Глава 3

Больничная палата Пата благоухала от множества цветов. На полу стояла огромная корзина гладиолусов с карточкой, подписанной именем "Фрэнк". Ранение оказалось не слишком серьезным. Пуля прошла через мышцу между бедром и нижними ребрами. Она не задела ни одного из внутренних органов. Но Пат потерял много крови, и врачам пришлось повозиться с ним пять или шесть дней, чтобы восстановить его силы.

У Пата накопилось несколько вопросов к Артуру Марсери. Когда Артур его навестил, Пат не смог сдержать своего возмущения:

– Послушай, хочу спросить насчет этого дела. Ведь вы, черт возьми, едва не убили меня.

– Ты должен научиться быстро ориентироваться в любой ситуации. Ты же прекрасно знаешь, что все спланировать невозможно. Наш человек легко возбуждался. Знаешь, слегка чокнутый. Возможно, несколько похож на Вилли Моретти. Мы не могли рассчитывать на то, что он будет все хранить в тайне после окончания дела. Таким образом, все закончилось великолепно и чисто, мы раскрыли дело, тебя ожидает медаль. А скоро получишь хорошее повышение, и все остальные счастливы тоже. Очень счастливы. Услышишь подробности обо всем этом в ближайшем будущем.

Средства массовой информации помогли закончить карьеру Пата в качестве тайного агента в Нью-йоркском университете. Арни Файн написал о самоотверженном поступке Пата прекрасную статью в "Таймс", и на этот раз все другие газеты подхватили эту тему из-за связи данного дела с расследованием о махинациях в баскетболе. Толстый Мэнни Топлиц оказался ключевой фигурой, боссом, в синдикате, управлявшем коррумпированными игроками в большинстве лучших команд страны. Синдикат функционировал в течение трех лет и уже успел обмануть букмекеров на двести тысяч долларов, если не больше.

За время отпуска Пата по болезни и последовавшей за ним период, когда его не слишком загружали работой, он смог закончить семестр и сдать экзамены одновременно. Пат представил в Департамент документы для получения благодарности или награды.

Прошло не менее недели, пока он оказался в состоянии снова сесть за руль своей машины, которую Конни перегнала в Ривердейл. Конверты были на месте, под резиновым ковриком, серые и в пятнах от дорожной пыли. В каждом было по десять тысяч пятидесятидолларовыми купюрами. Он положил эти деньги в свой сейф в банке на Шестой улице.

Разоблачение Пата как тайного агента-полицейского повысило его статус даже среди студентов с революционными и антиправительственными настроениями. По единодушному мнению сокурсников, он проник в их среду, чтобы разоблачить банду подонков, мошенничавших с баскетбольными ставками, и это пришлось им по душе. Джим Бэйли уговаривал его выставить свою кандидатуру на выборы в президенты студенческого совета в следующем семестре, но Пат решил перевестись в школу Бернарда Баруха. Там были организованы курсы лекций, специально спланированные таким образом, чтобы соответствовать рабочему графику полицейских.

Шарф признал себя виновным и был осужден на шесть месяцев заключения в Томбсе. После этого в университете он уже не появлялся. Уинберг занялся организацией отделения Комитета американских ветеранов при университете.

– Ненавижу все эти союзы ветеранов, – объяснял Уинберг, – но скоро к нам придет пополнение парней, вернувшихся с Корейской войны, и не хотелось бы повторения истории, случившейся с Федерацией ветеранов войны или с Американским легионом. Нам нужно образовать несколько групп из людей, способных представить развитие событий в будущем. Подобная организация могла бы оказать наибольшее влияние на общественное мнение в стране.

Элли продолжала работать над докторской диссертацией. Пат думал, что, узнав о том, что он женат, она прекратит и без того весьма непрочные отношения между ними.

– Не глупи, дорогой, – сказала Элли. – Я не более заинтересована в нашей связи, чем ты сам. Просто время от времени наслаждаюсь твоим великолепным телом.

