Готика на Рио-Гранде

Ледяная вода заплескалась вокруг. Если бы не ежедневная нагрузка на тренажерах, ему никогда бы не хватило силы грести так быстро и сильно, то с одной, то с другой стороны, не давая плоту вертеться. Но река несла быстрее, чем он думал. Он уже был в середине, но как он ни старался, другой берег не приближался. Непонятно, чего он больше боялся — перевернуться или что не успеет добраться до берега раньше, чем река вынесет его к ферме. Господи, если они меня увидят...

Он заставил руки работать на полную мощь. Прищуриваясь, глядя сквозь брызги, он увидел, что река поворачивает влево. У дальнего берега течение было послабее. Лихорадочно работая веслом, он почувствовал, что плот несется на берег. Десять футов. Пять. Он собрался. Когда плот ударил в берег, Ромеро перевалился через передний бортик, рухнул на илистый берег, чуть не бухнулся в воду, устоял, и выволок плот на берег.

Рюкзак лежал в воде внутри плота. Ромеро быстро расстегнул державшие его ремни и вытащил на сушу. С дна рюкзака стекала вода. Ромеро только надеялся, что водонепроницаемые пакеты, в которые он упаковал еду, одежду и снаряжение, выполнили свое назначение. Видел его кто-нибудь? Он оглядел гребень склона сзади и берег впереди — кажется, никого. Он перевернул плот, вылил воду, затащил плот за кусты и спрятал. Потом положил в него несколько тяжелых камней, чтобы его не унесло ветром, вернулся и берегу и проверил, что плота не видно. Но медлить некогда. Он забросил рюкзак на плечи, превозмогая боль в мышцах, и отправился в путь.

* * *

Через три часа пути по тропе вдоль гребня, идущего параллельно реке, он закончил трудное, медленное, долгое восхождение. Поросль кустов была чахлой, камки скатывались под рифлеными подошвами ботинок. В пятнадцати ярдах от вершины он снял рюкзак и размял руки и плечи. С лица капал пот. Отпив из фляжки противной теплой воды, Ромеро припал к скалам и пополз вверх. Осторожно выглянул из-за края. Внизу виднелся белый амбар и сараи. Металлическая крыша дома блестела на солнце. Участки земли были покрыты всходами, из которых Ромеро с этого расстояния узнал только латук. Никого не было видно. Он нашел расселину, лег в нее и втащил за собой рюкзак. Два скальных выступа маскировали его голову, когда он выглядывал между ними. Река, поле, ферма, амбар, еще поля. Прекрасный наблюдательный пункт.

И все еще никого не видно. Наверное, кто-то из них в Санта-Фе. Пока ничего не происходит, самое время заняться обустройством. Он достал прибор ночного видения, камеру и объектив с увеличением. Водонепроницаемые пакеты сработали — снаряжение было сухим. Как и еда и спальный мешок. Промокли только запасные джинсы и рубашка, которые он как раз взял на случай, если понадобится переодеться в сухое. Их он разложил на солнце, еще раз глянул на ферму — все спокойно — и набросился на еду. Сыр, пшеничные крекеры, морковные ломтики и на десерт, от которого слюнки потекли, — сушеные абрикосы.

* * *

Пять часов. Один из братьев прошел из дома к амбару. Трудно сказать кто, но Ромеро решил, что через объектив камеры разглядел Марка.

* * *

Шесть тридцать. Подъехал кажущийся отсюда крошечным пикап. Он стал больше, когда Ромеро подкрутил увеличение, и он узнал вышедшего из машины Джона. Из амбара вышел Марк. Из дома вышел Мэтью. Джон выглядел чем-то недовольным. Марк что-то сказал, Мэтью молчал. Все вошли в дом.

Сердце Ромеро забилось сильнее от приятного сознания, что он наблюдает за своей дичью, а они его не видят. Но радость поутихла, когда сгустились сумерки, в доме зажегся свет и больше ничего не происходило. После заката резко похолодало. Изо рта пошел пар, Ромеро надел куртку и перчатки.

«Может, я просто зря время теряю», — подумал он.

