильной боли в животе, и уткнулась в колени.

— Тебе лучше уйти.

Он протянул руку, пытаясь погладить её волосы, но она предупредительно подняла руки, будто защищаясь от удара.

— Уходи. Уходи!!! — голос её сорвался в глухих рыданиях.

Артем хотел что-то сказать, но не решился. Он скрылся в темноте. Звук отъезжающей машины отразился острой болью в висках.

Альбина выпрямилась, размазывая непрекращающуюся влагу из глаз по всему лицу. Она нашла ребенка Катерина, она освободила её дух, и что она получила взамен? Или это и называется — жить в мире с новым лицом? Ради чего она старалась? Ради того, что бы избавится от нытья Лаврентьевой в ночных снах? И все? Себя она все равно не вернула! Свою уверенность не вернула. Она по прежнему монстр в своем восприятии, она не может никого подпустить к себе. Даже Тёму. Особенно Тёму.

Альбина почувствовала себя обманутой. Выплакавшись, она поднялась домой и на цыпочках заглянула в комнату, где на диване спали Антонина с малышом, а на полу похрапывал Кондратий. На столе стояла бутылочка с остатками молочной смеси, малыш, видимо, уже успел получить свою порцию ночного перекуса. Альбина юркнула в спальню и зарылась в подушки, не раздеваясь и не умываясь. Заснула моментально, как бывает после выматывающего нервного срыва.

Сон не принес ожидаемого облегчения. Нет, Катерина больше не появилась, зато вернулась другая ненавистная героиня Альбининых снов. Вернулась её вторая сущность, опять со своими выворачивающими наизнанку рентгеновскими лучами. Альбина увидела себя в объятиях Симонова, увидела свое перекошенное от страха лицо… Потом Симонов сменился на Влада, на его предшественника Голышева, на другие торопливые мужские и женские руки, прижимающие её к себе, расстегивающие пуговицы на блузке, поднимающие юбки. А выражение её лица оставалось тем же — перекошенным, только не столько от страха, сколько от отвращения. И непонятно было, чем было вызвано это отвращение — ею самой или же теми торопливыми руками. Потом картинка вновь вернулась к Тёме и первобытному страху на лице Альбины. И стало отчетливо видно, что страх лишь прикрывает то самое отвращение, существовавшее ранее. Отвращение к себе.

Катерина тут была ни при чем. Это были не её счета. Счета Дормич с самою собою, со своим телом, своей сексуальностью, чувственностью, отвергнутыми давным-давно в угоду бизнесу, тщеславию и карьере. Тёма отверг её ради призрачного понятия дружбы, а затем она отвергла сама себя ради еще более призрачных вещей. Ненавидя свое тело раньше, как она могла полюбить его сейчас? Красота давала ей деньги и славу, но не давала главного — любви к себе.

Картинка растворилась, сменившись забытьем. Альбина не проснулась, как с ней бывало раньше при подобных снах, она проспала до утра, но, проснувшись, помнила каждую деталь сна. Помнить-то помнила, но что с этим делать абсолютно не имела понятия.

Глава 17

Следующий день преподнес сюрприз. Оказалось, что директор дома малютки, от всей души решившая сделать приятное семье Лаврентьевых, сообщила о чудесном воссоединении ребенка с родными, и об этом передали в местных новостях. Альбина не сомневалась, что кому-нибудь может прийти в голову мысль взять интервью у самих Лаврентьевых и она поспешила ускользнуть из дому, предупредив Антонину о возможном визите журналистов.

Новость облетела весь институт и, прежде, чем Альбина появилась на работе, все собрались в лаборатории обсудить невероятное событие. Марина Степановна знала, что Альбина разыскала Мартынова и добилась от него признания отцовства Катерининого ребенка, но Альбина решила не говорить ей о том, что ребенок на самом деле жив и найден ею. Марина Степановна так и думала, что Катя ребенка потеряла во время автокатастрофы, но просто хотела добиться правды. И хотя Катерина просила Марину Степановну никому об этом не говорить, та все же не удержалась и проболталась Молчановой. От Молчановой новость немедленно полетела к Олегу Васильевичу и тот был вне себя от страха, что возможно могла Лаврентьева натворить в Нижнем Новгороде и чем это было чревато. Кроме того, была у него за пазухой еще одна бомба, которую он обнаружил пару дней назад. Он пока не сообщил об этому никому, даже Молчановой, ожидая разъяснений от самой Лаврентьевой.