Их отношения складывались на условиях, удобных ей. Его интересы во внимание не принимались. Если он чувствовал желание и предлагал свидание, она обычно оказывалась занятой – работала над статьями или собиралась на конференцию. Но когда она приглашала его на чашку кофе, сигаретку или еще по какой-то причине, он знал, что она мечтает и готова к встрече.

Пат не возражал против такого характера их взаимоотношений. По большей части встречи происходили днем или ранним вечером, и это обстоятельство избавляло его от оправданий перед женой.

Конни была столь нежной и любящей, такой образцовой домохозяйкой, что Пату не в чем было упрекнуть ее, но имелись особенности в их отношениях, которые раздражали его.

Привязанность Констанцы к церкви росла, она вступила в женскую общину и постоянно пыталась уговорить его посещать церковные службы или, по меньшей мере, причащаться в церкви в Ривердейле. Но Пат предпочитал ходить на причастие в церковь Помпейской Богоматери, чтобы ни отец Раймундо, ни Конни не узнали ничего о его исповедях. Да и туда он теперь захаживал не столь часто.

Несмотря на то что все эти месяцы Пат продолжал занятия в колледже, он гораздо больше времени, чем обычно, оставался дома и часто заходил в гости к Сэму Мэсси, обычно вместе с Артуром. Было похоже на то, что и там он учился. Когда Сэм и Артур говорили о своих общих делах, они, казалось, намеренно раскрывались перед ним, как будто желая, чтобы он узнал больше.

Более всего в этих разговорах Пата поразил размах деловых интересов Сэма, который распространил свое влияние на все предприятия делового мира, отбрасывая свою тень на каждую его часть.

Например, у Сэма были деловые интересы в канадской фармакологической фирме, производившей проверки эффективности нового средства от рака. В Вашингтоне образовалось лобби, пытающееся добиться признания этого лекарства Федеральной фармакологической ассоциацией.

– Вложения в фирму грошовые, – объяснял Сэм, – но если средство получит одобрение, прибыль составит целое состояние.

Еще раньше Пат понял, что у него имеются какие-то дела с мясной компаний "Ройял".

– В настоящий момент, – рассказал он однажды Пату, – мы фактически ничем не владеем в этой фирме, но ссудили им прорву денег. А теперь, похоже, они не успевают расплачиваться с долгами. Конечно, если они столкнулись с неприятностями, выплачивать долги им становится все труднее, и в конечном счете им придется предоставить нам большую степень контроля своей компании. Между тем, мы получаем доходы, когда их операции приносят прибыль. Но если таких доходных операций у них не останется...

Сэм пожал плечами.

– Я лично не участвую в этих прибылях, но позаботился о том, чтобы им стало ясно, насколько важно для них отдавать долги.

Задумавшись о чем-то, Сэм внезапно рассмеялся:

– Я вспомнил Руджиеро. Он как-то одолжил деньги одному человеку на развитие бизнеса. Тот пожаловался на недостаточную безопасность. Руджиеро ответил: "Все нормально. Твои глаза и есть твоя безопасность".

Сэм снова рассмеялся.

– Знаешь, – сказал он, – ты слышишь множество плохого о нашем народе, нашем бизнесе. На самом же деле в этой стране существует бездна сумасшедших законов, не имеющих ни капли здравого смысла. Мы же обычные бизнесмены, как и все другие, но многие законы направлены против некоторых наших занятий. Когда я был совсем маленьким, Капоне сказал мне: "Сынок, все, что я хочу делать, – это торговать пивом. Если бы пиво не было запрещено законом, из меня получился бы самый обычный, заурядный бизнесмен. Но пиво запрещено законом, вот почему я вынужден заниматься другими делами. Но все же интересно, что плохого нашли в пиве?" И, знаешь, ведь он оказался прав, ведь в конце концов была восстановлена законность продажи пива, слишком поздно для Аль Капоне! Так и теперь создано множество законов, запрещающих людям заниматься тем, что они хотят делать: азартными играми, сексом, проституцией. Я лично не занимаюсь такими делами, но почему бы не разрешить людям заниматься сексом и платить за него, если им это хочется?

