Глава 10

Всю неделю ощущалось растущее давление надвигающихся выборов. В штабе Пата Конте было относительно спокойно. Опросы и мнение профессионалов говорили о том, что он идет впереди соперника с большим преимуществом. Это был год демократов, и был шанс, что Пату удастся набрать достаточно делегатов, чтобы перебороть республиканское большинство в законодательных органах штата в первый раз за двадцать лет.

Вечером в понедельник 4 ноября Пат впервые за много дней вернулся домой в Ривердейл. Он хотел хорошенько выспаться, чтобы его не беспокоили ни уличный шум, ни звонки, ни ретивые помощники. Несмотря на прохладную погоду, Пату было жарко. Подбородок у него посинел и кололся, руки огрубели от бумаг и рукопожатий.

В доме было темно, если не считать света в вестибюле.

Пат устало поднялся по лестнице в спальню, бросил одежду кучей на стул, взял тяжелый махровый халат, пошел в ванную и включил горячую воду. Дымящиеся струи воды превратили его кости в мягкое желе. Он вышел из душа, чувствуя себя чистым и отдохнувшим, и решил побриться, чтобы не тратить на это время утром. Пату все равно еще придется бриться завтра вечером. Результаты выборов станут известны к полуночи, когда придут данные из отдаленных районов. Но Пат чувствовал, каким будет исход. Он видел соперника вечером по телевизору, и, несмотря на его наигранный оптимизм и веселость, Пат заметил у него на лице признаки поражения, которые не скрыл даже телевизионный грим.

Перед сном Пат сошел вниз, налил себе виски с содовой, поднялся в спальню, поставил стакан на столик и стал просматривать почту, которую взял на столе в холле. Услышав позади шуршание, он повернулся и увидел Конни, одетую в длинный пеньюар; вокруг нее плавали облака пара из смежной ванной. Лицо было мрачным и серьезным, как будто она разрешила для себя все вопросы. Морщины, возникшие после смерти Себастьяна, казалось, смягчились и утонули в розовой, почти детской коже. Пат подумал, что она вошла в его комнату впервые за прошедшие десять лет. Может быть, ее стимулировала предвыборная кампания, возбудив каким-то странным образом ее сексуальность.

– Что, Констанца? – мягко спросил он. – Входи. Садись.

Он похлопал рядом с собой по кровати. Констанца вошла и стала развешивать одежду, которую он кучей сложил на стул.

– Я хочу с тобой поговорить, Пат.

– Да, я слушаю. У нас не так уж много времени было на общение. Эти шесть месяцев были изнурительными.

Конни аккуратно повесила в шкаф его пиджак и серые брюки, кобуру с пистолетом положила на ночной столик.

– Я хочу поговорить о завтрашнем дне, – сказала она.

– Конечно, давай.

– Я хочу, чтобы ты снял свою кандидатуру.

Пат был озадачен.

– Я что-то не понимаю, – воскликнул он.

– Я хочу, чтобы завтра утром ты снял свою кандидатуру.

Констанца уже многие годы была нервной и истеричной. Пат решил, что произошел какой-то прорыв и она сошла с ума окончательно.

– Мне кажется, я тебя неправильно понял.

– Ты меня правильно понял. Я хочу, чтобы ты завтра отказался от поста губернатора.

– Ясно, – сказал Пат. – Ну, мы поговорим об этом утром.

Он не видел смысла препираться с сумасшедшей.

– Нет, – сказала Конни. – Мы поговорим об этом сейчас. Потому что если ты не откажешься, я позабочусь о том, чтобы ты уже никогда не вздохнул свободно, а я могу это сделать.

– Ладно, ладно. Поговорим утром.

– Нет, послушай меня, Пат. Ты никогда меня не слушаешь, но я хочу, чтобы сейчас послушал. Я знаю, что у тебя есть депозитный сейф, где ты держишь награбленные тобой деньги, но у меня тоже есть сейф. И ты знаешь, что там?

– Что?