А вот и черта с два. Еще не пятнадцатое.

Температура продолжала падать. Ноги в джинсах замерзли, и он скользнул в приятное тепло спального мешка, пожевал еще сыра с крекерами и переключился с камеры на прибор ночного видения. Прибор осветил тьму, все стало зеленым. Огни в окнах лучились. Один из братьев вышел из дому, но разрешение прибора было слишком грубым, и Ромеро не мог определить, кто это. Этот человек вошел в амбар и вернулся в дом через десять минут.

Один за другим погасли огни. Дом стал темным.

«Кажется, на время спектакль окончен», — подумал Ромеро. Ему представилась возможность вылезти из мешка, спуститься по склону и облегчиться за кустом. Когда он вернулся, дом был так же тих и неподвижен, как и когда он уходил.

Он снова напомнил себе, что сегодняшний день не важен. Завтрашний, быть может, тоже. Но после него — пятнадцатое.

Проверив, что до пистолета и сотового телефона можно дотянуться рукой (все домашние удобства с собой), он поглубже влез в спальник и снова навел прибор ночного видения на ферму. Ничего.

Скоро от холода глаза стали тяжелеть.

* * *

Хлопнула дверь.

Рывком подняв голову, Ромеро заморгал на яркий утренний свет. Выскользнув из мешка, он поглядел вниз через объектив камеры. Из дома вышли Джон, Марк и Мэтью. Они прошагали к ближайшему полю, где рос латук. Зеленые ростки блестели отражением солнца на растаявшем инее. У Джона был тот же недовольный вид, что и накануне, и он что-то раздраженно говорил братьям. Марк что-то ответил. Мэтью промолчал.

Ромеро нахмурился. Слишком уже много раз не возникает Люк. Что с ним случилось? Настроив объектив, он смотрел, как все трое уходят в амбар. Ему не давал покоя еще один вопрос. Полицейский рапорт сообщал, что братья работают на своего отца, и эта земля принадлежит ему. Но прошлой осенью, когда Ромеро приезжал на ферму, его там не было.

И вчера не было.

И сегодня утром.

Так где же его черти носят? Этот самый отец как-то замешан в истории с ботинками и...

А что, если отец и Люк не на ферме, потому что они где-то в другом месте и сейчас как раз...

Чем больше было вопросов, тем больше запутывались мысли.

Он напрягся, увидев отражение какого-то блеска на растаявшем инее возле двери амбара. Нахмурился сильнее, когда зайчик забегал, как живой. «О Господи!» — стукнуло ему в голову, когда он понял, что это, и быстро убрал камеру с гребня. Он был на западном склоне, а солнце на востоке, и оно отражалось от объектива. Если зайчик показался, когда братья были снаружи...

Холодный воздух показался еще холоднее. Оставив камеру с насадкой под гребнем, он осторожно поднял голову и оглядел амбар. Через пять минут трое братьев вышли оттуда и принялись за работу. Наблюдая за ними, Ромеро открыл пластиковый пакет с шоколадом, пшеничными крекерами, изюмом и орехами, которые смешал дома, и стал жевать смесь, запивая водой. После ночного холода вода снова стала прохладной, но фляжка была почти пуста. У него было с собой еще две, и какое-то время он на них продержится. Но в конце концов придется спуститься к реке и наполнить фляжки через фильтр, а бактерий убьют йодные таблетки.

После полудня все братья были на одном поле, Мэтью пахал на тракторе, а Джон с Марком собирали камни, которые зима выдавила на поверхность, и относили их к пикапу.

«Я зря время теряю, — подумал Ромеро. — Они просто фермеры, и Бог с ними».

А зачем тогда Джон добивался, чтобы меня уволили?

Он стиснул зубы. Теперь, когда солнце за спиной, можно снова использовать насадку. Он осмотрел ферму, пристально вглядываясь в братьев. Вечер был повторением предыдущего. К десяти дом погрузился в темноту.

«Еще один день, — подумал Ромеро. — Завтра пятнадцатое. Ради этого дня я и приехал».