Этот разговор проходил после обеда, и Пат понимал, что Сэму развязало язык изрядное количество вина. Но все же он чувствовал, что на самом деле Сэм был почти трезв, что многое он говорил специально, чтобы проверить, какое впечатление эти рассказы произведут на Ната.

– Видишь ли, – сказал Сэм, раскуривая кубинскую сигару, – если кто-то в нашем деле не сдержал данного слова или поступил бесчестно, мы не можем обращаться с жалобами в суд. Не можем просить судью, чтобы он наказал виновного, отучил его делать то или это. В таких случаях мы вынуждены поступать, как можем. Пытаемся делать все по справедливости, вот теперь организовали комиссию, в которой обсуждаем сложные вопросы. Сами решаем, справедливы ли наши поступки. И ни один человек, не вмешивающийся в наши дела, никогда не будет наказан. Все это вопросы чисто делового характера.

Но теперь мы обладаем капиталами, – продолжал Сэм, – и можем заниматься такими же делами, как другие. Грузовые перевозки, развлекательный бизнес, ночные клубы, даже азартные игры в определенных городах – все эти занятия стали легальными. Так что теперь мы нуждаемся в большем количестве адвокатов, политических деятелей, работающих на нас. Нам нужно получить доступ к законным каналам власти. Я думаю, что грубой работе скоро придет конец. Уже сейчас, когда мы стали подниматься по социальной лестнице, черные принялись за игорный бизнес, лотереи, букмекерство. Кубинцы и пуэрториканцы следуют по пятам за ними. Именно это я пытаюсь объяснить Энтони, но он все равно хочет работать по старинке.

Сэм раздал карты для игры в джин, и они сели за столик с бокалами испанского бренди.

– Бизнес – штука хитрая. Тут нужно когда поднажать, когда отступить, а когда воспользоваться связями. Иногда просишь кого-то замолвить за тебя словечко нужным людям или выжать чуточку дополнительной информации. Но никогда нельзя перехватывать лакомый кусок у друга. Вот тут и промахнулись эти ребята с договорными баскетбольными играми. Они поступили плохо, так вести себя не годится. Тебя может заинтересовать, почему мы так озабочены азартными играми, но сейчас этим заниматься выгоднее, чем когда-то спекуляцией спиртным. Знаешь, сколько ставок делается нелегально, помимо казино и ипподромов, за год? Я скажу тебе: на двадцать миллиардов долларов. Двадцать миллиардов! Это больше, чем дают наркотики, проституция, ростовщичество и все прочее, вместе взятое.

Сэм пристукнул десяткой и выиграл с десятью очками.

– Знаешь, сынок, ты должен запомнить одно: в бизнесе каждый ухватывает столько, сколько может. К примеру, ты играешь со мной в джин-рамми. Если ты ненароком засветишь мне карту, тогда "снимаешь" колоду, и я знаю лишь одну эту карту, нижнюю в колоде, – этого достаточно. Если я знаю, что ты не копишь десятки, то пойму, что восьмерка, девятка, валет, дама и король пик, по-видимому, безопасны. Знание всего одной карты дает мне большое преимущество. Так что прикрывай ее, когда будешь "снимать" колоду. Между прочим, наверное, ее высочество готово к выходу. Почему бы нам не съездить в "Копакабану" послушать Джими Дюранте? Этот парень пользуется огромным успехом.

