Хотя от событий 1991-1993 годов нас отделяет совсем немного времени, большинство наших сограждан уже мало что о них помнит. Отчасти по этой причине в ходу бессмысленные клише – "шоковая терапия“, "приватизация по Чубайсу“, "ограбление народа“… И еще – "РАССТРЕЛ ПАРЛАМЕНТА“. Происходившая тогда ожесточенная политическая борьба походя представляется как беспринципная с обеих сторон борьба за власть.
      С удивлением думаешь: как же это людям удается "помнить“ о том, что было в Древней Греции или Древнем Риме, если пеленой забвения оказалось подернуто случившееся в нашем собственном отечестве каких-то 12 – 13 лет назад?
      Но дело, конечно, не в одних лишь изъянах человеческой памяти. Противники российских реформ, явные и скрытые, – а имя им легион, – потерпевшие в начале 90-х сокрушительное поражение, до сих пор не желают с ним смириться, всеми силами стараются очернить и принизить произошедшие в те годы в России радикальные рыночные, демократические преобразования. Великая либеральная революция, возвратившая страну с абсолютно тупикового пути на путь в своем потенциале единственно перспективный, по которому идут все успешно развивающиеся страны мира, изображается ими как некое досадное недоразумение, как затея, потерпевшая закономерный провал, но последствия которой, дескать, еще долго придется расхлебывать.
      В этой книге с достаточной степенью подробности (хотя, разумеется, и не исчерпывающим образом) восстановлены все основные этапы противоборства двух главных сил, составлявшего основной стержень политической жизни страны с октября 1991-го по октябрь 1993-го. Возможно, читатель сумеет лучше понять, кто и за что на самом деле тогда боролся, как эта борьба происходила, какие двери в результате оказались перед нами распахнуты.
      Во всяком случае, эта книга для тех, кто хочет понять.
      По своему опыту знаю, как нелегко бывает начать читать новую книгу, особенно объемистую. Это потом, когда углубишься в чтение, почувствуешь интерес, «разогреешься», обретается легкость…
      Чтобы упростить читателю задачу вхождения в текст, приведу один из читательских откликов на «бумажный» вариант этой книги, благо существование Интернета, когда «сетевая» версия издания появляется спустя какое-то время вслед за «бумажной», позволяет это сделать. Возможно, кого-то этот отклик подтолкнет на более активное и заинтересованное чтение.
      Впрочем, не исключаю и другое – что какая-то часть потенциальных читателей, увидев этот отклик, особенно подпись под ним, напротив, воздержится от чтения книги. Что ж, это тоже неплохо: в конце концов зачем отнимать время у того, для кого эта книга не предназначена?
      Итак:
      Уважаемый Олег Павлович!
      Получил на днях подаренную Вами «Хронику либеральной революции». Честно говоря, собирался просто полистать, но пока не прочел все, – не смог остановиться. Я не знаю других работ об этом – действительно ключевом – отрезке нашей истории, в которых так сочетались бы профессиональная объективность и искренняя гражданская позиция автора. Если быть до конца точным, – есть несколько англоязычных монографий, но – нет наших! Точней – не было, пока Вы не сделали эту важнейшую книгу.
      Мне кажется, что работа общества по осознанию и оценке нашей собственной новейшей истории – только начинается. И то, что сделали Вы в своей книге, – может быть, самое трудное – первый шаг.
      Спасибо Вам за это.
      C искренним и давним (еще со времен прежней "Литературки") уважением
      А.Б.Чубайс
 

 

I. СТАРТ ГАЙДАРА

 

НАКОНЕЦ-ТО ЕЛЬЦИН РЕШИЛСЯ…

 
      Сдвинемся ли мы
      когда-нибудь с места?
      26 октября 1991 года. Мы разговариваем с госсекретарем РФ Геннадием Бурбулисом. Разговор происходит в Белом доме, в том его крыле, что повернуто к мэрии, бывшему СЭВу, – как раз к тому месту, где два года спустя, 3 октября, начались главные события первого дня мятежа. Сидим в “комнате отдыха” позади обширного кабинета Геннадия Эдуардовича.
      Меня интересует главным образом один вопрос: когда же наконец, черт возьми, кончится это топтание на месте? После августовского путча прошло уже два месяца. И вот, вместо того, чтобы принять какие-то энергичные меры, поставить страну на твердые рельсы, взять какой-то новый курс, Ельцин “расслабляется” в Сочи. Страна между тем летит в тартарары… Я пытаюсь добиться от Бурбулиса, в то время, пожалуй, одного из самых близких к президенту людей, хоть сколько-нибудь вразумительного ответа на это мое – да и не только мое – недоумение. Однако Бурбулис отделывается общими словами.
      Я:
      – Чем объяснить, что после блистательной августовской победы произошел столь же блистательный сентябрьско-октябрьский провал? Я имею в виду двухмесячное беспомощное переминание российского руководства с ноги на ногу перед порогом реформ на фоне стремительно ухудшающегося положения в стране.
      Бурбулис:
      – Хотя я и не оцениваю последние два месяца как блистательный провал, я понимаю, что неудовлетворенность этим периодом очень сильна…
      Я:
      – Вон под вашими окнами люди стоят с плакатами: “Ельцин, действуй смелее!”. Это сегодня у всех на устах.
      Бурбулис:
      – Пауза была необходима, чтобы осознать принципиальную новизну ситуации. Надо было выработать новую стратегию. Сегодня она выработана. Главное ее содержание – радикальные реформы. Не приступать к этим реформам мы сегодня не можем.
      Я:
      – Вы хотите сказать, что выработать эту стратегию нельзя было быстрее, чем за два месяца? Так ли уж необходимо было Ельцину уходить в отпуск в столь критический момент? Одни говорили, что он пишет книгу о путче, другие – что он играет в теннис… Это в то время, как все рушится и летит к чертовой матери.
      Бурбулис:
      – Я считаю, что это было оправданно. Была острейшая необходимость сменить обстановку. “Отпуск” позволял Борису Николаевичу определить новый курс и как раз покончить с этой затянувшейся паузой.
      Я:
      – Но все-таки политик, руководитель страны, наверное, должен принимать решения, в том числе и по каким-то основополагающим вопросам, достаточно оперативно. Это же политик, а не философ. Что было бы, если бы во время путча Ельцин удалился для размышлений на гору Афон? В конце концов, то, что надо делать, было ясно давно…
      Бурбулис:
      – Да, стратегические задачи и цели были ясны, но в каких конкретных формах их решать и добиваться, – над этим пришлось до последнего времени думать.
      Я:
      – Вот здесь, в Белом доме, тепло, уютно, повсюду ковры лежат. Эта обстановка уюта, комфорта, довольства, спокойствия, конечно, не соответствует атмосфере растерянности, тревоги, смятения, которая там, за окном. Может быть, стоило бы здесь кое-где просверлить потолки, чтобы капало? Или выставить из двух хотя бы одну раму, чтобы поддувало? Может быть, тогда появились бы дополнительные стимулы действовать более энергично?
      Бурбулис:
      – Этот укор я не принимаю. Может быть, в будущем нам или тем, кто придет за нами, будет грозить этот “комфорт власти”, однако сегодня он нам не грозит. Большинство из нас и прежде, и теперь напрямую связаны с реальной жизнью, той самой, которая, говоря вашими словами, там, за окном.
      Страшно далеки они от народа…
      Эти слова Геннадия Бурбулиса вспоминались мне годы спустя, летом 2001-го, когда я разговаривал с другим известным деятелем – последним союзным премьером Валентином Павловым. Разговор происходил на Тверской, в офисе Международного союза экономистов, где Валентин Сергеевич исполнял обязанности вице-премьера (кроме того, в ту пору он был вице-президентом еще одной общественной организации, с совсем уж экзотическим названием – Вольное экономическое общество России).
      Речь зашла о катастрофической ситуации лета 1991 года, накануне выступления ГКЧП, в котором Павлов, как известно, принимал активное участие. Мой собеседник категорически отрицал, что положение дел в экономике тогда было совершенно безнадежное, перечислял, какие замечательные шаги предприняло его правительство, чтобы жить людям стало лучше, жить стало веселей: был “перекрыт” экспорт топлива (его направили на собственные электростанции и домны), была разработана новая система оплаты труда шахтеров, впервые в советской истории заключили соглашение с профсоюзами о реформе оплаты труда и гарантиях занятости, начали реформу ценообразования…
      – Валентин Сергеевич, – говорю, – но ведь все эти меры, как мы знаем, не остановили катастрофического развала экономики…
      Павлов:
      – Неверно. Начиная с апреля спад производства сменился ростом. Взгляните на отчеты…
      – …Обстановка в 1991-м была страшная. Пустые прилавки, гигантские очереди, ничего не стоящие деньги… Вместо денег или вдобавок к ним – всевозможные денежные суррогаты: талоны, карточки…
      Мой собеседник почему-то считал, что я его единомышленник. Мое видение той, десятилетней давности, ситуации оказалось для него неожиданным. Он все больше приходил в ярость:
      – Нельзя все-таки смотреть на ситуацию того времени только с одной, черной, стороны. Пустые прилавки в магазинах? Зато ведь были и полные холодильники дома, и полные прилавки на рынках, в кооперативных магазинах, заказы на производстве, бесплатное питание в больницах и школах, в пионерлагерях, шахтах и многое другое. Очереди были, но далеко не везде и не за всем…
      Хотелось сказать бывшему премьеру: вас плохо информировали, очереди были как раз везде и за всем; за полкило несвежих – зеленых и скользких – сосисок приходилось стоять по несколько часов…
      – …Мы осуществили обмен денег. Таким образом ограничили возможность сметать товары с прилавков. Кстати, разговоры об очередях старушек, столь распространившиеся в то время, инициировала Межрегиональная депутатская группа г-на Ельцина.
      Ощущение такое, что мы с Павловым жили в то время в разных странах. А может быть, на разных планетах. Я:
      – Товары все равно сметали. Причем все возрастающими темпами. Гигантские хвосты выстраивались буквально за всем…
      Павлов:
      – Возьмите отчет о состоянии дел на 1 сентября и сравните с тем, что было, скажем, 1 апреля. За этот период все розничные цены – государственные, свободные, колхозные, кооперативные, – повысились, дай Бог памяти, на 1,6 процента. А товарные запасы в оптовой и розничной торговле возросли, если не ошибаюсь, примерно на 8 процентов.
      – Возможно, – говорю, – эти цифры дали костюмы фабрики “Большевичка” и ботинки фабрики “Скороход”, которые даже тогда – при тотальном дефиците! – никто не покупал. Я как рядовой потребитель никакого увеличения товаров в магазинах не заметил. Напротив, ощущение приближающейся катастрофы все усиливалось и усиливалось.
      – Утверждаю: никакого тотального дефицита не было! – почти кричит Павлов. – Булку хлеба и бутылку молока, рыбу с картошкой, яичницу мог иметь ежедневно каждый. На мясо и колбасу – да, спрос рыночный не удовлетворялся. Потому их и распределяли, а не продавали. Не было у нас голодных и голодающих. Наверное, вы предпочитаете видеть только то, что хочется, и так, как хочется. Уж вы-то сами, наверное, не голодали! Уж вас-то, наверное, в редакции заказами снабжали.
      Этот последний выпад Валентина Сергеевича в мой адрес просто характеризует степень его раздражения: как может заметить читатель, я нигде не утверждал, что в стране в ту пору уже разразился голод. Другое дело, что он – стоял на пороге. Это было очевидно для всех. Разве что союзный премьер мог позволить себе не замечать этого.
      Что касается “заказов”, о которых он упомянул… Да, действительно, продуктовые “заказы” мы иногда получали. Хоть редко, но бывали и товарные “распродажи”, где можно было ухватить что-то из одежды и обуви, чего никогда не увидишь в открытой продаже. Это все были формы торговли, не известные за пределами соцлагеря. Они практиковались лишь на “престижных” предприятиях да там, где имелись хваткие снабженцы. К моменту, о котором идет речь, они почти прекратились: нечего стало ни “заказывать”, ни “распродавать”. Большинство же людей вообще не знали, что это такое.
      Чем ближе к зиме, тем ощутимей становились общее отчаяние и тревога. В сгущающейся атмосфере висел один почти различимый на слух вопль: ну сделайте же хоть что-нибудь! Проснитесь наконец!
      Похоже, топтание на месте заканчивается
      С Бурбулисом я беседовал, напомню, 26 октября 1991 года, а два дня спустя, 28-го, на открытии второго этапа V съезда народных депутатов РСФСР (первый этап проходил в июле) Борис Ельцин выступил с энергичным обращением к народам России, к съезду, свидетельствовавшим о том, что он наконец решился. Не только по содержанию, но и по стилю это был манифест, воззвание, призыв:
      – Обращаюсь к вам с решимостью безоговорочно встать на путь глубоких реформ и за поддержкой в этой решимости ко всем слоям населения… Настало время принять главное решение и начать действовать… Действовать решительно, жестко, без колебаний… Положение напряженное. Трудно с продовольствием, товарами первой необходимости… Все сложнее купить товары, на которые установлены жесткие цены. Не помогают нормирование, карточки и талоны… Только после распада Центра полностью раскрылась бездна, в которой оказалась экономика, – промотанный золотой запас, исчерпанные валютные резервы, долги… На грани разрушения финансовая система. Инфляция достигла критической точки… В последнее время идет буквально рублевая интервенция в Россию, покупают товары, а взамен оставляют “деревянные” рубли. Тем самым увеличивая и без того огромный разрыв между денежной и товарной массой… 55 процентов семей живут ниже черты бедности. Обстановка не улучшается. Победа демократии и свободы не покончила с экономическим кризисом…
      Разумеется, Ельцин счел нужным объяснить и то, чем была вызвана его затянувшаяся двухмесячная спячка, двухмесячное бездействие. Объяснение было вполне благопристойное:
      – После поражения путча… был большой соблазн сразу, на горячую голову, начать широким фронтом экономическую, финансовую и другие реформы. И скажу прямо – давление на нас было и со стороны демократических сил, и со стороны депутатов, и со стороны средств массовой информации. Но начинать серьезнейшие реформы в совершенно новой обстановке без подготовки было бы верхом безответственности. Чтобы не превратить реформы в авантюру, чтобы не провалить их, нужно было взять паузу. Внести значительные коррективы в нашу тактику, в характер и последовательность действий… Сегодня выработаны конкретные меры по осуществлению пакета реформ… У нас есть уникальная возможность за несколько месяцев стабилизировать экономическое положение и начать процесс оздоровления. Мы отстояли политическую свободу. Теперь надо дать экономическую…
      Ельцин считает нужным предупредить всех – реформы будут нелегкими:
      – Должен сказать откровенно – сегодня, в условиях острейшего кризиса, провести реформы безболезненно не удастся. Наиболее трудным будет первый этап. Произойдет некоторое падение уровня жизни, но исчезнет наконец неопределенность, появится ясная перспектива… Реальные результаты получим уже к осени 1992 года…
      Это неосторожное обещание президента потом долго ему будут припоминать. В действительности, как мы знаем, результатов пришлось ждать гораздо дольше, но тогда ориентир был “озвучен” такой – конец 1992-го. Более отдаленные сроки вряд ли могли бы кого-то вдохновить.
      В своем обращении Ельцин излагал программу реформ, над которой все последние недели на одной из правительственных дач работала команда Гайдара. Об этой работе мало кто знал – она велась в обстановке секретности. Еще и отсюда, из этой секретности, проистекало общее недоумение по поводу затянувшейся паузы.
      – Реформа пойдет по ряду направлений одновременно, комплексно и динамично, – продолжал Ельцин. – Первое направление – экономическая стабилизация. В ее основе – жесткая денежно-финансовая и кредитная политика, налоговая реформа, укрепление рубля. Но самая болезненная мера – разовое размораживание цен в текущем году. Без нее разговоры о реформах, о рынке – пустая болтовня… Второе – приватизация, создание здоровой смешанной экономики с мощным частным сектором. Особое значение для России имеет придание большей динамики земельной реформе, создание принципиально новой ситуации в аграрном секторе уже к весне 1992 года…
      И снова Ельцин предупреждает – самым тяжелым испытанием станет либерализация цен:
      – Хуже будет всем примерно полгода. Затем – снижение цен, наполнение потребительского рынка товарами, а к осени 1992 года, как обещал перед выборами, стабилизация экономики, постепенное улучшение жизни людей…
      Размораживание цен, конечно, всех страшит. Президент успокаивает:
      – Либерализация цен будет сопровождаться мерами по социальной защите населения… Будет создана адресная система социальной помощи наиболее уязвимым слоям населения и детям…
      В действительности социальная защита оказалась, пожалуй, самым слабым местом российских экономических реформ. Реформаторы мало о ней думали. К тому же на пути соцзащиты встала самая подлая, самая непреодолимая в условиях России сила – тупорылая отечественная бюрократия.
      Ставка реформаторов изначально делалась на самую энергичную, самую активную часть населения:
      – Будут отменены все ограничения на рост индивидуальных заработков и возможности человека честно заработать… Наряду с мерами по макроэкономической стабилизации в ближайшее время начнется форсированное развитие мощного частного сектора в российской экономике.
      Однако и здесь российское чиновничество, сохранившиеся в целости и неприкосновенности гоголевские “кувшинные рыла” мигом понастроили кучу препон. Эти препоны, позволяющие им грести под себя, сытно кормиться, вольно брать взятки, – основа основ их всегдашнего чиновничьего благополучия. При этом, тормозя реформы, вставляя им палки в колеса, они на всех перекрестках – сами и через оплаченных борзописцев – станут трубить, что во всех бедах народных виноваты реформаторы, что они все делают не так, да и вообще либерализм – и экономический, и всякий иной – никогда не укоренится в России, нет, мол, здесь для него почвы.
      Но все это – сопротивление, саботаж, прямые диверсии – было впереди. А тогда, в момент выступления президента, вновь вспыхнула надежда, что Россия сумеет-таки вырваться из традиционной кучи дерьма. Как сказал бывший первый премьер независимой России Иван Силаев, мы снова увидели “нашего Ельцина”.
      Гармония и благолепие
      Это был последний съезд, на котором между президентом и большинством депутатского корпуса царили гармония и благолепие. Президент и российские депутаты все еще чувствовали себя соратниками в борьбе с союзным Центром, с дышащей уже на ладан, но еще живой КПСС. Ельцин:
      – Настало время сказать четко и ясно – в России одна власть: российский Съезд и Верховный Совет, российское правительство, российский Президент! Идет динамичный процесс освобождения институтов власти из-под пяты КПСС… Ни одна партия впредь не будет самозваной хозяйкой в российском государстве.
      Как видим, в перечислении органов единой российской власти Ельцин, лаская слух депутатов, еще ставит на первое место Съезд и Верховный Совет, себя же, президента, уступчиво задвигает на последнее. Пройдет совсем немного времени, и из-за этой очередности в перечислении между ним и депутатами развернется смертельная борьба.
      Кстати, в своем обращении Ельцин выдвинул ряд максим, которые по разному поводу и с разным чувством вспоминались в последующие годы. Вспоминаются и теперь. Так, правительство, которому президент предполагал поручить реформы, он поименовал “правительством народного доверия”. Эту торговую марку, забыв про Ельцина, в дальнейшем, как мы знаем, постоянно использовал Зюганов, подразумевая, естественно, свой, коммунистический совмин, который, если ему дадут, неминуемо приведет Россию в очередное светлое будущее.
      Далее, Ельцин заверил, что для облегчения работы этого самого правительства будет исключено дублирование его функций в любых органах, включая администрацию президента. Как мы знаем, это обещание выполнялось лишь в течение небольшого срока, когда в Кремле вообще не понимали, что делать. В дальнейшем, как всегда, нашлось много жаждущих порулить. Президентская администрация во многом стала дублировать правительство уже при Ельцине, а еще больше – при его преемнике.
      Наконец уже при Путине отступили и от приведенного выше ельцинского заклинания о том, что “ни одна партия впредь (то есть во веки веков. – О.М.) не будет самозваной хозяйкой в российском государстве”. Тут более прозорливым пророком оказался Черномырдин с его афоризмом: “У нас какую партию ни создавай, – всегда получается КПСС”. Получившаяся при Путине КПСС-2 – “Единая Россия” – вновь заявила свои претензии на роль самозваной единоличной всероссийской хозяйки.
      Ответом на благожелательные речи президента было столь же благожелательное отношение к нему депутатов. Разумеется, вполне лояльно по отношению к президенту высказывался и свежеиспеченный председатель ВС Руслан Хасбулатов: лютая взаимная ненависть, драка не на жизнь, а на смерть между ним и Ельциным – все это было еще впереди. Хасбулатова избрали на спикерский пост лишь накануне, 29 октября. На первом этапе съезда, в июле, несколько туров голосования не дали результата: ни Хасбулатов, ни его соперник Сергей Бабурин не набрали проходных баллов.
      Сейчас удивительно вспоминать, что на должность парламентского руководителя Хасбулатов был выдвинут “Демократической Россией” – как верный и преданный соратник Ельцина. Правда, часть демократов отказалась его поддерживать, ставя ему в вину “авторитарный стиль” управления парламентом и “проявление высокомерия” по отношению к депутатам. Однако Ельцин буквально за уши протаскивал своего первого зама на освободившийся высокий пост (как ранее, в июне 1990-го, тащил его в первые вице-спикеры). Так что в конце концов он на нем – с шестой попытки! – и оказался.
      Конечно, кое-какие трения между президентом и депутатами возникали уже и тогда, но кто ж мог предвидеть, до каких масштабов они разрастутся уже в скором времени. А то, что верный и преданный ельцинский соратник примется гасить очаги конфликта… керосином, – о таком вообще невозможно было помыслить.
      – Ничего удивительного для меня нет в том, что какие-то недоразумения возникают между Верховным Советом и президентской властью, – миролюбиво вещал Хасбулатов в те дни в одном из интервью. – Это вполне объяснимо, и не надо драматизировать эту ситуацию… Президент накапливает опыт. И Верховный Совет накапливает опыт взаимодействия на партнерских началах. Какие-то коллизии возможны и в будущем, и характеризовать сегодняшнюю ситуацию как кризисную неверно.
      Как и всех нормальных людей, нового спикера в ту пору больше беспокоило другое – очевидная потеря темпа в исправлении тяжелого, почти катастрофического экономического положения:
      – Со времени августовского путча мы не видим никаких реальных действий со стороны правительства. Это очень опасно…
      Соответственно, основную задачу парламента Хасбулатов, судя по его словам, усматривал в том, чтобы всячески содействовать президенту и правительству в проведении реформ:
      – …Главное, надо отработать четкое взаимодействие с президентом. Отношения должны строиться на основе партнерства и доброжелательности. Мы должны создавать для президента свободное правовое поле деятельности, не связывать ни президента, ни правительство, принимать нужные законы для того, чтобы исполнительная власть могла решительно двинуть вперед самое глубокое экономическое реформирование.
      Пройдет короткий срок, и спикер, прилагая воистину нечеловеческие усилия, станет делать все вопреки этой своей декларации.
      Впрочем, “правильные” слова он не раз будет произносить и позже. Но то – слова…
      Съезд дает реформам зеленый свет
      В полном соответствии с этими декларациями провел свою работу и V съезд. 1 ноября он принял постановление:
      “Одобрить основные принципы экономической реформы, изложенные в обращении президента РСФСР”.
      Хочу особо обратить внимание читателя на это постановление и на это одобрение. Депутаты одобрили и экономическую стабилизацию, в основе которой жесткая денежно-финансовая и кредитная политика, и укрепление рубля, и приватизацию, и земельную реформу, и самую болезненную меру – разовое размораживание цен даже еще в “текущем”, то есть 1991-м, году (на самом деле она начала осуществляться с отсрочкой, лишь в январе 1992-го). В дальнейшем народные избранники станут всячески открещиваться от реформ, изображая дело так, что это, мол, Ельцин с Гайдаром придумали невесть что, а они, депутаты, ни сном, ни духом не помышляли ни о чем подобном и всегда были против этих придумок, которые они именовали не иначе как “шоковой терапией” и “антинародным курсом”. Но документ – вот он, перед вами. Все его могут прочесть и убедиться: СЪЕЗД ПРИНЯЛ НА СЕБЯ ТАКУЮ ЖЕ ОТВЕТСТВЕННОСТЬ ЗА РЕФОРМЫ, КАК ПРЕЗИДЕНТ И ПРАВИТЕЛЬСТВО.
      Другим пунктом постановления Съезд обязывал Верховный Совет до 1 января 1992 года “принять необходимые для обеспечения экономической реформы законы по перечню, согласованному с президентом РСФСР”.
      Ельцин запросил у депутатов дополнительных полномочий на время реформ, и такие полномочия опять-таки были ему предоставлены. Это звучало так:
      “Президент РСФСР… до принятия Закона РСФСР “О Совете Министров РСФСР” самостоятельно решает вопросы реорганизации структуры высших органов исполнительной власти. До проведения выборов глав администраций краев, областей, автономной области и автономных округов, городов и районов главы администрации назначаются президентом РСФСР или по его поручению главой администрации вышестоящего уровня по согласованию с соответствующими Советами народных депутатов и с учетом мнения народных депутатов РСФСР от соответствующей территории”.
      Более того, президенту предоставлялось право самостоятельно решать судьбу глав республик. При необходимости он теперь мог также соответствующим образом реагировать на решения любых органов исполнительной власти:
      “Президент РСФСР вправе приостанавливать действия главы исполнительной власти (президента) республики в составе РСФСР, а также решения других органов исполнительной власти на территории РСФСР, если они противоречат Конституции РСФСР и законам РСФСР”.
      В дальнейшем депутаты будут буквально из кожи лезть, чтобы лишить президента предоставленных ему дополнительных полномочий. И это станет одной из самых жарких точек ожесточенной борьбы между ними и Ельциным.
      Как мы знаем, спустя годы аналогичные “дополнительные полномочия” – право по своему усмотрению назначать глав субъектов Федерации – Путин получил от раболепствующих депутатов без всякой оговорки об их временном характере. Настало совсем другое время.
      Наконец, заслуживает внимания и еще одно постановление Съезда, принятое 1 ноября:
      “В целях правового обеспечения перехода к рыночной экономике Съезд народных депутатов РСФСР постановляет:
      1. Установить до 1 декабря 1992 года следующий порядок правового регулирования проведения и обеспечения радикальной экономической реформы в РСФСР:
      1. Законы РСФСР, Указы Президента РСФСР и иные акты, принятые в обеспечение экономической реформы в РСФСР, подлежат приоритетному исполнению…”
      Одним словом, Съезд абсолютно четко обозначил свою позицию: НЕТ НИЧЕГО ВАЖНЕЕ РАДИКАЛЬНОЙ ЭКОНОМИЧЕСКОЙ РЕФОРМЫ, имеющей целью обеспечить переход страны к рыночной экономике; радикальная экономическая реформа – вот главный приоритет, рядом с которым другие приоритеты бледнеют и гаснут. Загадка из загадок: какие мутации должны были произойти в депутатских мозгах, чтобы этот главный приоритет вдруг сделался в их представлениях преступным антинародным курсом?
      Впрочем, радикальные оппозиционеры уже и на V съезде, и сразу после него не уставали твердить о гибельности предложенного Ельциным курса. Сергей Бабурин:
      – Когда ситуация в республике станет окончательно ясной даже самым непосвященным (то есть, надо полагать, когда реформы потерпят крах. – О.М.), наши депутатские группы, прежде всего “Россия”, должны быть готовыми предложить альтернативную программу сегодняшнему экономическому курсу, чтобы спасать Россию.
      Беда заключалась в том, что никаких вразумительных альтернативных программ ни тогда, ни после оппозиционеры так и не сумели придумать. Придумали, было, академики для Примакова в 1998 году, но он по здравому размышлению – при всем политическом консерватизме хватило-таки у него простого ума, обычной трезвости, – быстренько от нее отказался.
      Итак, V съезд народных депутатов дал реформам зеленый свет. Никаких серьезных препятствий для них впереди вроде бы не просматривалось. Зародилась надежда, что при общих дружных усилиях всех ветвей власти, поддержанных народом, эти реформы пойдут так же или почти так же споро, как, допустим, в Польше или в Венгрии (хотя, конечно, совсем беспрепятственного скольжения по паркету при демонтаже “социализма” не было ни в одной стране).
      Оставалось сколотить команду реформаторов.
      Кто возглавит реформы?
      Во время нашего разговора с Бурбулисом я, среди прочего, спросил его, кого он видит наилучшим кандидатом в премьеры. По мнению моего собеседника, лучшим кандидатом был Юрий Рыжов, академик, ректор МАИ, один из организаторов знаменитой Межрегиональной депутатской группы. На втором месте в личном рейтинге Геннадия Эдуардовича стоял Григорий Явлинский. Про Егора Гайдара ни слова сказано не было. В тот момент его вроде бы собирались сделать всего лишь советником главы правительства.
      Нисколько не сомневаюсь, что Бурбулису уже было прекрасно известно, что пост премьера Ельцин оставляет за собой. Однако он умолчал об этом. Секретность есть секретность. Не уверен также, что всерьез была упомянута кандидатура Явлинского. Тоже, может быть, просто наводилась тень на плетень…
      Ссылаясь на исключительно тяжелую экономическую ситуацию в стране, Ельцин в своем обращении к народу и Съезду заявил, что он собирается предпринять шаг, в общем-то не предусмотренный Конституцией:
      – В этой ситуации я, как глава исполнительной власти в России, осуществляющий в соответствии с Конституцией руководство деятельностью Совета Министров, на этот ответственный тяжелый период готов непосредственно возглавить правительство…
      Дело было за Съездом. И Съезд снова милостиво и благодушно пошел навстречу президенту, предоставив ему право взять на себя функции премьера. Как видим, в ту пору депутаты еще шутя и играючи, без каких-либо колебаний и сомнений, шли на нарушение Конституции: о чем разговор, – надо, – значит, надо.
      Ясно было, однако, что ельцинское премьерство будет достаточно формальным: он возьмет на себя лишь политическую поддержку реформ, подставит им свое плечо и защищающую спину. Это, конечно, немало, но оставался вопрос, кто займется самими реформами, станет фактическим лидером кабинета.
      3 ноября появилась неофициальная информация, что принято принципиальное решение – экономический блок правительства возглавит Григорий Явлинский. Позднее Гайдар вспоминал о своей тогдашней реакции на это известие:
      “Не убежден, что Григорий подходит для роли, которую необходимо играть в это время. Боюсь, что будет под разными предлогами уходить от неизбежного решения по либерализации цен”.
      Как видим, если бы Явлинский в самом деле оказался в правительстве на ключевом экономическом посту, развитие ситуации в российской экономике могло бы пойти совсем по иному направлению.
      Однако уже на следующее утро пришло новое известие, опять-таки неофициальное: Явлинский будто бы отказался.
      Как все-таки обстояло дело в действительности? По версии самого Явлинского, Ельцин предлагал ему стать не только вице-премьером, но и премьером (разговор об этом президент с ним завел где-то в середине октября). А в конце этого месяца, как раз тогда, когда формировалось правительство, Григория Алексеевича пригласил к себе в кабинет госсекретарь Геннадий Бурбулис. Разговор происходил в той самой комнате отдыха при кабинете госсекретаря, в которой сидели и мы с Геннадием Эдуардовичем. В интерпретации Явлинского предложение, которое сделал ему Бурбулис, звучало так:
      – Через пять минут будет подписан указ о назначении первого заместителя председателя правительства. Председателем правительства будет Ельцин. Первым заместителем можешь быть ты. Два проекта указа: про тебя и про Гайдара. Но Ельцин не хочет подписывать Гайдара, он его не знает, ничего о нем не слышал. Ельцину не нравится, что Гайдар из газеты “Правда”, из журнала “Коммунист”, поэтому соглашайся.
      Явлинский поинтересовался, “что будет со страной, с экономическим договором” (Договор об экономическом союзе республик, разработанный ЭПИцентром Явлинского, как раз недавно был подписан), будет ли заключен политический договор. Узнав, что политического договора не будет, что главное ожидаемое событие – дальше “Россия пойдет одна”, Явлинский заявил решительно:
      – Нет, Гена, я на это не согласен.
      В декабре 2004 года я позвонил Бурбулису, спросил, действительно ли был такой разговор и такое предложение Явлинскому. Бурбулис категорически это отверг.
      – Дело было так, – сказал Геннадий Эдуардович. – Когда стало ясно, что топтание на месте становится губительным для страны, мы решили создать несколько параллельных групп, поставив перед ними задачу разработать внятную программу экономических реформ с конкретным инструментарием ее выполнения – проектами законов, указов, постановлений правительства. В этом направлении работали группа Сабурова, группа Гайдара… Продолжались и контакты с Явлинским (лично у меня они были очень тесными все предшествующие месяцы). Но уже достаточно скоро – особенно после того, как он стал заместителем председателя Комитета по оперативному управлению народным хозяйством СССР, – стало ясно, что ни по своим политическим устремлениям, ни по личным качествам Гриша не подходит для ведущей роли в будущем правительстве. Во-первых, он настаивал на сохранении союзного экономического пространства, я бы даже так сказал – сохранении его любой ценой. Во-вторых, что касается его личностно-волевых качеств… Он человек, как бы это сказать, достаточно “маневренный”… То есть принять какое-то практическое решение и биться за него он не может… Поэтому никаких конкретных предложений работать в новом правительстве никто Явлинскому не делал. Уже в сентябре, когда я поехал к Ельцину в Сочи для обсуждения вопросов о том, что делать с экономикой, было ясно, что от Григория мы ничего полезного не получим.
      – Откуда ж тогда взялась эта версия про разговор в вашем кабинете?
      – Я такого не помню. Более того, никаких проектов указов о том, что первым вице-премьером станет Явлинский или Гайдар, никогда в жизни не было. Реально события развивались так. Самым желанным кандидатом на пост премьера для нас был Юрий Алексеевич Рыжов. Однако он отказался им стать. Тогда, в некотором смысле от безысходности, вышли на идею обратиться к Съезду, чтобы он предоставил самому президенту полномочия возглавить правительство. Когда эти полномочия были даны, никаких разговоров о том, что Явлинский станет первым замом, повторяю, даже близко не было…
      – Странно, что сам он все это так описывает…
      – В принципе, это можно понять. В то время я очень интенсивно общался со всеми, кто так или иначе был заинтересован в профессиональной работе во властных структурах. Дело в том, что все это на мне висело. Прежде всего – кадровые вопросы. И расставание с членами кабинета Силаева (Ельцин ни с одним из них не встречался и не разговаривал), и предложения по составу нового кабинета. Поэтому в какой-то момент мы действительно могли сидеть в этой комнате отдыха и просто так, абстрактно обсуждать какие-то варианты: а что, если так, а что, если этак?.. Но я категорически настаиваю и в этом отношении полностью за себя ручаюсь, – никаких конкретных разговоров о том, что он мог бы котироваться на пост первого вице-премьера, близко не могло быть. Тогда эта тема в отношении Гриши уже была закрыта.
      Небызинтересно, конечно, посмотреть, что говорит про “вариант Явлинского” сам тогдашний президент. Признавая, что Григорий Алексеевич в ту пору был “самым популярным экономистом в стране”, Ельцин также отрицает, что возлагал на него какие-то надежды как на одного из возможных руководителей правительства:
      “…Измученный борьбой за свою программу (“500 дней”. – О.М.), он уже приобрел некоторую болезненность реакций. Кроме того, чисто психологически трудно было возвращаться во второй раз к той же самой – пусть и переработанной – программе “500 дней” и ее создателям”.
      В общем, в правительство реформаторов Явлинский не попал. На все последующие годы главным для Григория Алексеевича стала беспощадная критика реформ, проводимых другими. Лично для него, наверное, так оно вышло и лучше: своим жизненным примером он вновь доказал, что позиция критика несравненно более комфортна и безопасна, нежели положение тех, кто что-то реально делает. Я уж не говорю о том, что сегодня, когда тот, начальный этап реформ, уже далеко позади, имя Явлинского не вызывает ничего похожего на то всеобщее (почти всеобщее) отторжение и ненависть, какую вызывают, допустим, имена Гайдара и Чубайса. Так что очень везучим человек оказался.
      6 ноября, аккурат перед бывшим великим праздником, Ельцин подписал указ, в котором возложил на себя обязанности главы правительства РСФСР.
      Другими указами Геннадий Бурбулис был назначен первым вице-премьером, вице-премьерами – Егор Гайдар и Александр Шохин.
      По словам Бурбулиса, главным основанием для выдвижения Гайдара на роль ведущего реформатора стали итоги работы его группы. Сам Ельцин вспоминает об этом несколько иначе. Да, на стол ему легли различные “концепции, программы”, из которых надо было выбрать наиболее подходящую. Да, госсекретарь Геннадий Бурбулис советовал ему остановиться на программе Гайдара. Однако президенту, по его словам, “выбор главного “экономического рулевого” хотелось “совершить осмысленно, не торопясь, не оглядываясь на чужое мнение”. Решающими для президента стали такие мотивы:
      “Гайдар прежде всего поразил своей уверенностью. Причем это не была уверенность нахала или уверенность просто сильного, энергичного человека, каких много в моем окружении. Нет, это была совершенно другая уверенность. Сразу было видно, что Гайдар… очень независимый человек, с огромным внутренним, непоказным чувством собственного достоинства. То есть интеллигент, который, в отличие от административного дурака, не будет прятать своих сомнений, своих размышлений, своей слабости, но будет при этом идти до конца в отстаивании принципов, потому что… это его собственные принципы, его мысли, выношенные и выстраданные.
      Было видно, что он не будет юлить. Это для меня было неоценимо…
      Гайдар умел говорить просто. И это тоже сыграло огромную роль… Он не упрощал свою концепцию, а говорил просто о сложном. Все экономисты к этому стремятся, но у Гайдара получалось наиболее убедительно. Он умеет заразить своими мыслями, и собеседник ясно начинает видеть тот путь, который предстоит пройти”.
      Всякий, кто когда-либо сталкивался с Егором Тимуровичем, подтвердит, что это совершенно точная его характеристика.
      “И, наконец, два последних решающих фактора, – продолжает Ельцин. – Научная концепция Гайдара совпадала с моей внутренней решимостью пройти болезненный участок пути быстро. Я не мог снова заставлять людей ждать. Оттягивать главные события, главные процессы на годы. Раз решились – надо идти…”
      Вот все-таки и гайдаровской концепции Ельцин коснулся. Той, которая, среди прочих, была представлена на его суд. Вряд ли он ее как следует понимал или хотя бы более или менее подробно познакомился с ней. Но то, что он принял ее своим внутренним, интуитивным чутьем, – этому вполне веришь. Ельцин – человек чуткой интуиции.
      А вот быстро пройти “болезненный участок пути”, к сожалению, не получилось. Тут сказалось и яростное сопротивление не приемлющих реформы, и частые колебания, нерешительность самого Ельцина.
      “…Гайдар дал понять, что за ним стоит целая команда очень молодых и очень разных специалистов. Не просто группа экспертов, а именно ряд личностей, самостоятельных, рвущихся в дело, без комплексов… И мне страшно захотелось с ними попробовать, увидеть их в реальности.
      Короче говоря, было очень заманчиво взять на этот пост человека “другой породы”.
      В самом конце Ельцин довольно бесхитростно упоминает еще об одной причине, почему он остановил свой выбор на Гайдаре: Егор Тимурович – внук знаменитого писателя, с именем которого “выросли целые поколения советских детей”, в том числе и сам он, Ельцин, и его дочери. Так что он поверил “еще и в природный, наследственный талант Егора Тимуровича”.
      Вот такие мотивы двигали президентом Российской Федерации, когда на роль фактического главы правительства реформ он выбрал Егора Гайдара.
      “Самое главное, – говорит в заключение Ельцин, – и теперь я в этом выборе не раскаиваюсь”.
      …Вскорости после указа 6 ноября, которым назначались руководители правительства, был сформирован и весь кабинет. Теперь – вперед!
 

 
      “Ученые мальчики в розовых штанишках”
      Сейчас известные события октября 1993 года принято обозначать краткой формулой: “расстрел парламента”. Вот-де проклюнулись в России робкие ростки демократии, но тут же были беспощадно уничтожены танковыми выстрелами. Ощущение такое, что в здании парламента – Белом доме – в тот момент притулились все сплошь демократы, народолюбцы, правдоборцы, против которых президент с диктаторскими замашками, не имея других аргументов, применил грубую силу, – попросту говоря, утопил их в крови.
      Чем дальше мы удаляемся от того времени, тем больше стираются в памяти реальные события, и даже многие из тех, кто был свидетелем этих событий и прекрасно видел, как все было на самом деле, вроде бы начинают соглашаться: да-да, “расстрел парламента” – наиболее точное обозначение того, что тогда произошло.
      Конечно, обстрел Белого дома в ходе его штурма 4 октября 1993 года действительно был (восемь танков разведроты Таманской дивизии, занявшие позиции на Новоарбатском мосту и на набережной Тараса Шевченко, выпустили по зданию Верховного Совета около двенадцати снарядов), однако этот факт никак “не тянет” на то, чтобы стать исчерпывающим символом трагических событий, произошедших в ту пору в стране, хотя с “изобразительной” – фото- и кинематографической – точки зрения он, конечно, для этого весьма удобен. Удобно также использовать этот образ во всяких легковесных телевизионных дискуссиях, так называемых ток-шоу: не станешь же в самом деле подробно перечислять, как все было в действительности.
      Но в книге это можно себе позволить – достаточно подробно изложить события с октября 1991-го по октябрь 1993-го. Чтобы освежить нашу общую память – повторяю, уже изрядно притупившуюся.
      Октябрь 1993-го начался в январе 1992-го, точнее даже – в декабре 1991-го, когда гайдаровские реформы еще и не начались, а только готовились. Точкой отсчета можно считать выступление вице-президента Александра Руцкого во время его поездки по оборонным предприятиям Сибири в начале этого месяца. Как раз в ходе того турне, обрушившись на новое, лишь недавно сформированное правительство, он прилепил к нему нелепое словосочетание “ученые мальчики в розовых штанишках”. После оно на все лады бесчисленное число раз повторялось “доброжелателями” команды Гайдара.
      Вообще-то, напомню, правительство возглавлял не Гайдар, а непосредственный начальник Руцкого – президент Борис Ельцин, можно было бы и поостеречься в выражениях. Но нет, не поостерегся. Очень уж хотелось поскорее заявить о себе как о центральной фигуре во власти, как об истинном защитнике народных интересов, в общем – перехватить политическую инициативу. Так что, повторяю, атаки на реформы начались еще до того, как начались сами реформы. Одновременно началось предательство Руцкого по отношению к Ельцину, который поверил ему, сделал его своим заместителем на высоком государственном посту.
      Несколько позже, 18 декабря, в “Независимой газете” Руцкой вновь подверг правительство резкой критике: оно и такое, и сякое, и неуправляемое, и дезорганизованное, не знающее, куда, к какой цели оно идет. Уже тогда Руцкой выступил против либерализации цен, еще только готовившейся, заявив, что, если она не будет отменена, он, Руцкой, уйдет в отставку (потом, правда, не ушел, до конца цеплялся за свое кресло, – пока его не выкинули из него в октябре 1993-го).
      Что касается депутатов, мы ведь видели: Съезд благословил президента и правительство на проведение реформ. Однако уже менее чем через две недели после ельцинского указа о либерализации цен – он начал действовать со 2 января – депутатские вожди и их единомышленники вслед за Руцким выступили с нападками на действия кабинета. Так, спикер ВС Руслан Хасбулатов “отметился” 13 января, заявив на встрече с делегацией итальянского сената, что Верховному Совету России следует “или предложить президенту сменить практически недееспособное правительство России, или, в соответствии с конституционным правом, самому сменить это правительство”. Нападки на кабинет спикер продолжил на заседании президиума ВС, состоявшемся в тот же день. “Создается очень безрадостное отношение к правительственной политике, – сказал Хасбулатов. – И какие-то выводы в организационном плане, безусловно, надо будет делать”.
      Вот так, ни больше, ни меньше: правительство только начало работать – и оно уже “практически недееспособное”, в отношении него пора делать оргвыводы, то есть попросту менять.
      Вроде бы ничего нет удивительного, если руководитель парламента в чем-то не согласен с правительством, критикует его действия, требует откорректировать те или иные принимаемые правительством меры. Поражало другое – агрессивность, яростная непримиримость, с которыми Хасбулатов обрушился на кабинет Гайдара (должен при этом еще раз заметить, что слова “кабинет Гайдара” я, как и многие, употребляю условно: вновь напомню – формально председателем правительства в ту пору был Ельцин, а Гайдар – всего лишь вице-премьером; в апреле он стал первым “вице”, а с 15 июня – исполняющим обязанности премьера).
      Поражаешься, как они торопились заявить о себе как о противниках начатых реформ. Хотя бы выждали какое-то время приличия ради, посмотрели бы, что из этих реформ получится, дали бы другим посмотреть. Нет, невтерпеж было…
      Эти два деятеля – Руцкой и Хасбулатов – и стали главными фигурами многомесячной борьбы консервативных сил с реформами Ельцина – Гайдара, закончившейся трагическими событиями октября 1993-го. Впрочем, точнее будет поменять этих двоих местами – на первое место поставить Хасбулатова, а уж на второе – Руцкого: все-таки спикер ВС сыграл тут более значительную и зловещую роль.
      В ответ на демарш Хасбулатова последовали не менее резкие штыковые уколы со стороны членов правительства. Вице-премьер Сергей Шахрай назвал выступления спикера “по меньшей мере безответственными”, а первый вице-премьер Геннадий Бурбулис охарактеризовал Верховный Совет как “оплот тоталитарной системы”. Из этого видно: хотя атака на правительство и началась вроде бы неожиданно, на пустом месте, она не застала его врасплох; вскидывать руки вверх, отступать после первых же вероломных ударов, ударов в спину никто там не собирался. Нетрудно было догадаться: эта твердая позиция обусловлена прежде всего поддержкой со стороны Ельцина; пока она, эта поддержка, сохранится, все будет нормально.
      Оставалось молиться: только бы президент не дрогнул, не попятился назад.
      “Либерализация цен не наполнила прилавки”
      Атаке спикера на правительство предшествовала его двухдневная поездка в Рязанскую область. Вроде бы именно она и настроила его на столь агрессивный лад. Собственно говоря, уже 11 января, непосредственно по итогам этой поездки, он сделал первые разносные антиправительственные заявления – в частности, констатировал, что начатая кабинетом либерализация цен “не решила проблем пустых прилавков”. Для этого надо было ехать за несколько сот километров? Все, что Хасбулатов узнал в Рязанской области, он мог бы узнать, пройдясь по московским магазинам вблизи Белого дома: да, прилавки по-прежнему пусты. Вообще, удивительное дело: профессор экономики, член-корреспондент Академии наук пускается в рассуждения о неэффективности такой меры, как либерализация цен, спустя всего лишь несколько дней после того, как она начата. Рассуждения, простительные для обывателя, но не для ученого мужа.
      За этим и последовало: “недееспособное правительство”, его пора менять и т.д.
      Разумеется, выступления спикера не были проявлением обычных разногласий между различными госдеятелями, – это было объявление войны, войны на уничтожение.
      С точки зрения политического расчета, тут все понятно. Начавшиеся либеральные реформы, связанный с ними резкий подскок цен, проблемы с зарплатами, пенсиями, пособиями, сбережениями неизбежно должны были вызвать массовое недовольство населения. Воспользоваться этим недовольством, возглавить толпы протестующих (которые, как ожидалось, вскорости появятся), оседлать волну этого недовольства и протеста, въехать на ней во власть тогда захотели многие. В общем-то, это азбука политики – уловить какое-то мощное социальное движение и действовать в его русле, опираясь на его поддержку. Другой вопрос, какое это движение. Способствует ли оно поступательному развитию страны или направлено против него. Но такой вопрос волнует далеко не всякого.
      Что касается Хасбулатова, уверен, им с самого начала и до конца двигало прежде всего безграничное честолюбие и властолюбие. Высокий пост, на котором он оказался (в первую очередь, повторяю, благодаря мощной поддержке Ельцина), безнадежно устаревшая, принятая еще в достославные брежневские времена, совсем в другой стране Конституция, открывали перед ним безграничные возможности для восхождения на самую вершину власти. Грех было ими не воспользоваться.
      Что же касается интересов страны, интересов народа, – ну кто же из этих политиканов, прилежных учеников Макиавелли, беспокоится о таких пустяках. Это для людей совсем иного склада, старомодно-совестливых, – коих впору заносить в Красную книгу.
      Кое-что о личных мотивах
      Конечно, можно было бы затевать драку и не с такой яростью, не с такой прытью, как ее затеял Хасбулатов, – постепенно раскручивать маховик, не торопясь, наращивать его обороты. С тактической точки зрения, так оно, наверное, было бы выигрышней. Но у спикера были еще свои, личные счеты с Гайдаром. Да и не только с ним. Вспоминается подобная же неадекватность, с какой Хасбулатов осенью 1991-го обрушился на Явлинского, выдвинувшего свою очередную экономическую программу. Председателя парламента просто трясло при упоминании одного только имени этого экономиста. Точно так же чуть позднее его трясло при упоминании имени Гайдара.
      Подобную реакцию трудно объяснить, если не принять во внимание, что Хасбулатов, как уже говорилось, сам экономист, научный работник, профессор, доктор наук. А незадолго перед тем на внеочередных выборах в Академию наук стал еще и членом-корреспондентом. Я не стану утверждать, что его избрали, учитывая не столько его научные достижения, сколько занимаемый им высокий государственный пост, хотя это вполне в традициях российской академии, – вспомним, как холопствующие академики избирали в свои ряды Сталина, Молотова, Вышинского и других пролетарских вождей. Допускаю, что Хасбулатов действительно “тянул” на членкора (хотя в таком случае непонятно, почему его не сделали таковым на предыдущих, очередных, выборах, которые состоялись не намного раньше внеочередных, когда Хасбулатов еще не был председателем ВС). Как бы то ни было, факт остается фактом – член-корреспондент. Так вот, если учесть это обстоятельство, а также то, что и Явлинский, и Гайдар – тоже научные работники, только академическим рангом пониже, ярость, с какой Хасбулатов обрушился на правительство и на его реформы, становится – по крайней мере отчасти – психологически понятна. В нашей академии умнее члена-корреспондента полагается быть только академику, умнее академика – академику-секретарю соответствующего отделения, умнее академика-секретаря – вице-президенту, умнее вице-президента – естественно, только президенту академии. Ну, а разные там доктора и кандидаты, эсэнэсы и эмэнэсы – это так, одушевленный фон, на котором вершат свои подвиги академические олимпийцы, небожители.
      Ну, кто для Хасбулатова были все эти Явлинские, Гайдары, Бурбулисы, Шохины! Именно такая вот не различимая глазом институтская мелочь. А туда же лезут! Умничают! Не почитают старших.
      Между тем, если уж говорить о научных авторитетах серьезно, Гайдара и его реформы поддержали люди, обладающие наивысшим авторитетом в мировой науке. Тут достаточно сослаться хотя бы на такого выдающегося ученого, как американский экономист русского происхождения, лауреат Нобелевской премии Василий Леонтьев. Уже тогда, когда реформы еще только задумывались, он призвал к скорейшему и всеобъемлющему их воплощению в жизнь. Своим весомым словом он подтвердил, что вырваться за пределы “королевства кривых экономических зеркал”, какое являла собой экономика советского образца, можно лишь через полноценную либерализацию цен и широкомасштабную приватизацию.
      Что касается Хасбулатова, как потом выяснилось, он, ко всему прочему, еще и сам претендовал на пост главы правительства. Это тоже, по-видимому, было одной из причин патологической ненависти спикера ВС к Гайдару.
      Если же отвлечься от политических и академических интриг, дрязг и склок, перенесенных на почву государственной деятельности, попытаемся ответить серьезно, – ну какое самое наикомпетентное и наиквалифицированное правительство способно было в мгновение ока вытащить Россию из той непролазной дыры, из того непроходимого болота, куда ее загнали коммунистические правители за десятилетия своего бездарного правления? Эти непролазность и непроходимость были многократно усилены в последние годы перед реформами, когда велись бесконечные обсуждения, какими именно эти реформы должны быть. Разговоры, разговоры, разговоры… Слова, слова, слова… А страна все ближе и ближе к пропасти – к экономическому коллапсу, к голоду и гражданской войне.
      На пороге коллапса
      Позже в разговоре со мной Гайдар признался, что самое тягостное его ощущение от конца 1991 года – пустые магазинные прилавки, нескончаемые мрачные очереди буквально за всем и – общее ожидание неминуемой катастрофы.
      То же самое, почти слово в слово он напишет в своей книге “Дни поражений и побед” (впрочем, он это повторит не раз):
      “Декабрьская Москва 1991 года – одно из самых тяжелых моих воспоминаний. Мрачные, даже без привычных склок и скандалов, очереди. Девственно пустые магазины. Женщины, мечущиеся в поисках хоть каких-нибудь продуктов… Всеобщее ожидание катастрофы. Когда, даже сегодня еще (книга вышла в 1996-м в издательстве “Вагриус”. – О.М.) меня продолжают обвинять в безнравственной и безжалостной политике, больно ударившей по карману трудящихся, в жестких мерах, приведших к обесцениванию и без того “пустых” вкладов в сберкассах, на память мне всякий раз приходит эта страшная картина зимней Москвы. И я убежден, что делом самой высокой нравственности в тот момент было спасение людей от голода и холода”.
      (Кстати, аналогичные “светлые воспоминания” о тех днях сохранились и у другого лидера реформ – Анатолия Чубайса.
      – Помню, в ноябре 1991 года, перед отъездом из Ленинграда, – рассказывал он в одном из телеинтервью, – зашел в универсам, обычный ленинградский универсам… И как сейчас помню, там продавался всего один товар, под названием “гнилая свекла”, ящик с которой стоял посреди универсама.
      По-видимому, и для Чубайса эти воспоминания стали одним из самых мощных стимулов, подвигнувших его на энергичную реформаторскую деятельность).
      Выдержки из справки, полученной правительством, о положении в стране и отдельных регионах на середину ноября 1991 года:
      “Продажа мясопродуктов, масла животного, масла растительного, крупы, макаронных изделий, сахара, соли, спичек, табачных изделий, алкогольных напитков, мыла хозяйственного, туалетного и других и других производится, в основном, по талонам…
      Отпуск хлеба и хлебобулочных изделий ограничен, реализация молокопродуктов – по мере их поступления – при наличии больших очередей и ограниченного времени торговли.
      Архангельская область. Мясопродукты… реализуются из расчета 0,5 кг на человека в месяц… Молоко имеется в продаже не более часа. Масло животное продается по талонам из расчета 200 г на человека в месяц. Талоны не обеспечены ресурсами… Мукой в рознице не торгуют, она поступает только для хлебопечения. До конца года недостаток фондов на муку 5 тыс. тонн. Хлебом торгуют с перебоями. Сахар отпускают по 1 кг в месяц на человека, талоны на него из-за недогруза заводов Украины с июня не отовариваются.
      Нижегородская область. Мясопродуктами торгуют по талонам, на декабрь не хватает ресурсов. Молоком торгуют в течение часа. Масло животное реализуется по талонам – 200 г на человека в месяц. Не хватает ресурсов. Растительное масло в продаже отсутствует… С перебоями торгуют хлебом, не хватает зерна на хлебопечение…
      Пермская область. На декабрь выдано талонов на масло животное по 200 г на человека, но ресурсов под них нет… Растительного масла в продаже нет… Сахар отсутствует в продаже… Хлебом торгуют с перебоями, при наличии больших очередей. Не хватает муки на хлебопечение”.
      И так везде. Пустые прилавки. Бесконечные очереди. За всем… Талоны, на которые в действительности ничего купить нельзя. Забавно сейчас слышать утверждения, что до Гайдара мы жили чуть ли не в раю…
      До беспрецедентно низкой отметки – 289, 6 тонн – сократился золотой запас (для сравнения: трижды проклятое царское правительство в тяжелейшей ситуации войны оставило своему преемнику – Временному правительству – 1300 тонн золота). Этих крох уже не хватало на покрытие самых неотложных потребностей страны.
      Столь же катастрофичным было положение с валютными резервами. Из справки, предоставленной правительству Внешэкономбанком:
      “В связи с крайним обострением платежной ситуации страна в течение года неоднократно оказывалась на грани неплатежеспособности ввиду недостатка ликвидных ресурсов в свободно конвертируемой валюте, о чем неоднократно докладывалось руководству страны.
      В конце октября 1991 года ликвидные ресурсы были полностью исчерпаны, в связи с чем Внешэкономбанк СССР был вынужден приостановить все платежи за границу, за исключением платежей по обслуживанию внешнего долга…
      …К концу второй декады ноября ликвидных валютных ресурсов ожидается недостаточно даже для выполнения безусловных обязательств государства, и страна может быть объявлена неплатежеспособной”.
      В справке также говорилось, что в связи с недостатком валюты банк, среди прочих источников, использовал находившиеся на его счетах “средства валютных фондов предприятий, организаций, республик и местных органов власти”. Почему-то умалчивалось, что использовались еще и деньги простых граждан.
      Егор Гайдар:
      “Итак, последний год своего правления коммунисты закончили тем самым, с чего начали 74 года назад, – реквизицией валютных счетов предприятий, организаций и граждан, хранившихся во Внешэкономбанке.
      В общем, нет ни хлеба, ни золота. И нет возможности платить по кредитам. А новых ждать неоткуда. Потрясающим сюрпризом для меня это не явилось, и все же до прихода в правительство оставались какие-то иллюзии, надежды, что, может, дела чуть лучше, чем кажется, что есть тайные, подкожные резервы. Но нет, ничего нет!
      Знаете, как бывает, когда видишь кошмарный сон? Конечно, страшно, но где-то в подсознании теплится надежда: ничего, стоит сделать усилие, проснуться, и ужасы исчезнут… А здесь делаешь это чертово усилие, открываешь глаза, а кошмар – вот он, рядом”.
      Так обстояло дело с “волюнтаристским”, не вызванным будто бы объективной необходимостью желанием Гайдара начать либеральные реформы – такие обвинения до сих пор шлют в его адрес. На самом деле только они, эти реформы, и могли спасти страну. Других путей спасения не просматривалось…
      Наконец, еще одно обвинение, адресуемое Гайдару: дескать, начав реформы, он делал все не так, очень старался, чтобы они легли тяжелым бременем на простых людей. Разумеется, ошибки были и у Гайдара (а кто их не делает?). Однако в действительности реформы пошли не так, как хотелось бы, совсем по другим причинам. Сказались, во-первых, тяжелейшие начальные условия, о которых уже говорилось. Во-вторых, дал о себе знать краткий – всего несколько месяцев – срок пребывания Гайдара у власти: его отстранили, не дав завершить практически ничего из задуманного. И наконец, в-третьих, решающую роль сыграло дичайшее сопротивление, которую оказали реформам их противники, которые и при Гайдаре, и при следующих премьерах действовали по принципу “Чем хуже – тем лучше!”. А реализовывать этот принцип им не составляло труда, поскольку у них было большинство и в Верховном Совете, и на Съезде, и в двух первых Думах, и в местных органах представительной власти…
      Разговор с Гайдаром
      Приступая к экономической реформе, Гайдар и его коллеги, конечно, предвидели, что на них обрушится ураганный огонь со стороны противников этой реформы. Но одно дело предвидеть, а другое – испытать все это на собственной шкуре в реальности. Сопротивление ведь не ограничивалось критикой тех или иных действий реформаторов – их старались оскорбить, уязвить, унизить, вывести из себя (это и до сих пор продолжается). Напомню: Руцкой назвал членов кабинета “учеными мальчиками в розовых штанишках”, Хасбулатов, как уже говорилось, – абсолютно некомпетентным и совершенно недееспособным правительством. Уже в январе – феврале на митингах можно было видеть плакаты: “Народ объегорен, народ обгайдарен”.
      Где-то в середине февраля, беседуя с Егором Гайдаром (разговор происходил в бывшем здании ЦК на Старой площади, куда в ноябре – декабре переехало правительство, освободив Белый дом для Верховного Совета), я спросил его, стала ли для него неожиданностью такая “базарная” форма критики, задевает ли она его, способен ли он ее выдержать, вообще чувствует ли он в себе достаточно силы и твердости, чтобы не отступить перед этим оголтелым сопротивлением.
      – Ощущения твердости у меня вполне достаточно, – ответил Гайдар. – Задевает ли все это меня? Может быть, когда я закончу свои дела на посту вице-премьера и оглянусь на то, что обо мне писали и говорили, мне это будет больно и неприятно. А сейчас груз огромной ответственности, очень жесткие рамки, определяемые текущей работой, не позволяют все это замечать, придавать этому особенное значение. Сейчас я слишком хорошо понимаю масштабы игры, слишком хорошо понимаю, что дело не в личностях, а в интересах, поэтому вся “критика” проходит мимо сознания, по периферии его.
      Главный же политический вывод первых полутора месяцев реформы, который сделал для себя Гайдар: наше общество оказалось намного умнее, в нем гораздо больше здравого смысла и понимания, чем это обычно многие себе представляли.
      Наверное, это было слишком лестное для общества мнение. Во-первых, что понимать под обществом? Часть его действительно проявила здравомыслие, осознав, что другого пути в будущее нет. Другая же часть сразу подняла панику по поводу возросших цен, “пропавших” денег, которые лежали на сберкнижке… Да и вообще, как показали минувшие годы, обществу предстояло пройти тяжелейшие испытания. Мало кто в состоянии был разобраться в их причинах, а потому все проклятия по привычке обрушивались, повторяю, на голову Гайдара: он, дескать, все затеял. Никто не хотел вспоминать, каким было положение в стране, когда Гайдар стал вице-премьером и о котором уже было сказано выше, – пустые прилавки магазинов, ничего не стоящий рубль, полностью парализованная экономика… Это какая-то особенность человеческой памяти. Она избирательна. Возможно, у наших соотечественников она особенно коротка и прихотлива.
      Еще вопрос, который я задал тогда Егору Тимуровичу, – чья поддержка для него особенно ценна, ощущает ли он поддержку Ельцина, нет ли у него предчувствия, что в один прекрасный день президент лишит его такой поддержки, причем не из принципиальных, а из чисто политических, тактических соображений? Ответ Гайдара:
      – Пока что самой ценной для нас, лично для меня является именно поддержка президента. Без его поддержки мы просто не могли бы ничего сделать – это надо четко себе представлять. И я не понимаю, почему мы должны думать о людях плохо. Президент показал способность принимать политически очень рискованные решения, брать за них ответственность на себя лично, а не сваливать ее немедленно на своих подчиненных. Я не понимаю, почему мы должны исходить из гипотезы непорядочного поведения президента.
      Я возразил, что дело не в порядочности или непорядочности. Шахматист жертвует фигуру, видя, что ее трудно защищать, что она становится в тягость, ухудшает общую позицию. Так оно и произошло потом с Гайдаром. Минуло всего лишь десять месяцев, как Ельцин уступил нажиму депутатов, фактически предоставил им, своим противникам, право выбрать главу правительства (к тому времени Гайдар уже был и.о. премьера). Вместо “ученого мальчика в розовых штанишках” нардепы выбрали “крепкого хозяйственника” Черномырдина.
      Была ли эта “жертва ферзя” гроссмейстерским ходом? Думаю, нет. Хотя она и не привела к немедленному проигрышу, но сильно понизила шансы реформаторов. И растянула во времени страдания тех, чья жизнь зависела от успешного проведения реформ. А зависела от этого вся страна.
      Уже тогда, к моменту нашей беседы с Гайдаром, стало ясно, что главная фигура в стане контрреформаторов – Хасбулатов. Я поинтересовался, каково мнение Гайдара об этом деятеле как об экономисте. Гайдар ответил уклончиво-дипломатично:
      – Я предпочел бы уйти от этого вопроса. Потому что если я скажу, что я оцениваю его высоко, подумают, что я пытаюсь подхалимствовать перед Верховным Советом. Если я скажу, что оцениваю низко, – это будет оскорбительно и неуважительно по отношению к главе высшей законодательной власти. Могу лишь сказать, что статьи Хасбулатова в начале перестройки, без всякого сомнения, были прогрессивными и шли в русле намечавшихся реформ.
      Позже, когда Гайдар уже не был в правительстве и над ним не довлела необходимость прибегать к дипломатии, он несколько по-иному отзывался о достоинствах Хасбулатова-экономиста. В частности, рассказывал, как, работая в журнале “Коммунист”, отклонял статьи будущего спикера ввиду их банальности.
      Наконец, еще один вопрос, который мы тогда обсуждали с Гайдаром, – устоит ли демократическая власть. Уже тогда было видно, что коммуно-патриоты ведут целенаправленную подготовку насильственного свержения тогдашнего российского руководства. Призывы к такому свержению открыто раздавались в печати, на митингах (например, на состоявшемся 9 февраля, незадолго перед нашей беседой, митинге на Манежной площади). Между тем создавалось впечатление, что правительство органически неспособно предпринять хотя бы что-то для предотвращения этой угрозы, защитить себя и Россию, что у него нет элементарного инстинкта самосохранения.
      Гайдар возразил, что, по его мнению, правительство способно предотвратить подобные угрозы. Конечно, на нем лежит груз либеральной мягкотелости. Это вполне понятно в нашей стране, с нашей историей, с нашими традициями. Но все-таки, как считал тогда мой собеседник, опыт нас чему-то учит, в том числе и тому, что прекраснодушное либеральничанье в такой острый, критический момент неуместно.
      Последующие без малого два года показали, что все-таки демократическая власть вела себя недопустимо беспечно перед угрозами своих врагов. И то, что она не пала, можно считать чудом. Назвать ли это традиционной российской либеральной мягкотелостью? Не уверен. Откуда в России традиции либерализма, хотя бы и в форме либеральной мягкотелости? Возможно, под прекраснодушным либеральничаньем Гайдар подразумевал хрестоматийное либеральничанье Временного правительства в момент хорошо просматривавшейся угрозы большевистского заговора и переворота в 1917 году. Но это в нашей истории скорее исключение, чем традиция. Традиции у нас совсем другие – традиции железной руки, “сильной” руки. Скорее всего, Ельцин не хотел ее проявлять, дабы не быть обвиненным в удушении демократии. А может быть, просто положился на авось. Это тоже наша традиция.
      Ярче всего беспечность власти проявилась в сентябре – октябре 1993 года. Именно в тот момент из-за этой самой беспечности она едва не пала, пройдя по самому краю пропасти, называемой коммунистическим реваншем.
 

 
      Промедление смерти подобно
      Главной ошибкой Ельцина – и стратегической, и тактической – многие считают то, что он не добился окончательного запрета компартии во всех ее вариантах – КПСС, КПРФ, РКРП и т.д. В результате вместо того, чтобы сконцентрировать свои силы на реформах, на спокойном и последовательном их проведении, он почти весь свой президентский срок, вплоть до ухода в конце 1999-го, вынужден был отбиваться от наскоков верных последователей Маркса – Энгельса, Ленина – Сталина, идти на компромиссы, на уступки, подчас принципиальные, искажающие суть реформ. По крайней мере дважды – не только в 1993-м, но и в 1996-м, – дело доходило до того, что он чуть было вообще не уступил коммунистам власть, не поднял шлагбаум для полного отката назад.
      Однако не меньшей ошибкой – на начальном этапе реформ – было, пожалуй, и то, что Ельцин промедлил с принятием новой конституции России. В принципе, он должен был бы вплотную заняться этим сразу же после 12 июня 1991 года, когда была принята Декларация о государственном суверенитете России, а сам он избран ее президентом. У него было по крайней мере шесть – семь месяцев, чтобы в относительно спокойной (если исключить несколько дней августовского путча) обстановке, когда еще не возникла жесткая конфронтация между ним и депутатами – противниками начавшихся реформ – подготовить и принять Основной закон, где были бы четко прописаны полномочия каждой из ветвей власти и механизм взаимодействия между ними. Главное же – где не давалось бы полное законодательное преимущество Съезду и Верховному Совету. Увы, этого сделано не было.
      Вообще-то, работа над новой конституцией началась в июне 1990 года. На I съезде народных депутатов РСФСР, 16 июня этого года, была образована Конституционная комиссия во главе с Ельциным, тогда председателем ВС, которой поручили подготовить проект новой конституции РСФСР. Дальше началась вроде бы рутинная работа, которой мало кто придавал значение. Всем, конечно, было понятно, что новому, по сути, государству нужен новый Основной закон, однако понимание это было достаточно формальным. Трудно было предвидеть, что через некоторое время вокруг конституционного текста разгорится острейшая политическая борьба.
      В августе 1990-го Конституционная комиссия представила концепцию проекта, а к началу октября – рабочую основу новой конституции. Первый ее вариант был опубликован в ноябре того же года. Естественно, последовали многочисленные замечания и предложения от комитетов и комиссий Верховного Совета, депутатов, экспертов, специалистов, общественных организаций и простых граждан. Новый проект конституции, подготовленный Конституционной комиссией, был представлен через год, 2 ноября 1991 года V съезду. Снова пошли замечания и дополнения…
      Как видим, дело двигалось ни шатко, ни валко. Президент не проявлял тут особенной настойчивости, не пытался его ускорить, а ВС и Съезд, понятное дело, не были заинтересованы в том, чтобы расставаться со старым Основным законом, который ставил их в привилегированное положение. В результате в двадцатимесячное жесткое противоборство с командой Хасбулатова – Руцкого Ельцин вступил на невыгоднейших условиях – на условиях, когда продолжавшую действовать брежневскую Конституцию РСФСР 1978 года (где изначально вообще даже не было упоминания ни о каком президенте) его противники кроили и перекраивали как хотели, подгоняли “под себя”, использовали как главный инструмент для борьбы с президентом.
      Вообще-то, это поразительный, исключительный момент в российской истории. Ничего подобного в России не было ни до, ни после, – чтобы к тоненькой брошюрке под названием “Конституция” относились с таким трепетом, с такой серьезностью. Самое же удивительное, – чтобы с такой серьезностью к ней относился верховный правитель, в руках которого сосредоточены все рычаги власти, все силовые структуры, которому в общем-то – в полном соответствии с теми самыми российскими традициями – стоило только моргнуть или чихнуть, чтобы все его политические противники гуртом низринулись куда-нибудь в тартарары. Собственно говоря, в конце концов так оно и произошло – когда, ситуация окончательно зашла в тупик, Ельцин вынужден был нарушить Конституцию, а затем и применить силу, но до этого он ведь держался почти два года, даже в крайних обстоятельствах демонстрируя истовое уважение к Основному закону.
      Такого, повторяю, никогда не было в российской истории. Вспомните хотя бы, как относились к конституции при коммунистах. Как к ничего не значащей бумажке, о которую можно вытирать ноги (при этом по-фарисейски каждый год отмечали День Конституции, расхваливали ее на все лады как самую демократичную и гуманную, славословили в адрес ее “автора”).
      Мальчик на побегушках
      Любопытно проследить, как депутаты “опускали” роль президента, стремясь свести ее к роли английской королевы. Они начали это делать еще до того, как был избран сам первый президент. Сказались ли тут прогностические способности народных избранников – предвидение грядущих столкновений с бывшим кандидатом в члены Политбюро? Думаю, что нет. Думаю, что здесь проявилось обычное инстинктивное желание подгрести под себя побольше власти.
      В ту пору модными были разговоры о балансе властей, о равномерном распределении полномочий между ветвями власти, однако под сурдинку навязывалась схема парламентской республики как наиболее подходящая для России в ее тогдашнем состоянии.
      (В скобках напомню, что при Путине все двинулось в обратном направлении. Здесь уже на полную катушку раскручивалась прямо противоположная идея, – что россияне, мол, с давних пор привыкли жить под единым всевластным начальником, как бы он ни именовался – царем, генсеком, президентом. Традиция, дескать, у нас такая. Такой, понимаешь, менталитет. Не можем мы по-другому.)
      Пост президента был введен 24 апреля 1991 года специальным законом “О президенте РСФСР”. Основанием послужили результаты референдума, состоявшегося незадолго перед этим – 17 марта. Через месяц, 24 мая того же года, другим законом – “Об изменениях и дополнениях Конституции (Основного закона) РСФСР” – этот пост включили в Конституцию. Как уже говорилось, депутаты сразу же поставили президента в подчиненное положение по отношению к Съезду нардепов и Верховному Совету. Так, согласно поправкам, внесенным депутатами в Конституцию, президент – не глава государства, а всего лишь высшее должностное лицо и глава исполнительной власти; он издает указы и распоряжения “на основе и во исполнение” Конституции, Законов РСФСР и – обратите внимание! – постановлений Съезда и Верховного Совета. Не президент, а этакий мальчик на побегушках. В обязанности президента, среди прочего, входит не реже одного раза в год представлять Съезду доклады о выполнении “социально-экономических и иных программ”, принятых Съездом и Верховным Советом. То есть этой статьей депутаты как бы присваивали себе право определять социально-экономическую и “иную” политику государства, а обязанность президента – опять-таки брать под козырек, выполнять намеченные ими “программы”, а после перед ними же отчитываться. Кроме того, депутаты вправе потребовать от президента внеочередного отчета. Впрочем, в другой статье говорилось о том, что президент вносит на рассмотрение Верховного Совета Государственный план экономического и социального развития РСФСР. Тот его обсуждает и утверждает (или не утверждает). В результате неясно, кто же все-таки играет первую скрипку в проведении социально-экономической политики в стране – президент или депутаты. Такая нечеткость вскоре станет одной из причин того, что Съезд и Верховный Совет будут постоянно вмешиваться в ход экономических реформ, искажать и корежить замыслы реформаторов, не неся при этом абсолютно никакой ответственности за последствия своего вмешательства.
      По закону от 24 мая 1991 года президент не имеет права распустить ни Съезд, ни Верховный Совет, ни любой другой “законно избранный орган власти”. Как видим, депутаты с самого начала подстраховались на случай, если у президента вдруг появится такое желание (в дальнейшем оно неоднократно у него появлялось, но он терпел до тех пор, когда терпеть уже стало невозможно).
      Что касается Съезда, принятые депутатами поправки к Конституции наделяли его правом принимать к рассмотрению и решать “любой вопрос, отнесенный к компетенции РСФСР”, отменять указы и распоряжения президента, отправлять в отставку правительство, назначать референдумы… Наконец, Съезд получал право отстранять президента от должности – в случае заключения Конституционного Суда о том, что президент нарушил Конституцию, законы РСФСР или присягу, данную им во время вступления в должность.
      Прописанная процедура отстранения была очень простой: достаточно, чтобы “за” проголосовали две трети списочного состава нардепов. Поскольку вскоре после начала реформ их противники без труда набрали такое большинство на Съезде, Ельцину около двадцати месяцев пришлось ходить под дамокловым мечом: в принципе, отстранить его от власти могли в любую минуту.
      Но в ту пору, когда принимались эти нормы, он только еще собирался стать первым российским президентом. Столь очевидное верховенство законодательной власти, по-видимому, его не очень беспокоило, поскольку каких-то крупных, принципиальных разногласий с большинством депутатов у него тогда еще не было.
      Еще проще было депутатам разогнать правительство. Недоверие ему мог выразить не только Съезд, но и Верховный Совет. После чего кабинет отправлялся в отставку. В случае Съезда для выражения недоверия достаточно было, чтобы “черные шары” опустило простое большинство общего состава нардепов, в случае ВС – большинство общего состава в каждой из палат. Отсюда ясно, сколь шатким было положение правительств Гайдара, а затем Черномырдина – вплоть до октября 1993 года, сколько сил требовалось от президента, чтобы уберечь его от разгона.
      Усиливают свое верховенство
      После начала реформ стремление депутатов перекроить Конституцию, подогнать ее “под себя” стало, понятное дело, уже вполне осознанным и последовательным: Конституция стала рассматриваться как главное оружие в борьбе с этими реформами и вообще – с “антинародным режимом”. Состоявшийся в апреле 1992 года VI съезд нардепов принял очередной закон об изменениях и дополнениях Основного закона, где конституционное верховенство Съезда и Верховного Совета еще более усиливались. Так, в Конституцию было введено положение, согласно которому Съезд и Верховный Совет решают “важнейшие вопросы, имеющие значение для всей Российской Федерации”, в то время как на долю президента остаются “вопросы, отнесенные к его ведению”. По этому кругу вопросов президент издает указы и положения, которые занимают заведомо подчиненное положение по отношению к законам, составляющим предмет творчества депутатов.
      В Конституцию ввели также норму, по которой Съезду предоставлялось исключительное право изменять и дополнять Конституцию, приостанавливать действие тех или иных ее статей. Для этого требовалось две трети голосов. Они у противников Ельцина имелись. При необходимости Съезд мог делегировать свои полномочия Верховному Совету.
      Столь простая процедура изменения Основного закона делала президента почти полностью беззащитным перед депутатским произволом.
      Правда, в исходном тексте Конституции 1978 года эта процедура была еще проще – правом ее изменять (тоже двумя третями голосов) обладал Верховный Совет. Но мы ведь знаем, что тогда этот процесс был пустой формальностью – все решалось на Старой площади. Да и сама Конституция оставалась, повторяю, пустой бумажкой.
      Вообще-то, право изменять Основной закон – по крайней мере его ключевые положения – должно принадлежать народу – единственному источнику власти. Он должен иметь возможность реализовать это право на референдумах. Любопытно посмотреть, как прописана процедура изменения этих самых ключевых положений в ныне действующей Конституции РФ, принятой 12 декабря 1993 года. Сначала изменения принимаются тремя пятыми голосов от общего числа членов Совета Федерации и депутатов Госдумы. Затем созывается Конституционное Собрание, которое разрабатывает проект новой Конституции и либо принимает его двумя третями голосов, либо выносит на референдум. Да и сама Конституция 1993 года, как мы знаем, была принята на референдуме. Можно по-разному относиться к столь сложному порядку внесения изменений, однако он, без сомнения, обеспечивает стабильность конституционного текста, защищает его от чьей-то мимолетной прихоти и переменчивых настроений.
      Что касается VI Съезда нардепов, утверждая упрощенную процедуру изменения Конституции, отодвигая в сторону главного властелина – российский народ, – он руководствовался, конечно, совсем другими соображениями, нежели соображения стабильности и устойчивости. Имея за плечами вот такого могучего союзника – такую Конституцию, – противники реформ, повторяю, могли вести на них атаку вполне спокойно и уверенно: тылы их надежно обеспечены. Могли усиливать эту атаку от недели к неделе, от месяца к месяцу.
      В сущности, страна попала в ловушку конституционного всевластия законодателей. В принципе, если бы пожелали, они могли принять любую поправку к Конституции. Например, ликвидировать пост президента. Совсем ликвидировать. Или, скажем, лет до десяти продлить свое депутатство… Сдерживала их на этом пути разве что боязнь негативной реакции общественного мнения. Преграда, согласитесь, довольно эфемерная.
      И наоборот, кто знает, как повернулось бы дело, если бы контрреформаторы не обрели бы этого конституционного всевластия. Возможно, они повели бы себя сдержаннее и скромнее. Осмотрительнее. Не исключено, вместо бессмысленных криков “Долой!” из их рядов стала бы доноситься вполне осмысленная критика в адрес тех, кто осуществляет реформы (в принципе, такая критика, наверное, всегда полезна).
      Впрочем, беда заключалась еще и в том, что в этих рядах практически не было грамотных, по-современному мыслящих специалистов. Потому-то “Долой!” и осталось преобладающей формой “критики” – и в парламенте, и за его пределами.
 

 
      Приватизация патриотизма
      Главная ставка, естественно, была сделана на то, чтобы взбунтовать народ, поднять его против правительственных “умников”, которые затеяли что-то там такое непотребное. Казалось, добиться этого совсем нетрудно: резкий подскок цен – основание более чем достаточное, чтобы вызвать всенародную ненависть и всеобщий протест. А то, что прилавки мало-помалу стали наполняться, – это вовсе не оправдание. Ситуация в самом деле была тяжелая. Но тут надо еще учесть такой психологический момент. К пустым прилавкам, к километровым очередям за годы Советской власти большинство людей успели привыкнуть. Для многих это было даже как бы в удовольствие – потолкаться в очереди, обсудить новости, сбежав с работы или из домашнего четырехстенного одиночества. Очередь служила своего рода клубом (других-то неформальных клубов не существовало)…
      А вот к росту цен все относились (и относятся) одинаково – резко негативно. Нет худшего преступления, чем их взвинтить. И напротив, если кто вздумает вдруг их понизить, тот сделается отцом-благодетелем. Незабвенный Иосиф Виссарионович хорошо это понимал, время от времени прибегая к такой мере. Даром что это делалось без малейших экономических оснований, зато праздник всякий раз наступал воистину всенародный. Хорошо это помню по своему детству.
      В 1992-м ничего похожего, разумеется, не могло происходить. Реформы были начаты людьми, которые не могли себе позволить пренебрегать законами экономики, не считаться с ними. А потому светлых детских “социалистических” праздников, естественно, не предвиделось. Напротив, в представлении людей, мало разбирающихся в экономических закономерностях, все напоминало Апокалипсис, неостановимое погружение во мрак. Причем – не по вине обстоятельств, не по каким-то объективным причинам, а именно по вине тех самых “умников”, не знающих народной жизни, народных бед, неправомерно скакнувших из своих стерильных лабораторий (ведущих реформаторов почему-то окрестили “завлабами”) в рулевую рубку государственного корабля.
      Первое с начала реформ массовое выступление против президента, против правительства, против реформ – митинг на Манежной площади – состоялось 9 февраля. Участвовало в нем около ста тысяч человек. Главным организатором митинга была РКРП под руководством Виктора Тюлькина. Митингующие потребовали возродить СССР, КПСС, освободить гэкачеписта Лукьянова и поставить его во главе Съезда нардепов, сформировать новое правительство. Мелькали портреты Ленина, Сталина и почему-то Фиделя Кастро. Началась та самая активная политическая эксплуатация настроений терпящих нужду, растерянных людей (цены-то все лезут и лезут вверх), манипулирование ими.
      Правда, в тот же день возле Белого дома прошел не менее многолюдный альтернативный митинг – в поддержку властей. Но, разумеется, действо на Манежной было более агрессивным, оголтелым, разнузданным. Таковыми все эти оппозиционные митинги, шествия, манифестации оставались с этой поры долгие годы.
      В дальнейшем оппозиционеры взяли для себя за правило организовывать массовые выступления в памятные советские даты. Это было очень удобно. Многие люди, ощутившие на себе тяжесть с трудом продвигающихся реформ, уже почувствовали ностальгию по советским временам, когда жилось, может, и не очень хорошо, но, в общем, не так уж голодно и достаточно спокойно, а потому охотно выходили на митинги и демонстрации, проводимые оппозицией. Особенно годились для таких мероприятий даты, связанные с армией, с войной, с прошлыми победами.
      Вообще, надо сказать, в числе ошибок, которые допустила демократическая власть в первые месяцы своего существования, было то, что она, сосредоточившись исключительно на экономике, позволила оппозиции “приватизировать” идею патриотизма, роль защитницы армии, роль союзницы церкви и т.д. Хотя, казалось бы, какой, например, союз может быть между церковью и теми же коммунистами, игравшими первую скрипку в оппозиционном оркестре? Тысячи расстрелянных, повешенных, утопленных, распятых на церковных воротах священников, сотни разграбленных, разрушенных по всей России храмов – такую память оставил о себе коммунистический молох.
      Науськивают армию
      Особенно прибыльной казалась роль защитницы армии. Выступая в этой роли, оппозиционеры постоянно науськивали военных на власть, всерьез рассчитывали, что в “час Х” те выступят на их стороне.
      Первой после начала реформ вполне пригодной для организации массовых протестов “патриотической” датой было 23 февраля 1992 года. Позже оппозиционеры всегда пытались представить свое выступление в этот день и случившиеся при этом события в наиболее выгодном для себя свете: дескать, милиция и ОМОН жестоко избили ветеранов, единственным желанием которых было возложить цветы к Вечному огню у могилы Неизвестного солдата. В действительности ветераны вовсе не играли там первую скрипку. Начать с того, что среди главных организаторов митинга на Тверской были такие экстремистские организации, как Союз офицеров и движение “Трудовая Россия”, возглавляемые неистовыми “борцами за справедливость” Станиславом Тереховым и Виктором Анпиловым.
      Московские власти запретили намеченные оппозицией митинг и шествие по Тверской. Несмотря на это, с утра на площади Белорусского вокзала стали собираться толпы народа, которые двинулись по направлению к центру. Возле метро “Маяковская” улица оказалась перегороженной рядами милиции и милицейскими автобусами. Переговоры демонстрантов со стражами порядка результатов не дали, и тогда участники шествия бросились на прорыв. Кордоны милиции были смяты. Такие вот против нее действовали “ветераны”…
      Следующий милицейский кордон ожидал демонстрантов возле гостиницы “Минск”. Его преодолеть уже не удалось, оппозиционеры вынуждены были начать митинг прямо здесь. Зато с тыла со стороны Пушкинской площади прорыв осуществила еще одна группа “ветеранов”. Возглавлял этих “пенсионеров” небезызвестный генерал Альберт Макашов, который и в дальнейшем, включая октябрьские события 1993 года, был одним из самых активных участников уличных сражений. В тот раз его встретили на митинге как героя. В своей речи генерал, естественно, призывал собравшихся к борьбе за Великую Россию: “Ну-ка, матушка, встань с колен! Надо сделать последний шаг!”. Часть демонстрантов переулками вышла на Арбатскую площадь и попыталась прорваться в Александровский сад уже с этой стороны, однако продвинулась лишь до здания Военторга. Впрочем, и на этот раз разрозненные группы манифестантов, опять-таки переулками и дворами, просочились дальше, к Библиотеке Ленина. Здесь снова начались переговоры с милицией. В конце концов милицейское начальство предоставило оппозиционерам автобус, который двумя рейсами свозил их представителей к могиле Неизвестного солдата и доставил обратно, что впоследствии дало им повод утверждать: дескать, несмотря на милицейские дубинки, своей цели они все-таки добились, то есть, можно сказать, одержали победу.
      Гости из Бендер
      Уже тогда к митингующим и шествующим в колоннах антиправительственных демонстраций стали примешиваться профессиональные боевики, подчас прибывшие из неблизких краев. Они придавали всем этим митингам и демонстрациям дополнительный импульс агрессивности. Так, один из лидеров экстремистской организации “Возрождение” Валерий Скурлатов похвалялся позднее:
      “Напомню, что наши бойцы стояли насмерть в Бендерах, мы были на острие прорывов 23 февраля 1992 года, мы под своим Андреевским стягом победили в схватке 1 мая 1993 года на Ленинском проспекте и до потолка заполнили свой штаб трофейными щитами, бронежилетами, дубинками и прочей омоновской амуницией, мы честно сражались и погибали 3 и 4 октября 1993 года в Останкино и у стен Дома Советов”.
      Короче, все эти месяцы существовали группы “бойцов”, которых перебрасывали из Приднестровья (только ли из него?) в Москву и которые активно участвовали в уличных боях, происходивших в российской столице в 1992-1993 годах, подчас одерживали победу над милицией и захватывали немалые “трофеи”.
      За что боролись “ветераны”, пытавшиеся 23 февраля прорваться в Александровский сад, можно судить по девизу национал-патриотических организаций, подобных “Возрождению”: “Национализм, патриотизм, ксенофобия”. А процитированную речь Скурлатов произнес на встрече представителей коммунистических и “левопатриотических” организаций по случаю… 85-летия со дня рождения товарища Ким Ир Сена. Действительно подходящий повод.
      Именно в ту пору, зимой 1992 года, вскоре после начала реформ, коммунисты и “патриоты” стали образовывать союз, который со временем становился все более тесным.
      Наконец, можно сослаться на еще одну достаточно известную фигуру – Эдуарда Лимонова. Спустя годы он горько сожалел, что оппозиция не использовала такие выступления, как 23 февраля 1992 года, для захвата власти:
      “Можно было легко взять власть 23 февраля 1992 года, 17 марта 1992 года, 9 мая 1993 года, многосоттысячными демонстрациями опрокинув режим. Но тогдашние вожди не понимали, что это можно сделать. Власть можно было взять и в октябре 1993 года…”
      Как видим, тут речь уже идет не об омоновских щитах, дубинках и бронежилетах, а о захвате более существенного “трофея” – самой власти.
      Надо сказать, что в тот раз, 23 февраля 1992 года, московские власти вроде бы преодолели “мягкотелый либерализм” и, как видно из вышесказанного, действовали достаточно жестко.
      Позднее в “расправе над ветеранами” оппозиционеры обвинили тогдашнего мэра Москвы Гавриила Попова, его зама Юрия Лужкова и начальника московской милиции Аркадия Мурашова. А Верховный Совет даже создал специальную комиссию для расследования событий 23 февраля. Что это были за события и в чем заключались истинные намерения их организаторов и участников, нетрудно понять из приведенных выше цитат.
      Митинги оппозиции прошли 23 февраля также и в других городах России. Требования их участников не отличались разнообразием: восстановление СССР, сохранение единых Вооруженных Сил… Кому же в ту пору было уже под силу восстановить СССР и сохранить единую – для всего “восстанавливаемого” Союза – армию?
      Естественно, уничтожающей критике подвергалась деятельность российского правительства…
      Кстати, тут стоило бы отчетливо уразуметь одну вещь. Если парламентская оппозиция, особенно более или менее умеренная (была и такая), еще пыталась сделать вид, что озабочена лишь “корректировкой” реформ (они, видите ли, какие-то “не такие”, надо бы их чуть-чуть подправить), агрессивная уличная толпа, которую лидеры оппозиции постоянно “подзуживали”, прямо или косвенно, ни о каких таких тонкостях не думала и не помышляла. Единственной альтернативой “антинародному ельцинскому режиму” для нее был почивший в Бозе советский коммунистический строй. Соответственно, именно его, хотя бы в пределах России, скорее всего попытались бы возродить тогдашние противники Ельцина, приди они к власти на плечах этой не желающей разбираться ни в каких политических нюансах и тонкостях агрессивной многотысячной толпы.
      “Всенародное вече”
      Следующая дата, которую “оппозиция” сочла вполне подходящей для неких массовых (и немассовых) акций, было 17 марта, годовщина референдума, на котором большинство участников высказалось за сохранение Советского Союза. Правда, вопрос на эту тему тогда был поставлен так, что отрицательно на него было трудно ответить: “Считаете ли вы необходимым сохранение Союза Советских Социалистических Республик как обновлённой федерации равноправных суверенных республик, в которой будут в полной мере гарантированы права и свободы человека любой национальности?”. Ну, кто ж, в самом деле, будет голосовать против того, чтобы все были богатыми и здоровыми, а не бедными и больными? Впрочем, и при другой, менее лукавой формулировке, мнение большинства, наверное, тоже оказалось бы “за”.
      Так вот, в годовщину этого события оппозиция решила провести чрезвычайный VI съезд вроде бы уже канувших в небытие народных депутатов СССР. Съезд не съезд, но некое собрание бывших депутатов состоялось в подмосковном совхозе Вороново под Подольском: вместо ожидавшихся 2250 человек в зале присутствовало менее двухсот. Вопреки громкому названию – Чрезвычайный съезд – заседание продолжалось недолго, всего 55 минут. В числе главных решений – на пост председателя постоянного Президиума Съезда народных депутатов СССР и главы постоянно действующего оргкомитета Съезда народных депутатов СССР избрали бывшую работницу одной из грозненских фабрик небезызвестную Сажи Умалатову. Кажется, она и сейчас еще борется за восстановление Советского Союза. Во всяком случае в сентябре 1998 года, когда я с ней встречался по своим журналистским делам, эта ее борьба была в самом разгаре. В тот момент она возглавляла все тот же постоянный Президиум Съезда нардепов СССР, а еще Партию мира и единства и была, как она мне сказала, “абсолютно убеждена”, что Советский Союз будет восстановлен. Судя по тому, что Сажи Зайндиновна со своей партией занимали просторный офис в самом центре Москвы, на Кузнецком, у нее имелись щедрые спонсоры, как и она, целиком устремленные вперед в прошлое (вечная для меня загадка, которую я, наверное, унесу в могилу: как это предприниматели, бизнесмены – а кому же еще и быть спонсором! – могут мечтать о восстановлении советского тоталитарного режима, в котором уж кому другому, а им-то сразу же и без всяких разговоров открутят башку?).
      Думаю, вулканическую энергию, фанатическое мессианское упорство этой деятельницы в достижении целей (на вопрос, что ее интересует, помимо политики, она мне выпалила, сверкая очами: “Меня сегодня, кроме моей страны и народа, ничего не интересует”!), можно было бы использовать несравненно продуктивней – например, для установления мира на ее родине, в Чечне.
      Гораздо более многочисленным, нежели съезд, оказалось созванное в его поддержку по инициативе все той же “Трудовой России” “Всенародное вече”.
      Оппозиционеры постоянно старались подчеркнуть, что они выступают от имени всего народа. Для этого использовали и старинные русские названия своих сборищ – вот “вече”, например.
      Тут, правда, некоторую комическую струю вносит воспоминание о щедринской “Истории одного города”:
      “В порыве восторга (по случаю прибытия нового градоначальника города Глупова Дементия Варламовича Брудастого. – О.М.) вспомнились и старинные глуповские вольности. Лучшие граждане собрались перед соборной колокольней и, образовав всенародное вече, потрясали воздух восклицаниями…”
      Инициатором “веча” выступила все та же “Трудовая Россия” во главе со своим вождем неистовым революционным трибуном Виктором Анпиловым. То было их золотое времечко. Почерк этого вождя-трибуна, бывшего журналиста чувствуется в листовке, призывавшей граждан к участию во “Всенародном вече”:
      “ГРАЖДАНЕ! Год назад состоялся первый в истории нашей страны референдум. Народ сказал решительное “ДА” – единому Союзу Советских Социалистических Республик. Однако высшие должностные лица попрали волю народа, преступили Конституцию страны и в угоду западному капиталу объявили СССР несуществующим. Тем самым клика Горбачева – Ельцина спровоцировала развал государства, ограбление народа, гражданскую войну.
      Долг честных людей – восстановить законную власть и пресечь спланированный геноцид… Надо помочь депутатам собраться (на тот самый VI чрезвычайный. – О.М.) и утвердить волю народа – результаты референдума.
      Параллельно со Съездом созывается ВСЕНАРОДНОЕ ВЕЧЕ. Его цель:
      – подтвердить выбор народа, сделанный на референдуме;
      – положить конец антинародной политике и принять программу вывода страны из кризиса;
      – утвердить Главу Государства и Правительство СССР, предложенное Съездом.
      Мы призываем направить в Москву на Всенародное Вече представителей городов, областей, республик, избранных в трудовых коллективах от станка и плуга. Призываем трудящихся столицы, военнослужащих и милиционеров быть на Вече.
      Сбор: 17 марта, в 17.00 на Манежной площади Москвы.
 

 
      Движение “Трудовая Россия”.
      Как видим, планы были грандиозные. Чего стоит одно только намерение – “утвердить Главу Государства и Правительство СССР, предложенные съездом”. В дальнейшем, правда, планку понизили…
      На этот раз московские власти не возражали против проведения акции на Манежной площади – возможно, после вмешательства Верховного Совета и лично Хасбулатова, “расследовавших” события 23 февраля.
      Организаторы потом уверяли, что на “вече” присутствовало более 350 тысяч человек. По оценкам милиции, их было около 100 тысяч. Тоже, впрочем, немало.
      О характере речей, произнесенных на “вече”, можно судить хотя бы по выступлению бывшего офицера вильнюсского ОМОНа М. Войцеховского:
      – Теперь мы, сотрудники вильнюсского ОМОНа, разбросаны по всей России… Все, все зубами скрипят и говорят: придет время… Будет еще литерный поезд. Отцы “демократов” валили лес, а они будут пни корчевать, к чертовой матери. И я попрошу назначить меня никаким не начальником, я попрошусь просто начальником литерного состава, и восемьдесят процентов они не доедут туда при попытке к бегству.
      “Не доедут при попытке к бегству” – не правда ли, замечательная формула? Требуются ли комментарии? Единственно, что непонятно, почему только восемьдесят процентов не доедут, а не все сто. Патронов, что ли, может не хватить?
      Впрочем, некоторые участники “веча” остались как раз недовольны недостаточной решительностью вождей оппозиции. Так, бывший Генпрокурор Литовской ССР Андрис Рейниекс сокрушался позднее: дескать, люди пришли на митинг, надеясь избрать новое советское правительство, но “приехали такие же, как руководители ГКЧП, и сказали – никаких провокаций, только выступим и расходимся, никаких выборов, никакой Советской власти, ничего не объявим. Это потом пытались объявить, когда нас стало мало, а тогда было полмиллиона (вот уж и цифра полмиллиона замелькала. – О.М.). И так же дрожали руки, как дрожали руки в августе, тогда, когда надо было давить безжалостно эту нечисть”.
      Что ж, и Лимонов, как мы помним, утверждал: 17 марта можно было власть захватить. Но вот “руки затряслись”…
      Тем не менее, на “Всенародном вече” приняли ряд звонких решений и резолюций. Подтвердили стремление сохранить СССР, избрали постоянно действующую думу Всенародного веча во главе со все тем же генералом Макашовым, выдвинули кандидатами на пост главы единого государства (вакантный после отставки Горбачева) опять-таки Макашова (очень популярная была личность среди оппозиционеров) и еще двух деятелей в лампасах – адмиралов Владимира Чернавина и Игоря Касатонова (видимо, все из того же простого расчета – привлечь на свою сторону армию).
      Примечательно, что оппозиционеры никогда не выдвигали на высокие должности (хотя бы и сугубо фантастические) Виктора Анпилова. Это при всем его неистовстве и неслыханной активности в “отстаивании интересов народа”. Считалось, в частности, что, увлекаясь революционной риторикой, он слишком мало внимания уделяет практическим вопросам, что выдает его явное тяготение к анархизму: мол, приди Анпилов к власти, на следующий день он не будет знать, как накормить народ. Фокус, однако, заключался в том, что в таком же положении оказался бы любой оппозиционный деятель: ни у кого из них за душой не было ни малейшего понятия, каким образом наладить хозяйственную деятельность в стране, если отринуть то, против чего они так рьяно боролись.
      Участники “веча” отвергли проект новой конституции России, подготовленный Конституционной комиссией, и постановили начать сбор подписей за проведение новых выборов главы российского государства (пока что занятый Ельциным). Были приняты также резолюции о необходимости освобождения членов ГКЧП, отставки мэра Москвы Гавриила Попова и руководства российского телевидения (на телевидение в ту пору оппозиция особенно “наезжала”).
      Считается, что это было самое массовое выступление сторонников оппозиции. В дальнейшем им уже не удавалось собирать такое число участников.
      Реформы поддерживает большинство
      При всем том, что оппозиции удавалось выводить на улицу довольно много протестующего народа, опросы социологов показывали: большинство все-таки не на ее, оппозиции, стороне. Так, ВЦИОМ провел в марте опрос: нужно ли продолжать реформы или их следует прекратить? За продолжение реформ высказались 46 процентов опрошенных, против – 26 (28 процентов затруднились с ответом).
      Кто конкретно за и кто против? Выяснилось: особенно активно за продолжение реформ выступают люди квалифицированного труда, имеющие среднее и высшее образование (в этих группах реформы поддерживают соответственно 51 и 66 процентов опрошенных). Реформаторский курс имеет особенно основательную поддержку среди горожан (в крупных городах его одобряют до 57 процентов), однако его сторонники преобладают над противниками и на селе.
      В общем, никак не получалось у оппозиции цифрами подтвердить, что народ действительно – против “антинародного курса”. Большинство-то, как видим, – за него. И сколько ты ни выводи людей на Октябрьскую или какую другую площадь, – социология упрямо дает свои результаты, отличные от тех, что провозглашают “народные витии”.
 

 
      “Собрание граждан России”
      Самые тяжелые, самые концентрированные удары по президенту, правительству, реформам оппозиция наносила на депутатских съездах.
      На 6 апреля был намечен VI съезд народных депутатов. Предполагая (вполне резонно), что ничего хорошего для президента и правительства на этом съезде не будет, демократические организации в качестве превентивной меры провели 5 апреля, накануне открытия съезда, в концертном зале гостиницы “Россия” “Собрание граждан Российской Федерации”. Впрочем, туда были приглашены не только демократы, но и представители других политических направлений из различных регионов России – в надежде добиться хотя бы минимального согласия.
      Ельцин выступил на открытии собрания с развернутой программной речью. Он предупредил, что на депутатском съезде будет предпринята попытка реванша. Президент призвал сограждан дать отпор этим попыткам, “защитить радикальные преобразования, твердо поддержать тех, кто проводит их в жизнь, и прежде всего – правительство реформ”. Да, реформы идут трудно, но эти трудности порождены, в первую очередь, предшествующими десятилетиями правления коммунистов.
      – Мы слишком долго жили в перевернутом мире, чтобы реформы пошли гладко и безболезненно, – сказал президент. – Главная задача сейчас – запустить хотя бы элементарные рыночные механизмы. Все мы видим, что на нынешнем этапе это порождает острые проблемы. Социальное расслоение приобретает уродливые формы… Ограничены возможности социальной защиты. Но если не пойти на это сегодня, завтра не будет ни активного предпринимательства, ни надежной социальной защиты… Жизненно необходимо преодолеть инерцию покоя, как говорят, “сдвинуть воз с места”. Только в этом случае можно будет сказать: экономическая основа тоталитаризма в России уничтожена навсегда, его восстановление невозможно.
      Ельцин напомнил: ни он, ни правительство не обещали, что реформы будут легкими. Трудности, проблемы были ожидаемы:
      – Первые месяцы преобразований вызвали существенное падение доходов граждан. К сожалению, оно было неизбежно. Мы честно сказали об этом заранее и благодарны людям за то, что они, хотя и стиснув зубы, проявляют величайшие терпение и выдержку в это труднейшее для России время. Еще раз хочу подтвердить: либерализация цен, стабилизация финансов, структурная реконструкция и т.д. – это средства для достижения главной цели наших реформ. Она состоит в том, чтобы изменить роль человека в обществе, создать условия для производительной, эффективной, качественной работы на себя и свою семью.
      Как видим, Ельцин не обещает близкие златые горы, хотя кому-то хотелось бы именно таких обещаний. В качестве самой важной цели реформ он называет не скорое обилие материальных благ (“каждому – по потребности”), а создание условий для эффективного труда. То самое классическое – дать человеку не рыбу на сковородке, а удочку, чтобы он сам мог поймать эту рыбу. Совковая, десятилетиями сформированная психология, конечно, не возрадуется такой подмене, но переломить ее необходимо:
      – Добиться перелома неимоверно трудно. Не прошли бесследно времена многомиллионного ГУЛАГа. Дает о себе знать превращение народа в крепостных государства…
      В наследство реформаторам досталась поставленная с ног на голову, изуродованная, искаженная, абсурдная экономика:
      – Страна утратила естественные источники своего развития. В течение последних десятилетий ее жизнеспособность поддерживалась за счет невосполнимых ресурсов природы, прежде всего российской, за счет благополучия следующих поколений. Обанкротившаяся экономика обрекала нас проедать, проживать достояние, не нами созданное и не нам одним предназначенное. Вся более или менее современная и значимая часть технологических мощностей работала на военные цели, производила средства уничтожения. Государственная политика привела к тому, что производство товаров для народа и продовольствия попало в жесткую зависимость от импорта.
      К сожалению, мы до сих пор не избавились от привычки поддерживать свою жизнеспособность за счет невосполнимых природных ресурсов, прежде всего – за счет нефти и газа. Продекларировать недопустимость этого оказалось легче, чем переломить такую привычку.
      Ельцин четко обозначил тех, кто противостоит реформам, открыто и тайно, кто стремится их затормозить, исказить, свернуть, кто мечтает возвратить страну в прошлое. Тут есть активисты и, так сказать, “массовка”:
      – Выявились политические интересы конкретных лиц и политических группировок, которые пытаются сформировать жесткий блок для организованного противодействия реформам… Но противники реформ есть в каждой социальной группе населения. Еще немало тех, кто предпочитает слепо подчиняться сильным мира сего ради полунищенского, но спокойного существования. Они не хотят перемен или даже пытаются повернуть преобразования вспять. Это те, кто стоит или стоял при входе в это здание и размахивал красными флагами.
      Остановился Ельцин и на одной из самых болезненных для него в ту пору тем – о новой конституции, о том, какой она должна быть:
      – На первый план вышел вопрос: какой быть России – президентской или парламентской республикой? В республике парламентского типа президент не более чем декоративная фигура. Правительство формируется парламентским большинством и смещается им. При нынешней расстановке политических сил, в том числе в парламенте, пока еще зачаточном состоянии многопартийности в России, да еще в условиях глубокого кризиса, переход к парламентской форме правления был бы, конечно, крайне трудным, нежелательным, я думаю, что просто недопустимым. Постоянная внутрипарламентская борьба на фоне неблагоприятных социально-экономических условий будет приводить к правительственной чехарде. Это заблокирует работу исполнительной власти, и она вообще не сможет провести никаких реформ в этих условиях. Это путь, который в последнее время усиленно навязывается нам частью депутатов Верховного Совета. Считаю его неприемлемым. Он вновь обрекает на блуждание в потемках и постоянное запаздывание. Снова начнутся бесконечные разговоры и политические игры с псевдодемократическими ритуалами. В условиях кризиса такая политика равносильна самоубийству. Я, как президент, никогда на этот вариант не соглашусь. Именно в нынешней ситуации, может быть в течение двух-трех лет, речь может идти только о президентской республике. Это, разумеется, не означает наделения президента неограниченными правами. Он должен исполнять свои обязанности по защите конституционного строя, демократического порядка, прав человека, целостности страны – России. Президент должен иметь возможность в полной мере нести ответственность перед избравшим его народом за судьбу России и реализовывать свою программу.
      Президентская или парламентская республика? Весь трагизм ситуации заключался в том, что с новой конституцией, как уже говорилось, недопустимо промедлили, проволынили. Теперь вопрос о ней приходилось решать в условиях смертельной политической схватки, исходя из сиюминутных политических потребностей. Но ведь конституция создается не на минуту – на десятилетия. По здравой логике, в тот момент лучше всего, наверное, было бы ограничиться каким-то временным конституционным актом – конституционным соглашением, конституционным договором, а уж потом, когда все успокоится, “устаканится”, принять хорошо продуманный новый Основной закон, который не открывал бы простор ни для анархической парламентской вольницы, ни для авторитарного президентского правления. Такой вариант решения проблемы неоднократно предлагался президентом, поддерживающими его демократами, однако оппозиция, крепкой хваткой вцепившаяся в старую Конституцию, уверенная, что, на худой конец, она всегда сумеет принять новую по собственному лекалу, всякий раз этот вариант отвергала.
      Участники собрания обсудили ход реформ и, в свою очередь, обратились к Съезду и гражданам России с призывом поддержать проводимый правительством курс экономических преобразований. Было выдвинуто также предложение создать объединение гражданских, демократических, патриотических сил в поддержку гражданского согласия и российских реформ.
      В принятом обращении “К власти и народу” делегаты заявили о своей поддержке президентской республики, сильной государственной демократической власти, единого демократического федеративного государства с приоритетом прав человека, высказались за ускорение структурной перестройки хозяйства, аграрной реформы, конверсии, потребовали поставить под контроль новую государственную бюрократию и бывшую номенклатуру, немедленно передать землю и основные промышленные фонды в руки тех, кто способен обеспечить высокую эффективность их использования.
      Впрочем, не все подписались под этим обращением. Ряд участников, в основном представлявших коммунистические и “патриотические” организации (НПСР, РПРФ, Союз промышленников и предпринимателей, “Гражданское собрание” и др.), покинули зал до принятия итогового обращения – по их словам, в знак протеста против попыток руководства “ДемРоссии” “навязать Собранию решения, фактически дестабилизирующие общественно-политическую обстановку в России и открывающие возможность подрыва существующего конституционного строя”.
      Какие же такие решения собрания могли все в стране подорвать и дестабилизировать? Представители Демпартии (они тоже ушли с собрания) потом объясняли, что причиной скандала будто бы стала попытка лидеров “ДемРоссии” Ильи Заславского и Льва Пономарева включить в итоговый документ поправки, “фактически сводящиеся к требованию провести референдум по проекту конституции и распустить Съезд народных депутатов РФ”.
      Впрочем, если бы не было этой причины, ушедшие, без сомнения, нашли бы другую: декларировать свое согласие с властью и демократами, да еще накануне съезда, вряд ли входило в их планы.
      В этот же день в Москве прошел митинг сторонников оппозиции. На нем было выражено недоверие политическому и экономическому курсу правительства. Митингующие обратились к депутатскому Съезду с призывом прекратить “чудовищный эксперимент над народом”, не допустить принятия новой конституции, добиваться отставки российского руководства. Одним словом, попытка Ельцина и демократов создать перед началом съезда хотя бы подобие атмосферы дружелюбия, стремления к согласию не удалась.
      Начало съезда
      VI съезд открылся 6 апреля и длился более двух недель. На нем действительно произошло первое серьезное лобовое столкновение парламента с президентом и правительством. Чтобы получить представление, какой состав депутатов противостоял кабинету министров (стало быть, и президенту), достаточно посмотреть на цифры, обнародованные информационно-аналитической группой Президиума ВС по итогам голосования в первый день съезда: полностью поддерживали правительство 130 депутатов, частично – 266, не поддерживали – 653 депутата, причем 483 из них занимали непримиримую позицию по отношению к кабинету. На съезде сложился оппозиционный блок “Российское единство”, объединивший противников правительственного курса реформ. С течением времени к нему примыкало все больше и больше депутатов.
      В преддверии съезда правительство настаивало, чтобы доклад о ходе экономической реформы сделал Егор Гайдар. Это было вполне естественно: кому же и докладывать, как не главному ее автору и исполнителю? Однако депутаты решили по-своему: с докладом должен выступить глава правительства – президент Ельцин. Видимо, трудно было преодолеть соблазн демонстративно выказать пренебрежение и презрение к “ученому мальчику”. Ельцин обратился к съезду с просьбой пересмотреть это решение, заявив, что он считает “целесообразным выступить по всему спектру вопросов – политических, социальных, экономических и по конституционному”, однако депутаты высокомерно отказались возвращаться к уже решенному ими вопросу. Президент вынужден был подчиниться.
      Ельцин выступил на съезде 7 апреля. Он положительно оценил первые месяцы реформ, хотя и снова признал, что идут они необычайно тяжело. Тяжесть эта, в первую очередь, обусловлена той исходной ситуацией, в которой они начинались.
      – К сожалению, – сказал президент, – путь мягких, постепенных, безболезненных реформ оказался для нас плотно закрытым… Проанализировав реальное состояние экономики и общества, правительство пришло к твердому убеждению: стабилизировать положение возможно лишь в том случае, если до предела сжать время запуска важнейших рыночных механизмов, демонтажа командной экономики, резко ужесточив бюджетную и денежно-финансовую политику, не допустить развития гиперинфляции, парализующей рыночные механизмы.
      Позже этот вопрос – о мягком и жестком варианте реформ – обсуждался бесчисленное число раз. Критики не уставали обвинять реформаторов – до сих пор обвиняют! – что вот, дескать, были все возможности достаточно безболезненно провести преобразования, а реформаторы до них так и не додумались, выбрали наихудший вариант – вариант “шоковой терапии”. В действительности вопрос, какой вариант выбрать – медленный и постепенный или быстрый и достаточно жесткий, – решался в правительстве не на уровне эмоций и дилетантских импровизаций, а на уровне строгого, трезвого анализа.
      К сожалению, жесткий вариант удалось выдерживать недолго. Вскорости в результате почти всеобщего оголтелого сопротивления от него пришлось отступить. “Шоковой терапии”, которую с огромной пользой для реформ удалось осуществить в ряде других стран, выкарабкивавшихся из социализма, в России не получилось…
      – Ключевой вопрос, вокруг которого было сломано столько копий, – продолжал президент, – социальная цена реформы. Вспомним, что накануне 1992 года не было недостатка в пессимистических прогнозах относительно реакции населения на либерализацию цен. Конечно, прошел он тяжело, первый этап, но, тем не менее, в основном население, хоть и скрипя зубами, но его выдержало… В целом на первом этапе реформ нам удалось не допустить краха социальной политики… Велось организованное отступление в вопросах социальной защиты. Но самые важные позиции удалось удержать.
      Социальная политика, социальная защита… Я уже говорил и еще скажу не однажды – это было самым слабым местом реформ, их ахиллесовой пятой. В первые месяцы работы нового правительства вопросами социальной политики в нем занимался Александр Шохин. Гайдар, которого с Шохиным связывали долгие годы дружбы, аттестует его как “без сомнения, сильного, профессионального специалиста по социальным проблемам экономики, таким, как дифференциация доходов, проблемы бедности”. По оценке Егора Тимуровича, с “непростой и неблагодарной ролью ответственного за социальную политику… в рамках возможного, как мне казалось, он справлялся неплохо”. “Для меня было предельно важно, – вспоминает Гайдар, – что в самые критические месяцы социальное направление прикрывает квалифицированный человек, хорошо понимающий общий замысел, границы возможного”. Естественно, Шохин одним из первых – уже к весне 1992-го – попал под ожесточенную, нахрапистую атаку со стороны депутатов – его отставки они добивались особенно энергично и настойчиво. В начале апреля Шохин попросил Гайдара переместить его на другое направление работы, поскольку, по его словам, “на этом месте ему вряд ли удастся проводить осмысленную политику”. Гайдар согласился, вывел его из-под удара.
      Всю тяжесть “социалки” приняла на себя министр соцзащиты населения Элла Памфилова. Как известно, женщина это добрая, совестливая… Симпатичная… Однако вряд ли к ней можно было отнести определение “сильный, профессиональный специалист по социальным проблемам экономики”, особенно если иметь в виду радикально реформируемую экономику – экономику переходного периода.
      Впрочем, независимо от того, кто отвечал за социальную политику в правительстве Гайдара и в последующих правительствах, в течение всех этих лет, когда осуществлялись радикальные реформы, вопросы социальной политики, социальной защиты оставались в общем-то на заднем плане. По самым беззащитным, самим обездоленным эти годы проехались как самый тяжелый каток.
      Возможно, отчасти дело тут заключается в том, что у реформаторов, которые вынуждены были занять жесткую оборонительную позицию перед напором безумных популистских требований оппозиции, касающихся социальных программ и просто-напросто разрушающих всю финансовую систему, выработалась своего рода идиосинкразия к самому понятию “социальная сфера”. Так что их собственные усилия по поиску не шизофренических, а разумных способов, какими можно было бы облегчить положение людей, оказались недостаточными…
      Наконец, дефицит энергичной социальной политики можно было бы попытаться как-то смягчить активной разъяснительной работой. Известно ведь: человеку легче терпеть невзгоды, когда ему толково объясняют, какова их причина и как долго они еще будут длиться. Однако и этого не было. Никто ничего не объяснял. Информационная поддержка реформ была поставлена из рук вон плохо.
      Вернемся, однако, к выступлению президента на съезде. Особо остановился он на приватизации: “Устойчивость экономических реформ, формирование их надежной социальной базы… зависят от темпов формирования мощного частного сектора в экономике… Мы совершенно не удовлетворены темпами приватизации”. Не приносит удовлетворения и ее качество. “Нам нужны миллионы собственников, а не сотня миллионеров”, – афористично провозгласил Ельцин.
      К сожалению, в дальнейшем, мы знаем, только что возникшая в России рыночная экономика была деформирована и искорежена как раз поперек этой ельцинской декларации. Молодой российский капитализм – воспользуюсь этим классическим термином – стал в значительной степени олигархическим. В момент, когда пишу эти строки, журнал “Форбс в России” опубликовал список ста самых богатых наших соотечественников – той самой “сотни миллионеров”, из которых три с лишним десятка – миллиардеры. Подумалось: вот кому действительно, за небольшими исключениями, сейчас “живется весело, вольготно на Руси”. Что касается простых собственников, то бишь предпринимателей, не миллионеров и не миллиардеров, большинству из них с самого начала пришлось вести тяжелую, изнурительную борьбу за выживание с легионами продажных чиновников, с ордами обычных бандитов. Конца этой борьбе и поныне не видно, прежде всего потому, что неясно, на чьей стороне сама власть…
      Впрочем, все это было впереди. Тогда, в апреле 1993-го, голова совсем о другом болела. Как бы сложно, трудно, противоречиво ни шли реформы, каждому здравомыслящему человеку было ясно: назад дороги нет. Не должно быть.
      – Главное, что угрожает сегодня России, – сказал президент, – это возврат к недалекому прошлому – псевдореформам времен союзного правительства. Все помнят, что они свелись к бесплодным дискуссиям, к ведомственной борьбе за бюджетные дотации. Мы шли этим путем в течение семи последних лет и в полной мере убедились: такая политика является однозначно деструктивной. Именно она, в конечном счете, разрушила страну.
      Ельцин вновь обозначил свою позицию и по вопросу о конституции. Напомнив, что пост российского президента был учрежден III съездом на основе результатов всенародного референдума, что V съезд предоставил президенту дополнительные полномочия, необходимые в условиях нынешней кризисной ситуации, Ельцин резко выступил против стремления оппозиции принизить роль президента, сделать ее формальной и номинальной:
      – Попытки пересмотреть эти решения путем внесения поправок в ныне действующую или принятия новой конституции, ориентированной на парламентский тип республики с декоративной президентской властью, считаю, противоречат выбранному народом курсу реформ.
      Итоги первых месяцев
      7 апреля было-таки предоставлено слово и Гайдару – для короткого, пятнадцатиминутного выступления. За эти считанные минуты он в общем-то успел крупными мазками набросать картину, с чего начинало его правительство, какова ситуация в данный момент и каковы перспективы.
      – К тому времени, – сказал Гайдар, – когда V съезд, дав президенту дополнительные полномочия, открыл дорогу к углублению экономических реформ, шесть лет колебаний, нерешительности, компромиссов уже породили настоящий социально-экономический хаос… Все прекрасно понимали, что пришло время расплаты за годы финансовой безответственности, за неплатежеспособность Внешэкономбанка, за разворованные природные ресурсы страны, за разваленные финансы, за неработающий рубль, за пустоту прилавков, за все те социальные демагогические обещания, которые раздавались вволю на протяжении последних лет… Осень 1991 года – это уже крутое падение общественного производства, это быстро останавливающаяся черная металлургия, за которой явно вставала угроза остановки всего машиностроения и строительства. Осень 1991 года – это время глубокого уныния и пессимизма, ожидания голода и холода. Все, кто в этой сложной ситуации решил бы и дальше тратить время на бесконечные и бесплодные дискуссии о безболезненных путях перехода к рынку, стабилизации экономики, ждать создания конкурентно-рыночной среды и формирования эффективной частной собственности, дождался бы паралича производства, гибели российской демократии и самой государственности.
      Гайдар, вслед за Ельциным, напомнил, что он и его коллеги никогда не обещали, что реформы будут идти легко. Такие обещания были бы преступным легкомыслием – для них не было никаких оснований:
      – Набравшие собственную деструктивную инерцию процессы в сфере материального производства нельзя было остановить по мановению волшебной палочки. За резко упавшим уже к осени 1991 года сокращением производства стоят и развал связей с Восточной Европой, и ухудшение условий торговли с государствами Содружества, и упавший импорт, и уже износившееся оборудование. Да и за саму финансовую стабилизацию, как известно, практически всем и везде в мире приходится довольно дорого платить падением производства. Предполагать, что вслед за либерализацией цен немедленно начнется индустриальный подъем, могли лишь безграмотные авантюристы.
      Егор Тимурович подвел некоторые итоги первого этапа реформ, честно признав: не все предварительные расчеты и прогнозы реформаторов в точности оправдались:
      – Да, масштабы повышения цен в январе оказались большими, чем мы предполагали, а падение уровня жизни – более резким. Вместо постепенного разгона темпов инфляции в январе – феврале мы получили их резкий скачок за первые три недели января, после чего наступил период относительной стабилизации цен, продолжавшийся с конца января примерно до конца февраля. В это время цены снизились примерно по 40 процентам номенклатуры продовольственных товаров. Лишь со второй половины февраля и в марте вновь начинает проявляться тенденция повышения цен вслед за смягчением денежной политики, увеличением социальных выплат.
      Вот оно: это первое на начальном этапе реформ смягчение денежной политики и его неизбежный результат – увеличение инфляции, рост цен. В дальнейшем вокруг каждого очередного подобного смягчения будут возникать острые конфликты между правительством и депутатами, правительством и Центробанком, а в дальнейшем, после ухода Гайдара, – внутри самого правительства. Популистам, выставляющим напоказ свое стремление как можно скорее “сделать народу хорошо”, а на деле просто желающим набрать рейтинговые очки, будут противостоять трезвые квалифицированные экономисты. Увы, чаще всего – противостоять безуспешно.
      Однако главный итог первых месяцев реформ, по словам Гайдара, все-таки положительный, обнадеживающий:
      – Сейчас можно сказать, что хотя и со скрипом, но рыночные механизмы все же заработали. И сегодня, принимая под давлением любое вынужденное решение по смягчению денежной политики, мы должны иметь в виду, что это решение прямо и непосредственно через неделю скажется на ситуации на потребительском рынке. Ситуация в торговле, разумеется, не стала благостной, но она радикально переменилась. Практически постоянно растет число городов, в которых есть в продаже мясо, мясопродукты, молочные продукты, важнейшие виды промышленных товаров народного потребления. Это не благостный рынок, это не рынок изобилия, но это уже и не тот развал, который был в ноябре – декабре… Страна тяжело, болезненно преодолевает сопротивление тех социальных групп, которые всю жизнь занимались распределением дефицитных ресурсов и предпочитали бы заниматься этим вечно, она входит в другую систему регулирования.
      Есть сдвиги и во внешней торговле:
      – Если в прошлом году происходило помесячное сокращение экспорта, продолжавшееся и в январе, то к марту объем экспорта продукции из России увеличился по сравнению с январем более чем на два миллиарда рублей и более чем на миллиард рублей превысил уровень декабря прошлого года.
      Один из главных козырей реформаторов – одобрение их действий со стороны развитых индустриальных стран Запада, помощь, – просто помощь, и гигантские кредиты, значительные инвестиции, – которую они оказали России в первые же месяцы реформ. Гайдар, конечно, не мог не упомянуть и об этом:
      – Мы полагали, что в лучшем случае нам потребуются годы последовательных решительных рыночных реформ и проведения ответственной финансовой политики, чтобы переломить недоверие потенциальных инвесторов. К счастью, в данном случае мы ошиблись. Осознав меру своей исторической ответственности, роль России в современном мире, влияние происходящих в ней процессов на судьбу всего человечества, ведущие государства мира достойно ответили на вызов времени. Всего несколько месяцев серьезных рыночно ориентированных радикальных реформ потребовалось, чтобы переломить сомнения, отбросить накопившиеся предубеждения, принять решения о беспрецедентной по масштабам финансовой помощи реформам в России. Как вы знаете, речь идет о выделении только в этом году 24 миллиардов долларов, необходимых для обеспечения устойчивой конвертируемости рубля, жизненно важной бесперебойной работы промышленности, импортных поставок, финансирования масштабной структурной перестройки и обновления российской экономики.
      Как сказал Гайдар, предоставление такого огромного кредита “сопоставимо лишь с планом Маршалла”.
      Позже, однако, Гайдар вынужден будет признать, что новый “план Маршалла” не получился – финансовая помощь Запада России оказалась недостаточной, предоставлялась она с явным запаздыванием. Ведущие западные страны почти целиком перепоручили эту миссию Международному валютному фонду, а чиновники этой организации оказались слишком близорукими, чтобы осознать всю ее историческую важность. Недостаточная финансовая помощь извне стала одной из причин пробуксовывания российских реформ на начальном их этапе. Гайдар:
      “В критические месяцы, с января по апрель 1992 года, даже несколько сот миллионов долларов свободных валютных резервов позволили бы нам серьезно расширить свободу экономического маневра, но и эти суммы были для нас недоступны. А к тому времени, когда бюрократические процедуры наконец завершены, стабилизационная программа уже расползается на глазах. И предоставленный нам в июле 1992 года миллиардный стабилизационный кредит на пополнение валютных резервов – теперь всего лишь запоздалая поддержка усилий первого полугодия”.
      Разумеется, выступая на съезде, главный российский реформатор должен был бросить кость своим противникам – сообщить им о готовности внести коррективы, изменения, уточнения в проводимый им курс, – депутаты постоянно и страстно требовали от него этого.
      – Нам действительно сегодня придется существенно сместить акценты в своей деятельности, – заверил их Гайдар. – Можно сказать, что сегодня сформировались предпосылки для того, чтобы перейти от вдохновленной мужеством отчаяния кавалерийской атаки к подготовке и реализации широкой программы углубления экономических реформ и реконструкции российской экономики. Среди возникших направлений этой политики – глубокая перестройка структуры народного хозяйства, демилитаризация экономики, ее открытие, приватизация, формирование эффективной структуры собственности. Именно здесь сегодня предстоит сконцентрировать усилия любому российскому правительству, которое понимает сложившуюся ситуацию, видит перспективы, ответственно за судьбы России.
      Конечно, вряд ли это была та “корректировка” курса, которой ожидали от Гайдара сидящие в зале, но тем не менее. Теперь уж никто не мог его упрекнуть, что он упорно игнорирует призывы что-то изменить, что-то уточнить, что-то откорректировать.
      О перспективах. Виден ли свет в конце тоннеля?
      – Нам, – сказал Гайдар, – придется пройти еще нелегкий путь до того, как удастся в полной мере остановить промышленный спад, создать предпосылки экономического роста, но оснований для паники нет… Да, мы пережили очень тяжелые пять месяцев. Да, в этих пяти месяцах была сконцентрирована расплата за целый период нерешительности и безответственности. Но сегодня сформировались уникальные предпосылки для экономического подъема в России. Мы получили то, к чему страны идут годами. Мы получили возможность провести серьезную, глубокую структурную перестройку экономики на базе крупных дополнительных финансовых ресурсов, не сопоставимых сегодня с ресурсами нашего собственного государственного бюджета. Сегодня Россия имеет шанс войти в полосу экономического подъема. Упустить этот шанс, сорваться, испугаться трудностей было бы, на наш взгляд, преступлением перед Россией.
      Гайдар завершил свое выступление под аплодисменты. Впрочем, аплодировало, разумеется, меньшинство депутатов – те, что поддерживали реформы. Большинством владели совсем другие настроения.
      Атака на правительство
      С самого начала на съезде развернулась борьба вокруг проекта постановления о ходе экономической реформы – основного документа, с помощью которого оппозиция решила сокрушить правительство, разгромить реформы, нанести тяжелый удар по президенту. Кабинет за проведение реформы получал в этом проекте “неуд”. Президент лишался дополнительных полномочий, предоставленных ему V съездом. Его обязывали немедленно, прямо на съезде, представить депутатам “для согласования” кандидатуру премьера.
      Это был критический момент. Казалось, все повисло на волоске. Комментируя намерения оппозиционеров, известный историк Дмитрий Волкогонов сказал в первый день съезда: “Меня тревожит не то, что происходит сегодня, а то, что в России за последние 150 лет ни одна из экономических реформ не удавалась”.
      С трибуны съезда звучат также требования поставить на обсуждение вопрос о доверии правительству и отправить его в отставку. Однако спикер верхним чутьем, которое у него исключительно развито, улавливает, что для решающего удара момент еще не настал. Гайдар вспоминал позднее:
      “Председательствующий Хасбулатов, умело дирижируя съездом, ведет с помощью его тысячеголосья свою симфонию. Вопрос о доверии в повестку не включает, но делает все возможное, чтобы критика, даже самая демагогическая, постоянно звучала. Судя по всему, он еще не готов к прямой конфронтации с президентом и еще не считает, что настал момент свалить правительство реформ, но хочет, чтобы оно вышло со съезда предельно ослабленным, деморализованным, покорным Верховному Совету, точнее – лично ему, Хасбулатову”.
      С инициативой своей отставки выступает само правительство. Это его реакция на проект постановления съезда. 8 апреля соответствующее заявление подписывают все члены кабинета, за исключением двоих-троих, отсутствующих в ту пору в Москве. Особенно возмутила членов правительства та часть проекта, которая лишала президента дополнительных полномочий: без них правительство делается полностью беззащитным перед своими противниками.
      Ельцин просит Гайдара и его коллег до поры до времени не давать заявлению об отставке хода…
      9 апреля Гайдар вновь выступил на съезде с коротким заявлением, в котором, не говоря прямо о возможной отставке правительства в случае принятия подготовленного проекта постановления, тем не менее дал понять депутатам, что такое событие вполне может произойти.
      Гайдар весьма резко прокомментировал обвинения в адрес кабинета, прозвучавшие уже в первые дни со съездовской трибуны, в частности обвинения в допущенном будто бы правительством крахе бюджетной политики, развале внешнеэкономической деятельности и т.д. По его словам, подобные обвинения основаны либо на плохой информированности, либо просто на подтасовке фактов: в действительности на конец первого квартала дефицит бюджета не превысил полутора процентов ВНП, а внешнеторговое сальдо составило 8 процентов, как и было запланировано.
      Что касается постоянно звучащих популистских призывов немедленно “сделать всем хорошо”, громогласных лоббистских требований удовлетворить бесчисленные групповые, отраслевые и чьи-то персональные интересы, Гайдар заметил, что следование этим призывам и требованиям повлекло бы за собой неудержимый рост едва ли не всех расходных статей бюджета при одновременном резком падении налоговых поступлений. То есть неминуемо произошла бы финансовая катастрофа.
      – Вы можете создать другое правительство, – заявил Гайдар, – и сказать, что так и нужно делать. И все будут довольны. А потом вы будете смотреть, как разваливается рубль, как рушатся мелкие региональные рынки, как за развалом финансов идет развал российской экономики, как растут бешено цены. Смотреть – и думать: а кто же за все это отвечает? И менять, как перчатки, правительства, которые и призваны, видимо, за все это отвечать…
      Депутаты наконец поняли, что в атаке на президента и правительство зашли слишком далеко. Первоначальный вариант постановления был несколько смягчен. В варианте, который редакционная комиссия подготовила 9 апреля, в отличие от первоначального варианта, уже не содержалось открытого требования об отмене дополнительных полномочий, предоставленных ранее президенту, однако требование “представить Верховному Совету РФ в ходе работы Съезда для согласования кандидатуру на должность председателя правительства РФ” сохранялось. Иными словами, у президента все-таки отбиралось право самостоятельно формировать кабинет. Вопрос о доверии правительству, как уже говорилось, редакционная комиссия также не посчитала нужным выносить на рассмотрение Съезда.
      Этот проект постановления, представленный Съезду 10 апреля утром, в ходе обсуждения был опять-таки несколько смягчен. Вариант, принятый депутатами за основу, уже не требовал, чтобы президент представил кандидатуру премьер-министра прямо на съезде, а устанавливал для этого месячный срок.
      Безумное постановление принято
      Хотя самые неприемлемые требования противников президента и правительства из проекта постановления исчезли, тем не менее он ставил правительство в совершенно безвыходное положение своими требованиями “корректировки” реформы – теми самыми популистскими требованиями, о которых говорил Гайдар: на эти его слова никакой реакции со стороны депутатов так и не последовало.
      11 апреля постановление было принято в окончательном виде. Это был, конечно, совершенно фантастический документ. Признав осуществление экономической реформы неудовлетворительным, депутаты требовали от президента внести “существенные коррективы в тактику и методы” ее проведения. Причем их требования сводились к тому, чтобы одновременно решить все проблемы и всем сразу “сделать хорошо”. Нардепам – то ли из-за простого невежества, то ли из-за непреодолимого желания показать себя радетелями народных интересов (заседания съезда транслировались по телевизору) – не приходило в голову, что одна группа их требований прямо противоречит другой. Так, в постановлении правительству предписывалось усилить меры социальной защиты населения, ослабить налоговое бремя, установить налоговые льготы в сферах здравоохранения, науки, культуры, образования, поднять зарплаты в этих отраслях до уровня зарплат в производственной сфере, полностью профинансировать давно устаревшие программы развития колхозно-совхозного АПК… И вместе с тем ему, правительству, вменялось в обязанность добиваться финансовой стабилизации в российской экономике. Давалась директива сохранить госрегулирование цен на топливно-энергетические ресурсы (в ту пору правительство как раз готовилось освободить и эти цены). Иными словами – сохранить дотации для ТЭКа.
      Авторы постановления извлекали на свет Божий тезис из советских времен о необходимости “действенной борьбы со спекуляцией”. Учитывая, что с конца января в стране, как известно, действовал указ президента о свободе торговли, любого, кто что-то продает, можно было аттестовать как спекулянта. “Отмазаться” от такого обвинения торговец, понятное дело, мог только через взятку “проверяющему” чиновнику. Между тем депутаты, разумеется, требовали от правительства и усиления борьбы с коррупцией…
      Постановление VI съезда – один из ярких примеров глубоко невежественного и абсолютно безответственного подхода депутатского большинства к решению важнейших государственных проблем.
      Реакция правительства
      Реакция правительства последовала незамедлительно, еще до того как постановление было окончательно принято: во время депутатского голосования, после того как был утвержден очередной его пункт, члены кабинета, протестуя, покинули зал заседаний. Несколько позже Гайдар заявил на пресс-конференции по поводу принятого документа:
      – Это полная ревизия курса экономической реформы. Это вынужденная смена всего направления экономической политики. Это возврат к политике ублажения отдельных социальных групп, которые будут рвать куски уменьшающегося общественного пирога. Это крест на любых надеждах на серьезное сотрудничество в мире. Это путь к развалу финансовой системы. Это путь к развалу рубля, это крест на тех жертвах, которые все приносили.
      Как говорил потом первый вице-спикер ВС Сергей Филатов, после принятия постановления возникла “нервозная обстановка” не только в правительстве, но и в депутатских фракциях, на телевидении и в других СМИ. В этой ситуации, осознав, что она опять перегнула палку, верхушка ВС снова решила несколько “сдать назад”. По ее предложению, уже на следующий день 12 апреля, в воскресенье, состоялось совещание Президиума ВС и вице-премьеров правительства. Причем что примечательно – без Хасбулатова.
      Существуют разные версии, до чего договорились на этом совещании. Согласно одной из них, членам правительства было обещано, что в повестку дня съезда будет внесен вопрос о пересмотре злополучного постановления и что из него будут изъяты наиболее одиозные пункты. По другой версии – ее изложил Филатов – на воскресном совещании будто бы договорились, что постановление пересматриваться не будет, а Съезд примет специальную декларацию, где заявит о своей “решительной поддержке курса президента Российской Федерации на радикальные политические, экономические и социальные реформы” и о том, что он “считает важнейшей задачей Верховного Совета и правительства комплексное развертывание программы реформ, укрепление бюджетной и финансовой системы, исключение принятия решений в интересах отдельных ведомств или социальных групп и сосредоточение усилий на социальной защите малоимущих слоев населения”. Вместе с тем, по словам Филатова, в декларации подтверждалось, что правительство должно разработать и представить к 20 мая в ВС “перечень мер по выполнению постановления VI Съезда народных депутатов о ходе экономической реформы в Российской Федерации”.
      Однако пункт о пересмотре постановления в съездовской повестке дня так и не появился, а декларация в том виде, как ее изложил Филатов, устроить правительство, конечно, не могла…
      Правительство подает в отставку
      В этой обстановке Гайдар принимает решение не ждать пассивно дальнейшего ухудшения ситуации, а самому предельно обострить ее – дать ход подписанному ранее членами правительства заявлению об отставке. Текст этого заявления 13 апреля утром был передан президенту. Ельцин пообещал принять по нему решение до окончания съезда.
      В этот же день Гайдар огласил упомянутое заявление на пресс-конференции в пресс-центре съезда. В нем говорилось, что решения Съезда “блокируют возможность продолжения избранного курса… что под предлогом усиления контроля деятельности правительства со стороны представительной власти на деле лишают президента и правительство возможности проводить избранную политику экономических преобразований, направленных на возрождение России”. Неизбежным результатом осуществления решений Съезда, по убеждению правительства, будет катастрофическое падение уровня жизни, голод, социальные потрясения и хаос.
      Огласив заявление, Гайдар пояснил: решение правительства об отставке может быть пересмотрено, если Съезд скорректирует свое постановление или если президент примет решение, которое позволит кабинету продолжить работу.
      Параллельно было распространено заключение правительства по поводу постановления Съезда. Здесь речь уже шла об экономической конкретике. “Принятое VI съездом постановление “О ходе экономической реформы в Российской Федерации”, – говорилось в заключении, – ведет страну к экономической катастрофе”. В случае, если депутатское постановление будет выполнено, бюджетные расходы увеличатся на 1,2 триллиона рублей, и, соответственно, дефицит бюджета в 1992 году достигнет полутора триллионов, то есть 23 процентов ВНП или 80 процентов общего объема доходов. Этот гигантский дефицит вызовет ускорение роста цен. Инфляция к концу года может составить 300 – 400 процентов (!) по сравнению с ее уровнем на момент съезда. Надо к тому же учесть, отмечалось в заключении, что технические возможности Гознака позволяют увеличить денежную массу до конца года не более чем в два – три раза. В результате примерно 30-40 процентов заработной платы просто физически невозможно будет выплатить. С учетом инфляции, это будет означать, что реальная покупательная способность населения упадет в четыре – пять раз. “Гиперинфляция как неизбежное следствие отказа от жесткой кредитно-финансовой политики уничтожит не только трудовые сбережения, но и всякие стимулы к производительному труду”, – говорилось в правительственном заключении по поводу постановления Съезда. Иными словами, вместо благополучия и процветания людей, о котором будто бы пекутся депутаты, наступит тотальное обнищание.
      “Ребята растерялись…”
      Разговор об отставке правительства зашел на вечернем заседании Съезда 13 апреля. Выступивший по этому вопросу Сергей Филатов рассказал о воскресных переговорах с правительством. В общем-то, первый вице-спикер был настроен довольно миролюбиво. По его мнению, возможности для примирения с правительством отнюдь не утрачены. Тут, однако, в дело вмешался Хасбулатов. У него настроение было совершенно иное.
      – Мы проводим уже шестой съезд, – сказал спикер, – а уважаемые друзья из правительства столкнулись со съездом впервые и растерялись. Вот и вся проблема. Поэтому, если хотят уйти в отставку, пусть, пожалуйста, ставят этот вопрос перед тем, кто их назначал. Это однозначно. И никто нас не должен шантажировать. Мы ничего и никого не боимся.
      Спикер заявил, что это правительство вообще существует лишь благодаря ему, Хасбулатову:
      – Извините, но давайте уж откровенно говорить: столько я проявил, я не знаю, изворотливости, чтобы спасти это правительство от растерзания. Поэтому, пожалуйста, уважаемые члены правительства, хотите работать, – вам все условия для того, чтобы работать.
      Что касается предупреждений о неизбежном финансовом крахе, который произойдет в случае реализации постановления Съезда, спикер небрежно их отмел: дескать, не надо забывать, что он, спикер, “не только юрист, но и экономист” и “группа консультантов у него не хуже, чем у правительства”.
      Эта примитивная логика вызывает выкрики из зала:
      – Позор! Позор!
      Хасбулатов:
      – Никакого позора нет. Ребята растерялись.
      “Ребята растерялись…”. Это о правительстве Российской Федерации. Присутствовавшие на заседании члены кабинета прореагировали на хасбулатовские словеса весьма резко. Многим запомнился телевизионный кадр, когда, повинуясь решительному жесту Геннадия Бурбулиса, который, напомню, в ту пору был первым вице-премьером, правительство вновь покинуло зал – на этот раз в знак протеста против оскорбительно-фамильярных выпадов спикера в свой адрес. Конфронтация вернулась к исходной точке.
      Как заявил позднее Бурбулис, поведение Хасбулатова “полностью обнажило его личную причастность” к кризису, возникшему на съезде. Его коллега по кабинету Александр Шохин заметил, что между правительством и Съездом вполне можно было достичь компромисса, однако этому помешало “полное нежелание компромиссов”, проявленное спикером. “Это доказывает, – сказал Шохин, – что личные интересы здесь гораздо выше интересов России”.
      После, как водится, Хасбулатов не столько извинялся за свои хамские речи, сколько “объяснял” их смысл.
      Заявление об отставке подало также правительство Москвы во главе с Юрием Лужковым и мэром Гавриилом Поповым. В заявлении говорилось, что оно подается в знак солидарности с правительством Гайдара и протеста против постановления VI съезда народных депутатов России о ходе экономической реформы. Это постановление расценивалось как наступление консервативных сил на реформы.
      Как видим, в ту пору Лужков был вполне “прогрессивным”, почти демократическим деятелем.
      Победа
      После очередного скандала, затеянного спикером, лидеры депутатского корпуса предпринимают новую попытку добиться примирения с кабинетом. 14 апреля проходят очередные многочасовые “мирные переговоры” руководства парламента и правительства. По итогам этих переговоров подготовлены проекты двух документов – декларации “О поддержке экономической реформы в Российской Федерации” и постановления “О взаимодействии законодательной и исполнительной власти в период радикальной экономической реформы”. В проекте декларации говорится, что Съезд “поддерживает действия президента РФ по реформированию экономики”; что касается требований, содержащихся в постановлении, их выполнение авторы ставят в зависимость от “реально складывающихся экономических и социальных условий”: дескать, будут подходящие условия, – выполняйте, не будет условий, – что ж поделать… Второй из упомянутых документов предписывает кабинету заботиться о “сохранении и укреплении денежно-финансовой системы” и не допускать “принятия решений, подрывающих ее в интересах отдельных ведомств и социальных групп”, то есть делать именно то, на чем всегда настаивало само правительство и чему всеми силами пытались помешать депутаты. Одним словом, оба документа фактически дезавуируют постановление Съезда, придавая ему рекомендательный характер.
      15 апреля декларация и новое постановление после внесения некоторых поправок были приняты Съездом.
      Одержана явная победа над консервативным съездовским большинством. Пусть победа временная – это ясно покажут дальнейшие события, – и тем не менее. Команда Гайдара впервые предприняла самостоятельный политический шаг, причем очень ответственный, и добилась успеха.
      В этот же день Ельцин в телефонном разговоре с Гайдаром сообщает ему, что полностью поддерживает правительство и, соответственно, отставку кабинета не принимает.
      Вице-премьер Сергей Шахрай предложил Ельцину воспользоваться смятением в рядах депутатов и поставить на голосование вопрос об утверждении Гайдара председателем правительства. Наверное, и тактически, и стратегически это действительно было бы вполне оправданно. Однако Ельцин решил, что для этого не настало еще время, предложение может провалиться. На следующем съезде, в декабре, ему придется двигать Гайдара в премьеры в гораздо худших, практически безнадежных условиях. И по-крупному проиграть.
      Ельцин пытается достичь компромисса
      Центральной установкой Ельцина в его выступлениях на съезде – он выступал несколько раз – было найти какой-то компромисс со своими противниками. Ради этого он готов был идти на серьезные уступки. Так, выступая 11 апреля, он заявил, что правительство готово скорректировать свою структуру и внести персональные изменения в состав министров (этого требовали депутаты), причем он сам, президент, намерен “ввести опытных, авторитетных производственников, промышленников”. Уж это был и вовсе бальзам на душу оппозиционеров. Их голубая мечта – заменить “правительство завлабов”, оперирующих какими-то непонятными для них категориями – инфляция, укрепление курса рубля, финансовая стабилизация, процентная ставка, “денежный навес” – правительством “крепких производственников”, знающих, как выбивать фонды, как выполнять план, как давать разнос подчиненным и т.д. “Программой-максимум” для них, конечно, было – убрать Гайдара. Ельцин уходил от этого вопроса. Он попросил съезд, который требовал от него представить кандидатуру премьер-министра (не Гайдара, конечно), отложить этот вопрос хотя бы до октября (позже пообещал сделать это в конце июля).
      Ельцин заверил депутатов, что и он, и члены правительства готовы выслушать все замечания, любую критику, готовы к откровенной и конструктивной дискуссии.
      – Мы начали реформу вместе, – сказал он миролюбиво, – и ее продолжение во многом будет зависеть от того, насколько нам удастся сохранить стабильность во взаимодействии законодательной и исполнительной власти. Считаю большой политической ошибкой попытки встать в некую оппозицию друг к другу. В это тяжелое время мы не имеем права устраивать политические игры, борьбу за иллюзорное первенство.
      Примирительным было и выступление Ельцина в последний день работы съезда 21 апреля. Президент призвал депутатов поскорее устранить разногласия между исполнительной и законодательной властью, заверил, что лично он сделает для этого все возможное. Стараясь достичь компромисса с парламентом, Ельцин заявил, что осуждает требования участников митинга “ДемРоссии” (он состоялся двумя днями раньше) разогнать съезд как орган законодательной власти (понимание, что съезд стал непреодолимым препятствием на пути реформ, крепло в обществе день ото дня). Что касается разговоров насчет референдума о доверии съезду, президент сказал, что считал бы его возможным только в том случае, “если бы депутатский корпус вообще отверг курс на радикальные реформы”.
      В то же время особо рьяные противники Ельцина в течение всех дней, пока шел съезд, “крыли” его, не стесняясь в выражениях (хотя все-таки меньше, чем членов правительства). Так, Сергей Бабурин, одна из наиболее приметных оппозиционных фигур 1992 – 1993 годов, заявил, выступая на съезде: “Если мы конституционалисты, то начинать разговор надо было с вопроса об импичменте президенту”, – ибо, как полагал этот депутат, нарушения Конституции, допущенные Ельциным, “чудовищны”.
      “Свобода слова, приятного власти”
      В последний день своей работы – 21 апреля – съезд успел принять еще одно “историческое” постановление – “О защите конституционных органов власти”. Там были удивительные вещи. Говорилось, например, о том, что необходимо пресекать “действия граждан, направленные на дискредитацию органов власти путем распространения заведомо ложных сведений”. Иными словами, восстанавливалась юридическая норма, позволяющая карать людей за “агитацию и пропаганду”, которая не нравится властям…
      Депутат Сергей Юшенков написал пародию на это постановление. В его варианте оно называлось – “О дальнейшем совершенствовании, расширении и углублении работы средств массовой информации и обеспечении ее регулируемой правдивости”. Начиналось оно так:
      “VI съезд народных депутатов…, выражая свою приверженность свободе слова, приятного органам представительной власти… а также стремясь защитить народ России от дискредитации его лучших… представителей, с благородным гневом констатирует:
      – средства массовой информации подозрительно часто допускают распространение искаженных фактов, имевших место в действительности;
      – происходит злопыхательская дискредитация органов представительной власти без одобрения этих органов…”.
      Далее следовала постановляющая часть:
      “VI съезд, с присущими, как известно, ему компетентностью и ответственностью заявляет, что не намерен более мириться ни с чем, в том числе и с так называемыми средствами массовой информации, забывшими, кто является хозяином, и что он (Съезд) немедленно примет исчерпывающие меры по дальнейшему развитию этих средств и их немедленному пресечению при малейшей надобности на то.
      Съезд постановляет:
      …Признать Закон Российской Федерации о печати и средствах массовой информации вредительским, а потому утратившим силу…
      …Установить, что дискредитация, критика и любые сомнения в правоте народного депутата… не допускаются иначе как с согласия Съезда народных депутатов… и личного одобрения Председателя Верховного Совета…”.
      Сергей Николаевич был остроумным человеком.
      И все же остановить начавшиеся в стране преобразования Съезду не хватило духа, хотя он имел для этого все необходимые законодательные инструменты. Именно это, по мнению Ельцина, стало главным его итогом – то, что цель, которую многие хотели бы достичь, оказалась не достигнута. По словам президента, на съезде удалось сохранить стратегический курс на радикальные реформы, “консервативный реванш не состоялся”. И еще – удалось не допустить смещения Гайдара. Более того, накануне съезда Гайдар получил “повышение по службе” – стал первым вице-премьером вместо Бурбулиса, который через несколько дней после повышения Гайдара покинул свой пост “по собственному желанию” (на самом деле отставка Геннадия Эдуардовича была, конечно, еще одной уступкой президента хасбулатовской команде – в ту пору спикер почему-то нападал на него особенно ожесточенно, ожесточенней даже, чем на Гайдара, хотя и не называл Бурбулиса по имени, а пользовался эвфемизмом “некоторые преподаватели научного коммунизма”; говорили, что Ельцин “сдал” своего ближайшего соратника в обмен на обещание Хасбулатова не поднимать на съезде вопрос об импичменте).
      Но Гайдара Ельцин даже не помышлял “отдавать на растерзание”.
      – Я считаю, что Гайдар – это находка, – сказал он в одном из интервью по итогам съезда. – Кто знал Гайдара полгода назад? А сегодня и Россия, и СНГ, и весь мир знают его. Думаю, что через полгода вы совершенно иначе, чем сегодня, оцените его линию…
      Короче говоря, Ельцин, как и многие другие, считал, что он и его сторонники в определенном смысле одержали на съезде победу и потому этот съезд заслуживает позитивной оценки.
      Оценка, которую дал VI съезду Хасбулатов, естественно, была более кислой. “Здесь нет ни победителей, ни побежденных, – заявил он на заседании Президиума ВС. – Пострадало общество в целом”. По мнению Хасбулатова, была “нанесена рана государственной власти как таковой, как законодательной, так и исполнительной”.
      Этакая трогательная забота о состоянии здоровья общества и власти.
      Съезд остается Съездом
      Стремясь поддержать кабинет реформаторов, правительства западных стран дали понять, что в случае, если команду Гайдара вынудят уйти, их реакция будет однозначно отрицательной. Более того, – что многомиллиардная помощь будет предоставлена только под определенную программу, одобренную МВФ, которую, на взгляд западных политиков и экономистов, способно реализовать лишь нынешнее правительство реформаторов. Но эти заявления лишь дополнительно распалили оппозицию, лишь усилили демагогические вопли, что вот, мол, Гайдар продался иностранному капиталу, действует по его указке и т.д. и т.п. Эти вопли, как всегда, перемежались с обвинениями в адрес команды Гайдара, что она-де не знает жизни, не знает экономики, витает в облаках теории…
      Правда, тут надо сказать, за правительство по ходу съезда неожиданно вступился вице-спикер ВС Владимир Шумейко.
      – И пусть все говорят, – заявил он, – что, мол, это правительство непрофессионалов и т.д., что они больше теоретики, чем практики… Мне приходится по роду своей деятельности очень много работать с правительством, и абсолютно ответственно могу вам сказать, что это – профессионалы. И только потому профессионалы, что они делают эти реформы. Они делают эти реформы в тяжелейших условиях, доставшихся им в наследство вот как раз от тех самых советчиков, именитых и маститых советчиков от экономики, которые до сих пор продолжают советовать и критиковать правительство. И правильно здесь говорили, что никто из этих именитых не согласился бросить все и идти это делать… Все эти академики и профессора изучали социалистическую экономику, причем изучали лишь для того, чтобы ее похвалить и доказать, что социализм лучше любого другого строя.
      Это неожиданное выступление Шумейко привело его шефа – Хасбулатова – в ярость.
      Среди прочих “нет”, которые депутаты сказали президенту и правительству, был их отказ разрешить куплю-продажу земли. Особенно остро реагировал на это блок партий “Новая Россия”, включавший в себя Крестьянскую партию, Российскую социально-либеральную партию, Социально-либеральное движение России и др. В заявлении блока, которое зачитал активный в ту пору демократ “аграрного направления” Юрий Черниченко, говорилось: “Съезд отказал России в земельной реформе” и “преградил путь коренным преобразованиям”. Выход, говорилось в документе, только один – обратиться к народу. Партии блока выражали уверенность, что народы России “поддержат курс на глубинное обновление жизни”.
      Вопрос о купле-продаже земли поднимался с тех пор неоднократно, и всякий раз приверженцы советского колхозно-совхозного землеустроения – так называемые “красные помещики” – успешно проваливали его. Куплю-продажу легализовали лишь в 2002 году. К тому времени она уже широко практиковалась нелегально. Не в последнюю очередь – теми самыми красными латифундистами.
 

 
      Что делать с этим органом власти?
      Разумеется, не только активистам “ДемРоссии”, но и самому Ельцину после VI съезда стало окончательно ясно, что ситуация двоевластия долго сохраняться не может, что со Съездом как органом законодательной власти надо что-то делать. Уже в конце апреля в беседе с рабочими Череповецкого металлургического комбината он назвал Съезд народных депутатов “большой говорильней, где мало что решается” (характеристика довольно мягкая). Отвечая на вопрос, как же все-таки с ним, со Съездом, быть, президент сказал, что своей властью решить его судьбу он не может, необходимо принять новую конституцию, в которой этому органу не будет места.
      Возможно, где-то, в каких-то СМИ эти слова Ельцина были интерпретированы как призыв разогнать Съезд. Естественно, последовала немедленная резкая реакция депутатов. Координаторы одиннадцати фракций Верховного Совета обратились к президенту с посланием, в котором содержалось “серьезное предупреждение” (ну, прямо как у китайцев) ему: “Мы убеждены, что в случае разгона Съезда незамедлительно последует цепная реакция распада России… Если с Вашей подачи будет разогнан Съезд, то и Вы как президент будете обречены”.
      Вот так, без Съезда, видите ли, уж и Россия не сможет существовать, неминуемо распадется. Как будто и не было ее многовекового “безсъездовского” существования.
      В конечном итоге, как мы знаем, президент разогнал-таки и Съезд, и Верховный Совет, вынужден был разогнать, поскольку другого выхода из тупика, куда его загнала оппозиция, у него не было. Однако распада России при этом, естественно, не произошло. Хотя кровь, к сожалению, пролилась.
      Президент “укрепляет” правительство
      В июне Ельцин назначил ряд новых вице-премьеров – Бориса Салтыкова, Георгия Хижу, Виктора Черномырдина, Анатолия Чубайса, Владимира Шумейко. В общем-то, он сделал то, что обещал Съезду, – “укрепил” команду Гайдара “специалистами-практиками, которые имеют опыт работы в отраслях” (правда, чтобы эта компания в глазах либералов не выглядела бы столь уж одиозной, президент “разбавил” ее Чубайсом). Такое “укрепление”, по замыслу Ельцина, должно было ослабить давление оппозиции на правительство и на него самого. Однако Гайдар воспринял эти назначения несколько иначе:
      “Почти сразу после съезда почувствовал: из ближнего окружения президенту настоятельно советуют окоротить возомнивших о себе реформаторов, создать дополнительные противовесы. Именно в это время начинает, как грибы после дождя, расти число отраслевых заместителей председателя правительства… Все признаки возросшей дистанции (между ним, Гайдаром, и Ельциным. – О.М.) – не явные, не выраженные, на полутонах. Личные отношения по-прежнему прекрасные, при встречах президент заверяет в твердой поддержке стратегического курса в экономической политике. Но тонко чувствующая атмосферу в верхних эшелонах власти политическая элита уже знает: правительство реформ могут ждать неприятные неожиданности. Лишь три-четыре месяца спустя, на фоне явного и быстрого ухудшения отношений между президентом и парламентским большинством, апрельский нарыв постепенно рассасывается”.
      В действительности, назначая целую связку новых вице-премьеров, Ельцин мог в равной мере руководствоваться и тем, и другим соображением: с одной стороны, он делал очередную (обещанную) уступку оппозиции, с другой – создавал этот самый противовес реформаторам: как мы знаем, построение системы сдержек и противовесов было его любимым занятием. Вполне очевидно, что предпринятый Гайдаром на съезде первый самостоятельный политический шаг – заявление об отставке – не мог ему понравиться. Да он и не скрывал этого.
      Особенно болезненным была для Гайдара замена твердого единомышленника министра топлива и энергетики Владимира Лопухина на “крепкого хозяйственника”, “красного директора” – в ту пору председателя “Газпрома” Виктора Черномырдина. Замена эта была в высшей степени неожиданной. Ельцин объявил о ней в момент открытия совещания по проблемам нефтегазового комплекса, на котором Лопухин должен был сделать очень важный доклад (он к нему тщательно готовился).
      Можно себе представить, что в этот момент почувствовал отставляемый министр, которому ничего не объяснили, ни о чем не предупредили… Но Ельцин нередко бывал жесток к людям.
      Впервые президент осуществил замену, не обсудив ее предварительно с Гайдаром. Это было еще одним дурным предзнаменованием. Во всяком случае, так ее восприняли многие из тех, кого называют аналитиками. По их мнению, перестановки в правительстве могли означать, что начинается смена экономического, да и связанного с ним политического курса: дескать, центр тяжести реформ может быть перенесен с развития частного сектора на упрочение позиции государственного со всеми вытекающими отсюда последствиями.
      Гайдар:
      “Разногласия по кадровым вопросам у нас с президентом возникали еще в период формирования правительства. Случались они и позже. Мы их обсуждали, и принималось согласованное решение. На этот раз произошло иначе, все было решено за моей спиной. Не скрою, это явилось для меня серьезным ударом. И дело не только в том, что без консультации отправлен в отставку единомышленник и соратник, много сделавший для реформирования важнейшей отрасли народного хозяйства, – я понял, что мои возможности отстаивать перед президентом свою точку зрения подорваны и что на его поддержку рассчитывать не приходится. А это в конкретной политической ситуации неизбежно грозит деформацией реформ”.
      Первым побуждением было немедленно подать в отставку. Однако после мучительных сомнений Гайдар все же решает остаться. Рассуждение то самое, о котором я уже упоминал: приходится идти на жертвы, чтобы спасти главное.
      Гайдар:
      “Все достигнутое нами еще предельно непрочно. Российский рубль не введен. Масштабная приватизация подготовлена, но не начата. Короче, реформы еще в высшей степени обратимы. Можно было, конечно, сделать красивый жест – уйти, но это напрочь перечеркивало бы все, чего с таким трудом удалось добиться”.
      Следует ли “сдавать” товарищей?
      Годы спустя, анализируя просчеты реформаторов, Петр Авен, министр внешнеэкономических связей в правительстве Гайдара, писал, что один из таких просчетов заключался в “недопустимом уровне соглашательства”, которое они проявляли с самого начала. Некоторые вопросы, по мнению Авена, вообще нельзя было делать предметом торга. Например, кадровые. Дескать, до VI съезда в лексиконе команды Гайдара вообще не было такого слова “сдать” – сдать члена правительства, коллегу. После съезда слово появилось. Начали сдавать. Последовали увольнения, замена лучших специалистов худшими.
      При этом Авен сам признавался, что бросает этот взгляд на прошлое с высоты приобретенного административного опыта. Действительно, в 1992-м мало у кого из гайдаровцев этот опыт был. Если не опыт, то хотя бы “врожденные” способности к администрированию. По оценке Гайдара, из всех членов правительства только двое – Владимир Булгак, бывший в ту пору министром связи, и Анатолий Чубайс, возглавлявший ключевое, приватизационное ведомство – Госкомитет по управлению государственным имуществом, – по-настоящему сочетали в себе мощную административную хватку и глубокое понимание сути осуществляемых преобразований.
      При отсутствии административного опыта очень трудно было, в частности, определить, до какой степени следует сопротивляться сомнительному кадровому решению президента (а таких у Ельцина, как известно, было хоть отбавляй) и с какого момента следует вступить на путь “соглашательства”.
      Нередко никакой возможности сопротивляться неправедным действиям “начальства” вовсе не было. Это когда Ельцин просто ставил своих подчиненных перед фактом: я так решил и все, – как это было с увольнением Лопухина.
      Единственной возможностью сопротивления в таких случаях была отставка, отставка в знак протеста. Надо полагать, это как раз то, что по прошествии большого срока после описываемых событий подразумевал Авен как меру, альтернативную “соглашательству”. Возражения против этого, крайнего, средства, в первую очередь приходившие в голову, мною уже приведены.
      Кстати, интересна история с самим Авеном. Вскоре после назначения его министром выяснилось, что министр он неважный. Как писал Гайдар, “ему мешало не только отсутствие опыта, но и нервы, частые перемены настроения”. Ельцин регулярно заводил с Гайдаром разговор о замене Авена, всякий раз аргументируя это одним и тем же: “Ну, Егор Тимурович, он, может, и хороший специалист, но вы же видите – не министр”. Это был совсем иной вариант поведения президента, нежели в случае с Лопухиным. Однако Гайдар упорно защищал Авена, категорически выступал против его отставки. Гайдар:
      “Для меня все его недостатки перекрывал тот фундаментальный факт, что он прекрасно понимал общий замысел преобразований и мне не надо было контролировать его действия по подготовке к введению конвертируемого рубля. Он мог что-то недотянуть, что-то недоделать, но в целом, я был в этом убежден, стратегическая линия будет выдержана. Как мне кажется, я не ошибся. Сегодня я твердо знаю, что никто из руководителей российских министерств не сделал для введения конвертируемости рубля больше, чем Петр Авен. А ведь этот вопрос был одним из ключевых в экономической политике”.
      Благодаря защите Гайдара Авен сохранил пост министра вплоть до ухода самого Гайдара и покинул этот пост лишь после отставки своего шефа. Так что не все было так просто с “соглашательством” в кадровых вопросах. Хотя, разумеется, противостоять Ельцину, нередко импровизировавшему или действовавшему с подсказки не очень компетентного “ближнего круга”, было действительно непросто.
 

