Угроза хаоса и распада
      Каким представлялось из августа 1993-го весьма вероятное будущее? Мнение Анатолия Шабада той поры:
      – Взгляд на перспективу у меня довольно пессимистический. Съезд – а Хасбулатов может созвать его до ноября в любой момент – способен вернуть ситуацию в дореформенное состояние, он способен прекратить реформы, сделать президента чисто номинальной фигурой. Самое же главное – сейчас намечается союз Хасбулатова с частью правительства. В правительстве разногласия: силовики и “директора” вовсе не так преданы реформам, как сами оставшиеся еще в кабинете министров реформаторы. Правда, та тревога, которую мы забили после “круглого стола” – о том, что образовалась ось Хасбулатов – Черномырдин, – вроде бы оказалась преувеличенной. Впрочем, возможно, именно эта поднятая нами тревога и оказала свое действие, предотвратила образование упомянутой оси. Возможно, под влиянием ее президент как-то собрался с мыслями и предпринял какие-то упреждающие шаги. Увольнение Баранникова – очень существенный шаг в разрушении союза Хасбулатова с частью правительства. Но в общем перспективы, повторяю, представляются очень тяжелыми.
      Напомню, что “круглый стол” политических партий, движений и общественных организаций, о котором говорил Анатолий Шабад, был созван Верховным Советом в феврале 1993-го. На нем Хасбулатов попытался вбить кол между президентом и правительством, привлечь Черномырдина на свою сторону.
      Что было бы, если б Хасбулатов с Руцким пришли к власти? На эту тему мы тоже разговаривали с Анатолием Шабадом в августе 1993-го. По мнению моего собеседника, вполне ясно, какой это был бы режим. И тот, и другой явно против реформ. При всей их “рыночной” риторике они – за возвращение госрегулирования. Но поскольку этот путь обречен, их приход к власти привел бы к убыстренному распаду экономики, к экономической катастрофе, после которой наступила бы полная дестабилизация. Так что режим выбирали бы уже не Хасбулатов с Руцким – его выбирала бы стихия. Предел же дестабилизации и хаоса – это, как всегда, некая репрессивная форма правления.
      Я тогда возразил Шабаду: установить репрессивный режим на таком гигантском и разобщенно-пестром пространстве теперь уже не сможет ни один Хасбулатов и ни один Руцкой, при всех их диктаторских замашках. Ответ моего собеседника: после достаточно продолжительной смуты репрессивный режим устанавливается сам собой; в такой ситуации все начинают склоняться к тому, что пусть уж лучше будет любая, какая угодно репрессивная власть, но только чтобы не было этого разброда. Собственно, так и было после прихода к власти большевиков.
      Я тогда остался при своем мнении: в случае воцарения Хасбулатова и Руцкого, вообще в случае тотального отката от реформ, независимо от персоналий, единого режима, репрессивного или нерепрессивного, на всем пространстве России уже не будет. Будет распад и развал по югославскому или какому-либо иному варианту. Население в регионах мало-помалу начинает подозревать, что, если в этой огромной стране никак не удается навести элементарный порядок, значит, она просто-напросто нежизнеспособна. Очередная попытка вернуться к дедушке Ленину положит конец всяким сомнениям на этот счет.
      Если же все-таки, представим себе на минуту, в стране будет установлен единый репрессивный режим, возникает вопрос, каким будет его идеологический камуфляж. По мнению Шабада, если такое случится, возникший режим будет исповедовать шовинистические и националистические лозунги: к тому времени они эксплуатировались все больше и больше; в устах Хасбулатова особенно отвратительно звучало, когда он настаивал на том, что политика властей должна быть прорусской. Здесь он становился похож на приснопамятного Сосо, который, не будучи, как известно, русским, в иные моменты тоже любил апеллировать к национальным чувствам русского народа.