Они много раз ездили в "Копа" вместе, но там Сэм обычно оставлял их с Конни вдвоем, а сам занимался деловыми разговорами с друзьями. Если же он продолжал сидеть с ними за одним столиком, то никогда не называл в разговоре людей настоящими именами. Он просто говорил: "Этот Коротышка из Бруклина", или "Еврей из Майами", или "Толстяк в Джерси". Конечно, если быть в курсе основных дел (а Пат начинал разбираться в них), нетрудно было догадаться, что Коротышка из Бруклина – Гамбино, Толстяк в Джерси – Бойярдо, Еврей из Майями – Мейер Лански.

Позже в тот вечер они сидели в глубоких креслах в отдельной кабинке. Конни вышла в дамскую комнату. К ним подошел изящный невысокий мужчина с седеющими волосами, серым лицом и поразительно черными бровями. Его одежда была безупречна: шелковый костюм с лацканами консервативной ширины, белоснежная рубашка, белый галстук. На мизинце блестело массивное золотое кольцо, галстук придерживала заколка с эмблемой атлетической полицейской лиги.

– Привет, Томми, – сказал Сэм, – ты знаком с моим зятем, Патом?

– Рад познакомиться, – скороговоркой ответил Томми.

Пат узнал его. Это был Томми Райан из Вилледжа – приятель Тони Бендера и член Семьи Дженовезе.

– Послушай, – сказал Томми, – так ты уже знаешь про бедняжку Вилли?

Сэм кивнул:

– Какой позор, что он так повел себя. Никогда не одобрял такие поступки. Весьма недостойное поведение в публичном месте. Что должна чувствовать его семья?

Томми пожал плечами:

– Этот контракт еще не был заключен. Думаю, что Джонни включил бы его в это дело и без этих неприятностей.

– Да, но они закрыли ресторан Дюка. Теперь, думаю, прикроют и заведение Джо. Где мы сможем поесть, когда приедем в Форт-Ли? – спросил Сэм.

– Ну, знаешь, Вилли определенно тронулся. Фрэнк неоднократно предупреждал его, чтобы он старался держать рот на замке. Но, как говорит Вито, нельзя позволять, чтобы такой парень шатался везде и выбалтывал все подряд. Ты знаешь, как говорит Вито: "Что мы такое – люди или мыши?" Знаешь, что Вито сказал мне самому?

– Нет, – ответил Сэм.

– Он сказал: "Если я завтра лишусь рассудка, как он, то пусть меня пристрелят, чтобы я не причинил вред нашему общему делу. Ведь именно это и случилось". Правильно.

– Конечно, – сказал Сэм. – Но следовало бы проявить к нему большее уважение. Все мы очень любили Вилли.

– Хотят устроить пышные похороны, – сказал Томми. – И знаешь, Вито от этого не пострадает. Возможно, Фрэнк немного ослабит свое давление.

Сэм кивнул:

– Я все знаю об этом.

Томми взглянул на Пата, как будто внезапно осознав, что, возможно, сказал при нем больше, чем следовало.

– Малыш в порядке, ведь так, Сэм?

– А как ты думаешь, позволил бы я тебе говорить, если бы это было не так?

– Ну, рад был встретиться с тобой, малыш, – сказал Томми и отошел от них.

– Знаешь, мне кажется, что нам лучше тоже уйти, – сказал Сэм. – Сидя здесь, никогда не перестанешь заниматься делами.

Конечно, Пат знал, что Сэм с Томми говорили о Вилли Моретти. Он прекрасно помнил, как сам потешался над его глуповатыми шутками во время приема в ресторане Дюка и при других встречах. Газеты пестрели его высказываниями в последние несколько дней.

Пока они ехали по Вест-сайдской автостраде, Сэм откинулся на спинку сиденья лимузина, прикрыл глаза, но не спал. Внимательно рассматривал различные стройки, доки, суда, склады, мелькавшие мимо них. То и дело он высказывал замечания, главным образом про себя, подобные тому: "Надо запомнить, что этим надо заняться". Становилось ясно, что практически на каждой миле их пути существовали предприятия, каким-либо образом связанные с делами Сэма. Даже на другую сторону реки, где только еще поднимались строительные объекты, Сэм смотрел с нескрываемым одобрением.