Шеф с нетерпением ожидал её появления в лаборатории, но то, о чем сообщили новости, совершенно шокировало его. На что рассчитывала Катя, оформив ребенка, как племянника, неизвестно, но, зная о том, сколько малышу месяцев и то, что сама Лаврентьева была беременна до аварии, не надо было быть Шерлоком Холмсом, чтобы сложить одно к другому. Никто в лаборатории не сомневался, что Катерина просто скрыла таким образом свою принадлежность к малышу. Но зачем?

Когда Альбина приблизилась к дверям лаборатории, она услышала гул голосов. Замедлив шаги и остановившись у двери, ей хватило минуты, чтобы разобраться, в чем дело. Вот черт! Продумав все, что угодно, она совершенно забыла о готовности номер один к сплетням в их институте. Ну, ничего. Главное — придерживаться одной линии. Врать, так врать!

Шагнув в комнату, она встала в дверях, скрестив руки на груди, вздернув подбородок, прищурив глаза.

— Здравствуйте, дорогие мои! Как же я по вам всем соскучилась за эти дни!

Гул голосов смолк на секунду, а затем возобновился, трансформировавшись в поток вопросов о ребенке, Даше, Мартынове и самой Катерине.

Альбина спокойно отвечала, что все это чистой воды совпадение, что её ребенка врачи и не думали спасть, так как срок был слишком маленький, а вот Даша была как раз на том сроке, что ребенка можно было спасти. Да, так получилось, что они оказались в похожей ситуации в одно и тоже время, но так бывает у двойняшек — их связывает нечто большее, чем простое родство. Все слушали с сомнением на лицах, но спорить не стали. Лишь Людочка, дождавшись, пока толпа любопытных рассосалась, сказала Катерине, что не поверили ни одному её слову.

— Говори, что хочешь, но это твой ребенок. Тот самый, от Мартынова. — уверенно заявила Молчанова. — Почему ты не захотела взять ребенка, как своего? Не хочешь быть матерью одиночкой?

Марина Степановна съежилась под осуждающим взглядом Катерины.

— Ничего вы не понимаете, — вздохнула Альбина, но не успела ответить ничего более, так раздался звонок по внутреннему телефону и Людочка провозгласила, что шеф вызывает Лаврентьеву к себе.

Олег Васильевич встретил Альбину с лицом весьма хмурым.

— У меня к тебе, Катерина, несколько вопросов.

— Да, я вас слушаю. — Альбина уселась на стуле напротив него, закинув ногу на ногу. Терять ей было нечего, очередная ложь не сыграет большой роли.

— Я не знаю, что тебе удалось вспомнить из наших прежних разговоров, а что нет, но, если придется, я напомню, что я просил тебя, Катерина, семью Мартынова не трогать. В целях твоей же безопасности!

— А кто вам сказал, что я их трогала? С каких пор вы верите бабским сплетням? Позвоните сами Мартынову и узнайте, видел ли он меня после отъезда из Москвы или нет.

— Но ты же сама рассказала Марине…

— Мало ли, что я рассказала! — не моргнув глазом, парировала Альбина. — У меня с Мариной Степановной свои дела, я ей еще и не такие сказки могу понарассказать. Но вы-то, вы, Олег Васильевич, вы серьезный человек! Не к лицу вам всяким слухам верить.

— А история с ребенком — это тоже сплетни, по-твоему? — лицо шефа постепенно наливалось угрожающей краснотой и покрывалось бисеринками пота. Лаврентьева нагло врала ему в лицо и еще обвиняла в потакании склокам!

— Нет, не сплетни. Сестра моя, Даша, действительно оставила после себя ребенка и нам удалось его найти. Хотите, я вас с врачом, который Дашу оперировал, познакомлю?

Драгов совсем растерялся.

— И этот ребенок к Мартынову не имеет никакого отношения? — спросил он, тут же пожалев. Вопрос прозвучал довольно глупо.

— Ну, — пожала плечами Альбина, — если только Даша не переспала каким-то образом с Мартыновом, в чем я лично сомневаюсь…

Шеф разъярился. Да эта девчонка издевается над ним! В открытую! Ну, что же, он тоже умеет кусаться.