* * *

Удар привел его в сознание. Окатила волна боли, от которой завертелись мысли. От звука третьего удара глаза заволокло красным. Оглушенный, Ромеро пытался одолеть шок внезапного нападения и вывернуться из спального мешка. Удар по плечам отбросил его в сторону. Его окружили три силуэта на фоне звездного неба, тяжелое дыхание клубами пара вырывалось изо ртов, когда они снова заносили палки для удара. Он схватился за пистолет, попытался высунуть его из мешка, но тяжелый удар выбил оружие из онемевшей сразу же руки за миг до того, как от удара дубиной по лбу зазвенело в ушах и глаза закатились под лоб.

* * *

Он медленно приходил в себя. В голове пульсировала боль. На лице кровь. Запах крови. Медный. Раздражающий ноздри запах прелой соломы под щекой. Свет солнца сквозь щели в амбаре. Амбар. Он вертится. В животе ком.

Кислый запах рвоты.

— Мэтью, зови Джона, — сказал Марк.

Торопливые бегущие шаги из амбара.

Ромеро потерял сознание.

* * *

Следующий раз он очнулся, прислоненный в углу спиной к стене, с поднятыми коленями, голова болтается, на грудь капает кровь.

— Мы нашли вашу машину, — сказал Джон. — Вижу, вы меняете модели.

Отдающийся эхом голос слышался издалека, но когда Ромеро поднял мутные глаза, Джон был прямо перед ним.

Он читал записку, оставленную Ромеро на приборной доске.

— Ушел побродить вдоль реки. Вернусь через пару дней.

Ромеро заметил, что его пистолет торчит у Джона за поясом.

— Что будем делать? — спросил Марк. — Полиция придет его искать.

— Ну и что? — ответил Джон. — Мы были в своем праве. Поймали человека с пистолетом, который ночью нарушил границу наших владений. Мы защищались и скрутили его. — Джон смял записку. — Но полиция за ним не придет. Там не знают, где он.

— Нельзя знать наверное, — возразил Марк.

Мэтью стоял молча возле закрытой двери амбара.

— Еще как можно, — ответил Джон. — Если бы это была полицейская операция, не нужна была бы эта записка. Он бы не беспокоился, что кто-то найдет его брошенную машину. На самом деле и машина-то ему была бы не нужна. Полиция его довезла бы до точки выброса. Он действует на свой страх и риск.

Мэтью нервно шевелил пальцами и только смотрел.

— Я прав, офицер Ромеро? — спросил Джон.

Пытаясь собрать вертящиеся мысли, Ромеро сумел заставить голос работать.

— Как вы узнали, что я там наверху? — спросил он.

Никто не ответил.

— Зайчик от объектива камеры, да?

Голос Ромеро звучал, будто горло забило галькой.

— Пылал, как святой дух на Пятидесятницу, — ответил Джон.

У Ромеро распух язык так, что он еле смог произнести:

— Воды хоть дайте.

— Мне это не нравится, — сказал Марк. — Отпусти его.

Джон повернулся к Мэтью:

— Ты слышал? Принеси ему воды.

Мэтью замялся в нерешительности, потом открыл дверь и побежал к дому.

Джон снова повернулся к Ромеро.

— Почему вы не хотите прекратить? Откуда такая настойчивость?

— Где Люк?

— Вот видите, это я и имею в виду. Вы чертовски настойчивы.

— Нам нет нужды это продолжать, — предупредил Марк. — Посади его в машину. Пусть едет. Пока ничего непоправимого не случилось.

— А ты думаешь, не случилось?

— Ты только что сказал, что мы были вправе напасть на чужака с пистолетом. Когда мы поняли, кто это, было слишком поздно. Судья отменит обвинение в нападении.

— Он вернется.

— Не обязательно.

— Я тебе гарантирую. Вернетесь ведь, офицер Ромеро? Да, вернетесь.

Ромеро вытер кровь с лица и не ответил.

— Конечно, вернетесь, — заключил Джон. — Такова ваша натура. И когда-нибудь вы увидите то, что вам видеть не следует. Если еще не увидели.