      “Они просчитывают свои действия лишь
      на два шага вперед”
      В ту пору разговоры на эту тему – что будет, если Хасбулатов и Руцкой прорвутся к власти, – шли повсеместно и всерьез. Вот отрывок из передачи ОРТ “Диалог в прямом эфире” от 22 августа. Участвуют социолог Игорь Клямкин, известные деятели демократического движения Гавриил Попов, Галина Старовойтова, Сергей Юшенков.
      “Клямкин:
      – Из-за чего возник конфликт? Как только начались реформы, перед этими людьми – Хасбулатовым и Руцким – сразу встал вопрос об их политическом будущем. Возник выбор – либо целиком замкнуться на президента, либо дистанцироваться от него, учитывая непопулярный характер этих реформ. Они выбрали второе. Тактика их в основном сводилась к тому, что надо выиграть время, и вся их борьба минувшего периода против президента – это борьба не за какой-то альтернативный вариант реформ, – его нет до сих пор, – а борьба за выигрыш времени, с расчетом на то, что рано или поздно вот этот вариант реформ, который сейчас проводится, он себя исчерпает и будет отвергнут. И тогда они предстанут в роли победителей и смогут претендовать на главенствующую политическую роль.
      Ведущий:
      – Но это выглядит довольно странно. Поскольку ни у Хасбулатова, ни у Руцкого нет никакой позитивной программы, то в нынешней тяжелой социально-экономической обстановке прорываться на первое место – это, в общем-то, политическое самоубийство. К тому же надо учесть, что эти люди прорываются на первое место не с сотого и не со сто первого, а со второго и третьего, то есть с тех мест, которые со всех точек зрения – с точки зрения имеющейся власти, материальной обеспеченности, с той точки зрения, насколько удовлетворено их самолюбие, – обеспечивают им прекрасное существование за широкой спиной Ельцина. Сокрушить эту спину и оказаться прямо перед амбразурой, – это похоже на политическое самоубийство. Разве не так?
      Попов:
      – Понимаете, им представляется, что победа близка. Что власть сама плывет к ним в руки – через импичмент президенту или что-то подобное. И это делает их агрессивными. Что они будут делать с этой властью, – это их сейчас не очень волнует. Как мне кажется, получив ее, они собираются действовать примерно так, как действует Назарбаев в Казахстане или Каримов в Узбекистане, то есть обеспечить некоторую стагнацию всей системы, с тем чтобы замедлить темп реформ, замедлить темп преобразований, после чего, через некоторое время, как они надеются, станет видно, что делать дальше. Ну а самое главное, почему они стремятся захватить власть: тот вариант, который предлагает Ельцин, – перевыборы, реформа всей системы власти, – это конец их политической карьеры. В случае перевыборов и этой реформы никакого политического будущего у них нет.
      Ведущий:
      – Мы все время говорим: “Хасбулатов и Руцкой, Руцкой и Хасбулатов”… Действительно ли прочна эта связка? Ведь когда люди объединяются по принципу – против кого будем дружить? – эта связь не слишком прочная. Если представить себе вариант, что они пришли к власти, между ними, по-видимому, достаточно быстро возникнет достаточно острый конфликт. Как бы он мог развиваться?
      Старовойтова:
      – Между ними наверняка и сейчас существует конфликт. Руцкой представляет собой конституционное препятствие для Хасбулатова, мешающее ему целиком захватить власть: как-никак, вице-президент, а не спикер парламента, второе лицо в Кремле. Кроме того, Руцкой русский, по крайней мере так считается.
      Попов:
      – А если Руцкой станет президентом, то станет для Хасбулатова еще большим препятствием, чем Ельцин, поскольку за ним будет стоять парламентское большинство.