 
      Главный приватизатор России
      Противники реформ именуют российскую приватизацию “приватизацией по Чубайсу”, тем самым сваливая ее огрехи – реальные и мнимые – на одного, самого ненавистного для них человека. В действительности приватизация в России началась задолго до того, как ею занялся Чубайс. Стихийно и в довольно широких масштабах она проходила уже в 1989-1991 годы: сплошь и рядом самые шустрые директора принялись сдавать в аренду своим родственникам, друзьям, а нередко самим себе наиболее привлекательные куски “своих” предприятий, после чего за чисто символические деньги передавали их в собственность арендаторам. Юридически основные правила приватизации (за исключением тех, что были связаны с ваучерами) были определены законом “О приватизации государственных и муниципальных предприятий в РСФСР”, который Верховный Совет РСФСР с подачи правительства Ивана Силаева принял 3 июля 1991 года. Чубайс же, как известно, возглавил Госкомимущество лишь в ноябре этого года, когда, собственно говоря, и было сформировано новое правительство – “правительство реформ”.
      Тем не менее, роль Чубайса в российской приватизации действительно ключевая. Вряд ли кто станет с этим спорить. Думаю, эту, одну из главных российских реформ без труда могли бы придушить уже в самом начале (впрочем, удушение не однажды сумели бы произвести и потом), если бы не удачный выбор человека, возглавившего ее. Как уже говорилось, Чубайс, по оценке Гайдара, был одним из двоих (второй – Булгак) по-настоящему одаренных администраторов в тогдашнем правительстве. Что касается Чубайса, его административные способности были тем более удивительны, что в сферу госуправления он, в общем-то, пришел из науки, до той поры лишь короткий срок пребывал на управленческих постах. В гайдаровском правительстве, как известно, было немало людей, вышедших из научных кабинетов и лабораторий, однако теперь, на расстоянии лет, уже ясно: ни один из них не в состоянии был сравниться с Чубайсом по части этой самой административной хватки, административной эффективности.
      Без сомнения, именно благодаря этому Чубайс так надолго задержался в правительстве, после отставки через некоторый срок вновь вернулся в него. В значительной мере, в какой это было возможно, он обеспечил преемственность между кабинетами Гайдара и Черномырдина – то, что непосредственно в драматический момент смены премьеров в декабре 1992-го казалось почти невозможным: уж слишком велико было несходство премьера уходящего и вновь назначенного.
      Ощущение такое, что сам Чубайс редко сомневается в успехе своего дела, даже тогда, когда обстоятельства вроде бы безнадежны. Это некий психологический тип. Тип интеллигента-технократа, излучающего энергию, напор, оптимизм, убежденность в силе здравого смысла, в правоте своего дела, неподдельную заинтересованность в нем. И главное – обладающего фантастическим потенциалом для реализации всего этого, потенциалом управляющего, менеджера.
      Редкие административные способности, исключительная энергия Чубайса – это то, что у одних вызывает великие надежды и восхищение, а у других – столь же великие ужас и ненависть. Всякий раз, когда Анатолий Борисович занимает какой-то ключевой пост – в правительстве ли, в президентской ли администрации, в хозяйственной структуре – он тут же становится мишенью для истерических атак его противников. С одной стороны, реакция эта чисто рациональная: для оппозиции ясно – никто не сможет обеспечить столь эффективного продвижения в нежелательном для них – созидательном – направлении, как Чубайс; с другой – пребывание его на высоком посту лидеры его противников воспринимают просто как личное оскорбление.
      “…За последние четыре года, – признавался Анатолий Борисович, – меня обещали застрелить, посадить, повесить на Красной площади, выплеснуть в лицо соляную кислоту, проклясть в будущих поколениях, зарезать при выходе с работы – уж всего и не упомню…”
      Это было сказано в мае 1995-го. За минувшее с той поры время список угроз, наверное, здорово разросся. Во всяком случае, в ноябре 2004 года в интервью “Файнэншл Таймс” он сказал, что ему известно по крайней мере о трех заказах на его убийство. Причем он знает все детали, имена тех, кто должен был их осуществить. Последний такой заказ был сделан полтора года назад. У него были чисто политические мотивы: ненависть, связанная с тем, что он, Чубайс, “продал Россию”.
      “Когда каждый день, возвращаясь домой, допускаешь, что за углом может стоять убийца с противотанковым гранатометом, – сказал Чубайс, – смотреть на жизнь начинаешь по-другому”.
      17 марта 2005 года на Анатолия Борисовича было совершено уже настоящее покушение: когда он выезжал на Минское шоссе с боковой трассы, рядом с его машиной взорвалась мина, после чего по кортежу открыли огонь из автоматов. Слава Богу, все обошлось…
      Госторговля сопротивляется
      Первые конкретные шаги в сфере приватизации правительство сделало уже в конце декабря 1991-го – приняло и передало на утверждение парламента проект Государственной программы приватизации на следующий, 1992 год. Согласно этой программе, к концу года намечалось приватизировать 70 процентов предприятий в легкой промышленности, строительстве и автотранспорте; 60 процентов – в розничной торговле, пищевой промышленности, бытовом обслуживании и материально-техническом обеспечении сельского хозяйства; половину – в общепите, промышленности стройматериалов и т. д., всего на сумму 92 миллиарда рублей.
      Не дожидаясь, что скажет ВС, Ельцин своим указом от 29 декабря утвердил “Основные положения программы приватизации” и поручил правительству приступить к их реализации уже с 1 января.
      Забавна, кстати, такая деталь. В своих воспоминаниях, патетически озаглавленных “Великая российская трагедия”, Хасбулатов уверяет, что накануне либерализации цен реформаторы думать не думали о такой важной мере, как приватизация. Дескать, он, спикер, пытался им о ней напомнить, но тщетно.
      “Помнится, накануне этого шага (отпуска цен. – О.М.), – пишет мемуарист, – я собрал у себя в кабинете многих разработчиков “новой экономической политики” и убеждал их в том, что нам необходимо разработать целый комплекс реформаторских систем. И прежде всего – механизм приватизации как основу для создания рыночной инфраструктуры, для конкурентных начал в экономике. Все они высокомерно отмолчались”.
      Какой же такой “механизм приватизации” имеет в виду экс-спикер? Как уже говорилось, базовый закон о приватизации, где все ее механизмы (кроме ваучеров) были прописаны достаточно подробно, сам же Верховный Совет, с подачи правительства Силаева, принял еще летом – 3 июля. А теперь вот, как раз к концу года, подоспела и новым кабинетом передана в ВС Госпрограмма приватизации на 1992 год, президентом утверждены упомянутые “Основные положения”… Как могло случиться, что все это выпало из экс-спикерской памяти? Загадка сия велика есть.
      Начиная с марта в стране широко разворачивается так называемая малая приватизация – передача в частные руки предприятий торговли, общепита, сферы услуг.
      Основное сопротивление здесь сразу же сорганизовалось под лозунгом защиты интересов трудовых коллективов. Лозунг вроде бы благородный, как большинство достославных большевистских лозунгов, однако за ним сплошь и рядом скрывались иные интересы – директоров магазинов, столовых, кафе, местных чиновников и депутатов. Во-первых, они желали получить собственность в свои руки, не отдавать ее чужакам, а во-вторых – получить ее по минимальной цене. Отсюда постоянные требования проводить приватизацию не через аукционы – дескать, трудовые коллективы не в состоянии соревноваться с пришлыми богатыми покупателями, – а через аренду с последующим выкупом, причем по остаточной стоимости (в роли арендатора и в дальнейшем покупателя, естественно, выступал этот самый трудовой коллектив, у которого затем собственность без особых хлопот изымалась в пользу тех самых директоров и чиновников).
      В те дни сообщения о такого рода конфликтах интересов приходят отовсюду.
      В Нижнем Новгороде работники торговли угрожают в начале апреля провести забастовку в знак протеста против продажи магазинов с аукциона. Нельзя сказать, что они так уж обездолены: трудовым коллективам предоставляется 30-процентная скидка с продажной аукционной цены, годовая рассрочка платежей, другие льготы. Из девятнадцати магазинов, проданных в городе с начала года, их работникам досталось четыре. И тем не менее труженики прилавка недовольны. Причина недовольства все та же: дескать, даже при этих льготах они не в состоянии на равных соперничать с частным бизнесом. Они требуют продать им предприятия торговли по остаточной стоимости. Остаточная стоимость предельно низка, она ни в малейшей степени не соответствует реальному уровню цен. Если продавать магазины по остаточной стоимости, теряется смысл приватизации. Однако эти доводы никто не желает слушать. Ни один аукцион не проходит без пикета или митинга протеста. Причем некоторые из протестующих угрожают даже самосожжением, если “их” магазины уплывут в чужие руки.
      Однако здесь (что бывало далеко не везде) местные власти заняли твердую позицию, заявили, что не откажутся от аукционов. Тогдашний нижегородский губернатор Борис Немцов даже пригрозил, что те магазины, которые пойдут на забастовку, будут выставлены на аукцион в первую очередь.
      Пример другого отношения властей к приватизации – в Ростове-на-Дону. 22 апреля первый заместитель главы тамошней администрации заявил, что власти города не намерены спешить с передачей предприятий в частные руки: приватизироваться будут только те из них, коллективы которых согласны изменить форму собственности.
      Это явно противоречит закону о приватизации. Там четко сказано: перечень объектов, подлежащих приватизации, составляет Госкомимущество, его территориальные агентства и соответствующие комитеты по управлению имуществом. Ясное дело: если отдать все на откуп работникам магазина или столовой, они согласятся на приватизацию лишь тогда, когда выговорят максимально выгодные для себя условия.
      В начале мая о предзабастовочной ситуации объявляет пленум тюменского областного профкома работников торговли и общепита. В заявлении, направленном 12 мая областной администрации и президенту Ельцину, выдвигается то же требование, что и в Ростове-на-Дону: “выставлять предприятия торговли на аукционы только после того, как от них откажутся трудовые коллективы, а также перепродавать магазины и столовые трудовым коллективам по балансовой и остаточной стоимости”.
      К концу мая собираются бастовать работники торговли и общепита в Екатеринбурге, Рязани, Саратове, Кемерове, Липецке, в ряде городов Московской и Тульской областей. Этакая эпидемия протестов. Заголовок в “Независимой газете”: “Забастует ли российская торговля?”.
      В ряде мест противники приватизации требуют отложить ее до окончательного утверждения ее программы на июньской сессии Верховного Совета: ходят слухи – надо сказать, небезосновательные, – что российские депутаты собираются-таки предоставить трудовым коллективам немалые льготы и преимущества.
      Интересно, что уже в первые месяцы легальной приватизации авторство в составлении ее правил – естественно, “плохих”, “никуда не годных”, – с мстительным наслаждением стали приписывать Чубайсу, хотя базовый закон, определявший эти правила, как уже говорилось, был принят Верховным Советом еще 3 июля 1991 года, за несколько месяцев до появления правительства реформаторов. Так, председатель Алтайского крайсовета Александр Суриков заявил 2 июня: “Взамен конкурса и аукциона, предлагаемых Чубайсом, на Алтае на первое место должны выйти закрытое акционирование и аренда с правом выкупа”.
      Между тем в упомянутом уже не раз базовом законе черным по белому было записано (депутатами, а не Чубайсом!), что решение о выборе способа приватизации предприятия опять-таки принимает Госкомимущество, его территориальные агентства или местные комитеты по управлению имуществом.
      К самым решительным методам борьбы с приватизацией, естественно, призывают левые радикалы. Так, один из лидеров Партии труда 2 апреля выдвинул лозунг “оккупационных забастовок” в случае угрозы приватизации: при такой угрозе работники должны захватывать предприятие и продолжать на нем работать. “Вряд ли у Ельцина хватит смелости использовать войска”, – сказал он.
      Надо заметить, обычные граждане, не имеющие отношения к торговле, без особой симпатии относятся к протестам тружеников прилавка. За годы Советской власти они много натерпелись от “торгашей”, прекрасно знают, что самая захудалая продавщица всегда живет припеваючи, катается, как сыр в масле. Вечный советский дефицит ей только на руку: благодаря ему она царица, она властвует над окружающими, помыкает ими как хочет, а потому нисколько не заинтересована, чтобы ситуация в торговле изменилась, чтобы на прилавках появились товары. К тому же и среди простых людей многие понимают: за всей этой демагогией о первоочередных правах трудовых коллективов скрываются интересы номенклатурных приватизаторов.
      Соцопросы четко фиксируют эту разницу в настроениях и устремлениях. Так, согласно опросу, проведенному в начале апреля социологами Иркутского университета, 67 процентов работающих в госторговле – против приватизации, в то время как 60 процентов населения Иркутска считает, что магазины необходимо приватизировать.
      Как бы то ни было, приватизация набирает обороты. Согласно сообщению Госкомимущества, опубликованному 24 апреля, число заявок на приватизацию растет очень быстро: если на январь их было подано менее полутора тысяч, то на март – свыше 11 тысяч. Если к началу года от приватизации поступило всего 200 миллионов рублей, на март сумма выросла уже почти до двух миллиардов. Прогноз на 1992 год – 92 миллиарда.
      Свыше 70 процентов продаж госсобственности приходится на сферу торговли, общепита, услуг. Но в приватизацию постепенно втягиваются и товаропроизводящие отрасли – легкая, пищевая… К сожалению, наиболее распространенный ее способ – тот самый выкуп имущества по договорам аренды. Средняя цена продаж по такой схеме – 800 тысяч рублей. Это в 10 раз меньше, чем при открытом аукционе или коммерческом конкурсе.
      Что скажет ВС
      Острая борьба за и против чрезмерных прав трудовых коллективов при приватизации, а на самом деле за и против его номенклатурного варианта развернулась в конце мая – начале июня, когда Верховный Совет не торопясь начал рассматривать поправки к Закону о приватизации и ее программу на 1992 год (как вам нравится: миновало уже почти полгода, а люди только еще начинают обсуждать, что и как в этом году делать; среди прочего, эта неторопливость объяснялась, конечно, еще и тем, что отсутствие соответствующих нормативных актов позволяло многим депутатам и связанным с ними “заинтересованным лицам” ловить рыбу в мутной воде давно идущей стихийной приватизации).
      Ожесточенная дискуссия произошла на заседании ВС 29 мая. Согласно правительственной программе, приватизация могла осуществляться в двух вариантах, причем и в том, и в другом трудовым коллективам предоставлялось льготное право на выкуп части акций по остаточной стоимости. Вместе с тем учитывались и права местных органов власти, а также сторонних граждан.
      Более всего эти варианты не устраивали директорское лобби, представленное фракцией “Промышленный союз”. “Директора” усмотрели в них урезание своих прав на приобретение госимущества. Было выдвинуто требование, чтобы проект программы отправили на доработку, причем проводил бы ее не Комитет по реформам, а подконтрольный “директорам” Комитет по промышленности.
      Резко против рассматриваемых документов выступил также оппозиционный блок “Российское единство”.
      Дело было отложено на неделю. В качестве компромисса рассмотреть предложенные поправки поручили обоим комитетам – по реформам и по промышленности, – а также Комиссии по социальной политике.
      Комментируя это решение парламента, Гайдар твердо заявил: “Мы будем действовать в русле принятой программы приватизации”. Имелось в виду, разумеется, – принятой правительством и утвержденной президентом.
      Бурными были и дебаты на следующем заседании – 5 июня. Оппозиция вновь попыталась не допустить принятия обсуждаемых документов. В перерыве между заседаниями блок “Российское единство” организовал пресс-конференцию. Выступившие на ней депутаты в очередной раз потребовали при приватизации отдавать приоритет трудовым коллективам. Один из лидеров блока, Владимир Исаков, предупредил:
      – Парламент стоит на пороге принятия чрезвычайно опасного решения… Правительство совершенно произвольно, без серьезного обсуждения выбрало идеологию приватизации – идеологию, рассчитанную на максимальное распыление собственности и ее передачу не трудовым коллективам, а посторонним инвесторам и собственникам… Мы считаем, что это приведет к социальному взрыву в трудовых коллективах, которые сочтут себя обманутыми такой моделью приватизации.
      Ясное дело, стремление правительства не отдавать все на откуп трудовым коллективам (а на самом деле – директорам) открывало перед оппозицией широчайший простор для социальной демагогии. И, как всегда в таких случаях, она не преминула им воспользоваться, поставив во главу угла вопли о том, что правительство-де “ущемляет права трудящихся”.
      Несмотря на столь активное противодействие, поправки в Закон о приватизации – причем весьма полезные – были все же приняты, но программа на 1992 год вновь отложена.
      Выступая на брифинге 8 июня, Анатолий Чубайс выразил удовлетворение этим обстоятельством. Вместе с тем он высказал опасение, что на заседании ВС 11 июня, где в очередной раз будет обсуждаться программа приватизации, оппозиционеры постараются взять реванш. По словам Чубайса, оппозиция вполне может попытаться заблокировать наметившийся курс “на подлинно народную приватизацию”, в которой смогло бы поучаствовать все население, а не только трудовые коллективы, чьими интересами прикрываются противники правительственной программы.
      Отвечая на обвинения оппозиции, будто программа приватизации ущемляет интересы трудящихся, глава Госкомимущества заметил, что в этой программе предусмотрен целый ряд льгот для трудовых коллективов, чего не было ни в одной стране, осуществлявшей приватизацию. “При проведении приватизации мы стремимся к справедливости и эффективности”, – сказал Чубайс.
      Между делом замечу, что именно недостаточно справедливый характер осуществленной в России приватизации был и остается излюбленной темой всех ее противников и критиков.
      В принципе, Чубайс согласился, что правительственная программа, конечно, не идеальна. Идеальная программа должна предусматривать целый комплекс мер по демонополизации, социальной защите населения, допуску иностранного капитала, но ее разработка и внедрение потребует около пяти лет, а “такого времени у российского правительства уже нет”.
      Приватизация “по-депутатски”
      Опасения Чубайса оказались не напрасны – 11 июня оппозиционерам в самом деле удалось всунуть в программу приватизации в дополнение к двум предложенным правительством вариантам приобретения акций приватизируемого предприятия еще и третий. Согласно этому варианту (в принятой программе он шел под номером два), членам трудового коллектива предоставлялось право преимущественного приобретения 51 процента акций по остаточной стоимости. Как писал впоследствии Гайдар, “за этим шагом слышалось еще не угасшее эхо большевистского “заводы – рабочим”, обернувшегося впоследствии всевластием бюрократии, стремлением спрятаться от суровых реалий рынка за спину трудовых коллективов; и не удивительно, что структура собственности приватизированных по этому варианту предприятий приобрела характерные черты промышленных колхозов”.
      Естественно, возникает вопрос: разве нельзя было попытаться как-то предотвратить это “промышленно-колхозное” строительство? Может быть, следовало предельно обострить ситуацию, – допустим, как тогда на VI съезде угрозой отставки. Либо на время вообще приостановить приватизацию, неизбежно вызвав тем самым широкий социальный протест: многие ведь уже втянулись в процесс приобретения собственности, жаждут ее получить. Наконец стоило, возможно, прямо призвать на помощь президента…
      Гайдар:
      “Правительство оказалось перед выбором: упорно стоять на страже чистоты замысла, затормозив процесс распределения прав собственности, или согласиться с искажающими план корректировками, понимая, что формирующаяся структура собственности будет далека от оптимальной. Потеря темпа для нас – непозволительная роскошь, и мы идем на уступки, которые разблокируют движение механизма приватизации, во многом предопределившее дальнейшее развитие экономических реформ в России”.
      Вот так в действительности обстоит дело с “приватизацией по Чубайсу”. С гораздо большим основанием ее следовало бы назвать “приватизацией по-депутатски”. Во всяком случае – имея в виду большинство просчетов и огрехов, заранее заложенных в порядок ее проведения.
 

 
      Вице-президента бросают на село
      Надо сказать, реформаторам противодействовала не только оппозиция. Сам Ельцин делал подчас весьма странные, опрометчивые шаги. Так, с подачи того же Бурбулиса он зачем-то “бросил” на аграрную реформу… генерала Руцкого – соответствующий указ был подписан 26 февраля. Первым предположением было: тут сказалась распространенная еще во времена Политбюро манера поручать сельское хозяйство попечению ни на что другое не пригодных партфункционеров. Чтоб не путались под ногами.
      Однако если в те, советские времена это не влекло за собой каких-то катастрофических последствий, поскольку эта область – колхозное сельское хозяйство – все равно была в безнадежном состоянии, – то теперь, когда правительство собралось проводить на селе энергичные реформы, назначение подобного “куратора” являло собой совершенно убийственный шаг.
      Гайдар:
      “Мы с огромным трудом действительно начинаем разворачивать аграрную реформу. Приняты важнейшие указы президента. Начинается реорганизация колхозов и совхозов, создаются фонды перераспределения земли, мы поддерживаем формирование фермерского сектора. И вот сейчас всю эту сложнейшую, политически конфликтную работу поручить человеку, который ни уха, ни рыла в ней не смыслит и у которого решительность сочетается с дремучим невежеством… Все это слишком большая цена за нейтрализацию его политических амбиций…”
      В принципе, будь на то его желание, Руцкой мог бы, конечно, подключиться к работе правительства, помочь ему своим статусным весом вице-президента, где-то что-то посоветовать, где-то что-то подправить, однако новый агрокуратор, движимый этой самой своей безграничной амбициозностью, все желал сделать по-своему. К тому же, мы знаем, к этому времени он уже определился как решительный противник гайдаровских реформ (то, что Ельцин, назначая Руцкого сельскохозяйственным куратором, закрыл на это глаза, – пожалуй, самое удивительное).
      Выдвинув несколько “гениальных” идей, вице-президент со свойственной ему вулканической энергией бросился их осуществлять. Одна из идей – привлечь к аграрной реформе ВПК и армию. С экономической точки зрения затея была довольно сомнительной: даже если бы удалось соединить усилия двух в ту пору безденежных сфер – АПК и ВПК, – деньги от этого никак не могли бы появиться. Тогда Руцкой бросился искать иностранные инвестиции, раззвонил повсюду, что в преобразовании сельского хозяйства ему готовы помочь банки Англии, Германии, фирмы Австрии, Италии, Японии… Однако вскоре выяснилось, что обещанные инвестиции существуют в основном лишь на уровне разговоров и обещаний. Иностранцев российская сельхозпродукция мало интересовала. Больше интересовали сырьевые, топливные ресурсы. Все ограничилось созданием нескольких совместных предприятий…
      Киббуцы в Ростовской области
      Другая идея Руцкого – на первом этапе, опираясь на эти самые зарубежные инвестиции, поднять сельское хозяйство Юга, а уж потом распространить достижения на всю страну. “Растаскивая ресурсы по всей России, – говорил Руцкой, – нам не решить проблему снабжения республики продовольствием”.
      Он отправляется в поездки в Ростовскую, в Курскую область, в Калмыкию, где рассказывает о своих грандиозных планах и примеряет их к местному сельскохозяйственному ландшафту.
      Мой коллега по “Литературной газете”, ростовский корреспондент Владимир Фомин так описывал посещение вице-президентом тамошних краев:
      – По Ростовской земле Руцкой передвигался исключительно в вертолете, даже если куда-то на машине можно было за полчаса доехать. А если учесть, что его сопровождали еще несколько “вертушек” с начальством, грохот от передвижения этой кавалькады стоял невообразимый. Местные жители не знали, что и подумать. А в остальном все было, как в старые добрые времена – хлеб-соль, пробежка по поселку, предприятию или животноводческой ферме, короткие встречи в красном уголке с представителями коллектива, в большинстве случаев – опять-таки с начальством. При этом все поглядывают на часы – впереди другие поселки, фермы, встречи. Что дают эти визиты? Может быть, вице-президент желает узнать мнение крестьян о ходе земельной реформы, выслушать их предложения? Но еще в Ростове, в аэропорту, только сойдя с трапа самолета, он заявил, что приехал с готовым предложением создать на Юге России агрокорпорацию с участием предприятий Тюменской области, израильского и египетского капитала, заинтересованных в сырье, лесе, топливных ресурсах. Впишутся ли в эту модель нарождающиеся самостоятельные хозяева-крестьяне? Не станет ли новое агрообразование монстром, подобным нынешним АПК? Эти вопросы могли бы задать Руцкому ростовские фермеры, но вот незадача, – встреча с ними из программы поездки почему-то вылетела. Случайно? И случайно ли среди лиц, сопровождавших вице-президента в путешествии по области, не оказалось президента Ростовской областной ассоциации крестьянских (фермерских) хозяйств? Генералам милиции и МБ в вертолетах место нашлось, а ему – нет.
      Стиль Руцкого во многом напоминал стиль Хрущева. Как Никита Сергеевич, восторгаясь достижениями американского кукурузного фермера Гарста, тут же загорелся перенести эти достижения на советскую почву, так и Александр Владимирович, посетив в Израиле киббуц “Гват” и, соответственно, тоже испытав восхищение, вознамерился учредить что-то вроде киббуцев на Дону (единственным опасением было – в области много казаков, и они “могут не понять”).
      Сооружение суперминистерства
      Само собой разумеется, Руцкой принялся строить собственную структуру управления сельским хозяйством, параллельную структуре Минсельхоза. В его непосредственном подчинении было образовано 17 отделов с количеством сотрудников, превышающим численность аграрного министерства. Вице-президенту удалось организовать подчиненный ему Федеральный центр земельной и агропромышленной реформы. Указом Ельцина на него возлагалось руководство преобразованиями в аграрном секторе. Кроме того, Центр имел приоритетное право “формировать структуры в сфере торговли и услуг”, разрабатывать государственную политику “рационального использования земельных, водных и лесных ресурсов, обеспечения населения продовольствием”. Наконец, Центру принадлежало последнее слово “в выдвижении предложений по бюджетной, налоговой, кредитной, инвестиционной и ценовой политике в аграрном секторе”. Согласно этому же указу, для поддержки сельского предпринимательства создавался Международный финансовый фонд земельной и агропромышленной реформы.
      Хотя в реальности создать некое новое аграрное суперминистерство Руцкому все же не удалось – правительство и Минсельхоз решительно этому воспротивились, – тем не менее наличие двух центров управления не могло не усугублять хаос, и без того царивший в сельском хозяйстве. Поток противоречивых указаний, которые, с одной стороны, шли от правительства и Минсельхоза, а с другой – от вице-президентского Федерального центра, по словам Гайдара, “создал максимально благоприятную обстановку для тех, кто хотел сохранить в неприкосновенности основы советского помещичьего строя”. Противники аграрной реформы перешли от скрытого саботажа к активному противодействию ей.
      Крах аграрной реформы
      Трудно сказать, как пошла бы реформа на селе, если бы не этот странный, загадочный ельцинский шаг – передача ее на попечение авиационного генерала (в то же время и правительство не было от этой реформы отстранено). Но уж после того, как президент его сделал, можно было с уверенностью спрогнозировать: шансов на ее успех – никаких.
      К середине осени 1992 года были подготовлены три программы сельхозреформ – официально принятая правительственная программа, программа Минсельхоза и программа Центра Руцкого. В результате в тот начальный период реформирования российской экономики не выполнялась ни одна из программ, и реформа на селе была фактически свернута.
      По оценке Исполкома Крестьянской партии России, Руцкой, вопреки его заявлениям о стремлении вдохнуть жизнь в сельское хозяйство, показал себя противником аграрной реформы, фермерства, свободного земледелия, а его “командование” аграрным сектором нанесло “рекордный ущерб национальному достоянию”.
      Лидер этой партии известный журналист-аграрник Юрий Черниченко считает, что назначение Руцкого – человека, который никакого отношения к сельскому хозяйству не имел, – его куратором – “следствие искреннего презрения Ельцина к селу”. Лично я так не считаю. Хотя Ельцин и стремился этим назначением отодвинуть Руцкого подальше от политики, никакого презрения к селу он этим не выказывал. Вновь вернусь к советским годам. Как известно, в те годы любого номенклатурного деятеля могли назначить на какой угодно пост: специалиста-металлурга “бросить” на физкультуру и спорт, отставного генерала – на руководство транспортом и т.д. Это считалось в порядке вещей. Главное, чтобы человек был “правильным” партийцем. Рудименты такого мышления в общем-то сохранились и у Ельцина. Более того, методы Руцкого, его энергичные, решительные, без излишней рефлексии действия на сельскохозяйственной ниве, по-видимому, в какой-то мере импонировали Ельцину. Во всяком случае, он не раз высказывался в его поддержку, охотно посещал с ним “передовые” хозяйства. И отстранил он его от этой работы в апреле 1993-го не потому, что вице-президент ее развалил, а по сугубо политическим мотивам.
      Как бы то ни было, “аграрная эпопея” Руцкого 1992-1993 годов – яркая иллюстрация того, как связывались руки правительству реформаторов, как происходило усечение сферы его полномочий: шутка сказать, уже в самом начале реформ, в конце февраля 1992 года, из этой сферы была фактически выведена такая огромная область, как сельское хозяйство.
      “Вклад в сельхознауку”
      Свой след генерал Руцкой оставил не только в сельскохозяйственной практике, но и в науке. В 1993 году вышла в свет его книга “Аграрная реформа России”. Алексей Подберезкин – президент РАУ-Корпорации, которая издала этот труд, – представляя его, не жалел восторженных слов. Дескать, книга “во многом отвечает” на основные вопросы жизнеобеспечения страны – сможет ли Россия прокормить себя, каковы источники повышения эффективности сельского хозяйства, в чем заключается роль иностранных инвестиций в АПК, как сделать более рациональной его систему управления и структуры. Монография в самом деле производила солидное впечатление, изобиловала таблицами, графиками, диаграммами… “Я изучил земельную реформу в нашей стране со времен отмены крепостного права – с 1861 года, – рассказывал автор. – Накопил груды конспектов, рукописей…”
      Когда же это, думалось, он успел их накопить? Одних такая немыслимая, такая фантастическая работоспособность российского вице-президента приводила в восторг, у других вызывала сомнение и скепсис. В прессе сообщалось, что среди пришедших в восторг оказались бывший американский президент Ричард Никсон и испанский премьер Филипе Гонсалес.
      – Я прочитал вашу книгу, – будто бы сказал Руцкому экс-президент США, – и не поверил, что вы военный летчик. Специально пришел посмотреть на вас…
      Возможно, что-то похожее говорил нашему вице-президенту и глава правительства Испании.
      Не исключаю, что восторги высокопоставленных иностранцев оказались бы более умеренными, если бы они знали о национальных особенностях сочинения научных книг высокими начальниками, исстари, еще с советских времен, угнездившихся на нашей земле. В советские годы едва ли не всякий такой начальник, заняв свое высокое кресло, вдруг проявлял желание стать еще и крупным ученым во вверенной ему области. Такое желание обычно объяснялось так: дескать, в моей епархии немало научных учреждений, и я должен на равных разговаривать с их сотрудниками, чтобы они не смотрели на меня сверху вниз. Что требуется, чтобы “стать ученым”? Правильно: диссертации, монографии… Сразу же как из-под земли появлялись молодые энергичные ребята, готовые помочь начальнику в “оформлении” его нетленных научных идей. И вот через какой-то, не очень долгий срок страна узнавала имя нового служителя науки, по совместительству занимающего еще и высокую административную должность. Правда, настоящие “нетленки” таким способом ваялись редко, поскольку ребятам-сочинителям не было особого смысла чересчур напрягать свои мозги при изготовлении подобной работы. Тем не менее, фолиант, выходивший из-под их скрипучих перьев, обычно вполне отвечал каким-то минимальным требованиям и стандартам. Эта традиция, хотя и в несколько ослабленном виде, жива и поныне.
      Далеко не все специалисты поверили, что Руцкой сам написал “кирпич” про аграрную реформу. Особенно возмущены были те из них, кто непосредственно сталкивался с автором во время его недолгого агрокураторства и имел возможность оценить уровень его компетентности. 19 мая 1993 года в “Независимой газете” появилось письмо группы специалистов-аграриев, которые так прямо и спрашивали вице-президента: для чего ему понадобилось издавать это сочинение?
      “Нам стыдно за эту книгу, – говорилось в публикации, – так как писал ее “кто-то”. О компетентности самого Руцкого в сельском хозяйстве можем судить не только мы, но и другие специалисты Волгоградской области, где он во время своего “посещения” проявил себя… Увы, он не специалист. Так зачем же смешить народ России в очередной раз? До сих пор Александр Владимирович не писал подобных научных трудов и вдруг после года работы “по селу” решил написать о нем. Там сказано, что он “…написал вовсе не для того, чтобы не отставать от других…”. А для чего же?”.
      Далее как раз следовала ссылка на советские времена, когда руководить сельским хозяйством могли поручить кому угодно:
      “У нас в Союзе были руководители “по селу”, не имеющие соответствующего образования. Закатывали рукава и говорили, что “познакомились с селом”. В результате ухудшились экономические показатели деятельности сельских товаропроизводителей. Снизилась рентабельность производства. Полученные доходы в абсолютном большинстве хозяйств не обеспечивают расширенное производство. Так почему же уроки истории нас ничему не научат?”.
      Последний вопрос, понятно, был уже не к Руцкому. Не сам же он себя назначил руководить сельским хозяйством.
      Что касается научной и практической ценности этой работы, тут можно сослаться на мнение известного специалиста, сотрудника одного из институтов Российской академии наук Валерия Пациорковского. В весьма интересной даже и для читателя-неспециалиста монографии “Сельская Россия: 1991-2001 годы”, говоря о том, что в девяностые годы власти не уделяли должного внимания агропромышленному комплексу и это привело к тяжким последствиям, автор мимоходом упоминает и произведение Руцкого, которое привело в такой восторг Ричарда Никсона:
      “Трудно всерьез рассматривать в качестве программного документа тех лет работу тогдашнего вице-президента А. В Руцкого “Аграрная реформа России”, которая начинается словами: “Я никогда не занимался сельским хозяйством и не собирался это делать, а вот пришлось…”
      “РЕВОЛЮЦИОНЕРЫ” НАСЕДАЮТ
      Главное – взять “Останкино”!
      “Весеннее обострение” активности пламенных революционеров между тем продолжалось, плавно переходя в весенне-летнее. Вожаков “народных масс” не оставляла надежда, что стоит приложить совсем-совсем небольшие усилия и правительство реформаторов рухнет. Тут их, по-видимому, вдохновлял пример большевиков, как мы знаем, действительно сумевших в 1917-м без какого-то особого, нечеловеческого труда скинуть Временное правительство. Вообще, как считают многие, демократическая власть не умеет себя защищать, так что грех этим не воспользоваться. К тому же момент казался уж очень удачным: цены – главный индикатор качества жизни – продолжают взмывать вверх. Ну, как положение тут улучшится, – “революционная ситуация” сразу пойдет на спад. Так что надо поспешать-торопиться. Как говаривал незабвенный Ильич, промедление смерти подобно.
      Очередным объектом для атаки Анпилов и его соратники (в те времена, повторяю, был один из пиков их политического буйства) избрали телецентр “Останкино”. Подобно тому, как их предтечи главным считали захват телеграфа, так в наше время агрессивное внимание радикального крыла коммунистов сконцентрировалось на телевидении. В наибольшей степени это проявилось, конечно, в октябре 1993-го, однако репетиция октябрьского штурма состоялась более чем за год до этого.
      Сначала акцию возле “Останкина” планировалось провести в День Победы 9 мая, опять-таки сыграв на патриотических чувствах россиян, связанных с этим днем. В апреле анпиловцы выпустили листовку с соответствующим призывом:
      “Трудовая Москва” зовет. 9 мая. Осадим империю лжи
      Лжедемократы отняли у народа Победу, оклеветали подвиг советского народа, избавившего мир от фашизма. Зловещая роль в этом принадлежит телевидению. Вопреки воле Всенародного веча от 17 марта 1992 г. власти отказывают движению “Трудовая Россия” в предоставлении 15-минутной ежедневной информационной программы по Центральному телевидению.
      Ветераны! Молодежь! Будем достойны славы павших героев. В День Победы возьмем в осаду телецентр в Останкино и добьемся выполнения резолюции 350-тысячного митинга.
 

 
      После, однако, сообразили, видимо, что 9 мая – не самый подходящий день для подобных мероприятий. Ветераны, хоть у них и “отняли Победу”, “оклеветали их подвиг”, 9 мая склонны к совсем другим делам – погулять на свежем воздухе, встретиться с однополчанами, вспомнить о военных годах, выпить по рюмке в память о погибших товарищах… Становиться же свидетелями или даже невольными участниками столкновений с милицией, которыми нередко заканчивались революционные акции “трудороссов”, в этот святой день мало кто из них был настроен.
      Стояние возле телецентра
      “Осаду империи лжи” решено было перенести на 12 июня, День независимости России. Этот день Координационный совет “Трудовой России” и Дума Русского национального собора призвали сделать “днем всенародного сопротивления оккупационному правительству Ельцина”. Возле телецентра планировалось провести второе Всенародное вече и в случае, если народу наберется достаточно, путем прямых выборов избрать даже “главу государства СССР” (кандидаты, как мы помним, были выдвинуты еще на первом “вече”, 17 марта).
      Народу, однако, собралось не так много, как в марте на Манежной, – по разным оценкам, от 20 до 40 тысяч. Вариант “Всенародного веча” не проходил, зато для “осады империи лжи” пришедших было вполне достаточно. Как водится, на митинге клеймили “лжедемократов” “за ограбление миллионов русских людей, за разрушение нашей экономики, разоружение нашей армии…”
      Митинг перешел в круглосуточное пикетирование телецентра. У телебашни был разбит палаточный городок. Главное требование пикетчиков – предоставить оппозиции слово в прямом эфире.
      В действительности оппозиционеры вовсе не были обделены эфиром. По данным тогдашнего председателя “Останкина” Егора Яковлева, за пять предшествовавших месяцев 1992 года Анпилов, Бабурин, Зюганов участвовали не менее чем в двадцати пяти телепрограммах, бессчетное множество раз имели доступ к радиомикрофону. Другое дело, что в этом не было системы. Это да, об этом можно было говорить…
      Осажденным телевизионщикам в те дни пришлось нелегко. При входе и выходе из телецентра пикетчики загораживали им дорогу, поливали матерщиной, избивали видеоинженеров, возвращавшихся после ночной смены… Самым же тягостным, особенно в первые дни осады, было ощущение, что никого, кроме них, происходящее не касается. Власти бездействовали. Обращения Яковлева к московскому прокурору Геннадию Пономареву, к столичному милицейскому начальнику Аркадию Мурашову не имели никаких последствий. И тот, и другой соглашались, что да, пора бы и власть употребить и… ничего не делали.
      Моя милиция меня бережет?
      Яковлев обращался за помощью даже к Хасбулатову. Тот только отмахивался: “Ладно-ладно, разберемся”. Ну, к этому можно было и не обращаться: события возле телецентра были ему на руку. Он и его приспешники называли это “народными выступлениями”.
      В конце концов к председателю пришли руководители студий со словами, что терпение у людей кончается. Предложили: если милиция не в состоянии обеспечить нам хотя бы свободный проход в здание, наймите частных охранников.
      После этого у Яковлева состоялся довольно занятный разговор с министром внутренних дел Виктором Ериным, о котором председатель телецентра рассказал в интервью “Известиям”: “Звоню Ерину и говорю: “Мы намерены нанять частных детективов – из “Алекса” и из “Дельты”, – может быть, вы сочтете это неудобным, мы все-таки госорганизация?”. Он в ответ: “Хотите – нанимайте”. – “Но у меня коллектив на грани забастовки”. – “А работа с коллективом – ваша проблема”.
      Вот так. Моя милиция меня бережет.
      Нанятые администрацией частные детективы со своей работой справились. Помимо прочего, они выяснили, кем и как пикетчикам подвозилась и раздавалась водка. Это в то время, как в Московском управлении безопасности авторитетно заявили: “Наши работники были у вас, смотрели, пьяных там не видно”.
      Общий вывод, который из всего этого сделал Яковлев: “Бесчинства в Останкине продемонстрировали ничтожество исполнительной власти. Отстоять свободу слова она не смогла. Или не захотела. На Комитете по гласности в Верховном Совете я совершенно официально заявил, что толпа не взяла телецентр не потому, что не могла, – просто это не входило в планы тех, кто привел ее в Останкино”.
      “Ничтожество исполнительной власти” – это как раз то, на что и рассчитывали пламенные революционеры. Может быть, сказано слишком сильно, но в общем-то близко к истине.
      15 июня председатель “Останкина” принял Анпилова со товарищи и после четырехчасовых переговоров согласился уже с июля предоставлять лидерам оппозиции регулярный эфир. “Взятие телеграфа” почти состоялось.
      Тем не менее, пикетирование телецентра продолжалось. В конце концов власти начали действовать. В ночь с 16 на 17 июня по решению московского правительства милиция, не встретив сопротивления пикетчиков, снесла палатки.
      Безумный Анпилов
      Но и этим дело не кончилось. 17 июня Координационный совет “Трудовой России” постановил продолжать акцию и обратился “к русскому народу, ко всем народам Советского Союза” с призывом прийти 22 июня, в годовщину начала войны (очередная подходящая дата), к телецентру, чтобы поддержать “осаду империи лжи”. Подобно Фиделю Кастро, провозгласившему Кубу “единственной свободной территорией Америки”, Анпилов поименовал площадку возле “Останкина” “освобожденной территорией Советского Союза” и обратился к международному сообществу с просьбой о признании этой территории.
      Хотя до 17 июня все происходило достаточно мирно, сама беспрецедентная продолжительность акции не могла не вести к росту напряжения, тем паче что оно подогревалось истерическими речами вождя “трудороссов”.
      Чтобы избежать худшего варианта развития событий, гендиректор “Останкина” вновь начал переговоры с оппозиционерами, на этот раз парламентскими, выразившими солидарность с “трудороссами”. Худшего, однако, избежать не удалось… 22 июня утром ОМОН вторично ликвидировал палаточный городок. На этот раз ему пришлось применить силу. По заявлениям участников пикета, среди них были раненые и даже погибшие (милиция и прокуратура опровергли эти сведения).
      В этот же день, ближе к вечеру, у входа на ВДНХ начался митинг “Трудовой России”. По окончании его “трудороссы” договорились с руководителями милиции, что колонна демонстрантов пойдет к телецентру. Однако вместо этого демонстранты двинулись к центру города, на Манежную площадь. Возле Рижского вокзала путь им преградил ОМОН. Снова произошли столкновения. Всего 22 июня, по данным Главного медицинского управления Москвы, в ходе столкновений пострадали 76 человек, в том числе 28 сотрудников ОМОНа.
      Значительную долю ответственности за это, безусловно, несет лично Анпилов. Даже некоторые его единомышленники призывали “вождя” действовать, следуя холодному рассудку. Однако эти призывы не возымели действия. По свидетельствам ряда его соратников, “в Останкино все было построено на эмоциях, на бесконечном нагнетании страстей. После чего “вождя” прятали, оставив в залог его амбициям жизни и здоровье других людей”. Тактика, напоминающая действия попа Гапона в 1905 году.
      23 июня “трудороссы” попытались возобновить пикетирование телецентра, однако милиция этого не допустила.
      Против ряда пикетчиков-демонстрантов были возбуждены уголовные дела – в связи с сопротивлением сотрудникам милиции и призывами к свержению конституционного строя (те самые люди, которые в сентябре – октябре 1993 года истошно вопили о том, что Ельцин нарушил Конституцию, сами постоянно ее нарушали).
      Анпилов, по своему обыкновению, продолжал бузить, вновь и вновь утверждал, что во время произошедших накануне столкновений были погибшие. Власти опять-таки категорически отвергали это утверждение. По распоряжению Руцкого была проведена оперативная проверка московских моргов, которая подтвердила, что ни в один из моргов трупы от останкинского телецентра не привозили. Но Анпилов не унимался, уверял, что московские власти просто спрятали тела погибших…
      “Телевидение – русским!”
      В упомянутом интервью Егор Яковлев недоумевал, почему анпиловские пикетчики, а также всевозможные писцы в коммуно-патриотической прессе в последнее время взяли под обстрел именно его лично и возглавляемую им телекомпанию: “Почему Российское телевидение (я вовсе не желаю этого Олегу Попцову) не вызывает у них такого жгучего интереса?”.
      Что ж здесь непонятного? Оппозиционеры требовали не только эфира. Другим их требованием было сделать телевидение “русским”. Как-то неловко было обращать этот лозунг к телекомпании, которую возглавлял Попцов.
      Точный “коллективный портрет” публики, которая осаждала “Останкино”, дала телекритик Ирина Петровская:
      “Были там юноши с нездоровым блеском в глазах; экзальтированные дамы преклонного возраста, для которых лучшим воспоминанием в жизни остались пионерские костры; бородатые, а-ля Распутин, дядьки, выкрикивающие патриотические воззвания, и просто городские сумасшедшие. Вся их истерическая многословность свелась, в сущности, к одной набившей оскомину сентенции: “Бей жидов – спасай Россию!”. В массе, которую нам только и показывали все те дни в “Вестях” и “Новостях”, – они ужасали”.
      Но в толпе, по-видимому, были не только возбужденные юноши, экзальтированные дамы и городские сумасшедшие. Снова возникли подозрения, что в гуще “массовки” действуют специально подготовленные и пользующиеся поддержкой определенных политических сил боевики.
      Ельцин:
      “Было очевидно, что это – опасные люди. Вернее, опасные люди стоят за этими оголтелыми демонстрантами: провокаторы, быть может, пользующиеся тайной поддержкой влиятельных политических сил. Не имея мощной руки, создать такую ситуацию в Москве просто нельзя… Это был не стихийный взрыв возмущения, а хорошо спланированная попытка нажима на власть… Кто-то думал, что этот искусственный взрыв – очень точная и правильная тактика. А я чувствовал, что меня пытаются запугать. Чувствовал наглую липу этих псевдонародных волнений. Чувствовал почерк родимого КГБ”.
      Оппозиции предоставили регулярный эфир, и ничего особенного не случилось. Ни власть от этого не понесла никакого урона, ни оппозиционеры не добились никакого особого прибытка…
      Все последующие годы, наверное, мало кто так часто вещал по телевидению, как, например, вождь коммунистов товарищ Зюганов. Но я не помню ни одной интересной мысли, которая вылетела бы из его уст, ни одного любопытного факта, о котором бы он сообщил. Одна лишь примитивная, навязшая в зубах демагогия.
      На сцену выходит Конституционный Суд
      В те июньские дни впервые в конфронтацию политических сил решает вмешаться Конституционный Суд. 26 июня он выступает с заявлением, в котором, в частности, говорится:
      “Конституционный строй нашего государства под угрозой. Противостояние различных политических сил приближается к крайней черте. Усиливается правовой нигилизм, попираются основополагающие конституционные принципы, разрушаются гражданский мир и согласие. Отдельные должностные лица и политические лидеры различной ориентации выступают за устранение конституционных органов власти… Если Верховный Совет, президент и правительство будут и далее проявлять медлительность в осуществлении возложенных на них функций по защите конституционного строя, страна не гарантирована от социального взрыва, анархии и разрушения…”
      Здесь как бы еще выдержана объективность: единственно, чем озабочен суд, – защитой конституционного строя. К сожалению, в дальнейшем, в основном благодаря своему председателю Валерию Зорькину, этот орган отошел от нейтральной позиции, стал все больше склоняться на сторону оппозиции. И внес свою лепту в возникновение острейшего кризиса в сентябре – октябре 1993 года.
      Впрочем, уже и в этом заявлении чувствуется, на чьей стороне симпатии КС: хотя оно опубликовано непосредственно после событий возле “Останкина”, где “трудороссы” величали существующую в России президентскую и правительственную власть “оккупационным режимом” и призывали восстановить СССР, не это вызывает озабоченность Конституционного Суда – его, как это ясно из контекста, больше беспокоят призывы разогнать Съезд народных депутатов.
 

 
      “Мы не допустили отклонений…”
      Незаметно, как говорится, в трудах и в борьбе (может быть, в борьбе даже больше, чем в осмысленных трудах) приблизилась первая “круглая дата” российских реформ – полгода, как они были начаты. На пресс-конференции 4 июля Ельцин объявил, что первый, полугодовой, их этап в целом пройден успешно.
      – Мы прошли его в соответствии с программой, которая была утверждена, – сказал президент. – Мы не допустили ни отступлений, ни отклонений куда-то… Конечно, трудности в ее реализации есть. Это определенное сопротивление некоторых групп на местах, да и здесь, в центре. Тем не менее пока поддержка народом реформ есть, и мы намерены дальше ее четко осуществлять.
      Вместе с тем, как сообщил Ельцин, правительство наметило план углубления реформы, рассчитанный на следующие два с половиной года. На первом месте здесь будет стоять вопрос о стабилизации работы промышленности и прекращении спада производства (на тот момент он составлял 15 процентов). Среди других задач – замедление инфляции, стабилизация рубля, переход уже в текущем году на его внутреннюю конвертируемость и в следующем – на внешнюю. Кроме того, президент сообщил, что утвердил своим указом программу приватизации и акционирования предприятий, в том числе крупных.
      Приватизация – пожалуй, важнейшая часть реформ, вокруг которой развернулась острая борьба, длившаяся многие годы. Борьба не только за овладение теми или иными, подчас огромными, кусками бывшей госсобственности, но и отчаянная политическая борьба. Приватизация стала тем испытанием, на котором многие сломались, многие поменяли свою политическую окраску…
      На пресс-конференции Ельцин довольно резко отозвался о Международном валютном фонде, который готов предоставить России огромный кредит – 24 миллиарда долларов, – однако при этом выдвигает ряд требований, в частности чтобы в России были отпущены цены на топливо. “Мы на это пойти не можем… – категорически заявил Ельцин. – Я так и сказал директору-распорядителю МВФ г-ну Камдессю. Как хотите, в конце концов. Если уж так, то мы обойдемся и без этих 24 миллиардов”. Президент заявил, что МВФ пытается приложить к России свою типовую программу оздоровления экономики, но Россия страна уникальная: 74 года у нас никто не знал, что такое частная собственность.
      Полемизируя в столь резкой форме с МВФ, Ельцин, помимо прочего, бросал кость “патриотам”, у которых при одном только упоминании этого международного финансового института начинались судороги.
      “Уже появились желающие войти
      в правительство”
      Свою оценку экономической ситуации, какой она была в конце июля – начале августа 1992 года, давал и Гайдар. Тут можно сослаться на одно из его телевыступлений, состоявшееся в ту пору: если сейчас, сказал он, появились претенденты на правительственные посты и даже выстроилась целая очередь, значит, наши дела не так уж плохи; раньше таких претендентов не было, никто не хотел брать на себя эту ношу; все лишь выглядывали из-за угла и ожидали, когда правительство снесет народная стихия, этот самый россиянин-бунтарь, которого надо только подтолкнуть.
      Тем не менее, Гайдара продолжали яростно критиковать, причем эта критика все набирала обороты. Ладно бы его обвиняли во всех грехах одни профаны, имя которым легион, – немало ему доставалось и от коллег – ученых-экономистов. В разговоре со мной он с усмешкой вспоминал предупреждение своего друга, “отца польской реформы” Лешека Бальцеровича: как только он, Гайдар, начнет реформу, многие изменят к нему свое отношение. “С этого времени все профессора экономики будут твоими врагами”, – говорил ему Бальцерович. Во многом это предупреждение сбылось.
      Со многим из того, в чем упрекали его оппоненты, Гайдар был согласен. Теоретически. Но оговаривался при этом: надо ведь было учитывать реальную обстановку. Например, вскоре после либерализации цен известный экономист академик Николай Петраков заявил, что цены ни в коем случае нельзя было размораживать, не создав предварительно значительные запасы товаров.
      – Мне хочется спросить его, – отвечал на это Гайдар, – как можно было в реальной ситуации декабря 1991 года, во-первых, не размораживать цены (они разморозились сами собой), а во-вторых, накопить какие-то запасы? Как это можно было сделать реально? Кого повесить, кого расстрелять? Кого простимулировать?
      Уже летом 1991 года экономика Советского Союза оказалась совершенно неуправляемой: прежние, командные рычаги управления перестали действовать, а рынок еще не заработал. К концу года положение стало еще тяжелее (об этом уже говорилось, но можно повторить еще раз). Поток продовольствия, поступавшего в Москву из других регионов, почти остановился. Государственные резервы были исчерпаны едва ли не полностью. Перспективы хоть как-то компенсировать недостаток продовольствия за счет импорта были весьма туманны. Вопрос встал не просто о реформе – о выживании страны. Тот, кто потом ругал (да и сегодня ругает) Гайдара за то, что он приступил к реформе без должной подготовки, забывает, что страна стояла на краю пропасти, что вот-вот должна была разразиться катастрофа.
      Когда в упрек Гайдару перечисляют, чего не хватало России к концу 1991 года для проведения “правильной” рыночной реформы, для создания эффективной рыночной экономики, он обычно говорит, что ему не хочется спорить, – напротив, хочется дополнять список. Да, не было развитого, устоявшегося частного сектора. Не было конкурентной, демонополизированной рыночной среды. Не было системы финансовых институтов, которые обеспечивали бы эффективное перераспределение ресурсов. Не было развитого рынка труда. У России не было своей банковской и денежной системы, своих границ, своей таможни. Много чего не было. Но не было и времени дожидаться, когда все это появится.
      В своей книге “Записки президента” Ельцин сочувственно приводит такую цитату из Гайдара:
      “Мы начинали реформы в очень интересной ситуации, когда можно долго перечислять, чего у нас не было и почему реформы проводить нельзя. Я сам мог прекрасно объяснить, почему в 92-м их проводить нельзя… Но плюс к этому у нас не было возможности ждать, ничего не делать и объяснять, почему ничего нельзя делать”.
      Рубль заработал, угроза голода миновала
      Гайдара критиковали не только слева, но и справа. В основном за нерешительность в деле приватизации. Гайдар отвечал, что у него и его правительства нет более важной стратегической задачи, чем приватизация. “Но мы ведь не чудотворцы, – разводил он руками. – Польша топталась в деле приватизации в течение года…” Правда, так называемую малую приватизацию – сферы торговли, бытового обслуживания – она провела довольно быстро, но в целом приватизация повсюду проходит медленно и тяжело. “Если через два года мы будем иметь экономику с мощным доминирующим частным сектором, – говорил тогда Гайдар, – то я буду считать, что это феноменальный результат”.
      Кстати, многие утверждали, что цены вообще нельзя было отпускать без приватизации, что это грубая экономическая ошибка Гайдара. На подобные упреки он реагировал весьма эмоционально:
      – Ну, откуда, из какой книжки это вычитано, что приватизацию надо ставить впереди либерализации цен? Это противоречит всем канонам экономики. Либерализация цен – это одномоментный акт политической воли. А приватизация – долгосрочный процесс. Либерализация привязана к объективному факту – к утере контроля со стороны власти за распределением ресурсов (именно такова у нас была ситуация в конце 1991 года). Приватизация же к этому совершенно не привязана.
      Явлинский до сих пор упорствует: его план реформ был лучше, чем план Гайдара. Фрагмент из его интервью “Комсомольской правде” от 28 ноября 2003 года:
      – Денег много, а товаров – нет. Это самая болезненная точка экономики. Существовало два способа решения. Мой способ: продавать людям то, что раньше никогда не продавали, – парикмахерские, магазины, участки земли, грузовики, такси, автобусы, ларьки, прачечные, химчистки, – средства производства тогда это называлось. Конечно, не РАО “ЕЭС” и не нефтяные компании… Главное – это позволяло людям сохранить сбережения, материализовать их, и одновременно можно было быстро создать реальный средний класс. А логика гайдаровской команды была – отпустить немедленно цены…
      Тут журналисту-интервьюеру надо бы спросить Григория Алексеевича: каким образом, начав реформу с продажи населению парикмахерских и автобусов, можно было быстро наполнить прилавки продовольствием? Но не спросил, не догадался…
      В той волне критики, которая поднялась после того, как цены 2 января были официально отпущены, явственно различался еще один мотив: Гайдар, дескать, не понимает, что одной лишь либерализации цен недостаточно для того, чтобы рынок заработал. Для этого требуется как минимум еще одно условие: деньги должны обрести реальную покупательную силу. Гайдар прекрасно это понимал. Более того, он понимал, что либерализация цен может вызвать резкое увеличение темпов инфляции, при котором для денег просто не останется места в сфере регулирования хозяйственных процессов. Именно поэтому правительство сделало укрепление рубля главным приоритетом первого этапа реформы, до предела выжало тормоза финансовой стабилизации – прежде всего посредством жесткой налоговой и кредитной политики. В целом экономика реагировала на это адекватно: первоначальный резкий рост цен довольно быстро замедлился – из-за сокращения спроса. Жалобы и сетования на всеобщий дефицит как-то незаметно, сами собой трансформировались в стоны по поводу затоваривания. А ведь казалось, что дефициту никогда не будет конца. Исчезли проблемы со строительными мощностями, материалами, техникой. Всего этого всегда не хватало, все это предприятия и отрасли постоянно выпрашивали у правительства в виде лимитов и фондов. Теперь положение изменилось.
      – Подавляющее большинство директоров промышленных предприятий, – говорил по этому поводу Гайдар, – будучи квалифицированными, неглупыми людьми, не могут не понимать, что если поддаться давлению, щедрой рукой закачать миллиарды рублей в народное хозяйство, сразу снова не окажется ни мощностей, ни материалов, ни техники.
      Заработавший рубль резко повысил управляемость экономики. Выяснилось, например: чтобы завезти овощи в Москву или стройматериалы в Петербург, не нужно вызывать “на ковер” соответствующих директоров и местных руководителей, как это всегда бывало прежде, нет необходимости биться в административной истерике – достаточно оперативно выделить финансовые ресурсы.
      – Сейчас я не боюсь катастрофы, – говорил Гайдар уже через несколько недель после начала реформы. – Несмотря на то что серьезнейшие экономические и социальные проблемы сохраняются, страна управляема, рынок заработал, голода не предвидится.
      “Голода не предвидится”. А ведь в конце 1991-го он был уже на пороге. Об этом сейчас почему-то мало вспоминают.
      Дело не в том, что в деятельности Гайдара на посту исполняющего обязанности главы правительства не было просчетов. Просчеты были. Но не они беспокоили его критиков. Истинная подоплека наскоков на кабинет по-прежнему была политическая: все очевиднее становились попытки отнять у Гайдара власть, в том числе и теми, кто жаждал реванша.
      Возможна ли была в тот момент смена правительства? В принципе, в том положении неустойчивости и нестабильности, в котором пребывала тогда Россия, не было ничего невозможного. Но вот что тогда говорил об этом такой осведомленный и компетентный человек, как государственный секретарь при президенте России Геннадий Бурбулис. Он считал, что в тот момент смена кабинета была возможна только как смена курса. Смена же курса могла произойти только в том случае, если бы с ней согласился президент Ельцин. Однако было весьма маловероятно, чтобы он согласился с такой сменой.
 

 

В ОЖИДАНИИ ПУТЧА

 
      Атрофия силовых структур
      Лето и осень 1992-го. Ощущение полного бессилия власти. В том числе и так называемых силовых структур.
      Милиция в полном развале. И не знает, как из этого развала выйти. Если спросить меня, я тоже не знаю, как его преодолеть, тем более что не в одной милиции он сейчас наблюдается. Но я знаю одно: как во всех цивилизованных странах, у нас на полную катушку должен быть задействован институт отставки. И не надо представлять отставку несостоятельного чиновника как нечто сверхординарное. Это ведь дело житейское: пришел – ушел. А мы постоянно запаздываем с отставкой этих чиновников. Тянем, тянем, тянем. Чего-то ждем, ждем, ждем…
      Мне непонятно, например, почему никак не уйдет в отставку министр внутренних дел Виктор Ерин. Мне непонятно, почему не уйдет в отставку бывший демократ, а нынче неизвестно кто, никогда не унывающий запорожец-парубок Аркадий Мурашов, разваливший московскую милицию. Мне непонятно, почему не уйдут в отставку все те милицейские чины, которые не видят иного пути обеспечения безопасности граждан, как только их самообслуживание. Все они прекрасно себя показали, например, во время июньских событий в Останкине.
      Конечно, с уходом одного, десяти или ста малоспособных деятелей само по себе дело не наладится. Надо еще, чтобы пришли более способные. Вообще много чего надо. Но тут как в математике: уход бездарных – дело хотя и недостаточное, но необходимое.
      Постоянно возникает вопрос, почему не проводятся реформы в системе госбезопасности, ведь в результате со стороны этой структуры сохраняется постоянная угроза демократии.
      Вспоминается разговор с заместителем министра безопасности, начальником Московского управления МБ Евгением Савостьяновым и его первым заместителем Александром Царенко, состоявшийся у меня тем летом. Савостьянов – видный деятель демократического движения. Был членом Координационного совета «ДемРоссии». Работал в мэрии Москвы при Гаврииле Попове. Я спросил Савостьянова, как он считает, многие ли его подчиненные сочувствуют тем направлениям, которых придерживаются газеты “Правда”, “День”, другие подобные издания.
      – Многие, – был откровенный ответ.
      – Большинство?
      – Трудно сказать. Мы не проводили социологических опросов. Но думаю, что многие. В таких структурах, как КГБ, коммунистические и “патриотические” идеи были не пустым звуком. Я просто видел, каким тяжелым ударом стал для многих отказ от этих идей.
      То же самое подтвердил первый зам Савостьянова Александр Царенко, кадровый сотрудник госбезопасности:
      – То, что значительная часть наших сотрудников осталась привержена коммунистическим идеям, не подлежит сомнению. Мы ведь воспитывались на них. Они тесно переплетались с принципами подбора кадров, серьезно влияли на нашу работу. Все это в одночасье отбросить нельзя.
      Царенко, правда, добавил, что на текущую работу Московского управления эти идеи оказывают минимальное влияние. Дескать, в данный момент в управлении твердое правило: твои политические взгляды в этих стенах никак не должны давать о себе знать. Как, однако, это проверить – дают они о себе знать или не дают? Трудно себе представить, чтобы не давали. Последовавшие вскоре события заставили еще больше усомниться в этом.
      – Да, действительно, убедительно доказать, что реформы в этих структурах осуществляются последовательно и целенаправленно, мы не можем, – признался тогда на встрече с нами, группой журналистов, госсекретарь Геннадий Бурбулис. – У нас вообще нет ни одной структуры, – не только в системе МБ и МВД, – которая была бы стерильна в своей нацеленности на реформы.
      Когда я слушал Бурбулиса, было явственное ощущение, что новые власти так же боятся “этих органов”, как и прежние.
      Моя несостоявшаяся встреча с Ельциным
      В начале июня 1992 года мне обещали устроить встречу с Ельциным. Как всегда, заранее подготовил вопросы. Не стану приводить их все. Процитирую лишь некоторые – те, что больше других иллюстрируют атмосферу и настроение того времени:
      – Власть в России проявляет хроническую импотенцию: реформы идут ни шатко, ни валко. Повсюду – чиновничий саботаж. Что, так и впредь будет продолжаться?
      – Продовольственное снабжение крупных городов, в первую очередь Москвы и Петербурга, помимо прочего, блокируется саботажниками – аппаратчиками, мафией. По-видимому, нужны какие-то решительные меры, вплоть до введения чрезвычайного положения?
      – Чем объяснить этот странный указ о слиянии милиции и госбезопасности? Мы ведь это уже проходили. Политический вес руководителей ведомства-монстра, конечно, увеличивается, однако растет и хаос: у милиции и госбезопасности разные задачи. Не кажется ли Вам, что это ошибочный путь?
      – Пресса пишет, что с каждым днем растет угроза военного переворота. Ваши противники собираются на нелегальных квартирах, на дачах, обсуждая ночи напролет один-единственный вопрос, – как отстранить Вас от власти. Почему Вы не принимаете контрмеры?
      Насчет саботажа… Саботаж реформ в ту пору осуществлялся тотально и повсеместно. Еще в феврале эксперты Центра “РФ-политика” подготовили аналитическую записку, где говорилось, что в стране разворачивается процесс “всеобъемлющего, широкомасштабного, глубоко эшелонированного и предельно агрессивного партноменклатурного реванша, имеющего своей целью восстановление и усиление не только в России, но и во всех республиках Содружества номенклатурно-тоталитарного режима”. По словам экспертов, саботаж всех реформ идет по двум основным направлениям: внутри госструктур засевшая там номенклатура тормозит и дискредитирует их прямо и непосредственно; “снаружи” та же номенклатура организует непрерывную идеологическую дезориентацию населения, нагнетает психоз и неразбериху, чтобы люди не могли понять, что же на самом деле происходит.
      Саботаж шел на всех бюрократических уровнях, начиная с администрации президента. В начале апреля Сергей Шахрай, в ту пору госсоветник РФ, прямо заявил, что администрацией президента “саботируется исполнение около 70 процентов решений, принимаемых правительством”. Саботажем, в сущности, руководит сам глава администрации Юрий Петров. Тогда шли разговоры, что Ельцин вот-вот отправит Петрова в отставку, и Шахрай приветствовал такую перспективу. Однако руководитель президентской администрации благополучно просидел в своем кресле до января 1993-го. Кадровая политика вообще была слабым местом Ельцина.
      Тогда же, в апреле, Шахрай набросал одну из возможных схем государственного переворота, который способна осуществить непримиримая оппозиция: депутаты – противники президента доизбирают членов Конституционного Суда, так что число “номенклатурных” судей перевешивает число “демократических”. Далее КС отменяет указ Ельцина “О приостановлении деятельности КПСС” (рассмотреть конституционность этого указа предполагалось в конце мая – начале июня). После чего Верховный Совет выражает недоверие правительству, отправляет в отставку и его, и президента. Денонсируется договор об образовании СНГ, к власти возвращаются “прежние” структуры, так что “союзные депутаты смогут собираться уже не в Вороново, а в Кремле”.
      Сергей Шахрай сообщил, что свое видение наихудшего развития событий в стране он “пытался” изложить президенту, однако тот не захотел его слушать.
      …Встреча с Ельциным у меня так и не состоялась.
      Впрочем, на некоторые из интересовавших меня (и не только меня) вопросов президент вскорости ответил.
      Козырев предупреждает
      В конце июня – начале июля ряд известных политических деятелей снова выступили с предупреждениями об угрозе государственного переворота. Наибольший резонанс вызвало заявление министра иностранных дел Андрея Козырева. Возможно, потому, что у всех на памяти еще было аналогичное скандальное заявление его союзного предшественника – Эдуарда Шеварднадзе. 30 июня в интервью “Известиям” Козырев предупредил, что события, происходящие в России, очень похожи на то, что было в Германии в 1933 году, накануне прихода к власти Гитлера. По словам Козырева, в России поднимает голову партия необольшевизма. Как считает министр, угроза переворота вполне реальна. Его могут осуществить либо в форме так называемого очередного съезда КПСС, либо путем “аппаратного реванша”. Не последнюю роль в нагнетании атмосферы нестабильности играют силовые структуры – бывший КГБ и военное ведомство. Именно они “создают ситуацию, толкающую к применению силы” – в частности, с помощью соответствующей подачи информации. Кроме того, Козырев возложил на военных ответственность за расползание оружия по “горячим точкам” СНГ. Поэтому, сказал министр, возможно, требуется провести радикальную реформу органов госбезопасности и военных ведомств. А вообще, по мнению Козырева, в нынешней ситуации единственная надежда на предотвращение переворота – президент: только он может реально противостоять необольшевизму.
      Это заявление Козырева вызвало недовольство в коридорах власти. Особенно не понравилась та его часть, где он выдвигал обвинения в адрес силовиков. В тот момент никто не хотел с ними ссориться. В результате уже на следующий день появилось “разъяснение” советницы министра: дескать, Козырева неправильно поняли, на самом деле “в интервью речь шла не о деятельности нынешних российских ведомств, а об опасности тех методов, которые применялись советскими спецслужбами в прошлом”.
      Казалось бы, при чем тут советские спецслужбы? Видимо, “разъяснение” сочинялось впопыхах, на скорую руку, аргументы брались с потолка.
      Впрочем, 2 июля, выступая на заседании общественного консультативного Совета по внешней политике при МИДе, Козырев повторил свое предупреждение о возможности переворота, правда уже не упоминая силовые структуры. “Оппозиция красно-коричневых тонов, – сказал он, – пытается дать бой президентской линии на демократическое обновление России, на ее равноправное вхождение в сообщество цивилизованных государств”. Цель оппозиции, по словам министра, – “оторвать реформу и реформаторов от их зарубежных союзников, вернуть страну к состоянию осажденной крепости, конфронтирующей уже не только с США и НАТО, но и с ближайшими соседями”. Альтернатива этому, повторил министр, – в единодушной поддержке президентской внешней политики.
      Андрей Козырев был одним из самых ненавидимых оппозицией министров кабинета Гайдара. Животную ненависть ее вызывал прежде всего “прозападный” внешнеполитический курс, который Козырев унаследовал от Горбачева. По части вызываемой ненависти конкуренцию Козыреву мог составить разве что сам Гайдар, да еще Чубайс и министр юстиции Николай Федоров…
      Примечательно, что именно о Козырева и Федорова посчитал нужным “вытереть ноги” Хасбулатов, выступая 3 июля на заседании Верховного Совета. Обоих он упомянул в связи с их выступлениями в прессе: дескать, министр юстиции в своих газетных интервью “дает разъяснение, как разогнать Съезд народных депутатов”, а министр иностранных дел “решил стать оракулом – вторым Шеварднадзе”.
      Гораздо более огорчительным стало то, что примерно в таком же духе отозвался о заявлении Козырева и Ельцин на уже упоминавшейся пресс-конференции 4 июля. По его словам, это заявление было обсуждено на Совете безопасности и признано вредным. И снова аналогия с Шеварднадзе: “Если вы хотите быть пророком, как Шеварднадзе, тогда поступите, как он: предупредил о путче и подал в отставку…”.
      Ельцин как будто забыл, что предупреждение Шеварднадзе в конце концов сбылось: путч действительно произошел, хотя и не сразу после предупреждения министра иностранных дел СССР.
      Впрочем, как сказал президент, на заседании СБ Козырев уверял, что журналисты его неправильно поняли. То есть глава МИДа и здесь дал задний ход. У дипломатов подобные привычки доведены почти до автоматизма.
      Сам Ельцин уверен, что оснований бить тревогу нет. Конечно, национал-коммунисты в последнее время, в преддверии заседаний Конституционного Суда, собирающегося рассмотреть правомерность запрета КПСС, активизировались. Но это только в Москве, в целом же по России все “достаточно спокойно”.
      “Я исключаю возможность путча”, – сказал президент. Он уверен: все силовики – министры обороны, безопасности, внутренних дел – демократы. Так что ни армия, ни другие силовые структуры путч не поддержат.
      Эта уверенность Ельцина, в том, что силовые министры преданы идее демократии и лично ему, сыграла с ним злую шутку. Из-за этой уверенности он долго недооценивал опасность, исходящую от большинства депутатского корпуса, от Руцкого. Когда же эта опасность стала очевидной, выяснилось, что ни министр обороны, ни министр внутренних дел совсем не так надежны. А министр безопасности Баранников и вовсе оказался предателем, что обнаружилось еще раньше.
      Ельцин подтвердил: он как поддерживал, так и будет поддерживать Гайдара (с 15 июня ставшего исполняющим обязанности премьера), как бы тяжело это ни было.
      – Конечно, принимаются непопулярные меры, – сказал Ельцин, – и на этом, на настроении народа играют определенные силы. Народу тяжело, и, конечно, он иногда высказывает недовольство. Но играть сегодня на этом недовольстве – это называется предательством России. Но предатели не имеют социальной базы среди народа. Вот это главное, а потому они не решатся ни на какой путч. Да и нет человека, который взял бы на себя роль Крючкова в организации такого путча.
      Тут Ельцин опять ошибся. Когда настал “час Х”, “крючковы” у “этих сил” нашлись в достаточном количестве – те же Хасбулатов, Руцкой, Макашов, Ачалов, тот же переметнувшийся на их сторону Баранников…
      Переворот вероятен, но невозможен?
      Успокоительные слова Ельцина большого действия не возымели. Атмосфера напряженного ожидания сохранялась, хотя вероятность грозовых событий оценивалась по-разному. Газетные заголовки той поры: “Призрак путча над Россией”, “Российское единство” тоскует по путчу”, “Новый путч невозможен”, “Армия не допустит нового путча”, “Переворот вероятен, но невозможен”, “Нет, возможен, но без танков”…
      “Оптимизм” и “пессимизм” заголовков тут, понятно, не главное. Главное, что и “оптимисты”, и “пессимисты” вынуждены писать об угрозе путча.
      Данные опроса, проведенного в те дни Институтом социологии парламентаризма: 30 процентов опрошенных считают, что государственный переворот невозможен, однако 46 процентов придерживаются противоположного мнения.
      Слова, события складываются в одну, не очень-то вдохновляющую картину. Ярый оппозиционер полковник Виктор Алкснис, выступая по радио “Эхо Москвы”, пророчит большую кровь. Сам он вроде бы не причастен к заговорщической деятельности, но уверен, что военный переворот неизбежен, “по объективным причинам”… Известный демократ академик Александр Николаевич Яковлев возле дверей своей квартиры обнаруживает похоронный венок. С печалью он говорит, что “демократия вообще не соответствует состоянию нашего общества, для него более свойствен автократический режим, хотя и более просвещенный, нежели при Сталине”…
      7 июля в интервью Московскому телеканалу генерал КГБ в отставке Олег Калугин (потом объявленный предателем), говоря об угрозе, исходящей от Министерства безопасности, публично “озвучил” то, что подозревали, о чем тогда говорили между собой многие: в МБ много людей “нелояльных по отношению к президенту и к демократическим преобразованиям в стране”, от которых руководству страны следовало бы как можно скорее избавиться.
      – Да и вообще, – добавил Калугин, – зачем в демократии (а мы заявляем, что мы идем по пути демократических преобразований) Министерство безопасности? Назовите хоть одну страну, за исключением, наверное, Северной Кореи, где существует министерство безопасности. Зачем нужно сохранять такой колоссальный костяк представителей репрессивных органов, которые сегодня, к сожалению, в силу сложившейся ситуации чувствуют себя униженными, ненужными и в значительной мере психологически не перестроившимися? Я боюсь, что такие люди сегодня более склонны к реваншу, чем кто-либо другой.
      Что касается Министерства обороны, Калугин обратил внимание на то, что здесь к руководству пришел “ряд лиц с афганским прошлым”.
      – Это люди с невыполненной миссией, с чувством неудовлетворенности и чувством фрустрации, – сказал Калугин, – ибо как военные они не добились победы и проиграли войну. Более того, стали объектом критики, иногда совершенно не заслуженной… И вот когда такие люди приходят в Министерство обороны, и их становится все больше, – это у меня вызывает тревогу…
      Разумеется, оба силовых ведомства – и МО, и МБ, – отвергли обвинения, что от них исходит какая-то угроза. Сделали они это на совместном брифинге 8 июля. Мы опровергаем заявление Козырева, будто представляем руководству России искаженную информацию, сказал, в частности, начальник аналитического управления Министерства безопасности Ксенофонт Ипполитов. Он утверждал также, что ни одна из известных ему силовых структур, будь то армия или правоохранительные органы, не ведет подготовку военного переворота. При этом, однако, Ипполитов признал, что локальные выступления, причем с кровопролитием, этим летом вполне возможны.
      В эти же дни в Доме политпросвещения состоялись два полярных по отношению друг к другу мероприятия: пресс-конференция оппозиционеров и Форум сторонников реформ. На пресс-конференции (Ричард Косолапов, Виктор Алкснис, Александр Проханов и др.) речь шла об опасности “демократической диктатуры”. Собравшиеся требовали поскорее устранить “Ельцина и компанию”.
      На Форуме сторонников реформ выступили Геннадий Бурбулис, Егор Гайдар, Гавриил Попов, Сергей Филатов… Гайдар говорил об угрозе фашизма и тоталитаризма, о том, что политика экономических компромиссов, лавирования приведет к гиперинфляции, нестабильности, а затем, как уже не раз бывало в истории, к националистической, фашистской диктатуре.
      Бурбулис, вслед за Ельциным, счел такую угрозу сильно преувеличенной и призвал к консенсусу.
      Как видим, в стане реформаторов в этот момент сосуществовали две тенденции: настороженность и призыв к бдительности соседствовали с, пожалуй, чрезмерной самоуспокоенностью, по крайней мере внешней.
      Тревожные разговоры о путче продолжались весь июль. При этом оптимистические – я бы сказал, натужно-оптимистические – заявления о том, что он невозможен, перемежались с угрюмыми утверждениями противоположного свойства. Так, 26 июля секретарь Совбеза Юрий Скоков уверенно заявил: переворота в России быть не может, поскольку армия на стороне президента. А уже на следующий день представитель этой самой армии – первый зам начальника авиации сухопутных войск генерал-майор авиации Валерий Очиров возразил Скокову: “Переворот возможен, хотя и не в той форме, в какой мы его себе обычно представляем. Не обязательно выводить на улицу войска и технику, и президент может остаться на месте, начаться все может со смены его окружения”.
      С чего все начнется и как будет происходить – с техникой или без техники, – это уже, как говорится, детали. Главное – тревога, повторяю, висела в воздухе и так или иначе ощущалась всеми.
      Путч-1 и Путч-2
      С новой силой заявления и контрзаявления по поводу возможности переворота зазвучали в годовщину августовского путча – 19 августа. В этот день уже сам министр обороны Павел Грачев твердо пообещал: “Руководство и личный состав Вооруженных Сил России не допустят событий, направленных на свержение законно избранного народом Президента”.
      Куда денется эта твердость через год, в октябре 1993-го?
      Годовщину путча отметила и оппозиция, собравшая конференцию под вроде бы нейтральным названием “Двухлетие суверенизации России, итоги и перспективы”. На деле она стала сборищем сторонников ГКЧП. Как отмечала “Независимая газета”, таковых оказалось совсем немало: союзные депутаты Виктор Алкснис и Сажи Умалатова, российские нардепы Владимир Исаков, Илья Константинов, Михаил Астафьев, Сергей Бабурин, писатель Александр Проханов, театральный режиссер Сергей Кургинян и великое множество рядовых коммунистов, патриотов, военных. “Приди ГКЧП к власти сейчас, – свалить его оказалось бы не так-то просто”, – констатировала газета.
      Выходя на трибуну, “неогэкачеписты” излагали свои взгляды на то, как устранить “антинародный режим”. Конкретнее и радикальней других, как всегда, высказался несгибаемый борец за права трудового народа Виктор Анпилов. Согласно его плану, 26 августа будет устроен очередной антиельцинский митинг, в сентябре – опять-таки очередной поход на “Останкино” (к этому времени “Останкино” уже стало для “трудороссов” своего рода Зимним дворцом, который следует захватить во что бы то ни стало, в первую очередь) и, наконец, в октябре, – “главное событие года”: миллионный митинг перед Кремлем, который примет новую, коммунистическую, конституцию и новый, опять-таки коммунистический, закон о выборах…
      При этом, естественно, подразумевалось, что при такой неслыханной активности масс не останутся в стороне и силовые структуры…
      И вновь на пресс-конференции 21 августа, посвященной опять-таки прошлогодним трагическим событиям, Ельцин заявляет непререкаемым тоном:
      – Путча-2 не будет. Это я вам твердо заявляю. У нас нет базы такой с точки зрения высшего руководства, силовых структур. Ведь тогда все Горбачева предали, от личного телохранителя до премьер-министра. У нас нет сейчас такой ситуации. Есть доверие президенту со стороны всех этих руководителей и полное взаимное понимание. Другое дело, я могу разделить ваши опасения в отношении недовольства людей. Вот здесь надо очень внимательно следить, что мы и делаем. Нам, вы помните, говорили, что в апреле будет общий бунт всей России. В марте, в апреле, в мае, – а его нет, нет и нет…
      На ельцинский тезис о том, что в его окружении, в силовых структурах, “среди наших соратников и друзей”, нет предателей, один из журналистов пробует робко возражать: но ведь таковые могут оказаться “за пределами Кремля”… “Какие силы сегодня способны, по вашему мнению, решиться на организацию переворота?”. И опять тот же категоричный ответ Ельцина:
      – Нет такой силы! Как говорил Ленин когда-то: есть такая партия! А я говорю: нет такой силы! Нет базы у этой силы. А главная база – народ…
      Зловещая тень “болдинского” аппарата
      Начало сентября 1992-го. Предчувствие драматических событий сохраняется. Ощущение, что поздней осенью или зимой что-то все-таки произойдет, какой-то катаклизм. Самое страшное, что может случиться, – реванш, реставрация коммунистической власти.
      Геннадий Бурбулис считает, – такое мнение он высказал на упомянутой уже встрече с группой журналистов, – что подобного рода опасения сильно преувеличены: реваншистские силы спекулируют на слабостях нынешнего этапа реформ, точнее на подступах к реформам – они ведь по-настоящему еще и не начинались, – однако активность реваншистов абсолютно не соответствует настроениям большинства российского населения, так что социальной базы у них нет. Так-то оно так, но история показывает, что для успешного переворота вовсе не требуется поддержка большинства. Все зависит от правильно выбранного момента, от ловкости организаторов и участников переворота, от поддержки со стороны силовых структур. В октябре 1993-го никто не станет спрашивать у большинства, каково его мнение, однако попытка переворота едва не закончится успехом. Не хватит малого.
      Все более бесцеремонно ведет себя Хасбулатов. Естественно, это вызывает протесты демократического меньшинства ВС, которые, впрочем, спикер пропускает мимо ушей. Так, 8 сентября координатор демократических фракций Вячеслав Волков заявил, что Хасбулатов пытается осуществить государственный переворот. “Председатель парламента постепенно концентрирует в своих руках диктаторскую власть, – сказал Волков. – Этой цели служит ряд недавних распоряжений Хасбулатова, практика его авторитарного руководства ВС и третирование членов правительства”.
      О каких хасбулатовских распоряжениях шла речь? Одним из них спикер наделял себя правом единолично направлять на места от имени ВС полномочных эмиссаров и таким образом, как считает Волков, плести сеть заговора по всей стране. Особую роль в готовящемся перевороте должен был сыграть, по словам Волкова, личный секретариат Хасбулатова, состоявший почти целиком из бывших сотрудников горбачевского помощника Валерия Болдина, как известно, предавшего своего шефа в августе 1991-го. Спикер наделил работников своего личного аппарата правом представлять Верховный Совет. В то же время он подготовил документ, по которому прекращалась практика, когда комитеты ВС и даже отдельные депутаты могли обращаться непосредственно к президенту…
      “Пока не поздно, мы должны воспрепятствовать формированию на наших глазах нового диктатора”, – сказал Волков.
      О том же самом говорили лидер фракции “ДемРоссия” Лев Пономарев, координатор фракции “Радикальные демократы” Сергей Юшенков. Их общее мнение: Хасбулатов стремится ограничить права депутатов и предоставить чрезмерные полномочия чиновничьему аппарату, который беспрекословно выполняет его, Хасбулатова, личную волю.
      Председатель парламентского Комитета по СМИ Вячеслав Брагин сообщил, что возглавляемый им комитет принял решение потребовать отставки спикера (ранее такое же решение приняла парламентская коалиция “Реформа”). Брагину поручили довести это решение-требование до членов президиума ВС. Забавно, как по-детски бесхитростно Хасбулатов “отбрыкивался”, стараясь не допустить обсуждения вопроса о собственной отставке. Долгое время он просто не давал Брагину слова, перебрасываясь с ним записками, в которых советовал председателю Комитета по СМИ “научиться себя вести”. В конце концов прервал заседание и удалился с членами Президиума в свой кабинет, где Брагин получил наконец возможность изложить в узком начальственном кругу решение своего комитета…
      Естественно, никакой отставки не последовало.
      Почему они не пошли на это в 1992-м
      Как видим, опасения демократов были двоякого рода: с одной стороны, они опасались амбициозных прокоммунистических генералов, ненадежных армейских, гэбэшных и милицейских начальников, коммуно-патриотических бузотеров, собирающих толпы на улицах, с другой – Хасбулатова, Руцкого, депутатов и чиновников, засевших в Белом доме и в местных Советах. Была, конечно, и еще одна тревога – что все эти силы объединятся и выступят в качестве единой Черной силы. Собственно говоря, так оно и случилось в сентябре – октябре 1993-го. Примерно так. Полного объединения, слава Богу, не произошло…
      Что было бы, если бы вся эта разношерстная публика или хотя бы часть ее выступила не осенью 1993-го, а годом раньше? Было бы у нее больше шансов на успех? И почему она не выступила?
      Сначала посмотрим, кто мог бы уже осенью 1992-го возглавить антиельцинский силовой – “генеральский” – заговор. Снова в памяти всплывают уже упоминавшиеся фамилии тех людей в лампасах, которые оказались в первых рядах мятежников год спустя, – Руцкой, Ачалов, Баранников, Дунаев, Макашов…
      Первый из перечисленных военачальников – генерал Руцкой – вряд ли стал бы принимать активное участие в заговоре. Во-первых, ему это было не нужно: он и без того уверенными шагами продвигался к власти, был убежден, что через не слишком долгий срок она достанется ему вполне “законным” образом. Во-вторых, чтобы организовать и возглавить заговор – “чистый” заговор, не замаскированный под “народное восстание” – все-таки нужна известная храбрость, коей вице-президент явно не обладал.
      Гайдар:
      “То, что вице-президент – человек весьма ограниченный и малообразованный, новостью для меня, разумеется, не было. Но в процессе работы, особенно сталкиваясь с экстремальными ситуациями, требующими принятия быстрого решения… вдруг с недоумением убеждаюсь, что героический летчик, мягко говоря, еще и не слишком храбр… Поначалу это настолько противоречило его устоявшейся репутации, что я даже не поверил, подумал, что, наверное, ошибаюсь. Потом, когда подобного рода ситуация повторялась неоднократно, убедился – да, за бравой внешностью усатого рубахи-парня скрывается… не уверенная в себе натура. Так что потом, в октябре 1993 года, отнюдь не геройское поведение Руцкого меня нисколько не удивило”.
      Министр безопасности Виктор Баранников в ту пору, видимо, уже вполне созрел для выступления против президента, хотя напоказ при каждом удобном случае демонстрировал абсолютную преданность ему. Как вспоминает Гайдар, среди проблем, касающихся силовых структур, “неуверенность в надежности” Министерства безопасности была наиболее серьезной. Никакой существенной оперативной информации ни правительство, ни президент от МБ не получали, “зато любые закрытые или открытые правительственные и президентские бумаги немедленно попадали в коммунистические и нацистские газеты”. “В общем, – заключает Гайдар, – если МБ и работало, то явно не на нас. К сожалению, в это время президент еще вполне доверял Виктору Баранникову…”.
      Примерно то же самое можно сказать и про Андрея Дунаева, который в то время занимал пост замминистра внутренних дел. Не исключено, что и он уже в 1992-м мог переметнуться в антипрезидентский лагерь, как переметнулся в 1993-м, хотя в отношении него это, пожалуй, можно утверждать с меньшей уверенностью, чем в отношении тогдашнего главы МБ. К тому же, став в сентябре 1993 года белодомовским “министром внутренних дел”, Дунаев никак себя не проявил, оказался пустым местом и вскоре был заменен другим деятелем. Так что и в скороспелом заговоре 1992 года – если бы таковой случился, – толку от него, я думаю, тоже было бы мало.
      В общем из списка мятежных генералов 1993 года, гипотетически примеряясь к 1992-му, – кто из них уже тогда был бы способен поднять бунт против президента, – смело можно вычесть двоих – Руцкого и Дунаева. Что касается оставшихся… Думаю, такие люди, как Ачалов, Баранников, Макашов, вполне могли уже осенью 1992-го организовать и возглавить антипрезидентский заговор, причем с известными шансами на успех (так что нельзя сказать, будто опасения демократов были совсем уж безосновательны). У Ачалова имелись обширные связи в армии. Участие в нем Баранникова, – главы того ведомства, которое, собственно говоря, и призвано отслеживать подобные поползновения и ликвидировать их в зародыше, – обеспечило бы заговору достаточную конспиративность, необходимую на начальной стадии. Антидемократический фанатизм Макашова мог придать путчу необходимую в таких делах агрессивную энергию…
      Вместе с тем, и соображения против выбора такого пути были достаточно основательные. Ведь подобный путч уже произошел совсем незадолго перед тем, всего лишь год назад. Он тогда был у всех на памяти, причем эта память не вызывала ничего, кроме отвращения. Так что на положительную реакцию широкого общественного мнения новые заговорщики вряд ли могли бы рассчитывать. Главное же, строить какие-то заговоры оппозиционерам в ту пору не было особой необходимости. Просматривался совсем иной сценарий захвата власти – как им казалось, несравненно более эффективный. Он заключался в том, чтобы всеми способами, всеми силами мешать реформам и ждать, ждать, ждать… Ждать, пока плод созреет и сам упадет в руки (в 1992-м это яблочко было еще явно зеленым). Спотыкающиеся и вихляющие из стороны в сторону реформы, реформы, которым ставят палки в колеса, будут делать жизнь людей все хуже. А это как раз то, что и требуется: “Чем хуже – тем лучше!”. Ухудшающаяся жизнь станет все больше настраивать население против реформ и реформаторов, создавать благоприятную атмосферу для вполне “демократичного”, вполне “конституционного” перехода власти к оппозиции. Не исключено даже, что в конце концов народ сам поднимется против “антинародного режима”, сметет его, призовет на правление непримиримых оппозиционеров.
      Именно этот сценарий и был реализован в 1993 году. Реализован достаточно успешно. Народ, правда, не поднялся, но имитация “народного восстания” была разыграна не то что бы совсем неубедительно. Триумфа тоже не получилось, но помешали ему достаточно случайные обстоятельства. Хотя реально тогда победил президент, но вполне могли бы победить и его противники. В принципе, и то, и другое, было, пожалуй, одинаково вероятно…
      И еще одно. Многие до сих пор считают разгромленных мятежников этакими “священномучениками”: они, дескать, защищали Конституцию, а злодей-президент расстрелял их из танков (как уже говорилось, “расстрел парламента” – любимое клише коммуно-патриотической пропаганды). Если бы случилось не то, что случилось, а произошел бы, допустим “генеральский” заговор, вылепить этот мученический образ из очередной компании путчистов было бы, согласитесь, несравненно сложнее. Кто-то, возможно, учитывает и это, затевая ту или иную опасную игру…
 

 
      Самая большая ошибка Гайдара
      Атмосфера неуверенности, ожидания возможного трагического катаклизма, конечно, не могла не сказываться на действиях реформаторов. Одно дело, когда ты действуешь в достаточно спокойной обстановке (я уж не говорю – в обстановке всеобщей поддержки: на такую вряд ли можно было рассчитывать), когда чувствуешь себя со всех сторон защищенным, и другое – когда на тебя всякий день обрушивается поток тревожной информации, когда тебя насквозь продувают прострельные ветры противоречивых или просто враждебных общественных настроений. В такой обстановке трудно не проявить излишнюю уступчивость и податливость, избежать каких-то неточных шагов.
      Одной из главных задач, которую с самого начала ставило перед собой правительство реформаторов, была финансовая стабилизация. Достичь ее можно было лишь в том случае, если бы удалось последовательно проводить достаточно жесткую кредитно-денежную политику, – не допускать чрезмерного кредитования госпредприятий, слишком больших социальных выплат, безудержного повышения зарплаты и т.д. Ибо за этим неизбежно следовал всплеск инфляции, что в конечном счете приводило к ухудшению положения людей, то есть к результатам прямо противоположным, нежели те, к которым будто бы стремились сторонники политики мягкой. Однако правительство то и дело заставляли отступать от его жесткой линии. На первое такое отступление оно вынуждено было пойти уже зимой 1992 года. Пагубные результаты этого, естественно, не замедлили сказаться.
      Но особенно мощная деформация денежной политики началась после того, как исполняющим обязанности председателя Центробанка Президиум ВС назначил Виктора Геращенко. Случилось это 17 июля. Дату стоит запомнить: многие отмечали, что в этот момент завершился более или менее последовательный ход реформ, осуществлявшийся правительством Гайдара, и началось зигзагообразное, со спотыканием и скольжением, движение, то и дело грозившее вообще все повернуть вспять. При этом Гайдар не отрицает: в том, что так произошло, есть и его доля вины.
      Назначение руководителя ЦБ в ту пору было прерогативой Верховного Совета. Однако, чтобы тот или иной деятель занял этот пост, требовалось, разумеется, согласие главы правительства (а Гайдар к тому времени был уже и.о. премьера) и тем более президента. Когда стало ясно, что прежний руководитель ЦБ Георгий Матюхин должен будет покинуть свой пост, Гайдар не сразу решил, кого бы он мог поддержать как кандидата ему на замену. Было ясно: кандидаты, которые полностью устраивали бы реформаторов, – такие, как Борис Федоров или Сергей Игнатьев, – абсолютно неприемлемы для депутатов. Тогда и возникла фигура бывшего председателя Госбанка СССР Геращенко. Демократы относились к нему настороженно, если не сказать больше: бывший главный советский банкир активно участвовал в “павловских авантюрах”, припрятывал, по слухам, за границей “деньги КПСС”, фактически поддержал ГКЧП… Однако квалификация его вроде бы не вызывала сомнений. Это-то в конце концов и решило дело. После беседы с Геращенко Гайдар согласился на его назначение.
      “Видимо, это самая серьезная из ошибок, которые я допустил в 1992 году, – вспоминал позднее Егор Тимурович. – Утвержденный Верховным Советом, Геращенко действительно довольно быстро показал себя квалифицированным управленцем, сильным организатором. Банк при нем стал работать намного более четко, слаженно, снизились сроки прохождения платежных документов. Но все это перекрывалось одним фундаментальным негативным фактом: Виктор Владимирович категорически не был готов понять аксиомы банковского управления экономикой в условиях инфляционного кризиса. Он был искренне уверен в том, что, увеличивая темпы роста денежной массы с помощью эмиссии, можно поправить положение в экономике. Много раз впоследствии слышал от него примерно следующее рассуждение: ну, смотрите – цены выросли в четыре раза, а денежная масса только в два, значит, денег в экономике не хватает, производство падает именно из-за нехватки денег, давайте увеличим темпы роста денежной массы, предоставим кредиты республикам, предприятиям. Спорил с ним, приводил контраргументы, доказывал порочность подобной политики, доказывал общеизвестное – падение спроса на деньги как раз и является естественной реакцией на инфляционный кризис, масштабную денежную эмиссию. Но переубедить человека, у которого сложились твердые, укоренившиеся представления о взаимосвязях в рыночной экономике, очень непросто. Внутренне он не мог принять иную точку зрения”.
      Телеграмма Геращенко
      Уже через неделю после своего назначения новый и.о. председателя Центробанка заявил в интервью “Независимой газете”, что, по его мнению, правительство совершает ошибку, “пытаясь кинуть все силы на снижение уровня инфляции” и “забывая о поддержке промышленности России”. То есть не предоставляя госпредприятиям кредитов, которые они требуют. Стало ясно, что вскоре они получат эти кредиты от самого Геращенко.
      И в самом деле, 28 июля Центробанк разослал на места телеграмму, в которой излагались меры, призванные ликвидировать так называемый кризис неплатежей, достигший к тому времени исключительной остроты: по ряду причин – эти причины трактовались разными людьми по-разному, – огромное число предприятий оказались в ситуации, когда они не в состоянии были выплатить друг другу долги по поставкам, в результате чего их функционирование оказалось в значительной степени парализовано. Согласно телеграмме Геращенко, государство брало на себя обязательство погасить все долги госпредприятий при помощи специального государственного кредита.
      Все, для кого был ясен истинный смысл затеи Геращенко, реагировали на его телеграмму резко отрицательно. Пожалуй, самой эмоциональной была реакция председателя подкомитета ВС по приватизации, сопредседателя Республиканской партии Петра Филиппова. 1 августа он выступил по петербургскому телевидению с обращением “к гражданам России, к народным депутатам, к президенту”, в котором в предельно острой форме представил неизбежные последствия первого практического шага нового главного банкира.
      “Молодая российская демократия в смертельной опасности! – говорилось в обращении. – Под угрозой экономическая реформа в нашей стране. Надежда россиян на то, что они когда-нибудь будут жить так, как живут граждане в странах Запада, могут никогда не сбыться. То, что год назад не удалось сделать с помощью танков, сегодня может быть сделано с помощью банков. Что заставляет меня говорить эти тревожные слова? 28 июля исполняющий обязанности председателя ЦБР Геращенко разослал телеграмму по местным расчетным центрам банка, в соответствии с которой государство собирается оплатить все долги государственных предприятий. Это означает не только нарушение указа президента о нормализации расчетных отношений в народном хозяйстве, но и нарушение обязательств перед Парижским клубом, – объединением кредиторов России, – заявившим, что он согласен на отсрочку выплаты российских долгов, если Россия будет выполнять свои обязательства по проведению экономической реформы, по стабилизации финансового обращения в нашей стране”.
      Откуда взялась гигантская задолженность предприятий друг другу? Филиппов подробно разъяснил механизм ее образования. В первую очередь, она, конечно, сложилась из-за объективных обстоятельств: в связи с ростом цен предприятиям стало просто не хватать оборотных средств. Но были и субъективные причины, – действия администраторов, директоров госпредприятий. Ведь когда цены стали свободными, то, скажем, директор “Ростсельмаша”, выпускающего, как известно, комбайны, не очень торговался, допустим, с Череповецким металлургическим комбинатом, получая от него металл. Оплачивал по любой запрашиваемой цене. В свою очередь, и цену на комбайн “взвинчивал до небес”. Так что этот комбайн оказывался совсем не по карману колхозникам и фермерам. Тем не менее, эти комбайны буквально впихивались на базы Главснаба, как бы покупались у изготовителя в кредит. В итоге все оказывались должны друг другу гигантские суммы. Причем, если посмотреть по картотеке должников, получалось, что “Ростсельмашу” должны больше, чем он должен своим поставщикам, хотя реально его продукция не находила покупателя. И такая ситуация повсюду – при производстве тракторов, холодильников, пылесосов и т.д.
      Из телеграммы Геращенко следовало, что все долги, созданные вот таким способом госпредприятиями, будут оплачены государством. Как результат в народное хозяйство будут впрыснуты свыше триллиона рублей. Тот же “Ростсельмаш” получит миллиарды прибыли и сможет направить ее на выплату зарплаты. Но ведь товаров у населения от этого не прибавится. А что будет? Будут расти цены, причем столь стремительно, предупреждал Филиппов, что люди “потеряют всякую веру в рубль”. А потеряв ее, станут покупать все что угодно, лишь бы сохранить свои сбережения. Начнется та самая гиперинфляция, о которой давно предупреждали экономисты…
      “Если такое произойдет, – продолжал Филиппов, – если у народных депутатов России, у президента не хватит мужества и политической воли остановить экспериментаторов из ЦБ, то можно с уверенностью предсказать, что сначала падет правительство, потом вынужденно уйдет в отставку президент и будет разогнан парламент. Ибо в этом случае к власти придут те, кто захотят вернуть нашу страну к коммунистической распределительной системе, кто захочет установить жесткие цены, жесткую фиксированную заработную плату, и, будьте уверены, установят это. Может быть – через море крови. Пока не поздно, мы должны не допустить такого развития событий”.
      В заключение Филиппов перечислял тех, кто, по его мнению, был явным и закулисным автором всей этой затеи с оплатой долгов госпредприятий, кто несет за нее ответственность (“страна должна знать своих “героев”):
      “В первую очередь, это председатель Центробанка Виктор Геращенко и его заместитель, автор этой телеграммы Вячеслав Соловов, заместитель председателя ВС Юрий Воронин, председатель Комиссии ВС по бюджету, планам, налогам и ценам Александр Починок, ну и, конечно, Руслан Хасбулатов, – ведь это была реализована его стратегия”.
      Реакция спикера не заставила себя долго ждать. На следующий день он созвал в Белом доме совещание с участием руководителей финансовых органов и некоторых членов правительства. Спикер рекомендовал Центробанку “самостоятельно” формировать свою политику, не оглядываясь на правительство и парламент. Смысл этой рекомендации был прозрачен: председатель ВС выражал свою полную поддержку новому главе ЦБ, с самого начала продемонстрировавшему эту самую независимость от правительства (о необходимости быть независимым и от парламента, естественно, было сказано просто так, “для симметрии”).
      3 августа Петр Филиппов провел пресс-конференцию в московском Доме кино, где вновь заявил, что телеграмма Геращенко “ставит крест на проведении в стране рыночных реформ”. Он еще раз поставил в вину Центробанку, что тот потворствует директорам, произвольно завышающим цены на свою продукцию. Кроме того, эта телеграмма, по словам Филиппова, нарушает принцип равенства предприятий разных форм собственности: государство собирается погасить лишь долги госпредприятий друг другу, но отказывается погашать их долги частным фирмам и тем самым провоцирует разорение последних. По подсчетам Филиппова, в результате денежной эмиссии, которую предусматривает телеграмма Геращенко, цены уже в сентябре подскочат в полтора раза, а в дальнейшем они будут удваиваться каждый месяц.
      Остро прореагировали на телеграмму, разосланную Геращенко, и другие демократы. Координационный совет Московской городской организации “ДемРоссии” оценил эту телеграмму как еще одно подтверждение, что в стране “происходит тихий экономический и политический переворот”. В заявлении, которое принял совет, говорилось, что действия Центробанка “неизбежно приведут к краху политики финансовой стабилизации и развитию гиперинфляционного процесса”, обострят социальные проблемы, следствием чего будет “политический взрыв, развал молодого российского государства, приход к власти тоталитарного диктаторского режима”.
      “Это будет катастрофа”
      Ясно было, что свое весомое слово должно сказать и правительство. Его позиция в том, что касается разрешения кризиса неплатежей, – по крайней мере позиция правительственных реформаторов, – была принципиально иной, нежели обозначенная в телеграмме Геращенко: по мнению ведущих членов кабинета, ведающих экономикой, при погашении долгов предприятия должны прежде всего рассчитывать на собственные силы и, соответственно, нести ответственность за финансовую несостоятельность, вплоть до банкротства. Правда, к этому времени, как известно, в правительстве заметную роль стали играть “директора”, недавно введенные в кабинет Ельциным, так что мнения относительно телеграммы Геращенко разделились. В конце концов, после бурных дискуссий, реформаторам удалось убедить своих оппонентов, что шаг, предпринятый Центробанком, “предельно опасен”. Было принято решение настаивать на том, чтобы ЦБ отменил те пункты своей телеграммы, которые предусматривали государственное кредитование взаимного зачета долгов госпредприятий: банк должен осуществить этот зачет как некую техническую процедуру, без дополнительной кредитной эмиссии, которая действительно грозила подобраться к триллиону рублей. Как сказал министр экономики Андрей Нечаев, “это была бы, конечно, катастрофа”.
      Что касается обвинения, которое Геращенко адресовал правительству, – оно, мол, озабочено лишь финансовой стабилизацией и совсем не думает о поддержке промышленности, – по словам министра, вся проблема заключается в том, чтобы “очень точно и очень тонко балансировать между необходимостью чуть-чуть ослаблять кредитную политику ради поддержания производства и в то же время не ослаблять ее настолько, чтобы последовал срыв в гиперинфляцию”.
      Гайдар встретился с Геращенко, после чего было заявлено, что в телеграмму ЦБ будут внесены коррективы.
      Новая телеграмма, с поправками, действительно была разослана, однако она мало что изменила. Геращенко фактически проигнорировал возражения правительства, преодолел его сопротивление. Масштабная денежная накачка экономики была-таки осуществлена. Гайдар:
      “Результаты порочной политики ЦБ не заставили себя ждать, темпы роста денежной массы резко пошли вверх… Если в январе – июне они удерживались на уровне 9-14 процентов в месяц, то в июле – августе переваливают за 25 процентов. Как обычно в подобных ситуациях, первый симптом изменения денежной политики – перелом в динамике валютного курса. До середины мая курс доллара снижался. До середины июня сохранить эту тенденцию удается лишь ценой все больших валютных интервенций Центрального банка, продолжать которые при скромных валютных резервах и изменившейся финансовой ситуации становится бессмысленным. С середины августа, когда, со стандартным месячным отставанием, созданная в июле рублевая масса обрушилась на валютный рынок, курс доллара по сравнению с рублем резко взмывает вверх. В конце этого же месяца обозначаются негативные перемены в динамике продовольственных цен… Фундаментальная причина – перелом денежной политики. Угроза гиперинфляции, развала денежного обращения, утраты всех результатов политики реформ становится очевидной”.
      Гайдар вспоминает, что в это время ему пришлось вести “тяжелые арьергардные бои на стезе денежной политики”, то есть прежде всего – бои с бывшим главным советским, а теперь российским банкиром Виктором Геращенко. Это неплохо было бы помнить тем, кто по сей день утверждает, будто у правительства реформаторов были полностью развязаны руки и они могли делать все, что хотели.
      Геращенко опускает рубль
      Еще одним важнейшим направлением финансовой политики правительства было стремление стабилизировать рубль. Геращенко торпедировал и это направление. Уже 21 июля на очередных валютных торгах курс российской валюты резко упал. Соответственно подскочил курс доллара – со 135,4 до 151,1 рубля. Одной из главных причин этого было заявление Геращенко, сделанное им вскоре после назначения и.о. председателя ЦБ: дескать, искусственное поддержание курса рубля прежним руководством Центробанка было необоснованным и он, Геращенко, не собирается его продолжать.
      В принципе, в распоряжении главного российского банка действительно было не так уж много валютных ресурсов и, возможно, их действительно стоило придержать, пустить на другие цели. Однако курс рубля обрушило не только нежелание Геращенко продолжать долларовые интервенции на бирже, но и его постоянные назойливые заявления об этом, неустанная критика правительственной политики в этой области: как известно, биржа – необычайно чувствительный организм; а уж на слова главного банкира она реагирует особенно остро.
      Вообще-то, председатель ЦБ не обязательно должен быть политиком. Его пост не обязывает его к этому. Если же он начинает чуть ли не каждый день выступать со всякого рода громогласными заявлениями, а тем паче с нападками на правительство, это как раз свидетельствует: человек не желает ограничиваться рамками своих функциональных обязанностей, – он явно стремится стать заметной политической фигурой. Это в полной мере относилось к Виктору Геращенко.
      В августе рубль продолжал стремительно падать. Причем на торгах 27 августа ЦБ уже выступил не как продавец, а как покупатель американских дензнаков. В результате стоимость доллара взлетела на 29 пунктов и достигла 250 рублей. Эта явная игра главного национального банка на понижение собственной валюты озадачила многих.
      Свою лепту в падение рубля внесло и осуществление взаимозачетов на основе крупномасштабной кредитной эмиссии, о чем говорил Гайдар: созданная в результате эмиссии рублевая масса обрушилась на валютный рынок, произвела на нем соответствующие деформации. К тому же возникли слухи, что на рынке в большом количестве будут появляться все новые наличные рубли, которые, соответственно, можно будет обменять на валюту…
      Очередной обвал рубля произошел в октябре, после того как Геращенко заявил: к концу года рубль подешевеет… в 25 раз. Тут уж в прессе появились открытые обвинения в адрес председателя ЦБ – он-де умышленно дестабилизирует экономическую ситуацию с целью дискредитировать политику правительства. Однако Геращенко это нисколько не смутило…
      Он не устает повторять, что стремительное падение курса рубля не имеет экономической подоплеки, а составляет психологическую проблему, определяется ожиданиями биржевых игроков. При этом Геращенко как бы забывает, что его собственные заявления, заявления главы ЦБ, – что курс рубля будет и дальше падать, что его не стоит поддерживать, что методика определения курса вообще неправильная и т.д., и т.п., – также способствуют этому падению. Слова материализуются, из психологической области все перемещается в экономическую.
      Насчет “неправильной” методики подсчета. 4 ноября во время его утверждения в должности председателя ЦБ на Верховном Совете Геращенко заявил, что нынешний курс рубля – явно искусственный. Он определяется одним только лимитированным спросом на ММВБ. По словам Геращенко, в течение будущего 1993 года Центробанк намерен выработать новую методику определения курса рубля к доллару и ликвидировать дисбаланс. Как известно, совершенно особенная, отличающаяся от всего принятого в мире методика определения курса существовала в СССР, в том числе и тогда, когда Геращенко был председателем союзного Госбанка. Хотя она и наполняла сознание некоторых советских людей “чувством законной гордости” (еще бы: по решению высоких инстанций доллар “стоил” меньше рубля), ни к какому экономическому процветанию она, как известно, не привела. Скорее наоборот.
      Обещанная Виктором Геращенко “новая методика” подсчета соотношения рубля и доллара (он считал, что реальная цена доллара – от 15 до 30 рублей), так и не была внедрена. А рубль между тем продолжал падать.
      10 ноября растущий доллар преодолел очередную психологическую планку – 400-рублевую. На это вновь последовало то же самое заявление Геращенко: дескать, падение рубля “не имеет большой экономической подоплеки”, “это скорее психологический рубеж, связанный с ожиданиями на рынке”. При этом, однако, он уточнил: рубль падает не в результате ошибочной политики Центробанка, – “это скорее недочет всей политики по отношению к единому курсу рубля”.
      Как сказал в одном из интервью известный в ту пору экономист Анатолий Дерябин, рубль столь стремительно обесценивается и вытесняется из оборота, что возникает опасение: “очень скоро Россия превратится во вторую Панаму – единственную страну на земном шаре, не имеющую собственной валюты”.
      Разумеется, действия председателя Центробанка были далеко не единственной причиной падения курса рубля, но, без сомнения, они ускорили это падение. Вместо того чтобы вместе с правительством предпринять энергичные действия, направленные на укрепление национальной валюты, Геращенко вполне сознательно делал все, от него зависящее, в обратном направлении.
      Гайдар о Геращенко:
      “Он просто не понимает, как связаны друг с другом цены, процентная ставка, валютный курс, денежная масса в условиях рыночной экономики и свободных цен”.
      (Кстати, точно так же аттестовал Геращенко и другой известный либеральный экономист – Борис Федоров:
      “Он не является ни центральным банкиром, потому что не понимает, чем должен заниматься, ни экономистом, потому что элементарных вещей по денежному обращению в рыночной экономике не знает. Умудриться прожить пятнадцать лет за границей и не понять, как там работает экономика!”).
      В конце концов Егор Тимурович пришел к довольно парадоксальному выводу: когда в мае – июне 1992-го встал вопрос о замене Григория Матюхина на посту председателя ЦБ, самым правильным было бы… приложить все силы, чтобы сохранить его в этой должности. Да, Матюхин был не луч света в темном царстве. Человек какой-то странный, несобранный, расхристанный – во время важных переговоров мог внезапно исчезнуть куда-то, так что его долго нигде не могли найти… Некоторые его шаги – такие, например, как решение перевести счета силовых ведомств в коммерческие банки, – были просто чудовищны. Вместе с тем он понимал главное, чего не понимал Геращенко, – ключевую важность проблемы финансовой стабилизации, – и всерьез был готов ее добиваться. Вообще, как пишет Гайдар, Матюхин “понимал основные задачи ЦБ в условиях инфляционного кризиса”.
      Лично для меня сопоставление этих двух фигур – Матюхина и Геращенко – служит очередным подтверждением истины, сколь обманчива бывает внешность. Внешне Матюхин никогда мне не нравился: какой-то суетливый, неказистый, непрезентабельный… Возможно, это негативное впечатление в какой-то мере усиливалось распространенным тогда мнением, что он “человек Хасбулатова”. Рядом с ним вальяжный, ироничный, вечно сыплющий анекдотами, вообще вроде бы мудрейший из мудрейших Геращенко многим казался – да и теперь кажется – по-человечески необычайно привлекательным. И вот поди ж ты…
      Геращенко финансирует Кравчука
      10 сентября Геращенко предпринял новый шаг, идущий вразрез с политикой правительства, – заключил со своим украинским коллегой Вадимом Гетьманом (тот приехал в Москву в составе правительственной делегации Украины, возглавляемой премьером Витольдом Фокиным) соглашение “О неотложных мерах по урегулированию взаимозачетов между хозяйственными организациями и банками Российской Федерации и Украины”. Согласно этому соглашению, отменялись – вплоть до 1 декабря – какие бы то ни было ограничения на так называемое техническое кредитование Украины Россией. Документ был подписан вопреки возражениям Гайдара и вызвал новый скандал.
      В чем была его причина? Дело в том, что после распада Союза и, соответственно, общей финансовой системы в денежных расчетах между Россией и другими странами СНГ, а также государствами Балтии возникла довольно странная ситуация. Расчеты осуществлялись в безналичных рублях, причем в каждой республике центральный банк самостоятельно принимал решение, сколько ему “нарисовать” рублей. Единственной страной, которая пыталась сдерживать эмиссию, не допуская чрезмерного роста бюджетного дефицита, была Россия. Остальные вели себя совершенно раскованно, соревнуясь в размножении ничем не обеспеченных, “пустых” денег. Впереди всех в этом соревновании бежала Украина (эту практику Киев завел еще в 1990 году). Притчей во языцех стал тезис украинского премьера Витольда Фокина: “Зачем сдерживать бюджетный дефицит, когда в руках у тебя “печатный станок”?”. В самом деле – зачем? Ущерб, причем немалый, от этого несла лишь Россия: в оплату за реальные российские товары, поставляемые на Украину, в соседнюю страну перекочевывали эти самые “пустые” рубли, подстегивая здесь инфляцию, сводя на нет усилия российского правительства по финансовой стабилизации.
      Возможность беспрепятственно экспортировать инфляцию в Россию позволяла правительству Украины и ее Нацбанку (который, кстати, был подчинен не Верховной Раде, а правительству) регулярно и достаточно безболезненно кредитовать предприятия, проводить взаимозачеты по геращенковскому варианту и т.д.
      Наконец, за счет “нарисованных” денег, конвертируя их в купоны (эта местная “валюта” была введена на Украине уже в начале 1992 года), украинским властям какое-то время удавалось оперативно повышать зарплаты, поддерживая относительно высокий – выше, чем в России, – уровень жизни населения, по крайней мере некоторой его части. А это, в свою очередь, позволяло противникам российских реформ кивать на пример соседней страны: вот, дескать, тамошнее руководство выбрало “мягкий” вариант реформ, и смотрите, как там здорово живут. На самом деле никаких реформ – ни мягких, ни жестких, – на Украине долгое время вообще не было, реформы топтались на месте. И после того как Россия перекрыла-таки переток “нарисованных” денег на свою территорию, бездарная экономическая политика Кравчука и Фокина обернулась для Украины социально-экономической катастрофой…
      Гайдар:
      “Не было ни одной безумной экономической идеи, – из числа тех, с какими носилась оппозиция в России, – которая не была бы многократно опробована на Украине. Здесь регулярно проводили пополнение оборотных средств, взаимозачеты задолженностей, выдавали масштабные эмиссионные кредиты, пытались сохранить многочисленные дотации… И все это, конечно, – под флагом защиты социальных интересов трудящихся. Самоубийственные последствия такой политики в полной мере сказались, когда России наконец удалось обрести денежную независимость. Эмиссия, замкнувшаяся в границах Украины, обернулась в 1993 году мощнейшим инфляционным взрывом. Темпы роста цен более чем в десять раз превысили отнюдь не низкие российские показатели. К осени 1994 года средняя заработная плата на Украине далеко отставала от российской, составляя что-то около двадцати долларов. Неспособная расплачиваться по своим обязательствам молодая страна оказалась на грани государственного банкротства”.
      До поры, до времени российские власти – и правительство, и Центробанк, – сообща как могли сопротивлялись самодеятельности бывших братских республик, касающейся несанкционированной рублевой эмиссии. 21 июня вышел указ президента “О мерах по защите денежной системы РФ”, прямо предписывавший оградить интересы России от необоснованной безналичной эмиссии в странах СНГ и Балтии. С 1 июля расчеты с этими странами стали проводиться через корреспондентские счета, так что автоматический экспорт в Россию безналичной денежной массы, создаваемой в ближнем зарубежье, вроде бы сделался невозможен. Тем не менее попытки как-то протолкнуть эту массу в российские пределы продолжались.
      19 июля, после очередного киевского эмиссионного мероприятия, Центробанк России опубликовал специальное заявление (видимо, оно было подготовлено еще при Матюхине). Вопреки принятому порядку, говорилось в документе, некоторые центральные банки стран СНГ принимают односторонние решения, наносящие ущерб интересам Российской Федерации. В частности, стало известно, что Национальный банк Украины, имея многомиллиардную задолженность перед Центральным банком России, принял решение о выдаче кредита предприятиям Украины в размере более 300 миллиардов рублей, в результате чего российские предприятия в обмен на поставляемую продукцию будут получать “пустые бумажки”. По сути, эмитируются огромные средства, которые в ближайшее время вольются в хозяйство Российской Федерации. Экономика России подвергнется мощному инфляционному удару, сводящему на нет принимаемые в России стабилизационные меры. В этой ситуации, писали авторы документа, Центральный банк России счел необходимым обратиться в Верховный Совет Российской Федерации с предложением рассмотреть создавшееся критическое положение и до урегулирования данной проблемы объявлять такие национальные банки неплатежеспособными с введением жестких ограничений на поставку товаров российскими предприятиями в эти государства (ранее Центробанком на места уже была разослана телеграмма, рекомендующая предприятиям ввести такие ограничения для Украины).
      Однако с приходом Геращенко ситуация изменилась. Новый председатель ЦБ и здесь встал поперек правительства. Как уже говорилось, после введения корреспондентских счетов Украина уже не могла произвольно перекачивать безналичные рубли в Россию. Однако такая перекачка вновь становилась возможной в случае, если российский Центробанк предоставлял своему украинскому партнеру соответствующий кредит. И такие кредиты – на все возрастающие суммы – Киеву стали милостиво выдаваться. Подписав упомянутое выше соглашение от 10 сентября, Геращенко по существу вообще снял какие-либо ограничения на кредитования безудержной эмиссионной прыти братьев-славян…
      Демократы обвиняют…
      Наиболее эмоционально на Геращенко вновь обрушился Петр Филиппов, заявивший 15 сентября, что соглашение, подписанное главой ЦБ, нарушает указ президента от 21 июня. Это соглашение, по словам Филиппова, широко открывает шлюз для перетока с Украины в Россию неотоваренных безналичных денег, которые будут подрывать отечественную финансовую систему. Воспользовавшись прецедентом, таких же соглашений потребуют от России и другие государства СНГ.
      Филиппов высказался за то, чтобы депутаты поставили в Верховном Совете вопрос о соответствии Геращенко занимаемой должности.
      Несколько позже Петр Филиппов и его коллеги из Парламентской коалиции реформ выступили со специальным обращением к Верховному Совету, в котором заявили, что в результате действий Геращенко реальное национальное богатство России будет перекачиваться в страны СНГ в обмен на “нарисованные” банками этих стран безналичные рубли. Только Украина уже “нарисовала” миллиарды таких рублей. В то же время страны СНГ устанавливают жесткие административные ограничения на вывоз товаров со своей территории в Россию. Такой “обмен” вновь приведет к пустым полкам в российских магазинах, всеобщему дефициту и в конечном счете – к социальному взрыву.
      Бунт Сергея Игнатьева
      19 сентября с неожиданно резкой критикой в адрес Геращенко выступил его заместитель Сергей Игнатьев. Впрочем, критика была не совсем неожиданной: Игнатьев давно зарекомендовал себя как либерал, один из ключевых членов команды Гайдара (на работу в ЦБ его взял еще Матюхин). Неожиданность заключалась лишь в том, что не всякий подчиненный решится публично обличать своего шефа. Да и вообще, до той поры Игнатьев не особенно проявлял себя в качестве публичного человека.
      В интервью “Независимой газете” зампред ЦБ заявил, что не согласен с действиями своего начальника, в результате которых произошло очень сильное ослабление денежно-кредитной политики. “На мой взгляд, – сказал Игнатьев, – за последние два месяца, то есть после прихода на пост председателя ЦБ Виктора Владимировича Геращенко, были приняты два очень серьезных решения, которые будут иметь далеко идущие последствия в плане динамики роста денежной массы и уровня цен. Как мне представляется, оба эти решения были ошибочными”.
      Под ошибочными решениями Геращенко Сергей Игнатьев, естественно, подразумевал решение о проведении взаимозачетов и подписание соглашения с Нацбанком Украины. По поводу взаимозачетов Игнатьев привел уже известные аргументы, высказанные ранее другими оппонентами Геращенко:
      “Пути проведения взаимозачетов, по которым пошел новый председатель Центробанка, очень сильно отличаются, и, на мой взгляд, в худшую сторону, от тех методов, которыми намеревался решить пресловутую проблему задолженности и неплатежей Матюхин… По схеме Матюхина проведение зачетов не должно было означать дополнительной денежной эмиссии… Проведение всей этой болезненной процедуры было очень важно, так как необходимо было изменить стереотипы поведения госпредприятий, привыкших к старой административной системе хозяйствования… Как они себя привыкли вести? Мое дело произвести продукцию, а пользуется она спросом или нет, – это не мое дело, обеспечить платеж – это дело или правительства, или Центрального банка, или кого-нибудь еще… В рыночной экономике предприятие-производитель обязано интересоваться, платежеспособен ли покупатель. Тот же зачет, который пошел после назначения Виктора Геращенко, он совершенно иной… Он проходит по традиционной советской форме – платежи осуществляются за счет автоматического кредита Центрального банка… Иначе говоря, произойдет очень сильный выброс денег…”.
      По оценке Игнатьева, сумма ожидаемого выброса денег должна составить от 500 миллиардов до триллиона рублей. Это грозит не только подскоком инфляции… “Не менее важна психология, – сказал Игнатьев, – зачет уже прошел, создан прецедент. Раз ЦБ и правительство решились на зачет, значит, подобные акции возможны и в будущем, а предприятия могут не изменять свое безответственное финансовое поведение…”.
      Игнатьев выразил недоумение по поводу довольно вялой реакции правительства на этот демарш Геращенко: оно “немного посопротивлялось” и фактически уступило…
      Зампред Центробанка однозначно предсказал, что при такой схеме взаимозачета проблема неплатежей, недостатка оборотных средств “вновь воспроизведется”, но уже при новых, более высоких темпах инфляции.
      Так оно, естественно, и случилось.
      Что касается второго решения – соглашения Центробанка России с Нацбанком Украины, заключенного на прошлой неделе, – ошибочность этого шага, по словам Игнатьева, состоит в следующем. После распада Союза и ликвидации Государственного банка СССР стало очевидно, что кредитную и денежную эмиссию в рублевой зоне – а в ней, естественно, остались все бывшие союзные республики – необходимо как-то контролировать. Центральный банк России совместно с банками других республик с 1 января стал применять систему учета безналичных платежей между республиками. Делалось это, в первую очередь, с целью предотвратить бесконтрольный поток безналичной денежной массы из республик в Россию. Однако система контроля оказалась не очень надежной. В мае – июне вывоз продукции из России, не компенсированный встречными поставками, приблизился к шести – восьми процентам всего валового национального продукта России…
      Игнатьев:
      “Уже тогда ситуация была очень серьезная – мы чувствовали, что денежная масса выходит из-под контроля. Ситуация усугубилась, когда мы узнали, что на Украине был принят ряд решений по резкому увеличению кредитной эмиссии. Стало ясно, что эти деньги – где-то в пределах 500 – 700 миллиардов – вот-вот ринутся в Россию”.
      Тогда и была разослана уже упомянутая телеграмма Центробанка с призывом к российским предприятиям сдерживать поставки на Украину. (Напомню, что в ту пору пост председателя ЦБ занимал Георгий Матюхин.) Эта телеграмма была жестом отчаяния. Затем 21 июня вышел указ президента, уполномочивший Центральный банк перевести систему межгосударственных расчетов на принципы, обеспечивающие защиту денежной системы Российской Федерации. И на основании этого политического решения ЦБ России предложил другим банкам перестроить систему расчетов. С 1 июля она была построена таким образом, чтобы исключить автоматическое кредитование поставок.
      “Эта система была не идеальной, – признал Игнатьев, – но она заработала. Россия как бы поставила барьер на пути неконтролируемого перетока безналичных денег из других республик. Кроме того, мы договорились, что для того чтобы, так сказать, “смазать” механизм, мы в случае необходимости будем предоставлять другим республикам кредиты на поставки. Было заключено и соглашение с Украиной на 15 миллиардов рублей. Однако Киев быстро исчерпал этот кредит и стал требовать новых. В письмах украинского руководства назывались суммы в 100-300 миллиардов. Как вы понимаете, это очень большие цифры. А на прошлой неделе Центробанк России подписал соглашение с Национальным банком Украины. Суть его заключается в том, что до 1 декабря всякие ограничения на техническое кредитование – ясно, что на кредитование Украины Россией – вообще снимаются, то есть речь уже идет не о трехстах миллиардах, а как получится… Теперь эти самые “безналичные купоны”, изготовленные Национальным банком Украины в огромном количестве, хлынут в Россию и превратятся в безналичные российские рубли. А навстречу пойдут ничем не обеспеченные российские товары”.
      Тут надо добавить, что 5 сентября Геращенко отменил рекомендацию Матюхина, адресованную российским предприятиям, ограничить поставку товаров на Украину.
      У всякого, кто прочел в “Независимой” это интервью Игнатьева, естественно возникал вопрос: чего же он раньше-то молчал, почему загодя не обсудил со своим шефом все эти вопросы, не изложил ему свои возражения непосредственно при личной встрече? Видимо, предвидя такое недоумение, Игнатьев разъяснил: по крайней мере в том, что касается российско-украинского межбанковского договора, у него не было возможности заранее все обсудить с Геращенко. Обо всем происходящем он узнал уже после заключения этого договора. В результате он оказался в сложном положении: с одной стороны, публично критиковать собственное руководство в самом деле “не очень красиво”, с другой – он, Игнатьев, как зампред Центробанка курирует Главное экономическое управление, отвечающее за кредитную политику, а потому не имеет права молчать…
      “Я понимаю, что и правительство, и Центральный банк сталкиваются с очень сильным политическим давлением, с лоббированием, но всему же есть предел. Хватит уступок – мы обязаны осуществлять нормальную денежно-кредитную политику”, – так закончил свое интервью Сергей Игнатьев.
      …Естественно, вскоре ему пришлось расстаться с работой в Центробанке.
      Лишь спустя девять с лишним лет – в марте 2002 года – Сергей Игнатьев вернулся в это учреждение, сменив “Геракла” (таково было прозвище Геращенко) на посту его председателя.
      Впрочем, точности ради надо сказать, Геращенко возглавлял Центробанк не все эти годы: время его правления – 1992-й – 1994-й и 1998-й – 2002-й.
      Геращенко гнет свое
      25 сентября Геращенко дал интервью телевидению Санкт-Петербурга, в котором, среди прочего, вновь обвинил правительство в “скособоченном уклоне на монетарные методы управления без глубокого понимания и анализа состояния промышленности и понимания, что может дать материальное производство”.
      Параллельно с этим он отметил, что в правительстве, кажется, “происходят разумные перемены”, связанные с появлением таких людей, как Шумейко, Хижа, Черномырдин. По мнению Геращенко, это не какие-то промышленные лоббисты, как утверждают некоторые, – “прежде всего это специалисты-профессионалы, и любое правительство выигрывает от определенной смешанной дозы людей-прагматиков и людей-теоретиков”.
      Здесь Геращенко, кажется, впервые открыто признал, на кого именно в правительстве он собирается опираться.
      4 ноября Верховный Совет утвердил “Геракла” в должности председателя Центробанка. Как бы в ответ на это, держа речь на сессии, глава ЦБ сделал реверанс в сторону парламента, заявив, что он принципиально выступает за то, чтобы Центробанк, оставаясь самостоятельным, тем не менее был подотчетен лишь Верховному Совету. По словам Геращенко, переподчинение ЦБ правительству “означало бы шаг назад”. Он в очередной раз повторил, что, по его мнению, увлечение нынешнего кабинета министров жесткой монетарной политикой спровоцировало спад производства, рост дефицита бюджета, способствовало возникновению кризиса взаимных неплатежей.
      В свою очередь, Хасбулатов в ходе обсуждения кандидатуры Геращенко, так сказать, одобрительно похлопал его по плечу за “оперативное” проведение зачета долговых обязательств предприятий, в связи с чем “временно” была снята проблема неплатежей.
      То, что это в самом деле лишь временный эффект, вскоре стало ясно всем.
      Два дня спустя, 6 ноября, Геращенко в очередной раз заявил, что правительство и Центральный банк “должны подумать о смягчении кредитно-денежной политики”. Новый (уже утвержденный) глава Центробанка предупредил, что, если кабинет сохранит свою приверженность жесткому курсу в финансовой сфере, 1993 год “не обещает быть легче нынешнего”.
      Председатель ЦБ становится “министром”
      В попытке нейтрализовать разрушительную деятельность Геращенко Ельцин 17 ноября предпринимает неординарный шаг – издает указ о назначении председателя ЦБ членом правительства. При этом, правда, заверяет, что такой шаг вовсе не означает подчинения Центробанка правительству (по статусу он независим, лишь подотчетен Верховному Совету): дескать, назначение Геращенко продиктовано одной только заботой о том, чтобы глава ЦБ работал в более тесном контакте с членами кабинета.
      Было, однако, ясно, что оппозиция не оставит этот шаг без ответа. И в самом деле, уже через несколько дней Хасбулатов сообщил, что в Верховном Совете подготовлено письмо председателю ЦБ с рекомендацией выйти из состава правительства.
      Позднее, чтобы закрепить назначение Геращенко членом правительства, Ельцин предложил принять соответствующую поправку к Конституции. Однако VII съезд отверг это предложение.
      Неплатежи воспроизводятся вновь и вновь
      Завершая в начале декабря затеянный в июле взаимозачет, руководство ЦБ объявило эту акцию успешной. Однако реальная картина была вовсе не столь благостной. 9 декабря, беседуя с журналистами в кулуарах VII съезда, Геращенко признался, что объем взаимных неплатежей предприятий в ноябре вновь возрос до трех триллионов рублей. Правда, при этом он отказался ответить, будет ли повторена акция по урегулированию неплатежей.
      Открытым текстом он сказал об этом с трибуны съезда 12 декабря: да, решение о взаимозачетах, видимо, придется повторить, поскольку на 1 ноября взаимные неплатежи не только достигли, но и превысили три триллиона рублей.
      Как и предупреждали противники геращенковской акции, взаимозачеты оказались бездонной бочкой. Осознав, что, сколько бы они ни тратили, их траты будут возмещены из государственного кармана, директора продолжали свою прежнюю политику взвинчивания цен на собственную продукцию и, соответственно, наращивания чужих и своих долгов.
      “Налицо отступление от курса реформ”
      Первые признаки, что Геращенко начинает осознавать пагубность ничем не сдерживаемого роста денежной массы, появились в ноябре. 26-го числа на сессии ВС он сообщил депутатам, что в целях ограничения инфляции Центробанк предполагает в 1993 году ежеквартально устанавливать “целевые ориентиры” роста денежной массы, которые будут утверждаться парламентом. По его словам, ежемесячный прирост этой массы следует устанавливать в пределах пяти – шести процентов, хотя на практике в первом квартале 1993 года такая цель будет труднодостижима. Если говорить о реальных возможностях, он считает необходимым удержать рост денежной массы в январе – марте хотя бы на уровне 19 – 20 процентов. Геращенко сказал также, что в 1993 году Центробанк предполагает отказаться от массированных кредитных вливаний в экономику.
      Гайдар:
      “Когда стало ясно, что реакцией экономики на денежную экспансию стал не подъем производства, а резкое падение курса национальной валюты и ускорение роста цен, эмиссионный энтузиазм Виктора Владимировича пошел на убыль… Но и впоследствии было очевидно, что внутренне Геращенко не верит в эффективность контроля над инфляцией с использованием денежных регуляторов. Проводить же стабилизационную политику с руководителем главного банка страны, который не приемлет самую суть этой политики, – занятие на редкость малопродуктивное”.
      В самом деле, к осени специалисты, анализировавшие политику правительства, точнее, политику, скажем так, финансовых властей – правительства и Центробанка – в 1992 году, уже определенно разделяли ее на два этапа. Так, по словам правительственного эксперта Андрея Илларионова, на первом этапе, в течение января – мая, проводилась “четкая и жесткая кредитная политика, которая привела к временной финансовой стабилизации”. Однако в июне было допущено отступление от этой политики. А в июле – августе в результате “эффекта Геращенко” – увеличения объема дотаций предприятиям – произошло резкое возрастание темпов инфляции. Как следствие, в августе дефицит бюджета достиг 32 процентов от его расходной части и продолжал увеличиваться. Возросла угроза гиперинфляции. В целом экономическая ситуация сделалась очень неустойчивой. Короче говоря, произошло явное отступление от намеченного правительством курса реформ, прежде всего от курса на достижение финансово-экономической стабилизации.
      Гайдар считает, что фактический саботаж, длительный и упорный, осуществлявшийся председателем ЦБ в отношении экономических реформ и приведший к тяжелым последствиям, не был саботажем умышленным, осознанной политикой в пользу оппозиции. Еще раз напомню его аттестацию Геращенко:
      “Он просто не понимает, как связаны друг с другом цены, процентная ставка, валютный курс, денежная масса в условиях рыночной экономики и свободных цен”.
      Не думаю, что для самого Геращенко обвинение в профессиональной некомпетентности было более приятным, чем обвинение в заговорщической деятельности.
      Если же говорить по существу, в рядах оппозиции, в рядах противников реформ были, конечно, разные люди, в том числе люди с разной степенью экономической образованности – от полного невежества до весьма высокой компетентности. Абсолютное большинство вообще мало что понимало в закономерностях перехода к рынку, путях его построения. Но при этом было – против. Вряд ли у нас есть основания исключать это большинство из числа “сознательных” оппозиционеров: они, дескать, как римские легионеры, распинавшие Христа, просто не ведали, что творят. В конце концов, все разнообразие интересов, интеллектов, квалификаций, убеждений, темпераментов, психологий, ментальностей складывалось в один оппозиционный вектор. Вот и Геращенко вполне мог, не понимая чего-то, тем не менее достаточно осознанно вредить реформам. А вред, который он им нанес, думаю, отнюдь не меньше, чем причиненный Хасбулатовым, Руцким и другими деятелями такого рода.
      В целом же ощущение в тот момент было такое, что общая величина этого вреда постепенно накапливается и вот-вот достигнет критической массы.
 

 
      “Билет в свободную экономику”
      Говорят, Ельцин терпеть не мог этого слова – “ваучер”, даже запретил использовать его в своем присутствии. Употреблять следовало лишь более благозвучный для президентского уха синоним – “приватизационный чек”.
      Тем не менее, 14 августа хозяин Кремля своим указом ввел ваучеры в действие. Номинальная стоимость их была определена в 10 тысяч рублей, срок действия – с 1 декабря 1992-го по 31 декабря 1993 года.
      Спустя пять дней, 19-го, в годовщину августовского путча, президент выступил по телевидению с обращением по поводу начинающегося второго этапа приватизации. Он сказал, что “приватизационный чек – своеобразный билет для каждого из нас в свободную экономику”, и призвал россиян “проявить как можно больше активности, предприимчивости и инициативы”.
      К сожалению, далеко не всем гражданам удалось воспользоваться этим билетом. Отчасти из-за того, что за годы советской власти мы напрочь утратили эту самую предприимчивость и инициативу, отчасти – по той причине, что сразу же после начала ваучерной приватизации на нас набросились банды жуликов, объединенных в так называемые чековые инвестиционные фонды и прочие подобные организации. Закружили, заговорили, охмурили при помощи Лени Голубкова со товарищи, на ходу срезали подметки… Все произошло чисто по-российски.
      Лично я препоручил свой ваучер пресловутому “Гермесу” (он в ту пору широко рекламировался), который и оставил меня с носом. Одна из красивых гербовых бумажек, выданная мне тогда вместо приватизационного чека этими наперсточниками, до сих пор висит у меня на стене в рамке и под стеклом как память о моей единственной и неудачной попытке, следуя призыву президента, победно вступить в свободную экономику.
      Разумеется, я никогда не смешивал – и другим не советовал – аферы воровских ЧИФов с действиями идеологов и стратегов приватизации. По крайней мере главных. Сам Чубайс, я знаю, потратил много времени и сил на борьбу с этими аферистами. Но что может сделать один человек с легионами жуликов, которыми всегда кишит наше несчастное отечество? Правоохранительные же органы ЧИФами практически не занимались…
      Непримиримые пытаются остановить
      приватизацию
      По логике вещей надо было ожидать, что сразу же после “ваучерного” указа последует реакция Белого дома. Однако на этот раз оппозиция почему-то припозднилась.
      23 сентября ВС приступил к обсуждению того, как осуществляется программа приватизации. Вначале с коротким докладом выступил Анатолий Чубайс. Он сказал, что темпы приватизации от месяца к месяцу нарастают. Если к июню – июлю общая стоимость приватизированной собственности составила 10 миллиардов рублей, то за один лишь август соответствующая цифра уже значительно перекрыла половину этой суммы. Полным ходом идет акционирование крупных предприятий. Чтобы повысить интерес населения к ваучерам, правительство собирается расширить сферу их действия – приватизационные чеки можно будет использовать при покупке земельных участков, объектов муниципальной собственности. Отвечая на усиленно распространяемый оппозицией пропагандистский тезис, что “сплошная ваучеризация – это сплошной обман”, Чубайс сказал, что, напротив, с помощью ваучеризации правительство, среди прочего, стремится компенсировать ущерб, нанесенный людям в результате либерализации цен.
      Затем началось обсуждение. Оно было весьма бурным. Противники приватизации, то и дело срываясь на истерику, кричали про ограбление народа, требовали остановить распродажу собственности. Депутаты-коммунисты обвиняли правительство в том, что с помощью приватизационных чеков оно пытается передать львиную долю народного достояния узкому кругу лиц. Была даже брошена такая фраза: дескать, кабинет министров осуществляет очередной “большевистский эксперимент над народом”, только “с обратным знаком”. Сторонники правительства на это возражали, что в течение 75 лет госсобственность как раз и находилась в распоряжении узкого круга лиц, именуемого номенклатурным слоем, а теперь, за счет ваучеров, предпринимается попытка реально передать эту собственность каждому человеку.
      Дело дошло до прямого скандала. Заявив о своем категорическом несогласии с правительственной программой приватизации и потребовав скорейшего созыва Съезда, отставки правительства, а заодно президиума ВС и его председателя (со стороны особенно ярых оппозиционеров-радикалов случались выпады и против Хасбулатова), депутат Челноков в довершение всего швырнул в Анатолия Чубайса несколько оказавшихся у него ваучеров. Все это транслировалось по телевидению…
      Более осторожные депутаты напирали на то, что президентский указ о ваучерах не соответствует базовому закону о приватизации, в котором предусмотрены именные приватизационные счета.
      Угроза остановки приватизации в тот момент в самом деле была реальной…
      Оппозиция дает задний ход
      Вместе с тем многие депутаты понимали, не могли не понимать, что процесс уже зашел слишком далеко, и его остановка может просто-напросто вызвать социальный взрыв. Стоит ли именно Верховному Совету его провоцировать? Подводя итоги обсуждения, Хасбулатов прямо заявил, что отмена приватизации была бы “политической ошибкой”, поскольку у обедневших людей есть “эффект ожидания”. По словам спикера, основную ответственность в этом деле несет правительство, и Верховному Совету “было бы глупо брать ее на себя”.
      Как водится в таких случаях, была создана согласительная комиссия, которой поручили подготовить проект решения на основе нескольких имеющихся проектов. Однако представить единый проект комиссии так и не удалось.
      Заключительный акт пьесы состоялся 9 октября. До последнего момента было неясно, пойдут ли противники приватизации ва-банк – действительно ли попытаются ее остановить, отменить раздачу ваучеров. В принципе, все возможности для этого у них были. Чтобы предотвратить такую опасность, депутаты – сторонники правительства попытались сорвать кворум на утреннем заседании. Однако эта попытка окончилась неудачей…
      На суд депутатов были вынесены три проекта постановления, подготовленные различными комитетами и фракциями. Первый вносил некоторые поправки в правительственную программу, но в целом ее одобрял. Второй вариант приостанавливал введение анонимных ваучеров до принятия соответствующего закона (напомню, они были введены президентским указом), который отменял бы законодательную норму об именных приватизационных счетах. Наконец, третий вариант, предложенный от имени Комитета по промышленности Владимиром Исаковым, полностью отвергал правительственную программу приватизации.
      Давая оценку этим трем проектам, Чубайс, естественно, заявил, что два из них, предлагающие приостановить создание системы приватизации через ваучеры или даже вовсе отменить ее, совершенно неприемлемы для правительства. Если будет принят второй вариант, может возникнуть парадоксальная ситуация: ваучеры будут розданы населению, а парламент – орган совершенно непредсказуемый – возьмет и изменит их статус… Что касается третьего варианта, – отмена приватизации, уже набравшей немалые обороты, может привести к тому самому социальному взрыву…
      В итоге было принято постановление, представлявшее собой смесь первого и второго вариантов. Ни программа приватизации в целом, ни система анонимных приватизационных чеков в нем не отвергались. В постановлении говорилось о необходимости скорейшего принятия закона “О приватизационных чеках”, который, среди прочего, отменял бы существовавшее на тот момент законодательное положение об именных приватизационных счетах.
      Однако с выполнением этого последнего пункта депутаты не торопились…
      Ответственность все же пришлось разделить
      Это была очередная победа реформаторов. У противников приватизации хватило ума (и чувства самосохранения) не останавливать приватизацию. К тому времени она действительно зашла уже слишком далеко. В обществе накопились достаточные силы, впрямую заинтересованные в ее продолжении. Выпустив пар в истеричных дискуссиях, депутаты в последний момент все-таки сочли за лучшее не переходить Рубикон, хотя попытки удушить приватизацию продолжались и позднее.
      Гайдар:
      “Приватизация сама себе создавала базу политической поддержки, становилась трудноостановимой. Наглядное свидетельство тому – позиция большинства в Верховном Совете осенью 1992 года. При всей дикой истерике по поводу августовского указа президента, введшего ваучер, оно так и не решилось принять, казалось бы, самое простое, однозначное решение: утвержденную программу приватизации отменить, саму приватизацию остановить. С началом выдачи приватизационных чеков это стало уже политически невозможным”.
      Стоит заметить: принятое Верховным Советом постановление – еще один документ, который лишил депутатов возможности целиком взваливать ответственность за приватизацию на правительство и лично на Анатолия Чубайса. Они вновь разделили с ними эту ответственность. Тут мечта Хасбулатова не сбылась.
      Напоминание об этом стоило бы высечь крупными буквами где-нибудь на видном месте и постоянно воспроизводить в средствах самой массовой информации: приватизация в России была проведена не только “по Чубайсу”, но и “по…”; в числе ее соавторов – множество депутатов, чье голосование не позволило зажечь на этой дороге красный свет.
      Почему реформаторы отказались от именных приватизационных счетов и заменили их анонимными ваучерами? Гайдар объясняет это тем, что для использования упомянутых счетов пришлось бы или создать еще одну, параллельную, систему “сберегательных касс”, или радикально перестроить уже существующую. На это, естественно, потребовались бы немалое время и колоссальные деньги. В итоге начало приватизации пришлось бы отложить по крайней мере на год, что могло просто-напросто “лишить страну ее исторического шанса”.
      Не решившись остановить приватизацию, Верховный Совет тем не менее не отказал себе в удовольствии вновь признать неудовлетворительной общую работу правительства по осуществлению социально-экономических реформ. Но это уже было не столь опасно, как если бы депутаты “притормозили” приватизацию.
 

 
      Обстановка накаляется
      В преддверии VII съезда обстановка все более накаляется. Вполне очевидно, что оппозиция планирует дать на съезде “последний и решительный” бой реформаторам. Бой правительству, но пока еще не президенту (это будет следующий этап). Задача – разъединить правительство и президента.
      Соответственно, маневрирует и Ельцин: несколько дистанцируется от кабинета, даже критикует его. Такая критика прозвучала, например, во время выступления президента в Верховном Совете 6 октября. Параллельно он пытается навести мосты с недавно созданным и собравшим в своих рядах достаточно много влиятельных людей “Гражданским союзом”, заручиться его поддержкой. Говорит, что ему импонируют многие идеи ГС, что он часто встречается с одним из лидеров Союза Аркадием Вольским.
      Это не может не тревожить правительственных реформаторов: в целом “Гражданский союз” уже проявил себя как достаточно консервативная организация, вкупе с прямой оппозицией ратующая за “корректировку” реформ. Всякий раз реформаторы теряются в догадках: действительно ли Ельцин к ним охладел или это в самом деле лишь тактическое маневрирование?
      16 октября министры Полторанин, Чубайс, Козырев, а также госсекретарь Бурбулис организуют встречу с иностранными журналистами. “Президент не может быть слепым и глухим, не замечать, что база у реформ уменьшается, – говорит на ней Полторанин. – В концепции “Гражданского союза” он увидел рациональные зерна…”
      Правда, Бурбулис, который лучше других знает Ельцина, отвергает даже малейшую возможность, что президент способен кардинально изменить свою позицию. По его словам, уверенность некоторых сил в том, что еще немножко и Ельцин “будет их”, – это иллюзия.
      Организаторы встречи предупреждают общественность, что готовится реванш консервативных сил, государственный переворот. “Оппозиция воспользовалась паузой последних месяцев, – заявил, в частности, Бурбулис, – чтобы укрепить свои позиции в выборных органах власти всех уровней, а также в МВД и прокуратуре”. Госсекретарь констатировал: “Священный Белый дом становится оплотом реваншистских сил”. Что касается председателя ВС… “С Хасбулатовым нас разделяет сугубо идейное расхождение в оценке происходящего, – сказал Бурбулис. – Суть его позиции – это целенаправленное торпедирование российских преобразований с опорой на сорняковую среду”.
      По словам Полторанина, на предстоящем VII съезде оппозиция планирует отстранить от власти нынешнее правительство и ввести выборность Конституционного Суда, чтобы сместить нынешних его членов, назначенных Ельциным. Это позволило бы объявить многие президентские указы неконституционными, лишить президента полномочий главы исполнительной власти и превратить этот пост в чисто номинальный.
      Что касается Чубайса, он заявил, что съезд специально был назначен на декабрь “с целью помешать массовой приватизации промышленных предприятий, которая должна начаться в январе”.
      Министры и госсекретарь обратились к международной прессе с просьбой о помощи в противостоянии реваншистам.
      Как бы откликаясь на этот призыв, ряд западных газет опубликовали подробные отчеты о пресс-конференции, снабдив их своими комментариями.
      “Советники президента Ельцина, – писала лондонская “Таймс”, – опасаются, что Съезд – консервативный оплот старого партийного аппарата – воспользуется своей конституционной властью, чтобы замедлить ненавистные экономические реформы, попытаться сместить правительство Гайдара и, возможно, даже добиться отставки президента страны. Пользуясь тем, что население обеспокоено ростом преступности, гиперинфляцией и неспособностью России защищать свои интересы за рубежом, новые заговорщики мечтают установить авторитарное правление. Опасения антипрезидентского заговора, который будто бы готовится консервативно настроенными военными, директорами предприятий и коммунистами, высказываются на протяжении уже нескольких недель. Предложение о переносе съезда (с которым выступили Ельцин, Конституционная комиссия и созданный президентом Совет глав регионов. – О.М.) служит самым убедительным доказательством, что исполнительная власть боится за свою судьбу”.
      В числе главных заговорщиков участники пресс-конференции назвали спикера ВС Руслана Хасбулатова и того же Аркадия Вольского. Имя Хасбулатова ни у кого удивления не вызвало. Что касается Вольского с его вечным имиджем доброго, мудрого дядюшки, упоминание его имени прозвучало несколько неожиданно: тоже мне, нашли заговорщика.
      “Банду четырех” вызывают на ковер
      Естественно, последовал вызов “банды четырех” на ковер – в Верховный Совет, для объяснений. При этом Хасбулатов не преминул придать этому вызову развязно-начальственную окраску, подчеркивая тем самым, что правительство подчиняется никому иному как парламенту. “Если кто-то из министров в командировке, – бросил он своим аппаратчикам, – пусть немедленно прилетит в Москву. Обеспечить им специальный самолет”.
      На заседание ВС 21 октября явились трое – все, за исключением Чубайса. Козырев зачитал краткое заявление:
      “Мы предупреждали и предупреждаем о резкой активизации различных реваншистских сил, об угрозе стратегическому курсу российских реформ, в том числе со стороны определенной части депутатского корпуса. Мы готовы к специальному обсуждению поставленных вопросов после соответствующей их подготовки”.
      После этого все трое демонстративно покинули зал заседаний, не став отвечать на депутатские вопросы. Возмущенные депутаты, как водится, создали комиссию…
      22-го к своим коллегам присоединился вице-премьер Александр Шохин. По его словам, активизация реваншистских контрреформаторских сил накануне съезда – факт очевидный, дело идет к легальному перевороту, к установлению режима парламентской республики с номинальными функциями главы государства.
      Министров-бунтарей поддержала также Парламентская коалиция реформ, заявив, что она разделяет озабоченность по поводу возможной победы реваншистов на предстоящем VII съезде народных депутатов. В заявлении обращалось внимание на то, что ВС с порога отвергает любые инициативы президента, что Советы всех уровней сосредоточивают в своих руках все больше функций исполнительной власти, Хасбулатов же фактически узурпирует власть в стране. Учитывая состояние его здоровья и непредсказуемость поведения, Коалиция реформ видит в этой узурпации угрозу не только президентско-правительственному курсу на проведение реформ, но и самой возможности сохранить цивилизованную тенденцию развития страны. “Демократическая Россия” и ее партнеры, составлявшие Коалицию, предупреждали также о провокационном характере намечавшейся в те дни в столице сходки под лозунгами, призывающими создавать на предприятиях отряды самообороны рабочих, молодежные отряды народного сопротивления власти. У многих уже тогда чесались руки вести это самое сопротивление не в одних только парламентских стенах…
      Что касается “Гражданского союза”, он, естественно, выразил свое возмущение, негодование и т.п. по поводу выступления Полторанина, Чубайса, Козырева и Бурбулиса. Политсовет ГС принял по этому поводу специальное заявление. По утверждению его авторов, “причина возникшей паники очевидна – это нарастающая опасность возможной утраты личного положения в эшелонах власти”. Цель данной акции, уверял политсовет, – “дискредитация позиции президента и политических сил, призывающих к поиску путей гражданского согласия и сотрудничества”. “Гражданский союз” заявлял, что “был и остается сторонником реформ, построения в России нового справедливого общества, строгого соблюдения принципов демократии и свободы” и готов к “широкому диалогу конструктивных сил”.
      Хасбулатов – наркоман?
      Тут, пожалуй, стоит сказать несколько слов по поводу намека на слабое здоровье спикера, прозвучавшего в заявлении Парламентской коалиции реформ.
      За несколько дней до этого, как раз в тот день, когда в парламенте обсуждалось поведение Полторанина со товарищи, там произошел довольно любопытный инцидент. Ближе к концу заседания один из депутатов поднял вопрос: что происходит с Хасбулатовым – с утра он плохо выглядел и перед обеденным перерывом его вывел из зала вице-спикер Николай Рябов. Решили послать депутацию проведать начальника. Через некоторое время посланцы вернулись. Выяснилось, что проникнуть в кабинет “Хаса” удалось двоим – Белле Денисенко, совмещавшей депутатство с должностью замминистра здравоохранения, и соотечественнику Хасбулатова председателю Комитета по вопросам законности, правопорядка и борьбы с преступностью Асламбеку Аслаханову. По словам посетителей, “прорвавшись в кабинет”, они застали спикера… “в состоянии алкогольно-наркотического опьянения”.
      При таком сообщении депутатский корпус, по-видимому, испытал не меньший шок, чем чиновничья общественность гоголевского уездного города при объявлении городничего: “К нам едет ревизор!”. Кто-то предложил либо пригласить спикера в зал заседаний, либо провести его медицинское освидетельствование. Чтобы не дать скандалу разрастись, председательствовавший на заседании Юрий Воронин спешно объявил его закрытым.
      После этого Белла Денисенко поведала журналистам некоторые подробности их с Аслахановым визита. Войдя в высокий кабинет, они увидели, что Хасбулатов бледен. Узнав, зачем депутаты пожаловали, спикер спросил: “Как вы меня находите?” – “Как врач я могу констатировать наличие всех клинических признаков наркотического опьянения”, – сказала Белла Анатольевна. В ответ Хасбулатов “разразился неприличными словами и выражениями”. Денисенко добавила, что не боится “нести ответственность за свои слова перед судом”.
      Демократы попытались использовать этот инцидент, чтобы устроить Хасбулатову “импичмент”. На следующий день состоялось экстренное заседание демократических фракций ВС, на котором среди других вновь выступила Белла Денисенко. Она подтвердила, что симптомы, установленные ею при визуальном обследовании спикера, “вне всяких сомнений, отличались от признаков гипертонического криза, о котором заявил личный лечащий врач Хасбулатова”. Высказывались предположения, что всякого рода экстравагантные заявления спикера (коих в самом деле всегда было предостаточно) связаны как раз с наркотиками. Ими же можно объяснить появление у него мании преследования – о ней, в частности, свидетельствовало утверждение Хасбулатова, что за ним следят даже в его собственном кабинете. Утверждалось, что в частных беседах едва ли не все депутаты уверенно заявляют: Хасбулатов балуется наркотическим зельем. Общее мнение выступавших: нельзя более терпеть ситуацию, когда высший законодательный орган страны возглавляет человек, который, “как предполагают”, злоупотребляет наркотическими средствами; для начала необходимо потребовать, чтобы Хасбулатов был освидетельствован независимой медицинской комиссией с участием иностранных экспертов.
      Естественно, ни до независимой комиссии, ни тем более до “импичмента” дело не дошло. Около недели спикер где-то прятался от посторонних взоров, никто не знал, где именно – то ли в больнице, то ли дома. Наконец выяснилось – в ЦКБ. Тамошние врачи подтвердили диагноз, поставленный собственным хасбулатовским лекарем, – гипертоническая болезнь. И то сказать: даже если бы спикер в самом деле страдал наркоманией, не могли же они объявить о том во всеуслышание. Это про “алкоголизм” Ельцина тогда было принято трубить на каждом шагу.
      Как бы то ни было, стоит отметить, подозрительные аномалии в поведении Хасбулатова многие отмечали и до, и после этого инцидента.
      Спустя годы, в 1999-м, я спросил Беллу Анатольевну, не имел ли этот ее довольно смелый “диагноз” (установленный, впрочем, без тщательного обследования, на скорую руку), каких-либо последствий для нее. Денисенко ответила, что непосредственно после этого эпизода кое-какие неприятности ей, конечно, пришлось пережить, но не очень серьезные. Оно и понятно: самым лучшим для Хасбулатова было поскорее забыть об этом досадном эпизоде.
      Ельцин пытается отложить съезд
      Ельцин пытается добиться переноса съезда на более отдаленный срок – на весну. Мотивирует он это так: сейчас, в пору серьезных преобразований, прежде всего необходимо обеспечить стабильность обстановки и придти к согласию, что первейшая задача съезда – принятие новой конституции; Съезд же ориентируется сейчас совсем не на это. С соответствующей просьбой – от своего имени, а также от имени недавно созданного им Совета глав регионов и Конституционной комиссии – он обращается к Верховному Совету.
      Забавно, с какой ловкостью Хасбулатов проваливает эту идею. Сам он, видите ли, тоже считает желательным отложить съезд – до марта следующего года. Но… Посмотрим, что скажет Верховный Совет. Он прекрасно знает, что ВС “зарубит” предложение Ельцина, как “рубит” почти все, исходящее от президента. Так что никаких дополнительных усилий для этого ему, спикеру, и прилагать-то не надо. Напротив, можно продемонстрировать, что лично он вовсе не настроен на конфронтацию с президентом (его слова: “Рухнет президент – рухнет парламент – рухнет страна”). Все, что Хасбулатов делает, – лишь чуть-чуть в ходе обсуждения подталкивает течение депутатской мысли в нужном направлении: доводит до сведения зала, что вот, мол, в голосовании по вопросу о переносе съезда на Конституционной комиссии (она приняла решение о желательности такого переноса) участвовало менее половины ее членов, так что принятое решение вообще-то нельзя считать правомочным. Этого вполне достаточно. Большинством голосов Верховный Совет отклоняет просьбу президента.
      И опять: после голосования Хасбулатов находит нужным утешить ответственного секретаря Конституционной комиссии Олега Румянцева, который более всего ратовал за перенос съезда (на том основании, что до декабря депутаты не успеют ознакомиться с новым проектом конституции), заверяя его, что в марте – апреле при необходимости можно, дескать, будет провести еще один съезд, посвященный исключительно принятию новой конституции. Этакая душка.
      Итак, решено: VII съезд нардепов состоится в ранее намеченные сроки. Ельцин взбешен. Он предупреждает ВС, что “не забудет”, как тот отнесся к его просьбе о переносе съезда. “Мы переживем и съезд, – заявляет он. – Но им бы не стоило так скатываться вправо, как они скатились”.
      Еще раз скажу, что правым тогда считалось то, что сейчас называется левым.
      Хотя Ельцин, по-видимому, и понимает, что в сложившейся обстановке необходимо тонко маневрировать между различными политическими силами, искать компромиссы, создавать хотя бы узкие щели в, казалось бы, непреодолимых преградах, умело расширять их, но иногда – и довольно часто – его, что называется, “прорывает”. Не в силах себя сдержать, он идет на резкости, говорит своим недругам все, что он о них думает. Натура берет свое.
      Рейтинг Ельцина – самый высокий
      Сейчас, по прошествии лет, многие склонны представлять себе фигуру Ельцина по последним, довольно жалким годам его президентства. У некоторых вообще такое мнение, что после начала реформ Ельцин довольно скоро потерял свою популярность, свой рейтинг. Это мнение ошибочное. Президент очень долго оставался неоспоримым первым номером во всякого рода социологических опросах, намного опережающим все прочие номера. Так, по опросу “лидеров общественного мнения”, проведенного как раз накануне VII съезда, у Ельцина было 49 процентов голосов, у Гайдара, Хасбулатова и Бурбулиса – по 2, у Руцкого – 1.
      “ДемРоссия” призывает распустить Съезд
      Обеспокоенная очевидной слабостью Кремля в противостоянии с Белым домом (вот ведь и съезд не удалось отложить!), “ДемРоссия” напоминает президенту, что “он обладает всей полнотой легитимной власти, врученной ему народом для защиты правопорядка и демократических завоеваний”. Координационный совет движения заявляет также, что, со своей стороны, “оставляет за собой право добиваться референдума с требованием о досрочном роспуске нынешнего состава Съезда народных депутатов России, избранного в условиях существования СССР и монопольного контроля КПСС”, так как “политические ориентации депутатского корпуса не отражают новых социальных реальностей страны”.
      Идея роспуска Съезда носится в воздухе. Многие понимают: страна не может двигаться вперед с пудовыми гирями, привязанными к обеим ногам.
      Распространяются слухи, что в сложившейся ситуации Ельцин может ввести президентское правление. Однако президент, по-видимому, считает, что для этого не настало еще время. Еще есть возможности для мирного, согласительного выхода из тупика, куда все дальше загоняет страну “непримиримая” оппозиция.
      Тяга к оружию
      Осенью 1992-го довольно неожиданно выяснилось, что борьба двух политических сил может не ограничиться парламентскими дебатами, конфликтом законов и постановлений, даже столкновением демонстрантов и ОМОНа. Она может вылиться в прямой вооруженный конфликт. Обнаружилось, что, в принципе, существуют хорошо оснащенные подразделения, часть из которых в случае чего может выступить “за Ельцина”, часть – “за Хасбулатова”.
      Дело в том, что за охрану Белого дома отвечало Управление охраны объектов высших органов государственной власти и управления РФ, сформированное на базе упраздненной Службы безопасности и охраны правительственных объектов РСФСР. Формально это подразделение имело как бы двойной, а точнее довольно неопределенный статус: с одной стороны, оно считалось структурной единицей МВД, с другой – его сотрудники были зачислены в аппарат Верховного Совета, хотя и “оставались в кадрах МВД”. При этом Управление охраны было наделено правом “самостоятельно решать все вопросы безопасности высших должностных лиц Верховного Совета и охраны его объектов”. Эта “самостоятельность” свелась к тому, что управление не подчинялось ни МВД, ни МБР, ни даже президенту – только лично Хасбулатову.
      О том, что это так, стало вполне ясно в результате ряда инцидентов, произошедших в октябре. Они же всем раскрыли глаза, к чему может привести существование “самостоятельного”, отдельного от прочих силовых структур хасбулатовского войска, которое, по разным данным, насчитывало от полутора до пяти тысяч “штыков”.
      Один из таких инцидентов был связан с двоюродным братом спикера – неким Хусейном Арсанакаевым, руководителем одного из московских СП (совместных предприятий). Где-то в начале октября тот поехал домой на такси, а когда пришло время расплачиваться, вместо денег достал пистолет Макарова и пригрозил им таксисту. Таксист не растерялся, выскочил из машины и позвал на помощь милицию. В отделении и выяснили, что Арсанакаев – родственник большого парламентского начальника. Разрешение на оружие у него имелось – он его получил в том самом Управлении охраны объектов высших органов госвласти, – хотя права приставлять его к чьей-либо голове никто ему, естественно, не давал. История могла кончиться для него плачевно, но в дело вмешалось управление спикерской охраны. Его сотрудники забрали хасбулатовского братца и тут же выпустили его на свободу. Зато милиционерам, которые его задержали, пришлось объясняться с прокуратурой, поскольку Арсанакаев пожаловался, что в отделении с ним вели себя не очень вежливо (а как еще прикажете вести себя с такими людьми?).
      Так что получалось, что охранники Хасбулатова имеют возможность не только заботиться о безопасности руководства ВС и лично спикера, но и обеспечивать оружием его родственников, освобождать задержанных милицией, изымать протоколы и прочие документы, которые на них заведены, произвольно прекращать разбирательство по поводу их подвигов…
      Еще один неприятный инцидент произошел 20 октября. На этот раз оружие было пущено в ход. Трое подвыпивших сотрудников Управления охраны остановили прохожего и потребовали у него деньги. На помощь ему пришел находившийся неподалеку старшина милиции. Нападавшие принялись его избивать. Тот выхватил пистолет. Один охранник был убит, другого в тяжелом состоянии доставили в “Склиф”. Сам милиционер тоже оказался в госпитале с сотрясением мозга, травмой головы и ранением руки.
      Однако чашу терпения Ельцина переполнило, когда зам Хасбулатова Юрий Воронин распорядился, чтобы спикерская гвардия заняла здание “Известий”. До этого Хасбулатов, недовольный пропрезидентским курсом газеты, пытался заполучить ее в собственность Верховного Совета. Главный аргумент: прежде “Известия” были органом ВС СССР, так что, по мнению спикера, тут должно быть правопреемство. Есть ли у российского парламента права на газету, мог решить только суд, однако Хасбулатов считал для себя унизительным обращаться в какие-то там судебные инстанции: дескать, Верховный Совет выше всяких судов. А поскольку сотрудники “Известий” не соглашались с этим, то парламентские начальники и решили, не мудрствуя лукаво, взять газету штурмом…
      28 октября Ельцин своим распоряжением расформировал Управление охраны объектов высших органов власти и управления РФ как “незаконное вооруженное формирование”. Охрана зданий и объектов Верховного Совета была поручена Главному управлению охраны РФ, созданному в свое время на базе девятого управления КГБ и подчинявшегося непосредственно президенту.
      Понятное дело, Хасбулатов и не подумал выполнять это распоряжение Ельцина. Он обратился в Генпрокуратуру с просьбой проверить, действительно ли упраздненное Ельциным Управление незаконно. Кроме того, не дожидаясь ответа прокуратуры, провел закрытое заседание Президиума Верховного Совета, где решили впредь до принятия соответствующего закона восстановить все как было – хоть и считать “хасбулатовскую гвардию” подразделением МВД, но оставить ее в оперативном подчинении Президиума ВС, то бишь спикера. Расформированное Управление продолжало охранять ключевые объекты, которые президент передоверил бывшей “девятке”.
      Но и этим дело не кончилось. 18 ноября по одному из каналов ТВ прошло сообщение, что в здание Верховного Совета на Новом Арбате завезли целый грузовик автоматов и пулеметов – будто бы на случай беспорядков, которые возможны в Москве во время предстоящего съезда. В сущности, происходила репетиция спектакля, который был сыгран спустя без малого год.
      Борьба за и против самостоятельного вооруженного формирования под началом Хасбулатова продолжалась вплоть до октябрьских событий 1993 года. В ответ на распоряжение президента о “ликвидации”, “расформировании” и т.д. законодательная власть всякий раз издавала документ противоположного свойства. Согласно закону, принятому 28 апреля 1993 года, охрана высших органов исполнительной, законодательной и судебной системы поручалась трем разным, фактически независимым друг от друга структурам – Главному управлению охраны, Департаменту охраны Верховного Совета и Управлению охраны высших органов судебной власти. Первую структуру формировал президент, вторую и третью – Верховный Совет.
      Таким образом Хасбулатову удалось до самого последнего момента сохранить при себе своих “гвардейцев”, которые, естественно, сыграли свою роль в октябрьских событиях.
      После разгона Верховного Совета Ельцин передал Департамент охраны ВС в структуру МВД, а вскоре и вовсе его упразднил.
      Фронт нацспасения
      24 октября оппозиция предприняла очередной враждебный президенту шаг – создала очередную антиельцинскую организацию – коммуно-патриотический Фронт национального спасения. Наиболее примечательное в его истории – то, что просуществовал он (на первоначальном этапе) всего четыре дня. Уже 27-го, выступая в МИДе и почему-то отвлекшись на минуту от международной тематики, Ельцин потребовал от госсекретаря Бурбулиса подготовить указ прямого действия, запрещающий ФНС. Потребовал резко. Причем эта резкость относилась не только к Фронту, но и к самому Бурбулису. “Они уже требовали повесить двух человек из правительства, теперь требуют пятерых”, – сказал президент и поинтересовался у госсекретаря, неужели его не беспокоит собственная судьба.
      Надо сказать, тут Ельцин попал в самую точку: для оппозиционеров Бурбулис был одной из самых ненавистных фигур.
      В действительности, по слухам, проект указа о запрете ФНС был подготовлен еще 25 октября на совещании у Геннадия Бурбулиса в Архангельском. Так что распоряжение, которое дал ему Ельцин на коллегии МИДа, было небольшим спектаклем, своего рода “домашней заготовкой”.
      Как бы то ни было, 28 октября указом, о котором говорил президент, – он назывался “О мерах по защите конституционного строя РФ” – ФНС (точнее, его Оргкомитет) был объявлен распущенным. Среди прочего, в указе содержалось поручение силовым министерствам и Министерству юстиции “принять строжайшие меры к пресечению деятельности” как ФНС, так и “других подобного рада экстремистских группировок и элементов, откровенно преследующих цели дестабилизации общества и провоцирования беспорядков”.
      Чем объяснить такую поспешность, в общем-то не характерную для Ельцина? Чаще бывало иное – с реакцией на уколы и выпады оппозиции он тянул и медлил. Стараясь, подобно персонажу из известного детского мультфильма, уговорить своих противников: “Ребята, давайте жить дружно!”.
      На этот раз, по-видимому, было несколько причин для быстрой и острой реакции. По составу организаторов ФНС, по его лозунгам сразу стало ясно, что создается наиболее агрессивная оппозиционная организация. В числе заводил были такие оголтелые противники реформ, как Астафьев, Зюганов, Исаков, Бабурин, Константинов (он стал председателем исполкома ФНС), Макашов, Павлов.
      Основной своей целью Фронт провозглашал свержение существующего режима. Ну да, конечно, – свержение “конституционными методами”, но кто же открыто заявит, что он собирается это сделать неконституционным образом?
      Об агрессивности свидетельствовало уже само название – “фронт”, “спасение”… От всего этого так и веяло злобным кликушеством, истерией. Стремлением дестабилизировать обстановку в стране.
      Само за себя говорило и время создания ФНС – накануне VII съезда, где оппозиция собиралась дать Ельцину если не последний и решительный – для него время еще не настало, – то по крайней мере серьезный бой, в котором главной целью ставилось свалить поддерживаемое президентом правительство Гайдара. ФНС должен был помочь в этом Съезду.
      Впрочем, на Конгрессе национального спасения, где организовали Фронт, было заявлено: если предстоящий съезд не вынудит Гайдара уйти, то “непримиримые оппозиционеры” из ФНС потребуют роспуска самого Съезда.
      Среди акций Фронта на ближайший – предсъездовский – месяц, помимо общеобязательной для оппозиционеров демонстрации 7 ноября, значились такие мероприятия, как объявление персонального состава “правительства народного доверия”, который ФНС намерен предложить Съезду, и поездка их лидеров в российские гарнизоны, расквартированные в Балтии. Подстрекательство в армейских рядах всегда было одним из главных направлений деятельности радикальной оппозиции.
      Одним словом, в данном случае Ельцин очень чутко уловил опасность, исходящую от новой организации…
      Но справиться с агрессивным “фронтом” оказалось не так-то просто. В феврале 1993-го Конституционный Суд во главе с Зорькиным, по существу вставшим на сторону оппозиции, отменил пункт ельцинского указа о роспуске Оргкомитета ФНС, после чего он был официально зарегистрирован в Минюсте. Его провокационное участие в бурных событиях 1993 года, включая октябрьские, подтвердила правоту президента, с самого начала распознавшего исходящую от ФНС угрозу.
      Маневры перед съездом
      Перед съездом Хасбулатов маневрирует. Никто не сомневается, что по ходу его он поднимет депутатские шеренги на ненавистных реформаторов. Не вполне понятно только, кого конкретно он выберет целью атаки. Из его предсъездовских выступлений складывается впечатление, что таковой целью будет, конечно, не президент (на него нападать все еще рано). Новость заключается в том, что спикер вроде бы не собирается наносить удар даже по самой ненавистной для большинства депутатов фигуре – по Егору Гайдару. А вот среди министров действительно есть негодяи, которых надо немедленно гнать из правительства. Выступая на сессии ВС 13 ноября, Хасбулатов заявляет, что и.о. премьера – “несчастный человек, не имеющий возможности управлять министрами”. Почти слово в слово такая же характеристика дается главному реформатору и на следующий день на Всероссийском совещании руководителей Советов регионов в Белом Доме: “Егор Тимурович при всех его способностях практически не управляет правительством… Каждый министр считает себя чуть ли не премьер-министром”. То ли спикер считает пока малоперспективной даже попытку сместить и.о. председателя правительства, то ли просто хочет, чтобы противник расслабился, после чего нанести по нему такой сокрушительный, неотразимый удар, чтобы он уж не смог оправиться. Этот удар, как мы знаем, действительно был нанесен…
      Довольно миролюбиво ведет себя и сам Гайдар. Выступая на том же совещании, он, правда, обещает ужесточить кредитно-финансовую политику, с тем чтобы добиться стабилизации положения в промышленности и снижения инфляции, но вместе с тем сообщает депутатам весьма приятную для них новость: преимущественное право на получение кредитов будут иметь предприятия ВПК, легкой промышленности и сельского хозяйства, то есть как раз те отрасли, у которых в Верховном Совете наиболее сильные лоббистские группировки.
      Что касается Ельцина, он, – видимо, чувствуя подвох, скрывающийся за примирительными хасбулатовскими речами, и осознавая реальную опасность, которую несет с собой приближающийся съезд, – стремится продемонстрировать оппонентам свою твердость, непреклонность в отстаивании начавшихся в стране преобразований.
      Ельцин пугает?
      13 ноября ближе к вечеру депутат Иона Андронов, журналист-международник, долгие годы отчаянно боровшийся с гидрой мирового империализма (особенно досталось от Ионы американскому), на том же заседании Верховного Совета сообщил депутатам пренеприятное известие, которое получил из “достоверных источников в Кремле”: то ли 24-го, то ли 25 ноября президент собирается разогнать Верховный Совет; это мероприятие будто бы уже готовят госсекретарь Бурбулис, вице-премьер Полторанин и министр обороны Грачев.
      Спикер Хасбулатов, позабыв о невозмутимости и рассудительности, единственно подобающих первому лицу в государстве (роль, на которую он хронически претендовал), быстренько сбегал к “вертушке” и осведомился у Грачева (с Бурбулисом и Полтораниным он, по-видимому, даже не здоровался), действительно ли тот готовит разгон ВС. Грачев, естественно, ответил, что нет, не готовит, о чем, вернувшись в зал, спикер и сообщил депутатам. Успокоил.
      Однако в тот же вечер вечно смурной, неулыбчивый, похожий на Павла I телеведущий Политковский на очередном заседании своего немноголюдного “Политбюро” (как мы знаем, телеведущий заседал там в единственном числе) между делом подтвердил сведения Ионы Андронова (которого к этому времени по ТВ уже успели аттестовать как истерика): дескать, его, Политковского, “источники” свидетельствуют о том же самом – 24 – 25-го числа что-то будет, а Иона, мол, никакой не истерик, а человек, честно, выполнивший свой депутатский долг.
      Собственно говоря, до 24-го уже было рукой подать, и самым нетерпеливым из телезрителей и газетных читателей совсем недолго оставалось томиться в неутоленном любопытстве – действительно ли в помещение, где ораторствуют депутаты, войдет некто в бушлате или каком-нибудь другом одеянии и негромко, но внушительно произнесет пару слов про уставший караул. Скорее всего, это была новость, придуманная кем-то – не обязательно самим Андроновым, – в рядах самой оппозиции. Но не исключено также, что ее специально запустили из ельцинского лагеря. В принципе, подобная весть вполне ложилась в контекст последних высказываний президента и его команды: президент, мол, готов пойти на самые жесткие, самые решительные меры в отношении реваншистских сил, но степень этой жесткости будет зависеть от того, как эти силы себя поведут, она будет адекватна их действиям. А чтобы нардепы могли весомо, грубо, зримо представить себе, какие именно меры имеются в виду (я полагаю, арсенал их был не очень велик), возможно, кем-то и была произведена упомянутая “утечка”, обдавшая народных избранников неповторимым и незабываемым букетом от тельняшки матроса Железняка.
      В действительности до разгона Верховного Совета и Съезда оставался еще целый год.
      Тем не менее позиция президента, повторяю, была в самом деле тверда. Он ее обозначил на встрече с членами Совета национальностей ВС 17 ноября. Касаясь непрекращающихся разговоров о том, что он-де собирается ввести в стране прямое президентское правление, Ельцин заявил: он не такой чудак, чтобы пойти на нарушение Конституции, однако если Съезд попытается “свернуть реформы, отказаться от них, то президент должен будет защитить волю народа”. “Прежде всего я присягал народу”, – подчеркнул Ельцин.
      Так впервые президентскими устами была произнесена эта знаменитая формула – та самая, которую уже менее года спустя, в сентябре – октябре 1993-го, он, президент, сделает своей главной “идейной” опорой в жестокой схватке с противником.
      Народ или Съезд?
      (Из записной книжки)
      После лета и осени, наполненных колебаниями и сомнениями, маневрированием и попытками (заведомо обреченными) добиться мировой с оппозиционно настроенным депутатским большинством, президент Ельцин придумал наконец (а может, кто из советников подсказал) формулу, на которой, как можно понять, он собирается стоять как на последнем рубеже: “ПРЕЖДЕ ВСЕГО, Я ПРИСЯГАЛ НАРОДУ”.
      То, что это не случайно оброненная фраза, а тщательно обдуманная позиция, подтверждает тот факт, что в последние дни Ельцин постоянно повторяет эти слова, при различных обстоятельствах. Дай Бог, чтобы он в самом деле нашел в себе силы до конца на ней стоять. К сожалению, постоянство не относится к числу добродетелей нашего президента, а его твердость нередко бывает лишь внешней.
      В ответ, однако, казенные журналисты из пресс-службы Верховного Совета (не по своей, надо полагать, инициативе) немедленно выкинули контрформулу (формально – в связи с намерением “ДемРоссии” организовать референдум о праве народа через референдум решать вопрос о досрочном роспуске Съезда): народ, мол, не вправе принимать такое решение, его может принять только сам Съезд. Дескать, народные избранники несравненно выше и главнее, чем избравший их народ. “Мы ведь верховная власть. Все в наших руках”, – как любит повторять Руслан Хасбулатов, подобно пастырю ласково глядя на своих овец, сидящих в зале.
      Да нет, народ старше по чину, господа! Именно он, и никто другой, есть первейший источник всякой власти. А уж прочие ее носители – не более как его порученцы. Эту-то нехитрую мысль и имел в виду президент, беря на вооружение упомянутую выше формулу. В досрочном роспуске парламента нет ничего необычного. Это элементарная норма политического бытия в большинстве демократических стран. Вы говорите, что в данном случае она не укладывается в конституционные рамки? Но в истории почти каждой страны бывали тупиковые ситуации, когда, исчерпав другие возможности, приходилось выходить за пределы Основного закона. Еще древние высмеивали наивное представление, будто все можно решить с помощью существующих законодательных норм: “Пусть погибнет мир, но восторжествует юстиция!”.
      В последние дни перед съездом Верховный Совет выступает со всякого рода призывами к консолидации и единству. Ни малейшего доверия эти призывы, разумеется, не вызывают. У депутатов было достаточно времени НА ДЕЛЕ показать такое стремление. Однако они вызывающе продемонстрировали обратное – последовательно и упорно отталкивая протянутую для мира президентскую руку.
      Пора отряхнуть словесную шелуху и представить происходящее во всей простой обнаженной сути: кучка выскочек-политиканов в парламенте и вне его, представляющая в конечном счете лишь интересы старой и новой, нарождающейся номенклатуры, желает одного-единственного – опрокинуть президента и правительство, свернуть реформы. Они не ограничивают себя в выборе средств. Одно из доказательств тому, яркий пример их провокаторской деятельности – статья “Агенты влияния”, опубликованная в “Советской России”. Главный ее тезис – чудовищное (если подходить к этой “публицистике” всерьез) утверждение, будто реформы в России проводятся под диктовку американских спецслужб. Делаются прозрачные намеки, что и сам Ельцин суть “агент влияния”. В числе тех, кто подписал это произведение, несколько депутатов, российских и бывших союзных, в том числе небезызвестный Сергей Бабурин.
      Неясно поэтому, с какой стати президент должен проявлять в противостоянии им излишнюю щепетильность: в конце концов, на карту поставлена судьба многострадальной страны, вся история которой есть история мучений, навязывавшихся ей бесчисленными поколениями разнообразных негодяев.
      Хорошо еще, если очередной “исторический” съезд подобно предыдущему выльется в воинственное стояние на реке Угре с боевыми кликами и взаимными угрозами. Если же появятся первые признаки Куликовской битвы, президент и правительство должны принять ее и выиграть. Любыми средствами. И без всяких вариантов.
 