– Ксерокопии почти всех чеков, которые ты выписывал, копии писем и контрактов, записи о посетителях, сведения из телефонной компании – кто тебе звонил и когда, – письменные резюме твоих разговоров, которые я слышала из кладовки, или через замочную скважину, или как-нибудь еще. Последние пять лет у меня было даже подслушивающее устройство, которое я вставляла в телефон и слышала разговоры. Я знаю все о твоих растратах, вымогательстве, займах, подкупах, вплоть до убийств. У меня есть даже копии записных книжек, где ты записываешь информацию для шантажа. Я проанализировала некоторые вещи. Я изучала бухгалтерию в этой дурацкой школе для девушек и могу показать Сэму, Лючезе и другим боссам, как ты годами воровал двадцать процентов их прибыли. Я, может быть, кажусь тебе ненормальной, Пат, но это не так. Я хорошо соображаю. И делаю все это не потому, что ты ответствен за смерть Себастьяна, хотя именно я так и думаю. Это все из-за того, что ты – человек, приносящий всем зло. Ты – создание дьявола. Не думаю, что кто-нибудь, кроме меня, может сейчас тебя остановить, и именно я собираюсь это сделать.

Пат слушал молча и размышлял. Действительно ли у Констанцы есть эти материалы? Действительно ли это так серьезно? Она будто бы читала его мысли.

– Не думай, что у меня малозначительные материалы, Пат. На их сбор ушло несколько лет, но я нашла твой сейф, прикрепленный снизу к ящику стола, где любой взломщик может его обнаружить. Как мог полицейский оказаться таким тупым? Я даже нашла маленький тайник под полом и записала количество и серийные номера банкнот, которые время от времени там находила. Получается большая сумма, о которой не знают ни Сэм, ни дон Витоне, ни другие капо. Видишь ли, Пат, тебя остановит не закон, а Семья!

На лице Пата возникла жесткая, горестная улыбка.

– Так что ты видишь, что если ты без шума не откажешься завтра от выборов, сославшись на здоровье – здоровье жены, свое собственное, как хочешь, то я отнесу это все в полицию, к Сэму, на совет, и для тебя все будет кончено.

Пат долго смотрел на Конни. Она выглядела поразительно желанной. Пока она, сидя в кресле, говорила, он смотрел на ее совершенно розовые ноги, на таинственные тени повыше. Ее глаза, подернутые слезами от эмоций, блестели на свету, шея и плечи в глубоком разрезе были нежного розового цвета. Пат узнал этот цвет – цвет кожи женщины, которую только что удовлетворил ее возлюбленный.

Пат ничего не говорил, но думал. Затем у него вырвался глубокий непроизвольный смешок.

– Ты, сукин сын! – воскликнула Конни, сняв телефонную трубку. – Ты думаешь, что я этого не сделаю? Нет, сделаю! Сделаю прямо сейчас.

Пат терпеливо рассмеялся:

– Нет-нет, золотце. Оставь трубку в покое. Завтра я обо всем позабочусь. Не беспокойся. Я обо всем позабочусь завтра.

Она посмотрела на него, не веря.

– Надеюсь, ты не думаешь, что обведешь меня вокруг пальца? – спросила она, – С меня хватит. Я жила двадцать лет, не уважая себя, – просто как тряпка для вытирания ног в доме или как кукла, участвующая в мероприятиях, когда нужно было выставить напоказ красивую жену. Я нужна была тебе для кровного родства с твоим крестным отцом Сэмом. И не думай, ты не сможешь что-нибудь сделать со мной. Ты знаешь, отец этого не допустит.

Пат улыбнулся почти благожелательно:

– Ты неправильно подходишь к этому вопросу, Констанца. Мы с Сэмом в одной Семье, и эта Семья отличается от той, к которой принадлежишь ты. Как ты знаешь, мы приносим присягу, и эта присяга Семье важнее, чем обязательства по отношению к семье по крови. Теперь, если ты говоришь таким образом, то не тебе надо идти на совет, а мне. Я должен пойти и рассказать, чем ты угрожаешь. Я должен объяснить, что ты угрожаешь разрушить все наше дело, и тогда...

– Я не верю этому. Не верю, что отец...

Пат рассмеялся, сверкнув в полутьме ровными зубами:

– Сэм этого не сделает? Ты не знаешь своего отца. Проанализируй все когда-нибудь. Вспомни, что случилось с твоей матерью, и подумай, почему она умерла так рано и так давно. Ты найдешь интересные параллели с тем, что происходит сейчас.

Поставив стакан, Пат взял Констанцу за запястье.

– Ты была сладкозадой стервой с тех самых пор, как я на тебе женился. Интересно, кто бы из мужчин терпел эту религиозную болтовню, которой ты кормишь меня уже двадцать лет? Кто бы оставил в покое эти великолепные сиськи и задницу только потому, что его жена – истеричная, задуренная священниками стерва? Или же отец Мэлони дает тебе поиграть своим хреном в исповедальне?

Шокированная Констанца резко вздохнула:

– Ты – исчадие ада!