— Ничего больше не говори, — предупредил Марк.

— Хотите знать, что все это значит? — спросил Джон у Ромеро.

Ромеро снова стер кровь с лица.

— Думаю, вам надо дать то, что вы хотите, — сказал Джон.

— Нет! — возразил Марк. — Это надо немедленно прекратить Я не уверен, что он сам по себе. Если здесь участвует полиция... Слишком это рискованно. Прекрати.

К амбару приближались торопливые шаги. Только Ромеро посмотрел на вошедшего Мэтью с кувшином воды.

— Дай ему, — сказал Джон.

Мэтью осторожно приблизился, будто человек, опасающийся дикого зверя. Поставив кувшин у ног Ромеро, он отпрыгнул назад.

— Спасибо, — сказал Ромеро.

Мэтью не ответил.

— Почему ты всегда молчишь? — спросил Ромеро.

Мэтью ничего не сказал.

У Ромеро побежали мурашки по коже.

— Ты не можешь говорить!

Мэтью отвернулся.

— Конечно же! Когда я был тут осенью, Джон тебе велел принести телефон, чтобы позвонить в полицию. Тогда я не подумал. — Ромеро подождал, пока вертящиеся мысли чуть успокоятся. — Я решил, что он посылает самого слабого, чтобы если я затею свалку, он с Марком справились бы. — В легких у Ромеро стало пусто. Он сделал несколько глубоких вздохов. — Но все время, что я наблюдал за домом, ты не сказал ни слова.

Мэтью все смотрел в сторону.

— Ты немой. Вот почему Джон послал тебя за телефоном. Потому что ты сам не мог вызвать полицию.

— Перестаньте дразнить моего брата и пейте воду.

— Я его не дразню. Я просто...

— Пейте!

Ромеро потянулся за кувшином, поднял его к губам и стал глотать, не обращая внимания на кислый вкус засохшей рвоты, желая только очистить рот и вымыть гальку из горла.

Джон достал из кармана ветровки чистый носовой платок и бросил его Ромеро.

— Смочите его водой и протрите лицо. Сотрите кровь. Мы не звери. Нет необходимости унижать ваше достоинство.

Не ожидая такой любезности, Ромеро сделал, как ему было сказано. Чем больше как с человеком они с ним будут обращаться, тем больше шансов выбраться отсюда. Он отчаянно пытался найти способ как-то отовраться.

— Вы ошибаетесь насчет неучастия в этом деле полиции.

— Да?

— Конечно, это не официально. Но поддержка у меня есть. Я сказал своему сержанту, что собираюсь сделать. Договор таков, что, если я не буду звонить ему по сотовому каждые шесть часов, он будет знать, что что-то случилось. И тогда он с парой друзей из полиции придет сюда меня искать.

— Ну-ну. Это факт?

— Да.

— Тогда почему вам ему не позвонить и не сказать, что у вас все в порядке?

— Потому что у меня не все в порядке. Я понятия не имею, что тут происходит, и мне вдруг стало ясно, можете мне поверить, что меньше всего мне хочется это знать. Я просто хочу отсюда убраться.

В амбаре вдруг стало очень тихо.

— Я сделал ошибку. — Ромеро с трудом встал на ноги. — Второй раз я ее не сделаю. Я уйду. Вы меня видите последний раз.

С трудом сохраняя равновесие, он сделал шаг из угла. Джон внимательно на него смотрел.

— Что касается меня, я сюда больше ни ногой. — Ромеро сделал шаг к двери.

— Я вам не верю.

Ромеро шагнул мимо него.

— Вы лжете и о телефоне, и о своем сержанте, — сказал Джон.

Ромеро шел дальше.

— Если я ему в ближайшее время не позвоню...

Джон загородил ему дорогу.

— ...он приедет меня искать.

— И здесь он вас найдет.

— Удерживаемого против моей воли.

— И нас обвинят в похищении? — Джон расставил руки. — Отлично. Мы расскажем присяжным, что лишь пытались вас напугать, чтобы вы больше за нами не шпионили. Я согласен рискнуть, — суд нас оправдает.