***

 
      Эта запись сделана по свежим следам тогдашних событий. В ней настроение того момента, не только мое, но, думаю, многих людей демократических убеждений.
      Кстати, Ельцин – через своего пресс-секретаря – отреагировал на упомянутую статью в “Советской России” весьма резко. В своем заявлении – без сомнения, он согласовал его с президентом – Вячеслав Костиков назвал публикацию “верхом политического аморализма и нравственного падения”. “Это оскорбление России, – говорилось в заявлении. – Оскорбление русского народа. К сожалению, среди политических мерзавцев, подписавших это, народные депутаты России и СССР. Хочется надеяться, что ВС, его руководство, лидеры политических фракций, депутатский корпус, отстаивающий интересы не кучки политических прохвостов, а населения страны, дадут надлежащую, в том числе и правовую, оценку такого рода провокациям…”
      Ни полшага навстречу!
      Выдвинув эту жесткую ключевую формулу – “Прежде всего я присягал народу”, – Ельцин вместе с тем по-прежнему не исключал возможность какого-то компромисса. Например, кого-то из членов правительства в самом деле можно заменить, но эту замену следует осуществить “в плановом порядке”, ее “никак не надо связывать со съездом”, никакого давления он не потерпит.
      Более всего президент опасается, чтобы его готовность к компромиссам не была истолкована как “демонстрация слабости”. На упомянутом уже совещании 17 ноября Ельцин напоминает депутатам, что в последнее время он постоянно старался идти им навстречу. Они же на это ответили “самой большой серией отказов за все время существования президента и правительства”, депутаты “не сделали и полшага навстречу”. От такой политики проигрывают все, ибо развивается паралич власти.
      В справедливости этих слов нетрудно убедиться, подсчитав, сколько раз ВС отклонял предложения президента, выносил на повторное рассмотрение и принимал отклоненные им законы. “Такая серия отказов вызывает недоумение и непонимание, – сказал Ельцин, – Если я в чем-то не прав, то давайте откровенно скажем друг другу”.
      Однако депутаты вовсе не горят желанием досконально разбираться, в чем не прав президент. Они уже твердо усвоили: все, исходящее от него, неприемлемо.
      Впрочем, после упрека, который президент бросил депутатам 17 ноября, – что они-де не желают делать “и полшага навстречу”, – народные избранники вроде бы решили наконец продемонстрировать готовность к такому встречному движению. В Верховном Совете был подготовлен проект предсъездовского заявления “в поддержку института президентской власти в России”. “Верховный Совет, – говорилось в проекте, – полностью отдает отчет в исключительно важной и позитивной роли президентской власти и понимает, что любая попытка ее ослабления самым пагубным образом скажется на обстановке в стране”. Однако принят был документ в весьма усеченном виде. Любопытно, что именно из него исчезло. Исчезли как раз эти самые слова, – дескать, депутаты понимают “исключительно важную и позитивную роль президентской власти” и готовы “противостоять любым попыткам” ее ослабления. Были отклонены также и соответствующие поправки – например, та, где ВС выражал протест в связи с “призывами к ликвидации института президентской власти”.
      (В том, что все это было сделано не случайно, легко убедиться, прочитав, например, такой философский пассаж в воспоминаниях Хасбулатова: “Горбачев… совершил величайшую средневековую контрреволюцию, введя институт президентства… Институт президентства как форма исполнительной власти выступает величайшим источником напряженности, интриг, склок, конфронтации общества, его раскола”.)
      Ясно, что “примирительное” заявление, прошедшее такую редактуру, Ельцин, конечно, никак не мог принять в качестве “акта доброй воли”, “шага навстречу президенту”.
      Ельцин предлагает заключить
      конституционное соглашение
      В конце ноября, перед съездом, Ельцин начинает продвигать идею конституционного соглашения, которое могло бы действовать до принятия новой конституции и послужить делу стабилизации политической обстановки в стране. Впервые, 22 ноября, эту идею “озвучил” Геннадий Бурбулис. По его словам, президент “заинтересован”, чтобы такое соглашение между исполнительной и законодательной властью было заключено на предстоящем съезде. Как сказал Бурбулис, в этом документе следует четко определить полномочия президента, парламента и правительства, зафиксировать правила, которые все будут соблюдать в течение стабилизационного периода (он мог бы занять год-полтора).
      Трудно было рассчитывать, что депутатское большинство примет это предложение, – с предстоящим съездом оно связывало совсем другие планы, так что этот очередной шаг Ельцина, нацеленный на достижение компромисса, какого-либо развития в ту пору не получил. Тем не менее, некое подобие конституционного соглашения на съезде все же было достигнуто. Я имею в виду принятое прежде всего в результате отчаянных усилий президентской стороны съездовское постановление “О стабилизации конституционного строя Российской Федерации” (о нем речь впереди).
      К идее конституционного соглашения вновь – опять-таки по инициативе президента – вернулись позже, во время баталий, предшествовавших апрельскому референдуму 1993 года.
      Что будет на съезде…
      Накануне VII съезда, как и накануне других, публикуются разные мнения насчет того, что на нем может произойти. Одни надеются, что курс на преобразования будет продолжен, другие – что реформы и реформаторов удастся-таки придушить.
      – Я ожидаю, что на съезде будет остановлено падение нашей страны в пропасть… Все будет зависеть от того, смогут ли стороны в какой-то мере пересмотреть свои позиции. До последнего времени президент заявляет довольно жесткую позицию, то есть намерен проводить эту катастрофическую реформу дальше и сохранить свою команду. Думаю, что на таких условиях и на такой платформе согласие найдено быть не может.
      Это Владимир Исаков, один из самых рьяных оппозиционеров. За туманной формулировкой “президент должен в какой-то мере пересмотреть свою позицию” у него, как видим, скрывается вполне определенное: Ельцин должен отказаться от реформ.
      Многие прежде всего опасаются непредсказуемости народных избранников, их склонности к эмоциям, к совершенно иррациональному образу мышления и действий. Депутат Ирина Виноградова, фракция “Свободная Россия” (бывшая – “Коммунисты за демократию”):
      – Меня пугает непредсказуемость Съезда, когда он может поддаться на истеричность того или иного депутата. Надо убрать истерику, спокойно обсудить с правительством и президентом, как выбраться из этого болота.
      Петр Филиппов, в ту пору один из самых активных депутатов-демократов (в дальнейшем он как-то исчез из поля зрения):
      – Думаю, что сегодня попытка импичмента – отрешения президента от власти – и устранения самого института президентства уже не пройдет. Конечно, на Ельцина будет оказываться давление, но оно не окажется слишком сильным – пар, как говорится, вышел. Как сложится судьба реформ? Процесс, как говорится, пошел. Это видно хотя бы на примере только что принятого закона о собственности на земельные участки. А когда на встрече с директорами Гайдар предложил исключить из процесса приватизации тех, кто против нее, таковых не нашлось. О чем это говорит? В течение последнего полугодия произошли радикальные изменения в поведении и образе мыслей хозяйственной элиты. Реформы можно замедлить, но остановить их уже не удастся, в том числе и Съезду.
      Еще один депутат демократической ориентации Владимир Варов:
      – Я все-таки надеюсь, что курс на реформы удастся сохранить, несмотря на очень специфический состав и Верховного Совета, и Съезда. Хотя ситуация кризисная, я все-таки продолжаю, пусть наивно, надеяться, что разум возьмет верх и Съезд не допустит изменений в Конституции и превращения президента в подобие английской королевы. Если же концепция Верховного Совета победит, если парламент в его нынешнем составе возьмет на себя роль исполнительной власти и в таком качестве примется управлять страной, нетрудно представить, что из этого получится…
      И снова о непредсказуемости Съезда. Будущий “яблочник” Виктор Шейнис:
      – Съезд слабо предсказуем. На нем может произойти все, что угодно. Правда, в последнее время в поведении большинства фракций вроде бы наметились сравнительно примирительные тенденции… Я утверждал и продолжаю утверждать, что созывать сейчас Съезд не было нужды. У депутатов могло бы хватить мудрости отложить его, поскольку на нем все равно ничего принципиального решить нельзя. По крайней мере будем надеяться, что небольшая группа крикунов, которая сделала своим амплуа яростные обличения от микрофона, окажется в меньшинстве.
      “Группа крикунов” была не такой уж небольшой. Главное же, ей почти всегда удавалось “завести” и повести за собой большинство.
      Это были мнения депутатов. А вот взгляд несколько со стороны. Герман Дилигенский, политолог:
      – Съезд непредсказуем еще и потому, что вопреки распространенному мнению, в этом многолюдном собрании нет сколько-нибудь явного политического большинства – ни левого, ни правого, ни консервативного, ни реформистского. Та масса депутатов, которая располагается между противоположными политическими полюсами, соответственно, колеблется между самыми различными настроениями и интересами – от азартной травли команды Гайдара до признания неизбежности реформ, от страха потерять насиженные места до желания избежать политического хаоса. Эта серединная часть Съезда особенно неустойчива, как и любая толпа.
      Устойчивое антиреформаторское большинство сложилось и на Съезде, и в Верховном Совете уже давно (непонятно, откуда у политолога мнение, что его нет). Что касается колеблющихся, неопределившихся, Хасбулатов во время заседаний без труда присоединяет их к большинству, ловко манипулируя депутатской “толпой”.
      Наряду с мнениями публикуются и прогнозы – так сказать, результаты более серьезной аналитической работы. Большинство прогнозистов сходится на том, что в последние дни перед съездом окончательно определится расстановка сил в треугольнике: президент и правительство – “непримиримая” оппозиция – “конструктивная” оппозиция. Последняя вряд ли пойдет на прямой союз с “непримиримыми” и в решающий момент окажется на стороне президента. Под “конструктивной” оппозицией подразумевается прежде всего “Гражданский союз” и близкие к нему депутатские фракции. Имея в виду такую расстановку сил, авторы прогнозов считают весьма вероятными мирный, “компромиссный” ход съезда и сохранение курса реформ после некоторой его корректировки. Хотя при этом все предвидят, что внешне съезд будет выглядеть весьма драматично.
      В действительности съезд оказался необычайно драматичным не только внешне, но и по существу.
      Жертвоприношение
      Перед съездом, 24-26 ноября, Ельцин освободил от должности сразу нескольких демократов. Сначала, 24-го числа, был отправлен в отставку председатель телерадиокомпании “Останкино” Егор Яковлев. Отправлен совсем по-советски – за одну конкретную передачу, показанную накануне. В ней шла речь о событиях в зоне осетино-ингушского конфликта. Передача сильно не понравилась председателю североосетинского парламента, будущему президенту Северной Осетии Асхарбеку Галазову, о чем он и заявил на встрече руководителей республик с Ельциным. По мнению Галазова, “Останкино” необъективно освещает конфликт между осетинами и ингушами. Отсюда категоричный вывод владикавказского начальника: во главе телекомпании должен стоять “разумный человек”, который не разжигал бы межнациональной розни.
      За этим и последовала отставка Яковлева. Ельцин счел, что перед съездом он не может игнорировать такие заявления республиканских лидеров.
      Поднялась волна протестов. Для демократов Егор Яковлев был тогда знаковой фигурой. Его отстранение представлялось дурным предзнаменованием. В заявлении совета директоров ТРК “Останкино” было прямо сказано, что смещение их председателя – прецедент, весьма опасный для свободы прессы в России. С решительным осуждением ельцинского указа выступили телеведущие студии “Останкина”. По словам журналистов, в России возрождаются худшие традиции коммунистического режима. Это вообще было лейтмотивом поднявшихся протестов. Один из депутатов-демократов заявил по поводу отставки Яковлева:
      – Когда президент опускается до того, что за конкретную передачу, которая ему кажется неудачной, он снимает руководителя главной телекомпании страны, то это значит, что мы еще даже и на сантиметр не удалились от тоталитарной системы…
      Однако этим непопулярные в стане демократов шаги Ельцина не ограничились. На следующий день в отставку был отправлен вице-премьер правительства, министр печати и информации Михаил Полторанин. Формально – по его собственной просьбе. По-видимому, отчасти его уход был связан с увольнением Яковлева: Полторанин будто бы уговаривал Ельцина не освобождать председателя “Останкина” от должности, но не преуспел в этом. Однако в большей степени отставка Полторанина была обусловлена общей политической обстановкой перед съездом. Оппозиция давно добивалась увольнения министра печати и информации. Хасбулатов даже написал Ельцину специальное письмо, в котором требовал его смещения. По некоторым сведениям, отставке Полторанина предшествовала конфиденциальная встреча президента и спикера. Позже Михаил Никифорович расскажет в одном из интервью, что Хасбулатов предъявил Ельцину ультиматум: “Если вы не уберете Полторанина, мы разгромим всю команду Гайдара”. Так что представляется достаточно достоверным то объяснение, которое сам Полторанин дал своему желанию уйти в заявлении на имя Ельцина: по его словам, он делает этот осознанный и взвешенный шаг в ответственный для судеб России момент, с тем чтобы оградить президента от усиливающихся нападок со стороны “ищущей реванша оппозиции”. Правда, было еще добавлено – “а также в связи с рядом других обстоятельств последнего времени, касающихся функционирования российских СМИ”. По-видимому, среди прочего, здесь как раз и имелась в виду отставка Яковлева, с которой Полторанин был не согласен.
      Протесты демократов зазвучали с новой силой: два уволенных демократических деятеля – это уже слишком, это уже тенденция. 26 ноября Союз журналистов потребовал от Ельцина пересмотреть свои решения об увольнении Яковлева и Полторанина. “Этого требует обстановка в стране – демократия в опасности!” – говорилось в заявлении союза. Авторы напоминали, что и Яковлев, и Полторанин не дрогнули в грозные дни августовского путча, противодействуя заговору ГКЧП, подпольно выпуская “Общую газету”. Оба они составляют гордость журналистского цеха, отдают все силы ради укрепления российской демократии. Их отставка на руку противникам демократических перемен, консерваторам в политике и прессе.
      Всем, однако, было понятно, что президент своих решений не отменит: такой привычки у него не было.
      То, что, среди прочего, его отставка связана с увольнением Яковлева, не скрывал и сам Полторанин. В частности, он подтвердил это в интервью “Эху Москвы” 26 ноября. При этом бывший вице-премьер сказал: он не последний, кто положил президенту на стол заявление об отставке: уже есть заявления от Козырева, от других деятелей. (Несколько ранее, вечером 25-го, Полторанин сообщил журналистам, что у президента лежат просьбы об отставке всех остальных авторов известного “заявления четырех” – напомню, что с этим заявлением, предупреждающем “о резкой активизации реваншистских сил”, 21 октября выступили Андрей Козырев, Геннадий Бурбулис, Михаил Полторанин и Анатолий Чубайс.)
      – Дело в том, что на президента, с одной стороны, идет давление тех людей, которые просто хотят возврата к старому, – сказал Полторанин. – Естественно, президент должен чувствовать давление и с другой стороны. Сегодня начинается с нашей стороны давление. Один уходит в отставку, другой, третий, потому что, когда два крыла не уравновешены, то вся реформа может рухнуть.
      В этот день действительно произошла еще одна отставка: с поста госсекретаря при президенте на существенно более низкую должность руководителя группы советников при президенте был переведен Геннадий Бурбулис. Однако после этого Ельцин все же решил притормозить. 26 ноября он встретился с группой депутатов, входящих в Парламентскую коалицию реформ, и заверил их, что каких-либо других изменений на ключевых постах в правительстве, в том числе отставки Козырева, до съезда не будет. Президент пояснил: он принял отставку Геннадия Бурбулиса и Михаила Полторанина, понимая, что именно эти две фигуры станут главными мишенями на предстоящем съезде.
      То же самое Ельцин повторил 30-го числа на встрече с главными редакторами двух телекомпаний и некоторых газет. Он сослался на то, что на него сейчас идет “очень мощный накат”. При этом, однако, несмотря на некоторые уступки оппозиционерам, правительство он “не отдал” и “не отдаст”.
      К предсъездовским маневрам Ельцина отрицательно отнеслись не только его сторонники-демократы, но и сама оппозиция. Один из лидеров “Российского единства” Илья Константинов расценил увольнение Яковлева и уход по собственному желанию Полторанина как политическую игру: Ельцин просто бросил кость умеренной оппозиции на съезде, чтобы укротить ее порыв и облегчить свое положение. Константинов заявил, что им, “настоящим” оппозиционерам, таких подачек не надо.
      Точно так же – как к “очередному предсъездовскому маневру” – отнеслись к отставкам Яковлева, Полторанина и Бурбулиса руководители “Гражданского союза”. Впрочем, эти отставки “центристы” (а по существу тоже противники реформ) оценили скорее положительно. Согласно их планам, вообще должно произойти постепенное “выдавливание” гайдаровцев из властных структур. По мнению этих деятелей, в данный момент из правительства следовало бы убрать еще две-три наиболее одиозные фигуры, в первую очередь Козырева (с таким требованием выступили, в частности, Руцкой и Травкин).
      Безоговорочно положительные эмоции уход Яковлева, Полторанина, Бурбулиса вызвал разве что у Анпилова. Он поставил его в заслугу себе и своим единомышленникам, расценил как первый шаг на пути к победе над “антинародным режимом”.
      Действительно ли это предсъездовское маневрирование пошло Ельцину на пользу, принесло какие-то ощутимые выгоды? Думаю, вряд ли. Уступки были, конечно, замечены, но в той ситуации для противников Ельцина этого было слишком мало. В тот момент Хасбулатов упорно “пробивал” Закон о правительстве. Согласно этому закону, не только премьер, но и вице-премьеры, а также ключевые министры могли назначаться лишь с согласия Верховного Совета. Вообще устанавливалась норма, по которой кабинет прежде всего был бы подотчетен Съезду и Верховному Совету, а потом уже президенту. Говорили, что между Ельциным и Хасбулатовым достигнута негласная договоренность: президент подписывает этот законопроект, принятый Верховным Советом, а в качестве платы за это Съезд продлевает до конца 1993 года дополнительные полномочия Ельцина.
      Правда, сам Хасбулатов в канун съезда, 29 ноября, в интервью телепрограмме “Итоги” уверял, что никакого торга между ним и президентом нет. По его словам, он, Хасбулатов, в последнее время вполне самостоятельно пришел к выводу, что дополнительные полномочия президенту следует продлить: “у нас все-таки экономический процесс очень динамично развивается”, так что “очень часто нужны эффективные и быстрые решения” (этакое неодолимое желание всячески помогать реформам у спикера вдруг прорезалось!). Но такое продление, по словам Хасбулатова, не будет платой за Закон о правительстве. Дескать, соответствующую поправку к Конституции Съезд примет и так, без всякого торга с кем-либо.
      Однако Ельцин отказался подписать Закон о правительстве, представленный ему депутатами, заявив, что он фактически ставит кабинет под контроль парламента и тем самым подрывает одну из основ конституционного строя России – принцип разделения властей. Документ был возвращен на повторное рассмотрение в ВС. Тогда Хасбулатов пошел напролом – распорядился непосредственно в период проведения VII съезда созвать еще и сессию Верховного Совета, так чтобы успеть повторно “проштамповать” на этой сессии отвергнутый президентом законопроект, после чего вынести на рассмотрение Съезда соответствующую поправку к Конституции.
      Дальнейшие события показали: принять новый порядок утверждения правительства вопреки воле президента не так-то легко. Так что попытки его уломать, чтобы он согласился на этот порядок в обмен на некие встречные уступки, перед съездом скорее всего действительно были. Иными словами, противники Ельцина, надо полагать, в самом деле требовали от него более крупных жертв, нежели две-три наиболее ненавидимые ими политические фигуры – они требовали все правительство целиком…
      Тем не менее, Ельцин, по-видимому, не считал и принесенные им жертвы напрасными. Он упорно составлял летопись своих уступок, компромиссных шагов, вероятно, надеясь, что рано или поздно он предъявит их список своим врагам.
      Позже, во время съезда, Ельцин во имя компромисса пойдет и на ту, более крупную жертву, которой домогались от него Хасбулатов и Ко.
 

 
      Ельцин требует прекратить истерию
      Первый же день съезда показал, что одна из главных целей оппозиции, а скорее всего самая главная – свергнуть Гайдара. Уже при формировании повестки дня то один, то другой депутат выступал с требованием исключить из нее доклад и.о. главы правительства о ходе экономической реформы: дескать, мы и так знаем все, что может сказать Гайдар, он уже не раз выступал на Верховном Совете. Да и вообще “и.о.” – это всего лишь “и.о.”, мы его не утверждали… Однако это требование не собрало нужного большинства голосов.
      Первым на съезде выступил Ельцин. Он начал свой доклад с того, что расшаркался перед депутатами: “Именно наш депутатский корпус сумел найти в себе мужество осознать необходимость и принять решение о начале реформ в России”. Ельцин также отметил, что за все время существования Съезда им не было принято ни одного решения, “которое создало бы угрозу гражданскому миру в стране”.
      Однако затем президент обратился к материям, менее приятным для аудитории, заявив, что он не совсем удовлетворен работой Съезда как высшего органа законодательной власти.
      – Порой, – сказал Ельцин, – слишком комфортно чувствуют себя в этом зале те, кому демагогия и интриги, дешевые политические эффекты от микрофона, собственная карьера дороже истины, интересов граждан государства.
      Ельцин признал, что ситуация в стране достаточно сложная – это-то и дает многим основания для уничтожающей критики правительства реформаторов. Но ведь надо иметь в виду, что преобразования в России еще только-только начаты:
      – Дом только строится, он еще весь в лесах, вокруг горы мусора, стройматериалов, к отделочным работам практически не приступали. И было бы большой ошибкой принимать текущие результаты за окончательные и на этой основе делать далеко идущие выводы.
      По словам президента, реформы тормозят не только объективные обстоятельства. Мощным тормозом стала непримиримая борьба, конфронтация различных политических сил, неумение и нежелание находить компромиссы. Примером тому служат “крайне болезненные” отношения Верховного Совета и правительства. Скольких ошибок можно было бы избежать, если бы ВС отказался от отношения к правительству “как к младшему по чину”.
      – Конфронтация принимает все более угрожающие, крайние формы… – продолжал Ельцин. – Дело дошло до формирования военизированных отрядов, так называемых гвардий… Политические авантюристы рассчитывают, что неуправляемая Россия снова может стать их легкой добычей. Если такое случится, их торжество, конечно, будет недолгим. Но они сделают страну полем боя гражданской войны. Допустить это было бы просто преступлением. С такими политическими силами никакой компромисс, никакие переговоры, никакое сотрудничество не только невозможно, но и недопустимо… Сегодня особенно очевидно, что страну нужно оградить от разнузданной, нагнетаемой антиреформистскими силами политической истерии. Тут России жизненно необходима передышка хотя бы на год-полтора.
      Ельцин высказал пожелание, чтобы одним из основных итогов работы VII съезда стало введение такого “стабилизационного” периода.
      Увы, депутаты не вняли этому призыву президента.
      Отметив, что корень многих проблем кроется в устаревшей Конституции, где не прописано четко разделение властей, Ельцин предложил депутатам принять постановление о проведении всероссийского референдума по окончательному принятию новой конституции РФ.
      Вслед за Ельциным выступил Хасбулатов. Этот с ходу стал мазать черной краской все сделанное правительством: “Спад производства, грозящий его остановкой”, после которого “впору будет говорить о воссоздании экономики практически с нуля”; “полный крах инвестиционной политики”, “абсолютное ухудшение качества жизни, обнищание людей”, “искусственное обесценивание рубля”, “потеря управляемости хозяйством”, “люмпенизация общества, включая интеллигенцию”…
      И все это, как уверен спикер, подтверждает справедливость жестких оценок деятельности правительства, которые были даны на предыдущем VI съезде.
      Что касается одного из главных негативных явлений – спада производства, – по словам Хасбулатова (он тут сослался на “оценку ведущих институтов и специалистов страны”), объективных причин для него нет – “преобладают факторы субъективного порядка, суть которых состоит в неадекватном отношении к реальностям экономической жизни”.
      В общем, главная беда – неадекватность правительства. “Однозначный вывод” Хасбулатова: экономическая политика кабинета потерпела “полный крах” (как видим, слова “полный крах” спикер употребил в своем докладе не однажды).
      Хасбулатов демонстрирует эрудицию
      Одна из центральных тем хасбулатовского доклада – видимо, подсказанная ему кем-то из ученых мужей – тема двух экономических моделей, принятых сегодня в развитых странах мира. Первая – “так называемая неоклассическая либеральная модель”, полностью отрицающая государственную собственность и, соответственно, абсолютизирующая собственность частную. Она предполагает резкое сокращение социальной функции государства. Самый яркий пример этой модели демонстрируют США. Вторая модель – социально-ориентированная рыночная экономика, подразумевающая сосуществование различных форм собственности и “сильную” социальную функцию государства. Эта модель в основном характерна для европейских стран, в особенности для скандинавских, а также для таких государств, как Израиль и Канада. Так вот, правительство Гайдара, по утверждению Хасбулатова, пытается насадить в России первую модель, “американизировать” российскую экономику, в то время как Верховный Совет последовательно “развивал законодательный процесс” в направлении социально-ориентированного рынка. Так что на поверку выходит, все последние месяцы, начиная с января 1992 года, происходила вовсе не борьба между рыночниками и антирыночниками, а противостояние “между сторонниками двух направлений движения к рынку”.
      Совершенно замечательный поворот дела! Оказывается, депутаты-оппозиционеры, вообще крайне слабо разбирающиеся в вопросах экономики, выступают против экономической политики Гайдара не потому, что так им подсказывает их “нутряное чувство”, инстинктивное тяготение к прошлым, советским представлениям о законах функционирования народного хозяйства (ну и, разумеется, их личные и групповые интересы), а потому, что им, видите ли, не нравится “американская модель” рыночной экономики, они предпочитают модель “шведскую”, ну, прямо душой к ней прикипели. Это как-то сразу приподнимает депутатов в собственных глазах. Ну, да, конечно, они не против рынка – они за социально-ориентированный рынок. А вот Гайдару наплевать на социальную ориентацию, ему наплевать на народные беды, он погряз в своих монетаристских бреднях…
      Сам Гайдар позже так описывал впечатление депутатов от этого “глубокого” теоретического пассажа их начальника:
      “Съезд заворожен. Как все, оказывается, просто и замечательно! И депутаты в зале многозначительно, с гордостью поглядывают друг на друга: выходит, они вовсе не отраслевые лоббисты, выколачивающие из казны ничем не обеспеченные деньги, и не демагоги, раздающие избирателям невыполнимые обещания. Они – последовательные борцы за установление в России хорошей, шведской модели рыночной экономики!”
      Заканчивая свое рассуждение о двух моделях, Хасбулатов ставит перед Съездом одну из главных задач, которую тот, по мнению спикера, должен решить: “Осуществить четкий выбор между этими двумя моделями рыночного хозяйства”. И, соответственно, переводя разговор уже в практическую, кадровую плоскость, оратор напоминает, что “выбор Съездом модели рынка должен быть непосредственно связан с составом правительства и его главой”.
      Поскольку и.о. главы правительства, по мнению Хасбулатова, тяготеет к неприемлемой для спикера “американской” модели, ясно, что его следует заменить. Оправдываются подозрения, что предвыборные реверансы председателя ВС в адрес Гайдара были всего лишь тактическим приемом, призванным усыпить бдительность как самого Егора Тимуровича, так и президента.
      “Российский народ оказался умнее
      и прозорливее…”
      Вслед за Хасбулатовым неожиданно, вне намеченной повестки дня, выступил председатель Конституционного Суда Валерий Зорькин. Еще более неожиданным было то, что он, по сути дела, оказал довольно мощную поддержку спикеру. Зорькин пригрозил, что, если “развал общества” будет продолжаться, Конституционный Суд вынужден будет пойти на крайний, вынужденный шаг – привлечь к ответственности высших должностных лиц. Кто именно эти должностные лица, не было расшифровано, однако к тому времени развал общества, развал государства уже были стандартным обвинением, прилепленным к президенту и правительству. Мало кто сомневался, что их в первую очередь и имел в виду и Зорькин.
      По существу, это было первое выступление председателя Конституционного Суда в пользу одной из конфликтующих сторон, хотя “по чину” ему вроде бы полагался строгий нейтралитет. Зорькин выбрал антипрезидентскую сторону.
      На второй день съезда выступил Гайдар (поначалу его доклад планировался на 1 декабря, но из-за незапланированного выступления Зорькина был перенесен на 2-е). И.о. главы правительства подвел основные итоги первых месяцев начавшихся в стране преобразований. По его словам, главное, что удалось сделать, – “сдвинуть реформы с мертвой точки, запустить рыночный механизм”. Да, он еще несовершенен, обременен болячками старой командно-административной системы, но уже очевидно: производство начинает реагировать на изменяющийся спрос, первоочередной проблемой для директоров становится сбыт, на первый план выходят не вечно дефицитные товары, а деньги, исчезают традиционные огромные очереди в магазинах…
      Гайдар напомнил, о чем шла речь в дискуссиях осени 1991 года, когда начинало работать новое правительство. Речь шла вовсе не о спаде производства, не о том, насколько сократится в 1992 году выпуск танков, минеральных удобрений или даже хлопчатобумажных тканей, – говорили об угрозе голода, холода, транспортного паралича, полного развала государства… Ничего этого не произошло. “Мы прошли этот тяжелейший период адаптации к реформам, – сказал Гайдар, – без крупных социальных катаклизмов. При всех разговорах о массовом недовольстве реформами нам удалось сохранить социальную стабильность в стране”. По словам и.о. главы правительства, “при всей огромной тяжести преобразований… российский народ оказался намного умнее и прозорливее, чем о нем думают не очень уважающие его политики. Он точно понимает необходимость преобразований и готов трудиться, готов работать, а не раскачивать лодку нашего собственного благополучия”.
      Здесь Гайдар, конечно, несколько преувеличил понимание народом необходимости преобразований и готовность терпеть связанные с ними тяжести и невзгоды. Всякому терпению есть предел. И уже тогда этот предел был близок. Да, голода и холода удалось избежать, однако период неразберихи, хаоса, тотального воровства и связанных со всем этим тягот, которые легли на простых людей, затянулся на долгие годы. В этом, конечно, виновато не правительство Гайдара. Страна такая. Такова властвующая чиновничья “элита”.
      Центральной проблемой в прошедшие месяцы, по словам Гайдара, была проблема валюты. Реформы пришлось начинать с нулевыми валютными резервами, абсолютно неуправляемым союзным долгом и обязательствами выплатить иностранным кредиторам в 1992 году фантастическую сумму – около 20 миллиардов долларов. Платить по долгам было нечем. Как и финансировать импорт, в котором остро нуждалась страна. В результате тяжелых переговоров долги удалось отсрочить и получить примерно 14 миллиардов долларов новых кредитов, оплатить критически необходимый импорт (зерно, медикаменты, важнейшие комплектующие изделия). Если бы не это, в стране действительно мог бы разразиться голод…
      Сказал Гайдар и о неудачах. Главная – не удалось добиться финансовой стабилизации и укрепить рубль. В первые месяцы, когда проводилась довольно жесткая финансовая и денежная политика, была надежда, что это позволит постепенно понизить темпы инфляции, повысить курс рубля, зафиксировать его на реалистичном уровне и сделать рубль конвертируемым. Увы, начиная с июня было допущено существенное ослабление кредитно-денежной и финансовой политики, резко увеличился рост денежной массы… Со второй половины августа взмыли вверх цены…
      Из понятных тактических соображений, чтобы не дразнить гусей, Гайдар не обмолвился, что ослабление кредитно-денежной политики допустил никто иной как Центробанк, подотчетный Верховному Совету.
      Вместе с тем Гайдар не смог отказать себе в удовольствии отметить, что в своем выступлении Хасбулатов, стремясь представить положение еще хуже, чем оно было на самом деле, переврал ряд цифр: в действительности спад жилищного строительства за десять месяцев составил не две трети, а лишь 27 процентов, капитальные вложения в народное хозяйство составляют не 17 миллиардов, а триллион пятьсот миллионов, на образование выделен не 21 миллиард, а 600 миллиардов и т. д. По словам докладчика, реальные цифры приведены не где-нибудь, а в официальном статистическом сборнике.
      Не правда ли, ничего себе неточности!
      В своем докладе, среди прочего, Гайдар остановился и на спикерском пассаже, касающемся двух экономических моделей. Может, по прошествии скольких-то лет, сказал он, “если будем хорошо работать”, перед Россией и возникнет выбор, по какому пути идти – американскому или скандинавскому, но пока что дилемма состоит совсем в другом:
      – Преступное промедление с давно назревшей структурной перестройкой экономики, с проведением давно назревших экономических реформ тянет, тянет нашу экономику вниз, в пучину слаборазвитости. Мощная, но страшно милитаризованная, обремененная архаичной структурой экономика пытается выбраться из этого кризиса. Куда мы пойдем? Сумеем ли вытащить нашу страну из слаборазвитости, сумеем ли взять твердый курс на присоединение к сообществу цивилизованных рыночных государств?.. Или все-таки инерция спада, инерция развала потащит нас дальше вниз, к хронически нестабильной финансовой системе, и из-за этого – к предельно низким сбережениям и низким инвестициям, к хиреющему за протекционистским барьером собственному промышленному комплексу, к хронической бедности, а потому – и политической нестабильности, к чередующейся, столь привычной для “третьего мира” плеяде популистских политиков и авторитарных диктаторов. В этом состоит, по моему глубокому убеждению, реальная, гораздо более суровая альтернатива сегодняшней социально-экономической жизни в России.
      Далее Гайдар в общих чертах изложил программу дальнейших действий своего правительства (если он останется во главе его), – что оно собирается делать по торможению инфляции и укреплению рубля, привлечению инвестиций, стимулированию коммерческих банков, взбадриванию агропромышленного комплекса, развертыванию приватизации… Подробнее всего Гайдар изложил свой взгляд на проблемы социальной сферы.
      Коснулся он и той части выступления Хасбулатова, где говорилось, что не следует, мол, сосредотачиваться на одной только правительственной программе – существует множество других, альтернативных программ, только в парламент их поступило около ста (спикер предложил создать своего рода “круглый стол” для обсуждения наиболее перспективных из них). Возражая Хасбулатову, Гайдар отверг такой “плюралистический” подход как крайне наивный.
      – Мы не на широкой площади, – сказал он, – где можно спокойно обсуждать, каким путем идти в счастливое будущее. Мы на тоненькой узенькой тропинке. Только четкое продвижение по ней и может вывести нас из тяжелейшего кризиса, поможет войти в содружество цивилизованных народов. Сорваться с этой тропинки очень просто, если не будет конкретной, конструктивной, созидательной и ответственной работы всех органов власти России.
      К сожалению, как раз этой повсеместной ответственной работы не было ни тогда, ни после. Было море безответственности и своекорыстия, которое и привело к тому, что реформы пошли через пень-колоду. И при этом все могли “с чистой совестью” указывать пальцем на самого Гайдара – он, он все это затеял, он во всем и виноват.
      Нищета критики
      Как всегда, на депутатском сборище, в ходе “обсуждения” – разливанное море демагогии, временами совершенно фантастической. Депутат Владимир Тихонов:
      – Наши женщины перестали рожать детей потому, что они не имеют средств для их содержания, они не могут их вырастить людьми, они не видят их будущего. Народ, Россию лишили будущего, обрекли на вымирание и уничтожение. Проводимая правительством политика – это политика геноцида против собственного народа. Ради этой политики и осуществляется невиданное в истории человеческой цивилизации ограбление собственного народа.
      Словосочетание “геноцид против собственного народа” – стандартное обвинение в адрес реформаторов, которое все годы реформ бросали им особенно ярые их противники. “Наши женщины перестали рожать…”. Это, пожалуй, самый убийственный упрек, который не раз приходилось слышать Гайдару чуть ли не с первых дней его работы в правительстве: благодаря его антинародной политике в стране резко снизилась рождаемость. На это Егор Тимурович отвечал с усмешкой, что, насколько ему известно, цикл рождения ребенка – девять месяцев, а правительство реформ еще не просуществовало и трех (четырех, пяти…).
      Будь депутаты немножко пообразованней, они бы знали, что существуют демографические волны: за периодом увеличения рождаемости следует провал; потом кривая снова идет вверх… В России XX века эти колебания были возбуждены такими тектоническими катаклизмами, как Первая мировая война, гражданская война, Отечественная… Каждая из этих войн выбивала огромное число россиян, прежде всего мужчин детородного возраста. В результате сначала провал в рождаемости следовал непосредственно после кровавой мясорубки, потом он проявлялся, когда приходило время рожать неродившимся матерям и отцам, и т.д. Специалистам-демографам это хорошо известно, они описывают это с математической точностью. Невежественные политики ничего этого не знают, а пуще того делают вид, что не знают: очень удобно обвинять своих противников в геноциде, вопить на всех углах, что это именно из-за их политики “женщины перестали рожать” и именно вот с этого года Россия поставлена на грань вымирания.
      Об уровне депутатской критики можно судить и по выступлению известного агрария Михаила Лапшина. Упрекнув и.о. премьера в том, что он, дескать, “к великому сожалению, очень много сделал для того, чтобы аграрный сектор нашей экономики ухудшил свои показатели”, Лапшин проиллюстрировал это таким примером: “В этом году крестьяне собрали 110 миллионов тонн зерна. Это неплохо, но эти 110 миллионов тонн зерна взяли из почвы 10 миллионов тонн азота, фосфора и калия, а мы ничего не вернули в почву. Идет деградация, обеднение почвы…”.
      Вот ведь, оказывается, как: единомышленники Лапшина – коммунисты – десятилетиями измывались над российским сельским хозяйством, под корень вырубили самый активный слой крестьян-хозяев (“кулаков”), реставрировали с колхозами крепостническое рабство, загнали село в глубочайшую дыру, а теперь можно все свалить на Гайдара, исполняющего обязанности главы правительства менее полугода, в том числе назначить его главным виноватым за недостаточное внесение удобрений.
      Случались и вовсе “чайницкие” выступления. Тот же Тихонов, отвергая программу Гайдара, противопоставил ей свою собственную, основанную будто бы на неких открытых им общих законах функционирования социума:
      – Мне удалось понять основные закономерности развития человеческого общества, удалось понять, что такое человеческое общество как явление в развитии природы, удалось понять источники его развития, формы проявления всеобщих природных закономерностей, что такое конкуренция, рынок и т.д. Эти закономерности нужны сегодня всей человеческой цивилизации, но прежде всего они нужны России. Только на базе понимания этих закономерностей и вытекающих из них требований мы сможем обеспечить наше развитие, мы выйдем на передовые рубежи этого развития.
      Ну, прямо не Тихонов, а Карл Маркс. Почти двадцать лет я проработал в качестве заведующего отделом науки “Литературной газеты”. За эти годы пришлось прочитать тонны таких вот “ученых трактатов”, присылаемых и приносимых в редакцию. В России это прямо болезнь какая-то – сочинять всякого рода всеохватные теории, призванные разом и навсегда объяснить все сущее, эти самые “всеобщие природные и общественные закономерности”.
      Довольно распространенный демагогический прием – тыкать Гайдару в нос его дедушкой-писателем. Депутат Нина Солодякова:
      – Все вы помните двух мальчишек из нашего далекого детства – Чука и Гека, о которых с теплом и нежностью писал Аркадий Гайдар. Рассказывая о них, автор в далеком 1939 году говорил: что такое счастье, каждый понимал по-своему, но все вместе люди знали и понимали, что надо честно жить, много трудиться и крепко любить и беречь эту огромную счастливую землю, которая называется советской страной. Где она, эта счастливая земля? Где советская страна? Дядям и тетям из правительства, всецело занятым макроэкономической деятельностью, ожиданием помощи от добрых дядей с Запада и войной с Верховным Советом, не до наших младенцев, дошколят, подростков.
      Действительно, ведь этакие прекрасные книжки писал Гайдар-дед, а его непутевый внук черт-те чем занимается – макроэкономикой! И на кой ляд она нужна! Верните нам поскорей нашу счастливую Страну Советов с ее распределительной экономикой, стерильно пустыми магазинами, километровыми очередями, “колбасными” электричками, “отовариванием” по талонам и из-под прилавка!
      Ну просто в восторге, наверное, Нина Солодякова от того, как она “уела” Гайдара-внука, – так ведь ловко, к месту подверстала историю про Чука и Гека, проявила незаурядную литературную эрудицию, редкую для депутатов начитанность.
      Требования многих депутатов по-прежнему сводятся к набору мер, по существу перечеркивающих реформу. Депутат Николай Кашин:
      – В первую очередь, необходимо остановить падение производства, ввести систему государственных заказов. Незамедлительно заморозить все цены, установить предельный уровень рентабельности, а также установить государственное регулирование цен на хлеб, картофель, молоко, сахар, табачные, винно-водочные изделия. Провести реформу цен, обеспечить эквивалентный обмен между промышленностью и сельским хозяйством. Ужесточить ответственность за спекуляцию, особенно за перепродажу товаров, купленных в госторговле.
      Ну да, давайте поддерживать производство даже никому не нужных товаров, как это было в прошлые времена… Давайте снова освободим производителя от необходимости искать покупателей его продукции, предоставляя ему госзаказ… Заморозим цены, возродим их регулирование, проведем ценовую реформу… Давайте вернемся к понятию “спекулянт”, как в советскую эпоху называли ловких торговцев, умевших купить задешево, а продать подороже, восстановим для них всяческие кары за это их умение (хотя исстари смысл торговли в том и заключался, что купец приобретал товар за одну цену, а продавал за другую, более высокую; не этим ли занимался еще новгородец Садко?)… Короче говоря, депутат просто предлагает вернуться к социализму, законсервировать его, ни более ни менее.
      Надо ли говорить, что в своих атаках на Ельцина и особенно на Гайдара съездовские консерваторы менее всего стремились к объективной оценке положения в стране. Люди, мало-мальски беспристрастные, совсем по-иному смотрели на ситуацию в России после первых месяцев реформ. Так, лидеры двенадцати стран – членов Евросоюза, собравшиеся в те же дни в Эдинбурге, в специальном заявлении охарактеризовали деятельность российского руководства как имеющую огромное историческое значение. “Несмотря на неизбежные трудности, – говорилось в этом документе, – только за один год был доcтигнут существенный прогресс”. И далее: “Мы твердо поддерживаем процесс преобразований, нацеленный на создание свободной, единой и процветающей России”.
      Гайдару дано заключительное слово. Он выдерживает его, в общем-то, в примирительном духе. Среди прочего, и.о. премьера с удовлетворением отмечает, что большинство нардепов признали наконец необходимость преобразований в стране – это, по словам Гайдара, “серьезный шаг в продвижении России по пути реформ”.
      В действительности, конечно, противники реформ никуда не делись – просто сочли, что тактически более выгодно не противостоять им, реформам, в лоб, а делать вид, что они выступают за какие-то особенные, “хорошие” реформы, не такие, как проводит Гайдар, – за ту же “шведскую” модель рыночной экономики, за социально-ориентированный рынок, благо Хасбулатов вовремя сделал им соответствующую спасительную подсказку.
      Потасовка перед столом президиума
      Вечером 3 декабря сравнительно спокойный ход съезда был прерван чем-то вроде потасовки. Во всем сразу же, не разбираясь, обвинили демократов. Председатель депутатской комиссии по этике Юрий Сидоренко заявил: “Мы были готовы к этому, знали, что такая провокация готовится. Спровоцировать можно что угодно, а потом, к примеру, обвинить в этом красно-коричневых”. Известный оппозиционер Илья Константинов также нимало не сомневался в том, что во всем виноваты его политические противники: “Очевидно, что представители “Демократической России” попытались оказать давление на председательствующего на cъезде”.
      Что же произошло на самом деле? После очередной выходки Хасбулатова, который ничтоже сумняшеся исказил предложение одного из депутатов-демократов и добился, чтобы голосование по законопроекту об изменениях и дополнениях к Конституции проводилось тайно, бюллетенями, группа депутатов, в том числе член фракции “Радикальные демократы” доктор физматнаук Анатолий Шабад, кинулась к столу президиума за правдой-маткой. Однако путь им преградили спикерские дружки. После в телевизионных заставках долго мелькали эти кадры: Шабад этак петушком-петушком наскакивает на хорошо кормленного “непримиримого оппозиционера” Ивана Шашвиашвили, однако силы слишком неравны, весовые категории у противостоящих друг другу депутатов слишком разные…
      Впрочем, сам Шабад в разговоре со мной несколько иначе описывал этот инцидент:
      – Было не совсем так. Действительно, Хасбулатов превзошел самого себя по части наглого манипулирования Съездом: поставил на голосование как предложение моего коллеги Сергея Юшенкова нечто совершенно противоположное тому, что действительно предлагал Юшенков. Тогда речь шла о том, как голосовать поправки к Конституции – тайно или открыто (мы настаивали на поименном голосовании). И вот несколько человек, в том числе я, подошли к столу президиума, чтобы разъяснить ситуацию. Никаких препятствий перед нами не было. Через стол мы кричали Хасбулатову, что когда двадцать процентов депутатов высказываются за поименное голосование, значит, согласно регламенту, надо его проводить. И в этот момент он через микрофон призвал сидящих в зале “защитить” его от нас, от тех, кто подошел к нему: “Уважаемые народные депутаты… В конце концов, оградите меня от этих депутатов”. Но мы ничего этого не слышали. Там такая чудовищная акустика, что в зале ничего не слышно, если на вас нет наушников. Мы увидели лишь эффект от сказанного Хасбулатовым: несколько человек из зала бросились на нас. В частности, меня действительно оттеснил коммунист Шашвиашвили, пользуясь своим большим весом. Но затем я все же его атаковал и оттуда благополучно вышвырнул. После этого возникла какая-то общая свалка. Когда я вышел из зала, меня сразу же окружили иностранные корреспонденты: “Драка… Драка…”. Я говорю: “У нас в России дракой называется, когда морду бьют”. А здесь этого не было. Все лишь толкали друг друга. После этого была создана комиссия по этике во главе с депутатом Сидоренко. Демократов приглашали на ее заседание, но они потребовали, чтобы пришел и Хасбулатов как главный виновник случившегося. Тот не пришел, и дело кончилось ничем…”
      Для чего Хасбулатову понадобилось тайное голосование? Причина проста: при голосовании “с места” многих не оказывается в зале, “координаторы” тоже не успевают нажать все кнопки; при голосовании же бюллетенями этот недостаток устраняется: каждому выдается листочек, он за него расписывается и не спеша опускает в урну. Легче всего набрать квалифицированное большинство при голосовании за сомнительные конституционные поправки, конечно, анонимным тайным голосованием (при поименном многие все-таки задумываются о своей ответственности).
      Поправки к Конституции приняты
      Ельцин изо всех сил пытается уговорить депутатов не принимать конституционные поправки, которые до предела усекли бы его президентские полномочия, поставили бы правительство под контроль Верховного Совета. По его словам, если это случится, “произойдет поворот на 180 градусов, и принцип разделения властей будет похоронен”; изменение Конституции в этом направлении “закладывает мину под российскую государственность” и “ставит реформы под вопрос”; в этих условиях какое бы правительство ни пришло к власти, “оно будет заведомо слабым, безответственным… и будет лишь имитировать активность”.
      Некоторые члены правительства, например министр экономики Андрей Нечаев, заявляют журналистам, что в случае принятия конституционных поправок кабинет Гайдара “однозначно уйдет в отставку”. Однако на депутатов подобные угрозы производят обратное впечатление: перспектива отставки кабинета их не пугает, – напротив, теперь это то, чего они жаждут.
      Точно так же отчаянно борется Ельцин и за утверждение Гайдара полноценным главой правительства. 3 декабря в перерыве между заседаниями съезда он встречается с главами субъектов Федерации и убеждает их поддержать кандидатуру Гайдара. Те “единодушно” поддерживают. Вряд ли все они за Гайдара, однако так вот, глаза в глаза, отказать президенту им, видимо, неудобно.
      Но главу правительства утверждают не руководители субъектов, а депутаты, и неясно, на пользу или во вред Гайдару эта поддержка, оказанная ему главами республик, краев и областей. По крайней мере у части нардепов она, без сомнения, тоже вызывает раздражение.
      Вопрос о главе правительства должен рассматриваться 4 декабря. Видимо, чувствуя, что Гайдара все-таки не утвердят, Ельцин мешкает с выдвижением кандидатуры на пост премьера. Пресс-секретарь президента Вячеслав Костиков, выступая утром перед журналистами, предъявляет весьма резкие обвинения съезду и председательствующему на нем. В частности, он обвиняет Хасбулатова в том, что тот нарушил компромиссные договоренности, достигнутые ранее между ним и Борисом Ельциным. По словам пресс-секретаря, съезд полностью проходит под диктовку спикера. “Съезд совершенно невменяем, – говорит Костиков. – Его ход подводит президента к мысли о необходимости референдума”. Пресс-секретарь не исключает вероятности роспуска Съезда.
      Заявление серьезное. Всем ясно, что устами своего пресс-секретаря говорит сам Ельцин.
      Еще более резко высказываются о Хасбулатове депутаты демократических фракций, например Сергей Юшенков: “Мы предупреждали о том, что грядет диктатура, она грядет таким же способом, каким пришел к власти Гитлер – почти законно. Спикер всея Руси сосредоточил в своих ручонках всю власть в России”.
      На съезде распространяются поправки Ельцина к проекту депутатского постановления “О ходе экономической реформы в Российской Федерации”. Среди прочего, Ельцин предлагает снять пункты, в которых дается однозначно негативная оценка деятельности правительства по осуществлению реформы. Президент отмечает, что надо по крайней мере говорить и об ответственности Верховного Совета за неудовлетворительный ход преобразований.
      Но антиреформаторы ни тогда, ни сейчас не признавали и не признают свою вину в искажении и утяжелении реформ. Зачем? Гораздо удобней во всем винить самих реформаторов. Поправка Ельцина отклонена.
      Утром 4 декабря Хасбулатов поставил на голосование девять поправок к Конституции. За день до этого распространился слух, что на случай, если это голосование окажется неблагоприятным для президента, он, президент, подготовил прямое обращение к народу. Вполне возможно, что утечка опять-таки была произведена специально, чтобы оказать давление на депутатов.
      Перед началом тайного голосования по конституционным поправкам проправительственные фракции призвали своих сторонников не принимать в нем участия и унести бюллетени с собой.
      Со своей стороны, Хасбулатов обратился к депутатам с призывом голосовать “правильно”, чтобы “помочь президенту”, но не “его окружению”.
      Смысл этого призыва был вполне прозрачен.
      Приняли четыре поправки. Самая существенная из них: правительство – это орган, подотчетный Съезду, Верховному Совету и президенту (именно в таком порядке). По-видимому, имея в виду как раз эту принятую поправку, Хасбулатов назвал итоги голосования “триумфом Съезда”. Он заверил членов правительства, что “в лице народных депутатов исполнительная власть будет иметь самых надежных защитников”
      В этот же день было принято постановление “О ходе экономической реформы в РФ”. Как давно ожидалось и предвиделось – отрицательное. Без особой аргументации. Дескать, и так все ясно.
      Хасбулатов как чемпион интриги
      Хасбулатов еще раз показал себя как мастер аппаратной и парламентской интриги. Как человек, не обремененный какими-либо моральными или иными принципами, для которого единственная значимая ценность – это его личная неограниченная власть. К тому времени он уже пользовался такой властью в Верховном Совете и на Съезде, легко, играючи манипулировал депутатами, которые при этом, возможно, думали, что обладают всеми степенями свободы. Интрига, осуществленная им 3 декабря на заседании Съезда, закончившаяся той самой дракой и принятием решения о тайном, с помощью бюллетеней, голосовании по поправкам к Конституции, – это, конечно, классический образец интриги, который должен войти во все учебники по политиканству наряду со знаменитыми поучениями Макиавелли. В ходе этой интриги были одновременно достигнуты три цели: принято (вопреки регламенту) упомянутое решение о тайном голосовании, спровоцирована упомянутая драка, скомпрометировавшая депутатов-демократов, и тем самым созданы благоприятные условия для желаемого исхода голосования.
      Но безраздельной власти среди депутатов Хасбулатову, конечно, было мало. Он стремился к абсолютной власти в государстве. И по целям, и по методам он поразительно напоминал Сталина. Это был “кремлевский горец” № 2. Подобно тому как Сталин превратил незначительный, наполовину технический пост партийного генсека в наивысший пост в партийной, а значит и в государственной иерархии, Хасбулатов был одержим жаждой вознести в общем-то второстепенную должность парламентского спикера до максимальных высот, поставить ее над должностью президента.
      К тому моменту, о котором идет речь, это еще не удалось. Но не хватило совсем немногого. Расстояние до намеченной вершины все сокращалось, и не было никакого сомнения, что Хасбулатов будет вновь и вновь предпринимать попытки достичь ее, обрести абсолютную единоличную власть в государстве. И кто знает, чем может закончиться очередная такая попытка.
      Все тогда ждали, предпримет ли Ельцин в действительности тот шаг, о котором предупредил, – обратится ли в случае неблагоприятного для него и правительства голосования на съезде напрямую к народу с просьбой решить на референдуме вопрос о “депутатском корпусе”.
      Лично я считал, что это действительно могло потребоваться. Вообще кто бы мне сказал, ради чего, ради каких таких оправдываемых разумом целей общество еще два с лишним года должно было терпеть этот самый “корпус”, эту тяжелую гирю на его ногах, не позволявшую сделать ни одного полноценного шага вперед.
      Борьба за Гайдара
      7 декабря депутаты не сумели набрать необходимые две трети голосов, чтобы принять конституционную поправку, согласно которой требуется согласие Верховного Совета на назначение и освобождение вице-премьеров и десяти ведущих министров. Этой поправки очень домогались оппозиционеры. Но на следующий день Ельцин сделал им неожиданный подарок. Он сам в порядке законодательной инициативы предложил назначать министров обороны, внутренних дел, безопасности и иностранных дел с согласия ВС. Это был очередной компромиссный шаг президента. И вскоре стало ясно, в чем смысл предлагаемого Ельциным компромисса: он наконец представил Съезду кандидатуру Егора Гайдара на пост главы правительства. Право Верховного Совета соглашаться или не соглашаться на назначение силовиков было как бы предоплатой, которую Ельцин предлагал депутатам за лояльное отношение к представленной им кандидатуре премьера. Впрочем, идею о возможности такого “бартера” Ельцину подсказал один из лидеров оппозиции во время встречи президента с Советом фракций. Президенту она понравилась…
      Рассчитывать на то, что оппозиция выполнит свое обещание и действительно пойдет на такой обмен, было, конечно, достаточно наивно. Депутаты охотно приняли ельцинскую “свечу”, касающуюся силовиков, но ответной любезности с их стороны не последовало.
      Кстати, по результатам голосования конституционных поправок Ельцин увидел, какое число депутатов твердо противостоит ему: 690 – 693. Почти квалифицированное большинство. Причем в любой момент оно могло стать квалифицированным без “почти”: две трети состава Съезда – это 694 депутата (общее число нардепов – 1040). Не хватает сущего пустяка – нескольких голосов. Понятно, что 521 голоса – простого большинства, необходимого для утверждения Гайдара председателем правительства, – у сторонников президента не было.
      Чтобы дополнительно подстраховаться, оппозиционеры пускались во все тяжкие ради компрометации и.о. премьера. При этом, естественно, не пренебрегали никакими, даже самыми грязными, методами. Утверждали, например, что в их распоряжении имеется некий документ, будто Гайдар лечился в психиатрической больнице.
      Вообще, надо сказать, Егору Тимуровичу, наверное, надолго запомнится то время. В том числе и количеством помоев, которые регулярно выливались на его голову, и очно, и заочно. Любое упоминание его имени приводило нардепов в необычайное злобное возбуждение, этакий истерический экстаз.
      – Кто вообще доказал, что Гайдар что-нибудь понимает в экономике? – кричал, например, депутат Николай Павлов на одной из сессий ВС, незадолго перед VII съездом. Забавно, не правда ли? Вы слышали когда-нибудь про такого экономиста – Николая Павлова? Следуя тональности, заданной им, и опять-таки демонстрируя начитанность, депутаты на той сессии сравнивали тактику гайдаровского правительства с “манерами хулиганов Мишки Квакина” (ну, никак не давал нардепам покоя писатель Аркадий Гайдар!).
      Вернемся, однако, к съезду. Многие ожидали, что в случае провала Егора Тимуровича Ельцин проявит твердость и другого кандидата выдвигать не станет: он имел право продлить полномочия Гайдара как и.о. премьера еще на три месяца. Однако дальнейшие события повернулись несколько иначе.
      В правительстве и в его аппарате явно нет единства в вопросе о том, как реагировать, если Съезд не утвердит Гайдара премьером. Более того, время от времени предпринимаются какие-то непродуманные cуетливые шаги, которые могут быть восприняты противниками кабинета просто как слабость. Так, некий неназванный представитель пресс-бюро правительства выступил с заявлением, что в случае неутверждения Гайдара “команда реформ” в полном составе подаст в отставку. Но это утверждение тут же было опровергнуто самими членами упомянутой “команды”. Александр Шохин: “Я не могу сказать, что все мы присягали именно этому составу правительства. Мы присягали президенту, который сделал ставку на реформаторское правительство…”.
      Вечером 7 декабря состоялся брифинг вице-премьера Анатолия Чубайса. Среди прочего, Чубайс заявил, что никаких официальных заявлений о своей отставке в случае неутверждения Гайдара премьером правительство не делало. Более того, по словам Чубайса, сотрудник правительственной пресс-службы, выступивший с подобным заявлением, был немедленно уволен. Причем уволен по предложению самого Гайдара. Тем не менее, как сказал Чубайс, “уход Гайдара будет сопровождаться уходом ключевых экономических министров”, в том числе и самого Чубайса. Все члены правительства едины во мнении, что никто, кроме Гайдара, не может реально претендовать на пост премьера и что ни в коем случае он не должен быть вторым лицом в правительстве. Отставка Гайдара, заявил Чубайс, тяжело отразилась бы на всем ходе экономических реформ, остановила бы процесс разгосударствления крупных промышленных предприятий и существенно замедлила темпы малой приватизации. Выбор между Гайдаром и каким-то другим премьером означал бы выбор между Гайдаром и дестабилизацией.
      Хотя многие противники реформ на съезде уверяли, что они вовсе не являются таковыми, для Чубайса очевидным признаком их обильного присутствия в зале заседаний стало голосование об отмене частной собственности (с таким “р-р-революционным” предложением выступил один из депутатов): за него отдали голоса около 300 депутатов. “Сопротивление есть, сопротивление жесточайшее, любыми формами и методами, допустимыми и недопустимыми”, – сказал Чубайс.
      Что касается съездовского постановления, выставившего правительству “неуд”, вице-премьер Анатолий Чубайс твердо заявил, что кабинет министров будет работать “так же, как и раньше, поскольку постановление – постановлением, а жизнь – жизнью”.
      Главная антипрезидентская статья введена
      в действие
      9 декабря Съезд принял поправку к Конституции, введя в нее статью 121-6, которая стала в его руках главным орудием давления на Ельцина и которая была пущена депутатами в ход в решающий момент бурных событий сентября – октября 1993 года. Согласно этой поправке, полномочия президента “прекращаются немедленно” в случае, если он вздумает изменить национально-государственное устройство России или, что было для той ситуации главным, – распустит или приостановит деятельность “любых законных органов власти” (прежде всего имелось в виду, разумеется, – Съезда и Верховного Совета).
      В том, что Съезд принял все какие “нужно” решения и не принял какие “не нужно”, главная заслуга опять-таки принадлежит, конечно, Хасбулатову. Он тонко дирижировал собранием нардепов, чутко улавливал настроения зала и управлял ими, вроде бы прямо и не затыкал рот своим противникам, до какого-то момента давал выговориться, акцентировал моменты, вызывающие неприятие аудитории, после чего приказывал отключить микрофон под предлогом истечения времени, отведенного для выступления (если же было нужно, он без труда, через голосование, предоставлял выступающему дополнительные минуты).
      О стиле, в каком Хасбулатов вел съезд, дает представление хотя бы такой отрывок из съездовской стенограммы. Выступает координатор фракции “Радикальные демократы” Георгий Задонский, зачитывает заявление фракции:
      – “VII съезд народных депутатов Российской Федерации привел страну к кризису власти. Нарушая Конституцию России, попирая основные принципы демократии, VII съезд принял поправку к Конституции, допускающую автоматическое отрешение от власти избираемого народом президента, отказался в нарушение закона рассмотреть вопрос о проведении референдума о земле, несмотря на собранные 350 подписей народных депутатов Российской Федерации и более двух миллионов подписей российских граждан, ограничил конституционное право народа на изъявление своей воли путем референдума. Съездом сделаны решающие шаги в сторону ликвидации последних признаков демократии в Верховном Совете. С этой целью предложено: провести чистку комитетов и комиссий Верховного Совета Российской Федерации…” (Шум в зале.)
      Председательствующий:
      – Уважаемые народные депутаты, будьте терпимы, выслушайте.
      Задонский:
      – “…пересмотреть списки работающих на постоянной основе народных депутатов – не членов Верховного Совета, убрать из Президиума Верховного Совета председателей комитетов, позиции которых не всегда совпадают с мнением председателя парламента, упразднить Комитет Верховного Совета по средствам массовой информации, защищающий свободу слова и гласность. Одним из вдохновителей и наиболее последовательным проводником такой политической линии является председатель Верховного Совета Хасбулатов, практически узурпировавший власть в парламенте и на Съезде…”.
      Председательствующий:
      – Георгий Иванович, время истекло. Отключите микрофон”.
      Заметьте: время истекло именно в тот момент, когда речь зашла о председателе Верховного Совета.
      Конституционная петля затягивается
      Как видим, на VII съезде посягательства депутатов на властные полномочия президента достигли своего апогея. В соответствии с Законом “О Совете Министров – Правительстве Российской Федерации”, который был принят незадолго перед этим Верховным Советом, Съезд ввел в Конституцию положение о том, что правительство подотчетно не только президенту, но также Съезду и Верховному Совету. Более того, как уже было сказано, устанавливались, так сказать, “приоритеты” подотчетности: сначала – Съезду, потом – Верховному Совету и лишь в последнюю очередь – президенту. Кроме того, теперь требовалось согласие Верховного Совета на назначение и освобождение президентом не только председателя правительства, но и ряда ключевых министров – иностранных дел, обороны, безопасности, внутренних дел. То есть тех, которые именуются силовыми. От того, на чьей они стороне, решающим образом зависит, у кого больше шансов на победу в случае заговора или открытого конфликта. Верховному Совету предоставлялось также право назначать председателя Центробанка – право очень важное, позволяющее в значительной мере контролировать и определять финансово-экономическую политику. Далее, ВС получал право приостанавливать действие указов и распоряжений президента до разрешения Конституционным Судом вопроса об их конституционности, а затем, если КС признает их неконституционными, – отменять президентские нормативные акты. Наконец, той самой статьей 121-6 ужесточалось положение о том, что президент не имеет права ни распускать, ни приостанавливать деятельность любых “законно избранных органов государственной власти”: в случае, если он это сделает, полномочия президента “немедленно прекращаются”. Как известно, эту норму депутаты применили в сентябре 1993-го, “низложив” Ельцина и посадив на его место Руцкого.
      Одним словом, законодатели явно нацелились на то, чтобы забрать себе как можно больше реальной “конституционной” власти, а президенту в конечном итоге оставить роль английской королевы. С легкостью необыкновенной, чувствуя себя полновластными хозяевами Конституции, депутаты перекраивали и переделывали ее как им заблагорассудится. Это ощущение безграничного упоительного всевластия выразил Хасбулатов в одной из статей, опубликованных в то время: “…Положения основ конституционного устройства, как и сами нормы Конституции, имеет право толковать только Съезд народных депутатов и никакой иной орган или общественная организация”.
      Обращение Ельцина к народу
      9 декабря Ельцин наконец выдвинул кандидатуру Егора Гайдара на пост премьера. Как и ожидалось, он не набрал нужного числа голосов: за него проголосовали лишь 467 депутатов (требовался, повторяю, 521 голос).
      Реакция Ельцина была бурной: он терпел поражение по всем направлениям. На следующее утро, 10 декабря президент выступил на съезде с краткой и резкой речью. Пожалуй, такой степени резкости не было ни в одном из его выступлений ни до, ни после.
      “Граждане России! Народные депутаты! – сказал Ельцин. – Развитие событий на VII съезде народных депутатов заставляет меня обратиться напрямую к народу. Реформы, которые уже в течение года проводятся в России, находятся в серьезной опасности. На съезде развернуто мощное наступление на курс, проводимый Президентом и правительством, на те реальные преобразования, которые удерживали страну все последние месяцы от экономической катастрофы. То, что не удалось сделать в августе 1991 года, решили повторить сейчас и осуществить ползучий переворот. Цепь действий уже выстроена. Вот она.
      Первое. Здесь, на VII съезде, создать невыносимые условия для работы правительства и Президента, практически деморализовать их.
      Второе. Любой ценой внести в Конституцию поправки, которые наделяют Верховный Совет, ставший оплотом консервативных сил и реакции, огромными полномочиями и правами. Но по-прежнему оградить его от какой-либо ответственности. Взять права, но уйти от ответственности.
      Третье. Заблокировать реформу, разрушить все позитивные процессы, не дать стабилизировать ситуацию.
      И наконец, четвертое. Провести в апреле 1993 года VIII съезд народных депутатов, расправиться на нем и с правительством, и с Президентом, и с реформами, и с демократией. Тем самым совершить крутой поворот назад.
      Таковы логика и последовательность действий, которые открыто обсуждаются частью депутатов в эти дни. Не питал иллюзий, но все-таки надеялся, что в ходе работы съезда депутаты с мест разумно отнесутся к моим предложениям и проявят здравый смысл. Виню себя сегодня за то, что ради достижения политического согласия неоднократно шел на неоправданные уступки. В результате было потеряно время, а договоренности, как правило, нарушались. И на VII съезде рассчитывал на понимание. В ответ только глухое молчание или агрессивное недовольство. Съезд отверг мои предложения по обеспечению стабилизационного периода, не заметил даже эти предложения, не избрал председателя правительства, отклонил, по существу без рассмотрения, большинство, подавляющее большинство поправок Президента к Конституции.
      Граждане России увидели, чем на самом деле заняты многие их избранники: одни и те же лица у микрофонов, одни и те же слова звучат с трибуны, вплоть до призывов к свержению. Стены этого зала покраснели от бесконечных оскорблений, площадной брани в адрес конкретных людей, от злости, грубости и развязности, от грязи, которая переполняет Съезд, от болезненных амбиций несостоявшихся политиков, их драк. Это позор на весь мир.
      Спикер защищал грудью только что созданный Фронт национального спасения. Конституция, или то, что с ней стало, превращает Верховный Совет, его руководство и председателя в единовластных правителей России. Они встают над всеми органами исполнительной власти и по-прежнему не отвечают ни за что. Они стремятся окончательно повязать парламентариев круговой порукой безответственности и страхом потерять свои кресла. Все это очень похоже на то, что было в недавнем прошлом, когда страной руководило Политбюро ЦК КПСС. Правительство фактически поставлено в положение временного правительства, хотя работает год. У него нет возможности нормально работать, но вся ответственность лежит на нем. Нас подводят к опасной черте, за которой дестабилизация и экономический хаос, толкают к гражданской войне.
      Итогом восьми дней работы Съезда стал острейший кризис еще не окрепшей российской государственности, глубокий раскол в депутатском корпусе. С особой силой он проявился вчера во время избрания председателя правительства России. Нет никаких гарантий, что кризис Съезда не начнет распространяться вширь, что конфронтация не охватит все этажи государственной власти, все общество. Я хочу, чтобы избиратели знали об этом. Съезд еще раз доказал, что в подобных условиях невозможна нормальная работа. В интересах граждан России не решен ни один важнейший практический вопрос. Атмосфера Съезда – только отвергать, только разрушать, зажимая рот несогласным. Доминирует позиция тех, кто привык командовать, не отвечая за результат, учить, многого просто не понимая, судить других, не замечая собственных ошибок. С таким Съездом работать дальше стало невозможно.
      Острота сегодняшнего момента определяется тем, что нa VII съезде четко обозначились две непримиримые позиции. Одна – на продолжение реформ, на оздоровление тяжелобольной экономики, на возрождение России. И другая позиция – дешевого популизма и откровенной демагогии, дезорганизации сложных преобразований и в конечном счете восстановления тоталитарной советско-коммунистической системы, проклятой собственным народом и отвергнутой всем мировым сообществом. Это даже не путь назад, это путь в никуда. Обидно, что проводником этого обанкротившегося курса стал председатель Верховного Совета России Хасбулатов. Съезд со всей очевидностью показал, насколько опасна не только диктатура исполнительной, но и диктатура законодательной власти. Неужели мы позволим сойти России с цивилизованного пути, на который только что встали, неужели допустим, чтобы народ вновь оказался заложником политической борьбы?
      В такой ситуации считаю необходимым обратиться непосредственно к гражданам России, ко всем избирателям. К тем, кто голосовал за меня на выборах и благодаря кому я стал Президентом России. К тем, кто голосовал против, и к тем, кто не принимал участия в голосовании, кто далек от политики. Верю, что все вы болеете сердцем и душой за наш народ, за Россию. Наступил ответственный, решающий момент. И над Съездом, и над Президентом есть один судья – народ. Вижу поэтому выход из глубочайшего кризиса власти только в одном – во всенародном референдуме. Это самый демократичный, самый законный путь его преодоления. Я не призываю распустить Съезд, а прошу граждан России определиться, с кем вы, какой курс граждане России поддерживают. Курс Президента, курс преобразований или курс Съезда, Верховного Совета и его председателя, курс на сворачивание реформ и в конечном счете на углубление кризиса. Сделать это надо именно сейчас, в это суровое время. Ради того, чтобы сохранить гражданский мир, обеспечить стабильность в России. Сейчас свой выбор должны сделать именно вы, уважаемые избиратели. В ваших руках теперь судьба реформ, судьба Президента и судьба Съезда. Я лично не могу позволить продлить страдания народа на десятилетие.
      Граждане России! В этот критический период считаю своей первейшей задачей обеспечение стабильности в государстве. Сделаю все для сохранения гражданского и межнационального согласия, укрепления порядка в стране. Один из залогов стабильности – устойчивая работа правительства. Гайдар остается исполняющим обязанности его председателя. Съезду не удалось деморализовать кабинет министров. Он будет работать, решительно проводить в жизнь реформы, стимулировать укрепление самостоятельности республик и регионов, предприятий и коллективов. И главное – поддерживать на должном уровне функционирование всех систем жизнеобеспечения. Прошу все общественные организации, партии, движения, профсоюзы проявить благоразумие и действовать в строгом соответствии с законом. Прошу граждан России в этот ответственный момент проявить организованность и дисциплину. Не сомневаюсь в том, что вы, уважаемые избиратели, на референдуме сделаете свой выбор, примете решение, достойное народа России. Призываю граждан начать сбор подписей, набрать необходимое число голосов для проведения референдума. Призываю депутатов, кому дорого дело реформ, использовать свое право требования референдума.
      Я предлагаю Съезду принять решение о назначении всенародного референдума на январь 1993 года со следующей формулировкой: “Кому вы поручаете вывод страны из экономического и политического кризиса, возрождение Российской Федерации: нынешнему составу Съезда и Верховного Совета или Президенту России?”. Мое предложение базируется на конституционном принципе народовластия, на конституционном праве Президента обратиться к народу, на конституционном праве Президента на законодательную инициативу. Я как Президент подчинюсь воле народа, какова она будет”.
      Хотя внешне этот взрыв президентской ярости был похож на импровизацию, в прессе утверждалось, что это не совсем так. Источники в администрации президента сообщали, что сценарий был заготовлен около двух месяцев назад. Первоначально предполагалось, что Ельцин обратится с призывом провести референдум, причем с более “крутой” формулировкой – о роспуске Съезда и Верховного Совета – уже в конце ноября, однако в дальнейшем президент посчитал, что оппозиция удовлетворится косметическими изменениями в составе правительства, так что костяк кабинета Гайдара удастся сохранить. В этом случае идти на обострение ситуации вроде бы не было необходимости. Однако после того, как Гайдара провалили, стало вполне очевидно, что надежды Ельцина были иллюзорны.
      Закончив свое выступление, Ельцин предложил депутатам, которые поддерживают его, а также представителям исполнительной власти покинуть зал заседаний съезда и собраться в Грановитой палате. Это предложение было неожиданным, и ему последовали не очень многие, даже из числа демократов. Около полутора сотен человек. Кворум на съезде сохранился. Неподготовленность этого шага было явным тактическим промахом ельцинской команды.
      После ухода части депутатов у оставшихся, естественно, возникла идея как-то наказать ушедших, “не выполняющих свои депутатские обязанности”. Однако соответствующее предложение не прошло. Подконтрольная Хасбулатову “Российская газета” опубликовала “список отсутствующих депутатов на заседании 10 декабря 1992 года, 10 часов 23 минуты”, то есть список тех, кто последовал призыву Ельцина. Этакий донос. При этом, правда, публикаторы все переврали: в числе якобы ушедших было названо немало тех, кто на самом деле остался сидеть в своем кресле, и наоборот, ряд ушедших не был поименован в крамольном списке.
      После выступления Ельцин в лучших традициях пролетарской солидарности, пролетарского интернационализма отправился “в народ” – на АЗЛК. “Народ”, разумеется, был подготовлен к этому визиту – на состоявшемся там митинге приняли резолюцию в поддержку российского президента. Сказать, однако, что этот шаг был намного более удачной придумкой президентской команды, чем собрание небольшой группы депутатов в Грановитой палате, я бы не решился.
      Силовики успокаивают депутатов
      Сразу же после выступления Ельцина Хасбулатов заявил, что считает это выступление оскорбительным “как в отношении Съезда, так и в отношении Председателя Верховного Совета”, а потому просит депутатов принять его отставку, после чего удалился из зала. Отставка, разумеется, не была принята, и через некоторое время спикер вновь обосновался на своем месте.
      Выступление Ельцина повергло депутатов в смятение и панику. Вперемешку с мотивами возмущения в их речах зазвучали тревожные интонации. Как водится, сразу же возникли разговоры о силовых мерах, которые неминуемо будут приняты президентской стороной по отношению к своим противникам. Ряд депутатов предостерегал от того, чтобы объявлять перерыв и покидать зал заседаний, поскольку обратно-де съездовцев уже могут и не пустить. Кто-то заметил грузовик с ОМОНом, будто бы подъехавший к Спасским воротам Кремля. На всякий случай приняли решение включить прямую трансляцию съезда. Бдительный Иона Андронов предложил всем переместиться из Кремля в Белый дом: там, дескать, безопаснее. (Забавно, кстати, что своих национальных гвардейцев для охраны Съезда в этот же день пообещал прислать Джохар Дудаев.)
      Естественно, раздались требования вызвать “на ковер” силовых министров и потребовать от них отчета, не готовят ли они военный переворот. Грачева, Ерина и Баранникова долго не могли разыскать. Прошел слух, что Ельцин запретил им являться на съезд. Аман Тулеев внес предложение в случае неявки министров отстранить их от должности и назначить других, которые выполняли бы волю Съезда. Однако в конце концов министры появились в зале и заверили депутатов в своей лояльности и законопослушности.
      А могли бы, между прочим, и не появляться, учитывая, что они действительно напрямую подчинены президенту.
      Кстати, это был не первый случай, когда в преддверии критических моментов президентская команда не удосуживалась взять на себя труд заранее заручиться необходимой поддержкой силовиков. Либо же силовики просто оказывались людьми ненадежными.
      Заявления министров успокоили депутатов. В начале вечернего заседания они приняли ответное обращение к гражданам России. В нем утверждалось, что в президентском обращении “предпринята попытка нарушить конституционный баланс исполнительной и законодательной властей, сорвать работу высшего органа законодательной власти, содержатся оскорбления в адрес Верховного Совета, его председателя и Съезда народных депутатов”. Естественно, утверждалось, что заявление президента “инспирировано его ближайшим окружением”. На это ближайшее окружение, на кучку неких деятелей, будто бы “прилипших к нему”, оппозиция всегда вешала все шишки.
      Что касается предлагаемого референдума, говорилось в ответном обращении, референдум, конечно, дело вполне правомерное, однако в президентской постановке это предложение, как считают депутаты, “изначально настраивает общество на конфронтацию, направленную в конечном счете на уничтожение одной из ветвей государственной власти”.
      Вместо референдума депутаты предложили провести одновременные досрочные выборы президента и всего депутатского корпуса.
      Свои услуги в качестве посредника в переговорах между президентом и Съездом вновь предложил Зорькин. На 11-е на середину дня была запланирована встреча Ельцина и Хасбулатова при участии председателя КС. Однако затем ее отложили: президент сначала решил побеседовать с председателем Конституционного Суда тет-а-тет. Вечером переговоры между Ельциным и Хасбулатовым при посредничестве Зорькина все же начались. Договорились продолжить их на следующее утро уже в расширенном составе – делегациями по семь человек с каждой стороны, опять-таки с участием председателя КС.
      Рассказывая журналистам о состоявшейся трехсторонней встрече, Ельцин отметил, что его главный оппонент – Хасбулатов – в основном напирал на вопрос о председателе правительства, требуя отстранения Гайдара от руководства кабинетом. “Для меня это очень сложный вопрос, – сказал Ельцин. – Я буду думать, но сейчас сходу выдвинуть на съезде следующую кандидатуру я не готов”. Президент сообщил также, что предложил “мягкий вариант”, с которым согласен и Гайдар, – назначить Егора Тимуровича до апреля исполняющим обязанности главы кабинета: “Гайдар в реформу вошел. Он знает дальнейшие шаги. Новый человек – это потеря темпов, времени…”
      Диву даешься, что при таком ясном понимании пагубности замены Гайдара “другим человеком” Ельцин тем не менее допустил эту замену. Хотя, повторяю, вполне мог бы и не допускать.
      Западная пресса о выступлении Ельцина
      Большинство ведущих западных политиков продолжало поддерживать Ельцина и Гайдара в их реформаторской деятельности, однако в сложившейся ситуации эта поддержка мало что значила.
      Далеко не всем на Западе был понятен и последний резкий ход Ельцина – его обращение к народу с трибуны съезда. Многие считали его проигрышным для российского президента. Любопытны комментарии некоторых западных СМИ по этому поводу. Радио “Свобода”:
      “Борис Ельцин упустил власть, и теперь вопрос только в том, какие формы примет эта утрата. Если президент все же будет упорствовать, ему не избежать унизительной процедуры импичмента. Начать этот процесс сегодня для депутатов далеко не так страшно, как казалось в начале съезда, когда президент выглядел грозным хозяином силовых структур, готовым пустить их в дело, чтобы утихомирить политических противников. Руководители этих структур фактически отреклись от президента и ясно дали понять, что разгонять никого, по крайней мере в интересах президента, не намерены. Зигзаг Бориса Ельцина, его заявление, весьма агрессивное по тону, – это свидетельство полной изоляции президента от всего сколько-нибудь значимого и существенного в российской политике. Резкие повороты Бориса Ельцина объясняются жесткой борьбой в его окружении. До провала Гайдара Борис Ельцин прислушивался к рекомендациям умеренного крыла, которое можно ассоциировать с советником по политическим вопросам Сергеем Станкевичем. Однако тактика консенсуса не дала результата, и Ельцин неожиданно взял на вооружение жесткие рекомендации Геннадия Бурбулиса”.
      Би-Би-Си:
      “Президент, конечно, известен своими неожиданными ходами в стрессовой или тупиковой ситуации. Восемь дней съезда были явно стрессовыми, результаты же – тупиковыми. После того как кандидатура Гайдара на пост председателя правительства не была утверждена, несмотря на компромисс между президентом и фракциями, стало очевидно, что президент съезд проиграл. Правительство осталось без премьер-министра, а президент – с ощущением оскорбленного достоинства. Во всяком случае, такое впечатление сложилось в первые минуты после выступления президента. Как выяснилось позже, текст выступления готовился всю ночь. Насколько известно, Геннадий Бурбулис был единственным советником президента, принимавшим участие в подготовке текста выступления”.
      “Радио Франс Интернасьональ” (Франция):
      “Чего же добился Борис Ельцин своим шагом, неожиданным даже для Егора Гайдара? Во-первых, он продемонстрировал, что сторонников у президента среди депутатов совсем немного. Рабочие АЗЛК, перед которыми выступил президент, поддержали его своей резолюцией, но это еще не означает, что они головы положат за Ельцина. А Руслан Хасбулатов, несмотря на заявление об отставке, похоже, как никогда прочно сидит в председательском кресле”.
      “Гардиан” (Великобритания):
      “Нынешний Съезд насчитывает около двух десятков различных фракций, объединенных в четыре крупных блока, из которых лишь один – “Российское единство”, куда входят не более трети депутатов, – выступает против рынка как такового. Большинство депутатов, как и большинство избирателей, переживают смятение и тревогу. В условиях общего кризиса, когда большинство людей пытаются как-то свести концы с концами, Ельцин поступает крайне неосмотрительно, пытаясь навязать им необходимость четкого выбора, и на этом пути его ожидает провал”.
      Провал на съезде был для Ельцина неизбежен, независимо от того, как бы он себя повел. И дело тут не в том, что он кому-то навязывал необходимость четкого выбора: к этому времени большинство депутатов свой выбор уже сделало.
      Компромисс под занавес
      На встрече представителей президента и Съезда с участием Зорькина 11 декабря был подготовлен проект постановления “О стабилизации конституционного строя Российской Федерации”. Первым пунктом в нем значилось – провести 11 апреля 1993 года всероссийский референдум об основных положениях новой конституции. В постановлении имелся также пункт, смягчавший очень болезненное для президента положение статьи 121-6 Конституции, которое гласило, что в случае, если президент приостановит деятельность какого-либо из законно избранных органов власти (читайте – Верховного Совета или Съезда), его, президента, полномочия немедленно прекращаются. Постановление откладывало введение этого положения до проведения референдума. Далее, в постановлении определялся как бы компромиссный порядок избрания председателя правительства на проходящем в данный момент съезде: президент на основе консультаций с представителями субъектов Федерации и депутатскими фракциями вносит 14 декабря на рассмотрение Съезда несколько кандидатур для мягкого рейтингового голосования, после чего представляет депутатам на утверждение одну из трех кандидатур, получивших наибольшее число голосов. В случае, если кандидат не будет избран, президент назначает исполняющего обязанности премьера на срок до VIII съезда. Наконец оба обращения – президента и Съезда – к народу признавались “утратившими силу”. Таким образом одно из самых страстных, самых ярких выступлений Ельцина за всю его политическую карьеру как бы аннулировалось. Вся история с этим выступлением обретала характер фарса.
      На вечернем заседании 12 декабря Зорькин от имени участников переговоров вынес этот проект на рассмотрение Съезда. Несмотря на разразившийся скандал – многие нардепы рвались к трибуне, кричали, что нельзя изменять Конституцию простым большинством голосов, – постановление было принято как раз простым большинством в 541 голос.
      Правда, уже после того, как документ приняли, он еще довольно долго обсуждался и разъяснялся. Но даже и обсуждением принятого постановления дело не кончилось. В самый последний день съезда, 14 декабря, создали комиссию по его “толкованию”. Стало быть, в момент принятия еще не шибко понимали, что, собственно говоря, принимают…
      Между прочим, в ходе обсуждения Хасбулатов, не скрывая своего великого удовлетворения, сообщил депутатам, что во время прошедших переговоров президент “освободился от услуг одного деятеля, который вызывал здесь очень большое неудовольствие”. Хотя имя того, от кого Ельцин освободился, названо не было, все сразу поняли, что речь идет об одном из заклятых хасбулатовских недругов – Геннадии Бурбулисе, занимавшем до последнего времени пост руководителя группы советников при президенте (от должности госсекретаря, как мы помним, он был освобожден непосредственно перед съездом). По словам Хасбулатова, Ельцин преподнес это как уступку Съезду (“вот, от меня требовали освобождения, и я иду на уступки”). “Извините, уважаемый президент, это не уступка Съезду… – пожурил Хасбулатов Ельцина. – Это общественное мнение россиян. Они считали, что пребывание этого деятеля рядом с вами наносит вам ущерб. Вы тем самым восстанавливаете свой собственный престиж”.
      Как известно, Ельцин никогда особенно не колебался, отправляя в отставку самых верных, самых преданных своих соратников. Казалось бы, только что Бурбулис помогал ему написать то самое обращение к народу, но вот и обращение выброшено в корзину, и сам советник уволен с работы…
      Если вспомнить, что именно Бурбулис за год с небольшим до этого рекомендовал Ельцину Гайдара на ведущую роль в правительстве, то теперь Хасбулатов мог праздновать как бы двойную победу – с политической сцены одновременно сходили и Бурбулис, и Гайдар.
      Когда говорят, что Ельцин в конфликте с оппозицией неслыханно упорствовал, не шел ни на какие уступки, остается только пожать плечами – о чем вы, ребята? Его бесчисленными уступками, принесенными жертвами отмечена вся история многомесячного противостояния президента и его противников.
      Премьером становится Черномырдин
      14 декабря, в день закрытия съезда, к 12 часам набралось уже 17 кандидатов на пост председателя правительства, выдвинутых различными депутатскими фракциями. Фаворитом считался Георгий Хижа – его выдвинули восемь фракций. Вторым шел Виктор Черномырдин (шесть фракций), далее – Егор Гайдар и Александр Руцкой (по пять).
      Через некоторое время стали известны пятеро кандидатов, которых Ельцин, в соответствии с достигнутым соглашением, оставил для рейтингового голосования: Егор Гайдар, Юрий Скоков, Виктор Черномырдин, Владимир Каданников и Георгий Хижа. На последнего явно делало ставку руководство Верховного Совета. Может быть, по этой причине, а может и по каким-то другим, Ельцин несколько позже потихоньку вычеркнул Хижу из списка, заменив его на Владимира Шумейко. Возмущение Николая Травкина по поводу такого “неджентльменского” поведения президент парировал довольно небрежно: дескать, мы с вами никаких джентльменских соглашений по поводу Хижи не заключали.
      Четверо из представленных кандидатов были всем хорошо известны. Вопросы имелись только к гендиректору АвтоВАЗа Владимиру Каданникову. Тут на съезде, уже на самом последнем его этапе, случился довольно неожиданный и весьма примечательный эпизод. Один из депутатов попросил Владимира Васильевича высказать свое мнение о работе и.о. премьера. Каданников мог бы отозваться о сопернике достаточно резко – это сразу увеличило бы его шансы получить хорошие голоса, а может быть и стать премьером. Собственно говоря именно этого от него ожидали. Но, к удивлению всех присутствующих, Каданников поступил совсем по-другому – выступил в поддержку Гайдара. Он рассказал о прошедшем незадолго перед этим в Тольятти совещании руководителей ряда крупных предприятий с членами правительства.
      – Там были представлены разные отрасли, – сказал Каданников, – и машиностроение, и химия, и оборонная промышленность. Мы в целом оценили работу правительства положительно, хотя, конечно, говорили о недостатках, которые, по нашему мнению, допущены этим правительством. Эти недостатки я мог бы уложить в несколько, по существу, крупных блоков. На мой взгляд, это ошибки в инвестиционной политике, некоторые ошибки в политике внешней торговли, также в том, что касается налогов и пошлин, некоторые ошибки в процессе приватизации… Считаю, что все эти ошибки простительны, потому что главная линия совершенно правильная, и я ее поддерживаю у себя на заводе всеми силами.
      Депутаты, однако, не унимались. Другой нардеп потребовал от Каданникова уточнения: означает ли такой ответ, что если он, Каданников, станет председателем правительства, то будет проводить точно такую же политику, какую проводил Гайдар? Гендиректор АвтоВАЗа ответил, что у него совершенно нет опыта работы на государственном уровне и что он лично убежден: “председателем правительства должен быть Егор Тимурович Гайдар, и он должен продолжать свою линию”.
      Понятно, что после такого выступления шансы Каданникова стать премьером, если они у него и были, полностью улетучились. При рейтинговом голосовании он оказался на предпоследнем, четвертом месте.
      Наибольшее число голосов набрали Скоков, Черномырдин и Гайдар. За первого проголосовали 637 депутатов (против – 254), второй получил 621 и 280 соответственно, третий – 400 и 492.
      Наступил момент истины. Ельцин должен был принять ключевое решение – кого именно выбрать из этих троих. Президент попросил дать ему сорок минут “для консультации”. Когда они истекли, он попытался получить еще некоторое, дополнительное время для раздумий. Видно было, что решение о единственном кандидате дается ему необычайно тяжело. Однако горящие нетерпением депутаты отклонили эту его просьбу. Ельцину пришлось сообщить о своем решении.
      – Я провел встречи в отдельности с каждым из трех кандидатов на пост председателя правительства, которые набрали наибольшее число голосов, – сказал он, – а затем были встреча и консультации с представителями республик, краев, областей, автономных округов. Конечно, я был и остаюсь приверженцем (и не могу этого перед вами скрыть) Егора Тимуровича Гайдара. Именно его кандидатура в этот период могла бы быть самой удачной, самым лучшим вариантом. При разговоре с ним он напрямую не снял свою кандидатуру, но сам предложил другую…
      Главным кандидатом на пост премьера вроде бы оказался Скоков, занявший при голосовании первое место, однако Ельцин придумал благовидный, хотя и не очень убедительный, предлог, чтобы уйти от этого варианта:
      – Скоков возглавляет сейчас очень ответственный участок работы, является секретарем Совета безопасности, становление которого сейчас только идет, и пока еще эта работа дается трудно… Поэтому мое предложение: на пост председателя Совета Министров предлагаю кандидатуру Черномырдина Виктора Степановича.
      Зал, давно не аплодировавший президенту, встретил эти его слова рукоплесканиями. Как же: Черномырдин – “крепкий хозяйственник”, обеими ногами стоящий на земле. Это как раз то, о чем большинство депутатов мечтало все последние месяцы.
      Хасбулатов пригласил Черномырдина на трибуну и предложил депутатам задавать ему вопросы. Виктор Аксючиц попытался загнать фаворита в ту же ловушку, в какую его коллеги незадолго перед тем загнали Каданникова, – спросил, как он относится к оценке Верховным Советом деятельности “предыдущего” правительства, которая трижды была отрицательной. И еще вопрос: если он, Черномырдин, будет избран, предложит ли в правительство кандидатуры Гайдара и Козырева (две самые ненавистные тогда для депутатов фигуры; Чубайс еще не успел таковой стать)? Однако Хасбулатов вовремя спохватился и освободил Черномырдина от необходимости отвечать на эти вопросы, сославшись на “некоторые моменты, связанные с этикой, тактом и т.д.”: кандидатура Черномырдина вполне устраивала спикера. С вопросами решили покончить и приступить к голосованию. Быстренько проголосовали, не прибегая к помощи кабин, электронным способом. Единственный кандидат получил большинство в 721 голос.
      Вновь выйдя на трибуну, Черномырдин поблагодарил депутатов за доверие, произнес все, какие от него ожидались, слова:
      – Я за реформу, за углубление реформы, но без обнищания нашего народа (Аплодисменты). Я за то правительство, которое сумеет это сделать вместе с нашим народом, вместе с президентом, Съездом (Аплодисменты).
      Упивающийся победой Хасбулатов благодушно вставил реплику:
      – С Верховным Советом тоже, надеюсь?
      Ну, как же, как же. Куда ж мы без Верховного Совета и его начальника?
      Сразу после голосования Егор Гайдар заявил журналистам, что уходит в отставку. На вопрос о ближайших планах ответил коротко: “Хорошенько выспаться”.
      Итак, главная цель, которую ставила для себя оппозиция на съезде – устранение Гайдара, – была достигнута. На смену ему, ученому-экономисту, раздражающему депутатов своим интеллектом, эрудицией, образованностью, интеллигентностью, пришел “красный директор” – человек генетически родственный, близкий и понятный большинству нардепов. Свой в доску. Это было, пожалуй, одно из самых крупных поражений Ельцина за все годы его правления. Именно так расценили случившееся демократы. Отец Глеб Якунин: “Колоссальное поражение. Самое ужасное, что этого не понимает сам президент”. Сергей Юшенков: “Это не поражение демократов, а сокрушительный разгром”.
      Ельцин вполне мог бы этого поражения избежать. Причем избежать, опираясь на принятое соглашение “О стабилизации конституционного строя Российской Федерации”. Достаточно было предложить на пост премьера не Черномырдина, а Гайдара и после того, как депутаты второй раз провалили бы его, назначить Егора Тимуровича вновь и.о. председателя правительства на следующие три месяца.
      Скажете – ну что такое три месяца? Стоило ли из-за такой мелочи ломать копья? О, в то время это был весьма значительный срок: за три месяца многое можно было сделать. Главное же – при таком повороте событий Ельцин не вышел бы со съезда побитым, потерпевшим сокрушительное поражение, он сохранил бы лицо.
      Почему он капитулировал? Трудно сказать. Побоялся импичмента? Возможно. Не исключено также, что понял: больше не в состоянии нести на своих плечах ответственность за тяжелое положение в стране. Меняя премьера, он как бы снимал с себя этот груз…
      Почему в России так ненавидят реформаторов
      (Заметки на полях)
      Есть какая-то роковая закономерность, как в России рождаются, а после глохнут все благие начинания, призванные сократить разрыв между нами и другими странами, ушедшими вперед.
      В начале позапрошлого века император Александр I, вступивший на престол после чрезмерно деспотического, как считалось, правления своего отца Павла I, пожелал “расширить в России свободу”. Как именно это сделать, он имел представление самое смутное. Точно так же, как смутное представление об этом имели Горбачев и Ельцин. В таких случаях правитель обычно призывает на помощь человека сведущего и компетентного. Александр в качестве такового выбрал графа Сперанского.
      Основная идея этого реформатора – одного из подлинно великих людей России – заключалась в том, чтобы посредством законов и установлений “утвердить власть правительства на началах постоянных и тем самым сообщить действию сей власти более правильности, достоинства и истинной силы”. Другими словами – заменить властный произвол законом.
      Среди прочего, Сперанский реорганизовал Госсовет – сделал его реально действующим законосовещательным органом при императоре, добился принятия “финансового плана”, то есть, по-современному, бюджета, на 1810 год, подготовил манифесты о прекращении выпуска “пустых” денег, о сокращении государственных расходов и повышении доходов, о преобразовании монетной системы и упорядочении внешней торговли, перестроил министерства, обозначив для каждого четкую сферу деятельности… Короче говоря, во многом сделал то, что и в начале девяностых годов прошлого века, почти двести лет спустя, пытались сделать тогдашние российские реформаторы, причем с переменным успехом (вспомним хотя бы ту же борьбу с накачкой экономики “пустыми” деньгами, нечеловеческие усилия, которые приходилось прилагать всякий раз, чтобы “пробить” более или менее реальный бюджет страны).
      И что же? По мере того как Сперанский осуществлял свои преобразования, ненависть к нему в различных слоях российского общества все росла и росла. Ропот поднимался всеобщий. В чем только не обвиняли его! Даже мудрейшие, образованнейшие люди, такие, как Карамзин, ругали правительство за “излишнюю любовь к преобразованиям, которые потрясают основу империи и благотворность которых остается сомнительной”.
      Не правда ли, знакомая песня? Сколько раз в последние годы мы слышали и про бессмысленное реформаторство, и про перемены ради перемен, и про пренебрежение благом человека в ходе проводимых преобразований…
      Среди прочего, Сперанскому ставили в вину и то, что он, мол, действует по наущению и в угоду чужеземцам. Снова чувствуете аналогию? Точно так же Гайдара и его коллег кликушески упрекали, что они, дескать, пляшут под дудку американцев и Международного валютного фонда (бывало, упоминали еще и ЦРУ). Сперанского шпыняли за то, что он, мол, снюхался с французами, совершил государственную измену. И первая русская победа в начинавшемся тогда противоборстве с Наполеоном отмечалась не после Бородина и не после Тарутина, а в тот момент, когда был смещен и отправлен под конвоем в ссылку граф Сперанский.
      “Весть о падении Сперанского разнеслась по всей России и вызвала всеобщее одобрение и восторг не только в столице, но и в провинции, – пишет историк Николай Шильдер. – Удаление ненавистного государственного секретаря вполне удовлетворяло желаниям огромного большинства русского населения, и свидетельства современников не позволяют сомневаться, что ссылку Сперанского торжествовали как первую победу над французами. Дух патриотизма и приверженности к правительству был пробужден и укреплен во всех сословиях…”
      Как все это похоже на события последних лет! Человек, пытающийся установить мало-мальски разумный порядок в стране, погрязшей в хаосе и бардаке, становится не просто жертвой интриг со стороны соперников-политиканов, домогающихся власти, – это было бы еще понятно, – но превращается в объект всеобщих нападок. В нем видят источник всех зол. А когда он наконец падает под градом обрушившихся на него каменьев, это вызывает “подъем патриотического духа”. Вот уж действительно – умом Россию не понять. Тут в самом деле есть какая-то мистика. Словно бы какая-то неведомая Черная сила довлеет над нашей страной, над нашим народом.
      Нередко кое-кто из “глубоких современных мыслителей” уверяет, что реформы девяностых годов шли так тяжело и медленно по той причине, что они были затеяны не снизу, а сверху. Когда я слышу подобные утверждения, мне хочется громко хохотать. Господи, да когда же на Руси хотя бы мало-мальски успешные реформы проводились не сверху?
      Петровские преобразования потому и имели успех, что их всей мощью своей неукротимой энергии проводил сам император. Точно так же обстояло дело и с величайшим российским деянием XIX века – освобождением крестьян. Черепаший темп, тягомотность, непоследовательность российских реформ, проводившихся при Горбачеве и Ельцине, проистекали вовсе не из-за того, что они велись сверху, а как раз потому, что – НЕ С САМОГО ВЕРХУ. Горбачев и Ельцин, точно так же как Александр I, начиная свои преобразования, желали России чего-то такого этакого – чего, они и сами толком не знали. Тех же, кто знал, как Сперанский, как Гайдар, они поддерживали вполсилы, в треть силы. Да и то на первых порах. После же, когда находили это политически выгодным, спокойно “сдавали”. Родная стихия этих политических деятелей – постоянные колебания.
      Главное, однако, в том, что и самые успешные российские реформы, проводившиеся С САМОГО ВЕРХУ, встречались в штыки Россией – той самой, которую умом не понять и аршином общим не измерить. И завершались они совсем не тем результатом, какой ожидался.
      Взять то же освобождение крестьян, со всем тщанием подготовленное и осуществленное государем и его помощниками, в первую очередь Яковом Ростовцевым и Николаем Милютиным. Хотя это освобождение случилось в России опять-таки намного позже, чем в Западной Европе (мы ведь, говоря словами Гайдара, – “догоняющая цивилизация”), оно имело ряд преимуществ по сравнению с аналогичной реформой на Западе, – прежде всего то, что крестьяне были отпущены на волю вместе с землей.
      Однако вскоре выяснилось, что жизнь получивших свободу крестьян не стала лучше. Все уперлось в “личности освобождаемых”. “…Пьянство, отсутствие нравственных качеств, необходимых для успешного хозяйничанья, склонность продавать землю, обеднение и обнищание, стремление бросать родные места и переселяться в другие местности с медовыми реками и кисельными берегами, – все это выяснилось с такою силою в первые двадцать лет после освобождения крестьян, что над всем этим нельзя было не задуматься самым серьезным образом”, – писал в 1901 году Ростислав Сементковский.
      И снова возникает аналогия с сегодняшними временами. Смешные разговоры о “человеческом факторе”, зазвучавшие на заре перестройки, вроде бы давно заглохли. А зря. По мере продвижения ельцинско-гайдаровских реформ опять-таки наблюдалось массовое верчение головами в попытке заприметить где-нибудь эти самые медовые реки и кисельные берега. А поскольку таковых берегов и рек нигде не было видно, тут сразу же и наступало массовое охлаждение к свершаемым преобразованиям.
      Недаром же наш любимый сказочный герой – возлежащий на печке Иван-дурак, который знает только один способ, как въехать в рай, – с помощью волшебного Конька-Горбунка либо такой же волшебной щуки.
      Почти все то же самое сталось и с третьей великой российской реформой – реформой Петра Столыпина. К моменту, когда он ее начал, крестьянская община превратилась почти в такую же удавку, не дававшую воздуху ни хозяйству, ни человеческой личности, как крепостничество. Однако столыпинская идея о выделении хуторян-фермеров из общины самими же крестьянами в первую очередь и была с негодованием отвергаема. Хотя, казалось бы, им ли не радоваться возможности обзавестись собственным отдельным хозяйством, начать работать не на “мир”, где, как после и в колхозе, полно было лодырей, а на себя.
      Вот как описывает князь Сергей Трубецкой крестьянскую реакцию на это нововведение. На его вопрос, выделился ли кто-нибудь из их общины (дело было уже в 1912 году), старики-крестьяне из соседней с имением Трубецких деревни отвечают: “Нет, не выделился. И ошибется тот, кто выделится”. – “А почему?” – “А потому, что палить его будем. Так уж решили – значит, не выделяйся!”.
      “Палить его будем” – вот и весь сказ. Чем это отличается от того, как советские алкаши-колхознички подпускали красного петуха трудягам-фермерам? Не выделяйся. Не высовывайся. Живи, как мы.
      Что касается отношений Николая и Столыпина, они – почти полная копия отношений Сперанского и Александра I: вначале – всяческая ласка и поощрение со стороны его величества, затем – полное охлаждение.
      А под конец, в случае Столыпина, – еще и пуля. От благодарной России.
      И все же в нас неизменно живет вера, что, даже пребывая в стоячем болоте, даже двигаясь вспять, обратно нормальному направлению движения, мы каким-то непостижимым образом способны далеко опередить другие-прочие страны и континенты. Не Гоголь ли первый поддержал нас в этой вере – посреди беспросветного николаевского застоя, посреди повествования обо всех этих бессмертных чичиковых, маниловых, ноздревых, собакевичах выкрикнул вдруг: “Русь, куда же несешься ты? дай ответ. Не дает ответа. Чудным звоном заливается колокольчик; гремит и становится ветром разорванный в куски воздух; летит мимо все, что ни есть на земле. И, косясь, постораниваются и дают ей дорогу другие народы и государства”.
      Вот ведь как. Уже и догонять никого не надо. Сами все уступают дорогу. У нас свой особый путь, свой особый скок. И вот мы уже летим впереди всех. Даром, что в карете нашей засел примитивный аферист-шаромыжник.
      Ах, как все это приятно для национального честолюбия! Как ласкает его! Ничего не делай и – знай себе лети. Но сказка про удалой полет русской тройки льстила также и недавним социальным эспериментаторам-коммунистам. Запутавшимся в лабиринтах своих эспериментов. Не случайно этот авторский монолог, это лирическое отступление так любили в советские времена. Помню, наизусть заставляли учить на уроках литературы (не знаю, как сейчас). Весьма кстати пришелся классик большевикам, пролагавшим свой особый путь. Как после выяснилось – путь в никуда.
      За всю историю нашелся, по-видимому, лишь один русский человек, осмелившийся сказать своему народу резкую, обнаженную правду. Прямо в глаза. Вот эти слова, исполненные невыносимой боли, невыносимого страдания:
      “…Мы, можно сказать, некоторым образом – народ исключительный (вот видите, исключительность все-таки в самом деле имеет место, не зря нам день-деньской поют про нее наши национал-патриоты. – О.М.). Мы принадлежим к числу тех наций, которые как бы не входят в состав человечества, а существуют лишь для того, чтобы дать миру какой-нибудь важный урок”.
      “Исторический опыт для нас не существует; поколения и века протекли без пользы для нас. Глядя на нас, можно было бы сказать, что общий закон человечества отменен по отношению к нам”.
      “…Обособленные странной судьбой от всемирного движения человечества, мы… ничего не восприняли… из ПРЕЕМСТВЕННЫХ идей человеческого рода”.
      Провидение “как бы совсем не было озабочено нашей судьбой. Исключив нас из своего благодетельного действия на человеческий разум, оно всецело предоставило нас самим себе, отказалось как бы то ни было вмешиваться в наши дела, не пожелало ничему нас научить”.
      “В то время, как христианский мир величественно шествовал по пути, предначертанному его Божественным Основателем… мы, хотя и носили имя христиан, не двигались с места”.
      “В нашей крови есть нечто, враждебное всякому истинному прогрессу. И в общем мы жили и продолжаем жить лишь для того, чтобы послужить каким-то важным уроком для отдаленных поколений…”
      Это Петр Чаадаев. Писано в 1829 году от Рождества Христова. Вот вам и птица-тройка.
      Можно долго рассуждать, в какой именно момент истории мы свернули с дороги, по которой прошли другие народы, в конце концов оказавшиеся в выигрыше. Однако в декабре 1992-го было не до философских рассуждений. Вопрос стоял в сугубо практическом плане – как бы вновь не оказаться в том месте, где мы оказываемся всякий раз после очередной попытки рвануться вперед, вылезти из трясины, в которой постоянно пребываем. Такая перспектива в тот момент была вполне реальна. Очередной российский реформатор, вздумавший вывести страну из бесконечных и бессмысленных блужданий на прямую дорогу, изгнан со свистом и улюлюканьем. Можно на радостях попеть и поплясать. Хватануть, естественно, любимой жидкости (а как же без этого?).
      Гражданам России, избравшим в депутаты всех этих исаковых, бабуриных, хасбулатовых, константиновых, аксючицев, астафьевых, челноковых, павловых, маршировавших и брызгавших слюной под красными флагами, снова захотелось побродить кругами, по кочкам и ухабам под лицемерные увещевания: “Все во имя человека! Все для блага человека!”.
      Ну что ж, мы ведь еще мало блуждали – всего-то 75 лет.
      Что теперь – снова будем пытаться слепить некоего уродца типа “социалистического рынка”, “планового рынка”, “регулируемого рынка”, “настоящего рынка”, “рынка, а не базара” (формула, произнесенная самим Черномырдиным, когда он заступил на вахту)? Слова могут быть разные, но суть одна: кентаврообразный рынок, который станем сооружать, – все что угодно, только не рынок.
      Главная, элементарная, пошлейшая ошибка этих рынкостроителей: убежденность, что к рынку ведут множество путей, что мы, как насмешливо сказал Гайдар, находимся на широкой асфальтовой площади. В действительности – опять же слова Егора Тимуровича – к цели ведет тонюсенькая тропинка. Шаг вправо, шаг влево…
      Нет, никто ничего не желает слушать. Никто ничего не желает понимать.
      Как тут снова не вспомнить Чаадаева:
      “…В нашей крови есть нечто, враждебное всякому истинному прогрессу”.
      Вот это-то самое загадочное “нечто” и есть та самая Черная сила, которая из века в век делает нас бессмысленно несчастными.
 

 
      Типажи власти
      (Заметки на полях)
      В этой книге речь о реформах. О том, как одни пытались их отстоять, а другие – задушить. Посередине этого повествования, может быть, стоит, хотя бы бегло, присмотреться к тому человеческому типу, который мелькнул перед нами в качестве мотора происходивших в стране ключевых перемен. С осени 1991-го в правительстве России побывали (и через не очень большой срок почти все покинули его) весьма решительные преобразователи, каких страна не знала, пожалуй, со времен Столыпина.
      Однако о том же самом можно сказать и в несколько иных терминах. В сущности, впервые в истории в российское правительство вошли и стали играть в нем определяющую роль молодые яркие представители российской интеллигенции – люди, прекрасно разбирающиеся в экономике, знающие, как она работает в нормальных, не изуродованных всевозможными коммунистическими экспериментами условиях, да и вообще свободно ориентирующиеся во многом, в чем необходимо ориентироваться современному цивилизованному человеку. Это люди с прекрасными интеллектуальными данными, владеющие языками, математическим аппаратом…
      Но слишком необычен для нас был сам тип такого государственного деятеля, слишком он был непохож на тот тип, который эволюционным образом, путем естественного отбора был создан коммунистической государственной машиной. Молодые интеллектуалы не имели многих видовых признаков гомо советикуса, необходимых, по убеждению номенклатуры, для того, чтобы стоять на теперь уже воображаемой трибуне Мавзолея.
      Первая из этих черт – принадлежность к правящей корпорации, к этой самой номенклатуре, которая, пусть в несколько трансформированном виде, разумеется, по-прежнему осталась у власти. Для ее членов вовсе не требуется система опознания “свой – чужой”, применяемая в авиации. Своих они определяют без всякого труда. Рыбак рыбака… Соответственно, не свои, чужие, вытесняются, выдавливаются.
      Еще одна черта, по-прежнему считающаяся необходимой для госруководителя, – “знание жизни”. Это какая-то мистическая, загадочная формула. Что она означает, вряд ли вам кто-то сможет толком объяснить. Но в общих чертах, видимо, то, что человек проделал “нормальный” путь на вершину власти – постепенный и неторопливый: рабочий, мастер, начальник участка, начальник цеха, директор завода, замминистра, министр и т.д. Это если по производственной линии. Была, разумеется, и линия партийная. Там своя иерархия власти. Эти две линии тесно переплетались. Если же человек попадает в коридоры власти каким-то иным путем – например, из завлабов, – это, разумеется, несерьезно и в высшей степени предосудительно. Про такого как раз и говорят, что он “жизни не знает”.
      Даже такой вроде бы не обремененный совковыми предрассудками человек, как Анатолий Собчак, как-то на встрече в “Литературной газете” попенял молодым реформаторам, что они не нюхали чернозему:
      – Пришли люди, теоретически грамотные, прекрасно владеющие знанием того, что делали другие, прекрасно понимающие, что надо делать, но совершенно не знающие нашей экономики (полагаю, здесь опять-таки подразумевается – “не знающие жизни”, ибо, как не раз уже говорилось, по большому счету знание законов экономики подразумевает примерно одно и то же что в России, что на Мадагаскаре. – О.М.). Чубайс попал в правительство с должности моего заместителя. Но и заместителем он был не более года, а до этого тоже был научным сотрудником. Кстати, я настойчиво рекомендовал ему не ехать в Москву, а поработать заместителем мэра хотя бы еще лет пять, набраться опыта. То же самое и Нечаев, и большинство других первых молодых министров – энергичных, молодых, но совершенно не имеющих опыта работы.
      Кстати, аналогичный упрек адресует Гайдару в своих воспоминаниях и Ельцин:
      “…Гайдар не до конца понимал, что такое производство. И в частности – что такое металлургия, нефтегазовый комплекс, оборонка, легкая промышленность. Все его знания об этих отраслях носили главным образом теоретический характер. И в принципе такой дисбаланс был довольно опасен”.
      Опыт работы, знание производства, отдельных отраслей промышленности – это, конечно, замечательно. Однако много ли имеющих опыт работы в СОВЕТСКОЙ промышленности, в СОВЕТСКОМ народном хозяйстве оказались в состоянии приспособить этот драгоценный опыт к совершенно новым условиям, к совершенно новой экономической модели? Бывают ситуации, когда “опыт работы” оказывается неприменим в изменившихся обстоятельствах. Более того – когда он просто мешает. Подлинной ценностью в таких случаях обладают ЗНАНИЯ, несущие в себе элементы УНИВЕРСАЛЬНОГО ЧЕЛОВЕЧЕСКОГО ОПЫТА. А такими знаниями молодые реформаторы обладали в достаточной мере. Во всяком случае – не в меньшей, чем кто бы то ни было в нашей стране.
      – В конце концов, в стране 75 лет у власти были практики – и мы видим результат… – говорил в одном из интервью бывший министр внешних экономических связей в правительстве Гайдара Петр Авен. – Рыжков – практик… Косыгин тоже был инженер. И Брежнев был из хозяйственников… Зато вот Эрхард был академическим экономистом. Давайте посмотрим другие примеры, кто там действительно добивался успеха в экономике… Мексика? Вся команда из Гарварда! Вся команда академических экономистов. Все экономическое чудо – это все ученики Сакса и Дорнбуша! Все как один! Испания? Одни экономисты-профессионалы: нынешний министр экономики Сольчага – в прошлом преподаватель Массачусетского технологического института; из науки пришел и министр промышленности Арансади. Или вот Чили: вся команда Серхио де ла Куадра – то же самое, академические экономисты. Пожалуйста, Израиль 1985 года – профессор Майкл Бруно… Пока, я думаю, все успешные экономические реформы делали академические экономисты. Очень легко утверждать: они жизни не знают… Я уж не буду говорить, кто тогда знает.
      Перепоручив реформу “красному директору”, мы опять пошли своим особым путем. Весь мир нам не указ.
      Следующая черта “серьезного” руководителя – положительность, неторопливость, несуетность ума. По номенклатурным понятиям, руководителю вовсе не обязательно до тонкостей знать экономику, уметь оперировать математическими формулами. На то есть помощники, советники, эксперты (помните, как у Фонвизина: “Да извозчики-то на что ж?”).
      Естественно, у правительственных реформаторов на этот счет было иное мнение. Снова Петр Авен:
      – Экономика – это наука. Это серьезное дело, в котором много не просто слов, а много математики. Когда вы читаете книжку серьезную про экономику, – надо думать: это не роман. Уравнения пишешь. Часами. Чтобы понять, что на самом деле может произойти. Кривые разные рисуются. Статистика собирается. Огромный опыт.
      Вот оно – опыт. Вот о каком опыте похлопотать бы!
      Авен рассказал о случае, когда АвтоВАЗ стал уговаривать правительство установить специальный валютный курс для исчисления цен на комплектующие изделия, которые вазовцы покупают за границей:
      – …Я просидел несколько часов: сначала сам, потом с Сергеем Глазьевым, моим первым заместителем; потом пришел Гайдар – мы его подключили; потом Джеффри Сакс появился – взяли и Сакса. Мы писали уравнения, для того чтобы понять… когда при искусственном курсе бюджет выигрывает, а когда проигрывает…
      Можете ли вы себе представить Черномырдина, вот так погрузившегося в решение уравнений? А Заверюху? А Шафраника? А руководителя аппарата правительства Квасова?.. Что-то не видятся мне эти актеры в данной мизансцене. Вот заявить ни с того, ни с сего, что он не знает никакого правительственного советника по имени Джеффри Сакс, как это сделал Черномырдин, – это да, это для него вполне органично.
      Вообще-то, может быть, членам правительства и не обязательно заниматься уравнениями – для этого в самом деле есть эксперты (извозчики). Но как некий тест владение математическим аппаратом экономики вполне годится для суждения о том, кто есть кто в правительстве.
      В гайдаровском кабинете экономикой занимались блестящие эрудиты, “отличники”, “первые ученики”. Еще раз Петр Авен:
      – …В этой команде, которая пришла с Гайдаром, все – лучшие, любимые ученики каких-то академиков. Лучшие! И любимые! Все – получали повышенные стипендии в университете. Гайдар – Ленинскую получал. У всех красные дипломы… Нечаев – любимый ученик Юрия Васильевича Еременко. Машиц – любимый ученик Ясина. Вавилов – любимый ученик Волконского и Петракова. Шохин и Гайдар – Шаталина.
      Прекрасная характеристика, не правда ли? Даром, что некоторые из названных здесь учителей потом сильно подпортили свою репутацию. Так что числиться у них в учениках стало не Бог весть какой великой честью. Что ж, ничто не вечно, и репутация тоже.
      Один из признаков интеллигентности – знание языков. Знакомый физик мне рассказывал, как однажды в аэропорту Франкфурта он, что называется, нос к носу столкнулся с известным нашим экономистом, который в ту пору постоянно мелькал на телеэкране и постоянно все комментировал. Пассажирам самолета, совершившего промежуточную посадку, – а экономист был в их числе, – полагался какой-то бесплатный завтрак или обед, и, как всегда, среди наших соотечественников возник небольшой ажиотаж вокруг некоторых продуктов питания и напитков. Выдающийся экономист очень взволновался, что ему подали светлое пиво, в то время как он почему-то жаждал темного. Это была чуть ли не мечта его жизни. Но объяснить официанту он ничего не мог, поскольку, как оказалось, не владеет ни одним из общераспространенных языков. Пришлось физику выручать его. Петр Авен:
      – Так получилось, что именно команда Гайдара из первого поколения наших экономистов, которое читает по-английски. Ну, так получилось. Мало кто читал Фридмэна в этой стране. Мало кто читал Окуна. По приватизации – ну, хоть бы кто-нибудь прочел бы Коуза, который получил за это Нобелевскую премию. А Самуэльсона читали на уровне учебника для первого года… Я уж не говорю о том, что Егор Гайдар чуть ли не единственный в стране, кто хорошо знает опыт стабилизации в Латинской Америке (вот опять это словечко – “опыт”. – О.М.). Гайдар читает не только на английском, но и на испанском (в биографической справке говорится также, что он владеет и сербско-хорватским. – О.М.) Андрей Нечаев говорит еще и по-немецки. Сергей Васильев – по-сербски. Ну, и так далее.
      Совершенно ясно: большинство этих молодых людей очень скоро были вытеснены из правительства не только потому, что проводили какой-то не такой курс (правительство Черномырдина, в принципе, проводило тот же самый курс, только в ухудшенном, размазанном и путаном варианте), но и потому, повторяю, что сами они были какие-то “не такие”. Слишком умные, слишком образованные, слишком эрудированные, слишком интеллигентные.
      Правительству Гайдара пришлось работать с Верховным Советом, который никак не мог понять, что такое инфляция и зачем с ней надо бороться. Который не в состоянии был постичь, почему смерти подобна накачка экономики “пустыми” деньгами. Который принимал бюджет с огромным дефицитом, способным до основания разрушить экономику… И это при том, что на месте председателя ВС гордо восседал человек, получивший звание академического членкора по специальности “экономика”.
      (Замечу, кстати, что в своих мемуарах, уже после всех драматических событий 1992-1993 годов, Хасбулатов продолжает хвастаться, как он вместе с друзьями-депутатами, вопреки усилиям правительственных реформаторов, стремившихся не допустить финансовой катастрофы, по своему усмотрению принимал “акты о повышении минимального уровня заработной платы, пенсий и стипендий”. Он по-прежнему уверен, что тем самым спасал экономику “от полного развала”.)
      Но пойдем далее по перечню видовых черт интеллигента. Или, сказать по-другому, – тех черт, которые не приемлет в интеллигентах номенклатура. Не поощряется в кругу номенклатурщиков – и прежних, и нынешних, – бойкая речь, пересыпанная цифрами, фактами, цитатами. Подозрительное отношение к выступлениям не по бумажке. Серьезный руководитель – вспомним хотя бы незабвенного Леонида Ильича – не торопясь, выходит на трибуну, не торопясь, раскрывает папку, где лежит написанная для него литчелядью речь, не торопясь, читает первую строчку: “Дорогие товарищи!”, после чего победно смотрит в зал поверх очков: вот, дескать, как вам повезло, какой замечательный руководитель вам достался – читать умеет. Можно себе представить самочувствие нардепов, когда, выступая на сессиях ВС и на съездах, Гайдар обрушивал на их слабые головы водопад этих самых цифр, фактов, логических выкладок. Он-то надеялся этими фактами и выкладками убедить их в своей правоте, но эффект получался обратный. “Не наш. Чужой”, – единственное, что выносил из его выступлений депутатский корпус.
      “Поначалу, когда появлялся в Верховном Совете, – вспоминает Егор Тимурович, – депутаты стремились увеличить время для ответов на их вопросы до максимума. Но потом сообразили: если задаешь вопрос на темы, связанные с экономикой, желательно хоть что-то понимать в предмете, о котором спрашиваешь. Иначе неизбежно перед всей страной, перед своими же избирателями будешь выглядеть полным идиотом. Конечно, от моей юношеской гиперпамяти к этому времени остались жалкие крохи, но в общем, если ты постоянно “варишься” в экономике, суть того, что стоит за той или иной проблемой или цифрой, держать в голове не так уж трудно”.
      И далее:
      “Мне кажется, у коммунистов пропала охота задавать мне слишком много вопросов после того, как в ответ на какое-то вполне демагогическое замечание о состоянии здравоохранения я провел с ходу подробный анализ динамики заболеваемости по основным группам болезней на протяжении последнего года. А когда лидер думских аграриев Михаил Лапшин был мною публично уличен в полном непонимании разницы между учетом зерна в амбарном и бункерном весе, стало ясно – оппозиция опозорена. И потом при каждом моем выступлении по рядам коммунистов и их союзников проносился шепоток: “Гайдару вопросов не задавать”. Честно говоря, это была одна из маленьких, но приятных побед”.
      Или взять известный радиодиалог Егора Тимуровича с Руцким по поводу его пресловутых “чемоданов” (в них было немало голословных обвинений и в адрес гайдаровского правительства). Разница в интеллектуальных весовых категориях собеседников, несопоставимость их уровня стала ясна с первых же слов. Руцкому не оставалось ничего другого, как только начать вилять хвостом перед своим визави – дескать, лично против него, Гайдара, он, Руцкой, ничего не имеет. Впрочем, это не помешало ему, выйдя из студии, продолжать свой “обличительный” трезвон.
      Люди, которыми мало-помалу стало насыщаться правительство Черномырдина, постепенно вытесняя оттуда членов команды Гайдара, разительно отличались от последних. По всем параметрам. Допустим, тот же Заверюха. Это весьма четко прорисованный природой и социумом человеческий тип. Даже если не знать, что в правительстве он занимается сельским хозяйством, в догадках трудно было ошибиться. Будь он немного помоложе, Заверюху с его кучерявой головой и стрижкой “под бобрик” легко было бы представить трактористом или комбайнером. Недаром журналисты пришли в такой восторг после того, как где-то удалось сфотографировать Заверюху с баяном в руках. Первый парень на деревне! Позже – в более зрелом возрасте – он вполне мог бы сойти и за председателя колхоза, и за секретаря сельского райкома. Ну, и в правительстве его бесспорным местом стало, разумеется, место сельскохозяйственного министра или, бери выше, вице-премьера – куратора аграрной отрасли. Кураторство свое он рассматривал главным образом как святую обязанность “защищать интересы” родной отрасли, лоббировать их. Из-за чего, собственно, и произошел его известный конфликт с министром финансов Борисом Федоровым.
      Помимо прочего, сам ультиматум министра финансов, заявившего, что он войдет в правительство лишь при условии, что будет заменен председатель Центробанка Геращенко, а сам он, Федоров, станет располагать тем же статусом, что и Заверюха, – дело неслыханное по традиционным меркам. Какие ультиматумы! Смиренно поблагодари за оказанное доверие, оказанную честь и “не возникай”. Но в том-то и дело, что ни Гайдар, ни Федоров не держались за правительственные посты, не стремились сохранить их любой ценой. И в этом было отличие их подхода – вполне обычного для цивилизованных стран – от традиционного совкового представления, когда утрата правительственной должности воспринимается как жизненная катастрофа.
      Борис Федоров – формально он не входил в команду Гайдара, но, в принципе, по своим твердым либеральным взглядам вполне мог бы в ней оказаться, – всегда напоминал мне задиристого щенка, не отказывающего себе в удовольствии ввязаться в драку при всяком удобном случае и не соразмеряющего при этом свои силы с силами противника. Когда Борис Григорьевич предъявил свой нахальный и невыполнимый (для всех, кто вскормлен в Совке) ультиматум, а после бесшабашно пошутил, что скальп Геращенко все равно рано или поздно будет висеть у него на стене, это мое ощущение еще более усилилось.
      Аналогичное поведение не раз демонстрировал и Анатолий Чубайс. Вспомнить хотя бы случай, когда Черномырдин взял его с собой в поездку в Нижний Новгород (нарушая хронологию повествования, забегу тут немного вперед). Факт сам по себе знаменательный, демонстративный. Глава правительства как бы решил показать: вот, мол, не такие уж мы оппоненты, не такой уж Чубайс первый кандидат на вылет из правительства, как тогда принято было считать. Однако председатель Госкомимущества оказался верен себе – на встрече с областной общественностью, преимущественно сельскохозяйственной, он заявил довольно невежливо: дескать, крестьянам потому нравятся колхозы, что там можно воровать. Слова эти, естественно, были встречены неодобрительным гулом. А ведущий телевизионных “Подробностей” Сергей Доренко так прокомментировал этот эпизод: “Чубайса ЗА СВОЕГО не приняли”.
      Да, как-то не сходят они за своих. Руководителю традиционного образца, такому, допустим, как тот же Заверюха, в голову не пришло бы сказать подобное. Такой поведенческий алгоритм для номенклатуры непостижим. Тут все делается наоборот, все – прямо противоположно тому, что предписывает чиновничья мудрость с самых первых, самых азбучных шагов карьерной учебы. Здесь все делается как бы себе во вред.
      …Тип молодого интеллигента, по недосмотру обосновавшийся на какое-то время на высших правительственных постах, довольно быстро был выдавлен оттуда почти полностью. Выдавливали в два приема: в конце 1992-го – начале 1993-го, а потом – аккурат через год.
      Впрочем, выдавили не всех. Кое-кого оставили. Для приличия. Похоже, что оставшиеся лелеяли надежду успешно мимикрировать, неразличимо слиться с окружающей средой. Скорее всего, это были тщетные надежды.
      Борис Федоров:
      – Такие люди, как, допустим, Шахрай или Шохин, при всем их желании продемонстрировать лояльность премьеру, – они тоже все равно чужие. Черномырдин сам говорит, что он “красный директор”. А Шохин и Шахрай – они не “красные директора”. Поэтому они всегда будут чужими. Всегда Шохин за своими теплыми толстыми стеклами очков будет производить впечатление интеллигента. Который лезет не в свое дело. Их понижают в должности, их “ставят на место”, а они соглашаются. Все это для меня совершенно неприемлемо.
      Для интеллигента Федорова это было неприемлемо, а для интеллигентов Шахрая и Шохина – приемлемо вполне. Потому-то Федоров в начале 1994-го вылетел из правительства, а Шохина и Шахрая, понизив в должности, через некоторое время снова сделали вице-премьерами.
      Стало быть, этой самой лояльностью, послушанием можно все-таки одолеть неодолимую грань “свой – чужой”? Именно в таком духе прокомментировали тогда “Известия” назначение Шохина на вице-премьерский пост:
      “Новое назначение свидетельствует о том, что Виктор Черномырдин признал Александра Шохина своим человеком. Точнее – человеком своей команды. Почему бы и нет? Шохин последнее время много ругал “монетаризм” и “монетаристов”, демонстративно отмежевываясь от “гайдаровцев” и “федоровцев”. А это не могло быть не замечено и не отмечено премьером, который умников-монетаристов в своем окружении явно воспринимал как тела инородные”.
      Фигура Шохина вообще особенно интересна. В определенном смысле. Это фигура интеллигента, изо всех сил старающегося диффундировать в номенклатурную среду, даже ценой неимоверных жертв, ценой потери “интеллигентского качества”. Но все-то дело в том, что, какие бы жертвы он ни приносил, в этой среде все равно не признают его своим – прав Федоров. Все равно будут смотреть на него косо. Признать его своим могут лишь временно.
      То же и с Шахраем. Ведь сколько мытарств он испытал в Верховном Совете из-за своего непреодолимого, невытравимого интеллигентства. И что же потом? О нем Борис Федоров высказался еще более определенно:
      – Лично я искренне огорчен странным поведением господина Шахрая, которого в былые годы я считал одним из наиболее здравомыслящих. Эти его альянсы с людьми, с которыми нельзя заключать альянсы. Эти его прогибы перед политикой, против которой он выступал, внезапные заявления о том, что он, оказывается, был против того, как проводится реформа, в то время как в действительности он никогда об этом не говорил… У меня такое впечатление, что он потерял какие-то ориентиры и, по-моему, с трудом сейчас осознает происходящее.
      В общем, подводя итог этому разговору, скажу: пребывание у власти, почти на самом верхнем этаже, столь большого числа молодых, образованных, энергичных интеллигентов – при Гайдаре составивших костяк правительства, – конечно, событие для нашей страны. Такого никогда не было. Вряд ли такое событие повторится в скором времени вновь. По крайней мере, как говорится, при жизни нынешнего поколения. Правящая номенклатурная “элита” очень редко позволяет себе такого рода недосмотры.
      Что представляет собой сменивший Гайдара Черномырдин? Как человеческий тип, как тип политика, государственного деятеля. По своей внешности, манере держаться, говорить – это стопроцентный советский хозяйственный руководитель, этот самый “красный директор”. Как говорится, “не Копенгаген”, звезд с неба не хватает, но на земле стоит крепко, обеими ногами.
      Абсолютно органично Черномырдин смотрелся бы в Политбюро. Подошел бы, без сомнения, даже на роль генсека. А что, представьте себе: вот Виктор Степанович неспешно поднимается на необъятную трехспальную трибуну Кремлевского дворца съездов и несколько часов подряд вдумчиво вещает об исторических победах советского народа под мудрым руководством КПСС. Вполне вообразимая картина, не правда ли? В принципе, Черномырдин относится к тому же, условно говоря, антропологическому типу, что и Брежнев.
      Опять-таки, вещать с трибуны, как и члены Политбюро, Черномырдин может только по-писаному. Стоит ему оторваться от печатного текста и начать говорить “своими словами”, – он тут же впадает в фантастическое косноязычие. (Впрочем, при таком косноязычии из его уст по какому-то волшебству природы иногда вылетают совершенно гениальные афоризмы, типа “Хотели как лучше, а получилось как всегда” или “У нас какую партию ни создавай, – все равно получается КПСС”.)
      Это обстоятельство, – то, что Виктор Степанович даже по внешности, по манерам, по речи человек, в доску свой для номенклатуры, – несомненно, оказалось не последним по важности для Ельцина, когда на VII съезде, в обстановке острого столкновения с оппозиционно настроенными депутатами, он вынужден был делать мучительный выбор между ним и Гайдаром (был еще, правда, Скоков, но это уже отдельный сюжет). Предпочтение, отданное Черномырдину, конечно, заметно охладило петушино-бойцовский пыл нардепов. Хотя этот эффект оказался недостаточным и недолгим.
      Впрочем, надо сказать, и самому Ельцину Черномырдин был, конечно, несравненно ближе, чем Гайдар. Генетически ближе. Скорее всего, еще и поэтому после долгих мучений Борис Николаевич тем не менее на удивление легко “сдал” Егора Тимуровича (как уже говорилось, он вполне мог его оставить в качестве и.о. премьера еще на три месяца). Об этом предпочтении Ельцин сам пишет в “Записках президента”:
      “Новый премьер (то есть Черномырдин. – О.М.) принес в атмосферу рыночных реформ… неожиданный акцент. Акцент на надежность, прочность, стабильность.
      Я уже говорил, что втягивание гайдаровского правительства в жутчайшую идеологическую склоку, в изматывающие дискуссии – нанесло всем нам непоправимый урон. В политическом смысле гайдаровское правительство по изложенным выше причинам оказалось достаточно незащищенным.
      Положение совершенно изменилось с приходом Черномырдина. Он понимает, что премьер-министр обязан быть политиком. Обязан, если хотите, прикрывать свою экономическую команду”.
      Здесь Ельцин совершенно напрасно перелагает на Гайдара ответственность за втягивание в склоки и дискуссии: сам он всегда несравненно активнее, чем Гайдар, в них участвовал. И как их было избежать, если в руках противников реформ оказалось могучее оружие – Конституция, да и все законодательство? Запамятовал это, что ли, Борис Николаевич? Что касается политической незащищенности правительства реформаторов, сам же президент и взялся обеспечивать его защищенность, оставив за собой должность главы кабинета в октябре 1991-го и оставаясь формально в этой должности до лета 1992-го. У Гайдара – вице-премьера, потом первого вице-премьера, потом и.о. премьера – были совсем другие функции, связанные в основном с экономикой, экономической реформой, а не с политикой. Вообще, как можно сравнивать политические возможности “полноценного” (то есть утвержденного) премьера и того, у кого перед титулом стоит приставка “и.о.”?
      “Нас с Виктором Степановичем объединяют общие взгляды на многие вещи, – продолжает Ельцин. – Он не приемлет беспринципного политиканства. И вместе с тем не витает в облаках. Это сочетание разумного опыта и выработанных годами принципов присуще людям нашего поколения. По крайней мере в разных, самых критических, самых тяжелых ситуациях понимание у нас с Черномырдиным было полное”.
      “Не витает в облаках” – это, надо полагать, опять камень в огород Гайдара.
      Черномырдин в самом деле – абсолютная противоположность Гайдару. И если бы даже кардинально не различались их взгляды на экономику, на реформы, само столь разительное человеческое различие не могло не вызывать между ними взаимного отталкивания, постоянного напряжения. Этим-то долго подавлявшимся напряжением, я думаю, и объясняется известный неожиданный выпад Черномырдина-премьера против некоего неназванного “выскочки-завлаба”, который из завлабов сразу-де готов скакнуть и в кресло вице-премьера, и самого премьера, и даже президента.
      Все также помнят, конечно, какими яростными аплодисментами встретила депутатская аудитория эту “импровизацию” Черномырдина. То было откровенное излияние чувств, излияние ненависти членов корпорации к этому самому “выскочке”, который посягнул на высокую власть, не будучи членом их товарищества, их номенклатурного братства.
      Что касается какого-то “неожиданного акцента”, который Черномырдин будто бы внес “в атмосферу рыночных реформ”… Азы рыночной экономики Виктор Степанович, похоже, начал изучать, лишь заняв премьерское кресло.
      Снова Борис Федоров:
      – Вначале господин Черномырдин был в состоянии полного недоумения, что такое экономическая политика при рыночной экономике… И первые полгода он, естественно, не понимал, что нужно делать… По существу, Черномырдин все эти реформы никогда не считал своими. Но как трезвый человек, опытный политик он знал, что если есть поддержка президента… есть определенная группа людей в правительстве, которые никогда не отмолчатся, а встанут и скажут… Тут уж трудно отойти от реформ. Постепенно к нему пришло второе дыхание, он уже знал многие ходы и выходы, он стал все больше и больше влезать в финансы, пытаясь понять, что там происходит…
      Впрочем, обо всем этом – по порядку.
      Напутствие Ельцина, завещание Гайдара
      После VII съезда Ельцин выступил с бодрыми заверениями, что на нем “удалось отстоять курс на реформы, на демократические преобразования” и что при новом главе правительства “никакого отката с точки зрения реформ не будет”.
      Что касается Гайдара, как только Съезд проголосовал за Черномырдина, бывший глава правительства заявил журналистам, что он не хочет мешать своему преемнику проводить ту политику, какую считает нужной, а потому уйдет в отставку. При этом он считает, что Черномырдин “будет пытаться проводить политику реформ”, хотя новый премьер придерживается несколько иных приоритетов, нежели он, Гайдар. Решение о том, продолжать ли работать в новом правительстве, он оставляет на усмотрение своих друзей и коллег. Более того, он просит их не уходить, “если они смогут быть полезными” для правительства.
      Реакция соратников Гайдара, в общем-то, была соответствующая. Чубайс, например, прямо заявил, что “члены команды Гайдара должны работать в правительстве Черномырдина до тех пор, пока сохранится возможность проводить начатый курс”. Конкретно для него это означало – пока существует возможность реализовывать принятую программу приватизации.
      Ельцин пообещал в максимальной степени сохранить гайдаровское ядро в правительстве и выполнил свое обещание. К исходу 22 декабря стало ясно, что на своих местах остаются Анатолий Чубайс, Александр Шохин, Андрей Нечаев, Владимир Машиц…
      Из правительственных реформаторов вслед за Гайдаром, с двухнедельной задержкой, ушел только Петр Авен. Он прямо заявил, что считает свой уход “предопределенным отставкой Гайдара и не видит для себя возможности работать в правительстве Виктора Черномырдина”.
      Вообще-то, как уже говорилось, Ельцин давно требовал отстранения Авена от должности министра, считая его плохим администратором. Гайдар, мы помним, защищал его. Теперь защищать стало некому…
      При том, что костяк гайдаровской команды сохранился в неприкосновенности, насколько в состоянии он будет продолжать курс реформ, было совершенно не ясно, ибо решающее слово в формировании экономической политики оставалось, конечно, за премьером. Тревога по этому поводу была у многих. Так, участники III съезда “ДемРоссии”, открывшегося 19 декабря, выступили резко против рокировки Гайдар – Черномырдин. Вся предыдущая деятельность нового премьера, по их мнению, свидетельствовала о том, что он “откровенно тормозит демократические реформы”. “Печально известные указы по топливно-энергетическому комплексу, электроэнергетике, газовой и нефтяной промышленности не только выводят из-под приватизации важнейшие отрасли, но и создают невиданные в мире сверхмонополии”, – заявили участники съезда.
      “Стокгольмский эксперимент” Козырева
      Серьезные проблемы для себя, едва не стоившие ему поста в новом правительстве, неожиданно создал Андрей Козырев. Хотя он и не входил в экономическое ядро гайдаровского кабинета, тем не менее был одной из главных опорных фигур, отстаивавших курс реформ.
      14 декабря в Стокгольме на сессии Совета СБСЕ Козырев выступил с поистине сенсационным заявлением. Он сказал, что “должен внести поправки в концепцию российской внешней политики”. Эти “поправки”, по существу, разворачивали российский внешнеполитический курс на 180 градусов. По словам российского министра иностранных дел, традиции России “во многом, если не в основном”, связаны с Азией, “а это устанавливает пределы ее сближения с Западной Европой”. Далее Козырев во вполне традиционном советском духе обрушился на НАТО и Европейское экономическое сообщество, которые, мол, по-прежнему вынашивают агрессивные планы по отношению к соседям, в частности республикам бывшего Советского Союза, а также к Боснии и Югославии. В весьма категоричном тоне Козырев потребовал отменить введенные в мае Советом безопасности ООН международные экономические санкции против Белграда (за которые, кстати, проголосовала и российская делегация), предупредив, что в противном случае “великая Россия” может пойти на “односторонние меры в отстаивании своих интересов” в этом районе.
      Следующий удивительный пассаж выступления российского министра касался ситуации на территории бывшего СССР.
      – Пространство бывшего Советского Союза, – сказал он, – не может рассматриваться как зона полного применения норм СБСЕ. Это, по сути, постимперское пространство, где России предстоит отстаивать свои интересы с использованием всех доступных средств, включая военные и экономические. Мы будем твердо настаивать, чтобы бывшие республики СССР незамедлительно вступили в новую федерацию или конфедерацию, и об этом пойдет жесткий разговор.
      В заключение Козырев предупредил: все, кто не желает считаться с этими особенностями и интересами России, кто думает, что ее ожидает судьба Советского Союза, не должны заблуждаться на этот счет; Россия способна постоять за себя и своих друзей, она не допустит “вмешательства во внутренние дела”. Чьи внутренние дела тут имелись в виду, не уточнялось, но и без того было понятно: это дела не только России, но и всех, кого по старой советской привычке она объявляет своими “друзьями”, не спрашивая их согласия, то есть берет под свою опеку.
      Общее впечатление от козыревской речи выражалось одним словом – шок. Никто ничего не мог понять. В российском МИДе и даже в самой российской делегации, прибывшей в Стокгольм, никаких комментариев дать не могли: министр никого об этой речи заранее не предупреждал. Ясно было, что оратор, как говорится, по долгу службы зачитал какой-то чужой текст. Но чей? Единственным логическим предположением было: в Москве произошел переворот, и Козырев “озвучил” что-то вроде манифеста какого-то нового ГКЧП.
      В зале и в кулуарах сессии воцарилось смятение. Госсекретарь США Лоуренс Иглбергер во время выступления своего российского коллеги схватился за сердце. В перерыве “один из видных европейских политиков”, как сообщала пресса, “не стеснялся в выражениях”, комментируя только что услышанный текст. Некоторые делегации СНГ спешно принялись готовить обращения к Западу, в частности к НАТО, с просьбой защитить их от имперских посягательств России…
      Всеобщее недоумение длилось около часа. Затем Козырев вновь вышел на трибуну стокгольмской сессии и сказал, что его предыдущее выступление было всего-навсего “ораторским приемом”, с помощью которого он хотел донести до сознания присутствующих всю серьезность опасностей, которые угрожают “нам на нашем пути к посткоммунистической Европе”.
      – Ни Президент Ельцин, который остается руководителем и гарантом российской внутренней и внешней политики, – сказал Козырев, – ни я, как министр иностранных дел, никогда не согласимся с тем, что я зачитал в своем предыдущем выступлении… Зачитанный мною текст – это достаточно точная компиляция из требований далеко не самой крайней оппозиции в России.
      За рубежом к мистификации Козырева отнеслись по-разному, одни – с одобрением, другие – с недоумением и возмущением. Директор Пражского института международных отношений Иржи Валента расценил выступление Козырева как “последнее предупреждение” европейской дипломатии, которая во избежание худшего должна сосредоточиться на поддержке демократических сил в России. Слова “предупреждение”, “последнее предупреждение” вообще повторялись наиболее часто. Снова всплыла аналогия с Эдуардом Шеварднадзе, предупредившим в 1990-м об опасности переворота.
      В целом отрицательных отзывов было, пожалуй, все-таки больше: уж слишком непривычна для иностранцев оказалась мистификация российского министра. Министр иностранных дел ФРГ Клаус Кинкель сказал, что, по его мнению, “международный форум – не место для такого поведения”. Его финский коллега Пааво Вяюрюнен отозвался о козыревском демарше сходным образом: “В течение десятилетнего пребывания на посту министра иностранных дел я ни разу не слышал, чтобы кто-нибудь отпускал такие шутки на международных конференциях”.
      Хотя Козырев ясно объяснил, что он хотел сказать своим первым выступлением, некоторые не пожелали принять это объяснение, проигнорировали его, как будто его вовсе не было. Одни – потому, что твердо, буквалистски придерживались принципа “слово – не воробей…”, особенно когда дело касается слова дипломата. Другие же просто ухватились за “провокационный” текст, чтобы лишний раз пнуть Россию. Таких особенно много было среди наших “друзей” из СНГ и Балтии. Так, украинский министр иностранных дел Анатолий Зленко, “позабыв” о втором выступлении российского коллеги, назвал его первое выступление “отголоском имперского мышления, несовместимого с цивилизованными нормами международного сожительства”. Зленко посчитал его подходящим поводом, чтобы вновь заявить от имени украинского народа, что курс Украины на независимость пересмотру не подлежит, а политику силы она не воспринимает.
      Еще более резкая оценка содержалась в заявлении и.о. президента Литвы, бывшего первого секретаря литовской компартии Альгирдаса Бразаускаса: “Выступление Козырева в Стокгольме может трактоваться только как грубое вмешательство во внутренние дела соседних государств и коренным образом противоречит духу СБСЕ. Оно сильно напоминает о временах холодной войны и конфронтации и несовместимо с архитектурой новой единой Европы”.
      В самой России, естественно, мнения разделились в соответствии с политическим водоразделом. “ДемРоссия” на своем III съезде поддержала министра. В принятой резолюции говорилось: “Мы рассматриваем недавнее выступление министра иностранных дел в СБСЕ как мужественный шаг противостояния фашистской угрозе в нашей стране…”. “Этот его политический и дипломатический ход наверняка войдет в историю дипломатии, – заявила известная деятельница демократического движения Галина Старовойтова. – Он просто хотел показать, что будет, если красно-коричневая оппозиция победит в нашей стране. И он показал слишком рано успокоившимся политикам западных стран, чем это может обернуться”.
      “Гражданский союз”, напротив, безапелляционно осудил “эксперимент” Козырева, опубликовав специальное заявление. “Трибуна международного форума, – говорилось в нем, – была использована в целях внутриполитической борьбы, для выражения узкопартийной точки зрения, причем в совершенно неуместной форме… Подобное поведение недопустимо для официального представителя великой державы”.
      Мнения радикальных оппозиционеров предугадать и вовсе было нетрудно. Председатель Российского христианско-демократического движения Виктор Аксючиц заявил, например, что “устроенный Козыревым спектакль из двух выступлений выходит не только за рамки дипломатического этикета, но и за пределы общепринятых норм человеческой морали”.
      Вот уж и про “человеческую мораль” вспомнили…
      Один из лидеров “Российского единства” Михаил Астафьев произнес столь же суровый приговор: “Поступок Козырева беспрецедентен. Выбрали неподходящее место для шуток. В цивилизованных странах за это сразу увольняют с государственной службы…”.
      Ельцин почти сразу же отмежевался от странной выходки своего министра. Причина была понятна: кремлевский лидер только что, после тяжелой борьбы, заключил перемирие с оппозицией, и новое обострение отношений с ней было ему совершенно ни к чему. Главной политической целью для президента к тому моменту стал референдум. Важно было ни в коем случае не допустить, чтобы он по какой-то причине, тем более причине случайной и нелепой, сорвался.
      По логике вещей, после стокгольмской мистификации Козырева Ельцин должен был бы в самом деле отправить его в отставку. Во всяком случае, пресса почти единодушно пророчила ее. Называлось даже имя наиболее вероятного преемника – российский посол во Франции Юрий Рыжов (тот, кого чуть более года назад прочили на место премьера). Однако, как ни странно, уже 17 декабря появились сообщения, что президент не собирается менять министра иностранных дел. Правда, это были неофициальные сообщения, но вроде бы из надежных источников…
      Впрочем, даже и в том случае, если бы Ельцин в самом деле оставил Козырева в списке кандидатов в новый кабинет, считалось, это мало что изменит в судьбе Козырева, поскольку по новому закону о правительстве кандидатура министра иностранных дел, как и силовых министров, должна будет пройти через сито Верховного Совета, а уж он, всем было ясно, Козырева ни при каких обстоятельствах не пропустит. Правда, закон еще не был принят, но находился уже совсем “на выходе”. Еще и 23 декабря “Коммерсант” писал: “Очевидно, предрешена судьба Андрея Козырева: даже и войдя в список, он скорее всего не будет утвержден Верховным Советом России”. Депутаты приняли закон о правительстве 22-го числа, но по какой-то причине, – по-видимому, технической – 23 декабря он не был опубликован (как многие законы, он начинал действовать с момента опубликования). Как раз в этот день Ельцин подписал указ, которым утверждал состав нового правительства. Там, в числе других, присутствовал и люто ненавидимый оппозицией прежний глава российской дипломатии. “Проскочил”.
      Почему Ельцин не “сдал” Козырева, в общем-то тоже понятно. Принеся в жертву Полторанина, Бурбулиса и, главное, Гайдара, он, по-видимому, считал, что жертв уже достаточно. Да и вообще стремился выполнить свое обещание максимально сохранить костяк гайдаровской команды и в целом людей, приверженных реформам.
      Сам Козырев остался убежден, что его “стокгольмский эксперимент” был оправдан, хотя и соглашался, что он был достаточно рискованным. В отличие от многих россиян, наивно уверенных, что демократический Запад настолько сильно озабочен судьбами российской демократии, что готов чуть ли не костьми ложиться ради ее выживания и укрепления, Козырев, как и многие другие опытные люди, хорошо знающие настроения западных деятелей, отнюдь не разделял такой уверенности.
      – Наших партнеров на Западе надо подчас будить. Причем почти расталкивая, – говорил он в одном из интервью, объясняя, чем была вызвана его стокгольмская мистификация. – Они, конечно, очень сочувственно относятся к нашим реформам. Налицо желание, чтобы эти реформы победили. Но будем говорить откровенно. Мы знаем, что Запад, в общем-то, склонен к разумному, а подчас и более чем разумному эгоизму. Они живут своей, нормальной, жизнью, в которой тоже встречаются проблемы. Скажем, торговая война со Штатами или Маастрихт. Для них это очень серьезные вещи, они заслужили такой уровень проблем, и мы не принижаем их значение. У одного щи жидкие, а у другого жемчуг мелкий. В итоге сорока лет послевоенного развития они могут позволить себе задумываться над тем, что у них жемчуг мелкий. Но нам-то надо преодолеть этот их барьер разумного эгоизма. А для этого необходимо, чтобы человек не просто испытывал к нам симпатию, но еще и понимал, что наши реформы – это и непосредственно его касаемое дело. Значит, проблему наших реформ надо перевести на язык внешней политики…
      По словам Козырева, Запад необходимо было “встряхнуть”, показать ему, что происходящая в России внутренняя борьба за демократию и реформы неразрывно связана с внешней политикой, что наступление оппозиции на экономические реформы означает также и наступление на внешнюю политику, проводимую Ельциным. Если оппозиция, не дай Бог, победит, внешнеполитический курс окажется примерно таким, как он, Козырев, обозначил его, выступив в Стокгольме. Иными словами, глава российского МИДа провел в шведской столице своего рода сеанс шоковой терапии.
      Первые заявления Черномырдина
      14 декабря, сразу после первого заседания правительства, которое он вел, Черномырдин сделал свое знаменитое заявление – он, дескать, за реформы, он “за рынок, но не за базар”. Трудно было понять, что конкретно сие означало. Но в общем-то догадаться было можно: новый премьер собирается создать что-то “большое и светлое”, не то, что получилось у правительства Гайдара, чья экономическая политика, по словам Черномырдина, была не более чем “импровизацией”.
      Вообще, надо сказать, новый премьер, не очень-то стеснялся в выражениях, характеризуя деятельность прежнего кабинета и его главы, в то время как Гайдар, напротив, проявлял сдержанность в публичных оценках тех или иных шагов своего преемника, даже совершаемых им очевидных глупостей, – а их было немало, – стараясь ему не мешать и, очевидно, чтобы не быть заподозренным в каких-то ревнивых или мстительных чувствах. Лишь по прошествии значительного срока Егор Тимурович почувствовал себя в этом отношении более свободным и стал позволять себе более жесткие высказывания о деятельности Черномырдина на премьерском посту.
      Черномырдин так обозначил свои приоритеты в экономической политике:
      “Прежде всего, конечно, надо остановить спад производства, потому что никакая реформа не пойдет, если мы совсем разрушим производство, промышленность. Поэтому я считаю, что сейчас реформа должна приобрести несколько иное звучание, то есть нам нужно перейти на следующий этап: обратить серьезнейшее внимание на производство. Это нам позволит больше сделать для сельского хозяйства… Я считаю, что нужно делать опору на основные наши базовые отрасли, а уж это, я думаю, потянет за собой все остальное. Наша страна не должна превратиться в страну лавочников…”
      За этим последовала серия аналогичных заявлений:
      “Я, конечно, за рынок, за тот, который и выведет нашу страну. А то, что мы сегодня хотим опутать нашу державу лавками и на базе этого вывести экономику, поднять экономику, да еще улучшить благосостояние, думаю, что этого не произойдет… Конечно, основу должна составлять тяжелая отрасль, которая создаст базу для всех и для всего… Мы не можем допустить, да это, наверное, и невозможно, чтобы улучшить дела в сельском хозяйстве, чтобы поднять сельское хозяйство без развитой промышленности… Убежден, что и социальную сферу без тяжелой промышленности, без развитой промышленности мы не вытащим… Конечно, чтобы наполнить рынок товарами народного потребления, нужны мелкие предприятия. Еще раз, я не отказываюсь от этого. Только не за счет этого можно вывести страну…”
      “Тяжелая промышленность”, “тяжелая промышленность”, “тяжелая промышленность”… Тут перед нами во всей красе предстает советский хозяйственник, тот самый “красный директор”. Разбуди такого посреди ночи, спроси, на что нужно прежде всего делать опору в экономике, и он, ни секунды не раздумывая, ответит: на группу А, на производство средств производства; будет развиваться группа А, – будет двигаться вперед и все остальное, отнесенное к группе Б, к производству средств потребления… А уж о том, чтобы развивать средний и мелкий бизнес, в частности торговый, помогать “лавочникам”, – об этом и говорить вроде бы унизительно и оскорбительно…
      На вопрос, собирается ли он пойти навстречу промышленникам, которые требуют пополнения оборотных средств, ликвидации неплатежей, задолженностей за счет бюджета, дополнительного бюджетного кредитования, Черномырдин уже на той первой пресс-конференции 14 декабря честно признался, что он сам всегда был среди тех, кто выступал с такими требованиями: “ведь промышленность должна работать”.
      Трудно постичь, как могла прийти в голову Ельцину безумная идея выдвигать человека, вскормленного на догмах политэкономии социализма, на практике социалистического хозяйствования, не понимающего азов рыночной экономики, на роль лидера рыночных реформ.
      Впрочем, если бы кресло премьера занял тогда Юрий Скоков, было бы, наверное, еще хуже. Черномырдин по крайней мере стал твердым политическим союзником президента, хотя, по-видимому, занял эту позицию не без колебаний. Что касается экономики, тут он проявил достаточную способность к обучаемости (другой вопрос, имел ли Ельцин или кто другой право заставлять страну, переживающую тяжелейший кризис, ждать, пока председатель правительства усвоит экономическую азбуку). Правда, лидером рыночных реформ Черномырдин так никогда и не стал, не мог стать, как говорится, по определению, но тем не менее… В случае Скокова Ельцин вряд ли мог рассчитывать даже на политическое союзничество.
      Спикер предлагает поддержку
      В принципе, политического союза премьера с президентом – по крайней мере столь тесного, – могло и не образоваться. С самого начала было ясно, что Хасбулатов постарается воспрепятствовать этому, заполучить Черномырдина к себе в друзья. Зря он, что ли, потратил столько сил, чтобы скинуть Гайдара? О страстных вожделениях спикера свидетельствовали, в частности, его сразу же зазвучавшие “ободряющие” заявления, адресованные премьеру. Так, 19 декабря он прямо заявил о своей поддержке Черномырдина, предупредив при этом, что новый глава правительства может столкнуться с аппаратным сопротивлением и саботажем. Посвященные увидели в этом посланную Черномырдину подсказку, кого он должен заменить в первую очередь, – руководителя аппарата правительства Алексея Головкова, приведенного на этот пост Гайдаром. И действительно, вскорости Головков был заменен “человеком Черномырдина”, кондовым бюрократом Владимиром Квасовым, впоследствии попортившим много крови правительственным реформаторам.
      К тому же Квасов, по свидетельству информированных людей, немало сделал для наведения мостов с Хасбулатовым. Тут он двигался навстречу спикеру, стремившемуся отколоть премьера от президента.
      Немало таких речей и подсказок руководитель парламента посылал премьеру и в дальнейшем, – пока не убедился, что все его усилия в этом направлении тщетны. Премьер все более сближался с президентом. Черномырдин был слабым экономистом, посредственным политиком, но аппаратным чутьем обладал великолепным. Именно это чутье подсказало ему, какой выбор в данной ситуации более предпочтителен. Впрочем, возможно, он уже тогда почувствовал, при каком выборе его стремительно возрастающее личное состояние окажется наиболее защищенным.
      Новая метла по-новому метет
      Буквально сразу же после своего назначения Черномырдин принялся раздавать направо и налево государственные деньги. Уже через два дня – 16 декабря – он подписал постановление, согласно которому учащиеся средних специальных учебных заведений, студенты и аспиранты вузов и НИИ с 1 января обретали право раз в год пользоваться одним из видов транспорта – авиационным, железнодорожным, водным, автобусным – с пятидесятипроцентной скидкой на билет туда и обратно.
      Конечно, неплохо, что кому-то, особенно из числа людей не очень обеспеченных, облегчается жизнь, но в условиях надвигающейся гиперинфляции так вот, без серьезных обоснований и просчетов, выбрасывать огромные суммы бюджетных денег… Это выглядело легкомысленно и безответственно. Это была обычная популистская акция из числа тех, что, будучи собраны вместе, шаг за шагом приближали страну к пропасти.
      Далее последовали другие акции в том же роде. Распоряжением от 22 декабря премьер утвердил перечень научно-исследовательских учреждений, освобождаемых от налога на имущество. “Если не будет науки, – заявил Черномырдин, – не будет и страны… Даже в годы войны у нас наука была в лучшем состоянии, чем сегодня”. Все правильно. Но то же самое можно было сказать и о многом другом…
      Разумеется, Черномырдин расширил финансовую поддержку агропромышленного комплекса. В эту “черную дыру” дополнительно ушло свыше 160 миллиардов рублей.
      Постановлением от 6 января премьер повысил минимальный размер оплаты труда бюджетников.
      Однако самый серьезный шаг на этом пути Черномырдин сделал 18 декабря: в качестве поправки к бюджету уже уходящего, 1992-го года предложил выделить 200 миллиардов рублей льготного кредита родному топливно-энергетическому комплексу. Верховный Совет, разумеется, охотно принял это предложение: оно вполне соответствовало представлениям большинства депутатов о том, какой должна быть финансово-экономическая политика.
      В результате масштабной кредитной эмиссии, предпринятой в декабре, после того как Черномырдин стал премьером, рубль снова резко пошел вниз, а доллар, соответственно, вверх. Если 5 января “зеленый” стоил 517 рублей, то 28-го – уже 572. Такова была цена принятых новым премьером мер по поддержке промышленности – эту задачу, как мы знаем, он считал в ту пору ключевой.
      Цинизм популистов
      В сущности, Черномырдин составил тут дружный дуэт с Верховным Советом, который упорно продолжал свою деятельность по разрушению российской экономики, – в частности, регулярно, без согласования с правительством и без оглядки на состояние бюджета, на его дефицит повышая минимальный размер пенсий и минимальную зарплату. Так, 15 января ВС принял решение увеличить минимальный размер пенсий почти в два раза. Министр финансов Василий Барчук пытался возражать, объясняя депутатам, что такое повышение неминуемо повлечет за собой и увеличение минимальной заработной платы, а все вместе это обойдется казне в гигантскую сумму – 15-17 триллионов рублей. Но депутаты проигнорировали его возражения.
      И в самом деле, есть ли более легкий способ предстать перед людьми радетелем их интересов? Повышение пенсий, индексация зарплаты – ах, как гуманно, ах, как благородно! А то, что при дышащей на ладан экономике это “благородство” выходит боком тем самым “облагораживаемым”, – это ведь еще доказать надо, не всякий это поймет. Весьма точно прокомментировал в те дни эту “гуманно-благородную” акцию народных избранников известный экономист Евгений Гонтмахер:
      “Когда мы говорим: “ВС принял очередной закон”, – обычно остается в тени автор этого документа. В данном случае в роли благодетеля 35 миллионов российских пенсионеров уже не в первый раз выступает председатель Комиссии по социальной политике Михаил Захаров. Именно он, несмотря на возражения правительства, раз за разом убеждает парламент увеличивать размер пенсионных выплат. Казалось бы, его позиция глубоко гуманна, ведь ни для кого не секрет, что пенсионерам сейчас живется очень нелегко. Но улучшают ли усилия г-на Захарова на ниве социальной политики положение наших стариков? Смею утверждать, что как раз наоборот его действия ухудшают их положение. Начиная с сентября прошлого года, Россия живет в условиях очередного скачка цен, конца которому пока не видно. В числе причин этого всплеска далеко не последнее место занимают многомиллиардные дополнительные выплаты, связанные с повышением пенсий летом 1992 года. Выброс новых денежных знаков мог привести только к ускорению инфляции, что и произошло. На этом фоне снова предпринимать мощные вливания наличных денег – значит обрекать всех нас на жизнь в условиях гиперинфляции. Я вовсе не хочу сказать, что пенсии надо заморозить, однако нынешний момент требует высокопрофессионального подхода ко всем этим вопросам. Думаю, г-ну Захарову хорошо известно, что различия в материальном положении различных групп пенсионеров сейчас огромны. Конечно, большинство из них живут на одну пенсию, но вместе с тем более 20 процентов пенсионеров работают, получая и пенсию, и зарплату. Значительная группа пенсионеров получают максимальную пенсию, за 7 тысяч рублей. В таких условиях проводить повышение пенсий всем, не делая никаких различий между различными категориями пожилых людей, – значит совсем утратить чувство социальной справедливости. Ведь девяностопроцентная прибавка к минимальной пенсии – это около двух тысяч рублей, а к максимальной – более шести тысяч… Минимальный размер пенсий перевалит за 4 тысячи рублей, а новая минимальная зарплата составит лишь 2250 рублей. Как видим, создается ситуация, когда даже средний пенсионер будет иметь доход больше, чем многие работающие. В результате появляется еще один стимул для наращивания заработной платы, не обеспеченной экономическим ростом. А это еще один толчок к гиперинфляции. Ладно ВС, но неужели г-н Захаров не понимает всех этих обстоятельств? Думаю, прекрасно понимает. В данном случае интересы конкретных людей под прикрытием популистских действий приносятся в жертву определенным политическим интересам. Дело в том, что г-н Захаров баллотируется на должность председателя Совета Республики ВС. И его плодотворная деятельность в качестве председателя Комиссии по социальной политике – не более чем козырь в борьбе с конкурентами”.
      У большинства “народных заступников”, прибегавших в ту пору к дешевым популистским приемам, помимо общих для всей антиельцинской команды политических интересов, были еще какие-то свои личные политические интересы.
      Реформаторы готовят контратаку
      Правительственные реформаторы, естественно, держались иного мнения, нежели премьер, относительно того, что считать приоритетом в экономике. Уже через два дня после назначения Черномырдина Анатолий Чубайс заявил, что “центральным вопросом для правительства является предотвращение гиперинфляции”. Ясно было, что в отсутствие Гайдара решать эту главную задачу просто некому. Министр финансов Василий Барчук на роль основного действующего лица тут явно не годился. По словам Чубайса, требовалось ввести в состав кабинета “специалиста экстра-класса, отвечающего за макроэкономику, который и взял бы на себя контроль за этой сферой”. Анатолий Борисович предлагает на этот пост бывшего министра финансов РФ (в правительстве Силаева) Бориса Федорова.
      23 декабря Федоров был назначен вице-премьером, курирующим макроэкономику и финансы. Интересно, что среди альтернативных кандидатов на этот пост фигурировал Григорий Явлинский. Однако, памятуя, видимо, прошлое, годовалой давности, обсуждение этой кандидатуры, Ельцин даже не стал рассматривать ее в качестве реальной.
      Борис Федоров много сделал для сохранения курса реформ в самый опасный для них период, хотя в полной мере заменить Гайдара ему, естественно, не удалось…
      Черномырдин возвращается
      к регулированию цен
      Уже вскоре после вступления Черномырдина в должность, 5 января 1993 года, произошло некое событие, которое повергло реформаторов в ужас: сбываются их самые худшие ожидания. В этот день в печати появилось постановление “О государственном регулировании цен на отдельные виды продукции и товаров”. Оно было подписано Черномырдиным 31 декабря и вводилось в действие с 1 января. Отныне регулированию подлежали цены на “важнейшие” виды товаров и услуг, производимых не только государственными, но и частными предприятиями. К “важнейшим” был отнесен широкий круг товаров, начиная от продукции горнодобывающих и металлургических предприятий и кончая изделиями легкой и пищевой промышленности. Это, повторяю, был шок для всех, кто надеялся, что новый премьер не станет покушаться на основные элементы реформы. Хорошо помню, как снова стали пустеть прилавки. “Недолго музыка играла…”.
      На состоявшейся в этот же день встрече с руководителями московских предприятий и организаций различных форм собственности Черномырдин впервые представил что-то вроде программы действий своего правительства на начавшийся год. Он заявил, что намерен перейти “от импровизаций в экономической политике”, которая, по его мнению, была свойственна правительству Гайдара, “к холодному расчету и умению практически организовывать”. Новый премьер сообщил также, что собирается проводить “реформы с человеческим лицом”. Среди намечавшихся первоочередных шагов – меры по замедлению спада производства. Прежде всего, они предусматривали широкое внедрение краткосрочных и среднесрочных проектов, нацеленных на поддержку “предпринимателей-производителей”. В переводе на обычный язык – директорского корпуса, из среды которого, как мы знаем, вышел сам Черномырдин.
      Кстати, в конце встречи премьер в очередной раз напомнил об этом: “Я сам из директоров”, – вызвав аплодисменты зала, опять-таки директорской его части. При этом бросил укор тем предпринимателям, которые “не сделали в своей жизни ни одного гвоздя или кирпича”. Упрек вполне в советском духе: мы ведь знаем, как в ту пору партийные, советские, хозяйственные руководители любили бахвалиться, что когда-то, во времена своей молодости, они водили трактор или стояли у токарного станка (так ли все было на самом деле – поди проверь). Без такого штриха в биографии вроде бы и не могло быть полноценного начальника.
      После этих черномырдинских заявлений стало ясно: предоставление ТЭКу двухсотмиллиардного кредита, аннулирование его долга в восемь с лишним миллиардов, возврат к регулированию цен в отношении ряда товаров – это не случайные акции. Они вполне вписываются в программные установки свеженазначенного главы правительства.
      Все это вместе – и постановление о регулировании цен, и программные заявления нового премьера – навевало уныние.
      Контратака реформаторов
      Против возврата к регулированию цен восстали все наличные силы реформаторов. Анатолий Чубайс, Борис Федоров, Евгений Ясин, Яков Уринсон, Сергей Васильев принялись убеждать Черномырдина отменить постановление, которое, во-первых, противоречило общему курсу на рыночные реформы, а во-вторых, было практически нереализуемо (цены предполагалось регулировать путем введения предельных уровней рентабельности предприятий).
      8 января Чубайс позвонил Гайдару, находившемуся в то время где-то, по его словам, “далеко от Москвы”, попросил о помощи. Гайдар попытался связаться с Черномырдиным, но ему это не удалось. Тогда он позвонил президенту, сказал, что весьма обеспокоен ситуацией с ценами, попросил прочитать записку, которую он, Гайдар, срочно ему направляет, и отменить необдуманное постановление.
      Эти дружные усилия в конце концов возымели действие.
      Черномырдин дает задний ход
      Вскоре раскрученный премьером антиреформаторский маховик остановился и двинулся в обратную сторону. Как это нередко бывает в России, все случившееся было представлено в анекдотическом свете. 13 января Борис Федоров заявил в “Известиях”, что Черномырдина просто “подставили”, “подсунув на подпись старый, недоработанный проект”. Этот проект, мол, родился в недрах Госкомцен и даже не был рассмотрен правительством. По словам Федорова, постановление ошибочно и ни в коем случае не отражает общего курса правительства в экономической политике, оно должно быть пересмотрено.
      На следующий день на встрече с журналистами Владимир Шумейко подтвердил, что с постановлением о регулировании цен “вышло недоразумение”: этот документ попал на стол премьеру в “черновом” варианте, его “предполагалось выпустить совсем не в том виде, в котором он был опубликован”, и в ближайшее время постановление будет переработано. Этой переработкой, дескать, уже занимаются Черномырдин и его зам Борис Федоров.
      Трудно, однако, поверить, что дело тут только в технической ошибке. Ведь еще при вступлении в должность премьер обещал “бороться с безудержным ростом цен”. В свете этих обещаний постановление об их регулировании выглядит вполне логично. Правда, мало кто ожидал, что эту свою борьбу премьер начнет таким лобовым, примитивным способом. Но если вспомнить, что его рыночное образование было совсем невелико, это тоже не должно вызывать удивления.
      “Переработка” постановления свелась к тому, что оно было фактически отменено. Регулируемыми остались лишь цены на продукцию предприятий-монополистов.
      Явно по настоянию реформаторов в документ были включены слова о необходимости ужесточить финансовую и денежно-кредитную политику, не допускать “расходования не обеспеченных источниками денежных средств”, Центральному банку предлагалось “сдерживать темпы роста кредитования” и т.д.
      Новое постановление Черномырдин подписал 18 января.
      Нельзя сказать, что история с выпуском злополучного предновогоднего постановления не оставила никакого следа. След остался. И не только в самой экономике (за те дни, пока постановление действовало, многое в ней успело крутануться назад), но и в головах людей: немалое их число и в России, и за рубежом в очередной раз убедилось, сколь зыбки российские преобразования, как легко их можно застопорить и обратить вспять.
      Борис Федоров берет инициативу в свои руки
      В середине января наметился некоторый отход от разговоров о борьбе со спадом производства как первоочередной задаче правительства. 18 января, выступая перед журналистами, Борис Федоров такой задачей вновь, как это было при Гайдаре, назвал стабилизацию денежного обращения в стране. Он дал понять, что главное – антиинфляционные меры, а борьба со спадом производства – это задача на будущее. При этом, правда, вице-премьер, сказал, что жесткая кредитно-финансовая политика, декларировавшаяся предыдущим правительством, “по существу, не проводилась”.
      В действительности, как мы знаем, в начале реформ, в первые месяцы 1992 года эта политика была достаточно жесткой и достаточно эффективной. Потом ее в самом деле успешно торпедировал человек по прозвищу “Геракл”.
      Надо сказать, этот персонаж древнегреческого эпоса немало крови попортил не только Гайдару, но и самому Борису Федорову. Однако для Бориса Григорьевича затяжное противоборство с председателем ЦБ было еще впереди…
      На заседании президиума правительства, состоявшемся 20 января, были обсуждены итоги прошедшего года и планы на 1993-й. Итоги были неутешительные. По словам Чубайса, спад производства в 1992 году составил 18 процентов, месячная инфляция в декабре – 25 процентов; в январе же она может достичь 50 процентов. Причина – увеличение кредитной эмиссии в середине прошлого года.
      В качестве основных ориентиров на 1993 год правительство с подачи Бориса Федорова выдвинуло снижение инфляции к концу года до 5 процентов в месяц, сокращение дефицита бюджета до 5 процентов ВНП. По мнению Федорова, этих целей можно было достичь лишь при условии значительного снижения уровня дотаций и субсидий малоэффективным предприятиям и упорядочения системы банковских платежей.
      Черномырдин становится рыночником
      О планах правительства в области финансов Черномырдин 28 января сообщил Верховному Совету. Премьера было не узнать. “Крепкий хозяйственник” советского разлива как-то незаметно превратился в реформатора-рыночника. По крайней мере, если судить по словам. Премьер заявил, что отныне его кабинет будет проводить ужесточение кредитно-финансовой политики более последовательно, чем правительство Гайдара. За счет этого он намерен добиться финансовой стабилизации и укрепления рубля.
      Черномырдин сказал, что намерен прекратить практику выдачи кредитов и субсидий “за красивые глаза”, которая и стала основной причиной инфляции. По данным председателя правительства, только 20 процентов кредитов использовались для поддержки производства, а остальное “превращалось в многотысячные зарплаты”. Отныне, заявил Черномырдин, кредиты будут выдаваться исключительно под конкретные проекты, которые могут в обусловленные сроки принести прибыль.
      Здесь премьер почти слово в слово повторил то, что несколько ранее, на встрече с журналистами 18 января, сказал его зам Борис Федоров: по словам вице-премьера, кредиты следует выдавать только тем госпредприятиям, которые способны эффективно их использовать.
      Хорошо, когда у тебя есть грамотный заместитель.
      Естественно, возникал вопрос: а как же двухсотмиллиардный кредит, который премьер в декабре щедро выделил ТЭКу? Предвидя его, Черномырдин сообщил, что в январе его использование было подвергнуто правительственной ревизии. По ее итогам, сказал премьер, “пришлось жестко сократить объемы предоставленной суммы”. Этот черномырдинский пассаж был не очень-то понятен. Дело в том, что льготный кредит ТЭКу правительство провело через Верховный Совет. Стало быть, и его сокращение могло быть оформлено лишь постановлением ВС. Но никакого такого постановления парламент не принимал. Наконец, выдачу самого кредита Центробанк “притормозил” по неким “техническим причинам”. Похоже было, что весь разговор о ревизии, будто бы проведенной в ТЭКе, – не более чем вольная импровизация премьера, призванная успокоить тех, кто выражал недовольство, что этой родной для Черномырдина отрасли предоставляются столь масштабные бюджетные поблажки.
      Кроме всего прочего, непонятно было, собирается ли правительство провести такую же ревизию, допустим, в агропромышленном комплексе, куда оно вознамерилось закачать еще больше средств – триллион рублей. Было вполне очевидно, что там, в этой “черной дыре”, бюджетные средства будут использованы еще менее эффективно, чем в какой-либо другой отрасли.
      Вернулся Черномырдин и к своей недавней провалившейся авантюре с ценами, заметив, что “попытки административного регулирования или фиксирования цен на продукцию предприятий, не являющихся монополистами, не могут решить проблем экономики”. Премьер твердо заверил, что возврата к регулированию цен не будет.
      Центральный вопрос: как быть с расходами на социальную сферу? По словам Черномырдина, их увеличение не должно быть произвольным, рост этих расходов должен сопровождаться сокращением дотаций, выдаваемых неэффективным предприятиям, базироваться на взвешенном отношении к госбюджету.
      В общем-то, все это, конечно, азбука рыночной экономики, однако из уст Черномырдина подобные утверждения мало кто ожидал услышать, причем в такой категоричной форме. Многие восприняли это заявление премьера, вроде бы свидетельствовавшее о смене его приоритетов в экономической политике, как сенсацию. Видно было, что просветительские усилия его помощников, таких, как Борис Федоров, не проходят для него бесследно.
      Аплодисменты и проклятия
      Перемену в экономических установках Черномырдина – по крайней мере как они провозглашались на словах, – заметили многие. Одобрительно о ней отозвался Егор Гайдар, которого сам Черномырдин не уставал критиковать. “Действия правительства Виктора Черномырдина, начиная с середины января, заслуживают по крайней мере поддержки”, – сказал бывший глава правительства.
      Газеты тогда писали, что “новый курс” Черномырдина на приоритетную поддержку промышленности просуществовал чуть более месяца. Финансовая стабилизация вновь названа первоочередной задачей правительства. Глубокомысленные дискуссии о том, пригодны ли “западные теории” для России, сразу же умолкли, едва только угроза гиперинфляции, а с ней и реального краха экономики обрела реальные черты.
      У парламентской оппозиции доклад Черномырдина, естественно, вызвал раздражение, хотя она и не торопилась вступать в прямую конфронтацию с новым премьером. Один из ее лидеров Владимир Исаков заявил, что из доклада премьер-министра не видно, чтобы правительство готово было пересмотреть экономический курс (естественно, подразумевался гайдаровский курс; то, что Черномырдин отошел от своих собственных первоначальных позиций, Исакова со товарищи, понятное дело, никак не устраивало). Как явствует из доклада, сказал оппозиционер, практика шоковой терапии будет продолжаться. Исаков предрек: поскольку реальных механизмов выхода из кризиса нет, к концу 1993 года промышленный потенциал страны окажется “в плачевном состоянии”, а оборонный комплекс России вообще “перестанет существовать как явление природы”.
      Очень любили оппозиционеры при каждом удобном случае предрекать неизбежный и скорый Апокалипсис. Непонятно было, кого они больше хотят испугать – окружающих или самих себя.
      Кто вы, господин премьер?
      Конец января. Вот уже более месяца просвещенная публика, хотя бы мало-мальски интересующаяся общественной жизнью, теряется в догадках, относится ли новый премьер Виктор Черномырдин к когорте реформаторов или наоборот.
      Признаков того и другого было примерно поровну. С одной стороны, его выдвинул президент, с другой – за него дружно проголосовал Съезд. С одной стороны, он сразу же заявил, что он за рынок, с другой – что “против лавочников”. С одной стороны, подмахнул антирыночное постановление о регулировании цен, с другой – быстро его отменил…
      Но где-то в двадцатых числах января появились несравненно более веские, чем собственные действия и слова премьера, свидетельства, что Черномырдин все-таки больше тяготеет к лагерю реформаторов, чем антиреформаторов: сезон критики его правительства открыл спикер ВС Хасбулатов.
      Конечно, критиковать никого не возбраняется. Это ведь когда еще было сказано, что у нас нет зон, закрытых для нее. Обращали на себя внимание некоторые обстоятельства этой критики. Во-первых, – уже упомянутый небольшой срок с момента избрания нового премьера. Во-вторых, – безапелляционное взваливание на него ответственности за хроническую и, в общем-то, безнадежную проблему борьбы с растущей преступностью (именно с ней была связана критика). И в-третьих – неадекватная угроза “убрать” правительство в случае, если оно эту явно непосильную для него проблему быстро не решит.
      Разумеется, неадекватность здесь еще не достигала уровня “червяков”, “дилетантов”, “растерявшихся ребят” и прочих лестных выражений, которые летели из уст плехановского профессора в адрес правительства Гайдара, но тоже доложу я вам…
      К этому моменту Хасбулатов явно оставил надежду увидеть в Черномырдине своего зама по работе с правительством и надежного соратника по антиельцинскому блоку. Выразительнее всего об этом свидетельствовало само время, выбранное для разносных атак на высший орган исполнительной власти, – напряженное время политической борьбы, предшествовавшей апрельскому референдуму. С тактической точки зрения, гораздо выгоднее было бы, если уж не удается сделать нового премьера своим горячим сторонником, попытаться хотя бы нейтрализовать его. Когда же и на это надежды нет, когда все ясно, – тут уж можно идти до конца…
      Поездка в Давос
      В начале февраля Черномырдин посетил Всемирный экономический форум в Давосе и тут, естественно, предстал еще большим реформатором-рыночником. Он заявил, что “хотел бы развеять атмосферу недоверия, которая складывается на Западе вокруг нового кабинета России”, и заверил участников форума, что реформы в России будут продолжаться во что бы то ни стало. По его словам, он “не только за реформы, но и за их углубление и расширение”. “Однако, – сказал российский премьер, – мы не будем слепо копировать чей-то опыт – американский, английский, немецкий, японский… У нас есть свой – российский путь”.
      Как известно, глубокомысленные ссылки на некий особый, таинственный “российский путь” – это фирменное блюдо наших “патриотов”-антирыночников. То, что Черномырдин использовал здесь эту навязшую в зубах формулу, разумеется, просто свидетельствовало о его не слишком большой осторожности в подборе слов. Многие наши деятели считают обязательным при публичных выступлениях за рубежом продекларировать что-то подобное: дескать, мы не какие-то там эпигоны-подражатели, “у советских собственная гордость”.
      На вопрос о том, готово ли его правительство признать факт банкротства многих российских предприятий, Черномырдин ответил утвердительно.
      В действительности закон о банкротстве – один из основных рыночных законов, – принятый с большим опозданием, достаточно ощутимо заработал в России лишь в 1996 – 1997 годах, и такая задержка также обернулась немалым уроном для еще только формировавшейся рыночной экономики.
      Как бы то ни было, газетные заголовки тех дней бодро констатировали: “Виктор Черномырдин вернулся из Швейцарии приверженцем гайдаровского курса”, “Черномырдин покинул Швейцарию достойным преемником Гайдара”. В действительности, конечно, российский премьер покидал Давос не большим “гайдаровцем”, чем приехал туда, но почувствовать, чего ждет от него цивилизованный мир, – это он наверняка почувствовал. И мгновенно откликнулся на это ожидание. Такого рода “поведенческие программы” вообще составляли его суть.
      Шаг вперед, пять шагов назад
      Сказать, что Черномырдин последовательно, шаг за шагом преследовал цель финансовой стабилизации, было бы большим преувеличением. Этот путь изобиловал зигзагами, остановками, движением вспять. Так, нередко, говоря о бюджетном кредитовании, он несколько видоизменял формулировку, поясняя, что “теперь кредиты, особенно льготные, будут выдаваться избирательно и только приоритетным отраслям, направлениям и предприятиям”. Не эффективным, а именно “приоритетным”. Под приоритетными он, естественно, опять-таки имел в виду родной ТЭК, тяжелую промышленность, оборонку, финансово ненасытное сельское хозяйство. Советский хозяйственный руководитель постоянно в нем проклевывался. Пересилить собственную природу было невозможно.
      В начале февраля уже самым серьезным образом было подтверждено, что из жесткой финансово-кредитной политики будут делаться большие исключения. Верховный Совет с подачи правительства повторно принял решение о выделении топливно-энергетическому комплексу льготного кредита в 200 миллиардов рублей. Кроме того, Центробанку и Минфину было дано распоряжение переоформить на льготных условиях кредиты на сумму 148,1 миллиарда, предоставленные ТЭКу в 1992 году. Напомню, что решение об этом уже принималось в декабре, однако “по техническим причинам” Центробанк замешкался с его выполнением. И вот под аккомпанемент разговоров об ужесточении финансово-кредитной политики правительство Черномырдина настояло на его повторном принятии парламентом. Со стороны депутатов этот демарш кабинета, естественно, не встретил особого сопротивления: как мы знаем, большинство депутатов сами всегда выступали инициаторами щедрой раздачи бюджетных денег всем просящим.
      Как в былые времена, Черномырдин то и дело порывался рулить, командовать, администрировать. Например, он неустанно призывал промышленников помогать сельскому хозяйству, упрекал их, что они “ничего не делают для селянина”. “Мы имеем мощнейшие танковые заводы, а трактора покупаем в Белоруссии!” – восклицал премьер, словно бы забывая, что в условиях рынка все эти воскресные проповеди уже перестают действовать, что единственный способ повернуть производственников лицом к аграриям – это заинтересовать их, организовать дело так, чтобы они почувствовали выгоду в сотрудничестве с сельским хозяйством.
      Половинчатость и непоследовательность в проведении финансово-экономической политики, его постоянное “инстинктивное” обращение к административным методам ушедшей советской эпохи оказались характерны для Черномырдина не только в этот, начальный период его деятельности, но и в течение всего времени его пребывания на премьерском посту.
      Ельцин проснулся и устроил разнос
      правительству
      Ситуация в экономике между тем не улучшалась. Она и не могла улучшиться, учитывая непоследовательность и противоречивость многих управленческих решений. 4 февраля на заседании президиума правительства Ельцин устроил разнос кабинету: как допустили – цены в январе поднялись на 25 процентов, зарплата – на 50… За это, сказал президент, надо привлекать к ответственности. Правда, не вполне ясно было, кого именно привлекать. Больше всего досталось министру экономики Андрею Нечаеву, хотя он-то тут был виноват лишь в малой степени. Любому мало-мальски сведущему человеку понятно было: главный виновник – Центробанк, осуществивший летом и осенью гигантскую кредитную эмиссию (Ельцин назвал цифру – три с половиной триллиона рублей). Когда осуществлялась эта эмиссия, президент почему-то бездействовал, не поддержал правительство Гайдара, пытавшееся противостоять этому безумию. И вот теперь спохватился, начал раздавать тумаки, да и то не тем, кому нужно.
      – Видит Бог, я всегда был ярым противником этой эмиссии, – говорил в тот же день, после заседания, Андрей Нечаев, выступая на “Эхе Москвы”. – Если вести речь о министерстве экономики, то из тех трех с половиной триллионов кредитов по нашей линии прошло где-то лишь миллиардов двести… Я имею в виду инвестиционные и конверсионные кредиты, которыми занимается министерство. Конечно, я, как и все члены правительства, несу ответственность за эту кредитную политику, за то, что мы были недостаточно жестки по отношению к ЦБ, не смогли его убедить… Но в общем-то это не прямая вина министерства экономики. Можно сказать, что упрек президента справедлив в целом, но он не очень справедлив по отношению именно к нашему министерству.
      Впрочем, на самом заседании президиума правительства Нечаев, разумеется, не стал оправдываться, кивать на истинного виновника. Такое было не принято. “С президентом нужно всегда соглашаться, как же иначе”, – сказал он позже журналистам.
      Досталось и Министерству внешнеэкономических связей, чью работу Ельцин оценил как бездеятельность. В общем, по словам президента, план 1992 года фактически провален. Сделано столько ошибок, что за них придется долго расплачиваться.
      В знак крайнего возмущения Ельцин покинул заседание, не дожидаясь его конца.
      Между молотом и наковальней
      Правительство Черномырдина ощущало мощный нажим не только со стороны президента. Другие силы толкали его в прямо противоположную сторону. 11 февраля состоялось расширенное заседание кабинета, на котором обсуждался план проведения реформ в 1993 году, разработанный под руководством Бориса Федорова. Помимо членов правительства, в заседании приняли участие руководители парламента, Центробанка, главы местных администраций, представители промышленности. В основу плана были положены жесткие антиинфляционные меры, однако как раз они и встретили наиболее решительные и дружные возражения со стороны гостей. Геращенко по-прежнему отказывался идти на какие-либо уступки в части сокращения кредитной эмиссии и повышения процентных ставок. Отраслевые лоббисты требовали от кабинета поискать какие-либо другие методы борьбы с инфляцией помимо жесткой финансовой политики, предполагающей сокращение дотаций, субсидий, льготных кредитов.
      Иными словами, правительство оказалось между молотом и наковальней – между категорическим требованием президента навести наконец жесткий порядок в финансовой сфере и настоятельными призывами не жалеть денег “ради спасения производства и облегчения жизни населения”. Хотя Черномырдин в своем заключительном слове высказался за намеченные его замом финансовые ограничения, многие сомневались, что ему удастся последовательно проводить антиинфляционную политику на деле.
      С колебаниями покончено,
      колебания продолжаются
      В конце февраля кабинет Черномырдина вроде бы окончательно определился в том, какую экономическую политику он собирается проводить. 24-го числа было обнародовано постановление, которым утверждался “План действий правительства РФ по реализации экономической реформы в 1993 году”. В этом плане приоритетным направлением деятельности кабинета провозглашалась жесткая финансовая политика. Главной макроэкономической целью было названо удержание бюджетного дефицита в пределах пяти процентов ВВП.
      Утверждая этот план, Черномырдин подтвердил, что самое основное для правительства – величина бюджетного дефицита, а каков будет спад производства – дело второстепенное.
      В действительности дефицит федерального бюджета составил в 1993 году 9,8 процента ВВП. Годовая инфляция сохранилась примерно такой же, как и в 1992-м (если не учитывать ее “шоковый” скачок сразу после либерализации цен в январе 1992 года) – 840 процентов. (При этом в августе, то есть накануне известных драматических событий, инфляция приблизилась к опасному уровню в 30 процентов в месяц, что явно грозило срывом в гиперинфляцию.) Курс доллара в 1993 году вырос с 442 рублей за доллар в январе до 1247 рублей в декабре. Главная причина столь неутешительных итогов была все та же – непоследовательность и нетвердость в проведении жесткой финансовой политики.
      Вообще, на первом этапе реформ – в 1992-1995 годах – правительство не раз пыталось последовательно проводить стабилизационную программу, но всякий раз отступало. За очередным отступлением и, соответственно, очередной вспышкой инфляции вновь следовал благородный порыв, направленный на борьбу с ней. Затем весь этот цикл повторялся…
      В первые месяцы премьерства Черномырдина в полной мере дала о себе знать и та самая “братская помощь”, которую Геращенко с большим энтузиазмом оказывал странам СНГ, – бесконтрольная выдача так называемых технических кредитов: только в 1992 году наши бывшие “братья” получили ее от нас в размере одного триллиона рублей, причем без указания сроков возврата. Свою лепту в эту “помощь” внес и сам Черномырдин. Тут опять сказалось его ученичество, дорого обошедшееся стране.
      Гайдар:
      “Проблема технических кредитов… особенно обострилась в связи с тем, что на первой встрече с казахским руководством (в январе 1993 года. – О.М.) В. Черномырдин, еще не разобравшись в сути дела, дал согласие на отмену режима межреспубликанских корреспондентских расчетов. В построенном с таким трудом балансе, ограждавшем пока еще зыбкую прочность российского рубля, вновь образовалась крупная брешь. В нее немедленно устремился поток пустых денег. К весне Казахстан, оттеснив Украину, прочно занял роль лидера экспорта инфляции в Россию. Попытки Минфина взять под контроль технические кредиты, направлявшиеся Центральным банком из России в другие республики СНГ, стали малопродуктивными”.
      И только в конце апреля оказалось возможным изменить ситуацию – ликвидировать “казахскую” дыру в рублевой зоне, перекрыть краны щедрых технических кредитов.
      В целом же сбить инфляцию удалось лишь к осени 1995-го – довести ее, как пишет Гайдар, “до умеренных значений, характерных для Польши 1991 года”.
      Незаменимые люди есть
      Несколько слов в заключение разговора о новом премьере. Замена Гайдара на Черномырдина была не просто неэквивалентной заменой. Это было, как уже говорилось, самое тяжелое поражение Ельцина в борьбе с оппозицией на начальном этапе реформ. Хотя сам он, по-видимому, – по крайней мере, если судить по его мемуарам, – так и не осознал этого. Впрочем, он был тут не одинок. Даже такой сторонник реформ, как Андрей Козырев, не видел ничего страшного в смене главы правительства.
      – Я не думаю, что сейчас, с заменой Гайдара на Черномырдина, произошел какой-то качественный скачок, – говорил тогдашний министр иностранных дел в интервью на “Эхе Москвы” в апреле 1993 года. – У меня такого ощущения нет. Реформаторы продолжают работать, реформа идет, приватизация идет, финансовая стабилизация по-прежнему провозглашена в качестве высшего приоритета… У меня нет сегодня такого ощущения, что происходит какой-то полный откат.
      Козырев напомнил, что и самого Гайдара с конца весны 1992 года “заставили во многом пойти на уступки”, Центральный банк полностью вышел из-под контроля, ВС начал проводить “параллельную” экономическую политику. Одним словом, “финансовая стабилизация, по существу, была сорвана уже при Гайдаре”. Вместе с тем, по словам Козырева, “есть ощущение, что Черномырдин в окружении реформаторов все-таки старается проводить реформаторскую политику”.
      Собеседник-ведущий напомнил министру, что “окружение реформаторов” мало-помалу прореживается – на место изгоняемых гайдаровцев приходят люди, которых к реформаторам никак не отнесешь. Так, Андрея Нечаева на посту министра экономики сменил Олег Лобов, удалили министра финансов Василия Барчука, “на последней ниточке” висит Анатолий Чубайс… На пост вице-премьера, курирующего сельское хозяйство, назначен Александр Заверюха, креатура “Аграрного союза” и Руцкого, отнюдь не пламенный реформатор. Его главная задача – выбивание все новых и новых субсидий для сельского хозяйства. Козырев ответил, что все эти кадровые перемены не так уж страшны. На место Барчука, например, пришел Борис Федоров, и он, Козырев не думает, что это ослабление реформы.
      На это можно было бы возразить, что Борис Федоров занимался финансами и раньше, как вице-премьер. Новые реформаторские имена в правительстве Черномырдина что-то не появлялись, а вот прежние потихоньку действительно исчезали…
      Главное несчастье, связанное с уходом Гайдара и приходом Черномырдина, заключается в том, что Черномырдин, не будучи по своей природе рыночным реформатором, действуя под давлением обстоятельств и других людей – Анатолия Чубайса, Бориса Федорова, но прежде всего, конечно, под давлением самого Бориса Ельцина, – явно затянул реформы, продлил для миллионов людей связанные с этими реформами тяготы, заставил ненавидеть их. В этих условиях сформировалось негативное отношение огромной части населения к самим понятиям “реформа”, “демократия”, “либерализм”. Вот в чем главная беда.
      “Реформы в России были слишком
      медленными”
      Спустя несколько лет, оглядываясь на то, что произошло на первом этапе реформ, причем не только в России, но и в других странах, освободившихся от социализма, Гайдар написал академически-отстраненно:
      “В подавляющем большинстве стран, сформировавшихся из республик бывшего СССР, а также в Румынии и Болгарии… вопрос о выборе курса был предметом острой политической борьбы, а проводимая финансовая и денежная политика подвергалась резким колебаниям. В некоторых из этих стран (Румыния, Украина и др.) правительства с самого начала пытались проводить “мягкие”, “щадящие”, постепенные реформы. В других (Россия, Болгария) начатые радикальные преобразования оказались политически не обеспеченными, быстро сменились попытками реализации мягкой денежной и бюджетной политики. Результатом стало сохранение в течение длительного времени высоких темпов инфляции и отложенная финансовая стабилизация…
      Падение производства вместе с резким сокращением реальной денежной массы и взрывным ростом взаимных неплатежей предприятий порождает представление о том, что это есть следствие избыточно жесткой денежной политики, проводимой из доктринерских (монетаристских) соображений. Отсюда и стандартный рецепт “лечения”: наращивать денежное предложение (“насыщать деньгами экономику”), решить проблему неплатежей за счет денежной эмиссии и взаимозачетов, обеспечить тем самым базу для начала экономического роста… Последствия такого “лечения” оказываются стандартными, прослеживаются на десятках примеров в постсоциалистических странах. Быстрый рост денежного предложения действительно позволяет на короткое время (от двух до шести месяцев) нарастить объемы реальной денежной массы. Увеличивается спрос населения и предприятий на продукцию, падение производства приостанавливается, более того, появляются признаки экономического оживления. Однако по истечении некоторого периода… инфляционные ожидания резко возрастают… Темпы роста цен начинают опережать темпы роста денежной массы, реальная денежная масса начинает сокращаться, следом за снижением реального платежеспособного спроса ускоряется падение производства.
      Подобного рода эксперименты могут повторяться неоднократно, растягивая период высокой инфляции и падения производства…
      Высокая инфляция вызывает существенно более глубокое расслоение общества по уровню доходов и повышение показателей неравенства по сравнению со странами, которые оказались способными с самого начала отказаться от популистской политики, от попыток решать хозяйственные проблемы за счет масштабной денежной эмиссии, наращивания бюджетных расходов и в результате быстро справились с высокой инфляцией…
      Экономические реформы и процессы макроэкономической стабилизации в России были медленными, период экстремально высокой инфляции растянулся на четыре года. Две попытки финансовой стабилизации (зима – весна 1992 года и осень – зима 1993 года) оказались политически не обеспеченными, сменились быстрой экспансией денежного предложения. Представители традиционной хозяйственной элиты на протяжении всего периода сохраняли мощную базу поддержки в парламенте, региональных администрациях, а с весны 1992 года – и в федеральном правительстве. Контроль со стороны хозяйственной номенклатуры над правительством был консолидирован в декабре 1992 года, когда, при поддержке Съезда народных депутатов, правительство возглавил В. С. Черномырдин, человек, вся предшествующая работа которого была теснейшим образом связана с сектором крупных социалистических предприятий…
      Закон о банкротстве предприятий был принят с большим опозданием и до 1996-1997 годов практически почти не применялся…
      После очередной вспышки инфляции осенью 1994 года правительство начало наконец более или менее последовательно осуществлять стабилизационную программу, предполагающую отказ от эмиссионного финансирования дефицита бюджета и его сокращение, что и позволило к осени 1995 года сбить инфляцию до умеренных значений…”.
      Осень 1994-го, осень 1995-го – это уже за пределами данной книги. Что касается 1993 года, на протяжении его, вплоть до октябрьского мятежа, никакого серьезного просвета в экономике, увы, так и не появилось.
 