Пат сильнее сжал ее запястье. Схватив воротник легкого пеньюара, он содрал его до талии, обнажив груди все еще идеальной формы. Свободной рукой он сдавил правую из них, болезненно сжав пальцами сосок.

– Такие красивые сиськи и пропадающая впустую задница.

Пат жестко сжал руками ее ягодицы. Его глаза, посветлевшие от ярости и сдерживаемой страсти, неотрывно смотрели на нее.

– Значит, ты идешь в полицию? Ты идешь на совет? Ты, сопливая стерва! Мне следует загнать тебе в задницу и разодрать ее пополам, ты, тупая, бесполезная п...

Глаза Пата приобрели остекленевший полусумасшедший блеск. Его пенис под пижамой заметно напрягся.

– Я знаю, что для тебя подойдет.

Оглядевшись, Пат увидел бутылку шампуня для волос.

– Вот что тебе нужно! – сказал он, таща Конни за собой.

Открыв крышку, Пат двумя пальцами достал немного зеленоватой пасты.

– Это будет восхитительно! Я ждал этого!

– Пат, ты ведешь себя как псих! – взвизгнула Конни.

– Нет. Я веду себя разумно. С тобой давно нужно было так себя вести. Может быть, я так и делал бы, если бы не трахался так много с твоей подружкой Китти. Ты об этом не знала, не так ли?

Но он не стал ждать ответа. Диким рывком он загнул руку Конни ей за спину, заставив ее клониться. Держа ее за выкрученное запястье, он бросил ее на матрас лицом вниз. Убрав ее разорванный пеньюар, он раздвинул ее выпяченные ягодицы и смазал розовый анус, глубоко засунув пальцы в отверстие.

– Пат, ты не должен так делать! – визжала Констанца. – Пат, пожалуйста! Пожалуйста!

Но Пат уже поднял ее протестующее тело, так что отверстие оказалось на уровне его напряженного пениса, и через секунду был уже глубоко внутри нее, крякая и задыхаясь в почти мгновенном животном оргазме.

Закончив, он вынул пенис также быстро, как и всунул, вытер его ее пеньюаром, допил свой стакан и забрался под одеяло.

– Что же, спокойной ночи, Констанца, дорогая. Это самое лучшее время, что я провел с тобой с тех пор, как мы заделали этого твоего придурковатого ребенка. Или ты хочешь забраться сюда, ко мне? Может, тебе именно это и нужно было, чтобы ты возбудилась?

Констанца, рыдая, ничего не ответила. Неловким движением она натянула разорванный пеньюар на свое изломанное тело и, сжав губы, в слезах вышла из комнаты.

Когда она проходила через освещенную ванную, Пат смотрел на нее и думал: "Какая прекрасная задница! И как жаль, что пропадает впустую!"

Глава 11

В день выборов, встав рано, Пат начал созваниваться со своими районными уполномоченными и слушать радио, которое передавало результаты выборов в различных округах. Погода была солнечной и теплой, и Пат счел это добрым знаком. Хорошая погода и большое количество избирателей обычно работали на руку демократам.

Конни вышла к завтраку, и они молча поели. Пат был погружен в газеты и письма, а Конни не сводила с него тупого, но настойчивого взгляда, и, казалось, ее ненависть старается пробиться сквозь пелену транквилизаторов.

Перед выездом Пат говорил Констанце, что делать, куда идти, что надеть, и она действовала как автомат. Он дал ей четыре таблетки транквилизатора.

– Вот, – сказал он. – Выпей их с соком. День будет трудным, а твои нервы на пределе.

Как послушный ребенок Конни по одной проглотила таблетки, по-птичьи двигая головой.

Когда Пат и Констанца приехали в штаб в "Коммодоре", время ленча уже прошло. Стены большого главного холла были увешаны знаменами и лозунгами: "Конте – в губернаторы", "Героя – в губернаторы", "Конте за безопасность на улицах", "Конте расчистит Нью-Йорк".

Множество деловитых молодых людей и привлекательных девушек-добровольцев в соломенных шляпках-канотье с трехцветным бантом, на котором золотом было написано: "Конте – именно тот, кто нам нужен", сновали туда-сюда, носили записки, ранние рапорты, подносы с кофе и пирожками. В одном конце холла были оборудованы длинные столы с пачками бумаги для записи данных по районам по мере того, как они поступали, на одной из стен располагались огромные доски для записи новых сведений.

Конечно, даже самые ранние результаты выборов не могли поступить раньше девяти-десяти часов вечера, но в воздухе висело настроение какой-то мистической радости, которая могла возникнуть только при уверенности в победе.