— О чем это ты говоришь? — спросил Марк.

— Посмотрим, придут ли в самом деле друзья ему на выручку.

«Вот, блин!» — подумал Ромеро. И сделал еще один шаг к двери.

Джон вынул из-за пояса пистолет Ромеро.

— Нет! — сказал Марк.

— Мэтью, помоги Марку открыть люк.

— Это надо прекратить! — крикнул Марк. — Тебе мало того, что сталось с Мэтью и Люком?

Как вдруг срабатывает туго закрученная пружина, так Джон развернулся и ударил Марка с такой силой, что сбил с ног.

— С каких пор ты командуешь в этой семье?

Вытирая кровь с губ, Марк злобно посмотрел на него снизу вверх.

— Я не командую. Командуешь ты.

— Это правда. Я старший. Таков закон. Если бы тебе было предназначено командовать этой семьей, ты бы родился первым.

Марк только смотрел.

— Ты хочешь пойти против закона? — спросил Джон.

Марк опустил глаза.

— Нет.

— Тогда помоги Мэтью открыть люк.

У Ромеро мелко задрожали мышцы живота. Пока Джон держал его под прицелом, он смотрел, как Марк и Мэтью прошли в дальний левый угол, где только вдвоем смогли отодвинуть с дороги бочку с зерном. Они подняли люк, и Ромеро мельком успел подумать, что, толкая снизу, нет ни одного шанса открыть люк, на котором стоит бочка.

— Спускайтесь, — велел Джон.

У Ромеро еще сильнее закружилась голова. Пытаясь справиться с этим ощущением, он понимал, что должен что-то сделать, пока не ослабел еще сильнее.

Если бы Джон хотел меня убить, он бы сделал это сейчас.

Он бросился к наружной двери.

— Марк!

Что-то ударило Ромеро по ногам, зацепило, сбило с ног лицом на пол.

Марк бросил дубинку.

Трое братьев подняли его, бессильного, как никогда в жизни, и он обвис у них в руках, не в состоянии вырываться, а они проволокли его по пыльному полу и сунули в люк. Не успел бы он схватиться за лестницу, упал бы вниз.

— Вам было бы неприятно остаться без воды. — Джон протянул ему вниз кувшин.

Снизу тянуло холодком. Охваченный ужасом Ромеро увидел, как опускается над ним люк, и услышал скрежет задвигаемой на место бочки.

«Помоги мне Бог», — подумал он.

* * *

Но он не остался в полной темноте. Вглядевшись вниз, он увидел слабый свет и осторожно спустился по лестнице, неуклюже, из-за кувшина в руках. Внизу оказался короткий туннель, и Ромеро прошел по нему. Влажный запах земли щекотал ноздри. Свет стал ярче, когда Ромеро приблизился к его источнику в небольшой оббитой фанерой комнате, где стояли деревянные стол и стул. Пол тоже был выстелен фанерой. Свет исходил от голой лампочки, закрепленной прямо на массивной потолочной балке. Войдя внутрь, Ромеро увидел слева лежанку, на ней лежали чистая подушка и одеяло. Справа в глубокой дыре стоял ящик, накрытый туалетным сиденьем. Ромеро решил, что сходит с ума.

Из отдушины в дальней стене шел ветерок, теперь ставший слабее, когда люк подвала закрылся. Ромеро подумал, что вентиляционный ход должен быть длинным и с заглушкой у входа, так что, если он будет звать на помощь, никто не услышит, даже находясь близко к владениям братьев. Из отдушины шло достаточно воздуха, чтобы Ромеро мог не бояться удушья. Много чего можно было бояться, но хотя бы не этого.

Фанера на полу и на стенах потеряла цвет от старости. А вот подушку и одеяло принесли сюда недавно — когда Ромеро поднес их к носу, он почувствовал запах свежевыстиранного белья, уже заглушаемый запахом глины.

Братья не могли знать, что я здесь окажусь. Они ожидали кого-то другого.

Кого?