— Знаешь что, Катя, — он внезапно расслабился и вновь приобрел здоровый цвет лица. — Мне твои дела неинтересны, но хочу предупредить — если головке твоей вздумается портить мне репутацию, вмешивать Мартыновых и их влиятельных друзей в скандалы, где замешана моя лаборатория, то у меня для тебя найдется кое-что интересное, чему я могу дать зеленый свет.

Альбину совершенно не тронули его угрозы насчет Мартынова, но чрезвычайно заинтересовало, что за «интересности» он имеет в виду. Драгов тем временем с лицом агента 007 вынул из стола журнал «Новости науки», и раскрыл на той странице, где была размещена статья о достижениях профессора Булевского. Главным персонажем там был упомянут некий Алик Ламиев, которому сделали пересадку лица. Видимо, профессор недавно совершил новую пересадку, и об писали, как об операции мирового масштаба. В той же статье вскользь упоминался и первый опыт, время которого совпадало с нахождением Альбины у него в клинике.

— Так что вы там с Булевским намудрили?

Альбина сначала похолодела, решив, что все пропало, но потом взяла себя в руки. Прочитав статью, она убедилась, что профессор не подставил её, как и обещал. Речь шла лишь о том, что был предыдущий подобный опыт, включавший элементы пересадки лица, который послужил важным шагом к новому открытию, полноценной пересадке, совершенной уже следующиму пациенту.

— А я вам разве не рассказывала? — спокойно отреагировала она, сбив его с толку. Он-то ожидал, что Катерина испугается насмерть. — У меня было столько повреждений, что пришлось собирать мое лицо по кусочкам. Он использовал куски кожи, мышц, и даже глаза для восстановления моего прежнего вида. Получилось удачно, вы не находите? Именно поэтому ваша Молчанова с таким упорством не хотела верить, что я — это я.

Драгов замолчал, вчитываясь в статью. Но ничего, опровергающего слова Лаврентьевой, он найти не мог.

— Я еще проверю это, — пробормотал он.

— Проверяйте. Можете у Булевского самого и проверить. А насчет Мартынова вы не беспокойтесь, — зоговорчески прошептала она. — У меня голова на плечах есть.

Выдав очаровательную улыбку, она выпорхнула из кабинета и кинулась на улицу звонить Булевскому. Кратко объяснив ситуацию и как она выкрутилась, Альбина попросила поддержать её версию, если что.

— Не волнуйся, я так и рассчитывал говорить, — заверил её Булевский. — Да ты и без меня прекрасно справилась. Ты вообще зайди ко мне, кое-что обсудить надо.

— Зайду, — она отключила телефон, чертыхнувшись. Мог бы и предупредить, профессор, что выпустил потенциальную бомбу. А если бы она не сообразила, что отвечать? В любом случае, решила она, пора выбираться из этого паршивого института. Все, что нужно, она там выяснила, дела с Лаврентьевой завершила, можно сматываться. Тем более, сплетни достигают ненужного накала, объясняться каждый день она определенно притомилась.

Вернувшись в лабораторию, Альбина застала только Марину Степановну, Молчанова уже проскользнула к своему пупсику узнать последние новости с фронта.

— Катя, ты на меня сильно сердишься? — Марина Степановна выглядела совершенно расстроенной. — Я не знала, что так все обернется. И про ребенка тоже не знала, ты же ничего не сказала…

— Да не сержусь я, Марина Степановна, — махнула рукой Альбина. Ей и впрямь было все равно, узнает кто-нибудь о Мартынове или нет. И что про ребенка скажут, тоже все равно. Главное, что Сашка среди своих уже, а не в доме малютки. — Только давайте договоримся, не копайте вы про этого ребенка. Примите, как есть, так для всех будешь лучше.

— Да я все понимаю, Катюша, все понимаю, — торопливо заверила её Марина Степановна, — И вопросов задавать не буду. Сдуру ляпнула Людке про Мартынова, язык себе готова отрезать!

— Да бог с ним, с Мартыновым. — Альбина присела на край стола около Марины. — Я вам хотела спасибо сказать, Марина Степановна. Вы мне очень, очень помогли. Вы еще много сплетен обо мне услышите, мне все равно, что там будут говорить. Я уйду отсюда скоро в любом случае. Ваша дружба — это самое ценное, что случилось со мной в этом институте.

Марина Степановна непонимающе хлопала глазами.