 

КОНЕЦ ПЕРЕМИРИЯ

 
      Хасбулатов обозначает стратегические цели
      Перемирие между Ельциным и его противниками закончилось раньше, чем можно было ожидать, – сразу же после новогодних и рождественских праздников. В двух номерах карманной хасбулатовской “Российской газеты” – за 9 и 10 января – была опубликована пространная статья спикера, где он фактически поставил под сомнение правомерность компромисса, достигнутого на VII съезде. В сущности, это был первый шаг к тому, чтобы аннулировать соответствующее съездовское постановление.
      Хасбулатов вновь обрушился на президента и его окружение, обвиняя их во всех смертных грехах, хотя имя Ельцина во вполне византийской манере ни разу в статье не упоминалось. По словам спикера, постановление о стабилизации конституционного строя пришлось принимать из-за того, что некие нехорошие люди “резко и сознательно обострили” противоречия между исполнительной и законодательной властью, что какие-то “высшие должностные лица”, “желающие продемонстрировать свою силу (часто от бессилия)”, вызывали один кризис за другим, да и вообще “высшая исполнительная власть безоглядно ринулась в пропасть, увлекая туда все общество”. Общество надо было спасать. Потому, дескать, и пришлось пойти на компромисс.
      В самом постановлении автор задним числом усмотрел ряд огрехов. Главный из них – неправомерная процедура принятия документа: поскольку он представляет собой некий набор поправок к Конституции, то и принимать его следовало двумя третями общего числа депутатов, а не простым большинством…
      Спрашивается, чего ж вы раньше-то молчали? Как пишет Хасбулатов, “соображения общественно-политической целесообразности пересилили соображения конституционной правосоразмерности”. Понятно. Цель оправдывает средства.
      Впрочем, позже последует несколько иное объяснение – знаменитое объяснение через ссылку на попутавшего г-на Хасбулатова беса.
      Что касается референдума по основным положениям новой конституции, назначенного Съездом на 11 апреля, у Хасбулатова в этой связи тоже возникает, по его словам, “много вопросов, сомнений и раздумий”. Прежде всего, “не очевидно, что на референдум придет требуемое большинство избирателей”: многие из них явно разочарованы эффективностью такого рода мероприятий. Да и деятельность тех лиц, “которые требуют от людей доверия”, далеко не устраивает население.
      Тут, надо полагать, опять-таки имелись в виду Ельцин и его команда – самому-то Хасбулатову со товарищи, как уверен спикер, народ безоглядно доверяет.
      В действительности рейтинг Ельцина в течение всего времени противостояния двух властей был несопоставимо выше хасбулатовского рейтинга.
      Очень сильно сомневается Хасбулатов, что в референдуме примут участие субъекты Федерации: “уже при проведении союзного референдума о сохранении Союза в обновленной форме, как, впрочем, и республиканского по вопросу об утверждении поста президента, многие регионы просто отказались принимать в нем участие; не создается ли такая ситуация и теперь?”. К тому же надо учесть, что один из вопросов, который предлагается вынести на него, – это вопрос о национально-государственном устройстве России. Как считает Хасбулатов, “сама постановка подобного вопроса способна вызвать сильнейшие дезинтеграционные процессы”. “Не распадется ли Россия после такого референдума?” – вопрошал автор.
      Всеми этими рассуждениями Хасбулатов как бы подавал сигнал региональным властям, особенно деятелям представительной власти, какую позицию им следует занимать в вопросе о целесообразности проведении референдума.
      Сам спикер прямо поставил ее под сомнение, заявив, что основные положения конституции, как и сами ее нормы, “имеет право толковать только Съезд народных депутатов” и никто другой. Предлагаемый же вариант принятия основ конституционного строя на референдуме, убежден Хасбулатов, “существенным образом ограничивает конституционное право высшего представительного органа по осуществлению им законодательных полномочий”.
      Если же референдум все-таки будет проведен, но вынесенные на него конституционные положения не получат большинства голосов, это, по мнению Хасбулатова, “резко ослабит государственную власть вообще”, а потому “инициаторы референдума”, несомненно, должны будут уйти в отставку – “абсолютно неизбежны” станут новые выборы как президента, так и депутатского корпуса.
      Поскольку депутаты отнюдь не горели желанием слагать свои полномочия и переизбираться, вполне очевидно было, что такого рода заявлениями Хасбулатов вербовал из их числа новых волонтеров в ряды противников референдума.
      По сути, в этой статье Хасбулатов обозначил стратегические цели, к которым, не допуская никакого разброда и шатания, стройными рядами должны стремиться все его союзники и единомышленники “в центре и на местах”.
      Забавно, что человек, открывший новый политический год такой вот запальной конфронтационной статьей, в своих воспоминаниях “на голубом глазу” уверяет: “Как известно, сразу же после окончания VII съезда ельцинисты стали нагнетать обстановку вокруг референдума. А ведь мы договорились превратить 1993 год в “год экономики”.
      Реанимация компартии
      Огромным подспорьем для оппозиции стало восстановление российской компартии. Половинчатые ельцинские указы от 23 августа и 6 ноября 1991 года, не запрещавшие, а всего только “приостанавливавшие” деятельность КПСС и КП РСФСР, позволили коммунистам через короткий срок создать взамен “приостановленных” сразу несколько “новых” компартий. Это проявленное Ельциным весьма легкомысленное отношение к самой опасной, самой черной (хотя и красной) политической силе, терзавшей страну долгие десятилетия, было одной из его крупнейших ошибок. Собственными руками он создал себе более серьезного, чем даже национал-патриоты, противника. Впрочем, две эти силы с самого начала действовали в единой связке.
      Конечно, полный запрет компартий кто-то мог бы счесть не очень демократичной мерой, однако эти осуждающие взгляды и речи, думаю, вполне можно было бы пережить, особенно если учесть, к чему в конце концов привело многомесячное противостояние с оголтелой оппозицией, в которой одну их главных ролей играли как раз коммунисты.
      Наиболее крупная и дееспособная “партия ленинцев”, собравшая в своих рядах, как считалось, около полумиллиона членов, была создана 13-14 февраля 1993 года на II чрезвычайном съезде компартии России. Съезд состоялся на Клязьминском водохранилище, посреди живописной подмосковной природы и не менее живописных цековских и кагэбэшных пансионатов, естественно, – бывших.
      Впрочем, непосредственно форум “народных заступников” заседал в пансионате профсоюзном. То ли в цековский съездовцев не пустили, то ли они сами захотели несколько отстраниться от горбачевского “оппортунистического” ЦК. То ли припомнилось им крылатое: “профсоюзы – школа коммунизма”.
      По давней любви большевиков к выразительным эпитетам съезд поименовали восстановительным и объединительным. “Исторические” съезды, как, видимо, предполагалось, были еще впереди.
      На полуконспиративную сходку (место съезда почему-то старательно оберегалось от разглашения) слетелись подследственные и неподследственные гэкачеписты. Телекамера запечатлела трогательные объятия прозаика Егора Кузьмича (Лигачева) и поэта Анатолия Ивановича (Лукьянова-Осенева), взволнованные лица Крючкова, Шенина, Бакланова, Стародубцева, Янаева и других пострадавших за марксистскую веру партайгеноссе. Их встречали как героев. Автографы, фотографии на память…
      Досталось от красных “антинародному режиму”. По первое число. Если на VII съезде нардепов стены Большого кремлевского дворца, по метафорическому выражению Ельцина, от ругательств краснели, здесь панельные перегородки тихой вэцээспээсовской обители, по-видимому, багровели.
      Под “антинародным режимом” подразумевались, естественно, президент и правительство. Народные депутаты в своем большинстве марксистов-ленинцев вполне устраивали. Что касается перемирия, заключенного в декабре между властью и оппозицией, последователи “единственно верного” учения, разумеется, чувствовали себя совершенно свободными от связанных с этим перемирием обязательств.
      На съезде решено было начать построение светлого будущего сначала. Впереди, надо полагать (если все пошло бы, как оно у них заведено), – были бы гражданская война, коллективизация, индустриализация… Славные пятилетки… Главное же – любимое детище всех строителей светлого коммунистического будущего, в каком бы месте земного шара они ни объявлялись, – ГУЛАГ.
      А вообще, скажите мне, где еще, в какой другой стране люди, обвиненные в измене родине, отпускались бы до суда на свободу, якобы из-за пошатнувшегося здоровья, и, несмотря на это подорванное здоровье, – вместо того чтобы принимать дома таблетки и микстуры, – вновь со всей энергией бросались бы в политику, вызывающе провозглашая своей целью свержение властей, столь благодушно-добродушных к ним? Попробовал бы такой подследственный пикнуть, когда они сами пребывали у власти и в полной – сатанинско-сталинской – силе!
      Были избраны руководящие органы партии. Председателем ЦИК стал Геннадий Зюганов. Поскольку в ту пору он был еще и сопредседателем пресловутого Фронта национального спасения – наиболее агрессивной оппозиционной структуры – произошла как бы дружеская смычка коммунистов и национал-патриотов. ФНС, не имевший сколько-нибудь развитой организационной сети, получил в свое распоряжение быстро восстановленные региональные структуры КПРФ и не затронутые “приостановлением” “первички” зюгановской партии, доставшиеся ей в наследство от КП РСФСР. Именно на эти структуры теперь должна была лечь основная нагрузка по организации антипрезидентской кампании при подготовке к апрельскому референдуму.
      В общем, полку оппозиции серьезно прибыло.
      “Патриоты” продолжают визг
      Никакого перемирия, естественно, не признавали оппозиционеры-радикалы, оппозиционеры-маргиналы…
      Если кто помнит, любимым литературным жанром “патриотической” газеты “День” был истерический визг. Образец такого художественного визга можно было найти, например, на первой странице одного из номеров, прямо под самым логотипом:
      “Ельцин, доколе будешь мучить Россию?
      Ельцин, ты угробил русскую армию!
      Ельцин, ты пустил шпионов в правительство!
      Ельцин, ты уморил науку!
      Ельцин, ты погубил культуру!”
      И т.д. и т.п.
      Нет, в самом деле, удивительная мы страна. Можете ли вы себе представить, чтобы какая-нибудь американская газета написала в то время: “Буш, ты угробил американскую армию!”? Или французская – “Миттеран, ты напустил в правительство иностранных шпионов!”?
      Конечно, можно было брезгливо не замечать этой шизофренической пачкотни. Не разглядывает же интеллигентный человек надписи в кабинах вокзальных туалетов. Но с другой стороны… Защитник отечественной науки Проханов и иже с ним это презрительное безразличие воспринимали как поощрение, заходились в визге еще истошнее.
      Ельцин угробил армию… Можно, конечно, воспринимать это в качестве метафоры: как известно, Проханов – литератор, и метафорическая речь для него – дело привычное. И в то же время что сказано, то сказано. Если человек угробил не армию даже и не дивизию, а хотя бы взвод, в военное время ему полагается расстрел. Без разговоров. В мирную пору не знаю, может, и не шлепнут, но тоже по головке не погладят. Так вот, в нашем случае коллизия такова: либо Ельцина надо было отдавать под суд за погубление русской армии, либо Проханова – за клевету. Третьего не дано.
      Напустил шпионов в правительство. Сотрудничает, значит, с иностранными разведками. На самом высоком уровне. Пеньковского, помнится, поставили к стенке за шпионство в Госкомитете по науке и технике. А тут – президентско-правительственный, более высокий этаж. И снова одно из двух: либо Ельцина судить как обер-шпиона, либо Проханова – как клеветника.
      Но никто его не судил. До сих пор живет и здравствует в холе и неге. Считается чуть ли не самым большим интеллектуалом среди всей этой шатии-братии.
      Кстати, забавно: когда на только что прошедшем VII съезде нардепов в очередной раз затевалась комиссия для разборок с непочтительной прессой, в эту комиссию сватали небезызвестного, намозолившего всем глаза Бабурина. Если учесть, что он был членом редколлегии этого самого без умолку оскорбительно визжащего “Дня”, лучшего учителя и наставника для нашей прессы, конечно, было бы не придумать!
      Полторанин дает интервью “Уните”
      Сам Ельцин дорожил перемирием, которое было достигнуто с таким трудом. Достаточно осторожно вели себя и большинство его сторонников, по крайней мере из ближайшего окружения. Среди немногих исключений – довольно странный демарш Полторанина, который в начале января дал скандальное интервью газете итальянских коммунистов…
      События развивались так. Незадолго перед Новым годом, 25 декабря, Ельцин подписал указ о создании Федерального информационного центра. Директором его стал Михаил Полторанин, причем эта должность по статусу приравнивалась к должности первого вице-премьера. Таким образом президент возвращал в большую политику своего верного соратника, на короткое время принесенного им в жертву.
      Но создание ФИЦа было не только способом реабилитации одного из ельцинских сподвижников. Перед новой организацией, среди прочих, ставилась вполне осмысленная и в общем-то достаточно важная задача – наладить наконец полноценное информационное обеспечение реформ. Его отсутствие было одним из самых слабых мест в деятельности реформаторов. Никто толком, последовательно и систематически не объяснял людям, в чем заключается смысл проводимых в стране преобразований, куда они ведут, каков должен быть их конечный результат и какие еще испытания им придется выдержать, прежде чем забрезжит свет в конце тоннеля.
      Естественно, ФИЦ сразу же вошел в число главных мишеней оппозиции. Тем паче что возглавил его один из самых близких президенту людей и, соответственно, одна из самых ненавистных для ельцинских противников фигур.
      Накануне Нового года в “Российской газете” появилась редакционная статья под заголовком в духе Оруэлла – “Министерство Правды вместо свободы печати”. В ней утверждалось, что в лице ФИЦ “создается, по сути дела, Министерство пропаганды с функциями, которые не снились и отделу пропаганды ЦК КПСС”. “Помимо функций главного редактора всех российских средств массовой информации, – говорилось далее, – Михаил Полторанин взваливает на себя и собачью должность (каково! – О.М.) главного цензора”.
      А 9 января итальянская коммунистическая газета “Унита” опубликовала весьма острое, можно сказать сенсационно острое, интервью с Полтораниным. Не знаю, было ли оно ответом на “собачий” выпад “Российской газеты” или появилось само по себе, независимо ни от чего…
      14 января та же “Российская газета” перепечатала это интервью. Текст его – стараниями и “Униты”, и отечественного периодического издания – был составлен таким образом, что прямая речь, принадлежащая будто бы Полторанину, перемежалась в нем с редакционными комментариями, заголовками, подзаголовками, так что было не очень понятно, где чьи слова. Этакий странный компот. Назывался материал “Так я сорвал заговор против Ельцина” (уж это-то хвастливое название, нисколько не сомневаюсь, было придумано в редакции “Униты” – не Полторанин же его сочинил!). Вот как преподнесла итальянскую публикацию “Российская газета” (цитируется лишь та часть, которая относится к “сорванному заговору”):
      “МИХАИЛ ПОЛТОРАНИН ДАЕТ ИНТЕРВЬЮ “УНИТЕ” В “ЕЩЕ ПЬЯНОЙ И СОННОЙ” МОСКВЕ: “Я СПАС ПРЕЗИДЕНТА ЕЛЬЦИНА ОТ НОВОГО ГОСУДАРСТВЕННОГО ПЕРЕВОРОТА”
      Под заголовком “Так я сорвал заговор против Ельцина” газета “Унита” опубликовала 9 января интервью с руководителем Федерального информационного центра России Михаилом Полтораниным, которое у него взял корреспондент газеты в Москве Серджио Серджи.
      В подзаголовке говорится: “Новый государственный переворот в России был уже почти осуществлен. И во главе был Хасбулатов, председатель Верховного Совета. Я сорвал его”…
      Михаил Полторанин говорит: “Банды вооруженных чеченцев уже собрались в Москве, готовые выступить по первому приказу. 75 объектов, среди которых министерства, банки и ТВ”. “Президент должен был бы снять министров безопасности и внутренних дел, которые обо всем знали”…
      Новый государственный переворот был уже более чем готов за несколько недель до бурного “Съезда депутатов” в декабре. “Путч” по всем правилам. Со специальными, вооруженными до зубов группами, захватом всех стратегических зданий столицы, от министерств до телекомпании, при молчаливом согласии министров безопасности (бывшего КГБ) и внутренних дел. A во главе – Руслан Хасбулатов, председатель Верховного Совета, противник Бориса Ельцина.
      – Кто же устранил эту трагическую перспективу?
      – Это был я. Когда я понял, что происходит, я начал говорить, бить тревогу…
      Михаил Полторанин, 53 года, заместитель премьера и министр информации, который отошел в сторону 25 ноября, “чтобы защитить президента от нападок оппозиции”, прервал перемирие. И пошел в решительное наступление. Это интервью он дал “Уните” в еще пьяной и сонной Москве, только что завершившей празднование Нового года и готовящейся отметить православное Рождество. Полторанин, который всегда отличался сангвиническим темпераментом, бурной энергией и острым языком, вернулся во всем блеске на политическую сцену спустя чуть больше месяца своей добровольной ссылки. Ельцин не мог обойтись без него. И действительно, как все и предполагали, “бульдозер президента” несколько дней назад вновь пошел напролом. Имея статус первого заместителя премьера, в качестве руководителя Федерального информационного центра России… Он стал сильнее, чем прежде, говорится в “Уните”.
      Полторанин выдвигает серьезные обвинения. О Хасбулатове он говорит: “Это большевик, даже не коммунист. Всего лишь и только – большевик. Хасбулатов говорит так: “Надо закрыть эту газету”. Или же: “Посадить этого в тюрьму, другого уничтожить”. Таков его стиль. Он очень опасен”.
      – Но чуть больше года назад Хасбулатов был вместе с вами…
      – Мы были в одной команде. Мы боролись за него, когда речь шла о том, чтобы избрать его председателем Верховного Совета. Мы рассчитывали, что вместе сможем двигать реформы и развивать демократию.
      – Но?..
      – Но он вместо этого стал окружать себя сбродом, человеческими отбросами, стал заниматься своими собственными частными делами, открыто использовать свое служебное положение в личных целях, специально тормозить все законопроекты, направленные на продвижение реформ, подрывать равновесие власти, с тем чтобы встать надо всеми. Я не имел права больше молчать и объяснил, что готовится. Да, Хасбулатов – большевик, и я обязан бороться с ним.
      – Вы обвинили его в том, что он пытался осуществить государственный переворот.
      – А вы как иначе могли бы оценить эту ситуацию? Есть председатель Верховного Совета, который создает для себя вооруженную группу…
      – Хасбулатов сказал, что создано это подразделение было раньше.
      – Он всегда говорит одно, но потом делает другое. Повторяю: он создает вооруженную группу до пяти тысяч человек, со школой специальной подготовки, которая уже подготовила отделение “спецназа”, отдает распоряжение приобрести еще сорок тысяч автоматов. Одновременно в Москву прибывают вооруженные до зубов группы чеченских боевиков. которые занимают весь гостиничный комплекс близ ВДНХ.
      – Да что вы говорите!..
      – Как что говорю? Они прибыли. Они были там в ожидании приказов. Тем временем Хасбулатов благодаря этим группам берет под свой контроль телевизионный центр “Останкино”, Государственный банк, прокуратуру, Министерство иностранных дел и т.д. Семьдесят пять объектов. Одним словом, убирает милицию, которая подчиняется Министерству внутренних дел, и ставит своих людей. Скажите мне, как бы вы определили все это?
      – Подождите, но это значит, что Ельцин на съезде подписал соглашение о компромиссе с руководителем осуществлявшегося тогда государственного переворота?
      – Да, но тогда вооруженные формирования были уже ликвидированы президентским декретом. Видите ли, в нормальной ситуации, в нормальной стране после всей этой подготовки Хасбулатова президент должен был бы предстать на сессии Верховного Совета, выступить перед народом и объявить об отставке министра безопасности и министра внутренних дел, которые все это допустили.
      – А министры были согласны с операцией?
      – Не только. Они ее поддерживали. Президент все узнал от меня, а не от них.
      – Таким образом, министры безопасности и внутренних дел допустили создание этих групп?..
      – Особенно министр внутренних дел (Виктор Ерин. – Прим. редакции газеты “Унита”.), который подписал и сдал объекты под охрану. Не информируя об этом президента. По этой причине президент должен был бы выступить в парламенте и сообщить о решении отстранить их. Кроме того, Ельцин должен был бы отдать распоряжение о том, чтобы приостановить деятельность самого Верховного Совета до завершения следствия. Вот что ему нужно было делать.
      – А он этого не сделал. Почему он не смог это сделать?
      – Он не столько не смог, сколько не захотел.
      – Почему же?
      – Ельцин – это человек, который сразу же чувствует определенные осложнения и старается не обострять ситуацию. Президент всегда верит в добрую волю людей…
      – …Накануне съезда, – продолжает Полторанин, – Хасбулатов сказал Президенту: “Если вы не уберете Полторанина, мы разгромим всю команду Гайдара”.
      – А Ельцин?
      – Спросил мое мнение. Естественно, он не собирался увольнять меня. Это я вытащил его из трудного положения, заявив, что надо сделать все возможное, чтобы спасти правительство Гайдара. Тогда я представил новый вариант реформы министерства и сказал президенту: настало время осуществить нашу идею. Ельцин подписал указ. Я подал в отставку, а он сказал на встрече с группой главных редакторов газет: “Запомните, я не предаю своих людей”…”.
      Такое вот интервью.
      Как мы помним, осенью 1992-го между Ельциным и Хасбулатовым в самом деле случился острый конфликт в связи с попытками спикера превратить Управление охраны объектов высших органов власти и управления РФ в собственную гвардию. Ельцин квалифицировал его как “незаконное вооруженное формирование” и расформировал своим распоряжением. Если Полторанин имел в виду именно эту историю, то в его изложении она совпадала с действительностью лишь отдельными штрихами и контурами.
      Естественно, противники президента сразу же ухватились за эту публикацию. Сама “Российская газета” сопроводила перепечатку послесловием в духе той же “собачьей должности”:
      “Ну что тут скажешь?.. Очевидно, Михаил Никифорович, давая это интервью, находился в том же состоянии, в каком пребывала посленовогодняя Москва. Впрочем, его развязности, политической безответственности, авантюризму нет предела. В этом убедилась уже не только Москва…”
      На открывшейся в тот же день сессии ВС один из лидеров оппозиционного парламентского блока Владимир Исаков “выразил недоумение” по поводу интервью. А Хасбулатов без обиняков заявил:
      – Может, нам закрыть Федеральный информационный центр, а переданные ему финансовые средства перечислить в федеральный бюджет?
      Хасбулатов прекрасно знал, что за ФИЦем, за Полтораниным стоит президент. Так что, нанося удары по этой организации (только-только созданной!), небрежно предлагая ее закрыть, он наносит их по Ельцину, прямо бросает ему вызов.
      Уже на следующий день “Радио России” процитировало разъяснение пресс-секретаря Полторанина по поводу интервью в “Уните”. По ее словам, “многие части этого интервью были искажены газетой”, “неточную версию высказываний Полторанина опубликовала и “Российская газета”.
      18 января последовало разъяснение самого Полторанина. Он сделал его на пресс-конференции в гостинице “Славянская”. Разъяснение было не очень внятным. Руководитель ФИЦ утверждал, что корреспондент “Униты” не очень точно перевел его слова на итальянский; искажения были допущены и при обратном переводе на русский; на самом деле он не говорил про государственный переворот, который будто бы прошлой осенью собирался осуществить Хасбулатов при поддержке силовых министров. В то же время, по словам Полторанина, западные журналисты вообще сплошь и рядом весьма вольно толкуют высказывания политических деятелей, у которых берут интервью, – “это норма их работы”, – и все относятся к этому спокойно. Пора и нам усвоить такое “цивилизованное” отношение к публикациям в прессе.
      Полторанин также сказал, что у него имеется кассета с оригинальной записью его интервью. Казалось бы, лучший способ отбить все нападки – публично озвучить эту запись. Однако подобного озвучивания почему-то не произошло.
      Впрочем, итальянский интервьюер Полторанина Серджио Серджи заявил, что у него тоже есть запись интервью и что все опубликованное в “Уните” соответствует тому, что сказал его собеседник. Журналист добавил также, что он сравнивал оба текста – в “Уните” и “Российской газете” – и “не заметил грубых ошибок”.
      Скандал вокруг интервью разрастался. 21 января на заседании Верховного Совета депутаты собрались дать поручение Генпрокуратуре проверить достоверность фактов, изложенных в интервью Полторанина, однако выяснилось, что два дня назад Генпрокуратура уже начала такую проверку по собственной инициативе, “на предмет возбуждения уголовного дела”. Справилась она с этой задачей менее чем через месяц. 18 февраля генпрокурор Валентин Степанков доложил парламенту, что в результате тщательного расследования, материалы которого составили несколько томов, выяснилось: обвинение в адрес спикера о подготовке им государственного переворота, содержащееся в публикации “Униты”, не подтвердилось. В принципе, по словам Степанкова, может быть поставлен вопрос о привлечении соответствующих лиц за оскорбление и клевету.
      При этом, правда, генпрокурор не исключил, что “смысл слов” Полторанина мог быть искажен (по-видимому, руководитель ФИЦа не предъявил запись интервью даже следователям). Однако Серджио Сержи, выступая на следующий день по радио “Эхо Москвы”, вновь подтвердил: опубликованный в “Уните” текст точно соответствует тому, что говорил Полторанин.
      По итогам расследования спикер сделал некий благородный жест – отказался преследовать своего врага в судебном порядке. Не то что бы проявил особое великодушие – просто всем показал: не царское, мол, дело возиться с какими-то червяками, есть дела поважнее.
      Что стояло за этим странным интервью, которое, по всему раскладу, в тот момент больше очков, пожалуй, принесло противникам президента, чем его сторонникам? Полагаю, оно не было совсем уж бессмысленным и непонятным. Думаю, это была своеобразная форма предупреждения людей. Предупреждения о том, что заговор, попытка переворота вполне реальны. В сущности, Полторанин повторил тот же самый “литературный” прием, к которому несколько ранее в Стокгольме прибег Козырев. И тот, и другой случай показывают, насколько велика в те дни была тревога: это висело в воздухе – вот-вот что-то такое должно случиться, какое-то несчастье, какая-то беда. И тревога не напрасная: почти все, о чем сказал Полторанин в своем интервью 5 января (в этот день состоялась сама беседа), сбылось всего лишь через девять месяцев. Были и вооруженные отряды, действующие в том числе и по приказу спикера, и попытка захватить наиболее важные объекты, и ненадежные силовые министры, и почти полное отсутствие предварительной информации о смертельной угрозе со стороны спецслужб… Разве что “чеченская тема” оказалась у Полторанина несколько преувеличенной.
      Что касается ФИЦа, “закрыть” его, естественно, не удалось. 20 января Ельцин своим распоряжением утвердил Положение о Федеральном информационном центре и его структуру, а 27 января назначил двух первых заместителей Полторанина – Владимира Володина и Сергея Юшенкова. Сами эти фамилии, особенно фамилия Юшенкова, свидетельствовали о демократической и прореформаторской ориентации новой организации.
      Несмотря на сорвавшуюся попытку уничтожить ФИЦ в зародыше, яростные наскоки на него и его руководителя, понятное дело, продолжались и в дальнейшем.
      “Гражданский союз” заигрывает
      с Хасбулатовым
      К вновь набирающему силу хору критиков Ельцина присоединились и руководители “Гражданского союза”. 16 января на пресс-конференции они сообщили, что мирное соглашение, заключенное на VII съезде, не выполняется, и вину за его срыв возложили на президента и его окружение.
      Тут, пожалуй, стоит сказать несколько слов об этом политическом блоке – “Гражданский союз”.
      По мере того, как накалялись страсти в противостоянии между исполнительной и законодательной властью, у политиков, прямо не участвовавших в этих боях, но желавших тем не менее участвовать в общественной жизни, все популярнее становилось слово “центризм”. Мало кто знал, да и теперь знает, что конкретно оно означает. Подлинный центризм, наверное, возможен лишь в сформировавшейся, устойчивой политической системе. Там центристы – это политики, занимающие срединную нишу между левыми и правыми. И соответственно, исповедующие определенную идеологию – идеологию центризма. Но в России устойчивой политической системы не было. Напротив, осуществлялся стремительный, конфликтный переход от социалистического государственного устройства к его антиподу – демократическо-рыночному. У того, кто чересчур осторожничал, под предлогом своего “центризма” не примыкал ни к реформаторами, ни к антиреформаторам, не было шансов на особые политические дивиденды. (Это потом, при Путине, так называемые “центристы”, а попросту чиновники, послушные Кремлю, оказались в наиболее выгодном положении.) Так что внутри “центристских” организаций постоянно действовали центробежные разрывные силы, усиливаемые внешним притяжением противоположных политических полюсов. Рано или поздно – некоторые уже на самых ранних этапах – эти “мудрейшие из мудрейших” вынуждены бывали примкнуть к одной из воюющих сторон.
      Одним из наиболее заметных в ту пору “центристских” блоков и был как раз “Гражданский союз”, объединивший несколько политических организаций различного толка. О его создании было объявлено 21 июня 1992 года на Форуме общественных сил. Собственно говоря, то, что это никакое не центристское, а сугубо антиреформаторское объединение, стало ясно с самого начала, после оглашения его программных тезисов. Ключевым среди них был известный тезис – необходима “немедленная и радикальная корректировка социально-экономической политики”, смягчение ее, прежде всего – для предприятий госсектора. Способы “смягчения” на протяжении всего периода реформ чаще всего предлагались одни и те же – ослабление финансово-кредитной политики, накачка экономики “пустыми” деньгами для обеспечения предприятий оборотными средствами и т. д. Что, естественно, перечеркивало усилия правительства по финансовой стабилизации. В программе ГС, конечно, присутствовал ряд вполне благородных и привлекательных целей – “остановить обнищание народа”, “не допустить обвальной безработицы”, “превратить рост доходов населения, повышение его платежеспособного спроса и жизненного уровня в локомотив развития экономики”, “сохранить созданный громадными усилиями производственный и научно-технический потенциал, не допустить деиндустриализации страны” и т.д. Вот только инструменты, с помощью которых можно было бы достичь этих великолепных целей, по крайней мере в обозримые сроки, не указывались.
      Довольно разношерстной была и компания руководителей “Гражданского союза”. В ее составе, например, пребывали тот же Александр Руцкой, давно уже пустившийся в самостоятельное, отдельное от Ельцина, политическое плавание (в ГС он представлял Народно-патриотический союз России), Николай Травкин, пытающийся примкнуть к какому-то берегу со своей Демпартией России, но так и не нашедший тогда своего места в новом политическом пространстве, Аркадий Вольский, сделавший ставку на директоров предприятий, к тому моменту уже начавших потихоньку приватизировать возглавляемые ими предприятия и превращаться в бизнесменов (с декабря 1991-го он возглавлял Союз промышленников и предпринимателей)… Пожалуй, именно к Вольскому в наибольшей степени в наших условиях было приложимо понятие центрист: он как раз встрял посередине между промышленниками (директорами), тянувшими назад, в социализм, и той частью директорского корпуса, которая постепенно становилась предпринимателями и все больше начинала смотреть вперед, а не назад. Что касается Руцкого, он, разумеется, даже близко не был никаким центристом. Как мы знаем, именно он первым выступил против реформаторской деятельности правительства Ельцина – Гайдара и к июню 1992-го уже весьма далеко продвинулся по этому пути.
      Первоначально слова “центризм”, “прагматизм”, “опора на практиков”, повторяю, понравились многим, так что “Гражданский союз” обрел достаточно сторонников и достиг вершины своей популярности в момент проведения VII съезда: в значительной степени как раз под влиянием риторики руководителей ГС большинство парламентариев при выборе между “ученым мальчиком” Гайдаром и “крепким хозяйственником” Черномырдиным, баллотировавшимися на пост премьера, и проголосовали за второго. Это привело к резкому торможению (не к остановке) реформ и соответствующему росту тягот для населения. Но кого же это волнует? К тому времени виновником за все происходившее в российской экономике уже был на веки вечные “назначен” Гайдар, так что в течение многих лет никто из голосующих за того или иного премьера, за тот или иной закон уже мог не беспокоиться, что на него возложат какую-то ответственность за это голосование.
      В дальнейшем, после VII съезда, те самые внутренние разрывные силы, о которых говорилось выше, начали становиться в ГС все ощутимей и в конце концов разнесли его на клочки: Руцкой и его единомышленники примкнули к непримиримой оппозиции, ядром которой были Съезд и Верховный Совет; в самом же Союзе остались “подлинные центристы”, которые в политическом отношении были ни рыба, ни мясо, а потому не пользовались никаким влиянием…
      “Безнравственный Ельцин”
      В январе 1993-го “Гражданский союз” совершил, пожалуй, наиболее резкое на тот момент движение в сторону от центра – поближе к Хасбулатову. На состоявшемся 16 января заседании политико-консультативного совета ГС его лидеры обрушились с весьма резкими нападками на Ельцина, каких прежде себе не позволяли. По их мнению, именно “радикальные силы”, составляющие ближайшее окружение президента, срывают компромисс, достигнутый на VII съезде. К числу шагов, направленных на такой срыв, было отнесено создание Федерального информационного центра, нацеленного будто бы на установление контроля над СМИ, недавние кадровые назначения (по-видимому, прежде всего имелась в виду замена Юрия Петрова Сергеем Филатовым на посту главы администрации президента), стремление свести предстоящий референдум к единственному вопросу: кому вы больше доверяете – президенту или его противникам? Как полный отказ от упомянутого компромисса расценил Аркадий Вольский прозвучавшее незадолго перед тем заявление Ельцина: “Мы не имеем права проиграть референдум”.
      Николай Травкин тоже долго и с упоением распекал Ельцина за эти слова. Николай Ильич недоумевал: как, мол, это так, что значит проиграть референдум? На референдуме, дескать, полагается лишь покорно выслушать мнение народа. По мнению Травкина, президент, заставляющий граждан выбирать на референдуме между исполнительной и законодательной властью, напоминает неразумного родителя, который спрашивает у ребенка, кого он больше любит – папу или маму. Подобный подход председатель ДПР счел “безнравственным и просто взрывоопасным”.
      Трогательно и забавно было видеть, как все тут – при определении “виноватых” – было поставлено с ног на голову. Миллионы людей могли наблюдать, как в течение всех последних месяцев именно законодательная власть выступала инициатором противостояния с властью исполнительной. Как настойчиво и последовательно отталкивала она руку, протянутую для примирения. Только тот, у кого полностью отшиблена память, мог столь скоро забыть вал бесконечных оголтелых депутатских атак на президента и правительство, кои происходили на недавно прошедшем съезде.
      Наконец, это ж надо было умудриться не заметить, что никто иной как Хасбулатов возобновил после съезда боевые действия против президента, напечатав ту самую обширную статью в “Российской газете”, где поставил под сомнение законность и само право на существование достигнутого на съезде – с его же, Хасбулатова, участием – трехстороннего соглашения.
      Что касается ельцинской трактовки референдума, мы прекрасно помним: он с самого начала рассматривал намеченный плебисцит как способ услышать слово народа – кому именно он больше доверяет. Никакого отступления от этой позиции, будто бы срывающего достигнутый компромисс, президент в дальнейшем не допустил.
      Особый акцент на заседании политсовета ГС был сделан на теме “Ельцин и Черномырдин”. Выступавшие всячески подчеркивали, что утрачивают доверие к президенту, в то время как к новому премьеру настроены вполне благожелательно, надеются, что он исправит ошибки прежнего кабинета. Николай Травкин так и сказал: “Надеюсь, что Черномырдин докажет действиями, что его правительство не марионеточное. Я думаю, что правительство Черномырдина окажется лучше, чем правительство Ельцина – Гайдара”.
      Травкин посетовал, что “в нынешнем кабинете сохранилось старое ядро”, и посоветовал премьеру удалить его.
      Забавно, что много лет спустя этот деятель оказался в числе функционеров Союза правых сил – прямого наследника того самого “старого” правительственного ядра, доставшегося Черномырдину от Гайдара.
 

 
      Возня вокруг референдума
      За острой вспышкой противоборства, случившейся на VII съезде, последовала затяжная позиционная война. Досадуя, что на съезде удалось добиться лишь частичной победы, противники Ельцина поставили перед собой цель “дожать” его окончательно.
      14 января ВС объявил о проведении 11 апреля на всей территории России референдума по основным положениям новой конституции РФ. Сделал он это, естественно, без большой охоты, выполняя решения VII съезда (и надеясь вскорости подвергнуть их ревизии). При этом парламент сразу же решил стать хозяином положения – взял на себя подготовку конституционных положений, выносимых на референдум. С президентом их предполагалось лишь согласовать.
      В принципе же депутаты всячески старались продемонстрировать, что их отношение к референдуму самое несерьезное.
      Ельцин, напротив, не уставал повторять, что от референдума зависит судьба России.
      Эта его позиция той поры, пожалуй, роднит его с генералом де Голлем. Как известно, самый знаменитый французский президент послевоенных лет очень любил референдумы. С их помощью, апеллируя непосредственно к народу, он решал все самые важные государственные вопросы. Это был стиль его правления.
      Между тем, природа референдумов такова, что люди, опускающие бюллетени в урны, в большинстве своем плохо отдают себе отчет, за что именно они голосуют. В случае положительного голосования они просто выражают доверие политическому деятелю, пригласившему их на референдум. Именно так относился к этому способу решения вопросов де Голль: в сущности, его интересовало лишь одно, – доверяют ли ему люди. Пока доверяли, он оставался на своем президентском посту. Но вот подошла старость, бессилие… В начале 1969 года он затеял очередной плебисцит – по вопросу, который вполне мог бы решить простым, рутинным путем, через парламент. Но ему по-прежнему важно было знать, пользуется ли он доверием французов. Увы, на этот раз они отказали ему в доверии. И он ушел. Хотя мог оставаться президентом Франции до 1972 года.
      В общем-то, и Ельцин ожидал от референдума того же самого – чтобы народ прямо сказал, доверяет ли он ему.
      На попытки Хасбулатова и Ко сразу же захватить тут инициативу президент реагировал весьма остро. Особенно его возмутило, что в совместный штаб по подготовке и проведению плебисцита ВС делегировал фигуру, совершенно неравнозначную той, какую направила в него президентская сторона: в качестве представителя президента возглавить штаб должен был первый вице-премьер Владимир Шумейко, а в заместители ему ВС прочил всего-навсего одного из председателей парламентских комитетов. Казалось бы, мелочь, но мелочь легко прочитываемая. Это опять-таки была демонстрация пренебрежительного отношения к предстоящему мероприятию. Крепли подозрения, что в последний момент – на внеочередном съезде – Хасбулатов и его сторонники попытаются отменить референдум.
      Правда, на встрече с представителями блока “Демократический выбор” 14 января Ельцин сообщил: он, дескать, получил от Хасбулатова обещание, что до референдума внеочередной съезд созван не будет. Однако демократы отнеслись к этому сообщению скептически: по их убеждению, в случае необходимости спикер без малейших угрызений совести откажется от всех своих обязательств. “Думаю, что съезд созван все-таки будет, хотя это получится как бы вопреки воле Хасбулатова. По-моему, он однозначно против референдума”, – заявил журналистам Сергей Юшенков. Так оно и получилось.
      Чего они так боялись референдума? В общем-то, догадаться нетрудно. Так или иначе, на референдуме люди должны были бы ответить, с кем они – с президентом или Съездом. Вряд ли суммарный ответ оказался бы в пользу Съезда.
      Были и другие страхи. Например, – что на референдум будет вынесен (и одобрен населением) вопрос о замене Верховного Совета и Съезда двухпалатным парламентом. Эта идея давно носилась в воздухе. В таком случае, понятное дело, очень многие в депутатском корпусе и в его руководстве досрочно лишились бы своих мест.
      Референдум под угрозой
      Прогнозы насчет скорых неизбежных попыток торпедировать референдум начали сбываться уже через две недели. 30 января подали голос региональные сторонники Хасбулатова. Восемь глав обладминистраций из “Союза губернаторов России” и десять председателей облсоветов обратились к Зорькину, Хасбулатову и Ельцину с предложением отменить референдум и провести VIII внеочередной съезд народных депутатов, на котором внести в действующую Конституцию поправки, закрепляющие разделение властей. По мнению региональных деятелей, любой результат референдума “не будет иметь позитивных последствий”. К тому же – авторы обращения ссылались тут на социологические опросы, – на референдум придет менее половины избирателей, а его проведение обойдется в огромную сумму – свыше 100 миллиардов рублей.
      31 января “отметился” и сам Хасбулатов – почему-то на встрече с курсантами и офицерами Качинского высшего военного авиационного училища. Излагая свою оценку политической ситуации в стране, он высказался за перенос референдума на 1994 год по причине нестабильности этой самой ситуации.
      Хасбулатов затевает новую игру
      В упомянутом выступлении в Качинске Руслан Хасбулатов предложил вынести на предстоящий референдум вопрос об одновременном досрочном переизбрании российских народных депутатов и президента. Это неожиданное предложение спикера ВС поддержали его верные соратники по президиуму верховного органа законодательной власти. Дескать, пора нас в самом деле сменить. И вообще, мы за депутатские кресла не держимся.
      Что правда, то правда – давно было пора провести такую замену. Сил уже недоставало смотреть все эти трансляции-ретрансляции депутатских заседаний. Но только самый что ни на есть наивный человек поверил, что Руслан Имранович в самом деле вознамерился освободить Россию от своей персоны со товарищи. Судя по всему, началась очередная политическая игра. Наиболее вероятный сценарий этой игры, видимо, был таков. Спикер настойчиво и целенаправленно продвигает идею включения придуманного им вопроса в бюллетень референдума. Но ведь прошедший незадолго перед этим VII съезд определил: голосование на референдуме должно затрагивать лишь основные положения новой конституции. Включить в бюллетень дополнительный вопрос, не относящийся к этим положениям, вправе только сам Съезд. Стало быть, надо его созвать. До референдума. Это-то и было, надо полагать, основной целью Хасбулатова. А уж когда Съезд соберется, все пойдет по накатанным рельсам, тут можно не сомневаться…
      Одновременно спикер старался улучшить свой рейтинг, произнося всякие слова о том, что он-де не будет баллотироваться ни в президенты России (ему кто-нибудь это предлагал?), ни даже просто в депутаты. Этакое томное разочарование в политике: грязное, мол, дело. Интересно все-таки, благодаря кому оно грязное? Мы много чего успели узнать про Хасбулатова. Дальше и еще немало узнаем…
      “Спаситель” президента
      В своих атаках на исполнительную власть Хасбулатов все больший акцент делает на критику Ельцина. Еще недавно такое невозможно было даже вообразить. Особенно много “знаковых” заявлений он сделал 5 февраля. Так, принимая канадского министра иностранных дел Барбару Макдугалл и комментируя по ее просьбе ситуацию с предстоящим референдумом (вот уже и иностранцев этот вопрос заинтересовал), Хасбулатов сказал, что референдум – это идея президента. Так что именно он, президент, должен нести всю ответственность за возможные негативные последствия его проведения (в ту пору председатель ВС не уставал пугать всех этой “ответственностью”, словно страну ожидал не референдум, а всемирный потоп). Спикер выразил сожаление, что Верховный Совет принял это предложение Ельцина. Каковы могут быть последствия? Хасбулатов повторил свой известный тезис: есть опасность, что ряд субъектов Федерации просто не примут участие в плебисците – это лишь усилит сепаратистские настроения в регионах.
      Казалось бы: ну не примут и не примут – при чем здесь сепаратистские настроения? Хасбулатова нисколько не смущало, что аргументы притягиваются за уши.
      Однако резче всего о президенте спикер высказался на встрече со шведским премьер-министром Карлом Бильдтом. “Правительство надо освободить от опеки президента, который не справился со своей задачей”, – заявил он.
      Вот так, оценка президенту выставлена окончательная и бесповоротная – “неуд”: не справился со своей задачей. Так сказать, не оправдал доверия спикера.
      И снова о референдуме: “Референдум нам навязал президент, и теперь сам не знает, как вылезти из этой ситуации. Похоже, парламенту придется спасать президента еще раз”.
      Говоря о ситуации в экономике, Хасбулатов вновь заявил об “огромном ущербе”, который “нам нанес Гайдар со своим правительством”. Как сказал спикер, в результате деятельности кабинета реформаторов “мы стремительно движемся по латиноамериканскому пути, причем в его худшем, колумбийском варианте”.
      Это последнее заявление Хасбулатова – в части, касающейся президента, – было явно нацелено на то, чтобы спровоцировать Ельцина на ответные резкости. Провокация удалась. Как всегда в таких случаях, последовало темпераментное заявление-отповедь президентского пресс-секретаря Вячеслава Костикова. Высказывания Хасбулатова о президенте были названы в нем бестактными.
      “Выступая в роли верховного жреца и судии, – говорилось в заявлении, – Руслан Хасбулатов обвинил президента в том, что тот “не справился со своими задачами” и что в силу этого “правительство надо освободить от опеки президента”. Проявляя несдержанность перед иностранным гостем… спикер Верховного Совета взял на себя сомнительную смелость заявить о том, что президент не знает, как найти выход из ситуации с референдумом, и что “придется спасать президента еще раз”… Тот факт, что Руслан Хасбулатов скатился до прямых выпадов против достоинства президента, свидетельствует о том, что его многократные заявления о необходимости гражданского согласия, общественной консолидации и единения с президентом являются частью фальшивой игры. Единственным успокоением перед лицом столь откровенной наглости и лицемерия является то, что подобного рода публичные высказывания дают возможность народу России, российским политикам, депутатскому корпусу, мировым политикам оценить всю величину опасности, которую представляют для общества подобные действия новоявленного “спасителя”.
      Остается добавить, что в эти же дни против референдума выступил и Валерий Зорькин – третья сторона в заключенном на VII съезде мирном соглашении.
      С перемирием, достигнутым на этом съезде, было полностью покончено.
      Альтернатива референдуму -
      конституционное соглашение
      В связи с тем, что накат на референдум со стороны оппозиции становился все сильнее, Ельцин решил подстраховаться – вернуться к идее конституционного соглашения, которое послужило бы делу стабилизации обстановки в стране до принятия новой конституции. 16 февраля на встрече с Хасбулатовым они вроде бы договорились сообща выработать такое соглашение. На следующий день была создана совместная рабочая группа по подготовке его проекта.
      Чтобы подчеркнуть критическую важность момента, заручиться поддержкой общественного мнения, Ельцин 18 февраля выступил по Российскому телевидению с обращением к гражданам России.
      – Всех нас беспокоит, и особенно в последнее время, вопрос, – сказал президент, – сумеем или нет сохранить стабильность в стране, мирный, постепенный характер наших преобразований. Уверен, уже всем надоели напряженность и конфликты во взаимоотношениях между органами власти России.
      Ельцин сказал, что уверен: углубляющийся кризис власти “может быть если не разрешен, то заметно ослаблен”. Для этого есть два пути. Первый – всероссийский референдум, где сам народ, сами избиратели выразят свою волю. Второй – “нелегкие, напряженные переговоры для достижения согласия”, то есть заключения конституционного соглашения.
      Ельцин напомнил, что такие переговоры уже идут. Но – одновременно продолжается и подготовка к референдуму.
      Спрашивается: а нужно ли ее продолжать, почему бы не ограничиться поиском договоренностей? Президент разъяснил: он за то, чтобы подготовка к референдуму продолжалась, поскольку нет надежных гарантий, что договоренности с законодательной властью будут достигнуты и, главное, что они будут выполняться. Ельцин напомнил, что на протяжении прошлого, 1992-го, года он уже несколько раз обращался к Верховному Совету и Съезду с “мирными” предложениями, причем каждый раз выдвигал конкретную “платформу сотрудничества”: “В первый раз это было сделано весной прошлого года на VI съезде, потом в сентябре на совещании в Чебоксарах, в октябре на Верховном Совете и наконец в декабре на VII съезде; тогда было предложено объявить стабилизационный период, хотя бы на год-полтора воздержаться от конфронтации, наладить сотрудничество…” И что же? Каков результат всех этих обращений?
      – Все это было проигнорировано. Полностью, – констатировал Ельцин. – И только обращение к народу, прямое обращение (на VII съезде. – О.М.), угроза референдума заставили сесть наконец за стол переговоров и выработать соглашение об укреплении конституционного строя, – оно было принято потом как постановление съезда. Поэтому подготовка к референдуму сегодня – это своеобразная гарантия успешного хода переговоров. Если переговоры потерпят неудачу, у нас останется еще один конституционный способ разрешения кризиса власти. Тогда специально обращусь к вам, уважаемые россияне, с просьбой все-таки прийти на избирательные участки.
      Президент сказал, что совместной рабочей группе, созданной 16 февраля, дано десять дней, чтобы подготовить окончательный текст конституционного соглашения. Президентский вариант уже готов и накануне был официально передан в Верховный Совет.
      Ельцин изложил некоторые принципиальные положения этого документа. Согласно ему, президент и ВС берут на себя обязательства прежде всего не вмешиваться в полномочия друг друга (“это самое главное”). Далее – неукоснительно проводить в жизнь принцип разделения властей. В соответствии с этим конституционным принципом Съезд не вправе рассматривать и решать “любые вопросы”, как он это часто пытается делать. Полномочия Съезда, как и других органов власти, должны быть четко очерчены. Он не имеет права брать на себя прерогативы исполнительной и судебной власти. Предполагается, что на время действия конституционного соглашения никакие законодательные акты или поправки к ним, способные нарушить баланс властей, приниматься не будут. И наоборот, в законодательство будут внесены изменения, необходимые для укрепления принципа разделения властей.
      Президент уверен, что принятие конституционного соглашения позволит в какой-то степени снизить остроту конституционного кризиса. То есть некоторое время можно будет “продержаться с действующей Конституцией, избежать лихорадки и сверхторопливости при принятии новой конституции”. Конечно, при этом должно неукоснительно выполняться условие: ни президент, ни ВС, ни Съезд не будут выступать с инициативами по изменению и дополнению действующей Конституции.
      Одним из важных положений президентского проекта, положением, которое, вопреки сопротивлению оппозиции, получило мощное, хотя и не принесшее в конце концов результата, развитие, был тезис о том, что новую конституцию должен принимать не действующий состав народных депутатов, а “специально созданное для этого случая Конституционное собрание”: “После принятия конституции оно должно быть тут же распущено. Тогда его делегаты примут основной закон не под себя, а для России и ее граждан”.
      Из выступления Ельцина стало ясно, что он отступил от своего требования не созывать внеочередной съезд до референдума: на переговорах с противоположной стороной он предложил-таки созвать съезд для решения одного-единственного вопроса – ратификации конституционного соглашения, если оно будет выработано. Довольно наивно прозвучали высказанные им слова надежды, что этот съезд не будет использован “для новых политических игр и интриг”.
      – Я верю в вас, народные депутаты, верю в вашу ответственность перед своими избирателями, – сказал Ельцин.
      Интересно, откуда взялась такая вера?
      Президент вновь отверг предложение оппозиции провести одновременные досрочные выборы депутатского корпуса и президента весной 1994 года. Он сказал, что он за досрочные выборы, но – в разное время: и президент, и депутаты должны быть переизбраны ровно за год до истекающего срока их полномочий, то есть депутаты – весной 1994-го, а президент – весной 1995 года. Лишь при таком варианте удастся избежать вакуума власти, который неминуемо возникнет при одновременных перевыборах.
      – Во что бы то ни стало нужно сохранить преемственность и плавность перехода власти к новому поколению политиков, а значит и стабильность в стране, – сказал Ельцин.
      В заключение президент призвал объявить 1993 год “годом экономики, мирной политики и созидательной работы”.
      “Все равно обманут…”
      Мало кто из людей посвященных поверил, что эти ельцинские призывы упадут на благодатную почву. В этом смысле характерна беседа двух депутатов демократической ориентации – Сергея Носовца и Владимира Варова (последний – председатель подкомитета ВС по политической реформе) на том же канале РТР в программе “Парламентский вестник” примерно за полтора часа до президентского эфира.
      Носовец:
      – Я сомневаюсь, что даже если будет достигнуто конституционное соглашение между президентом и председателем ВС, то Съезд в очередной раз не обманет президента, да и председатель ВС не устроит очередную ловушку.
      Варов:
      – Я вообще сомневаюсь в конструктивных способностях Съезда народных депутатов России, хотя и сам являюсь депутатом… Совсем недавний пример. VII съезд принял решение по соглашению. Ну и что же выполнено из этого конституционного соглашения? Да ничего… Какое бы соглашение ни было заключено, оно не будет выполнено… В очередной раз обманут…
      Носовец:
      – Да, когда упомянутое вами решение на VII съезде было достигнуто, причем достигнуто ценой больших усилий, и Хасбулатов поставил под этим постановлением свою подпись вместе с Зорькиным и президентом, буквально на следующий день он уже усомнился в целесообразности этой подписи и принятого решения. Поэтому хочется еще раз предупредить Бориса Николаевича о том, что с этим человеком надо держать ухо востро. Как, впрочем, и со всем депутатским корпусом.
      В итоге собеседники пришли к выводу, что все-таки конституционное соглашение вряд ли может быть альтернативой референдуму, что курс надо держать именно на плебисцит.
 

 
      “По просьбе граждан и юристов”
      10 марта в 10 утра в Георгиевском зале Большого кремлевского дворца начал работу VIII внеочередной съезд народных депутатов. Открывая его традиционным, как он сказал, “очень коротеньким введением”, Хасбулатов, по существу, определил направление предстоящего разговора и задал ему тон. Он сказал, что созыв съезда “обусловлен необходимостью безотлагательного решения вопроса о референдуме 11 апреля”: дескать, с требованием созвать съезд “выступили граждане в многочисленных обращениях в Верховный Совет, в республиканские, областные и краевые Советы, а также главы администраций, политические партии и движения, ученые, юристы”. Все они, по словам спикера, “высказывают серьезные опасения по поводу наших решений о референдуме 11 апреля и его возможных последствий”. Спикер так и не объяснил, чем же вызваны опасения многочисленных граждан и юристов, связанные с предстоящим референдумом, ни словом не упомянул о пожелании президента, чем должен заняться съезд (принятием конституционного соглашения), и перешел к общей оценке развития политической ситуации за три месяца, прошедших после VII съезда.
      “Три месяца назад, – сказал Хасбулатов, – мы расстались с вами на волне осторожного оптимизма. И для этого были, как тогда казалось, достаточные основания. Во-первых, нам удалось избежать угрозы прямой конфронтации между президентом и законодателями… Во-вторых, страна обрела… главу правительства, легитимность которого впервые не вызывала каких-либо сомнений…” В-третьих, по словам Хасбулатова, были приняты “конкретные решения о направлениях дальнейшего развития экономической реформы, усилении борьбы с преступностью, нормализации положения в армии”. Однако последующие события склонили спикера от осторожного оптимизма к пессимизму: “Нет позитивных сдвигов в экономике. Нам до сегодняшнего дня не представлены программа стабилизации экономики и корректировка курса реформ. Напротив, усиливается рефрен в пользу сохранения прежней стратегии преобразований, разрушающей производительные силы. Утрачиваются надежды, что забрезжит свет в конце мрачного коридора реформ”.
      В общем, из “очень коротенького введения” Хасбулатова стало ясно: более всего он недоволен тем, что, несмотря на смену премьера на VII съезде, желаемая для него и его единомышленников “корректировка курса” экономической реформы так и не была проведена, то есть реформа не была придушена. Вопрос же о референдуме притягивался сюда за уши: Хасбулатов и Ко прекрасно понимали, что, если голосование на референдуме будет в пользу Ельцина, ни о какой “корректировке курса” реформ после этого речь уже не заведешь.
      Ельцин предлагает компромисс
      Пожалуй, ни на одном другом съезде Ельцин не прилагал столько усилий, чтобы добиться компромисса, как на VIII-м. Однако уже первые часы его работы показали, что шансов на компромисс крайне мало.
      По поручению Ельцина Сергей Шахрай предложил оставить в повестке дня съезда лишь один вопрос – о взаимодействии властей ради преодоления кризиса и о путях достижения согласия. Вторая часть президентского предложения – исключить из повестки дня второй вопрос, – о соблюдении Конституции органами власти и должностными лицами.
      Шахрай:
      – Снятие второго вопроса, предложенного ВС, – это уход от склоки. Стороны найдут, к сожалению, что текст Конституции несовершенен, найдут, в чем обвинить друг друга. В десятках, в сотнях нарушений Конституции. Не это нужно сейчас Съезду и народу Российской Федерации.
      Между тем непримиримые оппозиционеры открыто заявляли, что желают именно скандала и склоки. Николай Павлов (фракция “Россия”):
      – Будет очень хорошо, если второй вопрос повестки дня – о выполнении Конституции высшими должностными лицами – взорвет съезд и он превратится в склоку: лучше ужасный конец, чем ужас без конца.
      Поскольку предложение Ельцина не было поставлено на голосование, президент отозвал его. Это формально. Фактически же депутаты отклонили это предложение, проголосовав за иную повестку: первый вопрос – о постановлении VII съезда о стабилизации конституционного строя (сюда входил и вопрос о референдуме), второй – о соблюдении Конституции РФ федеральными органами государственной власти и высшими должностными лицами, третий – информация председателей правительства и Центробанка об экономической ситуации в стране.
      С основным докладом на съезде выступил заместитель Хасбулатова Николай Рябов. Хотя считалось, что он “примыкает к центристам”, выступление его было резко конфронтационным, антипрезидентским. Доклад Рябова был посвящен постановлению VII съезда “О стабилизации конституционного строя Российской Федерации” и президентскому проекту конституционного соглашения (вот оно всплыло, это соглашение, но отнюдь не на главном месте). Постановление от 12 декабря вице-спикер назвал уступкой в пользу исполнительной власти, сильно ограничивающей собственные полномочия законодателей. “Практика показала, – заявил Рябов, – что уступки ведут к дестабилизации положения, а любые соглашения вне рамок Конституции пагубны”. Докладчик обвинил исполнительную власть в подрыве действующего Основного закона с помощью идей о Конституционном собрании, референдуме и создания различных, не предусмотренных законом президентских структур, – например, комиссии по подготовке референдума, руководимой Шумейко. Назвав постановление от 12 декабря ошибочным, Рябов призвал Съезд предупредить политиков или органы власти, которые вздумают проводить референдум, об ответственности за его последствия (снова ответственность – как будто речь идет о каком-то страшном преступлении).
      Все заметили: когда Рябов произнес фразу “Высшим гарантом конституционности в стране является Съезд”, Ельцин криво усмехнулся.
      Весьма оригинально докладчик истолковал принцип разделения властей. Как он полагает, “разделяться” должны президент, правительство и Конституционный Суд, а Съезд ни в каком таком разделении не участвует, он стоит над всеми и “компенсирует отсутствие баланса”.
      Рябов назвал Ельцина высшим чиновником, подотчетным народным депутатам, и отверг идею создания президентской республики.
      В таком же конфронтационном духе выступали в прениях большинство депутатов. Почти все они резко критически оценивали деятельность президента.
      Пытаясь разрядить обстановку, Ельцин в конце первого дня съезда направил в его секретариат письмо, в котором еще раз напомнил о необходимости искать пути к сотрудничеству.
      Параллельно пресс-секретарь президента Вячеслав Костиков озвучил и не столь мягкую реакцию президентской стороны на происходящее в зале заседаний Съезда. По его словам, “пальмовая ветвь, с которой президент пришел на съезд, никем не принята” – в Георгиевском зале весь день шел хорошо спланированный и целенаправленный расстрел президента со стороны руководства ВС. В окружении Ельцина, сказал Костиков, крепнет убеждение, что Съезд подходит к последней черте, за которой произойдет опрокидывание политической ситуации и восстановление в России прокоммунистической диктатуры Советов. Если депутаты не проявят воли к сотрудничеству, Ельцин обречен “на глубокие и трагические раздумья по поводу того, какие решения он будет принимать для спасения реформ и демократии”.
      Впрочем, по словам Костикова, президент рассчитывает, что дополнительные инициативы, с которыми он выступит по ходу съезда, “отрезвят депутатов”; он, Ельцин, считает, что на съезде не должно быть ни победителей, ни поверженных; лучший вариант заключается в том, чтобы стороны “пришли к мировой, к ничьей, с четким разграничением сферы компетенции исполнительной и законодательной властей”. Если Съезд не пойдет по пути компромисса и согласия, – а пока он не расположен по нему идти, – все должен решить референдум.
      О том, что Ельцин, добиваясь компромисса, стучался в наглухо закрытую дверь, можно судить хотя бы по словам одного из лидеров непримиримой оппозиции Михаила Астафьева из фракции “Российское единство”:
      – Пути к компромиссу на съезде я не вижу… Путь же к конструктивному решению существующего кризиса – отрешение от должности президента и отдача его под суд за измену родине.
      Вот так. Вот и найдите пути примирения с ними.
      Вечером 10 марта стало известно, что Ельцин внес на рассмотрение Съезда свой проект постановления, в котором предлагал не отменять соглашение между ветвями власти, достигнутое на предыдущем съезде. Кроме того, президент предложил объявить мораторий на внесение изменений и дополнений в Конституцию до проведения всероссийского референдума по основным положениям нового Основного закона.
      Зарубежные СМИ о первом дне съезда
      Большинство зарубежных СМИ, освещавших начавшийся съезд, сразу же расценили его как очередной виток острой конфронтации между президентом и его противниками, возможно как кульминационную ее точку.
      Би-Би-Си:
      “Противостояние властей, тихо тлевшее между предыдущим и нынешним съездами, вспыхнуло с новой силой с первой же минуты. Антипрезидентская коалиция коммунистов и патриотов к этому съезду подготовилась хорошо. Ни одно президентское предложение не прошло, начиная с вопросов повестки дня, имевших, впрочем, принципиальное значение, и кончая предложением президента создать согласительную комиссию для спасения конституционного соглашения, подписанного на VII съезде и определившего хрупкое равновесие властей”.
      Международное канадское радио:
      “Москва, как обычно, переполнена слухами, но на этот раз они весьма противоречивы. Некоторые ожидают введения Ельциным военного положения, другие – вынесения ему импичмента Съездом народных депутатов. Трудно определить, насколько серьезны эти угрозы, но большинство наблюдателей не сомневаются в том, что борьба за власть в России достигла кульминации”.
      “Немецкая волна”:
      “Серьезный кризис в России только внешне является конституционным конфликтом. По сути, речь идет о будущей ориентации страны, о попытке старой гвардии из всех лагерей вернуть себе всю власть, а не только сохранить ту часть, которая у нее уже есть”.
      Выступление Ельцина
      Выступив на съезде в самом начале второго дня его работы, 11 марта, Ельцин предпринял очередную попытку переломить его конфронтационный ход.
      – Я пришел на этот съезд, – сказал президент, – с надеждой, что у нас хватит мудрости, мужества и воли ради России, ради наших избирателей обрести согласие и начать совместную, конструктивную работу. Скажу прямо, вчерашний день принес немало разочарований. Усиливается взаимное отчуждение и непонимание. Все меньше остается возможностей для достижения согласия. Сожалею, что у депутатов не нашли отклика инициативы президента. Более того, ни одна моя инициатива не была поставлена на обсуждение и голосование… Сегодня вновь на ваше рассмотрение выносится проект постановления, накануне вами же отвергнутый (в действительности проект, подготовленный редакционной комиссией, 10 марта не был принят по чисто техническим или, точнее, процедурным причинам. – О.М.)… Этот проект вызывает у меня глубокое чувство тревоги за судьбу России. И прежде всего потому, что он не оставляет камня на камне от того минимума согласия, которое существовало до сих пор. В проекте предложено еще сильнее разбалансировать законодательную и исполнительную власть. А это неизбежно расколет и без того слабую российскую государственность. Предложено отбросить как ненужную бумажку соглашение между законодательной, исполнительной и судебной властями, которое и стало постановлением VII съезда…
      Ельцин отверг попытки своих оппонентов обкорнать полномочия президента:
      – Я сторонник сильной президентской власти в России. Но не потому, что являюсь президентом, а потому, что убежден: без этого России не выжить, не подняться. Прежде всего потому, что президент избирается гражданами всего государства. И он олицетворяет его целостность, его единство. Подчеркиваю, не Съезд, не Верховный Совет, не какой-либо другой институт власти, а президент. Говорю с вами предельно откровенно: скажите – можете вы дать твердую гарантию, что уже завтра какая-либо республика в составе России или даже край, область не отзовет своих депутатов со съезда или из парламента? Тем более есть поводы для обид, и даже на этом съезде. Что вы будете делать, если этот процесс обретет характер цепной реакции? Нет у представительной власти средств остановить его!
      Так же обстоит дело и с реформами:
      – Только всенародное избрание, выраженное избирателями доверие позволяет именно президенту и никому более проводить в жизнь жесткие, но необходимые меры. А без них не может обходиться ни одна реформа…
      – Сегодня еще есть возможность начать встречное движение… – продолжал Ельцин. – Повторю, готов к любому варианту диалога, к согласию в любой правовой форме. Будь то соглашение, постановление, закон, согласованные поправки к Конституции и т.д… Считаю первоочередной задачей сохранить постановление VII съезда “О стабилизации конституционного строя России”. Отвергаю мнение, будто оно явилось односторонней уступкой президенту… Совершенно невразумительно звучит мотив, по которому в проекте редакционной комиссии предлагается отменить это постановление: якобы оно не достигло поставленных целей. Разве в этом постановлении был указан крайний срок – 10 или 11 марта? И что за цели имеются в виду?
      – В случае, если Съезд оттолкнет руку президента и конфликт приобретет необратимый характер, есть другой путь, – напомнил Ельцин. – Он также предусмотрен декабрьским соглашением… Это референдум… Если Съезд будет и дальше стоять на позициях конфронтации, если будет разрушено то хрупкое согласие, которое мы имеем, референдум останется единственным средством разрешения конфликта.
      Ельцин подтвердил, что берет на себя ответственность за его проведение, хотя такую же ответственность, по его словам, должен нести и Съезд.
      – Сейчас остается крайне небольшой набор средств, чтобы удержать стабильность ситуации, – сказал президент в заключение. – Если не будут приняты высказанные мной предложения, то президенту придется искать еще какие-то дополнительные меры для того, чтобы обеспечить…
      В этом месте оратора прервали – в зале возник шум: на какие такие меры намекает Ельцин?
      – Вы о своем думаете, а я о другом, – успокоил президент разволновавшихся депутатов. – Вас ведь обязательно тянет на улицу. Если не будут приняты эти предложения, то я действительно должен думать о дополнительных мерах для того, чтобы сохранить баланс властей в стране. Сохранить все-таки хотя бы шатающееся, но равновесие, которое сегодня есть… Для того, чтобы все-таки нам в 1993 году действительно перейти на экономические вопросы и укрепить экономику и не потерять достояние наших людей. Я просил бы народных депутатов все-таки внимательно прислушаться к предложению президента.
      Признав, что время для подготовки референдума упущено, Ельцин сделал еще один примирительный жест – сказал, что референдум придется перенести на ту дату, которую определит Съезд. Дескать, все в ваших руках, уважаемые депутаты.
      Что касается “дополнительных мер”, в связи с которыми возник шум среди нардепов, – кое-какие основания для беспокойства у них, по-видимому, все же могли быть. 11 марта в беседе с журналистами Вячеслав Костиков сказал, что в арсенале президента остались еще “очень сильные карты”. При этом он обратил внимание своих собеседников на то, что перед началом утреннего заседания Съезда Ельцин, войдя в зал, прежде всего подошел к министру обороны Павлу Грачеву, министру безопасности Виктору Баранникову и министру внутренних дел Виктору Ерину, поздоровался с ними за руку. Костиков не стал комментировать этот жест президента, однако намек пресс-секретаря, надо полагать, все и без того поняли. Такие детали в такой обстановке обретают символическое значение.
      После Ельцина слово взял Черномырдин. Его выступление не отличалось блеском идей, но изобиловало тезисами, вполне доступными пониманию депутатов, ласкавшими их слух. Вы требуете корректировки реформ? Пожалуйста: суть корректировки, по мнению премьера, – в более реалистическом, прагматическом и приземленном подходе к реформам. Чего надо добиться в первую очередь? “Жесткого, но в рамках закона повышения управленческой дисциплины во всех институтах государства. И прежде всего речь должна идти о повышении ответственности руководителей. Нельзя расхлябанность, разгильдяйство, леность оправдывать приверженностью к демократии”.
      Вот это то, что нужно! Это вам не разговоры об ограничении роста денежной массы, о снижении и повышении банковской кредитной ставки и прочих монетаристских штучках. Это родное, знакомое, усвоенное с молоком матери.
      Спикер затевает скандал
      Хасбулатов, выступавший вслед за Ельциным и Черномырдиным, категорически отверг предложение сохранить соглашение, достигнутое на VII съезде, назвав это соглашение ошибкой, в том числе и его собственной.
      – Я ошибся… – заявил спикер. – Мне показалось тогда, на этой согласительной комиссии, когда все говорили, в том числе и ярые сторонники, и противники, что соглашение необходимо. Я думал тогда, как принято говорить у военных людей, – весь взвод в ногу идет, а один я вроде бы не в ногу. Но, как говорится, бес попутал нас всех. Так надо же исправить эту ошибку! Поэтому и речи не может идти, на мой взгляд, о том, чтобы сохранить то постановление… В конце концов, давайте не будем повторять ошибки: на нас оказывают давление, мы поддаемся, попадаем в конституционную ловушку, а потом до следующего съезда расхлебываем.
      Таков был ответ председателя ВС на призыв президента в максимальной степени сохранить соглашение, достигнутое три месяца назад. Это хасбулатовское “бес попутал” потом бесконечное количество раз цитировалось в прессе.
      Хасбулатов сказал также, что его разочаровали выступления президента и премьер-министра, после чего пошел в атаку на Черномырдина. Он обвинил его в “неискренности”, заявил, что “в стране есть еще два премьера – Владимир Шумейко и Анатолий Чубайс” и призвал Съезд сегодня же отправить второго в отставку.
      Немедленно снять требовалось не только Чубайса. Хасбулатов: “Сколько раз президент говорил, что он снимет с работы министра иностранных дел?..”. “ В конце концов, надо быть хозяином своего слова, – поучал спикер президента, – сказал – сдержи это слово”.
      Хасбулатов также заверил Черномырдина, что ВС не утвердит представленный правительством бюджет на 1993 год, и рекомендовал не выплачивать правительственным чиновникам зарплату в связи с плохой работой.
      Даже сторонники спикера сочли его выступление “излишне эмоциональным”. Не относящиеся же к таковым оценили эту речь как совершенно разнузданную. Так, лидер Партии экономической свободы Константин Боровой заявил, что поражен жесткостью выступления Хасбулатова. И вообще, по степени жесткости, сказал Боровой, Съезд напоминает ему чеченскую мафию, “для которой важнее всего процесс установления собственной власти”. По словам Борового, эксперты ПЭС рассматривают несколько наиболее вероятных моделей дальнейшего развития событий, в том числе и вариант с приходом Хасбулатова на временное правление в качестве президента России.
      Сам Анатолий Чубайс, немедленной отставки которого добивался спикер, также прокомментировал его выпад в свой адрес. По словам Чубайса, теперь стало ясно, что главная цель Хасбулатова – получить как можно больше власти и что спикер парламента хочет добиться права назначать и снимать по своему усмотрению министров и других членов кабинета (Конституция не давала парламенту такого права).
      Нельзя, однако, сказать, что Хасбулатов просто поддался эмоциям: его эмоциональность была вполне просчитанной. Петр Филиппов (фракция “Радикальные демократы”):
      – Мы имеем дело с непрофессиональным Съездом. Поэтому взять верх в голосовании можно, только устроив скандал, эмоциональный всплеск. Хасбулатов это хорошо понимает.
      Мягко стелют…
      На мягкое рейтинговое голосование были вынесены три проекта постановления Съезда – представленный редакционной комиссией, главами субъектов Федерации и президентом. Лучшие голоса получил первый проект, который и был принят за основу.
      Проект постановления “О конституционной реформе”, разработанный редакционной комиссией, предполагал проведение этой реформы только в рамках действующей Конституции. Он предусматривал также отказ от референдума, отмену декабрьского соглашения между ветвями власти, введение в действие всех замороженных на VII съезде поправок к Конституции, резко ограничивающих полномочия президента и, более того, ставящих его в положение, когда над ним постоянно занесен топор (статья 121-6).
      После этого в Грановитой палате Кремля редакционная комиссия начала доработку проекта. В состав комиссии были включены Ельцин, Хасбулатов и Зорькин. Неслыханное дело – от президента требовали снизойти до такого “не царского” занятия. Но Ельцин готов был пойти на все, лишь бы добиться тех целей, которые он для себя наметил. В данном случае – если и не сделать политическую ситуацию более стабильной, то по крайней мере сохранить эту стабильность на том уровне, на котором она оказалась после VII съезда.
      И снова скандал
      Как и ожидалось, обсуждение второго вопроса повестки дня – о нарушении Конституции двумя ветвями власти, – состоявшееся 11 марта, вылилось в бессмысленную взаимную перепалку. Депутаты жаждали пригвоздить Ельцина – как они считали, главного нарушителя Основного закона – к позорному столбу. Так, Михаил Челноков (парламентский блок “Российское единство”) напомнил, что Конституционный Суд уже принимал решение о неконституционности ряда указов Ельцина. В связи с этим “в соответствии со статьей 121-10” Конституции депутат внес предложение об отрешении президента Ельцина от должности.
      Надо сказать, это предложение не было вольной импровизацией данного депутата. О намерении “Российского единства” поднять вопрос об импичменте еще перед открытием съезда заявлял один из лидеров блока Сергей Бабурин.
      После заявления Челнокова Ельцин не торопясь собрал бумаги, поднялся, застегнул пиджак и демонстративно покинул зал заседаний.
      К ответной атаке прибегли и демократы. Борис Золотухин из Парламентской коалиции реформ обвинил Хасбулатова в присвоении “всех полномочий по руководству парламентом, Съездом, народными депутатами”, что также является нарушением Конституции, и предложил упразднить пост председателя ВС, сохранив лишь должности председателей двух его палат.
      В общем, организаторы съезда добились того, чего хотели, – благодаря этому второму вопросу повестки дня градус взаимного раздражения, враждебности на нем вновь “зашкалил”, превысил всякие пределы.
      В атмосфере провокаций
      Обстановка вокруг съезда – истеричная. Прохановский “День” на первой полосе опубликовал фотографию: 1944 год, по Москве ведут пленных немцев. Подпись под снимком: “Так скоро поведут демократов”.
      На пути из Кремля к гостинице “Россия” депутаты вынуждены идти по милицейскому коридору сквозь толпу, орущую: “Долой Ельцина!”. Над толпой – портреты Сталина, лозунги “Депутат, добей гадину!”, “Это твой Сталинград”, знамена Союза русского народа, Фронта национального спасения.
      По ходу съезда непримиримые оппозиционеры не гнушаются прибегать к прямым провокациям. Так, 12 марта Михаил Астафьев сообщил коллегам, будто в Кремль введены войска. Председатель Комитета ВС по обороне и безопасности Сергей Степашин посоветовал Астафьеву обратиться к Съезду, чтобы его лишили депутатских полномочий и привлекли к уголовной ответственности за провокацию и клевету. Однако депутаты немедленно поручили проверить это сообщение председателю другого комитета – по вопросам законности, правопорядка и борьбы с преступностью – Асламбеку Аслаханову. Естественно, выяснилось, что заявление Астафьева – “утка”.
      По сообщениям прессы, перед началом съезда Хасбулатов, не очень полагаясь на кремлевскую службу безопасности, пригласил для охраны депутатского собрания 80 человек из своей личной охраны.
      Позже стало известно, что организаторы съезда заранее озаботились и тем, чтобы для его проведения было подготовлено резервное место, снабженное всем необходимым. Так, на всякий случай. В качестве такого резервного места был выбран Парламентский центр на Цветном бульваре.
      Ельцин снова уходит
      Продолжая попытки спасти ситуацию, Ельцин внес в проект постановления съезда, принятый за основу, принципиальные поправки, которые предусматривали исключение из него двух пунктов. Один из них признавал утратившим силу постановление VII съезда о стабилизации конституционного строя, другой вводил в действие ряд статей Конституции, на которые на VII съезде был наложен мораторий, в том числе ту самую статью 121-6, немедленно прекращающую полномочия президента в случае, если он попытается “распустить либо приостановить деятельность любых законно избранных органов государственной власти”.
      Перед голосованием по седьмому пункту проекта постановления, вводящему в действие замороженные на VII съезде поправки к Конституции, Ельцин взял слово и предупредил депутатов, что “наступил решающий момент в работе съезда”. Однако его предложение исключить из проекта этот пункт было отвергнуто. Среди прочих, депутаты ввели в действие и злосчастную статью 121-6. Согласно другой “размороженной” статье, парламент обретал право приостанавливать до заключения Конституционного Суда действие президентских указов, не соответствующих, по мнению депутатов, Конституции.
      Постановление, принятое Съездом, по существу превращало президента в фигуру, лишенную каких-либо серьезных властных полномочий. Отныне Ельцин в осуществлении внутренней и внешней политики обязан был строго следовать в фарватере Верховного Совета и Съезда. Россия фактически становилась парламентской республикой.
      Приняв проект постановления, представленный редакционной комиссией, Съезд тем самым отменил постановление “О стабилизации конституционного строя РФ”, принятое на VII съезде, включая пункт этого документа о проведении референдума 11 апреля.
      Это уже было окончательное фиаско президента. Начальный этап его разгрома – тот предыдущий, декабрьский съезд. Здесь – этап завершающий, к которому шли терпеливо и последовательно. Результат: Ельцина “дожали”.
      Снова следует жест уже не протестующего, а как бы поверженного – Ельцин вновь покидает зал. Вместе с ним уходят члены правительства и часть депутатов, поддерживающих президента.
      На съезде объявили перерыв. Хасбулатов, Зорькин и Руцкой отправились к Ельцину с визитом – видимо, для того, чтобы продемонстрировать всем: вот какие они миролюбивые, склонные к компромиссу. После одержанной победы можно проявить и великодушие к побежденному.
      Однако никаких конкретных результатов этот визит, естественно, не принес. По словам очевидцев, “встреча была короткой, и стороны расстались, крайне недовольные друг другом”.
      Депутаты демократических фракций, собравшиеся в перерыве, расценили произошедшее как переворот, направленный на узурпацию власти руководством ВС.
      В середине дня 12 марта на съезде распространился слух, что Ельцин намерен выступить по телевидению с обращением к российскому народу. Видимо, по этой причине, – чтобы иметь возможность оперативно отреагировать на очередной ход президента, – Съезд, по предложению Хасбулатова, решил продлить свою работу еще на один день. “Мы посмотрим, как будет себя вести другая ветвь власти”, – сказал спикер.
      Но Ельцин молчал. Держал паузу.
      Репетируют захват “Останкина”
      В этот же день непримиримая оппозиция предприняла попытку захватить электронные СМИ. Пока что не физически – законодательно. После перерыва депутатам был роздан проект постановления Съезда о государственном телерадиовещании. Его первым пунктом предполагалось подчинить Верховному Совету Российскую государственную телерадиовещательную компанию “Останкино”, а также Федеральную телерадиовещательную компанию “Россия” и ИТАР-ТАСС. Очень не нравилась депутатам неумолкающая критика в их адрес, раздававшаяся с телеэкранов. Что касается крупнейшего в России информагентства, целью было, – чтобы каждое их эпохальное решение мгновенно разлеталось по всему миру…
      Это депутатский демарш был прологом к реальному штурму останкинского телецентра и того же ТАССа, который произошел более полугода спустя.
      Сергей Юшенков так прокомментировал этот проект:
      – Диктатура большинства гораздо хуже диктатуры одного человека. В истории тому тьма примеров. Чудовищный проект постановления, которое пытались принять на съезде, нарушает Закон о печати. Жить с ощущением, что та или иная публикация, та или иная передача не понравится разгневанным депутатам? Думаю, это полнейшее наступление на свободу слова. Не сомневаюсь, постановление будет принято Верховным Советом, потому что депутаты хотели бы иметь карманную прессу. Обратите внимание: со стороны исполнительной власти и президента очень мало сетований по поводу крайне неприличных высказываний в их адрес как в газетах, так и по телевидению. А вот парламент волнуется очень сильно…
      К слову сказать, ельцинская терпимость к критическим выступлениям прессы, о которой говорил Юшенков, действительно была одним из лучших качеств тогдашнего президента. Уж этого у него не отнимешь.
      Несмотря на сопротивление демократов, упомянутое постановление о телерадиовещании, хотя и в несколько измененном виде, было принято на следующем, IX-м, съезде.
      Правительству чуть-чуть расширили
      полномочия
      В качестве умиротворяющего жеста, призванного смягчить удар, нанесенный президентской команде, Съезд решил кое в чем пойти навстречу президенту и премьеру – передал правительству текущее управление федеральной собственностью и некоторыми федеральными экономическими службами. Председателям Центробанка, Российского фонда федерального имущества, Пенсионного фонда, Госкомстата и ряда других финансово-экономических учреждений и ведомств было разрешено “по должности” входить в состав Совета Министров. При этом их подконтрольность Верховному Совету была сохранена.
      Только в этот момент многие осознали тот потрясающий факт, что эти важнейшие учреждения до сих пор не были подчинены правительству. Они не были подчинены ему и при Гайдаре. Ими руководил Верховный Совет. Спрашивается, как при такой ситуации осуществлять экономическую реформу?
      11 марта в “Известиях” появилось интервью с Сергеем Филатовым. Среди прочего, глава администрации президента обращал внимание читателей на то, что некомпетентное вмешательство законодательной власти в сферу экономики самым непосредственным образом сказывается на реформах, тормозит их; в частности, оно прямо отразилось на итогах 1992 года. Например, Центробанк, подотчетный лишь парламенту, предпринимает шаги, подрывающие усилия правительства по обузданию инфляции. Налоги столь высоки, что предприниматели всеми силами стремятся укрывать доходы, парламент же и не думает пересматривать налоговое законодательство. И таких примеров великое множество.
      Еще более красочно описала ситуацию, сложившуюся к тому времени, французская “Трибюн”:
      “Валютная власть в лице российского Центробанка зависит от безрассудно транжирящего деньги парламента. Правительство выступает за жесткую экономию, не имея возможности проводить ее в жизнь, законодательная власть в большинстве случаев не готова содействовать переменам в экономике. Все это ставит под сомнение возможности становления в России полноценного рынка”.
      Непримиримая оппозиция утверждала, что начатые в стране экономические реформы ведут к образованию экономической системы латиноамериканского типа. В действительности к латиноамериканскому варианту вела инфляционная политика парламента и полностью зависимого от него Центробанка.
      Петр Филиппов:
      – Посудите сами: бюджет на 1993 год, принятый Верховным Советом в первом чтении, предусматривает, что 40 процентов от суммы расходов федерального бюджета будет покрываться за счет печатного станка. Это страшная сумма. А если мы прочитаем плановые наметки ЦБ, то банк планирует ежемесячное увеличение денежной массы в стране на 18-20 процентов, в то время как правительство настаивает, что мы не можем увеличивать денежную массу больше, чем на 7 процентов. При 7 процентах и то темп роста цен будет составлять 10-15 процентов в месяц. Но 7 процентов – это тот предел, который позволяет нам осуществлять структурную перестройку за счет кредитов, выделяемых ЦБ, и в то же время не попасть в пропасть гиперинфляции.
      …После того как Съезд принял постановление, расширяющее полномочия правительства, Черномырдин снова взял слово и тепло поблагодарил депутатов за поддержку кабинета, чем вызвал восторг народных избранников. Дипломатия есть дипломатия. В действительности вряд ли это расширение полномочий что-то существенно меняло в распределении сил двух противоборствующих властных команд.
      Депутаты против референдума
      12 марта Вячеслав Костиков сообщил, что президент и правительство, покинувшие съезд, больше на него не вернутся. С этого момента стало ясно: убедившись, что достигнуть соглашения с оппозицией невозможно, президентская сторона основное внимание концентрирует на референдуме. Она решила провести его во что бы то ни стало и взять его результаты (как она была уверена, благоприятные для себя) за основу дальнейших отношений с законодателями.
      Председатель правительственной комиссии по подготовке референдума первый вице-премьер Владимир Шумейко заявил 12 марта: “Сегодня нет юридической силы, способной отменить референдум… Ни в законодательстве, ни в Конституции нет нормы, согласно которой можно было бы отменить объявленный референдум”. Он предположил, что плебисцит, возможно, будет назначен на 25 апреля. Так оно в дальнейшем и произошло.
      (Кстати, независимо от Съезда свое слово по поводу референдума сказала и Центральная избирательная комиссия. Поскольку срок представления вопросов, выносимых на референдум, истек, – они должны быть представлены не позднее, чем за месяц до референдума, – Центризбирком 12 марта принял постановление о непроведении референдума 11 апреля.)
      Со своей стороны, и Вячеслав Костиков выразил убеждение, что никакие шаги Съезда не помешают президенту провести референдум. По мнению Костикова, если хорошо его подготовить, президент его выиграет, и тогда, опираясь на результаты плебисцита, Ельцин может предложить свой вариант конституции.
      Еще до начала VIII съезда президент представил в Верховный Совет текст вопросов, которые он предлагал вынести на референдум. Вопрос первый: “Согласны ли вы с тем, чтобы Российская Федерация была президентской республикой?”. Вопрос второй: “Согласны ли вы с тем, что каждый гражданин Российской Федерации вправе владеть, пользоваться и распоряжаться землей в качестве собственника?”.
      Депутаты отнеслись к этим вопросам отрицательно. Наибольшее раздражение вызвал первый – о президентской республике. Формулировку сочли непонятной. Николай Рябов, например, заявил: дескать, не существует такого юридического понятия, как президентская республика, этот термин “чисто научен и весьма условен”. В итоге ВС решил принять вопросы президента к сведению и направить их на рассмотрение Съезда (естественно, чтобы он их окончательно “зарезал”).
      Забавно, что сам Хасбулатов, видимо будучи уверенным, что затея с референдумом безнадежна, отозвался о ельцинских вопросах довольно благодушно – заявил журналистам, что, по его личному мнению, референдум по вопросам президента вполне можно провести, только вот некоторые из этих вопросов надо бы как-то подробно разъяснить. Впрочем, при этом спикер по привычке добавил, что ответственность за провал плебисцита или его негативные последствия (снова об этом!) должен нести лично Борис Ельцин.
      Категорически против референдума, тоже еще до съезда, выступил ряд руководителей местных Советов – они приняли специальное обращение, в котором отвергли идею референдума. Документ подписали представители 50 субъектов Федерации из 88.
      Таким образом, противники референдума на съезде получили весомую поддержку.
      Как уже говорилось, приняв постановление о конституционной реформе в том виде, как его представила редакционная комиссия, Съезд отменил решение о проведении референдума, как и ряд других решений VII съезда. Тем не менее, перед последним днем съезда – 13 марта – все еще теплилась какая-то надежда на компромисс. В этот день вопрос о референдуме был вынесен на обсуждение депутатов в качестве отдельной темы.
      12 марта Ельцин направил Съезду те же самые вопросы, которые ранее направлял в Верховный Совет, – о президентской республике и о праве владеть землей. Предложил провести плебисцит 25 апреля. Соответствующий проект представил Владимир Шумейко, который напомнил депутатам слова президента, что он берет на себя полную ответственность за проведение референдума. Хасбулатов тут же бесцеремонно вступил в пререкания с представителем Ельцина.
      Хасбулатов:
      – Вы говорите, что президент берет всю ответственность на себя. Вчера мы собирались. Все субъекты РФ умоляют и президента, и ВС, и Съезд референдум не проводить. Поэтому, может быть, мы спросим как раз этих самых субъектов. Давайте мы их выслушаем… Я хочу сказать, что никакой ответственности ни за мной, ни за президентом нет, когда произойдет развал. Ответственность будут нести непосредственно люди, которые живут на земле. Были уже президенты, которые развалили, и тоже говорили, что они несут ответственность… Поэтому если спросить меня как гражданина, то я “за”…
      Шумейко:
      – Если президент заявляет как высшее должностное лицо…
      Хасбулатов:
      – Мало ли кто что заявляет…
      Как видим, сам спикер за референдум, но вот субъекты Федерации… Типичный хасбулатовский прием – кивать на кого-то другого, оставаясь при этом как бы в стороне.
      Этой своей перепалкой с Владимиром Шумейко председатель ВС, опять-таки в обычной своей манере, дал сигнал депутатам, как им следует голосовать. Депутаты отвергли предложения Ельцина и признали нецелесообразным проведение плебисцита в 1993 году. В качестве мотивировки приводилось мнение, что проведение всероссийских референдумов в настоящее время “может повлечь за собой опасные последствия для государственности и территориальной целостности Российской Федерации”.
      Как видим, против референдума выдвигались все те же маловразумительные, но “убойные” аргументы. Этакие страшилки для взрослых.
      При этом Съезд предпринял откровенно популистский шаг: выделенные на референдум 20 миллиардов рублей направил на финансирование строительства жилья для военнослужащих и их социальной защиты. Логика была ясная: в преддверии неизбежных тяжелых боев с президентом – возможно, и в прямом значении этого слова, – совсем нелишне заручиться поддержкой армии.
      Съезд планировалось провести в два дня, однако он продлился три с половиной (каждый день его проведения обходился налогоплательщику в 40 миллионов рублей).
      …Почти все предложения Ельцина были отклонены Съездом. Единственное исключение, о котором уже говорилось, – частично принятое предложение о том, чтобы правительство осуществляло текущее управление федеральной собственностью, денежной и кредитной системами, федеральными экономическими службами и чтобы соответствующие учреждения и ведомства стали подведомственны правительству – впрочем, при сохранении их подконтрольности Верховному Совету (поди разберись, что такое “подведомственность” и “подконтрольность”, – для обычного нормального человека это темный лес).
      В заключение Съезд принял обращение к гражданам Российской Федерации, где в очередной раз обвинил президента в постоянном нарушении Конституции, стремлении узурпировать всю полноту власти в стране и “политическом авантюризме” (каково!). В очередной (какой уже?) раз подтверждалось негативное отношение к референдуму. “Обществу вновь навязывается противоборство, – говорилось в документе, – его втягивают в новые, никого не обязывающие референдумы. Кто посчитался с волей народа, когда он требовал сохранить союзное государство?”.
      Словно бы не тот же самый депутатский корпус ратифицировал Беловежские соглашения и тем самым юридически санкционировал развал этого государства в нарушение этой самой “народной воли”. Теперь они кивали на “дядю” (президента, естественно), который “не посчитался с волей народа”.
      Разрыв с президентом был закреплен окончательно.
      В атмосфере партхозактива
      – От этого съезда у меня стойкое и тягостное ощущение, – рассказывал мой коллега по “Литературной газете”, собкор по Ростовской области, он же народный депутат Владимир Фомин. – Окунулся в полузабытую атмосферу партхозактивов конца 70-х – начала 80-х годов. Все было предрешено заранее: референдума не будет, Ельцина, – если его не удастся отправить в отставку, – лишат не только дополнительных, но и многих основных полномочий… Так оно и вышло. Президент – вроде бы конституционным путем – превращен, по сути, в декоративную фигуру. Вся полнота власти в России переходит к Съезду, точнее – к Верховному Совету, а еще точнее – к Президиуму ВС во главе с председателем. Управление страной переходит (или может перейти) к политическим силам, которые под демагогическими разговорами о социально ориентированной экономике готовы развернуть ее в обратную сторону – радикально изменить курс реформ, по сути отказаться от них. Только сегодня до конца понимаешь, почему блок прокоммунистических фракций так упорно цеплялся за каждую статью латанной-перелатанной брежневской Конституции: каждая из них – опорная точка для возврата к старому. Какой будет демократия, можно судить по поведению Хасбулатова, который уже сегодня, как генсек, распекает депутатов, готов снимать с должности вице-премьеров, министров…
      Примерно такое же впечатление от съезда и у других депутатов демократической ориентации.
      Федор Шелов-Коведяев:
      – Съезд своими решениями фактически перевел наше общество и государство за грань, отделяющую конституционный кризис от фактического развала страны. Ясно, что президент и правительство не согласятся с усеченными возможностями их деятельности и будут поступать по своему разумению. А Верховный Совет станет отменять все указы и решения. В результате на местах и в центре воцарится полный хаос, безвластие, анархия.
      Михаил Молоствов:
      – Съезд аннулировал соглашение между двумя ветвями власти, достигнутое в декабре. Это печальный факт. Страна велика и обильна, а порядка в ней как не было, так и нет. Порядок, который предлагается Съездом, – это восстановление многоступенчатой Советской власти: Съезд, ВЦИК (или Верховный Совет), Президиум ВС и наконец глава Верховного Совета. В таком случае, конечно, будет порядок, но при одном условии: если восстановить диктатуру коммунистической партии.
      Марина Салье:
      – Как могут развиваться события? Используя статью 121-6, введенную в действие Съездом, Верховный Совет на одном из своих заседаний вполне способен сместить президента. И в обращении к народу, которое депутаты так единодушно приняли, прямой намек на это уже есть: дескать, Конституция все больше и больше нарушается указами президента, президент нам очень мешает. Кто на его место? Если следовать Конституции, то Руцкой. А что же президент? Предпринять что-либо антиконституционное он вряд ли захочет. Ввести в соответствии со своими полномочиями чрезвычайное положение? Тоже сомневаюсь, ибо расстановка сил в армии, МБР и т.д. не ясна ни для кого – ни для Хасбулатова, ни для президента. Поэтому можно сказать, что демократия в России на этом съезде умерла.
      Ненависть номенклатуры
      (Из записной книжки)
      Помните? Октябрьский (1987 года) Пленум ЦК КПСС. Неожиданное бунтарское выступление кандидата в члены Политбюро Бориса Ельцина на благочинном собрании партийных бонз, посвященном очередному “летию”. Ну, а дальше – все на одного. С визгом. С улюлюканьем. Ату его! Расталкивали друг друга локтями: “Дайте, дайте мне ему врезать!”.
      “Одно выступление за другим – во многом демагогичные, не по существу, бьющие примерно в одну и ту же точку: такой-сякой Ельцин. Слова повторялись, эпитеты повторялись. Ярлыки повторялись…”
      Так пишет сам Борис Николаевич в своих воспоминаниях.
      “Выступает Рябов, с которым столько в Свердловске вместе работали. Зачем? Чтобы себе какую-то тропинку проложить вверх, если не к будущему, то хотя бы к своей пенсии? И он начал обличать… Это было совсем тяжело”.
      Как все похоже: тот полузабытый уже пленум и только что отговоривший VIII съезд нардепов. Та же бесконечная демагогия. То же безграничное лицемерие. То же нежелание и неумение хоть сколько-нибудь вникнуть в суть дела. И – ненависть, ненависть, ненависть…
      Даже фамилии те же, знакомые. Рябов, например. Именно ему поручено тенькнуть камертоном, чтобы все знали, в какой именно тональности на этот раз “поливать” президента. В самой что ни на есть разнузданной. На полную катушку. Ельцин – всего лишь “высший чиновник”. Он никакой не глава государства, а только глава исполнительной власти. Требование общенародного референдума, с которым выступает президент и который, между прочим, предусмотрен Конституцией, – “политический авантюризм”.
      Выступление Рябова – как бы доклад в открытие съезда, как бы от чьего-то авторитетного имени, с соответствующим вольготным регламентом, но в то же время – как бы и частное выступление, загодя не обсуждавшееся ни на Верховном Совете, ни даже на его Президиуме. В случае чего всегда можно дать задний ход: это, дескать, личное мнение депутата Рябова.
      Конечно, между тем ветхозаветным пленумом и этим “историческим”, “поворотным” съездом есть кое-какие различия. Там истовая ненависть к отступнику воедино сливалась с неукоснительной партийной дисциплиной: генсек сказал – “надо”. Надо “обменяться мнениями”. То бишь, в переводе с партийного на обычный язык, – хорошо повозить бунтаря “фэйсом по тэйблу”. Здесь вместо партийной дисциплины в паре с собственной утробной, почти генетической ненавистью – стайный инстинкт и гипнотическое воздействие дирижера-спикера. Различия кое-какие есть. Даже Рябовы там и здесь разные. Но общее – в главном, в том, что составляет первооснову ненависти, которую номенклатура перманентно испытывала к Ельцину: ОН ПОСЯГНУЛ НА ЕЕ БЕЗГРАНИЧНОЕ ВСЕВЛАСТИЕ. И нет ему пощады.
      “ОСОБЫЙ ПОРЯДОК УПРАВЛЕНИЯ”
      Ельцин изучает политический ущерб
      Между тем пауза, взятая Ельциным после ухода со съезда, продолжалась. 15 марта Вячеслав Костиков распространил заявление, где сообщил, что президент “изучает масштабы политического ущерба, нанесенного конституционному строю Российской Федерации Съездом”. По словам Костикова, результаты работы Съезда “внушают глубокие опасения”. Его решения “серьезно усугубили дисбаланс властей, поставили под угрозу государственное устройство и порядок в стране”. Прозвучавшие на депутатском форуме угрозы в адрес президента, министров правительства, “открыто продемонстрированное намерение захватить телевидение, радио, другие средства массовой информации раскрывают истинные цели руководства Верховного Совета, которое жестко дирижировало всем ходом съезда”. “Речь идет о попытке полностью сконцентрировать власть в руках Советов, возвратить коммунистическую номенклатуру к рычагам управления страной, отобрать демократические завоевания августа 1991 года”. Как отметил пресс-секретарь президента, заключительное слово председателя ВС Хасбулатова, “в сущности, представляет собой призыв к захвату власти Советами в центре и на местах”.
      Эти резкие констатации Костикова вкупе с затянувшимся угрюмым молчанием самого президента нервируют депутатов. В кулуарах ВС ходят слухи, что Ельцин пойдет на самые радикальные меры, включая введение прямого президентского правления.
      17 марта в Кремле состоялось заседание Президентского совета. На нем Ельцин вновь показал всей стране, чем он, собственно говоря, более всего сейчас озабочен, какие раздумья его одолевают. Он попросил членов Совета проанализировать ход завершившегося VIII съезда, подсказать, какие тактические ошибки он, президент, возможно, на нем допустил. “Надо определить, – сказал Ельцин, – какое решение необходимо принять – мягкое, среднее или жесткое”.
      Многие выступившие на Президентском совете выразили несогласие с тем, что президент на съезде “проиграл”: его рейтинг возрастает, в то время как Съезд, Верховный Совет, его руководство дискредитировали себя. Было также высказано мнение, что съезд “создал для президента морально-политическую ситуацию, которая сопоставима с августом 1991 года”. Члены Совета рекомендовали Ельцину в ближайшие дни выступить перед российским народом с четким изложением своей позиции. Высказались также за то, чтобы больше не идти на компромиссы со Съездом. Прозвучала и такая мысль: у Ельцина есть моральное и конституционное право (учитывая противоречия в Основном законе) ввести в стране президентское правление.
      “Мягкий” вариант дальнейших действий, – в частности, проведение всенародного опроса, – не нашел поддержки. Участники заседания отрицательно отнеслись к этой идее по причине того, что опрос не имеет юридической силы. Все сошлись во мнении, что надо держать курс не на опрос, а на полноценный референдум.
      Насчет президентского рейтинга… Социологи в самом деле отмечали его рост. Так, по данным ВЦИОМа, – они были опубликованы после завершения съезда, 14 марта, – рейтинг Ельцина за последнюю неделю вырос с 30 до 38 процентов. Рейтинг же Хасбулатова составлял всего лишь 12 процентов, причем каждый второй опрошенный отрицательно относился к спикеру ВС.
      Занятно, что в своих мемуарах Хасбулатов безапелляционно утверждает прямо противоположное, – что его рейтинг, “по крайней мере с VIII съезда и до 4 октября 1993 года”, – то есть до момента силового разрешения известного конфликта, – был выше, чем рейтинг Ельцина. Что ж, найдутся и такие, кто поверит бывшему спикеру на слово. Не станешь же в самом деле всякий раз тянуться за социологическим бюллетенем, перепроверять прочитанное.
      Западные СМИ о съезде
      После съезда, подводя его итоги, большинство западных лидеров и ведущих СМИ, как всегда, поддержали Ельцина. Их оценки были исполнены сочувствия к российскому президенту, потерпевшему очередное поражение. Правда, некоторые из этих оценок страдали, пожалуй, излишним пессимизмом.
      “Зюддойче цайтунг” (ФРГ):
      “В Москве была похоронена мечта, которая впервые в истории сулила русским создание открытого демократического общества с высоким уровнем жизни, ибо Ельцин, как и его невезучий предшественник Горбачев, оказался политиком переходного периода. Ему тоже не удалось совершить трудный переход и привести свой народ к новым берегам. Сознание этого факта болезненно переживает не только Россия, но и Запад, который во второй раз за последние годы вынужден расставаться с объектом своих надежд в Москве.
      Ельцин в трудном положении, так как оставшийся ему выбор невелик. Если он решится объявить чрезвычайное положение, на которое он намекал, то это будет рискованный шаг. В таком случае президент, у которого нет никакой политической опоры в виде партии или организации, попадет в зависимость от сил, еще более реакционных, чем депутаты парламента и Съезда. При таком повороте событий он тесно связал бы свою судьбу с армией и органами госбезопасности. Возможен и другой вариант – прямое обращение президента к народу. Это он, видимо, и намерен сделать. Но никто не может предсказать, много ли граждан примут участие в референдуме. Пассивность населения только закрепило бы поражение Ельцина, – она означала бы, что он потерял всякую поддержку людей”.
      В “Нью-Йорк таймс” появилось сообщение, что некий высокопоставленный представитель администрации, просивший не называть его фамилию, заявил: США примут “решительные меры”, если Ельцин прибегнет к военной силе, чтобы сохранить свою власть. В то же время он сказал, что Вашингтон не будет протестовать против решения Ельцина приостановить деятельность парламента или отменить Конституцию, принятую в советскую эру, чтобы подавить свою политическую оппозицию. “Если Ельцин приостановит деятельность антидемократического парламента, это вовсе не обязательно будет антидемократическим актом, – сказал этот представитель. – Если же он бросит в тюрьму большое количество людей, а войска, поддерживающие его, прольют кровь, то это уже будет совершенно иная ситуация”.
      Заявление, как видим, довольно противоречивое: разогнать парламент можно, а вот применять силу – нельзя. Разве не ясно, что за разгоном парламента с большой вероятностью последует силовое противостояние, вооруженный конфликт? Собственно говоря, так оно и случилось в сентябре – октябре.
      Ельцин объявляет о введении особого
      порядка управления
      Недельное напряженное молчание Ельцина закончилось 20 марта. В этот день в 21-30 он, как и ожидали многие, выступил по телевидению с очередным обращением к гражданам России. Президент разъяснил, как он видит ситуацию в стране после VIII съезда и какие меры собирается принять для выхода из образовавшегося тупика.
      – Страна больше не может жить в обстановке постоянного кризиса власти, – сказал Ельцин, – при такой растрате сил мы никогда не вылезем из нищеты, не обеспечим мира и покоя для наших граждан. Сегодня предельно ясно: корень всех проблем кроется не в конфликте между исполнительной и законодательной властью, не в конфликте между Съездом и президентом, суть глубже, суть в другом – в глубоком противоречии между народом и прежней большевистской антинародной системой, которая еще не распалась, которая сегодня опять стремится восстановить утраченную власть над Россией. VIII съезд, по сути дела, стал генеральной репетицией реванша бывшей партноменклатуры, народ попросту хотят обмануть. Мы слышим ложь в постоянных клятвах верности Конституции, от съезда к съезду ее корежат и перекраивают в угоду собственным интересам, наносят удар за ударом по самой основе конституционного строя, народовластия. А то и просто не оглядываются на Конституцию, принимая решения, что было часто во время работы VIII съезда. Ложь в постоянных ссылках на мнение избирателей, в клятвах верности демократии. А между тем народу было высокомерно отказано в праве самому определять свою судьбу. Съезд похоронил референдум о собственности граждан на землю, похоронил апрельский референдум по основам новой конституции. Хочу сказать вам просто: трусливо ушел от решения вопроса о досрочных выборах… Трагическим итогом съезда стало ослабление власти, ослабление России. Разделение властей как принцип Конституции фактически ликвидируется. Сняты последние барьеры на пути всевластия Съезда, Советов и парламента. Любое свое решение и Съезд, и Верховный Совет объявляют законным и конституционным, их некому остановить, некому удержать от произвола… В России как бы два правительства: одно конституционное, другое – в Верховном Совете. Они ведут принципиально разную политику. Согласиться с этим – значит согласиться с тем, что жизнь наших граждан должна быть мучительной и тяжелой, а экономика еще более уродливой и уязвимой.
      – Я честно стремился к компромиссу на съезде и до съезда, – продолжал Ельцин. – Несмотря на интриги, несмотря на оскорбления, грубость, весь путь был пройден до конца… Возможности поиска согласия с консервативным большинством депутатского корпуса полностью исчерпаны.
      Ельцин сказал, что “сегодня”, то есть 20 марта, подписал Указ “Об особом порядке управления до преодоления кризиса власти”. В соответствии с ним на 25 апреля назначается голосование о доверии президенту и вице-президенту. “Пошел на этот шаг потому, – пояснил президент, – что меня избирал не Съезд, не Верховный Совет, а народ. Ему и решать, – должен ли я дальше выполнять свои обязанности и кому руководить страной: президенту и вице-президенту или Съезду народных депутатов”. Одновременно с голосованием о доверии президенту будет проводиться голосование по проекту новой конституции и проекту Закона о выборах федерального парламента. По новой конституции Съезда не будет. До новых выборов Съезд и Верховный Совет не распускаются, их работа не приостанавливается. Сохраняются полномочия народных депутатов Российской Федерации. Но в соответствии с Указом не имеют юридической силы любые решения органов и должностных лиц, которые направлены на отмену и приостановление указов и распоряжений президента и постановлений правительства.
      Контрудар со стороны оппозиции последовал немедленно. В этот же день, 20 марта, было опубликовано “ответное” обращение Президиума ВС к гражданам РФ. В нем обращение президента было названо “попыткой установления авторитарной диктатуры, посягательством на законно избранные органы власти”. Президент обвинялся во всех смертных грехах, в неисчислимых бедах, постигших страну в последние месяцы: “Развал экономики, науки, культуры, здравоохранения, безудержный рост цен, обнищание людей, невиданный разгул преступности, насилия, процесс моральной и духовной деградации – вот чем обернулись неоднократные требования президента о расширении его полномочий, многочисленные обещания Б. Ельцина и его министров улучшить жизнь народа, приступить к возрождению подлинно великой России. Сегодня Россия превращается в отсталую, зависимую страну с униженным и ограбленным народом. Теперь в России хорошо живется лишь казнокрадам, жуликам, мафиозным дельцам, тем, кто нагло расхищает богатейшие природные и сырьевые ресурсы государства в угоду себе и иностранному капиталу”.
      “Объявив особый порядок управления страной, – говорилось в заключение, – Б. Ельцин противопоставляет себя конституционной законности и жизненным интересам российского народа. Конституционным долгом каждого гражданина России остается строгое, неукоснительное выполнение Конституции и законов Российской Федерации”.
      Хасбулатова в этот момент в Москве не было – он совершал поездку по бывшим советским республикам. “На хозяйстве” оставался его первый зам Юрий Воронин. По мнению многих журналистов, главной целью спикера во время его турне было установить более тесные контакты с теми руководителями стран СНГ, которые в основном ориентировались на Ельцина, убедить их, что в противостоянии с российским президентом правота на стороне Верховного Совета. Цель эта вряд ли была достижима, поскольку в большинстве независимых постсоветских государств российский парламент рассматривался как сила, стремящаяся в той или иной форме восстановить советскую империю.
      Весть об обращении Ельцина застала спикера в Алма-Ате, после чего он прервал свое путешествие, не успев побывать в Узбекистане и Киргизии, и вернулся в Москву.
      Ельцина обличают, уговаривают,
      предупреждают
      Между тем в самой Москве антиельцинская суета стремительно набирала обороты. Вечером 20 марта после заседания Президиума ВС в Белом доме состоялась пресс-конференция, посвященная все той же теме – обращению президента. На ней выступили Руцкой, Зорькин, Воронин и генпрокурор Степанков. Руцкой сообщил, что утром Борис Ельцин позвонил ему и попросил познакомиться с проектом указа, о котором шла речь в его обращении, завизировать его. Однако Руцкой отказался ставить свою визу. Причины он изложил в письме президенту (вице-президент зачитал его): “Этот указ, если он будет подписан, несомненно, приведет к расколу государства и общества, а также вызовет тяжелейшие последствия для страны”; он “не только не успокоит народ и общество, не только не облегчит положение страны, но еще больше дестабилизирует его”. “Уважаемый Борис Николаевич, – говорилось в письме, – убедительно прошу Вас отменить Ваше выступление по телевидению, если оно идет в духе данного проекта указа. Ни в коем случае нельзя подписывать ни одного документа, направленного на отказ от конституционного согласия. Нужны последовательные, строго конституционные действия всех властей, в том числе и президентской, направленные не на уничтожение, а на совершенствование всей системы государственной власти в РФ. На принципах строгого уважения к Конституции и разделения властей… Еще раз прошу Вас, Борис Николаевич, обдумать сложившееся положение и отказаться от подписания указа и снять передачу по телевидению”.
      В своих воспоминаниях Ельцин пишет, что еще до того как посылать указ на визу Руцкому он с ним разговаривал, “спросил напрямую: как он отнесется к решительным, жестким действиям президента?”. По словам Ельцина, “Руцкой твердо сказал: давно пора”. И вот теперь – поворот на 180 градусов. Характерное для Руцкого предательство.
      Еще поразительней повел себя секретарь Совета безопасности Юрий Скоков, которого президент тоже просил завизировать указ. “…Он сам в личных беседах не раз и не два поднимал эту тему, – пишет Ельцин, – указывал на имеющиеся у него агентурные данные, что, мол, заговор против президента вполне вероятен, ждать нельзя, надо разгонять парламент…”. Когда же настал момент для этих самых “решительных, жестких действий”, он также отказался поддержать президента, также спрятался в кусты.
      В общем-то, в предательстве Руцкого не было ничего удивительного, странно, что Ельцин ему удивлялся: вице-президент давно переметнулся на сторону Хасбулатова, и его позиция, касающаяся ельцинского указа, была вполне логична. Что касается Скокова, тот столь откровенно предал президента, кажется, впервые, и у Ельцина были все основания в очередной раз задуматься по поводу своей близорукости в подборе кадров. Его кадровые промахи много навредили и ему самому, и всему делу реформ.
      Но вернемся к пресс-конференции. Выступавший вслед за Руцким Валерий Зорькин сказал, что проект указа получил утром. Изучив его, он также направил президенту письмо “от имени Конституционного Суда”. “Издание данного указа, – говорилось в письме, – означало бы, по существу, приостановление действия основополагающих принципов Конституции России со всеми вытекающими для Вас последствиями. Подобные действия не только не способствуют преодолению кризиса власти, но, напротив, ведут к дальнейшей дестабилизации общества, толкают страну в пучину конфронтации и хаоса, делают реальным ее распад. Введением в действие данного акта Вы дискредитируете себя как Президент России и обречете 150-миллионный многонациональный народ на суровые испытания”.
      Зорькин сообщил, что после телеобращения президента состоялось экстренное заседание Конституционного Суда, и КС пришел к выводу, что этим обращением президент фактически взял на себя “роль абсолютного властителя”, что “попран важнейший принцип Конституции – принцип разделения властей”; КС констатировал также, что “попраны важнейшие принципы конституционного строя и фактически имеет место попытка государственного переворота”.
      Третье письмо Ельцину было направлено за два с половиной часа до его выступления исполняющим обязанности спикера ВС Юрием Ворониным (он также зачитал его на пресс-конференции). “Уважаемый Борис Николаевич! – было сказано в нем. – Народным депутатам РФ стало известно о подготовке проекта указа Президента РФ, фактически приостанавливающего работу Съезда народных депутатов РФ, Верховного Совета РФ, Конституционного Суда РФ и прекращающего функционирование представительных органов субъектов РФ. Это нарушает не только Конституцию РФ, но Конституции республик, входящих в РФ, что может привести к распаду страны, утрате рычагов управления экономикой. Просьба еще раз взвесить все возможные последствия введения особого режима как антиконституционной акции”.
      Воронин сообщил также, что связывался с силовыми министрами – Баранниковым, Грачевым, “другими” – и что они его заверили, что будут действовать строго в рамках Конституции.
      Самым осторожным было, пожалуй, выступление Степанкова. Он ограничился общими словами о том, что “ни одна власть не должна в ущерб интересам России узурпировать не предоставленные ей полномочия. Только изменение самой Конституции может позволить одной власти получить дополнительные полномочия. Только изменение, основанное на принципах этой Конституции, может привести к ущемлению или умалению власти другой”.
      Вскорости последовали отклики на эти выступления. Комментируя выступление Зорькина на пресс-конференции, член КС Эрнест Аметистов вечером 20 марта сообщил журналистам, что на самом деле никакого заседания Конституционного Суда, посвященного обращению президента, “сегодня не было”. По словам Аметистова, “председатель Конституционного Суда фактически нарушил закон, изложив заранее свою позицию по документу, который предположительно может быть принят к рассмотрению судом”. По мнению Аметистова, участие членов Конституционного Суда в пресс-конференции вместе с руководителями парламента, вице-президентом и генеральным прокурором подтверждает справедливость раздающихся в адрес суда обвинений, что он отступает от своего законного статуса и политизируется.
      Кстати, не лишен интереса вопрос, каким образом попал к Зорькину неподписанный проект ельцинского указа. Очевидно, он получил его либо из Президиума ВС, куда его передал Руцкой, либо же непосредственно от Руцкого. Руцкому же, как мы знаем, его прислал сам Ельцин. На визу. Разумеется, не давая ему разрешения передавать или показывать документ кому-либо еще. Руцкой же распорядился им по своему усмотрению. Очередной пример предательства.
      Вполне понятно, что после этого никем не подписанная бумага, по сути дела черновик, пошла гулять по свету, попала в прессу. Уже 21-го в середине дня “Интерфакс” сообщил, что проект президентского Указа “Об особом режиме управления до преодоления кризиса власти” имеется в его распоряжении.
      Впрочем, две подписи на бумаге все же были: на обороте стояли визы вице-премьера Сергея Шахрая и помощника президента Юрия Батурина, принимавших участие в подготовке проекта. Эти визы, разумеется, аккуратно скопировали вместе с самим текстом, что дало повод Зорькину вскорости вызвать Батурина в Конституционный Суд “для дачи показаний”. То есть председатель КС взял на себя еще и функции прокурора. Правда, Степанков здесь тоже не отставал, заявив, что “Генеральная прокуратура готова к возбуждению уголовных дел против авторов и инициаторов последних решений президента”.
      Забегая несколько вперед, скажу, что спустя месяц, 28 апреля, генпрокурор сообщил, что в связи с телеобращением Ельцина от 20 марта и подготовкой указа о введении особого порядка управления в отношении ряда лиц в правительстве и администрации президента прокуратура действительно начала “неофициальное” расследование. Как сказал Степанков, прокурорские работники пытаются выяснить, “кто визировал этот указ, откуда он взялся, где его печатали, кто вкладывал в него мысли”. Генпрокурор подтвердил: возможно, по результатам этой работы будет возбуждено уголовное дело – есть, мол, подозрение, что в проекте указа об особом порядке имеются “посылки, расходящиеся с установками Конституции”.
      Это, конечно, было совершенно фантастическое расследование. До той поры, по-моему, мы никогда не слышали, чтобы следователи выясняли, кто именно вкладывал свои мысли в те или иные выступления и указы президента, где они печатались и т.д.
      Конечно, при Сталине и не такое бывало. Но то при Сталине.
      В ночь с 20 на 21 марта Руцкой, Воронин, Зорькин и Степанков выступили еще и по Российскому телевидению (РТР), в общих чертах повторив то, о чем они говорили на пресс-конференции.
      Спаянная команда. А кто же за Ельцина? Правительство? На специальном заседании оно в самом деле приняло заявление, в котором содержалась “единодушная поддержка” позиции президента. Однако позднее правительственный пресс-центр распространил поправку, согласно которой слово “единодушная” из заявления следовало изъять. Единодушия нет и в правительстве. В частности, не согласен с Ельциным министр юстиции Николай Федоров. При обсуждении президентского обращения он воздержался от голосования, не поддержал готовящийся указ об особом режиме управления и не подписал официального заявления правительства о поддержке президента России. Вскоре он подал в отставку. Не только из-за несогласия с Ельциным, но и по той причине, что он как министр юстиции, по его словам, не в состоянии влиять на “правовой беспредел”.
      Кстати, здесь стоит заметить, что на VIII съезде Николай Федоров выступал как представитель президента. При этом критиковал Верховный Совет и лично Хасбулатова, обвиняя его в незаконном присвоении исполнительных и распорядительных функций. Как заявил Федоров, “власть должна рассредоточиваться равномерно, ориентируясь только на закон”, чтобы ни президент, ни председатель ВС не могли ею злоупотребить.
      Так что слова и действия тогдашнего министра юстиции в общем-то были довольно последовательны…
      Хасбулатов отключает микрофоны
      21 марта в 16-00 открылась экстренная (ее еще называли чрезвычайной, внеочередной) сессия ВС. В повестке дня единственный вопрос – об обращении Ельцина к гражданам России.
      Открывая сессию, Хасбулатов (к этому времени он успел вернуться в Москву) выразил неудовольствие по поводу того, что в зале нет президента. “Позвоните ему, пусть придет”, – небрежно кинул он кому-то.
      Ельцин на сессии так и не появился. В этот день у него умерла мать Клавдия Васильевна. Умерла она утром, но сына об этом известили ближе к концу дня, до того просто говорили, что она в больнице. Этот удар тоже надо было выдержать…
      На сессии ВС Ельцина, естественно, обличали и осуждали, призывали к немедленному созыву чрезвычайного съезда, отрешению президента от должности на основании “размороженной” на VIII съезде статьи 121-6. После, однако, приняли достаточно осторожное решение: обратиться в КС за заключением по поводу обращения Ельцина, а уж потом созывать съезд.
      Впрочем, согласно заявлению Зорькина, КС уже по собственной инициативе “принял к своему производству и рассмотрению вопрос о конституционности и конституционной ответственности президента и должностных лиц, связанных с обращением, прозвучавшим вчера по телевидению”.
      Во время заседания снова во всем блеске проявилось умение Хасбулатова манипулировать депутатским корпусом. Вот как это выглядело в описании репортера “Независимой газеты”:
      “Официального текста указа Верховный Совет так и не дождался, а потому мог только обсуждать его пересказ из уст президента. Видимо, поэтому позиция Руслана Хасбулатова изменилась в ходе заседания от предельно жесткой до почти никак не выраженной. “Случилось худшее. Президент избрал курс на прямолинейную конфронтацию, путь крайних мер, выводящих его из конституционного пространства”, – так открыл сессию спикер. В его речи прозвучали фразы “узурпация власти”, “крах президентской политики”, “откат к худшим временам неототалитаризма”, а также аббревиатура ОПУС – особый порядок управления страной.
      Руслан Хасбулатов поначалу заседание вел крайне жестко. Он отключал микрофоны депутатам, пытавшимся сказать что-нибудь либо против него, либо против господствовавшего в парламенте настроения. Он зловеще намекнул, что пропрезидентская агитация в СМИ – “это так, пока еще по инерции, подождите пару деньков”. Он повелительным тоном приказал вызвать Бориса Ельцина для объяснений. Он заставил выступить всех должностных лиц: Руцкого, Черномырдина, Зорькина, Степанкова (чтобы они повторили свою субботнюю позицию), силовых министров и Юрия Скокова, позволяя себе комментировать не понравившиеся ему речи. Однако затем спикер сам стал успокаивать выступавших в прениях депутатов, вырывавшихся за рамки регламента. С каждым часом спикер становился все более мрачным и, когда после перерыва поставил на голосование достаточно умеренный проект постановления, разработанный президиумом, то твердо провел его от принятия за основу, через обсуждение поправок и до утверждения в целом. Все радикальные варианты оппозиции и центристов были отвергнуты.
      Экстренную сессию Руслан Хасбулатов закрыл, сообщив, что на этой неделе работа будет идти в нормальном режиме.
      Таким образом, подписанный (по словам Ельцина), но не опубликованный, то есть не вступивший в силу и не появившийся где-либо, указ об особом порядке управления создал, случайно или преднамеренно, необходимую паузу… Зависший указ не дал возможности парламенту применить две недавно размороженные поправки к Конституции и поставил его в неловкое положение производителя большого шума, по существу, из ничего”.
      Эта эволюция хасбулатовского настроения – от почти не сдерживаемой ярости до какого-то мрачного то ли успокоения, то ли заторможенности – весьма характерна.
      Характерно и то, что парламент покорно последовал за этой эволюцией, видимо даже не очень понимая, чем, собственно, она вызвана.
      Создан Президентский полк
      21 марта Ельцин своим указом преобразовал Отдельный кремлевский полк комендатуры Московского Кремля в Президентский полк, чем также вызвал немалое недовольство оппозиции. Уже через два дня, 23 марта, пресс-центр ВС в специальном заявлении “выразил опасение” в связи с этим шагом президента: дескать, по существу на базе Президентского полка создается “личная президентская гвардия”. В заявлении отмечалось, что, помимо этого полка (пять с половиной тысяч вооруженных человек), лично президенту подчинены также спецподразделение “Альфа” и 11 тысяч сотрудников Главного управления охраны. В нынешней тревожной обстановке, говорилось в заявлении, создание столь многочисленной вооруженной группировки, чья деятельность будет регулироваться не законами, а личной волей президента, – это прямая угроза гражданскому миру в стране.
      В общем-то, в обстановке резко обострившегося противостояния трудно было ожидать, что появление хоть и не новой вооруженной структуры, но структуры под таким названием – Президентский полк – оппозиция воспримет как-то иначе.
      Ельцин защищает свободу слова
      Хотя съезд уже более недели как закончился, Ельцин все еще продолжает “переваривать” то, что на нем произошло. 22 марта президентская пресс-служба распространила Указ Ельцина “О защите свободы массовой информации” (он был подписан еще 20-го). Фактически это был ответ на попытку оппозиции подмять под себя СМИ, предпринятую на VIII съезде.
      “Российские средства массовой информации и средства распространения массовой информации, – говорилось в Указе, – находятся под защитой закона и Президента РФ как высшего должностного лица”. Президент России “как гарант прав и свобод личности обеспечивает во взаимодействии с органами законодательной, исполнительной и судебной власти защиту свободы массовой информации” в соответствии с Законом “О средствах массовой информации”.
      Министерству внутренних дел Указом поручалось принять меры по охране государственных телерадиокомпаний, информагентств и издательско-полиграфических комплексов.
      Указ предупреждал “должностных лиц государственных органов и организаций, общественных объединений о строгой ответственности за вмешательство в деятельность и нарушение профессиональной самостоятельности редакций, принуждение журналистов к распространению или отказу от распространения информации, а равно за совершенное в иных формах ущемление свободы массовой информации”.
      Почаще бы вспоминать об этом Указе и других подобных ельцинских документах тем, кто сегодня беспардонно вмешивается в работу СМИ, нарушает их самостоятельность, принуждает к отказу от публикации тех или иных “нежелательных” материалов, а то и просто закрывает неугодные телеканалы, газеты, журналы, прикрываясь фиговым листком разговоров о “споре хозяйствующих субъектов” и т.д.
      Если ты вице-президент…
      (Из записной книжки)
      22 марта. Сегодня обнародовано заявление Руцкого. Он в очередной раз обрушивается на телеобращение Ельцина. По мнению Руцкого, главная цель президента – “скрыть, замаскировать тяжелейшие ошибки в управлении страной, которые обернулись лишениями и жертвами людей”.
      Заявление противоположного свойства опубликовал политсовет Партии экономической свободы Константина Борового. В нем говорится, что “в ситуации, когда позиции вице-президента резко расходятся с позицией президента, по нормам цивилизованного общества вице-президент обязан сложить с себя полномочия”. Впрочем, отмечается в заявлении, он может поступить и согласно кодексу офицерской чести…
      В самом деле, конфликт Руцкой – Ельцин можно рассматривать в трех ракурсах. Ракурс первый – конфликт политика с политиком. Тут никаких претензий к Руцкому нет. Какие могут быть претензии? Один политик преследует одни цели, другой – другие. Александр Владимирович, как известно, возглавляет партию “Свободная Россия”, ПСР (в просторечии – Партия Саши Руцкого). Борис же Николаевич туда не входит. У него собственные, совсем иные политические ориентиры. Тут два политика противоборствуют на равных.
      Ракурс второй. Конфликт вице-президента с президентом. Говорят: чтобы “вице” тянул в противоположную от своего шефа сторону, такого не может быть, такого не бывает. Повсюду в мире вице-президент строго следует в русле политики президента. Да-да, конечно, но ведь Россия, мы знаем, страна особенная. Можно себе представить общее направление рассуждений Руцкого: на выборах Ельцин взял его себе в пару, чтобы получить дополнительные голоса (сейчас это уже вполне ясно) – и теперь за эту услугу должен платить. Все так, но опять-таки повсюду кандидат в президенты подыскивает себе такого напарника, чтобы иметь дополнительные гарантии успеха на выборах, и никакой расплаты в виде вице-президентского бунта за этим не следует. И никому в голову не приходит использовать высокую государственную должность для проведения собственной политики, идущей вразрез с политикой президента. Тут мы опять упираемся в тютчевские строки насчет непостижимого своеобразия нашего отечества.
      Наконец, ракурс третий, самый тяжелый для Руцкого. Затеяв бунт против президента, Руцкой как русский офицер совершил тяжкий грех, какой только мог совершить, – предательство. Предательство по отношению к старшему товарищу, который ведет отчаянный бой со своими противниками. Тут совершенно не важно, что Руцкой по-другому видит смысл этой битвы. Судьба поставила его в боевом ряду бок о бок с Ельциным. В бою никто никого не спрашивает про принципы и убеждения. Это все потом.
      В прежние времена у офицера-предателя, желающего спасти свою честь, был только один выход: достать пистолет из ящика стола и… Не будем, однако, кровожадными. Руцкому довольно достать из этого стола листок бумаги и написать на нем: “Прошу… по собственному желанию…”.
      А российское офицерство – конечно, не прокоммунистические офицерские собрания (у коммунистов свои представления о чести) – могло бы помочь ему в этом. У любого человека в погонах тут есть мощные рычаги воздействия – мы о них маленько запамятовали, – угроза не подать руку при встрече, не отдать честь… Жаль, что не приняты сейчас дуэли. Наконец, если иметь в виду всю офицерскую корпорацию, тут есть еще один рычаг – угроза исключения из этой самой корпорации, из сообщества российских офицеров.
      Мне возразят: принадлежность вице-президента к российскому офицерству – обстоятельство случайное; на его месте мог бы оказаться кто угодно – юрист, экономист, инженер, учитель; в этом случае вопрос о верности и предательстве не стоял бы так остро, не правда ли? Ну да, в том случае не стоял бы, а в случае Руцкого – стоит. Это ведь в традициях русской армии: какой бы государственный пост ни занимал офицер, – тому можно найти множество примеров, – законы офицерской чести всегда были у него на первом месте.
      Заключение Конституционного Суда
      23 марта КС вынес заключение о том, насколько соответствуют Конституции “действия и решения” президента, связанные с его обращением к гражданам России 20 марта (заседание суда проходило ночью с 22-го на 23-е и завершилось в 7 утра). В заключении отмечалось, что “Конституцией и законодательством РФ не предусмотрена возможность введения особого порядка управления” – особые формы управления могут быть введены лишь “в условиях чрезвычайного положения и в порядке, предусмотренном законом”.
      “Заверяя, что работа представительных органов власти не приостанавливается, – говорилось в документе, – президент вместе с тем объявил об изменении закрепленного Конституцией разграничения между федеральными органами власти”. Суд признал нарушением Конституции заявление президента о том, что в условиях особого порядка управления не имеют юридической силы любые решения органов власти и должностных лиц, которые направлены на отмену и приостановление указов и распоряжений президента и постановлений правительства.
      КС счел возможным провести 25 апреля голосование о доверии президенту и вице-президенту, однако, заявил он, “вынесение вотума доверия президенту не должно означать устранения других органов государственной власти, поэтому выдвинутое в обращении положение, что голосование решит вопрос, кому руководить страной, – президенту или Съезду народных депутатов, – недопустимо”.
      По заключению суда, предусмотренное президентом одновременное голосование о доверии главе государства и вице-президенту, о проекте новой Конституции и проекте закона о выборах федерального парламента противоречит Конституции и Закону о референдуме.
      Наконец, в заключении содержался пункт о том, что “введение особого порядка управления означает нарушение установленного Федеративным договором разграничения предметов ведения и полномочий федерального центра и субъектов Федерации”.
      За принятие заключения проголосовали девять судей, против – трое: зампред КС Николай Витрук, судьи Эрнест Аметистов и Тамара Морщакова. Судья Анатолий Кононов находился в больнице и не принимал участия в заседании КС.
      Все обратили внимание на одно важное обстоятельство: в заключении нет прямой констатации, что нарушение президентом Конституции является основанием для импичмента. Как сообщалось в прессе, в первоначальном варианте проекта заключения такая формулировка была, однако из окончательного текста ее исключили. Тут Зорькин все-таки поосторожничал.
      Это, разумеется, не помешало депутатам, опираясь на заключение КС, поставить вопрос об отрешении Ельцина от власти. Получив документ, Хасбулатов заявил на пресс-конференции 23 марта (она началась через 20 минут после того, как фельдъегерь привез этот документ в Белый дом), что он “однозначно свидетельствует о возможности начала процедуры импичмента президенту”. “Именно для этого и будет созван внеочередной съезд народных депутатов России”, – сказал спикер. Хасбулатов не преминул также заявить, что обращение президента от 20 марта – это “прямая попытка государственного переворота”.
      Что касается решения Ельцина провести 25 апреля голосование о доверии ему и Руцкому, Хасбулатов небрежно отмахнулся от этого: дескать, это вопрос “для семейных игр”. И заверил, что вице-президент “в подобные игры играть не будет”.
      IX Съезд назначен на 26-е
      Экстренное заседание Верховного Совета началось 23 марта в 16-00. В повестке дня – обсуждение заключения КС по поводу телеобращения президента. Однако продолжалось заседание всего 17 минут: секретарь КС Юрий Рудкин, который должен был официально проинформировать парламент о заключении КС, опоздал к началу заседания, и Хасбулатов предложил перенести этот вопрос на следующий день. Такой перенос, по мнению спикера, был тем более оправдан, что у президента в семье сложились трагические обстоятельства: как раз в этот день он хоронит свою мать. На этот раз спикер, можно сказать, проявил великодушие и гуманизм.
      Рудкин зачитал заключение суда на утреннем заседании ВС 24 марта. По предложению Хасбулатова, депутаты решили особенно долго не обсуждать документ, а рассмотреть его на IX внеочередном съезде, который было решено созвать 26 марта. В повестку дня его включили единственный вопрос: “О неотложных мерах по сохранению конституционного строя Российской Федерации”.
      Перед этим ходили разговоры, где проводить съезд. Учитывая, что на нем предполагалось обсудить вопрос о выражении импичмента президенту, часть депутатов выражала сомнение, следует ли его проводить в Кремле: дескать, Ельцин с помощью кремлевского полка, только что преобразованного в Президентский, может без труда блокировать работу съезда. Другая часть была твердо настроена на проведение съезда в Большом кремлевском дворце, ибо “сдача Кремля”, как она полагала, уже будет означать поражение Съезда. Наконец, были и такие, кто вообще считал эти споры безосновательными, поскольку, они были уверены, импичмент Ельцину не грозит: предложение отправить президента в отставку не наберет квалифицированного большинства голосов.
      Впрочем, суждения тех, кто опасался проводить съезд в Кремле, возможно, были не так уж беспочвенны. Но об этом несколько позже.
      Так или иначе, до последнего момента не было уверенности, что съезд состоится в Большом кремлевском дворце. Регистрацию депутатов проводили в Белом доме. Здесь же в случае чего предполагалось провести и сам съезд. Приготовили даже схему рассадки депутатов в тамошнем зале заседаний.
      В последний момент, однако, администрация президента дала разрешение на проведение съезда в БКД.
      Хасбулатов предъявляет ультиматум
      24 марта в середине дня в Кремле состоялась встреча Ельцина с Хасбулатовым, Зорькиным и Черномырдиным. Она продолжалась более полутора часов. По словам Вячеслава Костикова, в ходе этой встречи Хасбулатов предъявил президенту “ультимативные требования, представленные в грубой форме”. “Президент ответил решительным и твердым отказом” выполнять эти требования. О каких именно требованиях идет речь, Костиков уточнить отказался. Зато сам Хасбулатов не стал их скрывать. Он сообщил депутатам, что на встрече в Кремле “поднял вопрос” о создании “правительства национального согласия”, о статусе президентских указов, которые, по словам спикера, “не всегда подготовлены в правовом отношении” (что конкретно Хасбулатов хотел сделать с этим статусом, осталось непонятно; можно лишь догадаться – по-видимому, он стремился как-то понизить его). Вместо того чтобы проводить опрос, спикер предложил вернуться к идее одновременных досрочных выборов президента и парламента. Потребовал закрыть Федеральный информационный центр во главе с ненавистным ему Михаилом Полтораниным (по словам Хасбулатова, руководство ФИЦ “откровенно разжигает гражданскую войну в стране”), ликвидировать институт представителей президента в регионах и заявил, что лица, которые подготовили “неконституционные акты, в том числе печально знаменитое обращение президента”, должны нести за это ответственность. Имелись в виду Шахрай, Батурин и др. “Пусть эти люди, которые это делают, не тешат себя иллюзиями, что они останутся безнаказанными. За распад державы кто-то должен нести ответственность”, – заявил спикер. Какой распад и какой державы тут подразумевался, опять-таки осталось неясным. Вот эти-то хасбулатовские требования президент и отверг решительно и твердо.
      Указ наконец-то опубликован
      В своем телеобращении 20 марта Ельцин, мы помним, совершенно определенно сказал, что Указ “Об особом порядке управления до преодоления кризиса власти” он уже подписал, подписал “сегодня”. Однако в действительности работа над документом продолжалась еще несколько дней. Обнародован он был лишь 24 марта. Появился он совершенно не в том виде, в каком ожидалось. В новой его редакции отсутствовало большинство пунктов, на основании которых за день до этого было принято отрицательное заключение Конституционного Суда, прежде всего – пункт об особом порядке управления. И назывался указ гораздо более нейтрально – “О деятельности исполнительных органов до преодоления кризиса власти”.
      Из текста исчезли наиболее резкие формулировки типа “учитывая подстрекательские действия руководства ВС”. Внесено было изменение, согласно которому для объявления не имеющими юридической силы “антипрезидентских” решений государственных органов и должностных лиц требуется заключение Конституционного Суда.
      Голосование, которое Ельцин своим указом назначил на 25 апреля, имело статус опроса (права назначать референдум у президента не было), однако в том случае, если бы съезд поддержал эту идею и принял соответствующее решение, речь могла бы все же идти и о референдуме.
      Чем объяснить задержку с публикацией указа? В прессе на этот счет высказывались различные догадки. Так, “Интерфакс”, ссылаясь на некий источник в Кремле, сообщил, что эта публикация задерживалось в связи с “двусмысленной ситуацией, вызванной последними публичными высказываниями вице-президента Александра Руцкого”. Тот факт, что Руцкой предал огласке ряд предварительных рабочих материалов и особенно свою записку президенту, по мнению источника, “внес излишнее напряжение”. “В результате сложилась новая ситуация, когда предложения президента о проведении 25 апреля всенародного голосования по доверию одновременно и президенту, и вице-президенту приобретает двусмысленный характер”.
      В самом деле, удобно ли теперь спрашивать народ о доверии тандему Ельцин – Руцкой, если сам этот тандем, по существу, окончательно распался?
      В свою очередь, “Независимая газета” в номере от 23 марта так излагала причины, почему публикация указа была задержана:
      “Ельцинисты явно переоценили свои силы, понадеявшись, что на этот раз ближайшее окружение президента выступит единым фронтом. Телевизионное обращение Ельцина к народу было записано в субботу (20 марта. – О.М.) утром, еще до того как указ получил надлежащее юридическое оформление. Документ завизировали Сергей Филатов и Сергей Шахрай, но на нем не было подписей… Александра Руцкого и Юрия Скокова… Руцкой и Скоков отказались ставить свои визы на документе… Пока “особый порядок” Бориса Ельцина поддержали только “Демократическая Россия” и партии, входящие в это радикал-демократическое движение. Большинство политических партий и движений, очевидно, выступят против указа президента. О своем несогласии с этим документом уже заявили как центристы (“Гражданский союз”, Народная партия “Свободная Россия”, “Демократическая партия России”, Федерация независимых профсоюзов России, Федерация товаропроизводителей), так и оппозиция (Фронт национального спасения, Русский национальный собор, движения “Трудовая Москва” и “Трудовая Россия”, Российский общенародный союз, Коммунистическая партия Российской Федерации)”.
      Сам Ельцин в своих мемуарах объясняет эту задержку довольно невнятно. Он пишет, что его “насторожила” реакция на указ, то есть, надо полагать, реакция тех, кто читал проект документа. По мнению президента, эта реакция была какой-то неадекватной, текст не давал для нее оснований: “В нем не содержалось и намека на какие-либо резкие действия по отношению к депутатам. Не было призыва к роспуску Съезда. Не вводилось даже в каком-то смягченном виде чрезвычайное положение. “Особое положение” (имеется в виду “особый порядок управления”. – О.М.), упоминавшееся в тексте, определяло чисто юридическую, процессуальную сторону дела: я объявлял запрет на те решения парламента и Съезда, которые ограничивают полномочия президента России”.
      Ну, полно, Борис Николаевич, зачем лукавить? Указ, как он был изложен в телеобращении, хотя формально и не распускал ВС и Съезд, но отодвигал их на задний план, президента же наделял абсолютной полнотой власти. И ваши противники оценили его вполне адекватно.
      Ельцин пишет: “Тут (то есть столкнувшись с реакцией на готовящийся указ. – О.М.), может быть, впервые в жизни я так резко затормозил уже принятое решение. Нет, не заколебался. А именно сделал паузу. Можно сказать и так: остановился… Практически подписанный указ был приостановлен, над ним снова началась работа. Слова об особом положении (тут опять имеется в виду “особый порядок управления”. – О.М.) мы убрали”.
      Объяснение, как видим, весьма невразумительное. Все говорит о том, что Ельцин именно заколебался. Более того, осознал ошибочность предпринятого шага. И не просто остановился, а дал задний ход. Причем сделал он это не столько из-за позиции Хасбулатова, Руцкого, Зорькина, депутатов, – которая была вполне предсказуемой, – сколько, по-видимому, осознав тот факт, что ему не хватит сил преодолеть сопротивление своих противников: силовые структуры недостаточно надежны.
      Позиция армии
      Откуда могло взяться такое представление? Были ли для него объективные основания, или президент опирался тут на внутреннее, интуитивное ощущение?
      В принципе, имелись свидетельства и за, и против упомянутого представления.
      Как уже говорилось, сразу же после телеобращения Ельцина и.о.спикера Юрий Воронин, по его словам, связался с силовыми министрами, и они заверили его, что будут действовать строго в рамках Конституции. То есть, по крайней мере на словах, не выразили какого-то определенного намерения занять ту или иную сторону (хотя, с другой стороны, кто же будет заранее раскрывать свои намерения?).
      Главной, конечно, была позиция армии, официальная и неофициальная, имея в виду скрытый, недоступный невооруженному глазу расклад сил в армейских рядах.
      20 марта, еще до того как телеобращение Ельцина вышло в эфир, в Москве в Парламентском центре состоялось мероприятие оппозиционно настроенных военных отставников – Офицерское собрание московского региона. Выступивший на нем известный активист из числа противников Ельцина председатель Союза офицеров подполковник Станислав Терехов настаивал, что в нынешний “критический период” армия “не может быть вне политики” и надо решить, на чьей именно стороне она будет. Терехов обвинил министра обороны Павла Грачева в “государственной измене”, поскольку, мол, тот, на словах выступая против вовлечения армии в политику, на самом деле “тайно поддерживает президента”.
      Раздавались прямые призывы: “Пора прекратить болтовню о том, что армия вне политики… Мы можем поставить на колени кого угодно!”.
      Кого отставники собирались “поставить на колени”, нетрудно было догадаться.
      Собрание подтвердило требования, выдвинутые ранее, 20 – 21 февраля, Всеармейским офицерским собранием. В их числе – требование отправить в отставку и разжаловать действующего министра обороны, возбудить против него уголовное дело по обвинению в измене Родине и лишить звания Героя Советского Союза. Еще одно требование, “кадровое” – назначить вместо Грачева бывшего замминистра обороны СССР генерал-полковника запаса Владислава Ачалова, ярого и последовательного противника демократических преобразований в России, в то время занимавшего пост руководителя Аналитического центра ВС.
      Собрание выразило поддержку Верховному Совету и VIII съезду народных депутатов.
      На следующий день, уже после обращения Ельцина, на экстренном заседании ВС о позиции армии пришлось давать отчет самому Павлу Грачеву. Он выступил уклончиво. Сказал, что армия вне политики, заверил депутатов, что она “пока управляема”. Вместе с тем министр не стал скрывать, что обстановка в ней “с каждым часом накаляется”. Особенно в войсках московского региона, не в последнюю очередь – благодаря дестабилизирующим действиям всякого рода подстрекателей. В качестве примера Грачев привел вчерашнее Офицерское собрание, где, как сказал министр, снова попытались “разыграть армейскую карту”, где раздавались призывы “к оружию, к насилию, на баррикады!”. Грачев пожаловался депутатам на их коллегу народного депутата генерала Ачалова, того самого, которого прочили ему в преемники: по сведениям министра, именно Ачалов был подлинным организатором и руководителем прошедшего накануне мероприятия в Парламентском центре. Грачев попросил депутатов “воздействовать” на “этих людей”.
      – Необдуманные решения и действия, – сказал министр, – могут расколоть Вооруженные Силы. К чему это может привести? Однозначно – к кровопролитию. Я бы не хотел чрезмерно драматизировать его последствия, но считаю нужным напомнить, что мы живем на пороге ХХ1 века, в условиях, когда существует атомное, химическое оружие. Нельзя допустить, чтобы таким путем какая-либо из сторон достигла своих политических целей. Армия обращается к вам, уважаемые народные депутаты: в этой ситуации необходим только компромисс. Его ждет весь народ, в том числе и армия.
      Естественно, не такого выступления ожидали депутаты от министра обороны. По мнению оппозиции, он должен был твердо сказать, на чью сторону станет армия в случае, если конфликт между президентом и парламентом достигнет своей высшей точки.
      Из зала последовали раздраженные выкрики:
      – Какого компромисса вы ждете?
      – Компромисса между законодательной и исполнительной властью, – отвечал Грачев. – Меня удивляют такие вопросы.
      – Вы все сказали, кроме сути дела, – небрежно бросил Хасбулатов Грачеву, когда тот закончил свое выступление.
      Это обычное для Хасбулатова “мимолетно-невинное” проявление хамства не прошло мимо внимания военных и, возможно, стало небольшой дополнительной гирькой на чашу колеблющихся весов их настроений. Сопредседатель организации “Щит” Николай Московченко, выступая перед журналистами, даже потребовал от Хасбулатова принести министру обороны извинения за нанесенное ему “публичное оскорбление”. Это при том, что упомянутая организация никогда особого почтения к Министерству обороны не испытывала.
      Позицию Грачева поддержал Президиум ЦК Независимого профсоюза военнослужащих (впрочем, довольно малочисленного), до той поры также державшийся особняком и по большей части конфронтационно по отношению к Министерству обороны: армия должна оставаться вне политики. Соответствующее заявление Президиум сделал в связи с тем, что “в последние дни появляются обращения различных общественных и политических организаций к военнослужащим, в которых звучат призывы к военным “защитить” в одном случае Верховный Совет РФ и Съезд народных депутатов, в других – президента Бориса Ельцина”.
      Декларации о нейтралитете армии в те дни следовали одна за другой, хотя некоторые из них звучали довольно двусмысленно. Так, 24 марта начальник Управления военного строительства и реформ Министерства обороны генерал-майор Геннадий Иванов заявил на брифинге для журналистов:
      – Армия была и есть на стороне Конституции, а в принципе – на стороне народа. Поэтому армия ждет компромисса и надеется на него.
      Вообще-то, “на стороне Конституции” – вполне нормальная формула. Но в ту пору ее чаще и с особенным подтекстом использовала оппозиция, упорно выставляя президента противником Основного закона. Соответственно, слова о верности Конституции силовые министры, мы знаем, как пароль произносили всякий раз, когда заверяли депутатов в своей лояльности Верховному Совету и Съезду.
      25 марта коллегия Миноброны распространила обращение к личному составу Вооруженных Сил России, где излагалась официальная позиция руководства ВС. Руководство, говорилось в документе, считает недопустимым втягивание армии в политическое противоборство. В обращении отмечалось, что в последнее время различные политические силы пытаются перетянуть армию на свою сторону, “спровоцировать военных на силовые действия”. В этих условиях армия должна и будет действовать в соответствии с Конституцией и законами Российской Федерации. Командирам всех уровней предписывалось активнее разъяснять своим подчиненным законы, касающиеся Вооруженных Сил, прежде всего Закон “Об обороне”, который запрещает вести в войсках какую бы то ни было политическую агитацию, создавать в них общественные организации, преследующие политические цели.
      В интервью английской “Санди Экспресс”, опубликованном 28 марта, Павел Грачев добавил, что все командиры имеют приказ докладывать о военнослужащих, которые занимаются политической деятельностью или политической агитацией. По словам министра, он не потерпит нарушителей закона, чьи действия “подтолкнут нас к кровавой войне”. Эти люди будут строго наказаны,
      Разумеется, несмотря на все эти декларации, призывы, увещевания скрытые, закулисные попытки привлечь военных на свою сторону не прекращались. Так, в СМИ появились сообщения, что тот же генерал Ачалов совершил поездки в ряд частей Московского военного округа и воздушно-десантных войск, дислоцированных в регионе (в свое время он командовал советскими ВДВ), где проводил соответствующую агитацию – призывал офицеров, вопреки приказу министра обороны, активно вмешиваться в политическую борьбу, происходящую в России, – понятно, на чьей стороне. В соответствующих штабах, куда журналисты обратились за разъяснениями, факт таких поездок категорически отрицали, однако при этом допускали, что “лично” с кем-то из военнослужащих генерал действительно мог встречаться и вести душеспасительные беседы. В общем, скорее всего, это был как раз тот случай, о которых говорят: “нет дыма без огня”.
      Позднее помощник Ачалова Иван Иванов (по-видимому, псевдоним) хвастался в своей книге “Анафема”, будто именно его шеф во время мартовского кризиса сорвал коварные замыслы Ельцина, собиравшегося силой, при посредстве военных, установить особый порядок управления. При этом, правда, не упоминал об агитационных генеральских поездках, а ссылался только на телефонные разговоры: “Тогда генерал-полковник Ачалов с помощью одного лишь телефона остановил все шевеления войск, и Ельцин сел в лужу”.
      В публичных выступлениях армейского начальства тоже нет-нет да проскальзывало отступление от строгого нейтралитета. Так, в упомянутом интервью “Санди Экспресс” Павел Грачев заявил, что он за проведение референдума. “Я поддерживаю демократию, а не президента или Съезд, – сказал министр, – однако считаю, что Борис Ельцин реализовал свое законное право как президент, когда решил провести референдум, и Съезд был не прав, выступив против него”.
      К поддержке Ельцина склонялись также многие общественные организации и деятели, связанные с армией. 25 марта состоялась пресс-конференция главного редактора независимой газеты “Армия России” Александра Жилина и одного из руководителей уже упоминавшегося Независимого профсоюза военнослужащих Андрея Гоптаря. Они заявили, что большинство офицеров российских Вооруженных Сил поддерживает телеобращение президента Ельцина. Они сослались на неофициальный опрос, проведенный в различных местах страны: этот опрос показал, что полностью поддерживают президента 86 процентов офицеров. Жилин высказал мнение, что, даже если на IX съезде президенту будет вынесен импичмент, армия не позволит отправить его в отставку, не выслушав мнения народа 25 апреля.
      На чьей все-таки стороне была в тот момент “политически нейтральная” армия? Согласно преобладающему мнению, армейский генералитет больше склонялся к поддержке ВС и Съезда, тогда как офицеры средних и младших уровней – к поддержке президента. Об этом, в частности, заявил в прессе известный американский “советолог” профессор Гарвардского университета Ричард Пайпс. “Высшие российские генералы, – сказал он, – по большей части консервативны и настроены “империалистически”, в то время как средний и младший офицерский состав – в основном демократы. Даже если генералы захотят встать на сторону парламента против Ельцина, очень сомнительно, чтобы средние и младшие офицеры их поддержали”.
      Все это, конечно, были сугубо качественные оценки. Никто не мог сказать точно, сколько сторонников и противников Ельцина в силовых ведомствах – не только в армии, но и в МВД, в МБ. Известно лишь было, что противников достаточно много. Соответственно, никто не мог бы предсказать, как повернется дело, если возникнет прямой вооруженный конфликт. Эта непредсказуемость в полной мере явила себя во время событий 3 – 4 октября. Осенью Ельцин пренебрег ею и пошел ва-банк, весной же, в марте, поостерегся…
      Собственно говоря, опереться на армию в каких-то решительных действиях (если бы он отважился на них) ему было трудно еще и потому, что он сам, главнокомандующий, в своем указе от 24 марта дал четкое указание министру обороны: “Обеспечить неучастие армии в политических акциях”.
      Осенью “нейтралитет” армии – проявившийся прежде всего в форме нерешительности и колебаний армейского руководства, – едва не погубил Ельцина. Можно считать, что в решающий момент спасительную для него роль сыграло все-таки не Минобороны, а МВД, внутренние войска, – в частности, отряд спецназа ВВ “Витязь”, – переломившие ситуацию в пользу президента. Лишь после этого перелома в дело вмешалась и армия.
      В канун съезда
      Вечером 25-го, накануне открытия съезда, Ельцин предпринял очередную отчаянную попытку как-то воздействовать на депутатов, образумить их. Он вновь выступил по телевидению. Президент сказал, что, по его мнению, цель внеочередного депутатского собрания вполне ясна – отстранить от власти всенародно избранного главу государства.
      – Сегодня можно сказать определенно, – заявил Ельцин, – начал проводиться в жизнь один из сценариев свержения президента. Это хотят сделать руками депутатов за спиной граждан России, за спиной избирателей.
      Ельцин обратился к депутатам напрямую, призвав их занять правильную “государственную позицию”:
      – Помните: если съезд примет исторически неправильное решение, он ввергнет народ в пучину противостояния. Я все же верю, что вы способны найти в себе силы и отвергнуть роль немых статистов политических игр. Верю, что на этот раз вы не позволите отобрать у народа его конституционное право – высказать свое мнение.
      Президент выразил сожаление по поводу действий Конституционного Суда, который поспешил рассмотреть всего лишь устное обращение президента с изложением его политической платформы. Суд так торопился вынести решение, что даже не захотел подождать, когда выйдет сам указ…
      Для вынесения импичмента президенту его противникам необходимо было набрать две трети голосов от общего числа депутатов, коих было 1033. Эксперты парламента, исследовавшие расклад сил на съезде, пришли к заключению, что для импичмента может не хватить от двадцати до ста голосов.
      Но даже и в том случае, если бы голосов хватило, президент вполне мог не подчиниться решению Съезда, – прежде всего ссылаясь на то самое, уже известное нам обстоятельство: заключение Конституционного Суда, к которому апеллировал Съезд, было вынесено на основании телеобращения Ельцина, а не на основании его указа, который существенно отличался от телеобращения.
      Тактические просчеты Ельцина
      (Из записной книжки)
      Для чего, для чего это надо было делать? Сначала выступить по телевидению с грозными словами о введении “особого порядка управления”, сообщить, что соответствующий указ уже подписан, а потом словно бы забыть о своих грозных словах, – опубликовать указ, где об этом самом “особом порядке” нет ни слова?
      У сторонников президента всякий раз в таких случаях опускаются руки. Они не испытывают ничего, кроме недоумения.
      Что касается противников Ельцина, для них эти его импульсивные действия, эти непросчитанные ходы – настоящий подарок. Такие просчеты говорят о растерянности, нетвердости президента и, соответственно, вдохновляют оппозиционеров на новые атаки.
      Более того, импульсивность ельцинского характера позволяет его недругам соответствующим образом выстраивать свою тактику: они без устали провоцируют его и ждут, – ждут, когда, поддавшись на провокацию, он допустит очередную ошибку.
      Не думаю, чтобы в ельцинском окружении не знали об этой нехитрой тактике. Тем не менее довольно часто – хотя и не всякий раз – она успешно срабатывает.
      Такое ощущение, что рядом с Ельциным нет человека с холодной головой, который в нужный момент остановил бы его, предостерег от необдуманных действий.
      Либо же здесь другое: президент не прислушивается к дельным советам. Он их “принимает к сведению”, но в конце концов поступает по-своему.
      В голову лезут тревожные мысли: рано или поздно это может плохо кончиться. И для самого Ельцина, и для России.
 