Он почувствовал еще какой-то запах. Попытался убедить себя, что это лишь его воображение, но избавиться от ощущения, что стены источают сладковатую вонь страха от многих, здесь побывавших, он не мог.

У него самого от страха так пересохло во рту, что пришлось сделать несколько больших глотков воды. Поставив кувшин на стол, он всмотрелся в находящуюся напротив дверь. Обыкновенная старая деревянная дверь, вертикальные планки, перехваченные горизонтальными досками сверху, снизу и в середине, но эта дверь внушала предчувствие. Он знал, что должен ее открыть, что должен узнать, нет ли там выхода на свободу, но было страшное предчувствие, что на той стороне его ждет какой-то несказанный ужас. Он велел ногам двигаться. Они не подчинились. Он велел правой руке взяться за ручку. Она тоже отказалась.

Вращение в мыслях усилилось от коротких быстрых вдохов Ромеро понял, что вогнал себя в гипервентиляцию и с усилием заставил себя дышать нормально. Несмотря на прохладу подвала, с лица капал пот. А во рту пересохло, как никогда.

Он глотнул еще воды.

Открой дверь!

Тело неохотно повиновалось, дрожащие ноги перенесли его через камеру, трясущаяся рука поднялась к ручке двери. Он потянул ее на себя.

Ничего не произошло, и он было подумал, что дверь заперта, но когда он потянул сильнее, дверь скрипнула и медленно отворилась, и глинистый запах ударил в ноздри раньше, чем глаза привыкли к темноте.

На страшный миг ему показалось, что перед ним трупы. Он чуть не отшатнулся, беззвучно вскрикнув, пока остатки здравого смысла не велели ему всмотреться сильнее, потому что он видит только набитые джутовые мешки.

И корзины.

И полки, набитые...

Овощами.

Картофель, свекла, брюква, лук.

Боже мой, так это же просто овощехранилище под амбаром. Морщась от запаха плесени, Ромеро стал искать другую дверь. Он простучал стены, надеясь услышать звук пустоты, говорящий о другой комнате за стеной, может быть, даже выходе наружу.

Ничего обнадеживающего он не нашел.

— Офицер Ромеро? — позвал голос со стороны люка.

Ромеро вышел из овощехранилища и закрыл дверь.

— Офицер Ромеро? — Голос был похож на голос Джона.

Ромеро вышел из камеры и остановился в середине коридора. Из открытого люка падал бледный свет.

— Что?

— Я принес вам еду.

На полу возле лестницы стояла корзина. Очевидно, Джон спустил ее на веревке и вытащил веревку раньше, чем позвал Ромеро.

— Я не голоден.

— На вашем месте я бы поел. В конце концов, вы же не знаете, когда я принесу вам еду в следующий раз.

Пустой желудок Ромеро свело судорогой.

— Кроме того, я положил вам в корзину книгу, чтобы не было скучно. Д. Г. Лоуренс. Вполне уместное чтение, поскольку он жил на ранчо чуть севернее Тахоса. И даже там похоронен.

— Плевать мне на него! Что вы собираетесь со мной делать?

Ромеро сам испугался, услышав, как дрожит его голос.

Джон не ответил.

— Если вы меня сейчас отпустите, я забуду обо всем, что здесь было. Пока еще не сделано ничего такого, чего нельзя поправить.

Люк закрылся, луч бледного света исчез.

Заскрежетало дно задвигаемой на место бочки.

Ромеро хотелось завопить.

Он взял корзину и просмотрел ее содержимое. Хлеб, сыр, нарезанная морковь, два яблока... и книга. Потрепанный том в твердой обложке, которую давно уже содрали. Название на титуле: Д. Г. Лоуренс, «Избранные рассказы». Закладка на рассказе под названием «Та, которая уехала». Страницы этого куска книги так часто переворачивали, что верхние уголки почти стерлись.

Там, куда пришлись удары по голове, было такое чувство, что туда вогнали по лому. Ромеро, часто дыша, с усилившимся головокружением, вернулся в камеру. Корзину он поставил на стол, потом сел на лежанку в такой слабости, что ему очень хотелось лечь, но он сказал себе, что должен прочитать рассказ. Что можно точно сказать про Джона — это человек серьезный. Рассказ должен быть важен.