      Юшенков:
      – Я бы позволил себе не согласиться с тем, что Руцкой – слишком большое препятствие для Хасбулатова. Ему вовсе не нужно через это препятствие перескакивать. Хасбулатову достаточно изменить пару статей в Конституции, так чтобы все силовые министры или все министры вообще назначались по представлению Верховного Совета. После этого вся полнота власти окажется в его руках. У него и сейчас почти вся власть – Центробанк, прокуратура, суды…
      Ведущий:
      – Хорошо, представим себе, что они оказываются на верху пирамиды. По-видимому, сценарий дальнейших событий мог бы развернуться следующим образом. Хасбулатов старался бы сгрести под себя все силовые структуры, получить реальную полноту власти и держать Руцкого на роли президента чисто декоративного, как английская королева. Понятное дело, сам Руцкой с таким вариантом надолго вряд ли смирился бы и через какой-то срок начал бы вести достаточно активную войну с тем, кто пытается его контролировать. Но ведь есть еще и третья сила, – крайние националисты, радикальные коммунисты, ФНС и т.д., – для которой Хасбулатов неприемлем просто по национальному признаку и для которых едва ли особенно приемлем Руцкой… Вероятно ли в этой ситуации, что их обоих через какое-то время сметет вот эта более крайняя сила – как у нас принято выражаться, красно-коричневой окраски?
      Старовойтова:
      – Вполне вероятно. Причем сметет путем нового путча, а не каких-то там выборов. Как это было в Германии.
      Попов:
      – Первое, что будет сделано на другой же день после превращения Руцкого из вице-президента в президента, – будет созван съезд, на котором Хасбулатова освободят от должности спикера. Что касается судьбы Руцкого-президента, все будет зависеть от того, удастся ли им, этим вот красно-коричневым, быстро создать механизм контроля над президентом. Если удастся, они этим президентом могут удовлетвориться: ведь из своей среды им тоже кого-то выдвинуть на замену Руцкому будет очень непросто. Там тоже начнется гигантская возня. Хотя в конечном итоге лидер и появится…
      Старовойтова:
      – В любом случае, прямыми свободными выборами, я уверена, ни та и ни другая фигура – ни Хасбулатов, ни Руцкой – не смогут получить роль первого лица в государстве.
      Ведущий:
      – Таким образом получается, что и Хасбулатов, и Руцкой роют яму, в которую сами же первые и свалятся.
      Старовойтова:
      – Все дело в том, что они способны просчитывать свои действия лишь на один, максимум на два шага вперед, но уж никак не на три и не на четыре.
      Ведущий:
      – Я не думаю, что Хасбулатов не понимает таких вещей. Он человек достаточно хитрый.
      Клямкин:
      – Он достаточно мудро играет в эту игру. Хасбулатов понимает, что у него есть единственный шанс выхода к власти, который он в последние полтора года и использовал на полную катушку, – это выход к власти через Съезд. Только через эту структуру он может что-то получить. Поэтому, во-первых, ему надо во что бы то ни стало сохранить этот орган, укрепить свою власть над ним, сыграв на противоречиях, которые внутри него существуют, и, во-вторых, ликвидировать пост президента вообще. При любых раскладах этот пост будет ему мешать…
      Попов:
      – Я-то вообще предполагаю, что ему даже вроде бы и невыгодно полностью устранить Ельцина и заменить его Руцким – до тех пор, пока он, Хасбулатов, не получит все рычаги власти над парламентом. Как только он их получит, тогда уж импичмент президенту станет реальным.
      Ведущий:
      – А не кажется ли вам, что амбиции Хасбулатова все-таки не столь велики, что главное для него – чувство самосохранения? Может быть, больше всего его устраивает вовсе не прорыв к власти, а имитация такого прорыва и балансирование именно в той ситуации, которая существует сейчас, в ситуации полной неопределенности.
      Старовойтова:
      – Нет, его, конечно, это не устраивает. Он человек очень властный. К тому же в неопределенной ситуации и нельзя долго балансировать. Он просто понимает, что большего, чем он имеет, ему сейчас не получить. Хотя иногда чувство реальности, адекватное восприятие действительности ему отказывает”.
      Взгляд со стороны
      Свою оценку ситуации, сложившейся к августу 1993-го, давали и зарубежные СМИ. Некоторые из этих оценок достаточно любопытны, хотя авторам тамошних публикаций происходящее здесь видится, конечно, лишь в самых общих чертах.