Пат, крепко держа Конни под руку, ходил по холлу, улыбался, пожимал руки, обнимался, принимал поцелуи девиц и хлопки по плечу и рукопожатия молодых людей. Уинберг проделал огромную работу, чтобы вызвать энтузиазм у молодежи, а Китти набрала большое количество молодых актеров и актрис, что добавляло кампании жизненности и красоты молодости.

Некоторые из добровольцев-мужчин выглядели не совсем по-мужски. Но это было в порядке вещей. Линдсей завоевал около двухсот тысяч голосов "голубых", когда баллотировался в мэры, объявив кампанию по снижению давления на бары "голубых". Пат тоже предпринял несколько шагов в этом направлении, выказав свое терпимое отношение к данному вопросу, поскольку большинство из этих баров принадлежало Семье.

На втором этаже были апартаменты для важных гостей и руководителей кампании. Там находился Уинберг вместе с Гвидо Патерно, отцом Раймундо, Санто Ганчи из Итало-американской лиги и Китти Муллали. Пат прошел туда, хлопая мужчин по спинам, и сердечно поцеловал Китти, незаметно ущипнув ее за зад.

Пат выбрал ретивую доброволицу Нэнси, чтобы она смотрела за Конни, приносила ей чай, кофе, сандвичи и все, что она потребует.

– Я хочу, чтобы вы смотрели за моей женой и не выпускали ее из виду. Она очень нервная и возбужденная, и я прошу сразу же мне сообщить, если она куда-нибудь пойдет. А пока вы можете смотреть здесь в углу телевизор, записывать поступающие голоса, комментарии, о которых мне следовало бы знать. Это важная работа. Понимаете, Нэнси?

Ясноглазая девушка с длинными черными волосами, преданно глядя на него, решительно кивнула. Щеки ее покраснели от важности момента и близости великого человека. На ней была черная юбка и черный свитер с белым воротником, из-за чего она смахивала на сверхсексуальную монашку. Пат про себя отметил, что ее не следует в будущем упускать из виду.

– Я посмотрю за вашей женой, мистер Конте. Не беспокойтесь, и удачи вам.

– Спасибо, Нэнси.

На курсах по развитию памяти Бруно Фурста он научился связывать имена с лицами и запоминать имена с первой же встречи, что было просто необходимо для политика.

Отец Раймундо беседовал с Патерно и Уинбергом. Патерно достал из кармана толстый конверт и вручил его Уинбергу, который, отойдя в угол, пересчитал то, что там было, и отдал конверт Поли Федеричи.

Пат прошел в свой личный номер. Он взял с собой высокий стакан с диетическим пепси со льдом. День будет долгим, и Пат решил не начинать рано пить спиртное. Он не хотел говорить чрезмерно эмоционально или качаться во время вступительной речи, как это бывало с другими кандидатами.

Пат стал просматривать пачки докладов, оценок, резюме и записок, которые дал ему Уинберг. Среди них была четырехстраничная записка от Уинберга, который подвел итог всей кампании. Даже всегда осторожный и пессимистичный Уинберг не смог выдержать ее в сухом тоне.

После некоторой нерешительности "Дейли ньюс" за день до выборов поместила статью о Конте – первом демократе, которого газета поддержала впервые за двадцать лет. Некоторые места Уинберг обвел фломастером и поставил восклицательные знаки.

Пат читал, улыбаясь, когда раздался стук в дверь, соединявшую его с соседним номером.

– Да, что такое? – спросил Пат.

Заглянул Федеричи:

– Извини, что беспокою, Пат, но тебя хочет видеть твой старый друг Реган Дойл.

Через открытую дверь Пат увидел Дойла, стоявшего за руководителем его предвыборной кампании.

– Ладно, – сказал он, – впустите его и закройте дверь.

Реган вошел в комнату. Он казался еще массивнее, чем обычно. На нем был двубортный темно-синий костюм и традиционная шляпа, которую он, входя, снял. Его лицо с годами постарело более, чем лицо Пата, и под квадратными челюстями наметился двойной подбородок. На носу выступили пурпурные вены, лицо потеряло обычный цветущий вид.

– Привет, кузен, – сказал Пат. – Садись. Чем могу быть полезен?

Дойл сел на край кожаного кресла и поставил рядом свой потертый портфель.

– Полагаю, что там может быть магнитофон, – указал Пат на портфель, – но мы не будем говорить ничего, что не хотели бы, чтобы оно было записано. Правда? Что будешь пить? Виски? Мартини? Пепси? Ты любишь бурбон, не так ли?