Ромеро открыл книгу. Зрение на миг мучительно раздвоилось. Он заставил себя сфокусировать глаза, и проблема исчезла так же быстро, как появилась, зрение прояснилось. Не он знал, что это. Сотрясение.

Нужно в больницу...

Сосредоточься, мать твою!

«Та, которая уехала».

Действие происходило в Мехико. Рассказывалось о женщине, жене богатого промышленника, владельца прибыльных серебряных рудников в Сьерра-Мадре. У нее были чудесные сын и дочка. Муж ее обожал. У нее было все, о чем только можно мечтать. И все равно она задыхалась, она чувствовала себя собственностью своего мужа, будто муж и дети владели ею, как вещью. И каждый день она все больше и больше времени сидела одна и смотрела на горы. Что там? Наверное, что-то чудесное. Тайные деревни, быть может. И однажды она поехала покататься верхом и не вернулась.

Ромеро бросил читать. Его изнурил травматический шок. Трудно не дать опуститься гудящей голове. И снова свело пустой желудок. «Надо поддержать силы», — подумал Ромеро. Заставив себя встать, он подошел к корзине с едой, пожевал моркови и откусил кусок свежего хлеба с хрустящей коркой. Запил водой и вернулся к лежанке.

От перерыва легче не стало. Столь же изнуренный, как раньше, он снова открыл книгу.

Женщина уехала в горы. Она взяла с собой еды на несколько дней и ехала все вверх и вверх, предоставив лошади выбирать дорогу. Выше и выше. Мимо сосен, осин и тополей, и наконец, когда стала реже растительность и голова кружилась от высоты, ее встретили на тропе индейцы и спросили, куда она едет. В тайные деревни, ответила им она. Увидеть их дома и узнать их богов. Индейцы проводили ее в пышную долину, где были деревья, река и группа низких домишек, светлых на солнце. Жители деревни приняли ее радушно и обещали научить.

Зрение Ромеро снова раздвоилось. Это напугало его, и он попытался свести изображения. Очевидно, сотрясение прогрессирует. От страха он стал еще слабее. Ему хотелось лечь, но он знал, что, если заснет, может уже и не проснуться. Звать на помощь — мелькнула паническая мысль.

Кого? Здесь никто не услышит. Даже эти братцы.

Заставив себя встать, он подошел к столу, откусил еще кусок хлеба, заел яблоком и сел дочитывать рассказ. Он был уверен, что этим рассказом ему что-то хотят сообщить, но пока он еще не понял что.

У женщины было такое чувство, что все это во сне. Жители деревни хорошо с ней обращались, приносили ей цветы и одежду, еду и напиток, сделанный из меда. Она проводила дни в приятной апатии. Никогда она еще не спала так долго и глубоко. Каждый вечер звучала гипнотическая песнь барабанов. Менялись времена года. Осень сменилась зимой. Выпал снег. Солнце гневается, сказали жители деревни в самый короткий День года. Надо отдать солнцу луну. Они отнесли женщину в алтарь, сняли с нее одежду и всадили ей в грудь нож.

От последней шокирующей страницы у Ромеро голова дернулась вверх. Смерть женщины тем сильнее потрясала, что женщина знала о ее приближении и сдалась ей, не пыталась сопротивляться, почти радовалась ей. Как будто была не в себе, в трансе.

Ромеро вздрогнул. Веки снова отяжелели, и он подумал о медовых напитках, которые жители деревни ей приносили.

Наверняка они были с зельем.

«О черт!» — подумал он. Вся сила воли понадобилась ему, чтобы поднять тяжелую голову и вглядеться в корзину и кувшин на столе.

К пище и воде было подмешано сонное зелье.

Струйка страха прошла через сознание — единственное чувство, которое он еще мог ощутить. Голова онемела так, что перестала болеть. Руки и ноги существовали где-то отдельно. Сейчас отрублюсь, отстраненно мелькнула мысль.