      “Вашингтон Пост”:
      “Спустя два года после попытки государственного переворота в России многие на Западе стали считать, что эта страна пережила свои худшие времена и вступила хотя и в трудный, но все же сравнительно спокойный период трансформации в сторону демократии и капитализма. Многие россияне также гордятся своими достижениями и утешают себя тем, что прожили это время без кровопролития и сползания к диктатуре. Но надежды и энтузиазм, последовавшие за победой над заговорщиками, сменяются у многих растущей разочарованностью в жизни после коммунизма, цинизмом и появлением нехорошего предчувствия, что худшее еще впереди.
      Конечно, налицо положительные результаты, достигнутые в итоге этих двух неспокойных лет. Инфляция снизилась до уровня 20 процентов в месяц, рубль уже не теряет свою стоимость каждый день, стремительное падение производства, кажется, начинает замедляться, а приватизация приводит к формированию нового класса предпринимателей. Люди действительно начали думать, что теперь они могут сказать, написать или сделать то, что им хочется, не оглядываясь в страхе. Стране удалось избежать ряд катастроф. Россия не распалась и не воюет со своими соседями… Правительство продолжает управлять страной в демократических рамках. Однако на горизонте вырисовывается безработица, поскольку чрезвычайно устаревшие заводы балансируют на грани банкротства. Каждые четверо из пяти россиян живут ниже уровня бедности. Сепаратистские настроения внутри России растут, а у ее границ нависает угроза гражданских войн. Борьба за власть в Москве почти парализовала правительство, а ультранационалистические силы пытаются зарабатывать капитал на трудностях и беспорядке. Всматриваясь в окружающий их новый мир, полный преступности, бесконтрольной коррупции и бессовестной спекуляции, многие россияне начинают сомневаться в том, что за демократию и свободный рынок стоило бороться”.
      Несколько более оптимистична французская “Котидьен де Пари”:
      “В течение последних месяцев консерваторы в Верховном Совете России, избранные депутатами еще при советском режиме, добились определенных успехов, в частности настояв на уходе Егора Гайдара с поста исполняющего обязанности главы правительства. После этой уступки со стороны президента коммунисты и другие консерваторы продолжали наращивать давление на него, чему, в частности, способствовали переход вице-президента Александра Руцкого и секретаря Совета безопасности Юрия Скокова в оппозицию главе государства. Но все эти события лишь усилили впечатление в народе, что только Ельцин способен вести борьбу против реакционных сил и вывести страну на путь радикальных преобразований. Позиции президента усиливает не только победа на апрельском референдуме, но и сам тот факт, что российский парламент отвергает любую возможность достижения компромисса с исполнительной властью”.
      Ельцину грозят танками
      Загнанный в тупик, теряющий надежду быстро решить конституционную проблему, Ельцин раздумывает, что делать дальше. Распространяются слухи: президент что-то замышляет. Оппозиция, прежде всего самая необузданная, бросается в упреждающую атаку.
      19 августа, в годовщину путча, “Трудовая Москва” проводит пятитысячный митинг на Лубянке. В принятой резолюции утверждается, что президент “потерял опору в народе и в оправдание может ввести чрезвычайное положение в Москве и в России”. В случае, если он совершит “антиконституционные действия, направленные на изменение советского государственного строя”, говорится в документе, “Трудовая Москва” примет все возможные меры для пресечения их с целью сохранения стабильности конституционного процесса”.
      Неистовые анпиловские бабушки с крашеными фиолетовыми волосами (так, помню, выглядели по крайней мере некоторые из активисток этого движения, часто мелькавшие на телеэкране) все еще живут при милом их сердцу советском строе.
      В резолюции выражается поддержка действиям спикера парламента Руслана Хасбулатова и содержится требование, чтобы на очередном съезде народных депутатов был рассмотрен вопрос о ликвидации института президентства в России как источника двоевластия, а также вопрос о восстановлении Конституции РСФСР и признании незаконными Беловежских соглашений. Наконец еще одно требование – решить на съезде вопрос о возвращении всех прав местным Советам “с целью дальнейшей демократизации общества” и восстановления СССР.