***

 
      Эта запись была сделана в марте 1993-го, незадолго перед IX съездом. Тревоги, одолевавшие в тот момент не только меня, легко понять, особенно если вспомнить: на съезде оппозиция собиралась отрешить Ельцина от власти…
      Возникает естественный вопрос: а известный сентябрьский Указ № 1400, которым Ельцин приостановил деятельность Верховного Совета и Съезда, – не был ли и он результатом такого же импульсивного решения и, соответственно, очередной тактической ошибкой президента? Не думаю, что это так. К этому указу Ельцин пришел не под влиянием каких-то сиюминутных впечатлений. Он шел к нему долгие месяцы, на протяжении которых происходила изнурительная борьба с непримиримой оппозицией. По большому счету, вся тактика президента в этой борьбе сводилась к тому, чтобы как раз избежать этого указа, найти компромисс, который позволил бы достичь приемлемого мира. И только когда стало ясно, что компромисс невозможен, что противная сторона ни при каких условиях на него не пойдет, президент принял решение…
      Впрочем, некоторые считают, что с этим указом он опоздал по крайней мере на пять месяцев, что приостановить деятельность парламента следовало сразу же после референдума – тогда для этого была гораздо более благоприятная ситуация. Но это уже другая тема…
 

 
      Судья в роли прокурора
      С основным докладом на съезде выступил Валерий Зорькин. Он подтвердил основной тезис заключения КС – что телеобращение президента от 20 марта в ряде своих положений не соответствует Конституции. Зорькин высказал мнение, что должностные лица, “которые ввели в заблуждение президента” при подготовке обращения к народу и соответствующего указа, “должны понести ответственность и отстранены от должности”.
      Утверждение, что кто-то управляет Ельциным и постоянно “вводит его в заблуждение”, в ту пору вообще имело широкое хождение среди ельцинских оппонентов. Чаще всего за ним скрывалась боязнь предъявить какие-то обвинения напрямую президенту: легче ведь адресовать их каким-то анонимным “лицам” из его окружения. Впрочем, нередко эти “лица” назывались и пофамильно: Шахрай, Шумейко, Чубайс, Батурин, Козырев, Полторанин, Филатов, Костиков…
      Зорькин огласил обращение Конституционного Суда к президенту, Съезду, Верховному Совету, к высшим органам представительной и исполнительной власти всех уровней. В нем предлагалось ускорить подготовку новой конституции, отказаться от института Съезда, провести выборы в двухпалатный парламент, срочно принять законы о выборах, референдуме, политических партиях и общественных объединениях, а также поправку к Конституции о возможности досрочных выборов президента и депутатов.
      Несколько позже, комментируя ту часть доклада Зорькина, где говорилось о телеобращении Ельцина и о его указе, Вячеслав Костиков заметил, что председатель КС превысил свои полномочия: по словам пресс-секретаря, Зорькин выступал как прокурор, а не как беспристрастный судья.
      26 марта на съезде выступил и Ельцин. Напомнив депутатам, что на предложенное им всенародное голосование 25 апреля он вынес вопрос о доверии президенту, Ельцин предложил также включить в бюллетень и вопрос о доверии самому Съезду.
      В выступлении президента прозвучали примирительные и даже “покаянные” нотки. Говоря о разразившемся в стране экономическом кризисе, Ельцин признал, что он был усилен “нашими ошибками”, в частности тем, что руководство страны возлагало чрезмерные надежды на внешнюю помощь. При этом, однако, в раскручивании маховика инфляции президент обвинил руководство Центробанка, который до последнего времени фактически был в подчинении Верховного Совета. Ельцин высказался за определенную корректировку экономического курса. “Необходимо сильное социальное наполнение экономических преобразований, и здесь нужен новый курс”, – отметил он.
      Наконец в самый канун съезда – вечером 25 марта – Ельцин совершил некий символический жест – принес в жертву консервативным депутатам головы двух ключевых членов правительства: министра экономики Андрея Нечаева и министра финансов Василия Барчука. Правда, замена Барчука – специалиста в области “советских” финансов – убежденным либералом Борисом Федоровым вряд ли понравилась народным избранникам, однако, выступая на съезде, президент сказал, что готов идти и на дальнейшие перестановки в правительстве. При этом он предложил субъектам Федерации и “ответственным” общественным организациям выдвигать своих кандидатов в министры.
      Пресса в своих комментариях отметила двойственный характер выступления президента – сочетание компромиссных интонаций с твердыми и непреклонными.
      “Коммерсант” от 27 марта:
      “Несмотря на то, что в своем выступлении президент формально отошел от поддержки жесткого, – гайдаровского – варианта экономической реформы, попытки превратить Гайдара в главного виновника падения жизненного уровня населения он не предпринял. Всю ответственность за взрыв инфляции Борис Ельцин возложил на “бесконтрольную политику” Центрального банка. Тем самым стало ясно, что после ухода Гайдара решающее влияние на формирование экономических взглядов президента стал оказывать вице-премьер Борис Федоров”.
      Среди других ораторов на съезде в первый его день выступил и Руцкой. Он заявил, что в данный момент требуется “не корректировка, а переосмысление и переориентация реформ”, формирование правительства “национального согласия и доверия”, подготовка антикризисной экономической программы. Руцкой вынес суровый приговор экономическим реформам, которые осуществляет правительство: они, дескать, проводятся в интересах “меньшинства, нагло грабящего народ”.
      Отвечая на обвинения в непорядочности в связи со своими действиями после обращения Бориса Ельцина к народу 20 марта, Руцкой заявил, что не давал “слова офицера тем, кто глумится и порочит российскую идею”, и что “бежать в угоду кому-то не в его правилах”.
      Это выступление очень понравилось Хасбулатову, который назвал его “образцом мужества”. “Кто-то же должен был сказать правду, – заявил спикер, – даже если она обернется против нас”.
      Непонятно, против кого именно могла обернуться “правда” о реформах, которую произнес с трибуны съезда вице-президент. Как мы знаем, он не уставал излагать эту “правду” с самого начала реформ, пальцем о палец не ударив, чтобы принести хоть малую толику реальной пользы в деле их подлинного усовершенствования (усовершенствовать ведь можно все, что угодно).
      Что касается самого Хасбулатова, он продолжал вести себя как ловкий восточный визирь. По завершении первого рабочего дня IX съезда он в очередном интервью сообщил, что не будет голосовать за импичмент президенту Ельцину. При этом заявил: его, дескать, сильно настораживает, что “в выступлениях депутатов не видно понимания опасности, которая исходит от угрозы государственного переворота”. Ведь, по его мнению, и выступление Бориса Ельцина 10 декабря на VII съезде, и недавнее обращение президента по телевидению – “это признаки антидемократического перерождения”. К сожалению, у депутатов, по словам Хасбулатова, замечается “привыкание к этой опасности”.
      Вот так: сам-то он не будет голосовать за отставку президента, но то, что другие депутаты столь благодушно смотрят на “государственный переворот”, затеянный Ельциным, – это его сильно удручает. Отсюда господа депутаты опять могли делать вывод, как им надлежит голосовать.
      Съезд против импичмента
      27 марта на съезде был распространен проект постановления “О неотложных мерах по сохранению конституционного строя Российской Федерации”, подготовленный редакционной комиссией. В нем, в частности, говорилось: “принимая во внимание личную ответственность” Ельцина и Хасбулатова за сложившуюся кризисную политическую ситуацию в стране, предложить им принять решение о добровольной отставке с постов президента Российской Федерации и председателя Верховного Совета РФ соответственно. Депутаты отказались принять этот проект даже за основу.
      Неожиданными оказались результаты голосования о включении в повестку дня вопроса об отрешении президента от власти. Собственно говоря, ради этого и созывался съезд. Для принятия положительного решения требовалось получить больше половины голосов от списочного состава депутатского корпуса, составлявшего, как уже говорилось, 1033 человека. “За” проголосовали 475 человек, “против” – 337, воздержались 46. Таким образом, съезд решил не рассматривать вопрос об импичменте президенту.
      Комментируя это решение, Вячеслав Костиков сказал: президент удовлетворен тем, что на IX съезде возобладала политическая мудрость у той части депутатов, которая заблокировала вопрос об импичменте. По словам Костикова, консервативная часть съезда потерпела серьезнейшее поражение: консерваторам не удалось совершить “политическое убийство президента”.
      Последующие события показали, что торжествовать победу президентской стороне было рано…
      Депутаты согласны на референдум
      В этот же день съезд принял за основу проект постановления о проведении референдума. Как и предлагал Ельцин, референдум намечалось провести 25 апреля. Тем не менее, проект вызвал решительные возражения президента. Документ предусматривал, что в ходе референдума люди должны ответить на четыре вопроса – о доверии самому президенту, о поддержке проводимого им курса социально-экономических реформ, о необходимости досрочных президентских выборов в 1993 году и о необходимости досрочных выборов депутатов в этом же году. Вице-премьер Сергей Шахрай, представлявший интересы президента на съезде, обратил внимание депутатов на абсурдную ситуацию: по существу, три из четырех предлагаемых вопросов суть вопросы о доверии президенту; достаточно отрицательно ответить хотя бы на один из них, и это уже можно будет толковать как выражение недоверия Ельцину. Вызывал возражения и предлагавшийся порядок подсчета голосов: проект предусматривал, что решение будет считаться принятым, если за него проголосует больше половины всех граждан России, имеющих право на участие в выборах. Как заявил Шахрай, вопрос о доверии президенту не затрагивает Конституцию, и, в соответствии с законом, решение должно приниматься большинством от принявших участие в голосовании (при условии, что на избирательные участки пришло более половины всех избирателей), а не большинством от списочного состава. Предложенный проект Шахрай назвал “лукавой попыткой уйти от честного ответа на поставленный президентом вопрос” о доверии ему.
      Восстанавливается цензура
      27 марта Хасбулатов между делом мастерски, в своем “дирижерском” стиле протащил проект постановления “О мерах по обеспечению свободы слова на государственном теле- и радиовещании” (это дело, как мы помним, затевалось еще на предыдущем, VIII-м, съезде). Авторы постановления сетовали на то, что в информационных программах радио и телевидения преобладает, дескать, точка зрения представителей исполнительной власти, то есть существует своего рода политическая цензура. Согласно постановлению, для устранения этой “цензуры” органам представительной власти предписывалось создать “наблюдательные советы по свободе слова”, которые обеспечивали бы “объективное” освещение на радио и телевидении общественно-политических проблем и событий (поскольку эти советы, по постановлению, создавались представительной властью, ясно, какова могла бы быть степень их объективности). Постановлением упразднялись такие не подвластные депутатам структуры, как Федеральный информационный центр и Телерадиовещательная служба “Россия”, вещающая из Санкт-Петербурга.
      Хасбулатов сходу поставил этот проект на голосование. При этом депутатам, имеющим особое мнение по данному вопросу, спикер – дело для него совершенно привычное – просто-напросто не дал слова. Вот как это было, например, с секретарем Комитета по средствам массовой информации, в данном случае профильного, Юрием Лучинским (отрывок из стенограммы):
      “Хасбулатов (обращаясь к Лучинскому):
      – Ну не шумите, ну что вы, ей-Богу! Так же нельзя работать!
      Идет голосование. Хасбулатов:
      – Ну не шумите! Идите отсюда подальше! Не шумите!
      Идет голосование. Хасбулатов:
      – Принимается. Отработайте. Следующий вопрос, уважаемые коллеги, по референдуму. (Шум в зале.) Депутат Лучинский, займите свое место, не мешайте президиуму работать! Депутат Лучинский, еще раз предупреждаю – пройдите на свое рабочее место!
      Лучинский:
      – Депутат Хасбулатов, требую, чтобы вы дали слово для особого мнения!
      Хасбулатов:
      – Пройдитесь-ка на свое место! Пройдите на свое место!
      Лучинский:
      – Да не пойду! Дайте слово!
      Хасбулатов:
      – Ну и будете стоять, сколько хотите.
      Лучинский:
      – Давайте стоять.
      Хасбулатов:
      – Хорошо, стойте… (Шум в зале)”.
      Проект постановления приняли за основу без обсуждения, альтернативный проект был проигнорирован.
      Непричесанный Ельцин
      27 марта произошел инцидент, весьма сильно навредивший Ельцину. В конце дня он неожиданно появился на съезде и вновь попросил слова. Был он явно не в себе – без привычной укладки волос (за которой всегда тщательно следил), взлохмаченный. К трибуне прошел не очень твердой походкой. И говорил не шибко связно. Не то что бы эта речь была совсем лишена смысла, но было вполне очевидно, что язык плохо слушается оратора. Вот, например, Ельцин говорит, что не только он нарушал Конституцию – ее нарушили и Хасбулатов, и Зорькин (цитируется по магнитофонной записи):
      – В отношении того, что лично я уже сказал, ответственные, я считаю, что, если писать лично, я согласен писать лично. Но тогда напишем “лично”: Ельцин – “лично”, “лично” – Хасбулатов, “лично” – Зорькин. Все три власти допустили отклонения, все три ветви власти допустили этот кризис, должны, соответственно, все три власти отвечать, а потому они должны в этом постановлении, все три ветви власти и их руководители, и фигурировать.
      Или взять призыв оратора к согласию:
      – Уважаемые народные депутаты, мы собрались для того, чтобы найти согласие. Неужели мы разойдемся с разногласием? Нас не поймут ни россияне, ни избиратели наши. Нас в этом не поймут. Я, конечно, тоже вместе с вами, может быть, наверно, не может быть, а на самом деле, в большей степени ответственен за такую ситуацию. Но вы тоже вместе принимали решения на предыдущих съездах, я не в обиде. Эти решения были правильные, но, к сожалению, мы не сумели их пока реализовать. Я считаю, что нужно успокоиться. По крайней мере давайте сделаем проект постановления спокойным, уравновешенным, чтобы люди у нас, россияне, успокоились, чтобы начали работать. А сегодня они занимаются, конечно, только политическими баталиями на всех уровнях: поселковых, сельских, районных, городских, областных, автономных и т.д., и т.д., и т.д.
      О каких таких “правильных” решениях Съезда, на которые оратор “не в обиде”, но которые “мы” не сумели “пока реализовать”, говорит Ельцин? Понять это невозможно. До той поры именно многие решения депутатов и сам Ельцин, и большинство его единомышленников считали источником всех российских бед.
      Трудно было вообще понять, для чего Ельцин вышел в таком виде на трибуну. Официальная версия заключалась в том, что президент, мол, перед этим “находился на плановой медицинской процедуре, во время которой ему был произведен усиленный массаж”. Дескать, во время процедуры Ельцин, узнав о последних событиях на съезде, решил немедленно ехать в зал заседаний, “не успев даже привести себя в протокольный порядок после горячего душа”. К тому же, как утверждалось, на состоянии Ельцина сильно отразились усталость последних суток и переживания, связанные со смертью матери.
      Не знаю, может, кого-то подобное объяснение и удовлетворило, но многие депутаты пришли к заключению, что Ельцин явился в Георгиевский зал просто сильно “поддатый”, и возмущению их не было предела. “Можно ли в болезненном состоянии управлять страной? – вопрошал депутат от Рязанской области Вячеслав Любимов. – Этично ли в непричесанном виде выходить к этой трибуне и произносить речь с призывами?”.
      “Маленькие слабости” Ельцина
      (Из записной книжки)
      Слабостью Ельцина, его ахиллесовой пятой, как известно, была приверженность Бахусу. Многие склонны смотреть на эту слабость снисходительно, чуть ли не с умилением: ну, какой же русский не любит… этого самого; как же русскому мужику без этого! Это наше родное, национальное. Я не принадлежу к числу таких умиляющихся. Ельцин оказался на стрежне великих событий, важнейших в современной российской истории, россияне оказали ему неслыханное доверие… И так бездарно это доверие растранжирить! Конечно, он сделал немало для России. Самое главное – доделал начатое Горбачевым: вывел ее из-под коммунистического ярма, не дал состояться коммунистическому реваншу. Но он не сделал и тысячной доли того, что мог бы сделать. Думаю, во многом как раз благодаря его пристрастию к традиционному на Руси способу достигать “веселья” (“Веселие Руси есть пити…”).
      Его противники на полную катушку использовали эту его слабость. Причем не особенно разбирались, когда Ельцин действительно “под мухой”, когда нет. Если не ошибаюсь, первым с этой стороны нанес главе государства удар депутат Владимир Исаков, один из активнейших тогда оппозиционеров (как многие из них, исчезнувший с политической сцены после октября 1993 года). Посмотрев 15 мая выпуск ночных новостей из “Останкина”, где показали выступление Ельцина на встрече лидеров СНГ в Ташкенте, Исаков решил, что он нетрезв. После чего выступил в Верховном Совете и обвинил президента в злоупотреблении алкоголем. Призвал депутатов дать оценку случившемуся.
      В Кремле всполошились, затребовали у телевидения видеозапись этого эпизода (сам сюжет мало кто увидел по причине позднего времени). Верный Санчо Панса ельцинский пресс-секретарь Вячеслав Костиков приложил все силы, чтобы погасить скандал – обзвонил главных редакторов телевидения, ведущих газет…
      В дальнейшем такое “гашение” удавалось не всегда. Все видели, как Ельцин, в доску пьяный, дирижировал военным оркестром в Германии, как он оказался не в состоянии выйти из самолета в Ирландии в аэропорту Шеннон…
      Если какие-то эпизоды еще можно было отцензурировать, предотвратить их показ в эфире, то заткнуть рот всем, кто так или иначе соприкасался с президентом, ясное дело, было невозможно. Помню, как один абхазский журналист мне рассказывал об одном таком случае. Он присутствовал на переговорах между представителями Грузии и Абхазии, где Ельцин выступал в качестве посредника. Поначалу все шло хорошо, сторонам удалось существенно продвинуться в переговорах, как раз благодаря Ельцину. Однако потом в заседании был объявлен перерыв. После него российский президент вышел в зал “в дребадан” пьяный. Переговоры были сорваны.
      В действительности, конечно, Ельцин не всегда бывал “под градусом”, когда его в этом обвиняли. Иногда просто чувствовал себя плохо – из-за этого мог покачнуться, оступиться (а это все внимательно отслеживалось). Но сам факт, что он действительно нередко прикладывается к рюмке, говорит за себя, в значительной степени это обезоруживало и самого Ельцина, и его сторонников.
      Хасбулатов постоянно намекал на эту ельцинскую слабость. Незадолго перед сентябрьско-октябрьскими событиями 1993 года, во время выступления на Совещании представителей Советов всех уровней, спикер заявил, что многие свои указы президент подписывает “под этим делом”, – тут оратор выразительно пощелкал себя пальцем по горлу. Зюганов и вовсе при каждом удобном случае без обиняков называл Ельцина пьяницей.
      Вот и этот случай на IX съезде… Растрепанная шевелюра, заплетающийся язык… Никто не доказал, конечно, что Ельцин был действительно пьян. Но зачем давать повод для подозрений? Ведь это было почти равносильно политическому самоубийству: дело-то происходило как раз накануне голосования по импичменту.
      За время своего президентства Борис Николаевич при необходимости не раз демонстрировал неслыханную способность концентрировать волю, собирать ее в кулак. Казалось бы, что стоит и здесь – в отношении к рюмке – сделать над собой усилие. Мог бы, наконец, если такое требовалось, призвать на помощь медиков. Лучших. На том посту, который он занимал, сделать это, наверное, не составляло труда. Не призывал. Стало быть, не хотел…
      Оппозиция бросается в атаку
      28 марта с утра события на съезде стали разворачиваться весьма стремительно. Рано утром (или, как сказал Хасбулатов, “ночью и сегодня утром”) состоялась встреча Ельцина, Хасбулатова, Черномырдина и Зорькина с участием представителей республик, краев и областей. На ней будто бы договорились вместо референдума провести досрочные выборы президента и депутатов. Эта договоренность легла в основу проекта постановления по первому пункту повестки дня – его депутаты получили утром.
      Однако здесь начинаются различия в толковании тогдашних событий. Хасбулатов в своих мемуарах уверяет, что, согласно договоренности, в постановлении должен был присутствовать тезис об ОДНОВРЕМЕННЫХ досрочных перевыборах депутатов и президента, но, дескать, Рябов и Шахрай, готовившие окончательный вариант текста, этот тезис своевольно опустили; получилось, что перевыбираться должны лишь депутаты. В истинность такого уверения трудно поверить: на протяжении всего предшествовавшего времени Ельцин твердо и последовательно отказывался от одновременных досрочных перевыборов, настаивая на том, что сначала должны быть перевыбраны депутаты и лишь потом, через какой-то срок, – президент. Собственно говоря, он и подтвердил эту свою позицию, взяв слово для короткого разъяснения непосредственно на съезде. Президент сказал также, что не отменяет свой указ от 20 марта, где предусматривается, в частности, всенародное голосование о доверии президенту, но если представленный проект постановления будет съездом принят без каких-либо существенных изменений, он приостановит упомянутый указ и не будет проводить такого голосования.
      Однако предложенный проект вызвал буквально бурю возмущения в зале заседаний съезда. Как так, помимо редакционной комиссии, за спиной Съезда, ночью придумывается какой-то примирительный “односторонний” документ и в готовом виде выносится на его рассмотрение! Больше всего возмущались представители фракций “Российское единство”, “Россия”, “Смена – Новая политика”, их единомышленники из других фракций. Один из самых непримиримых – Сергей Бабурин – заявил:
      – Субъектов, которые этот проект внесли, очевидно, попутал бес (это выражение с некоторых пор стало любимым у оппозиционеров. – О.М.). Просьба на всех собраниях фракций привлечь священнослужителей, чтобы этот бес был изгнан.
      Большинством голосов депутаты отказались принять предложенное постановление даже за основу. Депутат Владимир Исаков заявил, что президент и председатель ВС завели Россию в тупик. Он предложил одновременно отрешить от должности Ельцина и отозвать со своего поста Хасбулатова как соавтора разъярившего всех проекта. Съезд проголосовал за включение этих вопросов в повестку дня. При этом решили их не обсуждать, а сразу перейти к тайному голосованию через кабины. Началась подготовка бюллетеней.
      Забавно, что “против” Хасбулатова проголосовало больше депутатов, чем “против” Ельцина: за включение в повестку дня вопроса об отзыве спикера голосовали 614 человек (против – 251, воздержались – 48), в случае президента соответствующий расклад голосов был – 594, 276, 64. При этом и отозвать Хасбулатова было проще, чем отстранить от власти Ельцина: в первом случае требовалось простое большинство голосов, тогда как во втором – квалифицированное, две трети.
      И тем не менее бунт против Хасбулатова, конечно, имел всего-навсего характер некоей воспитательной процедуры, – депутаты намеревались, как говорится, лишь “поучить его маненько”, “чтобы злее был”. Всерьез же они стремились, разумеется, лишь к тому, чтобы отрешить от власти Ельцина. Причем это стремление к 28 марта обрело уже поистине маниакальный характер. Секретарь Конституционной комиссии Олег Румянцев так охарактеризовал ситуацию, сложившуюся в тот момент:
      – Мне кажется, что Съезд народных депутатов в последние часы сегодняшнего дня работы, я бы сказал, пошел вразнос. Какой-то охотничий азарт, ощущение, что вот жертва уже близка, ощущение, так сказать, известного привкуса на губах у многих депутатов перевешивает здравый смысл, перевешивает прагматическое отношение к ситуации.
      В это время Ельцин покинул Кремль и отправился на митинг своих сторонников на Васильевском спуске.
      Депутаты же, возбужденные свершившейся очевидной, хотя еще и не окончательной, победой, решили закончить и другое приятное дело – захват государственных электронных СМИ, вернулись к принятому накануне за основу проекту постановления о государственном телевидении и радиовещании. Постановление приняли в целом. Ни одна поправка, предложенная президентской стороной, не была учтена.
      Митинг на Васильевском
      Угроза импичмента Ельцину выплеснула на улицы десятки тысяч москвичей. Инициаторами уличных акций в поддержку президента выступили 84 демократические партии и движения. Давно среди демократов не было такого единства, такого забвения о разногласиях.
      Сбор на Триумфальной, недавно еще – площади Маяковского. С утра поехали туда вместе с женой. Опасались, что метро не справится с морем людским и выход наверх из подземки, по крайней мере на Маяковской, будет закрыт (в то время московской милиции приходилось прилагать много сил, чтобы справляться с огромными человеческими потоками). Но нет, выход наверх свободен. Вся площадь уже заполнена народом…
      В те годы, – начиная с 1989-го, – регулярно ходил на демократические митинги и демонстрации. Всякий раз это был подлинный праздник души. Никогда прежде не подозревал, что могу увидеть вокруг себя столько родных, интеллигентных, открытых, светлых, честных лиц. Откуда вдруг они появились, да в таком количестве? Дух родства, единства, великой общности витал над этим морем людским. Мгновенно возникшее осознание великой цели, чувство Великого Возрождения, внезапно наступившего после стольких лет беспросветной тьмы, буквально пронизывали всех.
      Потом суровая реальность вновь разметала этих людей по своим обособленным жизненным нишам и кельям. Многие разочаровались, многие не нашли своего места в круто изменившемся мире… Многие же просто занялись новыми для них практическими делами, не оставляющими времени ни для чего другого. Благо фронт этих новых дел открылся необозримый. Так что после 28 марта 1993 года эти люди, кажется, уже не собирались вместе в столь огромном числе.
      Но где-то же они все-таки существуют и ныне, эти подлинные граждане новой России! Не всех же их нелегкая жизнь перемолола и растерла в порошок и в пыль.
      Вернемся, однако, в тот памятный день – 28 марта. С Триумфальной огромная колонна, вбирающая в себя все новых и новых людей, двинулась по Тверской на Манежную, после в обход – на Лубянку, на Новую, на Старую площадь, спустилась к Москве-реке, поднялась к Васильевскому спуску, где и начался митинг. Здесь собралось около ста тысяч человек.
      Среди выступивших на митинге – Гавриил Попов, Егор Гайдар, Елена Боннэр, Сергей Филатов, Лев Пономарев… Впрочем, речь держат не одни демократы. В поддержку Ельцина выступают монархисты, руководители гуманистической партии, представители православной церкви… Ди-джей Сергей Минаев “разогревает” собравшихся – а среди них много молодежи – подходящим для такого момента шлягером “Тот, кто идет за мной”. На улице в самом деле холодно (в скобках замечу с печалью: на этом митинге простудилась и через несколько дней умерла от какого-то осложнения одна из моих сотрудниц, известный кинокритик Таня Хлоплянкина; она была горячей, непоколебимой сторонницей демократических перемен).
      Около двух часов дня к митингующим вышел президент. В своем выступлении он заявил, что, если Съезд проголосует за импичмент, он не подчинится этому решению.
      – Я думаю не им, этим шестистам, решать судьбу России. Я не подчинюсь, – твердо сказал Ельцин.
      Об этом ельцинском заявлении сразу же становится известно на съезде (выступление президента транслируется в зал). Реакция соответствующая. Михаил Челноков:
      – Уважаемые коллеги! Хотел бы обратить внимание на новое и чрезвычайно существенное обстоятельство. Сейчас президент на митинге заявил, что он не подчинится решению никакого Съезда. Он еще раз продемонстрировал свое отношение к Конституции. Учтите это, когда будете голосовать.
      Съездовскому голосованию митинг противопоставляет собственное волеизъявление. Его участники выдвигают требование отставки спикера ВС Хасбулатова, роспуска Съезда, проведения досрочных выборов депутатов. Принимается резолюция с предложением: если Съезд отрешит от должности президента, объявить “народный импичмент” самому Съезду и Верховному Совету.
      Организаторы митинга призвали собравшихся не расходиться, тем паче, что есть информация: к Красной площади движется колонна сторонников оппозиции, чтобы потребовать прекращения митинга демократов.
      Митинг на Васильевском спуске продолжался допоздна, пока не стали известны результаты голосования по импичменту.
      “Разобраться” с “дерьмократами”!
      В этот же день продемонстрировали свою непреклонную волю и те самые сторонники Съезда – в основном “Трудовая Россия”. 28 марта они совершили большие перемещения по Москве. Сначала выкрики “Банду Ельцина под суд!” раздавались возле Парка культуры. Здесь, по некоторым оценкам, собралось около двух тысяч человек. Затем митингующие направились к Белому дому. Там митинг продолжался. Следующий марш-бросок, вопреки запрету московских властей, – к центру города, с намерением добраться до Васильевского спуска, где, как уже говорилось, в этот момент проходил митинг сторонников Ельцина. Однако попасть туда “трудороссам” не удалось. Около трех часов дня колонна сторонников оппозиции достигла Манежной площади, где их и остановила милиция.
      Бросалось в глаза отличие этих демонстрантов от тех, что собрались на Васильевском спуске. Какие-то парни, похожие на привокзальных бомжей, скандировали: “Клинтон – параша! Аляска будет наша!” (кто бы мне объяснил, при чем здесь Клинтон и Аляска).
      Заключительную часть своей митингово-демонстрационной акции решили провести прямо здесь. Впрочем, желание “разобраться” с “дерьмократами” все еще не оставляло толпу. Лидер “крайне красных” Виктор Анпилов заявил на митинге, что по-прежнему не исключает похода своих соратников на Васильевский спуск. По его словам, он предупредил милицию, что снимает с себя ответственность за безопасность митингов, если “Демократическая Россия” не уйдет с Васильевского спуска.
      Не знаю, что именно произошло бы, если б в самом деле случилось “соприкосновение” двух враждебных человеческих масс. Думаю, ничего хорошего произойти не могло…
      Этот эпизод должен быть внесен в список многих других акций оппозиции, где проявлялась ее исключительная агрессивность, жажда крови (это при том, что она всегда любила приписывать подобные качества демократам – сторонникам Ельцина).
      Импичмент не состоялся
      Как предполагалось, голосование на Съезде должно было закончиться в восемь вечера, и к девяти счетная комиссия собиралась сообщить результаты. Однако с объявлением замешкались, ждали, когда привезут бюллетени от тех народных избранников, кто находился в больнице. Результаты объявили только в 22-20. За отрешение Ельцина от должности проголосовало 617 депутатов (против – 268), за переизбрание спикера – 339 (против – 558). Чтобы отстранить президента, требовалось, повторяю, две трети голосов Съезда, то есть 689. Чтобы переизбрать спикера, как уже сказано, необходимо было простое большинство – 517 голосов. Таким образом, и Ельцин, и Хасбулатов остались на своих местах. Противникам президента не хватило 72 голоса, противникам спикера – 192.
      После объявления результатов Ельцин снова вышел на Васильевский спуск.
      – Кто-то благодарит депутатов, а я благодарю москвичей, – сказал он, – я благодарю вас, которые здесь практически с утра сегодня, большинство из вас, вся площадь, сто с лишним тысяч человек. Я благодарю за поддержку и клянусь вам – сделаю все для того, чтобы не подвести ваше доверие, потому что ради этого я и служу вам. Спасибо большое, с победой вас большой!
      Ельцин сказал, что, по его мнению, сценарий, которому следовал Съезд, был подготовлен “специалистами из бывшего ЦК КПСС”, а потому можно считать: “коммунистический переворот не состоялся”, “победил народ, победила Реформа, победила Демократия, победила молодая Россия, которая сейчас будет двигаться вперед, и я уверен, в этом году, конечно, лучше, чем в прошлом, очень тяжелом году”.
      Митинги в поддержку президента прошли в этот день в 67 городах страны, и Ельцин счел необходимым поблагодарить также всех их участников:
      – Сегодня митинги, ну, поменьше, конечно, может быть, но в десятках городов, районов нашей России, поэтому можно сказать спасибо всем россиянам за эту поддержку и за эту победу. Только благодаря тому, что вы так действовали, эта победа оказалась в реальности. Спасибо еще раз вам, дорогие друзья! Спасибо, Россия! Спасибо!
      Страховка на случай импичмента
      Вообще-то, как утверждает Коржаков, на случай импичмента у Ельцина имелась достаточно надежная страховка. Президент сам позаботился о ней. Соответствующий план он будто бы поручил разработать начальнику Главного управления охраны и одновременно коменданту Кремля Михаилу Барсукову:
      “22 марта Ельцин вызвал Барсукова:
      – Надо быть готовыми к худшему, Михаил Иванович! Продумайте план действий, если вдруг придется арестовывать Съезд.
      – Сколько у меня времени? – поинтересовался генерал.
      – Два дня максимум.
      Президент получил план спустя сутки.
      Суть его сводилась к выдворению депутатов сначала из зала заседаний. А затем уже из Кремля. По плану Указ о роспуске Съезда в случае импичмента должен был находиться в запечатанном конверте. После окончания работы счетной комиссии (если бы импичмент все-таки состоялся) по громкой связи, из кабины переводчиков офицеру с поставленным и решительным голосом предстояло зачитать текст Указа. С кабиной постоянную связь должен был поддерживать Барсуков, которому раньше всех стало бы известно о подсчете голосов.
      Если бы депутаты после оглашения текста отказались выполнить волю президента, им бы тут же отключили свет, воду, тепло, канализацию… Словом, все то, что только можно было отключить. На случай сидячих забастовок в темноте и холоде было предусмотрено “выкуривание” народных избранников из помещения. На балконах решили расставить канистры с хлорпикрином – химическим веществом раздражающего действия… Офицеры, занявшие места на балконах, готовы были по команде разлить раздражающее вещество, и, естественно, ни один избранник ни о какой забастовке уже бы не помышлял”.
      Как видим, депутаты, которые сомневались, надо ли проводить съезд в Кремле, были не так уж не правы: провести ту или иную насильственную акцию против них здесь было совсем несложно. В то же время, если бы съезд проводился в Белом доме, реализовать сценарий с тем же хлорпикрином там вряд ли удалось бы. Во всяком случае, это было бы значительно труднее.
      “Президенту “процедура окуривания” после возможной процедуры импичмента показалась вдвойне привлекательной, – продолжает Коржаков, – способ гарантировал стопроцентную надежность, ведь противогазов у парламентариев не было.
      Каждый офицер, принимавший участие в операции, знал заранее, с какого места и какого депутата он возьмет под руки и вынесет из зала. На улице их поджидали бы комфортабельные автобусы”.
      О том, как наши спецслужбы осуществляют “процедуру окуривания” и как потом сажают “окуренных” в “комфортабельные автобусы”, мы теперь, после событий на Дубровке, хорошо знаем… К тому же хлорпикрин – не просто “раздражающее вещество”, как его именует Коржаков, – это боевое отравляющее вещество, применявшееся в таковом качестве еще в Первую мировую войну. В определенных концентрациях оно приводит к тяжелым поражениям и даже к гибели людей. Когда речь идет о закрытых помещениях, рассчитать относительно безопасную концентрацию не так-то просто, так что – здесь опять вспомним Дубровку, – до “комфортабельных автобусов” можно дотащить лишь бездыханные тела…
      Но вот таков был план Барсукова, если принимать за чистую монету свидетельство его друга и соратника по кремлевской службе. Ельцин утвердил этот план “без колебаний”. А как его реализовали?
      “28 марта началось голосование. Каждые пять минут Барсуков докладывал о результатах подсчета голосов. В этот момент к нему подошел Виктор Илюшин и дрожащей рукой передал запечатанный конверт с текстом Указа…
      Но Указ зачитывать не пришлось. Примерно за час до объявления результатов голосования мы уже знали их. Тогда Михаил Иванович позвонил президенту и сообщил:
      – Импичмента не будет.
      Ельцин сказал:
      – Надо службу заканчивать. Пусть они там еще побесятся, поголосуют, повыступают… Давайте быстро ко мне.
      Барсуков отдал Ельцину заклеенный конверт с Указом. Так никто и не услышал этого текста. Шеф положил конверт в письменный стол, обнял и расцеловал Михаила Ивановича:
      – Спасибо за службу.
      Все уже собрались в белой столовой, на третьем этаже. Там были также Черномырдин, Грачев, Илюшин, Баранников… Посидели минут сорок, выпили за победу, хорошо закусили и разошлись.
      Так что если бы даже импичмент состоялся, президент бы власть не отдал…”.
      Было ли это в действительности?
      Как расценить этот эпизод с хлорпикрином? Был ли он в действительности? Свидетельств одного человека, кто бы он ни был, в таких случаях недостаточно. Требуется, чтобы информацию подтвердил кто-то еще. Однако, насколько я знаю, ни о тайном указе, ни о готовившемся отключении света и тепла, ни о хлорпикрине никто, кроме Коржакова, до последнего времени словом не обмолвился. Это странно: если верить бывшему начальнику ельцинской охраны, в секретный план было посвящено множество людей – ведь, по словам Коржакова, к каждому депутату был “приставлен” офицер, который в нужный момент должен был “вынести” “своего” народного избранника из зала заседаний. Трудно себе представить, чтобы хоть кто-то из этих офицеров, по прошествии лет, а тем паче уже выйдя в отставку, не поведал бы миру о том драматическом эпизоде. Но нет, ничего такого не слышно.
      Впрочем, косвенным подтверждением того, что рассказ Коржакова похож на правду, можно считать интервью Сергея Филатова на радио “Свобода” в апреле 2003 года. Филатов отрицал, что ему было что-то известно о планах Ельцина, касающихся разгона Съезда. Вместе с тем он готов поверить, что такой план существовал.
      – Я знаю только одно, – сказал Филатов, – что Ельцин бы пошел на любые крайние меры для того, чтобы не дать победить Съезду народных депутатов. И это мое внутреннее убеждение. Я не знаю этого точно, но это мое внутреннее убеждение по тому, как я его знаю и как он себя вел.
      Трудно поверить, чтобы глава администрации президента не знал о готовящемся разгоне Съезда, о баллонах с хлорпикрином и т.д., если этот указ и эти баллоны в самом деле были. Теперь представьте: в действительности он обо всем этом знал, но он и спустя десятилетие не имеет права об этом говорить, он связан обетом молчания. В таком случае, он будет произносить именно те слова, которые он произнес, выступая на радио “Свобода”: “Я знаю только одно, – что Ельцин пошел бы на любые крайние меры для того, чтобы не дать победить Съезду народных депутатов”.
      Эта история с несостоявшимся 28 марта 1993 года разгоном Съезда и использованием хлорпикрина крайне важна для понимания того, что происходило тогда в политической Москве. В случае если она действительно была, можно сказать: хотя внешне политическая борьба до поры до времени вроде бы велась демократическими, ненасильственными методами, в сущности, это была лишь игра в демократию – при крайней необходимости каждая из сторон для достижения своих целей была готова применить грубую, примитивную силу. Я подчеркиваю: каждая из сторон, не только Ельцин. Оппозиция создавала специальные лагеря, где готовила боевиков. Занималась агитацией в армии… Эти боевики вскорости проявили себя в качестве “демонстрантов”, орудуя булыжниками, палками, арматурой. Многие военные готовы были в случае чего выступить на стороне противников президента. И выступили во время сентябрьско-октябрьских событий…
 

***

 
      Но в марте удалось обойтись без силы. Ельцин одержал чистую победу, так сказать, “по очкам”. По логике вещей, этой победой надо было воспользоваться. А что случилось на самом деле?
      Тут стоит привести комментарий одного из телеведущих, который вел репортаж о тех драматических событиях:
      – Итак, второй раз Борис Ельцин празднует победу. В первый раз это было в августе 1991 года, теперь история повторяется, второй раз звездный час Ельцина, который дался ему большими нервами, большой кровью, в переносном, слава Богу, смысле. Но сразу в голову приходит одна мысль: тогда, в августе 1991 года, Ельцин и его окружение, все демократические силы России не смогли в должной мере воспользоваться плодами августовской победы, августовской революции. Хорошо бы, чтобы эта ошибка не повторилась в марте 1993 года…
      Такое вот было телевизионное пожелание, к которому, разумеется, могли бы присоединиться все демократически настроенные люди в России.
      К сожалению, Ельцин и на этот раз не воспользовался плодами победы. Умение ими пользоваться ему вообще не было свойственно.
      Референдум все-таки состоится
      28 марта Съезд принял-таки постановление о всероссийском референдуме. Как и предлагал президент, он был намечен на 25 апреля. Депутаты решили вынести на него четыре вопроса – те самые, против которых возражал Ельцин: о доверии президенту, об одобрении его социально-экономической политики, о необходимости проведения досрочных выборов президента и, четвертый вопрос, – о необходимости досрочных выборов народных депутатов.
      Постановление предусмотрительно запрещало выносить на референдум какие-либо другие, не утвержденные Съездом вопросы.
      Попытка реванша
      На следующий день депутаты решили хоть как-то, хоть по мелочам отыграться за поражение при голосовании по импичменту. “На ковер” вызвали министра внутренних дел Виктора Ерина и московского мэра Юрия Лужкова. Потребовали от них объяснений по поводу случившегося будто бы накануне инцидента – “зверского избиения”, которому подвергся со стороны демонстрантов-демократов на Васильевском спуске один из депутатов – Александр Галишников. Первым выступил Ерин. Хасбулатов в свойственной ему бесцеремонной манере перебивал выступающего. Отрывок из стенограммы:
      “Ерин:
      – По оценкам, там (в митинге на Васильевском спуске. – О.М.) участвовало до ста тысяч человек…
      Хасбулатов (перебивает):
      – Там от силы-то было пятнадцать человек.
      Ерин:
      – Руслан Имранович, я могу продолжать?
      Хасбулатов:
      – Да, конечно.
      Ерин:
      – Спасибо”.
      Выяснилось, что Галишников по пути из Кремля в гостиницу “Россия” зачем-то подошел к толпе митингующих и вступил с ними в какие-то разговоры по поводу голосования на съезде, стал объяснять, как он сам голосовал. В этот момент какой-то человек ударил его сумкой по голове. По-видимому, в сумке было что-то тяжелое. Депутат получил ушиб головы с подозрением на сотрясение мозга, – к такому предварительному заключению пришли врачи в Институте Склифосовского, куда доставили депутата. Однако Галишников не захотел оставаться в институте, потребовал, чтобы его отвезли в гостиницу, милиции никаких показаний давать не стал. Надо полагать, не такими уж серьезными оказались полученные травмы… Вот и весь инцидент с “избиением”. Тем не менее жаждущие крови депутаты требовали суровых кар и для чинов московской милиции, допустивших такое жуткое безобразие, и для московского мэра, с которым у них были давние счеты.
      Задуманной экзекуции, однако, не получилось. Ерин держался спокойно и уверенно. Хасбулатов вновь попытался спровоцировать его, попросив прокомментировать последнее, как всегда резкое, заявление пресс-секретаря президента Вячеслава Костикова – как, мол, министр относится к таким словам пресс-секретаря: “Своими непрекращающимися антиконституционными действиями, бесконечными нарушениями регламента Съезд превратил себя в мстительную коммунистическую инквизицию”, – не направлены ли подобные слова на то, “чтобы вот сюда приходили толпы и нарушали общественный порядок”? Однако Ерин уклонился от оценки, сказав, что в его функции не входит обязанность комментировать чьи-то заявления.
      Что касается Лужкова, тот не был столь миролюбив и уклончив. Видно было, что он не прочь и “подраться” с наиболее агрессивными народными избранниками. Он начал с того, что обратил внимание депутатов на “неинтеллигентную форму” его приглашения на съезд: его, мэра, “вызвали для дачи объяснений по поводу событий, произошедших в Москве 28 марта”. “Но Съезд – не суд”, – сказал Лужков. Рассказывая о событиях, случившихся накануне, мэр подчеркнул, что случай с Галишниковым, которому досталось от демократов, – единичный, основные же нарушения совершала как раз противная сторона – демонстранты и митингующие из “Трудовой России” и Фронта национального спасения: они произвольно, без разрешения столичных властей меняли маршрут своих передвижений по Москве, выкрикивали агрессивные лозунги, пытались провоцировать своих политических оппонентов. Лужков привел примеры лозунгов, которые в ходу у “трудороссов” и “нацспасителей”: “Долой оккупационное правительство Ельцина!”, “Депутат, добей гадину!”, “Раздавим гадину сионизма!”. Это уже не просто лозунги, сказал мэр, это призывы к физическому насилию.
      Лужков обратил внимание также на тот оставшийся не известным для большинства депутатов факт, что за неделю до случая с Галишниковым, 21 марта, возле Белого дома был избит – действительно избит – теми же “трудороссами” и эфэнэсовцами депутат-демократ Петр Филиппов, и по этому инциденту возбуждено уголовное дело.
      Выступление Лужкова с явными нотками сочувствия “не к тем”, к кому хотели бы депутаты, разумеется, не могло понравиться консервативной части Съезда.
      – Второй раз господин мэр выступает перед нами, – раздраженно заявил один из депутатов, – и ведет себя вызывающе. Я призываю решением Съезда снять его с работы.
      Это была хорошая “свеча” для Лужкова. Похоже, он только и ждал чего-то подобного.
      – В отношении снятия мэра, – отрезал он не без злорадства, – простите, ничего у вас не получится. Мэр избран москвичами, и только москвичи вправе это сделать, но, простите, не Съезд.
      Впрочем, если говорить о жажде реванша, которую испытывала потерпевшая поражение оппозиция, ее попытка расправы над Ериным и Лужковым – это, конечно, был не более чем примитивный условный рефлекс размахивания кулаками после драки. В основном, разумеется, упомянутая жажда сконцентрировалась на другом – на том, чтобы нанести президенту поражение на референдуме 25 апреля. Оппозиционеры были уверены: Ельцин проиграет всенародное голосование. Тут для них не было вопроса.
      Впрочем, такого же мнения придерживались и некоторые СМИ. “Независимая газета” писала в те дни: “Кажется весьма сомнительным, чтобы следствием… предстоящего плебисцита стала победа Бориса Ельцина или сколь бы то ни было значительное усиление его позиции”. В другой статье в этом же номере газеты: “Если референдум о доверии президенту 25 апреля состоится, то шансов на победу, тем более значимую, у Ельцина, увы, очень мало”.
      “Недостатки” Ельцина и “достоинства”
      Хасбулатова
      (Заметки на полях)
      Были ли у Ельцина в ту пору ошибки? Разумеется, были, и очень много. Но его немало обвиняли и в мнимых ошибках, – оскорбляли, ругали, журили, упрекали, благо свобода слова при первом российском президенте, слава Богу, практически ничем не ограничивалась.
      В день открытия IX чрезвычайного съезда, 26 марта, Виталий Третьяков, главный редактор той же “Независимой газеты” опубликовал открытое письмо Борису Ельцину с перечнем того, что он считал президентскими просчетами, – таких было штук пятнадцать, – и с пожеланием больше их не делать. Кое по каким, немногим пунктам списка с Третьяковым можно было согласиться: пожалуй, Ельцин тут действительно дал маху. Насчет других одолевало сомнение: может, просчет, а может, и не просчет. В отношении третьих соглашаться категорически не хотелось.
      Согласен: не стоило президенту в начале реформы и вскоре после начала обещать людям, что улучшение жизни наступит через год-полтора. Реформа – дело небыстрое, даже если ее вести без разгильдяйства и саботажа, что в российских условиях абсолютно невозможно. Согласен: нельзя было допускать, чтобы гэкачепистов, всех скопом, до завершения суда выпустили из “Матросской тишины”. Благодаря этому великий героический Август, а заодно и проходивший уже в ту пору суд оказались превращены в фарс. Правда, я не уверен, что президент что-нибудь мог тут сделать… Согласен: не стоило включать в телеобращение к народу, с которым Ельцин выступил 20 марта, слова об “особом порядке управления”. Либо – если уж включать, то не отказываться от них через несколько дней в опубликованном варианте указа. А то как-то несолидно получилось. Согласен: президенту давно стоило озаботиться, кого назначить своим преемником, демократическим лидером № 2. А может быть, – еще и № 3. В конце концов, все мы под Богом ходим. Нельзя было ставить судьбу огромной страны в зависимость от самочувствия и здоровья одного-единственного человека. Согласен: история с Дудаевым, случившаяся еще задолго до начала полномасштабной чеченской войны, когда ввели в Ичкерии чрезвычайное положение, но оказались бессильны его обеспечить, – образец неумелости в отношениях с республиками. Хотя вряд ли это была личная ошибка президента: ведь за это дело взялся Руцкой и блестяще провалил его, как многое другое. Но в общем президент за все отвечает, тем паче что в данном случае, он собственноручно подписал тот самый указ – о введении ЧП.
      Вот, пожалуй, и все, с чем можно было согласиться в открытом письме редактора “Независимой газеты” президенту.
      Далее в списке Третьякова следовало некоторое число “очевиднейших” президентских ошибок, которые были совсем не очевидны. Можно было их оценивать так, а можно – иначе.
      Президент ошибся, возглавив осенью 1991-го правительство… В свое время было много споров по этому поводу. Тогда никто никому ничего не доказал – ни сторонники этого ельцинского шага, ни противники. А в дальнейшем и вовсе стало ясно – за политику, проводимую правительством, президента бьют совершенно одинаково, возглавляет ли он формально это правительство или нет.
      Следующая “ошибка” по Третьякову: президент изъял “всех” своих сторонников из парламента и рассадил в правительственном аппарате… Логика упрека понятна. Но есть и другая логика, именно ею, видимо, руководствовался президент: так называемый парламент – БЕЗНАДЕЖЕН; никакой существенной разницы, сколько в нем сторонников президента, – 200 или, скажем, 210, – нет; в правительстве же, в президентском аппарате они могли бы принести ощутимую пользу. Во всяком случае на это, надо полагать, и надеялся Ельцин.
      Наконец – о последней категории отысканных Третьяковым “очевиднейших” ошибок президента, которые, на мой взгляд, вовсе не были ошибками.
      Третьяков посчитал просчетом, что “люди” Ельцина подали в суд на “Советскую Россию” и “День”, неустанно изрыгавших потоки клеветы на президента и правительство. Почему же просчет? Просчет действительно был, – но раньше, когда после августа 1991-го президент своей волей запретил эти газеты. А обратиться в суд на любое печатное издание волен каждый гражданин. В последние месяцы ошибка была как раз в обратном – что решено было не обращать внимание на истошный визг коммуно-патриотической прессы, на бесконечную, выходящую за всякие рамки череду оскорблений, ложь, клевету… Итог такого безразличия был закономерный: эта пресса, особенно поистине геббельсовская газетка “День”, просто зашлась в истерике, потеряла всякое представление о приличиях, цивилизованности, законности.
      Кстати, редактор “Независимой газеты” в своем письме советовал президенту включить в круг чтения именно эти издания – “Правду”, “Советскую Россию”, “День” – и исключить из этого круга издания демократические. Такие, надо полагать, как “Известия”, “Московские новости”. “Не читайте, Борис Николаевич”, демократические газеты, – заклинал Третьяков, – ничего полезного для здоровья политика вы там не найдете”.
      Что ж, может быть, Ельцину и в самом деле стоило последовать мудрому совету, пробежать глазом на сон грядущий вот хотя бы это (частично уже цитировавшееся):
      “Ельцин, доколе будешь мучить Россию?
      Ельцин, верни украденный Советский Союз!
      Ельцин, твои люди воруют!
      Ельцин, ты угробил русскую армию!
      Ельцин, где наши трудовые сбережения?
      Ельцин, ты пустил шпионов в правительство!
      Ельцин, ты уморил науку!
      Ельцин, ты погубил культуру!
      Ельцин, дети России проклинают тебя!
      Ельцин, ветераны плюют тебе вслед!
      Ельцин, ты весь в крови!
      Ельцин, уйди!”.
      Это прохановский листок “День”. Возможно, Ельцин и не подозревал о существовании на земле российской такой вот “духовно-оппозиционной” прессы. Так что, не исключено, благодаря рекомендации Третьякова познакомился с ней. Для обычного здоровья она, может, была и не очень полезна: пульс учащался, давление поднималось. Но для здоровья политика пользу в самом деле несла несомненную. Какая экспрессия! Сколько пищи для ума!
      Кстати, каждый мог сам поупражняться в сочинении подобных стихов в прозе:
      Ельцин, проводники дальнего следования предают тебя анафеме!
      Ельцин, сталевары мартеновских цехов рвут твои фотографии!
      Ельцин, беременные женщины топчут газеты, где напечатано твое имя! И т.д., и т.п.
      Попробовали бы прохановско-чикинские борзописцы (Чикин – главред “Советской России”) в соответствующие времена (о которых они до сих пор плачут-рыдают) написать что-нибудь такое про Брежнева или, не дай Бог, про Андропова! Где бы они были! А вот про “кровавого сатрапа” Ельцина, оказывается, все что угодно можно молоть. И на Лубянку не тащат. И в зону не отправляют… Но такое простейшее сопоставление правителей и их времен почему-то никогда не приходило в голову этим мыслителям.
      Третьяков упрекал президента, что он смотрит на парламент как на вражеское государство. “Работайте с ним, – настаивал редактор, – сотрудничайте, уговаривайте, льстите, старайтесь обхитрить, обыграть, подкупить…”. Упрек не по адресу. Не знаю, как насчет подкупа и объегоривания, но что касается президентских предложений о сотрудничестве, уговоров и призывов к созидательной работе, – их весь последний год было – хоть отбавляй! Своей кульминации эти уговоры, на грани унижения, на грани потери достоинства достигли на VIII съезде. И что? Все тщетно. Депутаты ну ни в какую не желали сотрудничать, в упор не видели президента, демонстративно отвергали все его предложения, все поправки к рассматриваемым документам. Без конца провоцировали на резкие действия. Думаю, девять из десяти нормальных наших граждан давно бы сорвались, высказали Съезду в крепких выражениях все, что они о нем думают, – мы ведь и так это слышали в метро, в автобусах. Ельцин терпел, не срывался. Так что мудрый третьяковский совет стоило бы повернуть аккурат на 180 градусов – адресовать его депутатам.
      Следующий упрек, из числа совсем уж мелких, – почему президент молится в православном храме, в то время как в России много конфессий? Что-то я не видел, чтобы Ельцин молился. Посещал церковь – да. Странно было бы, если бы он эти посещения устраивал по графику: сегодня – в Елохове, завтра – в костеле, послезавтра – в мечети, потом – в синагоге… Да и фальшиво: все-таки русский человек. Думаю, и без этого мельтешения ясно: появляясь время от времени в церкви, он как президент отдает дань не столько православию, сколько религии вообще, подчеркивает ее роль в возрождении российского общества.
      Далее. Редактор “Независимой газеты” советовал Ельцину не мешкать с формированием коалиционного правительства. Этот совет он дал 26 марта, а 29-го с аналогичным, на этот раз ультимативным требованием выступил Съезд. Совпали. Между тем, как говорится, ежу ясно: в ту пору, пору тяжелейших экономических передряг, требовалось правительство профессионалов – единомышленников в вопросах экономики, а не правительство лебедя, рака и щуки.
      Впрочем, в России и тогда было, в сущности, коалиционное правительство: наряду с Советом Министров существовал Верховный Совет, самочинно присвоивший себе ряд правительственных функций. В нем, как известно, были представлены многие партии. Коалиция имелась. Ну и что? Помогало ли это управлять государством, преодолевать кризис? Как раз наоборот – большего бардака не сыскать было, пожалуй, нигде в мире.
      По Третьякову, большая ошибка Ельцина заключалась в том, что он, подталкиваемый прожектерами из своего окружения, попытался создать “президентскую партию”, тогда как умные люди говорили ему, что это невозможно. В чем тут ошибка? Ну, попытался и попытался. “Попитка – не питка”. В России в ту пору были десятки партий (да и сейчас их существует немало), и ни одной серьезной и полноценной. Так что ж теперь, по поводу каждой неполноценной партии волосы на себе рвать?
      У президента нет опоры в народе, уверял Третьяков. Где они, хотя бы несколько мощных слоев, на которые он мог бы опереться? В самом деле, стоит посмотреть, кто тогда шел за Ельциным. Внимательно посмотрев, видишь: да нет, были они, эти слои – квалифицированные рабочие, фермеры, научно-техническая интеллигенция, часть директорского корпуса, молодежь… Наиболее образованная, наиболее активная часть общества. Если по опросам, – 50-65 процентов населения, если визуально, – море людское. То самое, которое выплеснулось на улицы Москвы, других городов 28 марта.
      Наконец последняя “очевиднейшая” ошибка. “Кому мешали конкретные итоги VIII съезда? – писал Третьяков. – Целых три месяца мы жили бы без следующего съезда, Верховный Совет сочинял бы свои законы, президент выпускал бы указы. И сейчас каждый выполняет то, что должен выполнять…”.
      Что ж, можно рассуждать и так. Салтыков-Щедрин еще когда сказал: чрезмерная суровость российских законов несколько смягчается необязательностью их исполнения. Хочешь, – следуй закону, не хочешь, – не следуй. Все бы хорошо, если бы не экономика. Если бы не финансовый дисбаланс, не гиперинфляция, не продолжающееся обесценение рубля… Депутаты то и дело некомпетентно и безответственно вмешиваются в денежное обращение, в управление государством. Их беспроигрышный лозунг – “Чем хуже, – тем лучше!”. Лучше потому, что больше обвинений можно адресовать президенту и правительству, больше навешивать на них всевозможных упреков и обвинений. Это не могло продолжаться до бесконечности. Экономика не выдержала бы. А если бы и выдержала, вправе ли президент был мириться с тем, что властолюбивые и безответственные циники заставляют страдать миллионы людей?
      Самая поразительная часть письма-статьи Третьякова – та, где в пример Ельцину он ставил Хасбулатова. Этакая душка, оказывается, спикер ВС. Этакий незаурядный и непревзойденный политик. Он “вечно окружен людьми”, он “говорит с людьми не менее раза в неделю”, он “спонтанно реагирует на ситуацию”, “живо, оперативно упреждая задумки” неумелых президентских стратегов. Если утром он вдруг совершит какую оплошность, непременно подкорректирует ее “вечерней репликой”. Каково, а! “Вечерняя реплика”, “послеобеденная ремарка”, “послеполуденное уточнение”… “Хасбулатов вступает в живой спор со своими оппонентами, часто похваливая их, и со своими сторонниками, нередко кидая им желчные замечания”. Вообще, он – “король телеэкрана”.
      Полно, про кого все это? “Король телеэкрана!”. Знаете, был такой анекдот про Чукчу. Чукча пришел в фотоателье за своим портретом. Фотограф дает ему карточку. Чукча отказывается ее брать: “Это не моя, однако”. – “Как не твоя? Нос твой?”. – “Не мой, однако”. – “Подбородок твой?”. – “Не мой, однако”. – “Фуфайка твоя?”. – “Моя, однако”. – “Значит, это ты и есть!”. Так и здесь: одна “фуфайка” и совпадает с оригиналом – фамилия Хасбулатов. Все остальное – про кого-то другого.
      Хасбулатов, по словам Третьякова, постоянно отпускает “неизящные да эффективные шутки”, на которые сторонники президента “в силу своего недалекого ума не сразу и сообразят, как отреагировать”. Что верно, то верно: очень большая требуется сообразительность, в высшей степени недюжинный ум, чтобы реагировать на все эти шутки. Главное же – большое остроумие надо иметь, чтобы с Хасбулатовым пикироваться. Некоторые примеры “неизящных” хасбулатовских шуточек я уже приводил, позже еще кое-какие процитирую.
      У президента как, продолжает Третьяков: там все самые интересные, самые оригинальные идеи пресс-секретарь Костиков себе забирает; Ельцину – что останется. А вот его хасбулатовский коллега Злобин не было случая, чтобы “хоть раз лишил своего шефа оригинальной идеи (пусть и абсурдной)”. Вот это уже ближе к истине – то, что в скобках.
      На полном серьезе Третьяков советует президенту, по каким критериям следует подбирать людей в свою команду. Опять-таки, следуя примеру спикера, составлять ее надо из “профессионалов по дворцовым интригам”. Тут уж – попадание в самую точку. Но, как говорится, избавь нас, Боже, от таких похвал и комплиментов!
      Идем, однако, дальше по списку исключительных достоинств Хасбулатова, который излагается параллельно со списком пороков Ельцина.
      “…Говорит он (Хасбулатов. – О.М.) чаще всего чистую правду…”
      Как, как, как? Вы это всерьез? Оч-чень интересно!
      Видимо, почувствовав всю нелепость подобного утверждения, Третьяков тут же поправляется:
      “…Конечно, только ту, что выгодна ему, не всю, но в основном правду”.
      Понятно. Для клятвы на Библии не годится – там требуется излагать “правду, только правду и ничего, кроме правды”, – но для того, чтобы поставить этого “правдиста” в пример президенту, вполне достаточно.
      И снова – о сверкающем, искрометном, феноменальном остроумии председателя ВС, о его неповторимом артистизме, об умении влиять на широкие массы депутатов:
      “…Спикер многое, очень многое умеет. И истерику, когда надо, закатить.. И смешное словечко “опус” по поводу президентского указа запустить (а для этого мозги нужны, между прочим)…”
      Насчет необходимости мозгов для составления таких аббревиатур (“особый порядок управления” трансформируется в “опус”) – вопрос спорный. Как и насчет качества такого юмора. Нет, может быть, для депутатского уровня шутка сия вполне годится, но не у всех же такой уровень. Очень сомневаюсь, например, что, если бы этот “опус” прозвучал на летучке в “Независимой газете”, кто-нибудь расхохотался бы. Кроме, конечно, главного редактора (мы вынуждены ему верить на слово, когда он говорит, что считает эту шутку смешной).
      И все-то, исходящее от Хасбулатова, Третьяков превращает в несомненные, неоспоримые достоинства. Ну, ничем его не проймешь! Даже знаменитый скандал со вселением самого выдающегося демократа современности в 400-метровую брежневскую квартиру – и то, по Третьякову, образец великолепной находчивости, остроумия, прекрасного знания российских традиций: “Да кто же в России не поймет, что единственная возможность получить квартиру, – использовать свое служебное положение. Иначе-то невозможно”.
      Если говорить серьезно, рассуждения на тему, хороший Хасбулатов человек или скверный, выдающийся или невыдающийся, – это рассуждения как бы не на тему. Это человек какой-то незнакомой нам цивилизации. Не в межзвездном, конечно, смысле. А может быть, и в межзвездном. Но в любом случае – он представитель цивилизации, нам не известной.
      Вообще-то, лучше всего для него, когда он сидел в кресле спикера, было бы молчать. Потому что всякий раз, как только он раскрывал рот, из него вылетало нечто. Либо какое-то фантастическое, неправдоподобно хамское оскорбление, либо столь же фантастическая ложь, либо что-нибудь еще столь же необыкновенное.
      Помните его знаменитое “Ребята растерялись”? О правительстве Российской Федерации. Или уподобление членов того же правительства червякам, которых ему с его спикерской высоты и разглядеть-то невозможно… И тут же, вслед за этим, – бесхитростное вранье, что он ничего такого не говорил (а по телевизору между тем прокручивается пленка с этими самыми спикерскими словами).
      А как вам нравится такая “неизящная да эффективная шутка”, обращенная к женщине-депутату: “Если хотите, то ДАЙТЕ кому-нибудь другому”? Или реплика, адресованная другой народной избраннице, упрекнувшей спикера, что он пользуется запрещенным приемом – бьет ниже пояса: “Меня вообще вы ниже пояса не интересуете!”. А вот еще – депутату Шейнису: “Может, вас ОБРЕЗАЛИ?”…
      Вообще, многие эпизоды из деятельности Хасбулатова, его изречения войдут в историю российского парламентаризма. Такое, например, рассуждение, характеризующее спикера как большого интернационалиста:
      “Для того, чтобы в наших условиях многонационального народа правильную политику осуществлять, надо проводить совершенно четкую прорусскую политику. Вот я ее и провожу”.
      Или такое вот распоряжение:
      “Вызвать сюда Черномырдина! Что он делал 28-го числа?”.
      Почти как у Гоголя. Помните: “А подать сюда Ляпкина-Тяпкина!”?
      Обращение к коллеге-депутату:
      “Идите отсюда подальше!”.
      Словесный пассаж, свидетельствующий о том, как глубоко спикер знает человеческую природу:
      “Люди-то не хотят действительно брать за глотки друг друга, если их не натравливать. Да и то – натравливаешь, и то не хотят”.
      Как мы помним, 13 января 1992 года, менее чем через две недели после начала реформы, спикер заявил: “Уже можно предложить президенту сменить практически недееспособное правительство”. Этим был дан сигнал К ТОТАЛЬНОМУ САБОТАЖУ РЕФОРМЫ со стороны советской номенклатуры. А уже год спустя Хасбулатов не моргнув глазом уверял, что впервые с критикой правительства он выступил в конце января. Кажется, велика ли разница – середина января или конец? Зачем, спрашивается, врать? Да так, по привычке. Привычка – вторая натура.
      Ни единого слова не говорилось спикером просто так, чтобы что-то сообщить, как принято между людьми. Все – в ключе “профессионализма по дворцовым интригам”. Один только пример: Хасбулатов выходит на трибуну утром 28 марта, чтобы проинформировать депутатов о том самом достигнутом то ли ночью, то ли утром соглашении с президентом. Кажется, чего проще, – так и скажи: достигнуто соглашение. Но вот спикер открывает рот. Внимание!
      – По первому пункту мы договорились… – говорит Хасбулатов, – и президент наконец понял то, что для всех давно уже было ясно… Что проводить референдум совершенно бессмысленно…
      Каково? И это называется компромисс, примирение. Через несколько минут президент вынужден взять слово и пояснить, какова его истинная позиция в отношении референдума.
      И так на каждом шагу – ложь, передергивания, подтасовки… Любой желающий может взять стенограммы заседаний Верховного Совета, Съезда и собрать, если понадобится, целые фолианты из подобных высказываний спикера. Вот вам и правда, чистая правда!
      Третьяков не раз намекает, что вообще-то по большому счету он на стороне президента, но вот ТАКТИЧЕСКОМУ МАСТЕРСТВУ, умению привлечь людей на свою сторону у “короля телеэкрана” можно поучиться. Да, это редкостное умение мы лицезрели, считай, каждый день. Зачем, спрашивается, было спикеру, словно мальчишку, шпынять министра обороны Павла Грачева после его выступления в Верховном Совете: из этого выступления, мол, все ясно, не ясно лишь главное – ради чего, собственно, министра и просили выступить – на чьей он стороне – президента или депутатов? Зачем было тыкать носом министра внутренних дел Виктора Ерина в заявление пресс-секретаря президента Костикова с требованием комментариев? Зачем было походя аттестовать министра безопасности Виктора Баранникова адьютантом его превосходительства, то бишь президента (правда, несколько позже Хасбулатов с Баранниковым нашли “общий язык”)? Зачем, наконец, после одного-единственного посещения Виктором Черномырдиным митинга делать такое публичное заявление: в последнее время премьер совсем перестал работать, ему некогда – он только по митингам ходит? Какая польза ему, Хасбулатову, лично от этих “тонко выверенных и глубоко продуманных” ходов? Да никакой. А вот поди ж ты…
      Нет, что-то и с представлением о “тактическом мастерстве” у Третьякова неладно.
      Трудно было найти более отталкивающую, более ненавистную для огромного числа людей (а как показывали опросы – для большинства) политическую фигуру, чем Хасбулатов. Даже и в коммунистических временах что-то не припоминалась такая. Хотя это отчасти, может быть, из-за того, что тогда все делалось скрытно, за прихлопнутыми дверьми. Наружу мало что просачивалось.
      Уже тогда было ясно: не очень далек срок, когда Хасбулатов исчезнет с политической арены. Правда, в тот момент, в конце марта 1993 года, это отчасти связывали с возможностью его замены на первого спикерского зама Воронина, который, что называется, дышал Хасбулатову в затылок. Для России от такой замены вряд ли была бы большая польза. Прямой ставленник коммунистов, Воронин повел бы депутатский корабль к реставрации и реваншу еще более прямым и откровенным курсом. Но, по крайности, он не стал бы, наверное, делать тех откровенных глупостей, на которые, как на величайшие достоинства тогдашнего спикера, указывал Третьяков: партийно-номенклатурная школа возможного преемника не допускала ничего подобного.
 

***

 
      Вообще-то, в действиях Ельцина и его окружения действительно довольно много было ошибок. О некоторых из них я уже говорил. При желании этот перечень можно продолжить.
      Как можно было, например, после августовского путча почти два месяца предаваться безделью? Этот вопрос, как вы помните, я тогда же задавал госсекретарю Бурбулису. Ответ был в привычной для Геннадия Эдуардовича туманно-философской манере: дескать, надо все тщательно обдумать, скрупулезно взвесить дальнейшие шаги. Слишком долго все обдумывалось. А ведь то промедление, неприятие мер к коренному реформированию политической системы как раз и аукалось и в 1992-м, и в 1993-м…
      Как можно было допускать столько юридических ляпов в нормативных документах, выпускавшихся от имени президента, благодаря чему (хотя, конечно, не только благодаря этому) они постоянно отменялись, приостанавливались, не выполнялись? Что за юристы их готовили, взглянуть бы хоть одним глазом!
      Как можно было допускать этот позорный ляп с номером указа от 20 марта, торчавшим, словно ослиные уши, выдававшим истинную дату подписания указа – гораздо более позднюю, нежели 20-е? Этакий подарок для противников президента, этакий козырь для них. Не ясно в этой истории только одно – разгильдяйство это было или предательство.
      Кстати, о предательстве. Зачем надо было у кого-то визировать президентское обращение к народу от 20 марта? Ведь в конце концов ответственность за это обращение несли не “визири”, – нес лично президент. Тогда для чего нужны были подписи “визирей”? Кому их было показывать? Неудачная попытка заполучить визы вице-президента и секретаря СБ позволила им, не завизировавшим, щеголять своим поступком как высшей доблестью: “Я не завизировал!”. В народе же в первоначальный момент было ощущение, что раскол и предательство произошли в самом ближайшем окружении президента. Ладно Руцкой, с ним все ясно, но – Скоков!
      Ошибки можно перечислять и перечислять. Конечно, хорошо бы делать их поменьше, но, с другой стороны, задумаемся над такой вещью: а у кого их нет? При нашем-то аппарате, при наших работничках-чиновничках! Говорят, английский газон надо выращивать 300 лет, чтобы он выглядел так, как ему положено выглядеть, а сколько понадобится годков, чтобы вырастить нормальных исполнителей-делопроизводителей, секретарей, референтов, помощников, юрисконсультов? В прежние времена это все не бросалось в глаза – вся начальская кухня была, во-первых, за семью печатями, никто ничего не видел и не знал, а во-вторых, никому и в голову не приходило оценивать, например, бесчисленные постановления ЦК КПСС и Совета Министров с точки зрения соблюдения всех юридических тонкостей. Однако первые же открытые шаги президентского аппарата Горбачева, мы помним, заставили всех за голову схватиться: из каких джунглей вы вылезли, ребята? То-то и оно, что из джунглей.
      Так что шум и гам вокруг ошибок ельцинского аппарата – это в значительной мере неизбежное следствие перехода и чиновничества, и всего общества в совершенно новое качество.
      И еще о предательстве, о кадровых ошибках… Думаю, тут вообще нет ничего сверхобычного. Если бы, например, Третьякову по какому-нибудь волшебству вдруг случилось из редактора превратиться в президента, а роль окружения играл бы дружный и сплоченный коллектив “Независимой газеты”, нисколько не сомневаюсь, что вскорости, при удобном стечении обстоятельств, многие точно так же, как Ельцина, “заложили” бы президента Третьякова. Причем скорее всего среди предателей оказались бы те, кого он считал самыми преданными и надежными. Возле всякого лидера в любой период времени обретается некоторое, небольшое, число истинно преданных, компетентных и порядочных людей и довольно большое – предателей, стукачей, разгильдяев… Ельцину тут повезло нисколько не больше, но и не меньше, чем другим.
      В спокойное время присутствие отрицательных персонажей в окружении руководителя не очень-то заметно. Каждый занимается своим делом. Преданные и компетентные помогают своему шефу вершить политику, предатели не высовываются, ждут своего часа, стукачи потихоньку стучат, разгильдяи разгильдяйствуют, но из этого никто не делает особенной трагедии: как же без этой генетической разнородности, она в какой-то степени даже и полезна. Другое дело – периоды кризиса. Тут многое выплывает наружу, обретает повышенный удельный вес.
      Вспомним: Горбачев в одночасье был предан почти всей своей командой. С Ельциным такое тоже едва не случилось – в сентябре – октябре 1993-го. Кадровые проколы он тоже допускал постоянно.
      Третьяков причислил себя к сторонникам президента: он, дескать, голосовал за него прежде и предполагает голосовать на референдуме, намеченном на 25 апреля. В таком случае, почему “дружески обличительное” письмо с перечислением истинных и мнимых ошибок Ельцина было напечатано именно в день открытия IX съезда, на котором Ельцина собирались скидывать? Спрашивается, куда было торопиться: статья только что написана – 25 марта, – а на следующий день, с пылу, с жару, – уже в газете? Никакого “бинома Ньютона” тут, конечно, нет. Всякий газетчик вам скажет: такие аттракционы проделываются, чтобы вызвать некий политический эффект. В данном случае – внести посильный вклад в это самое скидывание.
      Это к вопросу о верности и предательстве.
      Все держится на волоске
      (Из записной книжки)
      Как бы ни относиться к Ельцину, нельзя не видеть: этот человек сейчас, весной 1993-го, играет ключевую роль в новейшей российской истории.
      Вообще-то, согласно бессмертной марксистско-ленинской теории, роль личности в истории, как известно, не очень велика. Непреложные, словно четыре правила арифметики, законы истмата реализуются главным образом через волю народов, классов и лишь в небольшой степени – через помыслы и действия отдельных людей. Российская история, однако, почему-то все время складывается так, что эта самая роль личности оказывается в ней на первом месте. Какой поворот российской судьбы ни возьми, в поворотной точке обязательной найдешь фигуру, на которой все сфокусировано. Иван III, Иван Грозный, Петр Великий… Александр II Освободитель… Уже в наше время – Ленин, Сталин, Хрущев, Горбачев… Фигуры все разные, с разным соотношением плюсов и минусов в оценке их современников и потомков, но тем не менее – фигуры.
      Сейчас, в мартовско-апрельские дни 1993-го, из газеты в газету кочуют одни и те же слова – что, в сложившейся ситуации единственным гарантом демократии, единственным гарантом необратимости реформ является президент. Это действительно так. Увы, как не раз уже бывало, тоненькая ниточка, протянутая из прошлого в будущее страны, проходит через ненадежную плоть одного-единственного человека. Небольшое усилие – и она может оборваться.
      До сих пор мы видели попытки нейтрализовать президента “законным” образом – путем произвольного перекраивания Конституции и голосования “за отрешение”. 28 марта стало ясно, что эти попытки не удались. В этих условиях у оголтелых противников Ельцина вполне может возникнуть мысль о его физическом устранении. Нетрудно видеть, что в отличие, скажем, от Хасбулатова, у которого куча дублеров – Воронин, Рябов, Абдулатипов, Соколов… да почти весь состав Съезда – Ельцин не имеет никакой мало-мальски адекватной замены. Надо ли говорить, что Руцкой, который в случае чего займет место Ельцина, гораздо ближе к противникам Ельцина, чем к нему самому.
      Да, Ельцину нет замены. Это грустная, но непреложная истина… Вспоминаются дни недавнего августовского путча. Выход Ельцина из Белого дома 19 августа 1991 года, когда он обратился к народу с танка. Больше всего мы тогда боялись, как бы не раздался откуда-нибудь из толпы щелчок-выстрел, который в одночасье мог бы все решить. Помню митинг на следующий день. Опять та же боязнь: все говорили, что на крышах ближних к Белому дому зданий засели гэкачепистские снайперы. Помню, наконец, митинг 22-го: перед Ельциным, с балкона поздравлявшим народ с победой, телохранители держали бронещиты…
      После мы узнали, что 19 августа Ельцин подвергался совсем уж реальной опасности, только чудом ее избежал. Тогдашний командир “Альфы” генерал Виктор Карпухин рассказал, что у него был приказ арестовать Ельцина утром, когда он был на даче в Архангельском, либо же по дороге в Москву и доставить на одну из специально оборудованных точек в подмосковном Завидове, где с ним, естественно, могли сделать все, что угодно. Как говорится, “при попытке к бегству”.
      “…Мне был известен каждый шаг Ельцина, – вспоминал Карпухин, – арестовать его мы могли в любую минуту и сделали бы это без лишнего шума… И на дороге к шоссе, и под мостом, где это было бы особенно удобно, и на автостраде в Москву. Мои ребята так натренированы, что никто ничего не заметил бы, случайные свидетели просто подумали бы, что какая-то из машин сломалась, а пассажиров пересадили в другую”.
      Однако командир “Альфы” не выполнил приказ.
      Кто знает, какие приказы, – письменные или устные, – касающиеся ельцинской, а стало быть и всей российской, судьбы, сочиняются сейчас…
      “ЧЕМОДАНЫ” РУЦКОГО
      Вице-президент идет ва-банк
      После провала импичмента расслабления не наступило. Какое там расслабление: надвигается референдум, надо действовать.
      В середине следующего месяца Руцкой решил дать генеральное сражение правительству. И действующему правительству Черномырдина, и прошлому Гайдара. А заодно, естественно, и президенту. Схема атаки была выбрана беспроигрышная: выступить в Верховном Совете и развернуть перед депутатами жуткую картину разграбления страны, смешав при этом в одну кучу обычную уголовщину, коррупцию среди чиновников разных уровней, в том числе высокопоставленных (которая в ту пору действительно расцвела пышным цветом), но, главное, представить дело так, что все это – прямое следствие проводимых в стране реформ.
      Выступление состоялось 16 апреля. “На Россию надвигается вал преступности, и только слепой может это не заметить. Он грозит уничтожить фундаментальные опоры государства”, – на такой пафосной ноте начал Руцкой свою речь. Далее, впрочем, последовал обычный, хотя и достаточно тревожный, обзор криминогенной обстановки в стране. Цифры, цифры, цифры… Сравнение с предыдущими годами… В общем, что-то вроде отчета на очередном совещании, посвященном преступности. Правда, на этот раз цифры сопровождались эмоциональными комментариями: “На улицах многих городов России чуть ли не обыденным делом стали автоматные очереди и взрывы”, “Россияне… испытывают чувство острой тревоги за свою личную и имущественную безопасность” и т. д.
      Казалось бы, Руцкому не с руки особенно раздувать проблему преступности: ведь именно он, вице-президент, в ту пору и нес главную ответственность за решение этой проблемы, именно его президент назначил руководителем Межведомственной комиссии по борьбе с преступностью и коррупцией. Понимая уязвимость своего положения, Руцкой тут же переводит стрелки в другую сторону – в сторону своих политических противников: “Сложившаяся нетерпимая криминогенная ситуация есть не что иное, как прямое следствие избранного пути шоковой терапии”. Это сразу же становится главным рефреном его речи: во всем виноваты реформаторы, и никто другой. Они виноваты, во-первых, в том, что выбрали ошибочный курс реформ, а во-вторых, каждый из них и лично на руку не чист. Всякий раз, обвиняя кого-то персонально, докладчик не забывает напомнить о его “демократической” принадлежности.
      Руцкой валит в одну кучу все – реальные расследуемые дела, непроверенные факты, просто лживые обвинения в чей-то адрес… Среди реальных дел, например, – тотальное воровство, связанное с выводом из Германии Западной группы войск, крупномасштабные махинации с чеками “Урожай-90”… Эти преступления были хорошо известны, по ним велись расследования, другое дело, что до конца так ничего и не было доведено. Но сюда же Руцкой приплетает, например, и историю с приватизацией находкинского торгового порта за бросовую сумму, равную стоимости четырех “Жигулей”, приватизацию пароходства, ремонтного, судостроительного заводов… При этом докладчик патетически обращается прямо к вице-премьеру, руководителю Госкомимущества Анатолию Чубайсу, который, как известно, всегда во всем виноват:
      – И кто бы меня ни убеждал, как бы меня ни убеждали вы, Анатолий Борисович, что это делается неумышленно, я однозначно заявляю здесь: все это делается умышленно! И я вам докажу это на любом суде.
      Зал встречает эти слова докладчика аплодисментами. Во время выступления Руцкого они звучат много раз. Депутаты в восторге: этакий для них подарок прямо перед референдумом! Теперь-то уж народ точно будет знать, как голосовать.
      В действительности Госкомимущество давно отменило приватизацию порта Находки по заниженным ценам, но кто же из депутатов знает об этом? Большинство принимает все за чистую монету, тем паче что излагаемые “факты” докладчик сопровождает истерическими причитаниями:
      – Что же происходит? Существует ли сегодня морская держава Россия? Ее уже нет! Уже все успели растащить!
      Потом Чубайс попросит слова для разъяснений, но депутаты не захотят его слушать: им и так все ясно.
      Ряд обвинений Руцкой предъявляет лично своему заклятому врагу Гайдару. Дескать, он, возглавляя правительство, нещадно разбазаривал золотой запас страны. Не предыдущие коммунистические правительства, а именно Гайдар. В этом месте выступление вице-президента опять приобретает особый гражданский пафос:
      – Уважаемые депутаты, сегодня не секрет, что золотой запас страны колеблется в пределах 150-200 тонн золота. Это, по существу, последний страховочный резерв финансовой системы России… Однако 5 марта 1992 года распоряжением – подчеркиваю, распоряжением, не постановлением ВС, не постановлением правительства, а простым, обычным распоряжением за подписью Гайдара – Центральный банк получает указание реализовать 25 тонн золота под задачу кредитования предприятий и объединений золотодобывающей промышленности. Но, судя по высказываниям старателей во время недавнего пребывания Бориса Николаевича Ельцина в Магадане, десяткам обращений в мой адрес, можно только догадываться, где же сегодня это золото или средства от его продажи. Старателям, по всей видимости, оно так и не досталось.
      Обратите внимание на эти оговорки докладчика: “судя по высказываниям старателей”, “можно только догадываться”, “по всей видимости”… То есть строго, с документами в руках ничего не проверено, все остается на уровне догадок и разговоров, и несмотря на это – безапелляционным тоном Гайдару предъявляется обвинение в разбазаривании золотого запаса России.
      – Далее, – продолжает Руцкой свою обвинительную речь. – Весьма любопытное распоряжение – опять распоряжение, опять не постановление ВС, не постановление правительства, а распоряжение правительства, подписанное тем же Егором Тимуровичем, – Государственному комитету драгоценных металлов и камней при Министерстве экономики и финансов отпустить Внешторгбанку РФ в первом квартале 31 тонну 41 килограмм чистого золота для реализации за свободно конвертируемую валюту на внешнем рынке. Открываем накладные. Смотрим: в накладной Банка внешней торговли РФ почему-то вес этого золота определен в 33 тонны. Открываем следующую накладную, Аэрофлота. Смотрим: здесь уже 31 тонна 866 килограммов. Открываем следующую накладную – 33 тонны. Так сколько же тонн золота все-таки вывезено? 25 плюс 31 или 33?
      Через несколько дней Гайдар объяснит генералу, как технически осуществляется продажа золота.
      Что касается возглавляемой им Межведомственной комиссии, Руцкой жалуется депутатам, что, мол, для ее работы нет ну никаких условий – ни финансирования, ни помещения, ни средств связи, ни оборудования, ни транспорта… И тут снова виновато правительство: это вновь доказывает, что оно не заинтересовано в борьбе с преступностью.
      В заключение Руцкой призывает “начать расследовать все, что натворили зарвавшиеся бывшие и нынешние госчиновники из правительства и воздать должное каждому”.
      – Для этого, – говорит вице-президент, – предлагаю создать специальную следственную комиссию при ВС РФ и немедленно, пока не ушло все это с концами, включить в ее состав возглавляемую мною Межведомственную комиссию по борьбе с преступностью и коррупцией… Нужно показать России, кто ее действительно предал, кто виноват в развале экономики, – народные депутаты или те, кто занимается развешиванием всяческих ярлыков для того, чтобы остаться у власти и дальше грабить страну и творить беззакония… Остановить их – наша совместная задача с вами, уважаемые народные депутаты.
      Уже давно всем ясно, на чьей стороне вице-президент, но нет, надо совсем уж открытым текстом продекларировать: он стоит плечом к плечу с уважаемыми народными депутатами против “предателей”, разваливших экономику, грабящих страну и творящих беззакония.
      При этом генерал довольно простодушно раскрывает истинные мотивы, побудившие его выступить с этим докладом. Выясняется, что основной мотив все-таки – вовсе не обеспокоенность ростом преступности и угрозой разграбления страны, как он это постоянно провозглашает. Основной мотив – желание дать “достойный отпор” своим недругам из президентского окружения, предстать в образе неправедно гонимого защитника интересов народа российского:
      – Надеюсь, что сейчас, после моего выступления, вам станут гораздо яснее причины, почему в последнее время развязана откровенная наглая кампания лжи и оскорблений всенародно избранного вице-президента Российской Федерации, исходящая от пресс-секретаря президента, главы его администрации, а теперь уже и подключившегося к этому руководителя личной охраны президента… Эта кампания связана прежде всего с тем, что в деятельности на посту вице-президента, а затем и председателя Межведомственной комиссии по борьбе с преступностью и коррупцией я вышел на факты невиданного разграбления национального достояния, в котором участвовали и участвуют высокопоставленные лица из государственного аппарата. Я мешал и мешаю довести им страну до полного разорения.
      И вновь, как окончательная точка, как итог всего провозглашается тезис, которого от него больше всего ждет депутатская аудитория: во всем виноваты реформы и реформаторы, правительство и президент:
      – Именно они максимально заинтересованы в том, чтобы сохранить нынешний курс реформ, работающий на их карман и на карман тех, кто их яростно поддерживает, – спекулянтов и проходимцев, ничего общего не имеющих с бизнесом. Именно они выступают против проведения реформ социальной ориентированности.
      То есть в общем-то Руцкой – как и Хасбулатов, и многие другие противники реформаторского курса – в принципе, не против реформ. Они против “плохих”, “антинародных” реформ, начатых Гайдаром, но – за “хорошие”, “социально ориентированные”, которые они сами будто бы всегда готовы реализовать на практике. Этот мотив “плохих” и “хороших” реформ непрерывно звучал в исполнении Руцкого, Хасбулатова и Ко во все месяцы их противостояния с президентом.
      11 чемоданов “компромата”
      В своем выступлении Руцкой заявил, что у него имеется огромный материал, разоблачающий преступления и коррупцию в высших эшелонах власти, – целых 11 чемоданов. Эти чемоданы так никто и не увидел, зато само выступление вице-президента активно распространялось по российским городам и весям. Так, по сообщению Сергея Филатова, в один только Иркутск было переправлено самолетом 20 мешков с текстом этого выступления.
      “Чемоданы Руцкого” сразу же стали фольклором, символом “войны компроматов”, развернутой противниками реформ против своих недругов.
      Кстати, один из депутатов после выступления Руцкого подал реплику от микрофона насчет этих 11 чемоданов:
      – Вот вы располагаете одиннадцатью чемоданами материалов по поводу особо опасных преступлений, совершенных государственными чиновниками. Но по законодательству, держа эти материалы у себя и не отдавая их, так сказать, в органы, которые должны провести следствие, вы являетесь прямым соучастником этих преступлений. Оценку этих материалов должен дать только суд, и больше никто! Вы сказали, что передали в прокуратуру лишь одно дело. Одно! А располагаете одиннадцатью чемоданами. Так вот, у меня впечатление: вся ваша деятельность на посту вице-президента была подчинена сбору вот этих одиннадцати чемоданов компрометирующих материалов, а не реальной борьбе с преступлениями и коррупцией!
      Примерно в таком же духе прокомментировал выступление Руцкого Анатолий Чубайс. Хотя депутаты и не дали ему слова, он высказал свое мнение перед журналистами:
      – Смысл работы и выступления Александра Руцкого состоит не в том, чтобы обнаружить преступников и воздать им должное по закону, а в том, чтобы создать себе политический имидж человека, который изо всех сил борется с коррупцией.
      Что касается той части выступления вице-президента, которая была посвящена вопросам приватизации, эта часть, по словам Чубайса, соединяла в себе “реальные факты, расследованные прокуратурой, подтасовки, связанные с реальными фактами, и прямую ложь”. К примеру, все нарушения в приватизации находкинского порта, перечисленные Руцким, были вскрыты руководством Госкомимущества России, им же были отменены решения о приватизации этого порта и запрещена продажа акций.
      Чубайс коснулся также сетований вице-президента, что его Межведомственной комиссии не дают помещения для работы. Вице-премьер представил журналистам справку, согласно которой этой комиссии поочередно предлагалось несколько вариантов – на Лубянке, в Малом Гнездниковском переулке, на Малой Ордынке, на Варварке, – все в центре города, – но ни один из предложенных офисов вице-президенту почему-то не подошел. Наконец о разбазаривании российского военного имущества за границей… Чубайс напомнил, что около двух месяцев назад Ельцин подписал Указ о создании Федеральной службы при президенте РФ по контролю за использованием имущества Вооруженных Сил РФ за рубежом. Согласно этому указу, контроль за деятельностью службы опять-таки был возложен именно на вице-президента. Другими словами, уже около двух месяцев Руцкой лично отвечает за использование армейского имущества за пределами страны. Но пока, по словам Чубайса, ни одного конкретного факта хищений им не вскрыто, ни одного дела в прокуратуру не передано.
      Поединок Гайдар – Руцкой
      Через несколько дней после выступления Руцкого в Верховном Совете, 19 апреля, на “Радио России” состоялся прямой диалог между вице-президентом и Егором Гайдаром. Одновременно он транслировался по второму телеканалу.
      Как и в своем выступлении в ВС, Руцкой сразу принялся валить все в одну кучу – факты воровства, коррупции – очевидной или только предполагаемой – и проблемы, связанные с осуществлением реформ:
      – Я информировал ВС по проблеме коррупции, а она непосредственно связана с сегодняшним экономическим положением в стране… Если проанализировать весь комплекс действий правительства, называемый сегодня антикризисными мерами…, понятно, в каком положении оказалась Россия и граждане России. Достаточно взять экономические показатели 90-го года и 92-го года. Они удручающие. Практически везде, по всем направлениям основных экономических показателей идет спад, и довольно глубокий… Я живой свидетель того, как развивался этот процесс. Мы с Егором Тимуровичем познакомились в самый первый день, как его назначили. Мы имели с ним довольно долгий перспективный разговор и поняли друг друга, поняли, что действительно необходимо и архинеобходимо проведение экономических реформ в России. Потом, где-то через месяц, наши взгляды на старт, с чего начинать, разошлись в корне. Вы видите, к чему привела либерализация цен при монопольной экономике и монопольном производстве. Вы видите, к чему привела финансовая политика, кредитно-инвестиционная политика, налоговая политика и весь комплекс мер. На всем этом фоне – развитие преступных проявлений…
      Как и в выступлении перед депутатами, Руцкому очень хочется связать коррупцию с действиями реформаторов, прежде всего – с либерализацией цен. Дескать, он был против, предупреждал, бил в тревожный набат, но его не послушали и вот – получили, что получили.
      В общем-то, коррупция всегда возрастает в период социально-экономических катаклизмов. Это азбука. И уверять, что именно такие реформы, как проводившиеся в то время в России, во всем виноваты, – было занятием совершенно бессмысленным.
      Кстати, либерализацию цен как первоочередной шаг в реформах, мы знаем, одобрил V съезд нардепов – она не была произвольной выдумкой Гайдара, как любили представлять его противники.
      Гайдар оставляет на потом спор о существе начатых им реформ, концентрируя внимание на конкретных обвинениях Руцкого в адрес возглавлявшегося им, Гайдаром, правительства, показывает, что сплошь и рядом эти обвинения основаны на незнании и лжи:
      – На мой взгляд, в выступлении моего оппонента в Верховном Совете были очень тесно переплетены два набора сюжетов. Первый – это абсолютно реальные и очень серьезные злоупотребления, которые есть в нашей стране. Я бы здесь отметил историю с чеками “Урожай-90”, историю с имуществом Западной группы войск, в которой надо очень подробно разбираться. И второе – это набор таких странных импровизаций с неточными цифрами, неточными фактами, с непониманием существа дела, позволяющий бросить тень на политических оппонентов… Я бы начал с тех сюжетов, где были неточно интерпретированы факты, цифры, и, таким образом, – неточно представлена реальная картина происходящего. Их можно приводить буквально десятками, если бы было время. Я бы остановился на двух-трех. Первое: история с золотом…
      Мы видели: выступая в Верховном Совете, Руцкой не моргнув глазом обвинил правительство Гайдара в разбазаривании золотого запаса страны. По его словам, незаконным образом – всего-навсего по распоряжению правительства за подписью Гайдара, а не на основе совместного с ВС постановления, как это положено, – были распроданы десятки тонн принадлежащего казне золота (точная цифра не известна – в накладных путаница), так что золотой запас сократился до минимальной величины – 150 – 200 тонн.
      Гайдар:
      – Золотой запас Советского Союза быстро сокращался с 89-го по 92-й год. В это время было вывезено 10020 тонн золота. Золотом, естественно, торгуют все страны, и Россия торговала всегда. В 92-м году мы резко сократили объем реализации золота, но вывезли, конечно, не 25, не 31 тонну, а вывезли в общей сложности 98,9 тонны, если быть совсем точным. Резкое сокращение экспорта золота позволило впервые за последние годы прервать тенденцию к разбазариванию золотого запаса и увеличить золотой запас. Он за год возрос с 289,6 тонны до 308 тонн. Вице-президент, естественно, с этими цифрами мог познакомиться. Это никак не 150 – 200 тонн, о которых он говорил. Второй сюжет – история с компанией “Сеабеко”, реализовывавшей по распоряжению Минторгресурса цветные металлы…
      По этому поводу Руцкой заявил в Верховном Совете:
      – В нарушение распоряжения правительства, руководство Минторгресурса передало монопольное право на осуществление экспортно-импортных операций объемом 700-740 миллионов долларов совместному российско-финляндско-швейцарскому предприятию “Сеабеко”. Причем практически без какой-либо системы контроля с российской стороны. За прошлый год компания вывезла за рубеж сырьевых ресурсов из госрезерва России на сотни миллионов долларов. А давайте посмотрим, что же нам вернулось? Поставлено на 2,2 миллиона долларов мясных консервов, причем сомнительного качества. Посчитайте сами эту маленькую разницу между 2,2 миллиона и 740 миллионами долларов.
      В дальнейшем фирма “Сеабеко” действительно оказалась в центре громких скандалов, но в данном случае вице-президент опять просто-напросто переврал цифры.
      Гайдар:
      – На самом деле цветных металлов было вывезено, естественно, не на 740 миллионов долларов, а на 35,4 миллиона (совсем небольшая “неточность”! – О.М.). Из этих денег закуплено на 15 миллионов долларов кокса, что позволило в начале 92-го года, когда была критическая ситуация с коксом, избежать остановки целого ряда предприятий цветной металлургии. На 4,2 миллиона долларов было закуплено мяса, на 12 миллионов долларов – сахара, и 10 миллионов долларов лежат в настоящее время на счете в банке…
      Вот и вся история с “Сеабеко”.
      Далее – сюжет с изумрудами. Фрагмент выступления Руцкого в Верховном Совете, касающийся этой темы:
      – Запросто распоряжением № 87 от 16 января 1992 года правительство дает согласие на передачу некоему российско-израильскому предприятию 30 килограммов изумрудного сырья для обработки и реализации готовой продукции на внешнем рынке. Это подарок не на один миллион долларов.
      Гайдар:
      – Мы действительно изумрудами торговать не умеем. Сейчас ищем пути наиболее эффективного использования этого сырья… В общей сложности было не подарено, а продано 5 килограммов изумрудов, за которые мы получили 266 тысяч долларов, поступившие на бюджетный счет в строгом соответствии с мировыми ценами на соответствующую дату. Вот таких примеров вопиющей неточности я могу приводить множество практически на протяжении всей нашей беседы.
      Руцкой начинает размахивать документами – постановлением правительства, распоряжением правительства, накладными:
      – Если взять, допустим, ваше распоряжение, где вы предусматриваете продажу 31 тонны золота, и посмотреть накладные, то банковская накладная – 33 тонны, аэрофлотовская накладная – 32,850, а уже приходная накладная – 28,950. Так вы меня извините: если в распоряжении написано 31 тонна, то и приходная накладная должна быть тоже на 31 тонну. Далее, 25 тонн золота, которые предназначалось продать под развитие золотодобывающей промышленности. На сегодняшний день золотопромышленники ничего от этого не получили. Опять возникает вопрос: куда делись эти 25 тонн?
      При этом Руцкой в своей характерной манере начинает вилять хвостом и почти заискивать перед собеседником:
      – Я не хочу никоим образом обвинять лично вас. Я же не говорил, что это золото, допустим, похитил Гайдар. Я говорил о том, что выпущено распоряжение правительства, хотя такие решения распоряжением правительства принимать нельзя. Это золотой запас государства. Такое решение должно приниматься совместно парламентом и правительством, совместным постановлением, но не распоряжением. Что касается изумрудов, вы говорите – 5 килограммов, а согласно вашему распоряжению было продано 30 килограммов… Можно приводить массу таких примеров.
      И снова:
      – Я не обвиняю вас, что вы – непосредственный виновник. В вашей порядочности, кстати, я никогда не сомневался. Я сегодня веду речь о бесконтрольности подписанных вами решений и о том, как они использовались. Я не имею право как человек, должностное лицо вас как-то осудить. Для этого есть судебные органы, они разберутся. Но то, что я в вашей порядочности не сомневался и не сомневаюсь, я вам это говорю в глаза. А вот то, что делали ваши подчиненные… Если хотите, после этой передачи поедем, и я вам покажу, чем занимались Бурбулис, Шохин, Шумейко, Нечаев…
      Позже Гайдар вспоминал: всякий раз после очередной своей поездки по регионам, где вице-президент выливал на правительство ушаты грязи (наподобие аттестации его членов как “ученых мальчиков в розовых штанишках”), он уже в аэропорту начинал трясти вырезками из местных газет и рассказывать всем, как центральная пресса его оболгала, исказила его слова – он, мол, в действительности сказал совсем не то.
      Гайдар терпеливо объясняет своему не очень компетентному собеседнику, как технически осуществляется торговля золотом, изумрудами и т.д.:
      – Александр Владимирович, приведенные вами сюжеты свидетельствуют о том, что вы не совсем владеете конкретикой тех операций, о которых идет речь. Золото во всем мире по решению парламента никогда не продают, потому что золотой рынок очень деликатный. Если туда выбрасывать золото и обсуждать это в парламенте, то мы его просто подорвем… Далее, как осуществляется продажа золота на практике? Выдается распоряжение правительства, разрешающее Внешэкономбанку, а потом Внешторгбанку реализовать определенное количество золота. Дальше процедуру отгрузки, – когда конкретно отгружать это золото – определяет Внешэкономбанк. Поэтому арифметического тождества между распоряжением правительства и накладной никогда в жизни не бывает: Внешэкономбанк регулирует конкретный объем продажи, учитывая предшествующие накладные. Это все требует специальных конкретных расчетов и знания технологии. Теперь по изумрудам. Правительство решило продать 30 килограммов, а реально было продано пять. Никакого противоречия тут нет.
      Наконец разговор переходит от частностей к теме предельно общей, к любимой теме Руцкого – об ошибочном, катастрофическом курсе реформ.
      Руцкой:
      – Если мы на протяжении года говорим: реформа, реформа, реформа, – то назовите мне хотя бы один позитивный момент, где бы был позитивный результат.
      Гайдар:
      – Мы с Александром Владимировичем, видимо, жили в каких-то разных измерениях. Я знал страну, в которой объем производства начал падать не в 92-м, а с самого начала 89-го года. Падение производства нарастало от месяца к месяцу до конца 91-го года. Я знал страну, в которой к этому времени был практически полностью разбазарен золотой запас. Я знал страну, в которой к этому времени валютные резервы составляли всего несколько миллионов долларов. Я знал страну, в столице которой нельзя было купить практически ничего, за хлебом стояли многочасовые очереди. Я совершенно согласен с тем, что мы очень многого не смогли сделать, и, тем не менее, несколько цифр. Александр Владимирович, конечно, знает, что в период кризиса объем производства принято измерять помесячно, сезонно сглаженно, иначе не поймаешь точки перегиба. Так вот, как я сказал, объем производства начал падать в России с начала 89-го года. Низшей точкой падения был август 92-го. Объем производства стабилизировался в 92-м году в сентябре месяце, и с тех пор он колеблется примерно на одном уровне, исключая январь месяц, примерно на уровне 70-71 процент от максимума, достигнутого в 88-м году. За это время нам удалось остановить процесс развала валютных резервов страны и сформировать хотя и очень скромные, ограниченные, но уже позволяющие маневрировать валютные резервы… За 92-й год нам удалось ликвидировать одно из зол, которое казалось неотъемлемой частью жизни каждого нашего человека. Это унижение перед теми, кто распределяет дефицит, невозможность что бы то ни было купить за свои деньги. Я могу говорить и о многом другом, могу говорить, что мы не допустили в 92-м году массовой безработицы, о которой столько говорили, но я бы поставил вопрос по-другому. Мы ведь начинали не в райских условиях, и, в общем-то, были альтернативные пути. Вот Александр Владимирович всегда говорил, что надо было все делать иначе. И я даже могу назвать страну, которая очень точно следовала всем рекомендациям Александра Владимировича. Это Украина. Я помню, как Александр Владимирович восхищался идеей чрезвычайного экономического положения, которое было на Украине, как ему нравилось, что там сохранен госзаказ, централизованное управление, что там обильно дотируют сельское хозяйство, списывают долги предприятий, пополняют оборотные средства. Короче говоря, украинское правительство фактически до конца прошлого года делало почти все, что предлагал Александр Владимирович. Ну, и что, вы считаете, что там блестящие результаты? Что, жизнь народа на Украине сегодня лучше? Что, цены на Украине ниже, чем в России? Что, украинский купон крепче нашего рубля? Один доллар США стоит там сейчас не 800 рублей, а 3 – 3,5 тысячи купонов. Еще раз повторяю: я отнюдь не удовлетворен тем, что нам удалось сделать. Многое не удалось, многое не получилось, частично из-за наших собственных просчетов, но еще больше из-за того, что нам просто мешали. Однако при всем при том ситуация в России не идет ни в какое сравнение с катастрофической ситуацией на Украине.
      Экономическое положение в братской славянской стране в ту пору в самом деле было аховое. Причем главной причиной этого как раз послужили задержка, промедление с началом реформ, неуверенность и нерешительность в их проведении.
      Как к последнему средству Руцкой прибегает к традиционной “ностальгической” демагогии:
      – Я помню страну, где вареная колбаса стоила 2 рубля 90 копеек, а теперь стоит тысячу рублей за килограмм. Я помню страну, где молоко стоило 32 копейки, сегодня оно стоит 114 рублей литр. Я помню страну, где сыр стоил три рубля, сегодня стоит 1200-3500… Так вот, если мы с вами посмотрим на сопоставимые цены 93-го года и на доход населения, и опять же сопоставимые цены 91-го и доход, – то сегодня, в 93-м году, средний доход – 38 рублей. И таким образом, на уровне нищеты жило около 15 процентов населения, а сегодня на этом пороге живет 60 процентов… Десять лет минимум надо будет для того, чтобы хотя бы выйти на тот уровень, с которого мы стартовали.
      Гайдар:
      – Выйти на тот уровень, с которого мы стартовали, нам не удастся никогда, потому что уровень, с которого мы стартовали, базировался на том, что у нас был Самотлор, самая дешевая нефть в мире… На этом, кстати говоря, и базировалось все это квазиблагополучие…
      Тут, я думаю, в пылу полемики, Гайдар допускает некоторую неточность. Вряд ли правильно говорить, что нам никогда уже не удастся достичь уровня благополучия 1991 года – какое уж там было благополучие, пусть даже с приставкой “квази”! – видимо, Егор Тимурович хотел сказать: никогда уже у нас не будет столь благоприятных внешних условий, какие были в ту пору.
      Руцкой:
      – Егор Тимурович, придет время, и я вам докажу, что можно сделать все нормально, не загоняя людей в такой социальный тупик, когда люди начинают лазать по мусорным ямам. Россия бедна не оттого, что у нас чего-то нет, Россия бедна оттого, что не умеем правильно распорядиться тем, чем владеем, – распорядиться в интересах общества…
      Гайдар:
      – Я бы сказал так: чтобы выбраться из сегодняшнего положения, нужно не суетиться, не пугаться, нужно твердо идти вперед, сформировать то, без чего рыночная экономика никогда не может развиваться и расти. Это стабильная финансовая система, надежный рубль, надежная защита частной собственности и предпринимательства, которая гарантировала бы его от вмешательства. И еще одно: мы очень мало сделали для сокращения произвола чиновника и роли государства в экономике… Только на этом пути можно нашу экономику стабилизировать и поднять… Если не будем суетиться, пугаться и принимать безответственные финансовые решения, выбраться из этого положения, без всякого сомнения, можно.
      Казалось бы, в самом деле, чего проще – не суетиться, не впадать в панику, а пуще того – не подхлестывать умышленно эту суету и панику, позволить квалифицированным и ответственным людям довести до конца начатую ими реформу, – вот и все, что требуется. Но нет, никак не могли этого позволить. Очень уж зудело и свербило. Очень хотелось помешать, все поломать, все направить наперекосяк…
      Черная сила не думала униматься.
      “Кристально честный” генерал
      (Заметки на полях)
      Летом 1993-го Руцкой дал интервью радиостанции “Эхо Москвы”, где, среди прочего, продолжил тему своих “чемоданов”.
      – Соглашаться с тем, что сегодня происходит в нашем обществе, – сказал вице-президент, – а тем более в высших эшелонах власти, просто аморально, безнравственно. Я бы мог занять совершенно иную позицию и пользоваться всеми благами и привилегиями. Я не хочу этих привилегий. Я не хочу этих благ. Я хочу одного – жить нормально. Я хочу, чтобы люди в этой стране наконец-то подняли голову. И жили достойно, не боясь за свою судьбу, судьбу своих детей… Я намерен биться до конца. Потому что согласиться с тем, что сегодня происходит, молчать или уйти в кусты или сбежать с поля боя – это проще всего… Я всегда думаю о том, что у меня есть два сына. Мы все смертны. Мы уйдем, после нас останутся дети. Я не хочу, чтобы моим детям плевали в лицо и говорили, что отец у тебя был подонок. Я этого не хочу.
      Ну, душка! Ну, прямо ум, честь и совесть нашей эпохи!
      Между тем… В конце апреля – мае 1993 года – как раз тогда, когда вице-президент вел отчаянную борьбу за чистоту правительственно-президентских рядов, – в газетах и на телевидении появились сообщения о двух шикарных дачах, которые строит вице-президент – в московском Серебряном бору и поселке Раздоры по Рублевскому шоссе. Особенно подробно говорилось о второй. По проекту, роскошный трехэтажный особняк на огромном, в гектар, участке. В цокольном этаже – гараж на четыре машины, сауна с бассейном и т.д. Если принять во внимание тогдашние легальные доходы вице-президента… Только забор, которым была обнесена вилла, – 400 погонных метров – стоил более полутора миллионов неденоминированных рублей. Это лишь сам железобетон, без доставки и установки. Между тем вся зарплата Руцкого за 1992 год не превысила 200 тысяч. Нетрудно подсчитать, что этих денег не хватило бы даже на 50 метров забора…
      Еще интересные детали. Возводило дачу бывшее строительное подразделение КГБ СССР. Раньше этим строителям платили специальную надбавку за секретность, – чтобы не разбалтывали, кому и что строят. Потом эта надбавка была отменена, но привычка держать язык за зубами у рабочих сохранилась, так что журналистам нелегко было выпытать у них подробности о возводимом ими сооружении. Но этим секретность не ограничивалась. Проект дачи выдавался рабочим по частям, по мере продвижения строительства, словно чертежи подводной лодки. Такое вот “режимное” строительство.
      Руцкой реагировал на публикации гневными выпадами в адрес “ублюдочных демократов”, которые строят против него козни, и обещанием всяческих кар в недалеком будущем, когда в России переменится власть.
      19 мая его пресс-секретарь Василий Титов по просьбе агентства “Постфактум” более спокойно разъяснил общественности, как обстоит дело с вице-президентским строительством: дескать, дом, возводимый в Раздорах, возводится вполне законно; размер участка – 25 соток, а не гектар; на все приобретенные стройматериалы имеются документы; пока что на участке возведен лишь фундамент дома, на дальнейшее строительство вице-президент намерен получить кредит в банке “Возрождение” под залог строящегося здания.
      Такая вот замечательная ипотека. Стало быть, если вы, уважаемый читатель, вдруг тоже захотите построить себе виллу, этакий замок стоимостью в полмиллиарда (в “старых” рублях), вы тоже можете попросить кредит в банке под залог того, что построите. Как полагаете, дадут вам его?
      Разъяснения пресс-секретаря удовлетворили не всех. В конце июня группа депутатов обратилась к самому Руцкому с запросом по поводу его дачного строительства. “Принимая во внимание ваше заявление, данное Верховному Совету Российской Федерации, о скромных условиях Вашей дачной жизни, – говорилось в запросе, – просим сообщить, на основании какого законодательного акта вам в пожизненное наследуемое пользование выделен участок площадью в один гектар (депутаты проигнорировали утверждение пресс-секретаря насчет “реального” размера участка. – О.М.) и каким ведомствам принадлежат организации, силами которых осуществляется это дорогостоящее строительство”.
      Публичные словопрения по поводу вице-президентской дачи (или дач) продолжались до второй половины августа. Руцкой и поддержавшие его дружественные СМИ – телевизионный “Парламентский час”, Радио “Парламент” – продолжали утверждать, что строительство ведется вполне законно и вообще пока что построен только фундамент (как будто это имело какое-то значение). Противоположная сторона – в частности, активно включившийся в это дело депутат Сергей Юшенков, – настаивали, что оно, это дело, явно нечистое: проверка свидетельствует, что вопреки утверждениям Руцкого никаких стройматериалов в Можайске в 1990 – 1991 году он не покупал, что строительство специально притормозили на уровне фундамента сразу же после того, как появились обличительные публикации в прессе, и т.д. На одной из пресс-конференций на вопрос, сколько все-таки дач у Руцкого, Юшенков ответил: “Я могу абсолютно уверенно сказать, что у него больше двух дач. Я имею в виду, негосударственных дач. Как только работа в этом направлении будет закончена, мы дадим общественности возможность познакомиться с тем, сколько дач у вице-президента”.
      Однако вскоре, – в сентябре – октябре того года – последовали события, на фоне которых злоупотребления с дачами стали казаться детскими шалостями. Проверку так и не довели до конца.
      В дальнейшем коттеджи-замки и в Подмосковье, и по всей России вообще начали расти, как грибы, так что теперь никому уж, наверное, не разобраться, какой замок воздвигнут законно, а какой незаконно. Тем паче что и разбираться никто особенно не торопится. Те, кто мог бы поднять это дело, сами живут не в хибарках. И редко кто из них самих без греха…
      Нельзя сказать, что после бурных событий сентября – октября 1993 года, после ареста Руцкого и его освобождения по амнистии “кристально чистое” имя бывшего вице-президента навсегда исчезло со страниц периодической печати. В прессе неоднократно повествовалось о многочисленных уголовных делах его клана. Особенно много таких дел возбуждалось в бытность нашего героя курским губернатором. Пожалуй, самым громким в этот период биографии генерала стало дело о закупке обладминистрацией комбайнов “Дон” и чешских мельничных комплексов. Утверждалось, что в 1997 году губернатор незаконно получил в одном из банков кредит в 35 миллиардов рублей, который был использован для приобретения упомянутых технических устройств по заведомо завышенным ценам. Правда, в качестве обвиняемых тогда предстали два заместителя Руцкого с хорошо рифмуемыми фамилиями – Юрий Конончук и Владимир Бунчук. Первый избежал наказания, попав под амнистию по срочно оформленной инвалидности, а второй получил четыре года “за комбайны” и четыре с половиной – “за мельницы” (дела по этим двум видам сельхозтехники были разделены).
      В сентябре 2003 года было вынесено постановление о привлечении к этому делу в качестве обвиняемого и самого Руцкого…
      В феврале 1998 года ГУВД Курской области возбудило уголовное дело против брата губернатора Михаила Руцкого, служившего начальником областной милиции общественной безопасности, обвиняя его в хищении госсредств и мошенничестве. В июне 2001 года дело закрыли по требованию Генпрокуратуры.
      В апреле 1998-го прокуратурой Курской области было возбуждено уголовное дело против другого брата Руцкого – Владимира, советника обладминистрации по вопросам поддержки и развития малого и среднего бизнеса, по обвинению в хищении бюджетных денег. В октябре 2001 года районный суд Курска приговорил его к двум с половиной годам лишения свободы и амнистировал.
      В октябре 2000 года ГУВД Курской области возбудило уголовное дело по факту незаконной приватизации губернатором Александром Руцким служебной квартиры в Курске. В январе 2003 года районный суд Курска постановил, что квартира приватизирована “законно, но с нарушениями” (замечательная формулировка, не правда ли?)…
      Как видим, до сих пор – по крайней мере до момента, когда пишутся эти сроки, – никаких особых кар за свои деяния генерал не понес, тем не менее сами формулировки предъявленных ему и его присным (многие из которых “совершенно случайно” оказались “при должности” в Курской губернии) обвинений, наверное, кое о чем говорят. В любом случае, былые громкие декламации бравого генерала о том, что он “кристально честен”, что он не хочет никаких благ, никаких привилегий для себя лично, что у него одна только светлая мечта – чтобы “люди в этой стране подняли голову и жили достойно”, – эти слова не вызывали и не вызывают ничего, кроме усмешки.
 

 
      Последняя мина под референдум
      В последний день своей работы, 29 марта, IX съезд сумел-таки взять частичный – впрочем, весьма серьезный – реванш за поражение, случившееся накануне, когда для импичмента Ельцину не хватило голосов. Не сумев добиться его и оказавшись не в силах воспрепятствовать референдуму, депутаты приняли такое постановление о порядке его проведения, которое, по существу, лишало президента каких-либо перспектив на благополучный для него исход голосования. Во-первых, в бюллетень были включены именно те вопросы, против которых Ельцин решительно возражал:
      1. Доверяете ли вы президенту Российской Федерации Б. Н. Ельцину?
      2. Одобряете ли вы социально-экономическую политику, осуществляемую президентом Российской Федерации и правительством Российской Федерации с 1992 года?
      3. Считаете ли вы необходимым проведение досрочных выборов президента Российской Федерации?
      4. Считаете ли вы необходимым проведение досрочных выборов народных депутатов Российской Федерации?
      Как видим, фактически три вопроса из четырех – это вопросы о доверии президенту и только один – о доверии депутатам.
      Во-вторых, принятым постановлением был определен совершенно абсурдный порядок определения результатов: по всем вопросам проценты належало подсчитывать не от числа проголосовавших, а от общего числа избирателей, включенных в список. Снова сработал принцип “своя рука – владыка”, “что хочу, то и ворочу”. Ясно, что при таком порядке подсчета – учитывая не такую уж высокую явку избирателей, – получить мандат их доверия, одобрение своей социально-экономической политики (первый и второй вопросы) для Ельцина было бы необычайно трудно, если вообще возможно.
      Депутаты-демократы Лев Пономарев, Анатолий Шабад и Глеб Якунин обратились в Конституционный Суд с запросом о конституционности постановления, принятого съездом. В запросе говорилось, что, по мнению авторов, съезд неправомерно расширил базу избирателей, от которой следует отталкиваться при определении результатов референдума.
      Надеялись ли они, что суд присоединится к их мнению? Учитывая настроения большинства судей, думаю, вряд ли.
      Однако, как ни удивительно, демарш демократов оказался удачным, хотя удача и не была полной. За четыре дня до референдума, 21 апреля, КС принял соломоново решение. Он признал, что порядок подсчета голосов, утвержденный IX съездом, действительно противоречит Конституции, но – только в отношении двух первых вопросов. Здесь проценты в самом деле следует определять, ставя в знаменатель число принявших участие в референдуме, а не списочное их число. Что касается третьего и четвертого вопросов, тут, по мнению суда, нарушения Конституции нет.
      Это было именно то, что требовалось Ельцину, хотя, разумеется, КС – по крайней мере его большинство, возглавляемое председателем, – вовсе не стремились бросать ему спасательный круг. У судей тут были свои соображения…
      Пойдут ли люди голосовать?
      (Из записной книжки)
      До референдума остаются считанные дни. Вопрос стоит так: быть или не быть? Вполне очевидно: многие, даже среди интеллигенции, не понимают смысла экономической реформы, не понимают смысла политики Ельцина. Таких хочется призвать: обратитесь к своей человеческой проницательности. Ведь в конце концов жизнь чему-то вас научила, научила разбираться в людях. Посмотрите на Ельцина и посмотрите на Хасбулатова, посмотрите на Филатова и посмотрите на Бабурина, посмотрите на Чубайса и посмотрите на Умалатову… И вы поймете, за что голосовать. Если же не поймете, вам ничто уже не поможет. Если большинство из нас не поймет, нам всем уже ничто не поможет.
      У нас уже не будет права ссылаться на то, что вот, мол, при той первой нашей погибели – в октябре 1917-го – народ никто ни о чем не спрашивал, захватили власть силой и стали править от имени народа. Сегодня нас спрашивают, и если мы сделаем неправильный выбор, мы, только мы будем виноваты. Нам не на кого будет кивать и пенять.
      В поэме “Двенадцать” Блок писал, как какой-то “гнилой интеллигент” аттестует большевиков и их “Великий Октябрь”:
      “Предатели!
      Погибла Россия!”.
      Должно быть, писатель,
      Вития.
      Да, погибла. Прав оказался именно этот безымянный “вития”, над которым Блок насмешничал, а не сам знаменитый поэт.
      Что касается хасбулатовых и бабуриных, нетрудно вспомнить: они ведь сами утвердили курс на экономическую реформу, а теперь вопят, что не имеют к этому никакого отношения. Они рассчитывали, что как только реформа начнется, как только поднимется неизбежный гул недовольства, они быстренько соскочат с подножки, а Ельцин и Гайдар свернут себе шею. Соскакивать они стали МЕНЬШЕ ЧЕМ ЧЕРЕЗ ДВЕ НЕДЕЛИ после начала реформы (Руцкой – еще раньше, еще до ее начала). Уже 13 января 1992-го Хасбулатов во всеуслышание заявил: правительство, мол, полностью доказало свою некомпетентность, и президенту надо подумать о другом правительстве. Этим был подан сигнал к тотальному саботажу начавшихся преобразований со стороны советской и хозяйственной номенклатуры. И все эти минувшие с той поры месяцы реформаторам пришлось продвигаться вперед, преодолевая ее бешеное сопротивление. Как только экономическая ситуация начинает немного выравниваться, они удесятеряют свои усилия во имя достижения цели реставрации и реванша.
      Теперь, перед референдумом, главный вопрос стоит так: придут или не придут голосовать люди? В какой-то момент возникло чувство: референдум скорее всего не состоится. Ловкие политиканы снова обвели нас вокруг пальца. Ссылаясь на нас самих, они лишают нас права высказать свое мнение по ключевым вопросам нашего бытия.
      Без конца трубя, что народ, мол, не придет на референдум, они назойливо подсказывают людям, как им надо действовать, если голосование все же будет организовано.
      Что в действительности стоит за тезисом “народ не придет”? Как он может не прийти? Разве у него нет чувства вины за всю нашу недавнюю историю? За то, что он допустил приход к власти политических авантюристов в 1917 году и молчаливо терпел их правление семьдесят долгих лет? Далее, разве у народа нет чувства вины, что он уже теперь, не в 1917-м, а в 1990-м, избрал бездарных депутатов, хладнокровно и цинично толкающих его к погибели?
      В конце концов, мы все сами повинны в том, что сидим по уши в дерьме. В основе всего – наша политическая инертность, апатия, безразличие, недальновидность, неумение и нежелание разобраться в сложившейся ситуации.
      Перед всеми нами – перед народом – открывается еще одна возможность искупить свою историческую вину перед самими собой. Мы должны прийти к урнам и ответить на один-единственный вопрос (все остальные придуманы лишь для того, чтобы сбить нас с толку): вперед или назад? Ельцин или Хасбулатов?
      Ежели не придем, если предпочтем по-прежнему красоваться перед зеркалом в наплевательской позе: “А шли бы вы все на…!” – что ж, значит, так тому и быть. Издревле существует мудрое правило, что всякий народ имеет таких правителей, каких он заслуживает. А стало быть, имеет ту жизнь, на какую вправе претендовать. Вот мы и будем обладать тем, чего достойны…
      Вранье без удержу
      (Из записной книжки)
      Нынешняя предреферендумная кампания являет российской общественности сравнительно новый для нас феномен – феномен безудержного вранья. Противники президента, прекрасно понимая, что на их стороне – абсолютное меньшинство народонаселения, и стремясь добавить к этому меньшинству хотя бы 1-2 процента голосов, пустились во все тяжкие – врут, врут, врут… Врут, что с церкви взимают налог, который употребляют на подкуп избирателей и членов избирательных комиссий, врут, что реформаторы умышленно подстегивают рост преступности в стране…
      В общем-то, такое откровенное вранье для противной стороны оказалось неожиданным. Ну действительно, сами подумайте, что делать, если человек, глядя тебе в глаза, без тени смущения, без намека на краску стыда лжет и лжет? Дуэли вроде отменены. Пощечину не влепишь – вокруг высокопоставленных лжецов толпа охранников, они тебе так влепят… В суд не подашь – лжецы пользуются депутатским и номенклатурным иммунитетом. Оболганным членам правительства, сотрудникам президентского аппарата остается одно – публично отвечать на явное вранье. Это само по себе унизительно, а кроме того, отмазавшись от одной клеветы, они тут же получают порцию следующей…
      Между тем вранье – в некотором смысле обычное оружие предвыборной кампании. Да, на умных, честных, порядочных людей оно действует отталкивающе, но не все же избиратели, скажем так, умные. Обратите внимание на социологические опросы. Там всегда фигурируют 15-25 процентов респондентов, которые не знают, как отвечать. Они просто ничего не понимают в происходящем. Многих из них нетрудно привлечь на свою сторону, крикнув, например, во всю глотку, что в правительстве все воры или что в случае победы президента россияне опять будут слышать по ночам топот кованых сапог. А дальше идет простая арифметика: в одной группе избирателей после этой лжи ты кое-что потеряешь, зато в другой – приобретешь. Каков будет общий баланс, в проигрыше или в выигрыше ты окажешься, – это уже вопрос твоего чутья, шахматного умения просчитывать варианты.
      Только не пытайтесь воздействовать на политиков-лжецов нравственными аргументами: они твердо убеждены, что понятие “нравственность” здесь совершенно излишне, главное – добиться для себя политических выгод, добиться любым путем.
      В чем может заключаться общественный иммунитет к предвыборному вранью? Ну, во-первых, в адекватном осознании природы этого феномена. Во-вторых, в умении адекватным образом реагировать на это вранье. Без паники, без смешного морализаторства (морализаторством, повторяю, лжецов не проймешь). Тут нужно что-то другое. Например, президент и правительство могли бы загодя припасти какие-то заготовки на случай обвинения в тотальной коррупции, с которыми выступил Руцкой, – эти обвинения как последний отчаянный шаг вице-президента в борьбе за президентский пост нетрудно было предвидеть. Вместо этого люди, на которых генерал навесил обвинения, вынуждены были заниматься поспешными импровизациями перед телекамерой. И в-третьих, надо, конечно, всеми силами стараться “просветить” слой населения, который на все социологические вопросы отвечает “не знаю”, “затрудняюсь ответить”, “еще не решил”. К этому слою, повторяю, прежде всего апеллируют лжецы.
      Референдум 25 апреля
      Уже первые итоги голосования показали, что президент одержал на референдуме убедительную победу. 27 апреля председатель Центральной комиссии по референдуму Василий Казаков огласил его предварительные итоги, полученные на основе подсчета по 88 избирательным округам из 89. Всего в голосовании приняли участие 64,58 процента россиян, имеющих право голоса. По первому вопросу “за” проголосовало 58,05 процента от пришедших на участки, по второму – 52,88. По третьему вопросу положительный ответ дали 32,64 от списочного состава избирателей, по четвертому – 41,4, также от списочного состава.
      Казаков напомнил, что два года назад на президентских выборах за Ельцина проголосовали 57,3 процента от пришедших на избирательные участки, то есть почти на процент меньше, чем сейчас.
      Однако более всего впечатляло, что большинство, пришедших к урнам, положительно ответили на второй вопрос – одобрили социально-экономическую политику. Это казалось парадоксальным: жизнь становится все тяжелей, а люди голосуют “за”. Особенно поражены были противники Ельцина, непоколебимо верившие, что проводимые в стране реформы будут осуждены. Так, известный оппозиционер Владимир Исаков назвал “необъяснимым” то обстоятельство, что более половины россиян, принявших участие в референдуме, одобрили экономическую политику президента и правительства.
      – Приходится сделать вывод, – сказал Исаков, – что, вопреки прогнозам и предсказаниям, вопреки суровым реальностям экономической жизни и логике здравого смысла, россияне большинством голосов от участвовавших в голосовании выразили доверие президенту Борису Ельцину и его экономическому курсу.
      Насчет “логики здравого смысла” оппозиционер, конечно, несколько “загнул”. У коммунистов и “патриотов” своя логика…
      Эйфория победы
      То, что последовало дальше, можно назвать одним словом – эйфория. Упоение победой, причем достаточно неожиданной, испытывали не только российские демократы, но, без преувеличения, весь демократический мир. Достаточно посмотреть оценки западной прессы.
      Французская “Либерасьон”:
      “Русские стеной встают за Ельцина” (заголовок на первой полосе). “Успех, которого, судя по первым данным, удалось добиться Борису Ельцину, показывает, что россияне отказываются повернуть назад, как призывали их поступить те, кто испытывает ностальгию по прежнему коммунистическому режиму… Облегчение, которое сегодня ощущают жители России, разделяют и западные руководители, приложившие немало сил, чтобы помочь Ельцину”.
      “Уолл-стрит Джорнэл”:
      “Во второй раз за последние два года россияне решительно высказались в поддержку демократии и рыночных экономических реформ. В 1991 году они вышли на улицы для того, чтобы сорвать попытку государственного переворота. В воскресенье они вновь сделали то, к чему их призывал Борис Ельцин: они пришли на избирательные участки и поддержали президента и его политику”.
      “Нью-Йорк Таймс”:
      “Демократия и рыночные реформы одержали внушительный триумф на референдуме в России… Ельцин добьется своего, поскольку на его стороне народ и демократические идеалы”.
      Телеканал ТФ-1 (Франция):
      “Если предварительные итоги референдума подтвердятся, то можно будет говорить о триумфе Бориса Ельцина”.
      “Лос-Анджелес Таймс”:
      “Одержав убедительную победу, президент Борис Ельцин приступает к реализации полученного им вотума доверия”.
      “Фигаро”:
      “В итоге референдума в России есть два победителя: Борис Ельцин и российский народ. Есть также два побежденных: парламент России и советская система, которую парламент пытается сохранить и даже возродить… Референдум показал, что советское общество – общество пассивных и немых граждан – за весьма короткий срок уступило свое место подлинно гражданскому обществу”.
      Насчет подлинно гражданского общества, будто бы в мгновение ока возникшего в России, – это было, конечно, явное преувеличение. К сожалению, его и поныне нет в нашем отечестве. Но в ту пору Запад щедро одаривал нас похвалами и комплиментами.
      Столь же восторженными были и высказывания ведущих политических деятелей Запада. Президент США Билл Клинтон позвонил 26 апреля Борису Ельцину и поздравил его с тем, что он получил на референдуме вотум доверия народа. “Это прекрасный день не только для народа России, – сказал Клинтон, – но и для американского народа, для людей во всем мире”. Отвечая на вопросы журналистов, американский президент заметил: “То, что в конечном итоге произошло, означает, что они (россияне. – О.М.) решили: как бы ни было тяжело, это – единственно возможный путь”.
      Не ограничиваясь восторгами и поздравлениями, западные руководители обещают Ельцину увеличение помощи и поддержки. Об этом, в частности, заявил английский премьер Джон Мейджор, заметив, что такая поддержка “отвечает интересам всех стран”.
      С успехом на референдуме поздравил Ельцина и канцлер Германии Гельмут Коль, с которым в дальнейшем у российского президента установились особенно теплые отношения. В телефонном разговоре с Ельциным Коль заявил, что расценивает результаты референдума как свидетельство доверия российского населения к политике, проводимой президентом, и что это доверие имеет особенное значение в свете тех многочисленны трудностей, с которыми сталкиваются сегодня россияне.
      Премьер-министр Канады Брайан Малруни сделал специальное заявление, в котором, среди прочего, отметил, что итоги референдума “предоставляют российскому президенту ясный мандат на продвижение вперед в политических и экономических реформах”.
      В таком же духе высказалось о референдуме и большинство других западных лидеров.
      Разумеется, не было недостатка в восторженных словах и в самой России. “Референдум консолидировал народ вокруг президента и его курса, – сказал Михаил Полторанин в интервью ИТАР-ТАСС. – Важнейшим уроком плебисцита стало моральное возрождение граждан: психологически Россия имеет сегодня другой народ, даже по сравнению с августом 1991 года. Россияне вытряхнули из головы коммунистический бред и ориентируются отныне на цивилизованный образ жизни. Второй итог опроса состоит в том, что президент получил из рук народа карт-бланш на решительные действия… Доверие народа означает, что граждане России поддержали идею президентской республики… Третий итог состоит в полном крахе разрушительной политики депутатского корпуса, которую поддерживали вице-президент, ряд политических партий и движений, таких, как “Гражданский союз”, партия Травкина и откровенная оппозиция. Политические деятели, которым народ отказал в доверии, поддержав президента, должны уйти в отставку, если у них сохранилась элементарная человеческая порядочность…”
      Словно бы откликаясь на этот призыв Полторанина, Николай Травкин и в самом деле подал в отставку с поста депутата, посчитав, что российский народ отдал победу президенту, и предложил своим коллегам последовать его примеру. Как мы помним, еще недавно этот деятель вообще отрицал, что на референдуме возможны чья-то победа и чье-то поражение.
      В своем интервью Полторанин призвал весь Съезд народных депутатов самораспуститься, “ибо, осудив реформаторский курс президента, он показал свою антинародную суть”. “А тем, кто, подобно Хасбулатову, намерен и дальше “трясти” Россию, – сказал руководитель Федерального информационного центра, – пора понять, что народ с помощью референдума их политически оскопил, сделал политическими евнухами со всеми вытекающими отсюда последствиями”.
      В таком же духе об итогах референдума высказались и другие демократические деятели. “Победа одержана сокрушительная… – заявил председатель Крестьянской партии России Юрий Черниченко. – На мой взгляд, сейчас возникло удивительное слияние самых разных частей общества. В одном строю выступили казаки и шахтеры, творческая интеллигенция совместилась с фермерским движением, с крестьянским. Это поразительный союз”.
      Тут надо добавить, что и само это заявление было сделано на совместной пресс-конференции Общественного комитета демократических организаций России и Союза российских казачьих войск. Удивительные в те времена случались альянсы!
      Одновременно Черниченко предупредил: “Мы не позволим потерять плоды апрельской победы”. Он напомнил, что в августе 1991 года российским народом также была одержана серьезнейшая победа, но ее плоды “утекли сквозь пальцы”. Тогда путь “к демократии, рынку и гуманизму” тоже был открыт, но президент не использовал предоставленных ему возможностей. Сейчас это не должно повториться. “Прогрессивные, реформаторские силы России, – сказал Черниченко, – должны настоять на том, чтобы президент покончил наконец с антиреформаторами и антидемократами. Всем ясно, что российским народом на это даны ему сейчас реальные полномочия. Но этот шанс – последний”.
      В общем-то, нетрудно было предвидеть, что противники реформ, противники Ельцина не смирятся с поражением. Но была надежда, что их сопротивление удастся преодолеть. “25 апреля демократический путь развития одержал убедительную победу, – завил на той же пресс-конференции председатель Народной партии России известный следователь Тельман Гдлян. – И теперь любые политические факиры в Белом доме не в состоянии изменить то, что зафиксировано в результатах референдума. Мы должны говорить о том, как бы не потерять эту третью нашу совместную победу, победу россиян”.
      Игра на понижение
      Тревожные ожидания демократов полностью оправдались. Со стороны противников Ельцина сразу же началась яростная атака на “президентскую” интерпретацию итогов референдума. Оппозиция с пеной у рта доказывала, что никакого юридического значения они не имеют: это всего-навсего опрос населения. Сторонники президента, понятное дело, отстаивали обратный тезис, – что мандат доверия президенту, выданный народом на референдуме, обладает высшей юридической силой и не требует никакого дополнительного подтверждения.
      Попытку принизить значение референдума предпринял, в частности, Хасбулатов. В статье, опубликованной 30 апреля, – естественно, в “Российской газете”, – он утверждал, что голосование по первым двум вопросам не имеет “решающего” значения. Дескать, он, Хасбулатов, давно об этом предупреждал, а Конституционный Суд своим решением от 21 апреля “окончательно обесценил” итоги ответов на эти вопросы (то, что КС признал частично неконституционным постановление IX съезда по референдуму, – это, оказывается, победа Съезда). “Решающее” значение, по мнению спикера, имеют лишь результаты голосования по четвертому вопросу – “о судьбе парламента”. А они, как полагает Хасбулатов, явно свидетельствуют “о победе парламентаризма” в России: “Народ повелел Съезду быть и стоять на защите закона против волюнтаризма и произвола тех сил, которые любой ценой стремились нарушить баланс законодательной и исполнительной властей”.
      Соответственно, теперь, после референдума, как считает спикер, “стало ясно, что конституционные изменения могут проходить только через Съезд. Это его стопроцентная прерогатива… Все химеры с конституционными инициативами в обход Съезда лопнули… “Номер” с президентской конституцией не пройдет. Вопрос о новой конституции – это прерогатива Съезда. Съезд ее примет, согласовав с субъектами Федерации, и на ее основе проведет выборы в положенные сроки, в соответствии с волей народа”.
      На каком основании сделаны такие выводы? Как-никак на референдуме люди проголосовали за доверие президенту, а вопрос о доверии Съезду депутаты на всякий случай вообще не вынесли на голосование, так что он остался не выясненным. Правда, косвенный ответ на него содержится в голосовании по третьему и четвертому вопросу, но опять-таки он не в пользу Съезда: за досрочные выборы депутатов проголосовало на 8,6 процента от списочного состава избирателей больше, чем за досрочные выборы президента. Более девяти миллионов человек в большей степени не доверяют Съезду, нежели президенту. Такие результаты как минимум не свидетельствуют, что Съезд получил тут какие-то преимущества перед президентом. Такова элементарная логика. Но у Хасбулатова свои представления о ней. Справедливо полагая, что теперь Ельцин, опираясь на результаты референдума, главный упор сделает на работе над новой конституцией, спикер торопится застолбить тут свои позиции, продекларировать преимущественные права, которые якобы дают ему и его единомышленникам итоги состоявшегося плебисцита.
      Впрочем, почувствовав всю неадекватность своей оценки этих итогов, Хасбулатов вынужден сквозь зубы признать: хотя “антисъездовские силы, стремившиеся к осуществлению режима личной власти”, и не сумели достичь этой “стратегической цели”, в то же время они смогли “частично” решить поставленные задачи – им “удалось “выколотить” у значительной части населения согласие на осуществление социально-экономического курса и одобрение деятельности президента”. Потом – снова это признание, на этот раз даже и без “выколотить”:
      “Полученные результаты говорят и о серьезной базе поддержки президента и его экономического курса. Это факт, и с этим нельзя не считаться. Если президент в рамках закона и Конституции без всякой “чрезвычайщины” будет стремиться продолжить свою реформаторскую линию, то мы должны поддержать его в этом в разумных пределах, еще четче обозначив при этом наше понимание реформ и всех других сфер государственной политики – и внутренней, и внешней”.
      Естественно, обещания, что президент получит поддержку депутатов в проводимых им реформах, остались пустой декларацией. От недели к неделе сопротивление реформам будет нарастать, пока не закончится… известно чем.
      Оппозиция предприняла и другие шаги, имеющие целью показать, что она вовсе не намерена складывать оружие. 28 апреля ВС повторно рассмотрел возвращенные президентом на доработку законы о государственной охране высших органов исполнительной и представительной власти России. В частности, Ельцин предложил поправку, по которой общее руководство федеральными органами госохраны должен осуществлять президент – по его мнению, это соответствовало положениям закона “О безопасности”. В ходе обсуждения Хасбулатов аттестовал позицию президента по рассматриваемым законопроектам как “претензию сконцентировать в своих руках всю эту систему”. Он потребовал оставить охрану Верховного Совета в ведении парламента. Поправки Ельцина были отклонены.
      Через несколько месяцев, а именно в сентябре – октябре, стало вполне понятно, почему Хасбулатов так упорно боролся за сохранение собственной “гвардии”.
      Окончательные итоги референдума
      5 мая Центральная комиссия всероссийского референдума подвела его окончательные итоги. Как и предполагалось, они отличались от предварительных на десятые и сотые доли процента. За доверие Ельцину проголосовали 58,7 процента принявших участие в референдуме, социально-экономическую политику президента и правительства одобрили 53 процента. За досрочные выборы президента подали свой голос 31,7 процента от списочного состава российских избирателей, за досрочные выборы депутатов – 43,1. Таким образом, решения по первым двум вопросам были объявлены принятыми, по третьему и четвертому – нет.
      Имеют ли они юридическую силу?
      Как уже сказано, президентская сторона была непоколебимо убеждена – и это свое убеждение она отстаивала все последующие месяцы, – что итоги референдума имеют правовой характер. Об этом, в частности, сразу же после плебисцита на встрече с журналистами заявил Сергей Филатов.
      – Должностные лица законодательной и исполнительной власти, – сказал он, – должны подчиниться воле народа. Дополнительные решения для реализации итогов референдума не нужны. Программа действий президента должна выполняться, и парламент обязан дать ей законодательную поддержку.
      Сходным образом высказался и Сергей Шахрай. Он заявил, что после 25 апреля нынешний депутатский корпус не вправе отрешить президента от должности, разогнать правительство, принять новую конституцию.
      – Референдум состоялся, – заявил вице-премьер. – В соответствии с законом, он обладает высшей юридической силой и не требует утверждения… Верховному Совету и другим органам власти, учитывая волю народа, необходимо отменить или приостановить те их решения, которые направлены на свертывание реформ.
      В таком же духе высказались члены Президентского совета. На его заседании, состоявшемся 29 апреля, отмечалось, что по результатам референдума должен быть отменен целый ряд законов, ограничивающих права президента и правительства.
      По словам Вячеслава Костикова, после 25 апреля Ельцин получил “новую и очень сильную легитимацию”. Он стал “единственной легитимной силой в России, поскольку все остальные, в том числе Съезд и Верховный Совет и депутатский корпус, являются отблеском увядшей легитимности ушедшего Советского Союза”. Как заявил Костиков, ни ВС, ни Съезд “больше не имеют никакого юридического права затрагивать прерогативы президента”.
      В действительности закон “О референдуме РСФСР” 1990 года, в соответствии с которым и проводился плебисцит, как минимум был неполон. Как минимум он оставлял пробелы, позволявшие той и другой стороне интерпретировать результаты референдума в свою пользу. Согласно этому закону, принятое на референдуме решение должно быть опубликовано не позднее семи дней после голосования и вступает в силу в день опубликования. Это решение может быть изменено либо отменено только другим референдумом. Но что означает словосочетание “решение вступает в силу”? В отношении двух последних вопросов это ясно: досрочные выборы президента и депутатов либо проводятся, либо не проводятся. В данном случае было решено: досрочные выборы не проводить. Все, баста, разговор окончен. Что касается двух первых вопросов, они сформулированы так, – тут их авторы-депутаты хорошо подстраховались, – что неясно, какой смысл имеет формула “решение вступает в силу”. Да, большинство проголосовавших доверяет президенту. Да, большинство одобряет проводимую им и правительством с 1992 года политику. Ну и что? Каковы юридические последствия этого? Можно ли, например, в случае чего в порядке, предусмотренном Конституцией, объявить президенту импичмент? Одна сторона уверенно отвечала на этот вопрос “да”, другая – “нет”.
      О том, что здесь в законе дыра, говорит и тот факт, что впоследствии соответствующие формулировки в нем уточнялись и дополнялись. В конечном счете там появилась, например, такая норма:
      “Если для реализации решения, принятого на референдуме Российской Федерации, требуется принятие федерального закона, федерального конституционного закона, закона о поправке к Конституции Российской Федерации, то Федеральное Собрание (к тому времени ВС и Съезд уже были заменены Федеральным Собранием. – О.М.) обязано принять соответствующий закон в точном соответствии с решением, принятым на референдуме Российской Федерации”.
      Тут уже обозначена сравнительная сила референдума и Конституции: референдум сильнее. Но даже и в случае если бы эта норма действовала весной 1993 года, все равно было бы непонятно, какой именно закон или поправку к Конституции следовало принять, чтобы решения “президенту доверяем” и “его политику одобряем”, принятые на референдуме, обрели законодательную силу.
      Конституционный Суд заметил юридическую некорректность двух первых вопросов, вынесенных на референдум IX съездом, однако следующего логического шага – изменения этих вопросов – не последовало. Более того, это решение КС, как мы знаем, позволило Хасбулатову громогласно заявить, что голосование по первым двум вопросам вообще не имеет никакого значения.
      И все же, несмотря на то, что в юридическом смысле результаты референдума допускали разную интерпретацию, моральная победа, конечно, была на стороне президента. Это было ясно всякому непредвзято настроенному человеку.
 

 
      Демократы требуют от президента
      решительных действий
      Демократы требовали от президента немедленных и решительных действий, направленных на закрепление победы на референдуме. Что под этим подразумевалось? Полторанин, например, в уже цитированном интервью заявил, что прежде всего необходимо “добиться от депутатского корпуса законодательного обеспечения курса реформ, поддержанного народом”. По его словам, “если Верховный Совет не сможет оперативно наработать эту законодательную базу, то президент должен самостоятельно искать рычаги ускорения реформ с помощью Совета Федерации и собственных указов”.
      Однако прежде чем выпускать новые законы и постановления в обеспечение реформ, надо было хотя бы отменить старые, препятствующие им. С более чем месячным опозданием, 5 июня, Ельцин направил Хасбулатову письмо, в котором предложил Верховному Совету пересмотреть ряд законодательных актов, которые, по мнению президента, противоречат результатам апрельского референдума. Среди них – постановление VII cъезда “О ходе экономической реформы в Российской Федерации” (в нем, как мы помним, была дана отрицательная оценка работе правительства Гайдара), ряд статей принятого парламентом бюджета на 1993 год, закон “О внесении изменений и дополнений в налоговую систему России” и др. В письме Ельцина содержалось также требование, чтобы законы и постановления ВС принимались лишь после того, как правительство даст заключение, что предусматриваемые ими шаги могут быть профинансированы из бюджета (депутатов сплошь и рядом это совершенно не интересовало: важно было принять “хорошее” решение, которое понравится народу).
      Таким образом, вполне зримые, вещественные черты обретала убежденность президента и его сторонников, что победа на референдуме имеет не только моральное, но и правовое значение.
      Никаких практических последствий ни это предложение Ельцина, ни требования демократов о том, чтобы Верховный Совет “оперативно наработал законодательную базу реформ”, не имели. Депутаты и не думали становиться тут в ряды помощников президента.
      Удалить из правительства противников
      реформ!
      Еще одно требование демократов, адресованное Ельцину, – удалить из правительства, из аппарата властных структур явных и скрытых противников реформ. Как полагали демократы, в первую очередь следовало отправить в отставку такие одиозные фигуры, как председатель Центробанка Виктор Геращенко, секретарь Совбеза Юрий Скоков, первый вице-премьер правительства и министр экономики Олег Лобов, вице-премьер, курирующий ВПК, Георгий Хижа, министр транспорта Виталий Ефимов, председатель комитета по торговле Иван Горбачев. Вместо Геращенко предлагалось назначить последовательного сторонника радикальных экономических реформ вице-премьера Бориса Федорова.
      Выполнение такого рода требований зависело от самого Ельцина, так что, в принципе, оно представлялось наиболее осуществимым.
      29 апреля на расширенном заседании правительства Ельцин поставил задачу по чистке аппарата от “пятой колонны”. “У президента и правительства, – сказал он, – нет времени и сил вести борьбу с противниками реформ среди работников аппарата. Однако избавляться от тех, с кем нам не по пути, необходимо”. Навести порядок в кадрах, причем в ближайшее время, Ельцин поручил вице-премьеру Владимиру Шумейко.
      Если брать в целом чиновничью массу, задача эта осталась, разумеется, в основном простой декларацией: противники реформ в этой массе как были, так и остались в изобилии, разве что затаились на время, справедливо полагая, что, как всегда в таких случаях, эта кампания продлится недолго.
      Попытка осуществить чистку аппарата, естественно, вызвала бурную реакцию со стороны противников Ельцина. Сразу же начались стенания по поводу “охоты на ведьм”. Руцкой написал в “Независимой газете”:
      “Не напоминает ли это вам, уважаемые читатели, знаменитые большевистские репрессии в государственном аппарате в России в 1917 – 1918 годах, а также чистки в гитлеровской Германии?.. Хочу в этой связи напомнить, что все подобного рода чистки в нашей истории приводили только к одному – состоянию хаоса, противостоянию, всеобщей подозрительности и доносам… Глубоко сомневаюсь, что референдум дал мандат кому-либо в правительстве на такие действия”.
      Кого бы Ельцин с удовольствием уволил по собственному почину, без всяких напоминаний, – это как раз самого Руцкого. Однако такого права у президента не было. Ельцин решил действовать по-другому. 26 апреля появилось сообщение, что он подписал указ об освобождении Руцкого от обязанностей куратора АПК. Формально это объяснялось “введением поста заместителя председателя Совета Министров, ответственного за развитие агропромышленного комплекса”, однако всем было ясно, какова истинная причина ограничения полномочий вице-президента.
      29 апреля Ельцин отстранил Руцкого и от руководства Межведомственной комиссией по борьбе с преступностью и коррупцией. Таким образом было аннулировано второе главное поручение, данное ему президентом, в результате чего Руцкой, по словам Костикова, “завис в политическом вакууме”. Однако вместо того чтобы подать в отставку (возможно, у Ельцина была такая надежда), он, напротив, почти целиком сосредоточился на борьбе со своим шефом.
      Сразу же после референдума возникли разговоры, что в правительство может вернуться Егор Гайдар. В частности, Сергей Филатов сказал, что не исключает такую возможность. При этом он, правда, оговорился, что если Гайдар и вернется на Старую площадь, то не на пост премьера, который “с успехом” занимает Виктор Черномырдин.
      Шило – на мыло
      10 мая Ельцин освободил Юрия Скокова от должности секретаря Совета безопасности, а 11 мая – Георгия Хижу от должности вице-премьера правительства. В обоих случаях формулировка была традиционная, “советская” – “в связи с переходом на другую работу”. Это при том, что все прекрасно знали истинную причину увольнения этих деятелей. Собственно говоря, ее не считали нужным скрывать и в Кремле. Вячеслав Костиков, например, сказал журналистам, что и ту, и другую отставку следует рассматривать в рамках кадровой политики, которую начинает проводить Борис Ельцин, получивший на всероссийском референдуме высшие полномочия от народа на радикальные экономические реформы. “Для реализации мандата на их продвижение и возрождение России, – заявил пресс-секретарь Ельцина, – президент нуждается в государственных деятелях и лидерах, полностью разделяющих идеологию, нацеленную на реформы”. Что касается, в частности, Скокова, он, по словам Костикова, “во время последних депутатских съездов неоднократно прямо и косвенно демонстрировал свою отличающуюся от президентской позицию”. “Если же говорить в целом, – сказал Костиков, – в обоих случаях президент идет навстречу той части демократической общественности, которая наиболее массированно поддержала его во время подготовки к референдуму и которая, естественно, высказала Ельцину свои пожелания относительно реформирования его окружения”.
      Вроде бы в кадровом вопросе действительно начиналась какая-то продуманная, последовательная политика. Но… Несколько ранее, 30 апреля, Ельцин, к общему недоумению, назначает первым вице-премьером Олега Сосковца. Недоумение было вызвано тем, что Сосковец никаким боком не входил в число сторонников реформ (а позже, в 1996-м, чуть было вообще не сыграл роковую для Ельцина роль на президентских выборах). Связку двух первых “вице” – Сосковца и Лобова (тоже назначенного незадолго перед тем), – курирующих промышленно-экономические вопросы, трудно было представить как локомотив вожделенных преобразований. Такое ощущение, что все эти слова о необходимости “избавляться от тех, с кем нам не по пути”, произносились как-то так, не всерьез.
      Эту странную непоследовательность в столь серьезный, столь критический момент заметила даже зарубежная пресса.
      “Вашингтон Пост”:
      “Хотя президент освободил двух консерваторов, недавно он назначил двух других, которые, как представляется, выступают за сохранение централизованного планирования в экономике”.
      “Вельт”:
      “Перестановки, произведенные Ельциным…, не поддаются однозначной оценке, так как назначение им на должности первых вице-премьеров Лобова и Сосковца может свидетельствовать об усилении государственного контроля в экономике. Так что не стоит видеть за каждой перестановкой триумф реформистской политики”.
      В целом можно сказать: вот эта непонятная, непоследовательная – чтобы не сказать бестолковая – ельцинская кадровая политика в конце концов стала одним из главных тормозов на пути реформ. Вместо того чтобы твердо держаться ясных принципов и критериев при назначении тех или иных людей на ответственные посты, Ельцин то и дело прибегал к каким-то “интуитивным”, загадочным решениям, выдвигал на первое место критерий личной преданности (причем нередко ошибался при ее оценке), вел азартную мелочную игру по построению пресловутой системы “сдержек и противовесов”.
      Ельцин идет на риск потери темпа
      Наконец в числе требований демократов, обращенных к Ельцину, был скорейший созыв Конституционного совещания с целью подготовки и принятия новой конституции. Это требование полностью отвечало планам самого Ельцина. Он с энтузиазмом принялся за это дело, поставил его в центр своего внимания.
      Правильное ли это было решение? Многие предупреждали президента, что попытка принять новую конституцию в обход Съезда не приведет к успеху. Во всяком случае, такая попытка связана с чрезмерным риском. Риском потери темпа, неоправданной растраты политических преимуществ, полученных в результате референдума. Наверное, Ельцин и сам об этом догадывался. Однако, судя по его речам, по его настроению, он был уверен, что риск в данном случае оправдан, что новый Основной закон, который четко зафиксирует разделение властей, положит конец депутатскому законодательному беспределу, удастся принять, причем в достаточно короткие сроки.
      На чем основывалась такая уверенность, не очень понятно. Однако человек действия менее подвержен колебаниям и сомнениям, чем человек рефлексирующий. Первый убежден: успех любого дела во многом зависит от самой веры в успех. Затевая любое серьезное дело, надо по-настоящему в него поверить, и – вперед. Ельцин был человеком действия.
      Существовал, правда, еще один, – пожалуй, самый радикальный, – способ закрепления победы на референдуме – тот, к которому президент прибег пять месяцев спустя, в сентябре, и который заключался в приостановке деятельности Верховного Совета и Съезда. Такого рода советы Ельцину, без сомнения, тоже тогда давались. Да он и сам об этом, по-видимому, в то время думал. С одной стороны, в апреле – мае, после референдума, момент для этого был, разумеется, значительно более удобный, чем в сентябре, когда эффект от победы на плебисците практически затух. С другой… Ельцин вроде бы все еще верил, что уломать оппозицию удастся менее радикальными мерами, – постоянно ссылаясь на результаты апрельского голосования. К тому же на памяти у всех еще была мартовская неудача с введением особого порядка управления…
      Так или иначе, Указ № 1400, которым 21 сентября президент приостановил деятельность ВС и Съезда, ни в конце апреля, ни в мае не вышел.
 