Он начал укладываться.

Нет.

Нельзя.

Нет.

Подними задницу с этой лежанки! Заснешь — умрешь!

В голове крутилось колесо, но он поднялся, шатаясь, на ноги. Качнулся к столу. Навалился на него. Чуть не перевернул. Выпрямился. Бросился к туалетному сиденью. Согнулся. Сунул палец в горло. Выблевал поглощенную пищу и воду.

Вывалился в коридор, шатнулся к лестнице, схватился, повернулся, зашатался, прошел обратно, до двери в овощной погреб, коснулся, повернулся, и захромал к лестнице.

И снова.

Продолжай ходить. Ты должен ходить.

И снова.

Ты должен стоять на ногах.

Колени подгибались. Он заставил их выпрямиться.

Перед глазами серело. Он на подгибающихся ногах шел вперед, нащупывая дорогу руками.

Никогда в жизни не было ничего труднее. Он и не знал, что у него хватит силы воли и решимости на такое. «Я не сдался! — повторял он про себя. Это стало мантрой. — Я не сдался!»

Время неслось полосами, забытье висело постоянной пеленой. Где-то посреди этого испытания зрение прояснилось, ноги стали держать. Он разрешил себе надеяться, когда вернулась головная боль — это выветривалось зелье. Он уже не качался — ходил.

И продолжал ходить, настраивая себя. Я должен быть готов, повторял он. Ум прояснялся, но недоумение оставалось. Зачем Джону нужно было, чтобы он прочел рассказ? Как предупреждение не есть и не пить?

Или, быть может, это было объяснение того, что происходит. Предлагаемый выбор. Избавь себя от муки страха. Вкуси от щедрот земных и сдайся, как та женщина.

Черта с два!

Ромеро вылил воду в туалетное сиденье. Она смыла туда рвоту, и теперь будет не так сразу ясно, как он поступил. Потом он оставил кусочек хлеба и несколько ломтей моркови. Пообкусал яблоки и сплюнул куски, оставив огрызки. Все остальное от отнес в овощной погреб и спрятал в самом темном углу за корзинами с картошкой.

Посмотрел на часы. Когда его сюда спустили, было одиннадцать часов утра. Сейчас почти полночь. Услышав тихий скрип отодвигаемой бочки, он лег на лежанку, закрыл глаза, свесил руку на пол и попытался смирить частое дыхание, чтобы казалось, что он в отключке.

* * *

— Осторожно. Он может и притворяться.

— Еда почти вся съедена.

— Не загораживай мне линию огня.

Его схватили руками, подняли. Он обвис мертвым грузом, позволяя выволочь себя в коридор. Что-то бормотал, будто возражая против того, что его будят. Его обвязали веревкой, один из братьев поднялся по лестнице и стал тянуть, а другие его подняли. В амбаре они сняли веревку, и он снова пошевелил головой и что-то забормотал.

— Посмотрим, сможет ли он стоять, — сказал Джон.

Ромеро позволил себе заморгать глазами.

— Он приходит в себя, — заметил Марк.

— Тогда он сможет нам помочь.

Его вынесли на открытое место. Он мотал головой, будто проснувшись от ночного холода. Его сунули в кузов пикапа. Двое братьев сидели с ним, третий вел машину. Ночь была такой холодной, что он позволил себе задрожать.

— Да, точно приходит в себя, — сказал Джон.

Машина остановилась. Его подняли и вынесли в поле. Позволив себе чуть разлепить веки, Ромеро поразился, как ярка луна. Поле было то самое, где накануне братья пахали и убирали камни.

Его поставили на ноги.

Он притворился, что шатается.

Сердце стучало. Он знал, что в ближайшее время придется что-то сделать. До сих пор он был перед ними тремя беспомощным. В амбаре было слишком тесно, чтобы затевать схватку. Нужно открытое место, где можно будет бежать. Кажется, это будет именно это поле. Потому что теперь не оставалось сомнений, что его намереваются убить.

— Поставь его на колени, — сказал Джон.

— Еще не поздно все прекратить, — ответил Марк.