      В общем – полным ходом назад, в светлое прошлое.
      26 августа Общественный комитет защиты Конституции и конституционного строя (как мы знаем, Конституция была в ту пору излюбленным прикрытием для противников Ельцина) провел пресс-конференцию. Среди ораторов – знакомые все лица. Подполковник запаса Станислав Терехов пригрозил президенту, что, если он вздумает посягнуть на “нынешний состав” Верховного Совета, его правительство после этого не просуществует больше одного-двух дней.
      По словам бывшего военного политработника, оппозиция готова к “силовым методам”, к “военным действиям” и после победы начнет восстанавливать Советский Союз.
      О том же вела речь и пламенная Сажи Умалатова.
      – СССР не распадался и не исчезал, – заявила она. – Де-юре он существует и сейчас, и в него войдут со временем опять все пятнадцать бывших республик, хотя на первых порах их будет в Союзе только три-четыре.
      По мнению Умалатовой, Сурет Гусейнов, поднявший вооруженный мятеж в Азербайджане, смог изгнать из Баку президента республики Эльчибея “только потому, что его танки шли под красным флагом СССР”.
      Комитет призвал Бориса Ельцина уйти в отставку и предупредил, что в случае посягательств на нынешний парламент все виновные будут судимы “по законам военного времени”, в том числе и журналисты, поддерживающие президента – их будут рассматривать в качестве “изменников народа и Родины”.
      Фронтальная атака на СМИ
      Журналисты, пресса постоянно были под прицелом оппозиции. Она была уверена, что именно благодаря прессе, в первую очередь телевидению, Ельцин получил на референдуме те голоса, которые он получил. Подмять под себя СМИ, сделать их подконтрольными было одной из главных стратегических задач противников президента.
      15 июля Верховный Совет принял поправки к Закону “О средствах массовой информации”. Этими поправками учреждались советы по обеспечению свободы слова на государственном телерадиовещании, или, как их стали коротко называть, – наблюдательные советы. Цель, разумеется, провозглашалась благая, как и следовало из самого названия этих новоиспеченных органов, – “обеспечение объективного освещения общественно-политических проблем и событий”. Однако тот факт, что учреждать эти советы – как говорится, в центре и на местах, – поручалось органам представительной власти, заранее сводил на нет возможность для электронных СМИ быть независимыми.
      В ведение такого совета, среди прочего, входило назначение и освобождение руководителей телерадиовещания – и общероссийского, и регионального уровня. Фактически на российском телевидении и радио вводилась неприкрытая политическая цензура, хотя, например, в принятом ВС положении о Федеральном наблюдательном совете (официально – Федеральном совете по обеспечению свободы слова…) опять-таки декларировалось, что он создается “в целях недопущения цензуры, политического монополизма на общероссийском государственном телерадиовещании”.
      Согласно этому положению, совет должен был формироваться по такому принципу: общее число его членов – 20; двое назначаются президентом, двое – президиумом ВС, двое представляют Союз журналистов, остальные четырнадцать – парламентские фракции. То есть президентская сторона заведомо остается здесь в меньшинстве.
      Первое заседание Федерального совета было назначено на 12 августа.
      В этот же день – по-видимому, не случайно – в Москве открылось двухдневное совещание руководителей СМИ. Общий тон выступлений на нем был резко критический по отношению к “радиотелевизионным” поправкам, которые принял Верховный Совет. Участники сошлись во мнении, что эти поправки, – возрождение цензуры, посягательство на свободу слова и права граждан. Председатель ТРК “Останкино” Вячеслав Брагин заявил, что оценивает ситуацию вокруг СМИ, прежде всего вокруг телевидения, как исключительно тревожную, почти драматическую. По словам Брагина, оппозиция считает, что она проиграла референдум только из-за того, что не владела телевидением, а потому действует против него все более бесцеремонно, старается захватить телеэкран, приспособить его для собственных нужд.