 

КРОВАВЫЙ ПРАЗДНИК

 
      Готовы к немедленной войне
      Ясно было, что оппозиция попытается использовать приближающиеся “красные дни” – 1 и 9 мая, – чтобы продемонстрировать: она вовсе не смирилась, результаты референдума ей нипочем. Предвидя такой ход событий, Ельцин 28 апреля издал распоряжение прекратить проведение шествий, демонстраций, пикетирования и манифестаций на Красной, Старой и Новой площадях Москвы, а также в некоторых других местах в центре столицы. В документе говорилось, что эти ограничения действуют до принятия закона о статусе российской столицы, где должны быть четко определены границы участков вокруг зданий, занимаемых высшими органами власти, на которых не допускается проведение массовых мероприятий.
      Однако эта мера не предотвратила “праздничных” эксцессов. Скорее наоборот – еще больше распалила оппозицию, прежде всего наиболее экстремистскую ее часть. Так, в ответ на распоряжение президента исполком ФНС распространил заявление, в котором расценил ельцинский документ как “грубое нарушение конституционного права граждан и политическую провокацию, имеющую целью сорвать празднование дня Международной солидарности трудящихся 1 мая”. Исполком предупредил, что первомайская манифестация состоится в соответствии с поданным уведомлением, то есть будет предпринята попытка пройти на Красную площадь (сбор участников демонстрации был намечен на Октябрьской площади на 10 утра).
      Стало ясно: события в Москве 1 мая действительно могут обрести весьма драматический поворот.
      В соответствии с распоряжением президента поход на Красную площадь, намеченный его организаторами, не был санкционирован московскими властями, которые отвели для митинга площадку на Крымском валу возле Центрального дома художника. Видимо, осознав, что до Красной площади им не добраться, манифестанты числом около семи тысяч по призыву Анпилова двинулись в противоположную сторону – к университету на Воробьевых горах. Довольно непонятный маршрут: демонстрации здесь наблюдаются исключительно редко. Но организаторы шествия, вероятно, решили, что куда-то идти все же лучше, чем стоять на месте.
      Столкновения между демонстрантами и ОМОНом начались примерно в половине двенадцатого в районе площади Гагарина. Здесь милиция попыталась блокировать движение колонны, в том числе и с помощью выставленных в ряд грузовиков, однако манифестанты прорвали заслоны. В ход шли металлические прутья, палки, древки флагов, камни, облицовочная плитка, отколотая в подземных переходах. Несколько грузовиков и автобусов были разгромлены, две машины подожжены…
      Колонну, которая пришла в район площади Гагарина, возглавляли депутаты Михаил Астафьев, Илья Константинов, лидер “Трудовой России” Виктор Анпилов, а также недавно освобожденные из СИЗО бывшие вице-президент СССР Геннадий Янаев и председатель КГБ Владимир Крючков. Транспаранты “Вся власть Советам!”, портреты Ленина и Сталина причудливо сочетались у демонстрантов с императорским флагом.
      Получив подкрепление, ОМОН все-таки остановил толпу и развернул ее в обратном направлении.
      Первомайский праздник вышел кровавым. Причем со стороны стражей порядка пострадавших оказалось больше. Всего в результате столкновений различные раны и травмы получили более 200 сотрудников милиции и около 70 демонстрантов. 27 милиционеров и 12 человек с противоположной стороны попали в больницу.
      Вся страна видела по телевизору, как был раздавлен омоновец Владимир Толокнеев. Какой-то мерзавец, вынырнувший из толпы, вскочил в кабину оставленного без присмотра грузовика (машина стояла поперек улицы в ряду других) и дал задний ход, приплюснув оказавшегося там старшего сержанта милиции к соседнему грузовику. После этого убийца выскочил из машины и растворился в толпе. Несмотря на все попытки врачей спасти Толокнеева, через несколько дней он скончался в больнице. Подонок, совершивший убийство во имя “власти Советов”, так и не был найден.
      Лидеры непримиримой оппозиции, организовавшие несанкционированную демонстрацию, – Астафьев, Исаков, Константинов и другие – на следующий день выступили с обращением к международной общественности и иностранным журналистам. В нем выражался “решительный протест против грубых актов насилия и произвола, учиненных во время праздничного шествия 1 мая в Москве”. Авторы обращения утверждали, что столкновение ОМОНа с “беззащитными людьми” было заранее спланировано и спровоцировано властями. Но вот как описывает начало столкновения и его ход один из демонстрантов, человек вроде бы заинтересованный в том, чтобы своим рассказом подтвердить обвинения оппозиционных вожаков в адрес властей:
      – Первые три шеренги демонстрантов были готовы к немедленной войне. В основном они состояли из дружинников, выделенных организаторами шествия для поддержания порядка из представителей Офицерского собрания. По своему настрою они заметно отличались от основной массы митингующих, представленной главным образом пожилыми людьми. Но даже и они поначалу намеревались сойтись с омоновцами “на кулачках”, не пуская в ход подручные средства. И сошлись. Дальше началась такая буча, что мы свои свидетельские показания можем представить только фрагментарно. Большинство митингующих предпочли рукопашному бою войну камней. Камни подбирались на строительной площадке в ближайшем дворе. Даже выстроилась цепочка женщин, поставляющая их в месту боя. Многие также использовали облицовочную плитку, которую отдирали в подземном переходе. Милиция в ответ булыжников не бросала, но тем не менее у немалого числа демонстрантов оказались ранения, нанесенные как раз камнями: их, а также осколки стекол, кидали из окон и с крыш близлежащих домов, надо думать, иначе политически настроенные жители. Передвижным арсеналом митингующих довольно неожиданно стал грузовик Анпилова, который в считанные минуты женщины набили булыжниками. На борту грузовика был транспарант, призывающий рабочего человека к диктатуре, сам Анпилов стоял с гордым лицом нравственного победителя, а несколько верных соратников палками хищно били милиционеров. Люди службы в долгу, естественно, не остались…
      Нет, не получается свидетельского подтверждения, что омоновцы избивали невинных овечек. Что касается “дружинников”, точнее боевиков, которые шли в первых шеренгах демонстрантов, готовые к “немедленной войне”, и которые затеяли побоище, нетрудно предположить, что именно они стали его инициаторами и спустя несколько месяцев, 3 октября.
      Большое число пострадавших с обеих сторон не угомонило и не образумило оппозицию.
      – С сегодняшнего дня, – заявил Илья Константинов в интервью 1 мая после побоища, – началось настоящее сопротивление. Я не удивлюсь, если 9 мая ОМОН будет встречен совсем по-другому.
      Как же по-другому? Не одного омоновца раздавят, а целый взвод или роту?
      Выступая в этот же день позднее на вновь собравшемся митинге на Октябрьской площади, Константинов опять заявил: “Мы будем стоять насмерть”, – и призвал всех 9 мая “вымыться, одеться во все чистое и идти вперед, не обращая внимания на противодействие властей”. “Родина или смерть!” – резюмировал он, совсем как Фидель Кастро.
      В таком же духе, даже еще более грозно, выступил и другой пламенный революционер – Виктор Анпилов.
      – 9 мая начинается сегодня, когда пуль еще не было, – сказал он, – но завтра пули полетят. Момент сегодня решающий: или мы заставим государственную машину, Съезд работать на нас, или мы будем бегать, а нас будут гонять.
      Удивительное дело, но для президентских структур такой поворот событий оказался неожиданным. “Такой вариант не просчитывался”, – признался заместитель главы администрации президента Вячеслав Волков в интервью “Интерфаксу”. Сам Ельцин в этот день был на даче, хотя, наверное, мог бы в столь тревожный момент находиться и в Кремле. Поразительная беспечность главы государства вновь будет явлена через несколько месяцев, в октябре, и едва не окажется для него роковой.
      Смерть Толокнеева
      Омоновец Владимир Толокнеев скончался в больнице 5 мая. Ельцин направил его родственникам телеграмму, где, в частности, говорилось: “Потрясен страшной вестью. Разделяю вашу безмерную скорбь. Гибель Владимира Толокнеева – не только невосполнимая потеря вашей семьи. Это потеря всей России. Прошлое не уходит без сопротивления… Одно можно сказать с уверенностью – Владимир погиб за новую Россию. Встав на пути озверевших бандитов, он защитил всех нас…”.
      Президент не только послал телеграмму соболезнования, но и принял участие в церемонии прощания с погибшим омоновцем. Как и троим жертвам августа 1991-го, Толокнееву были отданы соответствующие почести на высшем уровне. Пока число жертв исчислялось единицами, это еще можно было делать. В октябре 1993-го, когда погибли сотни, трогательных слов о потере для всей России уже никто не произносил.
      Тревоги перед Днем Победы
      4 мая было распространено совместное заявление Ельцина и Черномырдина, в котором президент и премьер дали оценку первомайскому побоищу. “События 1 мая, происшедшие на Калужской заставе в Москве, – говорилось в заявлении, – вызывают серьезную озабоченность и тревогу… Речь идет об откровенной попытке экстремистского коммунистического меньшинства столкнуть российское общество с мирного пути реформ, навязать стране методы политического насилия. В действиях экстремистских партий и группировок просматривается стремление перечеркнуть путем насилия результаты всенародного референдума, сказавшего “да” реформам и социальному миру. События 1 мая показывают, что в обществе существуют силы, которые не хотят и не способны действовать законным, демократическим путем, предпочитая методы демагогии и подстрекательства к террору. Фактически часть коммунистического меньшинства общества сделала попытку скомпрометировать волю народа. К сожалению, находятся лица, в том числе и из депутатского корпуса, пытающиеся оправдать насильственные методы политической борьбы. Мы заявляем о своем твердом и непреклонном намерении сохранить в стране социальный мир. Хулиганским выходкам экстремистов будут противопоставлены решительные действия властей”.
      А вечером того же дня по Российскому телевидению выступил Хасбулатов. Он заявил, что 1 мая, по существу, произошло столкновение между “широким союзом антимафиозных сил” (естественно, имелись в виду демонстранты) и “мафиозными представителями власти и их высокими покровителями”. Спикер утверждал, что инцидент был нужен тем, кто хочет отвлечь правоохранительные органы от расследования дел, связанных с коррупцией, – тех, о которых говорил Руцкой на сессии ВС. Так же, как и Ельцин со своими сторонниками, Хасбулатов не преминул упомянуть итоги референдума, толкуя их, естественно, в свою пользу: по его словам, первомайское столкновение – это политическая провокация, организованная теми силами, которые рвутся к диктатуре “вопреки результатам референдума”.
      Все готовились к тому, что 9 мая в той или иной форме повторятся трагические первомайские события. Правда, Ельцин предупредил: “9 мая мы не допустим никаких провокаций со стороны национал-коммунистов”. Со своей стороны, Хасбулатов в упомянутом телевизионном выступлении заявил, что и ВС не допустит, чтобы “российские парни избивали по приказу коррумпированных муниципальных боссов и их высоких покровителей своих же отцов, отстоявших в великой войне независимость нашего отечества”.
      Все говорило о том, что повторение первомайских событий в День победы более чем вероятно. Соответственно, надежда на то, что после референдума в стране может наконец воцариться мир, таяла на глазах.
      Телевыступление Ельцина
      Вечером 6 мая, в преддверии Дня Победы, Ельцин выступил по Российскому телевидению. Он заявил, что считает главным итогом референдума 25 апреля “поддержку, которую граждане России оказали президенту, правительству и той политике, которую они проводят”: “Референдум подтвердил – россияне действительно хотят радикальных изменений в стране… Люди поняли и почувствовали главное: только через реформы, как бы они ни были тяжелы, Россия сможет выйти на путь возрождения”. По словам президента, первомайская трагедия в Москве подтвердила, что “непримиримая оппозиция, опираясь на поддержку Верховного Совета, не остановится ни перед чем”. “Необольшевики готовы еще раз принести в жертву народ, ввергнуть страну в пучину насилия и произвола, лишь бы вновь захватить власть”, – сказал Ельцин. При этом, однако, он заверил, что у него и правительства хватит сил защитить стабильность и спокойствие в России: “Второй гражданской войны мы не допустим. Те, кто пытается разжечь ее, ответят по всей строгости закона”. Ельцин призвал депутатов определиться: принимают они выбор народа или по-прежнему будут отвергать курс президента и правительства, поддержанный россиянами? “От этого и будет зависеть их политическое будущее”, – заявил президент.
      Одним из ключевых в телевыступлении Ельцина опять-таки стал тезис, который он и его сторонники будут упорно отстаивать в течение всех месяцев, отделявших страну от октябрьских событий: “Воля народа, воля большинства избирателей выше воли Верховного Совета, Съезда и любого другого органа или руководителя. Именно поэтому должны быть отменены и не приниматься впредь решения, которые препятствуют проведению реформ, дестабилизируют обстановку в стране. И Съезд, и Верховный Совет уже приняли немало таких решений”.
      В свою очередь, противники Ельцина столь же упорно станут возражать против этого тезиса.
      Особо остановился Ельцин на своих отношениях с Руцким. Он сказал, что референдум стал поражением вице-президента.
      – В последнее время, – заявил президент, – от критики некоторых направлений деятельности правительства, отдельных его действий он перешел к огульному отрицанию всего, что делают президент и исполнительная власть. Во время подготовки к референдуму вице-президент фактически стал одним из лидеров противников реформ. Ситуация, когда вице-президент вступает в политическую борьбу с президентом и его курсом, – уникальна. На такой случай ни в одной стране, в том числе и в России, даже не выработаны юридические механизмы. Но как президент я обязан принять меры. Я утратил доверие к Руцкому и освободил его от всех поручений, даваемых президентом. Причина проста: их выполнение используется в личных политических целях, в ущерб делу и тому курсу на преобразования, который проводят президент и правительство.
      На другой день последовала и реакция Руцкого. На встрече с ветеранами войны он заявил, что его “совершенно не волнует” то, о чем вчера говорил в его адрес президент. “Я настолько привык к этой грязи и гадости, – сказал Руцкой, – что вывести меня из равновесия уже невозможно, я стал толстошкурым”. Более того, выступление Ельцина, по словам вице-президента, заставило его принять решение, как он будет действовать в перспективе: до сих пор он не собирался выставлять свою кандидатуру на пост главы государства, однако “теперь, после вчерашнего выступления президента, после того, что делает президент и его окружение”, он обязательно будет баллотироваться на очередных президентских выборах. Пока же он не собирается уходить в отставку: работы у него много.
      Разговоры о возвращении Гайдара
      8 мая на пресс-конференции Ельцин опроверг слухи о возвращении в правительство Егора Гайдара. По словам президента, этого “не хочет и сам Гайдар”.
      Однако бывший и.о. премьера в интервью “Интерфаксу” накануне вечером сообщил, что ни президент, ни премьер не делали ему предложения войти в состав кабинета. Если же такое предложение поступит, то, как дал понять Гайдар, он будет над ним думать. Деятельность правительства Черномырдина он оценил как “достаточно позитивную”. По его словам, главное, что кабинету удалось избежать “попыток радикально повернуть назад экономические реформы” под влиянием политического противоборства и неразберихи. Оглядываясь на период его собственного пребывания на посту и.о. премьера, Гайдар заметил, что главным препятствием для него было сопротивление, чинимое российским парламентом. Прежде столь определенно он, кажется, не говорил об этом.
      В другом своем выступлении в те дни Гайдар сказал, что, по его мнению, самые непопулярные в социальном плане экономические меры пришлись на 1992 год, а сейчас уже нет нужды проводить столь жесткую политику.
      Возможность того, что Гайдар вернется в правительство, не исключил и вице-премьер Александр Шохин. Правда, он сказал (на пресс-конференции 5 мая), что Гайдар “мог бы стать министром без портфеля, курирующим финансовую политику”. Это было похоже на насмешку, особенно учитывая некоторые нюансы их отношений с Егором Тимуровичем.
      9 мая обошлось без жертв…
      Вопреки опасениям никаких серьезных инцидентов 9 мая не произошло. День прошел относительно спокойно Правда, самый буйный оппозиционер – Анпилов – после допроса в прокуратуре 8 мая был задержан, так, на всякий случай, и День Победы провел в кутузке. Демонстрация в 15 – 20 тысяч человек, организованная Союзом офицеров (в ней приняли участие и другие оппозиционные организации), беспрепятственно прошествовала от Белорусского вокзала по Тверской к могиле Неизвестного солдата. По пути на Триумфальной площади был организован митинг. Ораторы выступали, стоя под транспарантом с надписью “Победили фашизм – победим и ельцинизм”. Миновав могилу Неизвестного солдата, где вожаки колонны возложили венки и цветы, все, опять-таки беспрепятственно, проследовали на Красную площадь. Здесь уже собралось много москвичей. Милиции видно не было. На площади “Трудовая Россия” устроила митинг. То, что власти пропустили демонстрантов на Красную площадь, ораторы, естественно, расценили как “нашу победу”, за которой непременно последуют и другие. “На башнях Кремля еще взовьются красные флаги”, – пригрозил один из выступающих.
      Забавное описание событий 9 мая дала “Российская газета”:
      “Утром девятого Тверская была умыта и безлюдна, как в Олимпиаду. За витринами частных “шопов” мелькали взволнованные лица, а в Георгиевском переулке затаились омоновцы с “черемухой” и бронежилетами. В Елисеевском за дешевыми сосисками стояли всего шесть человек. “Наши” уже пошли. Их было тысяч пятнадцать с разноцветными флагами, портретами мертвых генсеков и транспарантами, самый невинный из которых звал к немедленной казни “Бориса Моисеевича Эльцина”. Плечом к плечу шагали суровые “офицеры”, поддатые “трудороссы”, ухмыляющиеся бородачи из ФНС и “Памяти”. Звонко запевали старухи с кастрюлями на головах. На Маяковке они устроили митинг. На грозную трибуну – зеленый бронированный тягач – взбирались вожди: депутаты Бабурин и Константинов, экс-генералы Стерлигов и Макашов, самая, как было объявлено, красивая женщина в СССР Сажи Умалатова, комсомольский секретарь Маляров, Лимонов и еще несколько менее известных. Звали на бой кровавый. Бабурин сравнил правительство с французами, которых поджидает “Старая Смоленская дорога”. Маляров намекнул на бронепоезд, который на запасном пути. Лимонов спел любимую: “Красная армия всех сильней”. Время от времени ораторов прерывали, скандируя “Фашизм не пройдет!”, “Мы победим!”, “Демократов – на фонари!”, “Советский Союз!”. От густых винных паров, пестрых лоскутьев, криков и солнца отдельные ветераны хватались за сердце…
      Выкрикивая лозунги, колонна мощно покатилась вниз, обрастая случайными зеваками… Камеры всех телекомпаний мира готовились запечатлеть очередной бой “русских гладиаторов”. Но на этот раз, к счастью, пронесло. Омоновцы из своего переулка носа не показывали, а безоружные милиционеры были предельно вежливы и корректны. Демонстранты почти бегом вылетали с Тверской, огибали Манеж, с ходу возлагали венки и вступали на Красную площадь. Однако и здесь им никто не препятствовал. Не готовая к такому обороту, колонна моментально развалилась. Красная площадь, заполнившись было любопытными, минут через двадцать почти полностью опустела. Демонстранты, оставшиеся сами с собой, встали в кружочки и устроили маленький Гайд-парк. Часа четыре кряду обсуждали, как бы поскорее перевешать демократов, спекулянтов и взорвать все коммерческие магазины…
      “Трудороссы”, совсем нализавшись, подкатили к музею Ленина свою “Оку” с громкоговорителями на крыше и до вечера несли уже совершеннейшую ахинею. Типа “Завтра захватываем Тушино и летим бомбить Кремль”. Про День Победы большинство из них забыло еще утром”.
      Самое удивительное в этом описании, конечно, – то, что оно было опубликовано в “Российской газете”. Как уже говорилось, в ту пору это было откровенно антиельцинское, прохасбулатовское издание. Редактора Валентина Логунова, питавшего искренние, односторонние симпатии к спикеру, сместили лишь в сентябре 1993-го. Тот факт, что подобный фельетон с язвительными насмешками в адрес непримиримой оппозиции смог появиться в этой газете еще в мае, был труднообъясним.
      Чем объяснить, что в День Победы удалось избежать открытых конфликтов? По-видимому, обе стороны решили, что первомайских кровавых столкновений достаточно: в тот день оппозиция продемонстрировала, что референдум ей не указ, что она не намерена снижать накал борьбы с “антинародной” властью, причем не брезгуя никакими ее формами, власть же показала оппозиции, что итоги референдума удесятерили ее силы, ее желание покончить с анархией и двоевластием в стране.
      Кстати, 9 мая было нарушено распоряжение Ельцина от 28 апреля о запрете шествий и митингов на ряде улиц и площадей в центре столицы, в том числе на Красной площади, но никто не обратил внимания на это нарушение.
      9 мая на Поклонной горе произошел некий инцидент, давший противоборствующим сторонам новый повод для обмена словесными ударами. Хасбулатова и Зорькина, приехавших на торжества по случаю открытия первой очереди мемориального комплекса Героев Отечественной войны, не пустили на трибуну, где уже находились Ельцин и Лужков. Путь им преградил начальник президентской охраны Коржаков, заявивший, что присутствие руководителей парламента и Конституционного суда на трибуне не предусмотрено, что это мероприятие проводится “только для президента России”. В опубликованном в тот же день заявлении парламентской пресс-службы подобное отношение к высшим руководителям страны было названо “бестактным”.
      В самом деле, как подумаешь, к чему были эти мелочные уколы? Оно, конечно, Ельцина можно понять: не очень хочется стоять на трибуне рядом с малоприятными для тебя людьми, но раз уж они приехали… Официальные лица все-таки… К чему здесь проявлять нравы коммунальной кухни? Не достойнее ли подняться над этим отнюдь не президентским уровнем?
      Тройственный союз: Хасбулатов – Зорькин – Руцкой
      В “победные” дни мая на экране замелькала дружная троица Хасбулатов – Зорькин – Руцкой. Вот они встречаются с ветеранами, вот возлагают цветы к памятнику Неизвестному солдату…
      Понятно, что именно должна была символизировать эта тройственная компания, о чем говорить россиянам своим мельканием там и сям: вот видите, никакого противостояния властей нет, все три власти ходят рядком, разве что за ручки не держатся; это только смутьян Ельцин всю картину портит, дестабилизирует.
      В тот момент они как никогда были нужны друг другу. Получив доверие народа на референдуме, президент открыто провозгласил намерение игнорировать не получившие такого доверия Верховный Совет и Съезд. По крайней мере в деле принятия новой конституции.
      Естественная реакция Хасбулатова – призвать на помощь Конституционный Суд.
      Перед референдумом, как мы помним, бывший верховный миротворец – он же председатель КС – здорово подпортил игру спикеру Верховного Совета, изменив порядок подсчета голосов, принятый Съездом. Но теперь Хасбулатов, похоже, милостиво простил ему это в ожидании грядущих услуг.
      Вице-президент, открыто перебежавший 20 марта на сторону противников президента, так и остался в их стане. Безработный, лишенный доверия Ельцина и его поручений, он тем не менее номинально оставался вторым лицом в иерархии исполнительной власти. И в этом качестве, как считал спикер, тоже мог ему пригодиться. Во всяком случае, 11 чемоданов компромата на исполнительную власть, о которых генерал объявил накануне референдума на заседании Верховного Совета, оказались как нельзя кстати и требовали, конечно, поощрения.
      Насколько была опасна для президента эта новая коалиция, этот триумвират? Сам он, кажется, считал, что теперь, после референдума, – не опасна. Как иначе объяснить, что он так небрежно, вопреки протоколу, не пригласил председателей ВС и КС вкупе со своим полуотставным замом в Александровский сад на церемонию возложения венков, а на митинг, проходивший на Поклонной горе, и вовсе их не пустил?
      Впрочем, может быть, это небрежение символизировало не столько недооценку опасности, сколько служило своеобразным знаком, отмечавшим возникновение совершенно новой политической ситуации, которое, по мнению президента, произошло после референдума. Можно было предположить, что такие знаки Ельцин при малейшей возможности теперь будет выставлять на всеобщее обозрение везде и повсюду.
      Что же касается того, какова была реальная степень влияния тройственного союза на общественное сознание в сравнении с влиянием российского президента, подтвердившего на референдуме свою легитимность, это должны были показать ближайшие дни и недели.
 

 
      Атака через регионы
      Не добившись успеха в лобовом противостоянии c Чубайсом, противники приватизации весной 1993-го решили зайти с тыла – ударить по нему со стороны регионов.
      Впрочем, “идейных” противников разгосударствления становилось все меньше – за ширмой борьбы с “приватизацией по Чубайсу” чаще всего скрывалось примитивное желание самим захватить собственность, не позволить другим стать ее обладателями.
      Для первой “региональной” атаки была выбрана Челябинская область, в тот момент одна из самых “продвинутых” по части разгосударствления собственности. 18 марта тамошний Малый совет принял решение (в дальнейшем оно было утверждено облсоветом) о приостановке чековых аукционов на территории области. По всем правилам военного искусства это решение в течение двух недель держалось в секрете. Лишь в начале апреля появились соответствующие разъяснения челябинских властей. Согласно их версии, приватизация приостановлена “в интересах народа”, права которого на аукционах, дескать, ущемляются – акции в основном достаются приезжим коммерсантам с крупными пакетами ваучеров.
      Создавался опасный прецедент: во многих местах начальствующей верхушкой владели такие же настроения. И действительно, вскоре аналогичное решение приняли в Новосибирске – здесь чековые аукционы были приостановлены на три месяца. В Хакасии ограничили для “посторонних” право участвовать в местных аукционах…
      Дальнейшее распространение этой эпидемии грозило общим срывом процесса приватизации в России. Такое развитие событий было тем более вероятно, что на местах хорошо знали расстановку сил в российском парламенте – то, что большинство депутатов лелеяло мечту радикально изменить порядок приватизации либо же вовсе остановить ее. Местным их единомышленникам оставалось только дождаться соответствующего решения ВС…
      Бросок на Урал
      Перед лицом возникшей угрозы в середине апреля Чубайс, бросив все дела, помчался в Челябинск. 15-го числа на встрече с директорами крупнейших предприятий Челябинской области, местными депутатами, главами администраций, журналистами он прямо заявил, что приостановка чековых аукционов незаконна, она блокирует проведение “народной приватизации” на территории области, то есть не защищает, а грубо нарушает права жителей региона.
      По словам Чубайса, утверждение, будто в результате аукционов крупные пакеты акций челябинских предприятий уходят в другие регионы, – это прямая ложь. Из всего имущества, выставленного на первый и пока единственный проведенный здесь чековый аукцион, из Челябинской области “ушло” только 6 процентов акций.
      – В данном случае, – сказал Чубайс, – речь идет о совершенно открытом обмане населения, это дешевый политический прием, примененный облсоветом после инструктажа в Верховном Совете России.
      Вице-премьер заявил, что приватизация в стране все равно не остановится, а вот население Челябинской области может существенно пострадать в результате принятого облсоветом решения. По словам Чубайса, он уже обратился к Генпрокурору России Валентину Степанкову с просьбой заняться этим делом.
      Столь энергичная контратака, предпринятая Чубайсом, помимо прочего, по-видимому, объяснялась тем, что на пребывание в Челябинске он отпустил себе всего два дня. Особенно “рассусоливать” было некогда. Глава Госкомимущества прямо сказал, что он приехал “не обсуждать, а принимать решения”.
      Чтобы отрезать своим противникам пути к отступлению, вице-премьер предложил председателю облсовета Петру Сумину в течение десяти дней (!) организовать на территории области всероссийский чековый аукцион – продажу акций предприятий из других областей. По словам Чубайса, реакция местных властей на это его предложение окончательно прояснит их подлинные намерения: если облсовет ответит “да”, это будет означать, что “здравый смысл возобладал”, если “нет” – значит, Совету “наплевать на интересы жителей области, и его руководство, преследует только личные корыстные цели”. Такой вот тест.
      Облсовет задумался…
      Впрочем, думали челябинские начальники недолго. На встрече руководства Челябинского облсовета с Чубайсом, состоявшейся вечером того же дня, было заявлено, что “в принципе, члены Малого совета не возражают против проведения всероссийского аукциона на территории Челябинской области”.
      Девять дней спустя, 24 апреля, на специальном заседании Малого совета – на нем присутствовали и представители Госкомимущества – было принято решение продолжить проведение чековых аукционов. 29 апреля сессия облсовета утвердила это решение. Инцидент, растянувшийся более чем на месяц и привлекший внимание не только по всей России, но и за рубежом, оказался исчерпан.
      Это была одна из самых блестящих “боевых операций”, проведенных в ту пору Чубайсом. Как уже говорилось, он пробыл в Челябинске всего два дня, но сумел повернуть вспять опасное развитие событий.
      “Чубайса – в отставку!”
      “Региональный” наскок на главного российского приватизатора захлебнулся. Однако параллельно с ним продолжалась и лобовая атака “на федеральном уровне”. Хуже всего, что в какой-то момент против Чубайса удалось настроить его непосредственного начальника – Черномырдина. Впрочем, думаю, это не составило большого труда, учитывая менталитет “красного директора”, ставшего премьером.
      19 марта агентство “Постфактум” распространило сообщение, что, по его сведениям, после окончания VIII съезда нардепов Черномырдин то ли на заседании правительства, то ли в частной беседе с Чубайсом обрушился с резкой критикой на осуществляемую им программу приватизации. Из того же источника агентству стало известно, что в ближайшее время будто бы состоится отставка руководителя Госкомимущества с формулировкой “по собственному желанию”.
      Мало кто поверил, что у Чубайса действительно могло возникнуть подобное желание, – не из той он породы, чтобы бросать на полпути незаконченное дело, особенно дело столь огромной важности, – но то, что премьер мог попытаться уволить своего зама – с любой формулировкой, – в этом ничего невозможного, конечно, не было. Правда, последнее слово тут, естественно, оставалось за президентом.
      Сам Чубайс возможность своей – и своих коллег-реформаторов – отставки постоянно держал в голове, начиная почти с самого момента, когда он пришел в правительство. В июле 1992-го в одном из интервью его спросили, как он думает, сколько еще осталось до того срока, когда их “команда камикадзе” уйдет “с гордо поднятой головой”. Чубайс ответил:
      – Первый срок, который нам планировали для ухода, – конец декабря 1991-го. Потом – середина января. Потом – февраль, потом – март… Ну, а в апреле было совершенно очевидно, что на съезде всех выкинут, никакого разговора тут быть не может. Затем – июнь… Ну, а сейчас всем ясно, что все закончится в августе или в сентябре… В крайнем случае – в октябре, но не позже декабря… Ну уж – не позже середины будущего года…
      Как видим, срок жизни правительству реформаторов всегда отпускался (да и сами они себе отпускали) не более чем в несколько месяцев. У них всегда была “готовность номер один” к тому, чтобы освободить занимаемые ими кабинеты.
      Что касается “гордо поднятой головы”, – то есть того, при каких обстоятельствах Чубайс счел бы свою миссию выполненной, – здесь всегда был один критерий: миссия будет выполнена, когда приватизация станет необратимой.
      – Я знаю, – сказал тогда, в июле 1992 года, Чубайс, – что если до конца этого года я сумею сделать то, что сейчас задумано и то, что заложено в уже принятые документы, то с этого момента приватизацию и частную собственность в России уже не остановит никто и никогда! Для меня этого достаточно, чтобы уйти с гордо поднятой головой, если надо будет это сделать.
      До конца 1992 года достичь “точки невозврата”, как мы знаем, не удалось. Битва за приватизацию продолжалась и в последующие месяцы, но отношение Чубайса к возможности своей отставки оставалось тем же: все неприятности и обиды отодвигаются на десятое место, главное – успеть завершить дело.
      В бой брошены главные силы
      Вскоре слухи и сообщения со ссылкой на таинственные “источники” о противоречиях между Черномырдиным и Чубайсом в полной мере подтвердились. 1 апреля премьер на встрече с руководителями предприятий ВПК в Санкт-Петербурге, кажется впервые, подверг публичной критике своего зама, возглавляющего Госкомимущество. Черномырдин сравнил приватизацию, проводимую Чубайсом, с насильственной коллективизацией тридцатых годов. Председатель правительства заявил, что, по его мнению, государственные предприятия распродаются насильно. Черномырдин пообещал, что вообще вся программа экономических реформ будет скорректирована, – усилится государственное регулирование финансовой, налоговой и кредитной политики, а также поддержка находящихся в упадке топливной и энергетической отраслей. Ну и, разумеется, будут внесены изменения и в законодательные акты, касающиеся приватизации, и в ее практику.
      Надо полагать, это был бальзам на душу консервативной аудитории, к которой обращался в тот момент Черномырдин.
      Чубайс принял вызов. Выступая на следующий день на учредительном съезде Ассоциации приватизируемых и частных предприятий, он заявил, что в России развернута массовая кампания против приватизации. Активнее всего тут действует Верховный Совет. Его поддерживает часть чиновников и представителей правительства. Многие из этих людей боятся потерять находящиеся в их руках рычаги управления страной. Очень часто, сказал Чубайс, приватизируемым предприятиям урезается финансовая поддержка со стороны государства, происходят задержки с принятием важных нормативных документов… Тем не менее, несмотря ни на что, приватизация, по словам вице-премьера, стала фактом: “Это произошло потому, что миллионы людей, десятки тысяч предприятий поддержали ее”.
      Чубайс сообщил, что во второй половине дня на заседании ВС будет рассматриваться вопрос о его отставке, так что он вынужден будет покинуть съезд, в связи с чем приносит его участникам свои извинения.
      В действительности, непосредственной угрозы отставки в тот день не было. В Верховном Совете рассматривался проект постановления о выполнении программы приватизации. На усмотрение нардепов были вынесены два варианта оценки: первый – признать работу Госкомимущества по выполнению упомянутой программы неудовлетворительной, второй – счесть ее “недостаточной”. Других вариантов у “заклятых друзей” Чубайса, естественно, не было и быть не могло. Первый вариант как раз и предполагал в качестве одного из последствий обращение к президенту с предложением уволить Чубайса.
      Сдаваться без боя “виновник торжества”, естественно, и на этот раз не собирался. Выступив на заседании, – как всегда, весьма эмоционально, – он заявил, что не согласен с текстом постановления: преамбула, подводящая к однозначно отрицательной оценке работы его ведомства, носит откровенно тенденциозный, необъективный характер.
      – Постановление называется – о выполнении госпрограммы приватизации в 1992 году, – сказал Чубайс. – Но у авторов не нашлось даже трех фраз, чтобы сказать о том, что впервые в истории России 50 тысяч предприятий стали частными. Сотни тысяч людей стали реальными собственниками. 17 миллионов работающих на акционированных предприятиях стали акционерами. Ничего подобного не было в нашей истории. Я понимаю, что кому-то это не нравится. Но если вы стоите на позициях объективности, так имейте мужество сказать о том, что сделано. Это ведь сделано! Это факт. Единственная фраза, которая нашлась у авторов постановления на этот счет, – фраза о том, что в 1992 году начался процесс приватизации. И действительно, он начался, этот процесс. Но что – больше ничего не было?
      Весьма встревожил Чубайса пункт постановления, согласно которому ВС поручал правительству привести программу приватизации в соответствие с законом об именных приватизационных счетах. Вроде бы к тому времени об этих счетах все уже успели напрочь забыть, и вот на тебе… Депутаты давно должны были принять другой закон – о приватизационных чеках, – но, надо полагать, специально с этим делом проволынили. Чубайс заявил, что этот пункт постановления фактически “рубит под корень” проводимую в стране программу ваучерной приватизации.
      В результате ВС так и не смог принять никакого решения. По доброй бюрократической традиции, все канализировали в согласительную комиссию. Однако угроза, что ВС все-таки решится пойти ва-банк, – остановить приватизацию – сохранилась. Все должно было решиться на следующем заседании, 15 апреля. Позднее решили, что лучше провести его после референдума – перенесли это заседание на 28-е.
      Депутатам не нужны аргументы
      В те дни Чубайс вел совершенно фантастическую по своему напряжению жизнь. Достаточно сказать, что 2 апреля, после выступления на съезде Ассоциации приватизируемых и частных предприятий, после особенно тяжелого и драматического выступления в Верховном Совете он еще принял участие в длинной и весьма насыщенной телепередаче “Красный квадрат”.
      Один из участников этой передачи довольно наивно спросил Чубайса, какая все-таки мотивировка у депутатов, столь упорно возражающих против приватизации: не могут же они в самом деле вот так прямо утверждать – чековые аукционы необходимо остановить ради того, чтобы закрепить собственность за людьми, которые трудятся на этих, продаваемых через аукцион предприятиях; это же абсурд.
      – Такой проблемы – как мотивировать, – у народных депутатов давно уже нет, – усмехнулся Чубайс. – Можно мотивировать как угодно. Они мастерски это делают. Приводятся десятки аргументов “с потолка”: дескать, вопрос не проработан юридически… или – люди вообще отказываются от приватизации… наконец, можно сказать – чековые аукционы полностью провалились… Именно так сегодня заявил один из депутатов. Он так считает! Попробуйте это оспорить. Тут на языке аргументов говорить невозможно, потому что это не вопрос поиска истины. Это вопрос достижения определенной политической цели.
      Среди прочего, во время этой передачи Чубайс вновь заявил, что, по его мнению, до вожделенного момента, когда процесс приватизации в России станет необратимым, осталось совсем немного:
      – С каждой неделей, буквально с каждым днем мы чувствуем себя все более и более уверенно… Малую приватизацию уже невозможно будет никому развернуть, даже фракции “Смена”, как бы она к этому ни стремилась. Что касается большой приватизации, то, по нашим оценкам, примерно еще месяц, максимум полтора, нужно для того, чтоб и этот процесс в целом по всей России стал частью повседневной жизни человека. Тогда его никто уже не сможет развернуть обратно…
      Между тем слухи об отставке Чубайса делались все упорней. Соответствовали ли они истине? 8 апреля помощник Чубайса Аркадий Евстафьев дал тому же “Постфактуму” разъяснение по этому поводу – уверения “некоторых источников”, будто Чубайс подал заявление об отставке, но его не приняли, он назвал “бредом”.
      Тем не менее, как раз в этот день, 8 апреля, Черномырдин действительно обсуждал с Ельциным “кадровые вопросы российского правительства”. Поднимал ли премьер разговор об отставке Чубайса, осталось неизвестно. Если и поднимал, то, вполне очевидно, не встретил тут поддержки президента: Чубайс остался на своем месте.
      Напряжение растет
      На пресс-конференции 21 апреля Чубайс вновь подтвердил, что над приватизацией в очередной раз нависла угроза:
      – Сформировался мощный политический блок, куда входят подавляющее большинство нардепов, значительная часть высших чиновников, местные Советы, чиновники на местах, то есть те из действующих лиц в социально-политических институтах России, которые, собственно, и держат в своих руках власть…
      Что касается очередной волны слухов о его близкой отставке, Чубайс в очередной же раз ее опроверг.
      – Я работал и буду продолжать работать в правительстве до того момента, пока у меня будет физическая возможность реализовывать программу приватизации в том виде, в котором я считаю ее правильной. И ни дня больше, – сказал он. – Сегодня у меня такая возможность еще есть.
      Чубайс признал, что между ним и Черномырдиным существуют “расхождения” в вопросе о дальнейшем направлении приватизации в стране. Он встревожен тем, что наметилась и усиливается тенденция передавать функции управления имуществом предприятий от Госкомимущества к отраслевым министерствам.
      – Если такая тенденция возобладает, – сказал Чубайс, – тогда я действительно уйду в отставку.
      Он высказал также опасение, что с назначением первым вице-премьером и министром экономики Олега Лобова – деятеля, не зарекомендовавшего себя горячим приверженцем реформ, – курс правительства может фундаментально измениться, особенно учитывая то обстоятельство, что Минэкономики получило более высокий статус, чем Минфин.
      Последнее в ту пору сообщение о неизбежной отставке Чубайса появилось 27 апреля, накануне заседания ВС, где должен был рассматриваться вопрос о приватизации: дескать, Чубайс уже написал заявление, но указ об отставке еще не подписан президентом…
      Тактический маневр Чубайса
      Опасность, что ВС предпримет какие-то радикальные шаги, чтобы придушить приватизацию, в тот момент действительно была, как никогда, велика. Чтобы предотвратить ее, глава Госкомимущества совершает довольно неожиданный, рискованный маневр. По словам Гайдара, “Чубайс идет на обострение, играет как бы в поддавки, готовит распоряжение о полном прекращении всех начатых приватизационных процедур, объясняя при этом последствия принятия такого решения”.
      Последствия понятны – неминуемый социальный взрыв: огромные массы людей, ставших к тому времени владельцами акций, не позволят отнять их у себя. Придушить приватизацию потихоньку, келейно, на рутинном заседании ВС, путем шулерской обратной замены приватизационных чеков именными приватизационными счетами (с “отменой” ваучеров, розданных десяткам миллионов людей) снова не получается. Возникает громкий скандал, совершенно не выгодный оппозиции, особенно накануне референдума. Она вынуждена отступить.
      Тем не менее, 28 апреля ВС принимает постановление, признающее работу Госкомимущества неудовлетворительной. Чубайс возмущен:
      – Депутаты сочли возможным принять это решение через три дня после того, как народ однозначно ответил “да” на второй вопрос референдума, чем выразил поддержку социально-экономической политике, проводимой в России…
      При этом, конечно, всем – в том числе и самим депутатам, – ясно, что это слишком слабое постановление, повернуть события вспять оно уже не в состоянии. Хотя, как сказал Чубайс, “куснуть” его оппозиционерам “все равно хочется”. По его словам, “беспомощная попытка депутатов изменить жизнь с помощью какой-то бумаги” выглядит забавной и демонстрирует “окончательный отрыв народных избранников от тех, кто их избрал”.
      Очередная атака на приватизацию захлебнулась. Можно было расслабиться. 25 мая в телепрограмме “Без ретуши” Чубайс произнес со вздохом облегчения:
      – Сегодня, может быть впервые за полтора с лишним года моей работы, я нахожусь в ситуации, когда я знаю, что сломать приватизацию никто уже не сможет… Сегодня кризис миновал.
      Самая успешная из реформ
      После фактического провала программы финансовой стабилизации именно на приватизацию как на последний оплот реформ переместился их центр тяжести.
      Сопротивление приватизации изначально имело некую внутреннюю слабину. С одной стороны, прежняя хозяйственная номенклатура и без всякой приватизации фактически владела теми предприятиями, над которыми начальствовала. Реформы же, понятное дело, таили в себе угрозу, как минимум несли с собой неопределенность: эта фактическая собственность вполне могла уплыть в какие-то другие руки. Подобную меркантильную позицию, разумеется, подкрепляли идеологические догмы коммунистов, в ту пору еще достаточно почитаемые: как мы знаем, они, коммунисты, с самого начала, с момента своего появления на свет выступали против всякой частной собственности и лишь постепенно, под натиском истории стали отодвигаться от этой твердолобой позиции своих основоположников (хотя до конца, по крайней мере в России, так и не смогли отойти от нее, сохраняя привычную подозрительность ко всяким собственникам). С другой стороны, “законная” собственность, – конечно, более привлекательная штука, нежели та, которой располагали директора при Советской власти. Тем паче что в новых условиях государство уже не гарантировало им ни финансовой помощи, ни материально-технического снабжения. Мало-помалу это осознавало все большее число директоров, так что социальная база, на какую могли опереться приватизаторы, постепенно расширялась. Росло число ее защитников и, соответственно, сокращалось число противников.
      В итоге приватизация – если понимать под ней просто передачу госсобственности в частные руки, – в те первые, самые тяжелые годы реформ оказалась наиболее успешной среди них.
      Другое дело, что это были за руки. Сплошь и рядом собственность захватывалась прежней номенклатурой и просто жульем. Обыкновенному честному труженику мало что досталось. Даже единственный подаренный ему государством ваучер в огромном числе случаев оказался похищенным или проданным за копейки. Так что из той поры и до нынешнего времени тянется бесконечный хвост упреков и проклятий в адрес тех, кто организовывал приватизацию.
      Чубайс пытается защищаться, объяснять, каков был изначальный замысел и почему получился не совсем тот результат. На упреки, что цена ваучера так и не поднялась до стоимости двух “Волг”, как он это когда-то обещал, Анатолий Борисович отвечает так:
      – Абсолютное большинство граждан быстро от ваучеров избавилось – продало. И это понятно: на тот период они не представляли реальной ценности, продавались в лучшие времена по десять тысяч рублей. Но те, кто серьезно отнесся к проблеме, пошел по пути приобретения собственности на эти самые приватизационные чеки, кто реально обменял их на акции, и особенно те, кто в это вложил энергию, сметку, ум, – они не стали бедняками. Напротив, они обречены стать богаче, потому что стоимость российского имущества все время растет.
      На мой взгляд, эти оборонительные попытки совершенно напрасны. Дело не в ваучерах, не в том, насколько они оказались ценны, а в том, что приватизация в России, наверное, и не могла происходить как-то по-другому, нежели так, как она реально произошла, – в значительной степени по-воровски.
      Более того, вообще все реформы в целом вряд ли могли происходить в России как-то иначе. Не через пень-колоду. Как уже говорилось, с реформами на Руси всегда дело плохо. Поскольку – опять напомню горькие слова знаменитого русского философа – “в нашей крови есть нечто, враждебное всякому истинному прогрессу”.
      Что ж тут винить одного Чубайса или кого-то еще, что реформы свершились не так, как хотелось бы? Все виноваты. Или – Бог “виноват”.
      И что Чубайсу оправдываться? Что сделано, то сделано. Худо ли, бедно, в России все-таки утвердилась частная собственность. Причем в весьма короткие сроки. Это уже чудо, если учесть, с какой провальной точки мы стартовали.
      Я уж не говорю о том, что концепция приватизации, предложенная реформаторами, как уже говорилось, была значительно “улучшена” Верховным Советом путем многочисленных поправок к соответствующим законам. Попросту говоря, эту концепцию исказили до неузнаваемости. Но об этом никто сейчас уже не помнит. Сами же “улучшатели”, естественно, ни сном, ни духом не помышляют даже частично признавать свою вину, предпочитая перекладывать ее на других…
      Что касается воровского характера приватизации… Немыслимо себе представить, чтобы один человек или хотя бы десяток-другой людей в Центре, в Москве смогли проконтролировать, как она идет на пространстве огромной страны, изобилующей всевозможным ворьем и жульем, добиться, чтобы она проводилась по-честному, по справедливости. Тем паче что ни прокуратура, ни милиция, ни суд не уделяли этому ни малейшего внимания, смотрели сквозь пальцы на “приватизационный грабеж”. И только спустя годы принялись выдергивать то одного, то другого из числа обретших собственность, руководствуясь при этом какими-то только им, правоохранительным органам, известными критериями, и раскручивать громкие, но маловразумительные судебные процессы. Главное для реформаторов все-таки было – и они сами не уставали об этом твердить – сделать реформы необратимыми. В применении к приватизации – сделать необратимым разгосударствление, введение частной собственности. С сопутствующими бедами, промахами и провалами приходилось мириться как с неизбежностью.
 

 
      Стратегическая цель – новый Основной закон
      После референдума главной стратегической целью Ельцина стало скорейшее принятие новой конституции. Между президентом и его противниками начался новый, не менее изнурительный, чем предыдущие, этап борьбы: каждая из сторон продвигала свой собственный проект.
      Среди разработчиков президентского варианта были известный юрист Сергей Алексеев, Сергей Шахрай, Анатолий Собчак. За основу взяли проект Алексеева и Собчака с включением некоторых положений из проекта Шахрая.
      По ряду моментов президентский проект, естественно, весьма отличался от того, который был подготовлен Конституционной комиссией и который, согласно намерению Хасбулатова, должен был рассмотреть и принять предстоящий X съезд (руководство ВС предполагало созвать его в ближайшее время). Главное различие, конечно, заключалось в том, что президентский проект предоставлял более весомые властные полномочия президенту, альтернативный, понятное дело, – парламенту.
      Помимо всего прочего, в президентском варианте конституции вообще не были предусмотрены ни должность председателя парламента, ни пост вице-президента, тогда как в варианте Конституционной комиссии обе должности сохранялись. Так что, ведя борьбу против президентского проекта, и Хасбулатов, и Руцкой сражались прежде всего за самосохранение, самовыживание. Ничего хорошего этот проект не обещал и прочим активистам оппозиции.
      В качестве первой серьезной вехи в конституционном соревновании Ельцин выбрал 5 июня. На этот день он назначил созыв нового органа – Конституционного совещания, на котором предполагалось “окончательно доработать” проект нового Основного закона. За основу, естественно, намечалось взять проект президентской команды. Противники Ельцина могли бы проигнорировать это мероприятие, – Конституционное совещание ими не признавалось, – однако более выгодным для себя они сочли пока что не делать этого (позднее станет ясно, в чем заключается их тактика).
      Официальным представителем ВС на совещании был назначен все тот же Хасбулатов. Это свое назначение он получил 3 мая, но еще 30 апреля спикер разослал членам Конституционной комиссии телеграмму, в которой предлагал прибыть 7 мая на ее пленарное заседание. На нем предполагалось рассмотреть ситуацию, которая сложилась в связи с наличием двух проектов новой Конституции. При этом предпочтение заранее отдавалось проекту Конституционной комиссии. Поскольку он “прошел обсуждение” на Съезде и в Верховном Совете, Хасбулатов и его сторонники, считали его “легитимным”, другой же, – подготовленный Алексеевым, Собчаком и Шахраем, – “инициативным”.
      Итак, Конституционное совещание и Конституционная комиссия, 5 июня и 7 мая… Сопоставляя эти даты, можно сказать, что в начавшейся конституционной гонке Хасбулатов и Ко выскочили вперед.
      Решение о созыве Конституционной комиссии было принято без согласия Ельцина, являвшегося ее председателем (сам спикер и его заместитель Николай Рябов занимали посты заместителей председателя). По этой причине президентская сторона, в свою очередь, решила бойкотировать его. 6 мая Вячеслав Костиков выступил с заявлением по поводу “попытки отдельных лиц” созвать заседание Конституционной комиссии “в обход президента”. По словам Костикова, такие попытки есть не что иное как “узурпация президентских полномочий”: Ельцин как председатель Конституционной комиссии “никому не делегировал своих прав на ее созыв”; соответственно, любые решения, принятые Комиссией, будут восприняты президентом как неправомерные.
      Со своей стороны, ответственный секретарь КК Олег Румянцев обвинил Костикова в “вопиющей правовой безграмотности” и напомнил ему, что, согласно положению о Конституционной комиссии, ее пленарные заседания созываются либо председателем, либо его заместителем, либо наконец по их поручению – ответственным секретарем.
      Несмотря на возражения Ельцина, заседание Конституционной комиссии все-таки состоялось. Как и было запланировано – 7 мая. Правда, на нем не было кворума, но эту деталь сочли несущественной. На заседании были сделаны ритуальные реверансы в адрес президентского проекта конституции – прозвучали слова о том, что он “содержит ряд положений, которые необходимо учесть при доработке проекта Конституции РФ”. Вместе с тем говорилось и другое, – что документ представляет президента как “единственного гаранта прав и свобод, гаранта функционирования всех ветвей и структур власти, отношений субъектов федерации и центра”. По словам Олега Румянцева, “президентский проект существенно нарушает баланс властей”, “он ставит президента над всеми остальными ветвями власти, что характерно лишь для авторитарных государств”.
      В принятом постановлении утверждалось, что многие положения президентского проекта существенно ограничивают экономические, политические и гражданские права человека.
      Выступая на заседании, Хасбулатов пока еще достаточно мягко заявил, что, по его мнению, новую конституцию вполне можно будет принять на съезде, – необходимое для этого количество голосов наберется.
      Реакция Ельцина на заседание Конституционной комиссии последовала незамедлительно. На пресс-конференции 8 мая он вновь назвал его незаконным, поскольку “оно было созвано без его ведома как председателя Конституционной комиссии”. Президент заявил, что намерен и дальше бороться за свой проект конституции: “Тот проект конституции, который был раньше (то есть проект Конституционной комиссии. – О.М.), Съездом фактически отвергнут, так как он его не вынес на обсуждение народа”.
      На следующий день в очередной раз о подготовке новой конституции высказался и Хасбулатов. Высказался уже весьма жестко. Он заявил, что за пределами Конституционной комиссии никакие собрания по этой проблеме “не имеют силы”.
      Как видим, у спикера, – если смотреть на дело формально, – довольно двусмысленная позиция. С одной стороны, он собирается участвовать в Конституционном совещании 5 июня, с другой – не признает это совещание, считает его “не имеющим силы”. Уже тогда можно было догадаться, что в зал заседаний Хасбулатов явится вовсе не для того, чтобы спокойно работать, – у него на этот счет, по-видимому, были совсем другие планы.
      Нашли “Ахиллесову пяту”
      Главным оружием хасбулатовско-румянцевской стороны на этом этапе перетягивания каната был тезис о том, что Ельцин-де отказывается от проекта конституции, который сам же – как председатель Конституционной комиссии – одобрил и в который внес более двадцати поправок. Для такого рода утверждений в самом деле были основания. До поры до времени, пока конституционная проблема не стала предметом острейшего политического раздора, президент и депутаты действительно двигались параллельными курсами, вместе занимались одной и той же, в значительной мере рутинной работой.
      Тут, пожалуй, стоит напомнить некоторые, основные, вехи этой работы. Конституционная комиссия РФ во главе с Ельциным была образована на I съезде народных депутатов 16 июня 1990 года. Ей поручили подготовить проект новой конституции РСФСР. Дальше работа проходила в такой последовательности. В августе Комиссия представила концепцию проекта, а к началу октября – рабочую основу новой конституции. Первый ее вариант был опубликован в ноябре того же года. Естественно, последовали многочисленные замечания и предложения от комитетов и комиссий Верховного Совета, депутатов, экспертов, специалистов, общественных организаций, рядовых граждан. В январе – феврале 1991-го КК занималась тем, что “сближала” статьи основного проекта конституции с положениями альтернативных вариантов. Следующее “выныривание” конституционного вопроса на поверхность случилось лишь осенью: проект конституции, подготовленный Конституционной комиссией, был представлен V съезду 2 ноября, причем представил ее сам председатель, то бишь Ельцин. Дальше – весна следующего года: основные положения проекта получили одобрение на VI съезде 18 апреля 1992-го. В дальнейшем в него вошли также поправки президента, в основном одобренные Конституционной комиссией 16 октября 1992 года… Противники Ельцина постоянно напоминали ему обо всем этом, как и о тех добрых словах, которые он говорил об отвергаемом теперь проекте – в частности, на V съезде.
      При этом, однако, не упоминалось, что множество поправок параллельно вносилось в проект и другой стороной… К тому же политическая ситуация летом 1993 года была уже совсем не та, что в конце октября – начале ноября 1992-го, когда проходил V съезд, – тогда не было такой острой конфронтации между президентом и депутатами, какая существовала теперь. С началом гайдаровских реформ и, соответственно, с возникновением и неуклонным ожесточением межвластной борьбы, обе стороны стали смотреть на проект Основного закона исключительно как на инструмент, позволяющий добиться окончательной победы в противоборстве с противником. Для Ельцина путь к такой победе в рамках Конституционной комиссии был закрыт. Продолжать работу над проектом, родившимся в ее недрах, уже не было смысла. Ибо комиссия оказалась полностью подконтрольна Верховному Совету и Съезду. По этой причине президенту и пришлось создать альтернативный орган – Конституционное совещание.
      Объявлена “мобилизационная готовность”
      11 мая Ельцин, в противовес Конституционной комиссии, желая сократить отставание от своих противников, провел в Кремле заседание комиссии по доработке проекта новой конституции. На нем была создана рабочая группа в более узком, нежели сама эта комиссия, составе. Глава государства поставил перед ней задачу – до 1 июня обобщить предложения и замечания к президентском проекту (к этому времени он уже был разослан на места).
      На заседании рабочей группы произошло некое довольно занятное событие: на сторону президента фактически переметнулся вице-спикер ВС Николай Рябов, еще недавно, как мы знаем, решительно выступавший против Ельцина (впрочем, и признаки его дрейфа в сторону президентского лагеря внимательные люди стали замечать уже некоторое время назад). Он заявил, что приветствует ельцинскую идею Конституционного совещания, поскольку-де принять Основной закон по старой процедуре, то есть Съездом, невозможно. Правда, далее он заметил, что в Конституционное совещание обязательно следует ввести представителей “румянцевской” Конституционной комиссии, а после того, как конституция будет принята, ее все же должен будет “освятить” Съезд. В чем именно заключается процедура “освящения”, осталось непонятным.
      12 мая Ельцин сделал следующий шаг, как он, возможно, думал, “финишный”, – издал указ “О мерах по завершению подготовки новой Конституции Российской Федерации”. В нем отмечалось, что VIII и IX съезды заблокировали проведение всероссийского референдума по новой Конституции, однако вообще отменить референдум им не удалось (как известно, он был проведен совсем по другой, “неконституционной”, тематике). Основываясь на итогах плебисцита 25 апреля, подтвердивших легитимность действующего президента России, Ельцин постановил завершить подготовку новой конституции до 10 июня 1993 года (было подтверждено, что для этого 5 июня в Москве созывается Конституционное совещание). Вновь подтверждалось также: за основу должен быть взят президентский проект.
      Непримиримая оппозиция встретила все эти действия Ельцина в штыки. Так, Сергей Бабурин в тот же день, 12 мая, заявил, что состоявшееся накануне в Кремле под руководством президента заседание рабочей группы по обсуждению проекта новой конституции – “этап претворения государственного переворота, который осуществляется открыто и при пособничестве средств массовой информации”. Его коллега Николай Павлов пошел еще дальше – сообщил, что в ответ на действия Ельцина возглавляемый Бабуриным Российский общенародный союз и входящая в него парламентская фракция “Россия” в ближайшее время намерены обнародовать “план мобилизационной готовности по присоединению к кампании гражданского неповиновения для защиты конституционного строя”.
      Скандал на Конституционном совещании
      Пленарное заседание Конституционного совещания 5 июня открыл сам Ельцин. Он сразу же подчеркнул особую, историческую важность момента. В ту пору президент вообще придавал огромное значение процессу принятия новой конституции и старался передать это свое умонастроение всем окружающим.
      – Сегодня, 5 июня, часы отечественной истории начали отсчитывать особо значимые дни, – сказал президент. – Конституционная реформа вступила в решающую фазу. С принятием конституции завершится учреждение подлинной демократической республики в России. Судьбе было угодно, чтобы этот процесс растянулся на многие десятилетия. Республика в нашей стране была провозглашена 1 сентября 1917 года декретом Временного правительства. Ее установление сразу было прервано Октябрьской революцией, которая провозгласила республику Советов. Сейчас рождается новая республика – федеративное демократическое государство народов России.
      Выступление Ельцина было резко “антисоветским”, то есть направленным против такой формы представительной власти, как Советы. Президент призвал “поэтапно” уйти от этой формы. По словам Ельцина, “советский тип власти не поддается реформированию”, “Советы и демократия несовместимы”. В новой конституции, сказал президент, должен быть четко прописан принципиально иной способ организации власти.
      Поясняя, почему для этого нельзя воспользоваться действующими властными институтами, Ельцин заявил, что нынешние представительные органы избирались на основе советского избирательного закона и, значит, “они остаются продолжателями захваченной силой власти”, “в демократической системе они нелегитимны”. По словам президента, сохранение во власти советских элементов способствует тому, что “вновь создается единая вертикаль Советов”, а “воссоздание такой вертикали перечеркивает идею разделения властей”.
      При этом, правда, Ельцин довольно прозорливо заметил: дескать, у него “нет уверенности, что Съезд поддержит решительные конституционные преобразования”. “Если представительная власть отклонит наше предложение, – предупредил президент, – нам придется воспользоваться другими возможностями”. Какими именно, он не сказал.
      После выступления Ельцина слова потребовал Хасбулатов. Тут-то и стало ясно, в чем заключается замысел спикера, касающийся его участия в работе Конституционного совещания. Речь Хасбулатова не была предусмотрена регламентом (который, кстати, был утвержден специальным указом президента), и некоторое время охрана просто не подпускала его к трибуне. Однако спикер настаивал, чтобы ему дали семь минут.
      Из стенограммы Конституционного совещания:
      “Ельцин – Хасбулатову:
      – На следующем пленарном заседании вы начнете с выступления. Нет, сегодня порядок утвержден.
      Хасбулатов – Ельцину:
      – Давайте, давайте, не позорьтесь.
      (Шум, крики из зала.)
      Ельцин:
      – Опять съезд, да? Кто перекричит кого? Семь минут, как просит Руслан Имранович. Пожалуйста.
      (Хасбулатов начинает выступление. Его “захлопывают”.)
      Ельцин:
      – Руслан Имранович, я предлагаю хороший вариант. В следующее пленарное заседание вы выступите столько, сколько надо.
      Хасбулатов:
      – Я сейчас ухожу, но уже ясно то обстоятельство, что вы здесь не даете выступить председателю Верховного Совета. Это показывает, что вы, конечно же, не можете не только принимать каких-то решений, но даже обсуждать их”.
      Хасбулатов с негодованием покинул зал. Вместе с ним ушли несколько десятков его сторонников.
      На лестнице спикер зачитал журналистам текст своего несостоявшегося выступления. В нем утверждалось, что Конституционное совещание есть не что иное, как попытка принять Основной закон страны в обход законной процедуры, в обход представительных органов власти.
      На заседании случился и еще один скандал – с депутатом-коммунистом, автором одного из альтернативных проектов конституции – “советского” – Юрием Слободкиным, который пытался протестовать против того, как поставлена работа Конституционного совещания. Охрана просто вынесла его из зала на руках.
      Позднее в этот день Хасбулатов провел пресс-конференцию, где заявил: теперь, мол, после случившегося, лично у него не осталось надежды на то, что Конституционное совещание способно ускорить принятие конституции и сгладить имеющиеся между ветвями власти противоречия. Спикер назвал “недопустимым с нравственной стороны” поведение Ельцина на совещании (хотя, в общем-то, как мы видели, президент вел себя по отношению к нему достаточно сдержанно и лояльно – говорить спикеру не дали участники совещания). По словам Хасбулатова, президент “показал органичную неспособность” преодолеть существующую конфронтацию. Спикер также сообщил, что вместе с ним зал Конституционного совещания покинули примерно 65 – 70 руководителей представительной власти субъектов Федерации. Они, дескать, “были потрясены происшедшим, и если раньше у кого-то и были какие-то сомнения по поводу того, кто разжигает конфликт, то сейчас все они поняли, откуда идут противоречия и конфронтация”.
      Скорее всего, вся эта история с демонстративным уходом и последующими резкими заявлениями была домашней заготовкой Хасбулатова, имевшей целью если и не сорвать работу совещания (таких шансов было мало), то вызвать скандал и снова обострить отношения с президентом. Эта цель была достигнута.
      Именно так – как “продуманную попытку провокации”, – расценил действия спикера и Ельцин. При этом, однако, он заметил, что Хасбулатову и его сторонникам сорвать совещание не удалось.
      Многие тогда отмечали, что спикеру на своей шкуре довелось испытать то, что испытывают депутаты, которых он, ведя заседания ВС и Съезда, лишает слова.
      – Вы сами знаете, как Хасбулатов жесток по отношению к тем, кто выходит на парламентскую трибуну вопреки порядку и его, Хасбулатова, воле, – сказал по этому поводу Сергей Филатов.
      После скандала
      Весть о том, что Хасбулатову не дали слова на Конституционном совещании, привела в сильное возбуждение радикальную оппозицию, в частности участников 25-тысячного митинга на Лубянской площади, организованного Фронтом национального спасения. Лидер этой организации Илья Константинов призвал собравшихся готовиться “к жестокой, может быть и смертельной, борьбе”. А пламенный революционер Анпилов заявил, что любые попытки парафирования ельцинской конституции “будут восприниматься оппозицией как антинародный переворот, и все, кто на это пойдет, будут уничтожаться нами всеми доступными способами”.
      Как вам это нравится – “уничтожаться всеми доступными способами”? Всеми видами оружия, что ли? После эти люди на всех перекрестках будут кричать как о неслыханном варварстве о “расстреле парламента” из танков.
      Более ста участников Конституционного совещания подписали заявление об отказе участвовать в его дальнейшей работе. Среди подписавших были главы республиканских и областных Советов, представители различных партий. Свое решение они мотивировали недемократичным, по их мнению, характером Конституционного совещания.
      Впрочем, позднее многие из “отказников” потихоньку вернулись в зал заседаний…
      Оптимизм сменяется скептицизмом
      По ходу работы Конституционного совещания взгляд на его перспективы постепенно менялся. Сдержанный оптимизм все больше уступал место скептицизму.
      Вот какие комментарии западная пресса публиковала перед открытием совещания. Английская “Файнэншл Таймс”:
      “На повестке дня – проект конституции, разработанный президентом Ельциным, который дает ему большие властные полномочия, четко обрисовывает функции правительства и сводит задачу парламента к законодательной деятельности. Этот документ был подготовлен для того, чтобы поставить заслон на пути хаоса, вызванного конституцией миновавшей советской эры, называющей Съезд народных депутатов “высшим органом государственной власти” и позволяющей ему мешать попыткам правительства проводить рыночные реформы”.
      Немецкая “Вельт”:
      “После успеха на апрельском референдуме президент не хочет более, чтобы его действия сковывались принятой еще в советское время Конституцией и Съездом народных депутатов”.
      Канадская “Глоб энд Мэйл”:
      “Предложенный президентом проект конституции устранит нынешнюю парламентскую структуру, при которой консерваторы, избранные в советскую эру, сделали все возможное для саботажа программы реформ… Можно ожидать, что в конечном счете 700 делегатов из 88 республик и регионов, а также от ведущих общественных и политических организаций одобрят новую конституцию, которая усилит власть президента и позволит ему выиграть борьбу с парламентом, в котором преобладают консерваторы”.
      Однако после нескольких дней работы совещания тон комментариев, повторяю, изменился. Появились сомнения, что Ельцину удастся принять новую конституцию ускоренными темпами.
      Французская “Монд”:
      “Судя по всему, Ельцин отказался от идеи ускорения процесса принятия Основного закона… Противники президента делают ставку на затягивание конституционных споров. Они рассчитывают на ухудшение экономического положения в стране… Это может изменить соотношение сил. В любом случае, кавалерийский наскок на накопившиеся проблемы, ожидавшийся после референдума, обернулся позиционной войной, в которой оппозиция намерена до последнего защищать свои окопы”.
      “Вашингтон Пост”:
      “Далеко не очевидно, что в конце этого совещания появится документ, который будет действовать так же долго, как конституция США, или вообще появится какой-либо документ. Частично это связано с тем, что совещание представляет собой огромное и потенциально неуправляемое собрание представителей местных и национальных властей, политических партий, социальных групп, парламента, профсоюзов, молодежных организаций и промышленных предприятий. Все они представляют интересы, которые противоречат друг другу”.
      В самом деле, не очень ясно было, по какому принципу подбирался состав участников Конституционного совещания. Он напоминал известную формулу “каждой твари – по паре”. Соответственно, это сразу же дало оппозиции дополнительный повод для критики ельцинского мероприятия. В число участников вошли 18 республиканских президентов и председателей совминов, 16 председателей парламентов, 66 глав администраций, 65 председателей краевых и областных Советов, 95 народных депутатов и членов Конституционной комиссии. Что касается представителей политических и общественных организаций, промышленных и предпринимательских союзов, то здесь преобладали посланцы демократических организаций. Помимо прочего, так получилось еще и потому, что ряд оппозиционных партий и движений отказались участвовать в совещании. В списке общественных организаций, приглашенных на совещание, оказалось также большое число всевозможных фондов и комитетов, поддерживающих реформы…
      Хотя большинство на Конституционном совещании составляли сторонники президента, подготовка проекта Основного закона, который бы всех устраивал, оказалась делом нелегким. Самыми трудными стали три вопроса – о разграничении полномочий между представительной и исполнительной властью, между центром и регионами, а также вопрос о равенстве (или неравенстве) субъектов Федерации. Последние, чувствуя себя хозяевами положения, – без них никакую конституцию не примут, – требовали больше самостоятельности. Представители краев и областей настаивали на том, что все субъекты Федерации должны обладать равными правами. Республики, наоборот, противились этому…
      Особую проблему представляло то, что в действующей Конституции процедура принятия нового Основного закона вообще не была предусмотрена и прописана, так что каждая из противоборствующих сторон видела ее по-своему. Оппозиция считала, что порядок принятия новой конституции должен быть примерно таков, как порядок принятия конституционных поправок, то есть ее должен принимать Съезд квалифицированным большинством. Что касается президента, он полагал, что решение по процедуре принятия должны выработать сами участники Конституционного совещания в конце его.
      Быстро не получается…
      Мало-помалу становилось ясно, что конституционный блиц-криг действительно не удается. Сроки подготовки и принятия нового Основного закона все отдалялись и отдалялись.
      В беседе с журналистами после пленарного заседания 16 июня Ельцин заявил: “Если Конституционное совещание будет работать такими темпами, как сейчас, то уже в июле будет готов единый текст проекта новой конституции”. “Это – самое главное, а орган, который примет конституцию, найдется”, – добавил он. Между тем, ранее предполагалось, что уже 15 июня проект новой конституции будет представлен президенту, а 16 июня его одобрят на том самом, вроде бы заключительном, пленарном заседании Конституционного совещания с учетом поправок и схемы принятия нового Основного закона.
      Но 16 июня не стало заключительным днем. Многие деятели, представлявшие субъекты Федерации, проголосовали против подготовленного проекта либо же вообще не участвовали в голосовании. Правда, за него отдало голоса большинство присутствовавших, – представители общественных организаций, органов местного самоуправления, федеральных органов власти, товаропроизводители, – однако позицию руководства республик, краев и областей, конечно, нельзя было не учитывать…
      В этот же день, 16 июня, Ельцин издал еще один указ – “Об организации дальнейшей работы Конституционного совещания”. В соответствии с ним обсуждение проекта конституции надлежало продлить уже до 25 июня, а 26-го провести пленарное заседание КС.
      Окончательное утверждение проекта конституции “отъезжало” еще дальше. Первый вице-премьер Владимир Шумейко назвал предполагаемыми сроками такого утверждения осень, а то и конец года. Примерно те же сроки для принятия конституции (своей собственной), как мы знаем, намечал и Верховный Совет. Так что преимущество в конституционной гонке, которым еще недавно вроде бы располагала президентская сторона, вновь улетучилось.
      Доклад прокурора Макарова
      То первое скандальное появление Хасбулатова на Конституционном совещании оказалось и последним. Больше он там не показывался несмотря на приглашения, – ссылался на нездоровье.
      Незадолго перед пленарным заседанием 26 июня появилась и более веская причина, чтобы игнорировать совещание. В общем-то эту причину скорее всего “организовала” сама оппозиция, чтобы окончательно пресечь ельцинские попытки принять новую конституцию. 24 июня в Верховном Совете выступил первый заместитель генпрокурора, он же руководитель спецкомиссии по расследованию коррупции должностных лиц (эта комиссия была создана Верховным Советом после известного апрельского “чемоданного” доклада Руцкого) Николай Макаров. Он обвинил в коррупции двух политиков из ближайшего окружения президента – директора Федерального информационного центра Михаила Полторанина и первого вице-премьера Владимира Шумейко.
      Это обвинение, естественно, упало на благодатную почву, вызвав у депутатов очередной приступ антикремлевской ярости. Правда, во время обсуждения доклада кое-кто из “умеренных” нардепов пытался предостеречь коллег от чересчур категоричных оценок, от слишком резких слов в адрес “подозреваемых” (как-никак, проверка-то еще идет), призывал принять достаточно осторожное постановление, однако спикер, чья “любовь” к двум “подследственным”, особенно к Полторанину, была хорошо известна, решительно пресек эти поползновения.
      – Это факты, которые сегодня уже изложил не вице-президент, а независимый прокурор, специально назначенный Верховным Советом… – сказал Хасбулатов. – Если говорить откровенно, их вполне достаточно, чтобы немедленно отправить в отставку федеральное правительство.
      Правительство в отставку не отправили, но, тем не менее, постановление приняли весьма решительное, хотя и довольно странное, – “выразить недоверие” двум упомянутым деятелям и предложить президенту “немедленно отстранить их от должности в связи с возбуждением уголовных дел о коррупции”. Следующим пунктом постановления было: поручить спецкомиссии “проверить законность распоряжений” первого вице-премьера правительства В. Ф. Шумейко “по вопросам предоставления льгот в сфере внешнеэкономической деятельности и распределения материальных и финансовых ресурсов” (одним из обвинений в адрес Шумейко была незаконность этих его распоряжений).
      Вот так: сначала выразить недоверие, предложить президенту отстранить от должности и только потом – поручить проверить…
      Назавтра последовало и продолжение этой прокурорско-депутатской акции – ВС принял обращение к Конституционному совещанию, в котором говорилось, что представительные органы власти не могут участвовать в его работе до тех пор, пока в его состав входят скомпрометировавшие себя деятели. Этим самым подавался сигнал коллегам – участникам совещания: немедленно покиньте его! Собственно говоря, как предупреждали многие, это, по-видимому, и было главной целью всей затеи с прокурорской проверкой – нанести удар по Конституционному совещанию.
      Ясно осознали это и сами его участники. Около двухсот из них подписали заявление, где говорилось: “Предпринята попытка оказать давление на участников совещания с целью срыва его работы. Несмотря на это давление, мы намерены продолжить свою работу, считая ее крайне важной для общественного согласия и стабилизации обстановки в России”.
      Было очевидно, что, приняв постановление по докладу Макарова, депутаты нарушили основополагающий юридический принцип – презумпции невиновности: дела еще только возбуждены, приговоры не вынесены, а людей уже требуют наказать. Так его восприняли и сами обвиненные в грехах, и все разумные люди. Шумейко: “Суд еще ничего не сказал, а они уже на всю страну, на весь мир заявляют, что я коррупционер”. Полторанин: “Все это было затеяно с единственной целью – чтобы ударить по тем, кто входит в команду президента, по тем, кто работает, кто что-то делает, для того чтобы скомпрометировать не просто этих людей, а всю эту работу, которая сегодня идет во благо России”.
      Уже на следующий день, видимо испугавшись столь резкой реакции на свое выступление, руководитель спецкомиссии Николай Макаров, как говорится, дал задний ход. На пресс-конференции в Белом доме, отвечая на вопросы журналистов, он заявил, что никого не обвиняет “в конкретных составах преступления” – “налицо только противоправные действия”. “Я никого не назвал преступником и не обвинил в составе преступления, – сказал он. – Следствие работает на суд. Именно он будет решать вопрос о виновности или невиновности того или иного лица. Мы этого предрешить не можем”.
      Зачем же тогда, спрашивается, было на весь свет трезвонить о чьих-то предполагаемых “противоправных действиях” (заседания ВС в ту пору транслировались по телевидению)? Тут прокурор кивал на Верховный Совет – именно по его решению он как руководитель спецкомиссии был обязан в июне проинформировать этот орган о результатах проверки материалов о коррупции.
      Теперь уж и вовсе не оставалось никаких сомнений, кто именно автор этого скандала, кто более всего в нем заинтересован. Заинтересован не в юридически убедительном разоблачении коррупционеров, а именно в политическом скандале.
      Мокрая тряпка в руках Хасбулатова
      25 июня Михаил Полторанин в программе “Итоги” на ОРТ подробно рассказал и о своем “преступлении”, и обо всей затее с прокурорской проверкой. Следователи, проводившие проверку, обвинили Полторанина в том, что он “превысил свои полномочия” при оформлении передачи берлинского Дома науки и культуры из собственности СССР в собственность Российской Федерации. Эта передача будто бы была оформлена неправомерно – в результате берлинский суд в любой момент может, дескать, вернуться к этому делу, аннулировать все подписанные акты и распорядиться этим огромным, ценным зданием по своему усмотрению, сделать его собственностью Германии. Полторанин без труда опроверг эти обвинения – представил телезрителям документ немецкого нотариуса, в котором было четко и ясно сказано, что в соответствии с представленной ему и заверенной выпиской из поземельной книги берлинского суда собственником здания является и будет являться Российская Федерация.
      – То есть нам удалось сделать собственность СССР собственностью России, – сказал Полторанин. – За такие дела, я думаю, надо ордена давать, а не бросать обвинения. Ведь Дом науки и культуры – лишь одно из 43 наших находящихся за рубежом зданий, которые после развала СССР оказались бесхозными. Часть из них уже уплыла в какие-то чужие руки, часть используется разнообразными “жучками”, которые норовят стать их “законными” хозяевами…
      (Спустя несколько дней Полторанин сообщил, что на выступление Макарова в ВС отреагировали сразу несколько официальных инстанций ФРГ. В частности, Земельный суд и Опекунский совет прислали в Москву документальное подтверждение, что берлинский Дом науки и культуры с 1992 года является и будет являться впредь собственностью России со всеми вытекающими отсюда последствиями.)
      С какой целью была предпринята новая атака на ближайших сотрудников президента и, стало быть, на него самого?
      Полторанин:
      – Перед этим ВС притих на какое-то время. Мы знали: что-то готовится. Дело в том, что референдум серьезно ослабил позиции экстремистской группировки Хасбулатова, референдум встряхнул многих депутатов, и депутаты начали дрейф в сторону здравого смысла. Кроме того, стала налаживаться работа Конституционного совещания. Оно стало объединять вокруг себя людей разных направлений и, в общем, начало формировать согласие, чего нам давно уже не хватало. И вот, боясь этого согласия, стремясь усилить конфронтацию, мне кажется, они и затеяли все это слушание…
      Особо Полторанин остановился на той роли, которую во всей этой истории отвели прокуратуре.
      – Меня печалит, – сказал он, – что сегодня руководство Прокуратуры России стало похоже на мокрую тряпку в руках у группировки Хасбулатова. Руководство ВС размахивает ею и пытается ударять по репутации своих политических оппонентов. В конце концов, эти люди – Макаров и другие – окажутся крайними, окажутся козлами отпущения. Сегодня, повторяю, недобросовестные деятели используют их в своих чисто политических, корыстных целях.
      Увы, использование Генпрокуратуры в политических целях стало у нас с тех времен привычным, обыденным делом.
      26 июня с соответствующим заявлением выступило и правительство России. Оно сочло постановление ВС по докладу Макарова “очередной политической акцией, направленной на дискредитацию деятельности правительства”. В заявлении тоже отмечалось, что обвинения в коррупции до завершения проверки нарушают принцип презумпции невиновности.
      Вместо конституции – заявление о ней
      Чем ближе подходило 26 июня, тем яснее становилось, что намеченное на эту дату пленарное заседание Конституционного совещания тоже не станет заключительным. 25 июня Сергей Филатов заявил об этом открытым текстом: по его словам, 26-го предстоит одобрить лишь “узловые” положения конституционного проекта, после чего работа над ним будет продолжена. Следующее пленарное заседание, по-видимому, состоится в начале июля.
      Некоторые СМИ вообще готовы были поставить на совещании крест. Так, “Независимая газета” писала в день открытия очередного его “заключительного” заседания 26 июня:
      “Ясно, что никакого консенсуса даже в этом подобранном собрании по поводу текста конституции быть не может. Вводить же эту конституцию указом президента, получив одобрение (парафирование) субъектов федерации через подписи глав администраций, то есть подчиненных президенту чиновников, можно, но только одновременно с введением войск во все крупные города. А иначе – еще больший правовой и политический хаос. Не лучше ли признаться, что совершена ошибка, уйти пока с этого тупикового пути и заняться решением конкретных проблем экономики и подготовкой выборов?”.
      Вроде бы согласованный проект конституции в самом деле был представлен президенту 25 июня, однако 26-го на пленарном заседании Конституционного совещания вновь возникла дискуссия, причем не по второстепенным, а по ключевым вопросам – о государственном устройстве, о форме собственности, в частности на землю…
      Ввиду этих разногласий Ельцин даже не стал ставить вопрос об одобрении проекта конституции или хотя бы каких-то его “узловых” положений. Президент заявил, что текст нуждается в серьезной экспертизе.
      На пленарном заседании 26 июня по предложению Ельцина участники совещания приняли заявление о проекте новой конституции – некую декларацию о том, как они себе представляют Основной закон. В этом документе Россия характеризовалась как свободное правовое светское федеративное государство, провозглашалась неотъемлемость прав и свобод человека, которые гарантировались согласно Всеобщей декларации прав человека. В заявлении подчеркивались гарантии неприкосновенности собственности, а также равенство частной, государственной и муниципальной ее видов. Граждане и их объединения, говорилось в заявлении, вправе иметь в частной собственности землю, государственная власть основывается на разделении властей, она не может быть присвоена никакой частью общества, никаким объединением или отдельным лицом. Согласно заявлению, законодательную власть в России осуществляет двухпалатное Федеральное Собрание – парламент. Главой государства является всенародно избираемый президент.
      И снова возник скандал. В первоначальный проект документа, как говорится “явочным порядком”, были внесены изменения, как выяснилось, не приемлемые для ряда его участников. В частности, исключенным из него оказалось положение о том, что верхняя палата Федерального Собрания формируется из высших должностных лиц представительной и исполнительной власти субъектов Федерации, а нижняя избирается гражданами всеобщим голосованием. Другая, еще более серьезная поправка: был исключен тезис о том, что республика является суверенным государством в составе Российской Федерации, а край, область, город федерального значения, автономная область и автономный округ – государственно-территориальным образованием в составе РФ. По словам Ельцина, эти положения требовали дальнейшего согласования.
      Последняя поправка вызвала резкий протест со стороны глав республик. Минтимер Шаймиев даже пригрозил отозвать участников совещания от Татарстана. Дело в том, что республиканские руководители договорились с президентом о формулировке этой части заявления на встрече с ним незадолго до оглашения документа. Каково же было их удивление, когда они не обнаружили его в прочитанном тексте (заранее о купюре их никто не предупредил).
      На Конституционном совещании вновь был объявлен перерыв. Согласовать различные позиции во время этого перерыва поручили арбитражной комиссии, составленной из судей трех “главных” судов – Конституционного, Арбитражного и Верховного. Следующее пленарное заседание Конституционного совещания, которое, возможно, наконец-то станет последним, как и ожидалось, было намечено ориентировочно на начало июля.
      Последние вялые усилия…
      Тем не менее, все эти отсрочки и проволочки не убавили у Ельцина бодрости и оптимизма в отношении перспектив Конституционного совещания. Отвечая перед пленарным заседанием на вопрос одного из журналистов, “как воспринял президент заявление Хасбулатова, что Cъезд не будет принимать эту конституцию?”, Ельцин сказал: “Я примерно такого же мнения. Я столько напереживался со Cъездом, что у меня о нем определенное мнение. На следующем заседании придется принять способ принятия конституции, и там будут высказаны оригинальные предложения”. На вопрос об отношении президента к заявлению парламента, в котором содержался призыв к депутатам покинуть совещание, Борис Ельцин сказал: “Я думаю, что это просто политическая попытка продлить парламентские полномочия вместо того, чтобы осенью идти на выборы. Они стремятся не дать работать нормально Конституционному совещанию, но, думаю, из этого ничего не выйдет”.
      …Увы, несмотря на эти бодрые заявления, работа над новой конституцией становится все более вялой. Создается ощущение, что у самого президента уже нет к ней былого интереса, ибо становится ясно: сопротивление Верховного Совета, Съезда, субъектов Федерации вряд ли удастся преодолеть.
      Правда, формально конституционный процесс вроде бы продолжается, но он все больше напоминает топтание на месте. 24 июля Ельцин подписывает очередной “конституционный” указ – “О порядке согласования проекта Конституции Российской Федерации”. Имеется в виду его согласование с субъектами Федерации. 13 августа в Петрозаводске проходит заседание Совета глав республик с участием президента Ельцина, на котором принимается решение о создании Совета Федерации как консультативно-совещательного органа при президенте. Настроения участников заседания еще более укрепляют опасения тех, кто считает: согласовать с этими деятелями проект Основного закона будет нелегко, если вообще возможно.
      Тем не менее, в начале сентября Ельцин подписывает распоряжение о создании рабочей группы (опять рабочая группа!) по выработке единого согласованного проекта конституции под председательством окончательно перешедшего на сторону президента Николая Рябова. Это была, кажется, последняя перед сентябрьско-октябрьским политическим кризисом официальная акция в ходе не удавшейся в тот момент попытки принять новую конституцию.
      Принять ее оказалось возможно лишь 12 декабря, после подавления мятежа. Но задача сбалансированного разделения властей в новой Конституции так и не была решена: на этот раз полностью доминирующей в ней стала фигура президента.
      Была ли эта затея бессмысленной?
      Странной была эта затея – попытка принять новую конституцию, минуя Съезд и Верховный Совет, через какое-то эфемерное, на ходу придуманное Конституционное совещание.
      Хотя его работа сопровождалась мощной информационной поддержкой в СМИ (вот бы самим реформам такую поддержку!), у многих эта работа с самого начала вызывала скептическое отношение: можно ли себе представить, чтобы оппозиция позволила переиграть себя на этой наскоро сооруженной, непрочной и колеблющейся площадке? Вообще достойная удивления картина: две равновеликие силы уперлись друг в друга рогами, каждая пытается “проломить” выгодный для себя текст. Полноте, так ли принимается конституция? В конце концов, Основной, закон – это результат какого-никакого, но все-таки национального согласия. Можно ли его принимать в условиях острого конфликта, расколовшего правящий слой общества почти пополам? Эту задачу вполне можно было решить двумя годами раньше, во второй половине 1991-го. Ельцин упустил существовавшую тогда возможность, попал, как уже говорилось, в конституционную ловушку и вот теперь попытался из нее выбраться…
      С тактической точки зрения, затея с конституцией была для Ельцина явно проигрышным, провальным ходом. Он попросту потерял время, растратил преимущества, которые получил в результате победы (все-таки это была победа!) на референдуме. Вместо того чтобы предпринять какие-то решительные действия по вытеснению поверженной оппозиции на периферию политического процесса, он добровольно втянулся в четырехмесячную тягомотину изнурительных споров по поводу текста Основного закона, его отдельных статей, формулировок, слов…
      Какие решительные действия мог предпринять президент? Только ли те, которые он предпринял в сентябре – октябре? По словам депутата Анатолия Шабада (мы с ним беседовали в августе 1993-го), после референдума они с депутатом Владимиром Варовым предложили немедленно созвать депутатский Съезд. Перед депутатами можно было поставить вопрос о конституционном закреплении результатов плебисцита. И если бы он, Съезд, отказался это сделать, Ельцин уже вполне официально, с юридическим оформлением этого, мог бы встать на путь его игнорирования. В тот момент, как полагал Шабад, это можно было сделать достаточно легко, не опасаясь импичмента. Можно было бы назначить и перевыборы… Можно было принять временный конституционный акт, на котором настаивали “демороссы” (они продолжали на нем настаивать и в августе, и в сентябре, уже в гораздо менее выгодной политической ситуации). Однако все эти предложения демократов не получили тогда поддержки. К концу лета, а может быть и раньше, эффект от референдума уже затух.
      Особенно победным для Хасбулатова стал период, когда закончилась – фактически закончилась – работа Конституционного совещания и президент ушел в отпуск. Вообще, отпуска – это было какое-то бедствие для наших президентов той поры. Горбачев в Форосе… Ельцин на Валдае… Время-то какое было напряженное, судьбоносное! Кажется, неужели нельзя было хотя бы год обойтись без долгого отдыха? Да, понимаю, тяжело. Возраст и все такое прочее. Но ведь однажды все это могло плохо кончиться.
      И все же я не стал бы утверждать, что затея с форсированной подготовкой новой конституции, подкрепленная надеждой быстро ее принять, была полностью ошибочным ходом Ельцина. Думаю, стратегически – и исторически! – этот ход имел важное значение. В мае – августе 1993 года президент предпринял последнюю, отчаянную попытку решить центральную политическую проблему того времени – проблему двоевластия – мирным, относительно демократическим путем. Можно ли припомнить в истории нашего отечества, чтобы кто-то из властителей в похожей ситуации испытывал подобные устремления? Да нет, что-то не вспоминается такого. Проблему двоевластия наши владыки всегда решали очень просто, в самый начальный момент ее возникновения, – путем отрубания голов своим противникам или, позднее, выстрелом в затылок где-нибудь в подвале.
      Все здравомыслящие люди поняли и оценили этот ельцинский порыв. И поныне помнят и ценят. Ну, а кто не понял либо, что бывало чаще, не пожелал понять, тот по всякому поводу и без повода поныне бессмысленно дудит про “расстрел парламента” как про единственное средство разговора с оппонентами, которое, дескать, было известно кровавому сатрапу Ельцину.
 

 
      Подозрительное знакомство
      27 июля Ельцин отправил в отставку министра безопасности Виктора Баранникова. Официально – за “нарушение этических норм” и за “серьезные недостатки в работе, в том числе по руководству пограничными войсками”.
      В своих мемуарах Ельцин довольно подробно описывает эту историю. В мае 1993-го Баранников неожиданно зазвал его к себе на дачу и познакомил с неким предпринимателем, главой той самой, ранее уже мной упоминавшейся компании “Сеабеко” Борисом Бирштейном. Это показалось Ельцину подозрительным: уж как-то очень старательно навязывал министр президенту это странное знакомство – по-видимому, имел перед Бирштейном какие-то серьезные обязательства. А через некоторое время Ельцину доложили, что жены Баранникова и первого зама министра внутренних дел Дунаева были приглашены этой самой “Сеабеко” на три дня в Швейцарию, где на деньги этой фирмы “отоварились” по полной программе – накупили парфюмерии, шуб, часов и прочего добра более чем на триста тысяч долларов. С чего бы это такая щедрость? Как пишет Ельцин, из представленного ему вороха документов “становилось абсолютно ясно, что Виктор Баранников, министр безопасности России, генерал армии, один из моих самых близких и доверенных людей, к которому я всегда относился с симпатией, был примитивно и пошло куплен… Баранниковым теперь легко было манипулировать, так же просто его и шантажировать”.
      Что касается другой объявленной причины увольнения Баранникова, – недостатков в руководстве погранвойсками, – тут имелся в виду случившийся незадолго перед тем сокрушительный разгром одной из российских застав на таджикско-афганской границе: пограничники оказались просто не готовы к нападению афганцев, помощь вовремя не подоспела, многие погибли…
      Надо сказать, мало кто тогда поверил, что именно названные причины в действительности дали повод для отставки. Жены двух генералов совершили шоп-тур за счет какой-то сомнительной зарубежной фирмы? Господи, да за кем же из российской “элиты” не водились подобные грехи! У некоторых родственники, дети вообще не вылезали из-за границы. Приобретали квартиры, дома, учились в престижных университетах… Ясное дело – не на зарплату главы семейства. Если за это увольнять, ряды высокоразрядного российского чиновничества поредели бы очень сильно. Что касается разгрома погранзаставы, этот вопрос рассматривался накануне на Совете безопасности. Баранников получил выговор (начальник пограничного ведомства генерал Шляхтин был отстранен от должности). Какой смысл уже на следующий день отправлять министра в отставку? Где тут логика? Да и вообще, за одну и ту же провинность вроде бы дважды не наказывают.
      По-видимому, между выговором и отставкой должно было произойти какое-то событие, которое и стало реальным поводом для увольнения генерала… Согласно одной из версий, все решилось, когда в день своей отставки с утра Баранников посетил Ельцина. В попытке “раскрыть глаза” президенту министр будто бы представил ему собранный Министерством безопасности компромат на доверенных лиц Ельцина – опять-таки на первого вице-премьера Владимира Шумейко, директора Федерального информационного центра Михаила Полторанина и вместе с ними – на председателя Междведомственной комиссии по борьбе с преступностью и коррупцией известного адвоката Андрея Макарова. Это, мол, и вызвало соответствующую негативную реакцию президента.
      “Генерал Дима”
      По другой версии, причиной отставки стала одна из самых странных фигур того времени – Дмитрий Якубовский, или “генерал Дима”, как его называли. Утверждалось, что именно он сыграл ключевую роль в сборе информации, касающейся “шопинга” двух генеральш в Швейцарии.
      Чтобы познакомиться с этим компроматом, в Швейцарию послали Алексея Ильюшенко, в ту пору начальника Главного правового управления президента. Кроме того, была осуществлена беспрецедентная акция – на один день на самолете внуковского спецавиаотряда, без соответствующих документов, из Швейцарии, где он в ту пору скрывался от своих российских недругов, “генерала Диму” вывезли в Москву. Как утверждал в одном из своих интервью Руцкой, во “Внуково-2” “пограничники попытались задержать” Якубовского, но его встречала группа “Альфа”, не позволившая это сделать. “Дима” был доставлен на один из объектов Главного управления охраны, где с ним побеседовали несколько высокопоставленных должностных лиц из окружения президента и, надо полагать, получили от него вожделенную информацию. Такая вот детективная история. По версии Руцкого, 27 июля Баранников доложил президенту, что получил ордер на задержание Якубовского за нарушение установленного законом порядка пересечения границы, выданный Генеральным прокурором, и должен осуществить это задержание. За этим и последовала отставка.
      Наконец, третью версию выдвигает в своих воспоминаниях Сергей Филатов. Он пишет, что за двадцать минут до последнего визита Баранникова к президенту Ельцин позвонил ему, Филатову:
      – Ну, что будем делать с Баранниковым?
      – Теперь надо снимать, Борис Николаевич, – ответил Филатов. – Баранников начал сбор компромата на членов комиссии (которая расследовала историю с поездкой в Швейцарию жен Баранникова и Дунаева. – О.М.) и уже завел несколько уголовных дел. Он теперь не остановится ни перед чем. Не снимете, он со всеми счеты сведет, а вас предаст, если уже не предал.
      Как можно понять, именно этот совет, который он дал президенту, по мнению Филатова, и стал последней каплей, побудившей Ельцина принять нелегкое для него решение об отставке Баранникова.
      Нетрудно видеть, что все три версии в общем-то похожи друг на друга. Общий смысл всех трех: больше всего Ельцина возмутила реакция министра безопасности на полученный выговор, – вместо того, чтобы, как говорится, извлечь урок из случившегося, проявить покорность и лояльность, он разворачивает мощное контрнаступление на близких президенту людей, на людей, которым он доверяет; можно ли в самом деле положиться на такого?
      Сам Ельцин в “Записках президента” дает собственное объяснение, почему он не поставил вопрос об отставке Баранникова еще на Совете безопасности 26 июля и о чем они говорили с министром утром 27-го. На СБ президент, по его словам, решил не смешивать два разных вопроса. Приняв же Баранникова на следующий день, он задал ему лишь один вопрос: правда ли, что его жена ездила на деньги “Сеабеко” в Швейцарию и что за три дня они вместе с женой Дунаева истратили там сотни тысяч долларов? Министр, “опустив голову”, ответил утвердительно. После этого президент сообщил ему, что в три часа он будет снят с должности министра. Вроде бы достаточно убедительное объяснение, хотя не вполне ясно, почему нельзя было встретиться с Баранниковым не после заседании СБ, а до него, с тем чтобы на Совете безопасности все окончательно и решить.
      ВС защищает министра
      По логике вещей, Хасбулатов и Ко вроде бы не должны были особо возражать против отстранения министра безопасности: в общем-то, они не жаловали Баранникова, будучи уверенными, что он душой и телом предан президенту. Сам министр изо всех сил демонстрировал эту преданность. Так, во время мартовско-апрельского кризиса, когда Ельцину реально угрожал импичмент и поражение на референдуме, он часто появлялся рядом с президентом, следовал за ним, словно тень, как бы наглядно демонстрируя, на чьей стороне МБ. Как-то в порыве раздражения Хасбулатов даже назвал его президентским адъютантом. Однако стоило Ельцину уволить министра, как ВС тут же сделал привычную для него враждебную по отношению к президенту стойку. Уже на следующий день Президиум этого органа принял постановление, в котором признал указ президента об освобождении Баранникова “не имеющим юридической силы”. Утверждалось, что Ельцин нарушил закон “О Совете Министров РФ”, согласно которому министр безопасности, как и прочие силовики, назначается и освобождается с согласия Верховного Совета. (В действительности никакого нарушения не было: Баранников занял свой министерский пост задолго до того, как была введена норма, предписывающая такое согласование.) Хасбулатов пригрозил, что, если постановление “окажется неэффективным, будет созвана сессия Верховного Совета”.
      Эту внеочередную сессию созвали 31 июля, бесцеремонно прервав летние депутатские каникулы. Однако, как вскоре выяснилось, из отпуска нардепов вызывали напрасно. Ко всеобщему удивлению, никакого решения по Баранникову на сессии принято не было. Вопреки ожиданиям, Хасбулатов, руководствуясь какими-то своими византийскими соображениями, быстренько свернул заседание, не позволив даже начать обсуждение вопроса об уволенном министре безопасности. Возможно, уже по ходу дела решил, что восстановить его в должности депутатам ни при каких обстоятельствах не удастся, а демонстрировать перед всем миром свое бессилие совершенно ни к чему. К тому же, не исключено, спикер вполне логично заключил: снятый со своего поста, обозленный силовой министр в скором времени может оказаться для него, Хасбулатова, несравненно более полезным, нежели “адъютант его превосходительства” президента, сохраняющий эту свою адъютантскую роль. Так оно в действительности и вышло.
      Впрочем, все это не означало, что линия на противоборство с президентом свернута или хотя бы ослаблена. На сессии депутаты во вполне конфронтационном духе приняли в первом чтении закон о внесении дополнений в закон “О Совете Министров РФ”. Этими дополнениями вводился новый порядок назначения министров-силовиков. В случае, если полномочия кого-либо из них – министра обороны, безопасности, внутренних дел или приравненного к силовикам министра иностранных дел – прекращаются досрочно, президент обязан представить парламенту кандидатуру нового претендента на этот пост. Если ВС не согласится с предложенной кандидатурой, президент должен в семидневный срок представить новую. При этом повторно предлагать кандидатуру, уже отвергнутую Верховным Советом, он не имеет права.
      Таков был на этот раз “наш ответ Чемберлену”. Вместо того чтобы ограничиться узкой темой отставки министра безопасности, спикер решил предельно расширить разговор – повести речь в принципе обо всех силовых министрах. Ясно, что если бы принятые на сессии дополнения обрели силу закона, порядок назначения этих министров практически полностью перешел бы под контроль ВС. Как писала одна из газет, “изменение закона о Совмине – еще один пример аварийного ремонта существующего законодательства для укрепления позиций парламента в его политической борьбе с президентом”.
      Харизма зла
      (Заметки на полях)
      У меня, да и не только у меня, не однажды возникал вопрос: неужели депутаты не понимают, что выступают в роли полнейших ничтожеств, абсолютных нулей – Хасбулатов манипулирует ими, как хочет? Вот он захотел внезапно вызвать членов ВС с каникул, чтобы обсудить отставку Баранникова, – вызвал. Все съехались как миленькие. А после по ходу заседания решил не обсуждать этот вопрос. Ничего никому не объясняя, все скомкал, сделал перерыв на неделю. И снова никто не пикнул. Интересно, как все-таки они себя чувствуют, будучи куклами-марионетками? Неужели не испытывают ни стыда, ни неловкости? Хотя бы крохотное, хотя бы микроскопическое достоинство должно же у них быть!
      – Конечно, они плюются, и бывают моменты, когда депутаты просто возмущаются тем, как ведет себя Хасбулатов, – говорил Анатолий Шабад в той уже упомянутой мной нашей беседе. – Но при этом они всегда склоняются к одному и тому же: нам надо держаться его, иначе будет хуже. Парадоксальным образом при голосовании о доверии Хасбулатову на IX съезде аналогичную позицию заняли и наши, “демороссы”: надо, мол, проголосовать за председателя ВС. При этом выдвигался дичайший аргумент: Хасбулатов настолько одиозен, что лучше в должности спикера иметь его, чем кого-нибудь другого, – с одиозным противником легче бороться. Я по этому поводу говорил, что уход Хасбулатова – вещь самоценная. Но, увы, к этим моим словам не прислушались.
      Действительно, в нашей новейшей истории я что-то не припомню такой фигуры. То есть были, конечно, всякие типажи… В сталинские и иные времена. Но те монстры по крайней мере не выставляли напоказ свою суть, скрывали под маской благообразия. Хасбулатов же ничего не скрывает. Он бравирует букетом своих отталкивающих свойств. Он как бы говорит: “Да, я вот такой. И плевал я на то, что вы обо мне подумаете”. Немыслимо, чтобы, допустим, члены Политбюро Гришин или Романов – при всей одиозности этих фигур – во всеуслышание назвали многолетнего премьера Британии, одного из самых блестящих политиков современности, члена палаты лордов Маргарет Тэтчер “заезжей бабешкой” (после же тупо недоумевали бы: “А что это я буду перед ней извиняться?”). Такого НИКОГДА не было, в самые худшие времена. Хасбулатов же не моргнув глазом позволяет себе такое.
      Впрочем, истины ради надо сказать, что это не всех отталкивает. Есть так называемая харизма зла. Откровенное зло, как ни странно, тоже обладает харизматическим, притягательным действием. И для некоторых Хасбулатов, без сомнения, притягателен в своей отвратительности.
      Как оценить состояние общества, которое терпит бесконечную ложь, бесконечные примитивные интриги?.. Ну хотя бы эта июльская интрига с обменом денег, когда количество подлежащих обмену “старых” рублей ограничили недопустимо малой величиной – 30 тысячами, а срок обмена – всего лишь двумя неделями. Ясно же было: геращенковский Центробанк, затеявший ее, подконтролен Верховному Совету, и Хасбулатов первым должен нести ответственность за его действия, независимо от того, он ли, спикер, был подлинным инициатором этой авантюры или нет, он ли давал на нее добро или нет… И вот вместо того чтобы честно принять на себя эту ответственность, он, опять-таки не моргнув глазом, взваливает ее на правительство, на ненавистного ему министра финансов Бориса Федорова, который в тот момент находился в США и ни сном ни духом не ведал об идиотских деталях этой операции. Такие примитивные комбинации, наверное, даже начинающим шахматистам стыдятся преподносить, когда учат их игре. А Хасбулатову все сходит с рук. Повозмущались, поохали и… забыли.
      Кстати, еще такое соображение. Хорошо известно: в наших институтах, особенно учебных, в советские времена были очень распространены интриги (думаю, и сейчас распространены). С их помощью бездарная часть профессоров и преподавателей всегда стремилась опередить в карьерном росте людей одаренных, которые посвящали свое время науке, а не интриганству. Похоже, Хасбулатов прошел прекрасную школу интриг в Плехановском институте, где работал долгие годы до и после своего пребывания в политике. Так что мы должны в ножки поклониться этому вузу за выпестованного им деятеля.
      Позиция демократов
      Возвращаясь к отставке Баранникова, стоит добавить, что его увольнения настойчиво требовали демократы. Их не убеждала показная “преданность” главы МБ президенту. Они настаивали на том, что при Баранникове Лубянка “фактически стала смыкаться с консервативным крылом Верховного Совета и Генеральной прокуратурой и во многом стала чинить препятствия проведению реформ”. В качестве примера приводились неоднократные попытки Министерства безопасности возбудить уголовные дела в отношении демократических лидеров депутатов Льва Пономарева и Глеба Якунина, участие представителей МБ в обыске в кабинете Михаила Полторанина. В то же время, подчеркивалось, органы безопасности проявляют полное бессилие в борьбе с преступностью и коррупцией, захлестнувшими Россию, не желают обращать внимание на широко развернувшуюся пропаганду фашистских и националистических идей.
      Стремясь довести до Ельцина это свое требование, демократы даже нарушили покой президента, посетив его в отпуске на Валдае. Однако Ельцин не соглашался с ними. По словам Сергея Юшенкова, он считал, что “Баранников тот человек, который сумеет превратить Министерство безопасности в структуру, действительно озабоченную интересами безопасности”.
      То, что в конце концов Ельцин все же принял решение “отставить” Баранникова, – на это, по-видимому, повлияли все перечисленные обстоятельства. Но главная причина его увольнения скорее всего заключалась в том, что президент просто утратил доверие к министру безопасности. Ясно, что в условиях жесткой конфронтации с Верховным Советом и очевидным приближением ее развязки терпеть такого министра было смертельно опасно. Последовавшие вскоре события показали полную оправданность такого шага. Менее через два месяца Баранников, – впрочем, как и Дунаев, – стал одной из ключевых фигур в стане противников президента – “министром безопасности” Белого дома (Дунаев сделался “министром внутренних дел”).
      Сменивший Баранникова на Лубянке Николай Голушко тоже, как оказалось, не сахар. Во время сентябрьско-октябрьского кризиса он показал себя человеком безвольным, нерешительным, бездеятельным. Но все же он не стал предателем.
 

 
      Борцы с привилегиями
      Одним из центральных пунктов предвыборной программы почти всех кандидатов в народные депутаты СССР и РСФСР в избирательных кампаниях 1989 и 1990 годов была борьба с номенклатурными привилегиями. Тот, кто не поднимал вопрос о привилегиях, не клялся и не божился, что будет насмерть с ними сражаться, практически не имел шансов на успех (разумеется, если он только не шел по списку “красной сотни” – по особому списку кандидатов от КПСС). И наоборот, тому, кто больше всех кричал о незаслуженных привилегиях, избиратели охотнее всего отдавали свои голоса.
      После выборов, однако, ситуация резко изменилась. Большинство депутатов в одночасье забыли о своих предвыборных обещаниях и с таким же пылом, как они громили и разоблачали номенклатуру, пользующуюся незаслуженными благами, стали сами хватать все что можно, полагающееся и не полагающееся. Вновь подтвердилась истина: когда дело касается личных благ, все прочие намерения, обещания, заявления, декларации сплошь и рядом отступают на задний план…
      С распадом СССР и началом самостоятельного существования Российской Федерации в области привилегий мало что изменилось. Верховный Совет РФ не посчитал нужным даже создать комиссию по привилегиям, аналогичную той, какая действовала в рамках ВС СССР, справедливо полагая, что эта комиссия будет помехой на пути к материальному благополучию народных избранников…
      В 1992-1993 годы вопрос о льготах и привилегиях государственно-политической “элиты”, как и прежде, оставался важным политическим вопросом. Однако в несколько ином смысле, нежели в период избрания нардепов СССР и РСФСР. Смертельное противостояние законодательной и исполнительной властей привело к тому, что каждая из них стремилась перетянуть на свою сторону как можно больше депутатов и госчиновников. Тут власти почти в открытую соревновались друг с другом. Руководство ВС всячески обласкивало депутатов всех уровней, а также аппарат Верховного Совета. Заигрывало с высшими чиновниками армии, МВД, МБ. То же самое делала и исполнительная власть.
      “Упорядочивают” доходы депутатов
      и чиновников
      30 декабря 1992 года Президиум Верховного Совета принял постановление “Об упорядочении оплаты труда работников органов представительной и исполнительной власти”. Оно установило размеры окладов и других выплат служащим органов госвласти, в зависимости от занимаемой должности, уровня соответствующего органа и т.д. Особо оговаривалось, что оклад любого должностного лица не может быть выше оклада российского президента. В начале июля 1993 года Минтруда “разъяснило” порядок применения данного постановления. Согласно этому разъяснению, руководители органов власти могли устанавливать своим работникам надбавки за сложность, напряженность труда и прочее в пределах 50 процентов оклада. Однако премии, материальная помощь, а также выплаты по так называемому районному коэффициенту и северные надбавки никакими пределами не ограничивались. Так что, в принципе, работник того или иного органа власти мог получать и больше, чем президент РФ.
      Естественно, руководство Верховного Совета регулярно повышало зарплату и депутатам, причем подчас делало это даже задним числом, как бы спохватившись, что недостаточно заботится о материальном благополучии своих подопечных. Так, в июне 1993-го по распоряжению первого зампреда ВС Юрия Воронина (оно имело номер 530-1) на 50 процентов была повышена зарплата членов Верховного Совета, депутатов, работающих в парламенте на постоянной основе, а также сотрудников аппарата Белого дома. В документе говорилось, что зарплата повышается… с 1 января 1993 года (в июне вспомнили про минувший январь!). Эти меры, как разъяснялось в распоряжении, были связаны с тем, что депутаты и аппарат парламента работают “в особых условиях”. Какие такие “особости” имелись в виду, не расшифровывалось.
      При этом в Верховном Совете утверждали, что решение о повышении окладов было принято, мол, лишь после того, как увеличилась зарплата работников президентских структур. Однако такое утверждение несерьезно: за полгода перед этим решения об увеличении окладов и в Белом доме, и в Кремле принимались неоднократно, причем без каких-либо ссылок на политических соперников.
      Не отставал от Верховного Совета и президент, всеми силами старавшийся облагодетельствовать функционеров исполнительной власти. Так, 25 августа 1993 года он издал Указ № 1313. “В целях усиления прав и социальной защищенности”, а также “компенсации за дополнительную нагрузку, степень напряженности труда и ответственности” (по-видимому, именно это под “особыми условиями труда” своих подопечных подразумевал и Юрий Воронин) главам исполнительной власти субъектов Федерации предоставлялся ряд льгот. После освобождения от должности им теперь в течение года, до устройства на новую работу, выплачивалась та же самая зарплата, что и до ухода с их руководящего поста. Начиная с 1 января 1993 года (тоже задним числом!) продолжительность ежегодного и дополнительного отпусков им устанавливалась не менее 36 рабочих дней (как известно, обычный отпуск россиян – 20 рабочих дней). С 1 сентября главы исполнительной власти обретали надбавку к зарплате “за выслугу лет” в размере 40 процентов и “за сложность и специальный режим работы” (вновь и вновь повторялись эти загадочные слова) в размере 50 процентов. То есть зарплата фактически удваивалась.
      Нетрудно понять, каковы были политические цели всех этих подарков: в ближайшее время ожидалась решающая схватка между исполнительной и законодательной властями, а потому потенциальных сторонников бесхитростно скупали на корню, оптом и в розницу.
      Под грифом “Не для печати”
      Понимая, что подобное самооблагодетельствование депутатского и чиновничьего корпуса (те, кто щедро раздавал блага, естественно, не забывали и себя) не увеличивает симпатий к ним со стороны населения, такого рода мероприятия, естественно, старались не предавать широкой огласке. Так, вышеупомянутое распоряжение Воронина № 530-1 было предусмотрительно снабжено грифом “Не для печати”. И попало оно в газеты лишь благодаря утечке информации, причем с большим опозданием – только в начале июля.
      23 июля, в последний перед парламентскими каникулами день (впрочем, в дальнейшем каникулы, как мы знаем, были сорваны Хасбулатовым), члены ВС приняли поправку к закону “О статусе народного депутата”. Согласно этой поправке, по истечении срока своих полномочий депутаты, а также члены их семей еще на три года сохраняли за собой право на привилегированное медицинское и санаторно-курортное обслуживание. Депутатам, которые во время исполнения полномочий или в течение трех лет после их прекращения достигли пенсионного возраста, медицинское и санаторно-курортное обслуживание сохранялось пожизненно. Пенсия депутатам назначалась на пять лет раньше, чем остальным гражданам.
      И наконец жилье. Если депутат проработал в Верховном Совете на постоянной основе не менее двух лет, он обретал право приватизировать свою служебную квартиру.
      Упомянутая поправка к закону “О статусе депутата” (№ 5452-1) также не была опубликована. И это при том, что вообще-то депутаты старались всячески рекламировать свою деятельность.
      Отбирают квартиры у москвичей
      Надо сказать, вопрос о приватизации членами ВС служебных квартир поднимался в тот период дважды. Соответствующее положительное решение уже было приняли осенью 1992 года, однако тогда Хасбулатов неожиданно отложил его, видимо, посчитав, что с точки зрения тактики политической борьбы момент не совсем для этого подходящий. Степень управляемости Верховного Совета была такова, что даже в ситуации, когда в положительном решении дела вроде бы заинтересованы все его члены, никто не осмелился перечить “начальнику”. Впрочем, тут, видимо, сказалось и то обстоятельство, что депутаты были уверены: к вопросу о приватизации своих служебных апартаментов они рано или поздно все равно вернутся. Так оно и получилось. Решение о приватизации было принято через несколько месяцев.
      Поскольку жилье депутатам предоставлялось за счет муниципального фонда столицы, московское правительство во главе с Лужковым выступило с протестом против намерения депутатов приватизировать служебные квартиры. Столичные власти справедливо посчитали, что, если каждая новая смена членов ВС будет бесплатно получать в городе прекрасную жилплощадь, это ущемит интересы москвичей, долгие годы томящихся в квартирных очередях. Увы, этот протест остался без последствий.
      Льготы и привилегии были тем мощным рычагом, который позволил Хасбулатову добиться абсолютной единоличной власти над Верховным Советом. Умело орудуя этим инструментом, обещая дать желаемое одним, – тем, кто покорно следует за спикером, – и лишая вожделенных привилегий других, – кто строптивится, – Хасбулатов всегда был уверен: по крайней мере, по принципиальным вопросам депутаты проголосуют так, как нужно (при голосовании вопросов, не являющихся, с точки зрения членов ВС, жизненно важными, они могут и взбунтоваться против спикера: так случилось, например, когда они не утвердили маршала Шапошникова на пост секретаря Совета безопасности, несмотря на то, что Хасбулатов поддерживал эту кандидатуру, или по крайней мере делал вид, что поддерживает). Все прекрасно видели эту зависимость членов ВС, их подчиненность, фактическую безвольность и безгласность, но поделать с этим никто ничего не мог. Сам же Хасбулатов, естественно, всякий раз демагогически утверждал, что любое решение, принимаемое Верховным Советом, – это результат свободного волеизъявления его членов.
      Характерно, что Съездом Хасбулатову манипулировать было уже несколько труднее, поскольку широкому составу депутатов, участвовавших в нем, он уже не в состоянии был предоставлять такие же льготы, как членам ВС. Возможно, отчасти поэтому на IX съезде депутаты даже отважились поставить вопрос об отставке спикера. Говорили также, что этот вопрос вновь возникнет и на следующем, Х съезде. В действительности, когда он собрался, депутатам уже было не до того…
      Покупка генералов
      Особая статья – покупка генералов. В обстановке острого политического противоборства восстановить их против себя, не ублажить, не потрафить было равносильно самоубийству.
      Правда, кое-кто пытался не ублажать и не потрафлять, но в конце концов начальство таких “поправляло”. Так, в конце июня 1992 года министр социальной защиты Элла Памфилова обвинила генерала госбезопасности Александра Стерлигова в том, что он приватизировал по дешевке правительственную дачу, получил комфортабельную квартиру и только потом вознамерился спасать Россию от демократов и инородцев, стал профессиональным “патриотом”. Насколько я знаю, этот демарш Эллы Александровны закончился ничем.
      “Демократические” генералы занимались тем же самым. Им заниматься этим было еще сподручнее, поскольку они оказались неподалеку от кормушки. Как-то в одном из выпусков телепередачи “Политбюро” прошел сюжет о приватизации дач Министерства обороны. Естественно – высокими военными начальниками. Естественно – за бесценок. Прекрасные, между прочим, дачи – кирпичные, двухэтажные, затейливой архитектуры, с просторными участками. Как ни старалась охрана помешать телевизионщикам снимать эти “сверхсекретные объекты”, журналисты выполнили свой профессиональный долг и предоставили телезрителям возможность полюбоваться на скромные загородные жилища наших отцов-командиров.
      Были показаны также письма-ходатайства военачальников с просьбой разрешить эту самую приватизацию. На имя президента. В числе главных аргументов, говорящих, по мнению авторов, о необходимости фактически подарить роскошные особняки высокому армейскому начальству, – известные рассуждения о необходимости обеспечивать “социальную защищенность военнослужащих”, “проявлять заботу о них”, а также тезис о “социальной напряженности”, существующей в армии. Дескать, попробуй, откажи – мы тебя так “напряжем”, своих забудешь.
      Среди приватизаторов были и командующий ОВС СНГ маршал Евгений Шапошников, и российский министр обороны генерал армии Павел Грачев, и такие “демократические” генералы, как Дмитрий Волкогонов, Константин Кобец…
      Разумеется, Ельцин не осмелился перечить таким просителям, хотя не мог не понимать противозаконность и самой просьбы, и ее удовлетворения. В резолюции от 10 февраля он поручает Геннадию Бурбулису “поддержать и принять необходимые меры”.
      Однако тогда же, в феврале, по этому поводу поднялась и протестная волна. Поднял ее руководитель депутатской группы “Реформа армии” Юрий Юдин. Разговор о генеральских дачах он затеял 17 февраля на встрече с председателем Госкомимущества Анатолием Чубайсом. По словам Юдина, Чубайс “признал факт незаконной приватизации этих дач и высказал предположение о необходимости их изъятия”.
      В марте горсовет подмосковного Красногорска, к которому относились приватизированные дачи, подал в суд иски к высшим военным чинам о признании недействительными заключенных ими сделок. К этому моменту генералы уже выкупили 43 дачи в среднем по цене 250 – 300 тысяч рублей. Между тем, как подсчитали красногорские депутаты, реальная стоимость служебных дач “с прилегающими земельными участками, а также объектами общего пользования (автономные котельные, дороги, дома охраны, гаражи и т.д.) и с учетом нахождения дач в курортной зоне” в то время уже была в десятки раз выше.
      В апреле к этому делу подключилась Генпрокуратура, которая подтвердила, что дачи продавались не по текущим ценам, а по ценам 1991 года. В связи с этим 16 апреля приватизация дач была приостановлена.
      Тогда Павел Грачев направляет Ельцину новое письмо, где просит разрешения продолжить приватизацию дач по ценам 1991 года. Ельцин переправляет его Чубайсу с резолюцией “Ваше мнение?”.
      Согласившись, что стоимость этих дач возросла в десятки раз, Чубайс тем не менее дает добро на продажу дач по старым ценам. 25 сентября 1992 года он пишет президенту: “Такая льгота потребует от государства всего немногим более 130 миллионов рублей. Считаю целесообразным ее предоставить”.
      Нет, никто в тот момент не отваживался вступать в конфликт с людьми в погонах. Льгота в 130 миллионов неденоминированных рублей – такова была плата за потенциальную лояльность президенту верхушки российской армии.
      Естественно, Красногорский горсуд также спасовал перед натиском генералов. Приватизация дач, приостановленная Генпрокуратурой, была продолжена.
      Себя они тоже не забывали
      Покупать себе сторонников за государственный счет было тем легче, что и сами покупающие ни в чем себе не отказывали, пользуясь тем же самым счетом.
      Так уж повелось в нашем отечестве: человек, вскарабкавшийся на высокий стул, в первую очередь что начинает делать? Правильно – хапать, хапать, хапать… Ведь сколько было гневных речей о всевозможных льготах прежней партноменклатуры! Сколько было разоблачений! Сколько статей, кино- и телесюжетов о спецдачах, спецсанаториях, спецбольницах! А как будто ничего и не было. Вот пришла новая власть, и все, все, все то же самое.
      Давно циркулировавшие слухи о том, что спикер парламента пригрел спецквартиру, оборудованную в свое время еще для Брежнева (партийный вождь не успел туда въехать), подтвердились. Делегатам депутатского съезда (VI-го) был роздан план квартиры № 35 по улице Щусева, 10. Квартира огромная – четыреста шестьдесят квадратных метров. Хоромы с бесчисленным количеством комнат, ванных, туалетов. Есть даже каминный и танцевальный(!) залы (так и представляешь себе дряхлого Генсека, которого в последнее время на руках таскали, отплясывающим польки и фокстроты). Однако больше всего впечатляло то обстоятельство, что потолки в этой квартире, занимавшей весь этаж, были на метр выше, чем на других этажах. Этакий архитектурный памятник партноменклатурной эпохи: все этажи одинаковые, а один – на метр “одинаковее”. Такая вот скромная спикерская хибарка.
      Кстати, забавно, какие причины побудили председателя парламента поменять жилье. Как выясняется, они были весьма серьезны. Вот что писал по этому поводу еженедельник “Голос”: “Некоторые утверждают, что они в течение долгих лет подвергаются обработке неведомым оружием – излучением – в своих квартирах. Когда, например, Руслан Хасбулатов заявил, что в его квартире повышенный электромагнитный фон, никто не воспринял это как шутку, и ему даже дали новое жилье”.
      Одновременно с информацией о хасбулатовских апартаментах депутатам было сообщено о государственных тратах на состоявшуюся незадолго перед тем поездку спикера в Италию для заключения издательского договора на выпуск очередной его литературной “нетленки” – 17020 долларов и 105 тысяч рублей (фрахт самолета).
      В преданном гласности распоряжении за № 2562 рп-1 от 23 марта 1992 года председатель верховного органа российской законодательной власти разрешал самому себе использовать самолеты войсковой части 15565 для полетов в пределах отечества и за рубеж (надо полагать, следовало ждать очередных литературных новинок). А чтобы депутаты по этому поводу не возникали, дозволял такие же полеты и им – тоже “за счет сметы расходов Верховного Совета Российской Федерации”. Стоит ли при таком раскладе удивляться послушанию депутатов спикерской воле, стоит ли удивляться самодовольной усмешке, с какой Хасбулатов всякий раз встречал призывы отдельных парламентских камикадзе отправить его в отставку, стоит ли удивляться его заявлениям, что плевал он и на тех, и на этих, а уж на прессу, на эту, с позволения сказать, четвертую власть, которая что-то там вякает против него, в особенности? Как поется в песенке, у него все было схвачено, за все заплачено.
      Впрочем, если вести речь о квартирах, дачах, зарубежных поездках, непомерные аппетиты тут были (и есть), конечно, не у одного Хасбулатова. В ту же квартиру на улице Щусева чуть было не въехал сам Ельцин. После путча 1991 года его охрана настояла, чтобы он поменял жилье (до той поры президент жил на Тверской). Среди прочих вариантов ему предложили “щусевскую” квартиру. Однако, по словам Коржакова, Ельцина и его домашних смутили эти царские хоромы: дескать, что народ подумает – многие ведь вообще без жилья (тогда Ельцин еще оглядывался на это). Решили отказаться от этих апартаментов.
      Правда, и квартира на Осенней улице, куда президент в конце концов вселился, была ненамного скромнее. Да не одна – две, нет, три квартиры: две, соединенные в одну, сам с Наиной занял, а третью отдал семье старшей дочери Елены.
      Что касается Хасбулатова, быстренько занявшего “генсековское” жилье, этого и вовсе никакие сомнения не терзали.
      Все вернулось на круги своя
      В общем, как и следовало ожидать, в части начальственных льгот и привилегий все вернулось на круги своя. Сохранилась почти вся их система, существовавшая при коммунистах. В этой связи хочу привести вопрос моего коллеги по работе в “Литгазете” (разговор происходил в ее редакции) Анатолия Рубинова на встрече с Геннадием Бурбулисом летом 1992-го:
      – Как известно, многие демократические кандидаты одержали победу на выборах благодаря программе борьбы с привилегиями. Я помню, по телевизору показывали, как Ельцин пришел в поликлинику и записался к обычному врачу…
      Да, было такое. Ельцин, разжалованный из кандидатов в члены Политбюро и первых секретарей Московского горкома, работал тогда заместителем председателя Госстроя. Этот случай с обычной районной поликлиникой произвел тогда шок и вызвал волну симпатий к Ельцину. Увы, второго такого посещения, кажется, уже не было…
      – …И вот сегодня мне непонятно, – продолжал Рубинов, – почему эта предвыборная программа не воплощена в жизнь. Я знаю, что Министерство торговли получает из Верховного Совета списки депутатов, которым надлежит выделить автомашины “Волга” (тогда еще это был жуткий дефицит. – О.М.). Кажется, все депутаты получили. Я знаю, что депутаты получают товары не как обычные граждане, а как привилегированные, на базах (тоже по тому времени огромная фора. – О.М.). Четвертое управление Минздрава, которое когда-то обслуживало верхушку общества, по-прежнему обслуживает верхушку, хотя и другую… Даже на уровне города осталась поликлиника, которая обслуживает привилегированную часть московского истеблишмента. Парк цековских машин перешел в ведение правительства. У меня есть список цековских домов, которые ко времени августовских событий прошлого года не успели заселить. Они все перешли к новой “элите”. То же можно сказать и о совхозе, который выращивал экологически чистые продукты для цековского начальства. Я думаю, демократы очень многое теряют оттого, что пользуются теми же самыми привилегиями, что и их предшественники в структурах власти.
      Бурбулис тогда ответил, что не собирается оправдывать действия тех людей, о которых говорил Рубинов. Вместе с тем, сказал он, можно взглянуть на дело несколько иначе: чего мы добьемся, если откажемся от всего того, без чего трудно поддерживать дееспособность работников правительства, президентских структур, Верховного Совета? По мнению госсекретаря, вместо того, чтобы разрушать “злосчастное” Четвертое управление, а потом десятилетиями вновь собирать все по крохам, может быть, лучше подтянуть все наше здравоохранение до уровня этого Четвертого.
      На это последовала совершенно справедливая реплика одного из журналистов, что у прежних властей, когда они отстаивали свои привилегии, были точно такие же аргументы.
      Да-да, никого не интересует “дееспособность” рядового инженера, учителя, бухгалтера, а вот депутат, высокопоставленный чиновник – другое дело. Без их “дееспособности” вся жизнь в государстве остановится.
      Впрочем, доказывая, что не все в депутатско-чиновничьей среде подвержены болезни льгот и привилегий, Бурбулис привел в пример ту же Эллу Памфилову: дескать, у нее, у министра, мать ради пополнения семейного бюджета подрабатывает, не гнушаясь при этом и не очень престижной работой. А ведь дочь могла бы использовать свое положение и оградить ее от этого. Но Элла Александровна не может себе такого позволить по моральным соображениям.
      Что ж, позиция госсекретаря была ясна, хотя его ответ вряд ли удовлетворил спрашивающих. То, что в вопросе о привилегиях новые власти ничем не отличались от старых, вызывало глубокое разочарование. И вело ко многим выводам. По существу, это был тест, лакмусовая бумажка, которая лучше тысячи деклараций характеризовала лицо новой власти.
      Конечно, сейчас, по прошествии лет, тогдашние страсти вокруг привилегий представляются достаточно наивными. Неправедно полученные дачи, квартиры, машины, обслуживание в спецполиклиниках… Вскорости это покажется сущей мелочью по сравнению с неправедно захваченными в процессе “прихватизации” заводами, пароходствами, банками, нефтяными и газовыми промыслами, которые стали приносить их владельцам миллионы и миллиарды долларов…
      Впрочем, миллиарды миллиардами, а привилегии привилегиями. Льготы и привилегии по-прежнему остаются эффективным инструментом, позволяющим манипулировать чиновниками и депутатами. Именно поэтому столь малоэффективна борьба с ними, и в прошлом, и теперь.
 

 
      ВС толкает Россию в пропасть гиперинфляции
      22 июля ВС пошел на очередное резкое обострение отношений с президентом и правительством – принял закон “Об уточнении показателей республиканского бюджета на 1993 год”. Сам бюджет, в общих чертах, был утвержден еще в мае, однако при этом правительству было дано поручение несколько скорректировать его. В новом варианте бюджета, который представил Совет Министров, предлагалось сократить его дефицит с 18 процентов ВВП примерно до 10. Однако ВС принял прямо противоположное решение: увеличил его, причем до огромной величины – 22,6 процента ВВП.
      Какова будет реакция исполнительной власти, догадаться было нетрудно. Советник премьер-министра по экономике Андрей Илларионов на пресс-конференции 29 июля заявил, что, если правительство выполнит принятый Верховным Советом вариант бюджета, это ввергнет Россию в гиперинфляцию.
      В таком же духе, естественно, высказался и Борис Федоров. По его словам, – он выступил на расширенном заседании правительства 6 августа, – Россия – единственная страна, где расходы могут настолько превышать доходы. Министр финансов выразил недоумение по поводу того, что ВС изъял из бюджета целый ряд источников финансирования, в целом дающих более четырех триллионов рублей, и добавил ничем не обеспеченные расходы. Если дело так пойдет и дальше, сказал Федоров, никакой финансовой политики в государстве вообще не будет.
      Руководители Верховного Совета попытались парировать эти обвинения в свой адрес. Первый зам Хасбулатова Юрий Воронин, присутствовавший на том же заседании правительства, вступил в полемику с министром финансов, довольно путано доказывая, что в огромном дефиците бюджета повинен не только ВС, но и само правительство…
      Одним словом, в своей обычной, традиционной деятельности, направленной на разрушение финансов, российский парламент, так сказать, “вышел на новые рубежи”. Его не остановило, что градус политического напряжения в стране к этому моменту и без того приблизился к крайней точке.
      Ельцин предупреждает
      12 августа свое слово сказал и Ельцин. Выступая на совещании представителей государственных телерадиокомпаний России и руководителей российской печати, он заявил, что выполнение принятого Верховным Советом “гипердефицитного” бюджета будет означать развал российской денежной системы, уничтожение рубля, подрыв всей российской государственности и в конечном счете приведет к разорению и уничтожению России. Президент заверил, что он ни при каких условиях не подпишет этот бюджетный закон. Ельцин дал поручение правительству руководствоваться в своей работе не бюджетом, который принял Верховный Совет, а президентским бюджетным посланием.
      Однако темой бюджета Ельцин не ограничился – повел разговор о политической ситуации в целом. По словам президента, в последние недели она еще более обострилась. На конец июля – начало августа пришелся очередной пик политической напряженности. Полным ходом идет хорошо продуманная и скоординированная “частью руководства ВС” кампания по дискредитации и разрушению не только исполнительной, но и представительной власти.
      – Посмотрите на последние решения ВС, – сказал Ельцин. – Почти все они – вызов президенту, вызов воле народа, выраженной на референдуме. Более того, как только намечается стабилизация на каких-то участках политики и экономики, тут же принимаются решения, которые дезорганизуют всю эту работу… Назову некоторые решения ВС. Приватизация. Наносится удар за ударом по стержневому элементу реформ. Делается все, чтобы заблокировать этот процесс… ВС принимает решение затормозить приватизацию, которая идет уже два года, и, надо сказать, идет неплохо. Миллионы граждан уже вложили свои чеки в те или иные предприятия, инвестиционные фонды… Какой вывод делает ВС? Во что бы то ни стало заблокировать и дезорганизовать ее, не считаясь с интересами граждан, предприятий, с национальными интересами России. Приостанавливается один указ президента, затем другой. Усиливается обстрел Чубайса и Госкомитета по имуществу…
      В числе других агрессивных акций своих противников, прежде всего заседающих в парламенте, Ельцин назвал нарастающее давление на правительство с целью вызвать в нем раскол, “сделать его недееспособным”, чистки парламентских комитетов и комиссий, из которых “изгоняются сторонники реформ”, поправки к закону о средствах массовой информации, ограничивающие свободу СМИ, и наконец резкая активизация атак лично на него, президента, усиленно распространяемые слухи о его будто бы пошатнувшемся здоровье. В общем, “раскручивается истерия по самым разным направлениям, одна провокация следует за другой”. В этих условиях, как полагает Ельцин, “нужно готовиться к решительной схватке”:
      – Я думаю, что эта решительная схватка наступит в сентябре месяце. Август надо будет использовать для артподготовки, в том числе средствам массовой информации… Кризис двоевластия в стране перешел в новую стадию. Цена его углубления стала слишком высокой.
      Главным выходом из жесткого противостояния, порожденного двоевластием, Ельцин по-прежнему считает выборы в новый парламент – “они обязательно должны состояться осенью этого года”:
      – Если сам парламент не примет решение, то за него примет решение президент.
      Как помечено в стенограмме, эти слова Ельцина были встречены бурными аплодисментами, переходящими в овацию.
      Сегодня, зная о событиях, которые вскоре последовали, мы воспринимаем эти слова президента совершенно определенно: уже в тот момент решение, выразившееся вскоре в известном сентябрьском указе, если и не созрело, то вот-вот готово было созреть.
      Ответ кремлевским “авантюристам”
      Естественно, тут же последовала реакция Хасбулатова – он выступил по парламентскому телевидению с гневной отповедью президенту. Уже на следующий день текст этого выступления был опубликован в преданной спикеру “Российской газете”, причем под весьма выразительным заголовком – “Авантюристы хотят бросить страну в хаос”. Под авантюристами, понятное дело, подразумевались президент Российской Федерации и его окружение, которые, по словам Хасбулатова, в последние дни “неожиданно произнесли ряд угрожающих заявлений”. “Эти угрозы, от которых становится не по себе любому нормальному человеку, – заявил спикер, – направлены против конституционного строя страны, против парламента, против спокойствия и мирной жизни…”.
      Как видим, президент и его окружение исключались из числа “нормальных людей”. Оно и понятно – авантюристы.
      Принятый Верховным Советом астрономический дефицит бюджета Хасбулатов оправдывал своим обычным популистским способом: он-де и его единомышленники не могут “в угоду искусственному сокращению дефицита оставить без средств существования миллионы людей, важные отрасли народного хозяйства”.
      Очень трогательная забота о людях. Нашему выдающемуся экономисту словно бы неведомо, что “пустые” бумажки, отпечатанные на фабриках Гознака в покрытие бюджетного дефицита, лишь с очень большой натяжкой можно назвать средствами существования: обвал гиперинфляции, который неминуемо следует за их выпуском, служит не поддержанию жизни, а дает прямо противоположный эффект.
      В своем выступлении Хасбулатов мстительно напомнил Ельцину о мартовских событиях: тогда, мол, президент тоже угрожал, призывал к государственному перевороту – и что из этого получилось? В марте “совместными усилиями Верховного Совета, Конституционного Суда, правоохранительных органов, усилиями регионов удалось погасить это безумное начало гражданской войны”.
      Теперь, как полагает Хасбулатов, “провокации” готовят на 20-23 августа. В связи с этим спикер обращался “ко всем согражданам, всем народным депутатам, начиная от сельских и поселковых Советов, представительным органам власти на местах”: “в это отпускное летнее время, где бы вы ни находились, будьте очень внимательны и готовы ко всяким неожиданностям… Все, что будет неконституционно, не пройдет… Нельзя допустить, чтобы авантюристы бросили страну в хаос”.
      Одним словом – но пасаран!
      “Авантюристы”, однако, не собирались отступать. 16 августа Минфин выпустил пресс-релиз, в котором, в частности, говорилось:
      “22 июля ВС России принял законопроект об уточнении показателей республиканского бюджета РФ на 1993 год. Внесенные правительством РФ предложения по обеспечению устойчивого функционирования финансовой системы в процессе обсуждения были полностью отклонены. Мнимая забота депутатского корпуса о российской экономике проявилась в виде наращивания бюджетных расходов практических во всех отраслях народного хозяйства и социальной сферы при одновременном сокращении доходов”.
      Авторы предупреждали, что реализация бюджета, принятого Верховным Советом, будет означать резкое увеличение инфляции – до 40 – 50 процентов в месяц, так что уже с октября финансовое состояние Российской Федерации можно будет оценить как критическое.
      Минфин настаивал на том, чтобы законопроект об уточнении показателей бюджета был возвращен в Верховный Совет для повторного рассмотрения.
      Ельцин повторяет предупреждение
      Президент принял вызов парламентского спикера, обвинившего его в авантюризме. 19 августа, во вторую годовщину событий 1991 года, он выступил на пресс-конференции с новым заявлением – о том, что было в августе 1991-го и что происходит два года спустя. В этом заявлении опять-таки, даже еще более явственно, ощущались подземные громыхания и толчки, скрытая энергия которых в скором времени вырвалась наружу.
      Президент признал, что в августе 1993-го, как и в августе 1991-го, Россия переживает нелегкие времена, чреватые смертельными угрозами.
      – Не будем приукрашивать, – сказал Ельцин, – откат сегодня еще возможен. Возможен реакционный переворот, который сделает напрасными все послеавгустовские усилия. Но я твердо верю, что и на этот раз Россия, ее граждане этого не допустят. Мы, как и многие народы, сумеем пройти через болезненные испытания переходного возраста…
      Основная опасность, по убеждению Ельцина, исходит от Верховного Совета:
      – Верховный Совет предпринимает колоссальные усилия, чтобы заблокировать конституционный процесс… Его охватила эйфория вседозволенности. Если не нравится та или иная телепередача, – меняется закон. Не нравится Совет Министров, – тут же следуют поправки в другой закон. Не нравится какой-то государственный деятель, – устраивается обструкция… Вывод один – деятельность парламента стала носить антинародный характер, она все более угрожает безопасности России. Она позорит страну перед всем миром, наносит удар за ударом по основам российского государства… Остается только сожалеть, что Дом Советов – “Белый дом”, – у стен которого два года назад граждане России защищали свободу и демократию, стал сегодня оплотом реванша.
      Особенно яростное сопротивление – и в 1992-м, и в 1993-м – парламентское большинство оказывает экономическим реформам:
      – Давайте посмотрим правде в глаза. Правительство Гайдара проработало в относительно спокойных условиях какие-то три месяца – до VI съезда. Правительство Черномырдина не имело и этого. Мы плывем на другой берег, преодолевая бурное течение, волны, а нам кричат многочисленные благожелатели – не тем стилем плывете…
      Оценка, конечно, совершенно правильная. Я бы только уточнил: Хасбулатов, Руцкой и их присные начали атаку на Гайдара не на VI съезде, не в апреле 1992 года, а уже в декабре 1991-го – январе 1992-го.
      Вновь остановился Ельцин и на немыслимом бюджете, который принял ВС. Он отверг утверждения авторов астрономического дефицита, будто они “вынуждены были увеличить финансирование социальных расходов”: наоборот, вариант правительства предполагал более высокий – на 25 процентов – уровень финансового обеспечения социально-культурных мероприятий. А по расходам на оборону ситуация прямо противоположная… Все это обрекает рубль на резкое обесценивание.
      И снова президент произносит слова, которые звучат как предвестие скорых, приближающихся событий:
      – Мы вплотную подошли к вопросу о проведении парламентских выборов. Подчеркну, не к разгону Верховного Совета, не к устранению одной из ветвей власти, а к демократическим выборам в федеральный парламент, к его созданию…
      Поправки президента отвергнуты
      На 27 августа было назначено повторное рассмотрение Верховным Советом закона об уточнениях бюджета, возвращенного Ельциным с его поправками. Накануне все та же “Российская газета” опубликовала статью Юрия Воронина “Правда о федеральном бюджете”, из которой становилось ясно: ни на какие принципиальные уступки президенту депутаты идти не собираются.
      На этот раз первый зам спикера уже не делил ответственность за огромный дефицит между правительством и парламентом, а целиком возлагал ее на правительство: дескать, первопричина всех бед в том, что “экономическая реформа по сценарию Международного валютного фонда” потерпела провал; соответственно, колоссальный бюджетный дефицит “отражает реальную картину провала”.
      Создавалось впечатление, что руководители ВС не столько озабочены самим бюджетом, сколько обуреваемы желанием в очередной раз представить правительственных реформаторов в образе извергов рода человеческого и раскрутить очередной виток конфронтации с президентом: всем ведь было ясно, что под таким бюджетом он свою подпись не поставит.
      Как и ожидалось, ВС отклонил почти все поправки Ельцина к бюджету. Главная из них предусматривала сокращение предельного размера дефицита бюджета до 12 процентов ВВП. Депутаты снизили его лишь незначительно – до 22,1 процента (в их последнем варианте, напомню, было 22,6 процента).
      Немалый гнев народных избранников вызвал лично Борис Федоров, выступавший с обоснованием президентских поправок в качестве представителя Ельцина. Молодой (в ту пору ему было тридцать пять) задиристый министр терпеливо объяснял депутатам азы рыночной экономики и в подтверждение своей позиции иронично цитировал научные труды парламентского спикера, посвященные экономике западных стран (в коей он, спикер, считался специалистом). Уязвленные откровенно непочтительным и насмешливым поведением министра финансов, депутаты обратились к Черномырдину с требованием уволить его…
      Увольнения, естественно, не последовало.
      Вместо бюджета Ельцин подписал указ
      2 сентября Хасбулатов выступил с очередным оправданием действий ВС на бюджетном фронте и обличением злодеев-реформаторов, опубликовав, опять-таки в “Российской газете”, статью “Фрагмент политической экономии цинизма”. Главная мысль в ней была все та же: какова экономика, таков и бюджет. Он обвинил правительство в том, что оно в своих расчетах, представляемых в Верховный Совет, “постоянно и сознательно” занижает доходы бюджета. “Все это крайне нечестные приемы!” – восклицал Хасбулатов. И снова по поводу безумного дефицита, утвержденного депутатами: “Этот бюджет отражает фактическое состояние экономики и тот тупик, в который ее завела совершенно непродуманная экономическая политика 1992 – 1993 годов”.
      Непутевому правительству Хасбулатов противопоставил Центробанк, который, по его словам, “глубже и основательнее занимается отработкой конкретных вопросов”, главное же – проводит “сравнительно умеренно-жесткую денежно-кредитную политику”. Замечательная формулировка, не правда ли, – “сравнительно умеренно-жесткая”. Какую политику проводил в ту пору Геращенко, мы хорошо знаем. Куда уж “сравнительно умеренней”!
      Наконец, самое забавное из обвинений, которое спикер адресовал правительственным реформаторам, звучало так: возражая против безудержной выдачи Центробанком так называемых технических кредитов странам СНГ, они, дескать, “дискредитируют панславянскую идею”.
      Вот уж действительно панславянин!
      …Дальнейшая судьба закона об уточненных показателях бюджета, направленного на подпись президенту, была ясна: все понимали, что Ельцин, как и обещал, не подпишет его. Однако в знаменательный день 21 сентября появилось весьма забавное сообщение агентства “Постфактум”. Опираясь, естественно, на “достоверные источники”, агентство сообщало, что “сегодня”, то есть 21-го же, президент, возможно, все-таки поставит свою подпись под документом. Правда, срок, отведенный для его подписания, истек еще накануне – 20 сентября, – но так как “можно сослаться на неполадки со связью”, время для того, чтобы Ельцин мог его завизировать, говорилось в сообщении, еще есть. Однако на 17-00 этот закон, по сведениям агентства, еще не был подписан…
      Смешное сообщение. В тот день, как мы знаем, у Ельцина совсем о другом болела голова.
      В общем, это достаточно символично: в момент, когда от него требовали подписать безумный бюджет, Ельцин подписал Указ № 1400… Бюджетное безумство Верховного Совета в самом деле стало одной из причин, толкнувших президента на решительный шаг.
 

 
      Угроза хаоса и распада
      Каким представлялось из августа 1993-го весьма вероятное будущее? Мнение Анатолия Шабада той поры:
      – Взгляд на перспективу у меня довольно пессимистический. Съезд – а Хасбулатов может созвать его до ноября в любой момент – способен вернуть ситуацию в дореформенное состояние, он способен прекратить реформы, сделать президента чисто номинальной фигурой. Самое же главное – сейчас намечается союз Хасбулатова с частью правительства. В правительстве разногласия: силовики и “директора” вовсе не так преданы реформам, как сами оставшиеся еще в кабинете министров реформаторы. Правда, та тревога, которую мы забили после “круглого стола” – о том, что образовалась ось Хасбулатов – Черномырдин, – вроде бы оказалась преувеличенной. Впрочем, возможно, именно эта поднятая нами тревога и оказала свое действие, предотвратила образование упомянутой оси. Возможно, под влиянием ее президент как-то собрался с мыслями и предпринял какие-то упреждающие шаги. Увольнение Баранникова – очень существенный шаг в разрушении союза Хасбулатова с частью правительства. Но в общем перспективы, повторяю, представляются очень тяжелыми.
      Напомню, что “круглый стол” политических партий, движений и общественных организаций, о котором говорил Анатолий Шабад, был созван Верховным Советом в феврале 1993-го. На нем Хасбулатов попытался вбить кол между президентом и правительством, привлечь Черномырдина на свою сторону.
      Что было бы, если б Хасбулатов с Руцким пришли к власти? На эту тему мы тоже разговаривали с Анатолием Шабадом в августе 1993-го. По мнению моего собеседника, вполне ясно, какой это был бы режим. И тот, и другой явно против реформ. При всей их “рыночной” риторике они – за возвращение госрегулирования. Но поскольку этот путь обречен, их приход к власти привел бы к убыстренному распаду экономики, к экономической катастрофе, после которой наступила бы полная дестабилизация. Так что режим выбирали бы уже не Хасбулатов с Руцким – его выбирала бы стихия. Предел же дестабилизации и хаоса – это, как всегда, некая репрессивная форма правления.
      Я тогда возразил Шабаду: установить репрессивный режим на таком гигантском и разобщенно-пестром пространстве теперь уже не сможет ни один Хасбулатов и ни один Руцкой, при всех их диктаторских замашках. Ответ моего собеседника: после достаточно продолжительной смуты репрессивный режим устанавливается сам собой; в такой ситуации все начинают склоняться к тому, что пусть уж лучше будет любая, какая угодно репрессивная власть, но только чтобы не было этого разброда. Собственно, так и было после прихода к власти большевиков.
      Я тогда остался при своем мнении: в случае воцарения Хасбулатова и Руцкого, вообще в случае тотального отката от реформ, независимо от персоналий, единого режима, репрессивного или нерепрессивного, на всем пространстве России уже не будет. Будет распад и развал по югославскому или какому-либо иному варианту. Население в регионах мало-помалу начинает подозревать, что, если в этой огромной стране никак не удается навести элементарный порядок, значит, она просто-напросто нежизнеспособна. Очередная попытка вернуться к дедушке Ленину положит конец всяким сомнениям на этот счет.
      Если же все-таки, представим себе на минуту, в стране будет установлен единый репрессивный режим, возникает вопрос, каким будет его идеологический камуфляж. По мнению Шабада, если такое случится, возникший режим будет исповедовать шовинистические и националистические лозунги: к тому времени они эксплуатировались все больше и больше; в устах Хасбулатова особенно отвратительно звучало, когда он настаивал на том, что политика властей должна быть прорусской. Здесь он становился похож на приснопамятного Сосо, который, не будучи, как известно, русским, в иные моменты тоже любил апеллировать к национальным чувствам русского народа.
      “Они просчитывают свои действия лишь
      на два шага вперед”
      В ту пору разговоры на эту тему – что будет, если Хасбулатов и Руцкой прорвутся к власти, – шли повсеместно и всерьез. Вот отрывок из передачи ОРТ “Диалог в прямом эфире” от 22 августа. Участвуют социолог Игорь Клямкин, известные деятели демократического движения Гавриил Попов, Галина Старовойтова, Сергей Юшенков.
      “Клямкин:
      – Из-за чего возник конфликт? Как только начались реформы, перед этими людьми – Хасбулатовым и Руцким – сразу встал вопрос об их политическом будущем. Возник выбор – либо целиком замкнуться на президента, либо дистанцироваться от него, учитывая непопулярный характер этих реформ. Они выбрали второе. Тактика их в основном сводилась к тому, что надо выиграть время, и вся их борьба минувшего периода против президента – это борьба не за какой-то альтернативный вариант реформ, – его нет до сих пор, – а борьба за выигрыш времени, с расчетом на то, что рано или поздно вот этот вариант реформ, который сейчас проводится, он себя исчерпает и будет отвергнут. И тогда они предстанут в роли победителей и смогут претендовать на главенствующую политическую роль.
      Ведущий:
      – Но это выглядит довольно странно. Поскольку ни у Хасбулатова, ни у Руцкого нет никакой позитивной программы, то в нынешней тяжелой социально-экономической обстановке прорываться на первое место – это, в общем-то, политическое самоубийство. К тому же надо учесть, что эти люди прорываются на первое место не с сотого и не со сто первого, а со второго и третьего, то есть с тех мест, которые со всех точек зрения – с точки зрения имеющейся власти, материальной обеспеченности, с той точки зрения, насколько удовлетворено их самолюбие, – обеспечивают им прекрасное существование за широкой спиной Ельцина. Сокрушить эту спину и оказаться прямо перед амбразурой, – это похоже на политическое самоубийство. Разве не так?
      Попов:
      – Понимаете, им представляется, что победа близка. Что власть сама плывет к ним в руки – через импичмент президенту или что-то подобное. И это делает их агрессивными. Что они будут делать с этой властью, – это их сейчас не очень волнует. Как мне кажется, получив ее, они собираются действовать примерно так, как действует Назарбаев в Казахстане или Каримов в Узбекистане, то есть обеспечить некоторую стагнацию всей системы, с тем чтобы замедлить темп реформ, замедлить темп преобразований, после чего, через некоторое время, как они надеются, станет видно, что делать дальше. Ну а самое главное, почему они стремятся захватить власть: тот вариант, который предлагает Ельцин, – перевыборы, реформа всей системы власти, – это конец их политической карьеры. В случае перевыборов и этой реформы никакого политического будущего у них нет.
      Ведущий:
      – Мы все время говорим: “Хасбулатов и Руцкой, Руцкой и Хасбулатов”… Действительно ли прочна эта связка? Ведь когда люди объединяются по принципу – против кого будем дружить? – эта связь не слишком прочная. Если представить себе вариант, что они пришли к власти, между ними, по-видимому, достаточно быстро возникнет достаточно острый конфликт. Как бы он мог развиваться?
      Старовойтова:
      – Между ними наверняка и сейчас существует конфликт. Руцкой представляет собой конституционное препятствие для Хасбулатова, мешающее ему целиком захватить власть: как-никак, вице-президент, а не спикер парламента, второе лицо в Кремле. Кроме того, Руцкой русский, по крайней мере так считается.
      Попов:
      – А если Руцкой станет президентом, то станет для Хасбулатова еще большим препятствием, чем Ельцин, поскольку за ним будет стоять парламентское большинство.
      Юшенков:
      – Я бы позволил себе не согласиться с тем, что Руцкой – слишком большое препятствие для Хасбулатова. Ему вовсе не нужно через это препятствие перескакивать. Хасбулатову достаточно изменить пару статей в Конституции, так чтобы все силовые министры или все министры вообще назначались по представлению Верховного Совета. После этого вся полнота власти окажется в его руках. У него и сейчас почти вся власть – Центробанк, прокуратура, суды…
      Ведущий:
      – Хорошо, представим себе, что они оказываются на верху пирамиды. По-видимому, сценарий дальнейших событий мог бы развернуться следующим образом. Хасбулатов старался бы сгрести под себя все силовые структуры, получить реальную полноту власти и держать Руцкого на роли президента чисто декоративного, как английская королева. Понятное дело, сам Руцкой с таким вариантом надолго вряд ли смирился бы и через какой-то срок начал бы вести достаточно активную войну с тем, кто пытается его контролировать. Но ведь есть еще и третья сила, – крайние националисты, радикальные коммунисты, ФНС и т.д., – для которой Хасбулатов неприемлем просто по национальному признаку и для которых едва ли особенно приемлем Руцкой… Вероятно ли в этой ситуации, что их обоих через какое-то время сметет вот эта более крайняя сила – как у нас принято выражаться, красно-коричневой окраски?
      Старовойтова:
      – Вполне вероятно. Причем сметет путем нового путча, а не каких-то там выборов. Как это было в Германии.
      Попов:
      – Первое, что будет сделано на другой же день после превращения Руцкого из вице-президента в президента, – будет созван съезд, на котором Хасбулатова освободят от должности спикера. Что касается судьбы Руцкого-президента, все будет зависеть от того, удастся ли им, этим вот красно-коричневым, быстро создать механизм контроля над президентом. Если удастся, они этим президентом могут удовлетвориться: ведь из своей среды им тоже кого-то выдвинуть на замену Руцкому будет очень непросто. Там тоже начнется гигантская возня. Хотя в конечном итоге лидер и появится…
      Старовойтова:
      – В любом случае, прямыми свободными выборами, я уверена, ни та и ни другая фигура – ни Хасбулатов, ни Руцкой – не смогут получить роль первого лица в государстве.
      Ведущий:
      – Таким образом получается, что и Хасбулатов, и Руцкой роют яму, в которую сами же первые и свалятся.
      Старовойтова:
      – Все дело в том, что они способны просчитывать свои действия лишь на один, максимум на два шага вперед, но уж никак не на три и не на четыре.
      Ведущий:
      – Я не думаю, что Хасбулатов не понимает таких вещей. Он человек достаточно хитрый.
      Клямкин:
      – Он достаточно мудро играет в эту игру. Хасбулатов понимает, что у него есть единственный шанс выхода к власти, который он в последние полтора года и использовал на полную катушку, – это выход к власти через Съезд. Только через эту структуру он может что-то получить. Поэтому, во-первых, ему надо во что бы то ни стало сохранить этот орган, укрепить свою власть над ним, сыграв на противоречиях, которые внутри него существуют, и, во-вторых, ликвидировать пост президента вообще. При любых раскладах этот пост будет ему мешать…
      Попов:
      – Я-то вообще предполагаю, что ему даже вроде бы и невыгодно полностью устранить Ельцина и заменить его Руцким – до тех пор, пока он, Хасбулатов, не получит все рычаги власти над парламентом. Как только он их получит, тогда уж импичмент президенту станет реальным.
      Ведущий:
      – А не кажется ли вам, что амбиции Хасбулатова все-таки не столь велики, что главное для него – чувство самосохранения? Может быть, больше всего его устраивает вовсе не прорыв к власти, а имитация такого прорыва и балансирование именно в той ситуации, которая существует сейчас, в ситуации полной неопределенности.
      Старовойтова:
      – Нет, его, конечно, это не устраивает. Он человек очень властный. К тому же в неопределенной ситуации и нельзя долго балансировать. Он просто понимает, что большего, чем он имеет, ему сейчас не получить. Хотя иногда чувство реальности, адекватное восприятие действительности ему отказывает”.
      Взгляд со стороны
      Свою оценку ситуации, сложившейся к августу 1993-го, давали и зарубежные СМИ. Некоторые из этих оценок достаточно любопытны, хотя авторам тамошних публикаций происходящее здесь видится, конечно, лишь в самых общих чертах.
      “Вашингтон Пост”:
      “Спустя два года после попытки государственного переворота в России многие на Западе стали считать, что эта страна пережила свои худшие времена и вступила хотя и в трудный, но все же сравнительно спокойный период трансформации в сторону демократии и капитализма. Многие россияне также гордятся своими достижениями и утешают себя тем, что прожили это время без кровопролития и сползания к диктатуре. Но надежды и энтузиазм, последовавшие за победой над заговорщиками, сменяются у многих растущей разочарованностью в жизни после коммунизма, цинизмом и появлением нехорошего предчувствия, что худшее еще впереди.
      Конечно, налицо положительные результаты, достигнутые в итоге этих двух неспокойных лет. Инфляция снизилась до уровня 20 процентов в месяц, рубль уже не теряет свою стоимость каждый день, стремительное падение производства, кажется, начинает замедляться, а приватизация приводит к формированию нового класса предпринимателей. Люди действительно начали думать, что теперь они могут сказать, написать или сделать то, что им хочется, не оглядываясь в страхе. Стране удалось избежать ряд катастроф. Россия не распалась и не воюет со своими соседями… Правительство продолжает управлять страной в демократических рамках. Однако на горизонте вырисовывается безработица, поскольку чрезвычайно устаревшие заводы балансируют на грани банкротства. Каждые четверо из пяти россиян живут ниже уровня бедности. Сепаратистские настроения внутри России растут, а у ее границ нависает угроза гражданских войн. Борьба за власть в Москве почти парализовала правительство, а ультранационалистические силы пытаются зарабатывать капитал на трудностях и беспорядке. Всматриваясь в окружающий их новый мир, полный преступности, бесконтрольной коррупции и бессовестной спекуляции, многие россияне начинают сомневаться в том, что за демократию и свободный рынок стоило бороться”.
      Несколько более оптимистична французская “Котидьен де Пари”:
      “В течение последних месяцев консерваторы в Верховном Совете России, избранные депутатами еще при советском режиме, добились определенных успехов, в частности настояв на уходе Егора Гайдара с поста исполняющего обязанности главы правительства. После этой уступки со стороны президента коммунисты и другие консерваторы продолжали наращивать давление на него, чему, в частности, способствовали переход вице-президента Александра Руцкого и секретаря Совета безопасности Юрия Скокова в оппозицию главе государства. Но все эти события лишь усилили впечатление в народе, что только Ельцин способен вести борьбу против реакционных сил и вывести страну на путь радикальных преобразований. Позиции президента усиливает не только победа на апрельском референдуме, но и сам тот факт, что российский парламент отвергает любую возможность достижения компромисса с исполнительной властью”.
      Ельцину грозят танками
      Загнанный в тупик, теряющий надежду быстро решить конституционную проблему, Ельцин раздумывает, что делать дальше. Распространяются слухи: президент что-то замышляет. Оппозиция, прежде всего самая необузданная, бросается в упреждающую атаку.
      19 августа, в годовщину путча, “Трудовая Москва” проводит пятитысячный митинг на Лубянке. В принятой резолюции утверждается, что президент “потерял опору в народе и в оправдание может ввести чрезвычайное положение в Москве и в России”. В случае, если он совершит “антиконституционные действия, направленные на изменение советского государственного строя”, говорится в документе, “Трудовая Москва” примет все возможные меры для пресечения их с целью сохранения стабильности конституционного процесса”.
      Неистовые анпиловские бабушки с крашеными фиолетовыми волосами (так, помню, выглядели по крайней мере некоторые из активисток этого движения, часто мелькавшие на телеэкране) все еще живут при милом их сердцу советском строе.
      В резолюции выражается поддержка действиям спикера парламента Руслана Хасбулатова и содержится требование, чтобы на очередном съезде народных депутатов был рассмотрен вопрос о ликвидации института президентства в России как источника двоевластия, а также вопрос о восстановлении Конституции РСФСР и признании незаконными Беловежских соглашений. Наконец еще одно требование – решить на съезде вопрос о возвращении всех прав местным Советам “с целью дальнейшей демократизации общества” и восстановления СССР.
      В общем – полным ходом назад, в светлое прошлое.
      26 августа Общественный комитет защиты Конституции и конституционного строя (как мы знаем, Конституция была в ту пору излюбленным прикрытием для противников Ельцина) провел пресс-конференцию. Среди ораторов – знакомые все лица. Подполковник запаса Станислав Терехов пригрозил президенту, что, если он вздумает посягнуть на “нынешний состав” Верховного Совета, его правительство после этого не просуществует больше одного-двух дней.
      По словам бывшего военного политработника, оппозиция готова к “силовым методам”, к “военным действиям” и после победы начнет восстанавливать Советский Союз.
      О том же вела речь и пламенная Сажи Умалатова.
      – СССР не распадался и не исчезал, – заявила она. – Де-юре он существует и сейчас, и в него войдут со временем опять все пятнадцать бывших республик, хотя на первых порах их будет в Союзе только три-четыре.
      По мнению Умалатовой, Сурет Гусейнов, поднявший вооруженный мятеж в Азербайджане, смог изгнать из Баку президента республики Эльчибея “только потому, что его танки шли под красным флагом СССР”.
      Комитет призвал Бориса Ельцина уйти в отставку и предупредил, что в случае посягательств на нынешний парламент все виновные будут судимы “по законам военного времени”, в том числе и журналисты, поддерживающие президента – их будут рассматривать в качестве “изменников народа и Родины”.
      Фронтальная атака на СМИ
      Журналисты, пресса постоянно были под прицелом оппозиции. Она была уверена, что именно благодаря прессе, в первую очередь телевидению, Ельцин получил на референдуме те голоса, которые он получил. Подмять под себя СМИ, сделать их подконтрольными было одной из главных стратегических задач противников президента.
      15 июля Верховный Совет принял поправки к Закону “О средствах массовой информации”. Этими поправками учреждались советы по обеспечению свободы слова на государственном телерадиовещании, или, как их стали коротко называть, – наблюдательные советы. Цель, разумеется, провозглашалась благая, как и следовало из самого названия этих новоиспеченных органов, – “обеспечение объективного освещения общественно-политических проблем и событий”. Однако тот факт, что учреждать эти советы – как говорится, в центре и на местах, – поручалось органам представительной власти, заранее сводил на нет возможность для электронных СМИ быть независимыми.
      В ведение такого совета, среди прочего, входило назначение и освобождение руководителей телерадиовещания – и общероссийского, и регионального уровня. Фактически на российском телевидении и радио вводилась неприкрытая политическая цензура, хотя, например, в принятом ВС положении о Федеральном наблюдательном совете (официально – Федеральном совете по обеспечению свободы слова…) опять-таки декларировалось, что он создается “в целях недопущения цензуры, политического монополизма на общероссийском государственном телерадиовещании”.
      Согласно этому положению, совет должен был формироваться по такому принципу: общее число его членов – 20; двое назначаются президентом, двое – президиумом ВС, двое представляют Союз журналистов, остальные четырнадцать – парламентские фракции. То есть президентская сторона заведомо остается здесь в меньшинстве.
      Первое заседание Федерального совета было назначено на 12 августа.
      В этот же день – по-видимому, не случайно – в Москве открылось двухдневное совещание руководителей СМИ. Общий тон выступлений на нем был резко критический по отношению к “радиотелевизионным” поправкам, которые принял Верховный Совет. Участники сошлись во мнении, что эти поправки, – возрождение цензуры, посягательство на свободу слова и права граждан. Председатель ТРК “Останкино” Вячеслав Брагин заявил, что оценивает ситуацию вокруг СМИ, прежде всего вокруг телевидения, как исключительно тревожную, почти драматическую. По словам Брагина, оппозиция считает, что она проиграла референдум только из-за того, что не владела телевидением, а потому действует против него все более бесцеремонно, старается захватить телеэкран, приспособить его для собственных нужд.
      Коллега Брагина председатель ВГТРК Олег Попцов сказал, что, если реформаторская власть не поддерживает журналистов, плохо их поддерживает, журналисты должны сами о себе позаботиться. Попцов призвал создать всероссийский стачечный комитет с целью защиты “своего собственного закона” – Закона о СМИ, который, по его словам, “пока является единственным завоеванием перестроечного периода”. По-видимому, тут подразумевался весь период реформ, начиная от Горбачева.
      Известная в ту пору тележурналистка председатель телерадиокомпании “Петербург” Бэлла Куркова с весьма резкими упреками обратилась прямо к Ельцину, присутствовавшему на совещании. При этом повела речь не только о положении, сложившемся вокруг телевидения, но и о ситуации в стране в целом.
      – Что мы видим после референдума? – сказала она. – Мы видим с вами вялую политику, мы видим упущенные возможности, мы видим – то, что наработано на Конституционном совещании, снова уходит в песок, а партноменклатура на местах поднимает и поднимает голову. Я не знаю, читаете ли вы, Борис Николаевич, аналитические материалы, которые мы читаем. Вот хотя бы пример по Орловской губернии, что там происходит. В открытую снимают людей под предлогом того, что это люди, которые поддерживают президента. То же самое происходит с нами. Мы ваш последний рубеж – электронные средства массовой информации. Последний!
      – Мне кажется, – продолжала Куркова, – что вы неверно информированы. У вас есть своего рода “негативное богатство”. Первое – это заведующий дверями, который не пускает тех, кто хочет принести к вам правдивую информацию, и, второе, “негативное богатство” – рулоны зеленого сукна, где пропадают любые бумаги, любые наработки, которые делают для вас, стараясь донести до вас правду, все теряется во тьме. Аппарат – это пятая колонна, препятствующая вашей работе как президента России.
      – И последнее, Борис Николаевич, – сказала в заключение журналистка, – если вы не поймете серьезность того, что происходит сегодня (два года спустя после Августа), если вы сегодня не используете тот шанс, который дан вам как первому президенту России, то мы все вместе сыграем роль попа Гапона. Мы повели народ за собой, но вот куда мы его приведем, это неизвестно.
      Упреки в адрес Ельцина были не вполне справедливы. Как выяснилось позже, еще 6 августа он, с подачи министра печати Михаила Федотова, наложил вето на Закон о внесении дополнений и изменений в Закон о СМИ (такая вот сложная словесная конструкция), принятый Верховным Советом 15 июля, и вернул его на повторное рассмотрение в парламент со своими поправками. Этот ельцинский демарш до поры не предавался огласке, видимо по той причине, что Ельцин не хотел очередного обострения отношений с депутатами.
      Сам Михаил Федотов, тоже прижатый к стенке участниками совещания, сказал, что, если поправки ВС к Закону о СМИ будут окончательно приняты, он уйдет в отставку. “Я не смогу быть могильщиком свободы слова”, – заявил он.
      Как и следовало ожидать, все эти протестующие голоса не были услышаны воинственно настроенными депутатами. 20 августа ВС рассмотрел поправки Ельцина и отклонил главные из них – исключающие упоминание о наблюдательных советах и о новом – через посредство этих советов – порядке назначения и освобождения руководителей государственных телерадиокомпаний.
      После этого министр печати Михаил Федотов, как и обещал, подал в отставку.
      Впрочем, преодолеть президентское вето ВС не сумел – он сделал это лишь на следующем заседании, 3 сентября. Накануне президентская сторона предприняла последнюю, отчаянную попытку воспрепятствовать депутатскому самоуправству. С резким заявлением в адрес оппозиционного большинства в Верховном Совете выступил пресс-секретарь президента Вячеслав Костиков. Среди прочего, он сообщил, что президент не намерен направлять своих представителей в создающийся Федеральный наблюдательный совет, “возрождающий цензуру на телевидении”. Депутаты, разумеется, проигнорировали и это заявление.
      Подводя итоги обсуждения и голосования, Хасбулатов, удовлетворенный очередной одержанной победой, благодушно обратился к журналистам с призывом “не раздувать проблему там, где ее нет”. По его словам, “главное условие свободы информации – нормальная работа российского парламента”. Соответственно, главная угроза свободе слова, по утверждению спикера, – попытки помешать этой нормальной работе.
      Хасбулатов – “отец нации”
      Кстати, в июле – августе спикер в очередной раз продемонстрировал свое искрометное остроумие – то самое, что так проникновенно воспел редактор “Независимой” г-н Третьяков. На этот раз в своем остроумии председатель ВС, пожалуй, превзошел себя и едва не вызвал крупный международный скандал.
      В интервью Российскому телевидению 30 июля Хасбулатов неожиданно обрушился на бывшего премьер-министра Великобритании Маргарет Тэтчер, назвав ее “заезжей бабешкой” (она только что побывала с визитом в России). Спикеру, видите ли, не понравилось, что английская баронесса призвала “разогнать” российский парламент. На самом деле никакого такого призыва из уст “железной леди” – человека интеллигентного, – разумеется, не исходило. Она просто высказала свое мнение, что России нужен новый парламент. Но этого, как видим, оказалось достаточно, чтобы вызвать высочайший гнев российского начальника.
      Не знаю, последовали ли за этим какие-либо официальные извинения со стороны российского МИДа. Неофициальные – последовали. Так, санкт-петербургское отделение “ДемРоссии” обратилось к генеральному консулу Великобритании в Петербурге с заявлением, в котором выражалось возмущение в связи с “безответственным высказыванием председателя ВС РФ Руслана Хасбулатова в адрес бывшего премьер-министра Великобритании Маргарет Тэтчер”. “Демороссы” выражали надежду, что высказывание “дурно воспитанного лидера реакционного ВС” не ухудшит отношения между Россией и Великобританией.
      Непосредственно перед Маргарет Тэтчер, во время встречи с ней, извинился вице-премьер и министр финансов Борис Федоров. Россияне, привыкшие к хамству – причем на всех уровнях, – как-то сразу даже и не поверили, что такое могло случиться. Ведущая телепрограммы ОРТ “Человек недели” даже переспросила Бориса Федорова, действительно ли такое извинение имело место.
      – Ну, естественно, – пожал плечами вице-премьер. – Не должны же все в Великобритании думать, что у нас все такие хамы, как наш спикер. По-моему, это нормально… Я полагаю, что Хасбулатов оскорбил не только Маргарет Тэтчер, но и всю нашу страну.
      Сам спикер и не подумал извиняться. Соответствующее предложение, последовавшее из зала на сессии Верховного Совета, он парировал тем самым недоуменным (встреченным, кстати, аплодисментами народных избранников) “А чего это я буду извиняться?”.
      Спустя некоторое время и вовсе стало ясно, что очередное проявление хасбулатовского хамства вовсе не было какой-то импровизацией, каким-то мгновенным всплеском эмоций. 20 августа, отвечая на вопросы участников Всероссийского совещания представителей общественных сил и движений, выступающих в защиту конституционного строя, парламентаризма и демократии, председатель ВС доверительно разъяснил присутствующим, что эта самая его “заезжая бабешка” “была глубоко продуманной характеристикой” члена английской палаты лордов.
      – Я с утра думал, что бы сказать об этом крайне негативно относящемся к России человеке, чтобы это словцо навсегда прилепилось к нему, – признался Хасбулатов.
      “С утра думал…”. А Третьяков уверяет – мастер экспромта.
      “Навсегда прилепилось” не к Маргарет Тэтчер, а к самому Хасбулатову: в памяти многих – из числа тех, кто вообще помнит об этом деятеле, – он остался как грубиян, как человек, не знающий и не признающий элементарных норм поведения.
      Сам о себе он, разумеется, был совсем другого, необычайно высокого мнения. Так, выступая 18 августа на встрече с представителями российских партий, движений и союзов – оно проходило в Белом доме, – и вволю “отоспавшись” на президенте, Хасбулатов, среди прочего, обронил такую фразу:
      – Я всегда считал, что президент должен быть отцом всей нации. У Ельцина это пока не получается, вот и приходится брать эти функции на себя.
      Этак со вздохом – приходится, куда деваться.
      Так что любопытный ряд выстраивается: Ильич – вождь мирового пролетариата, Виссарионыч – отец всех народов, а Имранович – отец нации…
      Как говорится, избавь нас Бог от таких вождей и от таких родителей!
      Назад к Главлиту
      (Из записной книжки)
      Начало сентября… Учреждены наблюдательные советы на телевидении и радио… Попытки Ельцина предотвратить это нововведение отвергнуты депутатами… Такого не было даже при коммунистах – чтобы Верховный Совет или какой-либо другой орган в открытую и даже с помпой принимал законы, направленные на удушение свободы слова. Такие вещи делались втихую, скрытно, секретно. Даже коммунисты понимали: дело это сугубо неправое, напоказ его выставлять не стоит. Даже в те поры никто не додумался уверять, что Главлит – вершинное достижение человечества в области свободы слова.
      Это только “самый большой демократ” Хасбулатов до этого додумался в отношении учрежденных им и его командой уже упомянутых наблюдательных советов. При этом, что называется, на голубом глазу всем объясняет, что, пока существуют нынешний Верховный Совет и он, Хасбулатов, в качестве его председателя, журналистам некого опасаться – свобода слова под надежной защитой.
      Поразительно все-таки: как твердо, как непоколебимо дорвавшиеся до власти бывают убеждены, что их окружают одни сплошные идиоты. Стоит приехать к тем из них, кто работает, например, на телевидении, ласково поговорить с ними: я, мол, в сущности, такой же, как вы, журналист, тоже статьи пишу, знаю, какой у вас нелегкий хлеб, вижу вот – оборудование у вас устаревшее, от этого вы так не любите депутатов; мы вот тут посоветовались с товарищами и решили вам помочь – наблюдательные советы учредить… Стоит так вот душевно потолковать – и все, и дело сделано, и вот уже верят все окружающие, что Хасбулатов – лучший друг российских журналистов и в советах этих самых – одни сплошные лучшие друзья (даже те, кто обещает их расстрелять, когда придут к власти).
      И вроде как бы не существует уже наглядных примеров подчиненного и подцензурного Верховному Совету журналистского творчества – убого-непрофессионального (какой же профессионал туда пойдет!), примитивно-тенденциозного, наивно-лживого “парламентского часа” на Российском телевидении, такого же “часа” на Радио России. Вроде бы не существует верховносоветовской “Российской газеты”…
      А тут еще одну разновидность советов обещают – советы управляющих на телестудиях. Вся власть – советам! И собственное мнение журналистам по закону высказывать запрещено. Одно только мнение Хасбулатова и его заместителей (за исключением переметнувшегося к президенту Рябова). А также стопроцентно лояльных спикеру председателей парламентских комитетов и комиссий (недаром же предполагается переподчинить Верховному Совету все средства массовой информации). И снова с ласковой улыбкой будут уверять: вот, дескать, как мы заботимся, чтобы ни один волосок у свободы слова с головы не упал!
      И так велика, так непоколебима их убежденность, что этому беспардонному вранью все поверят, что поневоле начинаешь испуганно озираться: чур! чур меня! Уж на Земле ли я на матушке? Может, в каких-нибудь антимирах, каком-нибудь зазеркалье, где в самом деле все наоборот?
 