– Там, за рекой, когда-нибудь можно будет зарабатывать большие деньги, Пат, – сказал он, ухватившись рукой за его колено. – Огромные пустые площади для застройки. Теперь, когда Моретти выбыл из игры, все наперегонки бросятся занимать там места.

Пат взглянул на Конни, но она, свернувшись клубочком, заснула в другом углу лимузина.

– Я слышал, ты опять надел форму, – сказал Сэм.

Пат кивнул.

– Ладно, какое-то время нам твоя служба может еще пригодиться. Скажу Артуру, чтобы он связался с тобой. Есть кое-какие вопросы, которыми стоило бы, по моему мнению, тебе заняться, когда снова будешь на службе.

– Сделаю, что угодно, если смогу быть полезным, – ответил Пат.

– И запомни, – предупредил Сэм, – никогда не говори ничего...

И он кивнул в сторону спящей Конни.

Глава 4

В далекой Атланте специальный агент Реган Дойл также изучал основы своего ремесла. Он ощущал себя счастливым из-за того, что решил оставить службу а полиции и перейти в ФБР. Но в одном аспекте этой перемены своего служебного положения он разочаровался.

Директор не верил в существование мафии, организованной преступности или преступного синдиката, распространившего свое влияние на всю страну. Реган чувствовал, что, более того, ФБР пока не имеет надлежащих юридических основ для борьбы с этими явлениями.

Директора больше интересовали деятельность коммунистов и кража автомобилей. Коммунисты были его врагами номер один, поскольку он считал, что они представляют угрозу существованию государства. Угонщики автомобилей столь сильно раздражали его потому, что именно они создавали в ФБР фантастическую статистику преступлений. Ведь пересечение границ штата каждой угнанной машиной считалось преступлением федерального масштаба. Дела о таких машинах, задержанных местной полицией, обычно направлялись для расследований в ФБР.

Баррит – непосредственный начальник Дойла – родился в городишке Хедлайт, на юге Джорджии, недалеко от болота Оукфеноки. Он теперь не мог католиков, евреев, негров и протестантов, но более всего он не любил янки. Однако Дойл своим почтительным отношением расположил к себе начальника и вскоре заслужил его похвалу, что овладел южным акцентом "весьма быстро".

В отличие от нью-йоркской местная полиция действовала подобно стае вожаков-бойскаутов, особенно когда дело доходило до исполнения долга. При этом полицейские, не задумываясь, пускали в ход кулаки и дубинки. В маленьких городках на юге Джорджии или в самой Атланте агенты ФБР должны были управлять местной полицией, проявляя такт и заботу и стараясь говорить с сильным южным акцентом.

Полицейский департамент Атланты относился к агентам ФБР с чрезвычайной симпатией. Дело в том, что всякий раз когда работники ФБР задерживали военного дезертира, они передавали его местной полиции, и кто-либо из полицейских получал за арест дезертира вознаграждение в двадцать пять долларов от самого губернатора. Пара таких арестов в месяц позволяла полицейскому существовать безбедно.

Примерно через месяц после назначения в Атланту Дойла перевели в криминальный отдел под руководством Тома Макгвайда, где Реган получил работу, которая действительно доставляла ему удовольствие. Он занимался расследованиями грабежей банков, незаконных перелетов преступников с целью избежать судебного наказания, угонов самолетов и автомобилей.

Кража машины было наиболее распространенным преступлением в Атланте, так как в Джорджии существовал закон, позволявший владельцу передавать документы на свое транспортное средство другому лицу. Вору было достаточно предъявить "документ" о передаче, написанный на любой бумаге, хоть на коричневом бумажном оберточном пакете, чтобы продать новехонькую машину за весьма хорошие деньги. Подозревали, что некоторые банды угонщиков машин действовали по заказам с севера – продавали машины членам мафиозных структур. При этом сами угонщики считались обычными местными преступниками.