      Коллега Брагина председатель ВГТРК Олег Попцов сказал, что, если реформаторская власть не поддерживает журналистов, плохо их поддерживает, журналисты должны сами о себе позаботиться. Попцов призвал создать всероссийский стачечный комитет с целью защиты “своего собственного закона” – Закона о СМИ, который, по его словам, “пока является единственным завоеванием перестроечного периода”. По-видимому, тут подразумевался весь период реформ, начиная от Горбачева.
      Известная в ту пору тележурналистка председатель телерадиокомпании “Петербург” Бэлла Куркова с весьма резкими упреками обратилась прямо к Ельцину, присутствовавшему на совещании. При этом повела речь не только о положении, сложившемся вокруг телевидения, но и о ситуации в стране в целом.
      – Что мы видим после референдума? – сказала она. – Мы видим с вами вялую политику, мы видим упущенные возможности, мы видим – то, что наработано на Конституционном совещании, снова уходит в песок, а партноменклатура на местах поднимает и поднимает голову. Я не знаю, читаете ли вы, Борис Николаевич, аналитические материалы, которые мы читаем. Вот хотя бы пример по Орловской губернии, что там происходит. В открытую снимают людей под предлогом того, что это люди, которые поддерживают президента. То же самое происходит с нами. Мы ваш последний рубеж – электронные средства массовой информации. Последний!
      – Мне кажется, – продолжала Куркова, – что вы неверно информированы. У вас есть своего рода “негативное богатство”. Первое – это заведующий дверями, который не пускает тех, кто хочет принести к вам правдивую информацию, и, второе, “негативное богатство” – рулоны зеленого сукна, где пропадают любые бумаги, любые наработки, которые делают для вас, стараясь донести до вас правду, все теряется во тьме. Аппарат – это пятая колонна, препятствующая вашей работе как президента России.
      – И последнее, Борис Николаевич, – сказала в заключение журналистка, – если вы не поймете серьезность того, что происходит сегодня (два года спустя после Августа), если вы сегодня не используете тот шанс, который дан вам как первому президенту России, то мы все вместе сыграем роль попа Гапона. Мы повели народ за собой, но вот куда мы его приведем, это неизвестно.
      Упреки в адрес Ельцина были не вполне справедливы. Как выяснилось позже, еще 6 августа он, с подачи министра печати Михаила Федотова, наложил вето на Закон о внесении дополнений и изменений в Закон о СМИ (такая вот сложная словесная конструкция), принятый Верховным Советом 15 июля, и вернул его на повторное рассмотрение в парламент со своими поправками. Этот ельцинский демарш до поры не предавался огласке, видимо по той причине, что Ельцин не хотел очередного обострения отношений с депутатами.
      Сам Михаил Федотов, тоже прижатый к стенке участниками совещания, сказал, что, если поправки ВС к Закону о СМИ будут окончательно приняты, он уйдет в отставку. “Я не смогу быть могильщиком свободы слова”, – заявил он.
      Как и следовало ожидать, все эти протестующие голоса не были услышаны воинственно настроенными депутатами. 20 августа ВС рассмотрел поправки Ельцина и отклонил главные из них – исключающие упоминание о наблюдательных советах и о новом – через посредство этих советов – порядке назначения и освобождения руководителей государственных телерадиокомпаний.
      После этого министр печати Михаил Федотов, как и обещал, подал в отставку.
      Впрочем, преодолеть президентское вето ВС не сумел – он сделал это лишь на следующем заседании, 3 сентября. Накануне президентская сторона предприняла последнюю, отчаянную попытку воспрепятствовать депутатскому самоуправству. С резким заявлением в адрес оппозиционного большинства в Верховном Совете выступил пресс-секретарь президента Вячеслав Костиков. Среди прочего, он сообщил, что президент не намерен направлять своих представителей в создающийся Федеральный наблюдательный совет, “возрождающий цензуру на телевидении”. Депутаты, разумеется, проигнорировали и это заявление.