 
      Ельцин отстраняет от должности Руцкого
      и Шумейко
      1 сентября Ельцин своим указом временно отстранил от исполнения обязанностей вице-президента Руцкого и первого вице-премьера Шумейко. Это решение, как говорилось в указе, президент принял в связи с тем, что “взаимные обвинения в коррупции и судебные претензии должностных лиц” друг к другу “серьезно подрывают авторитет государственной власти РФ”, “в связи с проводимым расследованием, а также в связи с отсутствием поручений вице-президенту РФ по выполнению отдельных полномочий президента РФ”.
      Всем было ясно, что указ этот направлен исключительно против Руцкого: отстранение Шумейко – это так, для равновесия (на самом деле в период своего недолгого “отстранения” первый вице-премьер продолжал нормально работать).
      В чем обвиняли Шумейко, мы знаем. Что касается Руцкого, компромат на него в администрацию президента представил все тот же “генерал Дима”. Он переслал в Москву, на этот раз из Канады, материалы, из которых следовало, что вице-президент причастен к незаконной – и ясно, что небезвозмездной, – передаче госсредств на сумму то ли три, то ли три с половиной миллиона долларов трастовой компании во главе с гражданином Швейцарии Бенджаменом Керетом. По этим материалам Московская прокуратура возбудила уголовное дело…
      Позднее вроде бы выяснилось, что материалы – фальшивые. В январе 1994 года дело было закрыто. В марте 1994-го и. о. генпрокурора России Алексей Ильюшенко распорядился возобновить расследование. В марте 1995 года дело закрыли окончательно… Как предполагает Сергей Филатов, за этой “липой”, помимо Якубовского, маячили такие фигуры, как Коржаков, Барсуков, Ильюшенко… Но то, что это дело сфабрикованное, выяснилось, повторяю, позднее, а в тот момент присланный Якубовским трастовый договор, возбужденное дело были восприняты достаточно серьезно…
      Почему именно 1 сентября появился ельцинский указ? Возможно, в какой-то мере это был импульсивный, эмоциональный шаг президента. Как раз накануне, 31 августа, в “Сельской жизни” было опубликовано большое интервью Руцкого, в котором он обрушился на Ельцина, уже не соблюдая никаких, даже минимальных приличий. Вице-президент назвал президента “главным виновником разрушения державы – Советского Союза, – виновником гибели сотен и тысяч ни в чем не повинных людей – граждан СССР, виновником разрушения Советской Армии, виновником разрушения экономики страны, советской науки, здравоохранения и т.п.”, пригрозил ему судом. Это было явно провокационное выступление (а перед этим на протяжении нескольких дней были и другие подобные), и если именно оно вызвало ответный удар, вряд ли этому стоит удивляться.
      Впрочем, возможно, имелись и другие причины появления указа. В те дни Ельцин, по-видимому, уже принял решение дать сокрушительный бой своим противникам. Ясно было, что в предстоящей схватке оппозиция отведет Руцкому одну из главных, если не самую главную, роль, так что, не исключено, своим указом президент заранее пытался максимально ослабить эту фигуру. При этом, правда, неизвестно, насколько точен был этот расчет: довольно часто разного рода репрессии, которым подвергают политика, не ослабляют, а, напротив, усиливают его позиции.
      Одним из первых на указ, естественно, отреагировал Хасбулатов. В его заявлении, которое распространила в этот же день пресс-служба парламента, говорилось: “устранить президента и вице-президента, согласно Конституции РФ, может только Верховный Совет и Съезд народных депутатов РФ при наличии в их действиях соответствующих нарушений, предусмотренных статьями Конституции РФ”. Хасбулатов пообещал, что в ближайшее время ВС рассмотрит этот президентский указ, но и до этого он, спикер, заявляет, что “данный указ незаконен и не подлежит исполнению”.
      Вот так: Хасбулатов уже считает, что законность или незаконность того или иного президентского правового акта он может определять единолично, до рассмотрения его в соответствующих инстанциях.
      Неугасающий костер противостояния разгорелся с новой силой.
      Зарубежная пресса о ельцинском указе
      В те дни западные газеты оживленно комментировали новый драматичный поворот в борьбе президента и непримиримой оппозиции. В основном комментарии касались двух моментов – тактического значения шага, предпринятого президентом, и того, насколько законен этот шаг.
      Французская “Либерасьон”:
      “Этим характерным для него категоричным указом российский президент стремится положить конец перепалке, которая уже долгие месяцы отравляет политическую жизнь России. Это решение носит скорее символический, нежели практический характер, поскольку у Руцкого давно нет четких функций. Совершенно ясно, что оно принято в тот момент, когда борьба между сторонниками президента и Верховного Совета достигла наивысшей точки”.
      Если бы действительно наивысшей. Наивысшая точка была еще впереди.
      Германская “Франкфуртер Альгемайне”:
      “В России в самом разгаре борьба за власть. Президент отстранил от должности вице-президента, выступающего против реформ, и одновременно – поддерживающего эти реформы первого вице-премьера правительства. В обоих случаях в качестве причины называется необходимость расследования обвинений в коррупции, выдвинутых против двух политиков. Это звучит разумно, однако не согласуется с нормами Конституции. “Война законов”, которая идет между президентом и парламентом в ущерб российской экономике и правопорядку, довела страну до такого состояния, что из якобы существующего двоевластия возник реальный вакуум власти”.
      Другая германская газета “Хандельсблат”:
      “Указ, который временно освобождает Руцкого от должности, однозначно противоречит законам”.
      Еще одно немецкое издание “Гессише Альгемайне”:
      “Российский президент нанес тяжелый удар своим политическим противникам, издав указ о временном отстранении от должностных обязанностей своего заместителя, обвиненного в коррупции. Такое решение давно уже назрело, хотя и по другой причине: бывший соратник действует теперь против президента. Он перешел в лагерь противников реформ и вместе с парламентом готовил свержение Бориса Ельцина. Глава государства долго медлил. Сейчас же в этой расстановке сил, видимо, произошли какие-то изменения, если только президент не идет на сознательное обострение, играя в “русскую рулетку”.
      Никаких особенных изменений в расстановке сил на российской политической арене к тому моменту, естественно, не произошло. А вот ситуация действительно неделя за неделей сознательно обострялась, причем не столько Ельциным, сколько его противниками.
      Лондонская “Файнэншл Таймс”:
      “Российский президент предпринял этот шаг в момент, когда политическая ситуация в стране трансформировалась в постоянную конфронтацию между различными структурами власти, что чревато замедлением экономической реформы и прекращением финансовой помощи Запада. Этот шаг, видимо, знаменует собой новый раунд в борьбе за власть между президентом и парламентом”.
      “Вашингтон Пост”:
      “Вчерашний указ Ельцина может оказаться первым ходом в ожесточенной политической борьбе между президентом и его консервативными оппонентами, которая должна развернуться нынешней осенью. Указ как минимум неизбежно вызовет конфликтную ситуацию, поскольку по Конституции Борис Ельцин не располагает полномочиями смещать вице-президента”.
      Юристы спорят
      Располагает или не располагает Ельцин такого рода полномочиями? По этому поводу тут же началась дискуссия и в российской прессе. Известный юрист, член ВС Борис Золотухин заявил, что, издав указ, Ельцин не нарушил никаких конституционных норм: президент имел право временно приостановить полномочия вице-президента, поскольку это Конституцией не запрещено. К тому же следует делать различие между временной приостановкой полномочий и отрешением от должности. Упомянутое в Конституции отрешение должно происходить как импичмент, то есть через соответствующее заключение Конституционного Суда и Съезда народных депутатов. В данном же случае ничего этого не требуется.
      Другой юрист, тоже член ВС, Михаил Митюков также обратил внимание на то, что о временном отстранении вице-президента от должности в Конституции ничего не сказано, это “белое пятно”. Но вывод отсюда он сделал несколько иной: однозначно утверждать, что президент нарушил закон, нет оснований, как и утверждать, что он его не нарушил; можно сказать лишь одно: Ельцин вступил тут в зону, которая не регламентирована Конституцией.
      Естественно, для противников Ельцина никаких вопросов тут не было: отстранив вице-президента от должности, пусть и временно, президент грубо нарушил Конституцию. Снова возникли разговоры об импичменте со ссылками на пресловутую статью 121-6…
      Послание Ельцина
      Видимо, почувствовав некоторую слабину подписанного им указа, его недостаточную юридическую обоснованность, Ельцин уже 3 сентября (в день, когда депутаты обсуждали его указ) направил послание Верховному Совету. В нем президент попытался объяснить, чем вызвано появление этого документа. Вызвано оно, по словам Ельцина, “самыми серьезными причинами”: дело в том, что “борьба с коррупцией стала использоваться для обострения политической конфронтации в высших эшелонах власти”, а это наносит все больший ущерб авторитету государства, “дискредитирует как исполнительную, так и законодательную власть”. Что касается юридической стороны дела, президент также подчеркивал, что временное отстранение Руцкого и Шумейко от должности, “конечно же, не означает отрешения или отстранения” их от нее. Сейчас соответствующие материалы изучает прокуратура. Нужно, чтобы она объективно и беспристрастно разобралась по каждому приведенному факту. “Необходимо исключить политическое давление или противодействие как той, так и другой стороны”. По словам Ельцина, он как президент имеет право опираться в своих решениях “на совокупность норм и принципов действующего конституционного законодательства”. “Указ не содержит прямых противоречий с действующей Конституцией и действующим законодательством”.
      Как видим, здесь, по существу, повторен тезис Бориса Золотухина: временная приостановка полномочий вице-президента не противоречит Конституции, поскольку Конституция этого не запрещает.
      “Величайший позор тому, кто сомневается!”
      Как и следовало ожидать, депутаты проигнорировали это президентское послание. То есть не то что бы они его отвергли – они просто как бы не заметили его, пропустили мимо ушей. 3 сентября ВС приостановил действие ельцинского указа № 1328 (такой у него был номер) в части, касающейся Руцкого.
      Попытки некоторых – немногих – депутатов сказать слово в защиту указа спикер пресекал категорическим требованием “не позориться”. Подчас это требование приобретало форму анафемы – Хасбулатов предрекал “величайший позор тому, кто сомневается” в незаконности обсуждаемого документа.
      Впрочем, прямо объявить указ незаконным антиельцинское большинство поостереглось – ВС направил в Конституционный Суд запрос о соответствии его Конституции.
      Сам вице-президент, находившийся в это время в Воркуте, на полную катушку использовал свою поездку для антиельцинских выступлений. Как сообщали информагентства, на встречах с воркутинцами он постоянно заявлял, что нынешнее российское руководство “не способно управлять страной и вывести ее из кризиса”, что “главу государства надо менять, и чем быстрее, тем лучше”. На кого менять, было достаточно ясно. Еще один постоянный мотив его выступлений – нужно восстановить СССР. “Возникла необходимость – и этим мы занимаемся – создать движение за возрождение Советского Союза”, – ораторствовал вице-президент.
      Точнее всего эти призывы – в духе небезызвестной Сажи Умалатовой – можно было бы квалифицировать просто как утопические. Однако в той обстановке – обстановке острой политической конфронтации – они, конечно, прежде всего звучали как призывы реваншистские, как апелляция к соответствующим, реваншистским, силам.
      Руцкого не пускают в Кремль
      Утром 6 сентября вице-президента, направлявшегося на работу в Кремль (действие президентского указа о его отстранении, напомню, было приостановлено Верховным Советом), сотрудники Главного управления охраны не пустили на кремлевскую территорию. Как сообщила пресс-служба президента, во исполнение указа Ельцина от 1 сентября ГУО взяло под охрану кабинеты Руцкого и Шумейко на период отстранения их от должности. В самом ГУО пояснили, что эта мера была принята “во избежание каких-либо манипуляций с документами и в интересах следствия”.
      Возник повод для нового скандала. В тот же день, 6 сентября, Совет фракций ВС обратился к генпрокурору Валентину Степанкову с призывом дать правовую оценку действиям сотрудников ГУО. 10 сентября пресс-служба Руцкого сообщила, что он получил из Генпрокуратуры уведомление: генпрокурор направил письмо президенту Борису Ельцину, где обратил его внимание “на незаконность действий подчиненного ему Главного управления охраны и на то, что при этом допущены нарушения действующей Конституции, предусматривающей неприкосновенность как самого президента, так и вице-президента”.
      Сам Степанков, выступая в этот же день в Верховном Совете, сообщил, что, по словам начальника ГУО Михаила Барсукова, приказ не пускать Руцкого в Кремль он получил лично от Ельцина.
      Трудно сказать, стоило ли Ельцину переводить противоборство со своими противниками на столь мелочный уровень: как говорится, “не царское это дело”. К тому же заранее можно было сказать, что он ничего тут не выиграет, скорее проиграет. Так оно и оказалось.
      Руцкой идет вразнос
      Окрыленный поддержкой депутатов и прокуратуры, Руцкой с удвоенной энергией повел атаку на своего шефа. 17 сентября на сессии Верховного Совета он выступил с обращением “к гражданам Российской Федерации и мировому сообществу”. Руцкой предупредил, что “кремлевскими властями подготовлено все для введения президентского правления, диктатуры с целью разгона Верховного Совета, полного разрушения конституционной системы народовластия”. Он, Руцкой, вынужден обратить внимание граждан России, мировой общественности на ухудшающееся экономическое положение страны. Образование, культура, социальная сфера “обрушены в систему дикого рынка”. У 90 процентов населения резко ухудшилось материальное положение. По словам Руцкого, окончательное разрушение государства может произойти “через новую Конституцию”, а Совет Федерации создается для подмены законного Верховного Совета. Вице-президент обратился к гражданам России с призывом “возвысить свой голос в защиту Конституции, народовластия”, к военнослужащим – “не дать вовлечь себя в преступную авантюру”, к парламентариям России и мировому сообществу – “не дать ввергнуть Россию в разруху”.
      Истерика по поводу грядущего “разгона ВС”, разумеется, не была безосновательной: к этому моменту Руцкой и его единомышленники, конечно, уже располагали информацией о готовящемся указе, который впоследствии получил номер 1400. Ну, а что касается интерпретации ближайших ельцинских намерений, – тут уж вице-президент мог дать полный простор своей разгоряченной фантазии.
      Хасбулатов щелкает себя по горлу
      Однако Руцкого в оголтелой антиельцинской атаке превзошел Хасбулатов. Превзошел не столько словами, сколько некоей оскорбительной для президента пантомимой. Слова были достаточно тривиальны. Выступая 18 сентября на Всероссийском совещании представителей Советов всех уровней, Хасбулатов сказал, что “очень тревожно” воспринял вчерашнее выступление вице-президента Руцкого. В речи спикера также содержались намеки на то, что ему известно о неких планах исполнительной власти, основанных “на недемократических, неконституционных началах”. “Мы наблюдаем, – сказал Хасбулатов, – сознательное поведение одной из ветвей власти, которая стремится ввергнуть общество в катастрофу”. В последнее время, продолжал спикер, наносятся удар за ударом по представительной власти – все во вред народу, стране. Все указы президента, по словам Хасбулатова, лихорадят страну, вызывают недоумение в мире. Налицо, как считает спикер, опять “необольшевистские революционные действия, в частности создание неконституционного органа – Совета Федерации”. В общем, происходит “длящийся процесс осуществления переворота”, “стремление повернуть страну в систему личной власти, и некоторые люди стремятся вернуться к диктатуре под видом президентского правления”.
      Не ограничиваясь этими, довольно косноязычными словесами, Хасбулатов допустил откровенно хамские личные выпады против президента, разыграв эту самую пантомиму. Все, кто видел телевизионные кадры его выступления, помнят: иллюстрируя, в каком состоянии Ельцин принимает решения, оратор пощелкал себя по горлу – дескать, чего и ожидать от беспробудного пьяницы. Он не остановился на этом, – впрочем, достаточно прозрачном, – намеке, а принялся дальше развивать эту тему. По его словам, он получает много писем трудящихся с просьбой “остановить повальное пьянство, в том числе и среди должностных лиц”. Надо полагать, идя навстречу этим пожеланиям, в качестве педагогической меры, призванной “остановить” это пагубное пристрастие, распространенное на верхних этажах исполнительной власти, Хасбулатов изрек: “Если большой дядя говорит, что позволительно выпивать стакан водки, то многие находят, что в этом ничего такого нет, – мол, наш мужик. Но если так, то пусть мужик мужиком и остается и занимается мужицким трудом…”.
      В общем-то, слабость Ельцина, его пристрастие к рюмке всем была достаточно известна, однако пассаж Хасбулатова многих покоробил. Не ему бы поучать президента. И не в таких обстоятельствах. И не на всю страну…
      В качестве реакции последовало заявление Вячеслава Костикова. Президентский пресс-секретарь и всегда-то был достаточно резок в полемике с ельцинскими противниками, но тут превзошел в резкости самого себя. Видимо, считая, что запрещенные приемы, использованные Хасбулатовым, дают и ему моральное право прибегать к такого рода приемам, он, как говорится, “разыграл национальную карту”, намекая на то, что Хасбулатов чеченец, человек, чуждый “титульной” нации.
      “Последние заявления, действия и жесты спикера Верховного Совета Хасбулатова, – говорилось в заявлении пресс-секретаря президента, – выявляют последнюю стадию его политической и моральной деградации. Для миллионов россиян является очевидным, что Хасбулатов превыше всего ставит не интересы России, а свои личные, политические и клановые интересы. Не имея ни легитимных предпосылок, ни моральных качеств быть лидером России, являясь, в сущности, антиподом русского национального характера и нравственности, он посредством лжи и закулисных маневров присваивает себе роль вершителя судеб страны. Его тактика – фальсификация воли народа, его цель – концентрация в своих руках всей полноты власти, его опора – отжившая система коммунистических Советов и экстремистские силы фашистского толка…
      Российский народ, переживший эпоху тоталитаризма и хорошо знающий цену самозванцам, достаточно выстрадал свою новую демократическую судьбу, чтобы поддаться лживым лозунгам и посулам пришельца. Судьба России должна и будет решаться самими россиянами и под руководством лидера, отражающего национальные интересы отечества”.
      Конечно, такое заявление не могло появиться без одобрения Ельцина. В сущности, это был его, президента, не очень-то корректный ответ зарвавшемуся хаму-спикеру. Становилось все более ясно, что мосты окончательно сожжены, что примирение невозможно…
      Хасбулатов и его соплеменники
      (Заметки на полях)
      О том, что Хасбулатов чеченец, время от времени вспоминали, конечно, и прежде. Не могли не вспоминать. В разном контексте, не только в таком, как у Костикова. Часто возникал, например, вопрос, в какой мере на спикера влияет чеченская диаспора и его соплеменники в самой Чечне. У таких народов семейные, родовые, тейповые и прочие связи, как известно, очень сильны.
      В июле 1992 года, встретившись в Грозном с Джохаром Дудаевым, я спросил его, как он относится к Хасбулатову.
      – Какого-то ярко выраженного отношения у меня к нему нет, – отвечал чеченский президент. – Он государственный чиновник России и должен честно и добросовестно выполнять свой служебный долг. И обвинять его в тех или иных грехах только потому, что он чеченец, я не вправе. Я тоже служил, служил в Вооруженных Силах, 28 лет, и должен был безукоризненно выполнять свой долг. И точно так же никто не вправе упрекнуть меня в этом. Был бы на месте Хасбулатова другой, он тоже следовал бы своему долгу. А то, что он своими действиями наносит вред Чеченской Республике… Ну, если бы он поступал иначе, его бы там тоже не поняли…
      Тут надо заметить, что несколько раньше по ходу нашего разговора Дудаев пожаловался, что в России решили закрыть все банковские счета ЧР. Сделали это, дескать, по распоряжению Ельцина и Хасбулатова. Дудаев назвал это “беспределом, возведенным в ранг государственной политики”.
      Я спросил генерала, правда ли, что именно Хасбулатов, как утверждают, “привез” его в Чечню. Дудаев категорически опроверг эти слухи:
      – Никакого отношения к моему переезду сюда он не имел. Мы никогда с ним не виделись. Больше того, будучи в 1991 году в Москве, я встретился по делам с его первым заместителем, выбрав момент, когда сам Хасбулатов уехал в командировку. Думаю, поступил совершенно правильно. Впрочем, прием, который я там встретил, ясно мне показал, что с этими людьми вообще невозможно иметь дело, решать с ними какие-то вопросы на правовой основе. И в дальнейшем у меня даже в мыслях не было отправиться зачем-то в Белый дом.
      Конечно, это могли быть всего лишь слова. Думаю, если бы в действительности у Дудаева были какие-то контакты с Хасбулатовым, вряд ли он рассказал бы мне о них.
      Кстати, не все в окружении Дудаева открещивались тогда от своего высокопоставленного московского земляка. В Чечне, – в той, довоенной Чечне, – как и в других республиках бывшего Союза, с тревогой следили за развитием событий в Москве, за перипетиями конфликта между Ельциным и Хасбулатовым. Наибольшие опасения вызывало то, что катаклизмами в российской столице может воспользоваться некая “третья сила”. Эта “третья сила”, связанная, как считалось, в основном с ВПК, была способна снова установить в России репрессивный режим, от которого, конечно, не поздоровилось бы и Чечне.
      – А “второй” силы вы не боитесь? – задал я как-то вопрос одному из высокопоставленных сотрудников аппарата тогдашнего чеченского президента (разговор происходил где-то в середине марта 1993 года). – Эта “вторая” сила – депутатский корпус – в случае победы тоже ведь будет крутить педали назад, насколько возможно. Я полагаю, наилучший вариант для вас – “болеть” за российского президента.
      – Да, разумеется, – был ответ, – но “вторую” силу мы не так боимся, как “третью”. “Вторая” сила все-таки играет в демократию, хотя бы внешнюю. А “третья” с нами даже разговаривать не будет – она начнет действовать.
      – А почему все-таки вы не боитесь “второй” силы? – поинтересовался я. – Вы считаете, что Хасбулатов вам поможет?
      – Нет, совершенно не поэтому. Судьба Хасбулатова и вообще всех наших людей, которые сейчас в России, – эта судьба решается здесь, в Чечне, не в Москве.
      – А как вы можете воздействовать на Хасбулатова?
      – Это другой вопрос. Но судьба этой силы, повторяю, решается в Грозном. Ельцину это давно надо было понять. Он, к сожалению, этого не понял.
      Одним словом, вы – нам, мы – вам. Отнеситесь к нам по-человечески, пойдите навстречу нашим требованиям, – и мы живо усмирим “нашего человека” в вашем московском Белом доме, с которым вы никак не можете совладать.
      Сейчас смешно вспоминать все эти разговоры. Кровавый Молох, который перемалывает Чечню вот уже много лет, сделал бессмысленным членение российских сил, противостоящих наследникам Дудаева, на “вторую”, третью” и т. д. В том, что касается борьбы с Ельциным, никакого заметного влияния на Хасбулатова его северокавказские сородичи, по-видимому, не оказали. И сам Хасбулатов ничем не помог Чечне, когда в ноябре 1994-го российские войска вторглись на ее территорию. Впрочем, в ту пору он уже был не у дел…
      “Россией правит ЦРУ”
      Наскоки на президента на том же совещании представителей Советов всех уровней продолжил Руцкой. Он заявил, что тотальная безответственность деятелей исполнительной власти достигла предела, никто ни за что не несет никакой ответственности. По словам Руцкого, все должностные лица, в том числе и президент, должны отвечать за разграбление страны по уголовному кодексу, как любой рядовой гражданин России отвечает за совершенные преступления. Оратор обвинил президента и правительство в “подстилочной” внешней политике. “Не случайно, – сказал Руцкой, – из-за океана указывают, кого назначить министром иностранных дел, оттуда появляются и гайдары, бурбулисы, старовойтовы, собчаки и другие подобные деятели. Президент никогда не правил страной – ей правят эти люди, которых ЦРУ США называет “своими единомышленниками”. Руцкой призвал всех присутствующих к солидарности, в первую очередь для возрождения Советского Союза и – “нечего тут юлить” – к переизбранию президента.
      Здесь надо напомнить, что до выхода президентского Указа № 1400 оставалось всего три дня. Если бы у Ельцина и не было вызревшего к тому времени твердого решения приостановить деятельность ВС и Съезда, объявить досрочные выборы депутатов, то и в этом случае провокационных выступлений Руцкого, Хасбулатова, думается, было бы вполне достаточно, чтобы подвигнуть его на такой шаг, – они послужили последней каплей для переполненной чаши президентского терпения.
 

 

УКАЗ №1400

 
      Секреты полишинеля
      В начале сентября Ельцин принял наконец решение окончательно разрубить гордиев узел двоевластия. Что его подтолкнуло к решающему шагу? Многое. Одно сходилось к одному. Неудача с принятием новой конституции… Постоянно отменяемые депутатами его собственные решения и навязываемые ему решения другой стороны, нередко выходящие за всякие разумные пределы, как закон по уточнению бюджета… Становящиеся все более разнузданными публичные нападки Хасбулатова и Руцкого…
      Были вроде бы и еще более серьезные причины – с разных концов поступали сведения, что в ближайшее время оппозиция пойдет на совершенно уж безумный шаг – предпримет вооруженное выступление. Она готовится к этому. Так, по словам Дмитрия Волкогонова, примерно за месяц до кровавых событий, разыгравшихся в Москве, к нему в кабинет на Старой площади (в ту пору он был советником президента и председателем одной из правительственных комиссий) пришел некий “очень высокопоставленный” человек и передал ему “очень конфиденциальную” информацию, “исходящую от вождей Белого дома”. Суть ее заключалась в том, что в самом конце сентября – начале октября будет предпринята попытка вооруженного захвата власти в столице. Естественно, генерал передал эту информацию “во все очень высокие инстанции”.
      Вряд ли, однако, именно эти сообщения подвигли Ельцина на решительные действия: по-видимому, он им просто не верил, считал провоцирующей дезой (Волкогонов: “В высоких инстанциях выслушали мое сообщение, но не очень поверили, приняли как бы к сведению”). Скорее всего, президента заставило действовать общее ощущение, что стараниями Хасбулатова и компании политическая ситуация в стране все больше загоняется в тупик… А впереди маячит очередной съезд, на котором, скорее всего, вновь будет поставлен вопрос об импичменте и, не исключено, с иным исходом, нежели на IX съезде…
      Подготовка известного Указа № 1400 – он назывался “О поэтапной конституционной реформе в Российской Федерации” и предусматривал приостановку деятельности Верховного Совета и Съезда – естественно, проходила в условиях глубокой секретности. Сам Ельцин был уверен, что о нем знают лишь трое-четверо самых близких ему людей. Даже начальник личной канцелярии президента Валерий Семенченко не знал. В действительности весь процесс этой подготовки, все его этапы и детали немедленно становились известны противоположной стороне. “Информация о планах Ельцина поступала к нам вся и сразу же, как только заканчивалось очередное их совещание любого уровня”, – хвастался потом один из сподвижников Хасбулатова и Руцкого. Нередко Белый дом информировали непосредственно участники тех или иных совещаний у президента. Так, сразу же стало известно о совещании Ельцина с силовиками, проходившем 12 сентября в Ново-Огареве, – там было принято решение, что указ будет опубликован 19 сентября (силовые министры поставили свои подписи под его проектом). Достаточно полный отчет получили в Белом доме и обо всех последующих ельцинских совещаниях, вплоть до заключительного, 17 сентября, когда было решено перенести акцию с 19-го на 21-е.
      Люди, близкие к Хасбулатову и Руцкому, утверждают также, что последним из “источников” у спикера ВС побывал заместитель Грачева генерал Константин Кобец. Он подробно проинформировал его о коллегии Минобороны, состоявшейся утром 20 сентября. По сообщению Кобеца, на этой коллегии будто бы, несмотря на давление Павла Грачева, было принято решение, что в случае разгона Верховного Совета и Съезда армия останется нейтральной.
      Николай II перед отречением сделал такую запись в дневнике: “Кругом измена, трусость и обман”. Примерно в такой же обстановке – обстановке тотального предательства, – действовал в тот момент и Ельцин, хотя, возможно, не догадывался об этом. И уж точно он не помышлял об отречении: времена на дворе были совсем другие…
      Вся деятельность президента, повторяю, просвечивалась, как под рентгеном. Не удивительно поэтому, что уже в 10 утра 21 сентября Хасбулатов распорядился, чтобы в половине шестого все депутаты собрались в Белом доме для возможного проведения чрезвычайной сессии Верховного Совета. Какому вопросу ее собирались посвятить, нетрудно было догадаться.
      В середине дня спикер принялся обсуждать складывающуюся обстановку с Руцким, Зорькиным, Ачаловым (пока еще начальником Аналитического центра ВС – позже депутаты назначат его министром обороны вместо Грачева) и, что весьма примечательно, начальником Генштаба Михаилом Колесниковым. По-видимому, именно Колесников был в тот момент главной надеждой Хасбулатова. Именно с его помощью он рассчитывал привлечь на свою сторону военных.
      Утром 21 сентября состоялась получасовая встреча Ельцина с Черномырдиным в Кремле. О чем на этой встрече шла речь, точно неизвестно, однако, по некоторым сведениям, премьер будто бы уговаривал президента не делать никаких резких шагов (мы знаем, это вполне в духе Черномырдина). Но когда “резкий шаг” все-таки был сделан, председатель правительства его безоговорочно поддержал.
      Против роспуска Верховного Совета и Съезда вроде бы возражали и некоторые другие близкие сотрудники Ельцина.
      В полдень 21 сентября произошла конфиденциальная встреча Ельцина с директором Федерального агентства правительственной связи и информации (ФАПСИ) генералом Старовойтовым. Предвидя реакцию своих противников на президентское телеобращение, – оно намечалось на 8 вечера, на тот же момент, что и подписание указа, – Ельцин приказал Старовойтову сразу же после его выхода в эфир отключить в Белом доме все виды правительственной связи.
      Аналогичные встречи и телефонные разговоры были у Ельцина и с другими силовиками. Вокруг них, разумеется, уж точно невозможно было сохранить абсолютную завесу тайны.
      В 17-30 началась не сессия Верховного Совета, как планировалось, а экстренное, или, по-другому, чрезвычайное, заседание Президиума ВС.
      Обращение к гражданам России
      Как и намечалось, Ельцин подписал указ 21 сентября в 8 вечера и одновременно выступил с телеобращением “К гражданам России” (точнее говоря, выступление было записано заранее в кремлевской телестудии, в 20-00 началась лишь его трансляция). Привожу его почти полностью.
      “Уважаемые сограждане! – сказал президент. – Я обращаюсь к вам в один из самых сложных и ответственных моментов. Накануне событий чрезвычайной важности. Последние месяцы Россия переживает глубокий кризис государственности. В бесплодную и бессмысленную борьбу на уничтожение втянуты буквально все государственные институты и политические деятели… Уверен, все граждане России убедились: в таких условиях нельзя не только вести труднейшие реформы, но и поддерживать элементарный порядок. Нужно сказать прямо: если не положить конец политическому противоборству в российской власти, если не восстановить нормальный ритм ее работы, не удастся удержать контроль за ситуацией, сохранить наше государство, сохранить мир в России…
      Уже более года предпринимаются попытки найти компромисс с депутатским корпусом, с Верховным Советом. Россияне хорошо знают, сколько шагов навстречу делалось с моей стороны на последних съездах и между ними. Но даже если о чем-то удавалось договориться, через короткое время следовал категорический отказ выполнять взятые на себя обязательства.
      Мы с вами надеялись, что перелом наступит после апрельского референдума, на котором граждане России поддержали Президента и проводимый им курс. Увы, этого не произошло. Последние дни окончательно разрушили надежды на восстановление какого-либо конструктивного сотрудничества. Большинство ВС идет на прямое попрание воли российского народа. Проводится курс на ослабление и в конечном счете устранение Президента, дезорганизацию работы нынешнего правительства. Развернута мощная пропагандистская кампания по тотальной дискредитации всей исполнительной власти в России. До сих пор не отменены решения ВС и Съезда, которые противоречат результатам апрельского референдума. И сегодня можно уверенно сказать, – не будут отменены. Наоборот, за последние месяцы подготовлены и приняты десятки новых антинародных решений. Многие из них целенаправленно спланированы на ухудшение ситуации в России. Наиболее вопиющей является так называемая экономическая политика ВС, его решения по бюджету, приватизации, многие другие усугубляют кризис, наносят огромный вред стране. Все усилия правительства хоть как-то облегчить экономическую ситуацию наталкиваются на глухую стену непонимания. Не наберется и нескольких дней, когда Совет Министров не дергали, не выкручивали руки. И это в условиях острейшего экономического кризиса. ВС перестал считаться с указами Президента, с его поправками к законопроектам, даже с конституционным правом вето. При этом непрерывно клянутся в верности Конституции и законности.
      Конституционная реформа практически свернута… Процесс создания правового государства в России, по сути дела, дезорганизован. Наоборот, идет сознательное размывание и без того слабой правовой базы молодого российского государства. Законотворческая работа стала орудием политической борьбы. Законы, в которых остро нуждается Россия, не принимаются годами. Вместо этого начата коренная ревизия действующей Конституции и принятых законодательных актов. Их переписывают в угоду сиюминутным политическим настроениям. Утвердилась порочная практика юридического произвола, суть которого в примитивной формуле: какой закон хотим принять, – такой и примем, что захотим – то и запишем… Не может считаться законом то, что противоречит фундаментальным основам права, попирает элементарные права и свободы человека и основополагающие демократические принципы. Такой закон – еще не право, тем более, если его диктует один человек или группа лиц…
      Уже давно большинство заседаний ВС проходит с нарушением элементарных процедур и регламента… Идут чистки комитетов и комиссий. Из ВС, его Президиума беспощадно изгоняются все, кто не проявляет личной преданности своему руководителю. То, о чем я говорю, не случайность, не болезнь роста. Все это горькие свидетельства того, что ВС как государственный институт находится сейчас в состоянии политического разложения. Он утратил способность выполнять главную функцию представительного органа, функцию согласования общественных интересов. Он перестал быть органом народовластия. Власть в российском ВС захвачена группой лиц, которые превратили его в штаб непримиримой оппозиции. Прячась за спинами депутатов, паразитируя на коллективной безответственности тайных голосований, она подталкивает Россию к пропасти. Не замечать этого, терпеть и бездействовать больше нельзя. Мой долг как Президента признать: нынешний законодательный корпус утратил право находиться у важнейших рычагов государственной власти. Безопасность России и ее народов – более высокая ценность, чем формальное следование противоречивым нормам, созданным законодательной властью, которая окончательно дискредитировала себя. Наступило время самых серьезных решений.
      Уважаемые сограждане! Единственным способом преодоления паралича государственной власти в РФ является ее коренное обновление на основе принципов народовластия и конституционности. Действующая Конституция не позволяет это сделать. Действующая Конституция не предусматривает также процедуры принятия новой конституции, в которой был бы предусмотрен достойный выход из кризиса государственности. Будучи гарантом безопасности нашего государства, я обязан предложить выход из этого тупика, обязан разорвать этот губительный порочный круг. Учитывая многочисленные обращения в мой адрес руководителей субъектов РФ, групп депутатов, участников Конституционного совещания, политических партий и движений, представителей общественности, граждан России, мною предпринято следующее: облеченный властью, полученной на всенародных выборах в 1991 году, доверием, которое подтверждено гражданами России на референдуме в апреле 1993 года, я утвердил своим Указом изменения и дополнения в действующую Конституцию РФ. Они касаются главным образом федеральных органов законодательной и исполнительной власти и взаимоотношений на основе принципа разделения властей. Высшим органом законодательной власти становится Федеральное Собрание РФ, двухпалатный парламент, работающий на профессиональной основе. Выборы назначены на 11-12 декабря этого года. Подчеркну: не досрочные выборы Съезда и ВС – создается совершенно новый высший орган законодательной власти России. Любые действия, направленные на срыв выборов, рассматриваются как незаконные. Лица, допускающие их, будут привлекаться к уголовной ответственности на основе Уголовного кодекса России. В российский парламент должны прийти люди, которые будут заниматься не политическими играми за счет народа, а прежде всего создавать законы, так необходимые России. В российский парламент должны прийти люди более компетентные, более культурные, более демократичные. Верю, что такие люди в России есть. Верю, что мы с вами их найдем и изберем.
      В преобразовании федеральной власти России не ищу никаких выгод и не делаю исключения лично для себя, для Президента РФ. Я за то, чтобы через определенное время после начала работы Федерального Собрания были проведены и досрочные выборы Президента. И только вы, избиратели, должны решать, кто займет этот высший государственный пост России на очередной срок.
      В соответствии с Указом Президента, который уже подписан, с сегодняшнего дня прерывается осуществление законодательной, распорядительной и контрольной функции Съезда народных депутатов и ВС РФ. Заседания Съезда более не созываются. Полномочия народных депутатов РФ прекращаются. Конечно, их трудовые права будут полностью гарантированы, депутаты вправе вернуться на предприятия, в учреждения, где они работали до избрания депутатами России, и занять прежние должности. В то же время каждый из них вправе вновь выставить свою кандидатуру для выборов в Федеральное Собрание.
      Полномочия органов власти на местах сохраняются. В связи с этим обращаюсь к местным руководителям: используйте все законные возможности для обеспечения общественного порядка. Хочу отметить, Конституция РФ, законодательство РФ и субъектов РФ продолжают действовать в полном объеме с учетом изменений и дополнений, введенных Указом Президента. Гарантируются установленные Конституцией и законом права и свободы граждан РФ.
      Обращаюсь к руководителям иностранных держав, зарубежным гражданам, к нашим друзьям, которых немало по всему миру. Ваша поддержка значима и ценна для России. В самые критические моменты сложнейших российских преобразований вы были с нами. Призываю вас и на этот раз понять всю сложность обстановки в нашей стране. Те меры, на которые я как Президент РФ вынужден идти, – единственный путь защиты демократии и свободы в России, защиты реформ, еще слабого российского рынка. Эти меры необходимы, чтобы защитить Россию и весь мир от катастрофических последствий развала российской государственности, от повторения анархии в стране с огромным арсеналом ядерного оружия. Других целей у меня нет.
      Уважаемые сограждане, наступил момент, когда общими силами мы можем и должны положить конец глубокому кризису российской государственности. Рассчитываю на ваше понимание и поддержку, рассчитываю на ваш разум и гражданственность. У нас есть шанс помочь России. Верю, что мы используем его ради мира и спокойствия в нашей стране, ради того, чтобы изгнать из России ту изматывающую борьбу, от которой все мы давно устали. Общими силами сохраним Россию для себя, для наших детей и внуков. Спасибо”.
      “Безопасность России превыше всего”
      Вряд ли стоит полностью приводить здесь Указ № 1400: в значительной степени его текст совпадал с текстом обращения. Отличия в основном проистекали из того, что это был юридический, а не публицистический документ, как обращение. В указе в качестве главного греха Верховного Совета называлось то, что его большинство и часть руководства “открыто пошли на прямое попрание воли российского народа, выраженной на референдуме 25 апреля 1993 года”. Между тем, “решения, принятые всероссийским референдумом, обладают высшей юридической силой, в каком-либо утверждении не нуждаются и обязательны для применения на всей территории Российской Федерации”.
      Предвидя главное обвинение, которое на него обрушится, – обвинение в нарушении Конституции, Ельцин заранее отвергал его, воспроизводя ключевую фразу, которую люди услышали в его телеобращении: “Безопасность России и ее народов – более высокая ценность, нежели формальное следование противоречивым нормам, созданным законодательной ветвью власти”.
      В указе отмечалось, что на переходный период до начала работы нового, двухпалатного парламента – Федерального Собрания, состоящего из Госдумы и Совета Федерации, – всем в России надлежит руководствоваться указами президента и постановлениями правительства.
      Важный пункт указа: Конституционному Суду предлагалось не созывать заседания до начала работы Федерального Собрания. Однако Зорькин, к тому времени окончательно втянувшийся в активную политическую борьбу, почувствовавший вкус к ней, разумеется, не последовал этому предложению.
      Согласно указу, до начала работы Федерального Собрания Центробанк становился подотчетен правительству. Министрам-силовикам предписывалось принять все необходимые меры по обеспечению безопасности и ежедневно докладывать о них президенту. То есть вводилось если и не чрезвычайное положение, то по крайней мере особый режим безопасности. Вскоре станет ясно, что мера эта была отнюдь не лишняя.
      Контратака ВС
      Противники Ельцина сразу же бросились в контратаку, стремясь максимально обострить ситуацию. Возобновилось экстренное заседание Президиума ВС. В 22-15 Хасбулатов провел пресс-конференцию по его итогам. Спикер сообщил, что в ближайшие день-два Руцкой будет приведен к присяге как президент РФ. Он объявил также, что в кратчайший срок соберется внеочередной съезд нардепов для вынесения импичмента Ельцину.
      Получалось: импичмент еще не вынесен, а Руцкого уже собираются привести к присяге. Сам он и вовсе еще до присяги провозгласил себя президентом – “в соответствии с действующей Конституцией”.
      Руцкой квалифицировал указ Ельцина как государственный переворот. Стращая публику, он сообщил также, что, по его сведениям, уже “приведена в движение” дивизия имени Дзержинского, собирающаяся взять штурмом Белый дом (мол, этот штурм она уже отрепетировала в минувшую субботу, “взяв” гостиницу “Москва”).
      Вообще-то, разговоры о двинувшейся на Дом Советов дивизии возникли не на пустом месте. За несколько дней до своего решительного демарша, 18 сентября, Ельцин посетил эту дивизию, расквартированную в подмосковной Балашихе. Если в тот момент этот визит можно было рассматривать как некий символический угрожающий жест в сторону президентских противников, то теперь эта угроза приобретала реальные очертания. Среди обитателей Белого дома то и дело распространялись слухи, что дивизия Дзержинского “покинула казармы”, что она “приведена в движение” и т.д.
      Хасбулатов объявил о создании штаба обороны Белого дома. Руководить обороной поручили генералам Ачалову и Тарасову.
      Дополнительные меры безопасности были приняты и президентской стороной. Московскую милицию перевели на “усиленный вариант” несения службы, отпуска и выходные были отменены. У наиболее важных объектов выставлена дополнительная охрана.
      В дальнейшем события с “заменой” президента происходили все ускоряющимися темпами. Было объявлено, что процедура принесения присяги Руцким состоится в полдень 22 сентября на чрезвычайной сессии ВС. Однако президентская клятва в исполнении вице-президента прозвучала еще раньше. Чрезвычайная сессия открылась в полночь с 21-го на 22-е. В 17 минут первого (время точно зафиксировано для истории) ВС поименным голосованием принял постановление о прекращении полномочий Ельцина как президента (144 голоса – за, против – ни одного, воздержались – 6) и передаче их Руцкому. Сам именинник уже сидел при этом в зале на президентском месте под российским флагом. Новоиспеченный президент произнес присягу. В дальнейшем он вел отсчет своего “президентства” с 0 часов 25 минут 22 сентября. Этакая, в самом деле, точность.
      Таким образом Верховный Совет произвел “рокировку” президентов, не дожидаясь съезда. Очень уж не терпелось депутатам избавиться от Ельцина, а самому Руцкому – воссесть в кресле своего бывшего шефа, поднявшего его, вполне заурядного полковника, на вершину политического Олимпа.
      Руцкой потребовал от всех властных структур подчиняться теперь только ему и Хасбулатову, напомнил об уголовной ответственности за неподчинение. Угрозы, однако, не возымели действия, и в 2 часа ночи на возобновившейся сессии ВС новый “президент” вынужден был признать, что министры обороны и безопасности отказались выполнять его приказы.
      Пожалуй, это был один из ключевых моментов сентябрьско-октябрьских событий. Как мы помним, в декабре 1992-го силовые министры послушно явились по вызову депутатов и заверили их в своей лояльности. Возможно, именно это решило тогда исход дела в пользу противников Ельцина. На этот раз все произошло по-другому. Лояльности не было.
      По предложению Руцкого, ВС заявил о немедленном смещении Грачева, Голушко и Ерина. По его же предложению, утвердил кандидатуры новых силовых министров. Министром безопасности был назначен Баранников, незадолго перед этим, как мы знаем, отстраненный от этой должности Ельциным, министром обороны – Ачалов. Кандидатуру министра внутренних дел решили рассмотреть позднее. Через некоторое время остановились на еще одном опальном деятеле – Андрее Дунаеве.
      С самого начала дела у новых “силовиков” не заладились. Например, Дунаев вскоре после своего назначения заявил, что, по его оценке, в структурах МВД лишь примерно треть сотрудников поддерживает ВС и Руцкого, остальные же – Бориса Ельцина. Никто из троих вновь назначенных “министров” так и не сумел по-настоящему “вступить в должность”: их попросту не пустили в кабинеты. Во всех силовых министерствах вскоре после опубликования президентского указа состоялись заседания коллегий. Каждый член коллегии высказал свое отношение к этому документу (с его текстом он был заранее ознакомлен). Ни один из них не выразил несогласия с ним.
      Конечно, если говорить всерьез, в руководстве силовых структур не было единства в поддержке Ельцина. Так, довольно странно повел себя уже упомянутый начальник Генштаба Михаил Колесников. Как уже говорилось, 21 сентября этот генерал участвовал в экстренном заседании руководства ВС, которое в 14-00 созвал Хасбулатов (на нем обсуждалось ожидаемое выступление президента). “По неофициальной информации”, спикер обсудил с начальником Генштаба “политические настроения в российском военном командовании”. Наконец, 22 сентября в “Коммерсанте” появились два таких сообщения. Первое: “Весь вчерашний вечер в ВС находился начальник Генерального штаба МО России Михаил Колесников. По неофициальной информации, он пытался связаться с военными округами страны. Содержание переговоров пока неизвестно”. И второе: “По сведениям из источников в военном ведомстве, находящийся в Доме Советов начальник Генштаба Михаил Колесников уговаривает командующих округами не реагировать на приказы из Москвы о подавлении беспорядков”.
      Уговаривает или приказывает? В любом случае, информация довольно серьезная.
      Однако уже 22 сентября Грачев издал приказ, где, среди прочего, всем военнослужащим предписывалось выполнять лишь распоряжения, подписанные им, министром обороны Павлом Грачевым или начальником Генштаба Михаилом Колесниковым. Стало быть, оснований не доверять своему заместителю у министра не было. Вечером того же дня Колесников прямо заявил: “Я подчиняюсь министру обороны, а он, в свою очередь, – верховному главнокомандующему, президенту. Других начальников у меня нет”.
      В общем-то, история, повторяю, довольно туманная. Можно еще добавить, что, по рассказу Коржакова (он впереди), 4 октября начальник Генштаба с трудом нашел десять танков для поддержки штурма Белого дома. Это во всей российской армии!
      Баррикады возле Белого дома
      Примерно через час после телеобращения Ельцина возле Белого дома стала собираться толпа защитников Верховного Совета, состоявшая главным образом из левых и национал-патриотов. По разным оценкам, собралось от полутора до трех тысяч человек. К собравшимся через “матюгальник” с зажигательной речью обратился, естественно, все тот же пламенный трибун Виктор Анпилов…
      Милиции немного. Она не вооружена. Даже без дубинок. Надо полагать, – чтобы “не провоцировать” народные массы (в те дни вообще очень боялись “спровоцировать” агрессивную антиельцинскую толпу; без сомнения, отчасти и поэтому в первые часы мятежа столичные стражи порядка оказались совершенно не готовы дать ему отпор: начать с того, что они по-прежнему были безоружны).
      Кто-то довольно умело принимается разбивать собравшихся на “десятки” и “двадцатки”, которые затем занимают позиции возле здания парламента и на подступах к нему. К самому зданию подтаскивают скамейки, отслужившие свое отопительные батареи, арматуру и прочий хлам. Строят баррикады.
      Однако никаких признаков приближающегося штурма не наблюдается.
      Не то что бы у исполнительной власти совсем не возникало таких мыслей. По некоторым сведениям, 21-го поздно вечером на совещании в ГУВД Москвы его начальник генерал-майор милиции Владимир Панкратов настаивал на немедленном захвате Белого дома. Говорят, что Ерин от штурма отказался. На самом деле министр и не мог принять решение о нем без санкции Ельцина. Стало быть, в данном случае санкции не было.
      Между тем, возможно, немедленный штурм был бы лучшим вариантом развития событий. Меньше крови бы пролилось…
      Еще лучше было бы занять Белый дом, когда он вообще был пуст. Так оно, в общем-то, первоначально и планировалось: все намечалось, как мы помним, на 19-е, на воскресенье. Но что делать, не получилось… Да и депутаты, осведомленные о президентских намерениях, оставались в своих кабинетах даже в выходные. В общем, с самого начала все пошло по наихудшему сценарию.
      Первая вооруженная акция была предпринята как раз противниками президента: В 7 утра 22 сентября лютый ненавистник реформ генерал Альберт Макашов, чей звездный час пришелся именно на сентябрьско-октябрьские дни 1993 года, с группой вооруженных людей нелегально проник на пункт связи Госкомитета по чрезвычайным ситуациям, чтобы с помощью его аппаратуры установить контакты с регионами. Но генералу не повезло: пункт связи оказался на профилактическом ремонте.
      Угрожают расстрелом
      22-го утром чрезвычайная сессия ВС была продолжена. Среди прочего, депутаты, вопреки указу президента, предписали Центральному банку осуществлять финансовые операции только при наличии соответствующего решения парламента. По предложению непримиримого оппозиционера Сергея Бабурина, то и дело старавшегося буквально выпрыгнуть из штанов в своем стремлении низвергнуть Ельцина, депутаты в первом чтении дополнили Уголовный кодекс двумя статьями: устанавливалась ответственность за действия, направленные на насильственное изменение конституционного строя и за воспрепятствование деятельности органов госвласти. То есть за то самое, что инкриминировалось Ельцину в связи с Указом № 1400. Меры наказания предусматривались весьма суровые – от 10 до 15 лет лишения свободы либо же смертная казнь.
      В Белом доме многие считали Бабурина будущим президентом России. Делаю над собой усилие, но никак не могу всерьез воспринять этого суетливого человечка с пышной черной шевелюрой, в которую вкраплена седая прядь, и черными усиками, похожего на чеховского провинциального телеграфиста (особенно как его играет Мартинсон в кинофильме “Свадьба”). Впрочем, был же он соперником Хасбулатова на выборах спикера. И, по идее, даже должен был одержать над ним верх: депутаты шесть раз(!) голосовали, причем при первых голосованиях Бабурин опережал своего конкурента. Однако отчаянная поддержка Хасбулатова Ельциным, а также усиленная закулисная обработка депутатов, включая, по-видимому, и подкуп, вывели профессора экономики вперед.
      Независимо от бабуринского законопроекта, Руцкой предпринял собственный аналогичный “законодательный” шаг – в качестве первой своей “президентской” директивы подписал указ “Об уголовной ответственности за нарушение конституционного строя”. Документ этот предусматривал уголовную ответственность должностных лиц любого ранга за посягательства на конституционный строй. Кроме того, он опять-таки вводил высшую меру наказания – расстрел – за противоправные действия, допущенные руководителями страны.
      Для чего понадобился еще и этот указ? В общем-то, оно понятно: пока это бабуринский “расстрельный” законопроект обретет силу закона… Указ – дело более быстрое: подписал, – и кое-кого можно уже ставить к стенке.
      Возможно, имея в виду именно подобную склонность Руцкого к размахиванию пистолетом, Сергей Филатов предупреждал: “С Руцким идет террор против народа под стать сталинскому”.
      Кстати, после подавления мятежа в кабинете бывшего вице-президента был найден указ о том, кого надлежало арестовать и немедленно доставить на суд и расправу в Белый дом. В этом списке были фамилии Черномырдина, Филатова, Лужкова, Чубайса, Козырева, Шумейко, Коржакова, Барсукова, Костикова, Полторанина… Всего 19 человек. Как заметил Гайдар, фамилий президента, министра обороны и его самого, Гайдара, в списке не было: “Видимо, эту троицу везти далеко не предполагалось”.
      То, что не всех мятежники повезли бы далеко, подтверждает и тогдашний начальник Главного управления охраны Михаил Барсуков: “Список лиц, которые подлежат уничтожению на месте, этот список где-то на военном совете в Белом доме был принят уже и утвержден вместе с представителями ФНС. Мы знали о том, что некоторым угрожает такая опасность”.
      Приведу еще слова бывшего замглавы Службы безопасности президента контр-адмирала в отставке Геннадия Захарова (того самого, который подсказал военным использовать танки при штурме Белого дома), чем могло бы все кончиться: “Если бы они победили, в Москве и стране начался бы хаос. Телеграфных столбов бы не хватило, чтоб вешать”.
      А вы говорите – “расстрел парламента”…
      Как водится, в ответ на обращение Ельцина последовало обращение Хасбулатова к гражданам России. Спикер вновь назвал Указ № 1400 государственным переворотом и призвал граждан России “подняться на защиту демократии” (этакий демократ, в самом деле!). Он обратился к военнослужащим, сотрудникам МВД и органов безопасности с призывом не выполнять приказы, “покоящиеся на незаконном указе президента”.
      Вполне в духе нагнетания истерии, царившем в те часы в стане противников Ельцина, Хасбулатов опять-таки утверждал, что в Москву, к Белому дому направляются вооруженные отряды, скорее всего, некие спецподразделения МВД. Возможно, их цель – “интернировать руководство Верховного Совета, Конституционного Суда, Генеральной прокуратуры, оппозиционных партий, профсоюзных лидеров – в общем, всех тех, кто так или иначе критиковал президентскую, правительственную политику”.
      Это обращение было записано на видеокассету и передано на Российское телевидение.
      С обращением к россиянам выступил и Руцкой. Среди прочего, он призвал сотрудников министерств обороны, внутренних дел и безопасности, военнослужащих и сотрудников органов правопорядка “не выполнять антизаконные и преступные приказы, исходящие от Б. Ельцина и его клики”.
      В эфир ни то, ни другое обращение не вышло.
      22-го в Белом доме было принято решение сформировать “Первый отдельный московский добровольческий полк особого назначения” для защиты парламента. В него вошли две тысячи добровольцев, которым был придан статус призванных из запаса офицеров и военнослужащих.
      Борьба за армию
      На вечернем заседании в этот день ВС принял постановление о привлечении на защиту Дома Советов частей и подразделений Вооруженных Сил “согласно закрытому перечню”. На самом деле никаких таких частей и подразделений, готовых грудью встать на защиту депутатов, не существовало, хотя с самого начала Хасбулатов, Руцкой и иже с ними занялись прямым подстрекательством “человека с ружьем”, толкая его на путь кровопролития. С первых же дней острого противостояния из Белого дома в армейские части стали разъезжаться посланники (главным образом офицеры) с целью склонить их на свою сторону, заручиться их поддержкой. Как правило, вернувшиеся сообщали о нейтралитете частей. Впрочем, некоторые командиры обещали вмешаться, если МВД пойдет на штурм Белого дома. Чаще всего эти обещания давались так, на всякий случай: а ну как чаша весов действительно склонится на сторону оппозиции…
      То, что с широкой армейской поддержкой у Белого дома возникли проблемы, Ачалов потом объяснял тем, что противоположная сторона будто бы хорошо подготовилась к выступлению против Верховного Совета и Съезда:
      “Команда Ельцина к перевороту подготовилась давно. Грамотно нейтрализовали армию. За год-полтора “испекли” более 500 новых генералов и тут же их с потрохами купили. Параллельно разоружали среднее офицерское звено, с зимы вывозя даже табельное оружие из московских частей… Переворот приурочили к дням высылки военнослужащих из Москвы на картошку, видимо отчетливо понимая, что нельзя положиться ни на курсантов, ни на младших офицеров… В противовес армии создали люмпенизированную полицию и обкатали ее на демонстрантах (непонятно, какая “полиция” имеется в виду, – ОМОН? – О.М.). Здесь не надо учиться пять лет, достаточно подписать контракт и… ты уже вооруженный до зубов офицер в таком же звании, что и армейский, только с зарплатой в полтора – два раза выше…”
      Послушать Ачалова – ну, прямо мудрейшими из мудрейших оказались Ельцин и Грачев: так здорово они подготовились к сентябрьско-октябрьским событиям 1993 года. На самом деле никакой такой особенной подготовки, скорее всего, не было. Соответственно, не оказалось и готовности. Об этом, в частности, говорил Михаил Барсуков на одном из совещаний у Ельцина, предшествовавших подписанию Указа № 1400, чем вызвал великое недовольство президента. Преувеличивая степень готовности президентской стороны к решающему противоборству, Ачалов просто-напросто оправдывает собственную неспособность мало-мальски квалифицированно сделать то дело, за которое взялся.
      Зорькин идет в атаку
      Несмотря на то, что Ельцин в своем указе рекомендовал Конституционному Суду не проводить заседаний до выборов Федерального Собрания, Зорькин 21 сентября в 21-40 собрал экстренное заседание суда. Оно продолжалось и ночью. По его окончании председатель КС объявил журналистам, что девятью голосами против четырех суд признал Указ № 1400 неконституционным. По словам Зорькина, КС пришел также к выводу, что есть основания для отрешения Ельцина от должности президента.
      Как мы помним, во время мартовского кризиса Конституционный Суд не посмел сделать подобный вывод. На этот раз посмел.
      В середине дня 22 сентября Зорькин провел пресс-конференцию, на которой зачитал заключение КС. В своих комментариях, касающихся последних действий президента, председатель Конституционного Суда провел довольно любопытную аналогию: “Гитлер тоже заявлял о неконституционности конституции Веймарской республики, и мы хорошо знаем, чем все это кончилось”.
      Это тоже к вопросу о возросшей храбрости, если не сказать больше, главного охранителя Конституции. Проводить аналогию между Ельциным и Гитлером, да еще в столь критический момент, – это, доложу я вам… Такое позволяли себе в те времена лишь анпиловские “борцы за социальную справедливость” на своих демонстрациях и митингах.
      Реакция президентской стороны на заключение КС была “озвучена” пресс-секретарем Ельцина Вячеславом Костиковым. Он назвал это заключение “огорчительным”. По словам Костикова, КС занял “однобокую политическую позицию”. “Суд встал на формальный путь, – сказал пресс-секретарь, – отстаивая Конституцию, искаженную Верховным Советом”.
      Одна из четверых судей КС, голосовавших против, Тамара Морщакова, заявила, что Конституционный Суд вообще не должен был по собственной инициативе, без соответствующего решения Съезда, рассматривать указ президента, а тем более переходить на авральный ночной режим работы. Это явное нарушение установленной процедуры. Более того, по словам Морщаковой, именно КС в значительной мере повинен в создавшейся ситуации: именно он в свое время принял ошибочное решение о системе подсчета голосов на апрельском референдуме – процент голосов надо было подсчитывать не от списочного состава избирателей, как решил КС, а от принявших участие в голосовании; в этом случае сам народ давно бы уже решил, что досрочные выборы парламента – а это главная цель президентского указа – необходимы, и они были бы уже проведены.
      Как несостоятельное квалифицировали заключение суда и другие члены КС, голосовавшие против него. Анатолий Кононов:
      “Заседание было проведено с нарушением процессуальных норм… Оно было скомканным, без предварительной подготовки, без выяснения тех фактов, которые суд обязан был выяснить, и отсюда произошли скоропалительные выводы, основанные на чисто формальных моментах, и ночное заседание носило больше политический, чем правовой характер… Это политический шаг”.
      Эрнест Аметистов:
      “Я тоже обнаружил целый букет процессуальных нарушений. Во-первых, суду запрещено рассматривать политические вопросы. Во-вторых, за час до рассмотрения этого вопроса председатель Конституционного Суда и один из судей выступили на пресс-конференции со своей оценкой указа и ситуации. Это уже требует их самоотвода. В-третьих, не была выслушана сторона, издавшая указ, то есть суд сам сделал то, в чем обвинил президента. Что касается указа, формально президент вышел за рамки Конституции, но поскольку решения референдума обладают высшей юридической силой, то, по-моему, они выше закона и Конституции”.
      Есть закон, а есть право
      Несколько позже, 1 или 2 октября, я встретился с зампредом КС Николаем Витруком, также голосовавшим против заключения суда по президентскому указу (кстати, несмотря на то, что правительственная связь у членов КС была вроде бы отключена, я без труда дозвонился ему по АТС-2).
      – Лично я после оглашения президентского указа занял такую позицию, – сказал мне Витрук. – У нас был горький опыт работы после обращения президента 20 марта, и мы должны были его учитывать. Я призывал коллег не форсировать события: “Не надо спешить с рассмотрением указа. Давайте отложим заседание. Давайте пригласим президента. Давайте пригласим Хасбулатова. По крайней мере не будем заседать ночью”. Однако ко мне не прислушались. Когда Зорькин спросил меня напрямую, как я оцениваю содержание указа, я ответил так: “Я придерживаюсь теории и идей не председателя Конституционного Суда Зорькина, а профессора Зорькина Валерия Дмитриевича, который более 20 лет, начиная с его докторской диссертации, внедрял в головы молодых юристов, что надо различать закон и право. Не всякий закон соответствует праву. И не всякое положение действующей Конституции соответствует общеправовым принципам и идеалам. Так что я считаю, что Указ № 1400 является правовым”. За этим последовало молчание. Никто ни о чем меня больше не спрашивал. Большинством голосов КС объявил указ Ельцина неконституционным. При этом была масса нарушений. Их количество переросло в качество. Хотя бы такой пример. КС рассматривал дело по собственной инициативе. Между тем, в суд должен кто-то обратиться. Этого не было. Если при такой сложнейшей ситуации, при такой острейшей политической борьбе Конституционный Суд выступает с подобной инициативой, – он уже действует как политическая сила, как политический орган. Он должен ждать. Как сказал однажды председатель Конституционного Суда Франции Роберт Бадинтер, суд должен смотреть, слушать и дремать. Мы поступили иначе. Каков выход? Выход простой: мы должны подать в коллективную отставку. Я пришел к убеждению: мы потеряли право заниматься правосудием. Но коллективной отставки не будет, я могу вас заверить. Еще один вариант – в отставку уходит председатель. Зорькин был неискренен, когда говорил, что надо свято соблюдать Конституцию и закон. Он их соблюдает избирательно, односторонне. Но вариант с его индивидуальной отставкой тоже неосуществим.
      “Ему больше нравится политика”
      В том, что Конституционный Суд принял такое заключение относительно ельцинского указа, – заключение, подтолкнувшее развитие ситуации в трагическую сторону, – решающую роль сыграл, конечно, именно председатель КС. Интересно послушать, какую характеристику Зорькину давал в ту пору его заместитель, знавший его задолго до того, как они встретились в стенах КС:
      – На его поведение в тот период вообще и, в частности, в Конституционном Суде, решающим образом повлияло то, что из него сделали начальника, единоначальника, командира. На это поработали и парламент, и президентская команда. Потому что создали систему привилегий. Больших привилегий. Именно для “первых лиц”. Скажем, у Зорькина до недавних пор была дача, государственная дача. Вы бы посмотрели на нее. Семь гектаров земли. Дом такой основательный, с колоннами. Не дача, а целый дом отдыха. И теннисный корт, и сауна… Целая рота охраны. Там все бесплатно, включая питание. Вы приходите, а там – стопка сигарет. Разных марок. Импортных. Не только сигареты – вазы с конфетами, пирожными… Вы едите, курите, а через час снова подкладывают. Чтоб все время лежало. Правду об этом скрывают. Почему? Потому что невыгодно, чтобы все об этом знали.
      – У вас ведь тоже есть дача?
      – Да, но я за все плачу. Я останавливаю машину около булочной, беру хлеб и еду домой. У меня нет ни поваров, ни официантов, ни бесплатного питания. Это только у председателя. Он ездит на “членовозе” с гаишным сопровождением. Он один пользуется первым подъездом. Персонального лифта там, правда, нет, но подъезд только для него. Стол, телефон, дежурный офицер… Вот так подсчитать, – это сколько ж миллионов уходит на одну дверь! А в двадцати метрах – общий вход. Почему бы ему им не пользоваться? Как вы полагаете, такие привилегии не влияют на человека? Другие судьи полностью от него зависимы. Он, например, решает, поедешь ты за границу или нет, окажут ли тебе какую-то помощь или нет. Либо же, напротив, могут тебе какую-нибудь пакость устроить – тем, кто не проявляет достаточно лояльности. Скажем, у меня на даче в мое отсутствие провели инвентаризацию, объявили, что пропал какой-то казенный телевизор… В общем, этой системой Зорькин блестяще пользуется для манипулирования людьми. Чисто хасбулатовскими методами. Это все влияет на работу суда. Прежде всего – на самого председателя. Я видел его лицо, когда мы давали заключение по Указу №1400 – этот ужас в глазах, эти трясущиеся руки. Ясно было: личные мотивы, боязнь в мгновение ока все потерять – а такое вполне может случиться, если во власти произойдут серьезные перемены, – тут решают все.
      Как видим, и здесь в решающий момент дали о себе знать те самые льготы и привилегии, против которых все на словах боролись, но на деле, всерьез, никто ни о чем таком и не помышлял. Зачем? Это ведь такой удобный инструмент, позволяющий манипулировать слабым человеком. А человек слаб…
      Впрочем, все это, конечно, выходит за рамки простой, утилитарной цели – покупки нужного чиновника. Это наше родовое, генетическое – отдельный вход для начальника, “засекреченные” казенные сигареты и пирожные… Это у нас в крови. Нет, мы не Европа, не цивилизованный мир.
      “Мы, можно сказать, некоторым образом – народ исключительный. Мы принадлежим к числу тех наций, которые как бы не входят в состав человечества, а существуют лишь для того, чтобы дать миру какой-нибудь важный урок…”
      – Он способный юрист? – спрашиваю я Витрука.
      – Более чем способный. Он пять лет работал у меня на кафедре в Академии МВД. Я был руководителем кафедры, а он профессором. Нас связывали дружеские отношения. У меня была полная уверенность: Зорькин – это талант в юриспруденции. Сейчас я могу сказать: это талант в политике. Но соединить эти два качества в одной ипостаси, в одном лице нельзя. Особенно же нельзя соединить их на посту председателя Конституционного Суда. Невозможно себя проконтролировать, когда ты выступаешь в качестве судьи, председателя высшего судебного органа, решения которого окончательны и обжалованию не подлежат, а когда – в качестве политика. Вот он и мечется, раздваивается… Ему больше нравится роль политика. И это представляет опасность для общества, для государства.
      Зампред КС пришел к твердому убеждению: трагедия Конституционного Суда под руководством Зорькина прежде всего и заключается в том, что он, председатель, превратил его в политический орган.
      Но только ли в Зорькине тут дело? Почему еще не удалось создать независимый Конституционный Суд? Николай Витрук:
      – Конституционный Суд – это не какой-то святой орган, который находится вне общества. Вот нас избрали, и мы воспарили… Нет, мы порождение нашего больного общества. Мы несем в себе все те противоречия, которые есть в нашем обществе. Существует много других факторов, – помимо тех, что связаны с председателем, – которые способствовали политизации суда. Возьмите его состав. То, что он неизменен, – это неправильно. В переходный период это опасно. Даже в странах с устоявшимися демократическими традициями и то есть какое-то движение. Одна часть судей избирается на три года, другая – на шесть лет, третья – на девять… Вторая ошибка – выдвижение членов КС шло по фракциям, то есть по политическим убеждениям. Далее, я считаю огромной ошибкой, что в состав суда избрали шесть народных депутатов. Это ведь политики. У них у всех сложившееся мировоззрение. Они избраны от партий и не теряют с ними связь. У одного из судей сын даже работает помощником лидера фракции. Разве это ни о чем не говорит?
      Мнения об указе
      Патриарха Алексия II сообщение о событиях в Москве застало на пути из Аляски в Калифорнию (он прибыл в США на празднование 200-летия православия в Америке). Патриарх занял осторожную позицию, выразив надежду, что “конфликт, сложившийся в отношениях между двумя ветвями власти, не разрастется и не приведет к гражданской войне”. Непосредственно комментировать действия Ельцина Алексий II отказался, отметив только: “Мы уже видели слишком много пролитой крови – и в республиках бывшего СССР, и в Югославии”.
      Председатель ЦБ Виктор Геращенко на этот раз не прислонился к депутатам, заявил, что будет действовать в соответствии с указом президента.
      Указ, разумеется, поддержало и правительство. Хотел уж было сказать “правительство целиком поддержало”, но нет, нашелся один министр с “особым мнением”. Руководитель Министерства внешних экономических связей Сергей Глазьев подал Ельцину заявление об отставке в связи с “невозможностью исполнения” Указа № 1400 “как противоречащего действующей Конституции РФ”. Впоследствии этот деятель проделал стремительный дрейф из лагеря либералов и демократов (ибо что же такое представляло из себя правительство Гайдара, в которое Глазьев входил?) в стан коммунистов и национал-патриотов, сделавшись одним из наиболее активных членов фракции КПРФ в Госдуме и одним из вожаков Народно-патриотического союза России.
      Весьма точно определил ситуацию с указом Черномырдин, сказав, что “удалить раковую опухоль” двоевластия можно было только хирургическим путем: “консервативное лечение ни к чему не привело”. Именно кабинет министров все эти месяцы более всего страдал от обструкционистской политики Верховного Совета: по словам премьера, “правительство шага не могло ступить, оно было буквально повязано по рукам и ногам”.
      Первый вице-премьер Егор Гайдар, комментируя указ Ельцина, сказал, что его надо было подписывать гораздо раньше и что “только деликатность и терпение Бориса Ельцина задерживали принятие этого документа”.
      (Здесь надо упомянуть, что Ельцин вернул Гайдара в правительство в качестве первого “вице” за несколько дней до обнародования Указа № 1400 – сообщил об этом 16 сентября, почему-то во время того самого посещения дивизии Дзержинского. Этот демонстративный шаг президента вполне можно было рассматривать как реванш за его поражение на VII съезде, символом которого стала как раз отставка Гайдара.)
      Такого же мнения, – что решение о роспуске ВС и Съезда надо было принять сразу же после апрельского референдума, – придерживались в ту пору многие.
      Еще один, весьма точный, комментарий Гайдара к ельцинскому указу:
      – Это тяжелый, но вынужденный шаг, способный решить проблему двоевластия в стране. По моему мнению, апелляция к народу – это правильный шаг, и только выборы способны разрешить существующий сегодня паралич власти. Нельзя превращать частные интересы нескольких сот народных депутатов, стремящихся лишь досидеть еще полтора года в своих креслах, в угрозу для российского государства. Сложившаяся политическая ситуация и паралич власти вряд ли имеют легитимное разрешение.
      Разговор на Пушкинской
      22 сентября, в разгар рабочего дня, возвращаясь в Кремль из резиденции на Воробьевых горах, где он провел совещание с представителями силовых министерств, Ельцин остановил машину у памятника Пушкину. Состоялась импровизированная “встреча с народом”. Президент сказал, что “ощущает поддержку страны, регионов, поддержку государственных деятелей СНГ, Запада” и “полностью владеет ситуацией в России”. Потуги же Руцкого занять президентское кресло Ельцин охарактеризовал как “несерьезную, смешную самодеятельность”.
      Присутствовавшие тут же Ерин и Грачев подтвердили, что силовые структуры поддерживают президента. Ерин сказал, что “и Вооруженные Силы, и органы внутренних дел, и силы Министерства безопасности действуют в едином кулаке”, в соответствии с теми установками, которые изложены в указе президента. Грачев сообщил, что он провел переговоры с командующими всех рангов, а те, в свою очередь, встретились и поговорили со всеми командирами; при этом все однозначно заявили о полной поддержке своего верховного главнокомандующего.
      Трудно сказать, соответствовало ли последнее утверждение действительности. Во всяком случае, в Белом доме утверждали, что Грачев солгал.
      Министр безопасности Николай Голушко, которого на Пушкинской не было, в интервью ОРТ также заявил, что МБ приняло указ президента к исполнению.
      Вообще, силовым министрам в те дни то и дело приходилось разъяснять свою позицию. Так, на брифинге в середине дня 22 сентября Грачев заявил: несмотря на то, что в создавшейся ситуации армия сохранит нейтралитет, Вооруженные Силы будут подчиняться исключительно приказам президента Бориса Ельцина. Грачев предупредил всякого рода “политических авантюристов”, чтобы они не пытались “разозлить армию”. “Армию надо оставить в покое, – сказал министр, – и не сталкивать с народом”.
      Вместе с тем Грачев издал приказ, предписывающий “оружие личному составу не выдавать, вести учет личного состава, знать, кто и где находится”. Одно это уже свидетельствует, что в армейских частях царили тогда довольно неопределенные настроения.
      Кстати, характеризуя нового “министра обороны” Ачалова, Грачев сказал журналистам, что тот “не задумываясь возьмется за оружие” – эту готовность он неоднократно демонстрировал во время драматических событий в Прибалтике, в Грузии, во время московских событий в августе 1991-го. В свое время Грачев побывал в подчинении Ачалова, занимавшего в советское время пост командующего ВДВ, и знал, что говорит.
      Хотя силовики и были на стороне Ельцина, он, по-видимому, требовал от них более активной поддержки, нежели та, которую они соглашались ему оказать. Так, по некоторым сведениям, утром 21 сентября в Министерстве обороны обсуждалось, как должны действовать войска в условиях возможных массовых беспорядков или в случае введения чрезвычайного положения. Во время совещания раздался телефонный звонок от Ельцина. К аппарату подошел Грачев. Как могли понять присутствующие (и это сразу же стало известно руководству ВС), министр отказался принимать участие в неких предложенных президентом акциях, чем, надо полагать, Ельцин остался крайне недоволен.
      22 сентября в Генштабе и Минобороны, как и в Белом доме, была отключена спецсвязь. Оправданный ли то был шаг? Он, конечно, не мог не вызвать серьезного недовольства военных. Один из них в узком кругу так прокомментировал это событие:
      – В любом государстве блока НАТО шутника, осмелившегося подобным образом посягнуть на обороноспособность страны, без промедления расстреляли бы на месте армейские коммандос; у нас же гражданский полковник при КГБ (на самом деле – генерал-майор. – О.М.) Старовойтов не только остался цел и невредим, но еще и получил за это преступление чин генерал-полковника безопасности.
      Позднее, во второй половине дня 23-го, в Генштабе и Минобороны – опять-таки, как и в Белом доме, – отключили также обычные городские телефоны – еще одно свидетельство того, сколь надежными считались эти организации. К зданию Минобороны и Генштаба на Арбате был подтянут ОМОН. В ответ Генштаб 24 сентября ввел в здание собственный батальон охраны. Возникало что-то вроде еще одной точки потенциального противостояния.
      Кто-то из собравшихся на Пушкинской площади спросил Ельцина: возможен ли диалог с Верховным Советом? Ельцин категорически отверг эту идею: “Такого органа власти уже нет, и возможности диалога с ним исчерпаны”. Вместе с тем президент сказал, что дальнейшие отношения с этим теперь уже не легитимным органом будут строиться “мирно, бескровно”: “Мы не хотели бы применять силу”.
      Тут надо подчеркнуть, что идею переговоров упорно отвергали обе стороны. Вплоть до 29 сентября, когда Совет безопасности решил, что переговоры все-таки целесообразно начать.
      Позиция регионов
      В бесчисленных словопрениях, развернувшихся после опубликования президентского Указа №1400, многие комментаторы – и наши, и зарубежные – особенно упорно высказывали мнение, что исход последнего этапа противостояния властей в России будет зависеть от того, какую позицию займут регионы.
      При этом, правда, было не вполне ясно, что подразумевалось под этой формулой – “позиция регионов”. В мудрые слова о решающем значении этой позиции вкладывалось по крайней мере несколько значений. Одни имели в виду: главное, какова будет позиция руководителей областей, краев, бывших автономий – глав исполнительной и законодательной власти. Но тут никакой загадки не было: главы администраций в большинстве своем поддержали указ, руководители Советов – нет. При этом среди глав администраций пропрезидентское большинство было более убедительным, нежели среди руководителей Советов – антипрезидентское. Помимо прочего, такая картина складывалась еще и потому, что руководители исполнительной власти в регионах несли прямую ответственность перед президентом и в случае неподчинения могли быть просто заменены. Таковые замены в то время уже кое-где начались… Президентская “властная вертикаль” существовала и при Ельцине, хотя и в более слабом варианте, чем потом при Путине.
      Одним словом, в целом среди руководителей субъектов Федерации сторонников Ельцина было больше, чем противников.
      Другая интерпретация слов о решающем мнении регионов – имелось в виду мнение самих органов исполнительной власти и местных Советов. По словам Ельцина, к середине дня 25 сентября позиции “за” и “против” среди региональных органов Советской власти разделились примерно поровну. Нельзя было исключить, что в конце концов большинство Советов выскажется против. И это, пожалуй, являло собой наиболее серьезную проблему для президента. В общем-то, когда он принимал решение о роспуске Съезда и Верховного Совета, задача устранения двоевластия в стране, по-видимому, представлялась ему несколько более легкой, чем она оказалась на самом деле. В действительности противостоявшая Ельцину Советская власть простиралась далеко за пределы Белого дома. И там, за стенами этого монументального сооружения, с ней тоже надо было что-то делать. Понятно было, что своей смертью она не умрет. Пока что полномочия всех органов власти на местах были сохранены в целости, однако нельзя было исключить, что при активном сопротивлении Советов от президента потребовался бы еще один указ. Сказав “А”, надо говорить и “Б”. К сожалению, в прошлом Ельцин нередко забывал о второй букве алфавита.
      Наконец, имелась и третья интерпретация ссылки на решающую роль регионов: все будет зависеть от того, что скажет их население. Вообще-то, эта интерпретация и была единственно верная. Только народу, только избирателям принадлежит последнее слово – и в регионах, и в столице. Сплошь и рядом мнение населения существенно отличалось от мнения Советов. Так, в Челябинской и Ленинградской областях, где Советы выступили против указа президента, этот указ, по данным социологических исследований, поддержали 67 и 80 процентов населения соответственно. Аналогичная картина была во многих других местах. Оно и понятно: люди хотели прежде всего восстановления стабильности, порядка, власти, Советы же были озабочены несколько иным.
      Пять месяцев назад народ уже оказал президенту поддержку. Об этом к осени стало как-то забываться. Мнение народа Ельцин снова предлагал выяснить на предстоящих выборах и на референдуме по новой конституции.
      Вечером 22 сентября глава администрации президента Сергей Филатов заявил: в целом в регионах России обстановка достаточно спокойная, за исключением четырех областей – Амурской, Брянской, Липецкой и Смоленской. “Там, где исполнительная власть выходит из подчинения президенту, – сказал Филатов, – она должна быть заменена”.
      Вообще, если судить по социологическим, телевизионным опросам, по телеграммам, присланным в течение первых суток в Администрацию президента, большинство россиян поддержало ельцинский указ. Согласно соцопросам, разрыв между “за” и “против” повсюду был примерно одинаков – 50 – 60 процентов.
      Серьезный протест и сопротивление Указ № 1400, последующие действия Ельцина встретили, повторяю, лишь со стороны Советов. От президента потребовались немалые усилия, чтобы это сопротивление преодолеть.
      “Элементы истерии” возле Белого дома
      В интервью “Интерфаксу” ночью с 21 на 22 сентября Виктор Ерин заявил, что в целом никаких экстраординарных происшествий, связанных с президентским указом, в стране за последние часы не отмечено. В то же время, по его словам, в районе Белого дома складывается напряженная ситуация, у собравшихся там людей “есть элементы истерии”.
      – Я полагаю, – сказал министр, – все это делается напрасно, потому что никто не намерен проводить против них каких-либо силовых акций. По-моему, это искусственное нагнетание дестабилизации.
      Как сообщил, выступая по ОРТ 22 сентября, Сергей Филатов, ближе к вечеру по команде Хасбулатова стали вооружать людей, собравшихся возле Белого дома, – раздавать им автоматы.
      Ночью с 21 на 22 сентября в Кремль позвонил Билл Клинтон. По словам Ельцина, американский коллега заверил его в своей поддержке, а также сказал, что “президента России поддерживают лидеры всех стран “большой семерки”. После этого было опубликовано специальное заявление вашингтонского лидера, где говорилось: “Президент Ельцин сделал выбор, и я полностью поддерживаю его… Я считаю, что дорога выборов нового законодательного органа полностью совпадает с курсом демократии и реформ, проложенным президентом России”.
 

 
      Методом кнута и пряника
      По отношению к своим противникам Ельцин действовал стандартным бесхитростным методом кнута и пряника. 23 сентября утром он своим указом лишил Верховный Совет его имущества – денежных средств в рублях и валюте, объектов капстроительства и т.д. У ВС отбирались права по управлению предприятиями, организациями, учреждениями и жилым фондом, находившимися до этого в его ведении. Все это президент передал в ведение Главного социально-производственного управления своей администрации. Кроме того, Ельцин дал распоряжение Минфину и Центробанку прекратить финансирование ВС из госбюджета. В то же время другим своим указом Ельцин буквально осыпал ласками, то бишь всевозможными социальными гарантиями, самих депутатов, полномочия которых он прекратил. Членам ВС было обещано единовременное пособие в размере годовой зарплаты из расчета их месячного заработка на момент прекращения полномочий, то есть 21 сентября. Депутатам – не членам ВС назначалось единовременное пособие в 12-кратном размере ежемесячных расходов, связанных с их депутатской деятельностью. Исполнительной власти соответствующего субъекта Федерации предписывалось озаботиться трудоустройством членов распущенного парламента на те же должности, которые они занимали до избрания в парламент, либо же на любые другие вакантные должности. Если же бывший член ВС не желал покидать столицу, – а таких, естественно, всегда бывает хоть пруд пруди, – за ним, по его желанию, сохранялась и закреплялась предоставленная ему служебная квартира в Москве. До этого указа такого права у депутатов не было. За нардепами и членами их семей до 30 июня 1995 года сохранялось также право на медицинское обслуживание и санаторно-курортное лечение в тех же учреждениях, в которых они обслуживались до прекращения их полномочий. Депутатам предпенсионного возраста предоставлялось право досрочно выйти на пенсию и получать ее в размере не ниже 75 процентов(!) зарплаты.
      В общем, Ельцин готов был дать депутатам все, что их душе угодно, только бы поскорей, без скандала освободили свои депутатские кресла. К такой же бесхитростной прямолинейной тактике “покупки” народных избранников он, мы помним, прибег в мае 1998 года, когда ему надо было протолкнуть на пост премьер-министра Сергея Кириенко: депутатам, которые проголосуют за президентского кандидата, была обещана всемерная помощь в решении их личных проблем – как сказал Ельцин, “Пал Палычу (то есть управделами президента Бородину. – О.М.) уже даны соответствующие указания”.
      Кроме того, в соответствии с указом президента, бывшие депутаты до начала работы нового двухпалатного парламента сохраняли свой иммунитет, хотя и в несколько усеченном виде – их нельзя было привлечь к уголовной или административной ответственности, задержать, арестовать и т.д. без согласия президента. Хотя депутаты и храбрились, и выпячивали перед президентом грудь колесом, все же эта гарантия в те дни никому из них не могла показаться лишней.
      В числе прочих документов, подписанных Ельциным 23 сентября, был указ о проведении досрочных выборов президента. Они намечались на 12 июня 1994 года. Таким образом, Ельцин отклонял “нулевой” вариант, на котором настаивали депутаты и Зорькин, – об одновременных досрочных выборах президента и парламента 12 декабря. Логика Ельцина была понятна: выборы всегда несут в себе неопределенность, а одновременные выборы законодательной и исполнительной власти – неопределенность двойную, чреватую продлением и даже разрастанием хаоса, в котором и без того пребывает страна; отсюда идея отделить одни выборы от других хотя бы на полгода. Другое дело, что досрочные президентские выборы в России тогда вообще не состоялись…
      Помимо давления на сидельцев Белого дома, которое оказывалось с помощью президентских указов, использовались и другие, более простые, методы. 23-го в 11 утра в здании были отключены городские телефоны. В ответ Хасбулатов призвал связаться с военными специалистами, а также с радиолюбителями и наладить в здании парламента работу передвижной радиостанции.
      Затем очередь дошла до электричества. Его отключение началось в 6 вечера. Остановились лифты. В половине восьмого в Белом доме включили автономную электростанцию – осветить удалось лишь часть помещений. Позже, когда топливо для автономного генератора иссякло, умельцы ухитрились “подцепиться” к уличному освещению и подать электроэнергию в некоторые начальственные кабинеты.
      Усиленно циркулируют слухи, что может быть отключен и водопровод. Это было бы уже совсем серьезно, ибо, как справедливо заметил один из журналистов, без телефона руководить страной еще можно, а без канализации – уже нет.
      Аналогичному давлению подвергся Конституционный Суд. В его здании была отключена ВЧ-связь с регионами, а в служебном автомобиле Зорькина – радиосвязь. (Вообще, в те дни у многих деятелей, в чьей лояльности Кремль имел основания усомниться, возникли проблемы с телефонной связью.) Особую тревогу судей вызвало то, что КС лишили вневедомственной охраны…
      Чрезвычайный съезд
      23 сентября в 10 вечера начался чрезвычайный съезд нардепов. Он открылся при отсутствии кворума, – для него требовалось 689 депутатов. По утверждению руководства ВС, присутствовало 639 (президентская сторона настаивала, что было и того меньше – 493). Поступили просто: лишили депутатского статуса тех, кто не явился в Белый дом. Кворум “получился”.
      Забавно, что люди, на каждом шагу прибегавшие к подобным беззаконным манипуляциям, в то же время клялись и божились, что привержены закону и Конституции.
      Первое заседание съезда продлилось до четырех утра. На повестке дня – один-единственный вопрос: о политическом положении в стране “в связи с совершенным государственным переворотом”.
      Поименным голосованием депутаты утвердили решение ВС о лишении Ельцина президентских полномочий (за – 630 голосов, против – 4, четверо воздержались). Соответственно, президентскими полномочиями был наделен Руцкой, к этому времени, как мы знаем, уже принесший присягу.
      “Экономическая программа”, с которой выступил новый “президент”, – набор дешевых популистских мер: снизить цены, проводить ежеквартальную индексацию зарплат и пенсий… Где взять деньги? О, на это у Руцкого и компании всегда имеется ответ: печатный станок – вот он, в нашем распоряжении.
      Съезд также утвердил “силовых министров”, назначенных Верховным Советом. Новые “силовики” выступили с духоподъемными речами. Баранников сообщил, что большая часть личного состава МБ “будет выполнять только Конституцию и закон” и назвал фальшивкой появившееся в СМИ сообщение о состоявшейся будто бы коллегии министерства, “которая якобы поддержала Бориса Ельцина”. Ачалов заверил депутатов, что “подтягивать к Белому дому войска и окружать его танками пока нет необходимости, поскольку по нашему зову личный состав придет сюда целыми частями”. (Трудно сказать, какие такие части генерал тут имел в виду. Возможно, 119-й Нарофоминский парашютно-десантный полк, с командованием которого защитникам Дома Советов о чем-то вроде бы удалось договориться.) Наконец, и третий “силовик”, Дунаев, на этот раз утверждал, что подавляющее большинство сотрудников МВД относится к указу Ельцина отрицательно.
      В 10 утра 24-го съезд продолжил работу. Оказалось, что на нем уже присутствуют 653 депутата – по крайней мере так утверждал Хасбулатов.
      Нападение на штаб ОВС СНГ
      Накануне вечером в Москве на Ленинградском проспекте произошло трагическое происшествие. Примерно в 21-00 группа вооруженных людей попыталась прорваться в штаб Главкомата ОВС СНГ, расположенный неподалеку от станции метро “Аэропорт”. Произошла перестрелка. Были погибшие.
      По сведениям “Коммерсанта”, события на Ленинградском проспекте развивались следующим образом. Два офицера милиции – участковый инспектор капитан милиции Валерий Свириденко и оперуполномоченный местного отделения, – проходя вечером мимо КПП штаба ОВС, обратили внимание на стоящий возле него УАЗик Он показался им подозрительным: возле него суетились какие-то вооруженные люди в камуфляже. Милиционеры решили проверить у них документы. Вместо документов оперуполномоченный получил удар по голове, а Свириденко – очередь из автомата (позднее он скончался от полученных ран). На выстрелы подоспела патрульная машина дежурного по городу. Когда старший группы лейтенант милиции попытался подойти к УАЗику, из КПП выскочил какой-то человек в камуфляже и по нему тоже стал стрелять из автомата…
      Журналистам стало известно, что происходило и в самом помещении контрольно-пропускного пункта. В тот же момент, когда находившиеся на посту солдаты-срочники услышали первые выстрелы, от удара прикладом автомата разлетелось стекло в двери КПП. Ворвавшиеся в помещение люди в камуфляже наставили на солдат стволы и отобрали у них табельное оружие – пистолеты Макарова. После этого нападавшие бросились на территорию штаба, а один из них выскочил обратно на площадку перед КПП – по-видимому, именно он стрелял в лейтенанта, подъехавшего на патрульной машине.
      Обращает на себя внимание, что нападавшие действовали весьма профессионально. Не растерялись даже при появлении милиции. Кроме того, они хорошо знали, как организована охрана штаба ОВС, и прекрасно ориентировались на его территории.
      Прибывшие на место происшествия подразделения ОМОНа оцепили территорию штаба, а также прилегающие к ней жилые дома и начали прочесывание…
      Довольно странным выглядит то обстоятельство, что в числе задержанных оказались несколько “ополченцев” из числа “защитников” Белого дома, явно не имевших прямого отношения к нападению. Дело в том, что старшие в их “десятках” зачем-то, – даже не объяснив толком зачем, – послали их в район метро “Аэропорт”. Посланцы появились там, когда все уже, по сути дела, закончилось, и были задержаны ОМОНом на подступах к месту событий.
      Все это дало повод сторонникам ВС утверждать, будто нападение на штаб ОВС – провокация, устроенная их противниками. Так, в частности, прокомментировал трагическое событие генерал Макашов, которого Руцкой незадолго перед тем назначил заместителем министра обороны. На пресс-конференции в час дня 24 сентября он заявил, что цель провокации, устроенной сторонниками Ельцина возле штаба ОВС, – “предъявить нам ультиматум”. Между тем, сам же Макашов в момент, когда события на Ленинградском проспекте еще продолжались, торжественно объявил на митинге у Белого дома о взятии штаба как о большой победе. Эти его слова были встречены аплодисментами.
      Что касается ультиматума, направленного в Белый дом Павлом Грачевым и его заместителем Константином Кобецом, в нем содержалось требование сдать все оружие, распустить Съезд, полностью освободить здание, отстранить от должности белодомовских “силовых министров” и выдать виновных в нападении на штаб ОВС СНГ. Если до 16-00 24 сентября эти требования не будут выполнены, то, по утверждению Макашова, Ельцин и Грачев отдадут приказ о штурме Белого дома со стрельбой на поражение.
      О том, что штурм вот-вот начнется, сидельцы Белого дома говорили в те дни постоянно. Ельцин же и его министры с такой же частотой опровергали наличие у них подобных намерений.
      Всю вину за случившееся возле штаба ОВС – впрочем, как и за любые кровавые события, которые могут произойти в дальнейшем, – на президентскую сторону возложил и Хасбулатов.
      – Возможно, будут жертвы, – сказал он, – но жалкие попытки переложить на нас ответственность за кровь мы отвергаем, – кто совершил государственный переворот, тот и несет полную ответственность за это.
      Помимо капитана Свириденко, в результате инцидента на Ленинградском проспекте погиб еще один человек, совершенно к нему не причастный, – 63-летняя пенсионерка Вера Малышева. Во время перестрелки она стояла у окна в своей квартире на пятом этаже дома, расположенного напротив КПП, и была убита шальной пулей.
      По обвинению в организации этой акции был задержан председатель Союза офицеров Станислав Терехов. На него как на организатора указали, в частности, некоторые из белодомовских “ополченцев”, неизвестно зачем приехавшие к штабу ОВС под занавес событий.
      Ельцину снова предлагают “нулевой” вариант
      На вечернем заседании съезда 24 сентября выступил Зорькин. Он заявил, что Конституционный Суд готов приостановить и даже отменить свое заключение по указу Ельцина, но при условии, что обе ветви власти согласятся-таки на “нулевой” вариант, несколько видоизмененный: президент отменит Указ № 1400, а Верховный Совет, соответственно, – свои акты, принятые им после президентского указа; кроме того, обе стороны должны пойти на одновременные досрочные выборы 12 декабря. Как видим, Зорькин все дальше выходил за рамки полномочий председателя КС, превращаясь в обычного политика.
      24 сентября Съезд принял постановление “О досрочных выборах народных депутатов РФ и Президента РФ”. Как писали информагентства, оно родилось “после продолжительного и нервного обсуждения”. Согласно постановлению, одновременные досрочные выборы следовало провести не позднее марта 1994 года. Постановление опять-таки предоставляло Верховному Совету преимущественное право подготовки соответствующих нормативных актов и создания избирательных комиссий. Все иные комиссии по выборам в федеральные органы власти (то есть созданные президентской стороной) объявлялись незаконными. Депутаты продолжали свой курс на конфронтацию.
      Попытка сместить Хасбулатова
      24 сентября на съезде произошел забавный инцидент. Председатель Совета Республики Вениамин Соколов совершенно неожиданно предложил сместить Хасбулатова с его поста и избрать вместо него кого-нибудь другого. Аргументы были такие: дескать, Ельцин трактует осуществленный им “государственный переворот” как персонифицированный конфликт между ним и Хасбулатовым, так вот, надо лишить его возможности такой трактовки: если кресло спикера займет кто-то другой, истинный характер ельцинских действий полностью обнажится перед всем миром.
      С горячей отповедью раскольнику выступил Руцкой, раскрывший депутатам глаза на то, каким опасностям они себя подвергнут, если вздумают поменять коней на переправе.
      Вступились за спикера и другие ораторы. Председатель Совета Национальностей Рамазан Абдулатипов сказал, что “лучше Хасбулатова никто еще не послужил России”. Большинством голосов предложение Соколова было отклонено.
      Между тем, в этом предложении, возможно, был резон. Будь во главе Верховного Совета не Хасбулатов, а кто-то другой (говорят, на это место метил сам Соколов), парламент мог бы получить более широкую поддержку населения.
      Оружие для “хасбулатовской гвардии”
      Напряженность вокруг Белого дома не спадает, скорее наоборот. Наибольшую тревогу властей вызывает то, что “защитникам” здания совершенно бесконтрольно роздано много оружия – по мнению первого вице-премьера Владимира Шумейко, около ста автоматов с боекомплектом. Как сказал Шумейко, “зона Белого дома стала небезопасной”. (Кстати, по лозунгам и плакатам, популярным в те дни в толпе возле Белого дома, можно судить о том, какой “политической ориентации” держалась эта разношерстная толпа. По таким, например: “Да здравствует Руцкой! Да здравствует Советский Союз!” или “Банду Ельцина под суд, демократов – к стенке!”)
      Хасбулатов не устает отрицать, что собравшихся возле Белого дома вооружают. В департаменте охраны ВС журналистов также уверяют, что люди с автоматами – это-де сплошь сотрудники Департамента. Однако по внешнему виду “автоматчиков” – по небритым лицам и потертым джинсовкам – нетрудно заключить, что это далеко от истины. От многих несет водкой… К тому же, по свидетельству очевидцев, автоматы у них новенькие, только что со склада.
      Откуда взялось оружие в Белом доме? По данным МВД, в свое время, когда ВС решил создать свой собственный, не зависимый от милицейского министерства, Департамент охраны, он закупил это оружие “с запасом”.
      Как мы помним, существование независимой “хасбулатовской гвардии” давно беспокоило Ельцина. Прежде это было Управление охраны высших органов государственной власти РФ. В конце 1992 года президент дважды своими указами пытался расформировать его, а охрану Белого дома и других объектов, подведомственных ВС, передать Главному управлению охраны РФ, находившемуся непосредственно в его, президента, подчинении. Однако Хасбулатову удалось сохранить свою “гвардию” в виде этого самого Департамента охраны ВС. Теперь она ему очень пригодилась.
      По утверждению “Коммерсанта”, уже в ночь с 21 на 22 сентября из бункера, оборудованного во флигеле у Белого дома со стороны Рочдельской улицы, в здание ВС было перенесено большое количество стрелкового оружия и боеприпасов, в том числе гранатометы и пулеметы.
      Газета утверждала также, что оружие раздается отнюдь не беспорядочно: для защиты Белого дома создана вполне боеспособная вооруженная группировка из самого Департамента охраны и своего рода “резервистов”.
      Предпринимая очередную попытку ликвидировать “хасбулатовскую гвардию”, Ельцин 24 сентября издает распоряжение передать Департамент охраны ВС в ведение МВД. Ерину и Грачеву поручено “незамедлительно принять меры по изъятию огнестрельного оружия у лиц, принимающих участие в охране Дома Советов”. Но как это сделать, не рискуя сразу же вызвать вооруженный конфликт, никто не знает.
      Позднее Съезд своим постановлением переподчинил Департамент охраны ВС своему “министру внутренних дел” Дунаеву. Каждая из противоборствующих сторон старалась перетянуть к себе “человека с ружьем”.
      Белый дом в кольце
      Вокруг Белого дома созданы заслоны из сотрудников милиции и солдат внутренних войск. Пока они не препятствуют проходу людей ни в ту, ни в другую сторону: их задача – не допустить расползания по Москве розданного оружия.
      23 сентября МВД ввело наконец в Москву подразделения дивизии Дзержинского – как выразился Ерин, его “личный резерв”. Вместе с милицией они взяли под охрану здания МВД, Центробанка, ряд мостов и другие объекты. В Белом доме, правда, утверждали, что дзержинцы появились в Москве еще 22-го. Часть их была облачена в милицейскую форму.
      Вечером 24-го началось ужесточение пропускного режима у Дома Советов: стражи порядка впервые не пропустили журналистов на площадь Свободной России возле здания, мотивируя это заботой об их личной безопасности. Правда, в тот раз репортеры без труда просочились на площадь, используя явное переутомление милиционеров и солдат, а также то, что на разных участках оцепления степень жесткости режима была различной. Но в дальнейшем просачиваться становилось все трудней и трудней.
      В этот же вечер “министр обороны” генерал Ачалов заявил, что считает реальностью штурм Белого дома правительственными силами. При этом сказал, что он и его сторонники будут защищать здание с оружием в руках, а сил у них для обороны достаточно.
      В конце концов, как мы знаем, штурм действительно состоялся, но в тот момент его перспективы были не очень ясны. Как и вообще возможность и характер вооруженного конфликта. Некоторые военачальники заранее предупредили, что их подразделения ни под каким видом не будут участвовать в нем, если он возникнет. Так, командир Кантемировской танковой дивизии – как известно, она принимала активное участие в августовских событиях 1991 года, – заявил, что его танки ни при каких обстоятельствах не войдут в Москву. Подразделения Таманской мотострелковой дивизии в тот момент и вовсе находились на учениях в Нижегородской области.
      Правда, потом кое-кому пришлось “наступить на горло собственной песне” и сыграть-таки свою роль в обострившемся до предела противостоянии: над командирами есть другие командиры…
      Во исполнение распоряжения Ельцина о разоружении людей, толпящихся возле Белого дома, руководству ВС был предъявлен ультиматум, о котором уже говорилось: к 16-00 24 сентября все розданное оружие должно быть изъято. Если это требование не будет выполнено, войска предпримут штурм Белого дома. По свидетельству находившихся в здании, у его руководства случилась “очередная истерика”: довольно неожиданно тамошнее начальство приказало складировать все имеющееся оружие. Среди защитников Белого дома – ропот недовольства, но что делать – приказ есть приказ. Однако уже вечером из окружения Ельцина Ачалову будто бы поступает “достоверная информация”, что на 22-00 назначен штурм. Генерал докладывает об этому Руцкому и Хасбулатову, и те отменяют свой приказ о разоружении.
      Трудно сказать, была ли действительно такая информация и насколько она была достоверной, или же Ачалов просто придумал ее, чтобы побудить своих начальников изменить самоубийственное, с его точки зрения, распоряжение. В те дни кто только чего не придумывал.
      Через несколько дней в Белом доме вновь прозвучал приказ о разоружении. Но это повторное распоряжение уже мало кто воспринял всерьез. Все отнеслись к нему, как к очередному “бзику” белодомовского руководства.
      Впрочем, 24 сентября в Белом доме всерьез готовились к штурму, назначенному будто бы, как уже говорилось, на 22-00. В пятом часу дня возле Белого дома появились семь грузовиков с солдатами дивизии Дзержинского. Туда же стали подтягиваться дополнительные силы милиции. Белый дом оказался фактически в плотном кольце окружения.
      В одиннадцатом часу вечера солдаты начали надевать каски, бронежилеты и колоннами по 50 – 70 человек перемещаться по границам территории, охраняемой сторонниками ВС. Это вызвало бурную реакцию последних: все как будто говорило о том, что вот-вот действительно начнется штурм. Одни призывали солдат “не идти против народа”, другие угрожали, что, если солдаты попробуют продвинуться вперед хотя бы на метр, они будут встречены камнями.
      Потом штурм вроде бы перенесли то ли на четыре, то ли на пять утра. Но его так и не последовало.
      Вряд ли в тот момент кто-то всерьез собирался штурмовать Белый дом. “Психическая атака”, по-видимому, была предпринята с единственной целью – заставить людей по ту сторону баррикад сдать оружие.
      Минюст разъясняет
      24 сентября Министерство юстиции выступило с разъяснением, какова правовая основа действий президента, связанных с Указом № 1400. Разъяснение было такое:
      “Указ президента № 1400 необходимо рассматривать прежде всего как средство выхода из сложившейся тупиковой ситуации. Издав его, Б. Н. Ельцин хотя и вышел формально за юридические рамки, действовал в соответствии с конституционными принципами народовластия, обеспечения безопасности страны, охраны прав и законных интересов граждан… Превысив по форме свои полномочия, он употребил это нарушение не для узурпации власти (выборы президента РФ назначены на 12 июня 1994 года), а для защиты воли народа. Он расчистил путь для обновления механизма власти, для принятия цивилизованной конституции, для установления стабильного правового порядка в России”.
      Вряд ли противников Ельцина убедило это разъяснение, а его сторонников и убеждать ни в чем не было нужды. Борьба между президентом и его оппонентами давно уже вышла за правовые рамки и стала чисто политической борьбой. Юридические аргументы здесь использовались лишь в качестве подспорья, в качестве дополнительного оружия. Впрочем, для Хасбулатова и компании это оружие было главным: как-никак, на их стороне формально оказалась Конституция…
      Аналогичным образом объяснил появление указа Ельцина и его помощник Юрий Батурин (кстати, доктор юридических наук).
      – Я отдаю себе отчет, – сказал он, – что этот ход не является законным, легальным, но он в создавшейся ситуации оказывается справедливым. Собственно, президент встал на известную точку зрения, что есть закон, а есть право, закон может быть неправовым, и мы оказались в такой ситуации, когда Конституция, по крайней мере в значительной своей части, перестала быть правовой.
      Между прочим, Батурин сказал, что администрация президента допустила серьезный просчет, не предугадав реакцию Конституционного Суда на Указ № 1400 и допустив эту реакцию – известное заключение КС:
      – Мы не сделали все, что нужно было сделать, для получения нужного результата. То есть с Конституционным Судом практически не работали… Нужно было пригласить судей Конституционного Суда и обсудить с ними ситуацию, а решение принимать уже после этого. Это было одним из элементов одного из сценариев.
      Представляется, однако, что, если бы президентская сторона и предприняла те усилия, о которых говорит Батурин, вряд ли она добилась бы успеха: Зорькин давно выбрал, какую из сторон конфликта ему поддерживать. В лучшем случае помощникам президента удалось бы добиться, что соотношение голосов в КС было бы не 4 к 9, а 5 к 8… Не в пользу Ельцина, разумеется.
      Батурин спрогнозировал также неизбежное, по его мнению, отрицательное следствие ельцинского шага:
      – Несмотря на то, что решение президента справедливо в высшем, правовом смысле этого слова, оно все же основывается на том, что через закон переступить можно. Это неизбежная и очень большая плата за то положительное, что мы приобретаем в результате такого решения, но платить будем, скорее всего, не мы, а платить будут дети, внуки, я не знаю, через сколько лет.
      Господи, да когда ж это было, чтоб закон в России не нарушался! И кто же у нас не знает: закон – что дышло!.. Будто бы только Ельцин нам открыл эту истину: через закон переступить можно. Если б переступали лишь таким образом и в таких ситуациях, как это сделал он…
      Пожалуй, самую короткую и самую точную “юридическую” характеристику ситуации, сложившейся в России, в те дни дал Отто Лацис в “Известиях”: “Россия стоит перед выбором: соблюдать закон “по Хасбулатову” или нарушить закон “по Ельцину”.
      Советы угрожают
      25 сентября Хасбулатов сообщил депутатам приятную новость: главы Советов двадцати девяти (из тогдашних восьмидесяти восьми) субъектов Федерации выступили с угрозой организовать общероссийскую политическую забастовку, а также приостановить с 28 сентября перечисление налогов в федеральный бюджет, блокировать экспортные поставки нефти и газа, основные автомобильные и железнодорожные магистрали, если Ельцин не отменит свой Указ № 1400 и не объявит об одновременных выборах в органы исполнительной и законодательной власти.
      В Кремле эту угроза не вызвала большого беспокойства. Там напомнили, что подобные меры могут оказаться неприятными для обеих сторон, поскольку энергетическую и транспортную отрасли контролирует федеральный центр, он же выделяет и дотации регионам…
      25-го около полудня Съезд приостановил свою работу на неопределенное время.
      …В кабинетах Белого дома по-прежнему нет света. Автономными генераторами освещается лишь одна из секций здания. По свидетельству журналистов, в его вестибюлях – много молодых людей в камуфляжной форме. Однако оружия при них “не замечено”.
      25 сентября депутаты попытались включить радиостанцию, которая вещала из Белого дома в августе 1991-го, но попытка эта не удалась из-за отсутствия электричества и скудости запасов солярки, обеспечивавших работу автономных генераторов.
      Ближе к вечеру 25-го Хасбулатов сделал неожиданное заявление: если “система жизнеобеспечения Белого дома перестанет действовать”, в дело может вступить “центр законодательной власти в другом городе”. 26-го утром с аналогичным заявлением выступил первый зампред ВС Юрий Воронин – он сообщил, что в случае обострения обстановки съезд может быть созван в одном из пяти российских городов (каких именно, он не назвал). Соответственно, полномочия на созыв съезда даны пяти депутатам. В коридорах Дома Советов называют несколько городов, где мог бы найти пристанище депутатский Съезд, – Воронеж, Санкт-Петербург, Новосибирск… Ранее председатель Кемеровского облсовета Аман Тулеев приглашал соратников в Кузбасс, однако руководитель тамошней администрации Михаил Кислюк решительно “аннулировал” это приглашение.
      Мало-помалу депутаты покидают лагерь оппозиции. И в Кремле внимательно следят за этим процессом. 25 сентября в интервью телекомпании “Останкино” Ельцин заявил:
      – После Указа Президента по защите бывших депутатов и аппарата люди постепенно уходят оттуда, и мне кажется, там останутся два человека – Хасбулатов и Руцкой. Вот что они будут в этом здании вдвоем делать, – вот это мне непонятно.
      Момента, когда в Белом доме остались бы только двое, мы все-таки не дождались. По сообщениям информагентств, в середине дня 25-го в Белом доме находилось около 150 народных избранников. Правда, к вечеру их число вроде бы увеличилось до двухсот… При этом, однако, отнюдь не все остающиеся в депутатской крепости разделяют идею о том, что в конфликте с президентом надо стоять до победного конца.
      Хасбулатов пытается противостоять растущему “дезертирству” из его лагеря, равно как и всякого рода “сепаратным переговорам” с противником. Так, утром 26 сентября на заседании Президиума ВС он выразил негодование по поводу того, что “ряд парламентариев” за его спиной “ведет какие-то переговоры с исполнительной властью”. Как выяснилось, “воинскую дисциплину” нарушила группа депутатов во главе с вице-спикером ВС Владимиром Исправниковым, которая на встрече с вице-премьером Сергеем Шахраем обсуждала план выхода из кризиса, предложенный Зорькиным. Хасбулатов потребовал прекратить эти переговоры. Спикер предъявил соратникам ультиматум: “кто не собирается здесь оставаться, пусть прямо об этом скажет и покинет Дом Советов”.
      В субботу 25-го примерно в 16-00 Руцкой и Ачалов провели возле Белого дома торжественный смотр созданного ранее “добровольческого полка”, призванного защищать парламент. По разным данным, в смотре участвовало от 500 до 700 человек, в основном отставных военных. “Президент” заявил, что с 18-00 военнослужащие, перешедшие на сторону ВС, освобождаются от ответственности за невыполнение приказов Ельцина и его силовых министров. Всех россиян он призвал к акциям гражданского неповиновения и всеобщей стачке. Речь свою генерал закончил на пафосной ноте, лозунгом собственного изобретения: “За веру, Отечество, за любовь к Родине!”.
      На следующий день в Белом доме было распространено обращение Руцкого, где также содержался призыв к всероссийской бессрочной стачке, но уже с указанием точного времени, когда эту стачку следовало объявить, – с 15 часов 27 сентября. С этого же времени предлагалось организовать по всей стране пикеты, марши, демонстрации, предупредительные забастовки.
      Забавно, что, несмотря на вражду двух ветвей власти, отношения между представителями этих лагерей, так сказать на нижних этажах, складывались отнюдь не всегда враждебно. Так, 25 сентября появилось сообщение о неофициальной встрече группы офицеров ОМОНа, блокирующего Белый дом, с представителями Департамента охраны ВС. Стороны решили, что каких-либо поводов для вооруженного столкновения между ними нет. Более того, сотрудники Департамента вроде бы даже не возражают переподчиниться МВД, как это предписано распоряжением Ельцина от 24 сентября. По их словам, вооруженное сопротивление ОМОНу могут оказать лишь отдельные добровольные защитники Белого дома, не понимающие, что “сопротивляться ему бесполезно и безрассудно”.
      Последующие события показали, что таких “не понимающих” было не так уж мало, и победа президентской стороне досталась не так чтобы очень уж легко.
      С довольно прозорливым, хотя и неофициальным, предсказанием выступили 25 сентября представители администрации Клинтона, заявившие, что, по их мнению, конфликт между Ельциным и его “жесткими оппонентами” будет разрешен в короткие сроки. Если российский президент позволит депутатам и дальше находиться в Доме Советов, его противники могут спровоцировать кровопролитие.
      Впрочем, это был скорее не прогноз, а совет, подталкивающий Ельцина к более решительным действиям. Он не внял этому совету, промедлил, и кровопролитие, о котором его предупреждали, было действительно спровоцировано.
      Призрачные надежды на мирный исход
      Впрочем, высказывались и другие мнения относительно того, следует ли российскому президенту форсировать события или, напротив, не торопить их. Ряд западных СМИ отмечал, что ситуация в Москве все более склоняется в пользу Ельцина, не предпринимающего никаких резких движений. “Почти неделю, – писала немецкая “Зюддойче Цайтунг” 27 сентября, – глава российского государства держит на прицеле Хасбулатова и Руцкого, но не торопится нажать на спусковой крючок. Действуя так, Ельцин поступает мудро, он знает, что выйти победителем из противостояния он сможет, представив своих противников в роли комических фигур, а не мучеников. Его расчет оправдался: последняя кучка национал-коммунистических парламентариев в Белом доме оказалась на грани своих возможностей, их раздавили не репрессии, а взвешенная политика, которую демонстративно проводит Ельцин”. “В московской борьбе за власть сопротивление Ельцину ослабевает, – читаем в другой немецкой газете “Франкфуртер Альгемайне”. – Руководствуясь верным инстинктом оппортунистов, многие депутаты вообще не выступили в поддержку Хасбулатова, зачинщика оппозиции, против избранного народом президента, другие вскоре отвернулись от него и вступили в переговоры с правительством. Ельцин поступил мудро: он не искал насильственного решения, а позволил ситуации в Белом доме загнивать самой до тех пор, пока не появилась возможность устранить остатки сопротивления без особого шума”.
      Тогда еще многие надеялись, что кризис действительно удастся разрешить без насилия и “без шума”. Увы, эта надежда не сбылась.
      26-го в 13-30 состоялось “важное событие”: Руцкой передал председателю Моссовета (этот орган, в числе ряда других Советов, выступил на стороне ВС) Николаю Гончару двенадцать(!) автоматов “сверх положенных по штатному расписанию”. Несмотря на такой “примирительный” шаг, “президент” сделал очередное воинственное заявление: если Ельцин предпримет штурм Белого дома, он, Руцкой, не отступит отсюда ни на шаг, будет биться до конца.
      Впрочем, и двенадцать “сданных” Руцким стволов так и не были сданы с соблюдением установленных процедур. Прокурор Москвы Геннадий Пономарев потребовал, чтобы ему была представлена документация, – всего получено столько-то оружия, столько-то роздано тем-то и тем-то (с указанием конкретных фамилий), столько-то взято обратно от тех-то и от тех-то. Так, чтобы в итоге получилась ясная картина: какое оружие у кого осталось. Такой документации главный столичный прокурор не получил. В результате передача автоматов была прервана. Руцкой в присутствии Ачалова распорядился: Пономарева в Белый дом больше не пускать.
      И снова надувание щек и угрозы. Помощник Руцкого Андрей Федоров, вторя своему шефу, заверил журналистов, что в случае необходимости защитники Дома Советов смогут дать атакующим достойный отпор. По словам Федорова, в данный момент в здании находятся как минимум четыреста человек, и это все профессионалы, в частности из Абхазии и Приднестровья. Все они очень хорошо вооружены. Если что, сказал Федоров, мы сможем разнести и мэрию, и гостиницу “Мир” в течение трех минут. Как видит читатель, здесь довольно точно изложен сценарий действий вооруженной оппозиции, которые она предприняла через неделю, 3 октября. Разница только в том, что мэрию и гостиницу они разгромили по собственной инициативе, не дожидаясь штурма Белого дома.
      Имитация штурма
      Но в тот день, 26 сентября, затворники Дома Советов опять всерьез готовились к штурму. Дело в том, что об этом их будто бы предупредили свои люди в МВД, МБ и даже в президентском окружении. Около 11 вечера в Белом доме распространились слухи, что штурм здания назначен на 27-е на 3 часа ночи. За час до этого срока Хасбулатов сообщил журналистам, что, согласно сведениям, которые у него имеются, штурм начнется через полчаса. Он сказал также, что руководство Верховного Совета обратилось к населению, поддерживающему Верховный Совет, с призывом прийти на защиту Белого дома. По сообщениям информагентств, во всех подъездах и на лестницах здания заняли позиции вооруженные автоматами сотрудники Департамента охраны ВС и “ополченцы”. Всем находящимся в здании раздаются противогазы на случай химической атаки (Руцкой, Макашов и др. в те дни постоянно заявляли: дескать, военные и милиция откажутся выполнять приказ Ельцина и Грачева о штурме, а потому президентская сторона будет вынуждена применить химическое оружие).
      В Белом доме по-прежнему всерьез рассчитывают на конкретные армейские части (командиры этих частей вроде бы дали белодомовскому руководству соответствующие тайные обещания). Считается, что в случае штурма продержаться будет нужно лишь около часа.
      Однако ни в 2-30, ни в 3 часа ночи штурма не последовало. В 3-20 Съезд возобновил свою работу. Присутствовало… около 70 человек.
      Утром в Белом доме воцарилась эйфория. В 6-45 депутаты вышли к своим “защитникам”, ночевавшим возле здания (таковых было около двух сотен), и поздравили их с победой.
      Несколько позже Юрий Воронин, выступая на съезде, выразил благодарность сотрудникам МБ и МВД, которые, дескать, “своевременно предупредили о готовившемся прошедшей ночью захвате Дома Советов”. Как сказал Воронин, акцию по захвату удалось предотвратить только благодаря “экстренным упреждающим мерам”, в том числе обращению Руцкого и Хасбулатова к гражданам России, а также тому, что на рассвете был созван Съезд. Кстати, по словам Воронина, в его работе участвовали не 70, а 170 человек, еще 300 депутатов находились на “постах охраны” Дома Советов (в те дни каждая из противоборствующих сторон старалась приводить наиболее выгодные для себя цифры).
      Непонятно, каким образом съезд, созванный на рассвете, мог повлиять на решение о штурме, если он был намечен на три часа ночи.
      Действительно ли у осаждавших Белый дом были такие намерения? Если и были, никто их, разумеется, не подтвердил. До самого последнего момента представители Кремля упорно отрицали, что собираются штурмовать здание, где засели депутаты. Так, 28 сентября в заявлении, распространенном от имени президента, Вячеслав Костиков опроверг возможность штурма Белого дома, заметив, что “единственный разумный выход для депутатов, еще остающихся в бывшем ВС, – добровольно покинуть здание”.
      Сам Ельцин неоднократно говорил то же самое.
      Почему именно 26 сентября возник особенный шум? “Независимая газета” поместила разъяснение на этот счет, полученное ею вроде бы “из достоверных источников”. Впрочем, разъяснение было довольно путаное. По сведениям газеты, вечером 26 сентября сообщение о готовящемся штурме Белого дома получил по спецсвязи оперативный дежурный по МВД РФ (надо полагать, еринскому). Некто, назвавшийся министром внутренних дел России Андреем Дунаевым, сказал, что, по его данным, 27 сентября в три-четыре часа ночи милиция и внутренние войска попытаются захватить Дом Советов. Звонивший предупредил, что при этом неизбежным будет кровопролитие, поскольку защитники Верховного Совета будут вынуждены открыть ответный огонь. В 2-30 ночи тот же человек повторил звонок и вновь предупредил о неизбежном кровопролитии, заявив, что защитникам Белого дома розданы пулеметы. Штурма, как известно, не последовало, и звонок можно было бы считать очередной шуткой телефонного террориста, если бы не одна деталь: номер телефона, по которому звонил “Андрей Дунаев”, не значился ни в одном справочнике и был известен лишь очень узкому кругу лиц из руководства МВД.
      Странное какое-то разъяснение. Почему о штурме, который будто бы готовит МВД, надо звонить… в само же МВД, а не в Белый дом? И откуда такая уверенность, что, получив такое анонимное предупреждение, дежурный по МВД тут же передаст его Хасбулатову, Руцкому и Ачалову?
      Возможно, какое-то телефонное предупреждение защитникам Белого дома в самом деле поступило, но вряд ли таким кружным и замысловатым путем.
      Комментируя ажиотаж, который возник в стане оппозиции ночью с 26-го на 27-е, замглавы Администрации президента Вячеслав Волков заявил, что в Белом доме в эту ночь раздали еще около 600 автоматов, а в окнах здания появились пулеметы.
      Волков также сказал, что в Доме Советов, где отключены электричество и водоснабжение, “находиться уже невозможно, там страшная антисанитария”, поэтому в ближайшее время целесообразно ограничить доступ людей в здание – “выпускать, но не впускать”.
      Что касается огромного количества оружия, будто бы находившегося в Белом доме, – об этом постоянно твердили представители президентской стороны, – эти данные, по-видимому, были сильно преувеличены.
      Непонятная история с Баранниковым
      26 сентября произошло еще одно любопытное и неожиданное событие: по сообщениям прессы, Виктор Черномырдин принял белодомовского “министра безопасности” Виктора Баранникова. Сообщалось также, что встреча состоялась ночью. Баранников будто бы заявил Черномырдину, что выполнять функции псевдоминистра он далее не намерен. Аналогичную позицию, по словам Баранникова, занимает и Андрей Дунаев – альтернативный “министр внутренних дел”. Это походило на капитуляцию и вроде бы приближало общую бескровную развязку.
      Увы, никаких серьезных последствий эта странная встреча не имела.
      Как все было на самом деле, в интервью ОРТ рассказал Сергей Степашин, которого Ельцин незадолго перед тем назначил заместителем министра безопасности. По словам Степашина, именно он предложил Баранникову встретиться с премьером, поговорить о ситуации вокруг Белого дома и, самое главное, – “о его позиции как офицера”. Такая встреча действительно произошла, правда не ночью – ночью “Черномырдин спал”, – а днем. По словам Степашина, “Виктор Павлович сказал, что… никаким министром он не собирается быть, и вообще, эти творцы непонятно, чем там занимаются. Ну и при прощании он заверил, что он сторонник президента Ельцина, и это однозначно”.
      – К сожалению, – продолжал Степашин, – своего обещания он не сдержал. Я дважды вчера с ним еще созванивался. У меня была с ним связь. Я просил его проинформировать меня о принятом им решении. И он сегодня дал там уже пресс-конференцию о том, что он остается в Белом доме до конца. Правда, я не понимаю, о каком конце ведется речь. Ну что ж, он сделал свой выбор.
      Так закончилась история с “капитуляцией” Баранникова. Возможно, он просто-напросто ходил в стан врага “на разведку”: как мы знаем, именно в ночь с 26-го на 27-е в Белом доме ожидали штурма.
      Ельцин снова отвергает одновременные
      выборы
      26 сентября в Петербурге состоялось совещание представителей субъектов Федерации. В принятом на нем заявлении, в частности, говорилось: “Мы предлагаем всем субъектам РФ взять под контроль развитие ситуации и способствовать преодолению кризиса федеральной государственной власти путем одновременного проведения выборов органа законодательной власти и президента РФ до конца 1993 года”.
      В качестве первого шага предлагалось приостановить действия всех законодательных актов исполнительной и законодательной власти, принятых начиная с 20-00 21 сентября, то есть с момента выхода Указа № 1400.
      Было также принято обращение к правительству РФ и мэру Москвы, в котором содержался призыв соблюдать “элементарные права человека для граждан России и других государств, работающих в здании ВС РФ”, незамедлительно восстановить в этом здании функционирование систем связи и жизнеобеспечения.
      Руководство ВС, естественно, восприняло это как весьма важное событие, как знак, что регионы поддерживают его. Собственно говоря, в организации этого совещания явно просматривалась инициатива самого Верховного Совета. Президентская же сторона, соответственно, не придала этому событию значения, сославшись на то, что в совещании участвовали лишь 39 (по другим данным – 40) председателей Советов и 9 (по другим данным – 8 или даже меньше) глав администраций субъектов Федерации.
      Впрочем, некоторые в окружении президента посчитали, что сама по себе идея одновременных выборов все-таки несет в себе рациональное зерно. Так, Сергей Филатов, комментируя утром 27-го итоги совещания глав регионов в Санкт-Петербурге, заявил, что, по его мнению, президенту сейчас выгодны выборы, “поскольку он находится на подъеме”. Согласиться на одновременные выборы главе государства советовали и некоторые другие его близкие сотрудники.
      Однако уже в середине этого дня Ельцин дал интервью ИТА, в котором категорически выступил против одновременных выборов. Вечером в другом интервью (ОРТ, программа “Новости”) он подтвердил свою позицию:
      – Я категорически против такого решения… Очень опасно. Сегодня опасно двоевластие, но вдвойне опасно безвластие, когда и одна власть, и вторая власть занимаются выборами и им уже не до дел – ни парламенту, ни президенту. Это не годится.
      Программа Ельцина остается прежней: 11 – 12 декабря происходят выборы в Федеральное Собрание, оно принимает закон о выборах президента, после чего 12 июня избирается президент.
      Депутаты разбегаются
      27 сентября замглавы Администрации президента Вячеслав Волков сообщил на пресс-конференции, что из 384 депутатов, работавших в ВС на постоянной основе, 76 уже дали согласие на переход в исполнительные структуры власти, еще 114 выразили готовность к переговорам на эту тему. По оценкам Волкова, всего в здании еще остается 170-180 депутатов. Как он считает, те, кто решил “стоять до конца”, просто испытывают страх, что не найдут применения своим способностям ни в Москве, ни вернувшись туда, где они избирались. В любом случае, оставшиеся в здании депутаты кворума уже составить не могут, так что решения ВС лишены какой бы то ни было легитимной основы. По словам Волкова, распущенный президентом Верховный Совет “однозначно разрушен”.
      Чтобы пополнить тающий состав Верховного Совета и Съезда, руководство ВС принялось рассылать в регионы телеграммы с требованием прислать для участия в съезде своих представителей из числа депутатов местных Советов. Так, Юрий Воронин 27 сентября направил депешу Ярославскому облсовету, призывая его отрядить на съезд 4 – 5 своих депутатов. Насколько законным будет включение в состав Съезда людей, которых никто туда не избирал, никто в Белом доме в ту пору не задумывался. Это уже были какие-то безрассудные импульсивные действия в предчувствии приближающегося конца.
      Президентская сторона расценила приглашение в Москву депутатов с мест как провокацию, цель которой – вовлечь в политические интриги как можно больше людей. В связи с этим Администрация президента предупредила всех, кто приходит в Белый дом, об ответственности, которую они на себя берут, и опасности, которой себя подвергают: лидеры бывшего ВС намерены использовать их в качестве заложников.
      28 сентября с весьма резким заявлением выступил заместитель председателя Конституционного Суда Николай Витрук. Несколько неожиданно он вернулся к истории с назначением Руцкого президентом. Витрук выразил убеждение, что КС обязан немедленно рассмотреть вопрос, насколько законным был этот шаг, на который пошел распущенный Верховный Совет: “Именно это, а не требование Валерия Зорькина о приостановке указа президента Ельцина и последующих решений народных депутатов является единственным выходом из сложившейся ситуации”. Как сказал Витрук, “сейчас в Белом доме находятся наемные убийцы из Абхазии, из Приднестровья, из рижского ОМОНа… Руцкой даст приказ выступать – они ему подчинятся. Вот вам начало бойни”; если же КС поставит под сомнение полномочия Руцкого как президента, эти люди будут знать “о возможной ответственности и за свои действия”.
      Вряд ли в тот момент в Белом доме находились боевики из Абхазии, по крайней мере в сколько-нибудь значительном количестве: как раз в эти дни в самой причерноморской республике шли решающие бои между войсками грузинского Госсовета и абхазскими частями. “Солдаты удачи” из Приднестровья, из других закутков бывшего Союза – это да, их в армии Руцкого – Ачалова действительно было достаточно. И действительно, они вскорости сыграли свою зловещую роль в развязанной на столичных улицах кровавой бойне.
      Генеральная репетиция
      В этот день, 28 сентября, возле Белого дома произошло очередное обострение ситуации. Уже в начале второго ночи по внутренней радиосвязи депутатов призвали собраться в зале заседаний Совета национальностей. Хасбулатов, появившийся в бронежилете, сообщил, что в здание может проникнуть группа “Альфа”. Депутаты оставались в зале до пяти утра. “Альфа” в Доме Советов так и не появилась, однако блокада здания в самом деле значительно усилилась. (Это свидетельствует о том, что, в принципе, Хасбулатов и его соратники всякий раз довольно точно – “в пределах допустимой погрешности” – информировались кем-то о намерениях противоположной стороны.)
      Кстати, в эту ночь произошел весьма знаменательный эпизод, иллюстрирующий обстановку в Белом доме. По сообщению “Коммерсанта”, в момент, когда Хасбулатов покидал зал заседаний Совета национальностей, его земляки-чеченцы отсекли от него личную охрану из штата Департамента охраны ВС, послав охранников… куда подальше. После этого в течение трех часов никто не мог найти спикера. Оскорбленный заместитель Департамента охраны ВС Евгений Ситников, возглавлявший личную охрану Хасбулатова, а также многие его сотрудники сдали табельное оружие и покинули Белый дом.
      Сообщения о трениях и конфликтах между штатными сотрудниками Департамента охраны ВС и разного рода “ополченцами” и “добровольцами” в те дни появлялись постоянно. Штатные сотрудники не вызывали большого доверия у “идейных” борцов с “антинародным режимом”.
      Как отмечали зарубежные информагентства, подразделения милиции устроили в этот день “одну из крупнейших демонстраций силы”. Так, по сообщению Ассошиэйтед Пресс, “милиционеры в касках со щитами в руках окружили здание Дома Советов. Среди них находятся подразделения спецназа МВД, вооруженные автоматами. Действия милиции предприняты после заявления президента Ельцина о том, что он отвергает какие-либо компромиссы с консервативно настроенными депутатами, забаррикадировавшимися в здании парламента”. По сообщению другого агентства – Франс Пресс, – минувшей ночью в район Белого дома прибыли дополнительные силы охраны правопорядка. Они установили водометы и развернули заграждения из колючей проволоки. По меньшей мере 20 грузовиков полностью блокировали движение по прилегающим улицам.
      Американская телекомпания CNN с утра показывала картинку: вокруг Белого дома конная милиция, пожарные автомобили, колючая проволока, солдаты внутренних войск в бронежилетах и со щитами.
      Разобраться в происходящем и проинформировать россиян, естественно, пытались и отечественные СМИ. В 8 утра ИТАР-ТАСС распространило сообщение ЦОС МВД, согласно которому на Краснопресненской набережной в районе Белого дома временно запрещается движение транспорта и пешеходов. Как уточнило радио “Эхо Москвы”, приказ о выдвижении в район Белого дома и его блокировании в районных отделениях милиции получили ночью. От кого исходит этот приказ, источники радиостанции говорить отказались. ЦОС МВД уведомил, что ни брифингов, ни пресс-конференций МВД в течение 28 сентября проводить не планирует.
      По-видимому, атмосфера секретности должна была оказать дополнительное психологическое воздействие на постояльцев Белого дома, усилить эффект от демонстрации силы, которую в самом деле явно представляла из себя эта акция.
      По сведениям РИА “Новости”, к утру 28 сентября Белый дом был уже полностью блокирован: никого не пускают ни в само здание, ни на прилегающую территорию; при этом выход для всех – свободный. Нардепы, не сумевшие попасть в Дом Советов, начали регистрацию в районе метро “Баррикадная”, чтобы провести выездную сессию. Зарегистрировалось вроде бы около ста человек. Предполагалось, что сессия состоится либо в Моссовете, либо в Краснопресненском райсовете: и тот, и другой орган – на стороне ВС.
      В одиннадцать возле мэрии появились автомашины с громкоговорителями. Для обитателей Белого дома зачитываются указы президента.
      В самом Белом доме в очередной раз готовятся к штурму – раздают бронежилеты… Очередное грозное заявление делает Руцкой.
      – Пусть попробуют сюда сунуться, – говорит он. – Я не угрожаю, а предупреждаю…
      В целом можно сказать, что 28-го завершилась изоляция Белого дома. Она шла по нарастающей: 21 сентября были отключены все виды связи, 23-го – “вырубили” свет, тепло и горячую воду, 28-го полностью блокировали вход людей и въезд транспорта, подвоз продовольствия и медикаментов. Температура в здании, по утверждению его обитателей, – не выше 8 градусов.
      28 сентября произошло довольно жесткое столкновение демонстрантов с ОМОНом в районе метро “Баррикадная”. Были погибшие. Погиб сотрудник ГАИ подполковник Владимир Рештук.
      Ультиматумы и угрозы
      29-го около часа ночи Ачалов, Баранников и Дунаев обошли оцепление вокруг Белого дома, призывая милиционеров и солдат внутренних войск не участвовать в штурме здания, если таковой будет предпринят.
      Наутро Макашов уже не уговаривал, а грозил. Выступая с балкона Белого дома, он предупредил, что если кольцо вокруг здания будет сужаться и пересечет “определенную линию”, его защитники откроют огонь на поражение.
      Утром 29-го федеральное правительство и правительство Москвы предъявили Белому дому новый, совместный, ультиматум: “до 4 октября организовать вывод из здания и с прилегающей к нему территории находящихся там лиц”. Таким образом, мало-помалу уже выкристаллизовывается какой-то срок, когда кризис так или иначе должен быть разрешен.
      О том, что конфликтная ситуация не может продолжаться вечно, напоминал и очередной, вышедший 30 сентября, указ президента, уточнявший условия обещанного трудоустройства бывших депутатов: согласно этому документу, местные органы исполнительной власти обязывались устраивать на работу лишь тех бывших нардепов, кто обратится к ним по этой надобности до 11 октября, а для центральных органов эта повинность ограничивалась еще более близким сроком – 5 октября. Те, кто не уложится в эти сроки, говорилось в указе, будут трудоустраиваться “на общих основаниях”. Президент как бы поторапливал депутатов: поскорее принимайте решение, я долго ждать не намерен.
      В середине дня 29-го на площади между зоопарком и кинотеатром “Баррикады”, в полном соответствии с этим названием, сторонники ВС принялись сооружать баррикады. ОМОН разогнал строителей, действуя при этом еще более жестко, чем накануне.
      Американцы по-прежнему поддерживают
      Ельцина, но выражают “обеспокоенность”
      29 сентября американский госсекретарь Уоррен Кристофер выступил с довольно неожиданным заявлением по поводу продолжающегося кризиса в Москве. Он сказал, что администрация Клинтона обеспокоена эскалацией напряженности вокруг здания российского парламента и предупредила президента России, что отрицательно отнесется к возможному применению насилия в отношении парламентариев и к любым другим нарушениям прав человека.
      Это заявление показалось странным даже самим американцам. В комментарии Ассошиэйтед Пресс, например, отмечалось: “Не ясно, почему Кристофер и другие американские официальные лица сейчас решили публично выразить свои опасения, тогда как с самого начала администрация поддерживала шаги Бориса Ельцина”.
      Можно предположить, что в окружении Клинтона решили, что его заявления о поддержке российского коллеги делаются слишком часто и исполнены чрезмерного пафоса, так что неплохо было бы несколько снизить этот пафос и хотя бы пунктиром наметить более сбалансированный взгляд на московские события. Так оно вроде бы диктуется дипломатическими приличиями.
      Это, разумеется, ни в коей мере не означало отход американского президента от его принципиальной оценки ситуации в России. В том же заявлении Кристофера было подчеркнуто, что администрация США по-прежнему оказывает поддержку президенту Ельцину и не намерена призывать его отступить от занятой позиции.
      Грозят перекрыть Транссиб
      В Новосибирске состоялось совещание представителей Советов сибирских территорий. Ее участники обратились 29 сентября к Черномырдину с требованием немедленно прекратить блокаду Белого дома, пригрозив в случае невыполнения этого требования перекрыть Транссибирскую железную дорогу. Кроме того, делегаты выступили с угрозой создать автономную Сибирскую республику – в случае, если Ельцин не согласится на одновременные выборы президента и парламента.
      Впрочем, несколько позднее, 1 октября, на другом совещании – Межрегиональной ассоциации “Сибирское соглашение” – решение-угроза о перекрытии Транссиба было отменено. Трудно сказать, какое из решений – первое или второе – было более правомочным, но в те дни идея блокады Транссибирской железной дороги витала в воздухе, и не было бы ничего удивительного, если бы какие-то авантюристы решили ее осуществить на деле, даже и без специальных решений тех или иных властей.
      Такая возможность всерьез беспокоила Ельцина. Как и угроза образования Сибирской республики (Черномырдин специально звонил новосибирскому губернатору коммунисту Виталию Мухе – он был снят со своего поста Ельциным, но отказался выполнить распоряжение президента, – с просьбой отложить создание этой структуры).
      В те дни вообще было много разговоров об образовании на российской территории разнообразных республик. Так, в Екатеринбурге на сессии облсовета рассматривался проект конституции Уральской республики. На заседаниях и сессиях региональных Советов Дальнего Востока звучали заявления о создании Дальневосточной республики, в Самаре – Приволжской и т.д. Похоже, по мнению многих региональных деятелей, наступил самый подходящий момент для реализации знаменитого ельцинского разрешения: берите суверенитета столько, сколько сможете унести…
 

 
      Ельцин предлагает переговоры
      В последние дни сентября впервые забрезжила возможность переговоров. До этого, как уже говорилось, обе стороны категорически отказывались от них. 29 сентября Совет безопасности, проходивший под председательством Ельцина, поручил Черномырдину провести переговоры с представителями упраздненного ВС “с целью недопущения драматического развития событий” вокруг Белого дома. Ельцин предлагал снять осаду здания при условии, что находящиеся там люди разоружатся. Если депутаты покинут Дом Советов, им будет гарантирована личная безопасность.
      Со своей стороны, руководство ВС также сделало некоторые шаги в направлении переговоров. Однако шаги своеобразные – с явным намерением посеять раскол между правительством и “окружением президента”. Хасбулатов сообщил депутатам, что многие министры в правительстве Черномырдина – потенциальные союзники Верховного Совета и что первый вице-спикер Воронин обратился к некоторым из них с предложением провести переговоры о выходе из создавшегося положения и сейчас ждет ответа от них. С самим Черномырдиным вести переговоры поручено председателю Совета национальностей Рамазану Абдулатипову. При этом Хасбулатов категорически заявил, что “компромисса с командой Ельцина не будет”.
      Неплохая основа для переговоров.
      Кстати, спикер сообщил депутатам, что ему предлагали самолет, с тем чтобы он покинул Россию и вылетел в любую страну, в какую пожелает, однако он категорически отказался от этого предложения. От кого именно оно поступило, Хасбулатов не уточнил.
      29 сентября в интервью “Новой ежедневной газете” председатель ВС признался: “Я в политике человек случайный и занялся ей по воле обстоятельств”. И еще: “Я давно уже подумываю о своем уходе из политики”, “Я за власть не держусь и отношусь к ней равнодушно”.
      Этакий скромняга. Вот только что-то ему помешало вовремя осуществить свое тайное желание – уйти из политики, расстаться со случайно упавшей ему в руки властью. Этот “случайный человек” за свое недолгое пребывание на политическом поприще столько дров успел наломать!
      Вслед за Хасбулатовым и сам Воронин уточнил, что переговоры могут начаться только в том случае, если Ельцин отменит свой указ от 21 сентября. Что касается его, Воронина, обращений к членам правительства, в направленных им письмах первый вице-спикер, как выяснилось, предложил адресатам выразить свое отношение к этому ельцинскому указу: дескать, решение правительства о поддержке указа принято лишь узким кругом его Президиума, на общее голосование этот вопрос не выносился.
      Ясно, что при таком настрое руководителей оппозиционного лагеря рассчитывать на какой-то успех переговоров не приходилось.
      Выполняя поручение СБ, Черномырдин довольно оперативно встретился с председателями палат ВС Рамазаном Абдулатиповым и Вениамином Соколовым. Но, как и следовало ожидать, эти встречи оказались безрезультатными.
      30 сентября Воронин направил Черномырдину письмо под грифом “Весьма срочно и важно”. В нем он потребовал немедленно восстановить в Белом доме телефонную связь, подачу электроэнергии, тепла, холодной и горячей воды.
      Положение там действительно аховое. Съезд заседает при свечах. На исходе медикаменты и продовольствие. В буфетах остались лишь бутерброды… Все говорит о том, что развязка не за горами.
      (Впрочем, надо сказать, не все ограничивали свой рацион одними бутербродами. По словам бывшего старшего следователя по особо важным делам Генпрокуратуры РФ Леонида Прошкина, расследовавшего позже сентябрьско-октябрьские события в Москве, больше всего его удивила жизнь внутри Белого дома во время осады:
      “Там сформировалась своя аристократия, свой средний слой, свое простонародье. В то время как одни сидели на сухарях, другие питались весьма изысканно: в их меню входила даже черная икра. Некоторые “борцы за всенародное благо”, пользуясь неразберихой, прикарманивали общие деньги, причем немалые, которые в Белый дом передавали сочувствующие. Там не было идейного единства, там царили свары и интриги. Зная все это, особенно больно за тех, кто погиб ни за что”.)
      Одновременно с призывом к диалогу выступил патриарх Алексий II, прервавший свою поездку в США. Он предложил участникам конфликта свое посредничество. Во второй половине дня 30 сентября Ельцин принял патриарха в Кремле, сообщил ему о своем согласии вступить в переговоры с представителями бывшего ВС и назвал имена людей, которым он поручает их вести. Это Сергей Филатов и Олег Сосковец. В Белом доме также заявили, что готовы немедленно начать переговоры в резиденции Алексия II в Свято-Даниловом монастыре.
      Вроде бы снова появились какие-то шансы на мирное разрешение конфликта.
      Илюмжинов развивает бурную деятельность
      30 сентября в здании Конституционного Суда состоялось совещание руководителей представительной и исполнительной власти субъектов Федерации. Председательствовал на нем калмыцкий президент Кирсан Илюмжинов, в те дни наиболее активный среди региональных деятелей противник Ельцина. На совещании были представлены 62 субъекта Федерации. В числе участников – 56 руководителей органов представительной власти и 18 представителей власти исполнительной. Совещание образовало некий новый властный орган – Совет субъектов Федерации, вроде бы претендующий на статус Совета Федерации. Было принято обращение из нескольких пунктов: до 24-00 прекратить блокаду Белого дома, иначе будут применены экономические и политические санкции; “восстановить конституционную законность”, то есть президент должен отменить свой указ, а Верховный Совет – свои последние акты; Съезд – именно Съезд – должен определить дату одновременных выборов президента и парламента; Совет Федерации должен создать Контрольный совет…
      В Кремле резко отрицательно отнеслись к этому совещанию: позиция Илюмжинова и компании, выдвинутые ими требования выглядели явно односторонними. Не осталось без внимания и то, что крышу для совещания предоставил именно Конституционный Суд. Как сказал один из сотрудников Администрации президента, КС в очередной раз продемонстрировал, что он “из верховного арбитра превратился в политический орган, напоминающий бывший Съезд и ВС”.
      Тайное становится явным
      (Из записной книжки)
      Почти сразу же после указа президента о прекращении деятельности Съезда, Верховного Совета и, соответственно, полномочий депутатов стало вполне очевидно, почему так трудно идут реформы, почему так тяжело нам живется.
      Разве могло быть иначе при той разветвленной и повсеместной СОВЕТСКОЙ системе противодействия любым президентским и правительственным решениям, практическим шагам, которая до сих пор существовала наполовину скрытно, не очень приметно, но теперь – деваться некуда! – вынуждена заявить о себе вполне открыто, пойти в последний и решительный бой. Тайный саботаж Советов становится явным.
      Теперь уже прекрасно видно: наряду со здоровыми процессами в стране шел процесс гниения, разложения, воспаления, и только радикальные хирургические меры, решительное прикосновение скальпеля могли дать шансы на преодоление болезни. На эти меры в конце концов и решился президент.
      И вот картина изменилась. Вместо молчаливого невыполнения президентских указов, постановлений правительства, вместо угрюмо-упорного игнорирования представителей президента и назначенных Ельциным глав администрации, вместо вспыхивающих то здесь, то там локальных очажков бюджетной войны возникло открытое неповиновение, угрозы, ультиматумы, суровые обещания перекрыть транспортные коммуникации, топливные магистрали, вообще отделиться, развалить Россию…
      Прояснились и некоторые лица. Ничего нового мы не увидели, скажем, на вечно перекошенном патологической ненавистью к демократам “фэйсе” Амана Тулеева, но вот Кирсан Илюмжинов преподнес нам сюрприз. Прежде экстравагантно-загадочный калмыцкий президент сделался вполне прозрачен. Его вулканическая активность, проявившаяся сразу после 21 сентября и направленная на спасение засевших в Белом доме, явила перед нами образ местного князька, превыше всех ценностей ставящего интересы своего невеликого по масштабам, но безраздельного княжения. На первый взгляд совершенно противоестественным кажется союз этого предпринимателя, миллионера с бывшей партноменклатурой, почти повсеместно заправляющей в Советах. Однако это только на первый взгляд. В стабилизации и восстановлении эффективной федеральной власти Илюмжинов, по-видимому, усматривает несравненно большую для себя опасность, нежели в реставрации власти Советской.
      Что ж, если продолжить аналогию с медициной, вскрытие созревшего нарыва, хирургическое обнажение гнилостных тканей в большинстве случаев предпочтительней, чем предоставление болезни самой себе, без надежды на излечение. Открытое – и, как можно надеяться, не очень продолжительное – противостояние на баррикадах в определенном смысле предпочтительнее, чем скрытый безнаказанный саботаж и повсеместные тихие диверсии. Конечно, кое-кто из непримиримой оппозиции хотел бы превратить эти разрозненные баррикады в сплошной фронт гражданской войны, однако шансов добиться такой метаморфозы у них мало: наш народ сыт по горло предыдущими войнами, гражданскими и негражданскими, генетическая память об этих кровавых мясорубках отнюдь не стерлась последующими мутациями.
      Наконец, помимо прочего, случившееся обнажение лиц, снятие всяческих масок полезно еще в одном отношении – с точки зрения предвыборной ориентировки граждан. Времени до 11 – 12 декабря, на которые Ельцин назначил выборы, совсем мало. Между тем, всякому, кто направится к избирательным урнам, в сложившейся ситуации как никогда полезно будет знать, говоря словами Михаила Сергеевича, “кто есть ху”.
      Президент опять покупает сторонников
      Ельцин продолжает “покупку” сторонников. 30 сентября он издал указ, согласно которому в 1,8 раза были повышены должностные оклады работников органов представительной власти субъектов Федерации, местного самоуправления, а также судебных органов и прокуратуры. Как уже говорилось, регионы – это слабое место президента. Именно на них, на их поддержку оппозиция возлагает главные надежды. Все еще возлагает.
 

***

 
      1 октября были опубликованы данные опроса, проведенного Фондом “Общественное мнение”: 50 процентов россиян выступают в поддержку “разгона президентом парламента и Съезда”. Такой же процент поддерживающих был и в начале сентября, когда о “разгоне” говорилось только как о возможности.
      Протокол № 1
      1 октября произошел неожиданный прорыв в казалось бы почти безнадежных переговорах. Они состоялись ночью в столичной мэрии. ВС представляли руководители палат Рамазан Абдулатипов и Вениамин Соколов, противоположную сторону – Сергей Филатов, Олег Сосковец и Юрий Лужков. Впервые за все время наивысшей фазы противостояния, начавшейся 21 сентября, удалось добиться какого-никакого соглашения. В 2-40 был подписан Протокол № 1 о поэтапном снятии блокады Белого дома. На первом этапе предполагалось включить в здании электричество и отопление, а также подключить часть телефонов, на втором – начать изъятие и складирование “нештатного” оружия, имеющегося у “добровольцев”, а также формирование совместных охранных пикетов с участием сотрудников Департамента охраны ВС и подразделений МВД, находящихся в оцеплении. Намечалось, что пикеты будут выставлены по периметру Дома Советов.
      Соглашение не только заключили, но и сделали первые практические шаги по его реализации. Правда, на это пошла лишь одна из сторон. В половине седьмого утра 1 октября в Белом доме началось включение электричества. Несколько позже дали горячую воду. Президентская сторона представила это как жест доброй воли со стороны Ельцина в связи с начавшимися переговорами об оздоровлении ситуации вокруг Дома Советов.
      Восстановление в агонизирующем здании “благ цивилизации”, естественно, повлияло на общее настроение его обитателей. Как сообщал телеканал РТР (в этот день в Дом Советов наконец прорвались и журналисты), “Белый дом встретил корреспондентов освещенными коридорами, горячей водой и приподнятым настроением защитников; все находящиеся внутри здания пребывали в уверенности, что до их полной победы остались считанные часы”.
      Вот так расценили миролюбивый жест президента его противники.
      Однако еще до этого, в пять утра, “военный совет” Белого дома в составе Ачалова, Баранникова и Дунаева подписывает “контрпротокол”. В нем генералы ставят под сомнение целесообразность подписания Протокола № 1 и предлагают Съезду денонсировать его. “Министры” считают, что переговоры могут быть начаты только в том случае, если будут выполнены следующие условия: Съезду и парламенту будут обеспечены широкие возможности для изложения своей позиции в СМИ, немедленно подключат все системы жизнеобеспечения Дома Советов, восстановят закрытые парламентские газеты и программы телевидения, полностью снимут вооруженную блокаду Дома Советов, обеспечат вступление в должность трех силовых министров, назначенных Съездом. Что касается вопроса о сдаче оружия, имеющегося в Белом доме, постановка этого вопроса, как полагают “министры”, неправомерна: это оружие принадлежит Департаменту охраны ВС.
      Нетрудно видеть, что “силовые министры”, по существу, потребовали от Ельцина капитуляции.
      Съезд, собравшийся в 10 утра, последовал рекомендации “военного совета”. Депутаты денонсировали достигнутое соглашение. Было заявлено, что Абдулатипов и Соколов превысили свои полномочия.
      Съезд выдвинул ряд новых требований к Ельцину. Главное из них – должны быть восстановлены все функции парламента, которые он осуществлял на момент подписания указа от 21 сентября. Было также поддержано требование “военного совета” – предоставить Ачалову, Баранникову и Дунаеву возможность исполнять их обязанности “силовых министров”. Что касается оружия, позиция “военного совета” была несколько смягчена: после того как милиция и внутренние войска будут отведены от Белого дома, может быть начато складирование “нештатных” стволов в самом здании в присутствии наблюдателей с президентской стороны.
      Иными словами, наличие “сверхштатного оружия” в Белом доме было-таки признано Съездом.
      Вести дальнейшие переговоры Съезд поручил первому вице-спикеру ВС Юрию Воронину.
      В середине дня 1 октября в интервью телекомпании “Останкино” Ельцин так оценил ситуацию с переговорами:
      – …Договоренность была такая: включается свет, они сдают оружие. Свет включили, а они оружие сдавать отказались. Не сдают. Понимаете, сложно с ними дело даже иметь. Вроде уже даже протокол подписали ночью… И вдруг утром они посчитали, что этот протокол недействителен и оружие сдавать не будем.
      Президент снова повторил:
      – Все переговоры должны начинаться со сдачи оружия. Мы не будем прибегать к силовым методам, потому что не хотим крови. Но и не хотели бы, чтобы боевики из Приднестровья, рижского ОМОНа проливали российскую кровь.
      “Российская кровь”… Как видим, здесь Ельцин на всякий случай сделал некоторый “патриотический” акцент…
      С более пространным и, как всегда, более резким заявлением выступил пресс-секретарь президента Вячеслав Костиков. “Группа политических сектантов, называющая себя Съездом народных депутатов, – говорилось в заявлении, – отвергла подписанное ночью соглашение с правительством… По вине Хасбулатова и Руцкого прерван процесс переговоров, резко сужено поле возможного компромисса… “Съезд” пренебрег доброй волей Президента, миротворческими усилиями Патриарха. Стало очевидным, что бывшее руководство Верховного Совета и не стремилось к урегулированию, а использовало повод переговоров для пропагандистских маневров”. В Белом доме, продолжал Костиков, верх взяло самое непримиримое крыло экстремистов, которые терроризируют депутатов, склонных к поиску разумных путей выхода из обстановки, сложившейся вокруг здания бывшего Верховного Совета. По словам пресс-секретаря, депутатам, не согласным с экстремистской позицией руководства, угрожают физической расправой. “Отказ сдавать оружие свидетельствует об истинных намерениях экстремистов, остающихся в здании парламента, – любыми средствами искать провокаций”. Костиков назвал “национальным предательством” действия Руцкого, выступающего с подстрекательскими призывами к лидерам стран СНГ дистанцироваться от России. Что касается урегулирования обстановки вокруг здания бывшего Верховного Совета, то позиция президента неизменна: сдача оружия лицами, остающимися в Белом доме, – непременное условие любых переговоров, говорилось в заявлении пресс-секретаря.
      Любопытное заявление сделал в этот же день первый вице-премьер Владимир Шумейко. Посетив оперативный штаб МВД в гостинице “Мир” (расположенной по соседству с Белым домом) и поговорив с его сотрудниками, он сказал, что, по его сведениям, ни Руцкой, ни Хасбулатов уже не контролируют ситуацию в Доме Советов. Там, по его словам, правят бал находящиеся в розыске уголовники из батальона “Днестр” и бывшего рижского ОМОНа. “Соотношение депутатов в Белом доме и тех, кто их там охраняет, примерно один к десяти”, – добавил Шумейко. В этих условиях депутаты оказались в роли заложников у своей “охраны”, отягощенной “афганским синдромом”.
      Оружие Белого дома
      1 октября на пресс-конференции начальник столичного ГУВД Владимир Панкратов привел уточненные данные об оружии, находящемся в Белом доме: по его словам, там сейчас около 1600 автоматов, более двух тысяч пистолетов, 18 пулеметов, 10 снайперских винтовок и 12 гранатометов. Панкратов добавил, что в здание было незаконно пронесено около 300 автоматов, 20 пулеметов и несколько гранатометов.
      Сведения о численном составе “населения” Дома Советов привел начальник Главного управления охраны порядка МВД Вячеслав Огородников: в нем сейчас пребывает до 1000 человек. Огородников уточнил также численность “полка”, присягнувшего на верность Руцкому, – 400 человек.
      Как уже говорилось, данные о количестве оружия в Белом доме, которые приводила в те дни президентская сторона, по-видимому, были значительно преувеличены. Всего после взятия Дома Советов там было обнаружено 163 автомата, пять ручных пулеметов, две снайперские винтовки, один гранатомет, 420 пистолетов, 248 газовых пистолетов, 12 мин-ловушек, одно взрывное устройство, 23 единицы прочего оружия.
      Сами защитники Дома Советов утверждают, что со склада Департамента охраны ВС им было выдано 74 автомата и пять ручных пулеметов.
      В какой-то степени преувеличению военного потенциала Белого дома способствовали сами же его обитатели. Они усиленно распространяли слухи о своей несокрушимой мощи. Как писал уже упоминавшийся белодомовский летописец помощник Ачалова Иван Иванов, “блефовали в основном по двум позициям: по обилию оружия и опытных бойцов”. В ходу были “бухтелки” типа: “Всю ночь разгружали гранатометы” или “Все подземные коммуникации заминированы”. “Бухтели” в расчете, что их услышит “кто надо”. И сделает выводы.
      Свой могучий боевой потенциал демонстрировали также непосредственно перед солдатами оцепления, рассказывали им, какой огневой шквал они встретят, если вздумают сунуться в Белый дом. Иван Иванов: “Эффект поражал: нередко молоденькие солдаты начинали плакать, а дембеля клялись, что в случае приказа на штурм они просто сбегут”.
      Вот так. До слез запугивали солдат, а потом сами плакались, что против них были брошены “непропорционально большие” силы.
      “Баррикадники”, дежурившие снаружи Белого дома, были уверены, что в случае штурма им сразу же раздадут две тысячи автоматов, хранящихся до поры на складе. От них информация об этих автоматах и о прочем оружии, будто бы в изобилии имеющемся в Доме Советов, тоже просачивалась в СМИ. И тоже вызывала соответствующую реакцию.
      Можно ли на них положиться?
      Так или иначе, оружие в Белом доме было, и развязка, по всем признакам, приближалась. Мог ли Ельцин в полной мере положиться на силовые структуры? Сопредседатель Российского союза социальной защиты военнослужащих “Щит” майор Николай Московченко на пресс-конференции 1 октября заявил, что, по его мнению, подавляющая часть младших офицеров поддерживает действия президента; что касается старших офицеров, среди них “нет такого единодушия”; позиция высших офицеров также “неоднозначна”.
      Сходное мнение высказал и другой участник пресс-конференции, член руководства “Щита” генерал-майор Владимир Дудник: “большинство старших и высших офицеров в больших штабах и вузах не поддерживают Ельцина и в своем кругу открыто говорят об этом”. Дудник резко критиковал руководство Министерства обороны, которое, по его словам, “прикрываясь лозунгом: “Армия – вне политики”, – не отправилось в войска, чтобы разъяснить ситуацию в стране и долг военных в сложившихся условиях; тем самым оно отдало армию “команде Терехова”.
      1 октября появились сообщения, что сотрудники двух управлений Министерства безопасности – военной контрразведки и управления МБ по Москве и Московской области – провели митинг. В принятой резолюции была дана весьма резкая оценка действий Ельцина, совершенно неожиданная для сотрудников госбезопасности: “21 сентября с.г. в нашей стране совершено не просто надругательство над Конституцией РФ, а вопреки воле народа, выраженной еще на референдуме в марте 1991 года, предпринята попытка окончательно волевым решением изменить государственный строй”. Митингующие потребовали от коллегии своего министерства “обратиться к Президенту России Ельцину Б.Н. с требованием немедленно отменить его Указ № 1400 от 21.09.93 года как грубо попирающий Конституцию, таящий в себе угрозу развала России, начала в обществе гражданского противостояния с непредсказуемыми последствиями”.
      По некоторым сообщениям, ранее с аналогичным ультиматумом к Ельцину обратились около сорока областных управлений МБ.
      Это было похоже на бунт. В Белом доме известие о лубянском митинге и резолюции встретили на ура.
      Впрочем, серьезного развития упомянутый бунт не получил. Появились слухи, что в результате этих выступлений “недовольным” было предложено подать в отставку.
      Официальное разъяснение МБ по поводу этих публикаций было весьма туманным:
      “В связи с появившимися в некоторых средствах массовой информации сообщениями о том, что в Министерстве безопасности происходит поляризация отношения сотрудников к Указу президента России № 1400 от 21 сентября с. г. “О поэтапной конституционной реформе в России”, и о якобы начавшейся идеологической “чистке” профессиональных кадров ЦОС МБ РФ заявляет, что руководство и абсолютное большинство личного состава министерства, понимая свою ответственность за обеспечение безопасности России, направляют усилия исключительно на решение задач, определенных для органов безопасности действующим законодательством, считают опасным для интересов страны допустить раскол внутри министерства и втягивание сотрудников в политическое противостояние. Министерство безопасности и впредь будет действовать строго в рамках закона и в пределах своей компетенции”.
      Были на самом деле митинги, обращения к руководству, увольнения? Как хочешь, так и понимай… Этакая китайская грамота.
      Переговоры зашли в тупик
      Переговоры, однако, продолжались. В дальнейшем они проходили в Свято-Даниловом монастыре. С президентской стороны в них участвовали те же самые люди, со стороны ВС – сменивший Абдулатипова и Соколова Воронин. В перерывах деятели церкви проводили встречи с представителями той и другой стороны, пытаясь сблизить их позиции.
      Вечером 1 октября на пресс-конференции Сергей Филатов и Юрий Лужков сообщили, что первый день переговоров завершился практически безрезультатно. Единственный его итог – решено создать совместную экспертную группу, которая будет решать вопросы, связанные с оружием.
      Со своей стороны, Воронин, вернувшийся в Белый дом, уведомил депутатов о том же и заявил, что переговоры будут продолжены предстоящей ночью в мэрии при том же составе участников. Он также обозначил свою позицию на этих переговорах: говорить о складировании оружия, находящегося внутри Белого Дома, можно будет только после снятия блокады вокруг Дома Советов и полного обеспечения жизнедеятельности здания.
      Было ясно, что очередной тур переговоров также обречен на провал.
      Около шести вечера 1 октября в районе Белого дома появились шесть БТРов, занявших позиции во внешнем кольце оцепления.
      В семь часов в здании опять отключили свет.
      Вечером 1 октября посольство Молдавии в Москве подтвердило, что в обороне Белого дома действительно участвует подразделение батальона “Днестр”. Оно сообщило также, что в Дом Советов из Тирасполя доставлены боеприпасы, продовольствие, крупные суммы денег.
      Впрочем, в данном случае молдавское посольство нельзя считать надежным источником информации.
      В первом часу ночи 2 октября, перед началом нового раунда переговоров, Юрий Лужков в интервью ОРТ изложил позицию президентской стороны, перечислил требования, которые выдвигаются ею. В первую очередь, это изъятие оружия у тех, кто не имеет права на его ношение, и складирование его не в Белом доме, а там, где определят органы МВД. Второе требование: сотрудники рижского ОМОНа, жители Осетии, Приднестровья, а также граждане Югославии, которые в данный момент находятся, по словам Лужкова, в Доме Советов, должны покинуть это здание и вообще Москву. После этого можно будет ослабить плотность оцепления Белого дома.
      Здесь, кажется, впервые в числе защитников Дома Советов, наряду с рижскими омоновцами и приднестровскими боевиками, были названы “жители Осетии” и “граждане Югославии”. Обращает на себя внимание и то, что представителей Абхазии столичный мэр тут не упомянул (в неофициальных разговорах их по-прежнему продолжали называть среди оппозиционных “ополченцев”, несмотря на то, что как раз в это время, как уже говорилось, в самой кавказской республике происходили критически важные события и абхазцам было не до московского конфликта).
      Бой на Смоленской
      2 октября состоялась прелюдия к событиям, которые в полную силу развернулись на московских улицах на следующий день. По рассказам, в субботу свердловский ОМОН (а тогда в столицу были вызваны ОМОНы чуть ли не со всей России) стал разгонять демонстрантов на Смоленской площади. Действовал жестко. Появились тяжелораненые и будто бы даже убитые. В ответ демонстранты принялись разбирать импровизированную концертную эстраду, собранную из арматуры (в этот день, несмотря на грозовую обстановку, в столице отмечался День города). Омоновцы открыли огонь на поражение, но под ударами железных прутьев обратились в бегство. Сторонники ВС восприняли это как победу.
      В результате столкновения несколько омоновцев попали в госпиталь, двое были позднее комиссованы.
      Демонстранты перегородили Садовое кольцо, построили баррикады, стали жечь деревянные ящики, автопокрышки. Какое-то время они еще отбивались от сотрудников МВД…
      Кстати, в эпицентре этих событий едва не оказался сам Ельцин: как раз в это время он совершал прогулку по Арбату. Охране пришлось спешно его эвакуировать.
 