За два года службы в Атланте Дойл заслужил пять поощрений за проведенные раскрытия различных преступлений.

Но больше всего он гордился поимкой двух белых преступников – братьев из Пенсильвании. Они похитили шестидесятисемилетнюю бабушку и, приставив к ее горлу острие ножа, перевезли через границу штата в резервацию Чикамауга в Джорджии. Там они развлекались, насилуя и шельмуя почтенную леди, находившуюся на грани жизни и смерти. Кроме того, они засовывали оружие, бутылки, ручки хлыстов и фонарики в тело своей жертвы. После ее спасения пришлось провести три серьезных операции для спасения ее жизни.

Младшего брата нашли в Атланте, где он снимал комнаты за приемной букмекерской конторы, оперировавшей с коллективными ставками. Дойлу удалось поймать его по наводке молоденькой девочки-проститутки, которая дала точное описание бандита. Он лично арестовал негодяя. Перед ним стоял мужчина, одетый только в синюю рабочую рубаху, с полупустой бутылкой освежающего напитка доктора Пеппера. Ниже рубашки он был совершенно голым; его член сморщился до размера крошечного земляного ореха, произрастающего в Джорджии. Глядя на тонкие, но мускулистые руки и длинное лицо с лошадиными зубами и близко посаженными слезящимися глазами, Дойл никак не мог поверить, что человек может совершать такие жестокие преступления.

– Джичи Уоррен, вы находитесь под арестом по обвинению в похищении человека, изнасиловании, педерастии и нападении. Надень штаны, долбаное животное! – жестоко сказал Дойл этому подонку.

Старшего брата поймали в Нью-Йорке, получив информацию от Джичи. Обоих судили, и они оказались первыми белыми жителями Джорджии за всю историю законодательства штата, осужденными и казненными на электрическом стуле за изнасилование. Именно так должны были, по мнению Дойла, действовать органы власти, призванные исполнять закон.

Работа Дойла была нелегкой. Ему приходилось одновременно заниматься расследованиями от пятидесяти до семидесяти преступлений. Кроме ограблений банков, похищений и подобных преступлений, существовали дела, связанные с побегами дезертиров и убийствами.

Весной второго года службы Дойла в городе гастролировала театральная труппа с пьесой "Музыкальный человек", в которой Китти Муллали играла роль библиотекарши Марион. Спектакли проходили в Гражданском центре Атланты. В понедельник гастроли в городе закончились, и они провели фантастически приятный вечер, посетив Клуб "Истинных поклонников искусства" и бар Билла на Пичтри-стрит.

Позже Дойл отвез Китти обратно в гостиницу "Шератон Билтмор".

– Я, конечно, с удовольствием сбежал бы с вами, – сказал Реган, держа руку Китти между своими огромными ручищами, – но, боюсь, Директору может не понравиться такая моя выходка.

Китти с нежностью улыбнулась:

– Было бы очень приятно встретиться снова, Реган. Знаю, что когда-нибудь мы увидимся.

– Я хочу гораздо большего, Китти, – сказал Реган.

Китти потащила его в тень закрытого газетного киоска и благословила длительным, мягким поцелуем, с открытым ртом и ласкающим языком, отчего Дойл вспотел и покраснел.

– Пусть он будет тебе залогом сегодня, – сказала Китти, – и попытайся добиться перевода из этого захолустья.

Глава 5

По пути в Нью-Йорк Стэнли Станрилович стукнулся колесом своего большого белого трейлера, наверное, о камень. Сидя за рулем своего грузовика, он прекрасно проводил время с Кей Старр, тихо напевая слова песни "Колесо фортуны" вместе с певицей: "Колесо фортуны кружится, да, да, да, дам, дам, да, да..."