 
      Прорыв по Садовому
      В общем-то, в сентябрьско-октябрьских событиях надо различать две фазы, довольно сильно разнящиеся между собой. Первая – с восьми вечера 21 сентября до 14-20 3 октября и вторая – с 14-20 3 октября до 18-00 4-го. Во время первой фазы было довольно жесткое противостояние президента и Белого дома, с взаимными угрозами и даже отдельными столкновениями, однако была надежда, что все так или иначе кончится миром. Вторая фаза – вооруженный мятеж, поднятый наиболее экстремистской частью сторонников ВС.
      Мятеж начался 3 октября на Октябрьской площади. Участники проходившего здесь митинга – около трех с половиной – четырех тысяч человек (по другим данным, двадцать – тридцать тысяч) – примерно в двадцать минут третьего неожиданно двинулись к Крымскому мосту, прорвали кордоны милиции и внутренних войск возле него и ринулись дальше по Садовому кольцу, сминая на своем пути безоружные милицейские и солдатские заслоны. Без особого труда можно было заметить: на острие прорыва действуют не простые демонстранты, а хорошо подготовленные и организованные боевики, вооруженные арматурой, дубинками, камнями. По всем правилам военного искусства они охватывали милицейские силы с флангов, после чего совершали прорыв.
      Утверждения, будто события 3 октября начались стихийно, как порыв неорганизованных участников митинга на Октябрьской площади, опровергают сами же участники тех событий. Одно из таких свидетельств приводит Иван Иванов в своей “Анафеме”:
      “…Примерно в 14-10 появилась стройная колонна демонстрантов во главе с Ильей Константиновым. Эта колонна беспрепятственно достигла середины Октябрьской площади. В этот момент словно растаяли, рассыпались многочисленные оцепления, и площадь превратилась в бурлящий людской котел. На какое-то время показалось, что вот-вот начнется запланированный митинг. Однако дальше произошло следующее. Неожиданно для многих собравшихся, в центре площади образовалось некое плотное людское ядро, которое резко двинулось на Садовое кольцо, в направлении Крымского моста. Раздались недоуменные возгласы типа: “Вы куда? Мы же так не договаривались. Митинг назначен здесь, на Октябрьской”. Но с Садового кольца уже неслись призывы: “Вперед, к Белому дому!..”
      Вот так. “Договаривались” просто провести митинг, однако возникшая как из-под земли “стройная колонна” образовала “плотное ядро”, “резко двинулась” на Садовое кольцо и увлекла за собой остальных.
      Стоит также добавить, что, по свидетельству того же Иванова, весь путь от Октябрьской площади до Белого дома в рядах “демонстрантов” проделал помощник Руцкого Андрей Федоров с рацией в руках. Возможно, там были и другие такие же “стихийные демонстранты”.
      По свидетельству очевидцев, весть о том, что “демонстранты” прорываются к Белому дому, в самом Белом доме была встречена с восторгом: “Москва поднялась!”. Депутаты бросились к окнам, поздравляли друг друга…
      Жестокость в ответ на жестокость
      Белодомовские мемуаристы потратили много слов на описание жестокости ОМОНа и внутренних войск во время событий 3 – 4 октября. Жестокость, конечно, была, но ведь как все начиналось… Опять-таки свидетельствуют тогдашние “демонстранты” (в пересказе Иванова), которым, как вы понимаете, нет смысла представлять происходившее в выгодном для их противников свете:
      “…На самом мосту через Москву-реку (Крымском. – О.М.) в районе отводных лестниц стоял ОМОН. При приближении демонстрантов мост ощетинился. Колонна остановилась в ста метрах, и, чтобы избежать столкновения, на переговоры с ОМОНом отправилась группа во главе с батюшкой, но щиты не разошлись. И под песню “Варяг” колонна угрюмо двинулась на заграждение. История научила: оружие демонстрантов – камни. Люди добывали их, выковыривая асфальт из трещин на дорожном покрытии моста. Но добытого хватило только на первый бросок, домашних заготовок не было! Началась драка, скрежет щитов, удары дубинок, крики, мат, первая кровь. За несколько минут ОМОН был практически смят”.
      Оставив в стороне батюшку и “Варяга”, подумайте: горстка безоружных омоновцев (100 – 150 человек), выполняя приказ, пытается остановить агрессивную трех-четырехтысячную толпу, швыряющую в них булыжники (на сколько бросков их там хватило, поди теперь посчитай), орудующую палками, железными прутьями… Естественно, эта горстка смята. Как вы полагаете, эти избитые омоновцы или их сослуживцы потом не припомнят “демонстрантам” те унизительные, кошмарные для них минуты?
      Но это омоновцы. Профессионалы. Позади них были солдаты внутренних войск. Срочники. Восемнадцати-девятнадцатилетние юнцы. Снова свидетельство с “той” стороны:
      “В заграждении стояли военнослужащие внутренних войск, совсем мальчишки. Кто успел, убежал по боковым лестницам вниз. Но странное дело: они не убегали к машинам на безопасное расстояние, а стояли как бараны около моста, прикрываясь щитами от камней. Видимо, приказа отступать в случае столкновения не было! За их спиной на безопасном расстоянии маячили группки эмвэдэшного и гражданского начальства. Оставшиеся на мосту побитые солдаты были испуганы, многие плакали…”
      Вы бы уж хоть про плачущих побитых солдат не писали, если хотите нас убедить, что октябрьские события начались с “мирной демонстрации”! Воздержались бы от воспоминаний, как эти ребята, словно истуканы (“бараны”!), стояли под градом камней, тщетно пытаясь закрыться от них щитами! А то ведь как-то не верится во все эти рассказы про благородных, миролюбивых, ищущих справедливости демонстрантов.
      Вся штука, однако, в том, что Иванова и других мемуаристов буквально распирает от искушения вновь и вновь пережить эйфорию тех победных часов. Белодомовский летописец беспрестанно “прокручивает” в памяти увиденные им самим или другими сцены недолгого триумфа:
      “Авангард колонны – около тысячи бегущих людей разного возраста – вооружался по дороге камнями и дубинами, выламывая скамьи из омоновских машин, прихватывая в местах дорожных работ все, что могло сгодиться во время столкновения. К колонне с боковых переулков присоединялись все новые люди. Коммерческие ларьки не громили! Частные машины, припаркованные к обочинам, не трогали! Гнев людей выплескивался только на омоновскую технику, когда разбивали стекла в брошенных военных грузовиках и эмвэдэшных автобусах”.
      “Испуганное эмвэдэшное заграждение разбежалось в стороны с пути несущихся людей почти само собой, ощетинившись щитами уже по бокам – на Пироговке и Кропоткинской…”
      “…По Садовому кольцу удирает по встречной полосе военный грузовик ЗиЛ-131. Номер неразборчив, машина летит к метро “Смоленская”. На дверке висит демонстрант, которого вскоре стряхивают с машины. Грузовик врезается в колонну машин МВД (группа из трех грузовиков), стоящих на обочине. Притирается по их правой стороне бортом и метров через восемь утыкается в один из них. По его левому борту раздавленный в лепешку человек, впереди упал сбитый в момент столкновения военнослужащий МВД…”.
      “На Новом Арбате первые 80 – 100 человек бежали буквально в десяти метрах за спинами улепетывающих со всех ног эмвэдэшников, уже не встречая никакого сопротивления. Только каски убегавших мелькали перед глазами и скрывались во дворах. Побросав автобусы, они битком набивались в газующие легковушки и гнали по тротуарам к набережной. И, наступая им на пятки, улюлюкая, даже не пуская в ход камни, бежал жиденький авангард демонстрантов”.
      “Пробегая мимо пандуса, забившимся, как в нору, омоновцам бросали с презрением: “Крысы!”. Грузовик со стягом перегнал демонстрантов и стал долбить поливалки с левой части заслона”. (Тут автор предусмотрительно опускает одну существенную деталь: стяг на грузовике, таранящем заслон из поливальных машин, был красный. Вообще у Иванова нигде нет упоминания, какого цвета были флаги, которыми 3 – 4 октября размахивали демонстранты – сторонники Белого дома. Очень ему не хочется признавать доминирующую роль “коммунистических идей” в головах мятежников.)
      “Существенно потрепанный ОМОН – без щитов, касок и дубинок – пытается спрятаться в автобусах, за машинами, прорваться к своим. На крыше одного грузовика один такой подбитый – ВМЕСТО ЛИЦА СПЛОШНАЯ КРОВАВАЯ МАСКА И ЗАТРАВЛЕННЫЕ ГЛАЗА (выделено мной. – О.М.)”.
      И вот после всего этого автор принимается уверять, что последовавшая затем жестокость противной стороны была немотивированной и неоправданной. Я не собираюсь никого оправдывать. Вместе с тем не могу согласиться, что у омоновцев и солдат после всего случившегося в первые часы “народного восстания” не было психологической мотивации действовать жестко и даже жестоко. Подобная мотивация имелась в избытке. Жестокость рождает жестокость.
      Впрочем, у омоновцев были и старые счеты с “мирными демонстрантами” – еще с майских дней 1993 года, когда на Ленинском проспекте грузовиком расплющили их товарища, старшего сержанта милиции Владимира Толокнеева.
      “Цепочка смята, личный состав оттеснен,
      автомашины захвачены…”
      Здесь, может быть, стоит еще привести сухую, бесстрастную документальную запись с фиксацией драматических событий, случившихся в те часы на Садовом кольце. Эту запись, сделанную, по-видимому, в штабе внутренних войск, воспроизводит в своих мемуарах бывший командующий этими войсками Анатолий Куликов. (Должен предупредить читателя, что время тех или иных событий, указываемое разными источниками, не всегда в точности совпадает: в тот момент было не до точной фиксации времени.)
      Итак, агрессивная толпа стремительно движется от Крымского моста в направлении Белого дома.
      “14-50. Резерв зоны 2 (300 человек) прибыл на Зубовскую площадь и выставил цепочку, которая продержалась 5-7 минут, после чего была смята. Из 12 автомашин (в/ч внутренних войск номер…) захвачено 10. Оставшийся личный состав прибыл к Временному командному пункту и получил задачу прикрыть его. Остальной личный состав оттеснен толпой по Садовому кольцу.
      15-00. Войсковые наряды (в/ч внутренних войск номер…) получили команду усилить войсковые цепочки участков 8, 9, 10 и выставить 100 процентов личного состава. Сотрудники милиции покинули заслон на улице Новый Арбат. Захвачена командно-штабная машина (бортовой номер С-54). По улице Новый Арбат отходит неорганизованная группа сотрудников милиции в сторону Краснопресненского моста, преследуемая разъяренной толпой.
      15-05. Резерв (в/ч внутренних войск номер…) заблокирован на Смоленской площади, цепочка смята. Личный состав оттеснен к площади Восстания.
      15-12. Резервы (в/ч внутренних войск номер… – 300 человек) получили команду выдвинуться от площади Восстания к зданию Дома Советов.
      15-14. Резерв зоны 2 (200 человек) оттеснен на улице Новый Арбат.
      15-15. Вооруженный резерв (в/ч внутренних войск номер… – 50 человек) приведен в боевую готовность (надо полагать, это часть отряда спецназа “Витязь”: другие солдаты были безоружны. – О.М.). Начался штурм заграждений возле Белого дома. Толпа таранит заграждения поливочными машинами, забрасывает личный состав камнями. Сотрудники милиции на участке 8 перед зданием мэрии и Домом Советов покинули место несения службы. Войсковая цепочка (в/ч внутренних войск номер…) прорвана, а со стороны Белого дома идет огонь из стрелкового оружия. Личный состав отошел к зданию мэрии…
      15-20. Колонна резерва (в/ч внутренних войск номер…), выдвигаемая от улицы Баррикадная, д. 4, остановлена бесчинствующей толпой перед Смоленской площадью.
      15-25. Резерв (в/ч внутренних войск номер… – 80 человек) выставил войсковую цепочку совместно с работниками милиции на Смоленской площади. Резерв зоны 2 (150 человек) оттеснен к зданию мэрии. У войскового наряда участка 10 (в/ч внутренних войск номер… – 100 человек) отняты резиновые палки, щиты, наряд смят. Толпа по набережной следует к Белому дому.
      15-30. В Большом Девятинском переулке слышна стрельба. Работники милиции покинули место несения службы на Смоленской площади.
      15-31. Войсковые цепочки резерва зоны 2 (150 человек) прорваны. В районе мэрии захвачены 7 автомобилей (в/ч внутренних войск номер…). Доложено, что на местах несения службы нет нарядов милиции; без них выполнение задач в полном объеме невозможно. Командующий внутренними войсками отдает распоряжение восстановить боеспособность резервов. Резерв зоны 2 отошедшими подразделениями доведен до 195 человек. Вооруженный резерв (в/ч внутренних войск номер… – по-видимому, снова бойцы “Витязя”. – О.М.) согласно боевому расчету у здания мэрии посажен в четыре БТРа. Толпа окружила БТРы, один из них подожжен.
      15-40. Наряд резерва (в/ч внутренних войск номер… – 80 человек) смят толпой на Смоленской площади и начал отход к месту стоянки техники.
      15-45 – 15-50. Колонна машин резерва (в/ч внутренних войск номер…) захвачена боевиками. Угнано два автомобиля ЗиЛ-131…”.
      “Штурмом взять “Останкино” и Кремль!”
      Итак, толпа довольно быстро – примерно за час – смела все заслоны между Октябрьской площадью и Домом Советов. На Смоленской милиция применила слезоточивый газ, однако желаемого эффекта это не дало. В 15-35 часть демонстрантов подошла к оцеплению вокруг Белого дома со стороны мэрии.
      Противостоящие стороны по-разному описывают то, что здесь произошло. По версии властей, из мэрии был открыт предупредительный огонь холостыми патронами. Другая сторона представляет дело иначе: в результате стрельбы из мэрии и гостиницы “Мир” было убито семь человек, несколько десятков ранено.
      Толпа прорвала оцепление вокруг Дома Советов. Омоновцев и солдат разоружали, избивали… Срывали с них каски, отбирали щиты… Все эти унизительные для милиционеров и военнослужащих сцены позже были показаны по телевидению. Был захвачен транспорт: автобусы, принадлежавшие ОМОНу, ЗиЛы внутренних войск, милицейские “Москвичи” с мигалками…
      Началось “братание” осажденных в Белом доме со своими “освободителями”. Всех охватила уверенность, что победа близка.
      В 16-05 Руцкой с балкона Белого дома громогласно отдал приказ о штурме самого близкого “вражеского” объекта – мэрии (бывшего СЭВа) – и о захвате телецентра “Останкино”. А Хасбулатов призвал (или опять же – приказал?) захватить также Кремль. Еще один призыв-приказ спикера – немедленно, сегодня же, арестовать Ельцина и всех его близких сотрудников. Магнитофонная запись пламенных выступлений двух главных действующих лиц мятежа:
      Руцкой:
      – Прошу внимания! Молодежь, боеспособные мужчины! Вот здесь, в левой части строиться! Формировать отряды, и надо сегодня штурмом взять мэрию и “Останкино”!
      Восторженный рев толпы:
      – Ура!
      Хасбулатов:
      – Я призываю наших доблестных воинов привести сюда войска, танки для того, чтобы штурмом взять Кремль и узурпатора бывшего – преступника Ельцина…
      Очередной приступ всеобщего восторга:
      – Ура!
      Хасбулатов:
      – …Ельцин сегодня же должен быть заключен в “Матросскую тишину”. Вся его продажная клика должна быть заключена… (далее неразборчиво, но в общем-то понятно, куда спикер собирается заключить “продажную клику”).
      Позже летописцы Белого дома станут постоянно назойливо уверять, что в Останкино сторонники ВС отправились с исключительно мирными намерениями – всего-навсего потребовать эфира для своих вожаков. При этом будет забываться такой “пустяк”, как вот этот самый, отданный публично, во всеуслышание, приказ их “президента”: “ШТУРМОМ ВЗЯТЬ МЭРИЮ И “ОСТАНКИНО”. Ни о каких просьбах, касающихся предоставления эфира, как видим, даже речи не было.
      Руцкой в эфире
      События этих критических часов нашли адекватное отражение в радиопереговорах, которые велись в то время на милицейской волне (часть их “стенограммы” опубликовала “Новая газета”). Примерно с половины четвертого, после того как было прорвано оцепление возле Белого дома, все высокое эмвэдэшное начальство куда-то исчезло из эфира. Это вполне соответствовало обстановке растерянности властей, воцарившейся в тот момент. Время от времени прослушивались лишь переговоры офицеров среднего уровня, которых разметало по городу и которые, придя в себя, уточняли, кто где находится. Однако в начале пятого в милицейском радиоэфире вдруг возник Руцкой. Он торжествовал.
      Руцкой:
      – Что, ребята, обкакались? Я тут из Белого дома работаю.
      Милиционеры, у кого были рации, угрюмо огрызались, видимо пораженные такой наглостью.
      Милиционеры:
      – Деловой.
      – Не трави, не трави людей-то! Не зли!
      – Подожди, еще тебе достанется!.. Рано радуешься, Руцкой!
      Между тем “президент” уже отдавал команды своему войску:
      Руцкой:
      – Сосредоточение, сосредоточение на Краснопресненской набережной. Сбоку… Нам надо сосредотачиваться здесь, в районе Краснопресненской набережной, левый и правый берег реки Москвы у Дома Советов. Сбор у меня по прибытии.
      Непонятно, при чем здесь правый берег Москвы-реки. Правый берег – это набережная Тараса Шевченко, где гостиница “Украина”. Полководец плохо знает местность, на которой собирается воевать.
      Милиционеры:
      – Значит, война?
      – Это война или нет?
      – Руцкой, дай ответ: война это или нет?
      Руцкой:
      – Нет, дорогой, это наведение элементарного порядка согласно Конституции и закона Российской Федерации.
      Милиционеры:
      – С оружием-то в руках?
      – Там ведь надо будет стрелять не такими, не холостыми, а боевыми… Зачем все это нужно?
      – Руцкой, а за кровь кто ответит?
      Руцкой:
      – Господин Ельцин и тот, кто отдавал приказы стрелять по мирным людям.
      Милиционеры:
      – Ты сам отдавал приказ стрелять.
      Запись, помеченная временем “16-14”. Происходит столкновение возле мэрии и гостиницы “Мир”, где разместился оперативный штаб МВД. Руцкой:
      – …(Командиры) частей дивизии Дзержинского! Я ген(ерал Руцкой)… Я обращаюсь к вам: отдайте приказ прекратить стрелять по людям, суки! Я вам еще раз говорю: отдайте приказ прекратить стрелять по людям!..
      Милиционеры:
      – Это ты, козел, стреляешь по людям.
      Руцкой:
      – …По людям открывают огонь из боевого оружия. Я еще раз обращаюсь к вам, командиры рот и батальонов дивизии имени Дзержинского… Не делайте 9 января!..
      Милиционеры:
      – Дерьмо!
      Руцкой:
      – Приказ: командиры частей дивизии Дзержинского, немедленно захватить гостиницу “Мир”! Там сосредоточилась банда Ерина – Ельцина.
      Милиционеры:
      – Сам бандит с большой дороги.
      Руцкой (видимо, обращаясь конкретно к тому, кто назвал его бандитом):
      – Я тебя предупреждаю, даю на раздумья десять минут… Даю на раздумья десять минут… Если не прекратят стрелять по людям, – открою огонь… Переходите на сторону народа!.. Десять минут на раздумья, после чего открываю огонь по гостинице “Мир” и по сборищу… Еще раз обращаюсь к командирам дивизии Дзержинского… Вы носите славное имя легендарного человека, не позорьте погоны…
      Милиционеры:
      – Не надо было людей натравливать на милицию. А то натравил, а теперь воешь тут, как козел, б…
      – Руцкой, Руцкой, вспомни историю, все самозванцы кончали смертью!
      Руцкой:
      – Я еще не умираю, готовьтесь, б…
      Милиционеры:
      – Козел!
      – О-о, наконец-то заговорил истинным языком, в зоне тоже так все говорят. Так что готовься.
      – Руцкой – чмо!.
      Как видим, язык переговоров становится все раскрепощенней.
      Время – 16-18.
      Милиционеры:
      – Как ты пришел к власти?
      – Сколько ты сейчас людей ухлопал!
      – Пидор ты, Руцкой, козел!
      В разговор вклинивается командир Софринской бригады внутренних войск полковник Васильев:
      – Руцкой Александр Владимирович. Обращается командир бригады Софринской Васильев. Бригада перешла на сторону Белого дома.
      Позднее командующий внутренними войсками Анатолий Куликов станет уверять, что “смалодушничал и струсил только командир бригады, никто из солдат и офицеров даже не помышлял об измене”, но в тот момент такие детали особого значения не имели.
      “Президент” в восторге. Он сразу же бросает перебежчиков в бой:
      – Васильев, двигайся в сторону и возьми гостиницу “Мир”! Положи этих сук! Я тебя жду, я тебя прошу открыть огонь по верхним этажам гостиницы “Мир” и мэрии. Захватить этих сук, я тебя прошу, милый, дорогой! Я тебя прошу! Я тебя умоляю! Прошу!
      Милиционеры:
      – Псих! На что ты толкаешь?
      – Ублюдок!
      Руцкой:
      – Васильев, я тебя прошу, умоляю!.. Они стреляют по мирным людям. Выбить эту банду, захватить их немедленно! Как понял?..
      Васильев не отвечает. То ли у него проблемы со связью, то ли он просто колеблется. Одно дело с пафосом заявить “перешли на вашу сторону” и другое – идти на штурм обороняемого здания. К тому же у его солдат нет оружия. Его нет ни в одном из подразделений внутренних войск, находящихся в столице, за исключением спецназовцев отряда “Витязь” и солдат, охраняющих ядерные и другие подобные объекты.
      Руцкой:
      – Как понял, Васильев? Я к тебе обращаюсь! Бригада Софрино, Васильев, командир, я тебя прошу – в сторону гостиницы “Мир”! Открыть огонь по верхним этажам мэрии и гостиницы “Мир”!
      Милиционеры:
      – Дурак ты!
      – Чмо!
      – Это точно.
      Руцкой продолжает разыскивать в эфире проклюнувшуюся было и тут же исчезнувшую Софринскую бригаду.
      Руцкой:
      – Бригада Софрино! Кто слышит меня?..
      В МВД уже известно о предательстве бригады.
      Милиционеры:
      – Чмыри – бригада Софрино! Чмыри!
      – Пошел на х… козел! “Бригаду Софрино”…
      Руцкой (снова отдает приказ Васильеву, надеясь, что тот слышит его):
      – …(Двигайтесь в сторону) мэрии! Оттуда ведут огонь по мирным демонстрантам.
      Милиционеры:
      – Что ты врешь-то, а?
      Руцкой:
      – …(У тебя) уши заткнуты ватой! Козел, посмотри в окно, что делают из мэрии!
      Милиционеры:
      – Козел, посмотри из своего окна, откуда, – из твоих окон стреляют!.. Козел, зачем ты туда людей направлял, а?
      – Чмошник ты! Кого ты столкнул? Серую массу! Лбами! За что? За ваши кресла, чтоб мы сражались. Мудак ты!
      – Руцкой, сними, сука, свои погоны, б…!
      – Пидорас!
      Стрельба усиливается, и никто уже не стесняется в выражениях. Можно себе представить, что сделал бы “президент” со своими собеседниками, если бы действительно стал президентом и сумел бы их найти.
      Тут, однако, с небес вдруг спускается голубь мира с оливковой веткой в клюве – один из самых непримиримых оппозиционеров городского масштаба – председатель Краснопресненского райсовета Александр Краснов. Непримиримый-то он непримиримый, но тут дело такое – уже кровь полилась.
      Краснов:
      – Краснов говорит. Александр Владимирович, может быть, действительно на мэрию не надо лезть? Действительно очень сложная обстановка. Мы трогаем ребят, которые не виноваты в этом деле. Александр Владимирович, а? Краснов говорит, председатель райсовета Краснопресненского.
      Руцкой вроде бы соглашается, но почему-то ведет речь не о мэрии, а о гостинице. Возможно, потому, что с балкона Белого дома, громогласно, он уже отдал приказ взять мэрию штурмом. Отменять свои приказы “президенту” не к лицу.
      Руцкой:
      – Не трогать… гостиницу “Мир”!.. Постарайтесь без крови. Взять их живьем, этих всех подонков!
      “Не убивать, взять живьем!”. Прямо как в кино. Краснов продолжает наседать.
      Краснов:
      – Александр Владимирович, Александр Владимирович! Потом разберемся, потом разберемся! Краснов беспокоит, потом разберемся! Не надо крови! Не надо крови! Убедительно прошу вас! Не виноваты ребята, которых поставили здесь на охране Они ж не виноваты. Не надо кровь пускать из-за этого пидораса! (Кто тут имеется в виду, не трудно догадаться. – О.М.)
      Руцкой:
      – Васильев, Васильев, на связь! Я тебя прошу – гостиницу “Мир” (блокировать)!.. Блокировать гостиницу “Мир”! Потом их возьмем оттудова.
      Краснов:
      – Александр Владимирович, Краснов говорит. Спасибо вам большое! Давайте блокируем! Давайте не будем воевать! Они сами выйдут. Нет проблем. Там нормальные ребята, они все понимают…
      В 16-26 прорезается софринский комбриг.
      Васильев:
      – Я полковник Васильев. Обращаюсь к генерал-майору Руцкому! Прошу хладнокровия! Не стрелять! Убиты мои два солдата. За все ответит, кто виноват. Я не могу подступиться с безоружными солдатами против своры скотов, которые открыли… огонь. Я знаю, откуда стреляли. Я сам с ними сейчас разберусь.
      Руцкой:
      – Потом рассчитаемся. Блокируй гостиницу “Мир”! Блокируй гостиницу “Мир”! Там все это осиное гнездо.
      Интересно, как безоружным солдатам “блокировать” гостиницу? Взявшись за руки, что ли, образовав цепь?
      Краснов:
      – Александр Владимирович!.. Это Краснов говорит. Они согласны блокировать сами (кто это “они”? – О.М.). Только не бросайте туда людей безоружных! Убедительно прошу вас!
      Руцкой:
      – Понял тебя, понял тебя. Давай вместе с ним, с бригадой Софрино на блокировку гостиницы “Мир”!
      Краснов еще раз благодарит Руцкого и принимается агитировать милицию, призывая последовать примеру Софринской бригады.
      Краснов:
      – Ребята, милиция, так сказать! Никто вас не тронет, гарантии от Руцкого. Никто вас не тронет. Блокируйте гостиницу, чтоб не было передвижения там, чтоб люди спокойно выходили оттуда! Спасибо вам за службу!
      Руцкой:
      – Краснов, Васильев! Прошу бригадой блокировать гостиницу “Мир”! Прошу бригадой, прошу бригадой блокировать гостиницу “Мир”!
      Милиционеры:
      – Чмо Руцкой!
      Краснов:
      – Александр Владимирович, они оттуда уже ушли, руководители (то есть эмвэдэшное начальство покинуло гостиницу “Мир”. – О.М.).
      Руцкой:
      – Взять тех, кто вел радиообмен, кто командовал открыть огонь!
      Васильев:
      – Александр Владимирович, говорит полковник Васильев. Солдаты… Толпа… Проливается кровь. У здания штаба.
      Руцкой:
      – …(Те, кто находится в) гостинице “Мир”!.. Прошу перейти на сторону, убедительно прошу перейти на сторону народа!
      Милиционеры:
      – Ни ты, ни Хасбулатов, ни Ельцин (- это не народ)! Надоели вы! Кровопийцы вы!
      – Козел!
      Время 16-40. Руцкой снова переключается на софринцев.
      Руцкой:
      – …Софринцы!.. Молодцы, софринцы! Слава вам, ребята! Взять гостиницу “Мир”, арестовать всех преступников, которые выполняли преступные приказы Ерина!..
      Милиционеры:
      – Руцкой, ты смертник!
      – Руцкой, будь ты трижды распроклят, таракан усатый!
      Руцкой:
      – Парень, я тебе прощаю, я понимаю тебя. Тебя одурачили до такой степени, что ты вообще ничего не понимаешь, что ты творишь.
      Милиционеры:
      – Ты сам не понимаешь, что творишь! Убийца! Чмо!..
      – Вот это правильно!..
      – Иди, выйди в лес и застрелись!..
      – Руцкой – убийца!
      – Руцкой – козел!..
      – Петух гамбургский!..
      – Руцкой – ты авантюрист, авантюрист, твое дело прогорело!.. Не ерепенься! Ну-ка сматывайся, пока не поздно, пока мы тебя не достали, мразь!
      Один из эмвэдэшников одергивает своих разгорячившихся сослуживцев:
      – Может, хватит вам эти песни! Давайте послушаем!
      Краснов:
      – Ребята, говорит председатель Красной Пресни. Убедительная просьба – спокойствие! Я понимаю, что вы нервничаете. Но спокойнее, так сказать! Не деритесь сейчас! Не стреляйте ни в кого! Не надо стрелять! Давайте мы спокойно разберемся политическими методами! Не ругайтесь, все успокоится!..
      Милиционеры:
      – Да, крови уже…
      Краснов:
      – Не стреляйте друг в друга!
      Милиционеры:
      – Да всю эту дрисню перестрелять!
      Руцкой:
      – …Командиры частей дивизии Дзержинского! Командиры подразделений ОМОНа! К вам обращается генерал-майор Руцкой! Арестовать Панкратова! Арестовать начальника УВД Восточного округа Москвы! Они давали приказ на ведение огня по людям. Все, кто перешел на сторону народа, сбор у меня командиров частей в 21-00!.. Арестовать позывную “Артем” генерал-майора Панкратова!
      Милиционеры:
      – Я тя арестую, я тя арестую, гад!
      Так заканчивается этот фрагмент распечатки переговоров на милицейской волне. Гостиница “Мир” захвачена сторонниками Верховного Совета.
      Примечательно, что в этих переговорах Руцкой нигде не именует себя президентом – только “генерал”, “генерал-майор”. Понимает, что ничего, кроме дополнительной ярости, слово “президент” у милиционеров не вызовет.
      Макашов берется за дело
      Штурм мэрии возглавил генерал Макашов. Его напутствие штурмующим было достаточно гуманным:
      – Никого не трогать! Обрезать все телефонные связи! Чиновников выкинуть на х… на улицу!
      Атака началась в 16-40 и длилась считанные минуты: сопротивления практически не было.
      Корреспондентка “Коммерсанта”, находившаяся в тот момент в Белом доме, так описывает эту операцию:
      “Тем, кто наблюдал за этим из окон Белого дома, происходящее напоминало съемки американского боевика: пробивание прохода грузовиком, стрельба по окнам, спешный, но никак не беспорядочный отход ОМОНа задними дворами. Мэрия молчала, и боевики картинно стреляли по окнам “с колена”.
      После захвата здания Макашов произнес речь с его балкона. Она была выдержана в таком же солдафонском стиле, как и напутствие перед штурмом. Закончил ее генерал, так сказать, выражением глубокого удовлетворения свершенным:
      – Больше нет ни мэров, ни пэров, ни херов!
      В эти победные для Белого дома часы на его сторону, кроме двух рот Софринской бригады внутренних войск (150 человек), перешли 200 военнослужащих дивизии Дзержинского с тремя БТРами. На этот раз речь перед воинами, построившимися под балконом Белого дома, держал “министр безопасности” Баранников. Произошло это около пяти вечера.
      Боевики во главе с Макашовым отправились на грузовиках и автобусах штурмовать следующий намеченный “президентом” объект – телецентр “Останкино”.
      Тот, кто включал телевизор 3 октября где-то после трех-четырех, был поражен: на экране толпа избивает милиционеров, омоновцев, солдат, которые выглядят, как жалкие котята, куда-то мчатся грузовики с красными флагами, наполненные возбужденными людьми. Ну, прямо “Ленин в Октябре”, поднявшийся на битву революционный пролетариат. Было полное ощущение, что власть пала, Москвой правят вооруженные мятежники.
      В шесть вечера в Белом доме продолжил свою работу Съезд. Выступая на нем, Хасбулатов торжественно провозгласил, что закончился первый этап борьбы с “организаторами переворота” и наступил решительный перелом. Спикер сообщил, что его сторонники взяли “Останкино”, и вновь поставил задачу, уже ранее выдвинутую им, – сегодня же захватить Кремль. Теперь уже сомнений не оставалось: во главе вооруженного мятежа стоят все те же Хасбулатов и Руцкой. По крайней мере они приняли на себя руководство “стихийным народным восстанием”.
      Депутаты встретили слова своего шефа аплодисментами, криками “Ура!”. Это была минута высшего торжества мятежников.
      Она продолжалась недолго: уже в половине седьмого “Эхо Москвы” опровергло сообщения о захвате телецентра.
      Внутренние войска покидают столицу
      После избиения милиционеров и солдат на Садовом кольце и возле Белого дома командующий внутренними восками Анатолий Куликов принимает решение вывести свои безоружные, “потрепанные”, по его словам, подразделения в места их постоянной дислокации, вооружить их, посадить “на броню” и вернуть в город уже в боеспособном состоянии.
      (Не правда ли, это вообще какая-то фантастика, непонятно, как такое могло случиться: главная вооруженная опора власти – дивизия Дзержинского – в самый критический момент, в самой гуще событий, перед лицом разъяренного противника оказалась оснащенной только шлемами, щитами и резиновыми палками.)
      Выясняется, однако, что и это неизбежное в той обстановке решение – об отводе войск – выполнить не так-то просто: непосредственный начальник Куликова министр внутренних дел Виктор Ерин категорически против. В конфликт с нормальной человеческой логикой здесь вступила логика чиновника: а что на это скажет президент? Он ведь за такие дела по головке не погладит. Вслух, конечно, произносится другое: “Ты что? Ты представляешь себе последствия? Бросить город на разграбление…”. Напрасно Куликов настаивает, что с одними резиновыми палками и щитами его солдаты никого защитить не смогут, – министр непреклонен: нет, нет и нет!
      Тогда Куликов прибегает к военной хитрости: он сообщает министру (разговор идет по спецсвязи), будто решение об отводе войск принято Военным советом и он, командующий внутренними войсками, обязан его беспрекословно выполнить. На самом деле никакого такого решения Военного совета, во-первых, нет, а во-вторых, даже если бы оно и было, никакой Военный совет, согласно положению, министру не указ. Однако на Ерина слова о решении Военного совета почему-то производят магическое воздействие. То ли он плохо знает положение о Военном совете, то ли еще какая причина… Министр сдается… Основные силы дивизии Дзержинского уходят к себе в подмосковную Балашиху. Что ж, бывает и ложь во спасение.
      На тех, кто видел тогда колонны военных автомашин, ползущих по шоссе Энтузиастов в сторону области, и понимал, что происходит, это, как несколько позже погасшие экраны телевизоров, производило тягостное впечатление: мятеж в самом разгаре, на улицах города бесчинствуют боевики, а солдаты – уходят…
      Анатолий Куликов (в своих воспоминаниях):
      “Когда войска, одетые в форму милиции, покидали Москву, у многих сложилось впечатление, что все рухнуло…”
      Ельцина об этом “кутузовском” маневре так и не уведомили.
      Роковая ошибка генерала Макашова
      В этот момент один из главных полководцев Белого дома генерал Макашов, по-видимому, совершил свою основную стратегическую ошибку, предопределившую исход всего вооруженного конфликта тех дней. Начавшийся вывод Дивизии особого назначения в Балашиху предоставлял ему уникальную возможность быстро решить все в свою пользу. Дело в том, что на прикрытие этого вывода отвлеклось, как уже было сказано, единственное в ту пору вооруженное подразделение внутренних войск, находившееся в городе, – отряд спецназа “Витязь” (он сопровождал безоружных солдат до шоссе Энтузиастов). Если бы Макашов воспользовался этим моментом и проскочил в Останкино раньше, чем там появился “Витязь”, он мог бы взять телецентр, как говорится, голыми руками. И на этом история российских реформ скорее всего была бы закончена.
      К счастью, однако, белодомовский военачальник не уловил этого почти стопроцентно выигрышного для себя момента, упустил время. Со всеми вытекающими отсюда последствиями…
      Вообще-то, в Белом доме, конечно, зафиксировали уход дивизии Дзержинского. В аналитической записке, найденной на столе у Хасбулатова после окончания событий, отмечалось: “по имеющимся данным”, “после некоторых колебаний” (даже и о “колебаниях” им уже было известно) дивизию возвратили “в зону постоянной дислокации”, в результате чего реальный силовой потенциал Ельцина, и без того не слишком большой, был еще более ослаблен. По мнению безвестных аналитиков, единственно на кого мог теперь опереться “бывший президент”, – это на Кремлевский полк (Президентским в Белом доме, его, естественно, никто не называл), московский ОМОН, Службу безопасности президента.
      На самом деле дивизия Дзержинского вскорости вернулась. На этот раз ее солдаты были экипированы уже более серьезно, нежели одними только резиновыми дубинками и щитами.
      Штурм телецентра
      Проводив безоружных сослуживцев, “Витязь” успел-таки вернуться в район главных событий. Он встретил колонну Макашова, направлявшуюся в Останкино, уже на Садовом кольце возле планетария. Однако препятствовать продвижению колонны не стал. На небольшой скорости БТРы и грузовики с солдатами двинулись в том же направлении, что и колонна. По одной из версий, у командира “Витязя” полковника Сергея Лысюка было намерение проследить, куда мятежники направятся с Триумфальной площади, – в тоннель и дальше по Садовому или же свернут направо на Тверскую в сторону Кремля. В принципе, учитывая приказы Руцкого и Хасбулатова, макашовцы могли пойти и туда, и туда. Они проехали прямо, и “Витязь” последовал за ними.
      По другой версии, Лысюк медлил, раздумывая, – попытаться ли сразу остановить макашовцев или пропустить их в Останкино, вел по этому поводу радиопереговоры с начальством. Куликов, естественно, был категорически против того, чтобы затевать бой в самом центре города, посреди толп ничего не подозревающих прохожих.
      На пересечении Садового кольца с улицей Чехова дзержинцы стали обгонять колонну, направляясь в сторону Останкина. К телецентру 130 автоматчиков “Витязя” на грузовиках и десять БТРов прибыли на пятнадцать минут раньше белодомовцев – примерно в 17-30.
      Возле телецентра начался митинг сторонников ВС.
      По сведениям “Эха Москвы”, к половине седьмого вокруг “Останкина” собралось большое число людей с красными флагами. Основное их вооружение – железные прутья, канистры с бензином и пустые бутылки для приготовления “коктейля Молотова”. По свидетельству очевидцев, многие из них пьяны. Впрочем, каждая из сторон постоянно обвиняла другую в злоупотреблении “допингом”. Сюда же подходят три БТРа также под красными флагами и группа людей, вооруженных автоматами, – по-видимому, те самые перебежчики.
      Положение оборонявшихся усугублялось еще и тем, что из центра города в сторону Останкина на подмогу макашовцам катилась огромная – по некоторым оценкам, двухсоттысячная – толпа их сторонников. Для ускорения дела между толпой и телецентром совершали челночные рейсы “трофейные” грузовики и автобусы, перебрасывавшие к месту решающих действий все новые и новые группы “демонстрантов”.
      Поначалу макашовцы нацелились на главный корпус телецентра – АСК-1. Однако в какой-то момент некий доброхот-телережиссер объяснил им, что главное здание не представляет для них никакой ценности: там располагаются лишь администрация да три-четыре десятка студий; реально все передачи идут из здания техцентра АСК-3, расположенного через улицу напротив АСК-1; техцентр охраняют лишь несколько милиционеров, готовых перейти на сторону парламента. С этого момента все внимание макашовцев переключилось на АСК-3.
      В действительности, помимо штатной милицейской охраны, в здании к этому моменту уже находились более тридцати бойцов “Витязя”. Макашов через мегафон обратился к ним с требованием сложить оружие и покинуть здание. Поскольку никакой реакции не последовало, наружные стеклянные двери техцентра протаранили грузовиком. Было пять минут восьмого…
      После этот таран бесчисленное число раз показывали по телевизору. Грохот, звон разбитого, осыпающегося стекла… Кругом агрессивная, ликующая толпа… Эти кадры – одно из главных документальных свидетельств того, что в действительности происходило в Останкине… С какими такими “мирными намерениями” прибыли сюда сторонники Хасбулатова и Руцкого…
      В проделанный проем к закрытым внутренним дверям снова вошел Макашов с мегафоном и повторил свое требование к обороняющимся. Предоставил им на размышление три минуты. Предупредил, что, если спецназовцы посмеют сделать хоть один выстрел, по ним будет открыт огонь из гранатомета. Ответа вновь не последовало. Тогда несколько человек во главе с Макашовым через разбитое окно рядом с подъездом проникли внутрь здания… На этот раз, однако, блицкриг, случившийся в мэрии, не повторился: увидев, направленный на них автомат одного из солдат “Витязя”, генерал и его свита быстро ретировались.
      После этого защитники телецентра открыли огонь. В толпу возле входа был брошен взрывпакет со спецсредством “Заря”…
      В 19-26 (по другим данным – в 19-35) диктор первого канала объявил: в связи с тем, что боевики проникли в здание телецентра, телевидение прекращает вещание. Были “вырублены” все каналы, кроме второго.
      Председатель телекомпании “Останкино”, Вячеслав Брагин:
      – Когда начался штурм, мы отключили эфир, чтобы не дать возможность Макашову и прочей этой швали выйти в эфир. Мы сразу погасили наш экран, а в это время работали, переводили его на Шаболовку.
      Специалисты, однако, утверждают, что отключить эфир можно было бы даже в том случае, если бы здание АСК-3, подвергшееся штурму, было захвачено боевиками. Так что с отключением можно было не торопиться. То, что телеэкран – особенно экран первого канала, вещающего почти на всю страну, – был погашен, оказало огромное угнетающее воздействие на людей. Все решили: да, дела действительно плохи.
      Совершенно непонятно, почему силовые структуры, в частности МБ, не сумели спрогнозировать нападение мятежников на такие объекты, как “Останкино” и, тем паче, на расположенную по соседству с Белым домом мэрию. Спрогнозировать и заранее обеспечить соответствующую их охрану. Такой вопрос непосредственно после событий, 6 октября, задал корреспондент ОРТ Сергею Степашину, в то время заместителю министра безопасности. Ответ был довольно невразумительный. Степашин стал уверять, что и МБ, и МВД все это прогнозировали, что они передавали соответствующую информацию в правительство и президентские структуры. Но…
      – До последнего часа, – стал оправдываться Степашин, – честно вам скажу, мне не верилось, что они пойдут, – ну, не они, а Макашов и его банда, которая сделала заложниками народных депутатов, – пойдут на такие кровавые события.
      Вот так. “Мне не верилось…”
      В критический час
      О настроениях того момента можно судить по выступлениям ряда известных деятелей по радио “Эхо Москвы” (20 часов 20 минут).
      Анатолий Шабад:
      – Сейчас положение, по-видимому, более критическое, чем когда-либо. Мы действительно стоим перед угрозой возвращения коммунистической диктатуры в ее самом чудовищном, зверском виде. По улицам идет погром. Толпы хулиганов вместе с вооруженными людьми штурмуют мэрию… Огромное количество людей штурмует “Останкино”. Пока спокойно в районе Кремля. Раньше мы призвали идти в Кремль. По-видимому, этого делать не надо. Президент просил этого не делать. Кремль защищен надежно, всем, кто хочет защитить демократию, надо сейчас идти на защиту Моссовета.
      Отец Глеб Якунин:
      – Дорогие братья и сестры, сейчас крайне сложная ситуация. Конечно, и мэрия, и правительство наделали массу ошибок, это, безусловно, так. Но они показали, что не хотят крови. Они проявили невероятную слабость ради того, чтобы кровь не лилась. Мы видим, со стороны красно-коричневых все иначе. Они стремятся пролить кровь. Конечно, исторический процесс необратим, демократия победит. Народ вкусил свободы, и если им удастся прийти к власти, они не смогут ее удержать, ибо народ не за них. Нам всем надо сейчас объединиться. Кто за свободу, за демократию, за воскрешение и процветание России, пусть приходят и к Кремлю, хотя Кремль надежно защищен. Борис Николаевич там, мы его видели, мы с ним разговаривали. Приходите и на Красную площадь, к Васильевскому спуску. И очень важно, чтобы вы пришли к Моссовету, поддержать те силы, которые его защищают. Божье вам благословение. Приходите и выразите поддержку Борису Николаевичу Ельцину и правительству, которое ждет вашей поддержки.
      Егор Гайдар:
      – Я никогда не любил говорить громких слов. Но бывают дни, когда от их исхода зависит судьба страны на десятилетия. И вот, если сегодня мы пропустим к власти тех, кто к ней рвется, если сегодня из осторожности, трусости, нежелания ввязываться дадим им в руки рычаги управления, то они способны на десятилетия покрыть нашу страну кровавым коричневым занавесом. Сегодня судьба нашей страны, нашей свободы в наших руках. Дорогие москвичи, я прошу вас помочь сегодня, я прошу вас прийти на защиту свободы, я прошу вас собраться у Моссовета, чтобы дать отпор тем силам, за которыми кровь, страх, тюрьмы и расстрел… Правительство России пытается сейчас восстановить порядок в Москве, ввести необходимые имеющиеся воинские ресурсы. Сейчас идет бой у “Останкина”. Наши противники действуют умело, решительно, слаженно. Очень много зависит от того, сумеем ли мы противопоставить им не дряблость, а решительность. Сейчас заседает коллегия Министерства обороны. МВД предпринимает усилия, направленные на то, чтобы стабилизировать положение. Но очень многое зависит сегодня и просто от поддержки общества и граждан.
      Насчет угрозы тюрем и расстрелов – это не была риторика, навеянная моментом. Позже, когда все закончилось, Михаил Полторанин рассказывал:
      – С их стороны было все подготовлено, причем, прекрасно подготовлено. Когда мы приехали (в Кремль, 3 октября, вскоре после начала мятежа. – О.М.), заскочил председатель Таможенного комитета и сказал, что Таможенный комитет взят и оттуда поступили команды в “Шереметьево” и другие аэропорты не выпускать ни членов правительства демократической настроенности, ни окружение президента, ни интеллигенцию, ни интеллигентов-демократов. То есть они уже готовили нам с вами утро, расстрельное утро… Все у них было продумано, все шло широким фронтом.
      Кремль начинает просыпаться
      Исполнительная власть и подчиненные ей силовые структуры начало вооруженного мятежа просто проспали. Утром 3 октября у президента состоялось совещание с участием первых лиц государства, министров-силовиков. Ни слова о том, что ситуация в Москве вот-вот выйдет из-под контроля (а об этом можно было судить хотя бы по беспрецедентному столкновению сторонников ВС с ОМОНом, произошедшему накануне на Смоленской площади), не было сказано. Обсуждали… ситуацию в регионах. Общая оценка довольно спокойная: крупных беспорядков не предвидится, региональные власти в целом лояльны, проведение выборов обеспечат. Как заметил Гайдар, информацией о том, что именно на сегодня оппозиция запланировала переход к активным силовым действиям в столице, Министерство безопасности либо не владело, либо решило не делиться с президентом и правительством.
      Вообще, беспечность, царившая в те предгрозовые часы в Кремле, просто поражает. Надо было в течение долгих месяцев вести напряженную, изнурительную борьбу со смертельным врагом, чтобы в последние, решающие часы фактически полностью довериться традиционному русскому “авось!”. Вот как об этом вспоминает тогдашний пресс-секретарь президента Вячеслав Костиков:
      “В Кремле, похоже, все еще не улавливали предельной остроты момента. Сразу после скомканной поездки на Арбат (2 октября. – О.М.) Борис Николаевич уехал за город на дачу. Помощники, с учетом того, что был субботний день, уехали часа в три-четыре. Предполагалось, что следующий воскресный день будет нерабочим…
      Вспоминая эти дни сегодня, не могу не думать об удивительном сочетании решимости и крайнего легкомыслия, если не сказать – некомпетентности… Поразительное дело: 3 октября Руцкой отдает приказ о начале штурма здания мэрии, а помощники президента узнают об этом из телевизионных репортажей, находясь кто дома в Москве, кто на дачах…
      Звучит нелепо, но в Службе помощников не была предусмотрена даже возможность быстрого возвращения в Кремль. Все шоферы были отпущены по домам…
      Могу сказать по этому поводу только одно – никто в президентском окружении не только не планировал, но, видимо, и не готовился к силовым контрмерам в ответ на провокации сторонников Верховного Совета…”
      Ясно, что, когда непримиримая оппозиция перешла к активным силовым действиям, какое-то время адекватного сопротивления им просто не было. Костиков: “Власть находилась в растерянности, отчасти в параличе”.
      Тем не менее, около шести вечера Ельцин ввел в Москве чрезвычайное положение. Оно было введено задним числом – с 16-00. По-видимому, как раз для того, чтобы показать, что Кремль достаточно оперативно отреагировал на вооруженный мятеж, что не было часов бездействия и растерянности.
      Эта путаница с временем введения ЧП дала противникам президента повод обвинять его в том, что это он, мол, сам спланировал такие “провокации”, как штурм мэрии. Иначе, дескать, не объяснишь, почему в указе о введении ЧП с 16-00 уже содержится упоминание об этом штурме, тогда как в действительности он произошел позже. В частности, такое обвинение адресует Ельцину Иван Иванов. При этом он сам же ничтоже сумняшеся описывает, как этот штурм осуществляли Макашов и другие. Что, они это делали, реализуя план Ельцина? Изумительная логика.
      В указе о введении чрезвычайного положения, называя зачинщиков вооруженного мятежа, Ельцин использовал осторожную формулировку – “преступные элементы, подстрекаемые из Дома Советов”. В самом деле, в тот момент еще не было вполне ясно, кто же конкретно подготовил кровопролитие в городе, кто дал отмашку к его началу. Все это, повторяю, оказалось довольно неожиданным для Кремля. И лишь позднее ситуация прояснилась…
      В девять вечера “Эхо Москвы” сообщало про обстановку возле “Останкина”:
      “Обстановка сейчас тяжелая. Продолжаются перестрелки. На данный момент горит угол здания, где находятся эфирные студии и Информационное телевизионное агентство (то есть угол здания АСК-3. – О.М.). В ближайшее время к зданию “Останкина” должно прибыть подкрепление сторонникам президента и силам, верным руководству страны…”.
      Но помощь вроде бы направляется и мятежникам:
      “От Белого дома в район Останкина отправились еще семь машин с людьми. Среди них есть вооруженные”.
      Руцкой неистовствует в эфире:
      – Внимание! Приказываю стягивать к “Останкино” войска! Стрелять на поражение!..
      Однако уже в 22-20 Вячеслав Брагин сказал по тому же “Эху Москвы”, что возле “Останкина”, по-видимому, наступил перелом: подошли БТРы, они окружили телецентр и верховыми очередями рассеяли нападающих по кустам вокруг телерадиоцентра; атаки на АСК-3 уже не предпринимаются, хотя он продолжает гореть – боевики не подпускают к нему пожарные машины. “Я думаю, что их песенка спета”, – сказал Брагин, имея в виду напавших на “Останкино” макашовцев.
      Подошедшие БТРы – это, надо полагать, 2-й мотострелковый полк дивизии Дзержинского, посланный Куликовым на помощь “Витязю” и в самом деле, по общему свидетельству, вызвавший панику среди белодомовского войска.
      Оттесненные от телецентра боевики начали строить баррикады. БТРы, не прекращая стрельбы, смели их. По-видимому, именно в этот момент сражение достигло высшего накала. Из обоих зданий телецентра велась беспорядочная стрельба трассирующими очередями, БТРы, ведя огонь, кружили вокруг телецентра… По мегафону штурмующие обратились к противоположной стороне с призывом, чтобы им предоставили возможность убрать раненых и убитых. Им ее предоставили.
      К этому моменту первый телеканал уже возобновил вещание через “Шаболовку”. Телевизионщики готовились восстановить выход в эфир через “Останкино”.
      В самом пекле
      Поздно вечером, возвращаясь от Моссовета, в вагоне метро мы с женой встретили своего младшего сына Филиппа. Пришли в ужас: оказывается, он весь вечер провел как раз возле останкинского телецентра, готовил репортаж для информагентства ИМА-пресс, где в ту пору работал.
      – В Останкино я приехал в начале восьмого вечера, – рассказывал после Филипп. – Толпа “оппозиционеров”. Как говорится, навскидку – тысячи три. Радостные вскрики: “Радио – наше! Осталось телевидение!”. “Радио” – это АСК-3, напротив главного здания телецентра. Перед телецентром выстраиваются отряды, готовые идти на штурм. Среди зевак шныряют какие-то юнцы с канистрами бензина, спрашивают у всех пустые бутылки – для “зажигалок”. Оружие “ополченцев” – железные прутья, а также конфискованные у милиции металлические щиты и дубинки. Автоматов почти нет. Кто-то дергает меня за рукав. Обернувшись, я вижу совершенно невменяемое лицо моего приятеля по журфаку Алексея Чупова, работающего в “Московском телетайпе”. Оказывается, они с оператором были у входа в здание АСК-3, когда начался штурм. Рядом с ними рванул взрывпакет. Оператора взрывной волной отбросило в сторону, а Алексея, видимо, слегка контузило. Во всяком случае, он не слышит, что я ему говорю, а потому, не реагируя на мои слова, отправляется дальше искать своего коллегу. Все присутствующие необычайно воодушевлены после успехов на Крымском мосту и возле мэрии. Полная уверенность, что “Останкино” будет взято через считанные минуты. Однако как раз через эти считанные минуты появляются БТРы. Они опускают штурмовиков с небес на землю. В буквальном смысле: открывают огонь поверх голов и заставляют всех лечь на асфальт, за бетонные бордюры. Распластываюсь и я. В этот же момент сзади, из окон телецентра раздаются автоматные очереди. И макашовское войско, и просто соглядатаи почувствовали себя очень неуютно под перекрестным огнем. “Массовка” стремительно пошла на убыль. Игра в войну закончилась. Началась война.
      Одним из заданий Филиппа было взять интервью у кого-нибудь из лидеров мятежников.
      – Виктора Анпилова, – рассказывал сын, – я нашел довольно далеко от эпицентра событий – в леске между АСК-3 и Останкинской башней. Еще полчаса назад он что-то орал в мегафон бодро-призывно, а сейчас предусмотрительно залег под деревом, хотя наступило некоторое затишье. Впрочем, неистовый коммунистический лидер, по-видимому, об этом не догадывался. Когда я к нему подошел, он нехотя высунул голову из укрытия и, осознав, что стрельба прекратилась, встал и отряхнулся. На мой вопрос, как он оценивает обстановку, сказал, что сам ни черта не знает. Не знает, к примеру, чьи это БТРы. Впрочем, тут же вошел в привычную для себя роль и рекомендовал мне готовить бутылки с зажигательной смесью (он принял меня за своего, “трудоросса”). Даже подсказал рецепт их приготовления. Окончательно придя в себя, он сообщил в мегафон кучковавшимся вместе с ним соратникам, которые ретировались от телецентра, что арестован мэр Москвы Лужков, и поздравил их с этим. На мой недоуменный вопрос об источнике этой информации Анпилов не моргнув глазом заявил: “Я знаю о ситуации столько же, сколько и ты. Но я боец. Я хочу поддержать дух народа и потому об этом говорю. Говорю, что Лужкова поймали…”. По словам Анпилова, с минуты на минуту в Останкино должна подойти машина, посланная к Белому дому за оружием. Слава Богу, не подошла, иначе не миновать бы еще более крупного кровопролития. Впрочем, какой-то мальчишка, вдохновленный призывом своего вождя, полез с “зажигалкой” поджигать протараненный БТРом автобус, стоящий поперек улицы. Потом войска очищали улицу Академика Королева. Пули ложились все ниже и ниже. Была перестрелка возле останкинского пруда. В какой-то момент кругом воцарился сущий ад. Трассирующие очереди слились в один огненный шквал. Снова и снова раздавались призывы “оппозиционеров” ехать то к Белому дому, то к Краснопресненскому райсовету за оружием, но было ясно, что сражение за “Останкино” ими проиграно…
      Еще Филипп рассказал о том, чего своими глазами не видел, но что слышал от одного из встреченных им возле “Останкина”. Когда появились и открыли огонь БТРы, этот человек растянулся на асфальте вместе со всеми. После того как боевые машины сделали несколько рейсов туда и обратно перед телецентром, неподалеку от себя он заметил парня, который, скрежеща зубами, грыз валявшуюся на земле металлическую трубу: его переехал БТР, и, видимо, боль его терзала невыносимая…
      Сколько их тогда было, случайных и неслучайных жертв мятежа, бессмысленного и беспощадного!
      “Вести” не отключились
      Поистине всенародную славу во время октябрьских событий обрела программа “Вести” Российского телевидения, а ее ведущие – Валерий Виноградов, Сергей Возианов, Светлана Сорокина, Михаил Пономарев, Александр Шашков – стали чуть ли не национальными героями. На славу “Вестей” в какой-то степени поработало уже упомянутое перестраховочное, в самый решающий момент отключение первого канала. Председатель телерадиокомпании “Останкино” Вячеслав Брагин объяснил это отключение среди прочего и тем, что он, дескать, не хотел подвергать риску журналистов. У тех, кто возглавлял тогда “Вести”, тревога за сотрудников тоже была, но канал продолжал работать…
      – Мне не хотелось бы критиковать действия Брагина, тем более что с такой критикой уже выступили все кому не лень, – рассказывал мне вскоре после событий директор информационных программ РТР Александр Нехорошев. – Но все же скажу несколько слов… Я думаю, что проблема Брагина – это проблема пребывания на некоем посту человека, который занимается не своим делом. Он нашел удобную формулу для своих действий – нежелание подвергать риску журналистов. Она очень гуманна, но с точки зрения профессионалов она неприемлема. Внутри нашего цеха доминируют совершенно иные понятия о том, как мы должны действовать в критической обстановке наподобие той, какая возникла 3-4 октября, и чего ждет от нас общество. Когда я услышал о приказе путчистов штурмовать “Останкино”, – где-то в середине дня по “Маяку”, – я этому не поверил. Может быть, потому, что мы все время работаем в атмосфере опасности: почти ежедневно у нас раздаются звонки с угрозами… Тем не менее, сразу же примчался сюда, на Ямское поле. Предупредил службу безопасности, чтобы она попросила дополнительную охрану: вы ведь знаете, что не только “Останкино”, но и мы не имели серьезной охраны. В обычной ситуации “Вести” идут из “Останкина”. В тот вечер там работала бригада Саши Шашкова. А центр управления “Вестями” здесь, на Ямском, вот в этой комнате, где мы с вами сидим. Чем ближе к семи часам, тем тревожнее становились голоса людей, которые докладывали об обстановке в “Останкине”. Тем не менее, бригада там готовилась к выпуску. Никто и в мыслях не держал, что придется эвакуироваться оттуда. Около половины восьмого стало ясно, что программа может не выйти. Студия “Вестей” находится на втором этаже, как раз над кабинетом руководителя ИТА Бориса Непомнящего, где начался пожар. Я попросил сотрудников уходить через запасной выход и при этом, учитывая, как относятся к “Вестям” штурмующие телецентр, сорвать все таблички с дверей. В 19-35 мы начали готовиться к эфиру отсюда, с “Ямы”…
      На минуту прерву рассказ Нехорошева… 19 августа 1991 года для меня первой приметой того, что не все еще пропало, что мятежникам может быть дан отпор, стал ватман на постаменте Долгорукого: “Нет – путчистам! Фашизм не пройдет!”. Перед этим – то было еще утро, – обойдя весь центр Москвы, я ни одного слова поперек хунты не встретил. В этот раз такой первой приметой для меня, как, наверное, для многих, стало появление на телеэкране Валерия Виноградова – спокойного, уверенного, делового.
      – Валера Виноградов оказался здесь совершенно случайно, – продолжал свой рассказ Александр Нехорошев, – в это время он не должен был работать. Пришлось его “оформлять”, потому что он был в свитере, в легкомысленной рубашке… Кто-то дал ему пиджак, кто-то – галстук… Так что на подготовку аварийного выхода “Вестей” у нас было всего 25 минут. Минут через 25 – 30 мы получили сообщение, что все работники АСК-3 в “Останкине”, где шел бой, в том числе наши сотрудники, собрались на пятом этаже, кажется, в зимнем садике, и часа два мы ничего не знали об их судьбе. Итак, мы начали выходить с 5-й улицы Ямского поля. Часам к десяти здесь собрались почти все, кто мог прийти, приползти, прилететь. Часам к одиннадцати до нас добралась та смена, которая была в “Останкине”. Я собирался выпускать программу раз в час, но нам это не удалось – мы выходили с интервалом час тридцать – час сорок пять. Но в общем-то в этом не было ничего страшного: все равно у всех были включены телевизоры. Это была удивительная ночь, потому что телезрители могли увидеть всех ведущих “Вестей”. И сверх того – Николая Сванидзе, который также вел один из выпусков, хотя в общем-то он не является ведущим. Между десятью и одиннадцатью возникло драматическое ощущение в связи с тем, что у нас нет слова властей. Правда, вскоре выступил Егор Гайдар, но, чего скрывать, нам нужно было слово Ельцина. Мы пытались его получить, но нам говорили, что Борис Николаевич пока не готов… Зная популярность Сорокиной, чтобы хоть немного успокоить людей, я решил в 12 часов выпустить Свету. Великолепную, красивую Свету. Конечно, ее появление в полночь никоим образом не могло компенсировать отсутствие на экране президента, но, мне кажется, чисто психологически это было правильное решение. Появление привычного человека в непривычных обстоятельствах помогает людям успокоиться. В половине третьего ночи у нас под окном раздались выстрелы. Кто стрелял, я так и не понял. Говорят, приехали какие-то люди на каких-то машинах… Но меня поразила реакция наших сотрудников – и телевидения, и радио. Я лично бегал по двум этажам, выключал свет и оттаскивал людей от окон. Все эти сумасшедшие кричали: “Отойди! Отцепись! У нас 15 минут до выпуска”. Полное пренебрежение опасностью.
      К этим словам Александра Нехорошева добавлю, что противники Ельцина ненавидели программу “Вести”. Как сказал мне гендиректор РТР Анатолий Лысенко, еще за несколько дней до событий ему позвонил Зюганов (после куда-то спрятавшийся) и предупредил, что в случае, если Российское телевидение не смягчит своей позиции в отношении “оппозиционных организаций”, такие люди, как Сорокина и Сванидзе, “не успеют даже взять билет на самолет”.
      Впрочем, путчисты вообще обещали расстрелять или даже повесить всех своих самых активных противников. На этот случай существовали вроде бы даже специальные списки.
      При всем том, что “Вести” и отличились 3 – 4 октября, лучше всего октябрьский путч показала, конечно, американская телекомпания CNN…
      Александр Нехорошев:
      – Все дело в техническом оснащении. Техническое оснащение телевидения – фантастически обременительная расходная статья. Ничем особенным CNN, поверьте, не обладало – это всего лишь один автобус, набитый электроникой, несколько антенн-тарелок и несколько камер, связанных друг с другом. Все это мы великолепно можем делать сами. Просто в нашем несчастном отечестве не нашлось двух-трех миллионов долларов, чтобы приобрести такую технику. Кстати, – это мало кто знает, – репортаж, который CNN вела из “Останкина” вечером 3 октября, снимал наш оператор, оператор “Вестей”. CNN просто подцепилась к нам. Камера “Вестей”, уже не имея возможности перегонять картинку сюда, на “Яму”, но еще будучи способной связаться с техническим пунктом CNN, передавала сигнал туда, пока этот канал еще был способен функционировать…
      “Мы сидели, выпивали…”
      Не все телевизионщики повели себя достойно. Многим запомнилось самодовольно-вальяжное обращение к телезрителям известных в ту пору журналистов – Любимова, Политковского, некоторых других, находившихся рядом с ними в студии, – в ночь с 3 на 4 октября в самый разгар событий: мы сидели, выпивали, а теперь вот собираемся разойтись по домам, и вам советуем; ничего, мол, такого особенного не происходит, утром все определится и мы вам все объясним.
      В дальнейшем в прессе началась яростная полемика по поводу этой выходки любимцев народа. Одни обвиняли журналистов в безнравственности, другие, проявляя, так сказать, корпоративную солидарность, защищали их: дескать, на самом деле Любимов и Политковский вовсе не пошли спать, как обещали, а работали, как говорилось в одной из публикаций, “во всех горячих точках Москвы”; да и вообще “весь прежний гражданский и профессиональный опыт их жизни”, вся их трудовая биография тоже ведь что-то значат…
      Масла в огонь подлило решение совета директоров “Останкина” отлучить Любимова и Политковского от эфира. “В момент, когда отбивалось “Останкино”, когда сотни людей стекались на Ямское поле, на Шаболовку и Пятницкую, чтобы с камерами и микрофоном в руках тоже вступить в свой бой, – говорилось в заявлении совета, – популярные телеведущие Александр Любимов и Александр Политковский, утомленные уик-эндом и своей независимостью, пожелали стране “спокойной ночи”. Послушай мы их, каким было бы пробуждение?”.
      Было очевидно, что наделенные административными полномочиями обличители журналистов вовсе не годятся в учителя нравственности – у них у самих рыльце было в пушку: уже говорилось, что в решающий момент, – как считают многие, без достаточных оснований, – они отключили эфир, уступив возможность транслировать события американской телекомпании CNN, не давали камеры тем, кто готов был снимать под пулями, в самой гуще событий…
      Однако вполне очевидно, что все эти прегрешения останкинского руководства вовсе не снимают вины с самих журналистов, продемонстрировавших перед всей страной недостойное, негражданское поведение. Ссылки на их предыдущую безупречную биографию совсем неосновательны. Бывают ситуации, когда минутное выступление перечеркивает все, содеянное ранее. Именно таким, на мой взгляд, было упомянутое выступление Любимова и его коллег в ту трагическую октябрьскую ночь. Исключительно тягостное впечатление оно произвело…
      К сожалению, никаких выводов для себя журналисты не сделали. По крайней мере Александр Любимов. 23 октября – вроде бы уже прошло время, была возможность все обдумать, – он написал в “Независимой газете”: “Мне каяться не в чем. Я трезвый был и несу полную ответственность за все, что тогда сказал, – по всем самым трезвым законам нашего революционного времени. Хотелось людей успокоить…”.
      Ну что ж, суди его Бог.
      Президент обращается к москвичам
      и всем россиянам
      Если у телецентра перелом действительно наступил, – вроде бы все говорило об этом, – то возле Белого дома никаких его признаков не наблюдалось. Сюда подходили новые группы людей, отъезжали машины с боевиками. Продолжались митинги. Депутаты призывали держаться до победного конца, утверждая, что произошло общенародное восстание против режима Ельцина. К самому Ельцину и всем, кто его поддерживает, обращались призывы “сложить оружие”.
      Где-то в районе девяти вечера Ельцин своим указом освободил Руцкого от должности вице-президента и уволил его с военной службы. Странно, что он не сделал этого раньше. Впрочем, формально у Ельцина не было такого права, и здесь он опять нарушил Конституцию… В указе устанавливалась преемственность функций президента при возникновении чрезвычайных обстоятельств: в случае его отставки, невозможности осуществления им своих полномочий или смерти полномочия главы государства исполняет председатель правительства.
      Поздно вечером пресс-секретарь Ельцина Вячеслав Костиков зачитал по Российскому телевидению, а потом по радио обращение президента к жителям Москвы и гражданам России:
      “Дорогие москвичи!
      Сегодня в Москве пролилась кровь. Начались беспорядки. Есть жертвы. Предпринимаются попытки захватить государственные учреждения. Все это спланированная заранее акция бывших руководителей Белого дома, тех, кто продолжает говорить о законе и Конституции. Сегодня они перешли грань допустимого, тем самым они поставили себя вне закона, вне общества. Они готовы погрузить Россию в пучину гражданской войны. Они готовы привести к власти преступников, которые обагрили свои руки кровью мирных людей.
      Президент, правительство России, руководство Москвы делали все для того, чтобы разрешить кризис мирным путем. Все россияне знают, что ни президентом, ни правительством не было отдано ни одного приказа, который допускал бы вооруженное насилие. Еще сегодня утром шли переговоры при посредничестве патриарха Московского и Всея Руси об урегулировании обстановки вокруг Белого дома, но в эти самые часы бывшим руководством Белого дома было все подготовлено для использования силы.
      В этих акциях участвуют люди, которые получили оружие, чтобы не защищаться, а убивать. Из разных концов России в Москву съехались боевики прокоммунистических организаций. Они творят свои черные дела под красными флагами, и творят произвол. Их ведут в бой с мирным городом некоторые так называемые народные избранники, прикрываясь правом депутатской неприкосновенности. Все, кто толкает страну на путь насилия, поставили себя вне закона. В этот суровый час как президент Российской Федерации я обращаюсь ко всем гражданам России встать на защиту демократии и свободы. Теперь предельно ясно, – кто является их поборником и защитником, а кто готов растоптать их в нашей стране.
      В соответствии с правом, данным мне Конституцией, я ввел чрезвычайное положение в городе Москве на одну неделю. Сегодня своим указом освободил от должности вице-президента А.В. Руцкого. Он также уволен из рядов российской армии.
      Дорогие россияне!
      Сегодня решается судьба России, судьба наших детей. Я верю в наше с вами благоразумие. Я верю в наши силы. У нас их гораздо больше, чем у кучки политических авантюристов, чем у тех, кто стреляет в москвичей. Насилие, гражданская война – не пройдут, если мы встанем на их пути. Они не нужны ни москвичам, ни россиянам. Порядок в Москве будет восстановлен в самое кратчайшее время. Мы располагаем необходимыми для этого силами.
      Мы победим! Спокойствие в столице обязательно будет восстановлено. Ради созидания, ради того, чтобы сохранить мир в России”.
      Переговоры окончательно сорваны
      Насчет упомянутых Ельциным переговоров… Они шли не только утром, но продолжались и днем. Однако в 16-30 после встречи представителей президента и Верховного Совета в Московской патриархии (на улицах столицы уже вовсю бушевал вооруженный мятеж) Воронин, выступая перед журналистами, вновь заявил, что проблема оружия в Белом доме создана искусственно (а из этого оружия уже стреляли по милиции и солдатам) и что Съезд просит патриарха решить основную проблему – заставить Ельцина отменить свой указ о роспуске парламента. Стало ясно, что переговоры сорваны окончательно.
      Впрочем, по сообщениям информагентств, представители РПЦ в течение всей ночи с 3 на 4 октября предпринимали попытки побудить враждующие стороны немедленно остановить кровопролитие. Митрополит Кирилл встретился с Виктором Черномырдиным и неоднократно разговаривал по телефону с Юрием Ворониным. От имени патриарха и Священного синода церковный иерарх обратился к премьеру с просьбой сделать все возможное, чтобы те люди в Белом доме, которые не повинны в пролитой крови и просто-напросто оказались заложниками ситуации, не пострадали при возможном штурме Дома Советов.
      Последний телефонный разговор с Ворониным состоялся у митрополита в шесть утра. Первый зам Хасбулатова продолжал настаивать на том, что непременное условие переговоров с Кремлем – отмена Указа № 1400.
      Особый драматизм ситуации с посредничеством церкви придали слухи о том, что в результате нервного стресса, пережитого в последние дни, у Алексия II случился инфаркт. Хотя патриархия эти слухи опровергла, она тем не менее подтвердила, что у предстоятеля РПЦ во время богослужения 3 октября действительно возникли проблемы с сердцем, в результате чего он оказался на постельном режиме.
      “Они слишком нерусские или слишком военные”
      Итак, миротворческая миссия, которую взяли на себя патриарх Алексий II и Священный синод, потерпела неудачу. Сидельцы Белого дома нарушили предварительные договоренности и повели своих сторонников в кровавую атаку.
      – Насколько я себе представляю церковную историю России, большей катастрофы в ней никогда не было, – говорил мне вскоре после начала кровавых событий известный православный богослов дьякон Андрей Кураев. – Чтобы в тот самый день, когда перед Владимирской иконой Божьей Матери был совершен молебен об умиротворении, сразу после этого молебна началась кровавая бойня – это такой знак гнева Божьего!.. То, что произошло в тот день в Белом доме, на церковном языке называется состоянием гордынной прелести. Руководители Белого дома или слишком нерусские, или слишком военные. Поэтому они просто не поняли: настроение народа сейчас таково, что тот, кто сделает первый шаг, перешагнет через баррикады, обязательно проиграет, независимо от того, насколько успешен будет первый прорыв. Им, видимо, показалось, что момент для атаки самый подходящий: столько народа на их стороне, все за них, даже Владимирская Божья Матерь.
      Так оно и было 3 октября до позднего вечера: полная иллюзия победы в стане мятежников, возникшая из-за первого успешного прорыва по Садовому кольцу, захвата мэрии, гостиницы “Мир”…
      – И все же о провале церковной миссии можно говорить только отчасти, – продолжал отец Андрей. – Если иметь в виду конкретную ситуацию, – да, это, конечно, провал. Но для общего процесса возрождения национального и церковного сознания в России это было очень важно. То, что церковь дерзнула взять на себя такую миссию. Ведь много десятилетий она была совершенно отстранена от подобного служения. Сейчас спрашивают: будет ли реализована угроза предать анафеме тех, кто первым прольет кровь? Во-первых, довольно трудно выяснить, кто это сделал первым. Во-вторых, если обращаться к прецедентам… Последний такой случай был с патриархом Тихоном – с его анафемой, адресованной большевикам. Насколько мне известно, позднее этот вопрос не уточнялся, специального чина с названием имен, предаваемых анафеме, не было. И я почти уверен, что имена не будут называться и сейчас, и далее эта линия не будет продолжена.
      Так, разумеется, все и произошло. Церковная миссия провалилась, но анафема на виновников провала официально не была наложена. Напротив, они сами после поражения принялись самочинно предавать анафеме Ельцина и его сторонников. В частности, это сделал не раз уже упоминавшийся помощник Ачалова Иван Иванов, поименовав “Анафемой” свое сочинение о трагических октябрьских событиях.
      “Президент должен проявить твердость”
      В ночь с 3-го на 4-е один из немногих здравомыслящих депутатов – Леонид Гуревич, – выступая по РТР, высказал все, что он думает о своих коллегах, засевших в Белом доме:
      – Я хочу нарисовать несколько картинок из той жизни, которая привела к сегодняшним событиям. Сначала это были несколько последних съездов. Ни телекамера, ни микрофон не могут передать атмосферы злобы, которая сопутствовала этим съездам. Атмосферы, в которой принимались пресловутые поправки к Конституции, которую сегодня якобы защищают те, кто пролили кровь в Москве. Я хочу задать вопрос вам и себе: может ли называться Конституцией то, что кучкой людей подгоняется под себя?.. Я хочу сделать так, – я делаю поправку к Конституции и объявляю это конституционным законом. А теперь вы все идите, защищайте этот закон, который создан на потребу мне. Вторая картинка. Вы помните дебаты вокруг бюджета. На трибуне ВС, – министр финансов Борис Федоров. Он пытается что-то объяснить депутатам… Это сложный финансовый вопрос. Это трудно, действительно очень трудно понять без подготовки тем депутатам, которые весь свой пыл в течение этих трех прошедших лет употребили не на то, чтобы изучить законодательное дело, постигнуть премудрости финансов и экономики, о которой так много говорили. Они посвятили это время созданию тех организаций, которые они сегодня возглавили при штурме “Останкина”, мэрии. И вот Федоров обращается к этим депутатам и говорит, что такой бюджет с таким дефицитом – это гиперинфляция и это новые отчаянные страдания тысяч людей. А в ответ я слышу позади себя: “А нам чем хуже, тем лучше”. Этого они добивались всегда. Сейчас, заканчивая свое выступление под звуки стрельбы, которая слышится из окон, я хочу сказать: хватит терпеть, хватить безвольно смотреть, куда тащат Россию эти оголтелые люди, надо выступать и надо бороться за свою будущую жизнь! Надо сопротивляться!
      На этот раз резко осудил мятежников и Явлинский, до той поры старавшийся держаться нейтралитета да и вообще всегда остающийся “при особом мнении” (всего лишь за несколько дней перед этим он говорил: “Сегодня нельзя безоговорочно поддерживать ни одну из сторон”). По словам Явлинского, сторонники Руцкого и Хасбулатова после спровоцированных ими столкновений в Москве, в результате которых пролилась кровь, лишились права называть себя представителями интересов народа и поборниками законности. Выступая в ночь на 4-е по Российскому телевидению, Явлинский потребовал от Ельцина использовать все имеющиеся в его распоряжении силы и средства, чтобы подавить вылазки “фашиствующих, экстремистских, бандитских формирований, собранных под эгидой Белого дома”. “Президент должен проявить максимальную жесткость и твердость в подавлении бандитствующих элементов”, – сказал будущий руководитель “Яблока”.
      Ночь возле Моссовета
      Третья “болевая точка”, где ожидались, но, к счастью, не произошли столкновения, – район Моссовета. Вечером по Российскому телевидению выступил Егор Гайдар, сказал о смертельной опасности, нависшей над демократией, призвал демократов собраться на тогда еще Советской площади. Позже его упрекали: дескать, как можно было вытаскивать из своих квартир безоружных людей – под пули боевиков? Но ведь бывают минуты, когда нельзя оставаться дома. Все поняли призыв Гайдара как вполне определенный тревожный сигнал: надежды, что силовые структуры окажут Ельцину быструю полномасштабную поддержку, пока не оправдываются. Своим появлением возле памятника Долгорукому люди выразят свою позицию в начавшейся гражданской войне.
      Мы с женой тоже поехали туда. Перед красным зданием стояла довольно внушительная толпа. Отдельно кучковались герои августа 1991-го – ребята из движения “Живое кольцо”, вооруженные кольями. Во всем чувствовалось предгрозовое напряжение.
      Позднее, около полуночи, выступая непосредственно возле Моссовета, Гайдар подтвердил, в чем причина его тревоги:
      – Говорю честно: сегодня полагаться только на лояльность, на верность наших силовых структур было бы преступной халатностью и преступной наивностью нашей стороны.
      Мало-помалу, однако, напряжение стало спадать. Появилось ощущение, что до Моссовета, по крайней мере этой ночью, боевики не доберутся. Мы отправились домой, решив в случае чего немедленно вернуться сюда.
      Рано утром 4 октября корреспондент ОРТ так описывал обстановку в этом районе:
      – Со здания Моссовета идет вещание второй программы телевидения. Время 4 часа 37 минут. Средний возраст тех, кто провел здесь ночь, от 25 до 40 лет. Более молодых довольно-таки мало. Женщин также мало. В основном мужчины. Народу порядка пятнадцати тысяч. Оружия нет. У людей трубы, палки. Спиртного нет. Жгут костры. Всего их около пятнадцати, находятся ближе к скверу у памятника Юрию Долгорукому. Люди поют песни. Нормальная атмосфера. 5-16 утра. Обстановка не изменилась. Народ ходит, мерзнет, жжет костры. По радио передают сообщения о том, что наконец-то приближается техника – танки, БТРы и другие машины, то есть помощь. Сообщается о взятии очередного райсовета – Пролетарского. Сейчас идет эпопея взятия райсоветов. На Манежной площади собрался митинг в поддержку и защиту Кремля – около пятнадцати тысяч человек.
      Армии все нет и нет
      По сообщению “Интерфакса”, в ночь на 4 октября на сторону Верховного Совета перешла группа вооруженных офицеров одной из частей московского округа ПВО во главе с полковником. Перебежчики – число их не называлось – примкнули к защитникам Белого дома. По их словам, желание отправиться вместе с ними в Дом Советов выражали многие их сослуживцы, однако офицеры решили не втягивать солдат-срочников в вооруженный конфликт. По мнению собеседников “Интерфакса”, армия сейчас “фактически расколота”, и они сомневаются, что воинские части, которые вызывает в Москву министр обороны Павел Грачев, поддержат исполнительную власть.
      В общем-то, они были недалеки от истины. Хотя армия и поддержала Ельцина, но – с большой неохотой, с большим скрипом. По воспоминаниям президента, в первый раз он услышал от Грачева, что тот дал команду воинским частям идти в Москву, где-то между семью и восемью вечера 3 октября. В дальнейшем он постоянно созванивался с министром обороны и тот бодрым голосом его заверял: войска вот-вот войдут в Москву, войска уже в Москве, они движутся по Ленинскому проспекту, по Ярославскому шоссе, другим магистралям столицы, что к осажденному телецентру вот-вот подойдут мощные армейские подразделения и он будет полностью освобожден…
      А войск все нет и нет.
      В конце концов, Ельцин дал команду связаться с дежурным ГАИ по Москве и выяснить точно, на каком расстоянии от “Останкина” находятся воинские части. В ответ ему позвонил начальник этого ведомства генерал Федоров. Его информация была ошеломляющей: никаких войск в Москве нет, все они остановились в районе Московской кольцевой дороги.
      “Хотелось грохнуть кулаком по столу, – вспоминает Ельцин, – и крикнуть ему: как остановились, они же должны быть рядом с телецентром! Но при чем тут начальник ГАИ?”.
      Грачев, конечно, не мог не знать реального положения вещей. Почему же этот “лучший министр обороны”, как назвал его Ельцин, водил своего начальника за нос? Только ли потому, что не хотел огорчать шефа “плохими новостями”, как это вообще заведено у чиновников? Нет, конечно, не только поэтому. Думается, все три ельцинских силовика – Грачев, Ерин, Голушко – во время сентябрьско-октябрьских событий не проявляли излишней прыти по понятной причине – просто выжидали, чья возьмет, на чью сторону склонится чаша весов. Не исключаю: еще чуть-чуть, и они – а вместе с ними и их подчиненные – могли бы оказаться на другой стороне баррикад. Так что, можно сказать, Ельцина спасло чудо.
      Сам он так описывает ситуацию в ночь с 3-го на 4-го:
      “Я… понял со всей очевидностью, что судьба страны повисла на волоске. Армия еще не вошла в Москву – не хотела или не успела? – а милиция, которую в течение почти двух недель насиловали требованиями не применять оружия, оказалась не в состоянии дать отпор не просто орущим или грозящим гражданам, а настоящим профессиональным убийцам, боевым офицерам, умеющим и любящим воевать”.
      И еще:
      “К полтретьего ночи я имел следующую картину… Милиция, от которой требовали не ввязываться в столкновения и которая после первого же нападения ушла, оставив город на растерзание вооруженным бандитам. И армия, численность которой составляет два с половиной миллиона человек, но в которой не нашлось и тысячи бойцов, хотя бы одного полка, чтобы оказаться сейчас в Москве и выступить на защиту города”.
      Решающее совещание на Арбате
      Ночью состоялась решающая встреча Ельцина с Грачевым и другими военачальниками в Министерстве обороны. В СМИ о ней были противоречивые сообщения. По одним сведениям, генералы единодушно поддержали Ельцина, по другим – некоторые из них выразили несогласие с президентом. По-разному эта встреча описывается и в мемуарах – “ельцинской” стороной и стороной противоположной. Коржаков в своей книге представляет ее в анекдотическом свете:
      “Атмосфера мне сразу не понравилась: комната прокурена, Грачев без галстука, в одной рубашке. Через распахнутый ворот видна тельняшка. Другие участники заседания тоже выглядели растерянными. Бодрее остальных держался Черномырдин.
      Президент вошел, все встали. Ниже генерал-полковника военных по званию не было. Но спроси любого из них, кто конкретно и чем занимается, – ответить вряд ли смогли бы.
      Борису Николаевичу доложили обстановку. Никто ничего из этого доклада не понял. Ельцин спросил:
      – Что будем делать дальше?
      Наступила мертвая тишина. Все потупили глаза. Президент повторил вопрос:
      – Как мы дальше будем с ними разбираться, как их будем выкуривать?
      Опять тишина…”
      Как видим, ни единодушия, ни особых разногласий не было – была просто растерянность.
      Коржаков сказал, что некий конкретный план есть у его заместителя – начальника Центра спецназначения Службы безопасности президента РФ капитана первого ранга Геннадия Захарова. Эпизод с “рассмотрением” этого плана тоже похож на анекдот:
      “Когда Захаров сказал, что для успешной операции всего-то нужно десять танков и немного военных, генералы оживились: наконец появилось конкретное дело. Шеф поднял начальника Генштаба:
      – Есть у вас десять танков?
      – Борис Николаевич, танки-то у нас есть, танкистов нет.
      – А где танкисты?
      – Танкисты на картошке.
      – Вы что на всю российскую армию не можете десять танков найти?! – опешил президент.
      – Я сейчас все выясню, – перепугался генерал.
      – Шеф пригрозил:
      – Десять минут вам даю, чтобы вы доложили о выполнении, иначе…
      Захаров же стал излагать подробности: сначала по радио, по всем громкоговорителям необходимо предупредить осажденных, что будет открыт огонь по Белому дому. Только после предупреждения начнется осада и стрельба по верхним этажам. Это своеобразная психологическая обработка, она подействует на осажденных.
      На генералов, я видел, план Захарова уже подействовал – они слушали безропотно, раскрыв рот. Никто о столь решительных, радикальных действиях и не помышлял. У меня сложилось впечатление, что каждый из них думал лишь об одном – как оправдать собственное бездействие.
      Борис Николаевич спросил штаб:
      – Согласны? Будут у кого-нибудь замечания?
      Привычная тишина.
      Решение о штурме приняли, и президент сказал:
      – Все, в семь утра прибудут танки, тогда и начинайте.
      Тут подал голос Грачев:
      – Борис Николаевич, я соглашусь участвовать в операции по захвату Белого дома только в том случае, если у меня будет ваше письменное распоряжение.
      Опять возникла напряженная тишина. У шефа появился недобрый огонек в глазах. Он молча встал и направился к двери. Около порога остановился и подчеркнуто холодно посмотрел на “лучшего министра обороны всех времен”. Затем тихо произнес:
      Я вам пришлю нарочным письменный приказ.
      Вернувшись в Кремль, тотчас приказал Илюшину подготовить документ. Подписал его и фельдсвязью отослал Грачеву”.
      Совещание на Арбате закончилось в четвертом часу ночи…
      У Ивана Иванова описание встречи в Минобороны (сам он там, естественно, не был, отталкивался от чьих-то рассказов) несколько иное, хотя и похожее:
      “…На ночном Совете безопасности присутствовали менее 20 человек. В первые полтора часа заседало и того меньше – Грачев и шесть его гостей из Кремля.
      …Основная проблема была в том, чтобы уломать Грачева на применение армии для расстрела парламента без письменного приказа или распоряжения Ельцина… Около часа Павел Сергеевич отказывался без письменного приказа Ельцина выводить на штурм Дома Советов войска, потребовав от Ельцина при нем подписать соответствующий указ. На оперативно подготовленный и протянутый экс-президенту на подпись проект указа Ельцин просто не прореагировал и каким-то непонятным образом вскоре смог уломать Грачева…
      При обсуждении вопроса о способе взятия Дома Советов со стороны одной высокопоставленной персоны прозвучал вопрос: “Что делать?”. Возникла тягостная пауза, поскольку никто никаких предложений не делал. Молчание нарушил Коржаков, сообщив, что план штурма есть у оперативного дежурного из Службы безопасности – Захарова, прибывшего в группе личной охраны Ельцина. Капитан 1-го ранга Геннадий Иванович Захаров… бодро предложил либо силами спецподразделений… ночью взять штурмом наш “начальствующий” блок (24-й подъезд) и апартаменты Хасбулатова, упирая на то, что главное – любым путем ликвидировать спикера и вице-президента, либо на рассвете начать танковый и ракетный (с вертолетов) обстрел Дома Советов.
      Идея с танками Ельцину понравилась.
      Ближе к 3-00, когда Грачев уже окончательно сломался, в его кабинет на Совет безопасности стали поодиночке приглашать армейских офицеров. Первым вызвали командира 119-го Нарофоминского парашютно-десантного полка В. Задачу полку ставили отдельно от всех, но его тщеславный командир по выходе из приемной ее быстро всем растрепал: “Блокировать подходы к зданию!”… Следующим вызвали командира Таманской, и легендарной дивизии была поставлена “боевая” задача: “Танки на марш к Белому дому”. После них на Совет безопасности были приглашены все томившиеся в прокуренном холле старшие подразделений армейских группировок и отдельные их руководители…
      Черномырдин… сказал, что пора со всем этим кончать и что Министерству обороны надо спланировать и провести войсковую операцию по захвату Белого дома.
      Следом встал Грачев и, сообщив, что планирование операции возлагается на Кондратьева (первый замминистра обороны. – О.М.), тут же сам стал ставить задачи: милиция… численностью в две тысяч человек с применением спецсредств оттесняет толпу от Белого дома; рота танков делает по одному выстрелу из орудий (125-мм!) не ниже пятого этажа; 119-й полк блокирует подходы к зданию; батальон спецназа обеспечивает вход в здание штурмующих подразделений “Альфа” и “Вымпел”; БТРы подходят к окнам первого этажа (прикрывают штурмующие подразделения); начало операции – в 6-00.
      Грачев высказал уверенность, что достаточно будет сделать пару выстрелов из танков, как люди начнут выходить и сдаваться, на что многие офицеры мрачно хмыкали, что так, мол, они тебе и выйдут… Фактически было приказано разработать план войсковой операции за совершенно нереальный срок – 1 час 20 минут…
      Заседание закончилось в 3 часа 40 минут… Сразу по окончании СБ Ельцин отбыл в Кремль. С СБ все офицеры прошли в кабинет Кондратьева, где готовился проект приказа, распределялись позывные и вырабатывался план операции. В 5-00 все еще были в кабинете, и план операции не был готов. К тому же неожиданно выяснилось, что ни у кого из командиров частей не было карты Белого дома. Словом, типичная армейская бестолковщина”.
      Вот так описывается это ночное совещание… Как видим, оба автора упоминают, что Грачев требовал письменного приказа на штурм Белого дома… В действительности, дело, конечно, заключалось не в формальной бумаге, а в том, что министр обороны вообще колебался, следует ли принимать сторону Кремля или лучше уклониться от этого, переждать, посмотреть, как будут развиваться события. В качестве главного аргумента, почему он не жаждет поскорее привести в действие подчиненные ему войска, у него был принцип нейтралитета армии, который не раз провозглашался самим Ельциным. В конце концов, президенту удалось уломать министра, окончательно привлечь его на свою сторону – и это было главным результатом того ночного действа. Остальное – детали.
      Из-за чего произошел перелом в настроении Грачева? Почему он перестал наконец колебаться и реально – не на словах – принял сторону Ельцина (не письменный же приказ президента в самом деле все тут решил!)? Полагаю, ключевую роль здесь сыграли вести, полученные им из Останкина, – то, что внутренние войска без всяких колебаний и сомнений отбросили макашовцев от телецентра, не дали его захватить. Прояви они слабость, отдай телевидение в руки мятежников, позволь им выйти в эфир уже не с манифестами и воззваниями, а с известием о своей полной победе, – и все крутанулось бы в обратную сторону… В лучшем случае, армия так и осталась бы “нейтральной”, в худшем… Известно, что в худшем.
      Так что ключевую роль в подавлении октябрьского мятежа, без сомнения, сыграли внутренние войска. Недаром же министру внутренних дел – единственному из всех силовиков – Ельцин по итогам октябрьских событий присвоил звание Героя России. Неизвестно, правда, заслужил ли лично Ерин эту награду, но если считать, что таким способом была отмечена особая заслуга подчиненных ему частей, – все тут сделано правильно.
      И еще вопрос: что было бы, если б силовые структуры, включая армию, так и остались пассивными, каким они были в течение первых часов после начала вооруженного мятежа? Гайдар считал: если к утру 4 октября эта пассивность сохранится, единственным выходом из положения будет – раздать оружие дружинникам и действовать своими силами. Оружие предполагалось взять со складов гражданской обороны – около восьми вечера 3 октября Гайдар дал поручение председателю Комитета по чрезвычайным ситуациям Сергею Шойгу срочно подготовить к выдаче тысячу автоматов с боекомплектом.
      Чем могла закончиться схватка пропрезидентских дружинников с белодомовскими боевиками, – одному Богу известно.
      “Альфа” и “Вымпел” отказываются идти
      на штурм
      В 4 утра Ельцин встретился в Кремле с командирами подразделений групп “Альфа” и “Вымпел”. Как верховный главнокомандующий, сказал президент, он приказывает взять “этот Белый дом”.
      После того как Ельцин ушел, офицеры “Альфы” и “Вымпела” заявили своему непосредственному шефу – начальнику Главного управления охраны генералу Барсукову, что приказ выполнять не будут. При этом сослались на его антиконституционность и потребовали предоставить им заключение Конституционного Суда, которое санкционировало бы их действия.
      Как относиться к такому поведению офицеров спецназа? Тут можно по-всякому подходить: с одной стороны, с другой стороны, с третьей стороны… С одной стороны, приказ начальника – закон для подчиненных. Попробовали бы они во времена великого вождя всех народов, даже и не в период боевых действий, ослушаться. Разговор был бы короткий: к стенке! С другой стороны, сейчас вроде бы время другое, более нормальное. Их назначение – борьба с террористами, а не с законно избранными депутатами (какими бы они ни были). В конце концов, два года назад, в августе 1991-го, они ведь тоже отказались арестовывать Ельцина, штурмовать Белый дом. Ситуация тогда была зеркальная. Короче, политика не их дело, они вне политики. Наконец, с третьей стороны… Офицер – он ведь тоже гражданин. А потому и от него можно потребовать более глубокого понимания происходящего, нежели понимание простого обывателя, – на чьей все-таки стороне высшая правота. “Они просто дерутся за власть!” – это для людей недалеких. Дерутся-то дерутся, но не совсем одинаковые у них мотивы. Одни тянут вперед, другие – назад. При этом ситуация критическая. Еще немного, и все может полететь в тартарары. И, может быть, как раз тебя, твоих усилий недостает, чтобы предотвратить катастрофу. Так в чем твой долг – остаться в стороне – дескать, не мое это дело?
      Конечно, мне могут сказать: ты слишком многого хочешь от военных, – чтоб все они это понимали. Ну да, разумеется, подобные требования к людям в погонах, пожалуй, чрезмерны, хотя история, в том числе и российская, знает много примеров, когда военные задумывались над такими вопросами. И принимали правильное решение.
      …В конце концов, после долгих увещеваний Барсукова “Альфа” и “Вымпел” согласились подойти к Белому дому на БТРах, чтобы оценить обстановку и действовать в соответствии с ней.
      Замысел Барсукова, видимо, был прост: оказавшись в непосредственной близости от места событий, спецназовцы сами собой в них втянутся, так что их и уговаривать больше будет не надо.
      Начало штурма Белого дома
      В половине пятого утра войска и милиция в сопровождении бронетехники начали перемещаться в сторону Белого дома. В 7-25 на площадь Свободной России (позади Белого дома), разрушив баррикады, прорвались пять БМП. Около восьми часов БМП и БТРы открыли огонь по окнам Дома Советов. В 8-36 десантники под прикрытием бронетехники начали приближаться к зданию.
      Согласно справке Оперативного штаба по руководству воинскими формированиями и другими силами, предназначенными для обеспечения чрезвычайного положения в Москве, в 8-30 мятежникам было предложено сдать оружие. Разоружилась лишь незначительная группа. Остальные, говорится в справке, продолжали активное сопротивление с использованием автоматического оружия и снайперских винтовок. Сторонники ВС, находящиеся за пределами оцепления (оно было восстановлено), то и дело предпринимали попытки преодолеть его, прорваться к Белому дому, однако теперь эти попытки уже не имели успеха.
      А вот как описывает начало штурма Иван Иванов. Штурм начался где-то в 6-30 – 6-40. По свидетельству очевидцев, со стороны Краснопресненской набережной к внутреннему кольцу оцепления вышли 14 БТРов Таманской дивизии и расположились на набережной правее парадной лестницы. Открыли стрельбу из крупнокалиберных пулеметов. Одновременно снайперы начали обстрел лестничных пролетов и помещений Белого дома. Со стороны посольства США и стадиона началась высадка солдат “с брони”. Солдаты, прячась за естественными укрытиями, открыли огонь по Белому дому из автоматов. Плотность огня постепенно нарастала.
      По утверждению оборонявшихся, первыми же очередями БТРов были убиты около сорока “баррикадников”.
      Танки на мосту
      Итак, штурм Белого дома начался где-то в 6-30 – 6-40 (некоторые говорят – в 6-45). А в 9-00 с Новоарбатского моста и с набережной Тараса Шевченко по зданию открыли огонь танки Таманской дивизии.
      Захаров, как мы помним, советовал подтянуть в район Белого дома десять танков. На деле стрельбу вели восемь: четыре с моста и четыре – с набережной на противоположном от Дома Советов берегу Москвы-реки. Еще два танка стояли несколько поодаль от стрелявших, в резерве. Поскольку многие танкисты, как и доложил Ельцину начальник Генштаба, были на картошке, экипажи оказались сборные, да и вообще недоукомпектованные: всего по два человека – командир и механик-водитель, причем некоторые даже не из штата дивизии, “прикомандированные”. Один из танкистов, в ту пору лейтенант, только что из училища, позже рассказывал в “Московских новостях”:
      – 3 октября в 21-00 я получил назначение командиром разведроты, танк Т-72, механика-водителя, маршрутный лист… Подписал ведомость выдачи боеприпасов и получил приказ: подавить огневые точки… (позже, когда танки уже были на марше, этот приказ по радио был уточнен – “подавить огневые точки в Белом доме”. – О.М.)… Когда выехали на Калининский (точнее, уже Новоарбатский. – О.М.) мост, оказалось, что людей на мосту нет, а из пулеметов шпарят с верхних этажей БД. Танк имеет одно ограничение: не может задрать пушку высоко. Потому что казенник упирается. А пулеметы били даже из “стакана” на крыше БД, ну и из окон. И шпарят из пулеметов по кому? По пехоте. А кто у нас пехота? Пехота у нас – юные дзержинцы. Из дивизии имени товарища Дзержинского. Салабоны всякие. Сынки. Дети. Это меня больше всего завело: по нашим детям, козлы всякие, за свои долбаные идеи… Поэтому – по пятому осколочным – огонь! По шестому – огонь!
      Здесь, по-видимому, отсчет этажей идет не от земли, а от основания так называемого “стакана” – центральной, высотной части Белого дома. Известно, что танки стреляли по верхним этажам здания – двенадцатому и выше.
      После нескольких залпов танковых орудий в Белом доме начался пожар. Всего по зданию было сделано около двенадцати выстрелов.
      Как видим, рассказ танкиста вступает в противоречие с утверждением, что из Белого дома стрельба практически не велась и что танки стреляли по верхним, безлюдным этажам здания просто для отстрастки.
      Еще одна нестыковка – по времени. Как мы видели, согласно рассказу Коржакова, начальник Генштаба Михаил Колесников по требованию Ельцина принялся разыскивать десять танков, которые можно было бы перебросить к Белому дому, глубокой ночью, – по-видимому, между двумя и тремя часами… Между тем, если верить танкисту, в Таманской дивизии, дислоцированной в подмосковном Наро-Фоминске, танки были полностью готовы к маршу и “подавлению огневых точек” уже накануне в девять вечера. Колесников не знал об этом? Или делал вид, что не знает?
      Любопытно, кстати, как, по рассказу танкиста, им во время предварительного инструктажа объясняли политическую обстановку в стране и необходимость их участия в боевых действиях. Объяснение было примерно такое: “чечен Хасбулатов” пытается захватить власть над Россией; для этого использует деклассированный элемент; убивают военнослужащих, милиционеров вешают на фонарях…
      В общем, все излагалось в доступной форме.
      Близость победы
      4 октября с 6 до 11 утра – когда ситуация в общем-то была еще не вполне ясна – Фонд “Общественное мнение” провел телефонный опрос москвичей – кого они поддерживают: президента Ельцина или Верховный Совет. 72 процента выбрали первый вариант ответа и лишь 9 – второй.
      Утром 4 октября Ельцин выступил с обращением к гражданам России, уже самолично сидя перед телекамерой. В принципе, это его обращение мало чем отличалось от первого, зачитанного Костиковым. В нем лишь более определенно и резко говорилось о характере начавшихся накануне событий, которые президент назвал “вооруженным фашистско-коммунистическим мятежом”. “…Это не только преступление отдельных бандитов и погромщиков, – говорилось в обращении. – Все, что происходило и пока происходит в Москве, – заранее спланированный вооруженный мятеж. Он организован коммунистическими, реваншистскими, фашистскими главарями, частью бывших депутатов, представителей Советов. Под прикрытием переговоров они копили силы, собирали бандитские отряды из наемников, привыкших к убийствам и произволу”.
      В то же время в обращении содержался призыв к примирению и единству: “Я обращаюсь ко всем политическим силам России. Ради тех, чья жизнь уже оборвалась, ради тех, чья невинная кровь уже пролилась, прошу вас забыть о том, что еще вчера казалось важным, – о внутренних разногласиях. Все, кому дороги мир и спокойствие, честь и достоинство нашей страны, все, кто против войны, должны быть вместе”. Отдельный призыв – к региональным деятелям, главной надежде мятежников: “Я обращаюсь к руководителям регионов России, республик, краев, областей, автономий. Неужели пролитой крови недостаточно, чтобы разобраться и занять наконец всем нам четкую и принципиальную позицию ради единства России?”. Наконец, президент посылал низкий поклон москвичам: “По зову сердца многие из вас провели эту ночь в центре Москвы, на дальних и ближних подступах к Кремлю. Десятки тысяч людей рисковали своими жизнями. Ваша воля, ваше гражданское мужество и сила духа оказались самым действенным оружием. Низкий поклон вам”.
      Таким образом Ельцин как бы публично одобрил действия Гайдара, накануне вечером призвавшего москвичей прийти к Моссовету, расположенному как раз неподалеку от кремлевских стен.
      В этом обращении Ельцина уже чувствуется дыхание близкой победы.
      Уже в первой половине дня 4 октября – налицо перелом в ситуации в пользу президента. Вот как описывало РИА “Новости” обстановку в Москве на 13-00:
      “Близ Ленинградского проспекта, перед входом в издательский комплекс “Правда” группа из примерно пятидесяти казаков под трехцветным российским флагом требует допуска их в здание. Казаки добиваются закрытия коммунистической газеты. Вся зона в этом районе перекрыта вооруженными людьми. 5-я улица Ямского поля блокирована грузовиками, в которых находятся люди в военной форме и в штатском. Данные подразделения охраняют Российское телевидение. (Наконец-то второй канал получил необходимую охрану! – О.М.) К мосту рядом со станцией метро “Беговая” прибывают автобусы со сторонниками Бориса Ельцина, которые пешими колоннами под трехцветными российскими флагами отправляются в район станции метро “Краснопресненская”. По Тверскому бульвару в сторону Нового Арбата проследовала колонна автобусов с военнослужащими. Судя по номерным знакам, она прибыла из Тверской области. В 12-50 из здания парламента стали выносить раненых. ОМОН активно вытесняет зевак с Новоарбатского моста”.
      Стрельба по своим
      Сказать, что подготовка штурма Белого дома была безобразной, значит ничего не сказать: фактически подготовки вообще никакой не было. Как уже говорилось, плана штурма – составить его Грачев поручил своему первому заму генерал-полковнику Кондратьеву – не существовало: для его составления просто не хватило времени. Все командиры в основном импровизировали, действовали “с чистого листа”. Отсюда невероятный бардак, вплоть до стрельбы по своим.
      Впрочем, первый эпизод такой стрельбы был отмечен еще 3 октября в Останкино: БТРы внутренних войск, пришедшие к телецентру, внезапно открыли огонь по АСК-3, который, как известно, защищал “Витязь”. Это вызвало восторг среди штурмующих телецентр: “Ура! Армия с нами!”. Однако через некоторое время те же БТРы “уточнили цель” – начали стрелять по толпе. “Московский комсомолец” приводит слова подполковника милиции Александра М., находившегося тогда в одной из бронемашин:
      – Первые наши выстрелы по зданию были ответом на огонь, который вели по нам именно из технического корпуса. Позже пришел приказ стрелять по толпе…
      Одним словом, получается, “Витязь” стал палить по БТРам, а те – по “Витязю”…
      Там же, в Останкино, по-видимому, произошел и второй эпизод стрельбы по своим, в результате которого погиб боец “Витязя” Николай Ситников (впоследствии ему было присвоено звание Героя России). Следователи склоняются к тому, что он был убит кем-то из своих же сослуживцев выстрелом в спину из подствольного гранатомета. Случайно ли он был убит или намеренно, неизвестно. Всякое могло быть: Ситников поливал из пулемета толпу между АСК-1 и АСК-3…
      На следующий день, во время штурма Белого дома, происходили еще более масштабные столкновения между своими. В семь утра БТРы дивизии Дзержинского, не разобравшись, обстреляли людей из Союза ветеранов Афганистана (он выступал на стороне Ельцина). Один из ветеранов был тяжело ранен. В других БТРах – Таманской дивизии – решили, что стрельбу ведут переметнувшиеся в стан противника, и, в свою очередь, открыли по ним огонь. В результате этого “боестолкновения” погиб командир одного из БТРов, принадлежащих дзержинцам, в другом их БТРе был убит солдат. Жертвой этого боя стал также один из случайных прохожих.
      Примерно в это же время другая бронегруппа внутренних войск ворвалась на стадион “Красная Пресня”, расположенный неподалеку от Белого дома, и открыла стрельбу по тем, кто там находился. Оказавшиеся рядом десантники из 119-го полка ответили из гранатомета. Это еще больше распалило дзержинцев. В результате погибли капитан и ефрейтор, несколько человек получили ранения.
      Каждая из воюющих сторон считала, что ведет огонь по защитникам Белого дома или каким-то подразделениям, которые к ним примкнули. Поразительно: неужели нельзя было воспользоваться рацией и прояснить недоразумение? Говорили, что внутренние войска почему-то упорно не отвечают на все попытки связаться с ними по радио. Впрочем, все радиопереговоры велись открытым текстом, и свою роль в создании неразберихи могли сыграть ложные команды, которые умышленно на соответствующих частотах посылались в эфир из Белого дома. Иван Иванов прямо пишет, что этим занимался некий деятель из “штаба” Ачалова.
      В дальнейшем, несмотря на то, что армейские и эмвэдэшные генералы обматерили всех кого можно, а генерал-полковник Кондратьев (один из тех, кто командовал штурмом) пообещал лично расстрелять виновников, эти безумные сражения между своими продолжались. Очередной бой произошел на Краснопресненской набережной. Из материалов следствия:
      “Генерал-майор Е., комдив Таманской дивизии (Валерий Евневич. – О.М.), находился на противоположном берегу Москвы-реки. Видел, как по набережной в направлении расположения его войск движутся и ведут огонь четыре БТРа. Он предположил, что это помощь сторонникам оппозиции. Исходя из этого предположения, приказал выдвинуть навстречу группе два БТРа и открыть огонь из всех видов оружия”.
      В результате погиб командир группы БТРов, двое военнослужащих внутренних войск и офицер милиции, вновь были раненые…
      Руцкой был уверен, что ему помогут
      С самого начала и до конца штурма в Белом доме надеялись на выручку будто бы сочувствующих им частей – они вроде бы уже двинулись и вот-вот подойдут. Руцкой даже вызвал на подмогу вертолеты, и “вертушки” в самом деле появились. Однако вскоре выяснилось, что это корректировщики огня правительственных сил. Разочарованию обитателей Дома Советов не было предела.
      Особые надежды в Белом доме возлагали на Министерство безопасности (знали о настроениях в этом ведомстве). Но и эти надежды не оправдывались.
      Иван Иванов:
      “Руцкой, стоя в дверях комнаты, ругался: “Где это еб…ное Эм-Бэ!” Потом по радиотелефону кому-то из руководства частей МБ он кричал: “У вас же есть оружие! Ударьте им в спину или убедите немедленно прекратить огонь. Объясните, что здесь есть женщины и дети (откуда в осажденном, ожидающем штурма Белом доме взялись дети, совершенно непонятно, но тамошние сидельцы постоянно спекулировали этим обстоятельством. – О.М.). В здании около десяти тысяч человек. У меня уже сорок убитых. Танки сейчас начнут стрелять залпами. Они убийцы. Остановите их!”. Это врезалось в память довольно отчетливо, с дословной точностью. Руцкой то появлялся, то исчезал в проеме двери, постоянно с кем-нибудь связывался по радиотелефону, говорил примерно одно и то же. Требовал, чтобы собеседники звонили в западные посольства, в правительства. По-другому он требовал немедленного прекращения огня лишь от Черномырдина, когда сквозь зубы и явно через силу бросал всего несколько слов в эфир: “Черномырдин, немедленно прекрати огонь! Черномырдин, немедленно прекрати огонь!”. Руцкой был в состоянии гнева и возмущения от происходящего, от своего бессилия. Узнав про черноволосых молодцов в кожаных куртках на бронетранспортерах и с помповыми ружьями в руках, Руцкой матерился по-черному: “…Еб…е жиды! Это все Боксер со своими головорезами… Еб…я свердловская мафия!”
      Тема “мировой закулисы” и “жидов” как главных виновников происходящего была в числе самых любимых в Белом доме.
      Есть у Иванова и другие замечательные иллюстрации высокой “политической грамотности” и “идейной подкованности” тех, кто в октябре 1993-го оборонял Дом Советов. Вот цитируемые им рассуждения некоего майора Гусева, успевшего повоевать в Афганистане и Приднестровье (это опять-таки к вопросу о составе тех, кто устроил тогда “бузу” в Москве):
      “Начинается самое неприятное: ожидание неизбежной атаки. На душе тягостно – ведь не в душманов, не в румын (надо полагать, имеются в виду молдаване. – О.М.) сейчас придется стрелять, а в своих же, пусть одурманенных, но русских людей, которых политические амбиции нескольких сволочей кинули под пули…
      …Сверху по лестнице ко мне скатывается Калуга: “Михалыч, я с тобой… Как ты есть мой боевой командир и учитель, я теперь от тебя ни на шаг”.
      Калуга безнадежен – уже успел где-то перехватить. Но ругаться с ним бессмысленно, он такой, какой есть. Как-то спьяну даже среди бела дня откликнулся на предложение полицаев с правого берега Днестра “дать банку” – переплыл реку, навел среди опоновцев шороху: “Я, – говорит, – ефрейтор ВДВ, для вас все равно, что полковник полиции!”. Те славно его наугощали и под руки спустили обратно к реке, ногами он уже не шел. Как доплыл до середины реки, где мы его подобрали, и сам не помнит…
      – Ладно, сиди, не рыпайся!
      Калуга пристраивается рядом, прикуривает”.
      Забавно, не правда ли? Неужто майор Гусев всерьез полагал, что такие вот вечно пьяные “солдаты удачи” из Приднестровья и других мест лучше разбираются, что к чему в российской столице, чем “одурманенные” сторонники Ельцина, коих, если судить по результатам апрельского референдума и многочисленным соцопросам, в России было явное большинство?
      Особенно неприятным сюрпризом для белодомовцев было то, что в авангарде штурмующих оказался 119-й полк, на который возлагались главные их надежды.
      Иван Иванов:
      “Мы и предположить не могли, что первыми в Белый дом полезут бойцы 119-го парашютно-десантного полка из Наро-Фоминска, десантники, которых мы так тщетно ждали и на которых только и надеялись. (Такое ожидание было вполне понятным: как уже говорилось, по-видимому, командование этой части обещало Белому дому поддержку. – О.М.). Полк-предатель, по некоторым данным, даже пытался пробиться к нам с боем и условием своего перехода на сторону парламента выдвинул приход к нему лично Ачалова, засылая в Дом Советов сообщения: “Если Ачалов сам придет, наш полк пойдет за ним!”. Тем не менее это (“предательство”. – О.М.) произошло, и смогли же потом как-то оправдать себя его офицеры. Объяснили же они собственное предательство какими-то карьерными или бытовыми соображениями. Эти офицеры-десантники точно знали, что их полк шел на защиту парламента”.
      Что касается Руцкого, в своей истерике он дошел до того, что призывал по телефону своих коллег-летчиков поднять самолеты в воздух и бомбить Кремль.
      Позднее, перед посадкой в автобус, который отвезет его в “Лефортово”, бывший вице-президент заявит окружающим, что у него есть записи, кто какую поддержку ему обещал и не выполнил своих обещаний, оказался предателем.
      “Альфа” добивается капитуляции
      Иван Иванов не устает причитать, что никаких предложений о переговорах, о капитуляции, о том, чтобы вывести из Белого дома тех, кто желает его покинуть, со стороны атакующих не было. Такое ощущение, что автор не знает собственного текста. Между тем, он сам пишет о подобных предложениях – по ходу штурма они делались неоднократно. Вот, например, фрагмент из рассказа того же майора Гусева:
      “Выхожу обратно в холл. Там оживление – справа от лестницы появилось новое действующее лицо: парламентер от парашютистов. Капитан… По-хозяйски покрикивает:
      – Кто здесь старший, а ну ко мне!
      Парни упирают ему в бронежилет автоматы:
      – Клади оружие!
      На парапет балкона ложатся ПМ и здоровенный газовый револьвер “Айсберг”… Капитана в оборот берут наши автоматчики, Крестоносец, Саша-морпех… Капитан потихоньку сбавляет тон, разговор почти человеческий:
      – Ну не сдаетесь, так давайте хоть женщин выведу.
      И тут же в ответ, с балкона 3-го этажа на пределе напряжения, почти истерический женский выкрик:
      – Нет! Никуда не пойдем!
      Капитан ретируется…”.
      Примерно в половине третьего возле Белого дома появились группа “Альфа” и спецподразделение “Вымпел”. К этому времени его цокольный этаж уже был занят десантниками. Верхние этажи горели. Непосредственно возле здания снайпером был убит офицер “Альфы” младший лейтенант Геннадий Сергеев. После обе стороны обвиняли в этом убийстве друг друга. Ельцин и Коржаков в своих мемуарах пишут, что это убийство разъярило альфовцев, и они, вопреки прежнему своему нежеланию, приняли активное участие в штурме (то есть как бы осуществился тайный план Барсукова). В действительности было не так. Несколько сотрудников “Альфы” и “Вымпела” поднялись по парадной лестнице к первому подъезду и предложили, чтобы кого-либо из защитников здания вышел к ним на переговоры. Из здания вышли двое и вместе с двумя спецназовцами – по одному из “Альфы” и “Вымпела” – отправились в Дом Советов на переговоры.
      О том, как они проходили, известно по рассказам участников событий. Офицер “Альфы” подполковник Владимир Сергеев (так он представился) прошел прямо в зал заседаний и обратился к депутатам с речью. Он сказал, что “Альфе” дан приказ взять Белый дом штурмом, но он и его коллеги не хотят этого делать. Сергеев предложил депутатам такой вариант: “Альфа” и “Вымпел” образуют коридор безопасности, и депутаты выходят по нему на улицу; если кто-нибудь попытается в них выстрелить, “Альфа” подавит его огнем…
      Через некоторое время Съезд принял решение прекратить сопротивление. По этажам распространяется соответствующий приказ Руцкого и Ачалова.
      В 16-30 начался, как говорится в справке Оперативного штаба, “организованный выход” сложивших оружие мятежников, а также бывших депутатов, работников аппарата ВС, обслуживающего персонала. Покинувших Белый дом доставляли в отделения милиции “для разбирательства”. В 17-00 этот выход стал массовым.
      С этого же времени в Москве установлен комендантский час – он действует с одиннадцати вечера до пяти утра.
      В половине шестого Белый дом окончательно капитулировал, однако Хасбулатов, Руцкой и Макашов потребовали, чтобы послы западноевропейских стран, аккредитованные в Москве, выступили в качестве гарантов их безопасности.
      Как видим, в решающий момент, когда встал вопрос об их собственном спасении, ярые идеологические противники Запада почему-то принялись апеллировать именно к нему, а не к Китаю или Северной Корее.
      Около шести вечера альфовцы арестовали эту, проникшуюся вдруг теплыми чувствами к Европе троицу. Несколько позже, в половине восьмого, та же участь постигла Ачалова, Баранникова, Дунаева. Арестованные под охраной БТРа были отправлены в Лефортовский изолятор.
 

 
      “Снайперская война” продолжается
      Как и опасались в Кремле, оружие расползлось по городу. Еще до капитуляции Белого дома, где-то в середине дня, началась “снайперская война”, которая еще долго продолжалась и после его капитуляции. Слово “снайперская” я беру в кавычки, потому что сторонники ВС, засевшие на крышах, чердаках, верхних этажах многих московских зданий, использовали не только снайперские винтовки, но и просто автоматы и даже пистолеты. Как говорилось в одном из сообщений, спецподразделения внутренних войск и ОМОНа “метались с крыши на крышу”, не успевая подавлять сопротивление одиночных стрелков. Один из журналистов писал, что еще до окончания штурма Белого дома на крышах и чердаках зданий на пересечении Новинского бульвара с Новым Арбатом и далее по Садовому кольцу в направлении посольства США на крышах зданий обнаружились вооруженные люди, которые стреляли по военнослужащим и всем остальным. С земли по ним вели огонь солдаты и спецназовцы. Особенно опасной считалась та сторона Садового кольца, на которой расположено американское посольство.
      Вечером 4 октября с крыш и чердаков близлежащих домов начали обстреливать здание издательства “Московская правда”. Обстрел продолжался и после того, как здание взяли под охрану военные. Прекратился он лишь около двух ночи 5 октября.
      В ночь на 5 октября в районе Белого дома было задержано около 300 человек. Половина из них имела при себе оружие. Характерная деталь: это в основном были офицеры армии, МБ, МВД. Один из задержанных, командир батареи, сообщил, что приказ защищать Белый дом он получил от командира полка.
      О том, что в армии, в других силовых структурах было немало сочувствующих оппозиционерам, мы уже говорили. Но многие, как видим, не ограничились сочувствием, – взялись за оружие, послали в бой своих подчиненных.
      Всего в Москве были задержаны 33 группы вооруженных людей, изъято 122 единицы оружия, 114 единиц взрывчатых веществ.
      Снайперы-провокаторы
      Впрочем, со снайперской войной не все так просто. Нельзя сказать, что всегда существовало четкое разделение: одни стреляли в сторонников Ельцина, другие – в сторонников Верховного Совета. По-видимому, были некие стрелки, которые палили и в тех, и в других, не различая, где свой, где чужой. Можно предположить, что главной их задачей было “обозлить” воюющих с обеих сторон, прежде всего тех, кто штурмовал Белый дом, заставить их действовать активнее. Надо полагать, именно с этой целью был убит офицер “Альфы” младший лейтенант Сергеев, о котором уже говорилось. Следствие установило, что пуля, сразившая его, была выпущена не из Белого дома, а из комнаты в соседнем строении, которая еще в советское время была зарезервирована за КГБ. Как уже говорилось, “Альфа” отказалась штурмовать Дом Советов, и нетрудно предположить, в чем заключался расчет убийц: это убийство заставит альфовцев изменить свое решение, пойти-таки на штурм. В действительности, повторяю, вышло иначе: “Альфа” не отступила от своего первоначального решения. При этом она сыграла иную, не менее важную роль: офицеры этого спецподразделения вместе с коллегами из “Вымпела” выступили в качестве парламентеров, убедили белодомовцев капитулировать, гарантировав им безопасность при выходе из здания, и обеспечивали эту безопасность, насколько могли. Другое дело, что их возможности оказались ограниченными, так что многим вышедшим из Дома Советов в дальнейшем не удалось избежать расправы…
      Примерно так же, как и офицер “Альфы”, были убиты несколько военных из 119-го парашютно-десантного полка. Этот полк тоже считался “колеблющимся”, и задача у снайперов, по-видимому, была все та же: побудить десантников отбросить в сторону колебания.
      Это наиболее известные факты, а сколько неизвестных, до которых никто не докопался (и не пытался докапываться)? Сколько было таким же образом убито зевак, прохожих? Потом в этих убийствах противники тоже обвиняли друг друга…
      На языке профессиональных провокаторов действия таких снайперов именуются “пикадильей” по аналогии с тем, что практикуется во время боя быков: помощники тореадора вонзают в тело быка маленькие дротики, чтобы злее был…
      Откуда взялись снайперы-провокаторы? К какому подразделению они принадлежали? Тайна сия до сих пор тщательно оберегается. Вскоре после октябрьских событий возникла версия, что все организовали Коржаков и его заместитель генерал Просвирин. Национал-патриоты, естественно, раззвонили на весь свет, будто снайперы были тайно привезены из Израиля (откуда же еще их могли привезти?); сразу после событий они, мол, столь же незаметно убыли из России. Корреспондент “Московского комсомольца” Марк Дейч опубликовал несколько иную версию. Он привел рассказ некоего неназванного сотрудника одной из спецслужб, который сообщил, что, по имеющейся у него информации, снайперы прибыли из нескольких европейских стран:
      “В августе один из близких Коржакову людей, генерал Просвирин (генерал-майор Борис Просвирин, заместитель начальника охраны президента РФ. – М.Д.), через швейцарскую резидентуру установил неформальные контакты со спецслужбами нескольких европейских государств. 17 сентября с Кипра в “Шереметьево” прилетели несколько групп туристов, среди которых были только мужчины. Документы о прилете этих групп почему-то не сохранились… Как и документы на прилет некоей команды по регби, которую, если я не ошибаюсь, 27 сентября в аэропорту “Шереметьево” встречал сам Коржаков. Ни по линии Спорткомитета, ни по линии каких-либо спортивных клубов никаких соревнований по регби в тот период не было. До встречи этой группы сначала Коржаков, а потом Просвирин на оружейном складе милиции особого назначения в Реутове получили снайперские винтовки СВД… По той информации, которую получил я, – 50 и 52 винтовки соответственно”.
      Считается, что всего залетных снайперов было около сотни.
      “Сразу же после октябрьских событий, – продолжал собеседник Дейча, – Москву покидали группы мужчин, среди которых можно было узнать тех, кто прилетал в качестве регбистов или туристов с Кипра. Они уезжали поездами на Варшаву, Берлин и Бухарест. Причем ехали они в тех купе, билеты в которые по заведенной много лет назад практике продавались по брони КГБ…”.
      Какая из версий верна? Вряд ли это так уж важно. Лично мне история с завезенными стрелками представляется чересчур экзотичной. Не думаю, чтобы достаточного количества снайперов нельзя было найти в родных пенатах. Опять-таки, за годы, прошедшие с тех пор, кто-нибудь из сотни тех заезжих молодцов, существуй они на самом деле, непременно бы проболтался об увлекательной экскурсии в Россию – опубликовал бы мемуары или что-нибудь в этом роде, дал бы за крупный гонорар интервью кому-нибудь из пронырливых журналистов, вызвав сенсацию. В реальности, насколько я знаю, ничего такого не было.
      Конечно, для журналиста, занимающегося расследованиями, интересно докопаться до полной истины, “дойти до самой сути”. Лично меня такая задача не особенно увлекает. По-моему, главное в общих чертах уже и без этого ясно. Все говорит о том, что снайперы, стрелявшие 3-4 октября и по чужим, и по своим, скорее всего действовали по заданию российских спецслужб.
      “Соратники по борьбе”
      Интересны характеристики, которые дал своим коллегам один из защитников Белого дома – генерал Борис Тарасов (его дневник оказался в материалах следствия). Запись от 1 октября, то есть накануне решающих событий:
      “Военная подготовка к перевороту (так, напомню, в Белом доме именовали выход Указа № 1400. – О.М.) оказалась неудовлетворительной. Практически не оказалось людей, способных планировать действия.
      Ачалов как организатор и мыслитель – величина, близкая к нулю. Смесь буффонады, неуправляемости и властности. Пишет документы безграмотно.
      Макашов А.М. – как организатор очень слаб. В основном – накачки, угрозы. Смесь трусости и хамства. Когда я хотел повести толпы людей по Москве с Руцким А.В., орал мне в трубку – вы уводите людей, а меня здесь схватят. Оба окружили себя охраной из баркашовцев. Ходят со свастикой.
      Руцкой А.В. Буффонада, ругань матом постоянно… Окружил себя охраной и какими-то… (неразборчиво).
      Хасбулатов. Из всего руководства наиболее глубокий и трудолюбивый. Слабость – не разбирается в людях, не знает прикладной работы. Имеет несколько ипостасей – от мягкого, доброжелательного до хамски взрывного”.
      Вполне понятно, почему Хасбулатов представляется генералу Тарасову “наиболее глубоким”: каким и выглядеть ему на фоне Макашова и Руцкого? Профессор все-таки. В интеллектуальном багаже – не один только гарнизонный устав и матерщина.
      После они все поливали друг друга грязью. Руцкой:
      “Мне довелось читать некоторые протоколы допросов. За Хасбулатова было стыдно. От показаний “предводителя коммунистов” Анпилова, было такое ощущение, словно в дерьме извалялся. Протоколы допросов Дунаева и Макашова было стыдно читать… Да ладно, Бог с ними со всеми…”.
      Бывший Генеральный прокурор РФ Алексей Казанник (тот самый, который, вопреки протестам Ельцина, выпустил главарей мятежа из “Лефортова”) свидетельствует примерно о том же. Он побывал в камере у бывшего спикера. Когда уходил, с подследственным случилась настоящая истерика:
      “Он схватил меня за полу пиджака: “Алексей Иванович, заберите меня отсюда, я вас очень прошу не как генерального прокурора, прошу как профессор профессора, как своего коллегу, не оставляйте меня в этой тюрьме!” Лицо было такое бледно-желтое, и глаза, я просто поражался, по нескольку минут вообще не мигали”.
      Но и сам Руцкой был хорош. Казанник:
      “Следователи мне докладывали, что в Лефортове произошли изменения личности практически у всех. А Руцкой, так мне говорили, даже перестал узнавать людей. И фразы у него состояли почти из одного мата”.
 

 
      “Все засекретить!”
      Официальные сведения об убитых и раненых дали не сразу. Врачам запретил что-либо говорить бдительный Мосгорздрав. Тем не менее, журналисты по своим каналам кое-что разузнавали. Моя сотрудница по “Литгазете” Лора Великанова раздобыла информацию из “Склифа”:
      – В ночь с 3 на 4 октября туда доставили, в основном из Останкина, примерно 72 человека, днем 4 октября из разных мест – еще 25. С пулевыми ранениями в грудь, брюшную полость, в ноги. У двоих были ранения в голову. Двоих тяжело ранили ножами. Характерная деталь: поступали раненые чаще всего “самотеком”, то есть доставлялись на частном транспорте. На “Скорых” привозили лишь каждого десятого. Всю ночь хирурги работали, как на конвейере: тяжелораненых, чтобы не терять ни минуты, клали на операционные столы даже без санпропускника. Восемь человек (по другим сведениям – 11) в первую же ночь привезли без признаков жизни, остальные умерли либо до, либо вскоре после операции. 4 октября в морге было 15 трупов (по другим сведениям – 17). Один парень был ранен шальной пулей в день своего 25-летия. Вышел из дома проводить друзей, а утром полумертвой матери позвонили из “Склифа”: “Ваш сын у нас…”. Мать твердила, как заведенная: “Какое счастье, какое счастье – пуля попала в мягкую ткань ноги. Представляете? Какое счастье!..”. На вопрос, что можно сказать о характере ранений, лишь один из врачей ответил откровенно: “Видимо, многих расстреливали в упор. Есть трупы, у которых внутри разворочено все. Зверски убит, например, паренек лет двадцати – не осталось ни одного целого внутреннего органа”. Возраст раненых – от четырнадцати до семидесяти. Клиника работала четко, но все же возникают два вопроса. Первый: непонятно, почему помощь раненым на месте событий оказывалась не врачами, а теми, кто оказался рядом, почему пострадавшие доставлялись в больницу “самотеком”. И второй: зачем скрывать информацию и способствовать распространению по городу самых невероятных слухов?
      Ну, уж второй вопрос – риторический… Скрыть, засекретить, утаить, все переврать – это у наших чиновников в крови.
      Поначалу официально было объявлено о 149 погибших во время октябрьских событий. Затем следствие снизило эту цифру до 123. По данным следователей, 3 октября при прорыве оцепления вокруг Белого дома, штурме мэрии и гостиницы “Мир” были убиты не менее трех человек, ранения получили 52. 3 – 4 октября в районе телецентра убито не менее 46 человек, ранено 124. При штурме Белого дома погибло не менее 74 человек, ранено 172.
      Однако, скорее всего, эти данные неполны. Здесь можно сослаться, в частности, на расследование, предпринятое членом “Мемориала” Евгением Юрченко. Среди прочего, он (впрочем, как и многие другие) обратил внимание на то, что в официальном списке погибших почти все москвичи, тогда как хорошо известно: среди защитников Белого дома было множество иногородних. Только из Владимира, например, защищать Дом Советов ездило 32 человека. Четверо из них погибли, но ни один не попал в официальный список убитых. Нет в нем и приднестровцев, хотя известно, что вскоре после московских событий президент ПМР Игорь Смирнов наградил около двух десятков своих сограждан боевыми медалями посмертно.
      Куда делись трупы? Рабочие крематориев Хованского и Николо-Архангельского кладбищ, с которыми беседовал Юрченко, свидетельствовали, что в период с 5 по 8 октября 1993 года им по ночам привозили для тайной кремации множество неопознанных тел. Рабочий одного из крематориев привел такие цифры: в ночь с 5-го на 6-е было кремировано 58 неопознанных трупов, с 6-го на 7-е – 27, с 7-го на 8-е – 9. Кроме того, по некоторым непроверенным сведениям, несколько десятков трупов было сожжено в печах двух московских ТЭЦ. Можно также предположить, что какое-то количество трупов сгорело непосредственно на верхних этажах башни (“стакана”) Дома Советов (почти полностью выгорели с 12-го по 20-й этажи): температура там была такой, что в сейфах плавилось стекло. В общем, как считает Юрченко, фактически число погибших в те дни составляло 200 – 500 человек.
      Бывшие защитники Белого дома поднимают цифру погибших еще выше, утверждая, что погибли 800 – 900 человек.
      Тем не менее, следователи продолжают утверждать, что составленный ими список – практически исчерпывающий; если кого-то из погибших они и не установили, то не более двоих-троих…
      Непрофессионализм или предательство?
      Чем объяснить, что московская милиция и ОМОН так плохо сработали во второй половине дня 3 октября? Боевики без труда прорывали цепи омоновцев, причем по той же схеме, как и 1 мая. То есть никаких уроков из майских событий извлечено не было. Без сопротивления была сдана мэрия. 4 октября не был даже оцеплен район боевых действий, так что за ними, подвергаясь реальной опасности, наблюдали толпы зевак (в результате многие из них, не подозревавшие об этой опасности, погибли)… Можно еще долго перечислять примеры бездарных действий или полного бездействия милицейского руководства, которые с большой натяжкой можно отнести лишь на счет непрофессионализма – на ум приходит и кое-что другое. И после всего этого министру Виктору Ерину присваивается звание Героя Советского Союза… Пардон, Героя Российской Федерации. Многие тогда задавали себе вопрос – за какие такие подвиги?
      По существу, ничего не делало и Министерство безопасности. В печати тогда приводились слова заместителя министра, начальника управления МБ по Москве и Московской области Евгения Савостьянова, сказанные им вскоре после захвата мэрии путчистами, – у него, дескать, нет приказа что-либо предпринимать, да и вообще в Москве и поблизости не имеется верных частей. Сообщалось также, что всю ночь с 3 на 4 октября коллегия МБ занималась тем, что определяла свое отношение к происходящему. Мы, наверное, так и не узнаем, кто позволил свободно уйти из Белого дома через ходы прокладки коммуникаций неизвестному числу вооруженных мятежников, хотя задача предотвратить такой уход была поставлена перед МБ. Никто за это, разумеется, не ответил. И снова в итоге – орден на грудь министра Николая Голушко…
      Почему так долго тянул с вводом войск в столицу министр обороны Павел Грачев? На протяжении многих часов передавалась одна и та же информация, – что войска “выдвигаются на позиции” в Москве, что они “следуют по заданным маршрутам” и т.д. А войска все не появлялись и не появлялись. Как прозрачное подтверждение ненадежности силовых министерств большинство россиян восприняли телевизионное обращение первого вице-премьера Егора Гайдара. В общем, было полное ощущение: еще бы немножко, еще бы чуть-чуть, еще бы самая малая толика военного успеха ачаловцев-макашовцев, и силовые министерства во главе с завтрашними героями-орденоносцами оказались бы по ту сторону баррикад…
      Егор Гайдар:
      – Обсуждая события 3-4 октября, надо четко себе представлять: победа демократов отнюдь не была жестко предопределена. МИР СТОЯЛ НА ПОРОГЕ ИСТОРИЧЕСКОГО ПОРАЖЕНИЯ РОССИЙСКОЙ ДЕМОКРАТИИ (выделено мной. – О.М.).
      Демократы празднуют победу
      Но поражения все-таки не случилось. Случилась победа. В соответствии с указом президента Министерство юстиции приостановило деятельность ряда общественных объединений, принявших участие в мятеже. В их число попали ФНС, РКРП, Союз офицеров, Объединенный фронт трудящихся России, Союз “Щит”, РКСМ, “Трудовая Россия”.
      Вечером 4-го Общественный комитет демократических организаций России призвал Ельцина пойти дальше – в полной мере реализовать политические преимущества, которые он получил после подавления мятежа, и навсегда покончить с прокоммунистической оппозиций.
      С подобными требованиями выступили тогда многие. Александр Николаевич Яковлев, например, вскоре после событий заявил:
      “Для того, чтобы предотвратить угрозу фашизма, необходимо издать указ, запрещающий деятельность необольшевистских партий и всех организаций подобной ориентации… Таким организациям нет места в цивилизованном мире”.
      Пожалуй, самый совестливый из живших в ту пору русских писателей, Виктор Астафьев, хоть и не говорил прямо о запретах, но это читалось между строк в его острой реакции на октябрьские события:
      “Все-таки случилось. Большевистские стервятники все же пустили еще раз кровь русскому народу. За кровь эту, за горе, за беду ответственны все мы – рабочие, крестьяне, интеллигенция, но прежде всего виноват президент, которого предупреждали, призывали, заклинали быть построже с наглой оппозицией. Просили предпринять меры безопасности, не заигрывать с коммунистами, не идти на поводу провокационного Конституционного Суда, председатель которого Зорькин сыграл самую подлую роль в развитии кровавых событий… Нет, благодушествовали, разговоры разговаривали, увещевали в ответ на оскорбления и призывы к реваншу… И не восторжествуй Божья справедливость, удайся провокация Руцкого и Хабулатова, столичные и затаившиеся в провинции злобные реваншисты показали бы сюсюкающим о гуманности либералам и самому президенту – тут же без суда и следствия головы бы отрубили”.
      Вот такая была альтернатива “расстрелу парламента”, о котором многие нынче только и упоминают, говоря об октябрьских событиях.
      К сожалению, Ельцин так и не нашел в себе силы раз и навсегда покончить с экстремистами, второй раз упустив исключительно благоприятную возможность для этого (в первый раз она была упущена после августа 1991 года).
      Если во время самих событий Кремль избегал говорить о том, какая именно часть Советов выступила на стороне Хасбулатова и Руцкого, теперь, по окончании острой фазы конфликта, правду можно уже было не скрывать. Выступая 6 октября по телевидению, Ельцин, среди прочего, отметил, что за крайнее обострение ситуации в столице страны прямую ответственность несет БОЛЬШИНСТВО (выделено мной. – О.М.) органов Советской власти. “Система Советов проявила полное пренебрежение к безопасности государства и его граждан, сама поставила точку в политической борьбе”, – сказал президент. Как логическое следствие этого – “Советы, которые встали на непримиримую позицию, должны сейчас не приспосабливаться к новой ситуации, а принять достойные и мужественные решения о самороспуске и уйти мирно, по-человечески, без потрясений и скандалов”. По словам Ельцина, нужно в кратчайшие сроки продумать механизм трансформации Советов в нормальные органы представительной власти.
      Крах “самой прибыльной” политики
      На чью поддержку рассчитывали политические авантюристы типа Хасбулатова и Руцкого, затевая противоборство с президентом? Мы уже говорили – на поддержку силовых структур, Советов. Если же брать шире, вожаки антиреформаторского движения прежде всего надеялись на поддержку народа.
      Егор Гайдар:
      – Начиная с марша голодных очередей ноября – декабря 1991 года эти вожаки были искренне убеждены, что нашу политику народ не может поддержать, более того он непременно восстанет. И они, эти вожаки, должны стать во главе восстания… Ставка была сделана на то, что единственно прибыльная политика – это политика оппозиции по отношению к проводимому курсу реформ. Именно отсюда, кстати говоря, поразительный просчет оппозиционеров, когда они настояли поставить на апрельский референдум второй вопрос – о доверии социально-экономической политике правительства. Причем в максимально провокационной форме, с заведомой уверенностью, что на такой вопрос можно получить только отрицательный ответ. Однако большинство людей ответили на него положительно. То же самое было во время событий с 21 сентября по 4 октября. Конечно, шла массовая мобилизация сторонников Белого дома. Отправлялись красные дружины из российских градов и весей. Из зарубежных государств. И в какой-то момент стало казаться, в том числе и тем людям, которые управляли этим процессом, что действительно есть народная поддержка. И вот-вот грянет народная революция против авторитарного, продажного режима. Этого не случилось, массовой народной поддержки не было. На защиту Белого дома пришли 5 тысяч боевиков, а не десятки тысяч граждан, как в августе 1991-го. Это-то и определило поражение мятежников.
 

 
      Как это называется
      Чем далее мы уходим от октября 1993-го, тем прочнее за случившимся тогда в Москве некоторые закрепляют не раз уже здесь упомянутое короткое броское клише – “расстрел парламента”. Это лживое обозначение тех событий. То есть обстрел, или расстрел, Белого дома – назовите, как хотите, – в ходе его штурма действительно был. Но словосочетание “расстрел парламента” несет в себе политическую оценку случившегося: дескать, имелся в России этакий оплот демократии – парламент, – а некие злыдни – сторонники президента – ни с того, ни с сего взяли и расстреляли его, растоптали ростки демократии. На самом деле, мы видели, нет ничего более далекого от действительности. Тогдашние Верховный Совет и Съезд народных депутатов представляли собой не оплот демократии, а оплот контрреформации, реваншизма, штаб непримиримой оппозиции, стремившейся остановить начавшиеся в стране преобразования, вернуть ее в исходное – существовавшее до января 1992 года – положение.
      До того как правительственные войска предприняли штурм Белого дома, были дикие побоища, устроенные боевиками – сторонниками Хасбулатова и Руцкого, на столичных улицах, был вооруженный захват гостиницы “Мир”, московской мэрии, попытки овладеть телецентром “Останкино”, зданием ИТАР-ТАСС… Были громогласные приказы Руцкого и Хасбулатова захватить ключевые объекты столицы, в том числе Кремль. Те, кто привычно дудят о “расстреле парламента”, пытаются тем самым вытравить из памяти людской все, что предшествовало штурму Белого дома, возложить всю вину за случившееся на тогдашнего президента и правительство. Точное название событий 3 – 4 октября – иное: вооруженный мятеж. Мятеж, поднятый Хасбулатовым, Руцким и иже с ними.
      Природа вещей сильнее конституций
      На это возражают: начало всему положил все-таки Ельцин. Разогнав ВС и Съезд, он нарушил Конституцию, вышел, так сказать, за рамки правового поля. Однако то, что называлось тогда правовым полем, конституционным полем, на самом деле было конституционным беспределом. Получив в Верховном Совете и на Съезде подавляющее большинство, противники Ельцина, как говорится, “пошли вразнос”. Штопая старую, советского образца, Конституцию, они принимали конституционные законы, какие только их душа желала. Не оглядываясь на исполнительную власть. На народ, проголосовавший на апрельском референдуме за реформы. Не оглядываясь, кстати говоря, и на собственное одобрение этих реформ на V съезде. В результате депутаты фактически наделили себя – точнее, спикера ВС Хасбулатова – абсолютной властью. Мощное сопротивление реформам, оказанное большинством депутатского корпуса, представительной властью на местах, привело к тому, что реформы просто буксовали на месте, а экономическая ситуация в стране стремительно приближалась к катастрофе (от одного берега оттолкнулись, а к другому никак не могли приблизиться). Депутатов это мало беспокоило, поскольку главным их девизом было – “Чем хуже – тем лучше!”. Лучше для них. Ибо ухудшение экономической ситуации восстанавливало против реформ население, то есть расширяло социальную базу контрреформации. Надо было что-то делать. Нельзя было больше мириться с двоевластием в стране. Ельцин долго медлил, колебался, но в конце концов решился на роспуск парламента.
      Что касается Конституции, очень смешно было наблюдать, как коммунисты и их союзники, привыкшие вытирать о конституцию ноги, занимавшиеся этим в течение десятилетий, вдруг воспылали к ней горячей любовью, сделались ее ярыми защитниками. Бились в истерике, доказывая, как они ее обожают.
      Разумеется, формально они были правы: Ельцин действительно нарушил Конституцию (хотя и сами депутаты ее многократно нарушали!). Но еще древние высмеивали приверженцев тезиса “Пусть погибнет мир, но восторжествует юстиция!”. При такой альтернативе нормальные люди все-таки выбирают не гибель мира, не гибель своей страны, а выход за рамки губительных юридических норм. Именно такой выбор сделал тогда Ельцин.
      Кстати, он далеко не единственный из крупных государственных деятелей – причем деятелей современной эпохи, – кто считал возможным подобный выбор. Вспомнить хотя бы того же генерала де Голля. Стиль его правления был таков, что он без колебаний шел на нарушение конституции. Причем в ситуациях, где необходимость этого была гораздо менее очевидной, чем в случае Ельцина. Так, в 1962 году генерал задумал изменить порядок выборов президента. Согласно Основному закону, главу государства избирали 80 тысяч выборщиков. Де Голль же решил, что его должен избирать весь народ: по мнению генерала, именно такой порядок способен придать президенту статус выразителя воли всей нации. Согласно конституции, для любого ее изменения требовалось соответствующее решение Национального собрания и Сената. Зная, что большинство депутатов отрицательно относятся к намеченной им реформе, де Голль сразу вынес ее на референдум. Поднялась буря протестов: как так, это же вопиющее беззаконие! Но де Голль решительно отмел подобные обвинения, заявив, что интересы Франции важнее любого закона. Защитников конституции он обвинил в “юридическом фетишизме”. “Мы знаем, чего стоят все эти конституции! – говорил де Голль. – У нас их было семнадцать за 150 лет, и природа вещей оказалась сильнее конституционных текстов”.
      5 октября 1962 года Национальное собрание после двухдневных ожесточенных дебатов отклонило деголлевскую реформу, отправив – таков был порядок, – в отставку правительство. Тогда де Голль распустил Национальное собрание.
      А спустя три недели, 28 октября, его реформа получила одобрение на референдуме. Новый порядок избрания президента был установлен.
      Таков, повторяю, был реформаторский стиль де Голля. Он буквально проламывался сквозь сопротивление политиков, чиновников, депутатов, сквозь частокол мешающих ему законов, апеллируя непосредственно – к народу.
      Они “забыли”, что одобрили реформы
      Если вернуться к Ельцину, не надо забывать, что “мятеж” против него – мятеж в широком смысле – начался задолго до того, как президент вышел за рамки Конституции: неприятие, злобу, ненависть вызывал прежде всего курс экономических реформ правительства Ельцина – Гайдара…
      Это при том, что сами же их будущие лютые ненавистники на V съезде, повторяю, одобрили “основные принципы экономической реформы, изложенные в обращении президента”, постановили, что любые правовые акты, принятые в обеспечение экономической реформы, “подлежат приоритетному исполнению”. Потом они много сил приложили, чтобы люди забыли об этом их одобрении, чтобы у всех в сознании прочно закрепилось: это, дескать, Ельцин с Гайдаром придумали невесть что, а мы тут ни при чем, мы всегда были против.
      Когда мне говорят, что депутаты сопротивлялись реформам Гайдара из-за того, что они лучше него разбирались в экономике и отчетливо видели ошибочность затеянных им преобразований, меня просто смех душит. Кто? Депутаты? Да большинство из них не понимали в экономике самых элементарных вещей! Что такое инфляция и зачем с ней бороться. Что такое финансовая стабилизация и для чего она нужна. Что такое кредитная ставка и какое она имеет значение. Каким образом можно укрепить рубль и что это даст. Попытки правительства заставить работать “денежные инструменты” считались чем-то “от лукавого”… Ко всему этому приклеивалось презрительное словечко “монетаризм”. Вы же помните: едва ли не единственным дружным депутатским требованием было – печатать, печатать, печатать рубли, насыщать ими экономику! А после этого – вернуться к привычному, милому их сердцу командованию: увеличить производство штанов, повысить производство кастрюль и т.д.! Вот и вся реформа по-депутатски. Непреложный факт: к концу 1991 года российская (советская еще) экономика просто остановилась. Гайдар предотвратил ее окончательный крах, спас страну от голода. От погружения в кромешный хаос.
      Можно ли было провести реформы – начальный их этап – лучше? Наверное, можно. Теоретически. В принципе, ведь всегда все можно сделать лучше, чем реально сделано. Но на практике никто ничего лучшего тогда не предложил. И совсем не очевидно, что те запоздалые предложения, которые мы до сих пор слышим с разных сторон, будь они реализованы в то время, в самом деле что-то радикально улучшили бы.
      Трагедия заключалась в другом – в том, что четкие, в высшей степени профессиональные действия Гайдара на уровне макроэкономики не были поддержаны на “микроуровне” – практическими хозяйственниками. Сам Гайдар, как известно, к таковым не принадлежал (что постоянно ставилось ему в вину). Да и в том случае, если бы он был практическим хозяйственником, управленцем, – не под силу одному человеку, будь он семи пядей во лбу, из центра, из Москвы проследить за тем, чтобы по всей огромной стране, во всех ее уголках, все делалось так, как надо, как того требуют условия перехода от тупого многодесятилетнего коммунистического хозяйствования к нормальному рыночному. Как надо, мало где делалось. Реально на уровне микроэкономики преобладали некомпетентность и прямой саботаж. Ну и, конечно, традиционные для России разгильдяйство, воровство, жульничество… Букет подлостей, объединяемых ныне всеохватным словом “коррупция”. При этом, однако, вина за все провалы и просчеты, где бы они ни случались, взваливалась, конечно, на одного человека – автора реформ. Он, он во всем виноват! Кто же еще? Не мы же в самом деле, такие умные, такие честные, такие справедливые! Это вполне в нашем российском духе.
      Яростное сопротивление тогдашней “элиты” (омерзительное слово, но удобное в употреблении) начавшимся реформам было вызвано вовсе не какими-то их неисправимыми изъянами, а совсем иными причинами, вполне очевидными. Та часть “элиты”, которая еще при коммунистах получила устойчивое положение во власти, в хозяйственных структурах, боялась при начавшихся переменах это положение утратить (“Аргументы и факты” как-то привели данные о социальном составе хасбулатовского Верховного Совета: 80 процентов его составляли бывшие первые и вторые партийные секретари, а также директора предприятий). Другая часть этой самой “элиты”, – только еще начинавшая “восхождение на Олимп”, – рассчитывала подскочить на него, оседлав народное недовольство реформами (то, что такое недовольство неизбежно возникнет, эти деятели верхним чутьем уловили еще до того, как реформы начались).
      Неизбежна ли была кровь?
      Неизбежна ли была кровь? Разве нельзя было прийти к какому-то компромиссу? Наверное, можно. Если бы парламент у нас действительно был парламентом, то есть действовал парламентскими методами. Но большевики – а тогдашняя так называемая непримиримая оппозиция, без сомнения, была правопреемницей большевиков – к таковым не привыкли. Компромисс ей был не нужен, поскольку она была совершенно уверена, что сумеет “свалить” Ельцина – ведь на ее стороне была Конституция, Советы разных уровней, а в перспективе, как она надеялась, и силовые структуры.
      Правда, в неспособности к компромиссу, в постоянном стремлении обострить обстановку Хасбулатов постоянно обвинял как раз Ельцина. Но Ельцин как никто другой был заинтересован в спокойствии и стабильности. Ради этого он постоянно шел на уступки своим противникам. Тот, кто прочел эту книгу, мог в этом убедиться. Нередко уступки были чрезмерны – во всяком случае, соратники постоянно упрекали Ельцина в этом. Яркий пример – “сдача” Гайдара на VII съезде. Никакой особой необходимости в этом не было: даже после того, как Съезд не утвердил Гайдара премьером, президент имел право своим указом назначить его и.о. премьера еще на три месяца. В ту пору – пору стремительных перемен – это был огромный срок. За три месяца много чего можно было сделать. Но Ельцин решил “раскурить трубку мира” с депутатами. В результате премьером стал Черномырдин. И хотя Виктор Степанович не оправдал надежд Хасбулатова, не сделался его другом и соратником, ущерб от “рокировочки” Гайдар – Черномырдин для только еще набиравших силу реформ был очевиден.
      Постоянно обострял ситуацию не президент, а именно спикер ВС. Как только появлялись малейшие признаки замирения Ельцина с депутатами, Хасбулатов тут же осуществлял какой-нибудь ловкий маневр, чтобы его не допустить. Этот заурядный профессор, которого в большую политику (как и Руцкого!) за ручку ввел сам Ельцин, явно превзошел своего бывшего опекуна по части искусства политической интриги.
      Предпосылки для серьезнейшего конфликта возникли уже вскоре после начала политического противостояния. Как известно, оно обозначилось уже в декабре 1991-го – январе 1992-го – в результате неожиданных резких выступлений Руцкого и Хасбулатова с критикой команды Гайдара (Помните? “Ученые мальчики в розовых штанишках”…). Через некоторое время стало ясно: мало-помалу сложившаяся непримиримая оппозиция взяла курс на предельно острые формы борьбы, вплоть до вооруженных. Начала открыто вербовать сторонников в силовых структурах. Департамент охраны ВС был фактически выведен из подчинения Министерства внутренних дел и превратился в “хасбулатовскую гвардию”. Все попытки Ельцина вернуть ее в лоно МВД оказались безуспешны. Да и сам фитиль к пороховой бочке был поднесен не президентской стороной, а сторонниками ВС, – когда между двумя и тремя часами дня 3 октября они после митинга на Октябрьской площади, ведомые небезызвестным “пламенным революционером” – депутатом Ильей Константиновым, двинулись к Крымскому мосту, опрокинули стоявший там милицейский кордон и начали свой “победный” рейд по Садовому кольцу к Белому дому, сметая по пути заслоны из милиции, ОМОНа, солдат внутренних войск.
      Сторонники ВС утверждали, что 3 октября произошло народное восстание против ельцинского режима. Дескать, тот же митинг на Октябрьской площади, то же шествие по Садовому кольцу – это все традиционные формы народного протеста… Однако многочисленные соцопросы тех дней показывают, что подавляющее большинство населения поддерживало Ельцина, а не Верховный Совет. Так, по опросу Фонда “Общественное мнение”, проведенному в Москве в самый пик вооруженного конфликта – утром 4 октября, президента поддерживали 72 процента респондентов, ВС – лишь 9. Примерно такие же цифры были на протяжении всего сентябрьско-октябрьского кризиса.
      Что касается того рейда по Садовому кольцу в середине дня 3 октября с конечной точкой возле Белого дома, очевидцы хором свидетельствуют: то было не простое шествие случайно собравшихся людей – обращала на себя внимание хорошая организованность в действиях тех, кто двигался во главе колонны. Эти люди использовали железную арматуру, дубинки, булыжники. Пресса тогда единодушно отмечала, что на стороне ВС действуют боевики из различных экстремистских организаций, – РНЕ, ФНС и т.д., – прошедшие подготовку в специальных лагерях, отставные кадровые военные, казаки, бойцы тираспольского батальона “Днестр”, бывшие сотрудники рижского ОМОНа… Такое вот “народное восстание”. Кстати, и белодомовские летописцы (тот же Иван Иванов в его “Анафеме”) не отрицают довольно специфического состава “восставших”. Хотя были, разумеется, там и простые демонстранты, сочувствовавшие коммунистам и национал-патриотам (таких ведь и сегодня немало).
      Сторонники ВС затеяли вооруженный конфликт в тот момент, когда между Кремлем и Белым домом шли переговоры при посредничестве Русской православной церкви. Незадолго перед тем было даже достигнуто мирное соглашение – подписан так называемый Протокол № 1. Президентская сторона – по крайней мере частично – выполнила эту договоренность, другая сторона – нет. Съезд дезавуировал этот протокол. Таким образом переговоры были умышленно сорваны депутатами. Именно в этот момент, выбирая между войной и миром, Съезд окончательно выбрал войну. Гражданскую войну. Да-да, надо прямо сказать: двенадцать лет назад в России в очередной раз произошла гражданская война. Слава Богу, она длилась недолго, чуть больше суток, – ее приблизительные временные границы: с 14-20 3 октября до 18-00 4-го, – но она, тем не менее, была.
      Все висело на волоске
      В упрек Кремлю нередко ставят то, что силы, брошенные тогда против Белого дома, были неоправданно, – непропорционально! – велики, чрезмерны: в распоряжении его защитников, согласно их утверждениям, имелось сравнительно небольшое количество оружия – 74 автомата, пять ручных пулеметов и какое-то число пистолетов. В СМИ же – а они в большинстве своем сочувствовали Ельцину, – утверждалось, что автоматов там – сотни; кроме того, есть снайперские винтовки, гранатометы и даже ПЗРК “Стингер”… Что на это сказать? Война – это хаос. Одному Богу точно известно, сколько сил требуется сосредоточить на том или ином участке. А в те сентябрьско-октябрьские дни в Москве хаос был “возведен в квадрат”. Обе стороны усиленно прибегали к дезинформации. Сегодня хасбулатовские мемуаристы стараются приуменьшить количество стволов, которыми располагали сторонники Белого дома, тогда же тамошние “контрпропагандисты”, напротив, преувеличивали его. Слухи о том, что в Доме Советов не менее двух тысяч автоматов, о находящемся там другом разнообразном и мощном оружии, включая те самые “Стингеры”, исходили из самого этого здания. Целью было – запугать милицию и внутренние войска, стоящие в оцеплении. И, надо сказать, это приносило определенный эффект – разлагало подразделения, державшие осаду Белого дома, так что их постоянно приходилось заменять свежими. Но главное было даже не в этом. Данные “источников”, радиоперехвата свидетельствовали, что в распоряжении правительства практически нет полностью надежных частей: почти повсюду были перебежчики (в том числе и вооруженные), а некоторые части готовы были в полном составе перейти на сторону ВС. Достаточно сказать, что 119-й Нарофоминский парашютно-десантный полк, штурмовавший Белый дом, по слухам, первоначально вышел на помощь Хасбулатову и Руцкому, и лишь в последний момент его командование каким-то образом удалось “переориентировать” на 180 градусов. До самого конца Руцкой ожидал прибытия мощной подмоги на вертолетах. Ему ее реально обещали… Ненадежными считались даже Минобороны и Генштаб – у них отключили спецсвязь и даже городские телефоны. Приставили к ним ОМОН. Как в таких условиях определить, чрезмерны ли привлеченные силы или не чрезмерны? Где те аптечные весы?
      Еще одно обвинение в адрес исполнительной власти – зверства, учиненные “победителями” – спецназом, ОМОНом – над побежденными. Пленных, мол, избивали, пытали, расстреливали без суда… “Это и есть ваша демократия?” – патетически восклицают обвинители. Не все такого рода сведения достоверны: как правило, их распространяют “свидетели” из лагеря противников Ельцина. По-видимому, можно считать достоверно установленным лишь то, что число погибших во время октябрьских событий в самом деле было существенно больше, чем официально объявили. Много тел было сожжено тайно, что само по себе позор для власти и наводит на мысль об имевших место бессудных расправах. Избивали? Пытали? Так ведь это и сейчас делают едва ли не в любом отделении милиции. Все это, разумеется, не имеет к демократии ни малейшего отношения, и, полагаю, вы не ожидаете от меня, что я буду хоть в малой степени это оправдывать. Что делать, мы живем в России, чья “особенная стать” в наше время сделалась еще “особенней” по сравнению со временами Тютчева. Охотно соглашусь: тогдашняя победа демократии (точнее – предпосылок к ней) была обеспечена вооруженными людьми, многие из которых не только о ней, о демократии, но и просто о совести, о чести, о других подобных категориях понятия не имели. Но жестокость спецназовцев и омоновцев – сплошь и рядом бессмысленная – вовсе не есть свидетельство, что правота была на стороне сидельцев Белого дома. Она, повторяю, говорит лишь о том, что Россия никак не освободится от дикости и варварства.
      Кстати, все ведь тогда вообще висело на волоске. Или, как несколько более грубо выразился Михаил Полторанин, “держалось, извините, на соплях”. Ельцину просто повезло. Еще чуть-чуть, и везение могло бы от него отвернуться. Вместо победы вышло бы сокрушительное поражение. И тогда приклады и дубинки “правоохранителей” обрушились бы на головы людей из противоположного лагеря. С таким же удовольствием они вымещали бы свою “профессиональную агрессию” на поверженных сторонниках президента. В общем-то, им было все равно, на ком ее вымещать.
      Вообще, мое глубокое убеждение: то, что России удалось выскочить из коммунизма, – чудо, произошедшее без каких-либо серьезных объективных предпосылок, исключительно благодаря воле Провидения. Такое же чудо – победа демократии в октябре 1993-го. Пусть временная победа.
      Главное – реванш не состоялся
      Что можно считать главным итогом тех, двенадцатилетней давности, событий? Главных итогов, пожалуй, три. Первый – в ходе возникшего конфликта удалось отбить очередную бешеную атаку реваншистских сил, отстоять реформы. Второй итог – была окончательно похоронена Советская власть. Почти повсеместно прокоммунистические Советы, поддержавшие Белый дом, были распущены. И пусть заменившие их “нормальные” органы представительной власти во многом напоминали своих предшественников, тем не менее… Это уже была иная власть. Два первых названных мною итога, как видим, положительные. По крайней мере в глазах большинства россиян. Однако третий – чисто негативный: в результате почти двухгодичного острейшего противостояния между президентом и Верховным Советом, президентом и Съездом была надолго – возможно, очень надолго – скомпрометирована идея парламентаризма в России. Хасбулатов и Ко сделали для этого все, что могли. Думаю, после всего случившегося одно только слово “парламент” вызывало у Ельцина нервную дрожь. Эта дрожь нашла свое отражение в Конституции, принятой в декабре 1993 года и действующей ныне. Так же, как “старая” Конституция, нарушенная Ельциным 21 сентября, давала полное преимущество законодательной власти, так нынешний “ельцинский” Основной закон абсолютное преимущество предоставляет президенту. В России по-прежнему широко распахнуты ворота для установления авторитарного режима. На этот раз – “вполне законного”.
      Нетрудно видеть, что неприязнь к парламентаризму передалась по наследству от Ельцина к Путину. Первейшее тому доказательство – нынешний ручной, полностью управляемый парламент, образовавшийся в таковом качестве благодаря кропотливой работе Кремля. С таким парламентом, конечно, легче иметь дело, вся государственная машина вроде бы становится более послушной в управлении. Но это иллюзорная выгода. Отсутствие полноценного, независимого органа законодательной власти, наделенного функцией эффективного контроля, отсутствие реальной парламентской оппозиции таит в себе страшную угрозу – угрозу разложения всего государственного механизма, его тотального коррупционирования и криминализации. Нарастание этого процесса мы, к сожалению, и видим сегодня.
      Опасна, конечно, и сама ситуация, когда все в стране отдано на волю президента. “По Конституции” отдано. Если президент будет “хороший”, еще можно рассчитывать на что-то, – на то, что он в союзе со здоровыми силами общества станет противостоять разлагающемуся чиновничеству и набирающему силу криминалу. Если же, не дай Бог, попадется “плохой”… Думаю, никому из моих соотечественников не надо объяснять, что будет в этом случае.
      Как известно, любые выборы – это рулетка. Окажется ли у власти “хороший” президент или “плохой”, зависит от воли случая. Особенности “русской рулетки” таковы, что “черная карта” у нас выпадает, к сожалению, гораздо чаще. Так, что, боюсь, впереди нас ожидают нелегкие времена.
 

 
      Ну и что, скажут мне, – что из того, что тогда удалось преодолеть сопротивление противников реформ? Посмотрите, скажут, что в конце концов получилось: страна благополучно возвращается на привычный тупиковый путь – на путь авторитаризма и тоталитаризма. Ради чего было хлопотать?
      В мою задачу не входило охватывать взором все последнее двадцатилетие российской истории. Из этого двадцатилетия я взял лишь два года – с октября 1991-го по октябрь 1993 года. То был период решающих событий в происходившей на российской земле либеральной революции. Период, когда эту революцию вполне могли придушить – прямой, лобовой контратакой, прямым, лобовым сопротивлением. Такое сопротивление в колоссальных масштабах осуществлялось и в Центре, и в регионах. Я ограничился разговором главным образом о том, что происходило в столице. Между тем, московские события того времени в том или ином виде воспроизводились, тиражировались практически повсюду на необъятных просторах нашего отечества. Сопротивление переменам, повторяю, было колоссальное, и то, что его удалось преодолеть, вполне можно отнести к разряду чудес.
      Дело, однако, в том, что за революцией, как известно, довольно часто следует термидор. Причем не обязательно сразу, нередко – через какой-то промежуток времени и в неявном виде. Есть серьезные основания подозревать, что в России на этот раз он начался с 2000 года, когда все уже расслабились, полагая, что дело сделано, что назад возврата нет, когда была уже полная уверенность, что нам удалось-таки выкарабкаться на твердую почву после многодесятилетнего барахтанья в непролазном болоте.
      Что ж, России не привыкать к подобным печальным историям.
      Как бы, однако, ни пошло дело дальше, это не сможет перечеркнуть значение Великого Пятнадцатилетия ушедшего века, когда был сделан очередной, пусть не вполне удачный, рывок к свободе.
      Впрочем, не всякий, возможно, согласится, что случившуюся в России на рубеже двух веков – XX-го и XXI-го – социально-политическую метаморфозу можно считать либеральной революцией. Не всякий, возможно, согласится и с тем, что это определение правомерно отнести к политической… даже не борьбе, а драке, драке без правил, которая велась в 1992 – 1993 годах на протяжении 21 месяца и закончилась кровавым конфликтом. Какая тут, к черту, либеральная революция!
      Разумеется, всякое название условно. И все же таковая революция в нашем отечестве действительно произошла. Именно так ее и следует поименовать: ЛИБЕРАЛЬНАЯ РЕВОЛЮЦИЯ, РОССИЙСКИЙ ВАРИАНТ. Она началась с приходом к власти Горбачева, продолжилась при Ельцине… Из мертвящего, обнесенного?колючкой“ – в прямом и переносном смысле – тоталитарного общества мы попытались совершить прорыв в общество демократическое. Кое в чем тут преуспели. Уже сегодня живем, конечно, в более свободных – по крайней мере в том, что касается экономики, – условиях. Хотя до?нормальной“ степени свободы нам по-прежнему далеко…
      Еще раз скажу: период с октября 1991-го, или, беря несколько уже, с января 1992-го по октябрь 1993-го – одна из наиболее острых и решающих фаз этой либеральной революции. Именно в это время, повторяю, ее осуществлению было оказано наиболее мощное, упорное и организованное сопротивление, вплоть до вооруженного. Однако его удалось преодолеть, удалось заложить фундамент рыночной экономики, сохранить достигнутый на тот момент уровень демократических свобод. И, что не менее важно, – оставить дверь открытой для дальнейших политических, социальных, экономических преобразований, способных привести Россию в цивилизованный мир.
      Пока что мы туда не вошли. Снова, как это всегда у нас бывает, ходим вокруг да около, кругами и зигзагами. Снова дает о себе знать та самая вечно довлеющая над Россией Черная сила.
      Вполне очевидно, что главная причина всех наших нынешних бед – тотальное засилье бюрократии, а также повсеместное, на всех уровнях слияние власти и капитала. Именно такое слияние, а вовсе не миллиардные состояния отдельных индивидуумов, строго говоря, называется олигархией. Именно оно до неузнаваемости деформирует нормальную рыночную экономику, еще даже не успевшую толком сформироваться и окрепнуть. Из сферы же экономики эти деформации распространяются на социальные процессы. Впрочем, здесь трудно с точностью установить, откуда и куда перетекает мерзость.
      Можно ли было избежать этого? Наверное, можно, если бы, увлекшись отражением одних угроз, не упустили бы из виду другие. Прежде всего, угрозу, исходящую от ЧИНОВНИКА. Чиновник в своей массе не воспринял ни долгосрочные идеи реформаторов, ни их самих, попытавшихся прочно и основательно, в своем первородном качестве, внедриться в государственные управленческие структуры. Чиновничья среда частью отторгла неофитов, выплюнула их как нечто чужеродное, частью благополучно пережевала, переварила, ассимилировала в приемлемом для себя виде. Чиновничество вновь показало себя как одно из наиболее стойких сообществ, способных сохраняться практически в неизменном виде при любых неблагоприятных для него исторических переменах.
      Внедрение в экономику рыночных начал открыло перед чиновником новые, ранее немыслимые возможности для увеличения собственного благополучия. И одновременно – для деформации, кастрирования самих этих начал, блокирования их дальнейшего развития в нормальном направлении.
      Кто теперь в состоянии принять эстафету у прежних, нынче до предела ослабленных и почти исчезнувших демократов и диссидентов – побороться, посоперничать с чиновником, попытаться обуздать его, умерить его аппетиты? Думаю, теперь, к сожалению, никто. А в перспективе… Возможно, – предприниматель. Не тот, кого именуют олигархом, а мелкий и средний. Массовый. Пока что власть не дает ему ходу, поскольку она сама есть порождение чиновничества, она на чиновника опирается и за него стоит горой. Однако в дальнейшем ситуация может измениться. По вполне объективным причинам. Мало-помалу неэффективность экономики, спеленутой по рукам и ногам разнообразными столоначальниками, станет очевидной. Особенно после того, как упадут цены на нефть. Необходимость реального и достаточно быстрого ее, экономики, роста станет вопросом жизни и смерти. Возможно, лишь тогда дежурные разговоры и благие пожелания насчет разбюрокрачивания всей нашей жизни начнут наконец обретать интонации категорического императива…
      Одновременно для все большего числа людей будет становиться понятным истинное значение случившейся в России либеральной революции и ее ключевого этапа, относящегося к 1992 – 1993 годам. Если так называемая Великая октябрьская социалистическая революция (а на самом деле – тривиальный вооруженный переворот) загнала страну в то самое непролазное болото, Великая либеральная революция, как уже было сказано, возвратила ее с абсолютно тупикового пути на путь в своем потенциале единственно перспективный, по которому идут все успешно развивающиеся страны мира.
      Впрочем, вполне возможен, конечно, и другой вариант: столкнувшись с серьезными экономическими трудностями, чиновничья власть, как не раз уже бывало в прошлом, попытается преодолеть их путем еще большего закручивания гаек, еще большего ужесточения репрессий. Ее не остановит то, что в прежние времена такие попытки в конечном счете неизменно проваливались, а в нынешней исторической ситуации они особенно опасны, более того – самоубийственны и для самой власти, и для страны. Извлекать уроки из прежних ошибок она, власть, к несчастью, так и не научилась.
      Август 2002-го – январь 2005 года
      .
 

This file was created

with BookDesigner program

bookdesigner@the-ebook.org

13.10.2008